Аннотация: Это документальный рассказ о девочке, попавшей в беду и преодолевшей её с помощью воли с жизни.
Нина и война
Смирнова Г.Е.
Нина была младшенькой, тринадцатой по счету. Отец и мать происходили из крепких, казачьих, староверских семей, размётанных по стране революцией, гражданской войной и коллективизацией. Из двенадцати детей, которые родились у матери до неё, в живых осталось шестеро. Остальных забрали болезни и голод. Нина родилась летом, в тридцать восьмом и была на двадцать лет младше первого ребенка в семье, брата Ефима. Анна, Стеша и Кирюша были уже большими, а две девочки, Паша и Ганя, немного старше Нины. Она знала, что когда-то войны не было, но не помнила, как жили, когда был мир. Старшего брата она тоже не помнила, он ушел в армию в тридцать девятом и куда-то пропал в самом начале войны. Мать молилась о нем каждое утро и каждый вечер, стоя у икон на коленях. Потом ушел и пропал где-то под Сталинградом отец. Последним ушел брат Кирюша.
Мать работала в совхозе, на свиноферме. Уходила, когда было еще темно. Возвращалась, когда было уже темно. Весной от какой-то болезни одна за другой умерли сестрички, Паша и Ганя. Нина очень хотела помочь им, когда они болели, пожалеть. Взрослые боялись, что и она заболеет, не разрешали. Нина сидела в своем уголке, закрыв глаза, и мысленно поглаживала сестричек по темноволосым головкам, говорила добрые ласковые слова, пела им песни. Петь она любила. Соседи хвалили ее звонкий, веселый голосок. Сестричкам она пела "про себя", молча. Когда все было кончено, мать плакала, а бабушка ее утешала: "Бог дал деток, Бог и взял. Отмучились ангелочки".
С раннего утра до позднего вечера никого из старших дома не было. Нина оставалась с бабушкой Катериной. Бабушка была старая, сгорбленная, с темным лицом, покрытым следами оспы, но строгая. Нина ходила с ней за водой к колодцу, который назывался "журавлем", сажала и полола огород, помогала собирать урожай овощей. Бегала в Барский сад за яблоками, упавшими с деревьев в траву.
Однажды, когда набирали воду, Нина не удержала полное ведро, упала. По правой руке, ниже плеча, ее сильно ударил камень, привязанный к "журавлю". Очнулась она вечером. Бабушка шептала молитвы у темных икон. Боль была невыносимая. Нина закричала, заплакала. Пришла мать. Взяла ее ладошки, гладила. Сказала, что в совхозе фельдшера нет, а в район везти не на чем, всех коней тоже забрали на войну, что надо потерпеть и все пройдет. Потом каждую ночь мать сидела у ее постели, гладила шершавыми в мозолях руками и говорила своим тихим голосом о том, как хорошо малым безгрешным деткам в раю, как их любит Господь, какие красивые яблочки собирают они в райском саду, как много ангелочков, братьев и сестер, встретят ее там, где никогда и никому не бывает больно. К ране, которая горела, ломила и дергала, прикладывали какие-то листочки и тряпочки. Было очень больно, но Нина не хотела в рай. Хотелось встать и пойти на улицу, побежать по тропинке в Барский сад, собирать красные яблоки в траве, слушать земных птичек, смотреть, как падают на землю желтые листья. Она еще совсем не нажилась, не набегалась, не наплавалась в светлой воде Белых Прудов, не накаталась на ледянках с высоких гор. Ей было только пять лет, сколько пальчиков на одной руке.
Скоро за окном закружились снежинки. Отец в ноябре прислал с войны единственное письмо, которое сестры читали матери вслух. Его так часто перечитывали, что Нина выучила слова наизусть. Он писал, что часть стоит на реке Волге, место называется Луговая Пролейка, что скоро бой, и что сердце его о чем-то вещует. Мать стояла у икон на коленях, молилась и плакала.
К зиме Нина стала привыкать к боли. Исхудавшая, бледная до прозрачности, вставала и понемногу ходила по комнате, аккуратно придерживая больную руку. Сидела у окошка, глядя на улицу. Однажды денек был ясный, солнечный. За окном сияли высокие горы снега. На дереве сидели веселые синички. Они были такие нарядные, со своими желтыми грудками и живыми добрыми глазками. Свою веселую песенку синички пели так звонко, что Нине было слышно через стекло. Одна из них подлетела совсем близко к окошку, села на веточку вишни и внимательно посмотрела на нее. То ли позвала поиграть, то ли пожалела. Нина улыбнулась и заплакала.
Вечером забежала соседка, сказала, что в медпункт прислали двух молоденьких Сталинградских медичек. По лицу матери Нина не поняла, рада она или нет этому известию, а Нина очень обрадовалась и приняла решение. Утром все, как всегда рано, ушли на работу. Нина сквозь сон слышала, как громко стучал в окно и ругался плохими словами бригадир. Она подождала, когда все быстро собрались и ушли. С трудом собралась, засунула левую руку в рукав пальтишка, набросила на голову шаль, надела валенки. Потихоньку вышла на улицу. Задохнувшись от свежего морозного воздуха, пошла по тропинке между высокими сугробами, гораздо выше, чем она. Закружилась голова. Чтобы не упасть, Нина присела на снег. Потом долго шла по безлюдной улице, замирая от страха. Вышла на дорогу пошире. Она и не думала, что до медпункта было так далеко. Летом она так быстро пробегала мимо него по дороге на пруды и в Барский сад. Нина несколько раз присаживалась на снег отдохнуть. С трудом поднявшись на крылечко медпункта, замерла, не решаясь постучать. Стоять было холодно, и Нина постучала.
Дверь открыла кареглазая девушка в белом чепчике и халате. Увидев испуганную девчушку, улыбнулась и пригласила войти. В теплой комнате их встретила еще одна девушка, в халате и чепчике, с длинной светлой косой. Девушки захлопотали над Нининой рукой, приговаривая, какая красивая и смелая девочка пришла к ним лечиться. Наложили повязку с какой-то мазью, дали таблетки, сделали укол. Нине было очень больно, но она терпела, не плакала. Больше посетителей не было. Девушки аккуратно вымыли ей спутавшиеся волосы. Мыло пахло земляникой, теплым летом. Заплели красивую косичку, закрепив ее бинтом. Когда волосы совсем высохли, одна из девушек проводила Нину домой. Прощаясь, велела приходить в медпункт каждый день. С тех пор Нина шла к своим спасительницам в любую погоду, до самой весны. Рана постепенно сдалась, стала затягиваться.
Прошла зима. На месте раны осталась глубокая круглая ямка, затянутая тонкой розовой кожей. Весной девушки, ставшие Нине родными, тоже ушли на войну. Нина решила, что, когда вырастет, обязательно станет медицинской сестричкой, научится лечить людей. И больших, и маленьких.
Время шло, и война шла, забирая любимых людей. В марте 1945 года почтальонка принесла похоронку на брата Кирюшу. В похоронке написали, что брат погиб в бою 2 февраля 1945 года за социалистическую Родину, верный воинской присяге, проявив геройство и мужество. Похоронили его в Восточной Пруссии, под Кёнигсбергом. Об отце и старшем брате не было никаких известий.
Наконец, в мае, когда цвели и благоухали яблони в Барском саду, пришла желанная, долгожданная Победа. Стали возвращаться с войны солдаты. К ним в дом никто не вернулся. Сестры уехали в город, к тете Лизе, сестре отца. Устроились там работать. Осенью, когда мать уже смирилась с судьбой, пришло письмо из Германии, из города Дрездена, от Ефима. Он писал, что жив, что попал в плен под Минском, после контузии, в самом начале войны. Пережил тяжкий труд в фашистской неволе, голод, холод, болезни и выжил. Мать отмолила, спасла его одного из всех, кого взяла у нее война. Ефим служил в Германии еще год после Победы. А они ждали.
Осенью сорок шестого года Нина бежала в школу. Навстречу ей шел молодой мужчина, явно нездешний, в добротном костюме, с чемоданом. Поравнявшись с Ниной, он спросил: "Девочка, ты чья?". - "Коновалова Нина". Ефим уронил чемодан, схватил ее в охапку, целовал и плакал.
Нина выросла и стала медицинской сестрой. Очень хорошей медицинской сестрой. И все барьеры в своей жизни всегда брала сама.