На вид это была хрупкая женщина небольшого роста с пышной копной медных волос, с внимательными серо-зелёными глазами, в которых читалось некоторое высокомерие и неуступчивый сложный характер. Но всё скрашивал нежный овал лица и тонкая линия носа с лёгкой горбинкой. Она была двукровка. По отцу полька, по матери русская. И очень этим гордилась.
Её отец принадлежал к старинному польскому роду, и его семья была выслана в своё время в наш, забытый Богом, небольшой уральский городок с пыльными улицами и вековыми соснами за городской чертой.
Он долго не женился. Ему было уже тридцать два, когда он повстречал её мать, восемнадцатилетнюю девчонку из простой рабочей семьи. И чем-то она его крепко зацепила. Юностью ли своей, весёлым ли нравом? Или почувствовал в ней родную душу? Только он женился на ней, несмотря на то, что его семья всеми силами противилась этому браку. До конца дней своих ни мать, ни отец, ни его сестра не перешагнули порог их дома.
Это проклятие, по-видимому, сказалось на его детях. А детей у них с Наташей было трое. Старшая Анна с пятилетнего возраста страдала эпилептическими припадками, у средней Ангелины непросто складывалась жизнь, и только самый младший ребёнок - сын Стасик был благополучен. Рослый, крепкий. Работал начальником автобазы и имел благополучную дружную семью.
Гелю я знала с детства. Она росла на соседней улице, и мы учились в одной школе.
Но по-настоящему мы познакомились, став уже окончательно взрослыми, в тридцать лет. Мы работали вместе в душном подвале одного НИИ. Она была заведующей лабораторией, а я старшим лаборантом
Я обратила внимание на её колечко с жёлтым камушком. И как-то в свободную минуту сказала ей:
--
Какое симпатичное у Вас колечко, Ангелина Леонидовна.
Мы с ней были на "Вы", несмотря на то, что были почти ровесниками.
После моих слов, она неожиданно как-то вздрогнула, потемнела лицом и ответила:
--
Это подарок. - И немного помедлив, словно решаясь на какой-то поступок, рассказала мне страшную и нелепую по своей непоправимости историю.
--
Я в студенческие годы встречалась с парнем из авиационного института. Этим встречам не придавала особого значения. Ну, встречались и встречались. Потом почему-то перестали. Я и забыла о нём. Через некоторое время по городу прошёл слух, что он покончил с собой. Вы, наверное, тоже слышали?
Я утвердительно кивнула. Это было громкое дело. Все об этом только и говорили тогда.
--
А потом ко мне неожиданно пришёл его друг и сказал, что Серёжа покончил с собой из-за меня. Это было как удар молнии. И передал мне маленькую бархатную коробочку. Я машинально открыла её, и словно лучик солнца блеснул со дна - это был жёлтый топаз.
--
Я вспомнила, что как-то раз, гуляя по улицам, мы забрели в старый ювелирный магазин, и мне очень понравилось это кольцо.
--
Он видно запомнил и купил. На дне коробочки лежал, сложенный вчетверо небольшой листок бумаги. На нём всего два слова: "Прости. Прощай. Серёжа".
Его друг сказал: "Он очень любил тебя. Он просто болел тобой".
И ушёл. А кольцо осталось у меня, как память. Меня больше никто никогда так не любил.
--
В 27 лет я вышла замуж за бывшего одноклассника Искандера Валиева. Вот Эдик растёт. . .
Вскоре мы переехали в другой район города, и я уволилась из этого института. Иногда я встречала кого-нибудь из знакомых и от них знала, что Геля родила дочь, что Геля защитила кандидатскую, а её мужа назначили прокурором города.
Увиделась я с ней случайно, прошлой зимой, в картинной галерее.
Выставлялся мой любимый художник и я, не взирая на сбивающую с ног метель, поехала в центр.
Переступила порог, а там - подснежники в хрупком стекле, душистая ветка черёмухи, спелые яблоки на грубой доске деревянного садового стола. . .Словно в лето попала. Хожу заворожённая атмосферой картин и ничего не вижу вокруг. Да, и посетителей-то никого, кроме женщины в нежных соболиных мехах с молодой девушкой, круглолицей смуглой башкирочкой, не было.
Вдруг на руке женщины блеснуло жёлтым искрящимся камушком знакомое колечко. Я повернула голову: это была Геля. Всё такая же молодая и красивая. Совсем не изменилась. А эта девушка рядом с ней, верно, была её дочь. Но она не унаследовала от матери нежной матовой белизны кожи, глубокого потаённого взгляда. Она была копией отца. Простая милая, с распахнутым взглядом. Ей было лет восемнадцать. Весь мир лежал у её ног.
Геля меня не узнала или не заметила. Она выбирала картину для покупки. А я не стала к ней подходить.