Смирнова Светлана Алексеевна. Квадратик кварца

Cветлана Смирнова

Квадратик кварца

***

Свет рос в душе как мощь деревьев,

А в детстве цвёл простыми васильками.

И всё казалось волшебством,

Что трогала я детскими руками.

Природа - мать дарила тайны.

Я открывала их случайно.

13,23.4.2012г.

Часть 1. Корни. Первые шаги

Я пошла неожиданно, в семь месяцев, минуя стадию ползания.

Как-то вечером, когда мать пришла с работы, я, как ни в чём не бывало, вышла в прихожую ей навстречу.

У матери от неожиданности ноги подкосились и она чуть в обморок не упала - до того испугалась!

С этих первых шагов началась моя самостоятельная жизнь.

Я была девочкой с характером, своевольная. Поэтому бабушка называла меня "своебышная".

Что означало это слово, я не знала. Но догадывалась, что это по их, по-деревенски, означает "своевольная".

Жили мы в большом уфимском дворе на старинной улице Тукаева. Дом был тёплый, деревянный на три квартиры. Мы занимали среднюю. Квартира состояла из четырёх небольших комнат.

В прихожей стояла русская печь, к ней примыкали полати, на которых спала бабушка, которая на самом деле приходилась нам прабабушкой. Мы называли её бабусей.

С бабусей было связано что-то глубинное, едва уловимое, идущее из незапамятных времён. Всю свою жизнь она прожила в деревне. Потом мой дед, её сын, забрал в город. Но она так и осталась связанной корнями со старинным селом Еланыш, в котором родилась и прожила лучшую часть своей жизни и которое основали наши предки, выходцы из Пермского края, из г. Кунгура.

Её сердце словно приросло к той земле.

Деревенский быт, ей был ближе городского и она скучала. Иногда приезжали в город её, деревенские, и останавливались у нас. Она была рада этим редким встречам со своими земляками.

Но матери не нравились эти наезды. Квартира была маленькая, семья большая. А тут - чужие. . .Она сказала бабушке: "Передай своим, пусть больше не приезжают".

Бабушка очень расстроилась и мне, маленькой, но старшей из троих детей, со слезами на глазах изливала душу. А больше не с кем было ей и поговорить. Она часто со мной делилась тем, что наболело на душе. А я внимательно слушала, впитывала в себя жизнь.

Сейчас, через толщу лет, я понимаю, насколько она была одинока, раз выбрала в подруги меня, совсем маленькую девочку.

Бабуся ни минуты не сидела без дела: то носки-чулки штопала или вязала, то в палисаднике на грядках копалась, то что-то пекла или варила на кухне.

Мне говорила: "Я не могу без работы". А если был день церковного праздника, то: "Труд - это не грех. Бог простит".

Помню, нам с сестрой она шила тряпичные куклы. Они были в платьях, но без лица. Можно было самим нарисовать глазки, брови, носик и ротик. Но мы лицо не рисовали и эти куклы так и жили безлицыми. Они были мягкие и уютные, эти самодельные куклы.

Когда спала, то я укрывалась лоскутным ватным одеялом, которое сшила тоже бабушка из разноцветных ярких лоскутков, сложенных в орнамент.

Игрушек у нас было много разных, а тех, которых не было, мы придумывали сами. Ведь детская фантазия неистощима.

Были большие куклы-голыши в платьях и трусиках, была небольшая куколка в одёжке и с волосами, был клоун, много маленьких голышей, ванночка, в которой их можно было купать. Но настоящую куклу, мою мечту, куклу с закрывающимися глазками, которая при наклоне говорила: "мама" мне так и не купили. Она было дорогая.

Зато у нас было много кубиков с буквами, для изучения алфавита, пирамидки с разноцветными колёсиками, много настольных игр, юла, и мой любимый калейдоскоп, в котором складывались сказочные узоры. Один сменял другой, если трубу поднесёшь к глазам и станешь не спеша поворачивать по часовой стрелке или против хода стрелки - это не имело значения.

Имя

Так часто почему-то бывает. Мои родители не верили в Бога и назвали меня в честь дочери Сталина Светланой. Имя мне отец придумывал вместе со своей батареей. С именем Сталина они ходили в бой.

После окончания войны они прослужили ещё пять лет, т.к. были молоды и на войну пришли поздно, в последний год.

Отцу очень нравилось моё имя, и он часто читал мне в детстве поэму Жуковского "Светлана" и я в своём воображении рисовала загадочную молчаливую Светлану из этой поэмы.

А бабушка всё вздыхала: "Хоть бы тебя Верочкой назвали!. ..Имя-то у тебя не церковное".

Но оказалось, что назвали правильно. Фотиния, аналог имени Светлана, празднуется в течении одного месяца со дня моего рождения. А это допустимый срок. Имена нам даются на небесах.

Свою дочь я тоже нечаянно назвала правильно. И не собиралась так называть, но вдруг в голову пришло это имя. Оказалось, что память её небесной покровительницы празднуется тоже в течение месяца после её дня рождения.

И это имя неожиданно стало модным.

Имянаречение таинственный и необъяснимый процесс.

Что такое мода на имена? Почему вдруг всем одновременно начинают нравиться одни и те же имена? И этими именами они называют своих детей?

***

Я бы не появилась на свет, если бы не было Великой Отечественной войны. Грех так говорить, но это правда.

Война перемешала людей, как кашу в котле.

Если бы не война, мои родители никогда бы не встретились.

Отец жил бы себе в Уфе. И женился на другой.

Когда уходил на фронт, в Уфе у него осталась девушка, Рита, татарочка. Но он вернулся с войны с молодой женой и с ребёнком.

А моя мать жила в Подмосковье. Выросла в деревне Воскресёнки Верейского района, расположенной в живописной местности на берегу речки Протвы. У них был большой дом, который стоял на самом берегу.

В этой деревне находилось имение писателя Сухово-Кобылина. К нему часто приезжал Николай Огарёв. Он был влюблён в дочь Сухово-Кобылина. Эта любовь закончилась трагически. Но никаких легенд в деревне не оставила.

Скорее всего, простые крестьяне не знали об этом.

Жили в разных плоскостях.

У крестьян хозяйство: огород, скотина, только успевай поворачиваться. А у бар своё.

Я спрашивала мать, м.б. бабушка что-нибудь рассказывала?

- Да, нет. - отвечала она. "Где там! Днём работы невпроворот. А вечером все на улицу высыпали песни петь под гармошку".

Мать выросла в большой семье, в которой было пятеро детей. Она была третьим ребёнком.

Моего дедушку, её отца, звали в деревне Ванька- цветок.

Он был очень красивый, черноволосый и синеглазый,

и фамилию носил - Цветков.

На войне получил серьёзное ранение и вскоре после Победы умер. Я его никогда не видела, даже на фотокарточке.

А про бабушку Ольгу в детстве нам, детям, говорили, что она украинка. А когда мы стали взрослыми, сказали, что полька. Но в паспорте она записана русской.

Родилась и выросла она вроде бы в Польше, в Россию приехала с богатой полькой, у которой служила экономкой или горничной. И тут произошёл такой случай, барыня-полька потеряла кошелёк с большой суммой денег и была в отчаянии. А моя бабушка нашла тот кошелёк и ей отдала.

Барыня в знак благодарности её отпустила.

Такая легенда живёт в нашей семье. Но в советское время вся большая семья бабушки тоже жила в Подмосковье.

Фамилию они носили дворянскую - Трояновские. По -польски, Трояновьски. У меня есть их фото. По виду поляки. Почему-то они скрывали свою национальность. Девочки вышли замуж, сменили фамилию. А мальчик был один. Его сын в 60-е годы был не то председателем горисполкома, не то работником Горисполкома г.Медыни Калужской области. В общем, занимал ответственную должность.

Своего дедушку, моего прадеда, моя мать ни разу не видела. И ничего не рассказывает про него. Говорит, маленькая была, не знаю. В общем, белых пятен много.

Но неудивительно, что моя бабушка Ольга смогла найти потерянный кошелёк. Позднее, к ней ходила вся деревня. Она умела отыскивать потерянные вещи и предсказывать будущее. Обладала даром ясновидения.

Всегда предсказывала верно, ни разу не ошиблась. У кого-то коза потеряется, кто-то деньги потеряет . . .

Одна женщина из их деревни собралась выходить замуж. Её муж пропал без вести. Отпраздновали Победу, все, кто остался жив из мужиков, вернулись.

Но моя бабушка ей сказала: "Жив он. Жди, скоро придёт!"

И в ту же ночь кто-то постучался в её окно. Это был муж.

В годы войны деревня была оккупирована немцами. Моей матери было 13 лет. Она увидела немцев и побежала загонять корову, корова паслась во дворе. Человек в немецкой форме на чистом русском языке ей сказал: "Не бойся, девочка!". И прошёл мимо.

В их доме расположился немецкий штаб. А их выгнали не то на чердак, не то в сарай. Бабушка Ольга прятала в погребе молоденького советского солдата, который отстал от своей части. Позднее стала выдавать его за своего сына. Но все дети в семье были черноволосые, а солдатик - блондин. И немцы стали придираться. Не верили, что это сын.

И однажды всю семью чуть не расстреляли. Вывели во двор, построили шеренгой и опять стали пытать бабушку.

- это твой, это твой, это твой. . . А этот?!!!, -спрашивали, подойдя к солдатику.

Их бы в то утро, наверное, расстреляли. Помог случай. Неожиданно в деревню вошли партизаны.

Этого парня звали Александр, он был из г. Пушкино.

Во время оккупации матери пришлось и землю на себе пахать и на лесоповале работать.

А когда окончилась война, она уехала в Апрелевку к тётке Ксюше и устроилась на Апрелевский завод грампластинок, который позднее стал называться Фирмой "Мелодия".

Там она и встретила отца. Он служил неподалёку, в Алабино.

Уфа

Вскоре после моего рождения отца демобилизовали, и они уехали в родной город отца, далёкую незнакомую Уфу.

В младенчестве у меня были ярко-синие глаза, как у матери. И весь вагон ходил смотреть на меня, такую синеглазую. Но позже глаза изменили цвет, стали зелёными.

В Уфу приехали в конце марта 1950года. Мне было полтора месяца.

Наверное, таяло. Капало с крыш. Ветер беспокойно перебирал ветки деревьев в аллейке, протянувшейся вдоль всей нашей улицы, затем сворачивающей на Благоева, и обрывающейся у парка на Случевской горе.

Двор был большой. Раньше в этих домах жили учащиеся Медресе. Рядом с нашим двором стояла мечеть.

Неподалёку, если свернуть за угол, под обрывом Случевской горы текла река Белая, которая нас завораживала в детстве.

Улица в те годы была тихая, зелёная. Автомобильного движения почти не было.

Вдоль аллейки, у её ограды, росла высокая шелковистая трава и множество полевых цветов, нам не знакомых. Ведь мы, как новое народившееся поколение, открывали для себя мир заново.

Я любила эти дикие травы и дикие цветы. Мне казалось, что в них заключается тайна, которую нам не разгадать.

Они пахли волей и ветром. А нам всё хотелось найти необыкновенный цветок. А в чём должна заключаться его необычность, мы не знали. Думали, наверное, в красоте.

И ещё, в его таинственном воздействии на людей, как в волшебной сказке.

Уфа была расположена на холмах. И наша улица стекала сверху вниз под горку. В самом её начале был расположен парк им. Матросова. Старинный парк, заложенный губернатором Богдановичем, которого в этом парке и застрелили позже.

Чуть выше парка стоял Воскресенский собор. А напротив Собора Архиерейский дом, окружённый большим хорошим садом.

На нашей улице, в этом доме жил последний дореволюционный епископ о.Андрей (кн.Ухтомский).

Его род шёл от Рюриковичей.

Это был необыкновенный человек.

В юности у него произошла встреча со св. о. Иоанном Крондштадским. Беседы с ним оказали на него такое воздействие, что он поступил в духовную семинарию. А затем в очень молодом возрасте, в 21 год, принял постриг.

В Уфе его очень любили. Он был простым и внимательным, помогал бедным. По городу ездил в обычной телеге - навещал больных, бедные семьи.

Пытался провести в жизнь ряд реформ церковной жизни. Писал статьи, выступал перед народом.

Был канонизирован Русской зарубежной церковью в 1981г.

В годы моего детства собора уже не было. А в архиерейском доме, который стоял напротив, располагалась детская больница.

В дошкольном возрасте я лежала в этой больнице и ощутила необыкновенную атмосферу этого дома.

Помню, в палатах и в коридорах жило весёлое летнее солнце.

Его блики окрашивали пол, стены. Было спокойно и радостно.

А в саду цвёл шиповник, и шелестели листьями деревья.

Ниже архиерейского дома стоял свечной заводик.

А за свечным заводиком - небольшая площадка, со стороны реки огороженная невысоким барьером с побелёнными балясинами. С этой площадки люди любовались рекой и далеко простирающимися зелёно-синими забельскими далями. Леса переходили в синеющий горизонт и сливались с ним. Необыкновенное ощущение простора охватывало их.

Троицкая церковь

Она стояла в самом конце нашей улицы, над рекой.

К холму, на котором она возвышалась, лепилась керосиновая лавка, в которой мы часто бывали с бабушкой.

Церковь была уже закрыта и полуразрушена. В ней помещался склад. Но она чем-то меня притягивала.

Рядом с церковью располагался небольшой базарчик.

Торговали чем-то хозяйственным. Стояли привязанные к столбам скучающие лошади.
Андрей Платонов в 1942г писал в своих Записных книжках:
" Уфа и поэтический город. Церковь на рынке, где дрова... избушки".
Эту церковь заложили стрельцы, при основании города и городского кремля в 16-м веке. Царские врата были подарены самим Иваном Грозным. Во времена Пугачёвского восстания в подвале церкви томился в заточении Чика Зарубин, сподвижник Пугачёва.

Мне рассказывали, что в заброшенной церкви на колокольне было много голубей.

Дети близлежащих домов ловили их и жарили на костре. Наверное, это было в голодные военные или послевоенные годы.

В 1956г., ночью, церковь взорвали, расчищая место для постройки Монумента Дружбы.

Уфа, город на холмах, изрезанный глубокими оврагами, построенный на карстовых пустотах. Город зыбкий и странный, хранящий множество тайн и легенд. Он стоит на высоком берегу реки Белой. С обрыва открывается красивый вид на убегающую линию горизонта.

"Внешне город очень красив: холмы, близость Сибири и Урала, огромный чистый континент".- писал А.Платонов.

***

С раннего детства, сколько помню себя, мне нравился зелёный цвет и мужское имя Андрей. Мне казалось, что и имя Андрей тоже зелёного цвета.

В дошкольном возрасте я говорила: "Замуж выйду только за Андрея".

Но, ни один интересный Андрей мне не встретился за всю мою жизнь.

Я знала только небесных Андреев: брат апостола Петра до встречи с Христом был простым рыбаком по имени Андрей. Св. Андрей Первозванный крестил среднюю часть России. Основателем Москвы был князь Андрей Боголюбский и наш последний дореволюционный епископ тоже был Андреем - о.Андрей (кн.Ухтомский).

***

В нашем доме, как и во всех домах Уфы, во всех домах России, любили и чтили все праздники.

Новый год был загадкой, встречей с будущим, которое в детстве нам казалось бесконечным. Он манил нас пушистой ёлкой, подарками в шуршащих пакетах, главной ёлкой на Советской площади и ещё многочисленными ёлками в драмтеатре, в Доме пионеров, в школе.

Везде мы водили хороводы вокруг сияющей огнями высокой пушистой ели. К нам приходили Дед Мороз и Снегурочка.

Мы хором кричали: "Ёлочка, зажгись!" и пели традиционную:

"В лесу родилась ёлочка. . .".

Светлым весёлым праздником был день 1-го Мая. Это был праздник встречи с весной.

Заранее, когда на улицах ещё лежал снег, мы ставили в бутылочки с водой тополиные ветки. А когда появлялись первые клейкие листочки, мы были счастливы! Воздух в комнате пропитывался нежной горечью. Казалось, что в комнате ожила весна. .

На уроках труда вырезали из белой папиросной бумаги

полупрозрачные цветочки, затем проволокой их крепили к тополиным веточкам и с ними шли на Первомайскую демонстрацию.

В городе было весело и шумно. Гремели оркестры, исполняющие бодрые военные марши, люди пели песни. Но когда исполнялся марш "Славянка", отчего-то хотелось плакать. ..

Дома, когда я просыпалась, уже пахло пирогами. Мать и бабуся вставали чуть свет, ставили тесто. Когда я спускалась в нашу полуподвальную кухню, которую отец выстроил во время капитального ремонта, все столы были уставлены разными пирогами. Вечером обычно приходили гости.

Конфеты из буфета

В маленькой боковой комнатушке, с отдельным входом из прихожей, жила баба Стеша, вторая жена моего деда, с которой он к тому времени был в разводе.

Она работала медсестрой в Сов.больнице, а затем в Онкодиспансере.

Носила гладкую причёску, курила "Беломор", была прямолинейна и справедлива.

В годы Великой Отечественной войны работала хирургической сестрой в военно-полевом госпитале на передовой. Одна обслуживала палату, в которой было размещено 150 раненых. В тяжелейших условиях с работой справлялась отлично. Личный состав госпиталя и раненые её называли матерью. А ей было всего-то тридцать три года.

Была представлена к награде орденом "Красная звезда", но тыловое начальство решило по- своему и её наградили всего лишь медалью "За отвагу".
Война сформировала её характер.

Я всегда её уважала. Даже маленьким ребёнком уважала.

Но дети видят всё. Перед ними словно разыгрывается спектакль на большой сцене. Им самим никто не придаёт значения, настолько они малы и пока ещё ничего не значат в жизни.

Но они, не имея жизненного опыта, всё видят чистым незамутнённым взором. Для них жизнь - первозданна.

Они, как камертон, чувствуют малейшую ложь, их оскорбляет мелочная хитрость, неискренность взрослых. Помню, как я иногда стеснялась за мать, я всё замечала. . .

Однажды, к нам приехала из Иркутска сноха бабы Стеши, тётя Маша, жена дяди Юры. Приехала почему-то одна. Может, это было уже после гибели дяди Юры?

Привезла хорошие дорогие конфеты "Мишка на севере" в красивых ярко-голубых обёртках.

Баба Стеша, убирая конфеты в буфет на самую верхнюю полку, говорила тёте Маше: " Эти дети везде залезут. Такие невоспитанные!". Тёте Маше это не понравилось, я это видела по её лицу. Она попыталась ей что-то возразить. Но умолкла, под напором свекрови.

А мне было так обидно! Я не знала, что она о нас так думает. Ведь мы ничего не брали без спроса.

Нас учили быть скромными, не брать чужого, не врать.

Помню, как в дошкольном возрасте, мне было лет пять или шесть, мы поехали в сад к дяде Артёму, папиному сослуживцу. Они пригласили нас на выходные.

Когда нам показывали сад, мы, дети, плелись за взрослыми. И вдруг я увидела грядку с крупной клубникой. Ягоды так заманчиво выглядывали из-под листьев, были такими ароматными! Что я не удержалась, сорвала одну и съела. Потом меня мучил стыд, я не знала, как об этом рассказать родителям. Я впервые в жизни так поступила.

15.9.2016г.

***
Я проснулась глубокой ночью и вдруг поняла, что когда-нибудь умру. Может быть, эта мысль меня и разбудила?

Все спали. Я лежала в густой тьме, в полной тишине, смотрела в потолок и ощущала себя частицей Космоса, маленькой пылинкой.
Я была одна.

Мне было тринадцать лет.

Иногда в детстве приходят неожиданные, как удар молнии, озарения.

Часть 2. Квадратик кварца

Одно время я носила индийские бусы из агата. Впрочем, геологи, а я тогда работала в нефтяном НИИ, говорили, что это, скорее всего, горный хрусталь или какая-то разновидность хризолита. Но я больше доверяла этикетке и тому ювелирному магазину, в котором их купила.

Мне очень нравились молочно-белые с редкими коричневыми прожилками продолговатые бусины, нанизанные на толстую прочную леску. Хотя они доставляли мне много хлопот. Толстая леска не спасала: они рассыпались неожиданно, в каком-нибудь самом неподходящем месте. Например, в продуктовом магазине, в тот самый момент, когда я, нагрузив сумки, отходила от прилавка. И мне приходилось ползать по полу, собирая своевольные непослушные бусины. Они никак не хотели жить дружной семейкой на одной нитке. Острые края отверстий перетирали даже самую толстую прочную леску.

Но я, всё же, любила эти бусы. Я вообще, любила камни. Мне чудилась в них какая-то тайна. Наверное, это шло из детства. Ведь в детстве мы облазали с подругами весь головокружительный обрыв над рекой Белой. Этот обрыв состоял из многочисленных слоёв различной породы, отличавшихся по цвету, с чёткой границей между слоями. Они как годовые кольца деревьев могли рассказать о многом, но мы не знали их языка. В их толще поблескивали вкрапления серебристой слюды. Особенно мы радовались, когда нам удавалось найти прозрачный квадратик кварца.

Но это случалось редко. Земля прочно хранила свои тайны.

Мы в то время мечтали стать геологами. Но впоследствии почему-то выбрали совсем другие профессии. Моя самая близкая подруга Алла неожиданно увлеклась биологией, а Валя окончила авиационный. Я же с 9-ти лет писала стихи и поэтому из меня ничего путного не вышло. Уже в 13 лет я хотела быть только писателем, и кроме литературы меня ничто на свете не интересовало. Я забросила учёбу и скатилась на тройки. Дома я писала стихи, в школе на уроках читала художественную литературу, пряча книгу под партой. И много мечтала.

Вдобавок ко всему, в четырнадцать лет я влюбилась. Это случилось неожиданно, осенью. В конце перемены я вошла в свой класс, что - то про себя напевая (в то время я всегда пела) и неожиданно увидела черноглазого рыжеволосого старшеклассника. Он, темпераментно жестикулируя, что-то рассказывал нашим мальчишкам. В этот момент прозвенел звонок и он, круто развернувшись, побежал в свой класс.

Я села на своё место у окна и вроде бы о нём больше не думала. Но после уроков, возвращаясь домой, увидела, что мы идём одной с ним дорогой. Оказывается, мы жили на одной улице.

Вот в этот момент, наверное, и закончилось моё беспечное детство и началось отрочество.

В перемену я выскакивала из класса вместе со звонком. Он уже стоял в коридоре и делал вид, что читает стенгазету. Я проходила мимо с независимым видом, а у самой сладко щемило сердце. Мне всё в нём нравилось: и рыжие кудрявые волосы, и угольная родинка в уголке рта, и своеобразная походка с наклоном влево. . .

Я была довольно нескладным мечтательным подростком. Мою мать это очень раздражало. Она больше любила мою младшую сестру, у которой проявлялись навыки хозяйственности. К тому же, она была довольно смазливой и хитренькой. Дома её звали Лисичкой. Ещё у меня был младший брат, который больше дружил с моей сестрой.

Всё свободное время я просиживала в своей крошечной комнатке, плотно прикрыв дверь. И читала своего любимого Лермонтова, Блока, Есенина, позже Бунина. И много писала. Окно моей комнаты выходило в соседский сад. Весной там ослепительно цвели яблони, летом - золотые шары, а осенью глухо стонали берёзы во дворе мечети, который простирался дальше, за соседским садом. На всём пространстве этого двора росли только трава, высокая и густая, вековые берёзы и сирень, которой была обсажена аллея, ведущая к главному входу в мечеть.

Окно моей комнаты выходило на запад. И я любила закат и лёгкую вечернюю грусть.

Мне всегда казалось, что в мире слишком много тайн. Лет с пяти, а может и раньше, я интуитивно чувствовала те места, где раньше стояли церкви. Я, конечно, не знала, что вот именно здесь стоял храм, я просто чувствовала, что в этом месте было что-то очень светлое и хорошее. А что, я и сама не могла понять. Через много лет, когда в городской газете напечатали карту нашего города 18-го века, я с удивлением увидела, что именно в тех местах раньше стояли церкви, разрушенные в советское время.

Библиотека в Архиерейке

В девятом классе мне показалось, что я прочитала все книги в детской библиотеке, в которую ходила c первого класса. Наверное, так и было.

Я записалась во взрослую, Республиканскую.

Но кто-то из знакомых мне сказал, что неплохая библиотека есть в Архиерейке.

Архиерейка - один из старейших районов города, расположенный на крутом обрыве, спускающемся к реке Белой. У этого района была дурная слава. Считалось, что там живут одни хулиганы.

Чтобы попасть в Архиерейку, надо было пройти по узенькой обледеневшей тропинке, петляющей по самому краю глубокого оврага в конце улицы Цурюпы.

Миновав эту тропинку, ты попадаешь в Архиерейку, входишь в неё, как в обособленную деревеньку, как в страну со своими законами и правилами. Идёшь по широкой заснеженной улице вдоль старых деревянных домов, а со всех сторон на тебя зло лают собаки, мальчишки кричат вслед какие-нибудь гадости или непристойности. Но ты идёшь, не обращая на них внимания.

И, наконец, перед тобой вырастает здание библиотеки. Ты с облегчением вздыхаешь - добралась!

Заходишь в тесный странный дворик, в здание, тоже странное по своей архитектуре и расположению комнат. Комнаты, небольшие тесные, одна перетекает в другую. Их разделяют невысокие деревянные порожки. Полы неровные. Вызывают ощущение неравновесия. И вся библиотека напоминает корабль во времени, застывший на краю обрыва над замёрзшей рекой.

Дни в декабре короткие, незаметно темнеет. Здание библиотеки белеет сквозь лёгкие сумерки. В библиотеке не очень яркий свет, полумрак. Высятся полки с книгами до самого потолка. Заманчиво блестят переплёты. О чём они?

За столом, как капитан, в золотистом ореоле настольной лампы сидит библиотекарь, очень приветливая женщина, она рада каждому читателю.

Она подводит меня к стеллажам, показывает книги. А я сама не знаю, что ищу. Я ищу тайну. Я трудный читатель, с особыми запросами. Но она терпелива, может минут сорок со мной возиться. А мне хочется всё сразу прочитать. Глаза разбегаются. Знакомые мне не соврали, фонд библиотеки действительно разнообразен и интересен.

Много редких необычных книг. Были и дореволюционные издания.

Жаль, забыла имя библиотекаря, я его долго помнила. Но, вот, сейчас уже забыла. Всё растворяется во времени, и имена хороших людей тоже.

Это была круглолицая умная женщина среднего возраста. Одна рука ампутирована до локтя. Но с работой она справлялась отлично. Ведь в библиотекаре, главное душа, Умение понять читателя.

В эту библиотеку я ходила до весны, а потом выписалась. Всё-таки, Архиерейка не самое лучшее место в городе.

Через много лет я узнала, что эта библиотека размещалась в здании церкви Всех Святых.

Помню, шла в последний раз из библиотеки, а с реки дул необычайно лёгкий свежий ветерок и душа пела. В воздухе чувствовалась весна. . Скоро ледоход! Такое состояние души бывает только в 15 лет.

Тогда я не знала, что в Архиерейке жил замечательный художник Александр Эрастович Тюлькин, который напишет все уфимские живописные овраги, реку Белую, цветы на подоконниках. Каждая его картина, как стихотворение.

Мимо его дома я, наверное, проходила не раз.

Позднее в доме художника создадут музей. Он будет славиться пышной горьковатой сиренью в саду, особой атмосферой. В августе, в день рождения художника, в музее станут собираться художники и поэты. Это станет традицией.

Дым сигарет с ментолом

Первое лето после школы было хлипким шатким мостиком между закончившимся детством и начинающейся взрослой жизнью, который мы наводили сами.

Взрослая жизнь оказалась совсем не такой, какой мы её себе представляли, какой её преподносили нам в школе.

После прозрачной чистоты детства мы неожиданно вляпались в монстра, который назывался "взрослая жизнь". Там было всё непросто.

Но это мы познавали постепенно.

В первый момент, вырвавшись на свободу из тесноты школы, мы испытали чувства заключённого, вышедшего из тюрьмы; солдата срочной службы после дембеля; монаха, покинувшего стены монастыря, и вдруг увидевшего все краски и всю пестроту окружающего мира.

Мы почувствовали, как лёгок и свеж ветерок, увидели великое множество тропинок, из которых нам надо было выбрать одну, свою. И при этом не ошибиться. Ведь эта тропинка должна была определить всю нашу дальнейшую жизнь.

Я в то первое лето порхала беззаботным мотыльком, радуясь наступившей свободе.

Мои одноклассники корпели день и ночь над учебниками, готовились к вступительным экзаменам в вуз. Я же открывала учебник, но ничто не шло мне в голову. За окном было лето, спелые вишни, солнце. . .

Неудивительно, что я провалилась на первом же экзамене.

Не было настроя.

Я решила, что поступать буду на следующий год. А пока поработаю.

Мать меня устроила через своих знакомых лаборанткой в Академию наук. Там собралась хорошая компания из таких же, как я, бывших абитуриентов, проваливших экзамены в вуз. Пока оформили нас временно. Все мы были блатные.

Просто так, с улицы, туда наверное и нельзя было попасть.

Нас было четверо: чёрненькая миниатюрная Земфира, красивая Таня, Генка Тараканов и я.

Я ездила на работу через nbsp;полгорода на троллейбусе.

В моей сумочке всегда лежал целлофановый пакетик с кисло-сладким разноцветным драже.

Приезжала рано, заходила в пустую комнату, и пока никого не было, чтобы скоротать время, пела тоненьким срывающимся голоском модную в то время надрывную песенку из репертуара дворовых гитаристов "Дым сигарет с ментолом":

"Дым сигарет с менто-о-о-лом,

Пьяный угар кача-а-а-ет.

В глаза ты смотришь другому,

Который тебя ласкает. .. ."

Иногда дверь приоткрывалась, в комнату заглядывали. Наверное, в коридоре был слышен мой голос. Петь, разумеется, не полагалось. Да и никому бы в голову не пришло петь на работе в серьёзном учреждении. Да ещё такую дворовую лирику. Однако, увидев желторотую девчонку, замечаний мне не делали.

Работали мы в сельскохозяйственном секторе экономического отдела. Меня прикрепили к коренастому башкиру, кандидату наук. Говорили, что его жена была балериной. Но я не могла представить воздушную балерину рядом с этим человеком, как мне казалось, очень далёким от искусства.

Мы с ним часто ходили в какое-то сельхозуправление на угол К.Маркса и Пушкина, в бывший дом купца Костерина с женскими мордочками на фасаде, в котором по картонным прямоугольным карточкам с выбитыми дырками, перфокартам, которые мой начальник почему-то называл фишками, считывали поголовье коров, овец, свиней и прочего скота в башкирских колхозах.

А в своём отделе АН на Проспекте Октября работали на арифмометрах, считали всё тот же скот.

Мало кого я запомнила из того коллектива. Запомнилась невысокая молодая женщина из дальнего угла комнаты, которая привстав на цыпочки за своим столом, часто буравила меня льдинками своих глаз.

Народу в комнате сидело много. В основном мужчины.

Один новоиспечённый кандидат наук всё не мог найти себе невесту. И постоянно заводил об этом разговор. Говорил: " Она у меня ничего не будет делать. Дома большая библиотека. Пусть сидит книжки читает!"

Ему кивали на меня: " Вот, невеста!". А он отмахивался: " Она ещё ребёнок!".

Позже он женился на Земфире, они были одной национальности. Но сидеть без дела, читать книжки ей не пришлось. А пришлось ухаживать за его больным отцом.

Характер у мужа был тяжёлый. Я в то время, несмотря на свою молодость и неопытность, сразу поняла, что он самодур.

Они постоянно ссорились. И, в конце концов, развелись. Земфира уехала в Москву.

Об этом мне рассказала та самая голубоглазая женщина, которая так пристально приглядывалась ко мне.

Мы с ней познакомились через много лет в интернете, которого в годы моей юности не было. И мы даже не могли представить такое. . .

В Академии наук все что-то из себя строили, набивали себе цену. Даже в бухгалтерии работали высокомерные спесивые женщины. Возможно, кто-то из них был родственницей важного начальника или учёного.

Однако были и настоящие учёные, поглощённые своей работой, увлечённые ею. Вот эти люди были совсем другими. Они были скромными доброжелательными, в истинном смысле слова интеллигентными. Они уважали людей. Относились одинаково и к уборщице, и к доктору наук. Не делали между ними различий. Но их было мало - единицы. Благодаря этим людям, я поняла, что такое настоящая интеллигентность.

Наша компания с трудом дожидалась обеда и бежала на улицу, в лето. Обедали мы обычно в ближайшем кафе "Урал".

От того времени мне остались на память фотки.

Как-то раз мы всей компанией выбрались за город. Генка пришёл со своей собакой, огромной обученной овчаркой.

Мы по очереди, присев на корточки, вытягивали правую руку в сторону, а собака прыгала через эту руку. - Генка фотографировал. Всем было немного страшно.

Ещё была общая фотка на фоне огромного стога сена. А куда мы тогда ездили, я уже и не помню.

Мне быстро надоело считать поголовье скота башкирских деревень, и я уволилась. Тем более, что и срок на который я была оформлена подошёл к концу.

Генка тоже ушёл. Он собирался поступать в Авиационный.

Остались Земфира и Таня. Они поступали на экономический факультет - работали по профилю.

***

Новую работу искать не пришлось. Отец моей школьной подруги предложил пойти ученицей чертёжницы в их Управление.

В то время каждой организации давали план принять одного человека после школы. Со стороны, не знакомого, им брать не хотелось.

Чертить я не умела, и зрение у меня было плохое, но он меня уговорил. Я решила попробовать. Не получится - уволюсь. Всё равно на следующий год буду поступать в университет.

В нашем отделе, или в секторе, как было принято у них говорить, было пять человек. Мы сидели в большой светлой комнате. Народ был интеллигентный дружелюбный, обстановка тёплая. Меня никто не ругал за кляксы, криво проведённые линии, ведь я была ученица. Начальником нашей группы был инженер Гена Ветошкин. Уже начинающий слегка лысеть, с намечающимся брюшком, хотя ему не было и сорока. Чертёжницу звали Зоя. Ей было слегка за тридцать, но она не хотела, чтобы я её называла по отчеству. С Зоей мы дружили, вместе ходили на обед в ближайшие кафешки, много болтали по дороге. У неё уже был двенадцатилетний сын. И она очень любила Есенина.

На этом наши интересы сошлись. Я тоже любила Есенина и Блока. Есенина в те годы только начали издавать - до этого он был запрещён.

А теперь его книги можно было купить в магазине, я же оформила подписку на трёхтомник, ещё работая в Академии наук. Когда появилась такая возможность, почему-то эту подписку все уступили мне.

Этот трёхтомник до сих пор красуется в моём книжном шкафу, хотя в наше время люди больше читают электронные книги, а бумажные попросту выбрасывают, не дрогнувшей рукой.

Но в годы моей юности книга была большой ценностью.

Редкие книги для гурманов от литературы можно было приобрести лишь на чёрном книжном рынке. Там продавались Булгаков, Бальмонт, Ахматова и Цветаева, Пастернак и Игорь Северянин - целые миры различных писателей и поэтов, которые были для нас таинственной загадкой. Нам казалось, что в их книгах можно найти расшифровку жизни.

Но поболтать о книгах мы могли только в обед по дороге в кафе.

Как-то мы забрели в кафетерий при магазине "Чай" напротив Центрального рынка. Кафетерий был оформлен в русском стиле. Одна стена, расположенная напротив окна, полностью под хохлому. На чёрном фоне вились яркие жёлтые цветы и листочки с небольшими осторожными вкраплениями красного цвета.

Зоя сказала: "Какой дурак догадался выкрасить стену в чёрный цвет?!".

Я простодушно ответила: "Мой отец".

Зоя смутилась. Она не предполагала, что этот художник имеет какое-то отношение ко мне.

А я сказала: "Ой, какие здесь вкусные пончики! Давай возьмём!".

Отец был художником-декоратором, они оформляли магазины, рестораны, кафе. Специальности дизайнер в то время в нашей стране не было. Позднее он стал главным художником комбината "Башторгреклама".

В тот день с обеда мы опоздали. Но в комнате никого, кроме зав.сектором Александра Генриховича Бонвеч, ещё не было. Александр Генрихович, очень мягкий, чуткий человек, из поволжских немцев, даже замечания нам не сделал. Только улыбнулся.

Он разговаривал с семейной парой Китайкиных, которые приехали с объекта. Раз в месяц они появлялись в Управлении.

Мы с Зоей сразу зашуршали калькой, ватманом - начали создавать видимость рабочей обстановки.

- Девочки!, - неожиданно обратился к нам Бонвеч.

- 6 ноября у нас праздничный вечер. Он будет проходить в институте "Башнефтьпроект".

Этот институт был расположен неподалёку. Мы подчинялись одному ведомству и обычно все праздничные вечера проводились там, потому, что наше Управление размешалось в нескольких комнатах двухэтажного жилого дома на втором этаже. Актового зала у нас не было, не было и столовой. Иногда мы ходили на обед в тот же БНП, как мы его сокращённо называли.

Праздничный вечер должен был состояться после сокращённого рабочего дня.

Одна из молодых сотрудниц Управления жила в этом же доме на первом этаже. Когда закончился рабочий день, мы все пошли к ней переодеваться в нарядные платья и накладывать косметику. На вечере должны были быть танцы!

Квартирка была тесная, нас много, началась торопливая толкотня.

В ноябре дни короткие. Уже стемнело. Свет выключили, чтобы нас не было видно из окна. В суматохе переодевания я нечаянно повернула голову влево, и меня как обожгло: в полумраке тесной советской квартирки я вдруг увидела ренуаровкую красавицу! Я никогда не видела такого пышного цветущего женского тела, такой нежности и белопенности. И остро ей позавидовала. Сама-то я была высокая худышка. Меня украшали только вьющиеся рыжеватые волосы.

Я и не подозревала о существовании такой женственности, в которой мужчинам, наверное, хочется утонуть. Она была как река, как сугроб. В полумраке белели пышные плечи, грудь в обрамлении кружевной шёлковой комбинации, стянутая бюстгальтером. Я поспешно отвернулась. Мне стало неловко, я словно подглядела что-то чужое, тайное, не предназначенное мне.

Переодевшись, все вместе мы пошли в БНП. В коридорах слышалась музыка, танцы уже начались.

А я и танцевать-то не умела. Пошла просто посмотреть.

Встретила свою школьную подругу с родителями. Поболтала с ними.

Когда спускалась по лестнице, меня окликнул Володька Торбеев, председатель нашей комсомольской организации.

Спросил: " Почему ты до сих пор не встала на учёт?".

Я ответила: " Встану". А он торопливо сунул в мою ладонь записку и прошептал: "Потом прочитаешь!" и убежал.

А я осталась стоять на лестнице, и продолжала помнить прикосновение его руки, так меня ещё никто не касался.

Записку засунула в сумку и потеряла. . .

Всё было хорошо на этой работе, но я решила уволиться.

Я поняла, что никогда не научусь чертить. Я и прямой линии-то не могла провести. А глаза по вечерам от постоянного напряжения резало как ножом.

Бонвеч попричитал немного, пожалел, что я ухожу, но отпустил с небольшой отработкой в две недели. Он и сам, наверное, понимал, что чертёжницы из меня не получится.

Единственное, чему я там научилась, так это чертёжному шрифту, который мне вскоре очень пригодился. Потому что я устроилась работать в детскую республиканскую библиотеку.

***

Где бы я ни работала, везде был интересный своеобразный коллектив. Вот и в библиотеке работали интересные люди.

Меня приняли в старший отдел и дали шестиклассников.

Работу я знала. Всю жизнь, начиная с 1-го класса, ходила в библиотеку. Мне доверяли самой записывать книги в читательский формуляр, а когда был большой наплыв читателей, я помогала библиотекарям.

Фонд тоже был знаком. Сама недавно читала все эти книги.

Зав. отделом, Инна Александровна, была женой папиного друга и сослуживца. Она говорила моей матери: " Света, как встала за стол, так и пошла работать. Учить не пришлось".

Работа в детской библиотеке - творческая работа. Любая работа с детьми - творческая. Я любила своих шестиклассников, а они любили меня. Дарили рисунки, поделки. Иногда подходили старшеклассники и с солидным видом заводили разговор о творчестве Есенина, о шахматах.

Старшим библиотекарем отдела была Ольга Константиновна, выпускница Московского института культуры. Мы с ней спорили о Бунине. Она говорила: "Как ты можешь любить Бунина? В его рассказах одни гробы!". Я очень удивлялась, я не замечала в рассказах Бунина гробы. Намного позже, через два десятка лет, уже в другой библиотеке молодая девушка-библиотекарь мне сказала: "Как Вы можете любить Бунина? Там один секс!". И я поняла, что восприятие субъективно. В прочитанном тексте каждый видит что-то своё.

Помимо старшего отдела в библиотеке был младший, для малышей.

В этом отделе работала жена местного писателя Алибаева и ещё, пугающая меня своей худобой, женщина со странным именем Гита.

Немного позже я устроила в наш отдел сестру жениха своей школьной подруги Римму - она взяла академ в авиационном. И замечательную Галку, с которой мы случайно познакомились в троллейбусе. В советское время люди были просты и знакомились просто. Галка в то время работала в трикотажном ателье. Я её сагитировала, она перешла в нашу библиотеку, позже окончила институт культуры.

В обеденный перерыв мы ходили в парк им. Ивана Якутова, который был расположен через дорогу, качались на качелях.

Библиотека устраивала для читателей встречи с уфимскими поэтами и писателями. Чаще всех приглашали Газима Шафикова. Он никогда не отказывал, приходил с большой радостью. Нам это было приятно. И читатели его любили. Общаться с ним было просто и интересно.

Правда, иногда он приходил слегка под шафэ, но это было намного позже и не в детской библиотеке. Я тогда работала в ДК "Авангард", в профсоюзной библиотеке 161-го завода зав.передвижным фондом.

Мы пригласили его на встречу с молодыми работницами завода в общежитие на Красина. Встреча должна была состояться вечером по окончании рабочего дня. Пошли втроём: зав.библиотекой Нина Николаевна, я и Газим Шафиков. Газим Шафиков пришёл слегка под шафэ, его выдавал блеск глаз и излишняя разговорчивость.

В женском общежитии, как в женском царстве, пахло пирогами, девушки не ходили, а плавали по коридорам в длинных домашних халатах. И на встречу с Шафиковым пришли в том же виде. Никому и в голову не пришло переодеться.

Он вдохновился, долго интересно рассказывал о Мажите Гафури, о своём творчестве. А потом запел. У него был красивый сильный голос.

Но я забежала вперёд.

Он был не равнодушен к женскому полу. И той зимой он положил глаз на Галку. Но у Галки был парень.

А с Шафиковым у них постоянно случались нечаянные встречи, то в кафе, то на центральном рынке.

Он оставлял жену, подходил к Галке и они подолгу болтали. Но дальше дело не пошло. Может так проявлялась его безграничная, всем известная, общительность?

Весной я уволилась и начала готовиться к вступительным экзаменам в Университет.

28.11.2016г.

Мои университеты

Конкурс на филологический факультет был большой - пять человек на место. На филфак обычно идут люди, которые что-то уже пишут и втайне мечтают стать писателями, и те, кто не знает математику. В основном девушки. Парней мало.

Первый экзамен - сочинение. Отметки ставят строго.

У нас была всего одна пятёрка и сорок восемь четвёрок. Я получила четвёрку.

Второй экзамен устный - русский язык. Солидный мужчина из приёмной комиссии поинтересовался, какую школу я закончила. И, когда услышал, что 3-ю, сказал с большим уважением в голосе: "А, Мариинку!. . .".

А я тогда ещё не знала, что наша школа до революции называлась Мариинской женской гимназией. Но знала, что она лучшая в городе и гордилась ею.

На дневное отделение я не прошла по конкурсу, так, как, английский сдала на тройку. Меня взяли на вечернее.

В группе был всего один мальчик. Говорили, что он работает на Телевидении. И только за одно это его все уважали. Нам казалось, что ТВ это какая-то заоблачная высота для избранных.
Девчонки в группе были разные. Я подружилась с Риммой. Она писала статьи о Есенине. Я не читала их. Но то, что она тоже пишущий человек нас сблизило.

В Университете имелось литературное объединение "Тропинка", но я не решалась туда обратиться, хотя в 10-м классе, когда я посылала свои стихи в местную молодёжную газету "Ленинец", поэт Мадриль Гафуров меня приглашал в литературное объединение "Метафора", которое работало при "Ленинце". А "Метафора" по уровню была, конечно же, выше студенческой "Тропинки".

"Тропинка" выпускала стенгазету с одноимённым названием и вывешивала на видном месте. Как только поднимешься по лестнице на свой факультет, так и упираешься взглядом в газету.
В этой стенгазете я прочитала и почему-то запомнила имя автора одного стихотворения, Александра Касымова. Стих был про то, как он ходил с девушкой в кино и они смотрели детектив.

Я остро позавидовала ему: печатают! И с горечью подумала о том, что меня никто никогда наверное не напечатает. . .
Я не могла заглянуть в будущее и не знала, что именно Александр Касымов через много лет будет вести Литобъединение при газете "Вечерняя Уфа" и будет меня регулярно печатать в "Литальманахе" и в своём журнальчике "Сутолока".

В первый семестр я не работала. Но времени у меня не было. Младшая сестра, едва окончив школу, вышла замуж и родила той осенью сына. Её положили в больницу на операцию, у неё началась грудница. А с новорожденным ребёнком днём приходилось сидеть мне, а вечером приходила с работы мама и я шла на занятия в Университет. На носу была сессия, шла сдача зачётов.
А у меня не было времени к ним готовиться. Но каким-то образом я всё сдала, хотя и на троечки.

На втором семестре я устроилась на работу в Адресное бюро. В шесть заканчивался рабочий день, а в шесть тридцать начинались занятия. Я только успевала добежать до Университета, заскочить в буфет, схватить какой-нибудь полузасохший пирожок, оставшийся от дневников, и бежала вверх по белой мраморной лестнице на лекции.

Мне больше нравились предметы по языку. Они были интересны, трудны, увлекательны - открывалось много неизвестного.
А в предметах по литературе нового ничего не было

Нагрузка была большая. Нам давали для прочтения большие списки книг по Зарубежке, по русской литературе, по древне-русской. ..Надо было конспектировать статьи по языкознанию, по истрии КПСС . Материалы для конспектирования можно было взять только в читальном зале Республиканской библиотеки - интернета в то время не было. После рабочей недели с вечерними лекциями приходилось тратить на учёбу и выходные..

Я ничего не успевала. А иногда и прогуливала лекции. Шла в Оперный театр или в Филармонию.
Однажды в апреле мы пошли с подругой в кинотеатр им. Матросова. Шёл новый интересный фильм, который очень хотелось посмотреть.
В кинотеатре неожиданно встретила преподавателя из Радиоклуба, в который ходила некоторое время в шестнадцатилетнем возрасте.
Он пошёл меня провожать. Так началась наша дружба.

В конце второго курса я вышла за него замуж, а когда родилась дочь, университет пришлось бросить.
Когда дочери исполнилось три года, поступила на заочное отделение и окончила Библиотечный техникум.

Путешествия из Уфы в Москву

В раннем детстве дома и во дворе меня называли москвичкой, потому что я родилась в Подмосковье.

Мама часто с теплотой и гордостью в голосе, держа меня на руках, говорила: Апрелевская!

Может быть, поэтому я с ранних лет мечтала побывать в Москве. Москва мне часто снилась во сне. Я видела Кремль, незнакомые, волнующие меня, улицы.

Первый раз я там оказалась в трёхлетнем возрасте.

Запомнила мало: эскалатор в метро и пребывание у бабушки Ольги в деревне Львово Калужской области.
Запомнила один вечер и один день.

Вечер. Мы собираемся ужинать. На столе дымится сковорода с жареными грибами, лисичками.
На полу стоит блюдце с молоком, к которому бежит, постукивая лапками, ёжик.

Вдруг резко распахивается входная дверь и бабушкина соседка кричит: "Мартыновна! Твоя коза на плетень напоролась!". Бабушка бежит на улицу, я за ней. . .

День. Мы ходили в лес за малиной. Малина была крупная сладкая переспелая. Её было так много, что ягоды сыпались с куста. Одну ягоду я нечаянно разломила, и увидела маленького белого червяка. Больше малину я в тот день не ела.

Возвращались через ржаное поле. Рожь была высокая, выше моей головы. Я шла, раздвигая густые хлёсткие стебли. А где-то в вышине синело безоблачное небо.

Когда поехали во второй раз, на дворе уже стоял 1966 год, мне было шестнадцать лет.
Чтобы не скучать в поезде, я взяла с собой Сборник стихов поэтов-фронтовиков, не вернувшихся с войны, "Имена на поверке". В дороге читала стихи Павла Когана, Майорова, Кульчицкого и сама писала за неимением бумаги и ручки, простым карандашом на обороте обложки.
Смотрела в окно на мелькающий пейзаж Средне- русской полосы: поля с ромашками, леса, перелески, небольшие узенькие речушки, отражающие небо.

На станциях крикливые бабы продавали яблоки и малосольные огурцы.
Большое впечатление на меня произвела Волга.

Рано утром, едва проснувшись, я выглянула в окно: за окном вагона играла и сверкала на солнце бесконечная ширь и синева. Это была Волга!

Такого искрящегося водного простора я не видела никогда. Поезд, постукивая колёсами, мчался по железнодорожному мосту, а я не могла оторвать глаз от реки. Она была как море! Ликование, радость новорождённого утра, всё отражалось в ней.

На вокзале нас встретил дядя Коля. С Ярославского вокзала мы перешли на Киевский, и поехали на электричке в Апрелевку к дяде Лёше, у которого собирались остановиться.
Я всё смотрела в окно, ждала, когда появится Апрелевка. Дядя Коля сказал, что мы уже подъезжаем.

Я волновалась, ведь это моя родина. И вот показалась небольшая станция с поэтичным названием "Апрелевка".

Для моего сердца она была особенной, ведь я там родилась.

Мы поднялись на железнодорожный мост, спустились и ступили на улицы Апрелевки. Деревянные дома, палисадники с золотыми шарами, завод грампластинок. Улицы носили названия месяцев: Мартовская, Апрелевская, Июньская. . .

Дядя Лёша жил на Солнечной, у Киевского шоссе, в своём доме, окружённом садом.

В Апрелевке я впервые увидела, какими близкими и крупными могут быть звёзды. Казалось, они как яблоки, висели над самой головой.

Та поездка запомнилась бесконечными походами по родственникам. Их было так много! И все хотели непременно с нами увидеться, наперебой приглашали в гости.
Они помнили моих родителей совсем молодыми, а меня младенцем.

Отец и мать поженились в Апрелевке, а я родилась в родильном отделении Петровской больницы.

В Апрелевке я поняла, что такое родственные чувства. Никогда нигде больше я не испытывала такого тепла и радостного внимания к себе, такого чистого искреннего отношения, когда тебе по-настоящему рады.

Приезжала тётя Тоня из Москвы, двоюродная сестра матери, с дочкой. Она тоже родилась и выросла в Апрелевке.
А её муж был как всегда в отъезде, он был известным дипломатом.

Затем поехали в деревню к тёте Наде. Она жила неподалёку, в Калужской области, но дорога в её деревню была трудной. Помню, мы летели на кукурузнике с деревенскими тётками. Блеяла испуганная коза. Была ужасная болтанка.

Повидавшись с родственниками, мы поехали в Москву.
Когда проезжали на автобусе мимо ВДНХ, я в окно впервые увидела девушку в мини-юбке и испытала шок!

Мне это показалось дикостью. Я не поверила своим глазам. Я не поняла, почему она так одета.

Но главным событием той поездки было моё первое посещение Третьяковской галереи.

Мы шли по залу, смотрели картины. . .Я повернула голову вправо и обомлела: прямо на меня шёл сам Иисус Христос!

Картина гляделась как голограмма, в ней были пространство и все три измерения. Христос шёл ко мне, на переднем плане толпились люди. За его спиной оставались небо, горизонт. . .
Это была гениальная картина художника Александра Иванова "Явление Христа народу".

В третий раз ездила в Москву уже со своим будущим мужем.

Бродили по улицам города, по книжным магазинам, по картинным галереям.

В Лавке писателя купили два пузатых зелёных томика Лермонтова, 1961 года издания. И он подписал его мне: "Светлане от лохматого парня, с которым в четверг, 13 августа 1970г, она гуляла по Арбату, в память о впечатлениях этого дня".

Помню, как на Кузнецком мосту нас застал летний весёлый ливень. Все смеялись и жались к домам, чтобы не промокнуть. А струи дождя хлестали по асфальту и пузырились.
Когда дочь подросла, стали ездить в Москву всей семьёй.
Останавливались у дяди в Апрелевке, или у друга мужа, который окончил московский вуз и теперь жил в Москве.

Последняя поездка была в 1980году. Я её хорошо запомнила.
Поезд подъезжал к Москве. Утреннее марево рассеивалось. Зачинался новый день. Ощущалось нарастающее напряжение трудового дня.
Колёса монотонно постукивали тук-тук-тук. . Уже были видны большие многоэтажные дома, с окнами, напоминающими пчелиные соты. Там жили люди, много людей. И я им завидовала. Чувствовала, что здесь совсем другая жизнь, не такая полусонная, как в нашем провинциальном уютном городе, в котором много деревьев и старых деревянных домов дореволюционной постройки.

Стеклянный купол Ярославского вокзала. Толпа, суета. .. Киоски с мороженым. Дети, сидящие на чемоданах.

1980год - Москва готовится к Олимпиаде!

В этот раз мы решили остановиться не у моих родственников, а у друга детства моего мужа, Володи. У него была пустующая однокомнатная квартира, которую он получил от института, в котором работал. А жить продолжал у прежней хозяйки, у которой снимал комнату в студенческие годы и стал там практически членом семьи.
Хозяйка квартиры, Екатерина Михайловна, биолог, кандидат наук, изучала строение летающих насекомых. Её работами интересовались авиаторы, персонально приглашали с докладом в Японию, но она не смогла по семейным обстоятельствам. Жила с сыном-инвалидом, Лёшей. Старшая дочь была уже замужем.

С вокзала мы поехали к ним на Молодогвардейскую, надо было увидеться с Володей и забрать ключи от квартиры.

Володи дома не оказалось, и Екатерина Михайловна усадила нас пить чай с "Наполеоном", который испекла сама.

Я впервые ела такой торт. В то время в магазинах "Наполеон" не продавали.
Торт был на удивление нежным и рассыпчатым. Я больше никогда не пробовала такого вкусного Наполеона.

У стены стоял шкаф с дверцами тонкого стекла и с такими же стеклянными стенками. Сквозь стекло был виден тончайший фарфор, матовый, с нежным рисунком.

Екатерина Михайловна, заметив мой интерес к фарфору, стала рассказывать, как её отец в двадцатые годы пошёл на блошиный рынок на последние деньги покупать себе штаны. Но вместо штанов принёс изящную японскую рюмочку. - "Не удержался. Любил красивые вещи!".

Она открыла шкаф и показала нам эту рюмку. На потемневшем серебре гравировка: затейливые цветы, а позолоченная внутренность сияла как солнце. "Рюмочке лет сто", - подумала я.

В квартире было тесно от книг.

- От мужа остались, - пояснила Екатерина Михайловна. .

Вскоре пришёл Володя. И мы пошли в его однушку, которая находилась неподалёку.

По дороге он объяснил, что в его квартире временно живёт одна девица, натурщица его знакомого художника. Но он с ней договорился, она недели на две исчезнет.

Девицу звали Диана, она сидела на неприбранной постели и красила ресницы. На стене висел карандашный набросок обнажённой женщины со спины. Лица не было видно. Но все понимали, кто там изображён. Её это забавляло. И нисколько не смущало.

Она ушла, а рисунок оставила. Мне это было неприятно. Муж снял его со стены и засунул под кипу бумаг.

После Уфы Москва казалась страной Эльдорадо. Чего только не было здесь! Мы проголодались и пошли в ближайший продуктовый магазин. Накупили вроде бы простой обычной еды, но всё было таким вкусным, качественным!
Замечательные сливки, колбаса, булочки. . .

Мы много ходили по Москве. Я, прежде всего, хотела просто побродить по её улицам, впитать в себя дух города. Мне нравились старые улочки с купеческими домами, звенящими трамваями.

В центре Москва была уже другая, с налётом официоза.

Разумеется, были на Красной площади, в Гуме, в Цуме, в Детском мире. Покупали, как и все приезжие, всякие шмотки. Поражал своей красотой и изобилием Елисеевский, в котором под потолком сверкала огромная хрустальная люстра, рассыпаясь на тысячу праздничных мелких огней.

Были в Третьяковке, в музее живописи им.Пушкина, который основал отец Марины Цветаевой.
Я любила тихий старый Арбат и его переулки.

Хотя тихим его нельзя было назвать. По Арбату слонялись толпы приезжих. Мне нравилось заходить в небольшие антикварные магазинчики и разглядывать старинные вещи, которые там продавались. Много бродили по книжным и музыкальным магазинам. Купили много пластинок с музыкой Моцарта, которого очень любили.

Набродившись, часто заходили перекусить в кафетерий при ресторане "Прага". Там толпился разный люд. Кто-то писал стихи на салфетке, кто-то ел.

В тридцать лет я, наконец, пришла к Достоевскому.
И поэтому мне очень хотелось побывать в его музее. И мы поехали в Марьину Рощу.

Служительница музея, она же экскурсовод, сказала, что является потомком Достоевского и выдала нам огромные войлочные тапочки. В них мы бесшумно скользили по комнатам, в которых провёл детство сам Достоевский!

У меня от волнения перехватывало горло.
Нам показали икону Ильи Пророка, семейную реликвию, которой мать благословила Фёдора Михайловича.
На стене одной из комнат над диваном висела копия "Сикстинской Мадонны" Рафаэля. На полу стояла маленькая лошадка, на которой качался мальчик Федя.

Квартира находилась при больнице, в которой работал врачом отец Достоевского.

Ещё мы были в музее Ленина. Запомнились комнаты с многочисленными подарками от трудящихся и шикарный туалет, в котором стены были выложены мелкой цветной мозаикой, не то, что в Уфе.

В мавзолей Ленина тянулась длиннющая очередь, но мне почему-то туда совсем не хотелось. Я не понимала, что там смотреть?

Ездили к тёте Наде через Медынь, Малоярославец. В Медыне ели отвратительные котлеты в столовой, а в Малоярославце мне запомнилась небольшая белая часовня Наполеоновских времён. Наполеон был в Малоярославце.

В последний день нашего пребывания в Москве, когда мы возвращались домой на метро, я без меры уставшая, несколько отстранённая от окружающей обстановки, думала о чём-то своём. И вдруг заметила, что пожилой мужчина с медалями и орденами на тёмном пиджаке, сидевший напротив, меня рисует. Он бросал на меня быстрые хваткие взгляды и, наклонившись над небольшим листом ватмана или блокнота, чиркал карандашом. Это заметили и другие пассажиры. Все смотрели на меня и улыбались. Я чувствовала себя глупо и неловко. Ведь он у меня даже разрешения не спросил. Я сидела и молчала. В Кунцево художник вышел, мне не сказав ни слова, и рисунок не показал.
Домой, в Уфу, возвращались на самолёте. Внизу, под крылом, пестрели ровные квадратики полей, как на рисунках Ван Гога.

Прилетели ночью. Город переливался морем огней.

Долго не могли найти свой багаж.

А потом тащили здоровенный чемодан, набитый в основном книгами, пластинками до такси. И ещё авоську с нашим башкирским мясом, за которым в Уфе под "Башсоюзом" нам пришлось бы стоять часов пять в очереди, да и стоило оно у нас в Уфе в два раза дороже.

Когда возвращаешься, особый родной уют обнимает тебя за плечи.

Листва на деревьях кажется особенно густой, улицы города мягко освещены неяркими фонарями.

26.12.2016г.

Часть 3. Девяностые годы...

В девяностые годы страна вдруг разлетелась на осколки. Прилавки магазинов в момент опустели. Не было ни продуктов, ни промтоваров.

Ещё вчера были, а сегодня нет! Куда всё делось?

Народ был в панике. Особенно, наш, уфимский, всего год назад переживший фенол.

Нам выдали карточки, по которым на одного человека в месяц полагалось 200г сливочного масла или сыра. На выбор. И один кусок мыла в месяц.

На молокозаводе иногда продавали сливочное масло без талонов, но по норме: в одни руки не больше килограмма. Стоять за ним надо было полдня.

Запомнилось, как я целый день, с восьми утра до восьми вечера простояла в нашем ближайшем гастрономе за подсолнечным маслом. Мы не уходили даже в обеденный перерыв, хотя работники магазина нас пытались выгнать.

Вечером я получила трёхлитровую банку подсолнечного масла. Треть банки составлял мутный тёмный осадок.

И ещё запомнилась очередь за мукой. Мне сказали, что дают муку. Я взяла санки и пошла. Давали по мешку муки. Я, конечно, была не в силах поднять мешок муки, но рассчитывала на помощь людей.

Простояли весь день. Была драка, меня толкнули, и я упала на мягкие мешки с мукой, как на пуховую перину. Потом долго отряхивалась.

Мешок муки на санки поставил какой-то незнакомый мужчина. Тут же подошла ко мне женщина лет 50-60 и предложила свою помощь. Мы с ней вдвоём везли санки.

Проезжая часть дороги была обильно посыпана песком, санки тормозили. Оказалось, что моя помощница жила в нашем доме, в соседнем подъезде.

Довезли до подъезда. Я стою, жду. Подошёл сосед с 6-го этажа, занёс санки с мешком муки в лифт, занёс в квартиру. Так, благодаря помощи добрых людей, я купила муку. Ведь надо было кормить семью.

Зарплату мужу выдавали то постельным бельём, то морожеными курами, а один раз дали проигрыватель для пластинок.

В магазинах изредка выбрасывали промтовары, за ними была ужасная драка. Как мы всё это пережили? Не знаю.

У меня не было денег даже на губную помаду.

***

И вот, в эти тяжёлые беспросветные дни, меня вдруг потянуло креститься. С год я всё откладывала,

Денег не было, собраться не могла.

Но мать неожиданно дала мне деньги и сказала: "Я вас маленькими не крестила. Иди, крестись".

И я пошла.

День был пронизан сентябрьским холодным солнцем. С деревьев падали и кружились в воздухе лёгкие жёлтые листья.

Доехала до нужной остановки, спросила у прохожих, как пройти к церкви. И вот, она передо мной: огромные купола в овражке. Покровская!

Волнуясь, переступила порог. Я никогда не была в церкви, если не считать неудачный поход в Сергиевскую в ранней юности. Но тогда мы с подругой ничего не увидели и не запомнили. Пришли после окончания службы.

Я знала только одно, что в церковь полагается надевать платок. И ещё свекровь подсказала, чтобы я взяла полотенце, когда пойду креститься.

Восприемников у меня не было. Я пришла креститься одна. Вместе со мною крестили детей: двенадцатилетних Елену и Сергия, и пятилетнюю Марию.

Крестил монах, игумен о.Пантелеимон (Степаненко).

А исповедовалась и причащалась я на следующий день

у настоятеля храма протоиерея о.Николая Соколова.

В первый год ходила редко, хода службы не понимала.

Грубые старухи могли и подзатыльник дать, если в положенный момент не поклонишься.

Но на Пасху всю ночь мне снились прекрасные Пасхальные песнопения. Я их не знала, но они явственно звучали в моей голове, словно я присутствовала на Всенощной. Когда проснулась, была этим очень удивлена.

Пошла в церковь, накупила в церковной лавке книг и стала изучать церковную службу, читала Жития святых, святоотеческие наставления, учила наизусть молитвы.

У меня в те годы была очень плохая память.

В Университете я изучала старославянский язык, он схож с церковнославянским. Поэтому текст я понимала, но запоминался он с трудом.

После того, как я выучила необходимые молитвы, моя память восстановилась. Не знаю, чем это объяснить.

В сложное время Перестройки церковь стала отдушиной для меня. Я её полюбила.

Ходила каждое воскресение и словно сил и энергии набирала на всю неделю.

В 1990г. вышел закон о Свободе совести, который разрешал людям посещать церковь. И народ заполнил храмы.

В том же году в нашу Епархию назначили нового епископа Никона, и он стал восстанавливать храмы по всей республике.

***

Первые пять лет я ходила только в Покровскую.

Большое влияние на нас оказывал настоятель храма, протоиерей о.Николай Соколов. Благодаря его проповедям, мы познавали законы духовной жизни и веры.

В дни церковных праздников яблоку негде было упасть.

Народ ходил разношёрстный. Со многими женщинами я познакомилась и подружилась.

Были и дети. Два мальчика подростка ходили каждое воскресение и всегда стояли в первом ряду. Позднее, оба стали священниками. Один из них, о.Константин Новиков, служит теперь в кафедральном храме Рождества Богородицы.

***

Моим любимым святым был Серафим Саровский. Небольшая иконка с его изображением, привезённая в годы Великой Отечественной войны из святых мест, у меня хранилась с 1981г.

Мне её подарил друг. Эту иконку привезла его бабушка. В годы войны, когда дедушка пропал, она ездила в Саров или в Дивеево, помолиться за него.

А когда после окончания войны дедушка благополучно вернулся, про эту иконку забыли. Она пылилась где-то в кладовке или в сарае. Нашли её случайно, вспомнили те события. Иконку почистили и отдали своему внуку, который был моим другом.

Он хранил её в ящике письменного стола.

Однажды, когда я к нему пришла, открыл ящик, показал мне эту иконку, рассказал историю её приобретения, и спросил: "Хочешь, я тебе подарю её?"

Эта маленькая иконка мне очень понравилась, и я не отказалась.

Но не совсем поняла, почему он решил расстаться с семейной реликвией. Спрашивать об этом не стала.

Я думаю, м.б. именно Серафим Саровский привёл меня к Крещению?

Летом 1991г. произошло второе обретение его мощей. Крестным ходом, в котором принимал участие и о.Пантелеимон, их доставили из Питера в Дивеево. А в сентябре того года я крестилась.

Я старалась посещать храм в день памяти этого святого.

О.Николай тоже очень почитал его. Ещё в советские годы он ездил с группой верующих в Дивеево и очень тепло нам рассказывал об этой поездке, о той духовной благодати, которую они там получили.

Зимой я почему-то всегда болела в день памяти Серафима Саровского, и поэтому старалась ходить в храм летом. 1-го августа празднуется второе обретение его мощей.

Как-то, мы с дочерью собрались на Вечернюю службу в Покровскую. Праздновалась память преп. Серафима Саровского.

Когда выходили из дома, я посмотрела на небо. Оно было чистое, синее-синее, ни единого облачка!

Но в середине службы небо неожиданно обложило со всех сторон плотными тёмными тучами. Мы с тревогой время от времени поглядывали в окно.

И вот, с глухим треском прогремел гром, зло сверкнула молния, и хлынул ливень! Да непростой. Вода лилась плотной стеной несколько часов подряд.

Служба давно закончилась, а мы не могли выйти за порог.

Вода хлестала с необыкновенной силой и пузырилась в лужах, которые ручьями стекали по дороге.

До трамвайной остановки надо было идти два квартала.

Народ столпился у праздничной иконы Серафима Саровского - стали петь Акафист святому. Но ливень не прекращался. Стало темнеть, надвигалась ночь, все были в панике.

Не знали, как добраться до дома. Спасибо, из церкви не выгнали!

Затем стали читать Акафист Табынской иконе Божией Матери. И ливень вдруг стих. Мы побежали к трамвайной остановке. На углу стоял трамвай, в него попала молния, и поэтому он остановился в неположенном месте. Кондуктор сказала: "Сейчас поедем". Мы плюхнулись на кожаное сидение и вздохнули с облегчением.

Но до своей остановки мы, всё же, немного не доехали. В трамвай снова ударила молния.

Мы сошли с трамвая и побежали.

Едва мы заскочили в свой подъезд, как ливень хлынул с прежней силой.

Но этого окна нам хватило, чтобы добраться до дома.

***

Через год после крещения мне довелось присутствовать при Постриге. Это было в день моего крещения, в сентябре. Утром я не смогла прийти в храм, пошла на вечернюю службу и неожиданно попала на Постриг.

Постриг совершал о.Пантелеимон.

Атмосфера этого события, таинство, которое происходило на моих глазах, оставили неизгладимый след в моей душе.

О.Пантелеимона прихожане очень любили и старались каждый раз, когда его видели, у него благословиться.

Стоило ему положить руку на голову, становилось так легко, словно он снимал бремя наших забот. Он, единственный из священников, во время благословления, клал руку на голову. Другие священники этого не делали.

От о.Пантелеимона исходило такое умиротворение, благодать, что человек это сразу чувствовал.

Он жил со мной на одной улице, через дом. Поэтому я часто встречала о.Пантелеимона вне церкви. После встречи с ним, в душе расцветала тихая спокойная радость, умиротворение, чувство гармонии с окружающим миром поселялось во мне.

При Крестовоздвиженском храме, в Нижегородке, создали женский монастырь. О.Пантелеимона возвели в сан архимандрита и назначили настоятелем этого храма.

Многие прихожане Покровской церкви стали ездить в Нижегородку, чтобы повидать о. Пантелеимона.

Спуск к церкви был выложен блестящим тёмным булыжником, оставшимся с дореволюционного времени. Вдали пестрели крыши мелких нижегородских домов.

А церковь стояла на взгорке в тихом и спокойном месте.

За шелестящими берёзовыми ветками виднелось её здание.

Тишину, углублённость молитвы бесцеремонно прерывал ритмичный стук колёс и вскрики электровозов. Неподалёку проходила железная дорога.

***

Наполненной внутренним светом, ощущается мной Сергиевская церковь. Откуда идёт этот свет, я не знаю.

Она единственная не закрывалась в советское время. В эту церковь ходила моя прабабушка.

Однажды мне был сон. Кто-то невидимый спросил: "А ты знаешь, почему вы все тогда выздоровели? Потому что вас причастили в Сергиевской церкви!". И я увидела девочек с нашей улицы, которые тоже в детстве болели ревматизмом и ездили вместе со мной в ревматический санаторий в с.Большое-Устьикинское.

В этом храме служил о.Моисей, который позже был канонизирован. Его св.мощи теперь хранятся в этой церкви.

Служили здесь в своё время и о. Пантелеимон, и о.Николай Соколов, когда приехал из Иркутска.

В Сергиевской служили о.Рафаил, о.Роман Хабибуллин, о.Николай Дудинов. У о.Николая Дудинова я одно время исповедовалась. Это был тонкой души человек. Но вскоре его перевели в Булгаково.

Он был бывший фронтовик. Когда уходил на войну, то сказал дома: "Если вернусь живым, стану священником". Вернулся и стал.

Сейчас настоятелем храма является протоиерей о. Евгений Шерышев. Я его помню совсем мальчиком, высоким и тоненьким, с белокурым хвостиком на резинке.

В начале 90-х мы часто ездили на одном трамвае, он в Сергиевскую, а я в Покровскую.

В 90-е годы Сергиевская церковь была городским кафедральным собором. В ней совершал службы епископ Никон.

Народу всегда было много. Пел прекрасный хор!

А во дворе стояла, и сейчас стоит, маленькая часовенка Михаила Архангела.

Из этой церкви совершались на Крещение крестные ходы на Иордань, а весной, в Духов день, крестный ход вокруг Уфы.

Храм Рождества Богородицы

Шёл конец октября. Зима в том году была ранняя. Огромные пушистые сугробы тянулись вдоль улиц. Город был завален снегом. От этой нетронутой белизны было светлее и уютнее.

Мне в тот день, утром, надо было сходить к маме, а она жила на Кирова. Когда проходила мимо храма Рождества Богородицы, решила заглянуть.

В то время служили в приделе Михаила Архангела. Храм ещё не был восстановлен.

Приоткрыла тяжёлую дверь и в глаза брызнул яркий электрический свет, я даже зажмурилась. Я сразу попала в гущу народа, который столпился у иконы Иверской Божией Матери. Пели Акафист. В тот день праздновалась Иверская.

Так вот, нечаянно, попала на праздник. И навсегда запомнила тот день.

В этом храме в советское время размещался кинотеатр "Йондоз".

В кинотеатре я была всего один раз и чувствовала себя очень неуютно. В фойе на сцене выступал молодёжный ансамбль, пели песню " про Алёну, которая не подходит к телефону. . .". В зале во время сеанса зрители грызли семечки.

После 1990г. это здание вернули церкви. Восстановление храма длилось очень долго.

Вначале служили в приделе Михаила Архангела, затем в центральной части церкви с ободранными неоштукатуренными стенами.

Я хорошо запомнила голый кирпич этих стен.

В этом помещении крестили моих племянников, а я была крестной матерью. Крестил друг моего среднего племянника, он в то время служил в этом храме. А настоятелем был бывший неформал, легендарный о.Борис Развеев.

О. Борис тоже присутствовал при крещении.

Позже службы проводились в крестильном домике, который выстроили во дворе. Мы приезжали туда в основном на престольный праздник Рождества Богородицы.

В киоске при этой церкви я купила свою первую Библию.

В те годы я думала: когда храм восстановят, он станет большим красивым, его сделают кафедральным, и я буду туда ходить.

Но, когда храм восстановили и действительно сделали городским кафедральным собором, мне в него ходить расхотелось. Он почему-то казался мне холодным, чужим.

Позже обстоятельства сложились так, что мне пришлось ходить именно в этот храм, и я полюбила его. К тому же, по соседней улице провели троллейбус, остановка находилась через дом от нас. Дорога в этот храм стала самой удобной для меня.

Раз в год, 19 июля, на празднование Уфимско- Богородской иконы Божией Матери мы ездили в Инорс в храм Казанской иконы Божией Матери.

Настоятелем в то время был о.Валерий Мохов, который восстановил этот храм.

В этом храме хранилась икона Ченстоховской Божией Матери.

Был совершён обмен. Мы в Польшу послали список Табынской, а они нам список Ченстоховской. Ченстоховская икона очень почитаема в Польше. Её так же, как и нашу, Табынскую, называют Чёрной Марией.

В Черниковке живёт много поляков, они являются прихожанами этого храма.

А неподалёку от храма на месте святого источника выстроена часовня. В дни праздника прихожане крестным ходом ходят в эту часовнею, поют Акафист, а потом набирают себе святой воды.

Рядом с часовней сохранился островок частных домов с садами. В конце июля в этих садах много тёмно-красной созревшей вишни.

***

Церквей много и у каждой своё лицо, словно это разные люди. Каждую церковь я воспринимаю по-своему. Каждая церковь особенная. Это, как на колокольне, колоколов много, но голос у каждого колокола свой, уникальный.

В 90-е годы я бегала в церковь как на свидание к любовнику. Такую сладость духовную я там испытывала, так рвалась туда моя душа.

Сравнение не корректное, но точнее не скажешь.

Что-то вдруг прорывается в тебе, и ты без этого уже не можешь. Бежишь как к колодцу, утолить жажду. Без этой воды просто высыхаешь.

***

В середине 90-х, после большого перерыва, я вновь начала писать.
Сначала пришла проза, а затем стихи. И эти свои первые вещи, написанные после такого большого перерыва, я отнесла в редакцию. И их напечатали.

Первое стихотворение я написала в детстве, в девять лет, как-то помимо воли, случайно. Мне никогда не приходило в голову, что я могу сама писать.
Это произошло в Аксаковском саду, который в то время назывался парком им. Луначарского, на берегу озера, на котором был устроен каток. Вокруг катка висели разноцветные мигающие лампочки, было красиво. Уже немного темнело. Дни перед Новым годом короткие. Я смотрела на детей, которые носились по тёмно-серому крепкому льду, выписывая круги. Сама я кататься на коньках не умела. Так и не научилась за всю жизнь.
Я стояла, смотрела и вдруг в моей голове родились рифмованные строчки.
С того момента я начала писать стихи.

Накануне свадьбы я сожгла все тетради со своими стихами, дневники, которые вела с двенадцати лет, письма. . . К двадцати годам у меня был большой архив.
Я много переписывалась с подругами, с девочкой из Польши до самой свадьбы, и со своей первой любовью три года, пока он служил в армии.

Всё жгла в печке. Смотрела на огонь, как он пляшет по моему прошлому. . .

Но прошлое сжечь нельзя. Тогда я этого не знала.

Оставить комментарий © Copyright Смирнова Светлана Алексеевна (svetsm@bk.ru) Размещен: 19/02/2017, изменен: 19/02/2017. 83k. Статистика. Повесть: Проза Скачать FB2		Ваша оценка:
Аннотация: Повесть.52с. Издана в Канаде, Торонто. "Altaspera Publishing", 2017г. ISBN 9781365946646

Смирнова Светлана Алексеевна : другие произведения.

Квадратик кварца