Больше всего Родиона Евграфовича Новоземцева раздражало пиканье кардиомонитора. И ничего с ним нельзя было поделать: и днем, когда к нему часто заглядывала молодая и худенькая медицинская сестра, и ночью, когда он просыпался, чтобы добрести до туалета - всегда раздавался этот унылый звук, будто отсчитывающий последние его мгновенья. "Пи... пи... пи...". Вот и сейчас продолжалась та же история, мешающая ему сосредоточиться на важном деле.
--
Я готов, Родион, - вежливо кашлянул Семен Беркович, одновременно привстав в креслице на колесиках и тут же в него опустившись.
--
Готов... - повторил за ним старик, лежавший в кровати с приподнятым изголовьем. - Я тоже скоро буду... готов.
--
Ну что ты расклеился совсем, Родион, - мягко пророкотал Низенштейн. - Все мы люди, все мы смертны!
--
Эт-точно, - согласился Новоземцев, - смертны... Если готов, тогда пиши, - собрался он с духом. - Я, Родион Евграфович Новоземцев, 2076-го года рождения, находясь в трезвом уме и здравой памяти...
Старый друг Сеня запорхал пальцами по клавиатуре раскрытого на коленях миникомпьютера, а деревенского вида санитарка и все та же худая постовая сестра, скромно сидевшие сбочку в качестве свидетелей, невольно вслушались во внятную, но слишком уж тихую речь пациента.
--
...Яхту "Евдокия", приписанную к порту Марселя, со всем все находящимся на ней имуществом и инвентарем завещаю сыну моему Дмитрию от брака с Евдокией Степановной Галушкиной. Автомобиль "Лексус-940", государственный номер ТМ-198-М, регион 299, завещаю дочери Анне от того же брака, а мотоцикл "Ямаха" - ее сыну и моему внуку, Павлу.
...Хороша была Евдокия, - невольно вспомнилось Родиону Евграфовичу, когда он проговаривал все эти слова. - Дока - так он звал ее, пока была она еще маленькой вертлявой полнушечкой, с телом упругим, словно хорошо накачанная автомобильная камера, отзывающаяся на шлепок ладонью тонким вибрирующим звоном. После рождения Анны стала она для него уже Дульсинеей, а совсем уже позже, через пару или тройку лет, окончательно превратилась в Евдокию Степановну - женщину крупную и характерную, продолжать жить с которой, после некоторых колебаний, Родион все-таки отказался.
--
Хм-м, - подал голос Низенштейн, едва Родион Евграфович сделал паузу. - А они потянут, Анна-то с Дмитрием?
--
Спокойно, Семен, - улыбнулся старик. - У меня все просчитано. Димитрий мой банковским клерком в Алжире служит, а Анна второй раз замужем, на этот раз за автомехаником. У него своя мастерская за Четвертой кольцевой - так что в самый раз...
Медсестра встала, чтобы подать ему колбочку с длинным носиком, профессионально распознав сухость во рту. Новоземцев отхлебнул клюквенного морса, кивком поблагодарил, продолжил.
--
Квартиру в Москве трехкомнатную, на улице Черняховского, дом 26, со всем, что в ней есть: обстановкой, водоснабжением, газом, электричеством завещаю сыну Петру от второго моего брака с Инной Васадзе. Бокс в многоуровневом гараже на Планетной - второму сыну от того же брака, Иосифу.
...Ох, и стерва же была эта Инна, - снова вспомнилось Родиону Евграфовичу, - тем и держала его! Бывало, неделями к себе близко не подпускала, от всех предложений детей завести всеми лапами отбивалась. Будто не понимала, что его статейки в "Гастрономический журнал" и "Азбуку вкуса" не заработок вовсе, а так, времяпровождение. Ну, тусовки, понятно, светское общение, возможность наряды новые показать, брюликами дареными похвастаться. Но выхлопа материального от этого - чуть. Глуповата Инна была в этом плане, к практической жизни мало приспособлена. Но в постели - огонь была женщина, хоть и говорят про таких в народе: ни сиськи, ни письки, и жопка с кулачок. Энергией брала, которой в ней на марафонскую дистанцию хватало и еще ночь протанцевать...
--
Леночка, - обратился Новоземцев к медсестре, - нельзя ли таблеточку мятную? Нехорошо во рту что-то...
Медсестра захлопала руками по многочисленным карманам голубого комбинезона "в облипку", но блистера, который она старалась всегда носить с собой, не нашла.
--
Сейчас принесу, Родион Евграфыч, - направилась к выходу.
Пациент проводил ее фигуру внимательным, вовсе не стариковским взглядом. А ведь похожа, чертовка, на мою Инну (светлая ей память!), - подумал он, - тоже в межляжечное пространство кулак просунуть можно.
Он прикрыл глаза, собираясь с мыслями и силами. Недолго уже ему осталось занимать койку в пансионате, слушая пиканье монитора и поглощая диетические кашки с киселями. Совсем скоро предстоит ему отправиться в последнее путешествие...
--
Что еще там у нас? - спросил через минуту, положив шершавую таблетку в рот и смочив ее слюной, сразу ставшей сладко-холодной.
--
Домик в Подмосковье, - сообщил нотариус, - и земельный участок в шесть соток с посадками.
--
Черт! - спохватился Родион Евграфович. - Как же я промашку дал? А насколько он сейчас тянет?
--
Одна тысяча восемьсот три рубля шестьдесят семь копеек, - нашел нужную цифирь в своих ведомостях Низенштейн.
--
А я уж думал - все... Ну, хорошо, пусть отойдет Людмиле, младшенькой моей.
--
Брак у тебя с ее матерью не регистрирован был, - мягко напомнил нотариус.
--
И что? В документах посмотри: там все честь по чести оформлено, и отцовство мое указано. Пусть на Люську перейдет, - твердо повторил Родион Евграфович.
...Про домик-то позабыл совсем, - мысленно укорил себя старик. - Память уже ни к черту, никакой "гаммалон" не помогает. Правда, есть и объяснения оправдательные: почти не бывал он на той даче в последнюю пятилетку, и хоть и говорит Сеня "с посадками", но трудно ими признать несколько старых ранеточных деревьев, да разросшуюся вдоль забора малину. Вот отец его, пока жив был, тот - да, и парнички ставил для огурцов с помидорками, и морковку с лучком выращивал. "Экологически чистый продукт! - заявлял гордо, выставляя на стол пузатые банки-трехлитровки со своей консервированной продукцией. - Вода, солнце и коровье дерьмо - все природное и натуральное, никакой химии!" Здоровьем Бог отца не обидел, и, хоть и сэкономил он на медицинской страховке, на пенсионную жаться не стал - в пятидесятилетнюю вложился, до девяносто двух лет дотянул.
--
Все? Ничего не забыл? - недовольный собой, спросил Новоземцев у нотариуса.
--
С движимым и недвижимым имуществом - все, - согласился тот. - Последние нюансы остались...
--
Нюансы... Поют романсы. Не тяни, Семен!
--
Ну, во-первых, Родион, - подался к нему поближе Низенштейн, наклонив лысую почти, отороченную лишь белесым пушком над ушами голову, - собственно, я и мой гонорар.
--
Ты? Себя ты тоже к Людмиле припиши.
Нотариус замялся, отвел глаза.
--
Видишь ли, Родион, я ничего против не имею, но Люся твоя - девчонка молодая, только-только замуж вышла. Ты правильно пойми, но двадцать седьмым в очереди мне тоже стоять не хочется...
--
Не трухай, Сеня! - хохотнул старик. - Как в нашем детстве говорили: не ссы в трусы! Из достоверных источников данные получил, что с пузцом уже моя Людмилка, на пятом месяце ходит. И! - Новоземцев назидательно и с чувством полного превосходства поднял указательный палец. - И точно известно, что двойню носит! Сам не заметишь, как четыре месяца пролетят, а там она "детские" получит и отдаст сразу. Да и лимиты кредита вдвое увеличатся, коли семья вдвое возрастает. Сечешь?
--
Секу, - успокоился Семен Борисович. - Так и запишем.
Он коротко пробежал пальцами по клавишам компьютера.
--
А оплата похорон?
--
Пенсия покроет, там все включено. Кладбище - на Люсино усмотрение, мне все равно. Памятник тоже, сойдет и прессованный камень. А вот надпись давно придумал, так ты пометь: "Ничего никому не должен".
--
Так и писать, без всяких "любимому отцу"?
--
Да какой, в задницу, любимый! - недовольно зашевелился Родион Евграфович. - Я и видел-то ее всего ничего, на пальцах сосчитать можно. А фотографию пусть тридцатого года возьмут, студийную. У матери ее, у Татьяны, должна быть.
...С Татьяной Вальковой роман у него был скоротечный, да и не роман вовсе, так - связь производственная. Был Родион тогда уже на виду, звание "100-процентный гражданин" имел, которое и тогда не каждому давалось - только имеющим трех детей, незапятнанную кредитную историю и потребительский рейтинг от ВВВ+ и выше. На съемки частенько его приглашали: где в массовке посидеть, в ладоши похлопать, посмеяться, а где и предварительно выученный по бумажке вопрос задать. Ну, и так, на уличные интервью, в передачи типа "Глас народа" и "Супер-юзер". А где съемки, там, понятно, и грим - пудра всякая, прически-расчески. Вот в гримерке и познакомился Новоземцев с серенькой Танечкой Вальковой. Там же и пожалел ее, приголубил, невзирая на трехкратное превосходство в возрасте и двукратное - в весе. Можно сказать, путевку в жизнь дал, в Москве закрепиться помог. С ребеночком-то завсегда в деньгах попросторней: и квартирку получше подыскать можно, и на службе к тебе мягче относятся - если и сбираются над головами тучи реорганизаций да сокращений, то место твое - одинокой матери - в самых последних рядах кандидатов на вылет. В общем, ни в чем не мог себя упрекнуть Родион Евграфович - что мог, он сделал. А что не шибко привлекательная она была, так это на дилетантский только взгляд. Которые не красавицы, они больше мужское внимание ценят, да и стараются изрядней - во всех смыслах...
--
Ну что ж, у меня все, Родион! - заключил Семен Борисович, перечитав еще раз текст завещания и кое-где поправив запятые. - Будем печатать и подписывать?
--
Давай, - вздохнул Новоземцев.
Нотариус нажал на боковую кнопочку (благо, что бланки вставлены были), и зашуршал компьютер, выдавая заполненные твердыми буковками листы.
--
Перечитывать будешь?
Мелькнула на мгновение пораженческая мысль отказаться, но отогнал ее старик от себя, превозмог душевную слабость.
--
Буду.
Надел очки, лежавшие до того на прикроватной тумбочке, принял из рук Семена завещание. Вроде сходится все, - понял через несколько минут чтения. Лишнего много, конечно, но это все премудрости юридические, в которых он ни в зуб ногой, а Низенштейн никогда его не подводил.
--
С пивом потянет, - вздохнул, откладывая. - Подписываю?
--
На-ка, для удобства! - нотариус подсунул ему твердую папочку и передал ручку. - Автограф!
Следом подписали санитарка и медсестра, затем сам Семен Беркович. Еще они отметились в каком-то гроссбухе, журнале регистрационном, что ли...
--
Все?
--
Амба, - ответил Новоземцев. - Выполнил долг перед Отечеством!
--
Ну, бывай здоров, Родион! - поднялся Семен с места. - Если чего, исправления там внести, или дополнения, то время есть еще - звони. Телефон ты мой знаешь.
--
Спасибо, дружище, - ответил Новоземцев, - но это вряд ли.
--
Пока!
--
И тебе удачи.
Подождав, пока все трое посетителей выйдут за стеклянные раздвижные двери палаты, Родион Евграфович прикрыл глаза. Вот уж поистине: сделал дело - отдохни смело! А с надписью на памятнике он-таки хорошо придумал - поистине, ничего и никому не должен. Жизнь прожил образцово: ни единой задержки в выплате процентов по кредитам, условия - самые выгодные. Яхта, машина, квартира - отсрочка от семидесяти пяти до ста двадцати пяти лет с правом наследования. Что-то погашено уже, большая часть нет, но ведь известно: чем больше должен, тем внимательней к тебе относятся. На том и стоит мир. Ему вот батин дом тоже не удалось до конца выкупить, так пусть уж Люська дело до полного ажура доводит. Недаром говорится: родительский долг платежом красен. Каждому бы это помнить нужно.
Вернулась худая медсестричка.
--
Как себя чувствуете, Родион Евграфович?
--
Хорошо, Леночка! - улыбнулся старик. И, пощупав грудь слева от грудины, где под кожей скрывался вшитый пару лет назад искусственный водитель сердечного ритма, добавил, - А не пора ли эту вашу чертову пикалку выключить?
--
Ой, Родион Евграфович, у вас же пенсия только двадцать первого заканчивается, да и договаривались мы с вами на завтрашний вечер! - удивилась медсестра.
Медсестра подошла к аппарату, пахнув на пациента резковатым запахом недорогих духов и еще чем-то притягательным, вроде синтетики, нагретой мускулистой плотью женских ног. Сухо щелкнул тумблер, и надоедавший Новоземцеву звук смолк. Лена натянула на успокоившегося старика простыню повыше, закрыв его с головой, и на цыпочках вышла из палаты.