Смолинская Дарина Вадимовна : другие произведения.

Я - Янни

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  Я - Янни
  
  Кем бы мы ни были, чего бы не желали, все рассказываем одну и ту же историю.
  Шепотом - в безлунные ночи, когда опустевший город дышит холодом в провалах окон.
  Криком, что бьется о веки и расцветает в зрачках.
  Молчанием, снежинками на коже.
  Историю о жизни, переплавленной в смерть.
  
  ***
  
  Это началось летом.
  Забавно. Я говорил со многими, и у всех летом. Для нас - на излете августа, когда дни становятся длиннее, насыщеннее, а люди торопятся успеть все, чего не успели за предыдущие месяцы ослепительного зноя.
  И всегда с прикосновения. Всегда.
  Мой младший брат тогда был особенно воодушевлен: собирался в поход с одноклассниками. Куда-то к речке, кажется. Исследовать местных птиц или вроде того.
  Наверняка птиц. Он по птицам с ума сходил.
  Особенно по воробьям.
  Тот, кого в конце будут звать Янни, с младенчества собирал живность, бесконечно таская домой глянцевых жуков в спичечных коробках, пыльных ящерок - тревожных пленниц обтянутых марлей банок; полевых мышей, усталых жаб и юрких сороконожек, при виде которых Алиша бледнела до синевы... много разного, но птиц чаще всего. Наша комната сладковато пахла пометом, а под ногами хрустели зернышки пшена. В пяти просторных клетках, не умолкая ни на секунду, копошились бурые воробьиные семейства.
  - Зачем тебе столько, они же все одинаковые. Попугая бы купил, - говорю я, когда он показывает мне очередного коричневого найденыша. Довольный и взлохмаченный, бронзовый от загара, руки расцарапаны, а под ногтями грязь - мама вздыхает и качает головой, улыбаясь. Ерошит его соломенные пряди:
  - Немедленно вымой руки! Эти птицы... еще подхватишь заразу! Когда же ты повзрослеешь? - одиннадцатилетний Янни только смеется: будто она этого хочет.
  - У тебя уже есть один взрослый ребенок. Хватит! - фыркаю, уловив иронию. Откладываю планшет и неспешно тянусь отвесить наглецу подзатыльник, но Янни как ветром сдувает. Секунда - высовывает язык на другом конце кухни, потихоньку примериваясь стянуть спичечный коробок для новых тараканов. Закатываю глаза и принимаюсь отвлекать маму разговором, пока брат высыпает спички на стол и пятится в комнату, заговорщицки ухмыляясь и спрятав руки за спиной - очень детский жест.
  Он и сейчас так делает, когда случаются хорошие дни. Когда он в состоянии хитрить.
  - Как мы зашли так далеко? - у меня болит голова, а весь пол вымазан засыхающей кровью: у Янни кончились маркеры - я опять не уследил. Бумагу он в который раз проигнорировал. Тру переносицу, лоб, с нажимом массирую виски. Пальцы покраснели и шелушатся после соды и перекиси, стирального порошка и спирта. Кожа кажется незнакомой, жесткой и странно тонкой на ощупь. Я никогда не покупаю перчатки.
  Янни не отвечает. Его левое запястье - рваная рана, цепочка синюшных следов от зубов поднимается до локтя. На подбородке и вокруг рта влажно блестят красно-коричневые разводы. Брат чертит узоры по паркету. Тщательно замазывает места, где стыки между половицами разрывают единую линию.
  Рисунок должен быть цельным, иначе ничего не получится. Это он накрепко усвоил.
  Щели чистить дольше всего.
  Опускаюсь на пол рядом. Втягиваю острый, до металлического привкуса во рту, запах. По старой привычке быстро оглядываюсь - но тени в углах комнаты серы и спокойны. Пора бы привыкнуть, что в Университете тьма теряет силу.
  В конце концов, мы здесь уже полтора года.
  Пытаюсь поймать его взгляд. Серые от боли глаза прикованы к усложняющейся формуле. Машинально отмечаю, что такой раньше не видел. В другой день я бы попытался узнать, что она значит, но сейчас вздрагиваю, когда вдруг повторяю вопрос, похоже и совсем иначе:
  - Зачем я зашел так далеко?
  
  ***
  
  Алиша однажды спросила:
  - Чего ты вечно за ним таскаешься? У моих друзей наоборот.
  Я пожал плечами. Кому есть дело до друзей шестилетки? Сестренка сидит на моем диване и болтает босыми ногами, разложив юбку широким полукругом по потертой обивке. Разглаживает мельчайшие складки на цветастой ткани. По телевизору в гостиной идет реклама, а Алла ждет вечерние мультики и цепляется ко мне:
  - Вон Марка старший брат никогда не берет с собой на футбол, а Марк очень хочет. И вообще с ним не играет, только если заставят, - теребит переплетенную лентами белокурую косу. - Марк говорит, Эд ломает его игрушки или обзывается. Взял красную машину, самую красивую, и не отдавал, пока не...
  Она продолжает рассказывать, перескакивая с одного на третье, быстро теряя нить разговора. Изредка поднимая глаза от планшета, вижу, как Алла склоняет голову набок, прислушиваясь к бормотанию за стеной.
  - Это потому, что с ним больше никто не хочет дружить? - ловит мой взгляд. Морщусь:
  - Нет... И у него есть друзья.
  - А вот и врешь. Он жуткий. Все так говорят. Почему? - а ты сама как думаешь? Я прикусываю щеку изнутри и отворачиваюсь:
  - Он нормальный. Отстань от меня.
  - Тебя просто мама с папой заставляют, да? - стискиваю зубы. Из гостиной звучит знакомая песня и сразу - удаляющийся топот. Диван снова в полном моем распоряжении. И никаких вопросов.
  Не то, чтобы я не мог ответить. Чуть-чуть времени на раздумья, и я бы объяснил, что некоторым людям непросто сходиться с другими, и в этом нет ничего необычного, а тем более - жуткого... Почти правда. Но Алиша бы не поняла. Сестренка легко заводила друзей и очаровывала взрослых, сходу делясь своими бесхитростными радостями, открытиями или секретами. Чаще секретами:
  - Мама разрешает мне оставлять сдачу. Я не трачу, а складываю в копилку. Уже очень-очень много набралось! Я коплю на куклу. Русалочку. Она самая красивая, - до Русалочки была Белоснежка, а неделей раньше - Золушка, или черт знает кто еще. Продавщица в хлебном улыбается и поднимает брови, будто слышит впервые. Подмигнув мне, сует в Аллин крохотный кошелек пару лишних монет. А в другой раз угостит конфетой или подарит красивую бусину.
  Для каждого - по тайне:
  - Не говори братику, я взяла его зеленую кофту для котенка. Ему нужна постелька! Он маленький и дрожит, и мяукает... мы сделали дом из коробки в огороде, - киваю, связанный ее доверием: забирай. Теперь мы заговорщики. Алиша встряхивает светлыми хвостиками, благодарно улыбается и убегает, чтобы громко рассказать Янни, как выменяла игрушечный сервиз на медвежонка: не говори маме, она рассердится.
  Только с братом трюк не работает. Лишь отмахивается: его секреты намного сложнее.
  Я возвращаюсь к чтению. Хватит котят, кукол и глупых вопросов:
  - Почему ты вечно за ним таскаешься? ... - потому, что Янни приходит ко мне. С первого своего шага - не к родителям.
  Даже до случая в зоопарке. Даже после.
  Особенно после он выбирал меня.
  - Пойдем, - появлялся на пороге комнаты и смотрел пытливым взглядом, выискивая малейшие признаки раздумий на моем лице. А если находил, тут же начинал тараторить, мешать и настаивать, пока я не соглашался:
  - Пойдем в поле ловить тарантулов.
  - Пойдем кататься на великах. Давай наперегонки к озеру!
  - Пойдем посмотришь, что я нашел.
  - Пойдем, мой самолет заработал, - в короткий период увлечения моделированием. Но чаще я шел уже после этого первого:
  - Пойдем.
  Он словно умел подгадать момент и появиться ровно, когда мне хотелось развеяться. Чувствовал?
  Может, и чувствовал... Я столько прочитал, но без толку: до конца не понял. В новом, волшебном мире я безнадежно отстал, и однажды все изменилось. Однажды он сказал:
  - Уходи.
  
  ***
  
  А началось с малого: мы получили новые имена. Брат, не листая, открыл Книгу ровно посередине. Зажмурился. Скользнул пальцем по желтой от времени странице. Я прочитал:
  - Янни.
  Ему подходило. Мягкое и отрывистое, как лай. С тех пор он легко кривился, когда я обращался по-старому - постоянно. Настойчиво, зло, отрицая происходящее. Будто одного имени достаточно, чтобы повернуть время вспять.
  - Называй меня так только при родителях, - Янни скрещивает руки на груди и смотрит в сторону, становясь рассеянным и еще более далеким.
  - Обойдешься, - фыркаю я.
  - Чего ты вообще взъелся?! Что тебе не нравится? - что у тебя на груди пересыпается серым оберег: колбочка с прахом, от которого убегают тени. Что без них и я оказался не нужен. Что теперь ты стоишь в толпе на балконе тренировочного корпуса, куда мне не разрешается заходить, и вроде не замечаешь, как я громко зову снизу.
  Веселый гомон плывет над головой, разносится по просторному двору. Я слышу с кристальной четкостью: теперь мой голос тонет в хоре других, куда более громких. Все они говорят:
  - Янни.
  И тогда я тоже выдыхаю:
  - Янни.
  Тихо, но он сразу оборачивается, находит глазами. Улыбается привычно тепло. Перегибается через перила, едва не вываливаясь со второго этажа:
  - Привет! Пойдем домой?
  Я поправляю сумку и проверяю телефон, пока брат прощается со своими первыми в жизни друзьями. Поднявшийся ветер перекатывает жухлую листву по асфальту, приносит запах костра. Через неделю начнется зима. Я подставляю лицо бледному осеннему солнцу и возвращаюсь в переломный летний день.
  
  ***
  
  На даче сумерки подкрадываются незаметно, будто в считанные минуты. Перелистываю страницу и смаргиваю: строки сливаются в монолитный ком текста. Тру веки и тянусь включить торшер, когда Янни необычно тихо возникает рядом.
  - Идем! - лающим шепотом, на щеках неровные пятна румянца. Тяжело дышит, теребит край розовой - боже, я даже цвет помню, легкомысленный и свежий, его любимый, - футболки и нетерпеливо покачивается с носка на пятку. - Давай же!
  Я не хотел идти. Не помню, почему. Как бы все обернулось, если бы я рявкнул, обидел, испортил момент? Обесценил: нервные пальцы, закушенную губу и прилипшие к вискам влажные волосы?
  Но Янни схватил за локоть, стащил со стула, столкнув и рассыпав книги по полу. Я растерялся и не нашел достаточно злых слов. Нахмурившись до глубокого излома между бровями, брат потребовал:
  - Это важно! Пойдем! Пожалуйста!
  Сдавшись, я выдернул руку:
  - Черт, ладно! Да иду я, иду! Успокойся!
  Он первым скатился по лестнице и выскочил за ворота. Через шаг оглядывался, тревожно ощупывая штормовым взглядом: не передумал ли? Не сбежит?
  - Это далеко? - не выдержал я, когда мы выбрались из поселка. Совсем смеркалось. Мошкара тучами звенела над камышами, пели сверчки. Я хлопал по рукам, прогоняя налетевших комаров. Стоило взять куртку. Янни шел на несколько метров впереди острой, пружинящей походкой. Наверное, из последних сил сдерживался, чтобы не побежать. Обернулся - яркий проблеск виноватой улыбки на загорелом лице. Одни зубы и белки глаз, а кожа и потерявшая цвет футболка расплываются в синих вечерних тенях. Почти растворился.
  Я обхватываю себя руками и тяну вниз короткие рукава рубашки. Зябко.
  - Еще чуть-чуть, - сказал брат и отвернулся. Выдыхаю: мы прилично отошли от дома. Он знает, что я не поверну назад.
  Что же особенного он мог найти - здесь? ...
  Мы жили на даче уже третий месяц каникул и второе лето подряд. Совсем недалеко от города: отец добирался до работы машиной за полчаса. Иногда, чтобы продохнуть от сонных деревенских будней, мы напрашивались с ним. Ходили в кино или на ярмарку, но никогда - домой. Мама ведь ездила с нами:
  - Вот когда разменяем бабушкину квартиру и переедем в нормальный район, тогда и гуляйте, сколько влезет, - говорила она, отводя глаза. Я прикусывал язык, чтобы не спросить: а я-то здесь при чем? Даже Алиша знает, дело не в районе.
  В Янни.
  И он ведь все равно сбегал. Каждую ночь, стоило чернильной тьме заплескаться в углах. А я глядел сквозь опущенные ресницы, как брат потихоньку одевается, как комната едва заметно светлеет с его уходом.
  В эти прогулки он меня не звал.
  А я не задавал вопросов. На рассвете звучали шаги в коридоре, чуть слышно скрипела соседняя кровать. Металлический перезвон: задернул занавеску, чтобы встающее солнце не мешало спать. До звонка будильника осталось чуть больше часа:
  - Спокойной ночи, - хмыкаю в подушку.
  - Спокойной, - какое к чертям спокойствие! Не давая перевести дух, темнота гнала его вперед. Особенно осенью, когда под окнами жгли сухие листья, а воздух дышал подступающими холодами. В такие дни я просыпался затемно, и не от шорохов, а от липкой тишины, чтобы увидеть тонкий силуэт на фоне пронзительного неба. И тень брата: страшно черную, тугую.
  - Все нормально? - шепотом.
  - Да. Спи. Все хорошо, - врал он. Я закрывал глаза. А что еще я мог сделать?
  В конце концов, все мы от чего-то убегаем.
  Простая мысль, но мама не понимала. Заставляла папу менять замки, цепляла колокольчики на дверные ручки, ловила с поличным и закатывала скандалы: вполголоса, чтобы не разбудить Аллу.
  - Ты меня в могилу сведешь! - надрывалась хрипло. Папа допытывался:
  - Кто они? Это та шпана, из гаражей? Ты с ними связался? - я кашляю, пряча смешок: господи, зачем бы им сдался одиннадцатилетний сопляк?
  - Я просто гуляю, - на одной ноте повторяет Янни. - Ничего такого. Один.
  - За идиотов нас держишь?!
  - А ты?! - вспомнили и обо мне. - Почему ты его не остановил? Опять! Не ври, что не слышишь, как он уходит!
  - Но я и правда... - слышу, когда он остается. Сипение в стенах. Свистящие и путанные слова - невесомые, будто сквозняк. Царапанье под моей кроватью. Звякает зеркало в комоде. Утром мы найдем новую трещину.
  Слышу, как Янни всхлипывает и шуршит простынями. Сворачивается в комок:
  - Уходите. Убира...
  - Хватит! - обрывает папа. - Завтра прибью засов вам на дверь! А теперь пошли вон, оба!
  - Ничего он не прибьет, - говорит Янни в комнате. Пожимаю плечами:
  - Ясное дело, - папа тоже не может уснуть, пока он... пока они рядом.
  Раньше родителям было проще. Янни еще не решался сбегать по ночам, днем же... в школе брата не трогали: все-таки бабушка завуч. А летом или после уроков мы гуляли только во дворе. Площадка с чахлой зеленью и футбольное поле через дорогу просматривались от края до края, не спрячешься. За пределы стадиона, обозначенные шеренгой пыльных тополей, выходить нельзя. Мама то и дело призраком возникает в окне, тщательно вытирая руки о передник - вот, откуда у брата привычка нервно мять футболку. При малейших признаках беды звучит ее тревожный голос. Стоит кому-то снова начать задираться - зовет: пить компот или есть яблоки, всегда яблоки. Кричит напряженно, с нажимом. Янни давится оскорблениями, сжимает кулаки, но идет. И я иду, конечно. Мы ведь не хотим ее расстроить и получить в наказание неделю холодного молчания и неясной, тревожащей вины, от которой тянет за лопатками.
  - Ненавижу яблоки, - бурчит кроха-Янни, гоняя потемневшие дольки по блюдцу, - почему именно сейчас?! Они же никогда не отстанут, если не дать отпор!
  Я качал головой: они не отстанут в любом случае. Что-то в нем беспокоило других людей, гнало прочь или наоборот - заставляло идти в наступление. Сколько раз я оставлял брата буквально на насколько минут, а по возвращении находил окруженным толпой детей, избитого и перемазанного чьей-то кровью? Мне стоило промолчать, но я сказал тогда, что дело не в яблоках:
  - Мама просто не хочет, чтобы кто-нибудь пострадал, - как в зоопарке, хоть ты не помнишь.
  Янни колупает корочку на стесанных костяшках и криво, очень по-взрослому ухмыляется:
  - Всегда кто-нибудь страдает. Сейчас - мы с тобой, - после этого разговора он и начал сбегать по ночам.
  А нападки почти прекратились.
  Расширился ареал нашего обитания. Мама по-прежнему часто выглядывала во двор, но теперь ее запреты лишились основания. С молчаливой поддержки папы, мы уходили все дальше и дальше от дома, и вскоре одна Алиша копошилась в песочнице у парадного, рассаживая куклы для чаепития, а нас - не дозовешься, и никакие яблоки и слезы не помогут.
  Помогли поездки на дачу.
  Там безопасно: вокруг одни старики, семьи и малыши, с которыми даже Алле играть поздно.
  Что еще? Тесный и неуклюжий, полный скрипучего дерева дом, ярко-синяя будочка летней кухни. Садик без единого сорняка. Яблочный, конечно. Ниже по склону застыли, будто споткнулись, нелепые, с разномастными пристройками, крашенные известкой хижины, глядящие на огороженный камышовым частоколом лиман. Вода в нем желтая, а на дне под слоем грязи - острые камни. По поверхности зигзагами скользят змеи, на покосившихся мостках горгульями расселись рыбаки. Застывшая картина.
  За поселком разлеглись поля, перемежаемые редкими посадками, а в самом их сердце зияет огромный, темно-зеленый излом оврага. Прохладная чаща диких олив и колючего кустарника. Узкая тропка вниз кончается полянкой, за которой щерится колючками стена шиповника. Дальше не продраться, даже Янни не мог, хоть и очень старался - время от времени приходил домой с исцарапанным лицом и рваной одеждой.
  - Что ты думаешь там найти? - возмущалась мама, разглядывая под ярким светом торшера десятки зацепок на его куртке. Янни мычал что-то нечленораздельное и ретировался из комнаты, пряча руки за спиной. Скоро он попробует еще раз.
  Вот и вся дача. Единственное загадочное место оказалось неприступным. Меня спасали книги и сериалы на планшете. Брат же чтение отвергал в принципе, кино смотрел только когда других вариантов не оставалось. Часто уже в первые десять минут фильма начинал с тоской разглядывать мебель и вытягивать нитки из обивки дивана. Вдруг подскакивал - в прозрачных глазах появлялся знакомый блеск идеи, - и пропадал до ужина, а после еды жестом звал меня на крышу, где сбивчивым шепотом рассказывал, что видел: наш маленький ритуал... Нет, боже, нет.
  Не ритуал. Традиция. Пусть будет традиция.
  Мы лежали на нагретом шифере и наблюдали, как солнце тяжело опускалось в посадку. Поля тонули в золотом свете, а дачи в низине заполоняли ночные тени. Я курил - дым царапал и щекотал горло. Я часто кашлял, слезились глаза. Но запах сигарет в сочном вечернем воздухе стоил некоторых страданий.
  Мы встречали закат и потом, в городе, пока позволяла погода. Я подобрал ключ к чердаку нашей обшарпанной девятиэтажки - брат долго восхищался, будто я взломал банковское хранилище или вроде того. На крыше, среди переплетения проводов и антенн, мы устроили настил из двух дверей и старых пледов. Там можно было говорить в полный голос, а окурки летели к земле падающими звездами. Только беседы теряли дачную плавность. Я еще по привычке лениво ронял слова вместе с чешуйчатым пеплом, а брат уже жарко спорил - что бы я ни сказал. Вне дачного затишья между нами пролегала пропасть: у меня подготовительные курсы и новые знакомства в будущей альма-матер. Первая влюбленность в девушку из другой группы. У него - ночи без сна, забитые секциями и кружками дни. Вереница впечатлений и открытий, маленьких и смешных попыток задвинуть голодные тени подальше.
  Но в конце мы одинаково замолкали и вытягивались под мигающими звездами, ежась от пронизывающего ветра. Прятали ладони в рукава, Янни утыкался носом мне в плечо. Я закрывал глаза. Внизу шумела дорога.
  Будь мы дома, ничего бы не случилось.
  Хорошо, что мама не узнала, как фатально ошиблась со своей чертовой дачей.
  Когда смотришь назад, вещи кажутся очень простыми. Сами собой сплетаются в цепочки, обретая вес и смысл. Я увяз, я постоянно возвращаюсь в памяти в дни до Университета. До магии. До Янни и Хектора.
  Нет, до Марии. Только он называл меня Хектором. Остальные свято чтили закон первого имени. Криво усмехались и тянули:
  - Мариииия! ...
  Особенно остроумные не забывали добавить одну-другую заезженную шуточку - я мог бы составить из них книгу потолще той, с именами. Уже попав пальцем в сложную вязь букв, в которой с трудом читался мой приговор, я понял, что прогадал.
  По удивленным смешкам и откровенному ржанию сзади.
  Не волшебник. Пустой. Так это называется. Да еще и девчачье имя. И зря Янни - отныне Янни Т. Збигнев - модифицировал обычное пойдем:
  - Пойдем, Хектор! - громко и отчетливо, с ясно различимым восклицательным знаком в конце: хочешь - пощупай.
  Маги понимающе переглядывались. Кто-то обязательно ерошил Яннины волосы или хлопал по плечу, а я медленно разжимал кулаки и выдыхал.
  Вмазать бы. Каждому. Не трогайте его. Пойдем домой. Единственное заклинание, которое мне удавалось:
  - Пойдем домой, - и они остаются позади. Янни рядом шаркает разбитыми кедами. Смотрит сияющими глазами - в те дни они горели ярче осеннего неба, - и рассказывает, рассказывает, рассказывает...
  Молчу. Он иссякает и спрашивает, как прошел мой день, а я качаю головой в ответ:
  - Ничего особенного, - кидаю небрежно. Неторопливо затягиваюсь жестким дымом. Несказанные слова клубятся в горле. Янни поднимает брови. Он ждет продолжения, но его не будет.
  Что тут добавить, когда младший братишка приходит к тебе, баюкая пламя в ладонях, счастливо улыбается и протягивает посмотреть? Точно так же, как протягивал очередного жука всего - сколько? Месяц назад? Два? ...
  Все вышло неотвратимо быстро. Вот идем по белесой, дымчатой в сумерках дороге к старой оливе - массивный, кривой силуэт, отмечающий вход в овраг. Брат впереди едва не срывается в бег. Самого оврага не видно за высокими травами, но он начинается прямо за деревом: ствол накренился оттого, что половина узловатых корней беспомощно торчит над обрывом. За них нужно хвататься, чтобы спуститься. Почти ночь. Песня сверчков слилась с комариным звоном в единый плотный звук, вибрирует в ушах. Безостановочно тру предплечья и шею, сгоняя волны кровососов, открываю рот, чтобы остановить засранца: все, хватит. Я в овраг не полезу. Там склон осыпается. Там темно, а мы оставили телефоны заряжаться на веранде. Там колючки и цепкие вьюнки-репейники, влипающие в волосы насмерть. Сколько раз я распутывал колтуны в его пшеничных прядях, когда мы лежали на остывающей крыше?
  Я не успеваю произнести ни звука.
  Все осветилось.
  Как солнце взошло. Рвануло по нервам, неправильное, ни на что не похожее. Поля, дорога и олива, Янни - на секунду стали совсем другими. Не объяснить, просто - другими. Моментальное преображение. Вторая вспышка выбелила тени под ногами: силуэт брата полыхнул, размазываясь собственным огнем, больше и ярче, чем тот, внизу. Вспух рыжими нарывами концентрированного жара. В лицо ударил горячий ветер. Я замер, а забытые слова рассыпались на выдохе.
  Из оврага раздался глухой рокот. Свет мигнул. Стеклянно-прозрачная крона оливы и острые, искристые метелки пшеницы слились с ночным небом. Я моргал, ослепленный мраком, когда Янни восторженно закричал:
  - Видал?! Внизу ты вообще охренеешь! Идем! - зашуршала невидимая листва: поднырнул под низкие ветви, прямо в пахнущую тиной черную бездну.
  Темнота вокруг пульсировала жизнью. Тени пришли следом. Я не мог вытолкнуть ни звука: реальность продолжала дробиться на части, в которых он зовет меня и не зовет. Где скользит с осыпающейся глиной и умер, сгорел, а звонкий голос - эхо или моя надежда, или принадлежит кому-то иному, слишком похожему, но не моему брату.
  Дурацкое чувство. Я не привык даже спустя столько лет.
  - Да идем же! Где ты застрял?! - заорал призрак из-под земли. Я рванул за ним, наощупь продираясь сквозь ветви и корни. Скатился по склону с лавиной мелких камней. Левую руку обожгло болью - крапива. Зрение не возвращалось. Брат умолк.
  - Где ты?! - наконец рявкнул я.
  - Впереди! Двигай по тропинке до поляны, - почти незаметная днем, ночью дорожка переставала существовать. Куда ни ткнешься - сплошь ощетинившиеся шипами заросли. Я зажмурился и выставил руки вперед, прикрывая лицо. По предплечьям прошлись, раздирая кожу, острые плети. Проломился к полянке несколькими широкими шагами. Впереди на секунду оказалась пустота, а потом - теплая спина под мягкой тканью футболки. Резко дернул, разворачивая и с силой сжимая худые плечи:
  - Какого хрена?! Что ты вытворяешь?! - он дико улыбался, постепенно проявляясь из мрака. Свет - не оврага, его личный обморочный свет, - еще дрожал в коленях и бухал за ребрами.
  - Ничего! Честное слово! Я только потрогал, едва коснулся! - встряхнуть, чтобы клацнул зубами на последнем слове. Янни заткнулся и часто заморгал, скривившись: прикусил язык.
  - Потрогал?! Это по-твоему ничего?! Ты спятил?! - плевать, о чем мы вообще говорим, даже смотреть не хочу. Твои чудовища здесь. А в моей голове на повторе застыли огненные пятна, раз за разом разрывающие тебя на куски.
  - Да только глянь, ну чего ты... - заныл, пытаясь выкрутиться. Я перехватил за локоть и отодвинул в сторону.
  - Стой здесь. Не вздумай рыпаться, - не успев договорить, я потерялся.
  Увидел.
  - Охренеть, да? - благоговейно прошептал брат.
  Да - промолчал я.
  Нечто особенное. Не внешне, но... вроде ты всю жизнь искал именно это, и вот нашел наконец, а теперь все изменится к лучшему. И навсегда, конечно, ведь ты - нашел.
  Ты - нашелся.
  Я тоже должен был коснуться... камня?
  Багряного от жара и неправильно, по-закатному алого в мутном лунном сиянии. С кулак величиной, кровавое зарево растеклось на полметра вокруг.
  Я подошел ближе и опустился на колени.
  - Кто-то говорил, что я спятил, - откомментировал за спиной Янни.
  - Заткнись, - автоматически огрызнувшись, я тронул камень кончиками пальцев.
  Он оказался чешуйчатым и неожиданно ледяным. По коже пробежала волна озноба. Я одернул руку.
  Должно быть иначе - пришедшее из ниоткуда знание пойманной птицей забилось в висках.
  - И как? Как? - взволнованно спрашивал Янни. Даже не оборачиваясь, я знал, что он вытянул шею и привстал на цыпочки, желая лучше видеть. - Ты уже? У меня он сразу засветился, нереально просто...
  - Никак, - прервал я. Игрушка какая-то на батарейках, или еще что.
  Тяжело поднялся, опираясь о влажную землю. Повело в сторону. Засаднили царапины и вдруг разом зачесались комариные укусы. Я оглянулся, внезапно замечая гнилой болотный запах из глубины оврага.
  - Да ты что?! Игрушка?! - брат встрепенулся, подскочил, разворачивая меня обратно к обличающей находке. - Ты же сам видел! ... Подожди, скоро засветится, тогда просто поймешь!
  Мы поменялись местами: теперь уже он сжимал мои плечи. Я попытался вырваться, но липкая слабость сделала движения вялыми, как во сне. Янни повис неподъемной ношей, и оставалось лишь беспомощно смотреть: внутри камня красное сходится в одной точке, потом снова расползается сложным узором - не для меня. Новая вспышка назревает медленно, лениво, еще можно сбежать, чертов ублюдок, отпусти, я не хочу знать, я и так знаю, пожалуйста, не надо...
  Я зажмуриваюсь.
  Свет наплывает, разбивается о веки, вытравляясь клеткой кровеносных сосудов. Мир сужается до моего дыхания и брата - вцепился в футболку сзади, прижимается лбом к лопаткам.
  Тоже светится, - ощущалось затылком и сердцем. Камень спрашивал. А он отвечал.
  Нечестно. А как же я?
  Отодрать бы пальцы, горячие даже через ткань, толкнуть в острые кусты, чтобы упал и поранился, чтобы поджал губы по-детски сердито - и вернулся на свое место, снова стал моим младшим братом. Не существом, от которого воздух плавится и мерцает.
  Не Янни.
  Но я успел лишь поднять руку, когда сомкнулась темнота.
  Шепот в шею:
  - Ну а теперь? ... - я молчу. Пауза тянется бесконечно долго. Болотная вонь щиплет глаза. Вытираю мокрые ресницы. Понимающе вздыхает. Стряхиваю его руки и поворачиваюсь спиной к затаившемуся камню.
  - Так что должно было случиться? - голос звучит ровно. Я не смотрю ему в лицо. Не отвечай, к черту все... но ведь не сдержишься.
  Выкручивает низ футболки - точь-в-точь мама мучает фартук:
  - Я вроде понял... - бормочет, глядя вниз. - Нет, вспомнил... Ты совсем-совсем ничего не почувствовал?
  - Нет, - различаю скольжение в кустах. - Что ты вспомнил?
  Поежившись, Янни оглянулся:
  - Когда все началось. Тени. Зоопарк, - я вздрагиваю. - Почему ты мне не рассказал?
  - Рассказал что? - отступаю прочь по бурой от колдовства земле.
  - Ты сразу понял, о чем я. Давай же. Зоопарк.
  - И? Несколько зверей сдохло. В новостях писали, подавились едой. Их кормили, когда мы... - подошли к клетке с пумами. Три кирпично-рыжих хищника растаскивали по углам вольера куски мяса. Одна вдруг подняла окровавленную морду и посмотрела ровно на моего трехлетнего брата.
  А потом всем телом бросилась на решетку:
  - Ты испугался и заплакал. Мы ушли. Ничего тако...
  - Я испугался, и пума умерла, - перебил он и откинул волосы со лба. - Все животные рядом умерли. Я убил их. Теперь даже знаю, как! Странно, что людей не тронул, - в надломленном смехе звенит мамин давний страх: что, если кто-нибудь пострадает?
  - Но не тронул же, - у него вместо глаз зияют черные провалы, а кожа матово серебрится, будто маску надел. Ночь вытерла загар и россыпь веснушек на щеках, обострила углы - и не только внешние:
  - Разве? После тех животных и появились тени! И остались! А теперь из-за меня вы вечно напуганы! Даже Алла, хоть она маленькая и глупая...
  - Перестань! - он снова розовеет, лишается объема, а ветви и листья вокруг оплывают алым. Выдыхает:
  - Ты тоже боишься меня.
  Вспышка.
  Чащу заливает багровое пламя. Раскручивается, подхватывает истончившийся силуэт.
  - Боишься! И правильно! - брат вскидывает руки - тугой жар бьет в грудь:
  - Ты должен держаться от меня подальше!
  Мир схлопывается в черноту. А я вдруг понимаю, что на самом деле хотела сказать своим вопросом Алиша: оставь его, иначе...
  - Иначе пожалеешь, - горько заканчивает Янни. Несколько бесконечных секунд слепоты кажутся годами. Я должен сказать что-то. Особенное. Важное.
  Но когда зрение возвращается, с губ срывается:
  - Уже пожалел, - показываю исцарапанные руки и скрипуче смеюсь. - Пойдем отсюда. Наши давно должны были прийти с лимана. Мама наверняка волнуется. Вернемся сюда утром. Вдруг ты еще что-нибудь вспомнишь или поймешь... Эта хрень никуда не денется за ночь, а тащить домой... Пойдем вместе сразу после завтрака, хорошо? - брат невыразительно кивает. - Я серьезно, не ходи один. Позволь мне помочь.
  Морщится, словно от боли:
  - Ладно, - кривит рот. - Ладно.
  Бросив прощальный взгляд на свое сокровище, скользнул между крючковатых веток, не зацепив ни одной. Вязкая тьма схлынула следом.
  Я выбирался гораздо дольше и догнал, когда искривленный силуэт оливы уже истерся позади. Янни отмалчивался, хоть напряжение оставило худые плечи и нервные пальцы. Лунная маска прочно приклеилась к его лицу.
  Я мог поклясться, что нас не было всего час-два, но мобильники на веранде показывают полпервого ночи, полный заряд и пропущенные вызовы. Мамина тень мечется взад-вперед за желтыми окнами кухни.
  Мы медлим прежде, чем войти.
  - Если ты понял, с чего начались... тени... может быть, мы сумеем понять, как их прогнать, - сказал я. Брат качнул головой: нет. Двумя широкими шагами оказавшись у входной двери, распахивает ее, отсекая:
  - Почему?
  - Где вы были?! - мама.
  - Гуляли, а потом спустились в овраг, не заметили, как время пролетело, извини, - отвечает Янни, и мамины претензии разбиваются о ровный тон. Папа приподнял брови, заметив кровящие росчерки на моих предплечьях:
  - Ну он-то ладно, а тебя чего туда понесло?
  Я пожал плечами: без понятия.
  Позже, когда брат ушел наверх, съел холодный ужин и посидел с папой у плюющегося помехами телевизора. Сходил в остывший душ в дальнем углу сада, где долго курил, устроившись на влажных ступеньках, пока в яме перекликались лягушки. Пока не погасло окно нашей комнаты на втором этаже.
  И еще полчаса после.
  Свет от открытой двери выхватил вихрастую макушку и обтянутое зеленой простыней плечо. Я поспешил войти, но брат даже не шелохнулся. Не ворочался, когда я раздевался и раскладывал диван. Лежал совершенно недвижимо, а я смотрел в потолок, скользя взглядом по давно изученной сетке трещин. В камне тоже были узоры. Знаки. Прямо в глубине, слой под слоем маленькая вселенная.
  Где-то в ее недрах кроется ответ на мой вопрос:
  - Почему?
  Янни не спал и ждал, пока я усну.
  
  ***
  
  Проснулся словно от толчка. Сердце грохотало в груди. Прислушался к звукам спящего дома. Снаружи поют сверчки, ветки скребут по стене. За шелестом листьев шуршит по полу раздуваемая ветром штора - туда-сюда. Скрипит, покачиваясь, распахнутая настежь рама. Сквозняк забирается под тонкое одеяло. Подтягиваю колени к груди.
  Я закрывал окно. Всегда закрываю, потому что мерзну даже летом. Брата нет в постели, и я жду, укутавшись, когда Янни вернется из туалета, чтобы не вставать самому. Слежу за вздувающейся пузырем занавеской - ветер крепчает и уже не елозит, хлопает полупрозрачной тканью. Как же холодно. И слишком долго...
  - Твою мать!
  Спешно натягиваю толстовку и джинсы, спускаюсь - медленно, не наступить на третью и седьмую ступеньки, не трогать хрипящие перила, - я мог бы вылезти в окно, как брат, на яблоню и вниз, но у меня не получится тихо, а папа спит чутко. Снять засов с двери на веранду, проверить телефоны. И мой, и его по-прежнему моргают зелеными огоньками на подзарядке.
  - Ублюдок.
  Пойти спать, как обычно, или за ним? Впервые - ночью?
  Включаю фонарик в мобильном. Отойдя от калитки, бросаюсь бежать между темных домов вслед за прыгающим лучом. Мимо заплетенных вьюнками заборов и через заброшенные участки. Высокая трава замедляет бег, но эта дорога короче той, которой мы двигались пару часов назад.
  Перехожу на шаг, когда в боку закололо, а впереди показалась старая олива. Небо начало осторожно светлеть. На горизонте проявился синий цвет. Ночные звуки изменили тональность. Раздвинулись, готовясь вместить наступающий день. Ныряю под ветви и замираю у края оврага.
  Внизу говорят.
  Не разобрать слов, но узнаю срывающийся голос брата - частит, скачет от шепота до почти крика, убеждая в чем-то собеседников. Не меньше двух: у одного глубокий баритон, у другого тембр еще по-детски ломкий. Скатываюсь в объятия острых ветвей. Люди мгновенно умолкли, и к полянке я продрался в напряженной тишине - лишь цепкие лозы шумели и рвали толстовку.
  - Это мой брат! - воскликнул Янни. Луч фонарика выхватил из алого марева его грязные джинсы и футболку, испачканный глиной подбородок. Остановился на опухшей, рассаженной щеке. Он сморгнул свет и шагнул ко мне, встал рядом, осторожно взяв за руку. Шепнул, обдавая горячим дыханием:
  - Не волнуйся. Все нормально.
  Камень мягко сияет из гнезда в кустах. Рядом, как почетный караул, застыли двое в темных одеждах, похожих на военную форму и непохожих одновременно - слишком плотных и мягких на вид. На нагрудных карманах тускло отблескивают нашивки: переплетения металлических нитей в форме щитов.
  Один старше и крупнее. Черноволосый, бородатый, с широкими насупленными бровями и глубокими морщинами возле большого рта. Хищный. Держит руки за спиной. В кобуре под мышкой - пистолет.
  Второй тоже вооружен, хотя по возрасту едва ли не младше меня. Высокий и нескладный, и очень вертлявый: чешет царапины и комариные укусы, проверяет сумку у бедра... Бородатый главнее.
  Он склонил голову, помедлив, и направился к источнику кровавого света.
  - Какого черта здесь происходит? - вполголоса спросил я.
  - Они... - начал брат, но мужчина одним шагом оказался передо мной, протягивая камень. Алые отблески неторопливо растеклись по толстой черной коже перчатки.
  - Дотронься, - интонации не допускали возражения. Под его тяжелым взглядом я коснулся ледяной поверхности.
  Они ждали вспышки.
  Я разглядывал нутро артефакта и украдкой тер покрытые изморозью пальцы.
  Через минуту повторил вопрос, уже громче.
  - Пустой, - недоверчиво сказал долговязый.
  - Сам вижу, - ответил бородатый. Пожевал нижнюю губу. Перестал прятать за спиной правую руку - в ней ничего не было. - Ладно, в администрации разберутся. Пойдемте. Оба. Вперед по дорожке и без фокусов.
  Янни сжал мою ладонь, заставляя проглотить возражения. Потянул за собой.
  Сквозь кусты, наверх. В просыпающиеся серые травы, прочь от дорог. По комковатой земле в жестких колосьях, которые сменились сначала высокой пахучей кукурузой, затем подсолнухами и снова пшеницей. По прямой до понятного только незнакомцам ориентира. Сухое дерево или островок шиповника в гладком море посевов. Опора линии электропередачи - ровно такая же, как десятки других, затерявшихся в полях. Яма, засыпанная скошенными сорняками. Там бородатый смотрит на часы, на розовеющий горизонт и бледные брызги созвездий. Подкручивает винтики, чего-то ждет. Скупым движением указывает направление. Идем дальше.
  Янни шепчет в такт шагам:
  - Они пришли, когда я хотел его забрать. Тот запустил камнями, но не кинул, а просто они поднялись и полетели! Представляешь?! Сами, клянусь! Но я потом встал и врезал тощему... ну, он мне тоже, правда... Он сильнее, чем кажется, - Янни тронул щеку и оглянулся на идущего сзади парня. Я тоже посмотрел. Его лицо нечего не выражало.
  - Они заставили меня все рассказать, даже про тебя, - извини, - и дали снова коснуться той штуки.
  Та штука вязко пульсировала красным в рюкзаке бородатого, пробиваясь через толстую ткань и обрисовывая строчки швов. Новых вспышек не последовало. От мужчины тревожно пахло дождем.
  - Они говорили об огне и магии, то есть буквально сказали: он маг огня. То есть, это про меня! Я - маг огня, - брат произнес самое главное, давно висящее в воздухе. Разделяющее жизнь на до и после. Горячий и розовый под лучами встающего солнца, в он горел ярче зарождающегося дня, когда я зябко ежился в еще зыбком утреннем свете. - Они поняли про мои тени. Сказали, что их можно прогнать. Что научат меня! Представляешь? ... Я смогу...
  Я молчал, ощущая кожей скользящие взгляды конвоиров, что легко и слаженно двигались по обеим сторонам. Мы уходили все дальше и дальше от дач и поселков с вооруженными людьми. А он болтает о магии! Какого черта?! Нужно подгадать момент, напасть на бородатого. Брат займется другим. Но оружие... успеем ли мы? И что он прятал за спиной там, в овраге? Что может быть убедительней пистолета?
  Янни восторженно бубнит. Время уходит вместе с нами.
  У очередного одинокого куста мы не поворачиваем. Долговязый вдруг чертит пальцем в воздухе - рисует, как на запотевшем стекле, - линии. Сложил в узор, и тот остался висеть. Зыбкий, но очень реальный. Янни с присвистом выдохнул. Я тоже.
  Мужчина растянул картинку и, размахнувшись, кинул в куст, ломая ветки, и мир вокруг: небо смялось в стену с ржавой дверью. От нее кругами по воде расходились паутина трещин и проплешины битого камня. Я уставился на побег плюща, спускающийся по штукатурке вниз прямо из ниоткуда. Бородатый толкнул в спину.
  - Идите. Малец первый.
  Тогда я его и ударил. И оказался на земле, задыхаясь от резкой боли в легких, будто весь кислород выкачали и засыпали битое стекло. Как больно, больно, невыносимо унизительно: ублюдок меня даже не коснулся.
  Янни кричал. Я чувствовал руки на плечах, когда боль моргнула и погасла.
  - Вставай. А ты - двигай, - издалека донесся спокойный голос бородатого. Я неуклюже поднялся, отстранил брата. Сделал последние несколько шагов и, вопреки приказу, первым вошел в взвизгнувшую дверь.
  Прищурился, ослепленный.
  Белесая пустота коридора. Марширующие вдаль по потолку плафоны, полные холодного огня. Парень вышел из-за угла и остановился, перехватил стопку папок. Неуверенно кивнул. Сзади лязгнуло железо, отрезая полевые запахи.
  - Кто это? - тихо спросил долговязый.
  - А хрен его знает, - бородатый кивнул в ответ. Парень продолжил свой путь и скрылся за одной из множества одинаковых дверей, - это же администрация. Какая разни...
  Он осекся и отчего-то смущенно посмотрел на меня.
  Первый из многих.
  Так мы попали в Университет.
  Бородатый сразу отвел нас к усатому, в коричневом с ног до головы и какому-то запыленному мужчине с золотой табличкой на столе: Адамон А. Влодек - странное имя. Ткнул пальцем в Янни, коротко отчитался:
  - Маг огня, процентов сорок, нестабилен. Второй, - показал на меня, - пустой. Нашли седьмой из камней силы. Этот недоумок потерял вчера, а сказать сразу постеснялся, - долговязый втянул голову в плечи. - Мы прошли через бета-портал. Развлекайтесь, - и ретировался, прихватив бледного, поминутно оборачивающегося напарника.
  Адамон А. Влодек замер с занесенной над бумагами ручкой. За его спиной в рамке окна сияло полуденное солнце, бликуя на золотистой оправе очков.
  - Так... подождите здесь, - почти выбежал из кабинета. Скоро в коридоре собралась небольшая толпа. Незнакомцы по очереди заглядывали и быстро отступали. Среди перепутанных шепотков проскакивали обрывки фраз:
  - ...аг огня! Петер сказал, сорок процентов.
  - Это же мало, - протянул кто-то.
  - Для огня до хрена! Почти как у Илая.
  - Не суйся! Нестабильный же! - брат вздрогнул.
  - Который из них огненный?
  Янни отвернулся к окну. В широко распахнутых зеленых глазах застыло нечитаемое выражение.
  - Займитесь своими делами! - под дробный ритм приближающихся шагов люди поспешно разошлись. Запыхавшийся Адамон оперся о косяк:
  - Вы двое. Пойдемте.
  Вниз. Я считал повороты и лестницы, но сбился, лишенный ориентиров: больничная белизна, сверкающие сталью двери, забранные сетками окна, гулкий паркет. Только в подвале коридор доверху заложен матовым черным камнем. Эхо нашего присутствия тускло отражалось в нем и еще долго блуждало, рассыпаясь на части.
  Внутри кладки спали слоистые узоры.
  Адамон остановился у одной из дверей и пропустил нас вперед. Отрывисто бросил:
  - Проверьте их.
  Янни споткнулся на пороге. В темном помещении вдоль стен масляно светились синие широкие полосы. Мутное сияние озаряло лишь заставленные компьютерами и непонятным оборудованием столы. Неровные стопки бумаг опасно кренились рядом с полыхающими горелками и исходящими паром пробирками. Реторты и системы креплений, аквариумы с растениями и укрытые чехлами клетки, в которых пищали и царапались, а в дальнем углу - бились и ревели невидимые животные. Пахло влажной землей и немного - кофе.
  Среди десятков брошенных как попало стульев было занято всего четыре. Одинаковые люди в белых халатах синхронно подняли головы.
  - Давайте-давайте, я не собираюсь торчать здесь весь день.
  Они и встали почти одновременно. Засуетились вокруг в странном танце, расталкивая стулья - колесики грохотали по плиточным стыкам. Бах - один, второй, третий врезались в столы, отлетели обратно. Мне в руку впилась игла.
  - Извините, - кровь с вязким пшиком наполнила шприц. Засеребрились, отзываясь звоном за ребрами, рисунки в воздухе. Я кашляю, во рту появляется дынный привкус. Янни тяжело оседает на стул.
  - Что такое? - хочу спросить, но тоже падаю. Медленно. Парень напротив смотрит на меня сквозь дымчатые линии. Мой ровесник. Большое родимое пятно на щеке, похожее на потек. Моргает бесконечно долго. Я слышу шуршание ресниц и далекий голос, диктующий под запись судьбу брата. Время ускоряется, когда пятнистый взбалтывает колбу с моей кровью до острого перламутрового вихря внутри.
  - Запиши: ноль, - говорит он.
  Адамон получает две тонкие папки. Почти-Янни провожает их цепким взглядом. Я смотрю на пластырь в сгибе локтя.
  Ноль. Пустой.
  Несложно догадаться, что это значит.
  Во рту горчит. Вкус дыни будет преследовать меня остаток дня.
  Да что там, остаток жизни.
  Дорогой назад Адамон А. Влодек не отрывается от бумаг. Возле двери в свой кабинет - без номера, неотличимой от других, - просит Янни подождать в коридоре. Брат настороженно подчиняется. Кажется, хочет мне что-то сказать: нахмурился, глаза изменили цвет с зеленого на штормовой серый. Я тронул горячее плечо:
  - Иди. Чего уж теперь волноваться.
  - Не говори ни с кем, - массирует виски Адамон. Хмыкаю: он и не станет. Будет стоять у самого порога, прижимаясь ухом к прохладному металлу в попытке расслышать хоть слово.
  Мужчина опустился в кресло и небрежно раскрыл папку. Пролистнул, не читая. Откинулся на спинку. Я первым нарушил тишину:
  - Я ведь не маг, да? - по спине пробежали мурашки, остановившись холодом в затылке. До чего тупо произносить подобные вещи вслух. Даже после фокусов в подвале и портала посреди полей.
  Он покачал головой. Снял очки, достал салфетку из ящика, чтобы протереть чистые стекла.
  - Я тоже не волшебник. И многие здесь. Это ничего. Примерно четверть людей лишена магии. Довольно много, не находишь? Сейчас мы таких не берем: особой необходимости нет. Но твой брат... - он задумчиво подергал ус. Разгладил, с силой провел по губам.
  - Мой брат? ...куда не берете? - сюда, господи. Зачем я спрашиваю... Мужчина моргнул, возвращаясь в реальность.
  - Огонь - редкая сила. Вернее, она-то есть у всех, как и другие три, но доминирует редко, а именно это определяет... - барабанит по столу, подбирая слово. Щелкает пальцами:
  - Все. Огонь определяет все. Когда-то огненных магов было больше остальных, но постепенно они выродились, и сейчас почти не встречаются. Нашим ученым невероятно повезло, что твой брат нашел Камень. Обычно мы сами разыскиваем, причем безуспешно, людей вроде него.
  - Что это за камень? - спросил я.
  - Камень Силы. Используется для определения соотношения сил у волшебника. В основном столь редкие артефакты не покидают лабораторий, но иногда приходится делать исключения, - Адамон поморщился, - и вот, чем это кончается. Потерять! Невероятно! Их всего девять! Имбецилы.
  Мужчина вытянул из аккуратной разноцветной стопки красную папку, бормоча под нос про докладную и охотников, но я перебил:
  - Зачем? - он непонимающе нахмурился. - Зачем нужны маги? В смысле, зачем вы здесь?
  Адамон передвинул очки с места на место, сложил дужки, потянулся за ручкой - тоже золоченой. Повертел ее в руках.
  - Помимо магов, в мире полно магических существ, зачастую плохо уживающихся с людьми. Почти все, что ты видел в фильмах ужасов или читал в книжках - правда. В большей или меньшей степени, конечно. Целью Университета не является именно борьба с подобными тварями, мы позиционируем себя скорее научной организацией, но, разумеется, если что-либо угрожает людям, наши охотники с этим разберутся.
  Я осторожно кивнул. Клянусь, если б он начал болтать о противостоянии сил Света и Тьмы, волшебниках на страже Добра и тому подобное, я бы...
  - То есть, вы изучаете магию? - из коридора донесся приглушенный смех. Я обернулся. Похоже, братишка уже нашел компанию.
  - Да. И неплохо на этом зарабатываем. Университет - древний орден, и единственное место на Земле, где ведутся исследования природы волшебства. Магия таит в себе массу возможностей. Да ты и сам можешь представить.
  Я не мог.
  - Что особенного в магах огня? - голоса за дверью стихли. Но, кажется, там по-прежнему толпились люди.
  Адамон не отвечал, и я повернулся к нему. Мужчина сложил пальцы шпилем, вдруг отставив предметы на столе в покое. Прищурился:
  - Ты все поймешь чуть позже. Университет довольно просто устроен. Твой брат... как его зовут? Нет, не говори. Неважно, - Адамон надел очки обратно, пролистнул бумаги и зачиркал ручкой. - У него будет новое имя. Он останется. То есть, вы уйдете домой и вернетесь к тому, чем вы там обычно занимаетесь, но он будет возвращаться сюда снова и снова, - поднял ладонь, пресекая попытку возразить. Карие глаза смотрели уверенно и чуть насмешливо:
  - Снова и снова. Уж поверь мне, я немало повидал. Получит оберег, и твари... или как вы их между собой называете? ...
  - Тени...
  - ... исчезнут. Мальчишка сразу воспрянет. Поможет пару раз ученым с ритуалами, а в остальное время будет гоняться за монстрами в компании себе подобных. Это решено, ты сам знаешь.
  Я проглотил комок в горле. Ради избавления от теней Янни что угодно сделает. Даже доверится вооруженным незнакомцам.
  - Если все решено, зачем мы разговариваем? - он улыбнулся в усы.
  - Затем, что сегодня я добрый. В другой день я бы стер тебе память, взял бы с мальчишки Клятву Крови и Молчания, и дело с концом. Он бы сразу согласился, - Адамон дернул бровями. Я отвел глаза.
  Магия. Для меня - слово с дынным привкусом. Для брата - спасение от тьмы. Конечно, он бы согласился.
  Но если нет? Что случилось бы тогда?
  - Тебе очень повезло. Сегодня я сентиментален, - повторил он. Хотя в любой момент могу передумать, - осталось несказанным, но отчетливым. - Сегодня, ты можешь стать частью Университета, если захочешь. Поверь мне, даже для пустых, как ты и я, здесь найдутся интересные занятия.
  Что-то в его тоне и жестах ускользало от меня. Что-то важное пряталось за стеклами бликующих очков.
  А если Янни откажется?
  Но он не откажется.
  Но если? Они сотрут память нам обоим? Или только мне - о нем. И никто не узнает, куда он пропал, не узнает про их алый Камень и овраг, про другой мир рядом с нашим.
  ... или я откажусь. Что я потеряю?
  За дверью раздается взрыв хохота. Брат. Я потеряю брата. Как если бы он просто ушел одной из ночей и не вернулся - до дрожи легко представить. Адамон А. Влодек, не моргая, смотрит на меня: ты не можешь вечно за ним таскаться, - вроде, она говорила иначе?
  К черту. Я произношу то, что он хочет услышать:
  - Спасибо. Я в долгу перед вами.
  Усмехнувшись, мужчина ставит размашистую подпись внизу страницы.
  - Мы будем часто встречаться, коллега. В Администрации пригодятся лишние руки. Рассчитаешься, - захлопнул папку и поднялся. Протянул руку через стол. - Добро пожаловать в Университет.
  Влажное и вялое рукопожатие скрепляет контракт. Что, если - повисает в воздухе. Я принял решение за нас обоих, а после никогда не спрашивал, как бы поступил Янни.
  Я должен был спросить. Все еще должен. Сердце бухает в груди, ладони потеют - тщательно вытираю о футболку, моя очередь комкать ткань. Янни смотрит в пустоту, руки безвольно лежат на законченном узоре. Облизываю пересохшие губы.
  Спрашиваю:
  - Откуда кровь?
  Не то.
  - Ты меня слышишь?
  Нет.
  - Ты сможешь меня простить?
  Эта боль в груди никогда не уходит. Свернулась тугим комом и время от времени поднимает голову.
  Она цвета золота и пахнет дыней.
  Она переживет моего брата.
  Который едва не подпрыгивает, когда я выхожу с документами. Он один. Отдаю папки - наш пропуск в новую жизнь. Янни изучает бумаги, когда мобильный в моем кармане взрывается трелью. Странно, что спохватились только сейчас. Сую трубку брату и отворачиваюсь к окну:
  - Мама. Ты заварил кашу, тебе и расхлебывать.
  Летнее солнце заливает белый коридор. Поют птицы. Ветер шелестит листвой и доносит обрывки мелодии: на улице кто-то невидимый бренчит на гитаре. Краем уха слушаю щебетание Янни - несет полную чушь, склонившись над открытой папкой и водя пальцем по заветным строчкам. Вряд ли вообще понимает, что ему говорит взволнованный мамин голос.
  Вздохнув, отбираю телефон. Теперь у него есть магия.
  Спасительная. Невероятная. Святая.
  Брат прислонился лбом к стеклу. Русые волосы будто горят. В стерильном свете дня его ставшая прозрачной тень съежилась у самых разбитых кроссовок. Янни мягко, чуть устало улыбается, отдыхая от бегства - долгой дороги, которая началась не с полей и не с оврага, не с зоопарка и даже не с того первого шага мне навстречу.
  
  ***
  
  Он больше не приходил на крышу, почти не бывал дома, а никто, даже мама, не обращал внимания. Янни показал бумажку с символами, - чертовы узоры, - благодаря которой решались любые проблемы.
  - Их всем дают, это заклинание делает... - но я морщусь, и брат замолкает на полуслове.
  Они не работают для меня, всемогущие закорючки. Пару раз, когда никто не видел, я касался их и пробовал представить или вспомнить... ощутить. Тогда Янни уже объяснил: магия - воплощение желания. Чистая эмоция, заключенная в формулу. Нужно лишь знать, что за чувство оживляет узор, и испытать его, тронув рисунок в месте, где сходятся все линии.
  Замкнуть цепь. Звучит преступно легко.
  - Большинству проще подобрать правильное воспоминание и сосредоточиться на нем. Пережить заново, - брат чертит угловатую вязь прутиком в пыли. - Можно фантазировать, раскачивая сознание. Или подбирать чары под эмоцию, которую испытываешь прямо сейчас. Только она должна быть яркой, - спокойное лицо каменеет, а затем искажается злостью. Из-под тонких пальцев по земле стелется огонь.
  Моих чувств оказалось недостаточно. Однажды я даже украл исписанный колдовством лист у Янни из блокнота и, порезав руку, повторил простенький знак кровью: слышал, жертва усиливает действие заклинания.
  Будто умножил на ноль.
  Потом сжег листки в ванной. Открыл настежь окна, чтобы прогнать прогорклый запах дыма, но он все равно еще долго прятался в воздухе. Опустевшая без Янниных теней квартира дышала вопросом:
  - А что, если? ...
  Что, если бы я не помнил оврага?
  Что, если помня, лишался куда большего?
  День за днем.
  
  ***
  
  Янни, вопреки прогнозам Адамона, пошел в техники. Не рванул ни к охотникам, ни к искателям. Брат выбрал волшебство в чистом виде: маги четвертого блока Университета изучают древние чары, разгадывают, упрощают или создают новые на их основе. Редко покидают стены лабораторий, где в тесных комнатках без мебели корпят над сложными формулами. Янни тогда еще не допускали в рабочие коридоры, но я бывал там по делам Администрации. От уходящих вдаль бесконечных подвалов в дрожь бросает: мутный свет из ниоткуда, стены и потолки скованы черным камнем, только в кабинетах пол забран светлым металлом - на нем и рисуют новые, еще не испытанные знаки. Каждый маг оказывается за узкой, чуть шире полуметра, тяжелой дверью один на один с создаваемым заклинанием, в полной изоляции от остального мира - шутят, что каждая из таких кладовок способна удержать локальный апокалипсис.
  Никто не поможет запертому внутри.
  - Камеры наблюдения... - спорит брат, но он сам говорил: постоянно выходят из строя. Техника плохо переносит волшебство.
  - Это место жуткое, - подвожу итог я. - Спустишься - поймешь.
  Абсолютная стерильность. Холодный разреженный воздух продувает одежду насквозь. Будто оказался в центре тайфуна: око вот-вот двинется дальше, а тебя сметет ураганом.
  - Лучше выбери другой блок. Серьезно, тебе не понравится.
  - Посмотрим. Говорят, в четвертом блоке особая атмосфера, которую не каждый оценит, - Янни широко улыбается. Я хмыкаю, зная, к чему он ведет. Их профессиональная шутка. Брат быстро поясняет:
  - То есть, это буквально отдельный мир: после шлюза сразу за лестницей, где пост охраны - там дальше автономная система. Воздух, вода, канализация... на случай утечки, - ни разу не спускался, а уже все выяснил.
  - Ладно, как хочешь.
  Но я задышал чуть свободней, когда Янни не выбрал охоту. Люди из пятого блока Д. держались обособленно от остальных. Д. - добытчики, древнее название, но они упорно величают себя охотниками, наплевав на бережно чтимые Университетом традиции. При мне никто, даже бюрократичный до мозга костей Адамон, ни разу не поправлял охотника. Черт, добытчика... Насмотревшись на них, я однажды попросил называть меня вторым именем, как делает Янни. Тем, что вслепую выбрал для меня бородатый Петер. Адамон подавился воздухом:
  - Выбор имен священен! Вторым называют только Советников, это огромная честь. Ты считаешь себя достойным подобного? Бога ради, Мария, я же все объяснил, когда вы получили Книгу! - Адамон повысил голос. На нас стали оборачивались пробегающие мимо коллеги. Я проглотил возражения, чтобы он не продолжал. Но черта с два:
  - Я тебе напомню, - расправляет плечи и снимает очки. Меняет тон на напевно-поучительный:
  - Выбирая новое имя наудачу из тысяч других, оставленных твоими предшественниками, ты не просто начинаешь новую жизнь, - ты вручаешь судьбу Ордену и Магии, которая, как известно, полна сюрпризов. Второе имя выбирает человек, который привел тебя в Университет: благодаря ему ты обрел место в магическом мире, обязан помнить и ценить этот дар. Даже величайшие из Советников обязаны всем людям, что открыли для них волшебство. Поэтому после ритуала инициации маги, избранные в Совет Университета, откидывают первое имя как менее важное. Надеюсь, теперь ты понимаешь, о чем только что меня попросил?
  Через час вся Администрация знала о нашем разговоре, а я до конца дня прятался в библиотеке второго блока, прикрываясь каким-то надуманным поводом.
  Охотникам и искателям тоже попадались тупые имена, конечно. Или ужасные сочетания первого и второго. Были веснушчатый Содомит и совсем юная волшебница Барбекю. Великолепный Ульян и Мега-дестройер Томас. Секси Дьявол - совершенно не секси. Котеночек. Дверь. Если жившие столетия назад маги заботились о потомках, оставляя на пожелтевших листах имена богов и философов, королей и героев, то современники вовсю упражнялись в остроумии на Священных Страницах Великого, мать его, Талмуда.
  Охотники принимали выбор с легкостью. Они все делали с легкостью. Я сразу узнавал их по пружинящей походке, развороту плеч и цепкому, скользящему взгляду. Они смотрели словно на все сразу, подмечая детали и оценивая риски.
  Подобно им глядели и искатели - редкие гости в Университете. Их блок во внутренней иерархии идет первым, и в нем состоят лишь сильнейшие, способные найти магию по малейшим проявлениям. Живую или мертвую: от существ и аномальных зон, до артефактов и книг с заклинаниями. Затем второй блок - ученые - определяет, что делать с найденным, и дает указания охотникам. Странным образом в связке между вторым и пятым блоками затесались целители и техники, существующие будто в своих параллельных вселенных.
  Я же стал частью Университета, которая отвечала за перекладывание бумажек и бесконечные отчеты. Все пустые вначале проходили через Администрацию, но именно со мной Адамон, выразительно подняв брови, заключил контракт на год, сразу обозначив величину долга за сохраненные воспоминания.
  За Янни.
  Обычно, проведя двенадцать месяцев в изучении выбранного направления магии, новички сдают экзамен - особенный для каждой специальности. Важно не ошибиться с блоком. Если сдашь, можешь перевестись в любой другой, но если провалишь - уйдешь навсегда, лишившись всякой памяти о волшебстве.
  Учишься сам, в качестве программы дается список умений и знаний, обязательных к освоению. Учителей нет, разве получится договориться с кем-то из старших магов. Многие подрабатывают репетиторством, но у одиннадцатилетнего Янни не было денег. Поэтому брат забросил школу и едва ли не жил в библиотеке. Хвостом бегал за вечно спешащими профессорами, убалтывая объяснить ту или иную вещь за посильную помощь на кафедре.
  - Он же еще ребенок, он не справится, - говорил я Адамону. - Неужели нельзя облегчи...
  - Нет, - равнодушно обрывал мужчина. Нет. Никаких скидок на возраст. Задания и вопросы вне списка на экзамене - каждый год разные, но одинаково сложные. Если хочешь быть магом, тебе придется доказать, что ты достоин своей силы:
  - Магия не уникальна. Мало обладать ею. Университету не нужно много волшебников, у нас нет для них достаточно работы и средств, чтобы эту работу оплатить. Поэтому остаются только лучшие.
  Брат побледнел и осунулся, но отказывался сбавить темп:
  - А если я вылечу? - потеряю все, даже оберег с прахом, который отпугивает тварей. Тени снова оживут, и уже не отпустят.
  Я кусаю щеку изнутри: будто Университет тебя отпустит.
  Мне экзамен не грозил. В Администрацию берут и без специальных знаний, все расскажут в процессе. Первый год не оплачивается, но потом можно устроиться по довольно неплохой ставке: дела, не связанные с магией, популярностью у волшебников не пользуются, а увеличивать число пустых рискованно.
  Под бдительным надзором Тамерлана из бухгалтерии я сражался со складскими документами и помогал в реорганизации архивов той самой лаборатории, где среди раскиданных стульев и мутного синего света пахло дыней и кричали животные.
  Животные?
  Я никогда не видел содержимого клеток. Они неизменно накрыты чехлами, а лаборанты застывают и смотрят, не моргая, пока не пройдешь мимо, не скроешься за дверью в другом конце - там я расслабляю плечи, там нет места подвальной тьме: сотни лампочек тихонько позвякивают, качаясь на проводах. Гудят сложные аппараты в лесу из блестящих трубок. Булькает вода, а волосы начинают виться от влаги. Прорезиненные шторы вырезают черный квадрат в центре помещения - условный кабинет. Валентин уже сделал терпкий ягодный чай. Скорее всего, клубничный. Ближайшие пару часов мы будем разбирать стопки исчерканных листков, залитых кофе и часто со следами ботинок - пальцы становятся черными и шершавыми, а профессор Рабинский чихает от пыли и с силой трет нос. Его рабочий халат весь в грязных разводах.
  - О, а вот это очень важно. Месяц назад я повсюду его искал, - разглаживает бумажный шарик из мусорного ведра. Я смеюсь до слез, не могу остановиться. Кажется, нерастраченный смех хочет успеть выйти наружу, пока не настало время возвращаться.
  Валентин понимающе улыбается. У него белоснежные зубы и бронзовая кожа, седые волосы выдают немолодой возраст. Красивый - девушки вдвое младше оборачиваются вслед, когда профессор идет по коридору.
  Он пустой. Он очень умный. Он живет в Университете, и у него не осталось ничего за пределами этой комнаты. Я прихожу, чтобы помочь с созданием картотеки, а когда мы заканчиваем работу, откидываюсь на жестком скрипучем стуле, положив ноги на стол, и слушаю, как он рассказывает или читает вслух - о магии, о изломанных мирах и невиданных созданиях, вроде тех, что преследовали Янни.
  Мои новые крыши: аромат ягод и тысяча ламп вместо солнца. Новый вопрос:
  - Что, если мне потом перевестись во второй блок?
  В то время я спал не больше четырех часов в сутки. Все мои ночи занимал Университет. Жизнь скользила мимо, суетливая и неважная, истираясь до теней. Когда-то желанный юрфак превратился в обузу, потерялись друзья. Та девушка с подготовительных курсов... мы учились вместе, но я едва замечал ее, ведь среди чертовой магии встретил другую.
  Энид. Кроваво-красные волосы, глаза цвета неба в грозу. Тонкая, светлая, как горящая спичка. Маленькое огненное чудо - доступное простым смертным волшебство. Пусть всего на несколько секунд, пока пламя не вспорхнуло в небытие.
  Я искал ее в толпе. Подвязался помогать с документами по медицинской части: она училась на целителя. Караулил в залитых лунным светом коридорах, когда будущие медики покидали аудиторию и рассеивались по просторному двору или набивались в кафетерий. Просил помочь, пояснить иное название или процедуру в отчетах, а потом неловко менял тему, заговаривая о чем-нибудь более личном. Запинался, краснел. Подглядывал и коллекционировал привычки: кофе с молоком и корицей в двенадцать часов, когда ее группа делает перерыв в занятиях. Ближе к трем ночи - пряный лимонный пирог, а если его нет, то яблочная шарлотка. Плеер в ушах, когда настроение плохое. Вежливая полуулыбка, когда беседа надоела... последнее случалось оглушительно часто, а началось после первой и последней прогулки.
  Был закат, и я выманил волшебницу в дикий парк возле Университета. Болтал без умолку, опьяненный внезапным счастьем. Энид смотрела по сторонам, рассеянно отвечала и вертела желтый листик в тонких пальцах - вместе с ним крутились и листья вокруг, покорные желанию мага воздуха.
  Тревога. Тогда я не вспомнил, что ветер значит тревогу, а просто любовался.
  Алые пряди тяжелой волной ложились на хрупкие плечи, ядовито горели в закатных лучах. Каждое ее движение рассыпало блики по опавшей листве, а золото и багрянец осени теряли объем. Если бы не одуряющий запах прошедшего дождя, можно было бы решить, что свидание мне приснилось.
  - На что похоже жить рядом с тварями? - единственное, что она спросила. - Они ведь должны были приходить за твоим братом. Как ты ощущал их? Пустые же...
  - Почти не замечают волшебство, - перебил я. Листья взвились в небо. - Я не буду говорить об этом. Спроси кого-нибудь еще. Хотя бы Адамона, он постоянно торчит в лабораториях с тварями.
  На следующее предложение погулять Энид ответила мягким отказом и посоветовала обращаться к лаборанту их кафедры за разъяснениями по документам.
  Конечно, я продолжал искать предлоги и случайные встречи, чем дальше, тем более мимолетные. Извинился за грубость, отказываясь признавать, что дело не во мне. Еще долго выставлял себя идиотом, пока однажды не увидел ее с другим.
  Охотником. Привлекательный, уверенный, сильный даже на вид. Один из лучших в блоке Д. - я прочитал досье. Кан Д. Александер. Всегда в черной боевой форме и окружении друзей. Энид среди них казалась райской птицей в стае ворон. Очень счастливой райской птицей. Я же был скорее воробьем, из Янниных любимчиков.
  Больше не пытался заговорить с ней, даже после их расставания - муторного, шаткого. Воссоединения и снова разрыва. И еще одного. И еще.
  К черту. В отличие от них, я хотя бы способен признать поражение.
  Той зимой по-канцелярски безликий корпус Администрации поглотил меня без остатка. Я спешно пересекал общий двор, почти пробегая мимо щебечущих групп магов, чтобы спрятаться в безопасной мертвой зоне, слепом пятне Университета, где никому до тебя не было дела.
  Туда приходили сделать свою часть работы и убраться домой. Пустые, что не торопились с уходом, а жадно перечитывали красочные отчеты охотников, напоминали души в чистилище, застрявшие между двумя мирами: живых и живых. Не маги, не обычные люди. Никто. Номер нашего блока - ноль - полностью отражал суть.
  Вскоре я сломался и начал мечтать вслух:
  - Закончится этот чертов год - пойду во второй блок. В академии переведусь на заочный, хватит времени на все. Стану надоедать вам целыми днями. А когда закончу, то, может, устроюсь сюда и ученым, и юристом на полставки, - делился я с Валентином, рассматривая схему расселения магических существ, которую мы отрыли на самом дне забитого хламом шкафа. - Было бы неплохо.
  Неплохо. Не - хорошо. И совсем не прекрасно. Но... хороший юрист всегда найдет работу. Специалист по магической истории существует только в пределах очерченных заклятьями стен Университета.
  - Неплохой план. Но ты уверен, что хочешь потянуть с заочным? На тебя уже больно глядеть, да и полгода иногда - большой срок, - мягко спрашивал профессор. За его словами звучали другие: пора сделать выбор. Действовать, не говорить, - туда или сюда. Ты уже знаешь, чего хочешь.
  Нет. Я не готов. И до конца контракта с Администрацией еще четыре месяца.
  Ты не можешь жить вот так, разрываясь на части.
  Но я не Янни, я не умею найти и погрузиться с головой, отбросив прошлое, забив на будущее.
  Ты не можешь вечно за ним таскаться, - предрекала кроха-Алиша.
  Он уже нашел свое место. Здесь. Других остановок не будет. Ты волен думать иначе, но:
  - Посмотри! - брат показывает новое заклинание. Собственное. Пальцы ловко разрезают воздух, пачкают огненными линиями. Он больше не теребит футболку: ему не о чем волноваться.
  Посмотри ... и никогда - пойдем. Пустым нет хода в мир магов. И он все реже заглядывал в мой.
  После вечности глухой тоски по Энид и почти риторических, округлых вопросов Валентина я все-таки затребовал перевода во второй блок. Галочки ради, не ожидая всерьез, что Адамон это проглотит.
  Но, подергав рыжеватый ус с полминуты, он вдруг полез за заветной папкой. Фиолетовой, красная для выговоров, в желтой хранятся докладные от капитанов блоков, синяя - отчеты, серая - разное, черная скрывает распоряжения сверху, а в зеленой уже подписанные документы; теперь я все об этом знаю. Молча оформив приказ, поставил размашистую подпись и печать.
  У меня кружится голова. Дежавю. Позади него солнце снова в зените. Правда, небо другое: линялое, мартовское. Бликует золотая табличка на столе.
  Адамон А. Влодек поднимает глаза. Выглядит уставшим, хотя еще только утро. Ладони тяжело лежат на моем контракте.
  - Распорядись этим правильно, Мария У. Хектор, - медленно подбирая слова, говорит он. - Тебе сейчас кажется, что впереди все время мира, но ты ошибаешься. Твой брат думает так же, но он ошибается вдвойне.
  Я хмурюсь. Что он хочет сказать? При чем здесь Янни?
  Адамон покрутил очки и тихо добавил, без связи:
  - Четверо других попали сюда уже совершеннолетними. Было поздно что-то менять. По крайней мере, есть мнение, что возраст имеет едва ли не решающее значение, - Адамон посмотрел поверх моего плеча на железную дверь. Прищурился. Жалобно хрустнула оправа. Я ждал, но продолжения не последовало. Мужчина встал и протянул мне руку через стол - совсем как в первую встречу. Я неловко, с грохотом отодвигая стул, поднялся, но он даже не поморщился. Сжал мою ладонь и, понизив голос, сказал:
  - Твой брат еще очень молод. При правильном подходе он сможет многого добиться. Больше, чем остальные. Но сам он не справится. Никто из них не справляется в одиночку. Помоги ему.
  Я открыл рот, чтобы спросить, какого черта он имеет в виду, но Адамон без перехода рявкнул:
  - Вали к своим ботаникам, пока я не передумал!
  Позже вечером, я пересказал разговор Валентину. Профессор заваривал яблочный чай, щедро добавляя в чашки сушеный шиповник. Заговорил, лишь когда закончил и принялся собирать рассыпавшиеся красные ягоды:
  - Магия огня - сложная штука. Малоизученная. Профессор Хайме и его коллеги, по слухам, хорошо продвинулись, но есть определенный риск, что Янни не научится владеть своей силой полностью. Темной ее стороной. Ты ведь помнишь: магия огня дуалистична, единственная из четырех?
  - Да, конечно, - я же не идиот, мы постоянно говорим о магии. Что за приступ склероза? - Огонь отбрасывает тени. Маг огня еще и маг тьмы. Огонь выходит из злости, а тьма из страха. Иногда она рождает тварей. Твари ищут и мучают магов огня, чтобы подпитываться их силой и не умереть. Все это есть в учебниках и прекрасно мне известно.
  - Тогда ты также знаешь, что в последнем пожаре Пламенной эпохи погибли практически все книги, посвященные магии страха, - ежусь. Он говорит о силе, которая помогла трехлетнему ребенку убить напугавших его зверей.
  - Сейчас мы не в состоянии должным образом использовать тьму. Огонь - легко. Если ты спросишь у Янни, он скажет, что колдовать - почти то же самое, что дышать.
  Черта с два я буду спрашивать Янни.
  - Но тьма непредсказуема. Когда она вырывается наружу... - Валентин ставит передо мной дымящийся чай. Лицо нечитаемо. Похож на незнакомца. Зябко. Я обхватываю обжигающе горячую чашку. - Что-то уходит. Или приходит.
  - Приходит? - пытаюсь поймать его взгляд. - Вы про тварей? - создания, практически неуловимые, и потому вольные преследовать магов огня. Даже тех, кто не имеет ни малейшего отношения к их созданию. Люди вроде Янни притягивают тварей, вот и все - побочный эффект могущества. Огня без теней не бывает.
  - Любое волшебство имеет цену. Темное обходится магу очень дорого, - профессор оглядывается на одернутый полог занавески. С силой трет переносицу. Я прислушиваюсь: в гуле механизмов не разобрать, одни мы или нет.
  - Что вы пытаетесь сказать? Мне нужно о чем-то волноваться?
  Валентин долго смотрит на меня прежде, чем ответить:
  - Я бы сказал - да, если бы в этом был какой-то смысл.
  Но Адамон смысл видел, иначе зачем заговорил о моем брате? Ведь по сути - ну придется Янни попотеть, осваивая свою магию, и что с того? Мне бы его проблемы.
  В зале лопнула лампочка. Такое часто случалось, но в Валентин вздрогнул как от выстрела. Звук повторился ближе.
  - Так что приходит или уходит? - спрашиваю я.
  - Время, которое мы могли бы потратить с пользой, - он ответил сухо и громче, чем стоило бы. Схватил толстую книгу - Бестелесные сущности и их влияние на органическую материю, - надел очки для чтения. - Возьми вон ту зеленую тетрадь и любую ручку. Ты теперь во втором блоке, твой год начался. Если хочешь сдать экзамен, сконцентрируйся на учебе.
  Тема закрыта. Я пожал плечами и отвернулся, разыскивая нужную тетрадь. Надоели загадки. Я не умею читать между строк, и если Валентин говорит, что беспокоиться бессмысленно, то и не буду. Будто вообще начинал.
  В конце концов, если Янни, волшебному Янни, который сияет как чертово солнце, вдруг понадобится моя помощь - он знает, где меня найти.
  Мы встречались дома, куда приползали без сил в предрассветные часы. Сталкивались в коридоре, кивали друг другу - сначала таинственно, вроде шпионов на явке, потом уже просто кивали. Утром я неизменно находил соседнюю постель пустой. Обычная картина: смятые простыни комом стекают на пол, на стуле горой - грязная одежда. Мне тоже пора идти.
  Родители уже встали. На кухне мама терзает фартук и сердито гремит сковородками. Я редко видел ее лицо в то время. Чаще скрученные в небрежный узел русые, почти серые волосы - совсем как у меня. На сковородках шкворчат оладьи для Аллы и любимые папины тосты с сыром, и мне приходится орать, чтобы перекричать гудящую вытяжку:
  - Нет, я не знаю, когда Янни вернется! Не знаю! - обнови чары, господи! Хватаю бутерброд с колбасой и выпадающими помидорами, целую мать в щеку. - Буду поздно, пока!
  Отец ухмыляется, будто понимает. Выглядывая из ноутбука и новостей, кричит-спрашивает вслед про дела и учебу, и непременно интересуется:
  - Она красивая? - я отвечаю невпопад, спешно натягивая куртку. Дергаю на прощание уже-школьницу-Алишу поочередно за обе аккуратные косички и хлопаю дверью под возмущенные вопли. Я могу не спешить, но и не могу - оставаться. Дома хуже, чем среди высоких, пропахших книгами стеллажей библиотеки или под теплым светом Валентинового убежища. Дома время почти остановилось, въелось в пожелтевшие обои, проявляясь рваными сдвигами в мелочах.
  Новые шторы в гостиной, яркие крупные цветы вместо синей клетки. У Аллы незнакомая красная юбка и огромный розовый рюкзак. Шампунь изменил привычный лимонный запах на остро-травяной. На тумбочке у телевизора появилась статуэтка кошки - длинная, тонкая, чужая. Вместо шершавой и в цветочек, скользкая зеленая наволочка на моей подушке. У Янни теперь огненно-оранжевая, ничего себе сюрприз. Наверное, что-то еще, только многого не разглядишь на маршруте комната-туалет-бутерброд-выход.
  Яннино волшебство стирало вопросы и избавляло от объяснений, но ничего не давало взамен. Поэтому мама и не оборачивалась по утрам, а Алла больше не делилась со мной своими секретами, лишь молча стояла рядом в коридоре, пока я обувался, смотрела сонными и чуть изменившими цвет глазами. Она стала выше, худее, даже лицо неуловимо вытянулось - как у той новой кошки. Вот от этих перемен почему-то бросало в дрожь.
  - По крайней мере, теперь я иду своей дорогой, - перепрыгивая через три ступеньки, отвечал я на ее старый вопрос.
  Было ли это правдой? Да, пожалуй, да.
  Хотел бы я, чтобы было иначе?
  Конечно.
  Что, если - все еще возникало в промежутках между хлопком входной двери за спиной и зудением защитных чар на коже: добро пожаловать в Университет. Кольнув напоследок в татуировку - спрятанные за ухом тонкие красные линии в форме щита - магия барьера определяла, могу ли я войти: без этого пропуска незваный гость внезапно найдет сразу несколько хороших причин, чтобы развернуться и убраться подальше.
  Но даже без отпугивающих заклинаний заброшенный, покоренный дикой растительностью завод в вымирающей промзоне - не особенно посещаемое место, а огромный, без единого фонаря и дорожки, с топким болотом парк вокруг, - и того более. Из-за ограды корпуса выглядят очень мрачно. Реальность, в которой выбитые окна горят огнями, а во дворах между облупившимися зданиями цехов толпятся люди, не существует для людей без заветной метки на коже.
  Теперь, проходя мимо тренировочного логова охотников к учебному корпусу, я здороваюсь с ребятами из моего блока, иногда киваю знакомым из Администрации - но чаще они пробегают, ни на кого не глядя. Неужели я выглядел так же жалко?
  Я проводил, да и сейчас провожу, много времени в библиотеке, углубляясь в перипетии магической истории. Как сказки читать. Вот описание очевидца о трансмутации свинца в золото, проведенной самим Филалетом. Почему-то на этой же полке - вычурная и на удивление страстная переписка Мерлина с безымянной возлюбленной. Ниже опись коллекции магических артефактов из монастырей бенедиктинцев - десять томов, с ума сойти! А рядом приткнулась копия пакта о взаимном ненападении, с подписями представителей главных магических ветвей - людей, существ, сущностей и даже тварей. Я могу прикоснуться к хрупкому миру, немыслимым образом продержавшемуся двести лет, пока Тадеуш А. Калли не выжег долину фей: якобы те украли его невесту и вернули на следующее утро совсем другим человеком; учитывая стратегическую ценность зачарованной земли, вряд ли невеста действительно имела отношение к делу, но наверняка мы никогда не узнаем.
  Потрясающе.
  Я часто засиживался над книгами и рукописями до рассвета вместе с другими ботаниками - маленький клуб по интересам.
  Изредка заглядывал и Янни.
  После блестящей сдачи годового экзамена он перестал выбираться во двор и почти не показывался дома. Впрочем, все ребята из четвертого блока напоминали тени, скользящие по периферии зрения. Выныривали в кафетерии, набирали полные рюкзаки хрустких пакетов с выпечкой и сбегали обратно в свои подвалы, где разреженный воздух горел в легких и заставлял мысли скакать галопом.
  И круги у брата под глазами - такие же, как у остальных. Я пожимал плечами, когда он проходил мимо, не слыша собственного имени, ни старого, ни нового: ерунда, с кем не бывает. Сколько это продолжалось? Сколько я не видел: осколок былой улыбки, странная скованность в движениях. Искусанные в кровь губы.
  В то воскресенье я проснулся почти к обеду. Лежал, растянувшись на теплых простынях, смотрел в окно. На подоконнике не стало цветов. Забранная в рамы пустота осеннего неба притягивала взгляд - против воли, как хочется пощупать дырку на месте вырванного зуба. Прислушивался к сонной тишине, нарушаемой только тиканьем часов и проезжающими вдалеке машинами.
  Вдруг понял, что воробьи исчезли. Все животные исчезли. Когда?
  Прошло больше года с ночи в овраге. Целая эпоха для Янниных питомцев.
  И для нас.
  Первыми оказались заброшены аквариумы, мелкая живность вроде змей и полевок. Один я выкинул сам, грустное маленькое царство засохшей травы, где в плошке с гнилой водой плавало раздутое тельце некогда зеленой ящерицы. Но клетки еще недавно высились в углу, а теперь... без птиц комната странным образом выглядит тесной.
  Тишина и чертово небо гонят меня из постели.
  Я наткнулся на Янни в кухне. Он сидел за столом неестественно ровно, грел руки о чашку и смотрел в стену перед собой. Вздрогнул и медленно моргнул, будто не узнавая, когда я сказал ему:
  - Доброе утро. Я думал, я один дома, - семья уехала на дачу. Ловить последние теплые деньки: кончался сентябрь. Мы не поехали. Летом тоже - дружно отказались, без всякой магии. Взбунтовалась даже Алла, пожелавшая провести каникулы с подружками, а не в глуши умирающего поселка. Впрочем, избежать выходных поездок у нее не получилось.
  - Доброе утро, - эхом. Замечаю: у него губы потрескались. Все разом замечаю. Сажусь на соседнюю табуретку, пытаюсь поймать ускользающий взгляд.
  - Что не так?
  Брат молчит. Он повзрослел. Изменился сильнее, чем Алла. Исчезла округлость черт, проступили скулы и обострился подбородок. Пропали веснушки и весь зеленый цвет из радужки, а непослушные, давно не стриженные соломенные пряди он стал убирать за уши, отчего лицо кажется изможденным. Я едва находил в нем моего младшего брата. Мальчишку, который носил жуков в спичечных коробках и улыбался так ярко, что поджигал воздух без всякого колдовства.
  Не получив ответа, встряхнул, рывком поднял со стула. Схватил за подбородок, не давая отвернуться. Рявкнул:
  - Что?!
  Вздрагивая испуганной птицей, он начал говорить. Отрывочно, затем быстрее, путая слова и запинаясь, перескакивая и упуская половину. Я не мешал, держал, кивал - слушал.
  Ритуалы. Темная магия. Та самая часть силы, о которой говорил Валентин.
  Исследования. Чего?
  Секретные разработки, что-то большое, важное. Древняя магия Эпохи Огня, утерянные знания и могущество - да, да, я знаю об этом, полно в книгах, продолжай.
  Черные, дышащие, изменчивые тени в углах лабораторий - обратная сторона пламени. Молчаливые, смертные. Но есть и другие: запертый в клетке говорящий зверь. Кровь, не человеческая. Пока нет. Чья?
  Их. Тех, кто приходит в обмен на свет. В обмен на самое важное, ускользающее:
  - Я не помню, что я отдал, не помню, - его взгляд теряет фокус, стекленея от непролитых слез. Янни срывается в шепот, когда первые капли расчерчивают щеки влажными дорожками.
  Что-то уходит в каждом ритуале, рождая новую тварь и оставляя лакуны, которые не заполнить. Потеря не событий, не самих воспоминаний - смыслов, а потом они начинают разрушаться: Мантикора. Висия. Джокер. Илай.
  Янни.
  Cнова сбивается, теряя мысль. Максимилиан, доктор Хайме, Советник, Гофолия, ученые, лаборатории, твари, твари, твари, по кругу - ритуалы, кровь, огонь-тьма, голоса из ночи, из-за решеток, изнутри. Свет гаснет, страшно, страшно...
  - Страшно, страшно, страшно, - повторяет без конца, глядя сквозь меня. Страх оставил отметины: вертикальные морщинки между бровей, слишком глубокие для двенадцатилетнего мальчишки. Провожу по ним, заставляя замолчать:
  - Почему ты согласился?
  Янни моргнул. Облизал обметанные белым губы.
  - У них есть ты. И маму с папой и Алишей они бы легко нашли, - просто говорит он. У меня сжимается горло. - Знак на шее. Через метку они могут следить, где мы бываем. Найти дом дело времени. Поэтому...
  Поэтому общежития переполнены. Бар, кафетерий, комнаты отдыха. В любое время суток. Тренировочный корпус, все научные... Валентин, живущий в подвале под тысячей ламп. Спящие люди на кушетках в библиотеке.
  Какой же я дурак.
  Поэтому Адамон и предложил мне остаться! Хотел, чтобы я всегда был под рукой!
  Машинально трогаю клеймо за ухом. Впервые оно кажется выпуклым. В тонких линиях под пальцами пульсирует кровь.
  Боже мой, неужели им всем угрожают?
  Кажется, я заговорил вслух, потому что Янни ответил:
  - Все прячутся в Университете от тварей. Охотники ведь постоянно их ловят, искатели тоже. Многим вообще не назначают другой работы. А отказываться нельзя.
  Верно. Адамон подчеркнул это в первый день:
  - Ты либо выполняешь, что должен, либо забываешь все, связанное с волшебством, - брата, каким его сделала магия.
  Мальчишка, что отзывался на совсем иное имя, умер еще в овраге. Сгорел - прямо на моих глазах, оставшись лишь призраком напротив.
  - А обереги? Разве их не дают всем?
  - Нет. Редкие компоненты. Сейчас ищут способ упростить формулу или изменить состав, но пока не получается. Они есть только у нас, - у огненной пятерки. Ясно, тогда:
  - Зачем им твари? - цепляюсь за ускользающую мысль. - Они всего лишь побочный продукт огненных чар.
  Так пишется в книгах. Бессловесные младшие и Высшие - очень редкие, совершенно особенные. Наделенные сознанием и волей. Собственной памятью.
  Они бесконечно долго мучат своих жертв прежде, чем убить: питаются страданиями и страхом. Страхом Янни в том числе. Зло в чистом виде.
  - Не всех. Они рождаются, когда колдуют в гневе, когда страшно и больно, когда жизнь или смерть. Когда внутри ломается, человек ломается, - говорит он и повторяет, как заклинание:
  - Мантикора, Висия, Джокер, Илай...
  Янни. Я глотаю его имя. Янни раскачивается на стуле взад-вперед, до побелевших суставов обхватив себя руками. В растянутом вороте линялой розовой футболки видны ключицы - острые, под ними проступают кости грудины.
  - Я не знаю, зачем им твари. Нас просто заставляют их создавать, а охотников - ловить. Ничего не объясняют. Но я думаю... ведь из-за тварей магию огня и перестали использовать. Раньше умели их не делать или подчинять, или еще что-то, но Эпоха огня закончилась пожаром, и теперь никто не знает, как они справлялись. Но способ-то был. Они...
  Они - маги пламенного столетия. Я мотаю головой, возвращаюсь к тем, кто охотится на тьму прямо здесь и сейчас. Кто живет по трое в тесных комнатах общежитий и проводит свободное время за тренировками или выпивкой, байками или учебой. Шатаясь по двору или уходя на новое задание, едва вернувшись с предыдущего. Пятый блок охотников. Первый блок искателей.
  - Но зачем им прятаться от тварей в Университете? Они же не огненные маги. Как твари найдут их, чтобы... - отомстить? Неподходящее слово. Большинство тварей не разумней животных. Они не способны на сложные чувства и память.
  Брат подтянул колени к груди, сжавшись в комок, совсем как в детстве, когда забивался в угол моей кровати:
  - Можно я буду спать здесь? Под моей чудовище, - я успокаивал и не позволял остаться. Я знал, что чудовищ не существует.
  Но оно было там. Все они были. В шкафу. На высоком, заставленном коробками до потолка, комоде. За стеной, в пустой соседней квартире, - эти скреблись, не стесняясь, а я говорил побледневшему малышу:
  - Это в трубах. Знаешь, какие странные оттуда звуки бывают? Ты даже не представляешь.
  Но он представлял, ведь он был центром их вселенной. Один на - сколько? Тварей очень много. Не меньше, чем людей. Тьма часто приходит и без всяких заклинаний, просто возникает - из скрытого, затхлого страдания, что заперто в каждом человеке. В каждом маге, как бы мало в нем ни было огня.
  Во мне нет ни капли. Поэтому я никогда не медлил прежде, чем заглянуть под кровать.
  Янни вытирает щеки:
  - Твари отмечают тех, кто их ранит. Печать пачкает все: дом, семью, друзей. После любое темное создание чует врагов и приходит за ними. Тебя и родителей они не трогали, я ведь тоже их не обижал, но семьи охотников... - его глаза расширяются, стекленея. - Хайме хочет, чтобы я убил одну. Посмотреть, защитит ли моя сила от ее проклятия. Я стану убийцей.
  - Не станешь. Они ведь не люди, - Янни вскидывается:
  - Они - чья-то память! - хватаю за тонкое запястье, усаживая обратно:
  - Перестань. Прости, - брат зарыдал.
  А ведь Адамон на свой лад предупреждал меня. Я тогда не понял, и сейчас Янни уже лишился чего-то. Месяцами прятался за молчанием, чтобы никто не увидел: ритуалы оставили воронку в его воспоминаниях. Черную дыру, поглощавшую суть и рвущую связи.
  - Мы сбежим. Избавимся от знаков, заберем родителей, - постараемся забыть, что мир больше, чем кажется. Дынный привкус горчит на языке.
  - Не... невыйдет. Знааак... неубрать, - я выдыхаю. Значит, отступать некуда.
  Слава богу.
  Магия, пусть чужая, стала частью моей жизни.
  Мы сгорели в овраге вместе.
  - Я поговорю с Адамоном, чтобы ученые от тебя отстали. Выиграем время. Ты же самый слабый из пяти, и самый младший. Им не выгодно, если ты сломаешься. Это должно сработать. Мы успеем что-нибудь придумать, даже понять, что ты забыл, пока они... - сводят с ума кого-то еще. Я прикусываю язык.
  - Намне сбежать, - Янни давится словами, выталкивая их между всхлипами мне в футболку. Я обнимаю изо всех сил, глажу жесткие волосы. - Никогда... они везде. Наснайдут. Я... я не вспомню.
  Осторожно отстраняю его и заглядываю в красное от слез лицо. Накрываю запутавшиеся в скрученной ткани пальцы. Говорю, что мы справимся, спасемся, что...
  - Все будет хорошо. Обязательно будет. Мы выкрутимся.
  Янни шепчет:
  - Я могу... есть способ... освободиться. Висия рассказал мне, а ему - Мантикора. Но ты и мама с папой... Алла... вы все должны уехать. Они не сразу поймут, а потом уже будет поздно искать. Уходите сейчас. Уходи...
  Я говорю:
  - Я не оставлю тебя. Больше никогда.
  Я говорю:
  - Мое место здесь. Я тоже слишком далеко зашел.
  От "пойдем" к "мне нужно идти", до вот этого страшного "уходи".
  Я говорю:
  - Хватит.
  Янни обрывает кровавый узор и смотрит, не узнавая. Сегодня плохой день. Сегодня он не помнит моего имени.
  Я говорю:
  - Я - Хектор.
  Я говорю:
  - Мария.
  Я говорю:
  - Калеб.
  Щурится, губы раздвигаются в неуверенной улыбке. Красно-коричневая корка на подбородке расходится трещинками. Я стараюсь не смотреть на его зубы.
  Брат показывает измазанные руки:
  - Калеб... посмотри, что творится. Наверное, Алиша наворотила, но как круто выглядит, да? Похоже на кровь. Я никак не могу понять, что это... - нюхает грязные пальцы.
  Напрочь не замечая рваной раны на левом запястье.
  Я отвечаю - Калеб отвечает:
  - Кетчуп, скорее всего. Или гуашь. Давай уберем, пока папа с мамой не пришли.
  - Давай. Хотя стоило бы ее заставить, - он оглядывается туда, где должна быть дверь в комнату родителей. В серых глазах появляется растерянность. Я спешу сказать:
  - Она уже спит, завтра наругаем. Сейчас я принесу тряпки.
  Мы не дома. Мы не были там уже два года. Алла скорее всего и правда спит - где-то очень далеко, сопит рядом с мамой и папой, или теперь у нее собственная комната: ей все-таки недавно исполнилось девять.
  Она больше не рисует на полу, Янни.
  Хотя наверняка я этого не знаю.
  Могу лишь представлять. Подбираю с пола промасленный пакет из кафетерия и несу на кухню. Наш ужин. Пирог помялся, но еще теплый. Пахнет яблоками и корицей - ярко, вкусно, разгоняя кровавый металлический дух. Я зажмуриваюсь и ненадолго теряюсь во времени. Решаю: сейчас - ранняя осень, мама позвала нас есть любимую Аллину шарлотку с краснобокими дачными яблоками. Я почти вижу их, рассыпаны по столу. Сестренка катает одно в ладошках.
  Сейчас придут Янни и папа, уже звучат шаги и голоса. Вот входят. Постараюсь получше - увижу картинку четко, лица перестанут плыть туманом, собираясь и раскалываясь на отдельные черты.
  Сейчас, еще немного. Мне нужно только сосредоточиться. Ведь так работает магия, правда? Сейчас я все исправлю. Сейчас...
  - Калеб? У меня что-то с рукой... - шепот за спиной. - Кажется, я поранился, но я не помню...
  Я открываю глаза.
  Сейчас три часа ночи, и нам стоит убрать кровь с пола, пока она окончательно не засохла.
  
  ***
  
  Мы попрощались в тот же вечер. Они приехали с дачи, уставшие и шумные, суетливые, насквозь пропахшие жженой листвой и поздним виноградом. Янни успел уйти и вернуться. Показать кулек, в котором болтался грязно-зеленый ком леденцов забвения.
  - Их зачаровывают по-разному. Можно стереть воспоминания о конкретном времени или событии. Но мы не сколько сотрем, мы изменим, - он давно перестал плакать, но кожа вокруг глаз болезненно-красная. Облизал губы, коротко и криво улыбнулся, глядя куда-то мне в плечо. - Я сам придумал, - теперь пристально смотрит на меня. - Кто мог подумать, что пригодится?
  Я киваю. Ты - мог, и подумал. Нужно спросить: как давно? Но спрашиваю:
  - Как это работает?
  Он выпрямляется и расслабляет плечи:
  - Они должны съесть по кусочку, после их вырубит ненадолго. Тогда нужно назвать каждого по имени и все... Можно рассказать любую историю. В общих чертах. Сознание заполнит пробелы. Они сами додумают детали и не заметят несостыковок, - Янни ежится: в открытое настежь окно задувает осенний ветер. Занавески взлетают до потолка. Я прячу ладони в рукава толстовки. - Мы скажем, что делать дальше. Они воспримут наши указания как свой порыв.
  - Мы поступаем правильно, - говорю я потому, что должен так сказать. Янни обхватывает себя руками и дергает подбородком: да.
  Они должны уехать. Мы - остаться. Они - забыть, мы - помнить. Все просто. Даже заклинание простенькое, в несколько слоев. Кулек в центре стола подпрыгивает, ком раскалывается на острые части. На целлофане проступает рыжая влага, оставляющая на пальцах саднящий блеск. Готово.
  Когда в замке поворачивается ключ, Янни застывает испуганным зверем. Светлые брови сходятся на переносице. Я сую ему кулек и сминаю, выкидываю бумажку со знаком. Брат мнет битый камень, слушая голоса в прихожей.
  Или тоже что-то решая. Мы ведь чертовски похожи.
  Просторная кухня враз кажется тесной, когда папа заносит деревянные ящики, полные последнего урожая. Полудикий и водянистый виноград, зеленый болгарский перец, лакированные баклажаны, громадные кривые помидорины и смешные, словно игрушечные тыковки - их оставят на Хэллоуин, когда мама вырежет страшные морды и расставит по подоконнику среди желтых осенних цветов. Мы этого больше не увидим. Алла, сосредоточенно пыхтя, затаскивает мешок картошки, бросает в угол. Несколько крупных картофелин выкатываются и убегают под стол.
  Папа с порога начинает рассказывать, как починил крышу сарая и подготовил душ и летнюю кухню к зиме. Будто впервые замечаю седину у него на висках. Мама комментирует и зажигает плиту, уже натянув голубой передник. Я не в силах выдавить и слова. Янни хрипит:
  - Давай я, - отбирает у нее заварочный чайник. Заслоняет спиной, насыпая заварку. Я почти угадываю шелест кулька сквозь звонкий голосок Алиши и звяканье посуды: мама разогревает привезенные лепешки. Мои любимые.
  - Надеюсь, вы поужинаете с нами. Или опять навострились куда-то убегать? - в ее тоне веселье мешается с напряжением.
  - Нет... нет, - если бы.
  Вскоре я уже крошу лепешку, роняю кусочки на тарелку. За окном темно. Ранняя ночь отрезает кухню от остального мира. Мы словно на другой планете, где секунда за секундой умирает время. Передо мной дымится чашка - с хвостиком чайного пакетика, ярко-лиловое облако ягодной заварки расползается по дну. У Янни такой же. Он пьет большими глотками. Я слежу, как дергается его кадык. Алиша громко сербает, обжигается и кривится, и болтает надколотой пиалой, гоняя слишком горячую жидкость по кругу. Их чай чуть серый от Янниных конфет. Я не прикасаюсь к своему.
  Через несколько минут мы сможем сказать все, что угодно. Что мы уехали навсегда. Что умерли. Что нас никогда и не было. Что их преследуют, и им нужно скрываться.
  Через несколько минут мы закончимся.
  Янни выглядит больным, но никто не замечает. Еще одно волшебство. Он смотрит на всех по очереди, вроде пытается запомнить раз и навсегда. Кусает губы. Пальцы переплетены так тесно, что костяшки побелели - я накрываю по-птичьи хрупкие кисти. Повторяю, одними губами:
  - Все будет хорошо.
  Повторяю, шепотом:
  - Мы поступаем правильно.
  И тоже смотрю, и тоже запоминаю. Хоть все равно забуду со временем. Главное ведь прячется в мелочах, а они уходят первыми. Образы сотрутся, истончатся, станут плоскими, как фотографии, и однажды я перестану знать, что у папы ямочка на правой щеке - появляется, когда он смеется, а мама всегда напевает одну единственную песню - вот, чуть слышно мурлычет. Значит, в хорошем настроении. Алиша вытаскивает из прически и раскладывает по столу разноцветные заколки, распутывает сложную вязь косичек. Каждое утро она тратит пару секунд на выбор одежды и не меньше часа перед зеркалом, чтобы заплести и украсить волосы.
  Если бы она прямо сейчас спросила меня снова:
  - Чего ты вечно за ним таскаешься?
  Я бы ответил:
  - Потому, что только рядом с ним я не чувствую себя пустым.
  Когда папа вдруг уронил руку на стол, а Алла, остекленев, пролила весь чай из пиалы на скатерть, Янни монотонно отговорил необходимую ложь и вышел из комнаты, чтобы не увидеть, как она становится правдой. Я задержался, и до сих пор жалею. Их лица менялись, словно в замедленной съемке, этап за этапом отражая новую реальность. Я смотрел, пока они дробились и собирались набело, вытирал глаза, но через секунду все снова расплывалось.
  - Пойдем, - позвал Янни из темноты коридора. - Нам пора.
  Мы зашли слишком далеко. А надо еще дальше.
  - Мы очень, очень вас любим, помните это, пожалуйста. Берегите себя... - звучит жалко и глупо, я обрываю лепет, пячусь, зову невидимого Янни по имени, путаясь в старом и новых:
  - ... слышишь? Я могу за себя постоять. Я сильный. Перестань волноваться за меня и за них. Делай все, чтобы спастись самому. Все будет хорошо.
  Он не отвечает. Но это неважно. Главное, он слышал.
  Мы выходим из квартиры. Поднявшись на пролет выше, садимся на холодные ступеньки. В парадной очень светло. Гудит, срываясь на вызов, лифт: вверх-вниз, лязгают двери, натужный рывок перед очередным стартом. Изредка мимо проходят соседи, огибая по широкой дуге. Я гляжу на стену перед собой так долго, что трещины и граффити отпечатываются на сетчатке.
  Они должны собирать вещи, как мы велели.
  Янни сидит, опустив голову на скрещенные руки. Резкий и острый, похожий на оборванца под неровным белым светом - мигает лампа в решетке над чьей-то дверью. На рассвете, когда за окном редеет тьма, хлопает наша. Брат вскакивает, будто его дернули вверх. Успеваю схватить и прижать к себе, спрятать лицо в русой макушке. Снизу уходят. Тяжело шаркает папа. Тарахтит чемодан на колесиках. Цокают мамины каблуки. Я не слышу легких шагов Алиши, пока она не сбегает по ступенькам, топая как маленький слон. Янни пытается вырваться. Мы боремся и едва не падаем, когда он вдруг издает этот звук - то ли рев, то ли вой, оседая. Я закрываю ему рот ладонью. Глазам горячо, а в груди ширится пустота, я задыхаюсь, зажмуриваюсь до чернильных клякс и цепляюсь за него, и я больше не...
  - Я больше не могу, - говорит Янни, стоя на коленях в центре побледневшего узора. Мы стерли почти все, но рисунок еще угадывается, а щели полны черной крови. - Серьезно, что за дерьмо она использовала?
  Он помнит сестру только потому, что утром мы смотрели фотографии. Каждый день я достаю пять потрепанных альбомов и рассказываю, водя пальцем по снимкам:
  - Это папин день рождения. Вот бабушка и дед. Помнишь, мы с ним ловили рыбу на лодке? Он сам сделал папе удочку, а папа потом передарил тебе, потому что никогда не любил рыбалку.
  - Это твоя линейка в девятом классе. Тогда мама решила подровнять тебе челку перед выходом и случайно отрезала лишнего, вот ты и надутый. Похож на тифозного.
  - Это Алла кормит твоих воробьев. Неуклюжая, все зерно рассыпала. Она хохотала, когда они ели с рук, говорила - щекотно. Всех распугала.
  Янни всегда узнает воробьев и улыбается. И меня узнает. Теперь узнает:
  - Это ты на даче, снимаешь Тишу с дерева. Он залез в гнездо, а слезть испугался, - говорит Янни, показывая на фото. Там я выглядываю из густой листвы, обнимая серого всклоченного кота. Мне лет десять, а выгляжу гораздо младше. У меня смешно длинные ресницы и пластырь на носу.
  - Да, точно, - после ритуалов его память рушится, но мы с воробьями пока побеждаем подступающую тьму.
  Один сейчас замер в большой клетке на подоконнике. Внимательно следит за нами глазками-бусинками. Я повторяю в тысячный раз:
  - А вот папа и наша гостиная после ремонта. Он сам поклеил обои и побелил потолок, а мама запечатлела, как она сказала... его подвиг для потомков.
  Обои давно побледнели. Коричневый диван сменился серым, старый огромный телевизор - тонким плазменным, а со стены исчезла бабушкина картина в тяжелой витой раме.
  В ночь их отъезда мы стояли ровно там, где папа позирует в треуголке из газеты. Я держал Янни за руку.
  Или он меня.
  Пустые шкафчики с распахнутыми дверцами. Брошенные где попало вещи. Воздух шершавый и плотный, словно вата. Нам нечего здесь делать, так только больнее, но я брожу по комнатам, ни к чему не прикасаясь. Янни тенью следует по пятам.
  Ушли налегке. Молодцы. Из стройных рядов Алишиных игрушек исчезли лишь две, самые любимые: желтый шуршащий мышь в зеленом комбинезоне и кукла с длинными розовыми волосами. Куклины платья она тоже забрала, до единого. Наверное, потому что свои не смогла: гора цветастых нарядов высится на полу возле кровати.
  В родительском гардеробе болтаются пустые вешалки, но большая часть одежды осталась на своих местах. Красивый мамин сарафан - тонкий, струящийся, золотистый - валяется в углу. Поднимаю и возвращаю на плечики, расправляю прохладную ткань. Она надевала его на свадьбу тети, а еще в театр прошлым летом, когда папа достал билеты на кинофестиваль. Трогаю рукав праздничного отцовского пиджака. За спиной, раскалывая тишину, вздыхает Янни:
  - Давай собираться. Пора уходить.
  Мы запросим комнату в общежитии через неделю. Пока, чтобы дать им фору, придется проводить ночи в гулкой пустоте разоренных комнат.
  Пусть у них хватит ума и удачи не оставить следов.
  Поворачиваю ключ в замке. Сегодня я вернусь, а завтра заночую в библиотеке. И послезавтра, наверное.
  Уходим вместе, но поедем в Университет по отдельности, как обычно. Еще совсем рано, но день уже ослепительно ярок - на ресницах переливаются солнечные блики. Свежий ветерок гоняет желтые листья по асфальту, топит в сверкающих лужах, полных осеннего неба и сочных битых каштанов. На улице людно. Дорога запружена сигналящими машинами. Янни жмется ко мне, шаря взглядом по толпе. Его ладонь скользкая от пота. На нас смотрят.
  К остановке подъезжает автобус. Говорю:
  - Едь ты, я на следующем.
  - До вечера, - выдыхает брат, сжимая лямку рюкзака и ежась в огромном папином пуховике - болезненно-красном, шелестящем при малейшем движении. Когда и откуда достал? Я не видел. Немытые пряди лезут ему в глаза, но Янни не обращает внимания.
  Отпускаю тонкую руку. Мне холодно. Кожа зудит и ноет. В голове вязко пульсирует собирающаяся мигрень. Киваю, прощаясь, отступая назад. Слов нет.
  А вечером не стало и Янни.
  
  ***
  
  Я не нашел его дома. Ждал, перебирая вещи. Разложил по полкам. Выкинул остатки лепешки. Убрал свою чашку с засохшим чайным пакетиком. Четыре других... серая жидкость потемнела и заросла крупными пузырями, по стенкам вскарабкался желтый налет. Я обернул кисть полотенцем, но так и не дотронулся. Ушел, выключив свет и плотно притворив дверь. Он поймет, когда увидит.
  Пусть.
  Я позвонил сотню раз. Он не взял трубку. Ничего особенного - в Университете нет связи. Ничего особенного... но когда часы показали четыре ноля, я поймал такси и поехал обратно. Сквозь мрак и редеющие фонари, а потом оранжевый свет и вовсе закончился: машина свернула в черноту переулков между заводскими складами. Сердце колотилось будто прямо в горле.
  Что они с ним сделали? Заперли в лабораториях? Или вместе с тварями в Заповеднике - подземном лабиринте, где за каждой дверью в крохотной белой камере медленно умирают те, кто живет в темноте? Что, если я больше не увижу его? Если они просто скажут: твой брат не приходил сегодня. Что мне тогда делать? ...
  Расплатившись и не дожидаясь сдачи, я вывалился из машины прямо у ворот - вопреки всем правилам. Ледяной воздух обжег щеки, продул свитер насквозь. Я толкнул створку - сейчас не поддастся, больше никогда не распахнется передо мной, - но ворота, заскрипев, открылись. Разряд тока щиплет за ухом. Бежать.
  В лабиринт корпусов, цепляясь к каждому встречному, непрерывно набирая Яннин номер - гудки, оставьте сообщение. Если он просто не слышит, я его убью. Сначала обниму, потом врежу.
  Двор, бар, кафетерий, библиотека, аудитории. Заглянуть во все кабинеты. Везде люди. На меня оглядываются, качают головами:
  - Видел его вчера, сегодня не попадался...
  - Янни? Это такой белобрысый? Не, не видал.
  Комната отдыха четвертого блока, полная гудящих автоматов с закусками и энергетиками, но без единого человека.
  - По записям Янни Т. Збигнев сегодня не приходил, - говорит старик на проходной. За его спиной уходит во мрак подвал, в котором техники создают новые чары. Большинство дверей распахнуты: там никого нет.
  - Если придет, скажите, что его ищет брат.
  Дальше. Еще есть общаги, тир, тренировочный корпус. Мышцы дрожат от напряжения. Он просто не хочет идти домой, где кухня до сих пор одуряюще пахнет виноградом и виной. Он в порядке.
  Ублюдок. Просто найдись.
  Проверить балконы и крышу. Где вдруг белая вспышка на фоне чернильного неба - Илай. Маг из огненной пятерки. Выпаливаю:
  - Где мой брат? - мы не знакомы, но его ни с кем не спутать: альбинос. До призрачного белый, а глаза красные, и губы тоже. Всегда рваные, воспаленные, как края раны. Закусывает нижнюю и глядит, не моргая. Я собираюсь повторить в миллионный раз за сегодня, что имею в виду Янни, Янни Т. Збигнева, когда он отвечает:
  - Тебе скоро позвонят, - голос глухой и надтреснутый, едва слышный за ветром.
  - Что?! Где он?! Что с ним?! - я подскочил слишком близко. Маг дернулся, выставляя ладонь - между растопыренных пальцев полыхнуло пламя. Вздрогнул, будто удивился. Свернул колдовство.
  - В лабораториях. Думаю, ... - склонил голову на бок. Страшные глаза чуть светятся, окрашивая бледные щеки лихорадочным румянцем. - Птицы повсюду. - Я оглядываюсь. Птицы? Указывает на деревья, за которыми скрывается здание научного центра. В свете фонаря у арки, среди облетевших ветвей, перепахивают тени.
  Воробьи. Яннины пташки. Огненный маг медленно продолжает, с птицами ему все ясно:
  - Меня там нет. Джокер и Мантикора в баре. Висия в лазарете. Ты ищешь брата, - Илай словно пазл собирает. Криво улыбается, довольный, что получилось. Пячусь: на его зубах чернеет кровь. Это они с ним сделали, а прямо сейчас делают с Янни.
  Бежать!
  - Тебе в подвалы! - кричит вслед.
  Опять подвалы, всегда они. Лаборатории занимают три этажа огромного, в половину квартала, исследовательского корпуса, но магию тьмы неизменно загоняют под землю, запирая в ловушке выложенных зачарованным камнем стен. На входе охрана - два мага выступают из темноты. Ну конечно, как же иначе? У меня нет доступа...
  Задыхаясь, отчеканил почти по уставу:
  - Мария У. Хектор, там мой брат, Янни Т. Збигнев. Я пришел забрать его, - зажмурился. Они скажут убираться. Мне нечего возразить.
  Старший смены, связавшись с кем-то по рации, вдруг отходит в сторону и трогает чары замка. Знак шевелится, открываясь.
  - Проходите. Нулевой этаж, лаборатория одиннадцать.
  - Это в конце коридора, перед оранжереей, - быстро добавляет второй караульный. Я уставился на него: действительно пропускают? Парень заметно растерялся и переступил на месте. Неопытный и очень молодой, не старше Янни. Похож на того, в овраге. На потерявшего чертов Камень.
  - Проходите, - с нажимом повторяет его напарник. Я подчиняюсь, с трудом переставляя враз ослабевшие ноги. Кто-то внутри ждет меня.
  Значит, уже слишком поздно.
  До одиннадцатой бреду, как сквозь толщу воды. Вниз по лестницам и дальше - вдоль линии слепяще-белых ламп, среди спешащих людей в белых халатах и серых форменных робах. Многие оборачиваются: не ученый, не охрана, не руководство. Кто? Подопытные не перемещаются без сопровождения, рассказал мне Янни. Передо мной сами по себе открываются решетки, отделяющие одну секцию от другой, а потом громко лязгают, запираясь. Воздух дрожит от непрерывного звона металла.
  У двери с нужной цифрой замираю, не в силах войти. Будто одеревенел. Прислушиваюсь к эху чужих шагов в конце коридора. Цокают каблуки за углом, быстро-быстро. Женщина. Идет сюда. Стоял бы и дальше, но створки резко распахиваются, с силой ударив о стены, рикошетят обратно. Вылетает мужчина: халат вымазан черным и красным, на лбу грязные разводы. Доктор Хайме, глава лабораторий. Перекошенное судорогой породистое лицо. Скривился, оттолкнул с дороги. Мимо проскальзывает женщина с нашивкой медицинского блока на рукаве. Я перехватываю стальную створку и захожу следом. И снова останавливаюсь.
  Я вижу Янни.
  Он сидит в стороне. У длинного стола с экранами и приборами, на чьем-то рабочем месте. Один в лесу брошенных стульев. Смотрит перед собой. Иду к нему прямо через черное месиво заклинания, ступая по внутренностям и липким кускам плоти под окрики лаборантов. Как же много умерло тварей, чтобы создать этот громадный узор. Вот, почему охотников шлют добывать новых.
  Толпа в центре зала, где скрывается сердце чар, расступается, пропуская Адамона. Кто-то лежит между ними, широко раскинув ноги в коричневых брюках, а позади мелькают фигуры в черной форме. Кричат:
  - Закрой тот угол!
  - Натягивай, натягивай сеть! Она сейчас прыгнет!
  - Фатих! Держи позицию! ... Твою мать, куда ты прешь!
  Ладони брата ледяные на ощупь, но без единого пятнышка, на одежде тоже. Невредимый. Почти: в глазах полопались сосуды.
  Не замечает меня. Сжимаю вялые кисти, трясу за запястья, плечи, зову по имени - и новому, но больше старому:
  - Ал, Алек... Ал, пожалуйста! ...
  - Оставь его. Пойдем со мной, - рывком разворачиваюсь: Адамон не имеет права так говорить. Боль в костяшках, хрупают хрящи и стекла очков. Только не так, только не Яннино...
  - Пойдем! - сдавленно требует он, жестом останавливая подскочивших охранников. Зажимает нос, но кровь продолжает бежать по губам и подбородку. Адамон кашляет-давится, плюется яркими каплями, но повторяет:
  - Пойдем. С ним больше ничего не случится.
  Больше. Больше... мужчина выглядит постаревшим и словно больным. Оглядываюсь - Янни сидит в той же позе, руки свисают плетьми. Осторожно складываю на коленях. Шепчу на ухо:
  - Я сейчас вернусь. Подожди немного. Мы скоро пойдем домой.
  Не реагирует. Иду за Адамоном, часто оборачиваясь - на брата, знак и громкое шуршание мешка для трупов. Женщина-медик бинтует парня в серой робе. Он сидит на полу, зарывшись пальцами прямо в кишки мертвых созданий. Багровое пятно на животе стремительно пропитывает повязку слой за слоем. Со стороны охотников раздается вопль:
  - Покиньте помещение! Немедленно!
  Команду подхватывают, и вдруг уже все кричат и бегут к дверям. Медики тащат раненных, побросав носилки с завернутыми в пластик телами.
  - Янни! - Адамон цепляет меня за локоть:
  - О нем позаботятся, - мужчины в белых халатах поднимают брата под мышки и почти несут прочь от меркнущего света. - Идем! Тварь еще...
  Жива. Световые панели потолка гаснут одна за другой. Силуэты охотников растворяются во мраке. Коридор взрывается воем и красным тревожным заревом: сирена. Адамон дергает меня к выходу. Янни уже там. И он смотрит, совершенно осмысленно смотрит в темноту. Побелевшие губы двигаются, складываясь в неслышное:
  - Убей.
  И она подчиняется. Короткий вскрик, звонко лопается металл.
  - Се...! - следующая команда захлебывается хрипом. Грохочут выстрелы. Замолкают. Я вырываю руку. Бегу назад.
  Она вырастает из пола прямо передо мной. Плотная тень с кривыми острыми конечностями. Вместо лица - провал и два небесно-голубых огонька.
  - Отойди! - окрик сзади. Впереди никого не осталось. Тварь встряхивается - меня окатывает кровавым дождем. Вот, какой способ выбрал Янни, чтобы освободиться.
  - Дурак, - этого мало. Оглянувшись, нахожу строй магов. Вскинули пистолеты, от страха забыв про волшебство.
  - На пол! - пули отлиты из того же сплава, что знаки Университета на черной форме пятого блока. Металл не даст созданию измениться или растаять. Взрежет зыбкую тьму, как человеческую плоть.
  - Иди сюда, - прошу тихонько. - Спрячься за мной.
  - Ложись! - рявкает кто-то. Янни тоже говорил: ложись.
  - Ложись спать, Калеб. Я просто пойду прогуляюсь, - и я отворачивался к стене и накрывался с головой одеялом, чтобы не видеть крадущихся вслед за братом чудовищ. Предавал, когда он больше всего во мне нуждался.
  - Не бойся. Так надо, чтобы освободить его, - шагаю к твари и касаюсь холодного игольчатого воздуха. - Ты должна выжить и убить их всех.
  В конце концов, всегда кто-нибудь страдает - сказал еще кроха-Янни. С него хватит.
  - Спаси моего брата. Пожалуйста.
  В синеве ее глаз что-то ломается.
  - Огонь! - вопль бьет в затылок. Тварь бросается вперед, на миг обволакивая угольным туманом и смешивая дыхания.
  - Кале...! - тонет в громе выстрелов. Плечо вскрывается болью. - Нет! - от Янниного крика по стенам нарывами вспухает штукатурка. Искристо взрываются компьютеры и умолкает сирена. Подскакивают плиты пола - я падаю, все падают. Наваливается тишина.
  В моей груди бьется второе сердце.
  - Где она?! - отползаю в темноту.
  - Калеб! - его страх дробится в костях.
  - Вырубите его! - они тоже чувствуют. Я смеюсь и кашляю, горло царапает жаром. - Что с тварью?!
  - Мертва! Смотрите... - нет, вы не увидите. Прочь, за щит перевернутого стола. Как же жарко.
  - На чарах пусто, - гаснет Яннин испуг, зажигаются созвездия фонарей. Я стискиваю зубы и сдавливаю рану до стона и белых пятен под веками. Выходи, теперь можно.
  По щеке холодом чиркает ветер.
  - Мария! - мгновение спустя Адамон вздергивает меня на ноги. Под потолком хлопают крылья, но он не замечает. Окидывает злым взглядом. Шипит:
  - Какого черта ты вытворяешь?! Жить надоело?! - нет. Жизнь пульсирует в висках, шелестит в артериях голосом ночи:
  - Что. Вы с ним. Сделали? - слова выходят скрипучими и чужими. Мужчина глядит, будто не узнавая. Лучи дырявят мрак вокруг - все ближе и ближе, но им не поймать крохотную тень. Адамон фыркает:
  - Здесь не место для разговоров.
  Пойдем. В этот раз я не оглядываюсь.
  В коридоре под багровым сиянием толпятся люди. Многие ранены или испачканы кровью. Слышны стоны и деловитые команды: взяли, перевернули, зажми здесь. То и дело мелькают повязки целителей. По старой привычке ищу всполох алых волос - Энид, - но не нахожу.
  - Где Янни? - перед нами расступаются. Какой-то лаборант шарахается от меня, как от прокаженного.
  - Ему вкололи успокоительное и отвели в лазарет. Поспит пару часов, - Адамон идет к оранжерее. Пропускает вперед, плотно притворяя стеклянную дверь и отсекая тревожный шум снаружи. Отчетливо дрожащими руками достает сигареты. Закуривает с третьей попытки.
  Рукав свитера промок. Странно холодные струйки опутывают предплечье, наполняют ладонь, срываются в кляксы на полу. Я двигаю рукой, направляя и соединяя - отдельные точки в линию. Сегодня я тоже могу колдовать.
  Мужчина глубоко затягивается и закрывает глаза. Закашливается, из скошенного набок носа опять летят брызги - белый халат расцветает новыми пятнами. Запрокидывает голову, глядя из-под опущенных ресниц. Его усы почернели от крови. Неуверенно загораются лампы дневного света.
  - Зря вы решили бежать, - вздрагиваю. Моя очередь делать глубокий вдох: забираю у него пачку и зажигалку.
  - Мы остались. Уехали только родители.
  Пожимает плечами.
  - Значит, мы ошиблись.
  - Что с мамой и папой? - с Аллой? Боль от раны расползается по венам.
  - Не знаю. Неважно. Янни тоже это больше неважно. И о тебе он теперь не беспокоится, - мужчина обманчиво небрежно роняет слова. - Почему?
  Сжимаю кулак. Пальцы зудят после того, как я взял один из Янниных зачарованных леденцов.
  - Он знает, что я могу за себя постоять, - конечно, я ведь так ему и сказал.
  - Поэтому он решился на самоубийство?
  - Что? ... - нет. Он хотел убить всех остальных...
  - Он не был готов к подобному. Они все не готовы, но другие попали к нам слишком поздно, когда их сила уже обрела форму. С Янни было иначе. До сегодняшнего дня. Он сознательно исказил ритуал. Создал Высшую тварь, зная, что это может разрушить его психику. Самоубийство. И я хочу знать: почему?
  - Зачем? - я прислоняюсь к колонне. Тело ломит от накатившей усталости. - Чтобы заново влезть ему в мозги и заставить слушаться?
  Голос Адамона звучит очень громко и одновременно далеко, словно из другого измерения:
  - Да. Чтобы защитить от его собственной силы, - мужчина смял дымящийся окурок. - Если он оправится.
  - Если? - за ребрами ширится стылый ужас.
  - Если. Наверняка станет известно после того, как он очнется. Но я видел достаточно ритуалов, чтобы понимать, когда грань пройдена, - он замолчал, а продолжил тоном, какой я часто слышал раньше: таким Адамон А. Влодек давал распоряжения и запрашивал результаты:
  - Заберешь его завтра вечером, когда закончат тесты. Для вас подготовят комнаты здесь. Сегодня заночуешь в лазарете, а утром можешь переехать. Тебе помогут с вещами.
  Я отворачиваюсь. Холодно. В голове повторяется: если, если.
  Если.
  Что, если...
  Он продолжает говорить, но я не слушаю. Сквозь растения просматривается кусочек коридора. Картинка в рамке листвы: воробей. В подвале, полном дверей и сеток. Сидит на полу и глядит прямо на меня.
  - Калеб! - моргаю. Адамон морщится и поправляется:
  - Мария. Наш психолог научит тебя оказывать Янни необходимую поддержку. Будьте послушными мальчиками - и все наладится.
  - До следующего ритуала, - говорю я птичке. Она прыгает навстречу.
  - Скорее всего. Но если ты думаешь, что хуже некуда... - он милосердно не заканчивает предложение. - Мы не меньше твоего заинтересованы в его благополучии.
  До отрезвляющей боли стискиваю простреленное плечо, выталкиваю сквозь зубы:
  - Конечно, ведь огонь - редкая сила, - смеюсь. Так Адамон А. Влодек сказал в первый день. Птица скрылась за цветами, но она подбирается ближе, и скоро снова покажется.
  Мужчина выпрямился, вздернул подбородок, посмотрел свысока - хоть сам и на добрых полголовы ниже. Процедил:
  - Ты это сделал с ним, хоть я не понимаю... - раздраженно выдыхает. - Вы оба виноваты в случившемся. И ты заплатишь свою цену, как он заплатил свою.
  Адамон говорит что-то еще, про отчеты и консультации, расписание дня. Обычное дерьмо, наполняющее его жизнь. А теперь и нашу. Я опять отключаюсь, а потом он замолкает и грубо отбирает сигареты.
  - Завтра в восемь, - уходит. Воробей выныривает из-под сочной зелени папоротников. Я съезжаю по колонне вниз.
  Протягиваю красную от крови руку.
  Совсем рядом разбирают завалы, уводят пострадавших в третий медицинский блок. Приближаются шаги и разгораются лампы. Университет залечивает рану, а я шепчу:
  - Пойдем.
  И вижу вдруг иное: Янни на фоне ночного окна в нашей спальне. Длинный узкий силуэт, плоская тень дневного брата. Те, что плещутся в углах комнаты, гораздо реальней. Я уже засыпаю, но замечаю, как очищается лунный свет. Стихают шепотки. Скрипит открываемая клетка. Трепещут крылья.
  Утром птиц больше, чем было вечером.
  
  ***
  
  Что-то уходит в каждом ритуале. Уходило и раньше, когда овраг осветился - когда сам Алек впервые полыхнул и раздвинул границы привычного. Уходило постепенно, незаметно, день за днем, когда я молчал, когда и брат замолкал, а между нами ширилась заполненная волшебством пропасть. Ушло навсегда в день, когда из плоти сотни мертвых тварей Янни создал одну - живую, яростную. Свободную.
  - Я больше не могу, - голос Янни возвращает в реальность. Смотрю на останки рисунка и его опущенную голову. Он сейчас не об уборке.
  - Знаю, - отвечаю мягко. Запах крови намертво въелся в мою кожу.
  - Мы должны это закончить, - говорит в пол. Кажется, если хоть на секунду отвлечется, снова пропадет в водовороте забытых дней. Я сжимаю кулаки, чтобы не коснуться.
  Пусть побудет со мной еще немного.
  - Оставь меня и уходи. Найди их. Убирайся отсюда, - тихонько, чтобы никто не услышал. Накрываю по-птичьи тонкие пальцы. Вздрагивает, поднимает опустевшие глаза.
  Смаргивает, не понимая.
  Ушел.
  С того ритуала его мысли стали зыбкими и рваными. Легкими, поверхностными. Порхают по кругу, и, подчиняясь их танцу, Янни жадно впитывает происходящее вокруг и подмечает детали, и ищет связи. И делает выводы - ненужные, пустые, вроде:
  - Смотри, Калеб. Вот эти двое друзья, но недавно поссорились, и тот, в зеленой кофте, виноват, но мириться первым пойдет другой. А та белобрысая девчонка в синем платье вчера играла с котенком, - делится громким шепотом, дергая меня за руку и возбужденно сверкая глазами. Иногда Янни ошибается - и легко соглашается, если я говорю, что он не прав. Даже если наверняка прав. Он больше не спорит: ему нечего отстаивать. И некогда, он должен цепляться за ускользающие ниточки чужих историй, чтобы не заметить дыр в своей. Чтобы пол перестал уходить из-под ног, а время - распадаться на части.
  До боли знакомое ощущение и слишком простая мысль: я точно так же всматривался в него, чтобы не видеть себя.
  А теперь он стал моим отражением.
  - Что же мне делать? - хмурится. Пожимает плечами: о чем ты? Не понимаю. Верно, для ответа придется занырнуть до самого дна в глубину нашей жизни, а ему едва хватает сил держаться на плаву.
  Мне тоже.
  Несколько раз я водил брата в наш двор у стадиона. Домой. На крышу. В школу. Мы ездили и на дачу, к злополучному оврагу.
  Но Янни лишь молчал, сжимая губы в тонкую линию, а потом:
  - Пойдем, - одними губами. Признавая поражение.
  В одиночестве он начинает шарить взглядом вокруг и терзать нервными пальцами одежду. Метаться по комнате или сидеть, сжавшись, в углу. И рисовать.
  Часами выстраивает сложные многоуровневые чары, повергающие остальных техников в трепет. Создает, что хочет, согласно движению каких-то внутренних векторов, не реагируя на просьбы, предложения, приказы. Рисует везде, даже в наших комнатах - аппендиксе научного корпуса. Сначала люди из Администрации были против, ожидая, что Янни запустит очередное заклинание и разнесет Университет на куски, но он ни разу не порывался проверить, работают ли его формулы.
  Теперь он не пользуется магией. А попытки вернуть память умирают в тупике выцветающего глянца фотографий:
  - Это мы на речке. Это папа получил повышение, мы празднуем. Это тетя Сара приехала в гости. Это... - истории сокращаются до сухих фактов. Янни слушает с той же жадностью, а я...
  Я уже не могу за ним идти.
  Таскаться - вот, как она сказала. Словечко со двора, были и другие: улетный, очуметь, нямка и прочие, которых я не знаю - больше и уже.
  Я перевязываю его рану.
  Я никогда и не мог его догнать.
  Янни безучастно прячется за сеткой отросших волос и волшебных узоров - я дал ему блокнот и ручку.
  Он хорош, да что там - гениален. Лучший из техников. Это и спасает его, в конечном счете. Брат ценнее чародеем, чем огненным магом. Поэтому его забирают в подвалы все реже, даже после того, что случилось с Висией.
  Особенно после.
  У них пока есть еще трое: лишившийся ног и воли к бегству Мантикора. Рано постаревший Джокер. Загадочно живучий призрак Илая. Я пытался поговорить с ними, но в Заповедник к Мантикоре не попасть, а Джокер не отвечал - лишь дырявил тяжелым взглядом. Он замолчал однажды и навсегда. Кажется, только вчера громко хохотал в компании друзей за барной стойкой, а вдруг - стерся до щербатого силуэта в углу.
  Илай же, едва глянув на брата, отвернулся:
  - Поздно.
  - Но вдруг еще можно что-то сделать? - я подхожу ближе, не давая ему уйти. Мне плевать, даже если повторит фокус с огнем.
  - Ты ничего не смо...
  - А кто-то другой? - перебиваю. - Любой способ. Что угодно, хотя бы вероятность...
  - Нет, - маг отбил руку брата: тот тянулся потрогать его короткие белые волосы. Янни выдохнул, довольно заулыбался.
  Он сразу прилипал к Илаю, стоило альбиносу появиться поблизости. Вился вокруг, непривычно молчаливый и почти умиротворённый. Касался - когда позволяли. Брата магнитом тянет к наследникам пламени.
  И тьмы тоже. Мы часто спускались в Заповедник к тварям, где он приникал к стеклу и водил по ледяной поверхности кончиками пальцев. Раскрасневшись, тихонько мурлыкал под нос: рассказывал. Ему не отвечали, нас ведь не пускали к тем, кто мог ответить:
  - Нет. Я не пущу вас к Высшим тварям. Ты видел, что он заставил сделать ту, которую создал во время ритуала. Нам не нужны сюрпризы, - цедил Адамон в ответ на мои просьбы. Хоть бы та тварь убила вас! Хоть бы вы все умерли, пусть этого мало, пусть так не вернуть ни Янни, ни Алекса, ни папу с мамой и крошкой Алишей. Плевать! Вы все должны были умереть в тот день.
  Илай повторял за Адамоном: нет. Нет. Нет. Я не отступал. Находил раз за разом в самых укромных уголках Университета:
  - Ты же в порядке! - вскидывает красные глаза. Прикусываю язык. Он не в порядке, мы оба знаем. Говорю:
  - Извини, - морщится. - Должно быть что-то. Не может быть иначе, - Янни, неловкий в огромной папиной куртке, складывает узор из камушков на асфальте. Когда-то в прошлой жизни он чертил чары просто в воздухе - легкими огненными нитями.
  С неба падают первые снежинки.
  Мы стоим за общежитием пятого блока. У самой ограды, заплетенной еще не облетевшими яркими вьюнками. Илай запрокинул голову, подставляя лицо снегу. Дышит паром. Бледный до синевы среди алых листьев. Совсем не холодно, но Янни заметно ежится и шмыгает носом. Я зря не надел на него еще один свитер: брат постоянно мерзнет, даже летом. Только после ритуалов, наоборот, жалуется:
  - Жарко.
  Мы много гуляем. Или сидим в библиотеке. Я работаю, а Янни рисует, шатается между полками, читает. Книги по чарам - что же еще? Я больше не спускаюсь в подвал к Валентину и едва киваю ему, когда встречаю в коридорах. Он выглядит блеклым. Он молчит.
  Он хотел предупредить меня, просто не хватило духу пойти до конца. Я не должен винить его, это несправедливо.
  Но я говорю Янни:
  - Пойдем, - если вижу профессора Рабинского в читальном зале.
  Я говорю Илаю:
  - Птицы. Почему они слетаются, когда проводят ритуалы? Почему в ту ночь в подвале был воробей?
  Мягкие горячие перышки под пальцами, цепкие коготки впиваются в кожу. Сейчас ждет нас дома.
  Илай отступает от забывшего о камнях Янни. Со стороны похоже на танец.
  - Птицы приходят, когда умирают твари, - Илай щелкает пальцами - в воздухе расцветает пламя. Янни замирает, открыв рот, вроде впервые в жизни встретил волшебство.
  Твари. Все завязано на тварях. Сложнее любых чар, сакральная тайна Пламенной эпохи. Очень разные, одна диче другой. Рядом с ними ты словно заживо умираешь - мне говорили.
  - Птицы приходят, когда все кончено.
  - Ты уверен? - я спрашиваю в последний раз.
  Илай смотрит на рыжие языки. В зыбком золотом свете он кажется совсем мальчишкой: будто выглянул на секунду человек, которым он был раньше.
  До Университета.
  - Нет.
  До магии.
  - Ты пожалел? Ты бы отказался от волшебства, если б знал?
  До огня в ладонях и темноты за спиной.
  До голосов из теней.
  До того, как тоже что-то потерял.
  - Нет.
  Он поднял кровавые глаза и бледно улыбнулся.
  - И ты бы не стал.
  Я открыл рот, чтобы возразить, но не произнес ни слова.
  
  ***
  
  - Вот и все, - завязываю бинт. Янни пытается отнять руку - перевернуть исчерканную страницу в блокноте, но я не отпускаю, цепляю его отмытый подбородок и заставляю посмотреть на меня. - Почти все. Есть еще одна вещь, а потом порисуешь. Ладно?
  Его равнодушный взгляд блуждает. Наверное, по-прежнему видит узоры. Я поднимаюсь с пола и тяну брата к окну, пропуская вперед.
  В клетке на подоконнике настороженно нахохлилась маленькая птичка.
  - Выпусти его, - Янни водит кончиками пальцев по прутьям. Тянусь через его плечо и открываю раму. Снег врывается в комнату из черноты парка волной холода и шума. Невидимые ветки скребут друг о друга - к утру остатки листьев будут на земле, скованные изморозью. Здесь не горят фонари. Мы отражаемся в стекле как в зеркале. Впервые я стою с ним рядом, а не прячусь в тенях, притворяясь спящим. Впервые я вижу себя с болезненной четкостью. Худое лицо, а у тонких губ залегли глубокие морщинки. Нос из-за них кажется острым. Светлые брови почти не видны, будто их и нет вовсе, а глаза...
  Янни смотрит прямо на меня.
  Лампа над головой мигает и лопается тьмой.
  - Мне жаль, - Янни молчит. Звякает крючок, тихонько гремят прутья. Зимний ветер смывает запах крови, обжигает легкие. Я на ощупь нахожу его ладони с пойманной птицей. Горячей-горячей, солнечной. Глажу мягкие перья, нос щекочут Яннины волосы.
  - Она была прекрасна, - говорит он.
  - Кто?
  - Тварь, - жар растекается по коже.
  - Мне жаль, - повторяю я.
  - Не надо. Она ушла, - качает головой, пряди щекочут мне щеки. - Я отдал ей все, что мог. Я думал, что понял - что Мантикора и Висия поняли.
  - Понял?
  - Из чего они сделаны.
  - Из страха, - из чего же еще?
  - Да. Но не только. Высшие рождаются из надежды. Я надеялся изо всех сил, но...
  Его голос затухает и тут же вспыхивает, отзываясь ознобом:
  - Я должен уйти, куда она ушла. Только так можно вернуться. Пообещай мне.
  - Что? - я чувствую, как бьется мое-его сердце - под хрупкими птичьими костями.
  - Что отпустишь, когда придет время. Воробей вздрагивает и выправляет крылья. Царапается, продираясь наружу.
  - Да, - и тоже буду надеяться изо всех сил, что ты вернешься. Слово вспархивает и мгновенно исчезает среди ночных звуков.
  Отпускаю теплые пальцы. Однажды мне придется сдержать обещание. Не сегодня - когда я закрываю окно и иду по хрустким осколкам на кухню: включить свет. Не сегодня, когда Янни опять склоняется над блокнотом. Не сегодня, хотя именно сегодня я прячу альбом с фотографиями - далеко на нижнюю полку шкафа, под стопки его листков с заклинаниями и мои давно заброшенные учебники. Все разные, но каждый с неизменной Фемидой на обложке.
  Новые линии ложатся на бумагу. Ширятся, как круги по воде. Где-то внутри Янни Алек, хочет жить и ищет способ проложить дорогу наружу сквозь лабиринт всесильных узоров, вслед за беглой птицей надежды.
  Я иду греть яблочный пирог. Не сегодня, но, быть может, однажды брат нарисует совершенно особенные чары, которые приведут домой - через тьму, и снег, и сумасшедшее солнце его магии.
  
  (c) По ту сторону пламени by Raymond Abaddon
   https://www.facebook.com/raimond.di.7 https://www.facebook.com/anothersideoftheflames/
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"