Наш артиллерийский полк из двадцати четырёх орудий стоял на опушке леса и не то что бы в резерве, и не то чтобы на передовой. Где-то посредине. Была поздняя весна, берёзы уже оделись в своё зелёное покрывало, птички пели, и мы, то есть весь полк, находились в состоянии полудрёмы. Где-то и справа и слева шли бои, а у нас была тишина. Почему мы бездействовали было непонятно, но это было не наше солдатское дело, а дело командиров. Раз мы ничего не делали, значит, так было нужно. Так продолжалась уже неделя и нам всем это бездеятельность начинала надоедать. Но всё когда-нибудь кончается, кончился балдёж и для нас, скорее для меня и моего расчёта, лейтенанта одной из пушек. Звали меня Сергеем Свиридовым и, как я уже сказал, был я лейтенантом.
Время было около двух часов по полудню, время обеда, который сварил нам рядовой Рябов, и все наелись до отвала, расположившись, кто, где мог, и начались байки. Неожиданно сержант Языков, который обладал очень чувствительным слухом, произнёс:
- Есть, - ответил Перепёлкин и, сбросив с себя тяжеленые сапоги, гимнастёрку, оставшись в одной майке с автоматом в руках, не дожидаясь последнего Прощай , бросился бегом в обратную дорогу к нашим. Конечно, жалко было расставаться с отличным наводчиком, но что поделаешь! Как-нибудь справимся.
Когда я вновь приполз к нашему орудию, то оказалось, что нас осталось только двое, ещё один солдат был тяжело ранен и выбыл с поля боя. И пушка наша была покорёжена и теперь самостоятельно стрелять не могла, кроме того был испорчен прицел, так что приходилось одному сержанту Астафьеву целится через ствол. Чтобы пушка стреляла, приходилось здоровой дубиной бить по замку, и только тогда происходил выстрел.
И так нас оставалась только трое. Точнее двое с четвертью. Я, сержант Астафьев и ещё тяжело раненый рядовой Петров, который лежал на травку около пушки и медленно умирал. Я тоже был ранен в голову, но не сильно, а вот на Астафьеве хоть бы была царапинка. Он словно был заговорённый и все пули и осколки пролетали мимо него. Пушки тоже у нас уже не было, были только её искорёженные остатки. Но у нас ещё оставалось противотанковое ружьё, которое я захватил с собой так на всякий случай. Патроны к нему тоже были. Мы с Астафьевым залеглись в небольшом окопчике, что был вырыт нами, и продолжали стрелять по танкам. Но ружьё это всё-таки ружьё, а не пушка. Единственное что это ружьё могло сделать, это повредить гусеницы танка и лишить его ходу.
А немцы пошли на штурм. Видимо решили, что пора кончать с нами, а не просто вошкаться. На нас обрушился град снарядов, скорее не на нас с Астафьевым, а на остатки пушки, пологая, что она ещё может стрелять. Это нас с Астафьевым спасало.
Смолюк А. Л.
Десять против одного