- Слышь, хвостатый! Вещички в лапы и на выход! - скрипит голос охранника.
Я отрываюсь от полировки зубов. Гляжу через плечо, и морда сама собой кривится в неприязненной гримасе. Так к уважаемому сырному вору не обращаются... Ничего, придёт время, научу уму-разуму.
Не люблю дневального Микки, его едкий, как желудочный сок, голос. Слышишь, как он общается с другими узниками загробной совести, и тебя начинает так корёжить и выворачивать, будто участвуешь в процессе переваривания. В качестве пищи, разумеется.
Мерзкое сравнение, ощущения - ещё хуже, поверьте.
В своё время довелось участвовать в процессе. Ещё одного раза не хочу.
- Чего зенки раззявил? Год отсидел - день на побывку. Время пошло! - уши у Микки, громадные, как у Чебурашки, и чёрные, как у негра-угледобытчика, нервно подёргиваются. - Или тебе некуда торопиться? Руки за спину, выйти из камеры, лицом к стене!
Молча прохожу мимо охранника, глядя перед собой. Упираюсь лбом в серый, как шерстяной носок, бетон.
Конечно, мне есть куда спешить. Но я уверен, что успею. Не могу не успеть, клянусь Великим Сыром!
За спиной, громко лязгнув, захлопывается дверь камеры.
- Повернуться! - Микки почти рычит.
Завидует что ли? Слышал, как он жаловался сменщику, что до отпуска ещё далеко. Ещё и даты выходных его и Минни разнесли.
Была бы о чём печаль. Сожалеть о том, что можно отдохнуть от жены? Идиот!
- На выход!
Шагаю. Свет из тоннеля бьёт в спину, подхлёстывает, что кошачье фырчанье. Кончики усов начинает сводить.
Брррр!
Томми. Мамочка. Ждите! Я всё помню и скоро буду! Готовьте плату.
***
Гарлем даже в дневном свете - такой же чёрный, беспросветный, как и его население. Забудьте о ярких цветах. Сажа, копоть - лучшая раскраска для домов. Безработные - постоянные обитатели улиц. Мусор - лучше украшение для тротуаров и газонов.
Дерьмо. Чтоб тебе сгореть и не пахнуть!
И отдельное пожелание: рэп - будь ты проклят!
Вложив руки в карманы брюк, презрительно щурясь, бреду по кварталу. В зубах сигара - крепкий и ароматный кубинский "Боливар". В лапе - бутылка "Jack Daniels". Карманы брюк оттопырены. Соваться в чёрный квартал безоружным - ха! Нашли дурака!
На меня косятся, но не трогают.
Боятся? Удивлены?
В другое время - забился бы в норку и дрожал от страха. Но сейчас... Двум смертям не бывать, а одной я уже не миновал.
Великий Сыр, почему ты не лишил меня памяти?! Может быть, именно для этого момента? Ты хочешь, чтобы я отомстил. Я верю. Я знаю.
Отхлёбываю из горлышка. Виски обжигает горло. Когда-то я предпочитал более качественный бурбон, но сейчас сойдёт и эта моча.
Великий Сыр... Непостижимый и недостижимый. Может ли он, вообще, хотеть чего-то? Впрочем, мне неважно. Главное, что мести хочу я сам. Пример рецидивистов Мити с Мотей - заразителен. Правда, рыжый добряк Леопольд не жрал их в спешке, давясь, и не глумился над останками. Не то что Томми над моими. Хотя, какими останками...
Сплёвываю. Челюсти начинает сводить. Зубы хрустят.
Нет у меня ни могилы, ни останков. Кусок кошачьего дерьма на зеленеющем газоне у дома Мамочки. Где он теперь? В лучшем случае в мусорной куче на свалке за городом. В худшем - окончательно утилизирован.
Поворачиваю налево.
Остаётся пройти ещё пару кварталов.
Усы топорщатся, и хвост дрожит в предвкушении такой скорой, такой долгожданной встречи.
Мамочка-два-тапочка, тупая кухонная самка... Твои крики ужаса станут музыкой для моих ушей. Ты назовёшь меня Инфаркт! А потом я запихну жирный в пятнах подол в твой раскрытый от страха рот. И нарисую слащавую улыбку чуть ниже подбородка.
Ладонь стискивает рукоять ножа в кармане. И одергивается.
По спине бежит трепетная дрожь.
Я перехватываю "Джека" в другую лапу, делаю ещё один основательный глоток. Вытираю рот о запястье. Ещё раз смачно сплёвываю.
Вторая лапа опускается в другой карман, касается пальцами барабана револьвера.
Сукин кот! Твоя беспомощность, ожиревший ты мешок с навозом, затравленный взгляд, когда дуло коснётся твоего лба, станут живительным бальзамом для кровоточащей раны моей души.
Бутылка с остатками "Джека" отправляется в короткий полёт для горячего поцелуя с асфальтом. Их короткое свидание у почтового ящика с надписью "MUMMY" заканчивается, не успев начаться.
Асфальт жесток. Сердце виски - вдребезги.
Толкаю калитку, и она едва слышно скрипит в ответ. Нерадостное приветствие.
***
Двор изменился - мелькает неуловимое ощущение.
Вроде бы, всё ровным счётом то же самое. Но, Великий Сыр мне свидетель, что-то не так.
Или раньше трава была зеленее, и небо выше, или куда я попал? Лажа, клянусь хвостом!
Впрочем, я могу ошибаться. Надпись "MUMMY" на почтовом ящике всё та же. И старина Спайк храпит в обветшалой будке. Как всегда, музыкально.
Его я не трону. Славная псина, не раз спасавшая мне жизнь.
Ну, где же этот котяра? Он первый в списке. Мамочкой и её тапочками, заказчицей убийства, я займусь позже.
Моя ты мурлыка. Пусечка. Кис-кис-кис!
Нахожу его на заднем дворе, там, где развешаны простыни и прочие атрибуты мамочкиной постели. Сопит на солнце в бельевой корзине.
- Ну, здравствуй, Томми!
На меня, едва-едва разлепив веки, без всяких вопросительных нот уставились два покрасневших пропитых глаза. Посмотрели и закрылись.
Никакой искры интереса. Мол, будь тише, мышь, и хрен с тобой.
Сейчас. Поймаю момент и передам гостинцев. Пойдёт душа в рай, только лапками завихляет. Но... не то. Как и подозревал.
Опускаю револьвер.
Сыр Великий и Всемогущий! Не могу я стрелять в это! Не мой это Томми, а какая-то жалкая подделка. Осунувшийся, худой кот. А валерьянным перегаром, что от него несёт, можно мух морить.
Не открывая глаз, он выползает из корзины.
Твою мать! И в это я должен стрелять, это его я хотел убить?
Мамочка тебя не кормит что ли, котина? Настолько худой, что будь у меня желание, я мог бы пересчитать все твои рёбра. Ты жалок.
***
- Дерьмо! Жизнь - дерьмо! Заявляю со всей ответственностью! - Том необычайно красноречив. То ли с похмелья, то ли жизнь, реально, его довела до ручки. - Лучше б я тобой тогда подавился и сдох.
Киваю. Лучше б ты подавился. Шикарная была бы смерть. За такой казус я бы и второй раз Сыру душу отдал. Да ещё бы приплатил, чтоб на такое посмотреть со стороны. Вот была бы легенда: мышь Джерри, погибая в неравном бою, забрал с собой на тот свет убийцу Тома.
Интересно, это во мне так виски играет?
Ну, что ж. С Мамочкой теперь нужно посчитаться и за себя, и за того кота, и за отсутствие легенды.
Достаю нож и иду в дом.
- Постой! Не надо!
Он ещё будет пытаться меня остановить? Может, всё же стоило выстрелить? Проклятая сентиментальность!
- Мамуля... - распахиваю дверь.
Она визжит. Запрыгивает на табурет, отбрасывая тапочки по углам. Подбирает юбки.
- Том! Том! На помощь!
Он придёт, не вопи, я уверен. Хищно скалюсь, и отполированные зубы блестят - для неё, в первый и последний раз.
И тут меня хватают источенные временем кошачьи когти. Я роняю нож.
Эх, надо было стрелять в хвостатого, а не жалеть. Но за легенду можно заплатить и такую цену.
Да не тупи ты, котище! Жри быстрее! Хрипишь? Что с тобой? Что, подавился?!
Сукин ты кот! Клянусь Великим Сыром...