- Смотри, Мартин! Какой милый пёсик! - молодая мамаша, что шла, подметая широкими юбками мостовую, остановилась возле крыльца, на котором я терпеливо ожидал их прихода. - Интересно, чей он, кто нам его оставил?
- Сейчас взгляну, дорогая, - дородный бюргер в праздничном камзоле, видимо, отец семейства, наклонился ко мне. Пробежался пальцами по шее. - Ошейника нет.
Карапуз, прятавшийся у пышных грудей родительницы, сказал: "АГУ!" - и оторвался от естественных подушек. Уставился на меня любопытными глазёнками. Голубыми, как цветущие незабудки в садах.
Я высунул язык, изображая приветливую улыбку. Качнул курчавой головой направо, налево. Вильнул хвостом.
Ничей я. Свой собственный.
- Глянь-ка, сынок, ты понравился этому пуделю-добряку, - улыбнулась и мамаша, поцеловала мальчугана в макушку. - А тебе он нравится?
Малыш смотрел, не моргая, утонув своими незабудками в темной ониксовой глубине моего правого глаза и нефритовом сверкании левого.
Я подмигнул ему, и он ответил мне, заливисто рассмеявшись, потянул ручки.
Да, у меня талант, умею нравиться людям.
- Тогда, лохматый, ты можешь остаться, - проговорила мамаша, сюсюкаясь с развеселившимся чадом. - Но жить будешь у порога!
Я умильно завертел хвостом и заливисто залаял, показывая, насколько доволен хозяйской милостью бюргера и его супруги.
В доме Мартина и жены его Кристианы было очень уютно. Хоть он и был мал по сравнению с соседскими - домами более зажиточных горожан. Но был он чист, ухожен, а на кухне всегда вкусно пахло.
Его закрома никогда не пустовали: водились там и жирные каплуны, и пулярки; и бобы никогда не лёживали меньше, чем мешком. И добрый кус говядины бывал там нередким гостем, ютясь подле большой крынки масла. А бурдюки с добрым рейнским нередко братались, забывая об одиночестве, и так же по-братски отправлялись в жертву чревоугодию на выходные или по праздникам.
Маленький Валентайн - обладатель незабудковых глаз, не знал, что такое слёзы горя и боли. Всё, от чего он мог реветь - это едкий солнечный луч, что забирался к нему в кроватку и будил его или, напротив, не давал заснуть. Или в минуты, когда Кристиана запрещала ему играть с Артемоном, весёлым пуделем с разноцветными глазами - то есть со мной. Ну, или когда Артемона просто не было рядом - я, всё-таки, взрослый пёс в самом расцвете сил (или кажусь таким), и не всегда могу равнодушно пройти мимо надушенных и начёсанных соседских фиф, особенно когда они так крутят хвостами и стреляют глазками.
А в остальном - мы были неразлучны. Просыпались и отходили ко сну вместе: он в кроватке, я подле. Что такое коврик у порога, я забыл через несколько дней. Малыш не ложился, если меня не было рядом.
Трапезничали, гуляли, играли - тоже вместе, под строгим присмотром Кристианы.
Валентайн рос, как сорняк на грядках - быстрее всяких овощей. Ему не было интереса в играх со сверстниками - он постоянно выходил победителем. А при играх в прятки или догонялки со мной дух соперничества был силён.
Он побеждал, благодаря уму и смекалке, а я... Принято на веру, что благодаря нюху и тому, что у меня на две ноги больше.
Раньше прочих Валентайна определили в приходскую школу.
И тут нам волей-неволей, но пришлось расставаться. Настоятель храма, завидев стройного мальчика с четвероногим спутником, моментально указал за порог. Либо идёшь учиться, слушать глас Божий, либо слушай собачий лай вне церковных стен.
Мартин с Кристианой указали сыну на дверь храма. А мне - место у паперти.
Я и сам, завидев святошу, отбежал куда подальше. Уж больно падре мне не понравился. Так и зазыркал, так и забуровил взглядом, стоило заглянуть в мои разноцветные глаза.
Не на что тебе там засматриваться, любезный!
День ото дня сидел я, мёл хвостом мостовую, ожидая окончания занятий. Чтобы потом обсудить с Валентайном всё то, что он узнал в школе.
- Идём, Артемон! - как команда к началу беседы. - Нас сегодня такому учили...
Каждый раз неспешно мы шли домой. Он рассказывал, задавал вопросы. Я подгавкивал, подталкивая его к ответам. Чем не учитель и его ученик!?
***
- Знаете, герр Анхель, у меня есть подозрение, что, определённо, что-то не так, - долговязый мужчина с лёгкими залысинами, кривой улыбкой и высоким любом сморщился, что увядший помидор, смачно плюнул на пол трактира. - За последний век, что мы с вами тут провели, мне порядком осточертели эти бюргеры, эти колбасы, это льющееся рекой рейнское. Впав в чревоугодие, мы так и не достигли цели. Ещё немного, и я заделаюсь мизантропом, - и сделал добрый глоток светлого пива.
- Герр Хангель, Богом клянусь, он где-то здесь! Только затаился, - плотного сложения спутник долговязого, совершенно лысый и лопоухий, был ростом ему по плечо. А умом - и того ниже. Но пиво любил не меньше старшего по должности.
- Знаете что! - высоколобый побагровел. Занёс руку, чтобы отвесить товарищу затрещину, но сдержался. - Клянитесь чем-нибудь иным. А то я сейчас так же поклянусь именем Божьим, и у нас с вами возникнет неразрешимое противоречие: клятвы одним и тем же, но за противоположные точки зрения.
- Коллега, давайте обойдёмся без противоречий, - лопоухий, не обратив внимание на вспышку ярости товарища, сделал ещё один добротный глоток. Донёс до рта шмат гентской колбасы - на закуску. Пожевал в раздумьях. Залил пинтой светлого из Брюгге. - Продолжим поиски. Может, стоит инквизицию привлечь или ещё чего? Объявим какое-нибудь учение еретическим - по струнке все ходить начнут, лишь бы в живых остаться. А прячущийся среди святош выдаст себя рано или поздно.
- Герр Анхель, - вздохнул долговязый, - вот почему у вас идеи появляются только во хмелю? А иначе кузнечными щипцами не вытянуть. И когда в вас меньше, чем пара пинт, разговаривать, вообще, нет смысла.
- Во славу Божию! - лысый поднял дубовую кружку с пенной шапкой. Хангель сделал тоже самое.
***
- Артемон... - мой повзрослевший друг, которому вот-вот должно было исполниться восемнадцать зим, был сам не свой. Весь прошедший месяц ходил и молчал. Я весь язык излаял, пытаясь его разговорить - тщетно.
За прошедшие годы, я ещё не видел Валентайна таким. Ну и решил, придёт время, сам расскажет. И вот, дождался.
- Славный Артемон... Старый славный Артемон...
Нет, конечно, он подмигнул моему зелёному лукавому глазу. Привычно потрепал за ухом. Но во взгляде Валентайна читалась растерянность. Ветер сомнения трепал лепестки незабудок.
- Р-рр-гав!? - думаю, наконец, я имел право спросить, что же случилось.
- В смятении я, дружок, - Валентайн уселся на бортик фонтана, что на площади у прихода, где он учился. Подол рясы лёг в пыль. Рядом с моим хвостом.
- Р-р-р! - я догадался, о чём говорит мой друг. Прочёл по глазам. Но он должен излить душу. Иначе диалога не будет, и я не смогу помочь, не смогу направить.
- Церковь, Артемон. Отец с матерью рассказывают одно. Но пастор учит иному. Что идёт вразрез с Писанием - ересь. А еретикам сейчас только один путь. И индульгенции не спасут. Мне страшно, Артемон! И молитвы не помогают.
- Вуффф!
- Я на распутье, дружок. Что мне делать?! - юноша вздохнул. Потёр красные от недосыпа глаза. - Или попасть на костёр за покрывание еретиков и сгореть вместе с ними? Или донести, предав родителей? Но жить.
На секунду наши взгляды столкнулись. И я подмигнул Валентайну ониксовым глазом. В этот момент молодому человеку могло показаться, что в чернильной глубине колышутся языки пламени.
Ничего. Посчитает, что показалось - перекрестится.
Юноша резко поднялся, одёрнул рясу. Креститься не стал. По незабудкам глаз пробежали сполохи огня.
- Если не донесу я, донесут за меня и на меня.
Я залаял, соглашаясь.
Так или иначе, Валентайн увидит на эшафоте дорогих сердцу людей. Выбрать жизнь - всяко лучше, чем сгореть. А чтоб не слышать криков отца и матери, не видеть их мучений на костре - так это можно заткнуть уши и отвернуться.
***
- Кто на сей раз, герр Анхель? - долговязый инквизитор обратился к помощнику, копошащемуся над пергаментами делопроизводства.
- Еретики, как обычно, - лысина осталась в прежнем положении. Не останавливаясь, скрипело перо. - Впрочем, занятный случай. Лютеране. Муж с женой. Доносчик - их сын.
- Да уж... - протянул Хангель. - Отправить родителей на эшафот. Иуда, не иначе!
- Смиренный отрок. Богословию учится. В науках прилежен.
- Видно, в тихом омуте, герр Анхель, черти водятся, - протянул долговязый. И застыл, осознав, что он только что сказал.
- Всегда считал вас гением, герр Хангель, - забормотал лысый крепыш, оторвавшись от пергамента. - Навестим юношу? Чую, это тот, кого мы ищем! Вселился, бес!
- Нет, - Хангель сощурился, - выждем. Сейчас главное - не вспугнуть. Будем осторожны. Пусть сделает ещё один шаг, и тогда будем брать. Не для того ждали веками, чтобы второпях потерпеть фиаско.
***
Узнав, кто донёс на Мартина с Кристианой, добрые бюргеры избили юношу, добро и приветливо повстречав его в тёмном переулке. Ни свидетелей, ни стражи, что могла бы услышать крики о помощи.
Я не вмешивался.
Выживет - продолжим обучение. Нет - значит, воздалось по делам его.
Так или иначе, он - мой.
Две недели Валентайн не мог встать с кровати. И если бы не Бине, то и не встал бы -выходила, подняла на ноги.
Да, Бине - сирота, выросшая при храме. Белокурая девчушка лет пятнадцати с ясно-васильковыми глазами и очаровательной улыбкой. Глухонемая.
Ещё от Валентайна я слышал о ней. Корзинку с новорождённой подбросили к дверям церкви. Настоятель вырастил Бине и воспитал, как мог. И вырос совершенно Божий человечек. В её присутствии у меня даже челюсти сводило - так он от неё веяло святостью и добродетелью.
Впрочем, если бы обеспокоенный отсутствием Валентайна на утренней службе настоятель не послал Бине узнать, куда юноша запропастился, то... То ещё на одну душу в Преисподней стало бы больше.
Бине провела мокрой тряпицей по горячему лбу Валентайна. Всю ночь у него был жар. Он горел, словно грешник в Чистилище. Бормотал, попеременно звал то отца, то мать.
И я спал беспокойно, как с распятием под боком. Мешало близкое чувство вины, бессознательное раскаяние.
Губы девчушки неслышно шевелились. Наверное, молилась, как могла.
- Мама... - прошептал Валентайн, и открыл глаза.
Проснулся и я, глухо рыкнув. Покосился на сиделку, наморщил нос и чихнул.
Дико воняло святостью.
Раскаяние и молитвы - это плохо. Могут простить. А я не люблю тратить время попусту.
- Артемон, фу! - голос юноши был слаб. В рассветной мгле он, как не силился, не мог разглядеть лицо спасительницы, что избавила его от кошмаров, вернула к жизни. - Кто ты? - Вымолвил, наконец.
Бине, конечно, не ответила. При всём желании не смогла бы. Она и вопроса не слышала. Только при виде очнувшегося Валентайна сложила ладони вместе и поднесла кончики пальцев к губам. Глаза её засветились восторгом.
- Артемон... - позвал Валентайн.
И я залаял, подтверждая, что его верный пудель здесь, рядом.
Наши взгляды встретились. И незабудки в очередной раз утонули в ониксе и обожглись о нефрит.
Срочно был нужен ещё один грех. Незамаливаемый. Чтоб и раскаяние не помогло.
- Кто ты?! - повторил Валентайн, поднимаясь с кровати. В его тоне звучала неприкрытая угроза. - Добить меня пришла?!
Глухонемая лишь слабо улыбалась, непонимающе глядя на юношу яркими васильками глаз...
- Я целиком и полностью в вашем распоряжении, мой друг! - ещё одна мантия отправилась вслед товарке. Прошелестели расправляемые крылья. - Ведите, герр Хангель. На этот раз ему не уйти!
***
Признаться, такого от Валентайна я не ожидал. Думал, просто задушит.
А тут смертный грех с отягчающими.
- Идём, Артемон! - мой великий грешник утёр перепачканное кровью лицо, взвалил на плечи мешок с телом Бине. Откуда только силы взялись.
Жаль, что нет возможности перетасовать колоду событий и растянуть игру ещё месяцев на девять, когда Бине подошёл бы срок рожать. Поторопился, ученик. Или я переборщил с советом.
- Идём! - повторяет Валентайн.
Незабудки подёрнуты пламенем. С лёгким налётом безумия.
Эх, моё любимое! Не могу пропустить продолжение.
- Остановись, Сатанаил! Игра в прятки окончена, - в пустом проулке, которым Валентайн пробирался к реке, неожиданно стало тесно.
- Что, позвольте? - юноша сделал шаг назад, смерив сухим взглядом перекрывших ему дорогу мужчин в доспехах и крыльями за спиной. Опустил на мостовую промокший от крови мешок.
- Герр Хангель, - тот, что был пониже ростом, выступил вперёд, кладя ладонь на эфес меча, - предлагаю не разводить демагогию. Пленим. И на Суд.
- Категорически поддерживаю, герр Анхель!
Я наблюдал за развернувшейся борьбой из ближайшей подворотни. Ожидаемо, она была недолгой.
Ещё за квартал до встречи я почувствовал приближение посланцев Небес. Пришлось отстать от Валентайна, погрузившегося в раздумья. Он и не обратил внимания, что идёт один, с мешком за плечами, без сопровождения "верного пса".
Я уверен, Суд будет скорым. И над моим великим грешником. И над незадачливыми сыщиками, что в очередной раз опростоволосились, приняв смертного за первого из Падших.
Мы скоро встретимся, Валентайн. И встреча наша, поверь, будет тёплой. Даже жаркой.
А сейчас настала пора найти себе новое пристанище. Во Франции, по слухам, сейчас самое раздолье.
Найду себе доброго гугенота. Буду мести хвостом, радостно лаять и подмигивать разноцветными глазами. И ждать того момента, когда он или какой иной хозяин, мнящий себя святошей, скажет мне:
- Идём домой, Артемон!
А я заливисто пролаю ему в ответ: идём домой, грешник! Каким бы долгим не был наш путь...
