Аннотация: Никому никогда не хотелось стать вампиром? Каково это?
Муар. Серая муть, окутавшая все вокруг. И разноцветные всполохи - пляска огней на балу масок...
Маски. Диковинные маски, проплывающие мимо меня, улыбающиеся и смеющиеся в клочьях сигаретного дыма...
Шум. Гулкие, ритмичные удары, от которых дрожит пол. И кровь толчками бежит по венам, и ноги сами собой пускаются в пляс, и руки вздымаются вверх, тщась обнять небо, скрытое за светящимися огнями прожекторов...
Я материализуюсь в танцующей толпе, двигаюсь в такт музыке, пою, запрокинув голову и расставив в стороны руки, и ритм нанизывает меня на тонкую пульсирующую иглу, и грудь разрывается от недостатка кислорода, и сердце стучит все быстрее и быстрее. Грохот его ударов наполняет пространство, заглушает рокот динамиков, глаза испускают мерцающий свет, и голос плачущей скрипкой звучит под бетонными сводами...
Я вижу ее глаза. Радужные разводы вокруг расширенных в полутьме зрачков. Они переливаются калейдоскопом цветов, пронзают дымную мглу, выжигают черные дыры в моем сердце. И все пустеет вокруг, есть только я и она, музыка и огни, ночь и любовь, ярко вспыхнувшая сверхновой. Я иду, влекомый радугой ее глаз, плыву, огибая безликие тела, и мы сближаемся, танцуя. Руки сплетаются над головой, тела дрожат как под напряжением, а кожа жаждет ласки чужих губ и ловит обжигающие прикосновения длинных каштановых локонов.
- Какие необычные глаза! - шепчу я и наклоняюсь для поцелуя.
- У всех вампиров такие! - слышу в ответ и вижу улыбку. - Но помни, лишь вампир может увидеть радугу в глазах вампира!
Она смеется, и разноцветные радужки полыхают яркими огнями в обрамлении длинных ресниц.
- Ты жаждешь поцеловать кровопийцу? - она снова смеется и прячет губы, прижимаясь ко мне бархатной щекой.
- Сгораю от желания! - перекрикиваю музыку и целую маленькое ушко. - А вампир спрячет клыки?
- Клыки? - она отстраняется и удивленно смотрит на меня: в ее глазах кружат осколки радуги. - Какие клыки? Ты начитался россказней о кровососах, чесноке и осиновых кольях?
Смеется, обнажая два ряда жемчужно-белых зубов.
- Не верь, я инициирую тебя поцелуем!
Я ловлю прикосновение ее мягких губ, и наслаждение захлестывает меня, захватывает в бешено вращающийся водоворот страсти, несет к водопадам, что разбиваются в сверкающую пыль на дне каньонов неосуществленных желаний.
- Ты красив, - говорит она, снимая черную маску с моего лица. - А голос твой также прекрасен как лик? Арию мистера Икса споешь, если уж им нарядился?
- Ты начиталась театральных программ и жаждешь услышать мой голос? - улыбаюсь, отвечая иронией на иронию. - Я - охотник на вампиров, спрятавший глаза за маской, а душу в черную мишуру одежд. Я пришел за тобой!
И снова поцелуй, и снова полет над толпой, пульсирующей в ритме танца как многоцветная медуза в океанских водах. Ее ладони жгут спину сквозь тонкую ткань костюма, а зубы оставляет на губах глубокие, саднящие от удовольствия раны. Она пахнет Кензо, молодостью и страстью.
- Пойдем отсюда!? - шепчу я, спрятав губы в шелковых прядях каштановых волос. - Я так давно искал тебя!
- Ты когда-нибудь занимался сексом, танцуя в толпе?
- Нет! - соврал я и опустил руки к массивной застежке на ее широком кожаном поясе.
- Не моргай. Смотрим друг другу в глаза. И пусть весь мир подождет!
Она положила маленькие ладошки мне на плечи, и увлекла к ближайшей колонне. И слова пропали куда-то, канули в лету, растворились в звуках чарующей мелодии, сменившей монотонный ритм быстрого танца. И зал Титаником поплыл на виду у звезд, пришедших на смену цветным прожекторам. И мы на палубе. Сгораем от нестерпимого жара желания. А рядом ледяной айсберг реальности. Белеет прямо по курсу, грозя гибелью нашему еще не родившемуся чувству.
Мои руки уже проникли к ней под рубашку, пальцы ласкают соски, напрягшиеся и затвердевшие от жестких прикосновений, а язык не покидает ее губ, влажных, полураскрытых свежим розовым бутоном. Ее пальчики на моем теле. Ногти. Прикосновения остро заточенных бритв к незащищенной коже. Я опускаю ладони и расстегиваю жесткий ремень, придерживая ее брюки. Она выгибает спину, я чуть приседаю, и вхожу в нее, прижимаясь спиной к холодному мрамору колонны. Медленные покачивания в такт музыке. И пусть смотрят все, пусть видят, пусть чувствуют, как нам хорошо...
- В детстве ты мечтал о полетах, - не прекращая ритмично двигаться, прошептала она, - мысли твои нестройным рядом теснились в неразвитом мозгу, ты хотел ДРУГОЙ жизни и ДРУГИХ ощущений.
Она улыбнулась и поцеловала, не отрывая взгляда от моих, светящихся от наслаждения, глаз.
- Ломая руки, ты вырывался из железных оков обыденности, стремился куда-то, - Она резко дернулась в сторону, и боль раскаленной иглой пронзила тело. - Не бойся. Я просто играю с тобой. Как кошка с мышкой...
- Или мышка с кошкой, - я сладко улыбнулся, пролив яд на слабый росток взаимной симпатии. - Прелесть в неведении...
И снова поцелуй, и снова ее глаза, чарующие, баюкающие разум, сковывающие волю. В них кружились водовороты цветовых бликов: голубая лазурь плавно сменялась насыщенной бирюзой, в которой плавали ярко-красные лепестки, песочные вихри заметали океанскую синь, а изумрудная зелень плавно переходила в вишневые и коричневые аккорды. Мы были в плену у наслаждения, оно длилось и длилось. Уже закончилась песня, уже гремели вокруг стройные ритмы в "четыре четверти", а мы все не могли остановиться. Когда наслаждение стало нестерпимым, сознание подернулось рябью и сладкая истома наполнила тело. Я безвольно повис у нее на плечах.
Боль... Губы отозвались резкой болью...
Жест... Я оттолкнул от себя девчонку, и она тут же исчезла в танцующей толпе...
Кровь... Капает из прокушенных губ и ложится красными кляксами на белоснежную майку...
Вино... Шатаясь и неуклюже лавируя между танцующими телами, я брел к огням выхода...
Такси... По шахматному полю на оранжевом фонаре гуляют пешки и ферзи...
- Вам куда? - хитроватый прищур и дымящая сигарета в руке, уверенно покоящейся на руле.
- Большая Якиманка.
- Пятьсот. У тебя вся майка в крови.
- Это - моя кровь, едем!
Усталость... Ничего не соображая, падаю в машину и сливаюсь с неудобным сидением. Усталость и увядание. Меня мутит от выпитого, ночные огни за грязными окнами сливаются в светящиеся полосы и исчезают за поворотами...
- Приехали, вылезай.
Дом... Смятые купюры исчезают в широкой ладони, я слышу урчание мотора за спиной и ищу цель - обшарпанную дверь подъезда. Монотонно переставляя ноги, поднимаюсь по древним ступеням. Поворот. Еще поворот. Кто планировал эти лестницы? Дверь надсадно заскрипела, и я оказался в своей квартире. Десять шагов до кровати. Здравствуй белое безмолвие...
Небо... Я лечу над землей. Усеянный звездами полог ночи держит тонкие нити, привязанные к моим рукам и ногам. Из-за черной линии горизонта встает солнце, нити начинают плавиться и растягиваться, я камнем падаю на переливающийся кроваво-красный диск. Свист воздуха и писк летучих мышей...
Сон... Открываю глаза и рывком сажусь на кровати. Липкий холодный пот покрывает все тело, меня трясет как в лихорадке, мысли беспорядочно плавают в голове, рвутся и склеиваются, рождая невероятные картины и образы. На чердаке пищат летучие мыши и мешают мне спать. Пробуждение...
Свет... Подхожу к окну и отдергиваю штору. Свет тысячами раскаленных иголочек вонзается в глаза, проникает в мозг, и, кажется, в самое сердце. Закрываю ладонями лицо и отскакиваю в спасительный полумрак комнаты. Боль...
Вино... Только хорошее грузинское вино. Ахашени. Много вина. Потом ночной клуб и девчонка с радужными глазами. Только вампир может увидеть радугу в глазах вампира. Я опускаю голову. Майка пропитана уже запекшейся кровью. Бурые пятна на простынях и подушке. Ванная...
Ужас... Первобытный ужас наполняет меня. В зеркале мертвенно-бледное лицо и водянистые глаза в глубоких, обрамленных морщинами впадинах. Нос стал крючковатым, губы опухли и посинели. Только черные волосы не изменили свой цвет. "Я инициирую тебя поцелуем", - говорила девчонка. Но вампиров не бывает, не существует! Это все сказки, сказки для устрашения маленьких детей! Я в отчаянии срываю майку и вижу тело, еще недавно накачанное и упругое, а теперь дряблое и морщинистое, покрытое тонкой сеточкой. Вены...
Слезы... Тяжелые капли медленно тянутся вниз, свистят как бомбы в полете, и с грохотом разбиваются о кафельный пол. Я зажимаю ладонями уши и кричу во весь голос, но летучие мыши на чердаке пищат громче. Я врезаюсь лбом в зеркало, и дождь из сверкающих осколков окутывает меня. Но крови нет. Есть только буро-зеленая субстанция, забрызгавшая сверкающие грани. Темнота...
Писк летучих мышей. Я открываю глаза. Потолок непривычно высок, а кафельный пол необычно жарок. Я поднимаюсь и только начинаю думать о том, что нужно пройти в спальню, как оказываюсь перед кроватью. Муха, случайно залетевшая из летней уличной жары в спасительную прохладу старого дома, падает на пол, сбитая мной. Обернувшись, я успеваю увидеть последний дюйм ее смертельного полета. Хищно раздув ноздри, я запрыгиваю на подоконник. Разбитое стекло обрушивается с четвертого этажа, и внизу слышатся крики испуганных людей. Я смотрю в ночь.
Я никогда не видел ее до этого. Только тьму и неяркий свет фонарей. А теперь НОЧЬ и ЗВЕЗДЫ. И симфония звуков расцветает на тонких как луч барабанных перепонках. Я слышу, как в сотне километров от меня летит в темноте сова. Ее крылья со свистом рассекают воздух, взрезают его, как нож масло, прессуют и давят, платя за возможность полета. А в трещинах дороги растет трава. Она тихо тянется из-под земли, со скрежетом, с надрывом взламывая асфальт. В окне напротив ярко-красной звездочкой полыхает кактус, расцветший в руках заботливой бабульки. Сама она тихо спит в старой металлической кровати, распространяя вокруг себя ореол умиротворенной старости. Хрустальность восприятия мира.
Я вижу любое движение во тьме, ловлю каждый звук, чувствую самый слабый запах и двигаюсь быстро, как кошка, нереально быстро. Сделав обратное сальто, я оказываюсь у шкафа с одеждой. Огромное зеркало пусто - в нем меня нет.
Я кладу ладонь на стекло и чувствую, впитываю тепло всей поверхностью кожи. Шаг до выключателя, щелчок, вспыхнувший свет, поворот головы. В зеркале снова нет моего отражения.
Я бросаюсь к ящику письменного стола и среди прочего хлама нахожу пыльный и исцарапанный "Polaroid". Отвожу руку с фотоаппаратом на пол-метра от лица и нажимаю кнопку. Вспышка слепит меня, отзывается болью в глубинах разума, я отбрасываю фотоаппарат и закрываю глаза ладонями. Разноцветные всполохи, светящиеся точки и линии беснуются на экране зашторенных век.
Когда способность видеть возвращается, я подбираю наливающийся цветом пластиковый квадратик и вглядываюсь в проступающее изображение. Красивое, как будто выточенное искусным скульптором лицо. И глаза. Сверкающие радугой глаза вампира.