Соболев Максим. В краю реки

Посмотри, как я любуюсь тобой —

Как Мадонной Рафаэлевой!

В.Высоцкий

В детстве Андрюша Авалонов любил играть на реке. Теплыми вечерами он спускался к ней по узенькой тропке и подолгу, сидя на корточках, изучал причудливое скольжение водомерок по поверхности воды, охотился за неосторожными рыбешками, разглядывал жирных пиявок, брезгливо тыкая веточкой в их лоснящиеся податливые тельца, потом бросал в воду какую-нибудь щепочку и провожал ее вдоль берега до тех пор, пока она не скрывалась из виду...

А по утрам они с мамой ехали на автобусе в город. Они выходили на одной остановке, и, после того, как мама целовала его на прощанье в щеку, шли в разные стороны: она на работу, он в школу. От одного вида облупившегося школьного здания Андрюше становилось тоскливо. В классе он всегда чувствовал себя не в своей тарелке. Приятелей у него не было. К тому же с ним постоянно случались курьезы: то у него сзади у всех на виду рвались брюки, то обильно протекала ручка, то с подоконника слетал на пол нечаянно задетый им цветочный горшок. И хотя одноклассники всячески подшучивали над ним, он привык к их незлобным проделкам и сильно не обижался.

Но однажды утром, когда привычный мамин поцелуй еще горел на его щеке, войдя в класс, он услышал у себя за спиной блеющий голос: «Ма-аменьки-ин сыно-ок!». Эти два странных слова относились явно к нему, но он не обернулся, поскольку знал, что их произнес разнузданный крепыш и двоечник Дима Чагин; он замер в ожидании толчка в спину или унизительного пинка, но хулиган почему-то прошел мимо и в тот день больше не сделал ему ничего плохого.

Всю дорогу домой у Андрюши не выходило из головы странное выражение, которым назвал его Чагин; в нем было что-то обидное, но что именно, он не мог понять. «Разве плохо быть сыном своей мамы?» — думал Андрюша. Конечно, у других детей есть еще и отцы. Но с маминых рассказов он знал о своем папе только то, что он был рыбак, прожил с ней совсем недолго, потом встретил другую женщину и уехал с ней в С., оставив после себя лишь лодку да пару старых удочек. «Не моя вина в том, что я никогда его не видел», — твердо рассудил Андрюша, пока ехал в автобусе; однако к вечеру у него испортилось настроение, и за ужином, ковыряясь вилкой в остывшем пюре, он спросил у мамы, что значит «маменькин сынок».

— Кто это тебе такое сказал? — резко откликнулась мама, и Андрюша испугался, что значение мучившего его выражения может оказаться еще страшнее, чем он думал.

— Ну, будем считать, что это просто очень изнеженный мальчик, — спокойно ответила мама.

На следующее утро, боясь опять столкнуться с Чагиным, Андрюша на миг задержался у двери класса и прислушался, нет ли там шума. Было тихо, он осторожно вошел и сразу же посмотрел на ту парту на первом ряду, куда недавно пересадили хулигана; к счастью, место Чагина пустовало, и только его сосед, круглый отличник, монотонно бубнил урок. Тогда у него мелькнула надежда, что Чагина не будет весь день; но не успел он cделать и двух шагов, как нога его за что-то зацепилась и он растянулся на полу. Над ним навис Чагин, видимо, с самого начала поджидавший его за дверью, чтобы подставить ему подножку; Андрюша поднялся и толкнул хулигана в грудь, после чего завязалась драка, в ходе которой ему удалось сдавить Чагину шею и, таким образом, заставить того сдаться.

По окончании уроков, когда Андрюша, все еще возбужденный после драки, уже выходил со школьного двора, его догнали двое его одноклассников — Саша Фишман и Олег Угольцов.

— Ты где научился драться? — сходу спросил Фишман.

— Нигде.

— Врешь!

— Что же ты ему раньше не врезал?

— Не знаю, почему не врезал... может, нужно было и раньше...

Так у Андрюши появились друзья; теперь они общались на каждой перемене, а после уроков вместе гуляли по городу, ходили в кино, лакомились мороженым, газировкой или горячим хрустящим хлебом. Но больше всего им нравилось проводить время у реки. Они облюбовали одно заросшее место на берегу, которое Андрюша, кстати, приметил уже давно, но только теперь с гордостью открыл своим друзьям, приезжали туда на велосипедах, ныряли в реку с тарзанки, разводили костер, пекли картошку...

Как-то раз, в один из дней настолько жарких, что не хотелось даже выходить на улицу, Андрюша услышал хорошо знакомую, но на этот раз показавшуюся ему особенно настырной, трель велосипедного звонка. Выглянув в окно, он увидел поджидающих его за изгородью Фишмана и Угольцова.

— А ты тут сидишь и ничего не знаешь! — крикнул Фишман, заметив его в окне.

— А что случилось?

— А ты выходи и сам увидишь!

Андрюша поспешно вывез из дома свой велосипед, и поехал за приятелями, которые уже мчались куда-то в сторону реки. «Уж не украл ли кто-нибудь тарзанку?» — подумал он. Но вскоре они остановились возле огромного котлована, слезли с велосипедов и осторожно подошли к самому его краю. Землю будто бы враз вычерпнули исполинским ковшом.

— Ну как? — прошептал Фишман.

— Когда же он образовался? — спросил Андрюша.

— Сегодня, — деловито предположил Угольцов и, подумав, добавил: — а, может, и вчера, кто знает.

Андрюша неотрывно глядел в застывшие, чарующие недра котлована; при мысли о том, что земля могла провалиться под его домом, ему делалось страшно. Вскоре он заметил, что они здесь не одни: по краю котлована расхаживал, поминутно вытирая пот с лица, еще какой-то долговязый, длинноволосый человек с фотоаппаратом в руках; время от времени он останавливался, делал снимок и затем еще несколько секунд неподвижно глядел куда-то вдаль поверх большущего объектива.

— Фотограф. Из местной газеты, — снова важно сообщил Угольцов.

В какой-то момент фотограф оказался возле Андрюши; он еще раз щелкнул своим фотоаппаратом, спрятал его в футляр и, прищурившись на солнце, глубокомысленно сказал:

— Река подмыла...

Андрюше стало любопытно, что еще он такого скажет, но тут его позвали друзья, и они вместе поехали на реку.

Через несколько дней, когда они снова проезжали мимо того места, Андрюша притормозил, слез с велосипеда и подошел к котловану. Все здесь осталось прежним, только уже не было волосатого фотографа, и на самом дне ямы теперь блестела вода, совсем немного воды. Заметив, что Андрюша отстал, ребята начали поторапливать его.

— Иду! — крикнул он, а сам присел на корточки и, от нечего делать, стал швырять в котлован спрессованные комки земли. Наконец ребята махнули на него рукой и уехали.

Нужно было спешить. Но едва Андрюша поднялся, чтобы последовать за приятелями, как под ним обвалилась земля, и он моментально скатился почти на самое дно котлована, угодив в воду сразу обоими своими кедами. Он встал и осмотрелся по сторонам. Вокруг была лишь зыбкая земля, под ногами — грязная лужа; в нескольких сантиметрах от носков его кед плавал головастик, который выглядел довольно странно посреди мрачного, казалось, навеки окаменевшего пространства.

Андрюша решил скорее выбираться из котлована. Пока не вернулись с реки ребята и не застали его в таком нелепом положении. Пока не пришел волосатый фотограф и не заснял его на свой огромный черный фотоаппарат для местной газеты. Он попытался вскарабкаться вверх, но тут же сполз обратно. С каждой последующей попыткой ему удавалось добраться, самое большее, до середины, так как под ним все время осыпалась земля. Тогда он стал утрамбовывать почву и делать на уплотненных участках выступы. Поочередно вставая на них, Андрюша вскоре достиг травы, вцепился в нее и, сделав решительный рывок, выбрался, наконец, на ровную землю. Немного переведя дух, он оседлал свой велосипед и поехал домой, а ребятам потом сказал, что просто у него от жары вдруг разболелась голова, вот он и решил вернуться. С тех пор Андрюша старался объезжать котлован стороной...

Мать Андрея Авалонова, несмотря на свою худобу, была удивительно стойкая женщина и всегда отличалась крепким здоровьем. Поэтому, когда однажды она сказала Андрею, что ему придется немного пожить одному, поскольку ей нужно лечь в больницу, для него это стало неожиданностью, почти ударом.

— Не беспокойся, — добавила она, увидев, как он расстроился, — это всего лишь обследование.

На следующее утро Андрей отвез маму в больницу. Он стал навещать ее каждый день, однако вскоре сам слегка приболел, и неделю вынужден был провести дома. Когда же, поправившись, он опять навестил маму, его поразила внезапно произошедшая в ней перемена. Она совсем ослабела и уже почти не вставала с койки. Все то, о чем он прежде лишь смутно догадывался, оборачивалось страшной, абсурдной реальностью. На следующий день маме сделали операцию, которую она не перенесла...

Андрей долго тосковал по матери, но со временем боль утраты сменилась в нем чувством тупого опустошения и эгоистичной жалости к самому себе. Его друзей с ним уже не было. Фишман сразу после школы уехал в С. и стал там врачом. Угольцов остался в городе, женился, обзавелся детьми и погряз в семейных заботах; несколько раз Андрей встречался с ним, но разговор не шел, и вскоре они совсем перестали общаться. Его заводские приятели, в большинстве своем пьяницы, с которыми он сам нередко выпивал, тоже, в конце концов, ему надоели.

Чтобы отвлечься от мрачных мыслей, Андрей усердствовал в домашних делах, на работе упорно оттачивал свое мастерство, с болезненной дотошностью шлифуя каждую деталь, но в свободные минуты тоска настигала его с удвоенной, утроенной силой, и вскоре он утратил интерес к любой деятельности: «От этого только сильнее боль. А я не могу ничего исправить. Значит, пусть просто все идет так, как идет...»

В свои тридцать лет он болезненно ощущал нехватку секса, однако вульгарные, легко доступные женщины из его окружения не вызывали у него ничего, кроме мучительного отвращения, временами отзывавшегося пугающим холодком в паху. Некоторое время одна девица, годившаяся, впрочем, ему в матери, обхаживала его, но когда они, наконец, оказались у него дома в постели, он вдруг взбесился и прогнал ее. Потом Андрей познакомился с молоденькой буфетчицей из заводской столовой, девушкой скромной, но довольно безразличной к сексу — они разошлись тихо, по взаимному желанию, и с тех пор Андрей не стремился заводить никаких знакомств. Он, наконец, почувствовал себя стариком.

Все, что ему оставалось теперь, — это заняться чем-нибудь однообразным, неторопливым, чтобы убить время, а заодно снять внутреннее напряжение. Не попробовать ли ему рыбалку? Он тут же вспомнил о старой отцовской лодке и достал ее из сарая. С виду она оказалась вполне надежной, но все же нужно было еще испытать ее. Он волоком дотащил лодку до реки, шагнул в нее и оттолкнулся от берега веслом. Поначалу грести было трудно; лодку постоянно сносило течением, но он быстро приноровился к веслам. Вскоре он уверенно достиг середины реки, затем развернулся, чтобы плыть назад, и тут заметил у себя под ногами стремительно пребывающую воду. Он стал грести сильнее. Когда лодка, наконец, причалила к берегу, воды в ней набралось уже по щиколотку...

Как просмолить лодку, ему объяснил один его коллега, заядлый рыбак. Он сделал все, как тот ему сказал, и в ближайшие выходные уже твердо решил выйти на реку; однако сперва ему захотелось заглянуть в спортивный магазин и купить себе еще что-нибудь для рыбалки.

Магазин был небольшим. В углу у кассы сидел седой старичок в роговых очках и линовал какую-то тетрадь. Андрей отыскал участок прилавка с рыбацкими принадлежностями, и стал рассматривать их, но в итоге так и не выбрал для себя ничего подходящего; он уже собрался уходить, как вдруг заметил за прилавком симпатичную девушку, поправлявшую расставленные вдоль стен товары. Ему захотелось поговорить с ней, и, когда она подошла к нему, он спросил первое, что пришло ему на ум:

— А удочки у вас есть?

— Конечно! — бодро ответила девушка. — Какую вам?

— Хм... не знаю... — смутился Андрей, — я всего лишь любитель... а какую посоветуете?

— А вы думаете, я в них разбираюсь?! — рассмеялась девушка. — Берите любую!

— И в самом деле, — сказал Андрей, стараясь не терять заданного девушкой игривого тона, который сразу так взволновал его, — любую так любую!

Девушка принесла из дальнего угла магазина одну удочку и положила ее перед ним на прилавок.

— Хорошая.

— Возьмете?

— Само собой!..

«Сколько ей лет? Поди еще и двадцати нет. И наверняка полно друзей среди сверстников. Способен ли он ее всерьез заинтересовать? Не засмеет ли она его, если он решится с ней познакомиться?» Все эти вопросы не давали Андрею покоя, но любые мысли о девушке так или иначе были ему приятны.

Через пару дней он дождался ее после закрытия магазина. Она вышла с тем самым старичком, которого он видел за прилавком в прошлый раз; старичок запер железную дверь на замок, и они попрощались. Андрей пошел за девушкой. Разговор завязался сам собой; Анна — так ее звали, — рассказала, что сама она нигде не работает и только время от времени заходит в магазин навестить своего дедушку...

Они стали встречаться. Вскоре Андрей сделал Анне предложение, и она согласилась. Они решили, что будут жить у него. Она познакомила его со своими родителями, а на следующий день он пригласил ее к себе. Конечно, Анна и раньше была у него, но теперь она уже ощущала себя в его доме полноправной хозяйкой и, переходя из комнаты в комнату, шутливо упрекала его за беспорядок. «Вот что бывает, когда в доме нет женщины», — читалось у нее в глазах. Когда Анна на миг задержалась у окна, он обнял ее; она провела по пыльному подоконнику указательным пальцем и с обиженным видом коснулась им кончика его носа...

Проснувшись утром, когда Анна еще спала, Андрей осторожно, чтобы не разбудить ее, встал и вышел на улицу. Было свежо, пахло рекой, повсюду еще лежала роса. Ему захотелось размяться; он подошел к дровам, вынул из-под целлофановой пленки несколько чурбаков, перенес их на ровное место, сходил в сарай за топором и принялся за дело. С каждым новым чурбаком, расколотым надвое, как правило, одним точным ударом, Андрей все больше распалялся: никогда еще процесс рубки дров не доставлял ему такого удовольствия, как сейчас. Закончив, он собрал нарубленные поленья в охапку и понес их в дом. Анна, которая к тому времени уже встала и причесывалась, улыбнулась его отражению в зеркале. И вдруг она вскрикнула... Проследив за ее взглядом, Андрей заметил, что под его левым кедом растекается лужа крови. «Очевидно, я зацепил себе топором палец на ноге. Но как можно было этого не заметить?» — подумал он и только теперь ощутил боль.

— У тебя есть бинт?.. бинт?.. — словно сквозь сон донесся до него крик Анны.

— Нет, — ответил он и сполз по косяку, не выпуская из рук поленьев.

— Потерпи, — сказала она, разорвала простыню, стащила с его ноги хлюпающий от крови кед, наспех перевязала рану, помогла ему встать и сойти с крыльца; потом они вместе кое-как добрели до дороги и поймали машину, которая довезла их до ближайшей больницы. Там Андрею наложили швы...

Когда они вернулись домой, палец у него еще дергало, но, поскольку действовал наркоз, острой боли не было. Анна уложила его на кровать и легла рядом. Вскоре от утреннего шока не осталось следа, и Андрей понял: он настолько любит Анну, что, перестав ощущать свое собственное тело, не почувствовал боли в тот момент, когда коварное острие топора вонзилось в его плоть...

Сразу после свадьбы Андрей взял отпуск, и Анна окончательно поселилась у него; они начали свой медовый месяц, но в свободное от любви время занимались хозяйством. Анна убралась в доме, привела в порядок огород; Андрей починил крыльцо, залатал крышу и вынес из сарая весь старый хлам. Было и еще одно радостное событие в его жизни: неожиданно объявился Фишман; оказалось, что в С. у него не сложилось, и теперь он собирается работать в одной местной больнице. Фишман стал их частым гостем...

Прошел год, а у них все еще не было детей, и Анна забеспокоилась.

— Наверное, со мной что-то не так, — твердила она и, хотя Андрей, успокаивая ее, говорил, что год это еще не срок, скисала на глазах. Врач, к которому она, наконец, обратилась, не выявил у нее никакой патологии, но посоветовал «обоим супругам» съездить в С. и обследоваться там по новейшим методикам, что они и сделали.

Оказалось, у нее серьезные проблемы с гормонами.

Всю дорогу домой Анна плакала, а он утешал ее, говорил, что этим докторам лишь бы делать из мухи слона и что лечение обязательно должно помочь; тогда она повернула к нему свое бледное, заплаканное лицо:

— Ты меня бросишь?

— Ну что ты! — сказал он. — Я же люблю тебя!..

Анна начала лечение. Лекарство стоило дорого, и Андрею все время приходилось ездить за ним в С. Но оно не действовало. Другой врач прописал новое лекарство, которое тоже не помогло. Наконец Анна предложила усыновить ребенка. Конечно, ему всегда хотелось иметь своих детей. Но сможет ли Анна родить?

— Давай подождем еще немного, — наконец, решил он.

— Значит, ты в принципе не против?

— Не против. Я и сам уже об этом думал.

Спустя несколько дней, когда Андрей, сидя на крыльце, ремонтировал свой старый велосипед, возле их участка затормозила какая-то белая легковушка, и в следующий миг за изгородью обозначился силуэт незнакомца. «Заблудились. Хотят спросить дорогу», — подумал Андрей.

— Вам кого? — крикнул он, но ответа не последовало.

Вместо этого человек нагнулся, словно кланяясь, и, похоже, положил что-то в траву; Андрей быстро зашагал к калитке, чтобы все выяснить, но машина уже сорвалась с места, сделала крутой вираж и исчезла в клубах пыли. Тогда он подошел к изгороди. В траве лежал небольшой сверток из белого одеяла. Лицо младенца было неподвижно, и он казался мертвым. Андрей взял его на руки. Подошла Анна; она улыбнулась и попросила дать ей ребенка.

— Ты, наверно, думаешь, это тебе игрушки, да?! — закричал Андрей, но тут же вспомнил о ее несостоявшемся материнстве и передал ей подкидыша.

Анна прижала его к груди и направилась к калитке; Андрей окликнул ее:

— Что же ты собираешься делать?

— Но мы ведь не можем решить это прямо здесь, правда? — спокойно сказала она.

Дома они поспорили: он предлагал заявить в милицию и сдать ребенка, куда следует — она хотела оставить его себе.

— А что если он больной? — возражал Андрей; но Анна уже не отрывала глаз от младенца, который все еще крепко спал на ее руках. Андрей нервно ходил по комнате; наконец он сказал:

— Ладно. Может, ты и права. Но для начала нам нужно хотя бы выяснить, кто это, мальчик или девочка.

Они положили сверток на кровать и осторожно развернули одеяло...

Володя рос тихим мальчиком и не доставлял особых хлопот. Но со временем Андрей начал замечать, что он слишком замкнут, неласков, хотя Анна просто советовала уделять ему больше внимания. Тогда он смягчился к сыну, стал чаще возить его в город, делать подарки; но Володя по-прежнему был неразговорчив, редко о чем-то просил, почти не улыбался. По-настоящему он оживлялся только, когда играл в войну, и поначалу Андрей, как и все отцы, не находил в этом ничего плохого; но однажды Володя швырнул камнем в случайно забредшую к ним на огород кошку, а потом, вдобавок, долго отказывался признать свою вину. С тех пор Андрей стал видеть жестокий умысел почти во всех его поступках; дошло до того, что даже когда Володя мирно кормил голубей, ему казалось, что он просто хочет посмотреть, как они будут драться за хлебные мякиши. Впрочем, Анна все еще не волновалась; она объясняла вспышки агрессии у сына только недостатком общения со сверстниками из-за жизни на отшибе и была уверена, что все наладится, как только он пойдет в школу...

Однако школа ничего не изменила в Володином характере; он вообще очень мало рассказывал о ней а, когда Андрей интересовался его уроками, старался увильнуть от ответа. Тогда Андрей усаживал его за стол, раскрывал перед ним учебник и начинал объяснять ему то или иное упражнение, но быстро терял терпение, и Анне приходилось заступаться за сына:

— Не кричи на него, — говорила она, — так он точно ничего не поймет...

Поведение Володи становилось все более непредсказуемым. Как-то раз за обедом он неожиданно вынул из-под стола игрушечный пистолет, почти точную копию настоящего, и прицелился им прямо в лицо Андрея; Анна отняла у него игрушку и дала ему подзатыльник.

На следующий день Володя сказал ей, что ее вызывают в школу.

Андрей пошел с Анной. В школе они дождались конца последнего урока, зашли в класс и представились.

— Я очень рада видеть вас обоих, — сказала пожилая учительница, пожимая им руки. — Знаете, обычно отцы не приходят... это хорошо, что вам не безразлично поведение сына.

— Поведение? — заволновалась Анна, — я думала, речь пойдет об уроках...

— Вы правы, успеваемость у Володи и в самом деле хромает. Надеюсь, когда-нибудь мы поговорим и об этом. Но сегодня мне хотелось бы обсудить другую проблему. Дело в том, что в последнее время он стал драться.

— Я так и думал, — сказал Андрей.

— Но это еще не все.

Учительница сделала паузу.

— Мне неловко говорить об этом, и я буду только рада, если в результате все окажется неправдой... Видите ли, с некоторых пор у ребят стали пропадать вещи. Нет, не деньги. Письменные принадлежности. Может, это и не ваш сын, но ребята думают на него, а кое-кто даже видел, как на переменах он копался в портфелях. В общем, мне захотелось поговорить с вами, прежде чем придавать этому делу огласку. Вы меня понимаете?

— Да, — поникшим голосом произнесла Анна.

— Да, конечно. Я поговорю с ним...

Когда они вышли из школы, Анна сказала:

— Но ведь еще неизвестно, он это или нет!

— Неважно. По-моему, его и так уже давно пора выпороть.

— Лучше поговори с ним. Ты ведь никогда не говорил с ним, как с мужчиной!

— Да, но я ни разу и не порол его!

Тем не менее, в душе он согласился с женой и к тому времени, когда они вернулись домой, уже вполне успокоился. Володя сидел за столом в своей комнате и, похоже, делал вид, что читает учебник. Андрей вошел, сел рядом и спросил, не нужно ли ему помочь с уроками. Володя промолчал. Тогда он сказал:

— Мы с мамой только что были у твоей классной руководительницы. Ты с кем-то подрался?

Володино лицо вдруг стало злым; именно с таким лицом он обычно бегал по комнатам, расстреливая невидимых врагов из игрушечного пистолета.

— Что еще тебе эта старуха наговорила?

— Как ты разговариваешь?!

— Да пошел ты!

Володя вышел из-за стола и направился к двери.

— Что ты сказал?!

— Пошел ты! Пошел ты! — прокричал Володя с порога и побежал по коридору.

Андрей настиг сына уже за калиткой, притащил его на участок и вынул из джинсов ремень; Володя начал прыгать через грядки, стараясь избежать порки, но вскоре Андрей загнал его в угол изгороди и стал хлестать ремнем по бедрам, по рукам, по спине, не щадя и лицо. На шум выбежала Анна; она попыталась остановить Андрея. Володя проскочил мимо отца, пересек огород и заперся в сарае; Анна поспешила за сыном и стала упрашивать его открыть.

— Обещаю, он больше ничего тебе не сделает! — уговаривала она.

— Я его ненавижу, я из дома уйду! — рыдал за дверью Володя.

Тогда Анна крикнула Андрею, который все еще стоял на прежнем месте с ремнем в нервно дрожащей руке:

— Ты слишком жесток с ним! — и в голосе ее впервые прозвучали нотки презрения. — Чем мальчик это заслужил?

Но Андрей уже и сам не мог вспомнить — чем. Он был потрясен...

Мягкость жены по отношению к сыну бесила его.

Однажды Володя пришел с гуляния весь мокрый: он сорвался с ветки и упал в реку. Когда Анна раздела его и принялась растирать полотенцем, она обратила внимание на его позвоночник:

— Посмотри, — сказала она, — мне кажется, у него не совсем ровная спина.

Андрей осмотрел Володину спину и нашел ее вполне здоровой, разве только один позвонок, действительно, выдавался чуть вбок...

Врач обнаружил у Володи незначительное искривление и посоветовал делать гимнастику и почаще висеть на турнике. А еще лучше — свозить его в С. к мануальному терапевту.

С тех пор Володя стал притворно жаловаться на боли в пояснице: теперь он уверял, что, упав в реку, наткнулся спиной на какую-то корягу. Андрей по просьбе жены соорудил для него перед домом турник из двух тонких сосновых стволов и перекладины, выпиленной из каркаса старой, со свалки, раскладушки; Володя стал регулярно висеть на нем, как советовал врач, но было видно, что он делает это напоказ: чтобы оправдать свой обман с болями и тем самым поторопить Анну с поездкой в С., где ему, на самом деле, давно хотелось покататься на аттракционах.

Иногда Андрей спрашивал себя: кто его настоящий отец? Наверняка какой-нибудь забулдыга или, того хуже, преступник. Жив ли сейчас этот человек или его давно прирезали собутыльники? Он всматривался в черты сына, и ему казалось, что нельзя найти лицо, более непохожее на его и Анны. Он вспоминал то утро, когда роковая белая легковушка сорвалась с места, оставив после себя крохотный сверток со спящим младенцем, и пытался оживить в себе какие-то теплые воспоминания, но внутри была только пустота, мрачная и безысходная...

Как-то раз он заметил в раскрытом Володином рюкзаке пачку сигарет, достал ее, зашел в комнату сына и закричал:

— Что это такое?!

Володя промолчал. Андрей почувствовал, что не в силах сдержать гнев; его раздражение вновь готово было выплеснуться наружу.

— Я тебя спрашиваю!

Он вынул из джинсов ремень и замахнулся им, но тут, как и в прошлый раз, ему помешала Анна, которая подбежала сзади и обхватила его руку. Он обратил свой гнев на нее:

— Почему ты защищаешь его? Он доставлял нам мало хлопот? Это ты его испортила! Он не хочет ничего знать, не хочет учиться, растет эгоистом! Знаешь, пожалуй, я скажу ему, что он не наш сын! А что? Если он считает себя таким взрослым, что курит, почему бы ему не знать всю правду?!

— Не надо, пожалуйста, ведь мы решили. Слишком рано говорить ему. Ты же видишь, какой у него сейчас трудный возраст...

Анна опустилась на диван, закрыла лицо руками и расплакалась. Андрей бросил ремень на пол и пошел из дома. Он не знал, куда идет. У него болела голова. Вскоре он оказался у реки, присел на берегу и стал смотреть на течение. Вид воды успокоил боль...

Когда у Володи начались каникулы, Анна повезла его к мануальному терапевту; они планировали погостить в С. у одной ее приятельницы некоторое время. Андрей провожал их до станции. Они выехали рано, в туман, и он чувствовал себя паршиво: с самого пробуждения его одолевали странные уколы тревоги, которые пропадали, как только ему удавалось на время забыть о них, и неизбежно возобновлялись, едва он успевал заметить их исчезновение. «Это невыносимо. Нужно будет поспать, когда вернусь домой».

Они доехали до станции на автобусе; Анна пошла за билетами, и он остался наедине с Володей.

— Как настроение?

— Нормально.

— А Спина? Не болит?

— Так себе.

Послышался грохот, — это мимо станции проезжал товарняк; сначала долго тянулась череда цистерн с обильными масляными потеками, потом начались вагоны. Состав казался бесконечным, и Андрей в который раз за утро испытал приступ беспричинной тревоги. Вернулась Анна; они втроем вышли на платформу и стали ждать электричку.

— Ничего не забыли? — спросил Андрей, только чтобы нарушить молчание.

Анна пожала плечами. В самом деле, откуда ей знать? Тогда он посмотрел на сына и вспомнил, как бил его. Он был слишком суров с ним, Анна права. И дело тут не в отсутствии родства. Просто он сам не справился с ролью отца, которую взял на себя, когда согласился усыновить подкидыша. Андрей положил руку Володе на голову и погладил его затылок.

Подошла электричка; он передал жене сумку, и они попрощались. Анна с Володей зашли в вагон; Андрей видел в окно, как Анна предложила сыну сесть в угол, но тот отказался. «Неужели не хочет в последний раз взглянуть на меня?» Он постучал в окно; Анна сразу заметила его, Володя — нет. И только когда она что-то сказала сыну, он обернулся. Андрей захотел убедиться, что Володя не сердится на него, и попытался найти его взгляд, но, как на зло, все заслоняло отражение его собственного лица; оно было отталкивающим, это лицо, и уже не молодым, но он невольно продолжал рассматривать его, как впечатлительные люди рассматривают раздавленную машиной кошку...

Он возвращался домой в автобусе-развалюхе; его мутило от запаха бензина; он думал о старости, вспоминал отражение своего лица, и ему казалось, что оно ухмыляется над ним, словно маска безумного клоуна. Почему он только теперь увидел его таким неприглядным? Ведь у него дома есть зеркала! «Значит, я был слеп. Или же состарился за одно утро». Андрей, в самом деле, чувствовал, что устал от жизни. И хотя его тело по-прежнему находилось в превосходной форме, появились рассеянность и неуверенность в своих силах. Только теперь он вспомнил, что на работе в последнее время совершал много оплошностей. Взять хотя бы ящик для забракованных деталей рядом с его станком. Разве он был когда-нибудь таким полным? «Все надоело! Баста!» — думал Андрей, и вся его жизнь представлялась ему огромным черным ящиком, до отказа набитым неудавшимися днями...

Он вышел на остановке и побрел домой. Его нестерпимо клонило в сон. Дойдя до своего участка, он, как обычно, прошел немного вдоль изгороди, повернул за угол и тут едва не натолкнулся на огромную черную машину, стоявшую прямо напротив его калитки — этакий бронетранспортер с затемненными стеклами. «Наверно, проводят военные учения, испытывают новую технику», — про себя усмехнулся он; но в следующий миг из машины вышла довольно привлекательная, хотя уже в летах, женщина; она улыбалась и, глядя на него, молчала. «Что позволяет себе эта вульгарная особа? — думал Андрей. — Почему вынуждает меня первым начать разговор? И с какой стати она загородила своим танком мою калитку?»

— Кого вам? — резко спросил он.

— Не узнаешь меня?

Так она с ним еще и на ты!

— Нет. Что нужно?

— Я Люда, мы вместе учились в школе. А это, — и она указала на машину, — просто джип...

Они знали друг друга с первого класса, и, когда спустя много лет он неожиданно признался ей в любви, она рассмеялась. Он спросил, что смешного в его словах.

— Извини, — поправилась она. — Ты наверно ждешь от меня ответа? А я не знаю, что тебе сказать.

Это было равносильно отказу, но Андрей проявил настойчивость, и вскоре они стали встречаться. Он приходил к ней домой; они целовались, но большего она ему не позволила:

— Только не сейчас.

— Почему?

— Родители могут вернуться в любой момент, я волнуюсь.

— Ладно, как скажешь...

С того дня она почему-то заметно охладела к нему и даже стала кокетничать с другими парнями, заставляя его ревновать. На выпускном бале они поссорились, и вскоре она, подобно многим выпускникам, уехала в С. поступать в институт. Андрей тяжело переживал разлуку. Поначалу он еще надеялся случайно встретить ее где-нибудь в городе, но она все не появлялась; тогда он пошел к ее родителям и узнал от них, что она живет в С. в институтском общежитии и приезжает домой очень редко, поскольку у нее много учебы. Он узнал ее адрес и поехал в С.

Общежитие находилось на окраине города. Он прождал у подъезда весь день и только вечером увидел ее в толпе студентов; она была навеселе, и какой-то пьяный хиппарь бесстыдно обнимал ее за плечи. «Подойти и дать наглецу по роже? Но это смешно! К тому же, вряд ли что-то изменит. У нее теперь новая жизнь. И она, конечно же, все забыла». Андрей уехал в тот же вечер. С тех пор он ничего не слышал о Люде...

— Пригласишь?

— Конечно, извини! Я рад тебя видеть! Отлично выглядишь!

И Андрей провел свою гостью в дом.

— Голодна?

— Немного.

Он разогрел щи, и она с аппетитом стала есть их; он смотрел на нее и чувствовал, что они снова стали близки, как в юности, может быть, даже еще ближе...

— После института, — рассказывала она, — я удачно вышла замуж и родила дочь Лену. Теперь она уже взрослая, у нее своя семья. Потом я устроилась на хорошую работу и купила родителям квартиру в С.. Они переехали, и с тех пор я здесь не была. А тут не знаю, что случилось, но вдруг до боли захотелось взглянуть на родные края. Короче, сорвалась и приехала. Я рада, что застала тебя, ведь мне, если честно, и пойти-то тут больше не к кому. Кстати, где твои?

— У сына что-то со спиной, жена повезла его к врачу.

— Жаль, если бы я знала, я могла бы помочь с клиникой. Что-нибудь серьезное?

— Да нет, больше жена переживает.

— Ну, это понятно, она же мать...

Люда говорила что-то еще, но внезапно нахлынувшие воспоминания мешали Андрею слушать. После чая она попросила его показать ей огород. Она ходила вдоль грядок, спрашивала, что где растет. Ей тоже хотелось бы иметь участок, но она привыкла к большому городу и без него уже, наверно, не сможет. Она встала под турник, подпрыгнула и немного повисела на нем. Потом они пошли прогуляться по окрестностям.

— Кем ты работаешь?

— Токарем. На заводе.

— Что делаешь?

— Гайки вытачиваю. Гайки, болты, втулки...

— Это хорошо. Мужчина должен уметь делать все руками. Повезло твоей жене. Кстати, ничего, что я без приглашения? Она не была бы против?

— Ну что ты! Мы всегда рады гостям. Не так уж часто они у нас бывают. Даже Фишман и тот давно не заходил. Помнишь Фишмана? Этого человека-рыбу, как мы называли его на уроках немецкого? Он вернулся и теперь работает у нас в городе. Он врач...

— Какой простор! Дух захватывает! — воскликнула Люда и посмотрела в небо, где причудливо скрестились два самолетных шлейфа...

Вскоре они очутились возле котлована, который, впрочем, уже давно разросся до оврага внушительных размеров. Он превратился в свалку, и теперь на его заросшем камышом дне валялся всякий хлам: ржавые велосипедные рамы, коляски, катушки из-под кабеля, даже опрокинутый грузовик. Когда-то овраг представлял опасность для хозяйства местных жителей: один заброшенный домишко стоял на самом его краю и уже заметно накренился. К счастью, людей давно переселили в город, и специальные деревянные укрепления, некогда возведенные здесь городскими властями, пришли в негодность, но до сих пор еще кое-где виднелись их сгнившие, покосившиеся остатки. Андрей помнил, как в детстве он по неосторожности свалился в котлован, а потом долго разглядывал головастика в мутной воде. Нет, на этот раз падение ему не угрожало: в овраг можно было спуститься и пешком, причем совершенно безопасно, если, конечно, не пораниться по пути о какую-нибудь железку. Андрей смотрел на Люду, и ему было легко на душе; он все еще не мог поверить в реальность происходящего, но о тоскливых утренних событиях, окутанных туманом, вспоминал уже как о безвозвратно далеком прошлом.

— Люда, а ты помнишь, как мы поссорились на выпускном?

— Конечно!

— А потом ты сразу уехала поступать в институт.

— Да.

— А ведь я приезжал к тебе тогда.

— Правда? И что? Ты меня не нашел?

— Я увидел тебя в компании друзей и не решился подойти. Не хотелось портить тебе настроение. Я думал, ты меня забыла...

Они молча дошли до дома и поднялись по крыльцу. Когда он закрыл дверь, она прислонилась к ней спиной и откровенно посмотрела на него; он обнял ее и поцеловал...

Через полчаса она встала с кровати, оделась, причесалась и сказала, что ей пора ехать.

— Ну, прощай, — было все, на что его хватило. Он слышал, как она сходила с крыльца, как скрипнула калитка, как завелся джип... А потом он вдруг заснул, и ему приснился какой-то бред.

Он ехал за лекарством для Анны в невыносимо душном с-ом метро. Внезапно поезд остановился в туннеле и из всех щелей в вагон стала сочиться вода; среди пассажиров началась паника, зачем-то сорвали стоп-кран. Один мужчина разделся и принялся затыкать одеждой щели; остальные последовали его примеру. Джинсы, юбки, носки, трусы, лифчики, носовые платки, — все шло в ход. Вскоре течь удалось остановить. Андрей осмотрелся по сторонам. Он уже немного пришел в себя от ужаса, но то, что он увидел, шокировало его: совершенно голые мужчины и женщины всех возрастов стояли по колено в воде и смотрели на него: он один даже не снял рубашки...

Андрей проснулся с головной болью и сразу подумал об Анне. Ему стало стыдно: он впервые изменил жене, изменил даже не с человеком, а, казалось, с неким призраком — насмешливым и равнодушным свидетелем его постыдной старости, внушившем ему нелепую мысль о том, что, обладая женщиной из прошлого, можно обладать и самим прошлым... Он оделся, прошел на кухню и съел лапшу быстрого приготовления; потом в комнате сына с час пролежал на кровати, свесив ноги и уставившись в потолок. Заснуть у него уже не получалось. Он вышел из дома босой, бесцельно побродил между грядок и в итоге оказался в сарае. Тут его взгляд случайно упал на удочку, когда-то купленную им в магазине у Анны. Он достал ее. Потом снял со стены лодку, вынес ее на улицу, дотащил до реки и вернулся домой за всем остальным. Вскоре он уже уверенно отталкивался от берега веслом, имея при себе в лодке удочку, банку червей, пакет для рыбы и самодельный якорь — плотную сетку с камнями.

На середине реки было прохладно. Он взял сетку, привязал ее к лодке, и осторожно, чтобы не распугать рыбу, опустил на дно; потом неумело насадил на крючок извивающегося червя и забросил удочку. Поплавок почти сразу ушел под воду; он подсек, как его когда-то учили, и вытащил какую-то рыбешку. Непонятно было, что это за рыбка. Он снял ее с крючка и бросил в пакет; затем насадил другого червя и опять закинул леску. Но ему уже не везло. Он просидел до самых сумерек впустую и решил возвращаться. Положил удочку в лодку, взял рыбешку и кинул ее за борт — пусть живет. Потом ухватился за веревку и стал вытаскивать сетку. Когда она появилась из воды, он рывком бросил ее в лодку. И тут его голову прожгла такая боль, будто в нее вонзилась стрела или раскаленное сверло. Он упал на дно лодки; его руки задрожали, лицо вспотело, в глазах поплыл кровавый туман. Он посмотрел в небо сквозь полуприкрытые веки и по двигающимся очертаниям облаков понял, что его лодку сносит течением. «Вот я и умираю. Рано или поздно смерть приходит за каждым. И, когда бы не наступил твой конец, он всегда будет казаться тебе слишком ранним. Но это еще не значит, что не стоит бороться за жизнь, — подумал Андрей и, пересилив боль, заставил себя привстать. — Если лодку далеко снесет течением, меня могут не найти в зарослях, поэтому любой ценой нужно добраться до берега». Он нащупал весла и, по-прежнему из положения лежа, почти вслепую стал управлять ими, удерживая одно — отпуская другое. Вскоре ему привиделась пойманная им рыбка. Он уже не помнил, что отпустил ее, как не помнил и всего, что было до его падения. «Неужели она умрет вместе со мной?» — подумал он и попытался отыскать ее глазами, но не смог повернуть головы. А что если, наоборот, эта рыбешка принесла ему гибель? Возможно, он ошибается. Но вся его жизнь — сплошная ошибка! И не поэтому ли смерть теперь являет ему такое невыносимо страшное лицо?.. А ведь он мог бы начать все заново. Жил бы, как все люди. Стал бы верующим, кем угодно. Только бы выбраться... И тут он почувствовал, что его лодка уткнулась в берег; он ухватился за уключину и с трудом приподнялся; его вырвало, но он заставил себя перекинуть ногу через борт, сделал последнее судорожное движение и упал в ил...

Соболев Максим : другие произведения.

В краю реки

Максим Соболев

В краю реки

Рыбак

Анна

Оставить комментарий © Copyright Соболев Максим (so-bolev@yandex.ru) Размещен: 10/04/2012, изменен: 10/04/2012. 50k. Статистика. Рассказ: Проза		Ваша оценка: