Аннотация: Мария, конечно, была в курсе, что в ее родном М-ске существует еврейская община, учрежденная практически заново лет пятнадцать назад.
ГЛАВА 2
Случилось так, что Маша Фельдман заимела себе головную боль через собственную доброту. Раз в кои-то веки она появилась в общине, в компании маминой сестры Софочки и пятнадцатилетнего кузена Алика... Так ее тут же взяли в нешуточный оборот!
Мария, конечно, была в курсе, что в ее родном М-ске существует еврейская община, учрежденная практически заново лет пятнадцать назад. Но как-то так вышло, что ни она сами, ни родители - папа заведует хирургическим отделением в горбольнице, мама преподает английский в лицее - сколь-нибудь заметного участия в жизни общины до недавнего времени не принимали.
Папа вообще скептически относится к многим "активистам", про которых он раньше знал, что они русские или украинцы, или какая-то помесь, а теперь они вроде как стали ему братьями и сестрами по крови.
Но это позиция папы, а мама... она мягче относится к людям. Маше доводилось слышать, как мама, Софочка и еще кто-то из знакомых удивлялись наплыву "вспомнивших о корнях" в местную общину. Одной только колоритной дамы Анны Голутко, нынешнего директора общинного центра, про которую многие говорят, что она скорее хохлушка, чем еврейка (и у точно, что "жидовка"), оказывается вполне достаточно, чтобы занять таким разговором добрую половину дня.
В целом делами в М-ской общине заправляют женщины. Единственный мужчина, кто неизменно составляет компанию регулярно тусующимся в "домике" дамам и подросткам, это Борис Рудинштейн, старший по линии эмиграционного агентства, которого чаще называют не по имени, а по прозвищу - Боря Сохнут.
Так что неудивительно, что общинный центр, - он же "домик" - народная молва нарекла "бабской синагогой".
Так вот... Как-то раз Маша пришла в компании с родней в "домик". Местные активистки, не упустив случая, попеняли ей за то, что она не посещает общину и вообще оторвалась от "корней". Мария хотела продемонстрировать им носимую под кофточкой цепочку с кулоном "Моген Давид", но передумала; вовремя сообразила, что тем самым лишь раззадорит языкастых тетенек.
Но они все равно устроили ей форменный допрос. Прежде всего, этих достопочтимых женщин интересовали две вещи. Первое: по какой такой причине двадцатипятилетняя Мария Фельдман, проработав около двух лет в престижной адвокатской конторе, вдруг надумала перебраться из столицы обратно в М-ск, и даже устроилась на работу в местную юридическую консультацию. И второе: почему Маша, девушка не только умная, но и "очень красивая", - последнее были вынуждены признать участвовавшие в разговоре активистки - до сих пор не вышла замуж?..
Умная Маша, решив воспользоваться приемом "переключение", попыталась сменить тему. И, надо признать, в тот момент она даже не представляла себе, к чему это может привести.
- Я слышала, что община на днях переезжает? - сказала она. - Что, удалось наконец отспорить какую-то часть дореволюционной собственности?
Она задала эти вопросы, глядя на Анну Голутко, выборного главу общины, сверстницу Софочки, особу крепкую, энергичную, с выдающимся даже по щедрым еврейским меркам бюстом; женщине, о которой судачили, что, хотя документы, доставленные ею из Украины, выглядят "правильными", сама она в лучшем случае полукровка.
- А ты шо, детка, не в курсе еще? - удивилась та. - Это ж такая головная боль! И все на меня свалилось, всё это на мои плечи легло...
Она пристально и как-то странно - словно приценивалась к товару на рынке - посмотрела на младшую Фельдман.
- А ну-ка постой, постой... Ты ж у нас юрист, верно?! Так... А я вот тут с бумажками разными совсем закопалась. Мы как раз недавно обсуждали. К кому можно обратиться за помощью... "Вы шо?! - говорила я девочкам. - Эти ж адвокаты, бисовы дети, если начнем за собственность судиться, они же нас разденут и голыми в Африку отправят! Все общины деньги на юристов уйдут!.."
Директор, не мигая, глядела на Фельдман.
- Так, так... - Она сложила руки поверх своего огромного бюста. - Маша, ты, конечно, не откажешься помочь общине? Не за деньги, потому что я тебе не могу предложить оклад, а за совесть? Молчание - знак согласия? Вот и хорошо. Приходи ко мне прямо завтра, детка, я тебя введу в курс наших дел.
Не прошло и трех месяцев с того памятного дня, когда молодую "адвокатшу" попросили оказать посильную помощь местному Центру, как вся эта суматоха вокруг общинных дел в целом и тема переезда "домика" в новое здание в частности надоели Марии Фельдман так, что она и думать об этом не хотела. Тем не менее, Маша продолжала по инерции тянуть постромка воза, на который Анна Голутко и Ко навалили всякого, разного - с горкой.
В конце ноября, дней за десять до открытия ханукальных празднеств, Фельдман все же смогла вырваться на пару дней в Москву. Там она встретилась с двумя однокашниками по МГУ; также смогла получить от бывшего сослуживца по московской адвокатской фирме Шапиро кое-какую - весьма полезную для нее с учетом произошедшего летом - информацию. Эта серия встреч с московским друзьями и коллегами весьма обнадежила Фельдман. Она получила ряд позитивных сигналов. Есть основания надеяться, что конфликтная ситуация, участником которой она стала не по своей воле, уже вскоре разрешится; и тогда она сможет вновь вернуться в столицу и продолжить работу в одной из лучших адвокатских фирм страны.
Но до этого еще предстоит дожить; а пока она должна делать на своем нынешнем месте то, что за нее никто не сможет сделать.
Уже на следующий день по возвращении из столицы Мария решила спозаранку наведаться в "домик". Прием в юридической консультации она ведет с десяти утра. Так что у нее еще есть как минимум два часа на то, чтобы разгрести кое-какие бумаги, которые требуют внимания и оценки "юриста на общественных началах". Кстати, у Марии исподволь закралось в голову подозрение, что еврейская община города М-ск имеет в делопроизводстве бумаг никак не меньше, нежели всё славящееся своей бюрократией государство Израиль.
"Шевроле Блейзер" вишневого цвета проехал вдоль невысокой ограды из металлических прутьев, за которой виднеются заснеженные деревья небольшого парка, прикрывающего, отгораживающего строения от оживленной городской магистрали. Мария свернула в распахнутые настежь ворота, на створках которых красуются только недавно нарисованные звезды Давида.
За время ее недолгого отсутствия на общинной территории ничего не изменилось. Автокран стоит в статичном положении, понуро склонив стрелу. Возле двух вагончиков, пригнанных сюда строительным подрядчиком, не наблюдается пока никакого шевеления. Бывший особняк Осипа Бородова, - в советское время музыкальная школа - в котором, собственно, и будет после окончания ремонта размещаться общинный центр, с двух сторон закрыт строительными лесами, забранными сеткой. Почти у самого входа в здание высится настоящий курган, насыпанный из строительного мусора и вынесенного из реновируемых зданий хлама, оставшегося от прежних арендаторов. Рабочих не видно ни внутри, ни снаружи. Впрочем, время еще раннее, без четверти восемь утра. И вообще, это не ее дело.
Маша припарковала внедорожник на площадке возле входа в бывший Дворец пионеров. Данное строение во времена оные было пристроено к особняку Осипа Бородова (вернее, связано с ним коротким одноэтажным крытым переходом). Это здание также требует капитального ремонта, но за него даже не брались. Городская администрация, ссылаясь на недостаток средств в казне, не выделило на реконструкцию второго строения комплекса общины пока ни копейки... Хотя определенные обещания по этой части были даны.
Но и это не ее проблема, так как с недавних пор у Маши Фельдман и без того хлопот полон рот.
На слегка припорошенной выпавшим под утро снежком площадке стоит темно-синий "Фольксваген". Что бы ни судачили про директоршу отдельные ее недоброжелатели, надо признать, что она вся целиком отдается общественному делу: буквально днюет и ночует в "домике". Анна Голутко не производит с первого взгляда впечатление такой уж умной женщины (здесь Мария готова согласиться с мнением, высказанным тетей Софой). Но без присущего ей бешенного напора, без ее неумной энергии, - частенько переплескивающей через край - без ее умения "достать" любого и заставить нужных для дела людей крутиться, многие общинные проекты так и остались бы строчками в составленных на бумаге планах.
Община временно расположилась в мало-мальски пригодных помещениях пустующего нынче экс-дворца (хотя называть это серое, казарменного вида строение "дворцом", это делать ему незаслуженный комплимент). В четырех комнатах на скорую руку сделан косметический ремонт - чтобы было где разместиться местному руководству, тем же Анне Голутко и Борису Сохнуту. Этот так называемый "офис" размещен на втором этаже. А на первом вот уже второй месяц функционирует общинная столовая, ежедневно выдающая на гора сорок бесплатных обедов для пожилых людей и малоимущих. В этом же помещении, где имеются столы и стулья, последнее время проводятся различные мероприятия. Заведует общинной столовой Соня Литвак (еще одна видная активистка, а поварихой у нее работает Ангелина, которую все здесь зовут Геля, женщина столь же фактурная, что и директорша, но, в отличии от нее, добродушная и незлопамятная.
Маше удалось-таки прошмыгнуть незамеченной - так ей показалось - мимо открытой двери столовой. Проходя через вестибюль, она успела услышать женские голоса; оттуда же. из-за двери, распространяется аромат свежезаваренного кофе. Мария поднялась по лестнице и направилась по освещенному одним лишь тусклым светильником - грошовая, по ее мнению, экономия - коридору в самый дальний его конец.
Открыв дверь выделенной ей под кабинет комнатушки, Маша прошла внутрь. Дубленку она оставила на заднем сидении машины, так что ей даже не пришлось снимать верхнюю одежду. Одета она в темно-серый деловой брючный костюм и белую блузку. На прежнем месте работы, кстати, она носила юбки в комплекте с пиджаком и блузкой... У нее "хорошенькие ножки", - так говорят у нее за спиной, хотя иные говорили это ей открыто - но коротких юбок она избегает. Просто фигурка у нее такая, что даже юбки делового фасона и положенной длины смотрятся на ней, как выразился однажды ее сослуживец, "весьма эг-готично". Вот и докрасовалась.
Внешне, - и это ей тоже доводилось слышать от многих - Маша Фельдман не слишком-то похожа на еврейку. Мама иногда в шутку заявляет, что "акушерка в роддоме подсунула чужого ребенка"... У мамы красивые карие глаза - "как и положено". А у Маши зеленые, с холодным изумрудным переливом. Говорят, такие у папиной бабушки были. Скулы, опять же, высокие, хотя и не славянка. И даже нос у нее прямой и ровный, без примечательной горбинки.
Стол, конечно же, был завален грудой бумаг. Еще одна беда, неожиданно свалившаяся на голову "юристконсульта" - оказалось, что ни директорша, ни Боря Сохнут не умеют печатать. Ни на обычной машинке, ни, тем более, на компьютере...
Едва Маша уселась на стул, размышляя, с какого угла начинать разбирать образовавшуюся на столе пирамиду из бумаг и конвертов, как пожаловала директорша. По обыкновению, вошла без стука, сразу заполнив собой почти все свободное пространство "офиса". Если не обращать внимание на темные круги под глазами, то выглядела она столь же бодрой, что и в обычные дни.
Как всегда, поздоровалась с "адвокатшей" лишь легким кивком головы.
- Это хорошо, Мария, шо ты вернулась... А то я уже хотела тебе звонить.
- Что случилось, Анна Борисовна?
- А ты шо, ничего не знаешь?
- А что я должна знать?.. Что, неужели в нашем городе ожидаются погромы?
- Шо? Какие погромы?! - Директорша сложила руки на объемистой груди. - Та я сама кому хочешь "погром" устрою! От же жулики...
- Вы это про кого? Присаживайтесь. Или к вам пойдем?
- Да не, я постою. Слушай сюда. Позвонил мне жулик этот... Так и так, говорит...
- Постойте! - перебила ее Маша. - О ком речь?
- О подрядчике нашем, о ком еще. Да вот только что с ним говорила по телефону...
- Так?
- Мне кажется, он изрядно нашего стройматериала налево пустил...
- Если вы его подозреваете в чем-то нехорошем, позвоните в надзорные органы.
- Да я ж, Мария, не об этом.... Подрядчик этот... Виктор, пожаловался, что на него сильно давят. Но просил никому не рассказывать о нашем разговоре.
- Ничего не поняла.
- Его по телефону припугнули. Предупредили, что если будет и дальше на "жидов" работать, то у него будут большие проблемы. И еще...
- Стоп, стоп... не грузите меня, Анна Борисовна. С фактом телефонных угроз мы уже сталкивались, не так ли?.. Вы ведь решили обратиться к слугам охранной фирмы, так?
Голутко щелкнула пальцами.
- Очень кстати, Мария, ты вспомнила про эту охранную фирму... О-от же работничков они прислали. Ты знаешь, шо я сторожа уволила?
- Когда?
- Вчера. Пришлось самой ночью тут караулить.
- Надо было второго охранника на дежурство вызвать. И в их фирму позвонить.
Анна Голутко мрачно усмехнулась.
- Второго охранника я не могла вызвать, потому шо тоже его уволила.
- Ну вы даете... - Мария покачала головой.
- Они тут пьянствовали во время дежурства - вдвоем! Ну а я их застукала.
- Вот как.
- Я около полуночи приехала в "домик", по своим делам. И что я вижу?! Охранник... пьянючий в дым!.. Стоит на ступеньках, качается, зараза. А другой, значит, тут же - нужду справляет! Вытащил свой х.., зараза, стоит у входа, и поливает, как из шланга! И шо мне прикажешь делать?!
Маша судорожно вздохнула. Взяла ноут, раскрыла.
- Шо с тобой, детка? - глядя на нее, спросила директорша. - Ты часом не заболела?
- Пока еще нет, - тихим голосом сказала Фельдман. - Но если вы продолжите меня "грузить"... И сколько раз я уже просила вас, Анна Борисовна, не называть меня "деткой"!
Всего минуту спустя после ухода директорши в кабинет - и тоже без стука - заглянула Соня.
- Маша, я скажу Геле, чтобы принесла тебе кофе и кекс.
- Спасибо, Соня, ничего не нужно. - Фельдман натужно улыбнулась. - Извините, но мне нужно работать.
Некоторое время Маша сидела недвижимо, собираясь с мыслями и силами. Два с лишним года М-ская община судилась с местной коммерческой структурой, возглавляемой бывшим мэром господином Голышевым (с треском провалившегося, кстати, на недавних выборах, причем, не без интриг со стороны актива "домика"). Объектом спора служили здание бывшей музыкальной школы, в два с половиной этажа, сложенное из темно-красного кирпича. Это и есть бывший особняк Осипа (Иосифа) Бородова, в котором он и его семья проживали вплоть до октябрьского переворота. Вторым спорным объектом является расположенный здесь же бывший Дворец пионеров. И вот: разбирательство в судах разных инстанций закончилось тем, что эти два здания, а также прилегающий к ним участок с небольшим парком были переданы на баланс М-ской общины.
Молодая женщина, всматриваясь в извлеченную из папки бумагу, судорожно вздохнула. Разобрать каракули Анны Голутко способны лишь профессиональные криптологи...
- Расслабься, девочка, - произнесла она вполголоса,- потому что тебе сегодня еще с людьми работать.
Она вновь потянулась к папке с бумагами, как вдруг случилось неожиданное: со звоном лопнуло оконное стекло, затем что-то тяжелое с каменным стуком врезалось в стену ее скромного офиса.
