Аннотация: Абсурдная история семьи Финика младшего (Лысого/
Абсурдная история семьи Финика младшего (Лысого).
Неверно подобранные и неверно в предложении словеса выстроенные, верную мысль образуют нередко, в смысле иногда.
Часть первая. Фуфел.
Вместо вступления.
- Я сделаю такую дверь! Такую!.. В общем, хрен кто её откроет.
- Спасибо пап. Сам знаешь, такие времена..., глаз да глаз нужен.
- Вот-вот и глазок вставим из пуленепробиваемого стекла.
- Нет, глазка не надо - так сойдёт....
1. Глава первая
На толстой перекладине стула висел жирный кот Фуфел. Висел давно, боясь пошевелить равномерно упитанным хвостом. С каждым днём ему всё труднее приходилось вскарабкиваться на перекладину, вследствие регулярности кормёжки. Раньше ему ничего не стоило запрыгнуть наверх, где, зацепившись коготками, остановить инерцию пушистого тела. Шесть месяцев назад кошачья жизнь изменилась - Финик-старший пристроился на фабрику производящую кошачьи корма. Работа не пыльная - офисная, как не старался - не уставал. Целыми днями он слонялся в поисках занятий, но так как дело было поставлено грамотно, то никто не хотел делиться вялотекущей работой. Вот и стал Финик-старший от нечего делать пробовать кошачьи вкусняшки.
- А что, разве в этом есть что-нибудь предосудительное?
В начале глава семейства хрустел осторожно, пугаясь непривычного звука, но постепенно вошел во вкус и считал день неправильно завершенным, если, находясь в пивной тошниловке, не заедал разбодяженное пиво хрустящими кошачьими сушняшками. Рядом стоящие мужики, деяния Финика-старшего не осуждали, с пониманием относясь к хрусту челюстей, мерно размалывающих жесткие кошачьи удовольствия.
К сожалению Финика-старшего ему не всегда удавалось съедать все вынесенные припасы; периодически он притаскивал домой полные карманы хрустящего кошачьего блаженства, к которым ленно подбредал разжиревший котяра, всовывая сонную морду в основание миски, наполненную сгруженными сухушками и смачно чавкал. А так как аппетит всегда имеет склонность к увеличению и росту, прожорливость котяры органично вписывалась в увеличивавшиеся порции кормёжки.
В конце полугодия Финик-старший отметил - сухушки не лезут ни с пивом, ни без оного, а привычка забивать карманы осталась. Как-то не так он себя чувствовал, если идя домой, не нес в карманах хрумкающего груза, из-за чего было стыдно смотреть в томные глаза Фуфела, когда тот поднимал вожделенный взгляд, спрашивая - "ты принес жраку?". Так что обречен был Финик-старший носить коту-обжоре сушняшки в раздувающихся парусом карманах.
Кроме Фуфела и Финика-старшего в трехкомнатной квартире на окраине города обитали: десятилетний сын Финик-младший - он же Алёшка, среди сверстников известный как Лысый; пятнадцатилетняя доченька Риточка и; руководительница семейства - мадам Финик. Женщина серьезная, но с юмором и пониманием, что без иронии ей не справиться ни с котом, ни с мужем, ни с дочерью, ни с сыном оболтусом. Финик-старший ценил это свойство в супруге, позволяя смеяться ему в лицо, сдавая мизерную зарплату.
- Это не я смеюсь, это ты смеешься..., это не я гогочу, а ты! - уверенно грохотала Лизавета Агриповна, пересчитывая принесённые деньги.
- А чего? Я всё принес! - оправдывался Финик-старший, краснея от возмущения.
- То-то и оно... - всё! - иронично добивала Лиза Агриповна мужа, убирая деньги в сейфовый карман, из которого обратно дензнаки извлекались путем штурма с обязательной словесной перестрелкой.
С этим Финик-старший мирился, так как понимал: дай ему волю, он всё прокутит в пивной тошниловке и не на что будет покупать детям игрушки, велосипеды и прочие атрибуты детского счастья.
Семейство Фиников обеспечивала Лизавета Агриповна - она пользовала долю в партнерстве трех деловых женщин, лепивших промышленным образом пельмени. Поначалу она приглашала раздолбая супруга на работу грузчиком, но Финик-старший уперся. Он совершенно не имел пристрастия к переноске тяжестей. Да и к круглосуточному надсмотру со стороны жены и её ближайшего окружения относился скептически. А поскольку постольку к домашнему труду склонностей не имел, равно, как и его предпочтения больше отклонялись в сторону духовных поисков, то пристроился инженером по технике безопасности на кошачью фабрику. Это занятие мужа, Лизавета Агриповна сразу невзлюбила. Она искренне считала мужа подкаблучником, прикрученным к её юбке, поэтому туркала и помыкала им, как хотела, довольствуясь исключительно семейной обстановкой. А он терпел - терпел, ибо ко всему прочему страстно любил жену. Её было за что любить: статная фигура; лицо не выдающейся красавицы, но весьма обаятельное, и самое главное - кошачьи повадки, обманувшие Финика-старшего гладкостью и покладистостью. И ещё, Финику иногда казалось, что супруга знала о нём нечто такое, что сам он о себе не знал. Это её знание разрывало душу недотёпы мужа, заставляя преклоняться пред божественно обольстительной женой.
До того как поступить батрачить на иностранных хозяев, Финик-старший работал на государство, чертя черт знает какие хреновины, и складывая чертежи в запирающийся несгораемый сейф начальства. Он бы проработал на госпредприятии до старости, да вот пошло оно под сокращение бюджета; выяснилось - никому, даже чёрту, все эти чертильные старания и упорства не нужны. Решение закрыть госконтору принималось на самом верху. Само здание конторы разорили сотрудники нижнего звена, выкручивая всё что выкручивается, отдирая все, что плохо держится, и, плюясь в сторону начальства, матерились на не открепляемое.
Финику-старшему было жалко покидать родное предприятие, но его насильственно вытурнули, сообщив: - всё продан,: и стены, и потолок, а самое главное - место в центре города. Он потом приходил к новым хозяевам - хотел пристроиться охранником, но, глядя на суженные сутулые плечи, нувориши несогласно трясли головами, заявляя - они и котов не доверят гонять этому рахиту, не то что бомжей звероподобных отпугивать. Дважды Финик-старший крутился вокруг здания, дважды оно отторгало его, и он, обидевшись на жизненную несправедливость, пошёл к руководству кошачьей фабрики, принимавшей в то время новых сотрудников.
Мистер-Ганс-руководитель долго пытался понять, как такой справный инженер, имеющий два с половиной диплома о высших образованиях, умудрился выжить на госпредприятии, получая мизерный оклад, при этом не желая ничего менять в подобном укладе жизни. На что Финик-старший высказался, - он за японскую модель ведения дел, - работу не судят, а благодарят, а в госконторе ему было интересно, хотя и нудно.
Мистер-Ганс-руководитель улыбаясь, одобрительно расписался на резюме Финика-старшего, и повел его всего такого интересующегося на производство кошачьей радости - спрессованных сухушек.
Показывая устройство предприятия, мистер Ганс заявил: "- Будущее человечества зиждется на сухих кошачьих кормах". Финик-старший принял этот лозунг, как раньше принимал за истину "Мир? Труд! Май?", радостно кивая кучерявой копной нестриженных волос.
В целом новый специалист понравился мистеру Гансу, однако на всякий случай, да и из-за боязни повреждения оборудования, он не позволил Финику-старшему думать о рационализации производства. А тот об этом и не думал: он с детства не воспринимал технических новшеств, старательно избегая даже помышлять, чтобы что-то видоизменить и модернизировать. Результат: новый сотрудник понравился Мистеру-Гансу-руководителю, и он с облегчением опустился в широкое шикарное кресло, присланное из заграничных далей, дабы трудился бюргер в России, надзирая за производством кошачьего корма.
Была еще одна причина, почему Финик-старший ни за что бы не пошел работать в пельменную компанию: кошачьи хрустяшки ему нравились, а пельмени-выродки выпускаемые женой - нет. Всё дело во вкусе - принципиальной разницы между тем и другим не было; начинка пельменей ещё более походила по вкусу на кошачьи сухушки только сильно разбодяженные водой. А, как известно, даже кот не будет жрать жраку, если корм не поддается хрустящему разгрызанию. Есть в этом хрумкающем звуке нечто такое, что стимулирует кошачьи аппетит и пищеварение. Это мнение не только Финика-старшего - это мнение самого кота Фуфела, чья точка зрения в любом случае побеждала во всех спорах между Фиником-старшим и Лизаветой Агриповной.
- Вон гляди, - гордо указывал Финик-старший на Фуфела. - Он, тварь божья! - жрёт сухушки принесенные мной, а от твоих пельменей его воротит.
- И правильно воротит - он же котяра! В моих пельменях тридцать процентов животного мяса! - настаивала Лизавета Агриповна.
- Да хоть пятьдесят - всё равно они несъедобные! - отстаивал свою правоту Финик-старший.
- Ну и не ешь, если не хочешь, а мне мои пельмешки очень нравятся! - любила настаивать на своём, упрямица жена-кошка, исходя из внутренней противоречивой вредности.
- А я не ем, и Фуфел не ест, одна только ты такая смелая - наворачиваешь пельмени, собственной ляпни и радуешься.... Да я лучше стрихнин буду глотать, запивая цианистым калием, смешанным с мышьяком, чем давиться пельмышатами! - ответно упрямился Финик-старший, показывая насколько ему противно вдыхать пельменные ароматы.
- Очень хорошо! Не ешь! Не ешь! А я тогда капусту потушу! - восклицала Лизавета Агриповна, вставая с насиженной табуретки.
- Нет, только не это! - Финик-старший в панике подносил к голове руки, что должно было означать: "Горе вам, народы Рима - варвары капустные прибывают в обитель макаронного покоя".
Кроме пельменей благоверной супруги, Финик-старший истерично не выносил запаха тушеной капусты, который забивался во все щели квартиры омерзительным вонянием, не дававшем ночного покойного отдыха и как следствие полноценного дневного бодрствования.
Обычно после таких выступлений жены он чувствовал абсолютную бессмысленность бренного бытия, обречённого на вечное поедание пельменей, дабы не вдыхать смрадных испарений тушеной капусты. В такие моменты он думал о жизни, как о хроническом заболеванием смертью.
Но... он принимал правила кормления, молчаливо проглатывая остывшие слипшиеся катышки пельмени, боясь раскусить их на две половинки, чтобы не ощущать вкуса противности размокших кошачьих сухушек.
В такие вечера кот Фуфел с сочувствием смотрел на хозяина, боясь похрустеть сухушками, чтобы не расстраивать коллегу по половому сходству. Сколько Лизавета Агриповна не привечала котяру, все равно он с пониманием относился только к Финику-старшему, морально разделяя все тягости его судьбы.
Ранее упомянутая пятнадцатилетняя дочка Риточка, была любимицей папы, мамы..., и младшего брательника Финика Лысого. Девочка была тихой, послушной, с умным понимающим лицом, особенно когда доказывала брату превосходство женского ума над мужским простодушием:
- Ничего, Лысый, подрастешь - поймешь - ты, как и все мужчины, необратимо туп и бесперспективен, а пока живи! Мама! Мама! меня Лысый пыркает! - после оскорбительного заявления, она начинала громко верещать, выставляя братишку перед необратимостью материнского наказания, которой некогда было разбираться, кто кого тюкал - она тюкала того, кто не звал на помощь.
Финик-старший никогда по идейным соображениям не наказывал детей, считая - когда-нибудь они сами разберутся в своих противоречивых детских делах.
Дети так не считали - разница в возрасте закладывала определенные антагонизмы. Дочка Риточка была на три года старше брата, что сказывалось как в её явном физическом превосходстве, так и в излишней тяге к доминированию над, с её точки зрения, слабоумным братом.
Обычно после школы Ритулька шла к матери на работу, а Финик-лысый пребывал в компании дворовых оболтусов, которые слонялись по улице, старательно выискивая пакостей. Так что днём котяру Фуфела никто не тревожил, он мог спокойно ловить мысленное равновесие, свешивая по бокам перекладины стула чрезмерно раскормленный живот.
В этот день покойствие и равенство кошачьих мыслей нарушил холостой звонок в дверь. Снаружи кто-то скрёбся и шебуршал, а внутри никого кто мог впустить пришельца в обитель семейно благополучия, не было.
"- Что за демон такой звонит? Неужто гости пришли?", - наверное, подумал котяра, лениво подтягивая вывалившуюся половину неуправляемого живота. В тон его мыслям звонок повторился, но и на этот раз никто на него не отреагировал.
За дверью стоял папа Финика-старшего - сам Василий Сократович Финик-самый-старший. Был он в возрасте после пенсионном, солидной старческой бородатой внешности, одет в светлый льняной костюм при комсомольском значке и в сандалиях на босы ноги. В руках его, кроме кожаного беременного вещами портфеля, неслась авоська, сквозь клетчатую откровенность которой высматривалась трехлитровая банка с взбалмошной жидкостью-самогоном.
Дед Васька изрядно нервничал - новые сандалеты располосовали нелюбимую мозоль, из которой тепереча вытекала прозрачная жидкость лимфы, и расходилась ноющая жженая боль, требовавшая немедленного прекращения путем снятия пыточных дырявых колодок.
- И на кой хрен меня понесла нелегкая в этих колдунах? - спрашивал себя дед Васька, приподнимая в воздух правую ногу. - А ежели я вас сниму, ведьмаки, то одевать опосля не буду - не надейтесь! Да, делов я наделал!..
Дед Васька стоял подле двери, рассуждая о судьбе, которая отнеслась к нему несправедливо, особенно в этот знаменательный день, когда он приехал навестить сына с невесткой, собираясь погостить пару недель.
Если бы дома был кто-нибудь способный открыть дверь, то он бы обрадовался появлению старика, но, к сожалению и прискорбию, никого не было.
По этому случаю, дед Васька был вынужден спуститься вниз и присесть на стоящую перед домом лавку.
В это время дня, то есть в самой его середине, мимо шаркали ногами одни старики да старухи - дети и их родители были на работе или в школах, отдав городскую местность на растерзание старикам. Вокруг благоухала весна, оканчивавшаяся в этом месяце, что создавало определенную суету в кругах школьников, пытавшихся выжать из учителей улучшенные оценки для родителей - маявшихся проблемой устройства чад своих в летний концентрационный отдых.
По порядку, заведенному в семействе Фиников, каникулы не представлялись суетными: каждое лето дети отправлялись на трехмесячную побывку в деревню к родителям Финика-старшего; приехавший дед Васька стремился нарушить устоявшийся уклад ритма жизни семейства Фиников; он знал об этом факте, ничуть по этому поводу не переживая. Да и в самом деле, должна же быть и у него - пенсионера со стажем - хоть какая-то личная жизнь!
Время дня подвалило к двухчасовой отметке. На глаза деда Васьки попалась девица, мерно шагавшая в направлении подъезда. Эта девица, стройная и красивая, словно цветущая фиалка, была близкой сродственницей жены Финика-старшего Лизаветы Агриповны, а именно - родной сестрицей - Аленой Агриповной. По неизвестной деду Ваське причине, девушка его не узнала, равно как и он её. Она зашла в подъезд, оставив его в полном неведении о своем присутствии в квартире Фиников. Вот если бы все сложилось иначе ..., - сейчас бы дед Васька откупоривал трехлитровую банку самогонки; он бы непременно налил бы два полных благословенных стакана, склоняя сестру Лизаветы Агриповны к совместному пьянствованию в честь встречи; так как этого не произошло, она открыла дверь выданным Лизаветой Агриповной ключом, и одиноко проникла в квартиру.
История этой благонравной девушки проста как краткость российского лета: вчерашнее знакомство на вечеринке с "этим-тем" пареньком, сразу понравившимся ей; утреннее расставание с тем пареньком, ввиду какой-то опрометчивой, даже пустяшной ссоры. История простая и понятная, но в том-то и дело, что произошла она в тот же день, когда прибыл Дед Васька, а, следовательно..., - следовательно, девушка несла в руках клетку, в которой сидела сиамская кошка Шпаргалка. Сидела и злобно зыркала по сторонам местности, задумываясь, "- куда ты хозяйка тащишь меня?"
Зайдя в квартиру и поставив клетку на пол, Алена Агриповна приняла успокоительную снотворную пилюльку, и легла вздремнуть на диванчике в большой комнате, дабы думы тяжелые не мутили её девичьего умственного покойствия..., да... покойствия.
2. Глава вторая
Лысый гонял консервную банку по соседскому двору, отпуская смачно-крепкие мальчишеские словечки по поводу отсутствия мяча и его хозяина Сереги - по кличке Хорёк. Причина отсутствия была плёвая: Хорьку всего-то грозила двойка по литературе. Из-за этого пустяка родители прикрыли мальчугану все уличные развлечения, оставив его в домашних условиях зубрить спряжения глаголов и краткостишия Маяковского. От такого напряжения Хорёк совершенно скис, превратившись в презренного зубрилу-домоседа.
Лысый провел удачную атаку, спутав Гаврилу Косилку, забил в условные ворота баночный гол.
- Вот если бы был мяч, ты бы его ни за что бы не пронёс, - признал поражение Гаврилокосилка, и сел на камень, обозначавший створку ворот.
С Косилкой, Лысого связывала давнишняя дворовая дружба, почти такая же крепкая и настоящая, как у смотрящих на их баловство трех кобелей, отзывавшихся на кличку Горыныч. Псы одновременно поворачивали всеми тремя головами, в сторону подзывающего их человека.
- Может с Горынычем поиграем? - предложил развлечение Лысый Финик, зевающему Косилке.
- Да не - не охота. Че-то лениво. - Косилка всегда косил от активных игр, предпочитая смиренное созерцание окружающей реальности, в которой почему-то ничего не происходило. За эту потребность откосить от мальчишеской активности, Гаврилу прозвали Косилкой, против чего он ничего не имел, так как каждый мальчуган должен иметь своё собственное особенное погоняло.
По телику Косилка видел, как развлекаются сильные мира сего, выкручивая рули у дорогущих автомобилей, доставая из штанин большие пистолетные пушки, из которых палили по тупоблуждающим прохожим, а пули самостоятельно находили злопыхательных злодеев, к коим Горыныч никак не относился, а по сему на кой фиг с ним тусоваться?
- Жаль, - оскорбился Лысый, так как, по его мнению, предложение погонять Горыныча, это самое лучшее занятие мальчишеского времени, но для этого нужен был мяч, а мяч был у Хорька, а Хорёк сидел дома, зубря не зубрящиеся уроки. - Да и вообще, гад этот Хорёк, что ему трудно на трояк пристроиться?
- Трудно! - воскликнул Косилка, - мне тоже грозятся впаять пару, правда, не по литературе, а по математике, но мои предки по этому вопросу не парятся - всё равно стану военным прапорщиком, как дед и папка. - Косилка многозначительно поднял нос к верху, чтобы обозначить прозрачность своего прямоходящего, тырящего всё отовсюду, будущего.
- Да, из тебя получится вояка ..., будешь в аты-баты автоматные играть. - Лысый Финик злился - детство уходит, а развлечений нет и не предвидится. - Ладно, я пошваркал на хату-дом - Фуфела потягаю, да и пожрать аппетитно надо, так что пока.... Если чё - звони, я дома, - сообщил Лысый другу, и, пожав тому по-взрослому руку, отправился восвояси.
Подходя к дому, Лысый Финик предчувствовал - что-то неладно, и ускорил ход. Он представил себя атомоходом, разрывающим мощью ядрёного реактора сковывающие воду льды. Ничего не замечая вокруг себя, пыхтя и отдуваясь, пацан попытался проскочить мимо деда Васьки.
- Стой, стой оболтус! Неужто деду не признал? - ворчливо прокричал дед Васька, вставая со скамейки.
- О! деда! приехал!? - очнулся от детских фантазий, пыхтящий ребёнок-пароход, и бросился в объятия старика.
- Это как выгоните, - важно произнес дед Васька, поглаживая рукой поседевшую редкую бородку. - Ну а пока отведи меня в квартиру - совсем ноги затекли в этих колодках. - Дед Васька сокрушенно покачал головой.
Лысый помог деду занести в дом тяжелый портфель. Он стал рыться в карманах в поисках ключей от квартиры. Лысый вставил ключ в замочную скважину, пытаясь повернуть его по часовой стрелке, но ключ не поворачивался.
- Странно, должен открываться! - возмущенно произнес Лысый Финик, смотря на деда расширившимися глазами.
- Ну-к дай я попробую. - Дед Васька отодвинул внука, приобщившись к таинству закрытой двери.
Он смачно плюнул на ладони..., растер..., приступил к вскрытию сейфовой двери....
Он нежно вынул ключ, осмотрев его со всех сторон, сопоставляя тот ли это ключ или нет. Для убеждения в подлинности, кряхтя согнулся и посмотрел в скважину.
- Скважина та..., ключ тот... - сходится. - Дед Васька пристроил ключ в замок, и нежно покрутил его в замке.
Про себя Лысый Финик отметил - чем старее становятся люди, тем менее они склонны доверять детям - чаще выискивают в детских действиях оплошность и, находя ее, радуются как дети.
- Убедился!.. Такое раньше бывало? - вылупился дед Васька на внука.
- Не бывало - это первый раз. - Лысый пожал плечами.
- Ну ничего, всё когда-нибудь происходит в первый раз. Не переживай. Ты вот чего, дуй в жеку, пускай оттуда придёт какой сантехник по дверям - он живо дверь откроет, - рассудил дед, полагая, что обычный слесарь сможет справиться с сейфовой дверью от бронепоезда и усовершенствованным сейфовым замком от совзагранбанка времен анархической перестройки.
Лысый Финик мгновенно кинулся исполнять распоряжение деда, и вмиг добежал до соседнего дома, в подвале которого располагался ЖЭК. Там путано объяснил, - дверь заклинило, замок тоже, и хорошо бы попасть домой - деда приехал.
- Тут не слесарь нужен - тут спасатели допомогут, - расчетливо заметила толстенная тетя Маша, бывшая дежурной по лифтовому хозяйству.
- Так и вызывай допомогу, - обиделся слесарь Жучаров, которому совершенно не хотелось никуда идти, хотя справиться с замком - априори дело слесарной чести.
Тетя Маша медлительно набрала номер службы спасения и, объяснив - в квартире жильцов заклинило замок, отправила Лысого Финика встречать спасителей.
Тем временем дед Васька продолжал крутить ключом в замочной скважине. Он подумал - ключ вставлен не той стороной, и попытался вставить его шлицами вверх, что вызвало недоумение у ключа, у замка и у двери в целом. В результате стараний деда Васьки ключ неожиданно обломился, наполовину оставшись в замочной скважине.
Лысый Финик стоял во дворе, ожидая триумфального прибытия машины спасателей. По мальчишескому разумению приезд спасателей - самое настоящее происшествие, которым можно похвастаться в школе среди одноклассников, рассказывая правдивую историю о сильных парнях, в чьих руках зажаты пулемётообразные болгарки, огромные крабовидные щипцы для резки железа, и обязательный оранжевый чемоданчик, в котором лежат таинственные инструменты, дающие возможность открыть то, что вообще не открывается.
Как всегда мальчик пребывал в череде иллюзий и фантазий. Он представлял - его подвешивают на верхнем этаже и опускают вниз, чтобы он влез через форточку. Он представлял - он, надрываясь, пролазит в узкое пространство форточки, и открывает дверь. Потом подумал, это несправедливо - он не увидит брызг раскаленных искр режущегося металла, и пересмотрел свой героизм, в сторону увеличения последовательности действий. Вначале они попытаются открыть дверь, срезая дверные петли, но, так и не справившись с сейфовым устройством замка, подвесят Лысого на веревку и спустят вниз. Эта фантазийная конструкция вполне устроила мальчугана, и он уставился бессмысленным взглядом в сторону дороги.
Вскоре появился белый джип спасателей, из которого раздавалась простонародная песенка, перемежающаяся отрывочными хаотичными размышлениями рации. Сделав круг по двору, джип остановился рядом с Лысым, так как мальчугану захотелось обратить внимание на себя, и он стал размахивать руками, показывая, что место катастрофы рядом с ним.
- Что случилось? - сразу задал вопрос спасатель, не такой конструкции организма как ожидал Лысый Финик.
Малой был уверен - в службе спасения работают крепкие парни с незаурядными фигурами гарилоподобных атлетов, а вместо этого из машины вышел человек невысокого роста, самого что ни на есть обычного телосложения, даже какой-то хлипкий, с корпусом чахлой мартышки.
"- Непорядок, - подумал Финик - Не тот народ приехал - не сдюжат".
- Дверь заклинило. Ни фига - ни туда, ни сюда, - промямлил он, мысленно махнув рукой.
- Ну пойдем, посмотрим твоё нифига. - Самопригласился спасатель, и пошел впереди Лысого, который разочаровано сплюнул, так как спасатель и не думал брать с собой оборудование для вскрытия не открываемого.
Поднявшись по лестнице, спасатель проигнорировал возможности лифта, частично восстановив авторитет в глазах Финика. Когда спасатель увидел согнутую фигуру старичка, ковыряющегося в замке, сразу смекнул - задание будет не таким уж легким.
- Ну что батя, не получается? - спросил спасатель, подходя к двери.
- Нет родимый, не получается, - пожаловался дед Васька.
- Сейчас получится, - спасатель нагнулся, чтобы посмотреть на замок. Посмотрев - поднялся, заявив, - ему надо спуститься вниз, дабы взять инструмент.
- И болгарку возьмете? - оживился Лысый Финик, чьи мечты об искровом фейерверке начали осуществляться.
- И её родимую. А вы папаша - ничего не трогайте, уже натрогались, - шикнул спасатель, и отправился вниз, игнорируя возможность воспользоваться лифтом.
Тем временем Фуфел учуял сиамскую кошечку Шпаргалку. Он спрыгнул вниз со стульного места, и пошёл в разведку по своей территории. Он брёл медленно, постоянно подтягивая свисающий живот. Всё-таки понятливый был котяра, - представляться даме в неряшливом виде - удел дворовых котов-беспризорников. Фуфел отодвинул лапой дверь комнаты и проник внутрь. Посреди комнаты стояла клетка с милой и обаятельной, нежной и ухоженной кошечкой-лапочкой. Но и Фуфел был не лох, он вяло повернул обратно, игнорируя присутствие противоположного пола. Он встал за дверью, втягивая запах добычи, которой некуда было деться.
Вот спорный вопрос - наличие сексуальных фантазий у животных, весьма спорный... И всё же имеется ряд свидетельств, доказывающих что зверюгам далеко небезразлична волнующая тема интимных взаимоотношений, приводящая к неупорядоченному размножению. Так из окна квартиры Фуфел неоднократно наблюдал на любовные игрища Горыныча и приблудившейся течной суки. Он отмечал, - хоть Горыныч и един в трёх мордах, всё же очередность подходов соблюдает непрекословно, без всяких глупых разборок и драк, так как остальным двум псинам интересно понаблюдать за сексуальной техникой собачьего друга. С другой стороны Фуфел понимал, - у собак всё устроено по-другому, как-то низменно, неэротично. Иное дело кошачья свадьба. Тут воля нужна - выдержка. Кто кого пересидит - тот кошку и будет оплодотворять. Вот скажите, может ли даже самая породистая псина голосить как самый обыкновенный котяра, при виде ласково пахнущей кошечки прижимающей хвостик к земле? Нет, тысячу раз нет - не может - тупость не позволит! А кот может! Вот и Фуфел затеял протяжную серенаду, посвященную нежному подхвостному аромату сиамской кошечки.
Короче, разорался кот. Глуховатый дед Васька ничего не слышал; Лысый стоял у двери, пытаясь понять, какого черта Фуфел орёт, словно его мучает сам Лысый Финик.
Пришедшие спасатели начали отпиливать петли двери, думая, - через пару минут мы усядемся в джип и укатим на станцию, ожидать нового вызова. Они с налетом легкого пренебрежения пилили дверные шпингалеты, даже не подозревая - данная дверь продукт конверсионного производства, и по первичному назначению предназначалась к установке на тяжелый бронепоезд, а это значило: сталь - была сталью, а не какой-нибудь жестью, ломающейся от напряженного плевка ржавчины. Ещё дверь была снабжена целой кучей различных защитных прибамбасов, в виде выезжающих в разные стороны штырей-крюков, впихнуть которые обратно мог только вставленный в замок родной ключ.
Лысый Финик наслаждался видом летящих искр, ожидая момента, когда спасатели снимут дверь, чтобы он смог попытаться приставить найденный гвоздь к раскаленным петлям двери.
Дверь сопротивлялась, она упорно не хотела соскальзывать с петель, на которых крепилась.
Спасатель, орудовавший болгаркой, начал нервничать.
- Всё Матвеич, - произнес он, - теперь ты. - Он протянул болгарку второму спасателю, и встал в стороне, ожидая, когда второй деятель спасения мирных граждан от непопадания в собственное жилище приступит к действию.
- Армированная? - спросил второй спасатель деда Ваську, прежде чем приступить к работе.
Дед пожал плечами, как бы и соглашаясь - в петли двери привнесли некую гадость, делающую её неподдающейся распилу пиловочником.
- Справимся, - вскинул спасатель болгарку, и поднес её к упирающейся петле.
Завизжала сталь, посыпались снопы искр, осветляя помещение лестничной площадки ярким светом, радуя Лысого Финика неповторимым сочетанием цветов. Лысый ушел в страну грёз, представляя себя горнопроходчиком, нарвавшемся на жерло никому неизвестного вулкана.
Внезапно второй спасатель остановил работу. Он посмотрел на первого спасателя томным взглядом, и произнес сакраментально-запретное слово, которым Лысый пользовался, только в кругу таких же передовых оболтусов, как и он сам.
Первый спасатель молчаливо кивнул головой, соглашаясь с мнением второго.
- Слушай дед, а тебе вообще надо попасть... ну туда? - спросил второй спасатель, ставя на пол болгарку.
- Дык надобно - нужда, - заискивающе прошепелявил дед Васька, понимая - спасатели сдают перед оплотом конверсионного производства.
- Какое дык? - тута сварка нужна! Эту хреновину иначе, чем сваркой не возьмешь. Понимаешь дед, в чём закавыка? - первый спасатель встал в упор к деду Ваське, показывая всем видом - собираюсь уйти.
- Дык подождем с закавыкой, - нашёлся дед, и осторожно передвинулся в сторону, мешая проходу спасателя.
Спасатели быстро спустились по лестнице, сели в джип и скрылись в череде окраинных окаменелостей.
Дед Васька медленно сошёл на улицу, ведя за собой внука. Там, внизу он сел на лавку, а Лысый Финик расположился рядом, присев на корточки, и по-деловому сплюнул между коленей.
- Ну а папка как? - неожиданно спросил дед Васька, пытаясь заглянуть в глаза внука.
- Как? Да всё хрустит своими сухушками. От него как от котяр воняет, а он говорит - к пиву хорошо клеятся, - внушительно провещал Лысый Финик, для солидности смачно сплюнув под ноги.
- Всё хрустит? - брезгливо спросил дед Васька, так как, по его мнению, нельзя жрать от животных. Он вспомнил запах свиной опары, и презрительно сморщил нос. - И как в него эта гадость помещается?
- Не говори! - присоединился Лысый Финик, так как по детскому разумению пить пиво просто омерзительное занятие. Другое дело тархуновый лимонад. Вот под него можно, что хочешь сгрызть, особенно натощак и при детском голоде.
- Есть поди хочешь? - дед Васька посмотрел на внука изучающим взглядом, так как Лысый Финик сглотнул слюну, чувствуя легкий приступ голода.
- Не-а, - ответил Лысый Финик, по-взрослому смачно харкнул под ноги, и прутиком поковырялся в образовавшейся лужице.
- Врёшь, хочешь. Я вот тоже хочу, да вот без гостинцев приехал. Ну, ничего, сейчас приедут спасатели, откроют дверь, и мы чего-нибудь захарчим. - размечтался дед Васька, представляя пельменное богатство холодильника Фиников последышей.
- А чё там харчить? Одни пельмени да сухушки - не жизнь, сплошная фауна с флорой, - удивил внук деда эрудированной речью.
Дед Васька понятия не имел ни о флоре, ни о фауне, но на всякий случай покорно мотнул головой, думая, - внук сильно поумнел, где-то хватанул словечек ученых. Самому ему было не с руки учиться, - послевоенные годы были наполнены тяжелым деревенским трудом при полном отсутствии взрослого мужского поголовья. Так что, кое-как получив представление о чтении, дед Васька за всю жизнь так и не прочитал ни одной книжки, что не мешало ему благоденствовать в меру своего разумения. Вот чего он не понимал, так это, как в современном мире все изменяется. Он старался изо всех сил обезопасить детей, вытягивая им образование, чтобы они понимали и могли изменять неизменяемое. Он гордился, что Финик-старший получил инженерное образование и умел не только писать, но и чертить мудрёные проекты, по которым другие мудреные люди делали не открываемые железные прибамбасы.
- Мать скоро приедет? - поинтересовался дед Васька у вставшего рядом с лавкой Лысого Финика.
- Приедет, - расплывчато ответил Лысый.
- Да ты рядком садись, в ногах правды нет, - настойчиво пригласил дед присесть внука.
- Неа, мне тута сидеть за падло, - презрительно буркнул Лысый.
- Это ещё почему? - не понял дед, как может быть такое, чтобы сидеть на лавке было за падло?
- Ну, ты понимаешь, - протяжно учил Лысый Финик непросвещенного деда, - тут старики сидят, а мне западло. Пацаны не поймут.
- Чего не поймут? Присел и всё? - Недоумевал дед над премудростями детской жизни.
- Короче дед, тут такое дело..., вот представь, ты идёшь в женскую баню... Тебе западло? - Попытался привести веские аргументы Лысый.
- Ну, положим не мне, а бабам..., ну дык понятное дело - им неприятно, а что дальше? Что с того? - Дед Васька вроде стал понимать ход рассуждений внука.
- Ну, так вот, на этой лавке старичье прописалось, и задки отсиживает, а мне это западло.
- Значит, в песочнице не за падло было сидеть? - рассмеялся дед Васька.
- Тогда, в детстве - нет, а сейчас за падло! Дед, ты что, разницы не понимаешь? - удивился Лысый нерасторопности мозгов деда.
- А в бане женской, дюже интересно! - с печалью отметил дед Васька - если бы ему и представилась возможность попасть в женскую баню, то там для его личности все равно никакого интересу не было.
- Ну и ходил бы, если интересно. - Лысый представил, как он входит в девчачью раздевалку, и потом его обливают за это сверстники различными кличками, типа юбочник или дамский угодник. Вот так и кличка "лысый" к нему приклеилась, когда его папаша решил сделать полезное для сына и, несмотря на все отговорки матери, состриг волосы с головы Финика младшего, мотивируя это будущим хорошим ростом волос.
Волосья у Финика отросли, а кличка приклеилась. При этом никакого такого улучшения роста волос, Лысый не отметил, даже густота была та же, что до подстригу. Слава Богу, школьные коллеги не дали ему кличку "монах", что, по мнению самого Лысого, было высшим позором для пацана.
Разговор прервал нарисовавшийся с мячом Хорёк, который, презрев запрет родителей, вышел на улицу, дабы чрезмерное количество вызубренных заданий окончательно не разрушило самобытного хорькового восприятия реальности.
- Ты чего сидишь? Айда футбол погоняем! - С лёту озадачил Хорёк Лысого, непростой задачей распределения телесного присутствия.
С одной стороны приехал дед - с другой стороны мяч появился. Зависший Лысый Финик тупо уставился на Хорька, медленно сворачивая голову на деда.
- Дед, я пойду? - спросил внук у деда, заранее приняв решение, что дед подождёт, а мяч могут загнать домой.
- Ну иди, только сейчас спасатели приедут, - дед Васька насторожился - спасатели могли и запоздать, а снова находиться в одиночестве, ему не хотелось.
- Так я же здесь, на площадке, играть буду, увижу, - Лысый стремительно побежал за Хорьком, который неожиданно для самого себя запульнул мяч в дворовое пространство.
- Ну, играй, - согласился дед Васька, понимая, что то что убежало не догонишь. Тем более в пыточных сандалиях на босу ногу поверх мозоли.
Через пять минут сидения, дед Васька понял, - таки что-то высидел. Внизу живота отчаянно потянуло, бурливо заныло и нервно задрыгалось, отчего дед Васька брезгливо сморщился. Он покрутил головой по сторонам, ища хоть малую возможность уединиться среди деревьев. Во дворе не было массированных зарослей деревьев: было пространство, в котором всё просматривалось как на ладони. Привыкший к просторам родной деревни, к её приятной закрытости плетнями и заборчиками, в этой ситуации дед Васька растерялся. Он не знал, что делать, а точнее как это сделать. Глупо конечно, но так уж устроена городская жизнь: если тебя припёрла нужда, то неси её вместе с собой, сквозь все тернии городских расстояний.
Теоретически дед Васька был готов к такому повороту событий, практически же он страдал - страдал неимоверно сильно. К этому безобразию прибавился страх не вынести унутренной ноши. А, как известно страх иногда парализует. Вот это иногда и приключилось с дедом. Он завис с авоськой в руках, на согнутых коленях, нависая тощим задом над скамейкой.
Лысый Финик посмотрел на деда с другого конца двора, оценил его стойку, и ловко маневрируя, повел атаку на мнимые ворота Хорька.
- Гол, - завизжал Лысый Финик, когда мяч проник сквозь условную створку ворот Хорька.
- Это, футбол! Тут надо толкаться! А потом нас только двое, так чего не потолкаться? - Недоумевал Лысый и ещё раз посмотрел на деда.
Тот стоял на месте словно изваяние, не шевеля ни одной конечностью, и стоял как-то странно, словно выпавшее из футляра лезвие опасной бритвы.
"- Хорошо стоит, правильно - радикулитно стоит", - подумал Лысый Финик, и в этот момент мяч вернулся в игру.
Лысый устремился за мячом, совершенно позабыв о деде. Он оттеснял Хорька, в пылу борьбы приобретая тактическое преимущество, но Хорёк умудрился вывернуться и зафутболить мяч в сторону ворот Лысого, в результате чего надувной кругляшёк медленно прокатился сквозь створку ворот.
- Гол, - заорал Хорёк, радуясь достижению.
- Че орешь? Всё равно я веду, я первый забил! - Недоумевал Лысый Финик веселью противника.
Противостояние двух футбольных звезд дворового масштаба проистекало из их постоянного противостояния. Лысый Финик терпеть не мог Хорька, а Хорёк недолюбливал Лысого. С чего повелась такая конкуренция, никто из них не помнил, но факт её наличия имел место быть. Даже более того, он был, и обещал быть дальше, подобно борьбе единств противоположностей, о которых Хорёк ничего не знал, да и вряд ли когда-нибудь узнает, в виду ненадобности ему оных знаний. Была еще одна причина, разънившая двух футболистов по разные стороны воюющих лагерей: дело в том, что оба юных стратега были влюблены в девочку по имени Полина, проживающую в том же дворе, что и они, и поразившую мальчишеское воображение незаурядной девчачей красотой. Её длинные, русые волосы, правильные черты лица и закатистый смех завораживали поклонников, превращая их в статуи наподобие окаменевшего деда Васьки.
- Ну и что, что ты забил первый? Счёт равный: один - один. Понял? - Хорёк угрожающе выдвинул челюсть, показывая Лысому Финику, что на его черепе имеется волевой подбородок, похожий на подбородок военного прапорщика деда. Сам отставной прапорщик - дед Хорька гордился своим подбородком, считая его эталоном внешней привлекательности мужчины в после пенсионном возрасте.
- Чем он длиннее. - Щипал дед, внука Хорька за подбородок. - Тем сильнее твоя воля, оболтус. Ничего - подрастешь, я из тебя человека сделаю - ты у меня марафон при полной амуниции за три часа будешь делать - партизан недомерок! Хе-хе! Кха-кха! Тьфу оболтус!
Лысый знал о желании Хорька иметь подбородок деда..., но не до такой же степени! Ему захотелось вмазать Хорьку в выдвинутую челюсть, чтобы он не кичился, но..., но нельзя - мяч наличествовал только у Хорька. Лысый подчинился законам социального неравенства, проглотив возникшую обиду, и пообещав, что нынче же разгромит Хорька в пух и прах, что он его обыграет с разгромным счетом, чего бы это не стоило.
Он ещё раз посмотрел на деда Ваську, оценив упругость его стояния, и понесся вперед, обгоняя Хорька, выталкивая ногами мяч.
Хорёк запыхался и остановился, а Лысый Финик добежав до пустых ворот Хорька встал в их середине.
- Два - один. Ты проигрываешь, - как ни в чем не бывало заявил Лысый Финик, оставив мяч в створке мнимых ворот.
- Чёрт конопатый - убил дедушку лопатой, - огрызнулся Хорёк, на что Лысый моментально отреагировал:
- Вон он мой дед, живехонек! Давай, подгребай - дальше играть будем, - Лысый обошел Хорька, становясь на своей половине футбольного Поля.
Хорёк медлительно подошел к мячу, и так же лениво стал разыгрывать свою комбинацию.
В пылу футбольного противостояния Лысый Финик совсем забыл о том, что поломана дверь, он забыл про деда, оставил без внимания свой личный голод. А почему? А потому что он играл!
Дед Васька стоял, нависая над скамейкой, со стороны можно было подумать, что стоит нормальный радикулитный старикан, еще пока не очухавшийся после острого приступа межпозвонкового столкновения нервных оголённостей, и ещё не привыкший к самостоятельному хождению в интимной позе морского панцирного животного. Мимо него проходили люди, обращающие внимание на авоську деда Васьки, совершенно игнорируя его хозяина. Многие из прошедших оценили ценность трехлитровой банки и, сглотнув возникшие оральные ферменты, продолжили свой путь, вспоминая потом о чудном старичке с радикулитом и его трехлитровом счастье.
Среди таких прохожих был сантехник Пузырькин - человек солидный, но пьющий. Раньше до того как он стал сантехником, Пузырькин промышлял ювелирным мастерством, даже выставлялся на конкурсе, но в последнее время губительная страсть победила, низвергнув его в пропасть алкогольного сантехнического бытия. Собственно говоря, помнил Пузырькин из этого бытия только восьмичасовой рабочий день. Всё остальное было покрыто таинством алкогольного блаженства.