Аннотация: А вот и моя самостоятельность проклюнулась))). Просто рассказ о прошлом, которое, как известно, всегда формирует будущее. А в случае ГГ, еще и чуть-чуть романтичных воспоминаний, как раз к празднику, ага))). Поздравляю всех!
Бишоп.
Более чем хмурые утренние тучи, в конце-концов разродились проливным дождем. Протоптанные дорожки деревни моментально превратились в подобие топи. Пожилой мужчина стоял перед покосившимся двухэтажным домиком и, уже охрипшим голосом кричал:
- Астория! Будь ты проклята, шалава! Отпирай!
За его спиной насмешливо протянули:
- Растер... Неужто решился принять ежегодный душ?
- Ага. Щас постою еще часок-другой... - Мужчина даже не обернулся. - А тебя что привело к родному дому? Задницу на сеновале натер?
- Я? Нет. Бэсс - да...
- Ха! Поздравляю, щенок. Ты наконец-то стал мужчиной.
- Ага. Не первый раз.
- О как.. А я-то думал, что ты только и мечтаешь, как бы поймать в лесу какую-никакую олениху, да хорошенько...
- Раст! Заканчивай подкидывать моему братцу новые фантазии! Он и так псих, каких поискать...
- Ну, не чета тебе, любовь моя. Так ты пустишь меня к очагу?
- Не пустила первые два часа, и сейчас не пущу. А ты! - Небольшое окно на втором этаже открылось, и в нем показалась заспанная женщина. Ей было всего тридцать пять лет, но она, по многим причинам, состарилась раньше времени. Впрочем, средней длинны темные волосы все еще сохраняли задорный рыжеватый блеск, а темно-карие, почти черные глаза, выглядели все так же таинственно. Худое лицо, с удивительно прямыми чертами, было мрачно-злорадным. - Иди откуда пришел! Я чудесно прожила без тебя два месяца. И это были лучшие дни в моей жизни!
- Аста, ты, надеюсь, не забыла, что мне уже девятнадцать, а не шесть? Теперь, видишь ли, я тебе зубы буду выбивать, а не ты мне. Спустись и отопри, пока я не вышиб эту проклятую дверь!
Астория фыркнула и исчезла внутри дома, прикрыв окно. Мужчина, стоявший рядом с Бишопом расхохотался:
- А ты осмелел, щенок! Давненько я у вас не появлялся! Я-то помню, как ты под лавку жался, размазывая кровавые сопли по харе...
- Ну да, ну да. Все, что тебе осталось, это вспоминать мое младенчество и жалеть о том, какую чудную возможность избавиться от меня ты упустил.
- Верно. О! Смотри-ка. А девка-то стала расторопней! Хорошо ты ее натаскал...
- Ну-ну. Не завидуй. Станешь мужчиной - тебя тоже слушаться начнут.
Оба двинулись к приоткрывшейся двери, но вдруг замерли, резко обернувшись и вглядываясь в серое марево тумана, затянувшего улицу. С окраины раздавались приглушенные крики, приближаясь все быстрее и быстрее. Бишоп, будучи более молодым, и привыкшим различать малейшие лесные шорохи, первым разобрал, о чем кричат жители деревни. Светлые карие глаза распахнулись, впервые за пару лет в каком-то подобии паники. Он вломился в дом, чуть не сорвав хлипкую дверь с петель. Перепрыгивая через две ступеньки, он ворвался в свою комнату, и принялся отпирать большой, старый сундук. Через несколько секунд его нагнал бывший наставник и принялся заталкивать в мешок оружие, зелья и комплекты для ловушек. Бишоп скинул с себя плащ, чуть не разорвал окончательно драную куртку, и начал натягивать другую - более плотную, с металлическими вставками, длинной шнуровкой по бокам и не отстиранными пятнами крови.
Астория была не настолько быстрой, но соображала более здраво. Ей бояться было нечего, так как личной угрозы не было, а за брата она никогда толком не переживала. Вытряхнув из наволочки подушку, она принялась запихивать в нее все вещи Бишопа, что попадались ей под руку. Будучи женщиной прагматичной, она не взяла почти ничего лишнего. Белье из шкафа, две зачехленные связки стрел, штаны, точильный камень со стола. Запихнуть все это в своеобразный мешок не заняло и минуты. Женщина кинулась вниз по лестнице и смахнула со стола ту еду, что подвернулась под руку. Прямо поверх еды бросила кусок мыла, после чего вернулась в комнату брата.
Он уже был готов. Злобно рыкнул на нее, когда она все же явилась. Начал привязывать веревку с разных концов наволочки. С того момента, как он ворвался в дом и до этого мгновения, прошло всего полторы минуты. Скорость была неимоверная у каждого. Будто все по зелью ускорения выпили, право слово. Только они не успели.
Грубый, низкий мужской голос раздавался на улице:
- Не оказывать сопротивления! Не сопротивляться! Любой, оказавший сопротивление, умрет на месте! Правосудие будет вершиться быстро! Всем мужчинам от пятнадцати и до двадцати пяти - выйти на улицу! При себе не иметь ничего! Ваша армия о вас позаботится! Любой, у кого будет найдено оружие - умрет на месте! Не оказывать сопротивления!
Но этот зычный голос почти тонул в шуме дождя, в женских криках...
Вся троица осторожно выглянула в окно. Пять парней разных возрастов уже стояли во дворе. Двое полусонные, ничего не понимающие. Другие трое - с большого похмелья. Еще одного вытащили из сарая, со спущенными штанами, сопровождая похабными шуточками. Два солдата тащили какого-то парня за руки, не позволяя вырываться. Третий сдерживал царапающуюся молодую женщину.
Кричавший мужчина, очевидно был командиром рейда. Вокруг него, настороженно оглядываясь и сдерживая лошадей, находилось еще около двадцати солдат. Вдруг, трое конных пришпорили лошадей и галопом понеслись к тому концу деревни, откуда приехали.
Бишоп прищурился и разглядел, что они преследуют Рона Сальва, последнего мужчину в своей семье, удирающего верхом на старой соседской кобыле. У Рона на попечении была жена, недавно родившаяся дочка, умирающая от сифилиса мать и сестра - необученная колдунья. Та самая Бэсс, умеющая согревать получше любого костра.
Пешие солдаты обходили дома, выволакивая на улицу парней и отпихивая женщин и взрослых мужчин. В конце концов, на деревенскую площадь высыпало почти все население давно забытой богами деревушки, яростно крича и пытаясь отбить своих братьев и сыновей, которые для многих были еще и подельниками.
К их дому, стоявшему на самой окраине направлялись трое. Бишоп коротко цыкнул сквозь зубы. Раст ему поможет, в этом парень не сомневался. Его наставник всегда любил пролить чужую кровь. Правда, Бишоп не видел, чтобы тот убивал кого-нибудь кроме животных, но... Ладно уж, пусть хоть морды им набъет, остальное он сделает сам. Тем более, что эти мрази мало подходят под понятие "люди". Те же звери, ничем не лучше, и попасть к ним снова он вовсе не хотел. Парень задумчиво подбросил на ладони нож.
Его планам помешала встрепенувшаяся сестрица. Хлопнув его по руке, женщина быстро заговорила:
- Мою комнату им не видно. Держи - она сняла с шеи ключ и протянула брату - ты помнишь старый ров? Заброшенная шахта, Биш.
Она развернулась и сбежала вниз по лестнице.
Бишоп уже принялся спускаться по стене, когда услышал низкий голос сестры, так и сочащийся похотливыми нотками:
- Боги, какие красавцы! И все ко мне?! А вы уверены, что можете заплатить, мальчики? И надолго вы в ниши края?
- С дороги, женщина. Оружие, взрывные зелья, мужчины призывного возраста есть?
- Ах. Тут такая красавица, а вы все о мужиках...
Бишоп тихо спрыгнул на землю и прокрался к высоким кустам. Старый ров лежал за открытым полем. Раньше его засеивали, но уже давно перестали. Сейчас там росла только высокая трава. Биш поблагодарил свою удачу за проливной дождь, за то, что деревня располагается в низине, и ее окутал туман, за высокую траву и за то, что у его сестры сегодня хорошее настроение. С нее вполне бы сталось первой завопить солдатам, чтобы они быстрее забрали "нахлебника-бездаря".
Уже к середине дня он ввалился в полуразрушенный лаз, ранее являвшийся вентиляционным тунелем шахты. Там же решил и заночевать. Скинув с плеч жалкие пожитки, он принялся перекладывать все из наволочки в походную сумку. Ради этого волшебного мешочка, в который можно было запихнуть все, что угодно, и в каком угодно количестве, он работал три месяца.
Далее ему следовало решить куда идти. Если опять начались повальные рейды, то все дороги забиты солдатами и теми, кого они сумели поймать. В деревнях и городках, скорее всего, тоже расквартированны солдаты. В его деревню и вовсе не было смысла возвращаться. Половина этих уродов останутся там, а другая половина погонит парней в Лускан. Но это не проблема. Бишоп умел выживать в любых условиях. Он с четырнадцати лет надолго уходил из дома, изучая сначала окрестности, а потом - доступное побережье. Доходил и до Порта-Лласт. Торговал там, завел некоторые знакомства. Особенно любил уходить в Сумеречный лес.
Туда же он мог бы направиться и сейчас. Там есть люди, которые согласятся спрятать его на пару месяцев, за кое-какие ответные услуги. Теоритически, он не был гражданином Лускана. Его не имели права призывать на службу. Его деревня принадлежала землям Невервинтера. Но при этом, деревня была пограничной. И два великих города еще могли поспорить - кому и когда принадлежала эта деревушка, вместе со всеми ее жителями. Самый главный вопрос - КАК добраться до Порта-Лласт, если повсюду проходят рейды, а дороги так и кишат патрулями? И еще неизвестно, сколько солдат ошиваются просто вокруг. Самый близкий путь пролегал через земли Лускана. Значит, ему придется уйти к Невервинтеру, завернуть на большой западный тракт, и уже оттуда двигать к порту...
Парень устало потер лицо ладонями. Черт! Он-то расчитывал отдохнуть недельку-другую...
Ему почти удалось. Он сумел уйти довольно далеко, но наткнулся на каких-то оборванцев. После трех с половиной дней игры в догонялки, он все же выдохся и его поймали. После методичного и профессионально исполненного избиения, его привязали к остальным семи пленникам.
Половина рейда. Грязные, усталые, настороженные и злые как стая бесов. Точнее, уже меньше половины. Бишоп сумел пристрелить за эти три дня шестерых солдат.
Они вели за собой еще более грязных, измученных и избитых парней. Взрослых среди них не было. Пожалуй, ни один из них не был старше самого Бишопа, в отличие от солдат.
Как парень узнал позже - во время одного из привалов без костра и еды, пытаясь подлечить сломанные ребра - злость этих солдат заключалась в том, что они отбились от роты, потеряли сержанта, а теперь пробирались через земли Невервинтера, фактически, ведя пленных, каждый из которых так или иначе уменьшал численность их отряда. Ни один из пленных парней не был гражданином Лускана. Сами владыки города - а точнее, четыре архимага - решили пополнить строй лусканской армии, до сих пор не восстановившей былой силы после войны с Невервинтером. Той самой войны, которая мельком захватила и его. Для этого, каждые три года, по лусканским землям проезжали специальные рейды, собирающие всех молодых мужчин, не явившихся на службу добровольно. Если при этом удавалось пленить еще кого-то - тем лучше. В плен брались только те, кого можно было назвать отребьем и отморозками. О ком никто не вспомнит, за кого не побегут жаловаться лорду, о ком не пожалеют и не заплачут. Такие парни доставлялись в особые армейские подразделения Лускана, куда попасть не хотел определенно никто, пребывающий в трезвом уме и твердой памяти. Поэтому, за такими и рейды посылались соответственные. Так что, каким бы талантливым следопытом не был Бишоп, и на него более опытные следопыты нашлись.
Плотнее запахнув куртку, выбивая зубами дробь и пытаясь хотя бы задремать в студеную ночь, Бишоп размышлял - хватило ли его сестре ума сбежать из деревни, или эта сука наконец-то сделала его абсолютной сиротой, и сдохла, как и было положено давным-давно?
Особое подразделение. Ну конечно. Нашедшие его солдаты рассказали своим командирам о том, как гонялись за Бишопом три дня. Его определили в разведку. И то хлеб. В пехоте за выживание борются каждую долю секунды. А в разведке - есть шанс на секунду-другую расслабиться. Прямо перед смертью. Некоторые даже успевали прошептать имя своего бога. Короче говоря - особые подразделения лусканской армии были чудным местом. Пожалуй, самоубийца мог бы прослужить в них лет двадцать, не испытывая ни малейших неудобств.
Аида.
Девушка подвесила кролика за заднюю лапу, чтобы кровь стекала из перерезанного горла. Рядом уже висело два обескровленных тельца. Протерев нож, она направилась к одному из них, крупному самцу с чисто-серым цветом шкурки. Отрезав передние лапы, она небрежно бросила их за спину. Разрезала брюшину, действуя очень осторожно. Если проткнуть мочевой пузырь, мясо будет безнадежно испорчено. Неожиданно, за ее спиной раздался тихий, вкрадчивый голос, заставивший девушку подпрыгнуть:
- Ну-ну, девочка. Слишком высоко режешь. Испортишь шкуру.
Аида перехватила нож поудобнее, и отступила ближе к дереву. Перед ней был невысокий, худощавый... мужчина? Парень? Возраст этого человека было трудно определить, так как его кожа загрубела, загорела, а половину лица пересекал длинный шрам. Он шел через всю левую сторону лица - через лоб, по брови, терялся под черной повязкой на глазу, через щеку, кривил уголок губ, спускался по подбородку и заканчивался почти у вены, чуть-чуть не дотягивая.
Не смотря на небольшой рост и худобу, он был заметно сильнее и опаснее Аиды. Точнее, любой мужчина, даже юноша, выглядел бы сильнее и опаснее Аиды, но этот...
Что-то в его движениях, во взгляде - было и до боли знакомым, и, в то же время, чуждым и непонятным.
Видя, что он напугал девушку, мужчина осторожно приподнял руки ладонями вверх. Здоровый уголок губ чуть приподнялся, смягчив суровое, не очень красивое лицо. Все тем же тихим, но уже более мягким голосом он заговорил с ней так, как она говорила с дворовыми псами, которых стремилась успокоить:
- Эй. Не бойся меня. Я уйду если хочешь. Или, если хочешь, я могу показать, как надо правильно свежевать добычу.
Семнадцатилетняя Аида нарочито хлюпнула носом, все еще настороженно и мрачно разглядывая пришельца:
- Я умею правильно. Мне отец показывал.
- А кто у нас отец?
- У нас - не знаю, а у меня - эльф. И прекрасный лучник, кстати...
Мужчина оглядел ее с ног до головы и тихо хмыкнул:
- М-да. Эльфийской крови в тебе явно не видно.
Аида вспомнила совсем недавние насмешки братьев Мосфелдов. Гнев поднялся откуда-то из груди, тяжелыми волнами стуча по вискам:
- Сам урод.
- Эй, я тебя не оскорблял! Ну да ладно, я на правду не обижаюсь.
Это было сказанно настолько спокойно и беззлобно, что девушка несколько смутилась. Конечно, она не соврала - он был страшно изуродован, но все же... Да и вообще - если смотреть только на правую сторону лица, получается очень даже ничего.
Аида почувствовала любопытство, а мужчина настороженно огляделся, впрочем, все еще мягко улыбаясь:
- И наверное, этот "прекрасный лучник" сейчас прячется где-то за деревьями, целясь в черное сердце подонка, посмевшего посягнуть на честь его человеческой дочери?
Аида хихикнула. Ее честь? Дейгун стережет за деревьями ее честь? За этими саркастично-веселыми размышлениями она не заметила взгляда собеседника, всего на мгновение завороженно скользнувшего по ее лицу. Девушка перехватила нож за лезвие и протянула парню:
- Показывай свой "правильный" способ. - Она усмехнулась еще шире. - Но, если что - помни - твое черное сердце в опасности! Меня Аида зовут.
- Райан. - Он осторожно перехватил рукоять ножа и одобрительно подбросил. - Хороший нож. Папа дал?
- Да. - Девушка пожала плечами.
Райан подошел к кролику, и раздвинул задние лапки:
- Смотри внимательно. Почти у всех млекопитающих тазовое строение похожее. Если взять здесь, а потом резко сломать, то кость не проткнет мочевину. Потом выворачиваешь в обратную сторону, чтобы брюшина выпирала - он сопровождал слова действием - только смотри, чтобы ткани оставались мягкими и не елозили под давлением кости. Видишь?
Чтобы лучше видеть, Аида подошла вплотную к незнакомцу. Коротко кивнула на его вопрос, сосредоточенно нахмурившись. Его взгляд задержался на ее лице. Когда девушка поняла, что он не продолжает, она вопросительно вскинула на него серебристые глаза. Только сейчас, вблизи, она поняла, что он все же очень молод. Чуть старше двадцати лет, наверное. Парень еще раз улыбнулся:
- А все же, был у тебя в роду кто-то волшебный. Иной. Может, феи, а?
Девушка покраснела, смутилась и неуютно поежилась. Если это и был комплимент, то она не поняла его значения. Да и откуда ей понять? Ей-то комплиментов раньше не делали. Эмми правда, говорила, что у нее глаза необычные.
Парень отвернулся и продолжил, наконец-то взявшись за нож:
- Теперь можно делать так, как ты и делала, но будет значительно удобнее. - Его движения были ловкими и четкими. Если за свежевание принималась Аида, она бывала заляпана кровью и ошметками внутреннего жира с ног до головы. Однажды Бивил, покатываясь со смеху, вытянул кусок сухожилия у нее из волос. Этот же парень только пальцы запачкал, аккуратно вынимая внутренности, и складывая их в три кучки по какому-то странному порядку.
Быстро покончив с кроликом и вручив Аиде свежую шкурку, он вернул ей нож, уточняя:
- Вторым сама займешься?
- Ага. А ты? Пойдешь куда шел?
- Хм, ты пытаешься от меня избавиться?
- Нет. Вдвоем веселее. Но, ты ведь шел куда-то, верно?
- Верно. В Западную Гавань. Я на правильном пути?
- Угу. А что тебе у нас понадобилось?
Парень обходил небольшую полянку, подбирая веточки, пригодные для небольшого костерка. Занимаясь этим, он опять усмехнулся:
- А это страшный секрет, который маленьких девочек не касается.
- Где ты тут маленькую девочку увидел? - Аида глядела насмешливо-удивленно.
Райан только улыбнулся в ответ. Странно он улыбался. Только одной половиной лица, тогда как другая навсегда осталась яростно-болезненно искаженной. Аида смущенно отвела взгляд. Но он уже заметил, куда она смотрит:
- Не надо отводить взгляд. У такой как ты, это не может вызвать отвращения, а чувствовать смущение - вовсе не обязательно. Я горжусь этим знаком, а не смущаюсь его.
- Откуда ты знаешь, какая я? - К ней вернулась настороженность. Вот ведь угораздило! Почти двадцать минут разговаривала с незнакомым мужчиной, да еще и добровольно ему нож отдала! Что с ней случилось, черт возьми?!
- Такая как ты. - Парень почувствовал изменение ее настроения, и подошел поближе, оставив кучку хвороста в покое. - Я не причиняю вреда невинным девочкам, Аида. Детенышей не убивают, запомни это. Нужно дать детенышу вырасти, чтобы он превратился во взрослую особь. Только тогда возможна победа, охота. Иначе, это будет всего лишь убийство. - Он подходил все ближе, а ее светло-серые глаза округлялись все больше. Он... завораживал... этот странный человек. - Такая, как ты... Смелая девочка, которая не боится находиться в лесу одна. Безрассудно смелая, до глупого смелая. Глупая и невинная, позволяющая незнакомцу взять твое оружие. Красивая, как фея. Здоровая, гибкая, юркая... - Он резко остановился, поняв, что еще шаг - и он спровоцирует ее на действие. - Сильная, потому что обычная девушка не может вот так чисто сломать тазовую кость. - За мгновение до этого отрезвляющего разговора, она все же сделала как он показывал. И правда получалось, кстати.
Аида сглотнула и пролепетала:
- Это все, конечно, очень здорово, но...
- Я побуду здесь, с тобой, если ты не возражаешь. А потом, ты проводишь меня к деревне, а я послежу за твоей безопасностью.
- Я сама за собой послежу.
- Я не сомневаюсь. Но ты же позволишь мне поиграть в героя, правда?
Аида поняла, что все, что она может сделать, чтобы избавиться от ставшего нежелательным знакомства - это закончить свои дела побыстрее, и вернуться в деревню. Молча отвернувшись, она принялась быстро свежевать второго кролика. Удивительно, но из-за нервов и ощущения опасности, ее движения получались четче и правильнее. Не глядя, она сбрасывала внутренности вниз, только спустя время осознав, что Райан подбирает их, все так же складывая в три кучки и, параллельно, разводя костер. Как он умудрился сделать это посреди топей, не будучи местным жителем - оставалось только гадать. Потом он принялся задумчиво поджигать получившиеся кучки, предварительно полив мясо чем-то из фляжки. Запахло паленой плотью и дерьмом. Аида сморщила нос и недовольно уточнила:
- Что ты делаешь?
- Не стоит кривить свой носик. Это запах твоей победы после охоты.
Аида повернулась к нему и на секунду замерла. В отблесках костра, его лицо приобрело какое-то странное, немного мистическое выражение. Теперь оно казалось "ополовиненным". Одна половина - лицо молодого человека, зеленоглазого, с доброй улыбкой и веселыми лучиками морщинок у глаз. Другая - оскал зверя, обнажающий верхние резцы зубов, в яростном рычании сморщенный нос...
- Размышляешь о моем уродстве?
Аида пожала плечами и вернулась к делу:
- Нет. К тому же, при более близком рассмотрении ты вовсе не кажешься уродом. Я сказала с горяча, прости.
- Я привык.
- Да? А не стоило. Если тебя еще раз так кто-нибудь назовет - бей морду не раздумывая. Будут возмущаться - скажи, что я разрешила. - Она обернулась и подмигнула. Хотелось развеселить его шуткой, потому что было жаль. Наверное, действительно тяжело жить с таким знаком на лице.
Парень расхохотался и ответил:
- Я так и поступлю, обещаю.
Он прожил в Гавани две недели. Постоянно занимался чем-то с Тармасом и Орленом в первую половину дня, а потом они с Аидой сбегали в лес и вместе охотились. Дейгун сверлил парня непроницаемым взглядом, но ничего не предпринимал. Точнее, не пытался набить ему лицо, или пригрозить где-нибудь в темном уголочке. Один раз только сказал Аиде:
- Только ты можешь решить свою судьбу. Твое тело и то, что ты с ним сделаешь - тоже будет твоей судьбой. Ты еще слишком молода, даже для человечки, хоть вы и развиваетесь очень быстро. Реши свою судьбу сама, но помни - ты еще не готова. Физически. О твоей морали я разговаривать не буду.
Конечно, она поняла, что "отец" имел в виду. Но не сочла нужным прислушиваться. Ее мораль он оставил в покое? Прекрасно. А на счет еще не готового тела... Ха! Об этом стоило, кажется, года полтора-два назад говорить.
Райан оказался прекрасным охотником, и еще более прекрасным расказчиком. Мягким, красивым голосом он рассказывал ей о землях, в которых бывал. Об охоте. О зверях и людях. О прекрасных лесах Малара и о том, что этот бог всегда дает свободу своим детям и только за подчинение казнит. Аида не верила раньше в богов, и не могла понять Райана. Но что-то в его рассказах затронуло ее душу.
Бежать, выслеживать, охотиться... Она знала, какие потрясающие ощущения испытываешь при этом. Знала всю прелесть. Могла понять, почему у Малара так много последователей. Понимала. Но не могла понять, почему Райан не отвернулся от своего бога.
Когда она все же решилась задать этот вопрос, парень отвечал терпеливо и спокойно:
- Человек ограниченный, например, ваши деревенские девушки - называют это уродством. Они даже смотреть в мою сторону нормально не могут. Мужчины смотрят с уважением и сожалением. А ты - просто смотришь. Как будто ничего страшного во мне и нет. Именно из-за этого я и рассказал тебе о том, что я маларит. Как ты поняла - простые обыватели не очень приветствуют приверженцев нашей веры. Просто охота в их понимании - хорошо. Охота на людей - плохо. Но подумай. Убить животное - значит добыть мясо, шкуру. То есть - еду, одежду. Это очень хорошо, и не считается чем-то недостойным, ведь боги дали животных для того, чтобы мы - люди, не страдали. Могли поесть и одеться. А вот убить человека - значит совершить преступление. А теперь посмотри с другой стороны. Что бывает, когда хищник убивает человека? Он его съест. Но не снимет с него шкуры, не поднимется на задние лапы, не оденет на себя, и не начнет расхаживать с гордо вздернутым носом. Хищник останется хищником. Он насытится, и пойдет дальше. Он не вспомнит о своей жертве. Не заплачет о ней. И будет снова бежать по лесам, холмам или степям - чистый, первозданный и свободный.
Люди. Они наденут шкуру. Они съедят все мясо, не оставив падальщикам ничего. И будут гордиться этим. Будут гордиться убийством и жестокостью. Будут гордиться тем, что убили свободное существо, в угоду своей необходимости подчиняться правилам, придуманным ими же самими. Так почему же нельзя назвать людей теми же хищниками? Все то же самое. Малариты не едят людей, Аида. Мы их просто убиваем. В итоге, выживут лучшие и сильнейшие. Для того, чтобы суметь выжить в его царстве, где бродят такие древние звери, о которых даже эльфы уже не помнят. А теперь - к вопросу моего шрама. Почему я не проклял само имя Малара, если он, как ты утверждаешь, от меня отвернулся? Не отвернулся. Я жив. Я силен. Мои ноги все еще быстро и бесшумно позволяют подкрасться к жертве. Мои руки все еще могут быстро и ловко убить. Мой единственный глаз отлично видит, а мои уши слышат с тех пор еще четче. Я выжил, и из той схватки вышел сильнейшим. Да и к чему мне сердиться на бога, который заранее предупредил, что ему не нужны слабаки? Я только доказал, что я не слаб. Я все так же быстр и силен. И я уверен, что он будет мной гордиться. Я хочу в это верить.
- И как же ты выбираешь жертву?
- А ты как?
- Я имела в виду...
- А-а-а... Людей? Пойми вот что. У нас нет церквей или паломников. Мы все - каждый маларит - свободны, как хищники. Свободны как звери. Только мы можем решить - где наша грань. Существует только одно правило - остаться свободным. Знаешь почему убийство человека считается преступлением? Потому что человек сам загнал себя в эти рамки. Человек, убивший другого человека, чаще всего, если у него все в порядке с психикой - понимает, что совершил запрещенное. Нервничает, возможно - раскаивается. Начинает заниматься самобичеванием, либо - продолжает убивать, поняв, что ему это понравилось. В любом случае - в душе что-то меняется. Первое правило для маларита - душа должна остаться чистой. Остальное - не важно. Я знал маларита, который убивал только людей и вообще не охотился на зверей. И наоборот - знал того, кто не убил ни одного человека. Я отношусь к "среднему" варианту. Я не смогу убить тебя, или, допустим, твою подругу-волшебницу. А вот на Мосфелдов я бы поохотился. Но не стану. Потому, что убив одного - буду помнить, что у него остались братья. Буду помнить, что они вспоминают его, хотят вернуть. Буду знать, что они ищут смерти, растрачивая себя. Эти трое не смогут друг без друга. Вернее, двое не смогут. Старший-то выживет. Короче - я буду помнить, а это значит, что я стану убийцей, а не маларитом. Потому, что это затронет душу. Ну, и я вполне могу себе позволить открыть охоту на того, кто будет вызывать у меня презрение и отвращение. Поняла? Хоть примерно?
Аида медленно кивнула. Немного. Да, поняла.
И посмотрела на него чуть другим взглядом. Он был прав. Он все еще быстр, ловок, силен, красив... Он и правда был красив. Наверное.
Райан глядел внимательным, понимающим взглядом. Он подошел вплотную, и чуть провел пальцем по щеке. Тихо проговорил:
- Закрой глаза. Возможно, я смогу помочь тебе понять.
Она подчинилась. Не могла не подчиниться. Он завораживал - да, но... Еще он был близким, теплым. Ближе, чем любой другой человек, которого она встречала в жизни. Он находил ее красивой...
К губам прикоснулись его губы. Сухие и теплые. Поразительно. Она стояла с закрытыми глазами, но видела картинку, запечатлевшуюся за закрытыми веками. Его лицо, когда попросил ее закрыть глаза. Только сейчас он был здоров. Невзрачное, но приятное лицо, с блестящими зелеными глазами и четко очерченными, манящими губами. Он был красив.
Он даже не целовал. Всего лишь дотронулся своими губами до ее. Потом оторвался и спросил:
- Ну как? Стало яснее?
Девушка открыла глаза. Она больше не видела жуткого шрама. Она видела приятное, здоровое лицо. Видела его губы...
Так вот о чем шептались женщины, когда тихо сплетничали - размышляла Аида, возвращаясь домой. Маларит. Убийца. Смог дать понять, как выглядит любовь. Любовь - это когда два красивых, свободных тела сплетаются где-то там, между деревьев. Когда на влажном мху остается отпечаток ее спины и его локтей. Когда он тихо уходит, постепенно исчезая среди листвы, стволов и тумана. Когда не оставляет после себя ничего, кроме понимания - они встретятся еще раз. Обязательно встретятся. Но до того пройдет много времени. И она не пожалеет о том, что не пошла с ним, когда он позвал. Нет. У него своя дорога. Он одиночка, а она - не для него. Не пожалеет, что они не смогут ничего повторить. Не пожалеет о любви, которая закончилась полчаса назад, и не пожалеет о друге, который у нее только появился и которого она больше никогда не увидит. У нее была настоящая любовь, оставившая после себя чувство легкости и радости. Эта любовь осталась там, в корнях старого дерева, которое обязательно бережно сохранит ее от ран, ссор и расставаний.
Но они встретятся. В лесах Малара ей не стыдно будет вновь посмотреть в глаза своего - уже друга. А впереди - радость охоты, поиски своей грани. И чистая душа. Чистая, первозданная, свободная душа.
Элани.
Элани сильно нервничала. Она отсутствовала месяц, а звери, почему-то, не приносили ей известий о девочке. Друидка пыталась дознаться, почему ее любимцы отказываются приближаться к человечке, которую раньше не боялись. Ведь эльфийка научила их, как можно спрятаться от ее стрел.
Животные не отвечали ничего вразумительного. Их эмоциями правил страх. Они рассказали об охотнике, который нес с собой тьму. Они говорили о каком-то... хищнике.
Она ничего не понимала. Их круг знал обо всех хищниках, находящихся в топях. Этот, судя по рассказам зверей, был новым. Но что это может быть за хищник такой, которого боятся даже самые матерые волки? Даже близко не подходят!
Элани бежала, ориентируясь на запах. Налот сказал, что девочка сейчас рядом с "хищником". Значит, она в опасности, а Элани может помочь. И узнать наконец, что это за зверь.
Какого же было удивление эльфийки, когда она увидела двух молодых людей. Их действия были очевидны, к тому же и от одежды они избавлялись довольно быстро.
Друидка нерешительно замерла. Налот подсказал, что человеческий мальчишка и есть тот самый "хищник". Не может быть!
Она сильно пожалела о том, что вернулась в Круг. Она не знала ничего об этом человеке. Не знала даже, когда именно он пришел в Западную Гавань и надолго ли собирается оставаться.
Хищник! Какой-то мальчишка. Ну ничего.
Эльфийка замерла, прижавшись к стволу. Когда они закончат, она услышит и узнает хоть что-то.
Энергия молодости, постоянные тренировки обоих и общая закалка - делала молодых людей почти неутомимыми. Даже Элани, обладавшая немалым терпением, почувствовала легкое раздражение.
Когда они, наконец, закончили, эльфийка встрепенулась и приготовилась слушать.
Парень приподнялся на локтях и тихо, недостаточно тихо для эльфийских ушей, проговорил:
- Ты не создана для деревни и болот. Ты могла бы пойти со мной поначалу...
- Нет.
- Хорошо. Как знаешь.
Молодые люди обменялись радостными и теплыми улыбками, и Элани увидела, как изумленно-завороженно смотрит мальчик на лицо Аиды. Да. Сейчас она, даже на эльфийский вкус, выглядела необычно. Все же это серебро глаз может быть очень завораживающим. Как взгляд призрака. Даже мурашки по коже. Мальчик осторожно поцеловал девушку в лоб, а потом плавным, экономным движением поднялся на ноги.
Быстро одевшись, он молча ушел. Элани не верила своим глазам. Просто ушел, даже не обернувшись. А девочка! Она тоже не смотрела ему вслед. Просто сидела на выступающем корне дерева и шнуровала сапоги. Наконец, затянув кушак на талии плотнее, она направилась в противоположную от парня сторону. Она шла домой пружинистым, уверенным шагом.
Элани следила за мальчишкой до самого тракта. Дальше не пошла. И так было достаточно. Она убедилась, что он не собирется возвращаться.
Эльфийка чувствовала невероятную досаду. Как же она могла?! Ее долг смотреть за девочкой, а она, возможно, упустила что-то важное! О чем же они говорили? Элани точно знала, что Аида не спит с парнями просто так. Для этого, девочку надо было заинтересовать...
Она спрашивала у деревьев, но они не дали ей нужных ответов. Они не могли "говорить", как звери. Они могли только "помнить". Причем, помнили они только "ощущения, "эмоции". Они рассказывали ей о неожиданности. О влечении. О спокойствии. О знании и о чистоте. Одно из них рассказало и о любви. О любви однодневок.