Вся ее память была занята темными словами, которые она читала со свитка. А еще болью. Бесконечной, не прекращающейся ни на секунду. Когда-то она считала дни. Не обращала внимания на смысл слов, которые читала, а была сосредоточенна на счете. Она отсчитывала минуты, потом часы. Складывала их в дни.
Она сбилась со счета на третий год. И с тех пор больше не осознавала себя как личность, как душу, или даже как сплошной комок боли. Она перестала существовать.
Больше она не могла сказать, сколько лет прошло. Три года точно, а дальше она не помнила. Знала, что много. Очень много лет.
Сломали ли ее? Страдала ли она больше, чем это предполагается болью, которую она ощущала, как физическую? Возможно. Она даже этого не знала. Любое осознание себя было утеряно. Она помнила, что ничего не соображала с самого начала. Возможно, это и было ее наказанием? Потерять возможность бороться? Ведь она могла бы. Боль - ничто. Она могла бы это пересилить. Она могла бы хитрить, могла бы поднять восстание, сколько бы лет не потребовалось. Но с ее разумом что-то произошло еще в самом начале.
Те три года, что она считала секунды, минуты и дни, она помнила, как ее зовут. Помнила, что была верующей. Но не помнила, какому богу поклонялась. Но при этом понимала, что ее положение ложно. Точнее, понимала, что не должна была оказаться здесь. Она ждала либо рая, либо ада, но... какого-то другого. Не здесь. Но не могла вспомнить, какого именно. Она помнила, что за кого-то переживала. Это была самая сильная эмоция, что она испытывала. Но и это ощущение очень быстро сошло на нет, заглушенное болью и страхом.
Но с самого начала она уже не могла вспомнить как жила, каким человеком была - плохим или хорошим. Понятия добра и зла для нее больше не существовало.
Она просто читала. Разум цеплялся за эти темные слова, находя в них спасение для сознания. Раз она понимает, что именно она произносит вслух, значит, есть и разум и мысль. Значит, где-то есть и личность. Есть что-то. Когда-нибудь она сможет вытащить эту личность наружу. По кусочку, по крупице, но она сделает это.
С недавних пор это даже начало получаться. Ведь она вспомнила, что когда-то помнила немного себя живую. Если она вернет эти отголоски памяти, она сможет вспомнить все. Для начала неплохо было бы узнать свое имя. Ее как-то звали при жизни. Ведь вспомнила же она, что, скорее всего, является женщиной.
Была зацепка. Она собиралась развивать свою память в этом направлении. Губы, гортань давно пересохли, и с каждым словом говорить было больнее и больнее. От слова к слову, из года в год. Она сознавала, что чего-то хотела даже больше, чем прекращения боли. В голове, помимо темных слов вертелась одна мысль: "Вода". Оставалось вспомнить, что это такое. Если это удастся, то это будет началом ее сопротивления.
Темный лес.
Райан склонился в глубоком, униженном поклоне:
- Господин хотел видеть меня.
Зверь повернул в его сторону свою ужасную кошачью голову, оскалив клыки. Это была улыбка. От кошачьей фигуры повеяло довольством и одобрением. Когда Леопард темной крови заговорил, голос раздавался будто отовсюду:
- Ты очень осторожен. Это не то, чему я учил тебя.
- Я победитель. И не важно, как я прихожу к победе. Этому ты учил меня, господин.
- Сорок лет ты ведешь охоту, жертвуя мне себя и свою добычу. Ты получишь мою милость. Проси.
- Я хочу пару. Я лучший хищник. Я заслужил пару.
- Выбирай.
- Аида Торринит. Я помню, что при жизни она была благословенна вами. Ваши жрецы несли вашу волю, но она ее исполняла, как темный страж. Она всегда работала с вашим именем на губах. Моя душа страдала, когда она пропала. Я хочу покоя. Я хочу пару.
Зверь прыгнул стремительнее, чем Райан сумел уловить. Не успело последнее слово слететь с его губ, как он уже оказался в безжалостных когтях, рвущих его душу на части. Сознание поплыло. Но он будет добиваться своей цели во что бы то ни стало. Тридцать лет добивается, и ничто его не остановит. Он вспомнил, как впервые эта цель появилась:
"Малар появился неожиданно, присоединившись к охоте. Он бежал вровень с Райаном, оставив далеко позади двух оборотней, которых Райан взял с собой. Душа охотника не остановилась, чтобы воздать почести своему богу и господину. На охоте это было неуместно. И свою добычу он не собирался уступать. Даже богу. Он поймал и убил лживого, и готов был защищать свою добычу. Тогда Малар убил его в первый раз. Когда он вволю наигрался и с душой Райана и с безымянной душой лживого, бог снова возродил обоих. Лживый, поскуливая от страха и пережитой боли, унесся прочь. Райан, пытаясь сбросить оковы благоговейного ужаса, принялся медленно отступать. Он признал более сильного хищника в своем повелителе, но он не имел права бояться. Иначе наказание будет в два раза ужаснее, чем предыдущая игра.
Леопард замерцал, будто потек, и сменил форму. Мужчина хафлинг усмехнулся и велел:
- Сядь.
Райан присел на корточки, напряженный и настороженный. Малар продолжил:
- Я думаю, тебе будет интересно знать о странной судьбе своей любимой ученицы.
- Аида?..
- Я перестал чувствовать ее.
Ужас сковал Райана. Ведь если бог не чувствует своего последователя, значит последователь просто не служит более этому богу. Как она могла?! Отказаться от Малара? Обратиться в другую веру, к другому богу? Может ли быть кощунство ужаснее...
Райан покаянно опустился на колени, опустив голову и обнажая шею перед повелителем:
- Я виноват в том, что не сумел привить ей уважение и почтение. Моя вина в ее невоспитанности и предательстве. Прошу наказания, лорд.
Малар провел пальцем, с поразительно острым ногтем по шее охотника. Кровь потекла ручейком на землю. Бог молчал, как и Райан, который не смел шевелиться. Прошло несколько часов. Кровь не останавливалась. Так хотел Малар. Будь у Райана физическое тело, он бы давно превратился в усохшую мумию. Но он оставался сильным и ловким. Только кровь все текла.
Наконец лорд провел ладонью по порезу. Держа душу за шею, лорд произнес задумчиво:
- Твоей вины нет ни в чем. У других богов нет ее души. Она пропала. Ее нет среди живых. Ее нет среди мертвых. Она не проходила мир Фугу ни под какой личиной и ни с чьей иной верой. Я не могу узнать даже то, как она погибла. А это значит, что кто-то стоит у меня на пути.
- Значит она все еще ваша?
- Конечно, она моя. Иначе и быть не может.
Райан осмелел:
- Спаси ее.
- Что?
- Спаси ее. Спаси! Нет большего страдания для души, чем потерять бога! Спаси ее. Я зародил семя истины в ее разуме, ты взрастил его. Она хорошая дочь тебе! Спаси ее!
- Мне не нужны дети, которые не могут спасти себя сами.
Райан замер, спустя мгновения произнеся тихо:
- Да, лорд. Я буду молиться о ней.
Хафлинг превратился в варвара. Усмешка исказила грубые черты:
- Ну, приступай. Будет любопытно.
И с тех пор Райан принимал отчаянные рвения в молитве. Иногда Малара это злило, иногда забавляло. Прошло десять лет, прежде чем бог снова принял участие в охоте своего сына и принес ему новости:
- Я хочу позабавить тебя, дитя. Тир явился в мой лес.
Охотник рассмеялся. Неслыханная наглость. Лорд тоже усмехнулся, но тут же посерьезнел, проговорив:
- Он был любезен, доставив мне информацию, которая была сокрыта десять лет. Аида умерла от рук демона девятисотого круга Абисса. Маломерок убил мою дочь, похитив ее душу и сокрыв от меня путь.
- Но как Тир мог об этом знать?!
- Безверующий, с которым грешила моя дочь, рассказал об этом человеку, которому дочь была так же дорога. Тот, второй, паладин Тира, умолил своего бога рассказать о судьбе верующей ее господину. Она похищена. Сердце и разум оторваны друг от друга, а уста запечатаны. Она не может молить меня или проклинать. Она не может ничего.
Райан потрясенно прошептал:
- Боже мой...
- Я тут дитя.- В голосе Малара угадывалась действительно ужасающая насмешка.
- Молю тебя, спаси ее. Повелитель, будь милостив к нам, не оставляй ни одного из своих детей. Молю тебя. Теперь, когда ты знаешь, что она неповинна в слабости...
- Еще как повинна. Мое решение - она будет пребывать в Абиссе, пока не докажет, что она достойна моего имени, моего царства, и моего ада или рая. Пока сама не явится на план Фугу, чтобы я мог забрать ее.
- Молю тебя, господин наш, молю тебя...
Но бог исчез, оставив растерянную душу в одиночестве и отчаянии. Души Аиды и Райана были скреплены куда крепче, чем при жизни были скреплены их судьбы. Она была его ученицей. Ее деяния, это его след, оставленный на земле. Он учил ее, он отвечал за нее. Как волчица отвечает за то, как умеет выживать потом ее волчонок. Малар придавал Аиде форму, вел ее, учил ее. Но именно Райан указал ей путь, навсегда связав их души. Аида должна была быть здесь после смерти. Ей было суждено выбрать: быть ей женой ему, или оставаться сестрой. Но, вне зависимости от ее выбора, им суждено было охотиться вместе. Райан чувствовал это. Малар любил быть честным. Жестоко честным. Он не скрывал ничего от детей. Он всегда был с каждым своим подданным. Райан просто знал, что не должен охотиться один. Он знал, что ему суждена пара. Но ему было отказано в том. И он чувствовал пустоту. Пустоту одинокой души. Именно поэтому Малар любил его. Боль Райана радовала темного повелителя зверей.
Тридцать лет молила одинокая душа о своей паре. Но ответа не было никогда. А одинокая душа трудилась и старалась. Ради милости повелителя, ради награды".
Бог поглядел на наглую душонку, забавляясь. Настырный, смертный. Держал ли Малар свое слово? О, совсем необязательно. Но в этот раз он исполнит свое обещание. Он давно начал подумывать о том, чтобы забрать Аиду и самому мучить ее. Она заслужила его наказание. Но нужно было, чтобы она сознавала, за что наказана. Сорока лет в аду вполне достаточно, чтобы ее любовь и преданность стали безграничными, чтобы в сердце не осталось ничего и никого кроме бога. В противном случае... было бы жаль терять такую душу. В конечной войне богов ему понадобятся лучшие. А она - одна из них. И у него еще будет время исправить дефект этой души. Он заключался в том, что, не смотря на всю силу души, ее разум и сердце всегда были сильнее. Он поможет ей преобразовать эту силу в силу души. Тогда она будет на вершине почета в его царстве. Или окажется в положении худшем, чем у самого распоследнего лживого, даже не смотря на всю ее верность.
Девятисотый круг Абисса.
Море крови вздыбилось волнами. Столб черного света рухнул в волны с небес. Зверь вышел на охоту.
Города и дворцы демонов были сметены божественной волей, только потому, что стояли на его пути. Демоны не осмелились оказывать сопротивление. Не в этот раз. Каждый чуял - один из них нарушил правила мироздания. Теперь пришла кара.
Дворец Роджей-рейк, значительно возвысившийся за последние годы, сиял тьмой и кровавыми бликами. Стоны и крики мучимых душ обволакивали строение дивной симфонией.
Стража не сопротивлялась, как и демоны-властители этой крепости. Они в страхе бежали на другие планы. Малару не нужно было охотиться на них. Пока. Не здесь. Им достанется от сородичей. Нигде на полуразрушенном девятисотом круге для них не будет покоя. Только страх и месть сородичей, потерявших свои души, и, соответственно, власть.
Демоны торопились, покидая свой дом. В главном зале все было перевернуто вверх дном. Но они приложили заметные усилия, чтобы спрятать Аиду. Только благодаря чутью Малар нашел части ее души в разных частях дворца. Не хватало только одной - пожалуй, самой важной части этой души - сердца.
Бог не смог найти его тут, во дворце.
Он возродил душу Аиды. Процесс занял какое-то время. Слишком много повреждений, слишком много времени без бога. Он так и не смог придать ей тот первозданный вид, который души верующих принимали, когда попадали к богам. Райан даже избавился от шрамов на лице - знака, наиболее крепко сплетенного с душой. Аида же выглядела так, как выглядела бы в такой же ситуации при жизни. Остался шрам на груди, где при жизни был осколок. Каждый шрам от ее многочисленных драк и сражений. Но наиболее уродливые рубцы остались от следов посмертных ран. Грудь и всю спину пересекали черные шрамы - следы порвавших ее когтей. По руке, там где она была оторвана, шел такой же темный рубец. Такой же темный шрам уродовал половину лица. Тут он смог помочь, сгладив его, почти спрятав. Единственный урон ее красоте, который он смог почти полностью устранить, это шрамы от расчленения после смерти. Тоже темные, но тонкие и почти неприметные. Тонкая черная линия пересекала поперек лицо, такая же пересекала туловище, ноги, руки. Место вырванного сердца он, пока, оставил открытым. И все равно, она оставалась красивой. Души - совсем не то же, что и тела. Она уже выглядела так, как в двадцать пять лет - расцвет ее телесной красоты с длинными, черно-красными, местами седыми волосами. Когда она попадет в темный лес, она сможет окончательно преобразиться.
Малар вдохнул жизнь в бессознательную душу. Девушка приподнялась с земли, покрытой кровью. Осмотрела себя, потом перевела взгляд на него. Он все еще не чувствовал ее отклика. Разум умирал без него.
Она наклонила голову набок, с любопытством изучая его. Не постеснялась подойти и провести ладонью по спине:
- Красивый зверь... кто ты?
- Малар.
Ни единого отклика памяти. Она лишь кивнула и ответила:
- А кто я такая мне неизвестно.
- Я бог. Ты моя душа. Тебя зовут Аида Торринит. Ты умерла сорок лет назад. Твоя душа была похищена и спрятана от меня. Твой друг молил о тебе, указал мне путь. Так я узнал, где ты. Спустя тридцать лет я решил забрать тебя.
Девушка молча смотрела на него какое-то время, совершенно не поменявшись в лице. Наконец она спокойно уточнила:
- А чего не торопился?
- Никакого почтения... - Зверь наотмашь ударил ее так, что она даже подлетела в воздух, прежде чем шлепнуться с громким плеском оземь. Вся в крови и ошметках плоти, она снова поднялась на ноги. Девушка была сердита. Вот это он чувствовал - желание порвать его на части. Усмехнувшись, он перехватил метнувшуюся к нему фигурку и приложил лапу ко лбу потерянной души, возрождая ее память о прожитой жизни.
Девушка замерла, прислушиваясь к внутренним ощущениям. Потом перевела на него пустой взгляд:
- Приветствую, повелитель. - Она опустилась на колени в молитвенной позе и равнодушным, бесстрастным тоном произнесла: - Благодарю за спасение, мой лорд. Прошу прощения за слабость, которую допускала столь долгое время. Прошу наказания.
- Ты его получишь. Но позже. Помнить - недостаточно. Нужно чувствовать. Ты должна найти свое сердце. Больше помощи ты от меня не получишь и не увидишь моих лесов, пока не явишься ко мне вся.
Она лишь склонилась перед богом, принимая его волю безоговорочно.
Аида.
Теперь она помнила все. Теперь... у нее была надежда. Она никогда не разбиралась ни в магии, ни в жречестве, ни в религии. Она просто... верила в Малара. Верила тому, что ее инстинкты не подведут. Верила в себя. Теперь ей предстояло многое искупить. Она помнила, как при жизни одобрение ее господина было с ней. Теперь его не было. Теперь она была провинившейся. Сейчас, без сердца, она понимала всю глубину своей вины.
Первые несколько часов она лишь потакала желаниям псевдожизни. Ведь у нее не было переходного момента духа. Она помнила только жизнь. Она не привыкла быть мертвой. И хотела того же, чего бы хотело тело. Пить и есть.
И она пила кровь, которой было тут в избытке, и ела плоть тысяч жертв.
Ее тело так же нуждалось в отдыхе. А ее разум не мог смириться с простыми словами благодарности, обращенными к богу. Она устроила охоту. Лучший отдых для тела, тем более духовного, и лучшая благодарность за возрождение. Теперь, когда ей не грозила смерть, она могла вершить свою волю. Ведь во всех мирах воля может быть лишь одна - Малара. Если нет его, значит остается она, чтобы нести его волю.
Без оружия, обнаженная, злая и пребывающая в крайней степени душевного расстройства, она загнала насмерть подвернувшегося на развалинах демона. Убила, наслаждаясь его смертью. Очень многие демоны пытали ее за эти сорок лет. Она помнила каждого. Теперь ее память была абсолютной. Подарок Малара - она помнила все - и жизнь земную, и жизнь посмертную в малейших деталях. Она помнила каждый волосок на голове Бишопа, помнила каждое когда-либо услышанное слово, помнила каждую свою мысль и тысячи рассматриваемых вариантов.
Этот демоненок любил издеваться над другими душами, в том числе и над ней. У него не было шансов против нее - лишь на земле победа зависит от физической силы и ума. Тут же она была сильна ровно настолько, насколько был силен ее дух. А значит, почти не знала себе равных. По крайней мере именно настолько она была самоуверенна.
Она пировала и веселилась, вознося хвалы своему господину. Снова и снова, почти в исступлении. Теперь здесь все было лишь для него - для Малара. Она очистила грязное место своими молитвами, она отметила это место его знаками.
И впервые почувствовала удовлетворение - кровь у основания разрушенного строения просохла, обнажив черную, больную землю. Когда-нибудь тут вырастут темные деревья, напитавшись кровью и отголосками ее молитв. Маленький кусочек темного леса. Огромная победа веры.
Только вволю порезвившись на руинах, она сочла возможным закончить свое возрождение. К этому делу она приступала с неохотой.
Сейчас, когда ею руководил лишь разум, она понимала всю глубину своего падения. Дело было даже не в любви и дружбе - это не запрещалось - а в слабости, к которой ее вели эти чувства. В слабости, которую она допустила. Она позволила безверующему искушать ее душу и веру. Когда-то Бишоп подвел ее опасно близко к черте безверия. Когда-то он опасно близко подвел ее к слабости. Когда-то она готова была совершить любые, даже самые страшные грехи, ради безверующего смертного. Она сама себя не могла простить, что уж говорить о ее боге.
Сейчас, вспоминая свою жизнь и конкретно Бишопа, она не чувствовала ничего. Даже разум не интересовался - что же с ним стало. Но она прекрасно помнила себя, знала, что будет способна на любые грешные безумства, если вернуть ей сердце. Она не хотела больше любви. Отчасти потому, что понимала, как сильно будет страдать. Ведь теперь любить бесполезно - она не в силах сделать что-либо для следопыта. А в том, что он мертв, она не сомневалась. Сорок лет... ведь не мог он дожить почти до восьмидесяти лет? А вдруг?..
В любом случае, ей больше не нужны были эти чувства. Но она пошла искать свое сердце. Ведь без него, она не сможет искренне раскаиваться, не сможет любить своего бога так, как он того заслуживал. И не сможет в полной мере испытывать стыд за то, что Малара она любила не больше, чем Бишопа. Это были два разных чувства, которые нельзя было сравнить. Но суть в том, что любви к Бишопу не должно было быть. Тем более такой сильной, способной вести ее к слабости. Не должно было быть также дружбы, беспокойства за ее выживших... друзей. Она не хотела этого больше.
Но в голове, как своеобразный маяк, раздавался мерный стук. Так стучало ее сердце, где-то впереди. Она пошла туда, откуда он доносился. Чем ближе к ее сердцу, тем отчетливее стук. Она не могла его игнорировать, не могла избежать...
Она убивала и уничтожала. Не останавливаясь, двигалась вперед. И, наконец, нашла свое сердце. Оно было заперто в грубой шкатулке из человечьих костей. А шкатулку эту прихватил с собой Родди, когда бежал от Малара в сопровождении своих старших сестер.
Аида испытала почти незамутненное ничем счастье. И никогда месть не была слаще для нее. И настолько жестокой она тоже никогда прежде не бывала. Спустя несколько дней демоническая семейка даже перестала дразнить ее тем, что простая душонка вряд ли сможет сравняться с демонической жестокостью и изобретательностью. Они изменили свое мнение. Аида была весьма убедительна.
Одна из служанок сестер Рейк была примерно сходна с комплекцией человека. По крайней мере, демоница предпочитала именно этот образ. Насколько поняла Аида, эта служка была чем-то вроде домашней шлюхи. И одета была соответственно. Но это хоть какая-то одежда. Аида и при жизни не относилась к тем, кто любит разгуливать голышом. Сейчас нагота смущала ее меньше, но доставляла дискомфорт. Душа женщины натянула на себя те лоскутки, которые демоница носила как лиф и юбку. Так же, как и демоница, Аида скрепила эту... одежду цепями. В противном случае тряпочки норовили слететь в ее тела. А вот высокие, почти до середины бедер, крепкие сапоги из дьявольской кожи ей не подошли. Пришлось остаться босой.
Когда она взяла найденное сердце в руки, ее тело замерцало, будто начав таять. В конце концов, она исчезла полностью. Ее затянуло в незнакомую, пустую серость.
Каким-то чутьем до нее дошло, что она наконец-то на плане Фугу. Наконец-то.
- Малар! Я готова! Я и мое сердце здесь! Забери меня!
Небеса разверзлись, открыв темное нутро. Огромный леопард, верхом на котором сидел оборотень с окровавленными клыками, когтями и шерстью, спустились к ней. Девушка пристроилась за спиной оборотня, обхватив его за талию и спрятав лицо в шерсти существа. Наконец-то она отправится домой. Боже, наконец-то покой.
Темный лес.
Ее швырнули к ногам Малара. Девушка съежилась, даже не пытаясь шевелиться. Ей не хотелось. Она наслаждалась умиротворением и покоем. Ей было все равно, каковы будут результаты суда ее бога. Но Малар ее удивил:
- Тебя рано судить, ты еще не целостна. Подойди.
А дальше была пытка. Он вернул ее сердце, делал ее целостной, но это была болезненная, мучительная процедура. Все это время сознание находилось в каком-то отстраненном состоянии. Когда господин зверей закончил, он брезгливо отбросил ее душу от себя. Но она не упала оземь - ее подхватили чьи-то руки. Малар произнес:
- Ты получил что хотел. Помоги ей освоиться. Я появлюсь позже. А теперь - убирайтесь.
Мужчина, который поймал ее, поклонился, заставив сделать ее то же самое, а потом утянул за собой, стремясь скрыться с глаз повелителя.
Он остановился, когда посчитал, что они в достаточной безопасности. Развернул ее лицом к себе, крепко держа за плечи и пристально изучая ее лицо. Аида улыбалась. Ей безумно хотелось прижаться к нему, сказать, как она рада видеть его тут, в благополучии верующей души. Райан первым провел пальцами по линии шрама на ее лице:
- Ты здесь. Наконец-то.
- Наконец-то. - Она тоже подняла руку, проведя ладонью по левой стороне его лица. Погладила гладкую кожу, четкие линии скул, прямой нос. Теперь изуродованное лицо осталось лишь в ее памяти. Поглядев ему в глаза, она еще шире улыбнулась: - Я знала, что ты именно так выглядишь. Всегда знала.
Райан приблизил свое лицо к ее лицу и тихо, радостно произнес:
- Добро пожаловать домой.
Девушка почувствовала теплый, тяжелый комок в горле. Чувства возвращались ровно с той скоростью, что необходима, чтобы не ошеломить ее, не свести с ума. Сейчас она чувствовала радость, ликование. Умиротворение. Она была счастлива.
И она никогда раньше не реагировала так на Райана. Сейчас он был ей необходим. Он был частью ее. Родной, неотделимой частью. Он был нужен ей.
Что ее по-настоящему ошеломило, так это то, что она испытала, когда Райан поцеловал ее. Ни с чем несравнимые ощущения. Чувства, возбуждение и удовольствие поднялись в ней мучительно мощной волной, затопив и стерев воспоминания о том, что было раньше. Любые чувственные удовольствия, которые она получала, когда была жива, были тусклыми и нелепыми по сравнению с этим.
Почувствовав ее ошеломление, Райан усмехнулся:
- Единение душ, совсем не то же самое, что единение физических тел. Теперь для тебя все будет по-другому. И это тоже. Только если ты захочешь.
- Я захочу. Уже хочу...
Время перестало иметь значение. Сколько она уже здесь, с Райаном? Неизвестно и неважно. Ее душа отдыхала. У нее было время привыкнуть, подумать. Разобраться в своей памяти и чувствах. И выходило... что она все равно виновна. Не смотря на все, что произошло здесь между ней и Райаном, не смотря на то, что она никогда раньше не испытывала ничего подобного, она не могла забыть.
И Райан, который теперь был частью ее, понял, что ее что-то тревожит. Он первым заговорил об этом. И Аида отвечала:
- Что меня тревожит? Моя вина. И то, что я не могу о ней пожалеть, раскаяться в ней. Я люблю Бишопа. Я люблю Нишку, Кару. Я люблю Кайлана и Дину. Я люблю тебя. В этом нет ничего страшного. Страшна не любовь, а то, что я хочу совершить из-за нее. Я хочу хотябы узнать, что с ними сталось...
- Ну, так посмотри.
- Что?
- Ты помнишь, что среди смертных есть поверье, что души близких наблюдают за живыми с небес?
- Да.
- Это правда. Иначе души не были бы спокойны. Или ты думаешь, что боги стирают эту любовь и беспокойство? Нет, эти чувства - часть души, и боги не властны их уничтожать. А беспокойные души никому не нужны. Я смотрел за тобой, пока ты не исчезла, не умерла. Я всегда наблюдал за тобой. За всей твоей жизнью с нашей первой встречи. И неважно, что тогда меня не было рядом. Каждое знакомство оставляет отпечаток. Ты даже можешь посмотреть, как жил дальше какой-нибудь торговец, с которым ты общалась лишь однажды. Что уж говорить о близких.
- И... как это сделать?
- Вспомни все, что ты чувствуешь, и просто расслабься. Настройся на них, и расслабься.
Он был прав. Это оказалось не трудно. Так она узнала о судьбе своих любимых.
Кара.
Кара дожила до пятидесяти пяти лет, и последние годы жизни стали для нее большим адом, чем вся ее супружеская жизнь. Ее сын превратился в настоящее чудовище и первоклассного злодея. И злодейства свои он решил начать с устранения матери, которая была сдерживающим фактором.
Мальчик понравился Аиде еще в детском возрасте. Возможно, в какой-то степени, она относилась к нему, как к собственному сыну. Будучи ребенком, он очаровывал ее. Она почти гордилась, видя, каким он стал.
Кара была решительной, умной женщиной. Она сумела противопоставить это своему сыну, который имел очень много сил, но не обладал опытом. Лишь природный талант к зверствам помог ему. В конце концов, после продолжительной и изматывающей борьбы, ему удалось уничтожить свою родительницу. Использовав положение и власть семьи, он устроил несколько любопытных комбинаций, с помощью которых умудрился пробраться к самому трону Невервинтера. Он был новой властью и новым тайным злом.
Аида благословила его, этого мужчину, которого когда-то давно держала на руках, и которому с отвращением пару раз меняла пеленки. И порадовалась за Кару, которая благополучно покинула план Фугу, поднявшись в мир Тиморы на золотых лучах удачи.
Нишка.
В семьдесят два года Нишка выглядела, как здоровая, крепкая женщина средних лет. И, что позабавило и порадовало Аиду, превратилась в настоящую ценительницу мужчин постарше. Получив от Кары, которая предвидела свой конец, все средства колдуньи, Аиды и Бишопа, Нишка спокойно доживала оставшиеся годы, беря от жизни все удовольствия, и мирно руководя небольшой бандой убийц и воров. Иногда, теперь крайне редко, она просыпалась по ночам с именем Свена на губах. В остальном, она была вполне счастлива.
Она начала изучать искусство чернокнижников. Ближе к старости пришло понимание, что Стена Неверующих, это не то, чего она заслуживает. Она хотела жить дальше. И ее кровь была первым залогом того, что ад примет ее.
Впрочем, она пока не собиралась умирать. У нее было две цели. Отомстить за Кару и найти могилу Бишопа.
Их кровная связь сохранялась все эти годы. Нишка знала, что Бишоп мертв.
Касавир.
Как выяснилось, Касавир благополучно проводил Кану в Калимшан, когда Крепости-на-Перекрестке пришел конец. Ее семья, консервативная и упрямая в своих убеждениях, не приняла обратно дочь, которая осмелилась избрать путь мужчины, путь воина. Путь меча разрушил все связи Каны с прошлым, детством, юностью. Она решила остаться с паладином.
Касавир не возражал. С каждым годом он не молодел, и больше не было юношеской уверенности во всем. Теперь он точно знал, что абсолютных истин нет. И винил в этом двух следопытов, которых когда-то знал. Ему нужна была хотя бы одна твердая опора в жизни. Кана стала ею.
Они не любили друг друга, но были повязаны общим молчанием, полным понимания. Они просто привязались друг к другу. Оба нашли свой покой и удовлетворение. Оба были вполне счастливыми.
Именно Касавир молил Тира о том, чтобы Малару было рассказано о судьбе Аиды. Молил искренне, жарко. Он спас ее душу.
Они с Каной жили в небольшом особняке на окраине Калимпорта. Именно тут решил остаться Касавир. Достаточно грязи, и зла, которые надо было исправить в этом городе. Достаточно жарко, чтобы кости не ныли по осени. Достаточно ярко, чтобы разбудить в нем то, что было лишь в юности - любопытство к происходящему.
Он попрощался с Каной, и ушел с недавно явившимся Бишопом в храм Тира. Последние лет пять он помогал этому храму возродиться. Больше он не вернулся домой.
Он молился, стоя на коленях у алтаря. Бишоп сидел на лавке за спиной паладина. Следопыт неотрывно смотрел на руки своего старого спутника. Постаревшие, потерявшие ловкость руки. Касавир молился уже около часа. Теперь его руки вздрагивали от напряжения. Наконец он нарушил молитвенную позу, осторожно прижав одну из ладоней к груди. Из его носа потекла кровь. Бишоп нахмурился, глядя в глаза паладину. А Касавир хрипло произнес:
- Ты сделал великое дело. Ты спас чужую душу. За этот справедливый, милосердный поступок мой бог награждает тебя.
По лицу Бишопа скользнула тень отвращения. Ну, еще бы, его же обвинили в милосердии... Касавир попытался улыбнуться, видя это выражение, но не смог:
- Вот твоя награда - мой бог говорит, что ты увидишь мою смерть.
И рухнул поперек алтаря, больше не шевелясь.
Следопыт чуть приподнял брови, недоверчиво разглядывая труп. Потом потрогал шею паладина. Только тогда широкая улыбка расплылась по лицу мужчины. Он сплюнул на тело и пробормотал:
- Хитро свалил, гад. Даже не дал прирезать. Сука ты. И бог твой сука с такими наградами.
Аида прикинула, что если это было около тридцати лет назад, то Касавиру было около пятидесяти восьми лет.
Джелбун.
Аида веселилась, наблюдая за ним. Он так и остался наемником. Он просто не умел ничего другого. А потом, когда и это занятие ему обрыдло, он поселился в небольшой рыбацкой деревеньке. Он долгие годы жил в портовом городе. Теперь же он занялся рыболовством, что было хорошим прикрытием для некоторых темных делишек, которые он проворачивал порой. Что Аиду позабавило особо, так это его помощница. Это была худощавая, грубая, крепкая женщина. Она неплохо управлялась со старым воякой, обеспечив ему относительный комфорт даже против его воли. Оба были в том возрасте, когда уже не могли заводить детей, что полностью устраивало Джелбуна. Тихая пара со спокойной, размеренной жизнью.
Бивил.
Он искал ее, несчастный человек. Аиде было грустно смотреть на его жизнь. Он так и не нашел того, что называется "свой путь в жизни". Когда он понял, что не сможет найти ее, он запил. Он стал наемником, не желая ничего, кроме денег и выпивки. Не такой жизни Аида хотела для него. У него должна была быть своя ферма, румяная жена и выводок ребятишек. Он был воспитан как защитник, как старший. Он привык к ответственности, привык к земле. И все это пропало в выпивке, постоянной дороге, в портовых тавернах и дешевых женщинах. Все то стабильное и надежное, чем он мог стать, растворилось в пустоте существования без цели и смысла. Отвратительнее всего было видеть его откровения в пьяном состоянии. Когда он видел улыбчивую голубоглазую блондинку, он называл ее Эмми и говорил с ней заплетающимся языком. Эмми он всегда рассказывал что-нибудь приятное, рассказывал про красивые места, которые повидал, шумные города. А худых, темноволосых, бледных и светлоглазых женщин он называл Аидой. Аидам он рассказывал о драках, в которых участвовал. Каждый раз рассказывал о любимом пойле, уверяя, что ей бы понравилось. Каждую Аиду он спрашивал, с пьяной яростью в голосе, почему она прячется, почему не дает себя найти.
В конце концов, постоянно поминая ее имя всуе, он накликал на себя беду. Мир тесен, и Бивил умудрился встретить на своем пути ее старых врагов. Убить пьяного - дело нетрудное.
По крайней мере он умер, думая что нашел Аиду. Девушка, которую он держал за руку, неприлично верещала, видя, как ее нового дружка убили. Настоящая Аида никогда бы себе подобного визга не позволила.
Бишоп.
Он никогда не обращался к Нишке, которая честно хранила для него его деньги. До самого конца он бродил по побережью Мечей. И даже он нашел в конце что-то вроде умиротворения. К шестидесяти годам он был уже достаточно стар, чтобы не противиться любым попыткам сблизиться с ним с былой энергией. Нет, он не превратился в милого дедушку, но огрызаться на все живое стал меньше. Он все больше молчал, предпочитая оставаться незаметным.
Все реже и реже он приходил в таверны. Все меньше появлялся на людях. Потом он отказался и от работы проводника. Люди стали раздражать его больше, чем когда-либо. Он существовал на те средства, которые оставались у него после заработков, грабежей и убийств. Иногда он приторговывал, но, в общем и целом ничем себя не утруждал.
Он спокойно спал на одном из привалов. Тихая, летняя ночь, наполненная светом звезд, ароматом душистых трав и стрекотанием ночных насекомых. Фейдх находился неподалеку от костра, неотрывно наблюдая за своим вторым хозяином.
Неожиданно ровное дыхание спящего сбилось, глаза распахнулись. Во взгляде слегка посветлевших с возрастом глаз мелькнуло что-то вроде удивления, он чуть нахмурился, вздрогнул всем телом, тяжело сглотнул, и... уснул снова. Аида не сразу поняла, что он больше не дышит, и что она не чувствует биения его сердца.
Фейдх подобрался к мертвецу вплотную спустя пару часов. Ткнул мордой мертвую руку так, чтобы она перевернулась раскрытой ладонью вверх. А потом волк принялся грызть запястье. Аида была благодарна своему волку за то, что он был аккуратен и почти не повредил руку. Когда зверь перегрыз шнуровку браслета, то схватил вещицу в зубы, убрав ее от человека. Еще раз обнюхал лицо трупа, быстро лизнул, подхватил браслет в зубы и убежал.
Выбрав достаточно надежное, практически непроходимое для людей место, он зарыл браслет и скрылся в лесу. Он выбрал свободную жизнь обычного животного. Спустя некоторое время он перестал мыслить как магическое животное, одичал. И с момента избавления от браслета призыва он начал стареть.
Бишоп не был похоронен. Он участвовал в свободном круговороте природы. Послужил пищей для падальщиков. Исчез без следа. Даже его походный мешок зверье оттащило на какое-то расстояние и разворошило. Все, что после него осталось с годами гнило, тлело и исчезало. Даже оружие, магическое, неподверженное времени, было замыто дождями, припорошено землей. Со временем и оно исчезало с глаз, постепенно врастая в землю.
Уже около двадцати лет он находился в Стене Неверующих. Аида и на это поглядела...
Темный лес.
Райан осторожно накрыл ее лицо ладонью и злобно прошипел на ухо:
- Не смей реветь. Ты навлечешь на нас беду. Угомонись!
Аида взяла себя в руки. Это оказалось труднее, чем при жизни. Ей еще придется привыкнуть к тому, что она, это голая душа нараспашку. Без прикрытия физического тела и рефлексов этого тела. Она пока не научилась новому способу сдерживать эмоции.
Аида оправдала звание хитрой девки. Уловками, оговорками, обманом, она вытянула из Райана и других душ информацию о том, как можно сбежать из Темного леса и как вернуться обратно.
Она задумала грех. Как и предполагала. Именно поэтому она не хотела возвращать себе сердце - делать душу целостной. Слишком много ошибок ее сердце совершило. Оно всегда было у нее излишне мягким. Ненужная часть души.
Между тем Малар почему-то настоял на том, чтобы она вернула эту часть своей души. Наверняка, он просто издевался. Хотел, чтобы она мучилась постоянным искушением греха и побеждала эти искушения. Ну, что ж... она не из тех, над кем можно издеваться. Даже повелителю. Она поступит так, как решила вместе со своим проклятым сердцем. И она хочет...
Хочет... нет, не так - она попытается успокоить свою душу. Попытается вытащить Бишопа из заточения. Она видела его. То, что от него осталось. И никаких насмешек над мирозданием больше, никакой надменной гордости. Ничего этого в нем не осталось. Он мучился. Причем так, как не мучились даже лживые в царствах своих богов. Даже в аду мучения были не такими. Боль и страх, это еще не уничтожение...
Аида не знала, что станет с душой, которую заберут у места или бога, которым душа принадлежит. Вряд ли она сможет провести остатки души Бишопа в царство Малара, под свою опеку. Он не был маларитом, и сюда ему вход заказан. Он всегда, полностью и безвозвратно принадлежал Стене Безверующих. Но она не могла позволить ему, его личности, стать частью тысяч других. Не для того он прожил такую жизнь, и так боролся за свою душу, чтобы в конце потерять себя. Аида вытащит его, даже если это будет означать, что в итоге его душа истает и исчезнет, как дым.
Она понимала, что это был его выбор. Понимала, почему он выбрал такой путь. Он думал, что в конце от него ничего не останется, и в итоге он не достанется никому. Но он был неправ - он станет Стеной и будет принадлежать Келемвору. Только не будет сознавать этого.
Она понимала, что Малар будет разгневан. И эта мысль бросала ее в дрожь. Но она привыкла не бояться. Она понимала, что за нарушение законов ее душу могут уничтожить без остатка. И это тревожило ее, потому что она хотела жить долго, жить вечно, лить кровь в Темных лесах. Она понимала, что Бишоп не обрадуется ее действиям, если еще в состоянии осознавать происходящее. Но она даже при жизни редко делала так, как он хотел. Она делала так, как для него было лучше, пусть он и не был согласен. И сейчас поступит так же.
Ее душа бежала из Темного леса. Аида бежала на план Фугу.
Она и не знала, как пристально за ней наблюдают. Когда она покинула Темный лес, Малар лишь неодобрительно покачал головой, с ленивым любопытством принявшись наблюдать дальше. Надо признать, души смертных не переставали порой удивлять его. Он вспомнил, за что любил Аиду десятки лет назад - такая безрассудная наглость все же заслуживала одобрения. А уж сколько самоуверенности... И тем более ему нравилась мысль о том, как именно он будет ее наказывать и мучить. Годами... нет, веками!