Коралловый гребень над высоким покатым лбом, коралловый силуэт и губы, дышащие сдержанностью. Этот причудливый профиль был запечатан в амфору, которую однажды выловили в заливе вместе с рыбой. Завернутый в пергамент холст, на котором была написана картина, нисколько не пострадал: никаких признаков сырости или плесени, а может быть, никто не обратил внимания на такую мелочь, как сырость. Вся команда не могла отвести глаз от коралловой дивы с застывшей улыбкой на неподвижных губах.
- Она совсем, как живая,- шептались между собой рыбаки,- и на русалку не похожа.
Ее алые губы, не вымолвившие ни слова, и распахнутые настежь глаза, синие, как небо над головой. Я видел, как маленький ангел вырвался из этих раскосых глаз, и ангел тот был одет в синее. Кто бы мог подумать, что в глазах дивы находиться дверь в иной мир, и, открыв ее, будет трудно не выпустить оттуда других ангелов. Да и ангел ли это был? Скорее он напомнил мне фею из детской книжки, у нашей же феи совсем не было рук, вместо рук три крыла: два из которых срослись между собой перепонкой. Впрочем, другие члены команды и вовсе не заметили, что из ультрамариновых глаз коралловой дивы выпорхнуло какое-то существо, они сразу же утонули в ее глазах, и только я и капитан нашей ржавой посудины смогли противостоять этому безумию, охватившему весь экипаж.
Капитан понятно, он просто машина, раньше их называли автопилотами, сейчас эти автопилоты на каждом шагу и даже на таких ржавых суденышках, как наше, тоже есть свой автопилот. Чтобы свести с ума любую машину, надо заблокировать выход в сеть, однако саму сеть трудно обнаружить, здесь нужен специалист, который, как и все мы, находится под контролем этой пресловутой сети. Я говорю вам как наблюдатель, в обязанности которого входит и наблюдение за автопилотом. Если о капитане на шхуне знали все рыбаки, то о моем присутствии не ведал никто. Это не значит, что я был невидимкой, отнюдь, просто я находился вне поля зрения экипажа. Тот, кто меня послал, не был заинтересован в моей узнаваемости.
С большим трудом собрав обезумевшую команду рыбаков в одно место - в трюм, я поставил на крышку люка знак СТОП. Тучи маленьких ангелов, подобно проголодавшимся чайкам, с легкостью разделались с выловленной сельдью (читай: съели) и принялись яростно штурмовать трюм. Обезумевшие рыбаки кричали и рвались наружу, пытаясь вышибить крышку люка изнутри. Я думаю, если бы не запрещающий знак на крышке, ангелы бы ворвались туда, и выклевали экипажу глаза. Хотя не уверен. Все-таки это были ангелы.
Пробив по своим каналам их изображение, я пришел к выводу, что они больше смахивают на сирен, чем на ангелов.
- Сирены, так сирены,- подумал я,- ничего не поделаешь, все когда-нибудь в первый раз.
Решил начать ликвидацию сирен с портала, (и почему я сразу же его не закрыл, не знаю), а теперь вот вынужден был признать, что не смог справиться с ситуацией.Ничего, исправим. Но пока я бегал спасать экипаж от летающих сирен, портрет исчез с палубы. Кто-то, надеюсь, что это был все-таки ветер, сдул нашу красавицу за борт или ее смыло набежавшей волной.
- Я здесь, - шептали за бортом шхуны волны,- я буду рядом. Голоса их звучали неестественно громко, словно воздух был стеклянным.
Заткнув одноразовыми салфетками уши, (больше ничего под рукой не было), чтобы не слышать голоса, я включил внутренний камертон, но неожиданно поскользнувшись на рыбе, разбросанной по всей палубе, растянулся и чуть не вывихнул себе ногу.
- Черт, побери, - выругался вслух, - сбил ритм.
Какой-то уцелевший фрагмент сумерек, словно дубинка, стукнул меня по лицу. Я поймал его на лету и зашвырнул за борт, отметив про себя кровавый отблеск заката. И тут прямо передо мной возникла парочка обнаженных сирен, от которых исходило слабое сияние. Мне показалось, что я узнал в них что-то родное, напоминающее о давно прошедших годах. Что-то шевельнулось у меня в груди и тут же стихло.
Наблюдателя невозможно соблазнить женскими прелестями. Наблюдатель должен оставаться безучастным ко всему происходящему, и действовать спокойно и хладнокровно. Ничего личного, только факты.
Факты говорили о том, что я неадекватен, и ведом некой посторонней силой, манипулирующей мною. Бред, короче. Я отпихнул в сторону обнаженных сирен и пошел за веревками, чтобы промочить спиртным пересохшее горло. Тьфу, чтобы привязать себя к мачте как древние греки.
Предчувствие - или просто надежда - побудила меня сделать это немедленно. Ветер, гнавший в темноте бурю, стал трепать парус, и, нашу шхуну начало кидать из стороны в сторону. Привязанный к мачте я отчужденно наблюдал за стихией. Сбившиеся к моим ногам сирены жалобно скулили, как щенята и просились на руки. Упругие струи дождя хлестали по их нежным крыльям, и крылья прогибались под тяжестью струй, и прятались за спину. Растрепавшиеся по плечам волосы, мокрые груди, нет, я не могу больше на это смотреть, и слышать одновременно стоны, запертых в трюме рыбаков. Я не готов к подобному испытанию.
Мой наставник однажды рассказал мне историю о том, как один наблюдатель, не выдержав стажировки, бросился в море, однако не пошел ко дну, а продолжал следовать за кораблем и после того, как покинул пост наблюдателя.
- Пойми, на корабле нет ни одной живой души, кроме наблюдателей. Про капитана ты в курсе, это автопилот, экипаж - клоны погибших моряков. И если по каким-то причинам, наблюдатель не готов выполнять свою работу или не может - наблюдать за кораблем - корабль умирает. Никакие технологии его не спасут. Ты понял меня, КТО ТЫ ТАКОЙ, так что не дрейфь, держись до последнего, - сказал мне на прощание наставник.
И я сознательно (осмысленно) перевел стрелки в прошлое, ведь я наблюдатель, я могу себе позволить находиться одновременно в нескольких временных потоках, иногда пересекающихся между собой, иногда нет. Прошлое расшевелили (разбудили) в моей груди сирены, подобравшись к моему сердцу так близко, что даже капитан уловил неладное, но он не понял, что это такое и обозначил его, как опасность, начав усиленно передавать SOS .
На какое-то мгновение мне показалось, что не я, а сирены наблюдают за кораблем, но кроме содержимого моего сердца их больше ничего не интересовало. Завладев сердцем, сирены завладеют полностью кораблем. Пусть они побеснуются немного, пока матча пустует, пусть.
**
В порту, после удачной ловли, рыбаки обычно спускают свои потные талеры на выпивку и проституток. А я, после того, как капитана уносили на профилактику, уходил в поле, чтобы не видеть этого безобразия в таверне, тем более что к шхуне это не имело никакого отношения, можно было и не наблюдать.
Беседовать с одиночеством лучше в поле, когда влажные от росы травы касаются твоих рук, а твои ноздри щекочет аромат южной ночи, и, появившиеся в сумерках светлячки приветливо мигают тебе веселыми огоньками. Ты расправляешь за спиной крылья и летишь навстречу неведомому, необъяснимому, неповторимому счастью, познав которое ты обретешь свободу. Такие были мои грезы.
Я помню, что в детстве часто убегал в поле перед сном, в то время, когда другие ученики болтали о разных пустяках или мечтали о далеких путешествиях, я наслаждался закатом солнца.
Трудно сказать, чтобы мой наставник заставлял меня корпеть над книгами, картами или макетами кораблей, которые мы выклеивали с ним из деталей старых видеоперехватчиков, в избытке пылившихся на чердаке дома. Иногда мы гуляли по берегу моря, и он мне рассказывал о каждом корабле, стоявшем в бухте. Все эти корабли уже отжили свое и были мертвы. Их притащили сюда на буксире и оставили в качестве наглядного пособия для наблюдателей. Кроме меня, у наставника было еще двое учеников, постарше. Они все время молчали в моем присутствии и делали вид, что меня не замечают. У меня они тоже не вызывали симпатии, и вскоре их перевели к другому наставнику, так что я недолго терпел их кислые лица. Оставшись вдвоем с наставником, я прекратил свои вылазки в поле. Наставник сумел увлечь меня историей древних мифов и научил мифотворчеству. Это оказалось сродни крыльям, причем крылья можно было периодически менять и лететь куда угодно, хоть на край земли, главное, вовремя вернуться на корабль.
- Корабль,- говорил наставник,- будет твоей точкой сборки, твоим домом, убежищем. Ты не должен мыслить свое существование вне корабля, потому что корабль без тебя погибнет и ты тоже.
- А те корабли, что стоят в бухте, где их наблюдатели?
- Кто-то из них заслужил покоя, кто-то получил другой корабль, а кое-кто и сам ушел, и такое случается.
- И ради чего они ушли? - допытывался я.
Но наставник ничего не ответил. Молча, погладил меня шершавой ладонью по голове и нахмурил брови.
- Пойдем, домой, - сказал он,- надвигается гроза.
Оглянувшись назад, я увидел стремительно несущуюся на нас тучу с глазами коралловой дивы, и вернулся на свой корабль.
И вот я стою на палубе родной шхуны, привязанный веревками к мачте и вижу, как увитые водорослями сирены торжественно несут мне портрет дивы. Ни у одной из сирен нет крыльев, зеленые волосы струятся вдоль развратных бедер, множество изумрудных глаз, горящих от похоти устремлены на меня. Я уже почти готов, я близок к умопомрачению. Ноги, как якоря, вцепились в блестящую от дождя палубу, руки пытаются освободиться от веревок, сердце готово разбиться вдребезги.
Когда воображение отделило меня от всего суетного, тогда я почувствовал, что в жизни было что-то еще, кроме привычной работы наблюдателя. Сколько бы я не рылся в своем прошлом, я ничего не мог вспомнить, ничего существенного, кроме детства. Никакой зацепки, хоть тресни. А не рвануться ли мне в открытый портал, вместе с сиренами? Может быть, в мире, где живут сирены, я обрету самого себя.
**
- Не обретешь! - треснув меня по голове той картиной, скрученной в трубочку, сказал наставник,- запорол ты парень всю стажировку, и чему только я тебя десять лет учил. Иди, отдыхай.
И я поплелся вслед за своим наставником в кают-компанию пить горячий чай. Порванная картина осталась лежать под дождем.
- А как вы здесь оказались?
- Пошли уже, фантазер.
Вся команда угрюмо сидела за большим деревянным столом. Некоторые из рыбаков покачивались, как пьяные, шепча себе под нос: " моя прелесть", кто-то с удивлением разглядывал свои руки, как будто видел их в первый раз, кто-то безучастно ковырял пальцем в носу. Блуждающие глаза кока плотоядно смотрели на выложенное в тарелке блюдо из запеченных сирен, красиво оформленных по краям румяными яблоками. Волосы сирен были выложены отдельно, как спагетти, и политы красным соусом.
- Вот видишь, до чего ты их довел, - пожурил меня наставник, сделав непроницаемое лицо - а теперь надо съесть свой страх, чтобы в следующий раз такого не повторилось
Меня от этого безобразия чуть не стошнило.
- Ничего, пройдет, зато запомнится надолго, - сурово сказал наставник, и похлопал меня панибратски по плечу, чтобы я не подавился зрелищем.
Сияющий от перевозбуждения кок услужливо поставил передо мной табурет.
- Разве он видит меня, - спросил я наставника, - кажется, на корабле я присутствовал инкогнито или что-то изменилось в правилах?
- Ну, ты же пока не настоящий наблюдатель, а стажер.
Я заткнулся и больше не проронил ни слова, молчком съел свою норму сирен и выпил полную кружку рома, любезно предложенную мне самим коком.
- Приятного аппетита,- как можно приветливее сказал он,- кушайте на здоровье.
Рыбаки неторопливо обсасывали бедрышки сирен, смакуя каждый хрящик и каждую косточку, запивая это безобразие разбавленным ромом. Якобы от чистого рома ( или другого крепкого напитка) клоны становятся неуправляемые, и потому им разрешено пить только разбавленные напитки, мотивируя тем, что чистый ром вреден для их здоровья.
Не знаю, как они, но я даже от чистого рома не запьянел, а может быть мне тоже не положено, как стажеру, и кок предложил разбавленный. Наблюдавший за мною наставник, откушавший вместе со всеми одну из прекраснейших грудок сирены, видимо, остался доволен яством, суровое выражение его лица смягчилось, и на щеках появился здоровый румянец. Или на него так подействовал чистый ром?
Короче, к ночи, кое-кого из команды, достала так называемая диарея и возле клозета выстроилась небольшая очередь. Наставник исчез, как и положено мавру, сделал свое дело и катапультировался, обещав вернуться, когда мы войдем в порт. Стажировку, дескать, никто не отменял и кроме меня, у шхуны нет наблюдателя. Право быть невидимым мне возвращено. Пройдя равнодушно мимо клозетной очереди, я подошел к тому месту, где произошел инцидент, к месту моей голгофы. Ни каких следов картины я не обнаружил, обглоданную сиренами селедку убрали. Палуба сияла чистотой. За бортом шхуны был полный штиль и в моей душе тоже ничего не дрогнуло. Созерцая пустую мачту, на которой развивался флаг СД (содружество даунов), так называлась эта спонсорская организация, поставляющая населению рыбу, причем совершенно бесплатно и в неограниченных количествах, мне вдруг пришла в голову мысль, что будь та рыба не генно модифицированный продукт, никто бы его не раздавал бесплатно, даже клонам. И куда только делся мой романтический бред, раньше я этот флаг не замечал вовсе, упиваясь своим эксклюзивным восприятием реальности. Утратив некую целомудренность (надкусив тело иллюзий), я обрел качество трезвее смотреть на вещи, и в этом был какой-то плюс, чем он обернется для меня в дальнейшем, не знаю, но сейчас он радовал меня.
- Какой же ты все-таки самодовольный болван,- сказала мне еще не переваренная в желудке сирена,- повелся на содружество даунов. Тебе какая разница, чем кормят клонов. Мы тоже ели с сестрицами и что?
Я засунул пальцы в рот и выплюнул (срыгнул) не переваренную сирену. Она была вся в желудочной слизи, без туловища, одна голова. Я спрятал ее в карман и вернулся в каюту. Приведя голову сирены в порядок, извинился перед ней за вынужденный акт каннибализма (а что мне оставалось), и предложил, в качестве искупления своей вины, помочь ей найти другие части тела.
- Ты что, в г..не будешь копаться, не надо,- фыркнула голова,- ты лучше мне помоги с порталом. В своем мире я получу новые руки.
- Картина исчезла,- печально произнес я,- и сам хотел склеить ее.
- Ее можно восстановить по памяти, сделать копию. Портал, конечно, будет фонить, но мы с тобой прорвемся туда, не сомневайся.
- А с чего ты взяла, что я пойду с тобой?
- Ну, так оставайся рабом на галерах - наблюдателем, жди, когда тебя спишут, как ненужный хлам, умри, не познав ни одной женщины и не испив ни глотка свободы.
Мне стало как-то неловко за себя, неужели я такой лопух, что любая тварь считает своим долгом наставить меня на путь истинный.
- Да нет, все нормально, отдыхай. Утро вечера мудренее.
И я уложил маленькую головку сирены на подушку, прикрыл ее уставшее личико носовым платком, во избежание так сказать всяких недоразумений (посторонних глаз), задремал сам.
**
Мне приснилось, что наша шхуна лежит на морском дне, и пучеглазые рыбы хозяйничают на ее палубе. Охрипшим голосом капитан (отсырели контакты) пытается передать последний SOS. Раздутые от воды трупы рыбаков хаотично плавают в рубке. Я лежу в объятиях соблазнительной сирены внутри огромной перламутровой ракушки, хрупкие стенки которой прозрачны, как стекло. Ожерелье из крупного жемчуга окаймляет шею моей возлюбленной. Изумрудные чешуйки блестящего тела щекочут мою грудь, хвост подруги мешает мне войти в нее и насладиться счастьем.
- Ты мертв,- говорит наставник,- журнал наблюдения тебе больше не понадобиться. И приблизившись ко мне вплотную, он отвешивает такую звонкую пощечину, что я тут же просыпаюсь и вскакиваю с постели, как ошпаренный.
Головка сирены безмятежно спит под носовым платком. Я брезгливо беру ее за тонкую шею и сжимаю в кулаке.
![Муза [Софронова Елена]](/img/s/sofronowa_e_a/nabljudatelx/dsc_0625.jpg)