Степан Трофимович никогда не страдал от отсутствия читателей, писал и писал себе в стол, пока тот не разбух от ужасов. Подцепил он литературных вшей в "курбатовских банях", куда ходил в свое время на встречу с однокурсниками, пиво там, девочки и разговоры о высоком предназначении позавчерашних выпускников филфака. Тридцать лет прошло, а он так и не вывел эту заразу. Все однокурсники давно избавились от вшей, а Степан Трофимович все еще с ними цацкался, чуть ли не по имени отчеству называл каждую вошь в надежде, что те осчастливят его когда-нибудь шедевром, подкинут идейку. Отсюда и странности.
Много лет он не пользовался шампунями и пластмассовыми расческами, от которых волосы вместе со вшами вставали дыбом, предпочитал деревянные гребешки, детское мыло и чистую шерсть на голове. Носил Степан Трофимович парик, чтобы не застудить вдохновение. Парик, между прочим, из натурального барана - скальп с погибшего в автомобильной катастрофе однокурсника, того самого, от которого и перешли литературные вши. Своей шерсти у Степана Трофимовича почти не осталось, разве что три волосинки на затылке, да и то седые.
Если честно, не только волос, но и другого добра недостаточно по нынешним меркам: скромная пенсия, скромная квартира, скромные кошки и совсем скромная золотая рыбка в аквариуме. Летняя дача за городом, жена и вши. Минимум.
Случалось, что нападали вши и на супругу или на внука, вынуждая их сочинять стишки, чтобы развеселить заболевшего деда. Степана Трофимовича тошнило от кошмарных стихов точно так же, как и от высокого давления или несварения желудка, и он стонал и метался в кровати, изображая умирающего. Несмотря на слабое магнитное возмущение со стороны мужа, супруга (бывшая медсестра) ставила ему клизму, и весь метеоризм вместе с высоким давлением исчезали бесследно. Когда же Степан Трофимович был здоров, вши кусали исключительно самого хозяина, заставляя его придумывать все новые и новые ужасы.
Но однажды, после очередного приступа метеоризма, вдохновение (вместе со вшами) не вернулось в тыквообразную голову Степана Трофимовича, оставшись сидеть спокойно на унитазе. И без того тесный санузел стал еще теснее, превратившись в настоящие джунгли. Не пройти, не сходить в туалет по-человечески. Кому это понравится. Супруга не выдержала, собрала все рукописи в картонную коробку и вынесла на балкон.
- Хватит с меня этих ужасов, - кричала она на весь дом, - Я тут кручусь как тетка в колесе, нигде не успеваю, а ты сидишь как старый пень, мхом оброс.
Степан Трофимович молчал, уткнувшись неподвижным взглядом, как змея в выключенный телевизор.
Супруга поворчала еще пару минут и ушла в себя, хлопнув, как обычно, входной дверью.
К весне сырость и минусовая температура на открытом балконе сделали свое черное дело: бумаги Степана Трофимовича перешли в статус макулатуры, а вдохновение и литературные вши - к соседу, воздушно-капельным путем, как инфекция.
***
И стал сосед Степана Трофимовича писать Художественную Литературу. В жизни ничего длиннее заявления на работу не писал, и вдруг его "прорвало" как канализационную трубу и поперло всякое... Про маньяков, про ходячих мертвецов и прочих монстров, без орфографии, знаков препинания, сразу же на ноутбук и в сеть. Убить или не убить, распотрошить или оставить труп целым, таких глупых вопросов Неупокоев себе не задавал. Писал, не зная сна и отдыха, как медиум, не соображая, что строчит. Будто рукой водил кто-то невидимый. Похудел, черные круги под глазами, метеоризм и высокое давление, и некому ему поставить клизму, не успел еще обзавестись супругой. Днем шоферил на рейсовом автобусе, ночью работал с вдохновением. На износ. Литературные вши в нем души не чаяли, подкидывая то один, то другой сюжетик. Все тоже самое, что и Степану Трофимовичу, только откровеннее: и кровищи побольше, и сцен изнасилования, и людоедства.
Однако и у Петра Петровича Неупокоева читателей, как таковых, не обнаружилось, даже всемогущий интернет не помог. Вроде смотрели по диагонали, ругали за безграмотность и пошлость, и все, ни славы тебе, ни поклонников, ни денежного вознаграждения, в каких бы конкурсах Неупокоев не участвовал. Зато чуть с работы не уволили за профнепригодность - врезался с полным автобусом в фонарный столб. Хорошо, что пассажиры особо не пострадали, и алкоголя в крови не обнаружили, а то бы точно загремел за решетку. Как пить дать загремел. Пить водку Петр Петрович не стал, хотя страшно было, и мурашки по коже, и мысли всякие, но сдержался. Купил дегтярное мыло и вымыл хорошенько голову. Не помогло. Принес керосин. Нюхать керосин литературные вши не захотели, собрали свои манатки и через балкон, назад к Степану Трофимовичу.
***
Степан Трофимович же лежал как мертвый в своем закутке за платяным шкафом и тоскливо смотрел на стопку белоснежной бумаги и набор гелевых ручек с цветными стержнями.
Супруга с внуком, кошками и многочисленными ящиками с рассадой переехали на дачу, оставив ему полный холодильник еды и плохое настроение в корзине с грязным бельем. Степан Трофимович погрозил пальцем висевшему на стене портрету супруги и перевернулся на другой бок.
- Вот так, - думал он,- можно испортить человеку творческий отпуск. Кучей грязного белья. Нет, включать стиральную машинку он не станет,поливать комнатные цветы тоже, пусть сохнут, менять воду в аквариуме не собирается, и вообще ему на все наплевать, даже на вдохновение.
Драгоценный парик из натурального барана (скальп с однокурсника) пылился уже второй месяц на антресолях, и доставать его оттуда не было никакого желания.
И тут зазвонил телефон.
- Филимоныч? Помню, помню, конечно. Тридцатое мая, день встречи в "курбатовских банях" будь они неладны. Кстати, ты не в курсе: это те самые бани или другие, и живы ли однокурсники или уже все умерли.
- Говоришь, человек семь вроде намечается, не в "курбатовских банях", в сауне. Адрес? Записываю. Значит, с пивом, но без девочек потому, как они (девочки) уже никому не нужны.
Степан Трофимович оживился, всю мертвечину как рукой сняло. Побрился, помылся и сбегал в магазин за новыми плавками. Семейные трусы как-то неприлично было надевать.
Тем временем, литературные вши уже сидели на балконе Степана Трофимовича и курили кальян.
- И когда этот болван, догадается открыть форточку или дверь?
- Когда напялит парик,- заметила старая вошь,- своего-то ума у него отродясь не было.
-Нет, вы только поглядите, как он крутится перед зеркалом, как будто на свидание собирается, и ценник-то, ценник на трусах, как на стриптизере...
Слава богу, Степан Трофимович не слышал этих комментариев. Носился по квартире, как чумной: то носки потеряет, то щетку для обуви. Без супруги ничего не найдешь. Взмок, пока собрался. Побрызгал под мышками дорогим одеколоном и в путь, даже золотую рыбку покормил на прощанье.
- Одно заветное желание,- прошептал он,- и гори оно все синим пламенем. Сказал, как выдохнул из себя какую-то тяжесть. Будто на двадцать лет помолодел.
- Заметано,- ответила рыбка.
Потом на автомате, как в полусне, проверил: выключены ли электроприборы, свет, закрыты ли форточки. Сел на дорожку и пересчитал деньги. Если без девочек, то должно хватить.
***
Черное такси, заказанное по телефону, остановилось у подъезда.
- Куда?
Степан Трофимович плюхнулся в кресло, жадно принюхиваясь к запаху, витающему в салоне машины. Уж что-что, а запах серы от бензина отличить он мог, недаром проработал тридцать лет учителем химии. Да, да учителем химии, а не учителем русского языка и литературы, несмотря на филологическое образование. Удручающее стечение обстоятельств...и прочее.
-Куда? - бесстрастным голосом повторил шофер.
Степан Трофимович назвал адрес и тут же пожалел об этом, заметив на затылке шофера татуировку из трех шестерок.
- Начинается,- прошептал Степан Трофимович, обливаясь холодным потом.
- Что начинается? - обернулся шофер,- вам нехорошо? Может быть водички?
Китайский разрез глаз, китайское выражение услужливости на лице и серебряная нить на передних зубах для изменения прикуса.
Сердце Степана Трофимовича замерло, а язык будто присох к небу.
Шофер протянул ему бутылку с водой.
- Нитроглицерин надо?
И вдруг совершенно отчетливо Степан Трофимович представил себе подвал, в котором из него будут готовить фарш. Огромная мясорубка, занимающая весь стол, гигантский топор, сверкающие ножи, развешанные на кафельной стене и щуплый китаец в клеенчатом фартуке, медленно приближающийся к его голой туше. Сто килограмм живой плоти... Сколько же, фарша из него получится..
Перед глазами поплыли какие-то круги.
- У меня свои лекарства,- выдавил из себя.
Трясущимися руками взял у шофера бутылку с водой. Вытащил из кармана таблетку, проглотил и отключился.
Очнулся у какой-то железной двери. Шестьсот шестьдесят шесть написано. И крупными буквами: сауна. Слышит звонок. По ушам. Больно. Опустил голову вниз: под мышкой тщедушный китаец весь в мыле.
И как он, бедняга, дотащил его сюда на третий этаж, такой вес.
- Я штангу поднимаю,- гордо улыбается китаец, мне не впервой...
Степану Трофимовичу стало стыдно за свои черные мысли.
Дверь открыла худосочная дама в декольте, с выпирающей наружу грудной клеткой. Ее черные глаза сверкали недобрым огнем, но Степан Трофимович уже не верил в предчувствия.
- Проходите, - сказала дама, - мы вас давно ждем.
Степан Трофимович полез за кошельком, чтобы расплатится с шофером.
Китаец ловко ускользнул от Степана Трофимовича и побежал вниз по лестнице.
- Не надо, лишних не надо.
- Да проходите уж, чего вы застряли на пороге,- занервничала дама и подтолкнула его острой коленкой под зад. Этот неожиданный пинок был настолько неожиданным и резким, что вестибулярный аппарат Степана Трофимовича сразу же пришел в норму: и головокружение, и тошнота улетучились.
- Однако, - встрепенулся он, - и Филимоныч здесь?
- И Филимонович, и Ефимович, и Петр Петрович, и новенькие...
С шумом захлопнув за ним дверь, ткнула носом в белые тапочки, стоявшие на коврике, и пока Степан Трофимович соображал, что к чему, странная дама испарилась, оставив после себя тонкий запах французского парфюма.
- Любопытная штучка,- оживился Степан Трофимович, - пробирает, черт возьми. Ни спереди, ни сзади ничего нет, а темперамент чувствуется. Ох, не зря, кажется, купил он новые плавки...
Белые тапочки, кстати, ничем не удивили. Главное, что по паркету не скользят.
- А причем здесь паркет? - озадачился на мгновение Степан Трофимович,- Сауна и паркет...
Почувствовав еще один невидимый пинок под зад, ускорил движение, и пошел прямо на голоса, доносившиеся из полуоткрытой двери справа.
Огромная зала с колоннами. Картины, буфеты под старину. За длинным столом, обтянутым темно-зеленым сукном, в антикварных креслах сидели его старые приятели: Филимоныч, Ефимыч и Петр Петрович, как всегда: при галстуке от неизвестного кутюрье. Двое новеньких: неопределенного возраста, с длинными волосами до плеч, и пьяными глазами навылет играли в карты. Заметив вошедшего в зал Степана Трофимовича, в парадном костюме и белых тапочках, все дружно засмеялись.
- Праходи, дарогой, желанным гостем будешь - вышел к нему навстречу с распростертыми объятиями Филимоныч, - не обижайся на шутку.
- Цыган он и есть цыган,- сплюнул на пол Степан Трофимович,- его не переделаешь, и даже с высшим образованием он остается цыганом. - Верно говоришь.
Худосочная дама в декольте принесла на подносе чай с фруктами.
- И коньячку для сердца,- добавил Филимоныч.
Неизвестно откуда появился коньяк и бутерброды, и пошли-поехали всякие разговоры о жизни, но незаметно разговоры иссякли, и вся компания вскоре перешла за другой столик. И хотя в помещении еще было светло, всего-то часов восемь вечера, двое новеньких встали и зажгли свечи в канделябрах, потом задернули тяжелые шторы на окнах и снова уселись за стол. Лица присутствующих застыли в немом ожидании.
Василий Филимонович, вытянувшись в неудобном кресле, как член в презервативе, вульгарно теребил свою редкую бороду и одновременно постукивал по столешнице кончиками пальцев.
- Ну, что, Степан Трофимович, ты хотел узнать?
Степан Трофимович, еще немножко расслабленный от выпитого коньяка, возьми да и ляпни:
- Про вдохновение.
- Понятненько, - усмехнулся Филимоныч,- значит, литературные вши покинули твою головушку, а заменить их нечем.
-Где-то так,- покорно ответил Степан Трофимович, изумляясь в который раз проницательности Василия Филимоновича.
- Наверное, и про парик знает,- подумал он,- раз общается с духами.
-А как же, мы в курсе, что ты рукописи Александра прибрал, ну это уже другой вопрос, вопрос этики, мы же говорим о вдохновении и читателях...
- Да, да о читателях и вдохновении,- сказал Степан Трофимович и тут же ужаснулся той фальшивой серьезности, с которой произнес эту фразу. Надо было как-то доигрывать спектакль.
- Зря вы паясничаете, это дело серьезное,- погрозил ему пальцем, Петр Петрович, и показал на своем галстуке от кутюрье удушилочку. Наглядно.
Остальные присутствующие думали о своем, сокровенном и прочитывалось в их отрешенных лицах какое-то потустороннее равнодушие что ли.
Степан Трофимович молчал, обдумывая ситуацию, однако ситуация рулила в одну сторону, мысли - в другую, в сторону новых плавок. Какого черта он их покупал, ведь знал же, что Филимоныч еще тот фокусник...цыган. Обмануть, посмеяться над другом - плевое дело для него. Надо быть осторожным.
- Готов ли ты, Степан Трофимович, встретится со своим вдохновением с глазу на глаз? - предложил на полном серьезе Филимоныч,- мы тебе устроим очную ставку.
- Всегда готов! - брякнул совсем ошалевший от игры в медиумов Степан Трофимович. Было такое ощущение, что он впал в детство, точнее, попал в поле радиуса цыганского гипноза, но это он уже потом понял, после сеанса, а тогда, действительно, ничего не соображал.
-Итак, начнем,- торжественно произнес Василий Филимонович и щелкнул пальцами. Свечи в канделябрах потухли, потянуло сквозняком, и Степану Трофимовичу показалось, что над его головой пронесся огненный вихрь, похожий на шаровую молнию.
Степан Трофимович упал на колени, и тут же из тыквообразной головы несчастного писателя вылетела вся информация, касающаяся его лично. Стоял и тупо озирался по сторонам. Неожиданно перед внутренним взором возник экран, и он увидел, как один из его литературных героев, в частности санитар Болтиков, выходит из переполненной маршрутки. Четко, как в цифровом кино. Санитар и девушка. Десять часов вечера. Темно. На пустынной улице никого нет, кроме "влюбленной парочки".
Следующая сцена.
Санитар Болтиков, взвалив на свои крепкие плечи очередную жертву, тяжело дыша (упитанная девушка попалась) тащит ее в подворотню, останавливается, заклеивает ей рот скотчем и быстренько расстегивает свои брюки.
- А-а-а-а-а.
Деваться было некуда, и Степан Трофимович завыл, простирая свои руки к голосу любимого Болтикова.
- А-а-а-а-а,- застонал он, не думая о последствиях..
Двое новеньких медиумов- шарлатанов, с длинными волосами до плеч и пьяными глазами навылет, вывалились из круга, упали на пол и катались до тех пор, пока оставшиеся в живых (не умершие со смеху) не привели их в чувство. Филимоныч собственноручно влепил им по две звонких пощечины и запретил в дальнейшем участвовать в подобных сеансах.
- Еще учиться, да учиться...
Степан же Трофимович, красный, как рак, так и стоял со спущенными штанами...
- Зато новые плавки показал всем,- робко вставила мысль, которая не давала покоя.
- Да одевайся, чего уж там, с кем не бывает,- дружески похлопал его по плечу Филимоныч.
Степан Трофимович дрожащими руками натянул мокрые брюки, снял белые тапочки и, заказав по телефону такси, уехал не попрощавшись.
***
Дома Степан Трофимович первым делом развел в тазу маленький погребальный костер, и, побросал туда рукописи погибшего в автомобильной катастрофе однокурсника. Отдельным актом он сжег позорные трусы, потом расправился с рассказом о санитаре Болтикове. Теперь он знал, как надо писать ужасы. Не сгорая от стыда, а умирая от стыда.
Целую неделю Степан Трофимович не разгибал спины. Боялся не успеть закончить рассказ до приезда супруги. Успел. САМ, без костылей: без драгоценного парика, без литературных вшей, которые перебрались снова к Неупокоеву П.П, без метеоризма и высокого давления.
Степан Трофимович был счастлив, такого страшного рассказа, от которого бы стыла кровь, у него никогда не получалось, он чувствовал, что это настоящее, что он взял планку. Вот закинет его в интернет (попросит внука) и цыган Филимоныч, и худосочная дама в декольте, с выпирающей наружу грудной клеткой и другие - все узнают себя в новом рассказе.
Он летал по квартире как весенняя муха, проснувшаяся в разгар лета: выстирал грязное белье, что накопилось после отъезда супруги, полил цветы, подмел пол и сменил воду у золотой рыбки.
Кое-как угомонился к часам двум ночи, а на следующий день случайно узнал, что Филимоныч - скончался от передозировки наркотиков и всю их лавочку вместе с канделябрами накрыли менты. - Каждому свое,- подумал Степан Трофимович, а вслух же сказал, что надо быть настоящим цыганом, чтобы так рискованно жить. Человек, принесший ему эту печальную весть, согласился с мнением Степана Трофимовича.