Аннотация: Грустная и страшноватая история оборотня...
Кысь
Не беги, не спеши по следам моим. Не надо.
Я сорвалась с цепи, я свободна! И умираю.
Потому что в цепях я была - слишком долго.
И теперь обретенная воля - рвет на части...
Не Каисса. Снова Кысь. Легкая, быстрая. Далеко не такая, как раньше - огрузневшая, позабывшая, как именно следует вдыхать и выдыхать лесной воздух. Да... теперь этот воздух не столько бодрит тебя, сколько - отравляет. Но ты ведь - все равно хотела этого? Народив шесть человечьих детенышей, на первый взгляд с концами зарывшись в грязные миски и пеленки, ты все равно мечтала. Вот об этом. О холоде, о ломоте в теле, о быстром беге... Да, ты вырвалась, Кысь!
Не иди, не скачи за мной. Не стоит.
Не такая, как я, была нужна тебе. Понимаешь?
Вам не принять меня, какая есть я.
А мне - не принять, какой вы меня хотите сделать...
Нет! Все же ты не Кысь уже. Какой-то жуткий сплав из рыси камышовой да мягкой женщины. Это не сейчас воздух травит горло твое! Это он лечит тебя - жестоко, грубо, но как быть иначе? А отравили тебя раньше. Семь зим назад... Кысь, Кысь, не вздумай! Застынешь!
Я могла бы тебя не встретить. Было б лучше.
Я могла бы не знать твоих рук. Твоего лица.
Наши сердца продолжали бы биться...
Не зная, что они могли бы биться и рядом...
Первый - это завсегда первый. Первый снег. Первый хрип первой в жизни добычи - впервые самостоятельно словленной и конченной... А ты ведь не был даже первым. Были до тебя и люди, и рыси, чего ж им я не позволила того, что позволила тебе? Почему они были - делили на краткий миг страсть и пьяный лесной дух со мною - а потом словно не было их? Почему! Никто и никогда не пытался меня смирить до тебя! А ты - попытался... Так смирил? Или нет?
Не скачи за мной, пожалей лошадиных копыт...
И ведь все равно, не послушаешь.
Я чувствую, чувствую!
А еще - чувствую, что - теряю себя всякую!
Звездные небеса каждую ночь пели мне, что я такая, как есть, и в этом есть счастье. Кто-то другой, но это его естество, и в этом тоже есть счастье. Мир был полон счастьем, а ты казался его вершиной... И ты сказал: сие есть грех, ибо Отец Благословенный повелел всему живому носить по одной лишь личине. Я не слушала слов, ты был просто не такой, как все до тебя. С тобой мне впервые померещилось будущее. Мне по-глупому сладко было, что тебе мало меня показалось - на день, на два, на седьмицу... на всю жизнь я тебе потребовалась. Так вот оно, будущее то... просто тогда застил мне глаза сладкий туман...
Надо, надо уметь отпускать.
Не сумеешь, не отпустишь вовремя - худо может выйти.
Не уловишь момента, когда надо дать волю, и воля возьмет свое.
И тебя в придачу.
Бессильно опускаюсь в снег. Горячее тело яростно вопиет сквозь тоненькую рубашку: опомнись, хозяйка! Чего творишь! А то будто не знаю - чего... Не своею волею. Все было нелепо - с того мига, как я доверчиво вошла с тобой в прокопченную хибарку проклятого колдуна... Ты говорил, верь. Я верила. Ты говорил, будет хорошо. Вышло скверно. Ослабели чары, подались... ан нет, пестрая шкурка не забыла, до сей поры мстит предательнице-хозяйке!
Не надо. Не спеши, не иди по следам моим!
- Каисса! Отзовись, слышишь меня!
Не Каисса. Кысь. Кысь!
- Каисса!
Ох, какой же ты красивый. Особенно вот такой - в припорошенной снегом серой куртке... и не понять, то ли седина на висках проглянула, то ли просто снежинки пристали. А потом словно прихожу в себя: ну поднимись же, котеночек мой! Ну сделай усилие! Пока что тебе грозило только тихо уснуть, в пушистом белом одеяле, которое простит и укроет все - даже эту твою ошибку...
- Киа... Вот ведь дуреха-то! В одной рубашке из дому поперлась, это ж надо!
Тело глупо радовалось... будь у него рот, небось и ухмылку бы состроило. Наконец-то нашелся кто-то, кто о нем позаботится. Хозяйка не в счет... усунулась лицом в колени и ни до чего ей, блажной... Ну да хозяин же тут. Сейчас он укроет беглянку теплым плащом, да отвезет на коне в теплый дом, да отпоит теплым душистым молоком. А потом... никто, конечно же, повредившуюся не повезет в знакомую хибарку... приплатят пощедрее, сам явится... Нееееет!!!
Снег укроет нас. Как укрывает землю. Как укрывает деревья.
Он всегда приходит, чтоб дать время.
Тому, чье время вышло.
Тому, что хочет уснуть.
Темная пелена опадает. Ты такой красивый... только почему так странно лежишь у ног моих, словно попытавшись лобызать их, да так и застыв без движения посреди красного снега? А потом приходит понимание: котеночек, серая шубка оберегла, котеночек, и ведь все же ты Кысь. Уже не быстрая, не легкая, не проворная... но хоть неподвижная, скованная снегом и холодом - все же Кысь. Главное все же у тебя осталось. Ты свободна. До самого до конца своего - свободна.
И ведь лжа-то какая... нет мне даже теперь спокойствия! Какие ж они человечьи детеныши... это ж мои котяточки! Мои! Что с ними станется, если унаследовали они больше, чем следовало...
Скорее бы... Следы остынут, и никто ими больше не пройдет.