Соколина Наталья : другие произведения.

Время гона

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 7.13*24  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Общий файл. Книга выложена здесь: https://noa-lit.ru/vremya_gona.html и на ПМ. Ну и, конечно, могу выслать на почту.
  ГЛАВА 1.
  Айкен Георгиевич Гранецкий был успешным бизнесменом. Принадлежащая ему фирма с унылым и затасканным названием "Строймонтаж" занималась проектированием, строительством и отладкой испытательных стендов. Несмотря на отсутствие броской вывески на двухэтажном здании фирмы и назойливой рекламы в интернете, "Строймонтаж" был известен и имел репутацию серьёзной конторы, никогда не нарушающей принятых на себя обязательств. Проектные работы выполнялись безукоризненно, за исключением мелких погрешностей, которые немедленно исправлялись при предъявлении претензий. Сметы, прилагаемые к договорам, скрупулёзно учитывали все расходы, которые предстояло понести Заказчику. "Строймонтаж" не имел своей производственной базы и заказы на изготовление металлоконструкций размещал на предприятиях страны и за рубежом. При этом специалисты фирмы жёстко контролировали качество приобретаемых изделий и сроки поставки. Испытательные стенды фирмы "Строймонтаж" успешно применялись в автомобилестроении, на железной дороге, при разработке газовых и нефтяных месторождений, а также и в других отраслях. Оборот фирмы исчислялся многими миллионами рублей.
   Хозяин, он же Генеральный директор господин Гранецкий, не соответствовал статусу миллионера. В будние дни он щеголял в старых облезлых джинсах, ботинках, забывших что такое щётка и крем и линялом джемпере с растянутыми манжетами. На работу он предпочитал ходить пешком, хотя в гараже его большого дома на окраине города стояли две машины - чёрный громоздкий джип и серебристый Porshe. Нет, конечно, на торжественных мероприятиях с участием краевых приезжих гостей он появлялся в прекрасно сшитом костюме, модном галстуке, с бриллиантовыми запонками в манжетах белоснежной сорочки. Высокий, хорошо сложенный, с аккуратной стрижкой, с белозубой улыбкой на загорелом, гладко выбритом лице, - он был неотразим. Дамы, приезжавшие с именитыми гостями, напропалую кокетничали с ним; некоторые намекали, что непрочь были бы встретиться в неформальной обстановке, тем более, что всем было известно - Гранецкий холост и невесты не имеет. Он вежливо улыбался, говорил комплименты, целовал дамам ручки, но, встретившись с ним взглядом, кокетка мгновенно утрачивала игривый настрой: тёмно-зелёные, с желтоватым отливом глаза смотрели холодно и жёстко, а откуда-то из их тёмной глубины на женщину смотрел жестокий и равнодушный зверь. Только те, кто жили в небольшом городке Междуреченске знали: господин Гранецкий, он же Айк - волк. Оборотень, вожак стаи, единоличный правитель Междуреченска, вершитель судеб и суровый судья. Он стал вожаком в двадцать пять лет, пощадив прежнего - старого седого волка-одиночку, но убив троих, которые посмели бросить ему вызов. Сейчас, спустя девять лет, он по-прежнему был так же силён и беспощаден. Все жители Междуреченска были его стаей. Даже люди, живущие тут, безропотно признавали его власть.
  Небольшой городок Междуреченск насчитывал всего двенадцать с небольшим тысяч жителей, но был благоустроен, чист и удобен для проживания. Несмотря на свою затерянность в глухой сибирской тайге и значительную удалённость от Красноярска - краевого центра, он имел неплохо оснащённую больницу, несколько школ и даже филиал одного из красноярских ВУЗов. Формально городом руководил мэр, господин Елисеев. Имелся, также, и городской Совет, состоящий из пяти нелюдей и двух человек, самых уважаемых и заслуженных. А ещё в Междуреченске успешно процветал малый и средний бизнес. Процветание было связано с удалённостью городка от краевого центра и активным нежеланием многочисленных проверяющих без острой необходимости навещать подопечные конторы. Собственных любителей взяток и вымогателей подношений вожак стаи держал в ежовых рукавицах, и немало их сгинуло без суда и следствия в тайге, а оставшиеся остерегались.
  В повседневной жизни Гранецкий был добродушен и терпелив, но, несмотря на свой обычный затрапезный вид, не терпел фамильярности и, при малейшем подозрении на недостаток почтительности у обратившегося к нему, глаза Айка вспыхивали яростным жёлтым огнём, зрачки сужались, а в голосе явственно слышались рычащие нотки. Будучи холостяком, он не чурался женщин, но ни одна надолго не задерживалась в его постели. Исключение составляла красотка Лорен, молодая волчица, в человеческом обличье умная и обаятельная врач-психолог. Уже несколько лет она была по уши влюблена в Айка и многое прощала ему. Её обожание вожак принимал снисходительно, иногда приглашал её в ближайший ресторан, а затем в свою постель. Лорен знала, что он надеется встретить свою пару, но этого пока не произошло. В поисках той, единственной, он даже ездил в Германию и Францию, где тоже имелись крупные общины оборотней-волков, но поездки окончились ничем. Жизнь оборотней, как и их диких лесных сородичей, тоже имела эту неприятную сторону - крепкую счастливую семью они могли создать только со своей парой. Нет, в отличие от лесных волков, они вполне уживались просто с понравившейся женщиной, как и наоборот, но смутная тоска по той, единственной, преследовала оборотня всю жизнь.
  ***
  С приближением весны наступало тяжёлое время для всех, кто имел в своей крови частичку зверя. На две недели закрывались фирмы, сокращался рабочий день в магазинах, семейные пары запасались продуктами и закрывались в домах и квартирах, улицы пустели, а женщинам становилось опасно появляться на них вечерами.
  Городской Совет не раз ломал голову над тем, как нивелировать отрицательные последствия гона для города, но так ничего и не придумал. Были лишь выданы рекомендации разбавлять коллективы оборотней чистокровными людьми. Но эти пожелания не имели смысла, потому что и так люди и волки работали бок о бок в фирмах и магазинах, в полиции и школах. Именно люди удерживали на плаву хозяйственную жизнь города, когда наступало время гона, и оборотни стремительно утрачивали человеческий облик. При этом изменения касались не столько внешнего вида, сколько внутреннего состояния. Самый могучий и яростный, инстинкт продолжения рода брал верх над человеческим разумом, подавлял его и две недели в году город содрогался от волчьего воя. Лужи крови на улицах по утрам свидетельствовали о свирепом ночном бое самцов за волчицу. При этом совсем необязательно, что она являлась парой одного из них. Волки дрались, потому что кипела кровь, и им хотелось совокупляться с каждой, которая была свободна и от которой не пахло самцом.
  Последние три года период гона Лорен проводила с Айком. Они закрывались в его большом доме, и время для них прекращало свой бег.
  Его экономка, проживающая у него с незапамятных времён, суровая бескомпромиссная пожилая волчица, в человеческом облике деспотичная властная тётка пятидесяти лет симпатизировала Лорен и надеялась, что хозяин рано или поздно женится на ней. Хитрая красотка с восторженным выражением лица выслушивала советы и указания Марфы Петровны по соблазнению Айка и завлечению его в брачные сети. Прочтя Лорен очередную лекцию, Марфа Петровна уходила домой, поскольку имела в городе однокомнатную квартиру, купленную для неё Айком. Гон остался для неё в далёком прошлом, о котором она вспоминала с неизменной ностальгией. Но предварительно она два дня варила, пекла и жарила, а также забивала большой холодильник продуктами, преимущественно мясом.
  На самом деле Лорен очень сомневалась, что обожаемый ею вожак стаи когда-либо сделает ей предложение. В самом начале их знакомства, предлагая ей приятно провести время, он чётко и недвусмысленно предупредил: она ему нравится, но он не потерпит разговоров о браке, потому что не чувствует в ней своей пары. Ей не нужно надеяться также и на то, что у них может случиться сцепка и, как результат, её беременность. Он никогда не допустит этого.
  Лорен не могла забеременеть против его воли, потому что он не желал сцепки. Она считала это действо довольно неприятным, хотя сама не испытывала его ни разу. Симбиоз двух сущностей привнёс в сексуальную жизнь свои особенности. Даже в человеческом обличье оборотни практиковали сцепку. При этом самец сильным напором пениса открывал матку самки и проникал внутрь. Его член резко увеличивался в размерах и оставался в таком состоянии некоторое время. Извлечь его он не мог. Постепенно, после нескольких семяизвержений, эрекция спадала, и сцепка прекращалась. Результатом этого была, как правило, беременность.
   В период гона оборотни - самцы почти утрачивали контроль над своей звериной сущностью. Те, у кого не было подруги, уходили в леса, благо тайга подступала к самым окраинам Междуреченска. Оборотни - самки чувствовали себя немного лучше. Женщины вполне контролировали своих волчиц, невзирая на зов инстинкта. Они тоже уходили в тайгу, желая отдохнуть от условностей человеческого бытия и втайне надеясь на встречу с тем, единственным. Хотя население Междуреченска не страдало охотой к перемене мест и все друг другу были известны, всё же, время от времени, кто-то уезжал, а иногда городок пополнялся новыми жителями, приехавшими из таких же общин оборотней-волков Дальнего Востока, Урала или центральных областей.
  Волчицы с удовольствием мчались по лесным тропам, а за каждой из них, выстроившись друг за другом, бежали волки. Иногда звери останавливались, и самцы, окружив самку, выжидательно смотрели на неё. Но лишь один из них становился её избранником.
  Все, кому было положено знать о существовании странного населения Междуреченска, знали и привыкли относиться к этому явлению спокойно. Городок не доставлял хлопот районным властям: налоги платились вовремя, проявлений криминала не было вовсе, а самое главное - на совещаниях у Главы районной администрации мэр Междуреченска тихонько сидел в задних рядах и никогда не вылезал со слёзными просьбами отремонтировать больницу или школу, дорогу или теплотрассу. Не жаловался он и на нехватку средств в городской казне. За это его очень любили все районные чиновники и всегда приветливо ему улыбались и пожимали руку без опаски нарваться на попрошайничество.
  О времени гона у жителей Междуреченска в районе тоже знали. Хотя он, как правило, наступал в первых числах марта, мэр обязательно звонил соответствующему чиновнику в райцентре Демидово, предупреждая. После этого немедленно отменялись все автобусные рейсы в Междуреченск, а автобусы до Малой Ветлуги, посёлка в пятидесяти километрах после волчьего поселения, пролетали поворот на карантинный город на приличной скорости.
  ***
  Этой весной Айк не находил себе места. Он тоскливо думал о предстоящих днях, проведённых в постели с Лорен. Собственно, нахождение в постели как раз было явлением нечастым. Две недели он бешено, с небольшими перерывами на еду и сон, совокуплялся с обнажённой женщиной независимо от того, где они находились, был ли это кухонный стол, кресло в гостиной, ванная или ковёр на полу в прихожей. Краем сознания он отмечал синяки и укусы на нежном теле, припухшие губы и соски, а то и вовсе звериный оскал не то на женском лице, не то на морде волчицы.
  Они доводили друг друга до изнеможения и падали без сил, засыпая. Но уже скоро Айк наваливался на неё, полусонную, грубым толчком входил во влажное горячее лоно и рычал от наслаждения и не мог насытиться...
  Но Лорен он не любил. Когда заканчивался гон, и жизнь возвращалась в нормальное русло, Айк долго не мог заставить себя ей позвонить. Даже её голос был ему неприятен. Женщина знала об этом, но сделать ничего не могла.
  Февраль заканчивался, и Айк решил: он больше не притронется к Лорен. Она надоела ему приторной покорностью и уступчивостью, готовностью выполнять его прихоти. Его раздражал её постоянный заискивающий взгляд, следующий за ним, когда они оставались наедине в его доме. При этом он прекрасно знал, какой резкой она бывает с другими. Возможно, он уйдёт в лес, как другие волки. Сумасшедший бег по дремучей тайге, где не ступала нога человека, измотает его, лишит сил и притушит бешеное, туманящее разум желание обладать самкой и отдаваться ей.
  
  ГЛАВА 2.
  Соня Рубцова была домашней девочкой. Она любила читать и терпеть не могла интернет за лживость, чернуху и назойливую рекламу. Ещё год назад девушка жила с родителями в одном из старых кварталов Красноярска, не слишком далеко от центра, но в отдалении от толчеи и шума большого города. Она хорошо училась в школе, но в отличницах не ходила. В её аттестате не было троек, и Соня легко поступила в институт. Её мама, Анна Витальевна, была главным бухгалтером в крупной солидной фирме, а папа, Михаил Иванович, преподавал в одном из ВУЗов города. Родители ненавидели всяческую протекцию и их дочь тоже, поэтому Соня сдала документы в институт, где не знали её отца. Никто не сомневался, что она будет поступать на бухгалтерский учёт. Так оно и вышло. Она и в институте оставалась той же скромницей: редко участвовала в студенческих вечеринках, много занималась и ни разу ни одно свидание у неё не зашло дальше поцелуев в подъезде. И не то, чтобы она не нравилась парням: среднего роста, русоволосая, с чёткими дугами бровей над ясными серыми глазами, глядящими на мир доверчиво и открыто. Черты лица девушки тоже не отталкивали: хорошей формы носик, улыбчивые розовые губы с чуть полноватой нижней, мягкий подбородок и стройная девичья шейка. Несмотря на дружеские отношения со своими сокурсницами, она втайне не одобряла их лёгкие, ни к чему не обязывающие связи с парнями. Сама Соня считала, что иметь интимную близость можно лишь с тем, кого любишь и кто любит тебя.
  ***
  У девушки была единственная подруга, Аллочка Туманова, с которой они дружили с первого класса. Аллочка являлась полной противоположностью Соне, и окружающие только дивились их дружбе. Во-первых, подруга была красавицей. Самой настоящей блондинкой с густыми, вьющимися, отливающими золотом волосами, с огромными голубыми глазищами, пухлыми яркими губками, точёным аккуратным носиком, фарфоровой кожей и идеальной фигурой. Во-вторых, она была двоечницей. Соня помогала подруге, как могла: подсказывала на уроках, давала списать и даже пыталась объяснять пройденное на уроке. Но Аллочка начинала зевать, её глаза становились стеклянными, и Соня понимала, что мысли её далеки от изучаемого материала. Только благодаря тому, что учителям не было дела до успехов или неуспехов учеников, она кое-как закончила среднюю школу. И, в третьих, Аллочка была хамкой и оторвой. Возможно, сыграло роль её воспитание, а вернее, отсутствие оного. Отец Аллочки рано бросил их с матерью и ни разу не вспомнил о существовании дочери. Распад семьи подкосил мать, Нину Сергеевну. Она стала выпивать. Стремясь доказать окружающим, что она ничуть не хуже всех прочих женщин и её тоже любят, она стала встречаться с мужчинами, а совместная выпивка этому очень способствовала. Вскоре её уволили с работы, и Нина Сергеевна перебивалась случайными заработками. Иногда в её жизни появлялись мужчины, которые задерживались на несколько месяцев. Тогда она бросала пить и замечала свою красавицу-дочку. Полная раскаяния, она клялась, что "завязала" и никогда больше не притронется к выпивке. Но проходила неделя - другая, и Аллочка с матерью возвращались к прежней жизни: очередной кавалер уходил, работы не было, долги за квартиру росли, а из еды была лишь одна картошка.
  Девушка рано узнала об интимных подробностях отношений мужчины и женщины, да и сожители Нины Сергеевны не раз пытались склонить её к более близкому знакомству. Так что Аллочке пришлось научиться посылать матом неприятных ей людей.
  Она постоянно влюблялась, но парни, после двух - трёх встреч с ней, также постоянно её бросали. Она искренне недоумевала и жаловалась Соне, что ей не везёт на мужчин.
  В интимные отношения она вступила рано, в старших классах, и с удивлением рассказывала подруге, что никакого удовольствия, как это описано в книжках, и близко не испытывает. Возможно, ей попался не тот парень, что нужен. И громко, не обращая внимания на присутствующих, обсуждала размер половых органов бывшего любовника
  Соня ужасалась, но откровения Аллочки выслушивала и сочувствовала ей. Она не раз пыталась наставить её на путь истинный, пугала болезнями и беременностью, пока та, будучи уже в десятом классе, действительно не забеременела. Втайне от всех Аллочка сделала аборт и лишь из больницы позвонила Соне.
  Держа подругу за руку, Соня едва сдерживала слёзы. Ей было жалко и бледную, растерянную и подавленную свалившимся несчастьем Аллочку, и не родившегося ребёнка. В тот день, у постели подруги, Соня дала себе слово, что никогда-никогда-никогда не совершит такого злодейства.
  Оправившись от потрясения, Аллочка взялась за ум, уж какой был, закончила школу и поступила на курсы парикмахеров.
  Соня училась в институте и редко встречалась с подругой. Однажды та приехала к ней вечером весёлая и радостная. Аллочка выходила замуж и приглашала лучшую подружку на свадьбу. К сожалению, жених жил в Ачинске, где и должно было состояться торжество.
  ***
  Соня закончила институт с отличием, и на радостях родители подарили ей миленькую однокомнатную квартирку в новом доме. Она с восторгом гладила ладошкой кафельные стены в ванной, с балкона седьмого этажа рассматривала пока ещё не благоустроенный двор. Мама, обняв её сзади за плечи, смеясь сказала: - ну вот, теперь и замуж можно, а то мужчины теперь столько получают, что им лишь на пиво с сигаретами хватает!
  Соня недовольно фыркнула: - терпеть не могу, когда от парня пахнет табаком, смешанным с пивом! Это же вонь страшная! - Мама опять рассмеялась, погладила дочь по коротким пушистым волосам:
  - боюсь, ты у нас старой девой останешься, так замуж никогда и не выйдешь с твоими-то взглядами на мужчин! Где же их взять, идеальных-то, Сонюшка?
  - Мама, мне не надо идеального! Пусть он будет нормальным человеком, безо всяких дурацких завихрений! Ну и хорошо бы не курил, - добавила она, - а то, знаешь, как квартира табаком пропитывается? А потом этот запах становится таким противным, когда застарелый!
  Анна Витальевна вспомнила, что одна из Сониных сокурсниц недавно вышла замуж и Соня, придя со свадьбы, морщась рассказывала, что жених постоянно курит.
  Мать с дочерью обсудили, что нужно купить в новую квартиру, а потом поехали домой. По дороге Соня подумала, что нужно позвонить бабушке и рассказать о подарке. Бабушку, Прасковью Агафоновну, она любила, но немного обижалась на неё, потому что она не разрешала внучке приезжать к ней. У бабушки была тайна, и сколько Соня не расспрашивала её и родителей, узнать ничего не могла. Когда девочка была маленькой, они с мамой ездили в гости к бабушке, в Малую Ветлугу. Иногда к ним присоединялся папа. Ехать было далеко, от Красноярска до райцентра Демидово двести двадцать километров, а потом ещё до Малой Ветлуги почти сто пятьдесят. Соня завороженно наблюдала, как за городом деревни и посёлки постепенно обступает лес, а потом, ближе к Демидово, лес вообще превращается в дремучую тайгу, через которую бежит узкая грунтовая дорога.
  После райцентра населённых пунктов не было вообще, дорогу обступали толстенные сосны, чьи вершины терялись в вышине. Соне нравилось смотреть, как солнечные лучи пронизывают кроны исполинов, нравилось вдыхать чистый смолистый воздух, слышать в открытое окно автобуса пение птиц, звонкую дробь дятла, а иногда и видеть его самого, деловито бегущего по стволу старой сосны головой вниз.
  На автостанции Малой Ветлуги их встречала бабушка, полная, улыбчивая, пахнущая свежевыпеченной сдобой. К приезду дочери и внучки Прасковья Агафоновна всегда пекла сдобные пироги с лесной ягодой, расстегаи с озёрной или речной рыбой - толстыми жирными линями, тающими во рту хариусом и сигом. Они шли в её большой добротный дом, сложенный из толстых брёвен, меж которых был проложен мох. Высокий глухой забор с тесовыми воротами и калиткой - всё было крепким, основательным. В доме имелась всего одна комната, светлая, большая, с побелёнными стенами, круглой печкой-"голландкой", широкими крашеными половицами, устланными домоткаными пёстрыми половиками. Окна выходили на две стороны, а под ними располагались лавки. Ещё имелись две железных кровати с высокими перинами и горами подушек под кружевными накидками, большущий круглый тяжёлый стол, покрытый вышитой скатертью. Вокруг него располагались стулья с плетёными гнутыми спинками и жёсткими сиденьями. Массивный комод с множеством ящиков и ящичков утвердился в углу, а в другом углу стояла высокая трёхногая этажерка с десятком потрёпанных книжек и множеством фарфоровых собачек, слоников, овечек и танцующих селянок. Сама бабушка спала на кухне, на кровати, что пряталась за громадной русской печью с очагом. Соня любила взбираться по приставной лесенке на печь. Там было темно и таинственно. Старые тулупы, которыми бабушка застилала нагретые кирпичи, пахли овчиной и кошкой. Кошка, кстати, тоже любила сидеть на печи, поглядывая вниз, на людей.
  Поездки прекратились, как только Соня подросла. Мама не стала брать её с собой, да и сама ездила редко. Зато бабушка, несмотря на возраст, стала бывать у них чаще. Поездки тяжело давались ей, но она упорно не желала видеть Соню в своём доме. Девочка скучала по Малой Ветлуге, по бабушкиному дому и пирогам, а Прасковья Агафоновна гладила её по русой головке и непонятно говорила: - не надо тебе к нам приезжать, родная, плохое у нас место.
  Соня недоумевала: - почему плохое? Наоборот хорошее: река, лес рядом! Мне нравится!
  - В том-то и дело, что лес, дитятко. Волки в лесу-то.
  Мама многозначительно смотрела на бабушку предостерегающим взглядом, а Соня не отставала: - так волки же летом не нападают! Я читала, они, наоборот, сами от человека убегут, потому что сытые. Да и в лес я одна не хожу, а всегда с девчонками! - У Сони в посёлке имелись подруги, её ровесницы, две смешливые конопатые сестрички, которые всегда радовались её приезду.
  - Эх, Сонюшка, нападать-то не нападают, а по посёлку ходят, да присматриваются, - бабушка вздохнула и завела с мамой разговор о том, что ей надо прикупить до отъезда, оставив Соню гадать, как могут волки разгуливать по посёлку и рассматривать людей.
  ***
  После института у Сони даже передохнуть не получилось. Ещё перед защитой диплома к ней подошёл солидный дядечка и предложил работу. Она растерялась, не зная, что ответить, а он снисходительно пояснил, что любая уважающая себя компания загодя присматривает себе сотрудников в ВУЗах, отбирая наиболее перспективных.
  Соня была польщена, но, так как считала себя уже взрослой, попросила времени на раздумья, тем более, что впереди ещё диплом. Дядечка усмехнулся и оставил ей свою визитку.
  Вечером Соня рассказала родителям о предложении, и мама подтвердила, что компания ИнвестЭнерго действительно существует, а Кривошеев Геннадий Павлович действительно занимает должность заместителя Генерального директора по кадрам. Она посмеялась, что Соня заинтересовала такую значимую личность, а потом серьёзно сказала, что да, действительно, с некоторых пор крупные фирмы присматривают за способными талантливыми студентами, и если за время учёбы они стабильно показывают хорошие результаты, им предлагают работу в фирме.
  Вот так Соня, через два дня после получения диплома, стала одним из десятка бухгалтеров компании ИнвестЭнерго с очень неплохим окладом и перспективой в ближайшем будущем подняться выше по должностной лестнице.
  От Аллочки иногда приходили письма - восторженные, с массой грамматических ошибок. Она наслаждалась новым для неё статусом семейной женщины и требовала от Сони подробно расписать способ приготовления борща, который варила Анна Витальевна.
  Муж подруги, Володя, не работал, "временно, пока не найдёт работу по душе", - как писала Аллочка, так что жили они на зарплату парикмахера. Володя был свободным художником, мечтал о персональной выставке и написал уже несколько портретов и обнажённой натуры со своей жены. Гордилась им Аллочка неимоверно и надеялась, что, как только они накопят денег на аренду зала и проведут выставку его картин, Володю немедленно пригласят в Москву, потому что такой талант не может прозябать в сибирском захолустье.
  В последнем письме подруга сообщала, что беременна, но муж немного расстроен, потому что считает, что им лучше было бы подождать с ребёнком до переезда в Москву. Тем не менее, делать аборт Аллочка отказалась наотрез, за что Соня горячо её похвалила и написала, что, когда они станут переезжать в столицу, у них будет шанс получить от Союза художников квартиру побольше, с учётом подрастающего малыша.
  На самом деле Соня не верила в талант Аллочкиного мужа и считала его бездельником и захребетником, не гнушающимся сидеть на иждивении жены. Несмотря на молодость, она вполне обладала здравым смыслом и презирала молодых людей, как мужчин, так и женщин, ведущих паразитический образ жизни, живущих одним днём и не имеющих серьёзной профессии, способной прокормить. А в талант Володи она не верила потому, что восторженная Аллочка прислала ей фотографии нескольких картин мужа. Это были пейзажи окрестностей Ачинска, а также портреты людей. Обнажёнку с подругой она родителям не показала, а над другими картинами они посмеялись, и мама, с присущей ей прямотой и резкостью сказала: - мазня! Бездарная аляповатая мазня! Ему только фасады зданий красить.
  Естественно, Соня Аллочке ничего не написала, а постаралась подбодрить её, в душе жалея, что той опять не повезло с мужчиной.
  ***
  Своей жизнью Соня была вполне довольна. Работа в бухгалтерии не угнетала её однообразием, к этому она была готова. Наоборот, ей нравились стройные ряды цифр, отражающих хитросплетения хозяйственных операций, их упорядоченность и строгость. Ей нравился коллектив бухгалтерии, доброжелательно принявший молодую коллегу. Она решила, что будет копить деньги на машину, и родители поддержали её, пообещав добавить денег, если ей немного не хватит. Иногда она подумывала о том, что её жизнь несколько пресновата, и в двадцать четыре года не мешало бы обзавестись семьёй. Однако Соня даже с некоторой неприязнью прикидывала, смогла бы она ежедневно терпеть в своей квартире какого-то постороннего мужчину, который бы подолгу занимал ванную и туалет, требовал чистую рубашку и носки и, о, ужас! - спал с ней в одной постели, дышал ей в лицо и бесстыдно трогал её. После таких мыслей она содрогалась от омерзения и решала, что развеяться вполне можно и с коллегами по работе, отправившись вместе с ними в театр или на концерт. Её часто приглашали в гости к бывшим сокурсницам, с которыми у неё сохранились добрые отношения. Правда, большинство из них были уже замужем, но Соня не кокетничала с их мужьями, спокойно, ровно и приветливо относясь ко всем, так что её не опасались и охотно предлагали съездить на пикники или повеселиться в праздники. При этом приятельницы, как правило, лелеяли надежду познакомить очередного родственника или просто "хорошего человека" с милой, несклочной, умной девушкой, симпатичной и не зазнайкой.
  Эти попытки Соня легко обнаруживала, но не обижалась, а внутренне смеялась над доброхотами. Среди представленных ей мужчин встречались неплохие люди, но ничто не могло поколебать безмятежное течение её жизни.
  
   ГЛАВА 3.
  Чувствуя, как яростный огонь гона пожирает его сущность, а человек, запертый в громадном, поджаром тёмно - сером волке из последних крупиц затихающего сознания пытается взять под контроль бешено мчащееся тело, Айк раздражённо мотнул тяжёлой лобастой головой: напряжение терзало его, а благословенная усталость, которая свалила бы с ног, всё не приходила.
  ***
  Предпраздничный день седьмое марта, изменивший всю её жизнь, Соня запомнит навсегда. Накануне вечером они с родителями сходили на концерт заезжей столичной певицы. Концерт закончился поздно, и она осталась у них ночевать.
  На следующий день, рано утром, у Анны Витальевны зазвонил телефон. Она с недоумением ответила, и чем дольше слушала, тем сильнее менялась в лице. Отключившись, перевела растерянный взгляд на лица мужа и дочери:
  - это звонила медсестра из амбулатории Малой Ветлуги. Мама поскользнулась, упала и сломала шейку бедра. Их фельдшер сделала, что могла, но у них нет коек, поэтому маму нужно увозить домой. Сейчас они держат её в коридоре на кушетке. - Она бессильно опустилась на диван, - господи, что же делать-то? Я не могу сейчас уехать! Это же на месяц или два! А Зинаида Ефимовна ложится на операцию, да и потом... Врачи ей сказали, что потом инвалидность на год ей обеспечена. - Зинаида Ефимовна, заместитель Анны Витальевны, мужественно сражалась с онкологическим заболеванием и не собиралась сдаваться.
  Михаил Иванович неопределённо повёл плечом, сказал нерешительно: - ну-у, я, наверно, смог бы подыскать себе замену. Кто-нибудь из преподавателей, возможно, и согласится меня подменить...
  - Миша, ты что! - Анна Витальевна всплеснула руками, - её ведь надо переворачивать, чтобы не было пролежней, мыть, кормить, да и естественные надобности...
  - Так, наверно, там можно кого-то нанять, сиделку, что ли...
  Анна Витальевна расстроенно покачала головой, но ничего не сказала. И так было понятно, что в маленьком посёлке едва ли найдётся кто-то, готовый целый день, с утра до вечера, ухаживать за чужой старой женщиной.
  - Мама, так, может, я поеду? - Соня подумала, что имеет неиспользованный в этом году отпуск, да и насчёт месяца без оплаты она сможет договориться.
  - Нет! - мать протестующее вскинулась, но в следующую минуту обречённо махнула рукой, - придётся ехать тебе, Соня, ничего не поделаешь. - Михаил Иванович хмуро смотрел на жену:
  - не нравится мне всё это, время сейчас нехорошее. Может, всё же, лучше я поеду? Что-нибудь придумаем с Прасковьей Агафоновной. Авось, кто-нибудь из райцентра согласится пожить в Малой Ветлуге!
  - Едва ли, - Анна Витальевна, в сомнении, покачала головой, - в это время в ту сторону никто не поедет.
  - Да что такое-то?! Мама? Папа? Скажете вы мне, наконец? - Соня переводила возмущённый взгляд с одной на другого.
  Игнорируя её возглас, мать обречённо поморщилась: - ладно, деваться некуда, поезжай. Только дай нам слово, что из дома бабушки - ни ногой. Если надо в магазин - договорись с кем-нибудь, одна не ходи. С незнакомыми в Малой Ветлуге не разговаривай. Ни с мужчинами, ни с женщинами. И телефон не отключай, мы тебе каждый день будем звонить.
  - Хорошо, - Соня с удивлением смотрела на родителей, - сейчас приеду на работу и напишу заявления на отпуск и на месяц без оплаты.
  ***
  Прощание затянулось. Родители провожали Соню так, как будто она отправлялась на Марс. Наконец, она погрузила в багажный отсек автобуса большую дорожную сумку и помахала им рукой: - не скучайте, я скоро вернусь! - Наконец-то автобус тронулся. За окнами замелькали дома, улицы и пешеходы, млеющие под яркими лучами весеннего солнца.
  Соня достала из маленькой сумочки, которую взяла в салон, читалку и уткнулась в новую книгу. Смотреть, до самого Демидово, было не на что. Это потом пойдёт тайга с её чащобами, корабельными соснами и могучими кедрами. А пока можно почитать. Или подремать.
  В Демидово приехали после обеда. Соня посмотрела расписание автобусов до Малой Ветлуги и определила, что вполне успеет перекусить в кафе недалеко от автостанции. Кафе как кафе: с десяток не очень чистых столиков, компания подростков за одним из них поглощает мороженое. Несколько человек, мужчин и женщин, приехавших, как и Соня, автобусом из Красноярска, не спеша жуют вчерашние пирожки, запивая их растворимым кофе.
  Она тоже купила пару пирожков с картошкой и бутылку зелёного тархуна. Резиновое тесто с трудом жевалось, но она мужественно прикончила стряпню. Хотелось пить, и Соня почти опустошила полулитровую бутылку, потом одумалась и чуть-чуть оставила на потом.
  Автобус до Малой Ветлуги подали маленький, старый, но и он оказался заполнен лишь наполовину. Люди были какие-то сосредоточенные, молчаливые. Лишь трое девушек Сониного возраста, ярко накрашенные, были веселы, громко смеялись, вызывающе поглядывали по сторонам. Пассажиры хмурились и отворачивались, встретившись с ними взглядом. Они были легко, не по погоде, одеты в короткие яркие курточки, трикотажные обтягивающие брючки, сапожки на высоченных каблуках, с непокрытыми головами. Они сели на задние сиденья, а водитель, высунувшись из-за перегородки, отделяющей его кабину от салона, внимательно на них посмотрел, затем перевёл взгляд на Соню. Ей стал неприятен его взгляд, она отвернулась к окну. Водитель громко хмыкнул и завёл двигатель. Автобус задребезжал, затрясся и бодро рванул по единственной центральной улице.
  Соня с улыбкой вспомнила, как провожали её родители. Они беспокоились так, как будто она была маленькой девочкой! Снова и снова ей наказывали никуда не ходить, а тем более - в лес, даже в райцентре не вступать в разговоры на улице и не гулять в ожидании автобуса. При необходимости идти в магазин или аптеку - звать с собой кого-то из соседок. Ни за что и ни при каких условиях не поддаваться на уговоры подружек отправиться вечером в клуб на дискотеку или на новый кинофильм. Мама категорически не разрешила ей надеть новую, цвета кофе с молоком, из мягкой кожи куртку, а вместо неё принесла старую, выцветшую, покрытую плащёвкой, которая неизвестно почему хранилась много лет у родителей. Не позволили ей надеть и изящные хорошенькие ботиночки вместе с облегающими брючками, а вместо них ей пришлось напялить просторные мамины брюки и осенние сапоги на низком каблуке. Она только глаза таращила от удивления, не понимая, что с ними случилось, а потом пришла к выводу, что родители не хотели, чтобы она чем-то выделялась из общей массы скромно одетых людей.
  ***
   Автобус бойко бежал по грунтовке, подпрыгивая на ухабах и кочках. Пассажиры дремали, затихли и девицы. Соня незаметно оглянулась: девицы прихорашивались, красили губы, пудрились, подводили глаза и о чём-то тихо переговаривались. У них не было никакого багажа, кроме маленьких дамских сумочек, и она лениво подумала, что и в багажный отсек они ничего не ставили. Соня даже немного им позавидовала. Именно так она и мечтала путешествовать, но нет! Куда бы она ни направлялась, всегда находилась масса вещей, которые приходилось тащить в чемодане на колёсиках или в большой дорожной сумке. Девушка с иронией дёрнула плечом: - видать, каждому - своё.
  Уже давно автобус ехал среди вековечной тайги, но Соне не надоедало смотреть за окно. Она восхищалась соснами-великанами, которые стройными свечками устремлялись высоко к небу. Кое-где заходящее солнце пробивалось сквозь крону, и золотые отблески освещали толстую подушку опавшей хвои, устилавшей землю. Подлеска почти не было, и Соне казалось, что тишина, умиротворённость этого чистого, светлого леса вселяет спокойствие и уверенность, что всё будет хорошо.
  Она немного подремала, потом опять смотрела в окно, на мелькающую тайгу. В этом месте имелся подлесок из осинника и тонких берёзок. Среди них, кое-где, мелькали белые пятна снега, задержавшегося в молодой поросли. Видать, солнце пока не смогло добраться до них, несмотря на тёплую погоду.
  Соня опять прикрыла глаза, но усиливающееся чувство дискомфорта заставило выпрямиться. Она ругала себя, что выпила почти целую бутылку жидкости. Теперь придётся просить водителя остановиться, да ещё бежать подальше в лес, где начинаются кусты.
  Тут мимо неё, по салону, прошествовали девицы, провожаемые осуждающими взглядами пассажиров. Они подошли к водителю, и одна из них наклонилась к нему. Две другие, ухмыляясь, жевали жвачку. За окном промелькнул указатель "Междуреченск". Проехав ещё немного, автобус сбавил ход и стал останавливаться. Вот! Наверно, девицам тоже приспичило в туалет и они попросили водителя остановиться! Соня подхватила сумочку, которую не хотела оставлять на сиденье: родители снабдили её довольно крупной суммой денег на тот случай, если удастся нанять сиделку. Она рванула к дверям, и вовремя. Автобус остановился, и девицы выскочили наружу, Соня следом за ними. Вчетвером они поспешили в лес, к виднеющимся кустам. Троица оглянулась и остановилась, с любопытством рассматривая девушку: - ты кто? - у одной из них был грубый пропитый голос.
  - Я - Соня, - она растерялась, - а что такое? Я вам помешала?
  Те расхохотались, бесцеремонно разглядывая её: - да нет, не помешала. Их на всех хватит. Только уж ты сама, мы тебя не знаем и ты нам не нужна. - Они развернулись и попрыгали в лес, проваливаясь каблуками в рыхлую землю, оглядываясь на неё и о чём-то весело переговариваясь. Соня пожала плечами: - подумаешь, пописать она и без них сможет.
  Внезапно на дороге заурчал двигатель, послышался шум закрывающихся дверей и, оглянувшись, Соня увидела, как автобус уезжает. Несколько секунд она смотрела ему вслед, не веря, что водитель бросил четверых девушек в тайге, за многие километры от населённых пунктов. Опомнившись, она закричала, бросилась к дороге и вдруг поняла, что в поисках кустиков ушла довольно далеко в лес. Когда девушка выбралась, наконец, на дорогу, автобуса и след простыл. Она повернулась в ту сторону, куда ушли трое попутчиц, и стала их звать. Тишина была ей ответом.
  
  ГЛАВА 4.
  Уже около двух часов Соня шла по тайге в ту сторону, куда ушли девушки. Она помнила, что они проезжали указатель на Междуреченск. Видимо, троица направилась именно туда. Правда, сомнения терзали её, ведь за два часа она должна была дойти хотя бы до развилки, где был отворот на город, но никаких признаков населённого пункта она не видела. Наоборот, ей казалось, тайга становилась мрачной, угрюмой, настоящие завалы из старых поваленных сосен преграждали путь и их приходилось обходить. Соня устала, хотела есть и пить. Она поняла, что заблудилась. Её охватил ужас, когда она представила, что будет бродить по тайге, пока не умрёт от голода. К несчастью, разрядился телефон. Уезжая из дома, она не подзарядила его, полагая, что уже вечером будет у бабушки. Теперь наступила расплата за легкомыслие. Соня со стоном опустилась на теплый ствол дерева, нагретый последними лучами заходящего солнца и расплакалась. Поплакав, она высморкалась и задумалась. Скоро наступит ночь. Где она будет ночевать, девушка не представляла. Внезапно она почувствовала чей-то тяжёлый взгляд. Подняла голову и обмерла: в десятке шагов от неё стоял здоровенный тёмно-серый волк.
  ***
  Зверь продолжал свой стремительный бег, легко перемахивая полусгнившие упавшие стволы, проскальзывая между тонкими деревцами подлеска. Тёплый ветерок приятно овевал разгорячённое тело, чуткий нос ловил будоражащие запахи весеннего леса. Вот проскакал заяц, путая следы и совершая огромные прыжки; за ним целеустремлённо бежит лиса, но след теряется, и рыжуха, постояв на месте, гордо удалилась ловить мышей, потому что вот он, мышиный запах, а потом капля крови и клочок серой шерсти. Айк мчится дальше, ветер приносит знакомый запах: молодые из его стаи в первый раз испытали гон и ошалели от накативших ощущений. А вот... - он резко остановился, задрал кверху морду, насторожился, нюхая пьянящий воздух. Тело натянулось, как струна. Запах звал, манил обещанием немыслимой, невозможной радости, счастьем, за которое можно отдать по капле всю жизнь. Подняв морду, он торжествующе завыл: - кончилось его одиночество и долгие годы поиска! Она нашлась, единственная, желанная, которая пойдёт рядом с ним во главе стаи, станет матерью его щенков, его недостающая часть, ради которой он готов выдержать бой с десятком самцов.
  Казалось, у него выросли крылья. Лиса проводила взглядом мелькнувшую меж сосен серую молнию, мышь, пискнув, не успела отскочить и погибла под лапой, а большой матёрый волчище стлался над весенней землёй в размашистом беге.
  Он выскочил на небольшую полянку и замер, как вкопанный. Она сидела, скорчившись, на поваленной ветром сосне и смотрела на него безумным взглядом. Смертельный ужас плескался у неё в глазах, и он отступил на шаг, тихо, низко заворчал, успокаивая, обещая защиту и свою любовь. Что-то смущало его в её облике и запахе, какая-то необычность, несвойственная волчицам пугливость. Он неуверенно потянул носом и отпрянул: - вот оно! То, что было в ней необычного. Это человек, человеческая женщина! Поэтому она испугалась волка, сидит, сжавшись в комок и волны страха окутывают её. Всё равно она принадлежит ему! Он долго искал её и теперь не отпустит! - Безумие гона нахлынуло, как алое пламя, но шорох за спиной заставил его резко обернуться. Молодые волки подобрались совсем близко, полукольцом стояли за тонкими осинками, жадно глядя на девушку. Он сурово глянул на них, и они отступили, а затем, под его взглядом, поджали хвосты и медленно опустились на брюхо, всем видом выражая покорность воле вожака. Он угрожающе зарычал: - вон! Убирайтесь! - и потом смотрел, как они метнулись прочь, скрываясь в чаще леса.
  Он вновь повернулся к женщине, и она, вскрикнув, неуклюже бросилась бежать, запинаясь и цепляясь одеждой за кустарник. Это было худшее, что она могла придумать! Вид убегающей самки мгновенно смёл остатки человеческого контроля над волчьей сущностью. Он опять завыл торжествующе и победно, в несколько прыжков догнал её, на ходу преображаясь, трансформируясь в чудовище с телом человека и головой зверя. Краем сопротивляющегося сознания он понял, что не сможет взять её в зверином облике, но её запах и вкус он должен был ощущать, а значит, волчья морда должна остаться.
  От охватившего её ужаса Соня почувствовала себя парализованной. Нужно было кричать, схватить какую-нибудь палку и попробовать сопротивляться, попытаться, в конце концов, влезть на ближайшую сосну, а она замерла под взглядом жуткого зверя, как-то растерялась, не зная, что можно предпринять. В голове были лишь обрывки мыслей. Мелькнуло, что это, наверно, больно, когда тело рвут на куски, и у неё помутилось в глазах. Вдруг она увидела, что за спиной зверя нарисовались тёмные силуэты, и не менее пятнадцати-двадцати волков встали за ним полукругом. - Их целая стая! Он привёл их, чтобы накормить! - отчаяние охватило её, не оставив надежды на спасение. Но большой волк обернулся и зарычал. Соня, затаив дыхание, смотрела, как молодые звери, - а они были молодыми, тонкими, поджарыми, с выразительными мордами, - поджали хвосты и легли, уткнувшись мордами в опавшую хвою. Волк опять зарычал зло, угрожающе, и молодые вскочили и, как были, с поджатыми хвостами, стремительно скрылись за подлеском. Наступила и её очередь: зверь повернулся, уставившись на Соню дикими жестокими глазами, и она неловко вскочила на ноги и побежала, задыхаясь и не видя ничего перед собой. Резкий удар в спину согнул её пополам, что-то острое располосовало на ней куртку и брючки вместе с колготками и бельём. Она завизжала, брыкаясь и пытаясь вырваться из жёстких рук, держащих её за бёдра. В голове мелькнуло: - у волка выросли руки? - в следующее мгновение она почувствовала, как её попка крепко прижата к мужским бёдрам. Соня даже ощутила шелковистые волоски на его голых ногах. А затем твёрдое колено грубо раздвинуло ей ноги, и она пронзительно закричала, забилась, когда что-то громадное, горячее и твёрдое вонзилось в неё. - Меня насилуют!! - мелькнуло в голове, и всё захлестнуло ощущение боли, страшной, немилосердной боли, разрывающей внутренности, ослепляющей сознание. Соня почувствовала, как горячая кровь потекла по её ногам, скапливаясь в ботинках, а насильник рычал, с силой толкаясь в неё, легко удерживая её за бёдра. Ноги давно не держали девушку, но он, кажется, и не замечал этого. Она кричала, потом захрипела, слёзы застилали глаза от невыносимой боли. Ей казалось, что этот ужас не кончится никогда, но мужчина наконец, остановился, а затем волчий вой, дикий, полный торжества, упоения своей победой, раздался прямо у неё над ухом, и Соня потеряла сознание.
  ***
  Она очнулась от тряски, боли и холода. Открыв глаза, увидела мелькающую под собой землю, голые мужские ягодицы и такие же голые ноги, легко и быстро бегущие по мягкому пружинящему ковру из многолетней опавшей хвои. Её несли на плече, небрежно перекинув, как мешок с картошкой. Она застонала, шевельнулась, и ноги немедленно стиснули железной хваткой. Сознание опять помутилось, а вскоре насильник остановился. Соня услышала, как щёлкнула дверца машины и её довольно небрежно положили на сиденье большой машины. Зубы стучали от холода и нервного потрясения, и она никак не могла с ними совладать. Не открывая глаз, почувствовала, как её укрывают чем-то шерстяным, пушистым, аккуратно подоткнув с боков. По обнажённому телу пробежали мурашки, и Соня опять застонала. - Потерпи немного, - глухо сказал мужчина. Хлопнула дверца, следом открылась и закрылась передняя дверь, машина плавно тронулась с места.
  По жестокой тряске девушка поняла, что они едут по лесной дороге. По крыше шуршали ветви, где-то далеко опять завыл волк, и она поёжилась, открыла глаза. Машина, действительно, была большой, с мощным двигателем. Соня лежала на заднем сиденье, укрытая по шею большим, мягким шерстяным пледом с кистями, в крупную зелёную и салатовую клетку. Она попыталась сесть, придерживая у горла плед. Низ живота отозвался тупой ноющей болью. Соня спустила ноги и осторожно посмотрела на мужчину за рулём. Перед глазами широкая спина, крепкая шея и коротко остриженный затылок с тёмными волосами. Она почувствовала взгляд и подняла глаза вверх: он нахмурившись, смотрел на неё в зеркало заднего обзора. В наступивших сумерках, в темноте салона она попыталась разглядеть его лицо: - вы... вы похитили меня? Почему? Что я вам сделала? - слёзы потекли по щекам, она хлюпнула носом. Он чем-то пошуршал, протянул ей несколько бумажных салфеток, грубо сказал:
  - не реви. Приедем домой, и я всё тебе объясню.
  - Домой? Куда - домой? - она взяла салфетки и шепнула: - спасибо. - Он ничего не сказал, продолжая смотреть на дорогу. Она чувствовала неприятную липкость на ногах и в промежности. Сунув руку под плед, попробовала промокнуть. Между бёдер обожгло болью, и Соня тихо зашипела, оставив попытки. В сумерках салона увидела, что рука покрыта тёмной липкой жидкостью.
  - Потерпи немного. Приедем - я залечу повреждения, - опять глухо прозвучал голос. Соня сжалась в комок, легла на бок и закрыла глаза. Её подташнивало от тряски, голода, страха, непрекращающейся боли. Не было сил протестовать, кричать. Даже плакать.
  Она не знала, сколько времени длилась эта поездка, временами впадая в забытьё и вновь открывая глаза. Очнулась от того, что машина остановилась. Дверца открылась, мужчина подхватил её на руки. Соня заметила, что они остановились перед глухими железными воротами, в которых была открыта калитка. Вдаль уходила хорошо освещённая улица без единой живой души на ней. Девушка подумала, что едва ли кто-то придёт ей на помощь, даже если сейчас она станет кричать и вырываться. Всё же она сделала такую попытку: дёрнулась в железных тисках и слабо пискнула - помогите! Пожалуйста... - и замолчала, когда он громко фыркнул, потешаясь над ней.
  Почти бегом промчавшись по тёмной длинной аллее, он занёс её в дом, большой, двухэтажный. В ярко освещённом холле их никто не встречал, но мужчина, кажется, не удивился. Всё также, не выпуская её из рук, он торопливо взбежал по лестнице и вошёл в какую-то комнату. Только тут он поставил её на ноги, и Соня вяло огляделась, всё также закутанная в плед. Она стояла на толстом ковре, и застывшие ноги приятно грело тепло от густого шерстяного ворса. В комнате тоже было тепло, Соня чувствовала, как сковавший её холод отступает. Большая комната с двумя окнами, сейчас закрытыми плотными портьерами, глубокие мягкие кресла, на полстены - шкаф, громадный диван и сбоку столик из тёмного дерева. Вся мебель добротная, солидная, из тёмного дерева. обивка дивана и кресел - из плотного лилового шёлка. Стены тоже оббиты шёлком, белым, с серебряными узорами. Напротив шкафа, у стены, большая кровать. Соня вздрогнула, увидев её. Похититель притащил в свою спальню - значит, не отпустит, пытки продолжатся.
  - Сама можешь идти? - Она испуганно сжалась от его голоса, осторожно подняла глаза: он стоял совсем близко, она даже чувствовала жар его тела. Нахмурившись, смотрел на неё. Он был высоким, поджарым. Не худым, нет, а жилистым, гибким, как хищник, который в любое мгновение может напасть и тогда держись, жертва, потому что твоя жизнь вот-вот оборвётся. Не дожидаясь ответа, он схватил её за руку и дёрнул за собой, направляясь к двери. Соня попыталась вырваться, но руку сжали, как в тисках. Мужчина вытащил её в небольшой холл второго этажа и, без раздумий, втолкнул в дверь напротив. Она слышала его дыхание за своей спиной, но не оглянулась. Это была обычная ванная комната, только большая. Насильник повернул её лицом к себе, и она равнодушно подумала, что он, по-прежнему, такой же хмурый. Теперь Соня близко увидела его глаза: тёмно-серые, со странным вертикальным зрачком. Крупный рот недовольно сжат, ноздри время от времени раздуваются, как будто он ловит какие-то запахи. На щеках ходят желваки, но он молчит. Внезапно он сильно дёрнул плед и сорвал его. Соня торопливо обхватила себя руками, сжалась, прикрывая грудь. Он скривился ещё больше, схватив её за талию железными пальцами, легко поднял и поставил в ванну, большую, белую, треугольную, занимающую значительную часть комнаты.
  - Не бойся, - наконец-то открыл рот, - ты замёрзла. Я тебя искупаю и ты согреешься, - он включил воду, попробовал её рукой, приказал: - садись.
  Соня возразила: - в раны, которые вы мне нанесли, попадёт инфекция! - он опять хмыкнул:
   - я залечу твои раны, - но настаивать не стал. Откуда-то из-за Сониной спины ударили тёплые струи воды. Она повернулась к хозяину спиной, подставила руки. Наклоняясь к ладоням, чтобы умыть лицо, увидела свои голые ноги, по которым бежали розовые струйки. На плечи плеснули душистый шампунь, а потом она почувствовала, как гибкие пальцы мягко прикасаются к её спине, бёдрам, опускаясь ниже. - Повернись! - как удар хлыстом. Она помедлила, но повернулась к нему лицом. Его тонкая чёрная рубашка и брюки, в которые он был одет, промокли насквозь, но он не обращал внимания. Под струями тёплой воды он вымыл её плечи, грудь, живот. Потом рука осторожно скользнула между бёдер, смывая засохшую кровь. Соня замерла, не шевелясь, не сопротивляясь. Всё равно он сделает так, как хочет. Она опять близко видела его лицо, по-прежнему недовольное, раздражённое. Он тяжело дышал и Соня, ужасаясь, заметила, как натянулись спереди его мокрые брюки. Она закусила губу, сдерживая крик. Мужчина почувствовал её дрожь и поднял на неё глаза - тёмные, чуждые. Глухо спросил: - очень больно? - Сдерживая слёзы, Соня часто закивала, а он опять поморщился.
  Засохшая кровь на ногах неприятно тянула и плохо отмывалась. Он потянулся за Сонину спину, взял с полки большую зелёную губку. Покачнувшись, ткнулся лицом в грудь и тут же отстранился, но Соне показалось, что его губы шевельнулись. Ополоснув её тёплой водой, он взял из шкафа махровую простыню, не церемонясь, завернул в неё свою пленницу и опять подхватил на руки.
  ***
  Забавляясь, Айк шутя догнал женщину, рванул когтями одежду, одновременно трансформируясь, превращаясь в голого мужика. Пусть она человек, но самый первый раз он возьмёт её, как волчицу, сзади. Молодёжь, которая никуда не ушла, а лишь затаилась в густом подлеске, наблюдая, должна знать: вожак чтит традиции диких предков, даже если его пара - человеческая женщина. Зверь внутри него бесновался и рвался на волю, но Айк неимоверным усилием воли сдерживал его. Конечно, девчонка знала, на что шла. Во время гона в леса Междуреченска приезжало много таких, жаждущих грубого безудержного секса и денег. За возможность совокупляться с самкой, даже если она человек, оборотни готовы были платить немалые суммы. Этой тоже, наверно, нужны были деньги, но он отдаст ей нечто гораздо большее - себя. Отныне и навсегда они будут вместе. Интересно, как давно она ездит на такие вот заработки? А он-то, глупец, колесил по другим странам в поисках своей пары! А то довольствовался обществом Лорен.
  Она кричала и брыкалась. Кажется, молодёжь напугала её. Неизвестно, что она себе вообразила, всё же их было много. Он не мог больше сдерживаться и с силой вошёл в неё. Лопнула тонкая преграда, девчонка взвизгнула и забилась в его руках, а Айк шумно втянул в себя воздух: он оказался первым! Что же, он не в силах что-либо изменить. Волк не понимал его растерянности, он рычал и торжествовал, а потом завыл, не в силах сдержать свою радость.
  Теперь скорее в машину. Айк оставил её пять дней назад, на заброшенной лесной дороге. Там же его одежда, а пока придётся бежать голышом, в человеческом облике, потому что любимую придётся нести. Она сомлела, потеряла сознание от боли и страха. Он бежал, положив её на плечо, крепко прижимая к себе драгоценную ношу, не замечая под голыми ступнями прошлогодней хвои, шишек и колючих веток. Запах её крови будоражил волка, рвущегося догнать и покарать того, кто причинил его паре вред. Айк-человек злился, что его вторая ипостась не понимает случившегося.
  В машине он постарался закутать её в шерстяной плед. Айк возил его просто так, ленясь выкинуть, потому что плед был старым, скатавшимся, мягким. Сейчас он пригодился. Айк тщательно завернул свою драгоценность, потрогал босые ножки: они были ледяными, ботинки где-то потерялись. Чертыхаясь, он натянул плед на холодные ступни, подоткнул, чтобы не дуло. Она не приходила в сознание, поэтому он, торопясь, кое-как натянул рубашку, трусы и брюки, отметив, что и он выпачкан в её крови. Ботинки надевать не стал, торопливо скользнул за руль. Быстро ехать было нельзя. На неровной лесной дороге нещадно трясло, и Айк то и дело поглядывал в зеркало заднего обзора: не скатилась бы девочка с сиденья. Сжимая одной рукой руль, другой он нашарил на соседнем сиденье мобильник, нажал кнопку вызова. Марфа Петровна ответила не сразу и он, в нетерпении, зарычал. Потом, совладав с собой, грубо сказал: - где тебя носит, Марфа? Я же сказал - всегда носи с собой телефон.
  Она презрительно фыркнула, ничуть не испугавшись: - чего тебе? Хватит по лесу бегать, приезжай домой. Тут Лорен по пять раз на дню заходит, тебя ждёт.
  Он скрипнул зубами: - гони её в шею, раз не понимает. Марфа, я через полтора часа буду дома. Не один. Включи свет в холле, проверь, есть ли у нас приличная еда.
  - Ты везёшь волчицу??! Айк, неужели ты, наконец, встретил свою пару??
  - Да, встретил. Только она не волчица. Она - человеческая женщина.
  - Да ты сошёл с ума, вожак! - Негодование звучало в её голосе, но Айк сдержался. Потом. Он решит все проблемы потом. Он сдержанно сказал:
  - делай, что тебе сказано, и уходи.
  Скоро она пришла в сознание и села, тихо шипя и сдерживая стоны. Он поглядывал на неё в зеркало заднего обзора. Её губы припухли от слёз, а нос покраснел. Айк кинул ей несколько салфеток и она шепнула: - спасибо. - Его сердце сжималось от жалости, но показывать этого было нельзя, иначе девчонка очень скоро станет вить из него верёвки, а он не в силах ей противостоять.
  Поставив своё приобретение в ванну, Айк осмотрел её, не обращая внимания на своего зверя, который требовал немедленно взять её снова и провести сцепку. Выглядела она плохо. Синяки на бёдрах там, где он держал её, прижимая к себе, запёкшаяся кровь на мягких кудрявых волосиках внизу плоского девичьего животика и кровавые потёки на ногах. Он хмурился и злился на себя. Теперь она возненавидит его и потребуется немало усилий, чтобы увидеть улыбку на измученном заплаканном личике. Прежде всего - вылечить, убрать боль. Слава богу, слюна оборотней легко заживляет раны, порой - серьёзные. Он выпустит своего зверя, пусть зарабатывает себе прощение.
  Айк решил, что сам вымоет её, несмотря на то, что девчонка отчаянно стеснялась, пытаясь прикрыть грудь и сдвинуть ноги. Устав бороться с собой, он коснулся губами груди под предлогом, что потянулся за губкой. Она ничего не заметила, а он всё гадал, как же она очутилась в лесу в такое время. Теперь Айк уже сомневался, что девчонка решила подзаработать. Но спрашивать ещё не время, он всё узнает позже. Жаль, что он не знал о её девственности. Он сгрыз бы до кости собственные лапы, но не притронулся к ней! Нужно было узнать, где она живёт, познакомиться с ней и ухаживать, ухаживать! Дарить цветы и конфеты, восхищаться её красотой и умом, водить в театр и часами слушать её родителей, поддакивать им и доказывать его серьёзные намерения в отношении их дочери. Он влюбил бы в себя малышку и лишь потом можно было признаться в своей истинной сути.
  Он унёс ее на кровать, завернув в махровую простыню. Прежде, чем залечивать повреждения, нужно избавиться от мокрой одежды. Он скинул рубашку и брюки вместе с трусами и шагнул к кровати. И вдруг наткнулся на её взгляд, полный дикого ужаса. Она была белой, как простыня, на которой лежала. Закусив тоже побелевшую губу, девчонка едва сдерживала крик. Расширившиеся глаза с ненавистью наблюдали за ним. Что такое? Откуда этот страх и ненависть, ведь он же сказал, что вылечит все ранки и повреждения, которые нанёс ей.
   Айк, запнувшись, осмотрел себя. Ну, пожалуй, ему следовало одеться. Голый мужик в полной боевой готовности едва ли сейчас может обрадовать её. Ну что же, пусть привыкает. Он сел на край кровати, и девчонка, завёрнутая в простыню, попыталась отползти от него. Айк поймал её за ногу, потянул к себе: - не бойся, нужно залечить травмы. И...прости, я никак не думал, что буду у тебя первым.
  
  ГЛАВА 5.
  После купания Соня почувствовала себя лучше, она как-то притерпелась к тупой саднящей боли между бёдер, но, по крайней мере, запёкшаяся кровь не царапала кожу. Зато теперь она поняла, как жутко хочет есть. Намерен ли он кормить свою пленницу - неизвестно. А теперь... теперь он раздевается! О, боже! Он стянул мокрую рубашку, а затем брюки и трусы и остался совершенно голым. Его э-э-э, это самое место выглядело жутко огромным, твёрдым и как будто жило своей отдельной жизнью: угрожающе покачивалось, нацеленное в её сторону. Соня закусила губу, понимая, что кричать бесполезно, но как же она ненавидела своего мучителя! Он шагнул к кровати, и она попробовала отползти, но он поймал её и, чудо! - пробормотал какое-то извинение. Что-то вроде того, что не догадывался, что она девушка. Интересно, а если бы она была замужем, то её без зазрения совести можно насиловать?
  Насильник, тем временем, распутал её, и теперь она лежала перед ним голая. Соня закрыла глаза, чтобы не видеть его хмурую физиономию с каменными скулами и злыми глазами. Внезапно почувствовала, что он раздвигает ей ноги, но глаза не открыла. Ясно же, он будет её насиловать, пока она не умрёт. Ей с ним не справиться. Вот было бы под рукой что-нибудь, ваза или ночная лампа... Что-то достаточно тяжёлое, чтобы нет, не убить, но хотя бы временно выбить из него сознание. Он трогал её там, между ног, но осторожно, она приоткрыла глаза и...завизжала, забилась, пытаясь вырваться из-под его руки, прижимающей её к кровати. Он поднял на неё волчью морду, длинную, с торчащими ушами, с горящими жёлтыми глазами и с трудом сказал: - буду...лечить, где... больно. Слюна... лечит. - Когда он открыл пасть, выдавливая человеческие слова, Соня с трудом удержалась от нового вопля: такие жуткие острые, белые клыки и прочие зубы мелькали там. Она чувствовала тщетность сопротивления, он держал крепко. Прикусив до крови губу, она сдерживала крик, а монстр опять наклонился, Соня чувствовала его дыхание, а потом мягкий влажный язык коснулся истерзанного тела, вылизывая, успокаивая. Она явственно чувствовала, как отступает, затихает боль, но невыносимый жгучий стыд терзал её. Когда язык осторожно, но настойчиво скользнул в глубину, она опять дёрнулась и попыталась вырваться. Он несильно шлёпнул её по голому заду, и Соня затихла, крепко зажмурив глаза.
  Ощущение стыда было настолько велико, что она даже не заметила, как пропало чувство жжения и боли, но остался голод. Соня не знала, сколько прошло времени, но, наконец, он выпрямился, и она услышала резкое: - открой глаза!
  Она нехотя взглянула на него и тут же отвела глаза, осторожно шаря рукой в поисках какой-нибудь простыни, чтобы прикрыть наготу. С облегчением отметила, что звериная морда исчезла, а кривящееся в усмешке мужское лицо она, при других обстоятельствах, сочла бы даже симпатичным.
  - Где ещё больно? - он бесцеремонно сел на кровать, положив руку ей на голый живот. Соня добросовестно прислушалась, пробормотала:
  - нигде..., - и попробовала отвернуть голову, но он резко сказал:
  - смотри на меня! - и наклонился к её губам.
  Она увидела, как стремительно желтеет радужная оболочка его глаз и сужаются зрачки, превращаясь в узкие вертикальные щели. Соня отчаянно пискнула, задёргалась, а он навалился всем тяжёлым телом. Твёрдые губы властно приникли к её рту в жадном поцелуе. Она с ненавистью укусила его за нижнюю губу, и мужчина отпрянул, вскрикнув. Без размаха ударил её по щеке, отчего у неё мотнулась голова и зазвенело в ушах. Соня опять заплакала, а насильник, без раздумий, слизнув кровь одним гибким движением навис над ней и, коленом раздвинув ноги, медленно вошёл в неё. Резко выдохнул и глухо застонал, уткнувшись лицом ей в волосы за ухом. Соня сжалась, страшась боли, но он не торопился, замер, терпеливо ожидая, когда она привыкнет. Боли не было, и девушка немного расслабилась. Он чутко уловил это и осторожно стал двигаться. Соня стиснула зубы и отвернула лицо. По крайней мере, раны он, кажется, действительно залечил, а что делать дальше она подумает, когда он, наконец, устанет. Она всерьёз решила, что попробует его убить. Целовать её он больше не пытался.
  ***
  Смеясь в душе над её стыдливостью, Айк тщательно вылизал каждую ранку. Длинный язык волчьей морды позволил проникнуть в сокровенную глубину, где он нашёл боль и кровь. Проклиная себя за торопливость, он осторожно касался кончиком языка каждой ссадины. Волк наслаждался запахом и вкусом своей пары, а человек ломал голову над тем, как приучить её к мысли, что они связаны на всю жизнь.
  Наконец, девчонка перестала дёргаться и сжимать его язык стенками лона. Признаться, это было для Айка нешуточным испытанием. Прижимала-то она язык, а был готов лопнуть от напряжения его член.
  Оборотень поднял голову, преображая волчью морду в человеческое лицо. Его пленница лежала, отвернув голову и крепко зажмурив глаза. Он сел рядом и не удержался, прижался в поцелуе к её губам. Маленькая дрянь укусила его! Волк зарычал, радуясь её строптивости, и расплавленная лава гона вновь захлестнула Айка, наполнив жаром его тело и одним ударом выбросив из головы все посторонние мысли. Он снова взял её, но волк помнил боль и кровь своей самки, поэтому был осторожен и терпелив.
  
Оценка: 7.13*24  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"