Мальчик сидел на подоконнике и смотрел в окно. Это было его любимым занятием. Для удобства ему выделили маленькую замшевую подушку, с которой он мог делать все, что захочет. Чаще всего он доставал подушку из-под себя и взбивал на коленях до нужной мягкости, после чего прижимал ее головой к стеклу, продолжая смотреть на улицу. Его тяга к знаниям казалась неутолимой. Он просиживал на подоконнике дни, недели, месяцы и времена года, радуясь и удивляясь их смене. С торчащими в разные стороны волосенками, в зеленом свитерке походил он то ли на комнатное растение, то ли на плюшевую игрушку, в зависимости от воображения прохожих, видящих мальчика каждый день, походя, случайно, и не перестававших улыбаться ему. Мамы показывали в окно и наставляли детей, ворча:
-Смотри, такой большой мальчик, а ему по-прежнему все интересно.
Дети смотрели. Растение отводило взгляд, сутулилось и задергивало белую, в пятнах томатного сока тряпку на толстой резинке. Занавесь прикрывала лишь половину окна. Поверх нее торчала макушка ребенка. С годами над занавеской вырастали глаза, подбородок и так далее до тех пор, пока тряпку не убрали совсем, и мальчик остался с улицей наедине. Ему было шесть с половиной лет.
Внешний, физический мир заворожил его. Никто не видел ребенка с книгой в руках, что было вполне объяснимо в его возрасте; гораздо более странным казалось отсутствие в этих руках чего бы то ни было кроме печенья и неизменной подушки. Позу ребенок не менял никогда: ноги вытянуты вдоль подоконника, спина плотно прижата к стене, ладони - на бедрах. Казадось, он начинает скучать по улице, стоит ему отвести глаза. Выучив мальчика наизусть, улица текла мимо и дивилась такой экстравертности.
Мальчику повезло: против окна находилось умеренно дорогое кафе, одно из тех мест, куда ходят семьями и студентами; семьи садились в глубине зала. Студенческие парочки предпочитали стол у большого окна с видом на ободранный дом и ребенка. Разнообразие лиц и одежды было достаточным для того, чтобы показывать мальчику жизнь.
Тем днем было ветрено. Сыпал прерывистый дождь. Мальчик скучал, от нечего делать, расковырял бумагу на раме. Дырку пришлось затыкать подушкой.
Ближе к вечеру у окна села парочка. Студентка неловко сбросила пальтецо, положила на стол косметичку и сигареты. Студент оставил кулек шоколадных конфет и скрылся из виду.
Мальчик смотрел в окно. В кафе загорелся свет, превратив зал в аквариум. Девушка нервно жевала конфеты. Ее сильно накрашенный рот выражал смесь отчаяния и смирения. За студенткой возился массивный зад официантки.
Вернулся студент и поставил средь фантиков две стопки с водкой. Поверх стопок легли две горбушки черного хлеба. Ветер вывернул наизнанку зонт под окном кафе. Девушка взяла хлеб. Расплатившийся парень внезапно сник, опрокинул пустой стакан. Прошло минут двадцать. Парень устал играть рукой девушки, показал на ее непочатую стопку и что-то сказал. Девка смотрела в окно. Парень схватил стопку и сунул студенке под нос. Девка плюнула хлебом в водку, схватила пальто и выскочила на улицу, где осталась стоять под дождем, подрагивая нагими плечами.
Парень капризно уставился в потолок. Выпил водку с размякшим в ней хлебом, отлучился, принес пива, приложился к бутылке и заиграл с косметичкой так же, как недавно с рукой.
Мальчик застыл, сфокусировав взгляд на пустом месте напротив парня, словно заметил что интересное, даже подался носом к стеклу и сидел так, пока у студента не кончилось пиво. Ребенок поежился и закричал:
- Мама!
Было тихо. Не дождавшись ответа, мальчик опять закричал в окно, уже с нетерпением:
- Мама!
В недрах квартиры заревела вода и щелкнула дверная задвижка. Послышались шаги да отвратительный скрип. В комнату вошла седая женщина средних лет. Миновав дверь, она стала в потемках, глядя, как силуэт ее сына пронзительно грустно чернеет на фоне витрины кафе.
- Мама, - сказал сын, не оглядываясь.
Женщина подошла к окну. Перед собою она с трудом толкала уродливую инвалидную коляску.
- Пойдем, Дима, - сын обвил ручонками шею матери, и та стащила его с подоконника, прижав к халату руками.
Усадив Диму в коляску, женщина привычно поправила его неподвижные, тощие, кривые ноги. Развернула коляску к двери, собираясь уйти.
- Мама, - сказал мальчик.
- Да, Дима, - отозвалась мать, оставшись на месте. Она стояла спиной к окну. - Да, дорогой мой.
- Так интересно, в кафе: дядя всегда сажает тетю на стул и идет покупать ей пирожное. Всегда-всегда. А вот чтобы тетя купила пирожное дяде - не видел. Почему так?
Женщина облокотилась на спинку кресла, ероша волосы на затылке сына и крепко прижавшись ягодицами к подоконнику.
-Хочешь пирожное? Я куплю... И будет наоборот, как ты хочешь и сколько хочешь. Я буду с тобой долго-долго...
-Она замерзает, - сказал он. - На улице дождь.
Женщина глянула через плечо.
-Нет там никого, мой выдумщик, - усмехнулась она. - Даже дождя.
-Я тоже хочу купить кому-то пирожное, - сказал мальчик.
-Ну ладно, - устало сдалась она, - хорошо, завтра пойдем в кондитерскую, дам тебе денег, и ты купишь пирожное для меня, хорошо?
Мальчик промычал что-то, млея от колдовства материнских пальцев.
-Завтра, кажись, выходной, - задумалась женщина, - если сегодня вторник... хм?..
-Вторник, - подтвердил он. - В кафе привезли эклеры. По средам бывает бисквит.
Женщина выпрямилась, оправляя халат. Любовь к сыну почему-то сменилась на благодарность. Мать в сотый раз задумалась, почему в этой комнате совершенно нет мебели. И свет не включают по вечерам. И надо, наконец, завязать с этим дурацким цветом волос.
- Ах, Дима, Дима, - сказала мать, увозя коляску. - Что же мы будем делать, когда ты вырастешь из подоконника?..