Выборг приветствует вас ледяным туманом. Что-то подобное вы предчувствовали еще в электричке, глядя на поросшие плесенью валуны, болота и прочие прелести севера. Да и слово "курорт", закрепленное энциклопедией за окрестностями города, выглядит подозрительно. Душу греет близость Европы: первый же ларек, встреченный на перроне, именуется "Пиво и сосиски", вокзальные указатели дублируются, почему-то, по-немецки, в туалете вы замечаете финский плакат, и перед глазами заманчиво маячит подобие Баден-Бадена с парой советских песочниц и скандинавским душком. Плотность тумана подстегивает воображение, суля красоты пейзажа и множество романтических приключений на фоне памятников старины. Подруга на мгновение поддается предательской ностальгии, вздыхая: "Ах, где же мой свитер..." и тащит вас греться в ювелирный магазин.
Холодно. Одинокий рабочий красит забор, стыдливо оглядываясь по сторонам, словно занят чем-то позорным. Вы бредете с вокзала в поисках исторического центра. Еще до того, как туман рассеивается, обнаруживаете на ощупь, что город чрезвычайно мал.
Церковь на площади лишена ограды: паперть ее беспрепятственно расползается по городу, переливается через улицу, впадает в паперть светло-голубого собора и лезет в гору, стекая по узеньким улочкам в залив. У церкви стоит экскурсионный автобус. Машина окружена возбужденной толпой аборигенов, наперебой орущей что-то по-фински. Подлиные финны лениво выглядывают из автобуса, не решаясь, однако, спуститься в толпу, вооруженную вениками и хрусталем.
Старая башня ратуши. Мощная каменная кладка под белой штукатуркой. Столетия вбили сооружение в землю на глубину человеческого роста. Яма, выкопанная перед дверью лет 200 тому назад, завалена битым кирпичом и мусором. Дверь заперта. Круглой башне на рыночной площади повезло больше: в ней догадались разместить ресторан.
Дворик в скандинавском стиле. Все, что осталось: три дома с черепичными крышами, литыми дверьми и деревянными галереями по второму этажу. Безлюдье периодически нарушается группкой туристов, равнодушно дергающих за дверное кольцо и бредущих дальше - фотографироваться в конце улицы, снявшись пол-часа назад в ее начале. Пара рваных кроссовок, рыба на бельевой веревке, осколки черепицы и заскорузлый финский пакет, надетый на голое в конце апреля дерево.
Выборг сплющен водою со всех сторон. Лишенные зелени улицы просматриваются насквозь из одного конца города в другой, если встать в центре, на вершине холма, где дома не могут вырасти выше трех этажей, упираясь макушкой в небо. Каждый второй дом расселен, его коробка с выбитыми стеклами замусорена до потолка. Дворы-колодцы закрыты решетками. Под арками громоздится хлам. Из руин выходят толстые коты, чтобы потереться о ваши ноги. В уцелевших домах ютится все подряд: от безжизненных с виду булочных до банков и телевидения. В хлебном, отстояв долгую очередь за старушкой, забывшей, зачем она сюда пришла, вы покупаете горячую булку с повидлом, которая оказывается необычайно вкусной.
Лучший ракурс для съемки выборгских достопримечательностей - через обезображенный обвалившимися кирпичами дверной проем и отсутствующую крышу соседнего здания, прижизненное назначение которого вы, после недолгих споров, отчаялись установить.
Самое оживленное место в городе - рыночная площадь. Торгуют всем. Среди товаров преобладают футбольные мячи и пиратские компакт-диски. Автобус из Финляндии приходит каждые десять минут и делает кольцо у рынка. Какая-то старушка попыталась продать нам чайный сервиз. Мы отмахнулись, сказав, что гулять с сервизом весь день не очень удобно. Старушка смирилась. Тоска в ее глазах мешалась с тихим безумием.
Сворачивающие на рынок автобусы минуют уютную площадь с памятником викингу-завоевателю. Изящный дом по правую руку воина, чем-то похожий на замок с башенкой, заметной еще с вокзала, заброшен и разорен. Так выглядела бы Дворцовая площадь с полуразвалившимся, без стекол, зданием Главного штаба.
Выборгский замок сер, груб и меланхоличен. Внутренний двор заставлен помостами. Подобные деревянные сцены заполонили весь город, наводя на мысль о выступлениях шутов и показательных казнях. В сущности, Выборг без развалин - это рыночная площадь и шведская крепость, которая стоит здесь, на острове, с ХIII века и будет стоять еще столько же сотен лет после того, как город окончательно вымрет по причине закрытия рынка. Вопрос лишь в том, переживет ли турист базарного торговца... Здесь все останется по-прежнему, пока экскурсантов будут пускать на башню замка, ознакомив предварительно с правилами, первый пункт которых гласит: "Во избежание неприятных ощущений просьба посетить перед подъемом наш бесплатный туалет", а последний откровенно дискриминирует молодежь словами: "Запрещается подниматься на башню на роликовых коньках". Забравшись наверх, мы поняли, что первый пункт предупреждения не врал: на узкой открытой галерее, идущей вокруг купола, с трудом помещается один человек, а уступая друг другу дорогу, вам приходится вставать на перила. Привыкнув к высоте, вы можете любоваться городом, все достопримечательности которого наползают друг на друга прямо под вами, а также - прекрасными видами на Карелию и Выборгский залив, благо что туман к двум часам дня рассеивается окончательно, оставив после себя грязные тучи. Усевшись на сцену в романтическом дворике у подножия башни, вы умиротворенно съедаете свой обед, запивая его ледяным кофе, который остыл по вине безопасно далеких отсюда японцев, продавших вам термос, что проводит тепло в два раза лучше пластиковой бутылки... Башню тем временем оккупируют немецкие школьники, и вам, наконец, становится ясно, что день прожит не зря.
На пляж недавно завезли свежий песок. С берега, усеянного консервными банками и выпотрошенными кораблями, видны живописные острова. Песок испещрен следами шин: аборигены, не занятые торговлей на рынке, приезжают толпами к воде на машинах, с визгом притормаживая у кромки хиленького прибоя. Дверцы распахиваются. Серая пустошь со скелетом летнего кафе оглашается звуками музыки. Пикник длится не больше пяти минут. На песок ставится пакет сока, отдыхающие, матерясь, бесцельно суетятся вокруг автомобиля, мочатся посередине пляжа - к заливу спиной, лицом к городу - бросают в машину нетронутый сок и едут прочь, с удовольствием разрушив ваше зябкое уединение.
- Край света, - заявил я подруге.
- А там - край другого света, - сказала подруга, указывая рукою через залив.
Бедный, насупленный город... Издавна переходил он из рук в руки, оставаясь при этом в нескончаемом межсезонье.
Детское неселение Выборга облепило набережные, профессионально выуживая рыбешку из мазутных пятен. Клев изумительный. Рыба оголодала не меньше людей, убивающих ее. Рыбаки серьезны, неторопливы и сосредоточенны, все, кроме одного: поймав рыбку, парень плотнее насаживает ее на крючок, раскручивает на леске и разбивает насмерть о воду или, для разнообразия, об асфальт.
Вечером народ разбредается с рынка, волоча в гору нераспроданный товар мимо разрушенных памятников русской и шведской старины, глядя в землю и грохоча по булыжной мостовой колесами тележек. Торчащий повсюду гранит порос лишайником. В некоторых местах по камню бежит вода, и лишайник сменяется сочными, осклизлыми, ярко-зелеными водорослями. Опустевшая рыночная площадь завалена мусором, как стадион после концерта. Город умирает, как сумасшедший дом, окончательно и нагло брошенный начальством на произвол больных. История хозяйничает здесь по-стариковски. Застоявшийся, отсыревший воздух равномерно оглашается звоном башенных часов над финским кладбищем. Так хочется, чтобы подул ветер и разметал по улицам запахи не настоящего, а прошлого: навоза, кваса и свежих цветов на соломенных шляпках. Напрасно. Ветра, слава Одину, нет, а в заброшенных домах давно никто не гадит.
Возвращаясь с побережья Выборгского залива, вы противостоите нескончаемому потоку дорогих машин, абсурдных на фоне всеобщей дремучей разрухи. Складывается впечатление, что на покинутом вами пляже вот-вот начнутся разборки. Но там все еще тихо, как было при вас. У воды стоит детская коляска. Рядом ничком лежит мать, подстелив под себя одеяло. Одетое по-осеннему, в холодную пасмурную погоду, ее усталое тело лицом вниз внушает тревогу.
- Давай окажем ей первую помощь, - смеется подруга.
- Разве что "угнать" у нее ребенка, - лениво говорю я, пропитавшись негой и сыростью. Женщина лежит вдали на пляже, в позе отчаявшегося человека, спиной к нам. Она не читает и не качает коляску. Разумеется, она не мертва. Она просто лежит.
- К черту первую помощь, - продолжаю я, подражая голосом крику чаек. - Возьми шоколад. Я - счастлив.