Комната. Почти пустая: беспорядочная груда старых перчаток, ботинок, сапог и туфель, кровать без матраса с решетчатой спинкой, немного прочего мусора - облупленная кружка, обрывки бумаги. Люк в полу вместо двери. Зеркало на стене - в деревянной рамке, щербатое. В зеркале отражаются Он и Она: сидят на кровати. Окно занавешено потрепанной тканью.
Он:
- Сейчас войдет тетка и скажет: "ваше время истекло", и мы проснемся.
Она (отводя рукой занавеску, смотрит на улицу):
- Там дождь.
- Чувство такое, что он собирался всю жизнь.
- Не как в Турции. Здесь их больше.
- Мы были в Турции? Мне показалось - в Америке. Служка, что провозгласила нас мужем и женой, была откровенно протестантского вида.
- Как и "алтарь" у нее за спиной. А вокруг копошились турки.
- С чего ты взяла?
- Они хватали нас руки, заговаривали нам зубы и в суете, по шумок, старались залезть к нам в карман.
- Что же, все через это проходят. Ведь праздник - он и в Америке... то есть в Турции праздник.
- Доволен?
- Да. Здесь замечательно.
- Тем, что было?
- Не знаю. Навскидку - все есть. Но чего-то еще не хватает.
Она (загадочно):
- Я подготовила...
Он поворачивает к ней голову.
Она:
- ...наше венчание.
- Хорошо.
- На десятое. Церковь - с другой стороны островка.
- Хорошо, хорошо.
- Ты же сам говорил: нельзя останавливаться. убегая, пока еще близко... Мне кажется, что уже далеко.
- Хорошо, хорошо. Замечательно.
Затемнение.
Та же комната. Вечер. Он и она сидят на кровати с ногами, прислонившись к стене.
Она:
- У нас новый сосед.
- Черт. Откуда?
- Приплыл. Далеко втащил лодку на берег. И отпер заброшенный дом через рощу от нас.
- Надеюсь, он не притащил за собой свой ад, как все остальные.
- По крайней мере, он держит его внутри. Ты доволен?
- Соседом?
- Венчанием.
- Лучше, чем в первый раз. И по правде, я мало что помню.
- И я.
Он отворачивается к окну, долго смотрит в сумерки.
Она:
- Вот он. Тащит хворост.
Пауза.
Она (глядя в окно):
- Наверное, у него дар: ценить и создавать тишину.
Затемнение.
Та же комната. Прибрана и останется такой до конца. Он - поднимается из люка. Она - разметавшись, лежит на кровати, нагая.
Он (вешает куртку):
- Устроил костер, жжет бумаги... Зачем ты?..
- У меня ничего больше нет. Отнесла старику ночную рубашку: пусть бросит в огонь.
- Как всегда, узнаешь все первой.
- И теперь у меня - ничего своего.
- Завтра праздник: десятое. Как отметим?
- Пойдем обвенчаемся.
- Но...
- Там все изменились: священник, и служка, и прочие.
- Отчего не отпраздновать, если пусто?
- Прохладно так. Очень приятно.
Он садится к ней на кровать.
Он:
- А я? У меня...
- Это что же?
- Ну... лень, мягкотелость, молчание, нечто вроде привязанности к Лив Ульман...
Она (поспешно):
- Вот видишь, у тебя нет решительно ничего своего. Чтобы это понять...
- Вовсе необязательно возвращаться туда, где тебя долго не было.
Затемнение.
Та же комната. Она - в постели, укрытая одеялом. Он - поднимается из люка с деревянной лошадкой в руках.
Она (не глядя):
- Привет.
- Принести что-нибудь?
- Свечи, воду, дрова... Все на месте. Не стоит. (глядит) Ты зачем с ней?
- А помнишь, старик наш привычку завел: сидит в кресле-качалке с лошадкой?
- И что?
- Он отдал ее мне. Говорит, что не может скакать на ней больше. Оставил себе погремушку.
- Теперь у нас вдосталь всего. Мне старик подарил одеяло.
- К десятому все у нас есть. И поэтому...
- Обвенчаемся, раз мы богаты?
- Празднуем. Я уже был там, встречался. Назначено в два. Потому что до нас - отпевание.
- Я люблю, когда сильно натоплено, намолено и накурено. И позолота немного стерлась.
Подталкивает его к люку.
Она:
- Пойдем.
Он садится на край и не хочет спускаться дальше.
Он:
- В юности мы однажды расчищали крыло больницы...
Она (толкает сзади):
- Разбушевался?
Он (удерживаясь на месте):
- В палатах ничего не осталось: одни лишь кровати с матрасами. Мы сворачивали матрасы и выбрасывали через окна во двор: такой старый, тенистый. Была золотая осень.
Она (толкает):
- Да хватит же.
Он (удерживается):
- Плохо свернутый матрас не хотел пролезать в окно; на земле - раскрывался опять. Это было...
Затемнение.
Та же сцена. Она спихивает его вниз с очевидным раздражением.
Она:
- ...да, есть повод к исповеди. Расскажи, что я злюсь и пытаюсь тебя рассердить, а тебе все равно.
Он (удерживаясь, спокойно):
- Не десятое же.
- Что, есть разница?
- Если сократить жизнь на три года в плохом и вернуть их в здоровом месте, получится...
- Ноль. Как и ты.
Он (оборачивается):
- Бери пример с нашего старика: его лицо постоянно спокойно. Лишь иногда его рот...
Она бьет его кулаком по спине.
Он:
- Вот так. Иногда его губы кривит недовольство, и сразу, как будто тянут с другой стороны - младенчески радостная улыбка.
Затемнение.
Та же комната. Он - стоит в люке. Она - сзади чуть ниже, подталкивая его кверху.
Она (томно):
- Где-то шастает... По утрам...
- Я дышал.
- Вчера тебе посоветовали другое.
- Ох и разнос нам устроили в церкви.
- Да, на ночь глядя. Вокруг была готика. И священник - весь в черном.
- Они ходят в черном всегда.
- "Как вы можете... Как вы могли жить в не венчанном браке, в таком раздражении, в таком..."
- И действительно?
Она (заталкивает его в дом):
- Входи же.
Пауза.
Она (заталкивает):
- Ну, давай.
Пауза.
Он (поднимаясь в комнату):
- Знаешь, что я сейчас видел? Догадками, смутно, в тумане. Старик разломал свою лодку, вкопал доски кругом, как ствол, в лесу и таскает ведрами воду, и поливает...
Она (обнимает его сзади):
- Следующее подорожание билетов его не коснется.
Затемнение.
Комната. Полумрак. Пусто. Серое одеяло в углу. Оконце под потолком. За оконцем растет трава. Она - сидит, подобрав ноги, на одеяле. Он - стоит, прислонившись боком к стене, руки в карманах, и смотрит вверх, на оконце.
Он:
- Говорят, что земля поднимается. То, что кости, дома, черепки в ней тонут - не говорит никто. Приятнее видеть, как мы, гадя под ноги, постоянно растем на всем этом.
- Спокойно.
- Зачем?
- Бери пример со священника.
- Да, он все нам прощал... (осекается. Продолжает) Он даже простил нам, что мы одни. Кажется, на позапрошлом нашем венчании...
Пауза.
Он (решительно):
- Пойду и набью ему морду.
- Постой. Что мы знаем о нем?
- Городские - как инвалиды. Для них деньги - протез всего. Заплатил - и вливают по трубкам. Не заплатил - не качают. Все просто. Не выпустит: говорит, что платил за расстрел. Ты не слышала?
- Слышала. Все же... Не знаю.
- Расстрел за попытку бегства для него лучше. Изобьют - еще лучше: он застрахован. Повторяя его канцелярский язык...
Пауза.
Она:
- Пойди-ка, набей ему морду.
Пауза.
Он (смотрит на нее):
- Нет, я не понимаю. Душа, отношения. Они же должны развиваться?
- Должны.
- А я чувствую свежесть, как в самом начале. Ну что здесь поделаешь...
- Не ходи.
Пауза.
Он (смотрит на нее):
- Тебя так много разной, что я себя чувствую прелюбодеем. А здесь некому каяться в этом грехе. Я умру, как развратник.
- Есть выход.
Пауза.
Он:
- И какой?
- Мы пойдем и сейчас обвенчаемся.
- Но там этот... И время...
Она (встает, решительно хватает его за руку, тянет):