Аннотация: В порыве помочь случайно встреченному в метро, неадекватно ведущему себя парню, герой отправляется вместе с ним в поездку, во время которой им суждено многое вместе пережить, что приведет к пробуждению глубокого чувства друг к другу.
Я ТЕБЕ ВЕРЮ!
Повесть содержит гей-тематику
Уважаемый читатель.
Все персонажи этой повести и географические подробности вымышлены. Возможные совпадения с реальными событиями и людьми случайны.
Считаю своим долгом предупредить о наличии нескольких откровенных сцен и отдельных моментов использования героями в диалогах ненормативной лексики.
Также убедительно прошу Вас воздержаться от прочтения, если Вы пока еще не достигли совершеннолетия.
С уважением.
Автор.
1.
Уже совсем стемнело, когда Толик вышел из кинотеатра.
Фильм ему не понравился, но он не жалел о потраченном времени. Толик любил захаживать в этот кинотеатр потому, что здесь демонстрировались фильмы на оригинальных языках с субтитрами, и это помогало ему попутно тренировать свой английский. Да и публика была несколько иная, чем в других. Крутили здесь, в основном, артхаус, привлекавший ценителей такого кино, а смотреть фильм в компании единомышленников ему было приятнее, чем среди 'попкорновой', как называл ее про себя Толик, публики. Кстати, попкорном здесь тоже не торговали принципиально. Все вместе взятое, хотя кинотеатр был самым обыкновенным, а помещение уже давно нуждалось в основательном ремонте, создавало каждый раз впечатление временного отключения от тривиальности.
Толик взглянул на часы и неспешно направился по Покровке в сторону центра. До встречи оставалось более часа.
'Зайти, что ли, перекусить куда-нибудь?' - подумал он, но тут же отказался от намерения, в расчете на возможное угощение.
К таким встречам Толик прибегал регулярно, когда приходило желание. Он шел на это просто, не испытывал никаких комплексов, как и не питал надежд на дальнейшие отношения. Зачем ему семья? Таким, как он, она не нужна. Толик смотрел на вещи трезво и не переживал по этому поводу. Да и сам процесс постижения в себе этой особенности, доставляющий кому-то множество терзаний, для него прошел совершенно безболезненно.
Он спокойно и уверенно вошел в свойственную ему интимную жизнь в четырнадцать лет, благодаря взрослому мужчине. И был им не какой-то кровожадный злодей-педофил, с образом которого связано у большинства представление о таком человеке, а добрейший учитель биологии, начавший преподавать у них, когда Толик учился в седьмом классе.
Учитель стал любимцем класса с первого появления. Точнее, любимцем - это не про него. Его уважали. Пусть называли за глаза Игорьком и даже иногда посмеивались, но уважали. Уважали не из страха, как остальных учителей, а как своего. Он был для них не 'авторитетом', а скорее - признанным лидером старшего возраста.
В самый первый раз учитель вошел после звонка в галдящий класс как-то тихо и незаметно, и молча встал у доски, ожидая, когда наступит тишина. Он не кричал и не стучал по столу, а спокойно ждал, когда на него обратят внимание. Все угомонились скорее от необычности происходящего.
-Добрый день. Меня зовут Игорь Андреевич. Фамилия Куприянов, - заговорил он мягким, спокойным и в то же время строгим голосом, причем, так негромко, что тишина установилась сама по себе из необходимости расслышать, что он говорит.
Игорь Андреевич поведал о сути предмета, которым, как он выразился, им предстоит совместно заниматься, и о том, что он строит урок, начиная с объяснения материала, а уже оставшееся время - спрашивает. И тут же приступил, изложив тему так, что им показалось, что они присутствуют на лекции об очевидном невероятном, или в театре одного актера. Причем, он не наигрывал и не позировал, а как бы делился с ними собственными открытиями. Глаза учителя горели юношеским азартом, и этот азарт захватывал, подчинял себе, заставляя слушать. Звонок прозвенел, как показалось всему классу, не через сорок пять минут, а максимум через десять, насколько незаметно пролетело время.
Необычен учитель был и во всем остальном. Он никогда не повышал голос, но одного взгляда иногда было достаточно, чтобы осадить кого-то. Он обращался к четырнадцатилетним мальчишкам и девчонкам на вы, но не как к детям, по обязанности, а доверительно, скорее, как к коллегам, и ни один самый отчаянный хулиган не смел почему-то ему нагрубить. Даже, когда он требовал что-то сделать, то не отдавал приказание, а просил, но в интонациях его голоса было нечто, подразумевающее, что все сказанное уже выполнено, и оно выполнялось.
-Кто у вас по биологии? - спросил как-то у Толика в лифте Витька с десятого этажа, закончивший его школу в прошлом году, - Куприяныч?
И, после утвердительного ответа Толика, добавил:
-Классный препод. И мужик нормальный, хоть и педик.
Для Толика такая характеристика явилась неожиданностью, но он не подал виду, лишь усмехнувшись.
С этого дня он начал приглядываться к Игорю Андреевичу внимательнее, однако, ничего, наводящего на такие мысли, заметить не мог. Тот относился ко всем ровно, не делил на любимчиков и неугодных, а если и делал иногда комплименты, то только лишь девчонкам. Разве что, мелькавшее иногда в глазах учителя какое-то нежное чувство, когда он смотрел на него, обратило на себя внимание Толика. Но, может быть, он на всех так смотрит?
-А откуда ты знаешь, что он педик? - осмелился спросить Толик Витьку, когда они опять столкнулись возле дома и разговорились о школьных делах.
-Моя подруга с ним в одном доме живет, - ответил тот, - От него жена ушла из-за этого.
Толик тогда, наверное, в первый раз в жизни подумал, как хорошо бывает иногда чего-то не знать. Он стал ловить себя на том, что теперь постоянно рассматривает учителя через какую-то призму. И, похоже, что это как-то отразилось на его лице. Он заметил, что Игорь Андреевич стал частенько пристально посматривать на него, а нежность в глазах проступала все яснее и яснее.
Все открылось в один из теплых майских дней конца учебного года. Биология тогда была последним уроком, а Толик оказался последним, кого в этот день спросили.
-Кто сегодня может задержаться на часок? - задал вопрос учитель, когда за дверью раздался звонок.
За окном по-весеннему светило солнце, и желающих, естественно, не нашлось. Кто бормотал отговорки, кто просто отводил глаза.
-Что, никто-никто? - улыбнулся Игорь Андреевич и повернул голову к стоящему у доски Толику.
Они посмотрели друг на друга в упор, и Толик почему-то почувствовал, что у него часто забилось сердце.
-Ларионов, как вы на это смотрите?
-Не знаю, - ставшим вдруг глухим голосом, отозвался Толик, - Могу вообще-то. А что надо делать?
-Помочь нашей Светлане навести порядок в лаборантской. Ну, там, где мужская сила требуется.
-Да... Могу... - отрывисто сказал Толик, отводя взгляд.
-Договорились. Все свободны, до свидания.
Ребята шумной толпой повалили к выходу.
-Лари, не грусти, в душе - я с тобой - помахал Толику рукой сосед по парте, Димка Строганов.
-Света, - громко произнес учитель, повернув голову в сторону двери возле доски.
Оттуда показалась лаборантка, а Толик вернулся к своей парте и стал собирать учебники.
-Сейчас к тебе придет этот красивый юноша с чисто вымытыми ушами, - услышал он негромкий голос Игоря Андреевича, - Ты его озадачь, а сама пойдем со мной к Зинаиде Петровне. Надо решить вопрос с чучелами.
Толик вошел в лаборантскую. Было видно, что там вовсю идет подготовка к лету. Наглядные пособия лежали в куче, а шкафы, куда предполагалось разместить их на хранение до осени, тщательно вымыты.
-Возьми стремянку, залезь наверх и сними вон те коробки, - заговорила Света, - Только осторожно, там стекло, не разбей...
Она говорила что-то еще, Толик кивал головой, половину пропуская мимо ушей, и поминутно бросал взгляды на стоящего в дверях учителя.
-Ты ему столько наговорила, что он не запомнит, - перебил ее Игорь Андреевич, и подойдя, приобнял Толика за плечи, - Знаешь диалектику жизни? Послушай женщину и сделай наоборот. Никогда не ошибешься.
-Вы научите, Игорь Андреич, - улыбнулась та.
-Я неправ? - учитель улыбнулся в ответ и увлек ее наружу, - Пошли, а то поздно будет. Зинаида Петровна задерживаться не любит.
Толик остался один. Ему сделалось интересно, как бывает всегда, когда оказываешься допущенным куда-то, где тебе быть 'не по рангу'. Он некоторое время озирался по сторонам, брал в руки наглядные пособия, многие из которых уже видел на уроках, но сейчас почему-то опять захотелось посмотреть.
Однако надо и дело знать...
Толик придвинул стремянку и начал снимать с полок коробки, в которых что-то позвякивало, и которые, действительно, оказались достаточно тяжелыми. Скоро ими был уже уставлен весь пол. Что надо было делать дальше, он забыл и решил дождаться возвращения Светы.
От нечего делать, Толик опять начал перебирать наглядные пособия. Он полез в стопку, где были сложены картинки по анатомии для старших классов. Вот попался и 'запретный плод'. Хотя, для кого он запретный? Толик давно уже услаждал себя порно роликами в Интернете, а однажды даже показал на камеру свои прелести, 'не засветив' лица, чтобы было невозможно определить, сколько ему лет. Однако ролик все равно удалили. Но здесь все было изображено как-то иначе, по-научному.
'Интересно, а у Игоря Андреевича он большой?' - подумал Толик, разглядывая изображение мужских половых органов и неожиданно ощутив при этом сладострастное возбуждение.
Он смотрел на плакат, а сознание уже рисовало вожделенную картину. Толик закрыл глаза, и продолжая фантазировать, запустил себе руку в промежность. По телу разлилась приятная истома...
-Интересуешься? - неожиданно послышался совсем рядом знакомый голос.
Толик вздрогнул, выдернул руку, и открыв глаза, повернулся. Прямо у него за спиной стоял Игорь Андреевич и смотрел тем самым взглядом, от которого он отвел свой, когда стоял у доски.
'Он педик... От него из-за этого жена ушла...' - пронеслись в памяти слова Витьки.
Толик почувствовал, что краснеет, и не знал, что сказать.
-А где Света? - невпопад выпалил он.
-Света? - усмехнулся учитель, подходя вплотную, - Судя по тому, что тебя взволновало, тебя должна интересовать не Света...
Толик уставился в пол, краем глаза заметив, что его джинсы предательски оттопыриваются в том самом месте.
-Не стесняйся, - добрым и чуть снисходительным голосом сказал Игорь Андреевич, - Что естественно, то не безобразно. А в твоем возрасте и подавно...
Учитель поднял одну из коробок.
-Давай, все это составим в угол, а плакаты уложим на верхние полки. Остальное Света доделает сама.
Они принялись за дело сообща. Скоро коробки стояли в углу, надежно укрытые от пыли целлофановой пленкой.
-Лезь наверх, - скомандовал Игорь Андреевич, придвигая стремянку.
Залезая, Толик почувствовал взгляд учителя, скользящий по его ногам и промежности. Теперь у него не оставалось сомнений относительно того, что говорил Витька, и душу наполнил волнующий страх перед неизведанным, манящим и пугающим одновременно. Тем более что это был учитель.
А Игорь Андреевич продолжал подавать снизу плакаты, не забывая советовать:
-Аккуратнее клади... Вон там поправь... Не спеши...
Интонации его голоса успокаивали, а взгляд... Толик чувствовал его всеми фибрами своей души, даже когда не смотрел на учителя.
И вдруг с ним что-то произошло. Он перестал стесняться. Наоборот, возникло ощущение, какое бывает во время запретной, но интересной игры. Толик стал нарочно вытягиваться, чтобы задиралась футболка, обнажая живот, поддернул вниз джинсы, чтобы открылась резинка трусов. Его джинсы уже буквально топорщились на том самом месте, и он поймал себя на мысли, что старается тянуться к полкам и ставить ноги так, чтобы это было еще заметнее.
-Озорник... - обронил учитель, и Толик понял, что тот догадался о его ухищрениях.
И еще заметил, что голос Игоря Андреевича дрогнул. Толик повернулся и посмотрел ему в глаза. Они оба замерли на какой-то миг и молча смотрели друг на друга.
-Иди ко мне, - еле слышно проговорил Игорь Андреевич.
-А Света не заглянет? - одними губами спросил Толик, медленно спускаясь по ступенькам.
-Не бойся. Ее отправили по делам.
Толик спустился еще на пару ступенек. Его живот оказался прямо напротив лица учителя. Тот протянул руки и расстегнул ему ремень на джинсах. Толик не сопротивлялся, а все внутри замерло в предвкушении этого самого, неизведанного и такого желанного... Он не пошевелился даже, когда учитель спустил ему до колен джинсы вместе с трусами и все, так давно рвавшееся наружу, оказалось обнаженным. Ему не было стыдно. Его душу переполнял затаенный восторг. Ему хотелось, чтобы это случилось... Толик достиг пола и попал в сильные и одновременно нежные объятия учителя...
Так, просто и естественно нашло у него воплощение то, что он стал с некоторых пор ощущать в себе, и поэтому, наверное, не вызвало никакого чувства ущербности. Он воспринял это как должное - у него это должно быть так.
Толик возвращался в тот день из школы с новым ощущением себя. Утром он уходил из дома другим человеком...
Позже Толик будет еще много раз вспоминать этот день, и всегда, оказываясь свидетелем страданий других, таких же, как он, будет благодарить судьбу, что у него это было так, и именно таким оказался его первый мужчина.
Они встречались потом три года. На их отношениях в школе это никак не отражалось - Игорь Андреевич продолжал относиться к Толику точно так же, как к остальным. Но кончались уроки, и начиналась их совсем другая, скрытая от всех жизнь.
В назначенный час Толик выходил на угол проспекта и ждал своего друга, который подъезжал к нему на стареньком Жигуленке. Высокий, стройный, в темных очках, одетый в кожаную куртку и фирменные джинсы, Толик в свои неполные пятнадцать лет выглядел на все восемнадцать. И не только внешне - он вообще стал ощущать себя значительно старше. Игорь Андреевич как бы невольно подтягивал его до взрослого уровня - они общались почти на равных
Местом их встреч служила дача приятеля Игоря Андреевича, в которой тот зимой не жил, но которая была оснащена всеми городскими удобствами. Самого приятеля Толик никогда не видел - учитель брал все на себя. И во всем остальном он всячески оберегал их отношения от постороннего взгляда и делал это очень умело.
На одноклассников Толик стал поглядывать снисходительно, их интересы стояли далеко от его внутреннего мира. Постоянное общение с культурным взрослым человеком наполняло его мысли и чувства совсем другим. Сверстники постепенно начинали казаться Толику детьми.
Их близость с Игорем Андреевичем не ограничивалась только постелью - они ходили вместе в театры, в музеи, ездили в однодневные экскурсии по историческим местам, много читали и обсуждали прочитанное.
Дни рождения друг друга, а они у обоих оказались в декабре, непременно отмечали в ресторане. Ходили в дневное время, чтобы не привлекать к себе внимания, но все равно было здорово. Со стороны они, наверное, выглядели, как папа с сыном, заехавшие пообедать, и никто из малочисленных в эти часы посетителей не обращал на них внимания.
Привлекали их загородные рестораны, расположенные в живописных местах Подмосковья, и они потом еще гуляли до ранних зимних сумерек по заснеженному лесу. Игорь Андреевич незаметно позволял Толику за столом выпить немного вина, и это усугубляло радостное состояние духа.
-Я не считаю это непедагогичным, - пояснил свою позицию учитель, - Ты уже не ребенок, и столкнуться в жизни с этой проблемой тебе все равно придется. А тот, кто свой первый бокал выпивает в кругу семьи и в приятной праздничной обстановке, по моим наблюдениям, редко становится алкоголиком.
Игорь Андреевич опять был не похож на остальных. Это являлось его отличительной чертой, и позже Толик осознал, что именно этот человек заронил в его душу сознание возможности иметь свою, неподвластную окружающим, позицию.
-А правда, что от тебя жена ушла из-за мальчика? - спросил однажды Толик.
Игорь Андреевич с затаенной болью в глазах посмотрел на него, и слегка побледнев, ответил:
-Слухом земля полнится... Правда, Толя. Тебе врать не хочу.
-А дети есть?
-Есть. Сын. Тебе ровесник, кстати.
-Ты с ним видишься?
Лицо учителя исказила судорога.
-Не надо об этом, - дрогнувшим голосом проговорил он, отворачиваясь.
И Толик вдруг ощутил никогда ранее неизведанное чувство сопричастности чужому горю. Ему захотелось обнять этого годящегося ему в отцы человека, как брата, и заплакать вместе с ним.
-Она категорически запретила мне видеться с ним и напоминать о себе. Она сказала, что тогда обо мне все всё узнают, и я вряд ли смогу работать в школе. А моя работа... Это единственное, что поддерживает меня в жизни. То, что я могу постоянно общаться с вами. Пусть не так, как с тобой, но... Я ничего не могу с собой поделать.
Игорь Андреевич сжал виски руками и долго сидел молча, раскачиваясь взад-вперед, а Толик боялся его потревожить.
И все-таки они расстались.
Для Толика это было ударом. Прощались, как всегда, только на лето, поскольку летом он уезжал с родителями на дачу, но придя первого сентября в выпускной класс, Толик не увидел своего друга. И не увидел больше никогда. По слухам, того выгнали из школы, и он переехал в другой город. То ли отцовское сердце не выдержало разлуки с сыном, и он нарушил данное жене слово, а та сдержала свое, то ли произошло что-то еще более ужасное, Толик не знал. Не внес ясности даже Витька.
-Уехал, - сказал он, - в Уфу, кажется, или в Красноярск - никто не знает...
Спустя месяц, Толик получил по Интернету очень короткое письмо:
'Прости меня, Толя, если сможешь. Долго не решался тебе написать, но исчезнуть молча - выглядит предательством. Остается лишь надеяться, что это не прочтет никто другой. Продолжать наши отношения теперь, когда я так далеко от тебя, вряд ли получится, а допустить, чтобы они сделались достоянием гласности, я не могу. К тому же, я чувствую, что для тебя они начинают значить нечто большее, чем для меня, так что, может быть, это и к лучшему. Я конченый человек, но не хочу ломать твою жизнь. Живи и будь счастлив. Постарайся не совершать ошибок, за них иногда приходится очень дорого платить. Попытайся сохранить в себе свои человеческие качества и остаться на всю жизнь таким, какой ты есть, каким я тебя буду помнить всегда - добрым, искренним и чистосердечным парнем. Спасибо тебе за все. Твой Игорь'.
Толик сделал попытку ответить, но ящик отправителя оказался заблокированным. Он сильно переживал потерю друга, но потом постепенно смирился. Своей особенности он никак не выказывал и удовлетворения не искал.
Надо сказать, к нему стал настойчиво проявлять интерес одноклассник, Женька Полесский, шутя и дурачась при этом. Он - то начинал обнимать его на перемене, то прижиматься, лапая со смехом в интимных местах, на физкультуре несколько раз, как бы невзначай, засветил ему свои прелести, а однажды, прямо на уроке, когда они оказались вдвоем на последней парте, положил ему голову на колени, откровенно прижавшись щекой к его промежности.
Толик почувствовал возбуждение, ни капли не смутившись при этом, но и не стремясь к развитию событий. Лишь, не меняя позы, равнодушно проговорил:
-Не трогай яички.
-Давай пое...мся, - сказал Женька, приподняв голову и смотря восторженно-лукавым взглядом.
-Сколько заплатишь? - индифферентным тоном поинтересовался Толик, демонстративно слегка поморщившись.
Женька потупился и больше никогда не приставал к нему. Толика это не расстроило - Женька не интересовал его, как и никто другой из ровесников. Он лишь иногда предавался страсти, стоя под душем и вспоминая друга, к которому успел прикипеть всей душой.
Школа осталась позади, Толик поступил в институт. Воспоминания об Игоре Андреевиче стали угасать, тем более, что он переехал в другой район, и все, связанное со школой, перестало напоминать о себе, а неугасающее желание нашло воплощение в таких вот встречах, на одну из которых, он и направлялся сейчас.
Встреч было много. Толик как-то подсчитал, что количество его партнеров перевалило уже за два десятка. При этом, он не помнил даже имен некоторых. Он шел на это с одним единственным желанием - удовлетворить себя и на какое-то время забыть об этой потребности. Иногда встречи повторялись, но Толик никогда не предпринимал шагов, чтобы они переросли в постоянные отношения.
Партнеры были разные. Попадались и богатенькие, но при заведомо единичном контакте, Толика мало интересовала эта сторона.
'Кто платит, тот и заказывает музыку' - заметил когда-то Игорь Андреевич, и Толик запомнил эту фразу, нашедшую потом многократное воплощение в наблюдаемой им жизни.
Он уже достаточно рационально смотрел на вещи и знал, что в окружающем его обществе все продается и покупается. Толик хранил единственное, что с юношеским максимализмом оберегал от этого - самого себя. Пусть он еще ни к кому не успел проникнуться чувством, но был уверен - это будет не за деньги. Должно же быть хоть что-то подлинное в человеке, иначе - зачем жить?
Толику иногда даже лезли в голову мысли, что все вокруг так ужасно потому, что именно человеческое достоинство или даже сама жизнь имеют в обществе весьма невысокую цену. И всех это устраивает. Но не его. И он не побоится быть не таким, как все, как не боялся Игорь Андреевич. А эти? Пусть попользуются разок, как пользуется ими он сам. Но не больше.
Толику даже нравилось показывать свою независимость, 'обламывая' своих потенциальных 'спонсоров'. Ему нравилось видеть при этом их вытянутые, моментально становящиеся злобными, лица.
'Вот такие вы и есть на самом деле', - думал он, глядя в них и испытывая скорее злорадство, чем обиду от сказанных ему на прощанье, зачастую, оскорбительных слов.
От сегодняшней встречи Толик тоже не ждал ничего особенного.
Пятидесятилетний мужик, с которым он познакомился, как всегда, по переписке, обещал 'море любви' с играми и забавами.
'...Я поэтому и ищу молодого', - пояснял он.
'Любопытно, насколько он способен еще играть и забавляться при этом, в его-то годы?' - подумал Толик, уславливаясь о встрече.
Заботу организовать место мужик взял на себя, обещав, что на всю ночь. И это Толика тоже устраивало, поскольку ему не составляло труда улизнуть из дома, не придя ночевать.
Его родители разошлись, едва ему исполнилось восемнадцать. Причем, как выяснилось, отец имел связь со второй женщиной уже много лет, но специально ждал этого момента, чтобы не разводиться с женой через суд и не бросать несовершеннолетнего сына. И во всем остальном он стремился показаться порядочным - оставил бывшей жене квартиру и все имущество, не отвернулся от Толика, а как бы ввел его в новую семью, познакомив с сожительницей и ее сыном от первого брака.
Толик понимал, что все это только лишь соблюдение формы и никому он там не нужен. 'Сводный брат' его сторонился, а отцова 'пассия' лишь постоянно упрекала в непочтительном, как ей казалось, отношении к 'такому отцу', который для него ничего не жалеет. Возможно, так она срывала зло, что не все от отца достается ей.
Толику было неприятно бывать в этом доме, но он тоже решил соблюсти форму и регулярно посещал его. К тому же, он быстро сообразил, что таким образом у него появился шанс обрести желанную свободу. Мама знала, что он может не придти домой, оставшись ночевать у отца, а между собой они не общались, и проверить это она не могла.
Толик вышел к Чистым прудам, не спеша прошелся два раза вокруг темной водной глади, слегка запорошенной опадающими листьями, закурил и уселся на скамейку скоротать оставшиеся полчаса.
Погода не радовала. Хотя было относительно тепло, но временами налетали порывы холодящего ветра, и в воздухе возникала влага в виде моросящего дождя.
-Какое же это бабье лето? - донеслось до слуха Толика из группы проходящих мимо парней.
-Холодное, как бабы. Ни дать, ни взять.
-А ты знаешь, что такое - ни дать, ни взять? Это баба, заболевшая одновременно триппером и ангиной...
Ребята дружно засмеялись, кто-то сказал что-то еще, но Толик не расслышал - что, лишь усмехнувшись про себя избитой шутке.
Он бросил окурок, взглянул на часы, встал и направился в сторону метро. Вот и условленное место - памятник Грибоедову, 'у левой ноги', как назначил будущий сексуальный партнер.
Толик определил его сразу, хотя было темно. Он всегда каким-то образом угадывал их, хотя некоторые мало походили на те фото, что присылали. Так было и в этот раз.
Пятидесятилетний 'игривый озорник' тянул внешне на все шестьдесят. Он стоял, засунув руки в карманы мешковато сидящей на нем куртки, переступая ногами в давно нечищеных ботинках, и внимательно вглядывался в лица парней, идущих со стороны метро. Толик подошел с противоположной стороны, и это дало ему возможность некоторое время понаблюдать за ним.
'А и впрямь - состарившийся дворовый пацан, за которым плохо следят родители',- подумалось Толику.
Он сделал несколько шагов и оказался рядом с мужчиной:
-Григорий?
Тот вздрогнул, его глаза цепко оглядели лицо и фигуру Толика, и обрели весело-похотливое выражение:
-Толя? Очень рад, очень рад, - несколько суетливо заговорил он, протягивая слегка влажную от волнения руку, - Таким тебя и представлял.
-А я - нет, - равнодушно проговорил Толик, вяло отвечая на рукопожатие, - На фотке ты вроде помоложе выглядишь.
В глазах собеседника появилось то самое выражение, какое возникало почти у всех мужчин, с которыми приходилось встречаться Толику, когда он обращал внимание на их возраст. Какая-то смесь затаенной обиды со страхом потерять, не успев обрести. Обычно за этим следовал ряд наигранных признаков второй или уже третьей молодости - от молодежного сленга до молодцеватых телодвижений, выглядевших, зачастую, убогой пародией на таковые.
И этот раз не стал исключением. Правда, у Григория это получалось естественно. Возможно, он действительно сохранился таким, каким показался Толику издали.
Григорий начал балагурить что-то наивно веселое, поминутно хлопая его по плечу.
-Куда пойдем? - прервал поток его красноречия Толик.
В глазах Григория опять промелькнуло уже имевшее место выражение, но тут же сменилось приветливой улыбкой:
-Да куда хочешь, - сделал он широкий жест, невольно или умышленно завершив его на вывеске Макдональдса на углу Мясницкой.
-Что, там будем трахаться? - спросил Толик, указывая взглядом на Макдональдс, - В туалете? Или прямо под столом?
Григорий угодливо захихикал:
-Я думал посидеть, угостить тебя, а уже потом...
-Пошли, - перебил его Толик, направляясь к Макдональдсу и уловив за спиной вздох, показавшийся ему вздохом облегчения.
Народа в ресторане было немного, и они спокойно уселись за столик в углу. Толик не стал ввергать Григория в лишние траты, заметив, как тот озабоченно роется в потертом кошельке, и ограничился Биг-Маком со стаканом Капучино, да и то лишь потому, что из дома ушел уже давно и успел проголодаться.
-Ну, чем по жизни занимаешься? - задал вопрос Григорий, поглощая картошку фри и глядя на него глазами, в которых уже зажегся огонек вожделения.
Кажется, он успокоился и теперь предвкушал грядущее наслаждение.
'Как все это пошло, - подумал про себя Толик, - Хоть бы кто начал разговор с другого. Первый вопрос - сколько лет, второй - где работаешь или учишься, третий - кто родители, а потом раздевание глазами и - что любишь в сексе? А ведь эти вопросы, по большому счету, и задавать нельзя. Это личная сфера, куда человек имеет право допускать только сам и только того, кого сочтет нужным, а здесь у всех только это и является темой разговора...'
Толик заметил, что взгляд Григория выразил озабоченность его долгим молчанием.
-Учусь, - ответил он, обнадеживающе улыбнувшись, - В институте. В железнодорожном.
-О! - воскликнул Григорий, - Молодец. Одобряю. Правильный выбор. Сейчас все в менеджмент стремятся, или, на худой конец, в юристы. А я считаю, это все проходящее - сегодня одно, завтра другое. Специальность должна быть твердой на все времена. А железная дорога, она всегда была, есть и будет. И без нее никуда. Стабильность - это важнее всего! Вот в наше время, когда мне было столько же, сколько тебе сейчас...
Толик жевал, уныло поглядывая на разглагольствовавшего Григория, уверенно и надолго, судя по всему, 'оседлавшего' своего надежного 'конька'. Он мало вникал в суть того, что тот говорил, поскольку слышал подобное от представителей его поколения многократно, и все услышанное можно было свести к одной фразе: когда он был пионером, думал, что будет хорошо, когда вырастет, а когда вырос, понял, что хорошо было тогда, когда был пионером.
'И не тени сомнения, - думал Толик, глядя на все происходящее как бы со стороны, - Непробиваемая уверенность, что он во всем прав, а все, что не подходит под его психологические установки - чушь. Ведь даже если и убедится в другом - объяснит это по-своему и ничего не поймет. Почему они все такие? Почему у них в сознании все застыло? Неужели и меня это ждет в старости?'
Григорий запнулся, встретив задумчивый взгляд Толика:
-Ты не согласен?
-Человечество достигло чего-то только благодаря тому, что стремилось к совершенству. А с твоей стабильностью оно бы из пещеры никогда не вышло, - сказал Толик, как что-то само собой разумеющееся, и не желая вступать в полемику, нарочито грубовато перевел разговор на другое, - Ну что, теоретик? Как по части е..ли-то?
Григорий слегка покраснел и засуетился, вытаскивая из внутреннего кармана телефон:
-Сейчас, сейчас. Все будет в порядке.
-Пойду, поссу, - тем же тоном сказал Толик, поднимаясь из-за стола.
Ему всегда почему-то хотелось противопоставить такой вот узколобой праведности именно грубость. Возможно, можно было что-то еще, но Толик не знал - что? А грубость, по крайней мере, как ему казалось, означала уход от разговора в непримиримой позиции.
Когда Толик вернулся, Григорий напоминал своим видом побитую собачонку. Он, вроде бы, даже стал ниже ростом, сгорбившись над опустошенными бумажными контейнерами и стаканами.
-Ты прости, не знаю, как сказать тебе, - затараторил он, избегая смотреть в глаза Толику, - Но там, понимаешь...
-Что, мордой об стол дали? - перебил Толик.
-Поверь, все было условлено, обговорено...
-А домой? Или - ты у нас семейный, добропорядочный, законопослушный россиянин, с партийным прошлым и комсомольской юностью? - Толик уже не скрывал, что издевается.
-Зачем ты так? - покраснел Григорий, поднимая на него взгляд, в котором, кроме обиды, читалось поруганное достоинство, - Да, у меня есть семья, жена...
-Ладно, не греми соплями-то, - опять перебил Толик, - Пошли.
Григорий порывисто поднялся, неловко загремев стулом, и послушно засеменил рядом с широко шагающим к выходу Толиком.
Они вышли из ресторана, перешли улицу и оказались возле памятника, где встретились, и левая нога которого не принесла им удачи. По крайней мере, Григорию.
-Посиди, - обронил Толик, кивая на скамейку.
Григорий послушно присел, глядя на него заискивающим взглядом. В душе Толика проснулось то, что просыпалось всегда в самые неподходящие моменты - жалость, переходящая в сострадание. Он это знал и ругал себя, но природа была, очевидно, сильнее. И еще в такие моменты к нему приходило то, что возникло, очевидно, от общения с Игорем Андреевичем - взрослость. Подлинная или мнимая, Толик не знал, но он невольно начинал ощущать ответственность за другого, которого допустил в свой мир.
Вот и сейчас, они как бы невольно поменялись годами с этим нелепым Григорием, как нельзя олицетворяющим собой состарившегося пацана, который полностью унаследовал менталитет тех, кто его воспитал, не прибавив к нему от себя за всю прожитую жизнь ничего.
Толик отошел в сторону, достал телефон и нажал вызов номера, который сохранился в памяти его контактов под названием: 'Мих Мих'. Удивительно, что он его до сих пор не стер...
Мих Мих был единственным, с кем Толик имел целых три встречи. Познакомились они точно так же по переписке, и после нескольких постов сразу же последовало приглашение.
Толик приехал в весьма уютную и хорошо обставленную однокомнатную квартиру, где с порога был окружен вниманием. Мих Мих успел накрыть стол с изысканным угощением, среди которого оказалась даже черная икра. Причем, натуральная, как безошибочно определил Толик, попробовав ее второй раз в жизни. Да и сам Мих Мих для своих сорока шести выглядел довольно неплохо - стройный, подтянутый, достаточно красивый. Манеры его были уверенными, но без хамства, а суждения отличались наличием ощутимого социального опыта. В постели он оказался отменным любовником.
Толику понравилось тогда, что разговор начался не с анкетных данных, а с обмена впечатлениями о последнем романе Пелевина. Все вместе взятое заставило его отнестись к Мих Миху со вниманием, а не просто, как к очередному партнеру.
После второй встречи тот пригласил его на премьеру в Дом кино. Когда они гуляли по фойе, Мих Мих вдруг неожиданно обнял Толика за плечи и талию, и таким образом они совершили еще три круга. Толик сделал вывод, что это приглашение имело еще и скрытый смысл - Мих Миху было надо, чтобы кто-то на них посмотрел.
При третьей встрече он предложил Толику жить вместе с ним, и только лишь тогда возникли 'традиционные' вопросы. Толик узнал, что Мих Мих держит сеть то ли магазинов, то ли палаток, начав в свое время с клеток на Черкизовском рынке, недалеко от которого и находилась его квартира. Узнал, что он уезжал в Америку и пробовал начать дело там, но очень быстро вернулся. На вопрос - почему, ответил уклончиво, что ему оказались не по вкусу тамошние нравы и здесь он добьется большего.
Делая предложение Толику, он не рассыпался в обещаниях, как другие, сказав лишь только, что тот не пожалеет. Толик подумал, что возможно, Мих Мих имел на него и еще какие-то виды, помня его поступок в Доме кино, но решил не утруждать себя размышлениями, ответив прямо, что не чувствует себя готовым к семейной жизни и зависимому положению.
-Староват я для тебя... - со скрываемой горечью протянул Мих Мих, опуская голову.
'Нет, они определенно все повернуты на возрастном пункте, - раздраженно подумал Толик, - Разве Игорь Андреевич об этом думал?'
-Не грусти, старый, - подбодрил его Толик с улыбкой, - Найдешь своего мальчика-с-пальчика.
-Имей в виду, - сказал на прощанье Мих Мих, - Если вдруг когда остро возникнет проблема с местом, готов помочь.
Сказал ли он это из вежливости, или надеялся, что таким образом, тот не исчезнет навсегда из его жизни и еще можно будет что-то изменить, Толик не знал, да и не хотел об этом думать - он для себя все решил. Он не обратился за весь год к Мих Миху ни разу, и не собирался обращаться, но вид этого жалкого Григория, неожиданно заставил вспомнить предложение. Да и самому ему вдруг почему-то страстно захотелось 'опустить до посинения' состарившегося пионера.
В трубке послышался голос Мих Миха:
-Привет, Ёжик.
Это было прозвище, которым тот наградил его при первой встрече.
'Почему ёжик?' - поинтересовался он тогда.
'Пыхтишь, как ёжик, когда кончаешь', - ласково глядя на него, ответил Мих Мих.
'Стало быть, не стер телефон, - подумал Толик, - Неужели еще надеется?'
-Ты мне обещал когда-то, что можешь помочь с местом.
В трубке возникло молчание. Скорее всего, Мих Мих ожидал услышать нечто другое.
-Раз обещал, выполню, - мягко, но сухо проговорил он, наконец, - но буду тебе весьма признателен, если такие просьбы будут не частыми.
-А я к тебе часто обращался? - вопросом на вопрос ответил Толик.
-Когда вас ждать? - по-деловому спросил Мих Мих.
-Через полчаса.
- Код подъезда, если забыл, сто тридцать семь 'ка' сто восемнадцать. И имей в виду - в вашем распоряжении ровно час. Я хочу спать, пусть в одиночестве, но в своей постели.
В трубке послышались гудки отбоя.
Толик спрятал телефон и направился к входу в метро, бросив скукожившемуся на скамейке Григорию:
-Пошли.
Тот послушно вскочил и опять засеменил рядом, угодливо заглядывая в лицо Толику:
-Ты договорился, да? Квартира? Гостиница? А сколько это будет стоить? А нас там никто не увидит?
Толик приостановился, и снисходительно посмотрев ему в глаза, проговорил:
-Отдохни.
До Преображенки доехали быстро, но пришлось довольно долго ждать трамвая.
'По любому больше часа не получится, - констатировал Толик, взглянув на часы, - Иначе на метро потом не успеть...'
Он окинул взглядом сгорбившуюся фигуру Григория, который нервно переминался с ноги на ногу, и возможно, уже сожалел, что поехал с ним.
-Не ссым с Трезором на границе, пионер, - хлопнул его тыльной стороной ладони ниже пояса Толик, - Прорвемся. Крым наш!
-Ну, тихо, зачем ты так? - поспешно оглядываясь по сторонам, полушепотом проговорил Григорий.
Вот, наконец, и трамвай, со скрежетом вывернувший со стороны Семеновской.
-Наш? - спросил Григорий, угодливо заглядывая в лицо Толику.
-Все наше! А юго-восток захватим - будет еще лучше... Залезай. У тебя пенсионерская карточка почетного россиянина?
-Слушай, прекрати, в конце концов, - глаза и интонации голоса Григория впервые за вечер наполнились сдерживаемым гневом, - Всему есть предел.
Толик понял, что перегнул, и пройдя через турникет, молча уселся на сиденье. Григорий, тем не менее, действительно достал и приложил к валидатору социальную карточку.
Ехать было недалеко, и скоро они уже подходили к дому. Григорий проявлял все большее беспокойство, что уже стало заметно по его слегка дрожащим рукам.
-Мы в сто тридцать седьмую, - громко сказал Толик сидящей в стеклянном 'аквариуме' пенсионерке, буравящей их подозрительным взглядом, - Это лучший наставник Михал Михалыча по части опыта человечества, избравшего особый путь развития, а я при нем ради преемственности поколений.
Григорий побледнел и в сомнамбулическом состоянии проследовал в открывшуюся дверь лифта.
'Да, игривость так и прет, - иронически подумал Толик, окинув его взглядом, пока они поднимались, - Интересно, у него хоть вообще-то сработает?'
Все происходящее стало даже забавлять его.
Увидев выражение лица открывшего дверь Мих Миха, Толик сделал над собой усилие, чтобы не расхохотаться. Сделать это так явно, ему показалось жестоким.
-Проходите, - невозмутимо проговорил тот, пропуская их в прихожую.
-Спасибо тебе, - сказал Толик, по-хозяйски снимая и вешая в зеркальный шкаф куртку.
Он развязал и снял кроссовки, скинул свитер, небрежно бросив его на пуфик, и направился в ванную, бросив через плечо:
-Я сполоснусь?
-Полотенце твое, - отозвался Мих Мих, разглядывая Григория, который стоял посреди прихожей, как проштрафившийся малолетний оболтус, понуро опустив плечи и вперив взгляд в пол.