Кышь, проклятая! Нет, никогда мухи не отличались хорошими манерами. Вот и эта: ничуть не смущаясь села спящему человеку на лицо. Ни стыда, ни совести! Я тряхнул башкой и натянул одеяло до бровей. Но муха не сдавалась: не успел я толком уснуть, как она с подозрительной бесшумностью спикировала мне на ухо. Ну всё, конец тебе, тварюга, подумал я и стал осторожно высвобождать руку из-под одеяла. Погоди у меня, сейчас будет море крови... получи! В ухе зазвенело, а вне уха - послышался смех. Смеялось вовсе не насекомое; так гадостно ржать могло лишь одно существо во вселенной - мой друг Дюха Могилевский. Я повернулся в кровати: тот стоял посреди комнаты (майка с надписью delirium tremens, на плече лямка спортивного рюкзака, в ухе серебряный семилистничек марихуаны) и помахивал травяным стебельком.

- Что, совсем мухи одолели? - спросил он, улыбаясь. - Дихлофос надо чаще нюхать.

- Сволочь ты, Дюха. - прохрипел я. В глотке со сна пересохло. - Над другом издеваешься.

- Хе. Над дорогим товарищем другом. Не над врагами же издеваться. А что, прикольно получилось: ты так дергался! И по уху - бац! Бросок, достойный тигра из бамбуковой рощи! Я сначала пятки пощекотал, но они у тебя какие-то каменные. Без толку. И вообще, хватит валяться. Вставай и дерись!

Выходить из горизонтального положения не хотелось.

- Сколько хоть времени?

- Двенадцать скоро. Само то.

- Эх, ладно, раз уж пришел...

Я вылез из-под одеяла и тут же нарвался на едкий Дюхин комментарий.

- Чувак, да ты просто вылитый парень в преисподнем!

Я отобрал у него травинку, которую первоначально принял за муху, скомкал и сказал:

- Слушай, я еще не очухался, и воспринимать твой уродский юмор отказываюсь. Так что заткнись. Поставь лучше что-нибудь бодрое.

Я указал на полку с кассетами. Дюха ломанулся было в том направлении, но сделав шаг, обернулся.

- А Ласковый май у тебя случайно не завалялся? Я от Ласкового мая просто шатунею!

Обычно он начинает раздражать минут через двадцать общения, но сегодня... В первый момент мне хотелось сказать ему заткнись, но я передумал. Натянул джинсы и стал молча заправлять постель.

- Эх ты, мог бы и улыбнуться из вежливости. Ну и хрен с тобой. System of a down подойдет?

- Вполне.

В том, что Дюха проник в мою комнату незамеченным, нет ничего загадочного. Я с родителями живу в частном доме, и двери у нас закрываются только в двух случаях: а) на ночь, б) когда все уходят. А Негра, дурная наша псина, наполовину состоящая из овчарки, наполовину - хрен знает из чего, лает редко и больше по радостным поводам. Электрического звонка мы так и не завели; люди, приходя к нам, обычно стучатся в окна или в дверь, но Дюха почему-то считает это излишним.

Оставив его наедине с квартетом развеселых американских армян, орущих из магнитофона, я направился в кухню. Напился, долил из фляги воды в чайник. Пожалуй, стакан чаю может спасти отца русской демократии. Заглянул в холодильник. Та-ак... Кажется, сегодня утром ко мне заходила мама и просила сварить на обед картошки. Или это вчера было? Ладно, бог с ними, и с мамой и с картошкой. Определенно, стакан чаю может спасти...

Вернувшись в комнату, я застал Дюху сидящим в кресле и изучающим брошюрку, которую вчера в автобусе мне всучила полоумная бабка. Он бросил чтение и заорал:

- Истинно, истинно говорю вам! Как послал меня отец, так и я посылаю вас! Йоу, чувак! Я возьму почитать?

- Да хоть совсем забирай.

- Ты сказал! - И он, не мешкая, сунул брошюрку в рюкзак.

- Чуть не забыл... Чего пришел-то?

- Хе. Хе-хе. - Дюха осклабился. - Пива хочешь?

- М-м... не знаю. А чего так рано? Я день хотел как нормальный человек начать.

- Нормальный! Не говори мне о нормальных. В полуденном питие пива я хардкора не вижу. Это тебе не в десять часов водку хлестать. Вот тогда было круто. Ухряпались до потери сознательности! А сегодня мы так, освежимся немного. На улице жара! А еще у меня деньги завелись. А еще - повод есть. Трагический! Ты себе не представляешь. - При этих словах Дюхину морду деформировала столь широкая улыбка, что все его тридцать два зуба можно было пересчитать по пальцам. - Я тебе в процессе расскажу. Ну что, заинтересован? В таком случае, в стекляшку, ман?

- Е, ман. Но сначала чай, ман.

Дюха Могилевский - человек с шилом в заднице. Он любит повторять: Главное - оставаться в душе панком, и неотступно этому принципу следует. Он очень редко сбивается в минор. Сокрушаться о промахах и упущеных возможностях не в его стиле. Он может прийти со свежим фингалом и, заливаясь счастливым смехом поведать историю о том, как накануне вечером убегал от четырех гопников. Дюха и себя и окружающих выставляет идиотами, недостойными серьёзного к себе отношения. И, мне кажется, делает это намеренно. Такой локальный Уленшпигель. Если говорить обо мне, то у меня, наверно, как и у большинства, отношение к повседневности вполне ровное. Ну жизнь и жизнь. Просто жизнь. Ни комедия, ни трагедия. Хочешь развлечений - смотри телевизор. Другими словами: в повседневности редко удается стать свидетелем чего-то действительно значимого.А этого придурка только на улицу выпусти: обязательно потом найдет о чем рассказать.

Вот одна из его типичных баек.

А то ещё слива была. Тоже, выпили с чуваками, возвращаюсь я домой, и чем ближе к дому, тем сильнее сальники выдавливает. И места, как назло, подходящего нет: всё простреливается, как на ладони, да и светло на улице. Иду, терплю, до подъезда уже метров сто осталось, захожу в арку, и тут - лопается! Хе-хе, терпение моё лопается. Как говорится, не могу молчать. Расстегиваю ширинку, изливаю душу. И надо же такому случиться: в арку следом за мной соседка сверху заруливает. А у меня прогресс операции едва за десять процентов перевалил. Её начинает корёжить, но корёжит лишь пару шагов. Холодный рассудок берет верх над чем-то там, она отворачивает морду и прет дальше, в упор меня не замечая. Людмила... Батьковна, та ещё извращенка. Они по целым дням с мужем лаются, до помутнения в желудке, а она с надрывом таким верищит: Ну убей меня, убей! Короче, возвращаясь к нашему рассказу... Стою я к стене передом и мне вдруг становится обидно, что меня игнорируют. Я поворачиваюсь и вежливо так говорю: здравствуйте, мол. А она презрительно: Фу, постыдился бы! Фу! Знаешь, фу - это собакам говорят. И естественно, я за словом в карман не лезу. Вы не представляете, говорю, как мне стыдно, но в данный момент жизнь диктует свои законы. Хулиган! - фыркает она, типа жирную точку в нашей беседе ставит. А я ей вдогон: Извините, хули кто?

Ладно. Я, пока в порядок себя привожу, она дверь подъезда отпирает. Возится чего-то там. Может руки дрожат? Словом, внутрь заходим вместе. Ха-ха! Оторваться от меня хотела! Не тут-то было! Ждем лифта. Вид у неё откровенно стрёмный: напряжение натянуто на лицо подобно противогазу! А я наоборот, чувствую себя как космонавт: лёгкость во всём теле, невесомость. Душа поёт! Язык тоже не молчит, а цитирует из Ленинграда:

Я обнимаю батарею

Хочу тепла, хочу тепла

Хочу чтоб эта батарея...

Тут подходит лифт, я в него захожу, и спрашиваю: Вы со мной или селдующего дождётесь? Она без слов разворачивается, четко так, по-офицерски, и шурует на лестницу. Взгляда моего, наверно, испугалась. Мне говорили, что когда я синий, у меня глаза зверские становятся. Да и опасно это - с маньяками в лифтах кататься. В газетах такое пишут! Ужас!

Ещё Дюха любит коверкать слова и задавать дурацкие, совершенно нерешаемые загадки собственного сочинения.

Представь, что волею судьбы ты встретил тёлку с небесным телом и именем Евангелина. Как ты её будешь называть? Ева, Аня или Геля?

Знаешь, как правильно называть особь огра женска полу? Ога!

Знаешь, как называется главный печатный орган православной церкви? "Святая Правда"!

Знаешь, почему Мария родила такого крутого чувака, каким был такой крутой чувак, как Иисус наш дорогой Осипович Христосов? Потому что она принимала непорочно-зачаточные средства!

А ты в курсе, какие три признака отличают настоящего панка от всяких там... позёров? Не в курсе? Ну так я скажу: тёпленький ум, гнилое средс... сердце и сырые яйца. Прямо по Феликсу Эдмундовичу получилось!

Но не нужно воспринимать Дюху как некоего непробиваемого железного дровосека. Шило шилом, но порой и у него случаются депрессии, оболочка пофигизма с него слетает, и тут уж будь готов к истерическим пассажам на излюбленный панковский мотивчик будущего нет.

- Понимаешь ты, я не хочу работать. От работы тупеют. Реально тупеют. Я смотрю на родителей, на людей, запаренных своими делами, и мне... ну, страшно, жутко иногда становится. Как будто вокруг сплошь мертворожденные. Мелко, тупо и незачем.

- Но ты же не такой, правда? Ты ведь у нас живёшь не мелко, нифига не тупо и вообще - с конкретной великой целью.

- Ну... если меня посреди ночи поднимут и спросят как живёшь?, я отвечу: живу как надо, а вы все в жопу пошли, но если рассматривать вопрос сквозь клизму философии, религии и прочего дерьма, то да - мелко. Но я хотя бы не ищу оправданий такой жизни. И это меня оправдывает, хе! Я ищу другого. Не знаю чего, но... извини за лажовые слова, чего-то одухотворённого.

- Будто ты один ищешь. Все ищут. И находят, как правило. Это я о работе: для них она становится не то чтобы смыслом жизни, но чем-то вроде. Они привыкают работать. Я тоже раньше думал, что работа - занятие, недостойное настоящего художника и мыслителя, но недавно одну штуку осознал. Ну освободишь ты людей от работы, ну появится у них куча свободного времени. И ем они его будут заполнять?

- Слоняться от хрустальной распивочной к алмазной закусочной. Ты же сам мне эту книжку давал, дурень. Мыслитель хренов. Кстати, настоящего мыслителя и художника никакая работа не сломит. Это птицы высокого полёта, не нашего. А остальные... Хотя бы тебя взять. Человек ты неглупый, но уже неспособный к самостоятельному мышлению. Тебе показалось, что сам допёр, а оказалось - вычитал где-то. Ну и опошлил попутно, низвёл до своего уровня. А работа только усугубляет положение. Представь: ГОДЫ работы. У тебя даже на чтение времени не останется. И тогда всё напрочь отрежет. Телевизор станет единственным твоим вдохновителем. К чёрту такие озарения! Я не хочу работать. И ещё, знаешь... думал на эту тему м-м... много и тупо думал. Я не хочу взрослеть. Может я конформист и вонючий консерватор, но я не хочу меняться. Потому что все перемены будут к худшему. Талантами я не блещу, и развиваться мне некуда. Я знаю, к чему иду. Медленное закисание и заплывание жиром. Настолько медленное, что хрен заметишь. И сейчас - я, и в двадцать - я, и в двадцать пять... А вот если взять меня сразу сорокалетнего и распотрошить хорошенько, то на предметном стекле окажется чужой человек. Или просто - Чужой. Кислотный монстр. Мы все этим заражены.

- Типа как из гусеницы в бабочку превращаются?

- Скорее, в муху-дерьмовочку. Самое интересное, что ни у личинки ни у гусеницы никто согласия не спрашивает. Им, может, и так неплохо.

- Мне было трудно сделать шаг, перебороть свой детский страх. Это природа, пацан. У каждого возраста есть свои кайфы, в иную пору недоступные и непостижимые. Понял, как я задвигаю! Не парься, всё идёт по плану.

- Если деградация для тебя естественный процесс, тогда не знаю...

- Париться по поводу деградации недостойно настоящего панка.

- По-барабану! Ты не панк, но ты загнёшься. А я свою дерьмовочку буду давить. Раз уж суждено... Короче, если во мне зарождается урод, то я обязан приложить максимум усилий, чтобы его уродская жизнь стала просто невероятно уродской. Пускай расхлёбывает ошибки молодости, пускай его преследует облом за обломом, а я над ним буду из прошлого глумиться. Знаешь, что такое Ад? Это когда само пребывание в обществе вызывает боль, когда тебя повсюду отвергают. Помнишь, как мы Багдашку в школе травили? У неё хоть родители есть, а в Аду... М-да. Сделаю себе наколку с какой-нибудь аццкой сотоной или свастику. Недавно зека видел, у которого прямо на морде решётка вытатуирована, типа он сквозь неё на мир смотрит. И вот, идёт он себе спокойно по улице, а перед ним будто ударная волна - людей по сторонам так и расшвыривает. Смак!

- Эк куда тебя занесло! Хотя бы ухо для начала проколи.

- Без проблем. Думаешь, слабо? Спорим?

(Он действительно проколол себе ухо - тем же вечером, в одиночку, в домашних условиях.)

- Да мне без разицы. Лучше вот что скажи: с твоих слов получается, что ради уязвления того урода придётся пожертвовать частью собственной жизни.

- Получается, что так. Субьективно ничего меняться не будет, и ты не почувствуешь момент перехода. Нужно следить за реакцией окружающих. Если старые друзья начнут тебя посылать, значит, вот оно.

- Ага, и если однажды поутру тебе захочется бросить компанию этих тупых неудачников, начать зарабатывать деньги и вообще, карьерно расти, значит...

- Вот оно! Ты врубился. Беда только в том, что это уже необратимо.

- Но если я загодя приму меры, то не будет Чужому счастья.

- Точно. Ни тебе счастья, ни ему. Обычная жизненная ситуация. И это меньшее из возможных зол. Можно, конечно, оставить грядущего уродав покое, отказаться от борьбы и жить как живётся, но рано или поздно ты забьёшь на собственные идеалы... Жизнь - дерьмо. А знаешь, что не дерьмо?

- Смерть, что ли?

- Нет, не смерть.

- Ну я не знаю. Может, пиво?

- Пиво, как и бабы, - это частности, а я про вообще спрашиваю.

- Ладно, сдаюсь. Говори.

- Сериалы - не дерьмо.

- Да ну!

- Вернее так: сама концепция сериалов - не дерьмо. Вот смотри: на жизнь похоже, но совершенно отсутствует внутренний прогресс. Это сплошное топтание на месте. Берутся слепки с характеров героев и помещаются в статичную среду. Бивиса и Батхеда сколько снимали? Сезонов, наверно, пять, и всё это время они учились в одном и том же классе, жили в одном и том же доме в окружении одних и тех же людей. И нисколько не поумнели.

- Ты ещё вспомни, что предыдущие серии никак не влияют на последующие. У каждой серии одни и те же начальные и граничные условия. Как в дифурах.

- Об этом и речь. Круто было бы жить вот так вот: сериями. Чтобы, выражаясь высоким штилем, не сожалеть о прошлом. Не тащить за собой косяки.

- Ха, козёл! Это ты что ли сожалеешь о прошлом?!

- Ты прав. Вру. Вру конечно.

Может это предвзятое мнение, но места, более удобного для потребления пива, чем лавка в нашем дворе, в природе попросту не существует. Заветная эта лавка спрятана в буйных зарослях сирени и надёжно защищена от а) солнечной радиации, б) заинтересованных соседских и родительских взглядов. Своеобразный уголок юного партизана. Даже курить можно. Папка сам любит вечерком на лавочке подымить, так что лишняя пара окурков на земле никого не насторожит. А пиво... пиво - это напиток практически легальный: не то, чтобы одобренный родителями, но к применению разрешённый. Если бы не мама... Этот ее вопрос: Что, Андрюшка приходил? Опять пиво пили? А что? - задаю я встречный вопрос, в смысле А тебе-то какое дело? Да нет, ничего, отвечает она, хотя подразумевает Смотри, алкоголик, хочешь как дядя Женя стать? Спасибо, мамочка, почаще мне о нём напоминай, а то я себе достойного примера для подражания найти не могу. Всё мелочь какая-то.

Посиживая в теньке, под гитарное дребезжание из магнитофона мы успели выцедить по литру пива, раздербанить на двоих штучек шесть карасей (которых у папки в сарайке полмешка хранится) и пройтись обзорно по обычному нашему списку тем для разговоров: музыка, фантастика, бабы, выпивка, компьютеры. Потом я пошёл в дом за второй двухлитровкой, а когда вернулся, увиде слследующее. Дюха, как какого-то червяка, двумя пальцами держал на весу шило и слегка им покачивал. Лицом он изображал борение тихой грусти и светлой печали.

- Вот оно, горе моё. Теперь всё.

Шило выглядело, мягко выражаясь, потрёпанным. Судя по виду, им было проделано астрономическое количество отверстий, и не иначе как в титане или легированной стали. Лак с деревянной ручки облупился, а само жало неоднократно правили молотком и затачтвали на шлифовальном станке.

Дюха вздохнул.

- Сегодня утром в постели нашёл.

Прежде, чем до меня дошёл смысл его слов, я успел свннтить пробку и разлить пиво по стаканам.

- В трусах что ли?

- Не, в трусах у меня другое шило. - Он дебильно осклабился.

- А, понятно, рад за тебя. А то я сижу и думаю, когда ты гнать начнёшь.

- Истинно, истинно говорю вам! На полном серьёзе. Всё, закончилась моя весёлая молодость. Проститься с тобой пришёл. Вообще-то водочки ради такого дела надо было взять, ну да ладно... Сейчас пойдёт резкое превращение в обывателя. Смерть, короче. И пусть кто-нибудь посмеет сказать, что у меня шило в жопе. Сразу в морду бить буду. - Он сделал шилом пару фехтовальных движений и с силой вогнал его в скамейку. - А случилось это так. Рассказываю с начала. Однажды, поздним вчернашним вечером... Уже страшно, правда? Как водится, ничего не предвещало беды. Я лёг в кровать, уснул и видел сны. Сначала не помнню, потом было до шестнадцати, потом мы с этой тёлкой (условно назовём её Мадонна) пошли в книжный. Ну ты знаешь, что такое по магазинам с бабами шляться, так что я в целях экономии энергии прилёг прямо на пол и из этого положения за ней наблюдал, пока она там полки обшаривала. Наблюдал, наблюдал, аж спать захотелось, а потом оказалось, что я не наблюдаю, а любуюсь картиной Девушка, выбирающая книгу. Прикинь! Очень, знаешь, шокирующая трансформация. Потом опять муть пошла: вокзальные кассы, лестницы, селёдеа... В общем, какими-то путями я забрёл в эти края. Решил тебя навестить. Подошёл к дому и вижу: ворота распахнуты, во дворе грузовик стоит, а в кузове - три гроба.

- Нет, ну ты сволочь. Мне, например, такие подробности выслушивать совсем не хочется. Без разницы: сон это или не сон. Ты, козёл, слышал такое слово: бестактность? Не мог эту тему как-нибудь обрулить?

Дюха сделал простецкое лицо.

- А ты что, про себя и про родителей что ли подумал? Вообще-то верно подумал. Момлоец.

- Заткнись! - заорал я. Он начал злить меня по-настоящему.

- Эх, а я тебя за реального чувака держал. Свободного от всех и всяческих предрассудков. Подумаешь, гробы.

- Заткнись! - Я схватил его за футболку. - Ты по роже давно не получал?!

- Ладно, ладно, спокойно, - Он высвободился и отсел подальше. - Выпей вот пива. У тебя уши горят, как кремлёвские звёзды в новогоднюю ночь. Повторяй за мной. Я спокоен, я абсолютно спокоен. Я пью холодное свежее пиво, глубоко дышу и не думаю ни о каких...

Предупреждая мою реакцию, Дюха резко вскочил и отпрыгнул метра на три - поближе к бане (с дверью, в данный момент открытой, но по желанию запирающейся на крючок).

- Мир! Я больше не буду.! Истинно, истинно и так далее по тексту. Всё! Я понял! Ты дурак, и шутить с тобой я больше не собираюсь. И вообще: у меня дела.

Вернувщись из нужника, он некоторое время топтался около бани и неопределённо (то ли виновато, то ли издевательски) лыбился. К лавке приблизиться решился не сразу, видимо ориентируясь на цвет моих ушей.

- Честно. Я и сам во сне расстроился, что у тебя потусоваться не получилось. Ну и домой с таких дел двинул. Дорога была тяжёлой. Много всего мутного произошло со мной на этом пути. А когда к дому стал подходить, вообще стемнело, и снег повалил. Холодно, блин, а я в каком виде спать ложился, в такоми остался: одна тазобедренная повязка на голые м-м... чресла. Прошёл я через арку, и какая картина, ты думаешь, открылась моему взору? Дом, хоть внешне никак не изменился, но превратился в морг. А на крыльце стояли два мертвеца. На вид тоже: люди как люди, но всё равно ясно - нежить. На крыльце моего подъезда! Смотрят на меня презрительно так, типа, куда ты денешься, а у одного в руках бита, и он ей себя по ладошке похлопывает. А кругом иллюминация: в каждом окне свет горит, и из каждого окна рожа мёртвая видна. Пялятся, ждут. И что-то мне от этой картины слегка не по себе стало. Как говорится, я не трус, но подотрусь. Прикинь, а если бы с твоим домом такое случилось? И куда мне теперь податься? Но, к счастью, недолго я обламывался: как-то сообразил, что это сон, и, если проснусь, с мертвяками драться не придётся. Нацелился ущипнуть себя за коленку, но в руку почему-то шило попалось. Проснулся - и вправду шило! Мате... матери-ли... материализовавшийся символ, во!

- Однако, для символа оно какое-то слишком... ухайдоканное.

- А ты чего хотел? За восемнадцать-то лет активного использования. Оно родилось вместе со мной.

- А теперь отвалилось. - сказал я с ухмылклй. - Дюха, будь внимателен: это первый звоночек. Береги себя. Вбей его в стену над кроватью, как напоминание о безбашенной юности, и больше никаких резких телодвижений.

- Так-то оно так. - Дюха хитро заулыбался, - Но не так уж оно и так. Правое лёгкое даю на отсечение... Я же тебе его не проспорил, нет? Короче, правое лёгкое даю на отсечение, что это не простое шило. Как и положено всякому матери... воплощённому символу, оно должно обладать свойствами артефакта.

- Как в играх?

- Ну да. Типа какой-нибудь Свербящий клинок или Стилет непоседливости: полуторный урон обывателю. Помнишь, я говорил, что еще осную... основаю... обосную собственную религию? Так вот, с помощью шила я смогу обращать в свою веру целые толпы! Один-два укола, и человек получает ударную дозу здорового пофигизма и раздолбайства. В мире, где по улицам бродят мертвецы, я буду лучём света и струёй святой воды. Я буду инквизитором и рыцарем-крестоносцем. А ты, верный Санчо, можешь идти ко мне в услужение.

- Остапа несло с двух концов.

- Не веришь, да? Знаешь что, товарищ друг ты мой. Тебя надо ткнуть в первую очередь. Потому что призра... зна-ки налицо. Ты уже заразился этой обывательской бедой. Тебя надо спасать. Как насчёт прививочки?

- Я те привью! Видишь забор? Я тебя первой же штакетиной замахаю.

- Уговорил. - Дюха сделал снисходительный жест рукой. - Тебя трогать пока не буду. Разлагайся дальше. Пойдём тогда к стекляшке, испытаем сей священный клинок на каком-нибудь алкаше.

- Ты это сейчас серьёзно?

- Ну, как сказать... - Его глаза на секунду остановились. - О! Возле стекляшки будочка стоит, видел? Знаешь, какая на ней вывеска? Срочный ремонт рыбы. Что за странное название? Может, сходим, захватим пару карасиков? А заодно осмотримся на предмет обитателей городского дна.

- Дюха, ты псих. Дай сюда шило. Никуда мы не пойдём.

- И зедсь ты прав. Алкаш - это отклонение от нормы, маргинал, а нам нужно нечто среднестатистическое.

- Заканчивай, а?

- Хорошо! - Он часто-часто закивал. - По твоей просьбе опробуем сначала на животных. Говорят, что лучше всего тренироваться на кошках, но в нашем случае больше подходят свиньи. Вы же держите свиней? Не отнекивайся, я носом чую. Свинья - это конечная стадия эволюции обывателя. Так что ведите, ассистент! Подумать только: пофигистическая свинья! Даже моё больное воображение отказывается такое... вообразить. До сих пор я думал, что миром будут править бомжи и бродячие собаки, но теперь...

Договорить я ему не дал. Шило уже было у меня в руках. А через мгновение по параболе отправилось на крышу сарая.

- Отстрелялся, придурок.

- Блин! - Дюха вскочил, чуть не облившись пивом. - Безумец! Что ты сделал с моей прелестью?! Блин! Ты меня знаешь, я не постесняюсь за ним слазить. Я тебе весь шифер попередавлю и буду прав.

- Андрюха, успокойся. Садись, потом слазишь, если это так важно. - И тут меня осенило. - Только потом не забудь его на ночь под подушку положить.

- Это зачем?

- А ты что, не догадался? Это ж у тебя молочное шило выпало!

8 сентября 2003