Для Ивала начался очередной день. Ему хотелось знать, что бывает между тем, когда он заканчивается и когда начинается вновь, но, вероятно, никто ему достоверно об этом не скажет.
После творческих занятий он, как ему говорил Дармейлин, шел в место покоя и... в какой то период времени день резко обрывался и так же внезапно начинался. Смена дня происходила как будто мгновенной, но Ивалу казалось, что это совсем не так, что проходит значительный промежуток между концом предыдущего и началом следующего дня.
Ивалу не хватало возможности на более емкие рассуждения, и это заставляло циркулировать Добро внутри тела быстрее обычного. Дармейлин остерегал от создания возникающих внутренних изменений, говоря, что Добро должно течь равномерно.
Козырек, сооружение под которым Ивал пребывал в ожидании нового дня, представлял собой навес, сконструированный таким образом, что позволял оградить частично от природных стихий. Защита достигалась за счет рычагов - улавливателей стихийных ударов, и их связи с непосредственными защитными барьерами. При желании помимо козырьков Замии ждали наступления дня и под большими растениями, и под каменными образованиями.
Ивал встал с земли и пошел к Дармейлину, который сидел под соседним козырьком и ожидал своего ученика. Вместе они пошли заниматься творением движущихся картин.
Движущиеся картины - один из видов деятельности, которым занимались Замии.
Картины рождались за счет того, что климатические стихии, циркулируя, толкали недвижимые природные тела, образуя из них различные комбинации.
Завершив создание картины, её историю и координаты местности записывали, поддерживая фонд замийских искусств.
Обычно по этим записям учились потомки, их просматривали Замии прочих деятельностей, а также другие представители Добра.
Когда путники вышли за пределы козырьков, то попали под действие климатических изменений: то снег пойдет, неторопливо; то вдруг нахлынет жара, превращая снег в дождь; то осадки прекратятся, и подует сильный ветер.
Каждая точка местности имела стихии, которые повторялись через определенное время с одинаковой силой воздействия, ведь хаос не свойственен Добру - лишь порядок и соблюдение порядка.
Замии привыкли к существованию стихий и не испытывали ничего не свойственного Добру. Дождь легко стекал по одежде и телу, снег быстро таял, не накапливаясь, ветер редко мешал движению...
Замии имели синее упругое гладкое тело, поверхность которого находилась в постоянном движении; внутренние органы были растворены во всей его однородной массе.
Форма тела была неизменной и содержала пять выделенных частей: голова, две ноги и две руки, а также звено, соединяющее их вместе.
Каждый Замий сам задавал движение оболочки всех частей своего тела по желанию, и это относилось к понятию красоты, а она являлась частью Добра.
Также Замии носили одежду, которая тоже относилась к красоте; она перемещалась по движущейся поверхности частей тела.
Одеждой обычно служили растения, а также неодушевленные предметы.
Ивал осознал, что создание собственной одежды сильно способствует некоему отвлечению. Дармейлин сказал, что красота имеет свойство созерцательности, интереса и привлекательности, это и обуславливает ту отвлеченность, о которой говорил Ивал.
Вариаций одежды было великое множество. Продолжительно шла подготовка и обдумывание новой вещи; после изготовления происходило примерка своей одежды, а также просмотр других творений. Но не поощрялось выражать различные мнения по поводу одежды, ведь Добро это всегда красиво и не может быть хуже или лучше чего-то, оно всегда прекрасно во всём.
Ивал не стремился выяснять то, что бывает, если не следовать Добру, ведь все ему следуют, и за поведением учеников всегда следят наставники.
Дармейлин рассказывал, что Добро всегда единственно правильное и невозможно спорить с этим утверждением, ибо Боги создали всё и вся и научили жить, и мы поддерживаем их волю и существуем благодаря этому. Что иначе не бывает, а иллюзия того иного якобы бытия разбивается в итоге волею Добра; но до крайности не следует доводить, ибо Боги хотят, чтобы мудростью наделенные следовали тому, что есть; убеждаться в чем-то другом, что не связано с законами Добра, нет необходимости. К тому же законы Добра текут во всех Жизнях и питают их, и безумно течение изменять того, что внутри.
Дармейлин сказал что, рассмотрение неразумных жителей ведется Просвещенными в мудрости, теми, кто постиг Добро в большей степени и получил доверие Богов.
Подробнее Дармейлин не говорил, отметив лишь, что не ведает, но Ивалу на сегодняшний день и этой информации было достаточно, чтобы стараться мыслить о безоговорочном послушании законам Добра.
В подборе одежды Ивал определил для себя оптимальный выбор, чтобы совсем не затрачивать на это занятие мысли и время, уподобляясь другим Замиям.
Ивалу приглянулось черное дерево Олло, и его плотную эластичную кору он нашел идеальным вариантом, сделав из неё множество колец разных диаметров; опутал ими себя: одни кольца теперь перемещались по диагонали с северо-востока к юго-западу, а другие одновременно с первыми двигались от северо-запада к юго-востоку. Оставались также оголенные части тела; движение черных полос разбавлялось синевой тела.
Дармейлин с неким подозрением относился к простоте в выборе Ивала, но ничего противоречащего законам Добра не обнаружил, сказав только, что другие Замии проявляют больше интереса к данному занятию.
Ивал же часто сидел поодаль во время общих сходок, имеющих отношение к обновлению одежды, и думал, объясняя свое неучастие в общении созерцанием красоты своего творения.
Но Ивалу никогда не хватало времени на глубокие размышления, и от этого внутреннее Добро Замия начинало двигаться быстрее обычного, и Дармейлин, всегда, замечая отклонение в состоянии Ивала, наставлял снова и снова соблюдать успокоенность и разумение в существующем размеренном жизненном пути.
Они оба продолжали путь. Ивал был небольшого или даже маленького размера по сравнению с Дармейлином и имел рост категории от 1 до 1,5 метра, а Дармейлин - 1,5 - 2 метра. По возрасту Ивал был на Первом пути, Дармейлин - на Втором. Возраст у Замиев определялся по знанию Добра: чем лучше ты его знаешь - тем ближе к Богу Добра и больше прожитой жизни имеешь. Десятый путь - последний и служит он границей Божественного понимания добра, за пересечением которой находятся Барадагарригары.
Они двигались по каменистой местности; ветры часто бушевали, заставляя двигаться камни и части растений. Погода была влажной от снега, переходящего в дожди, и часто возникала ниспадающая то и дело жара; холода было не так много, и вода не становилась твердой.
Горная составляющая местности в совокупности с равнинными полями добавляла количество растений. Ивал и Дармейлин всё шли и шли.
Вообще обычным делом была тишина между учеником и его наставником. Последний никогда не разговаривал, если не поучал, а Ивал придерживался того же правила и не разговаривал, если не спрашивал. В движении было время над размышлениями, чему и предавался ученик Дармейлина, умея сосредотачиваться в работе над рабочими вещами, а в свободное время над теми, которые составляют существующую жизнь и законы относительно бытия и порядка.
Вокруг можно было встретить также других наставников и учеников, которые шли заниматься творениями картин и не только их, но и различных сооружений, также изменяющихся под воздействием климата.
В перемещениях было нечто унылое неизбежное.
Дармейлин говорил, что с ростом искусства приобретается успокоенность и радость служить Добру; и что со временем Ивал будет набираться опыта в создании картин и мудрости. А последней будут учить дополнительно, и род деятельности будет изменен по необходимости; но говорить о будущем нежелательно, лишь вскользь, т.к. неправильно предаваться мечтательности о том, чего нет.
Также по прошествии определенного времени, говорил наставник, Ивал оставит потомство - маленькое сообщество, которое будет ему ближе, нежели другие Замии.
Ивал иногда встречался со своим сообществом, которое его породило. Да, их было видеть приятнее, чем Дармейлина, не говоря уже о других Замиях, но опять-таки поучения о Добре, которые присутствовали в мыслях, передаваемых родителями, были знакомы Ивалу донельзя, и некое чувство, связанное с неполнотой чего-то терзали Ивала в каждой такой встрече, каких было очень мало.
Дармейлин видел состояние Ивала, и всякий раз наставлял быть терпеливым, чувствовать необходимое спокойствие, ибо такие действия причастны Добру, а существующее в Ивале состояние - порче. И Ивал вскоре научился держать свое состояние известным только самому себе, но это не всегда получалось ввиду того, что отражение всех изменений внутренних чувств Ивала, да и других Замиев, отражались на теле излучением бирюзового сияния.
Дармейлин рассказывал о себе, что он тоже был сначала создателем картин, а после успешной сдачи экзамена, его сделали наставником. Он уже выпустил двоих своих учеников, а Ивал - третий, и Дармейлин очень беспокоится по поводу состояний, которые испытывает его нынешний ученик.
Наставник часто использовал одежду из желтого растения Офилло, но менял постоянно движение полосок коры. В этот день по голове и шее кольцами они двигались сверху вниз; в этом же направлении с двух сторон от шеи с передней стороны и со спины до конечностей хождения они вились, переплетаясь, но середина тела проглядывала кое-где синевой и двигалась также как и желтое одеяние. Верхние конечности не содержали одежды. Нижние - одна часть одежды двигалась горизонтально кольцами, а другая - вертикально, подобно той части одежды, что располагалась в середине тела между головой и нижними конечностями.
Ивал разглядывал постройки Замиев, и над ними работали уже не индивидуально, а группой. Они были громоздкими и величавыми, Ивал плохо мог понять их идею, но она, всегда заключалась в движении, и если в картинах принимали участие помимо стихий неодушевленные предметы, изображая одушевленные действа, то в сооружениях перемещались уже жизни Добра.
Один раз Ивалу удалось увидеть движение Замия в постройке, - это было великолепное зрелище, и тело ученика преисполнилось Добрым восторгом, как это состояние назвал Дармейлин.
Тот Замий был одет помимо обычной одежды в нечто дополнительное, Дармейлин охарактеризовал это подобием крыльев жизни Дэ Знарха.
Он разбегался и прыгал, вытянув вперед руки; Замий попадал в водный поток, создавшийся из ветра и обильно падающего снега, превращенного очень быстро в воду.
Замий несся по образовавшейся речке, а потом внезапно был подхвачен сильным ветром и взмывал вверх.
Далее он пролетал над огнем, охватившим землю из-за образования температуры до возгорания; далее ветер опускал Замия на землю, покрытою твердой водой, в некое деревянное устройство, которое начинало двигаться под действием ветра и массы Замия.
В нем он перемещался по пологой возвышенности, падал с образовавшегося обрыва вниз и, едва не разбившись о землю, подхватывался спиральным ветром, начиная круговые движения вверх и вниз, постепенно передвигаясь дальше.
Держась за выступы в деревянном устройстве, Замий попадал на землю и подхватывался противными ветрами, дующими сначала в одну, а затем в другую сторону. Постепенно все же продвигаясь в одном направлении, Замий, казалось, совершал движение на месте.
Двигаясь под действием противных ветров, деревянное устройство возгоралось от трения с землей.
Далее, подхваченный новым ветром, Замий заворачивал на поверхность покрытой твердой водой, частично гася пламя на деревянном устройстве.
Петляя в различные стороны, он огибал каменные образования, и, в конце концов, Замий спрыгивал с деревянного устройства.
Эта постройка, как заметил Дармейлин, еще до конца не была завершена, но впечатление оказывала и на таком отрезке пути довольно внушительное.
Учитель рассказывал, что наш Бог, канувший в небытие, еще возродится сначала через Борадагаригаров, а потом сам по себе.
Дармейлин знал историю отрывками, так как полное описание и правильное понимание становится доступным с прожитым временем. Ведь знания даются по необходимости, ибо сразу Добро не постигается, ввиду деления его на всех понемногу, и лишь постепенное познавание его возможно.
Ивал мало воспринимал из сказанного Дармейлином. Передаваемые им поучения, больше наталкивали на вопросы, нежели на ответы. Учитель говорил, что так было, и когда он был учеником, и тоже плохо понимал сказанное его учителем. Что сразу ничего не усваивается, всему будет свое время.
Дармейлин рассказывал о Богах нашей земли - Борадагарригарах, что они были наиболее близки к сути Добра и его воплощению, а также, что Земля Прадэ была в большей связи, по сравнению с другими территориями, с тем, что не есть Добро. Как раз эту связь могут на себе чувствовать Замии, когда их тело начинает сиять. Природа Земли Прадэ тоже отражает эту зависимость, показывая видимую хаотичность стихий. Но, как заявил Дармейлин, изменчивость природы, лишь поверхностна, но внутри она выполняет функцию Добра и порядка. Эти функции и исследуют Замии, открывая и познавая Добро, радуясь его неизменному существованию.
Дармейлин говорил еще что-то о недвижимости жизней во времена первичного творения, и о Барадагарригарах, которые преобразили бездвижимость в движение.
Рассказывал о разбиении территорий на части, о Драг Тогэ - неких жизнях, связующих время для возможности движения повсеместно. Дармейлин обыкновенно повествовал историю ближе ко времени покоя после завершения дня и Ивалу, казалось, что сказанное учителем плохо усваивается в это время.
День сменялся днем. Растения попадались разнообразные, но обязательно содержали твердую яркую многослойную кору, которая препятствовала нанесению вреда стихиями. Чем сильней они были - тем меньших размеров можно было встретить растение. Направляющие растений были искривленными в большинстве случаев и ниспадали часто до земли и, казалось, упирались в неё, чтобы удержаться, противясь ветрам.
Больше всего Ивалу нравилось растение Олло. Оно было в вышину почти как три Ивала, а по диаметру раскрывающейся ровной окружности его верхушки порядка семи - восьми Ивалов. Этот верхний круг был чрезвычайно симметричен относительно его центра, и это очень привлекало ученика. Его также волновал ровный черный цвет этого дерева, который покрывал его полностью от начала ствола и по всему куполу кроны.
Перед началом творения Замии напитали себя растениями, сорвав листы Кортороста и поместив на свое тело. Они постепенно всасывались поверхностью тела, отдавая энергию. Растение представляло собой короткий стебель с большими листьями; они обычно росли в изобилии повсюду.
Замии пришли на место, и Ивал настроился на работу. Непросто было заниматься построением картины в одиночку, ведь наставники никогда не помогали своим ученикам непосредственно руками, лишь только советами при необходимости.
...Искусство построения картин начинается с изучения характера стихий: силы их действия, направления движения, возможности чередования.
Далее выбирается вариант картины или идея творчества. Относительно неё просматривается карта имеющихся стихийных вариаций, накопленных за все времена.
После этого, наставник с учеником движутся в необходимом направлении искать нужный набор стихий.
Поиск может продолжаться долго, но движение времени для Добра ни есть существенное, главное - следование ему, безоговорочно и постоянно.
Обнаружение необходимых стихий задает формирование действий по созданию целостного образа творческой реализации. Это и - орудия труда, и элементы картины, и анализ их движения, а также экспериментирование для достижения необходимого результата.
В конце концов, после успешного завершения создания картины наставник записывает все необходимые данные - его список достаточно подробен и включает описание всего процесса творчества, а также карты местности.
Замии обычно выбирают активным орудием письма удобную для руки небольшую, но твердую часть дерева, а пассивным орудием - большой лист растения для сохранения знания...
Ивал в очередной раз, выбирая творческую идею, остановился на воплощении полета жизни Дэ Знарха. Решено было найти три камня для определения головы и средней части тела; две коры растения для воплощения летательных способностей; стебли растений для образования хвоста и для скрепления все частей творения воедино.
Но прежде чем найти их, необходимо было отыскать или изготовить инструменты для придания частям необходимых форм.
Ивал рассудил, что инструменты следует брать для сглаживания, отрезания и удара, - Дармейлин был согласен с действиями ученика.
Одни были найдены, другие - смастерены, а также отысканы области отбора элементов картины. Камни преобразовывались в нужную форму возле скал. Один из них был о трех углах - воплощение головы, два другие - круглые, отделяли голову от остального тела.
Ученик аккуратно выполнял свою работу, и она шла постепенно по предполагаемому руслу - идее.
Если что-то выходило неладно, Ивал объяснял причину Дармейлину и переделывал заново. Ученик неплохо усвоил уроки работы над неподвижной природой, которые давал Дармейлин до творческого создания картин, и Ивалу редко приходилось переделывать созданные материалы, обычно все получалось с первого раза.
Когда некоторые моменты работы были изнурительного и монотонного характера, мысли Ивала сами по себе уносились далеко, размышляя о своей жизни.
Вопросов у Ивала было множество, и ответы на них были ясны как день. Но объяснения были неудовлетворительные. Они укладывались в рамках Добра, пронизывая своей понятливостью и одинаковостью все сущее в Ивале.
Но то, что не удовлетворялось этими ответами и чего не должно быть в Добре - которое представлял сам Ивал - было, но что это Ивал не знал, но чувствовал его присутствие.
Если Ивал - Добро, то откуда появляется то, что движет мысли, которые идут против самого себя? Учитель ставит в вину их возникновение, ведь у Дармейлина их нет, значит, Ивал их создает сам, своими силами, и нарушает течение жизни.
Отчего идет нарушение? Зачем Ивалу мыслить против себя? Если это воздействие происходит с давних-давних пор, когда на Земле Прадэ присутствовали Борадагарригары, то почему они не позаботились об отсутствии этого? А что бывает с теми Замиями, которые хотят знать то, что нельзя?!
Возможно, об этом и рассказывают, но позже, на Третьем Пути, или, возможно на Пятом? Неужели так долго необходимо терпеть? Такие вопросы возникали у Ивала, и оболочка тела поневоле начинала сиять, что не мог не замечать, упрекая за не Добрые мысли, Дармейлин.
Время шло. Работа хоть и медленно продвигалась. Спали жизни Прадэ - Бога под деревьями, выбирая те, которые были способны сохранять спокойствие рядом с собой.
Работу Ивал выполнял с усердием, как и требовалось. Но усилия, казалось ему, затрачиваются во много раз большие, нежели ценность результирующего эффекта.
Из стихий необходим был лишь ветер, который должен был толкать камни; воздействовать на рычаги, двигающие в свою очередь скрепляющие конструкцию растительные нити.
Прошло много времени прежде чем можно было начинать опыты по демонстрации искусства и доводки его до совершенства.
Немало трудов требовалось для создания рычагов вывода, ведь нужно было втянуть нити в определенный момент движения камней, а воздействие необходимого ветра было на далеком расстоянии.
Также время распределялось на шлифовку камней, создания путей движения для них и креплений для удержания нитей внутри камней.
Проверку на движение от начала и до конца необходимо было дать какому-нибудь предмету, дабы определять границы изменения силы ветра и другие поведения стихии.
Сначала это был один камень. Потом два камня. Постепенно опыты усложнялись путем приближения проверочных конструкций к ожидаемому оригиналу.
Наконец после всех доработок и проверок конструкции, пришло время главного запуска, по успешному завершению которого ученику можно было готовиться к самостоятельному экзамену - положительный результат которого дает возможность подняться на следующую ступень развития.
И вот Дармейлин и Ивал начали наблюдать полёт жизни Дэ Знарха.
Ивал протянул руки, дабы лишний раз убедится в неизменном постоянстве ветра, который начнет двигать первые две части конструкции.
Ивал быстро установил в параллельные углубления-дорожки два овальных камня, и они, гонимые ветром, синхронно начали катиться. Достигнув определенного места, в дырочки посередине камней, выдолбленные Ивалом, входила нить растения.
Первоначальное усилие, на перемещение нити, исходило от ветра, который воздействовал на растительный рычаг, передающий движение на вталкивание.
Один конец нити содержал утолщение, другой - без него. Нить вталкивалась со стороны одного из движущихся камней, продевая и второй; на конец нити вышедшей из камня вталкивалось утолщение; таким образом, два камня скреплялись вместе.
Движение камней с нитью продолжалось; ветер усилился, и часть конструкции подкатилась к третьему, треугольному камню.
Новый камень располагался на пути двух других и удерживался от движения за счет растительного крепежа.
К треугольному камню был приделан несложный потенциальный механизм удержания нити приближающихся камней.
Он состоял из твердой нити, не до конца разъединявшейся на две части, между которыми была дополнительная нить-подпора, создающая силу разъединения, которая стремилась соединить разъединенные части; и на подпору и надавливала нить двух первых камней, разрывая её; и сила соединения обретала движение и соединяла две разъединившиеся части, захватывая нить, разорвавшую подпору.
Были изменены продольные дорожки движения камней ввиду появления нового камня.
Следующими элементами присоединения были крылья, чтобы у конструкции Дэ Знарха появлялась возможность полета.
Крылья были выполнены из бледно-серой коры дерева Сколло - наиболее тонкой и хорошо подходящей для выполнения полета конструкции. Кору этого дерева использовали также для перемещения самих Замиев по воздуху. Оно было достаточно немаленького размера, как дерево Олло, и состояло из множества надутых частей коры и листьев с воздушным пространством внутри.
Присоединение крыльев, осуществлялось с помощью следующего механизма.
У двух первых камней сбоку было по небольшому шипу, они одновременно задевали нити на следующем участке пути после присоединения треугольного камня. Задетые нити, разрываясь, освобождали потенциальную силу натяжения другой очень упругой и твердой нити дерева Алианна, которая ударяла по крыльям, придавая им движение.
Дерево Алианна представляло собой одно из самых твердых и упругих деревьев. Состояло из множества невообразимо переплетенных между собой частей серо-зеленого цвета. Дармейлин говорил, что такие деревья отражают великое невиданное, и имеют схожесть с божественными Барадагарригарами.
Каждое крыло имело уже знакомый потенциальный механизм удержания, который помогал крепиться крыльям к шипам первых двух камней.
Дорожки были скорректированы таким образом, чтобы не мешать движению.
Теперь Дэ Знарху не хватало хвоста, который был создан из любимого Ивалом дерева Олло. Разрезанные полоски коры были собраны с одной стороны в пучок, к которому крепился механизм удержания.
По уже известной системе освобождения потенциальной силы натяжения, хвост крепился с помощью механизма удержания к нити, соединяющей первые два камня.
Готовое устройство двигалось по возвышающимся взлетным дорожкам, до обрыва и подхватывалось резко усилившимся ветром, который легко понес по воздуху конструкцию, оснащенную крыльями.
Дармейлин с Ивалом, когда только запустили первые два камня в движение, побежали туда, где можно было наблюдать приземление конструкции.
Во время пробежки они наблюдали полет жизни Дэ Знарха по витиеватой траектории движения.
В итоге творение Ивала приземлилось на поверхность по заранее созданной к этому случаю дорожке. Дармейлину понравилась работа ученика.
Результат деятельности Ивала Дармейлин тщательно записал на удобную для этой работы кору дерева Клинта, представляющего собой мягкое многослойное конусообразное растение.
Инструментом для записи служила небольшая плоская заостренная часть дерева Офилло.
Делая надрезы на поверхности коры Клинта, сок, сохранившийся в активном инструменте, при надавливании выходил из него и засыхал уже внутри пассивной части, оставляя текст на его поверхности.
На ней было отображено в текстовой форме творение Ивала, включая используемые инструменты, части творения, направление ветров, описание последовательности создания жизни Дэ Знарха, координаты местности.
Во время сосредоточения Дармейлина над записью, Ивалу выпало время заняться рассуждением. И он задумался о будущем.
О своем экзамене. Ивал плохо себе представлял, что он хочет показать на нем, но нечто большое и красивое, ранее не имевшее представления. То, что расскажет о нем как о великом творце, которому можно доверить новые знания о Добре.
Но Ивал не хотел бы в дальнейшем заниматься творением картин, обучать этому искусству других Замиев, ему необходима такая деятельность, которая сможет глубже исследовать Добро. А для этого нужно предоставить такую картину, которая бы доказала и явила бы предел уже существующих творений.
Вдобавок Ивал хочет вдоволь порассуждать наедине с собой, без присутствия кого-либо, столько, сколько ему будет необходимо. И без прерываний размышлений, которые всегда осуществлялись Дармейлином...
Учитель закончил записывать творение Ивала и сказал, что подошла пора для самостоятельного завершения Первого Пути. И для этого необходимо сдать экзамен. Его отличие будет от нынешнего творения в том, что это будет самостоятельная во всем его цикле работа ученика.
Дармейлин говорил что, картина станет не просто обыкновенным творением, а еще и испытанием на терпение, выносливость, противлением другому, которое будет довлеть над Замием.
Дармейлин говорил искренне, он хотел, чтобы у Ивала все получилось; учитель видел сложности в восприятии Добра у своего ученика, и благое беспокойство содержалось в Дармейлине.
Именно вера в Добро делала сильным Дармейлина, и он частенько повторял об этом Ивалу. И развитие в познавании Добра возможно лишь одним путем - с верой и любовью.
Ивал не мог ничего узнать о том, о чем спрашивал. И что-то неясное подсказывало ему, что в пути ему придет более осмысленное восприятие всего сказанного учителем, и возможно откроется новое познание Добра.
Напоследок Дармейлин сказал, что если Ивал почувствует неладное в пути, то нужно отойти оттуда, ибо бывают места плохо воспринимаемого Добра, которые не обозначены на карте, и они не позволяют проникновению Добра и восприятию его.
Ибо существует граница нерушимая могуществом, которая связывает Добро с другим, нам неизвестным, с которым нужно быть очень осторожным, ибо его влияние пагубно, его сущность неопознана, его познавание - недопустимо и невозможно Добру.
- Будь осторожен Ивал, - напоследок сказал Дармейлин, и начал удалятся от своего ученика, оставляя его самому себе.