Уже 20 лет его нет с нами. Он умер вскоре после своего юбилея - 70 лет. Не так уж и много. Для меня его смерть была полной неожиданностью. Он ничем особо не хворал, ходил в институт, много общался с людьми. Словом, вел привычный образ жизни.
Наши отношения не были просты и понятны, как, впрочем, все отношения дочерей и отцов. Только в старших классах школы и в институте он стал серьезно беседовать со мной о жизни и науке.
До школьного возраста он воспринимал меня как куклу, которая двигается, говорит и ест. Стремился как-то занять меня: пластилин, бумага, карандаши. Старые студенческие рефераты, в которых я ставила "оценки". Однажды рулон туалетной бумаги, чтобы рвать на части.
Он брал меня в гости к разным людям, к которым ходил сам. Это было очень интересно. Например, мы часто ходили к папиному научному руководителю, у которого жена была балериной. Она учила меня заниматься на станке, пересказывала либретто разных опер и балетов.
Если мы с папой гуляли вдвоем, он разрешал мне все, что запрещала мама: съесть два мороженых, вываляться в снегу или того хуже - кидаться грязью. Покупал все, что я просила.
Однажды мы с ним поехали за подарками к восьмому марту: маме и мне. Ну, я, естественно, устремилась в кукольный отдел, где сразу присмотрела польскую ходящую куклу. Папа же застыл перед отделом эстампов. Судя по тому, как он погрузился в свои мысли, выбор ему предстоял нелегкий. Наконец, он позвал меня.
- Папа, мне нравятся с лебедями, - заявила я.
Была там одна картина: озеро, деревья, белые лебеди. Что ребенку нужно? Главное - животные, и чтобы все понятно.
- Ладно. Вроде и вправду ничего, - пробормотал папа и оплатил две покупки.
Дома я сразу поняла, что что-то не так. Мама холодно смотрела на лебедей в солнечном пруду.
- Это уродство, - сказала она.
Я удивилась: ведь такая красивая картина. И почувствовала свою вину - это же я указала папе на этот шедевр!
Уже без меня родители съездили в ДЛТ и поменяли картину. На мой взгляд тех лет, они выбрали нечто очень мрачное, непонятное. Правда, потом я стала относиться к ней иначе. Эта картина до сих пор висит у нас в комнате.
Отцы и дети
В старших классах отношения между нами изменились: его стала интересовать моя духовная жизнь, что я читаю и о чем думаю. Он даже разрешил мне не ходить в школу один день в неделю, чтобы заниматься дома. Я спокойно спала до 11 часов, а потом читала Бердяева и Шопенгауэра.
Был у нас конфликт по поводу моей музыки: я слушала "Алису", Башлачева и вообще весь ленинградский рок-клуб. Папа этой музыки не понимал и не одобрял. Однажды мы с подругой поехали в Москву на концерт "Алисы", чему предшествовал крупный скандал. Но я всегда была довольно упрямая, если речь шла о смысложизненных для меня вещах. Поэтому папе пришлось смириться. При этом моя личная жизнь папу не особо интересовала. У меня были мальчики, папа с ними здоровался, если они заходили к нам домой, но и только.
После окончания института между нами возник серьезный конфликт: я хотела сразу же начать работать, а папа считал, что мне нужно сначала поступить в аспирантуру и учиться дальше. То, что я была уже замужем и жила отдельно папу мало интересовало. Муж же мой был жадноват, копил на какую-то мифическую музыкальную студию и мне деньги выдавал только на еду. Поэтому я все же уломала папу, и он устроил меня преподавателем в Университет профсоюзов. Так началась моя профессиональная жизнь в научно-преподавательской среде. Преподавала я хорошо, мне нравилось это занятие. Я защитила диссертацию, перешла работать в другой вуз, и вроде бы жизнь моя внешне выглядела вполне благополучно. Но это было не совсем так. Оказалось, чтобы сделать карьеру в вузе, нужно всячески "продвигать свой собственный бренд", как сказали бы сейчас. Мало хорошо читать лекции и нравиться студентам (кто их вообще спрашивает?). Необходимо участвовать в различных конференциях, широко общаться в профессиональной среде и обязательно писать докторскую. Вот к этому у меня душа не лежала. Мне кандидатская далась с трудом и большими нервами, а уж докторская... Между тем папа практически всегда, когда я навещала их с мамой, начинал разговор о пресловутой докторской. Иногда доходило до ссор. Он никак не хотел понять, что это не мое. Может быть, по-своему он был прав: действительно, чтобы укрепить свое положение в вузе, докторская диссертация необходима, но нужна ли мне работа, которая требует столько сил и нервов?
Помню, что практически в последний вечер, когда я его видела живым и здоровым (он провожал меня на автобус), я сказала:
- Ты не хочешь понять, что если бы я с удовольствием выполняла твои рекомендации по поводу докторской, конференций и официального общения, я была бы совсем другим человеком.
Он покачал головой и пошел к дому.
Надо сказать, что всех "своих детей" папа настойчиво толкал на свой собственный путь. Моего единокровного брата он устроил преподавать в университет и написал ему кандидатскую. Дальше тот не пошел по причине чрезмерного увлечения алкоголем.
Мою двоюродную сестру, которую папа практически вырастил, он устроил в аспирантуру и опять-таки написал за нее диссертацию. Она не успела ее защитить из-за тяжелой онкологической болезни, от которой впоследствии и скончалась.
Могу сказать в свою защиту, что свою диссертацию я писала сама, папа ни единой строчки туда не вставил. Это была моя тема, никем не навязанная, и у меня были возможности и литература, чтобы ее развивать. Я любила сидеть в библиотеке, готовить лекции, которые казались мне авторскими, общаться со студентами. Но, оказалось, что этого недостаточно: надо общаться с администрацией вуза, надо ездить на конференции, предварительно вымолив приглашение... Ну и докторская. При этом зарплата у преподавателей ничтожная, независимо от степени. Им словно говорят: вы занимаетесь творческой работой, имеете свободное расписание - вот и будьте этим довольны, не требуйте большего.
1 апреля
Мне никогда не нравился этот праздник - "день дурака" или "день смеха".
А в 2003 году этот день навсегда стал для меня днем скорби и грусти.
28 марта утром, мой папа, собираясь ехать загород, вдруг почувствовал онемение в левой ноге. Мама заметила, что и лицо у него как будто перекосилось, а речь стала замедленной, нечеткой. Признаки инсульта сегодня знают многие. Так что клиническая картина была налицо.
Мама вызвала скорую, которая отвезла папу туда, куда их попросили - в Мариинскую больницу, где много лет проработала моя тетя Лена. Его положили на отделение неврологии в обычную палату. Пришел лечащий врач. Много шутил. Папа тоже как будто "ожил", стал больше говорить, спрашивал доктора, что с ним такое. По обыкновению наших врачей, тот отвечал довольно обтекаемо, не желая волновать пациента.
Вечером все разошлись. Мы с мамой немного воодушевились, ведь папе не было хуже.
С утра мама пришла в отделение, папина кровать была пуста. Мужчина, лежавший рядом, сообщил, что ночью его увезли в реанимацию. Вход туда в наших больницах запрещен. Поэтому родственники так и не могут увидеть своих близких перед смертью. Благодаря моей тете маму пустили туда на десять минут. Папа уже не говорил, пытался заплакать, но не смог - не работали мышцы лица.
Я же больного папу так и не увидела.
Лена пригласила очень опытного врача-невролога осмотреть папу. Выйдя из реанимации, доктор сказала только: "Процесс идет".
- Что это такое? Что она хотела сказать? - набросилась я на Лену с вопросами.
- Да то и значит, что болезнь прогрессирует, - ответила Лена по-врачебному спокойно.
На следующий день папа был уже без сознания. Нам велели купить специальное питание, чтобы кормить его через зонд, но потом отдали. Видимо, оно вообще не понадобилось. Его перевели на аппарат ЭКМО. Вечером 31 марта мама сидела в больнице возле реанимации. Врач-реаниматолог подошел к ней и сказал, что утром папу отключат от аппарата. Надо было, чтобы она подписала какие-то бумаги. То есть, по сути, он уже умер, аппарат просто поддерживал искусственное кровообращение.
Выйдя из больницы, мама позвонила мне и сказала, чтобы я на работе взяла день или два, сколько полагается. Я связалась с моим начальником, сказала, что все кончено. Он ответил только: "Все под Богом ходим".
Отключили папу 1 апреля, поэтому этот день и считается датой смерти. Все время, что папа лежал в реанимации, мама не подходила к домашнему телефону. Позвонила только Лене, папиному лучшему другу.
А первого апреля пришлось позвонить на кафедру, поскольку именно от них мы ожидали организацию поминок. Светлана Николаевна, заведующая кафедрой, говорила потом, что в первый миг ей показалось, что это шутка. Эльмар решил посмеяться! Ведь первое апреля.
Никаких шуток, увы. Все абсолютно серьезно и убийственно трагично.
Конечно, Светлана Николаевна обещала, что институт организует автобусы от морга, а потом поминки в институтском кафе.
Четвертого апреля мы хоронили папу. Я долго стояла у гроба в морге. Лена поправляла папе галстук.
- Посмотри, Катя, как у Элика все морщинки разгладились, - сказала Ольга, мамина подруга.
Мне же было как-то нехорошо. Пришлось выйти на улицу, меня вырвало. Скоро подошел автобус, и еще два от института. В первый занесли гроб, мы с мамой и моим мужем сели туда же.
Большой зал крематория набился битком. Пришли даже люди, которых мы раньше никогда не видели.
Декан факультета, Владимир Дмитриевич Ермаков, очень милый человек и в далеком прошлом мой репетитор по истории, зачитал список организаций, которые прислали соболезнования.
Очень душевно говорил ректор института психоанализа Михаил Михайлович Решетников, обращаясь ко мне и маме. Я не выдержала и разрыдалась. Все же психиатр, психоаналитик.
Из друзей говорил только Леня. Он был самым близким папиным другом много лет. Он очень горевал. Я к нему очень хорошо относилась и сейчас вспоминаю с теплотой. Несмотря на то, что когда прошло года два после папиной смерти, он перестал звонить маме. Каждый переживает свою утрату по-своему. Леня написал очень хорошую автобиографическую книгу, посвятив в ней отдельную главу Эльмару. И за это ему огромное спасибо.
Поминки прошли для меня как в тумане. Выступали разные люди: от школьных друзей до бывших аспирантов. Вспоминали папу.
Запомнилось выступление какого-то доцента (увы, не помню ни фамилии, ни имени). Он говорил, что папины статьи были для него "проводником в мире мысли". О Ницше, Зиммеле, "вечных образах" и даже о Штирлице. Папа писал легко, свободно играя идеями и словами. Его статьи никогда не были слишком отягощены научной лексикой. Их понимали даже студенты первых курсов.
Через три часа все разошлись, каждый унес свою частичку памяти о человеке, который ушел от нас навсегда. Я уверена, что эта память добрая, потому что папа был удивительно сердечным и светлым человеком. Он много помогал разным людям, непринужденно, как это иногда бывает. Его помощь другим была так же естественна, как слушать, говорить, жестикулировать, думать.
Папа любил говорить, что в душе ему 6 лет. То есть он так и остался ребенком, который смотрит на мир, широко открыв глаза, задает много вопросов, хочет постичь непонятное.
А в моей памяти он остался в том вечере за десять дней до смерти. Я приезжала к родителям. Вечером папа провожал меня на автобусную остановку, говорил, что мне надо писать докторскую диссертацию. А еще торопился домой, потому что в тот вечер показывали "17 мгновений весны", его любимый фильм. Я села в автобус, и в окно видела, как он побежал по направлению к дому. Поскольку я не видела его умирающим, у меня нет этих тягостных воспоминаний о самой болезни.
Все наши разногласия после его смерти потеряли всякий смысл. Родители, как любил говорить сам папа, - короткий праздник в нашей жизни.
Я помню тот теплый мартовский вечер, автобусную остановку, папу в кепке, рассуждающего о Штирлице, как проективном образе... Папа, я очень тебя люблю. Ты навсегда останешься для меня живым, пока не придет мое время уйти туда, куда 1 апреля 2003 года ушел ты.
Мне часто снится папа. Один и тот же сон: папа приходит "оттуда", несет с собой большую сумку.
- Ты знаешь, там дешевые книги! - с воодушевлением говорит он, вытаскивая из сумки Шопенгауэра, Ницше и Розанова. - И вообще там вполне можно жить...
Мне хочется верить, что так оно и есть на самом деле - от этих мыслей становится легче.
P.S. Папин прах был развеян в Ботаническом саду. В доме, стоящем на территории сада, папа провел свое детство и юность, а потом переехал сюда уже в 80-х годах. Каждый день он уходил в парк на прогулки. Это был "его" парк. Сейчас наш дом огорожен забором от сада. Я иногда думаю: даже хорошо, что папа не дожил до этого времени. Его бы это очень травмировало. Нас многие упрекали: дескать, как у такого человека нет могилы? Но что такое этот кусок земли на городских кладбищах? Разве он имеет отношение к умершему?
Если кто-то хочет поклониться и вспомнить человека, который был ему дорог, всегда можно прийти в Ботанический сад, пройтись по тропинкам, по которым любил гулять папа, постоять на мостике через канавку, полюбоваться великолепными туями. Они так нравились ему!
![[]](/img/s/sokolow_e_w/04katya/01elmar.jpg)
![[]](/img/s/sokolow_e_w/04katya/02elmar.jpg)
![[]](/img/s/sokolow_e_w/04katya/03elmar.jpg)
![[]](/img/s/sokolow_e_w/04katya/04elmar.jpg)