Донор
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Рассказы: Бабки, День Варенья, Дом, Донор, Гнездо кукушки, Кам-бу-ха, Репетиция, Сиротины дети, Ночь у камина, Вечер на скамейке, Ab Ovo, Циклон, День Благодарения, Фабрика, Интервью, Пудинг, Шедевр, Сумерки, Разговорчики
|
Бабки
Провожали Худякову Оксану на пенсию всей работой. Программист Пашка приволок огромный букет ромашек, юристы ограничились тремя розами в цветном полиэтилене. Девочки из бухгалтерии торжественно вручили бутыль вина, перевязанную лентами. Шеф, отлучившись до обеда, вернулся с шикарным букетом орхидей и неправдоподобно огромной коробкой конфет.
Стол накрыли в конференц-зале. Девчонки, щебеча, резали салаты, парни крутились тут же, пытаясь ухватить со стола.
Оксана нервно носилась по кабинетам, принимая поздравления. Сотрудники растягивали рты, но все улыбки казались резиновыми, ненастоящими.
- А годы-то, годы... Свое берут! - Казалось, со значением говорили чересчур напряженные лица сослуживиц.
Худякова старалась не обращать внимания. В пятьдесят пять жизнь только начинается - в уборной Оксана долго рассматривала себя в зеркале. Тетка как тетка, вполне даже симпатичная, вот только морщинки у глаз, да кожа шеи чуть дрябловата, а так еще вполне... Когда Худякова шла на высоченных тонких шпильках, сверкая нейлоном колготок, вся мужская часть невольно оборачивалась, давилась бутербродами и вожделенно ласкала взглядом изящность щиколоток, округлость коленок и приятную линию бедер.
Даже шеф, уж, на что примерный семьянин, и тот отдавал должное - пару раз в том самом конференц-зале, да еще разок в кабинете. Худякова не думала о плохом, принимая правила игры - что-что, а увядать раньше срока не хотелось, и все эти забавы носили скорее сакральный смысл, хотя Оксана не раз ловила себя на мысли, что все чаще и чаще охота просто поваляться в кресле, не думая обо всех этих женских ухищрениях в наивных попытках оттянуть старость.
Сотрудники собрались на удивление быстро.
- Дорогая наша Оксана Сергеевна - начал, было, шеф, но тут же сбился. Называть Худякову по имени-отчеству оказалось делом непривычным. Даже с молодежью Оксана была всегда на "ты" и не признавала официоза. - В общем, от лица коллектива, хотелось бы...
Дальше она не слушала, думая только об одном. Это последний день на работе, еще каких-нибудь полчаса, и окончится рабочий день, а там, прощай молодость.
С торжественной частью покончили быстро. Выпили, закусили, поговорили о том, о сем. Как-то само получилось, что Худякова оказалась в меньшинстве - сотрудники столпились поодаль, как бы всем видом показывая - ничего личного Оксана Сергеевна, но работа понимаешь, и все такое. А потом и вовсе рассосались по кабинетам. Шеф ушел одним из первых, пожав на прощание руку.
Худякова стояла одна в пустом зале, скрестив руки. Вздохнула, окинув взглядом помещение, задумалась.
Как же не хотелось покидать привычную суету. Работа давала смысл, заставляла чувствовать себя моложе. И кто знает, что будет впереди - наверняка бесконечные серые дни, похожие один на другой...
- Кх, кх.
Из коридора кашлянул кадровик Семеныч, по слухам бывший особист. Поманил пальцем.
- Что, уже? - Очнулась Оксана.
Вместо ответа Семеныч вздохнул. Постоял, проникаясь серьезностью момента.
- Идем голуба, идем...
Худякова уныло опустила голову, и пошла за кадровиком.
Они прошли мимо рабочих кабинетов, юркнули в неприметную серую дверь, спустились в подвальную часть. Здесь была вотчина Семеныча.
Зашли в узкий кабинетик. Усевшись за столом, Семеныч кивнул на старый покосившийся стул. Худякова покорно присела.
- Тэкс... - Деловито пробормотал Семеныч. - Чичас все устроим в лучшем виде.
Из недр сейфа, старик вытянул трудовую книгу, личное дело и коробок из-под обуви.
- Значится... Худякова Оксана Сергеевна, ну что - позвольте, так сказать, еще раз поздравить с выходом на заслуженный, так сказать отдых, и значится...
Оксана Сергеевна вздохнула.
- Вот обходной - неуверенно протянула бумажку.
Семеныч не глядя, забрал обходной лист, что-то черканул в личном деле, протянул Худяковой.
- Вот туточки распишись, и вот здесь тоже...
Оксана подписала. Семеныч открыл коробку. В ней оказались штемпельная подушка в синем пластмассовом футляре и круглая печать, с деревянной ручкой. Зачем-то подышав на печать, старик пропечатал документы.
- Тэкс, обходной подошьем в личное дело, трудовая остается тоже у меня. Тебе Худякова другой документ - Семеныч протянул серую книжицу.
Дрогнувшей рукой, Худякова забрала пенсионное удостоверение.
Семеныч спрятал документы и коробку обратно в сейф.
- Идем дальше.
Они вышли из кабинета через другую дверь. Пол в подвале оказался неровным, Оксана Сергеевна пару раз споткнулась, едва не сломав каблук.
- Ничего голуба, чичас все устроим... - Семеныч придержал Худякову за локоток.
Они вошли в раздевалку. Из проржавевшего железного ящика, кадровик вытащил огромный тюк.
- Вот, Сергеевна, принимай обновку - хохотнул старик.
- Ты бы вышел, старый черт... - Беззлобно ответила Худякова.
- Тьфу ты - сплюнул Семеныч. - Чиво б я там не видел. Или у тебя Сергеевна все не как у баб устроено?
В раздевалке было холодно и сыро. Худякова расстегнула пуговицы блузки.
- Сюда давай. - Семеныч протянул жилистую руку.
Оксана покорно отдала блузу. Импортная вещица, за которую пришлось отвалить четверть аванса перекочевала в железный шкаф. Туда же отправились босоножки с умопомрачительным каблуком и кожаная мини-юбка.
Дрожа от холода, Худякова расстегнула бюстгальтер, спустила бретельки.
- Быстрее давай, Сергеевна. Не томи душу.
Худякова стянула колготки - под нейлоном показались отекшие ноги с синими прожилками вен. Оставшись в трусиках, Худякова умоляюще поглядела на старика.
- Ишь бесстыдница! - Рассердился Семеныч. - Сымай, это безобразие, кому говорю!
И только собрав всю одежду, старик брезгливо затолкал вещи в шкаф, и закрыл скрипучую дверку.
- Ну, чего стоишь? Одевайся, Сергеевна. Некогда мне с тобой тут время терять.
Худякова развернула тюк. От одежды пахло сыростью подвала. Из вороха тряпок, Оксана Сергеевна выудила сиреневые рейтузы. Повертела так и этак. Боже, какой ужас.
- Да уж, не те ниточки в заднице - прокомментировал находку Семеныч.
Оксана натянула рейтузы. А впрочем, даже и ничего...
За рейтузами последовал желтоватый бюстгальтер с огромными чашами. Как ни странно бюстгальтер пришелся впору. Или это грудь так провисла от старости? Раньше Худякова не задумывалась о плохом, теперь же волей неволей приходилось постигать все на собственном опыте.
Так, что дальше? На ноги теплые шерстяные гамаши, вязаные носки. Цветастая юбка ниже колен. Вместо босоножек на шпильке - мягкие, похожие на домашние, тапочки, с задниками. Непонятного цвета кофта, с заплатками на локтях.
- Ну, как Сергеевна? - С сочувствием спросил Семеныч.
Худякова не ответила. Надела серое драповое пальто. Вроде нормально - удобно, да и тепло. И последний штрих - серый же платок. Оксана Сергеевна попробовала завязать - для первого раза получилось неплохо.
Семеныч критически обошел вокруг. Вытянул большой палец:
- Во! Только накось еще...
Старик протянул очки. Худякова подслеповато щурилась, пытаясь рассмотреть что-либо вокруг.
- Ничего голуба. Со временем привыкнут глаза-то. Ну, давай, Сергеевна, давай милая...
Старик открыл неприметную дверь. Оксана Сергеевна вышла черным ходом. Прошлась, ощущая внезапную тяжесть в ногах.
- Эй, Сергеевна, погодь... - Семеныч выбежал вслед. - На...
Всунул в руки деревянную трость.
- Все ж легче будет. Ты того, Сергеевна, не забывай, заходи если что...
- И тебе Семеныч не болеть.
Худякова зашла за угол. Остановилась. До дома было рукой подать, вот только ноги разболелись, да что-то кольнуло в груди.
Оксана Сергеевна, не спеша, потопала дальше. Прошла две остановки, пару раз останавливаясь передохнуть. Вошла в свой двор.
У подъезда на лавочке о чем-то ворковали две старухи. Оксана Сергеевна подошла ближе.
- Добрый вечер, бабоньки. - Неожиданно для самой себя прошамкала Худякова.
Старухи подозрительно смотрели на незнакомку. Внезапно лицо одной, с первого этажа разгладилось, и расплылось в довольной улыбке.
- Тьфу ты, Сергеевна. Не узнала, богатой будешь...
Старуха повернулась к товарке.
- Это же Худякова с восемьдесят четвертой квартиры.
- А Оксаночка, здравствуй дорогая. Да ты не стой, присаживайся. Болят-то ноги, поди?
- Да, Сергеевна, садись рядышком...
Худякова втиснула грузное тело между соседками, и уставилась неподвижным взглядом. Какой-то парнишка с букетом цветов нырнул в подъезд. Было слышно, как он поднимается вверх, перепрыгивая через ступени.
- А это кто такой? - В очках было не разобрать, и Худякова повернула голову к соседке.
- А шут его знает. К Ленке с пятого этажа побежал. Хахаль очередной... Ходят тут, всякие.
- Ох, и не говори, Ивановна - вздохнула Оксана Сергеевна и завязала потуже ситцевый платок.
День Варенья
Мать разбудила Вовку чуть свет. Он пытался поначалу упрямиться, сонно тянул на макушку одеяло, мычал что-то неразборчиво, мотал головой, уже заранее понимая, что толку не будет.
- Вовка! А ну вставай, негодяй!
Из кухни выглянул отец.
- Вот я сейчас кому-то врежу!
Зная крутой характер папани, Вовка обречено вздохнул. Потянулся, с легким сожалением провожая сонную оторопь. Снилось Вовке нечто яркое и воздушное, отчего еще горше было возвращаться в воскресное утро, зная, что впереди...
- А ну давай, шевелись - отец махнул рукой, собираясь отвесить подзатыльник, но промазал. Вовка привычно проскользнул в ванную, где, закрывшись, принялся рассматривать в овальном зеркале свое веснушчатое лицо. Впрочем, долго ему наслаждаться не дали.
- Вовка! Ты чего там, уснул? - Забарабанила в двери мать. - Давай, умывайся и дуй в магазин за хлебом. Заодно и гречки купишь.
Вовка умылся ледяной водой. Стало немного легче. Вчера он полдня провозился с уборкой - вытирал пыль, пылесосил, мыл полы, потом помогал на кухне - резал лук, замешивал тесто, а после допоздна чистил картошку. Папаша возился в гараже (интересно знать, чем он вообще там занимается?), мать сумрачно смотрела телевизор, время, от времени прихлебывая из чашки давно уже остывший чай.
До магазина было рукой подать. Вовка плелся по грязному тротуару, старательно обходя лужи. Лето ушло, осень пришла - все как всегда. Сегодня день Варенья Вовки, а значит впереди шумное застолье - придут друзья родителей, и друзья друзей родителей вместе со своими друзьями и друзьями их друзей. Вся эта компания будет жрать картошку, ту самую, Вовкой чищенную, все как-то быстро перепьются, потом Вовка будет балансировать на шатком табурете, пытаясь вспомнить какой-нибудь стишок, даром, что ему уже восемь лет, и закончится все стоянием в углу, куда мать принесет кусок торта с прошлогодней свечкой. Тоска...
В магазине юркая продавщица умело обвесила Вовку на сорок грамм, сунула мятый батон, и не додала десять копеек. Вовка попытался посмотреть ей в лицо, но сзади уже напирала очередь. Выйдя из магазина Вовка, что есть силы, пнул консервную банку. Та загрохотала по асфальту и плюхнулась в лужу, где и осталась торчать маленьким жестяным островком.
- Ты чего это шалишь? - Послышался сзади противный скрипучий голос, и тут же чьи-то пальцы умело ухватили за ухо.
Вовка взвыл.
- Нечего хулиганить, а то ишь ты.
Извернувшись, Вовка увидел хозяина руки. Старичок-сморчок крепко ухватился за ухо, блестя хитрыми глазками из-под широкополой шляпы. В другой, свободной руке, пенсионер держал авоську. Несмотря на боль, Вовка успел заметить, что батон в авоське был поприличнее. Видать продавщица знакомая...
Додумать Вовка не успел. Старичок еще раз дернул за ухо.
- Дяденька отпусти... - заныл Вовка, пытаясь обмануть бдительность пенсионера.
- Так, что здесь происходит? - твердый уверенный голос заставил старичка вздрогнуть. Дрожь передалась руке - Вовка заметил, что последнюю минуту способен воспринимать окружающую действительность посредством злополучного уха.
К ним подошел высокий статный милиционер.
- Хулигана, вот поймал - старичок был сама скромность.
Милиционер осторожно разжал пальцы, высвобождая Вовкино ухо.
- Это не наш метод - спокойно объяснил он оторопевшему старичку.
Вовка благодарно икнул.
- Но позвольте... - начал, было, старичок-боровичок, но милиционер не дал ему закончить.
- Документы! - Рявкнул он так, что Вовка чуть не оглох. Старичок попятился.
- Мои?
- Нет, мои... - Милиционер потянулся к кобуре. Следующие мгновения оказались втиснутыми в мироощущение Вовки яркими болезненными вспышками.
Бах! - И с головы старичка слетает шляпа. В его глазах недоумение и испуг. Еще один выстрел - и дедушкина голова разлетается кровавыми брызгами. Его отбрасывает на асфальт, и милиционер стреляет снова и снова, шпигуя свинцом дергающееся тело. А потом пистолет сухо щелкнул. Милиционер отправил оружие обратно в кобуру. Вовка отер с лица что-то теплое и липкое, мимоходом отметив, что выпачкался в красном. Старичок остался лежать на асфальте. Вокруг тела начала расплываться лужа крови.
- Вот так-то! - Со значением произнес милиционер.
Вовка ошалело смотрел на стража порядка. Вокруг начала собираться толпа. Милиционер для верности пнул труп носком скороходовского ботинка, и легонько щелкнул Вовку по носу.
- Ну что, барбос, идем? - Вовка согласно кивнул.
Милиционер оглядел толпу.
- Так товарищи, не напираем. Все успеют посмотреть...
Вовка доверчиво вложил руку в огромную твердую ладонь милиционера, и они вдвоем начали протискиваться через гомонящую толпу. До Вовки доносились отдельные возгласы:
- И правильно, давно уже пора...
- Совести у них уже нет...
- А он ему как стрельнет...
- Шпиона видать поймали...
Милиционер вывел Вовку из толпы, и они пошли по улице. Завернули за угол. Подошли к киоску, где толстомясая тетка торговала мороженым. Вовке милиционер купил пломбир, себе взял эскимо. Вовка сдернул круглую бумажку, и блаженно зажмурился.
- Ну что, Вовка. С праздником тебя! - Вовка удивленно открыл глаза. Милиционер как ни в чем не бывало ел мороженое, но Вовка успел заметить крохотную хитринку в серо-голубых глазах.
- А вы откуда... - начал он, но милиционер приложил к его губам пахнущий порохом палец.
- Оттуда!
Вовка понятливо кивнул. Мол, как скажете, гражданин начальник, оттуда, значит оттуда.
- Вкуснотища! - Милиционер с наслаждением облизал деревянную палочку. - Ну да ладно, рассказывай, как жизнь.
- Молодая... - Вовка запихнул в рот вафельный стаканчик с остатками пломбира. Милиционер ухмыльнулся.
- Ну и правильно, чего сопли жевать. И так все понятно - в магазине обвесили, в школе обидели, родители - дегенераты, а впереди серая беспросветная жизнь у станка. Так?
- Ну, примерно - согласился Вовка.
- Ясно... - вздохнул милиционер. - Ну ладно, пойдем, дай только...
Милиционер достал пистолет, вытащил из кармана запасную обойму, и ловко перезарядил оружие.
- На, держи. - Не веря своему счастью, Вовка ухватил пустую обойму.
Милиционер взвел затвор.
- Вот теперь все. Пошли.
Они вернулись в магазин, где милиционер расстрелял бойкую продавщицу. Деревянные лотки с батонами оказались заляпаны кровью. Очередь заволновалась.
- Тихо товарищи - принялся успокаивать всех милиционер. - Имели место недовес, недосып и недостача, или как там у них, у жуликов называется. Короче, вот этому пареньку мелочи недодали, так что все по-честному. Кстати...
Милиционер перегнулся через прилавок, и выудил из жестяной банки с мелочью десять копеек.
- На-ка, возьми.
Вовка забрал монетку, и уже на выходе не удержался, и показал язык. В очереди зашумели:
- Ишь ты, шалопай, молоко на губах и подбородке еще не обсохло, а туда же...
- Это не молоко, а пломбир - обиделся Вовка, но милиционер уже тащил его за руку.
Они вернулись к скамье, где милиционер повторил процедуру перезарядки. Ошалевший Вовка завладел еще одной пустой обоймой.
- И еще - Милиционер передернул затвор. - Обычно закономерен вопрос, ну там, как такое может происходить вообще, и так далее...
- Да, кстати... - оживился Вовка.
Милиционер отправил пистолет в кобуру.
- Считай, что я волшебный милиционер. Или нет, лучше так - Волшебный Милиционер. С большой буквы, ясно?
- Так точно! - бойко отрапортовал Вовка. - Ко мне домой пойдем?
- Обязательно - ответил Волшебный Милиционер, и подмигнул Вовке.
Веселье давно стартовало, и шло полным ходом. Из-за ободранного дерматина двери доносились лишь жалкие отголоски, но, имея богатое воображение можно было представить все, что происходит там, в сизых клубах табачного дыма, в развеселом гомоне, в звонах бокалов и хлопках открываемых бутылок водки - долгожданный день Варенья Вовки.
- Так-с, заходим. - Волшебный Милиционер решительно толкнул хлипкую дверь. - Показывай, где тут что.
- Ага, заходите. Вот тапки - Вовка провел спутника в комнату и помог раздеться. Фуражку Волшебный Милиционер снимать не стал.
Они вошли в залу, и на миг наступила тишина. Выглянув из-за широкой спины Волшебного Милиционера, Вовка увидел, что пришли только друзья родителей и друзья друзей родителей вместе со своими друзьями. Очевидно, друзья их друзей были на подходе. Волшебный Милиционер вздохнул.
- Ну, ничего - шепнул он пригорюнившемуся Вовке. - Будем работать с тем, что есть.
- Вовка, сукин ты именинник, где шлялся? - пьяный родитель встал с куском селедки наколотым на вилку. Пока Вовка следил за селедочным хвостом с налипшими чешуйками, что описывал в воздухе причудливые восьмерки, Волшебный Милиционер на всякий случай расстегнул кобуру.
- Давайте не будем нарушать протокольную часть - успокаивающе произнес он. - Для начала отделим агнцев от козлищ, или как там, в церкви говорят, не помню. Попрошу встать друзей родителей и друзей их друзей.
- Вместе с их друзьями? - Насмешливо поинтересовался кто-то из-за стола.
Волшебный Милиционер на миг задумался и почесал фуражку.
- Гм, давайте так - встают друзья, друзья друзей и их друзья. Короче, все кто не родители Вовки.
С трудом, отсортировав гостей, Волшебный Милиционер вытолкал гомонящую публику. Гости уходили с неохотой. Паре особо резвых пришлось дать рукояткой пистолета по зубам.
- Так, теперь переходим к родителям. Вы как я вижу мать? - Указующий перст блюстителя порядка ткнул в Вовкину родительницу.
- Ну не отец же - для порядка возмутилась та.
- Тихо! - заорал Волшебный Милиционер, и от звука его голоса попрятались тараканы. Макаров переместился на стол. Мать сглотнула и посмотрела на Вовку. Тот пожал плечами.
- На кухню - коротко скомандовал Волшебный Милиционер, и мать сдуло ветром.
- Так, теперь отец...
Папаша испугано икнул, и торопливо положил назад в тарелку рыбий хвост. Волшебный Милиционер выжидающе смотрел на Вовкиного родителя.
- Ну?
Папаша осторожно взобрался на табуретку и театрально отставил ногу, отчего табурет огорченно заскрипел.
- Стих! - провозгласил он и откашлялся. - Этот славный день Варенья...
Волшебный Милиционер одобрительно кивнул.
- В нем и праздник, и веселье... - тянул волынку родитель. - Потому что каждый год... Он ведет, годам нашим счет! - победно выкрикнул он последнее слово и вопросительно взглянул на гостя.
- Ну, как? - спросил Волшебный Милиционер.
- Да не знаю - пожал плечами Вовка. - По-моему чего-то там пропущено в словах.
- Нет, ну, как пропущено... - заныл папаша. - У меня каждое слово в тетради записано.
Волшебный Милиционер почесал кончик носа.
- Ладно - смилостивился Вовка. - Для первого раза сойдет.
- Хозяин-барин - Волшебный Милиционер засунул пистолет в кобуру.
- Что дальше? - поинтересовался Вовка. - В угол ставить будем?
- Лучше сразу, к стенке - буркнул Волшебный Милиционер, продолжая возиться с кобурой. - Ладно, на этом день Варенья считаю встреченным. Идем, Вовка, проводишь.
В прихожей Вовка подал Волшебному Милиционеру форменный китель. Посмотревшись в зеркало, и поправив фуражку, гость взялся за ручку двери.
- А... - запоздало вспомнил Вовка. - Я ж забыл спросить-то, почему все так?
Волшебный Милиционер удивленно посмотрел на Вовку.
- А кто вчера ложился спать и загадал желание? Что бы все было по-другому, раз и навсегда?
- Точно! - Вовка хлопнул себя по лбу. - Тогда до встречи!
Он протянул руку. Гость улыбнулся и пожал ее.
- Ну ты это, в общем... вставай соня...
- Что? - не понял Вовка.
- С днем Варенья сынок. Просыпайся скорее, смотри, какие подарки мы тебе приготовили.
Вовка вывалился из сна, и теперь оторопело тер глаза, пытаясь окончательно проснуться. Мама с папой стояли у кровати, держа в руках огромную картонную коробку, на которой был нарисован игрушечный поезд. Вовкино сердце пропустило один удар, и застучало с новой силой, пыталось наверстать пропущенное.
Потом были поцелуи родителей и веселый гомон гостей. Пришли Вовкины друзья и друзья Вовкиных друзей вместе со своими друзьями и друзьями их друзей. Все они вместе глотали шипучий лимонад и запихивали за обе щеки необыкновенно вкусный торт. Улучив минутку, Вовка тихонько проскользнул в свою комнату. Подошел к окну, одернул штору. На скамейке у подъезда сидел милиционер, и от скуки вертел в руках табельное оружие. Почувствовав Вовкин взгляд, он повернул голову и улыбнулся. Вовка улыбнулся в ответ и задернул штору.
Сзади тихонько кашлянули. Вовка обернулся.
- С днем Варенья сынок - прошептала мама и протянула Вовке кусок торта с прошлогодней свечкой.
В зале стукнули бокалы, и хлопнула открываемая бутылка. День Варенья продолжался...
Славянск, февраль 2009
Дом
С самого детства, Ванька мечтал о собственном доме, представляя, как хорошо было бы жить где-нибудь на краю города, в тишине небольших, извилистых улиц, просыпаясь с криком петухов, или просто оттого, что утренняя свежесть забралась в комнату, просочилась под простыню, призывая вскочить с гиканьем, пронестись по комнатам, выбежать на улицу, и наполнить легкие криком радости, приветствуя новый день - выросший в квартире, среди кухонной возни, шума и ругани, взращенный в многоэтажной утробе города, и днями и вечерами, он предавался измышлениям, о том, каким должен быть этот дом, мечтая вырваться из многоголосия коммунального общежития, побыть хоть немного наедине с самим собой, с мыслями, что роятся в вихрастой голове мальчугана (дом будет согревать в лютые морозы, и утешать приятной прохладой жаркими летними ночами, он словно заботливая мать будет убаюкивать потрескиванием штукатурки, скрипом половиц), а детские годы летят - ясли, садик, маленький Ванечка кушает борщ, ловко выбирая картошку большой алюминиевой ложкой, (мать каждый день суетилась у плиты, но, сколько Ванечка не садился за стол, почему-то всегда борщ, который они ели был вчерашним), первый звонок, родители плачут, утирая слезы, дома накрытый по этому поводу стол, отец довольно поднимает стакан с водкой, и что-то долго говорит, голодные гости нетерпеливо кивают, в ожидании, когда же можно будет выпить, и заесть вчерашним борщом, первая двойка, нагоняй от отца, который, не стесняясь, дерет за уши прямо в учительской, в квартире тесно и неуютно, сверху шумная многодетная семья, с постоянно орущими, дерущимися выродками, снизу дядя Толя - алкаш и матерщинник, окна квартиры смотрят на дорогу, отчего в комнату заползает сизый змей автомобильных выхлопов, Ванька подолгу ворочается в кровати, слушая как стучат мячом соседские дети, на потолке, оклеенном дешевыми аляповатыми обоями, качается люстра, за стеной молодожены отчего-то скрипят всю ночь кроватью, а школьные годы улетают белыми птицами - выпускной, три бутылки бананового ликера, выпитые с оглядкой, похороны соседа, вступительные экзамены в институт, соседи сверху завели еще одного ребенка - пронзительный визг не смолкает ни на минуту, ремонт (каждый год, в углах комнат, как раз на стыках железобетонных плит, отсыревшие обои превращаются в темную заплесневевшую труху, а детишки сверху, периодически забывают закрывать краны в ванной, отчего на потолке набухает пятно, и первая капля падает на пол, с укоризненным звоном), а годы летят - сессия, практика, боже, как осточертело вслушиваться в хриплый, надсадный кашель соседа-инвалида (Ванька бросает в стену тапок, и старичок-боровичок испуганно притихает, чтобы вновь, через минуту разразиться хрипением), уже не молодожены по-прежнему насилуют кровать, кажется, что они там прыгают словно дети, стараясь достать руками потолок, бедные пружины скрипят, протестуя, принимая погрузневшие тела, защита диплома, дядя Толя понимающе складывает пальцы особым жестом (оттопыривает большой палец и мизинец, словно пытаясь измерить высоту пустой водочной бутылки, что катается под ногами в покосившейся беседке, на радость собутыльникам), непонятно откуда в жизни появляется Зинка - долгие уговоры, и под конец, когда уже кажется, что ничего не получится она соглашается, и Иван, замирая от страха, делает то, о чем так долго мечтал, листая истрепанные заграничные журналы, за которые пришлось отвалить четыре стипендии, на которых обнаженные мужчины и женщины занимаются тем, чем положено заниматься мужчинам и женщинам тогда, когда они остаются наедине, в первый раз как-то странно, и совсем ничего не понятно, и он бредет домой, почему-то решив, что родители догадаются обо всем с одного взгляда, но ничего подобного, и Зинка при встрече смущенно опускает голову (на самом деле он был у нее второй, но для влюбленного Ивана это не важно), свадьба, полная фигура невесты выражает радостное нетерпение, некрасивое лицо компенсируется умением варить вчерашний борщ, отец восторженно поднимает рюмку, его губы шевелятся, и Иван не веря, что все это происходит именно с ним, почтительно ловит каждое слово, так же как и гости, которые согласно кивают, ожидая, когда же можно будет, наконец, выпить, и заесть вчерашним борщом, первая (почти) брачная ночь - родители в соседней комнате, и Иван, прислушиваясь к их размерному дыханию, осторожно прижимается к новообретенной жене, у Зинки болит голова - черт у нее постоянно болит голова! - не то, что у соседей за стеной, которые купили новую кровать, вынесли старую, с растянутыми, позванивающими пружинами, на радость дворовой ребятне - детишки забираются на нее с ногами, чтобы прыгать, улетая в закопченное небо города, у Ивана первая работа, он носится как угорелый по кабинетам, разрываются телефоны, и начальство недовольно косится на молодого специалиста, что вцепился в работу, словно голодный пес, дома на маленькой, в шесть метров кухне, варит борщ жена, соседи сверху справляют свадьбу старшего сына, отчего люстра привычно качается в стороны, как уличный фонарь на ветру, отдельная однокомнатная квартира, (родители, наконец, согласились разменять свою двушку) - такое же замкнутое пространство с махонькой кухонькой и тесной уборной, иногда Иван запирается в ней, и сидит на унитазе, обхватив голову руками, предаваясь измышлениям, о том, каким должен быть его дом (в спальне широкая кровать, а ванная с туалетом - не такие, что приходиться упираться локтями в стены, балансируя на треснутом унитазе, ерзая от раздражения), на работе стало поспокойнее, а годы летят - появился на свет маленький Петр Иванович, они втроем теснятся в одной комнате, отчего утром, уходя на работу, Иван Петрович плетется по улицам, с трудом удерживаясь от того, чтобы не заснуть прямо посередине пешеходного перехода, хорошо, что на работе можно выделить пару часиков и подремать, сидя в пустом кабинете (сослуживицы помчались в гастроном, где сегодня дают мойву), ребенок растет, и Иван Петрович, устроившись на кухне, задумчиво размешивает ложкой борщ, разгоняя пятна жира, раздумывая над тем, каким должен быть дом, Зинка полнеет на глазах, превращаясь в копию мамаши - отставленный зад, и тяжелые, приплюснутые груди, они не в силах бороться с земным притяжением, отчего похожи на две лепешки, что болтаются где-то около пупка, она варит борщ, постоянно, каждый день, отчего на кухне парко и запахи въелись в штукатурку, похороны соседа - дяди Коли, небольшой стол, Зинка ставит посередине огромную кастрюлю с борщом, Иван Петрович встает с рюмкой, что-то прочувствованно говорит о том, каким хорошим человеком был Колюня, остальные согласно кивают, в нетерпении ожидая, когда же можно будет выпить, и заесть вчерашним, Зинкиным борщом, а годы летят - возвращаясь с работы, Иван Петрович слушает недовольно бурчание раздобревшей супруги (соседи за стеной купили польский гарнитур), привычно забирается на диван, чтобы уткнуться в телевизор, где Петросян веселит зрителей избитыми плоскими шутками, он смотрит в мерцающий, обгаженный мухами экран, представляя, каким должен быть дом, (обязательно двухэтажный, с небольшим садом, чтобы летняя свежесть сочилась из распахнутых окон), молодожены за стеной доламывают очередную кровать, сверху выдают дочь замуж, соседка-старушка за стеной привычно кашляет (она похожа на вяленную воблу, но жизнь еще теплится в иссохшем теле), у Ивана Петровича радость - в соседнем подъезде согласились поменяться с доплатой, теперь у них две комнаты, как когда-то у родителей, новоселье, на столе стоит привычная кастрюля борща, соседи заученно поднимают рюмки с монополькой, подумать только - целых две комнаты, сын старшеклассник приносит двойки, Иван Петрович, не стесняясь, дерет ему уши прямо в учительской, Зинка варит борщ, она стала еще толще, а годы летят - сидя на унитазе, Иван Петрович представляет, каким будет его собственный дом (с большой верандой, и горшки с цветами расставлены на широких подоконниках, радуя взгляд невинной прелестью), выпускной у сына, Зинка что-то привычно бурчит под нос (соседи за стеной приобрели машину), нестареющий Петросян потчует нестареющими анекдотами, на работе тишь и благодать, сын провалил экзамены в институт, а Зинка стала еще толще, теперь она ворочается в уборной, пытаясь уместить свое рыхлое тело, плитка кое-где облупилась, кое-где и вовсе отлетела, Иван Петрович, кряхтя, пытается приделать ее на место, ничего не выходит, сын прогуливает занятие в училище, Иван Петрович, не стесняясь, дерет ему уши прямо в классе, на глазах у ржущих товарищей, а годы летят - устроившись на продавленном диване, Иван Петрович мысленно путешествует по дому (добрый, уютный - вот таким будет его дом!), на работе проводят на пенсию начальника, стол уставлен посудой, Зинка, пыхтя, притащила из дому огромную кастрюлю с борщом, Иван Петрович поднимает граненый стакан, и прочувствованно говорит о том, каким хорошим человеком был прежний начальник, сослуживцы согласно кивают, ожидая, когда же можно будет выпить, и заесть вчерашним, Зинкиным борщом, против ожиданий Ивана Петровича, новым начальником становится вовсе не он, а Федька Митрофанов, лодырь и обалдуй, что вечно без дела слонялся по коридорам главка, от скуки заигрывая с сослуживицами, дома Зинка недовольно бурчит (соседи за стеной купили сыну компьютер), на кухне треснуло оконное стекло - Иван Петрович, кряхтя, заклеивает его скотчем, а потом, забираясь в тесную ванну, с отлетевшей эмалью, он размышляет каким же будет дом (с кабинетом, где можно будет поставить письменный стол, а книжные полки будут до самого потолка), на работе тишь да гладь, дома сын лодырь и прогульщик, да супруга, похожая на огромный, колыхающийся жиром, шар, в комнатах теснота и пахнет борщом, тараканы не стесняясь путешествуют по стенам, словно пилигримы, вместе с хозяевами, кочуют из квартиры в квартиру, сын привел домой невестку - неряшливую деваху, с обкусанными ногтями, Зинка плачет, отчего ее груди качаются в такт огромным валикам жира на подбородке, свадьба, за небольшим столом, собрались жадные до дармового угощения, соседи, Иван Петрович, прочувствованно поднимает рюмку, желая счастья молодым, соседи согласно кивают, ожидая, когда же можно будет выпить, и заесть вчерашним, Зинкиным борщом, ночью, ворочаясь без сна, слушая возню молодых в соседней комнате, Иван Петрович, думает о том, как хорошо в собственном доме (на летней кухне будет вдосталь места, чтобы расставить многочисленную утварь, и печка будет блестеть в лучах утреннего солнца, а в небольшом уютном дворике, на столе, застеленном белоснежной скатертью, уже расставлены тарелки, и молоко холодит стакан, покрывая изморозью граненое стекло), Зинка лежит рядом, прижавшись необъятным бедром, и недовольно бурчит под нос (соседи за стеной, сделали евроремонт), утром вставать на работу, а до пенсии еще целая жизнь, а годы летят - Зинка учит невестку варить вчерашний борщ, тихонько уходят из жизни родители, у соседей сверху серебряная свадьба, отчего люстра качается словно маятник, отчитывая секунды, минуты, часы, и все не так, как мечталось, померла старушка, похожая на вяленую воблу, небольшой стол, прямо посередине гордо возвышается непременная кастрюля с борщом, Иван Петрович поднимает эмалированную кружку, и прочувствованно говорит о том, каким хорошим человеком была неусыхающая старушка, соседи машинально кивают, ожидая, когда же можно будет выпить, и заесть вчерашним, Зинкиным борщом, размен квартиры, чтобы молодые могли жить отдельно, суматоха, пьяные грузчики роняют славянский шкаф, Зинка верещит, как будто ее уронили вместе со шкафом, за стеной молодожены ломают раскладушку - недовольно пищат пружины, Иван Петрович слушает скрип растянутого брезента, размышляя о том, как уютно будет в доме (вечерами он будет покачиваться в кресле-качалке, умиротворенно рассматривая зеленое великолепие за окнами веранды, слушать песни цикад, по утрам - выходить на крыльцо, сладко потягиваться, всем сердцем радуясь тому, что впереди еще один день, и будет еще множество таких же деньков, непохожих друг на друга, но ничем не хуже этого, теплого, воспетого сладостным чириканьем воробьев, шуршанием листвы, наполненного тысячей запахов лета), а годы летят - в квартире душно, солнце разогревает стены, а ночью, остывающие плиты пощелкивают на стыках, отчего кажется, что дом сейчас развалится, словно игрушечный, зимой стужа - четыре регистра на батареях не греют совершенно, и приходиться кутаться в плед, до пенсии целая жизнь, рождение внука, на застеленном потрескавшейся клеенкой столе, дымит кастрюля с борщом, новоиспеченный дедушка Иван умиленно вытирает слезы, и приподнимается, чтобы сказать тост, приглашенные родственники, прочувствованно кивают, ожидая, когда же можно будет выпить, и заесть вчерашним, Зинкиным борщом, жизнь уходит, разбрызгиваясь минутами, годы летят, и ничто не может остановить их, стоя у окна, Иван Петрович размышляет о том, как хорошо жить в своем доме (в кабинете тишь и благодать, слышен лишь шорох переворачиваемой страницы, за окнами метель, а в комнате тепло и уютно), внук пошел в первый класс, Зинка ревет белугой, ее груди уже значительно ниже линии пупа, но она по-прежнему деловито снует по крохотной кухоньке, варит борщ, что-то бурча под нос (возможно соседи за стеной, купили себе очередную кровать), здоровье уже не то, читая газету, дед Иван поправляет очки, дужки которых обмотаны изолентой, до пенсии совсем недолго, внук получил двойку, Иван Петрович, не стесняясь, дерет ему уши прямо в учительской, у соседей сверху очередная свадьба, а у Ивана Петровича, забился сифон, сантехник что-то рассматривает в проржавевшей трубе, потом привычно складывает пальцы особым жестом (оттопыривает большой палец и мизинец, словно пытаясь измерить длину забитой трубы), Иван Петрович кряхтя, достает из буфета початую бутылку водки, а годы летят - Ивана Петровича провожают на пенсию, на большом рабочем столе, застеленном газетами, над гранеными стаканами и щербатыми тарелками, возвышается огромная кастрюля с борщом, Иван Петрович встает, сжимая стакан, и прочувствованно говорит о том, как дороги ему ушедшие годы, проведенные здесь, в компании с друзьями, сослуживцы умиленно кивают, ожидая, когда же можно будет выпить, и заесть вчерашним, Зинкиным борщом, но Иван Петрович, не договорив, роняет стакан, и заваливается на бок, опрокидывая кастрюлю, борщ пачкает застиранные штаны, растекается по полу огромной лужей, в которой плавают пятна жира, крики, метания, скорая, серая муть, вспышки света, и звенящая тьма, снова свет, неровный, мерцающий, озабоченные лица врачей, неудобная больничная постель, и Зинка каждый день носит ему вчерашний борщ, наконец, он дома, Зинка сидит у кровати, и, вытирая слезы, рассказывает, что соседи за стеной недавно вернулись из Индии, откуда привезли много разной всячины, сын заглянул ненадолго, повертел головой и умчался по своим делам, рядом тумбочка, уставленная пузырьками с лекарствами, Зинка потчует Ивана Петровича вчерашним борщом, пытаясь протолкнуть ложку сквозь упрямо сжатые губы старика, Ивану Петровичу не до этого, он мысленно прогуливается по комнатам дома, спускается по дубовой лестнице, выходит на крыльцо, зевает, потягивается, и солнце, забирает его к себе, укутывая пьянящим, легким светом, и Иван летит ему навстречу, уже не слыша причитаний супруги, оставив остывающее скрюченное тельце, похороны, прощание с любимым мужем, дорогим другом, отцом, дедушкой, сын угрюмо поднимает рюмку водки, сбивчиво пытаясь рассказать о том, каким хорошим человеком был Иван Петрович, и все задумчиво кивают, ожидая, когда же можно будет выпить, и заесть вчерашним, Зинкиным борщом, а дом Ивану Петровичу справили такой, что не стыдно и людям показать - добротный, сосновый, с обивкой из атласа.
Донор
Семенов проснулся раньше обычного, и некоторое время лежал в постели, тупо созерцая потолок. Сегодня последний день месяца, а значит пора в поликлинику. Он поворочался, пытаясь устроиться поудобнее, но мысли бродили где-то далеко. Плюнув, Семенов выполз из-под теплого одеяла.
Умылся, придирчиво осмотрев отражение в зеркале. Почистил зубы. Есть не хотелось совершенно, быть может, из-за предстоящего.
Банки Семенов приготовил заранее. Трехлитровки стояли на столе, сияя чистотой. Семенов с тоской посмотрел на тару - черт знает что, каждый месяц одно и то же.
Он вышел из дому, небрежно помахивая авоськой. Банки в авоське издавали тихий звон, отмечая шаги. Идти было недалеко, минут десять, если не торопиться. Семенов как мог, оттягивал неприятную процедуру, поэтому до поликлиники добрался часам к девяти, когда уже собралась приличная очередь.
- Кто последний? - Неопределенного возраста тетка, в кашемировом пальто, равнодушно мотнула головой. Семенов пристроился за ней, тоскливо сжимая авоську.
В коридоре было сумрачно и грязно. Пахло карболкой и почему-то прокисшим компотом. В очереди чесали языками. Семенов привычно прислушался, пытаясь уловить суть разговора.
- А еще говорят, был случай недавно - одному мужику два литра скачали, так он потом, чуть не сковырнулся...
- Ну а что вы хотели? Я давно говорил - бесплатная медицина никуда не годится. Вот если бы за каждый сеанс была отдельная плата...
- Ну да, расскажите еще... Может вообще кровь не выкачивать?
- Ну не надо утрировать. Я ж к чему говорю? Нет заинтересованности...
Семенов поежился. Как обычно слухи. И не верь потом, что такое может произойти с тобой.
- А я точно слышал, у меня у соседа знакомый рассказывал - в поликлинике родственнику его иглу не стерилизовали, так потом на руке гнойник вскочил...
В очереди начали вспоминать разные случаи, произошедшие с кем-нибудь из присутствующих. Семенов зевнул. Ничего нового - каждый раз одно и то же. Хоть бы выдумали чего нового.
- Следующий.
Дверь открылась, выпуская очередного счастливца. В освободившийся кабинет юркнул очкарик-студент, с дипломатом. Очередь заволновалась.
- Ить, заспешил-то как.
- Без очереди пролез! - Осуждающе пробасила тетка, держащая в руках две трехлитровых банки. Над губой у тетки темнели усы. Заметив интерес в ее выпуклых глазах, Семенов отвел взгляд. Не хватало еще, зацепится с этой нерпой.
- Да нет, женщина. Он передо мной стоял. - Пожилой работяга в затертой джинсовке тыкал пальцем куда-то в сторону двери. Тетка зыркнула на пролетария, и скривилась.
- Не знаю перед кем, а только он не занимал. - Тетка категорично кивнула. Семенов тоскливо покосился на очередь.
- Лезут и лезут. А вы куда, молодой человек?
- Я только спросить... - отбивался чернявый с огромной десятилитровой бутылью в руках. Зеленоватое стекло бутыли пошло трещинами - еще немного, и рассыплется.
- Тут всем спросить.
- На два слова - чуть не плакал чернявый.
- Да ладно вам. - Неожиданно для самого себя, произнес Семенов. - Пусть спросит, человек.
Обрадованный поддержкой, чернявый приоткрыл дверь.
- А скажите...
- Занято! - Медсестра подошла к двери, и рывком потянула на себя, отчего чернявый чуть не ввалился в процедурный кабинет. - Чего тебе?
- Мне это... - Засуетился чернявый. - А можно без тары?
- И что нам потом? - Равнодушно спросился медсестра. - Выливать тута?
- Ну, так, а если нет с собой? - Не унимался чернявый.
- Слышь, мужик, не задерживай. Тебе же ясно сказали...
- Ишь ты грамотей. Давай, в очередь, а то много вас таких тут!
- Да гоните его! Бутыль стукнул где-то, и теперь людям голову морочит!
Чернявый тоскливо прикрыл дверь. Очередь без всякого сочувствия следила за неудачником.
- Следующий.
Работяга в джинсовке приосанился, и степенно прошествовал в процедурную.
Семенов вздохнул.
Одуреть можно от всего этого бардака. Что ни говори - мир идет вперед семимильными шагами, и только здесь, в горрайонной поликлинике очередь, как будто за окнами все еще прошлый век.
И вообще, неужели нельзя сделать это как-нибудь по-другому? Как на западе - все индивидуально. Знает человек, что раз в месяц нужно кровь скачать - у каждого свой насос имеется, все на дому, как полагается. Сам себя обслужил, и никаких забот и тревог. И в очереди стоять не нужно. А еще, вот...
- Следующий!
Кто-то толкнул Семенова в спину, и он понял, что, наконец, подошла его очередь. Ну, надо же, за мечтаниями и не заметил.
Семенов постучал в дверь.
- Можно? - И не дождавшись ответа, вошел.
- Проходите... - врачиха в белом халате что-то писала. Медсестра приняла тару, и Семенов как-то вдруг застеснялся.
- Можно садиться? - Зачем-то спросил он.