|
|
||
TO THE RIGHT HONORABLE MY VERY GOOD LO. THE DUKE OF BUCKINGHAM HIS GRACE, LO. HIGH ADMIRALL OF ENGLAND. EXCELLENT LO.
SALOMON saies; A good Name is as a precious oyntment; And I assure my selfe, such wil your Graces Name bee, with Posteritie. For your Fortune, and Merit both, have been Eminent. And you have planted Things, that are like to last. I doe now publish my Essayes; which, of all my other workes, have beene most Currant: For that, as it seemes, they come home, to Mens Businesse, and Bosomes. I have enlarged them, both in Number, and Weight; So that they are indeed a New Worke. I thought it therefore agreeable, to my Affection, and Obligation to your Grace, to prefix your Name before them, both in English, and in Latine. For I doe conceive, that the Latine Volume of them, (being in the Universall Language) may last, as long as Bookes last. My Instauration, I dedicated to the King: My Historie of Henry the Seventh, (which I have now also translated into Latine) and my Portions of Naturall History, to the Prince: And these I dedicate to your Grace; Being of the best Fruits, that by the good Encrease, which God gives to my Pen and Labours, I could yeeld. God leade your Grace by the Hand. Your Graces most Obliged and faithfull Servant, FR. ST. ALBAN. ESSAYS OR COUNSELS CIVIL AND MORAL
Моему милостивому господину светлейшему герцогу Бэкингему, лорду-адмиралу Англии Милорд! Соломон сказал: "Добрая слава подобна драгоценному благовонию". Такова, несомненно, будет судьба вашего имени в потомстве. Ибо вы равно возвеличены судьбою и собственными заслугами и посеяли много доброго, чему суждено жить долго. Сейчас я выпускаю в свет мои "Опыты", которые из всех моих сочинений получили наибольшее распространение; надо полагать, потому, что они ближе всего к практическим делам и чувствам людей. Я увеличил их число и улучшил достоинство, так что они представляют совершенно повое сочинение. Преданность моя вашей светлости и милости, оказанные мне вами, побуждают меня предпослать ему ваше имя как в английском, так и в латинском изданиях. Ибо я надеюсь, что латинское издание (будучи на языке международном) будет жить, покуда живут книги. Мое "Восстановление" я посвятил королю; мою "Историю Генриха Седьмого" (которую я ныне тоже перевел на латинский) и части "Естественной истории" -- принцу; а эти "Опыты" -- вашей светлости. Они принадлежат к лучшим плодам, которые божьей милостью могло принести мое перо. Да сохранит Бог вашу светлость! Вашей светлости преданный и верный слуга Фр. Сент-Албан
русWHAT is truth? said jesting Pilate, and would not stay for an answer. Certainly there be, that delight in giddiness, and count it a bondage to fix a belief; affecting free-will in thinking, as well as in acting. And though the sects of philosophers of that kind be gone, yet there remain certain discoursing wits, which are of the same veins, though there be not so much blood in them, as was in those of the ancients. But it is not only the difficulty and labor, which men take in finding out of truth, nor again, that when it is found, it imposeth upon men's thoughts, that doth bring lies in favor; but a natural though corrupt love, of the lie itself. One of the later school of the Grecians, examineth the matter, and is at a stand, to think what should be in it, that men should love lies; where neither they make for pleasure, as with poets, nor for advantage, as with the merchant; but for the lie's sake.
рус.But I cannot tell; this same truth, is a naked, and open day-light, that doth not show the masks, and mummeries, and triumphs, of the world, half so stately and daintily as candle-lights. Truth may perhaps come to the price of a pearl, that showeth best by day; but it will not rise to the price of a diamond, or carbuncle, that showeth best in varied lights. A mixture of a lie doth ever add pleasure. Doth any man doubt, that if there were taken out of men's minds, vain opinions, flattering hopes, false valuations, imaginations as one would, and the like, but it would leave the minds, of a number of men, poor shrunken things, full of melancholy and indisposition, and unpleasing to themselves? One of the fathers, in great severity, called poesy vinum doemonum, because it filleth the imagination; and yet, it is but with the shadow of a lie. But it is not the lie that passeth through the mind, but the lie that sinketh in, and settleth in it, that doth the hurt; such as we spake of before.
рус.But, howsoever these things are thus in men's depraved judgments, and affections, yet truth, which only doth judge itself, teacheth that the inquiry of truth, which is the love-making, or wooing of it, the knowledge of truth, which is the presence of it, and the belief of truth, which is the enjoying of it, is the sovereign good of human nature. The first creature of God, in the works of the days, was the light of the sense; the last, was the light of reason; and his sabbath work ever since, is the illumination of his Spirit. First he breathed light, upon the face of the matter or chaos; then he breathed light, into the face of man; and still he breatheth and inspireth light, into the face of his chosen. The poet, that beautified the sect, that was otherwise inferior to the rest, saith yet excellently well: It is a pleasure, to stand upon the shore, and to see ships tossed upon the sea; a pleasure, to stand in the window of a castle, and to see a battle, and the adventures thereof below: but no pleasure is comparable to the standing upon the vantage ground of truth (a hill not to be commanded, and where the air is always clear and serene), and to see the errors, and wanderings, and mists, and tempests, in the vale below: so always that this prospect be with pity, and not with swelling, or pride. Certainly, it is heaven upon earth, to have a man's mind move in charity, rest in providence, and turn upon the poles of truth.
рус.To pass from theological, and philosophical truth, to the truth of civil business; it will be acknowledged, even by those that practise it not, that clear, and round dealing, is the honor of man's nature; and that mixture of falsehoods, is like alloy in coin of gold and silver, which may make the metal work the better, but it embaseth it. For these winding, and crooked courses, are the goings of the serpent; which goeth basely upon the belly, and not upon the feet. There is no vice, that doth so cover a man with shame, as to be found false and perfidious. And therefore Montaigny saith prettily, when he inquired the reason, why the word of the lie should be such a disgrace, and such an odious charge? Saith he, If it be well weighed, to say that a man lieth, is as much to say, as that he is brave towards God, and a coward towards men. For a lie faces God, and shrinks from man. Surely the wickedness of falsehood, and breach of faith, cannot possibly be so highly expressed, as in that it shall be the last peal, to call the judgments of God upon the generations of men; it being foretold, that when Christ cometh, he shall not find faith upon the earth.
en."Что есть истина?" -- спросил насмешливо Пилат и не стал дожидаться ответа. Разумеется, есть люди, которые испытывают восторг от неопределенности и головокружения и считают, что они попадут в рабство, если станут придерживаться какого-либо неизменного убеждения, что истина повлияет на свободу воли как в мыслях, так и в поступках. И хотя секты такого рода философов исчезли, еще остаются нерешительные умы, которые сохраняют эту привычку, хотя они и не пользуются таким влиянием, какое имели философы древности. Но ложь попадает в фавор не только потому, что для обнаружения истины нужно преодолеть трудности и приложить труд; и не потому, что, когда истина обнаружена, она налагает ограничения на мысли людей; а в силу естественной, хотя и порочной любви ко лжи, как таковой. Одна из более поздних философских школ греков занималась этим вопросом и зашла в тупик, не зная, что же во лжи есть такого, что она нравится людям, хотя она и не доставляет им наслаждения, как поэтам, и не приносит им барыша, как торговцам, а просто нравится ради самой лжи.
en.Но я не могу не сказать: эта самая истина есть обнаженный и открытый дневной свет, при котором маски, представления и торжества мира выглядят в половину менее величественными и утонченными, чем при свете свечей. Возможно, истина и может по своей ценности приблизиться к жемчугу, который лучше всего выглядит днем, но она никогда не поднимется до ценности алмаза или карбункула, которые смотрятся при самом разном освещении. Действительно, примесь лжи всегда увеличивает наслаждение. Разве кто-либо усомнится в том, что если бы умы людей были освобождены от суетных мнений, лестных надежд, ложных оценок, свободной игры воображения и тому подобного, то они у многих людей сжались бы и обеднели, исполнились бы меланхолии и отвращения и стали бы неприятны им же самим. Один из отцов в великой суровости назвал поэзию "vinum daemonum"[1], поскольку она насыщает воображение, и все же она является лишь тенью лжи. Но вред приносит не та ложь, которая проходит, не задерживаясь, сквозь ум, а та, которая пускает корни и укрепляется в нем, т. е. такая ложь, о которой мы говорили ранее.
en.Но как бы ни представлялись все эти вещи в извращенных суждениях и чувствах людей, все же истина, которая действительно только сама может судить о себе, учит, что поиски истины, т. е. любовь к ней и ухаживание за нею, знание истины, т. е. ее присутствие, и вера в истину, т. е. наслаждение ею, составляют высшее благо человеческой натуры. Первым созданием Бога, в трудах дней его, был свет видимый, последним -- свет разума; и его субботний труд с того времени всегда есть свет его духа. Сначала он вдохнул свет в лицо материи, или хаоса; затем -- свет в лицо человека, и с тех пор он постоянно вдохновляет и вызывает свет в лицах избранников своих. Ведь прекрасно сказал тот поэт, который украсил секту, в других отношениях уступавшую остальным: "Приятно стоять на берегу и видеть корабли, борющиеся с волнами; приятно стоять у окна замка и наблюдать внизу битву со всеми ее превратностями; но ни с чем не сравнимо то наслаждение, когда стоишь на прочном основании истины (вершина, которую ничто не может превзойти и где воздух всегда свеж и чист) и наблюдаешь ошибки, и блуждания, и туманы, и бури внизу в долине"[2]. Это правильно, но всегда это зрелище должно наблюдать с жалостью, а не с напыщенностью или гордостью. Разумеется, добиться того, чтобы ум человека действовал в милосердии, покоился на провидении и опирался на столпы истины, значит достичь рая на земле.
en.Если перейти от теологической и философской истины к мирской, то даже те, кто сам не придерживается этого правила, признают, что честность и прямота в делах составляют честь человеческой натуры и что добавление лжи подобно примеси в золотой или серебряной монете; это, быть может, и улучшает обработку металла, но портит его чистоту. Ибо эти извилистые и кривые пути суть действия змия, который бесчестно передвигается на брюхе, а не на ногах. Нет другого порока, который бы так покрывал человека позором, как если его найдут лживым и вероломным; и поэтому очень хорошо сказал Монтень, когда он исследовал причину того, почему лживое слово является таким бесчестьем и таким позорным обвинением: "Если хорошенько взвесить, то сказать, что человек лжет, это значит сказать, что он смел перед Богом и труслив перед людьми"[3]. Ибо ложь открыта Богу и ускользает от человека. Безусловно, вся преступность лжи и вероломства ни в чем не может быть выражена более полно, как в том, что она будет последним трубным гласом, который призовет род человеческий на суд божий, ибо предсказано, что, когда придет Христос, он не найдет веры на земле.
рус.MEN fear death, as children fear to go in the dark; and as that natural fear in children, is increased with tales, so is the other. Certainly, the contemplation of death, as the wages of sin, and passage to another world, is holy and religious; but the fear of it, as a tribute due unto nature, is weak. Yet in religious meditations, there is sometimes mixture of vanity, and of superstition. You shall read, in some of the friars' books of mortification, that a man should think with himself, what the pain is, if he have but his finger's end pressed, or tortured, and thereby imagine, what the pains of death are, when the whole body is corrupted, and dissolved; when many times death passeth, with less pain than the torture of a limb; for the most vital parts, are not the quickest of sense. And by him that spake only as a philosopher, and natural man, it was well said, Pompa mortis magis terret, quam mors ipsa. Groans, and convulsions, and a discolored face, and friends weeping, and blacks, and obsequies, and the like, show death terrible.
рус.It is worthy the observing, that there is no passion in the mind of man, so weak, but it mates, and masters, the fear of death; and therefore, death is no such terrible enemy, when a man hath so many attendants about him, that can win the combat of him. Revenge triumphs over death; love slights it; honor aspireth to it; grief flieth to it; fear preoccupateth it; nay, we read, after Otho the emperor had slain himself, pity (which is the tenderest of affections) provoked many to die, out of mere compassion to their sovereign, and as the truest sort of followers. Nay, Seneca adds niceness and satiety: Cogita quamdiu eadem feceris; mori velle, non tantum fortis aut miser, sed etiam fastidiosus potest. A man would die, though he were neither valiant, nor miserable, only upon a weariness to do the same thing so oft, over and over. It is no less worthy, to observe, how little alteration in good spirits, the approaches of death make; for they appear to be the same men, till the last instant. Augustus Caear died in a compliment; Livia, conjugii nostri memor, vive et vale. Tiberius in dissimulation; as Tacitus saith of him, Jam Tiberium vires et corpus, non dissimulatio, deserebant. Vespasian in a jest, sitting upon the stool; Ut puto deus fio. Galba with a sentence; Feri, si ex re sit populi Romani, holding forth his neck. Septimius Severus in despatch: Adeste si quid mihi restat agendum. And the like.
рус.Certainly the Stoics bestowed too much cost upon death, and by their great preparations, made it appear more fearful. Better saith he, Qui finem vitae extremum inter munera ponat naturae. It is as natural to die, as to be born; and to a little infant, perhaps, the one is as painful, as the other. He that dies in an earnest pursuit, is like one that is wounded in hot blood; who, for the time, scarce feels the hurt; and therefore a mind fixed, and bent upon somewhat that is good, doth avert the dolors of death. But, above all, believe it, the sweetest canticle is Nunc dimittis; when a man hath obtained worthy ends, and expectations. Death hath this also; that it openeth the gate to good fame, and extinguisheth envy. --Extinctus amabitur idem.
en.Люди страшатся смерти, как малые дети потемок; и как у детей этот врожденный страх усиливается сказками, так же точно и страх смерти. Конечно, мысль о смерти как каре за грехи и переходе в иной мир благочестива. Но боязнь ее как неизбежной дани природе есть слабость. Да и в благочестивые о ней размышления примешивается порой доля суетности и суеверия. В иных монашеских сочинениях о смертных муках нам напоминают, какова боль, ощущаемая человеком, если терзать хотя бы кончик пальца его, и каковы, следовательно, должны быть муки смерти, когда разрушается все тело. А между тем смерть зачастую менее мучительна, чем повреждение одного члена, ибо самые важные для жизни органы не есть самые чувствительные. "Pompa mortis magis terret quam mors ipsa"[4] -- слова эти заключают в себе и философскую и житейскую истину. Стоны, судороги, мертвенный лик, слезы друзей, траур, погребение и прочее -- вот отчего смерть предстает ужасной.
en.Заметьте, что нет в душе человека такой даже самой слабой страсти, которая не побеждала бы страха смерти; а значит, смерть не может быть столь уж страшным врагом, раз есть у человека целая рать, способная ее одолеть. Месть торжествует над смертью; любовь ее презирает; честь призывает ее; горе ищет в ней прибежища; страх предвосхищает ее. А когда убил себя император Отон, жалость -- это слабейшее из чувств -- многих побудила искать смерти из сочувствия императору и в знак верности. Сюда же Сенека прибавляет еще прихотливость и пресыщение: "Cogita quamdiu eadem feceris, mori velle non tantum fortis, aut miser, sed etiam fastidiosus potest"[5]. Ведь человек бывает готов умереть, не будучи ни храбрецом, ни несчастливцем, оттого только, что ему наскучит однообразие. Заметьте и то, как мало действует приближение смерти на сильных духом, ибо каждый из них до конца остается самим собой. Цезарь Август умер с любезностью на устах: "Livia, conjugii nostri memor, vive et vale!"[6] Тиберий -- продолжая лукавить; как говорит Тацит: "Jam Tiberium vires, et corpus, non dissimulatio, deserebant"[7]; Веспасиан -- с шуткой, сидя на стульчаке: "Ut puto deus fio"[8]; Гальба -- с изречением, подставляя шею убийце: "Feri, si ex re sit populi Romani"[9]; Септимий Север -- впопыхах: "Adeste, si quid mihi restat agendum"[10]. И так далее.
en.Стоики, несомненно, уделяли смерти чрезмерно много внимания и пышными к ней приготовлениями делали ее еще более устрашающей. Мне же более по душе тот, "qui finem vitae extremum inter munera ponat naturae"[11]. Умереть столь же естественно, как и родиться; а для младенца второе, быть может, не менее болезненно, чем первое. Кто умирает за важным делом -- подобен раненному в жарком бою, поначалу едва ощущающему боль. Поэтому, кто поглощен благими помыслами, тот поистине избавлен от мук смерти. Но всего слаще, поверьте, звучит гимн "Nunc dimittis"[12], когда человек достиг достойной цели и оправдал ожидания. У смерти есть еще то, что она открывает врата доброй славы и унимает завистников: "Extinctus amabitur idem"[13].
рус.RELIGION being the chief band of human society, is a happy thing, when itself is well contained within the true band of unity. The quarrels, and divisions about religion, were evils unknown to the heathen. The reason was, because the religion of the heathen, consisted rather in rites and ceremonies, than in any constant belief. For you may imagine, what kind of faith theirs was, when the chief doctors, and fathers of their church, were the poets. But the true God hath this attribute, that he is a jealous God; and therefore, his worship and religion, will endure no mixture, nor partner. We shall therefore speak a few words, concerning the unity of the church; what are the fruits thereof; what the bounds; and what the means.
рус.The fruits of unity (next unto the well pleasing of God, which is all in all) are two: the one, towards those that are without the church, the other, towards those that are within. For the former; it is certain, that heresies, and schisms, are of all others the greatest scandals; yea, more than corruption of manners. For as in the natural body, a wound, or solution of continuity, is worse than a corrupt humor; so in the spiritual. So that nothing, doth so much keep men out of the church and drive men out of the church, as breach of unity. And therefore, whensoever it cometh to that pass, that one saith, Ecce in deserto, another saith, Ecce in penetralibus; that is, when some men seek Christ in the conventicles of heretics, and others, in an outward face of a church, that voice had need continually to sound in men's ears, Nolite exire, --Go not out. The doctor of the Gentiles (the propriety of whose vocation, drew him to have a special care of those without) saith, If an heathen come in, and hear you speak with several tongues, will he not say that you are mad? And certainly it is little better, when atheists, and profane persons, do hear of so many discordant, and contrary opinions in religion; it doth avert them from the church, and maketh them, to sit down in the chair of the scorners. It is but a light thing, to be vouched in so serious a matter, but yet it expresseth well the deformity. There is a master of scoffing, that in his catalogue of books of a feigned library, sets down this title of a book, The morris-dance of heretics. For indeed, every sect of them, hath a diverse posture, or cringe by themselves, which cannot but move derision in worldlings, and depraved politics, who are apt to contemn holy things.
рус.As for the fruit towards those that are within; it is peace; which containeth infinite blessings. It establisheth faith; it kindleth charity; the outward peace of the church, distilleth into peace of conscience; and it turneth the labors of writing, and reading of controversies, into treaties of mortification and devotion.
рус.Concerning the bounds of unity; the true placing of them, importeth exceedingly. There appear to be two extremes. For to certain zealants, all speech of pacification is odious. Is it peace, Jehu? What hast thou to do with peace? turn thee behind me. Peace is not the matter, but following, and party. Contrariwise, certain Laodiceans, and lukewarm persons, think they may accommodate points of religion, by middle way, and taking part of both, and witty reconcilements; as if they would make an arbitrament between God and man. Both these extremes are to be avoided; which will be done, if the league of Christians, penned by our Savior himself, were in two cross clauses thereof, soundly and plainly expounded: He that is not with us, is against us; and again, He that is not against us, is with us; that is, if the points fundamental and of substance in religion, were truly discerned and distinguished, from points not merely of faith, but of opinion, order, or good intention. This is a thing may seem to many a matter trivial, and done already. But if it were done less partially, it would be embraced more generally.
рус.Of this I may give only this advice, according to my small model. Men ought to take heed, of rending God's church, by two kinds of controversies. The one is, when the matter of the point controverted, is too small and light, not worth the heat and strife about it, kindled only by contradiction. For, as it is noted, by one of the fathers, Christ's coat indeed had no seam, but the church's vesture was of divers colors; whereupon he saith, In veste varietas sit, scissura non sit: they be two things, unity and uniformity. The other is, when the matter of the point controverted, is great, but it is driven to an over-great subtilty, and obscurity; so that it becometh a thing rather ingenious, than substantial. A man that is of judgment and understanding, shall sometimes hear ignorant men differ, and know well within himself, that those which so differ, mean one thing, and yet they themselves would never agree. And if it come so to pass, in that distance of judgment, which is between man and man, shall we not think that God above, that knows the heart, doth not discern that frail men, in some of their contradictions, intend the same thing; and accepteth of both? The nature of such controversies is excellently expressed, by St. Paul, in the warning and precept, that he giveth concerning the same, Devita profanas vocum novitates, et oppositiones falsi nominis scientiae. Men create oppositions, which are not; and put them into new terms, so fixed, as whereas the meaning ought to govern the term, the term in effect governeth the meaning. There be also two false peaces, or unities: the one, when the peace is grounded, but upon an implicit ignorance; for all colors will agree in the dark: the other, when it is pieced up, upon a direct admission of contraries, in fundamental points. For truth and falsehood, in such things, are like the iron and clay, in the toes of Nebuchadnezzar's image; they may cleave, but they will not incorporate.
рус.Concerning the means of procuring unity; men must beware, that in the procuring, or muniting, of religious unity, they do not dissolve and deface the laws of charity, and of human society. There be two swords amongst Christians, the spiritual and temporal; and both have their due office and place, in the maintenance of religion. But we may not take up the third sword, which is Mahomet's sword, or like unto it; that is, to propagate religion by wars, or by sanguinary persecutions to force consciences; except it be in cases of overt scandal, blasphemy, or intermixture of practice against the state; much less to nourish seditions; to authorize conspiracies and rebellions; to put the sword into the people's hands; and the like; tending to the subversion of all government, which is the ordinance of God. For this is but to dash the first table against the second; and so to consider men as Christians, as we forget that they are men. Lucretius the poet, when he beheld the act of Agamemnon, that could endure the sacrificing of his own daughter, exclaimed:
рус.Tantum religio potuit suadere malorum.
рус.What would he have said, if he had known of the massacre in France, or the powder treason of England? He would have been seven times more Epicure, and atheist, than he was. For as the temporal sword is to be drawn with great circumspection in cases of religion; so it is a thing monstrous, to put it into the hands of the common people. Let that be left unto the Anabaptists, and other furies. It was great blasphemy, when the devil said, I will ascend and be like the Highest; but it is greater blasphemy, to personate God, and bring him in saying, I will descend, and be like the prince of darkness; and what is it better, to make the cause of religion to descend, to the cruel and execrable actions of murthering princes, butchery of people, and subversion of states and governments? Surely this is to bring down the Holy Ghost, instead of the likeness of a dove, in the shape of a vulture or raven; and set, out of the bark of a Christian church, a flag of a bark of pirates, and assassins. Therefore it is most necessary, that the church, by doctrine and decree, princes by their sword, and all learnings, both Christian and moral, as by their Mercury rod, do damn and send to hell for ever, those facts and opinions tending to the support of the same; as hath been already in good part done. Surely in counsels concerning religion, that counsel of the apostle would be prefixed, Ira hominis non implet justitiam Dei. And it was a notable observation of a wise father, and no less ingenuously confessed: That those which held and persuaded pressure of consciences, were commonly interessed therein themselves for their own ends.
en.Будучи главной связующей силой общества, религия и сама должна быть скреплена силой единства. Религиозные расколы и распри были неизвестны язычникам. Причиной было то, что религия их состояла более в обрядах и церемониях, нежели в твердой вере. Какого рода была эта вера, можно видеть из того, что учителями и отцами церкви были у них поэты. Но истинный Бог отличается именно тем, что он -- Бог-ревнитель, а поэтому и служения себе требует безраздельного. Скажем же несколько слов о единстве церкви: каковы плоды его, каковы границы и каковы пути к его достижению.
en.Плодами единства -- не говоря уж о том, что оно угодно Богу, а это превыше всего -- равно пользуются и те, кто не приобщен к церкви, и те, кто находится в лоне ее. Что касается первых, то, несомненно, ереси и расколы являются величайшим соблазном, худшим даже, нежели развращенность нравов. Ибо, как в теле человеческом ранение или нарушение связей более опасны, чем скопление испорченных соков, так же точно и в теле церковном. Ничто так не отдаляет и не отвращает людей от церкви, как нарушение единства. А поэтому всякий раз, когда один говорит: "Ecce in deserto", а другой: "Ecce in penetralibus"[15], т. e. когда одни ищут Христа на сборищах еретиков, а другие -- во внешней церкви, надо, чтоб непрерывно звучал в ушах людей голос: "Nolite exire!" -- "Не выходите!" Учитель язычников[16] (чьим призванием была забота о не приобщенных к церкви) говорит: "Если вся церковь сойдется вместе, и все станут говорить незнакомыми языками, и войдут к вам незнающие или неверующие, то не скажут ли, что вы беснуетесь?". А ведь так оно и есть: атеисты и нечестивцы, слыша о стольких разногласиях в делах веры, отвращаются от церкви и "занимают места в собрании развратителей"[17]. Сошлюсь на пример, хотя и пустяшный для столь серьезного предмета, зато наглядно рисующий уродство, о котором я говорю. Один мастер насмешки в свой список книг для вымышленной библиотеки включил такое заглавие, как "Мавританская пляска еретиков"[18]. И действительно, каждая секта кривляется на свой лад; как же не вызвать насмешек у нечестивцев и развращенных политиканов, склонных относиться непочтительно к священным предметам?
en.Для тех, кто уже находится в лоне церкви, плодом единства является мир, таящий в себе неисчислимые блага, ибо он укрепляет веру, побуждает к милосердию, из мира церковного претворяется в мир душевный; а силы, ранее затрачиваемые на полемические сочинения, обращаются на проповедь смирения и благочестия.
en.В отношении границ единства чрезвычайно важным является правильное их обозначение. Тут возможны две крайности. Иным фанатикам невыносим малейший намек на примирение: "С миром ли? И сказал Ииуй: что тебе до мира? Поезжай за мною"[19]. Не мир им важен, но вербовка приверженцев. И напротив, иные лаодикийцы[20] и нерадивые полагают, что в делах веры можно сойтись на полпути, хитроумно согласовав стороны и взявши от обеих понемногу -- словно берутся быть судьями между Богом и людьми. Обеих крайностей следует избегать; а этого можно достичь, если будут просто и понятно разъяснены два по видимости противоречивых положения христианского устава, начертанного самим Спасителем: "Кто не с нами, тот против нас" и "Кто не против нас, тот с нами"[21], т. e. если основные и существенные вопросы веры будут отделены и отграничены от вопросов, касающихся не столько веры, сколько мнений, порядка или добрых намерений. Это многие могут счесть чем-то само собой разумеющимся и уже свершившимся. Однако если бы оно вершилось с меньшим пристрастием, то получило бы большее распространение.
en.Касательно этого я могу дать лишь один совет, сообразно моему скромному разумению. Следует остерегаться двух видов разногласий, терзающих божью церковь. В одном случае спорный вопрос настолько пуст и ничтожен, что не стоит затрачиваемого на него пыла, каковой разжигается единственно духом противоречия; ибо, как замечает один из отцов церкви, "хитон Христа не имел швов, одежды же церкви были пестры". При этом он добавляет: "In veste varietas sit, scissura non sit"[22], ибо единство и единообразие -- вещи различные. В другом случае спор идет по вопросу серьезному, но доводится до чрезмерной тонкости и запутывается, так что становится скорее изощренным, нежели существенным. Человек здравых понятий и суждений, слушая порой спор глупцов, знает про себя, что спорящие разумеют одно и то же, но сами никогда не придут к согласию. И если такова разница в суждении между одним человеком и другим, нельзя разве предположить, что всевышний, читающий в сердцах, различает в некоторых людских спорах единое намерение и приемлет правду обеих сторон. Природа подобных разногласий отлично определена святым Павлом в его предостережении против таковых: "Devita profanas vocum novitates, et oppositiones falsi nominis scientiae"[23]. Люди сами создают несуществующие противоречия и облекают их в новые слова, причем таким образом, что смысл, вместо того чтобы подчинять себе слово, сам ему подчиняется. Есть также два вида ложного единения, или примирения: во-первых, когда единение зиждется лишь на невежестве, ибо в темноте все цвета сливаются; и, во-вторых, когда оно кое-как слажено при прямом допущении разногласий в основных вопросах. Ибо в таких делах истинное и ложное подобны железу и глине в ногах Навуходоносорова истукана[24]: их можно смешать, но они не соединятся.
en.Что касается способов обеспечения единства, то должно остерегаться, чтобы при создании и укреплении единства церкви не уничтожить и не извратить законов милосердия и человеческого общежития. Христиане владеют двумя мечами -- духовным и светским, и оба они имеют в делах веры надлежащее место и назначение. Но нельзя браться за третий меч -- меч Магомета и подобных ему, т. е. за проповедь религии оружием и насилование совести путем кровавых преследований -- разве лишь в случаях открытых бесчинств, кощунства или заговора против государства. Тем более нельзя прибегать в этих же целях к поощрению смуты, допускать заговоры и мятежи, вооружать народ или как-либо иначе подрывать власть, ибо власти установлены от Бога. Это значило бы разбивать одну скрижаль о другую и в заботах о христианах забывать, что они также и люди. Поэт Лукреций, негодуя против Агамемнона, допустившего принесение в жертву собственной дочери, воскликнул:
en.Tantum religio potuit suadere malorum[25].
en.Что же сказал бы он, если бы знал о резне во Франции или о пороховом заговоре в Англии?[26] Он стал бы еще большим эпикурейцем и атеистом, нежели был. Коль скоро меч светской власти должен лишь с великой осторожностью извлекаться из ножен в защиту религии, то совсем уже чудовищно вооружать им простой народ. Оставим это анабаптистам и другим безумцам. Великое богохульство изрек дьявол, когда сказал: "Взойду на высоты облачные, буду подобен Всевышнему"[27], но еще большее богохульство -- действовать именем Бога, как бы заставляя его говорить: "Опущусь в преисподнюю, буду подобен князю тьмы". А разве не это именно происходит, когда дело веры унижается до таких жестоких и омерзительных деяний, как убийство государей, избиение целого народа, ниспровержение государств и правительств. Поистине, это значит ниспосылать святого духа не в виде голубя, но ворона или коршуна и водружать на ковчеге христианской церкви флаг пиратов и убийц. Вот почему необходимо церкви вооружиться своим учением и божественными установлениями, государям -- мечом, а богословию и нравственной философии -- как бы жезлом Меркурия, дабы навеки изгнать и предать проклятию все подобные деяния, равно как и учения, им способствующие, что, впрочем, уже в немалой степени сделано. Поистине, в делах веры надлежит руководствоваться апостольским изречением: "Ira hominis non implet justitiam dei"[28]. А один из мудрых отцов церкви оставил следующее изречение, примечательное своей откровенностью: "Те, кто проповедует и осуществляет насилие над совестью, обычно имеют при этом собственные корыстные цели".
рус.REVENGE is a kind of wild justice; which the more man's nature runs to, the more ought law to weed it out. For as for the first wrong, it doth but offend the law; but the revenge of that wrong, putteth the law out of office. Certainly, in taking revenge, a man is but even with his enemy; but in passing it over, he is superior; for it is a prince's part to pardon. And Salomon, I am sure, saith, It is the glory of a man to pass by an offence. That which is past is gone, and irrevocable; and wise men have enough to do, with things present and to come; therefore they do but trifle with themselves, that labor in past matters. There is no man doth a wrong, for the wrong's sake; but thereby to purchase himself profit, or pleasure, or honor, or the like. Therefore why should I be angry with a man, for loving himself better than me? And if any man should do wrong, merely out of ill-nature, why, yet it is but like the thorn or briar, which prick and scratch, because they can do no other.
рус.The most tolerable sort of revenge, is for those wrongs which there is no law to remedy; but then let a man take heed, the revenge be such as there is no law to punish; else a man's enemy is still before hand, and it is two for one. Some, when they take revenge, are desirous, the party should know, whence it cometh. This is the more generous. For the delight seemeth to be, not so much in doing the hurt, as in making the party repent. But base and crafty cowards, are like the arrow that flieth in the dark. Cosmus, duke of Florence, had a desperate saying against perfidious or neglecting friends, as if those wrongs were unpardonable; You shall read (saith he) that we are commanded to forgive our enemies; but you never read, that we are commanded to forgive our friends. But yet the spirit of Job was in a better tune: Shall we (saith he) take good at God's hands, and not be content to take evil also? And so of friends in a proportion. This is certain, that a man that studieth revenge, keeps his own wounds green, which otherwise would heal, and do well. Public revenges are for the most part fortunate; as that for the death of Caesar; for the death of Pertinax; for the death of Henry the Third of France; and many more. But in private revenges, it is not so. Nay rather, vindictive persons live the life of witches; who, as they are mischievous, so end they infortunate.
en.Месть есть своего рода стихийное и дикое правосудие, и, чем сильнее стремится к ней человеческая натура, тем более закон обязан искоренять ее. Ибо если первая несправедливость лишь нарушает закон, то месть за эту несправедливость упраздняет закон. В сущности, прибегая к мести, человек ставит себя на одну доску со своим врагом, если же он простит обиду, то возвысится над ним; ибо прощать -- это удел царей. И Соломон, насколько я знаю, сказал: "Слава для человека -- быть снисходительным к проступкам"[29]. Что прошло -- ушло и не вернется, и для мудрых людей достаточно забот о том, что есть сейчас и будет потом; поэтому те, кто занят делами прошлого, только зря тратят время. Нет никого, кто делал бы зло ради него самого, но все творят его ради выгоды, или удовольствия, или чести, или тому подобного; почему же я должен сердиться на человека за то, что он любит себя больше, чем меня? А если кто-то сделал зло просто по своей зловредной натуре, что из этого? Ведь это похоже на шип или колючку, которые колют и царапают, потому что по-другому не могут.
en.Самым терпимым видом мести является месть за такое зло, для наказания которого нет закона; но в этом случае пусть человек позаботится, чтобы месть была такой, за которую его не могли бы наказать по закону; иначе его враг окажется в более выгодном положении, ибо пострадает только раз, а сам человек -- два раза. Некоторые, прибегая к мести, хотят, чтобы их обидчик знал, от кого она исходит; это наиболее великодушно, ибо показывает, что удовлетворение получают не столько от причинения боли, сколько от того, что заставляют обидчика раскаяться; бесчестные же и хитрые трусы подобны стрелам, летящим из темноты. У Козимо, герцога Флорентийского[30], есть одно суровое и скорбное высказывание в отношении вероломных или забывчивых друзей, из которого видно, что эти два зла он считает непростительными. Он говорит: "Вы прочтете, что мы обязаны прощать своих врагов; но нигде не сказано, что мы обязаны прощать своих друзей". Но Иов высказывается все же в несколько более примирительном духе. Он говорит: "Мы принимаем добро из рук господа, почему же не хотим принять и зло?"[31] -- это относится в такой же мере и к друзьям. Совершенно очевидно, что человек, замышляющий мщение, сохраняет свои собственные раны открытыми, в противном случае они бы закрылись и полностью залечились бы. Мщение общества большей частью совершается удачно, как видно на примере мщения за смерть Цезаря, Пертинакса, Генриха III Французского[32] и многих других. Но с личной местью дело обстоит не так; нет, мстительные люди, скорее, ведут жизнь ведьм, которые, причиняя несчастья другим, и сами кончают несчастливо.
рус.It was an high speech of Seneca (after the manner of the Stoics): That the good things, which belong to prosperity, are to be wished; but the good things, that belong to adversity, are to be admired. Bona rerum secundarum optabilia; adversarum mirabilia. Certainly if miracles be the command over nature, they appear most in adversity. It is yet a higher speech of his, than the other (much too high for a heathen), It is true greatness, to have in one the frailty of a man, and the security of a God. Vere magnum habere fragilitatem hominis, securitatem dei. This would have done better in poesy, where transcendences are more allowed. And the poets indeed have been busy with it; for it is in effect the thing, which figured in that strange fiction of the ancient poets, which seemeth not to be without mystery; nay, and to have some approach to the state of a Christian; that Hercules, when he went to unbind Prometheus (by whom human nature is represented), sailed the length of the great ocean, in an earthen pot or pitcher: lively describing Christian resolution, that saileth in the frail bark of the flesh, through the waves of the world. But to speak in a mean. The virtue of prosperity, is temperance; the virtue of adversity, is fortitude; which in morals is the more heroical virtue.
рус.Prosperity is the blessing of the Old Testament; adversity is the blessing of the New; which carrieth the greater benediction, and the clearer revelation of God's favor. Yet even in the Old Testament, if you listen to David's harp, you shall hear as many hearse-like airs as carols; and the pencil of the Holy Ghost hath labored more in describing the afflictions of Job, than the felicities of Salomon. Prosperity is not without many fears and distastes; and adversity is not without comforts and hopes. We see in needle-works and embroideries, it is more pleasing to have a lively work, upon a sad and solemn ground, than to have a dark and melancholy work, upon a lightsome ground: judge therefore of the pleasure of the heart, by the pleasure of the eye. Certainly virtue is like precious odors, most fragrant when they are incensed, or crushed: for prosperity doth best discover vice, but adversity doth best discover virtue.
en.Есть у Сенеки возвышенное изречение, где утверждается (в духе стоиков), что "благ процветания следует желать, а благами бедствий -- восхищаться". -- "Bona rerum secundarum, optabilia; adversarum, mirabilia"[33]. Поистине, если чудом мы называем власть над природой, то она более всего являет себя в бедствиях. А вот еще более возвышенное его изречение (особенно удивительное в устах язычника): "Истинное величие состоит в том, чтобы сочетать бренность человеческую с безмятежностью бога". -- "Vere magnum, habere fragilitatem hominis, securitatem dei"[34]. Это годилось бы, скорее, для поэзии, где преувеличения более допустимы. И действительно, тема эта занимала поэтов. Она составляет предмет одного древнего мифа, содержащего, видимо, некий скрытый смысл и даже кое в чем близкого описанию христианской души, а именно сказания о Геракле, ради освобождения Прометея (который представляет здесь человеческую природу) переплывшем в глиняном сосуде через пустыню океана; живое подобие христианской решимости -- в ладье бренной плоти пускающейся по мирским волнам. Говоря без поэтических прикрас, высшей добродетелью должно считать: в благоденствии -- умеренность, в бедствиях же -- стойкость, наиболее героическую из добродетелей.
en.Благоденствие -- это благословение Ветхого Завета; испытания же ниспосылаются Новым, который есть величайшее благословение и очевидный знак милости божьей. Однако даже и в Ветхом завете, прислушавшись к звукам арфы Давидовой, мы услышим столько же скорбных напевов, сколько ликующих; и заметим, что персты Духа Святого более потрудились над изображением горестей Иова, нежели радостей Соломона. В благоденствии есть свои страхи и огорчения, а беды не лишены утешений и надежд. В вышивках и иных рукоделиях приятнее видеть яркий узор на темном и сумрачном поле, нежели темный и унылый на светлом; а что более радует глаз, то радует и сердце. Поистине, добродетель подобна драгоценным веществам, которые благоухают сильнее, будучи возжжены или растерты: ибо благоденствие лучше всего обнаруживает пороки человека, бедствия же выявляют его добродетели.
рус.Dissimulation is but a faint kind of policy, or wisdom; for it asketh a strong wit, and a strong heart, to know when to tell truth, and to do it. Therefore it is the weaker sort of politics, that are the great dissemblers.
рус.Tacitus saith, Livia sorted well with the arts of her husband, and dissimulation of her son; attributing arts or policy to Augustus, and dissimulation to Tiberius. And again, when Mucianus encourageth Vespasian, to take arms against Vitellius, he saith, We rise not against the piercing judgment of Augustus, nor the extreme caution or closeness of Tiberius. These properties, of arts or policy, and dissimulation or closeness, are indeed habits and faculties several, and to be distinguished. For if a man have that penetration of judgment, as he can discern what things are to be laid open, and what to be secreted, and what to be showed at half lights, and to whom and when (which indeed are arts of state, and arts of life, as Tacitus well calleth them), to him, a habit of dissimulation is a hinderance and a poorness. But if a man cannot obtain to that judgment, then it is left to him generally, to be close, and a dissembler. For where a man cannot choose, or vary in particulars, there it is good to take the safest, and wariest way, in general; like the going softly, by one that cannot well see. Certainly the ablest men that ever were, have had all an openness, and frankness, of dealing; and a name of certainty and veracity; but then they were like horses well managed; for they could tell passing well, when to stop or turn; and at such times, when they thought the case indeed required dissimulation, if then they used it, it came to pass that the former opinion, spread abroad, of their good faith and clearness of dealing, made them almost invisible.
рус.There be three degrees of this hiding and veiling of a man's self. The first, closeness, reservation, and secrecy; when a man leaveth himself without observation, or without hold to be taken, what he is. The second, dissimulation, in the negative; when a man lets fall signs and arguments, that he is not, that he is. And the third, simulation, in the affirmative; when a man industriously and expressly feigns and pretends to be, that he is not.
рус.For the first of these, secrecy; it is indeed the virtue of a confessor. And assuredly, the secret man heareth many confessions. For who will open himself, to a blab or a babbler? But if a man be thought secret, it inviteth discovery; as the more close air sucketh in the more open; and as in confession, the revealing is not for worldly use, but for the ease of a man's heart, so secret men come to the knowledge of many things in that kind; while men rather discharge their minds, than impart their minds. In few words, mysteries are due to secrecy. Besides (to say truth) nakedness is uncomely, as well in mind as body; and it addeth no small reverence, to men's manners and actions, if they be not altogether open. As for talkers and futile persons, they are commonly vain and credulous withal. For he that talketh what he knoweth, will also talk what he knoweth not. Therefore set it down, that an habit of secrecy, is both politic and moral. And in this part, it is good that a man's face give his tongue leave to speak. For the discovery of a man's self, by the tracts of his countenance, is a great weakness and betraying; by how much it is many times more marked, and believed, than a man's words.
рус.For the second, which is dissimulation; it followeth many times upon secrecy, by a necessity; so that he that will be secret, must be a dissembler in some degree. For men are too cunning, to suffer a man to keep an indifferent carriage between both, and to be secret, without swaying the balance on either side. They will so beset a man with questions, and draw him on, and pick it out of him, that, without an absurd silence, he must show an inclination one way; or if he do not, they will gather as much by his silence, as by his speech. As for equivocations, or oraculous speeches, they cannot hold out long. So that no man can be secret, except he give himself a little scope of dissimulation; which is, as it were, but the skirts or train of secrecy.
рус.But for the third degree, which is simulation, and false profession; that I hold more culpable, and less politic; except it be in great and rare matters. And therefore a general custom of simulation (which is this last degree) is a vice, rising either of a natural falseness or fearfulness, or of a mind that hath some main faults, which because a man must needs disguise, it maketh him practise simulation in other things, lest his hand should be out of use.
рус.The great advantages of simulation and dissimulation are three. First, to lay asleep opposition, and to surprise. For where a man's intentions are published, it is an alarum, to call up all that are against them. The second is, to reserve to a man's self a fair retreat. For if a man engage himself by a manifest declaration, he must go through or take a fall. The third is, the better to discover the mind of another. For to him that opens himself, men will hardly show themselves adverse; but will fair let him go on, and turn their freedom of speech, to freedom of thought. And therefore it is a good shrewd proverb of the Spaniard, Tell a lie and find a troth; as if there were no way of discovery, but by simulation. There be also three disadvantages, to set it even. The first, that simulation and dissimulation commonly carry with them a show of fearfulness, which in any business, doth spoil the feathers, of round flying up to the mark. The second, that it puzzleth and perplexeth the conceits of many, that perhaps would otherwise co-operate with him; and makes a man walk almost alone, to his own ends. The third and greatest is, that it depriveth a man of one of the most principal instruments for action; which is trust and belief. The best composition and temperature, is to have openness in fame and opinion; secrecy in habit; dissimulation in seasonable use; and a power to feign, if there be no remedy.
en.Притворство -- прибежище слабых, ибо надобны силы ума и духа, чтобы знать, когда уместна правдивость в словах и поступках. Поэтому наиболее лицемерны слабейшие из государственных деятелей.
en.Тацит сообщает, что "Ливия была под стать хитрости мужа и притворству сына"[35], приписывая, таким образом, хитрость Августу, а притворство Тиберию; а Муциан[36], побуждая Веспасиана выступить с оружием против Вителлия, говорил: "Мы восстаем не против проницательною ума Августа, не против чрезмерной осторожности и скрытности Тиберия". Действительно, искусства политики и лицемерие или скрытность -- вещи разные, и их надлежит различать. Кто наделен такой проницательностью, что видит, что должно открыть, что утаить, а что обнаружить лишь отчасти и когда и кому (искусство, нужное и в государственной, и в частной жизни, как справедливо говорит Тацит)[37], для того лицемерие будет лишь жалкой помехой. Но кто не обладает такой силой суждения, тому остается взять скрытность и лицемерие за правило. Ибо не умеющему выбирать пути лучше идти путем безопаснейшим, как подслеповатому лучше всего ступать потихоньку. Наиболее даровитые из людей действовали прямо и откровенно и славились своей правдивостью, но ведь это потому, что они, как выезженные кони, отлично знали, где остановиться или свернуть; а когда, по их мнению, требовалось притворство и они применяли его, прежняя добрая слава об их честности и чистосердечии никому не давала этого заметить.
en.Есть три степени того, как можно скрыть и завуалировать свое истинное лицо. Первая состоит в молчаливости, сдержанности и скрытности, когда человек не дает проникнуть в себя и узнать, что он такое; вторая -- в притворстве, когда он знаками и намеками способствует ложному о себе мнению; третья будет уже собственно лицемерием, когда он намеренно и усердно притворяется не тем, что он есть.
en.Что до первой из них -- молчаливости, то это лучшее качество исповедника. Умеющий молчать слышит много признаний. Ибо кто же откроется болтуну или сплетнику? А кто слывет молчаливым, вызывает на откровенность, подобно тому как спертый воздух всасывает воздух более редкий; и, как исповедь служит не житейским целям, но облегчению души, так и умеющие молчать узнают много вещей; с ними люди не столько делятся мыслями, сколько отделываются от того, что их тяготит. Словом, скрытному открыты все тайны. Кроме того, нагота неприглядна -- как телесная, так и духовная; скрытые легким покровом дела человеческие выглядят много почтеннее. Что же касается говорунов и пустословов, то они обычно тщеславны и притом легковерны. Кто выбалтывает, что знает, будет говорить и о том, чего не знает. А потому возьми себе за правило сдержанность: оно и благоразумнее, и пристойнее. И тут надобно, чтобы лицо не опережало язык; у кого мысли написаны на лице, тот выдает себя с головой; ведь лицу придают куда больше веры, нежели словам.
en.Вторая степень, которая есть уже притворство, нередко следует за первой по необходимости. Кто желает сохранить тайну, вынужден отчасти и притворствовать, ибо люди хитры и не допустят, чтобы ты ничем себя не выдал. Они так будут досаждать расспросами, так выведывать и вызывать на разговор, что, если только не упорствовать в нелепом молчании, придется обнаружить, куда склоняешься. А если и нет, тогда из твоего молчания они заключат не меньше, чем из слов. Ведь темных и двусмысленных отговорок надолго не хватит. Вот почему нельзя быть скрытным, не позволяя себе также и некоторой доли притворства, которое как бы тянется следом за скрытностью.
en.Что же касается третьей степени, т. е. собственно лицемерия и лживости, это считаю я более предосудительным и менее благоразумным, за исключением чрезвычайных и редких случаев. Привычное лицемерие есть порок, порождаемый либо врожденной лживостью, либо робостью, либо существенными нравственными изъянами, которые человек принужден скрывать, а для этого притворяться и во всем другом, дабы не утратить в притворстве сноровки.
en.Лицемерие и притворство имеют три преимущества. Во-первых, усыпляют бдительность противника и застигают его врасплох, ибо открыто объявленные намерения, подобно сигнальному рожку, собирают всех врагов. Во-вторых, обеспечивают отступление, ибо, связав себя открытым объявлением своих целей, надо идти до конца или пасть. В-третьих, помогают выведать чужие замыслы, ибо тому, кто открывает себя людям, едва ли отвечают тем же, но дают ему волю и, что было бы на языке, держат на уме. Умна поэтому испанская поговорка: "Солги и узнаешь правду", т. е. правду не узнаешь иначе как притворством. Зато и невыгод тоже три. Первая состоит в том, что лицемерие и притворство указывают обычно на боязливость, а это во всяком деле препятствует прямому движению к цели. Вторая -- в том, что они смущают и отталкивают многих, кто иначе, быть может, помог бы, и оставляют человека почти в одиночестве. А третья и величайшая невыгода заключается в том, что человек лишается одного из важнейших средств успеха, а именно доверия. Лучше всего сочетать добрую славу человека чистосердечного, привычку к сдержанности, при случае -- способность к скрытности, а в крайней нужде -- и к притворству.
рус.The joys of parents are secret; and so are their griefs and fears. They cannot utter the one; nor they will not utter the other. Children sweeten labors; but they make misfortunes more bitter. They increase the cares of life; but they mitigate the remembrance of death. The perpetuity by generation is common to beasts; but memory, merit, and noble works, are proper to men. And surely a man shall see the noblest works and foundations have proceeded from childless men, which have sought to express the images of their minds, where those of their bodies have failed. So the care of posterity is most in them, that have no posterity. They that are the first raisers of their houses, are most indulgent towards their children; beholding them as the continuance, not only of their kind, but of their work; and so both children and creatures.
рус.The difference in affection, of parents towards their several children, is many times unequal; and sometimes unworthy; especially in the mothers; as Salomon saith, A wise son rejoiceth the father, but an ungracious son shames the mother. A man shall see, where there is a house full of children, one or two of the eldest respected, and the youngest made wantons; but in the midst, some that are as it were forgotten, who many times, nevertheless, prove the best. The illiberality of parents, in allowance towards their children, is an harmful error; makes them base; acquaints them with shifts; makes them sort with mean company; and makes them surfeit more when they come to plenty. And therefore the proof is best, when men keep their authority towards the children, but not their purse.
рус.Men have a foolish manner (both parents and schoolmasters and servants) in creating and breeding an emulation between brothers, during childhood, which many times sorteth to discord when they are men, and disturbeth families. The Italians make little difference between children, and nephews or near kinsfolks; but so they be of the lump, they care not though they pass not through their own body. And, to say truth, in nature it is much a like matter; insomuch that we see a nephew sometimes resembleth an uncle, or a kinsman, more than his own parent; as the blood happens. Let parents choose betimes, the vocations and courses they mean their children should take; for then they are most flexible; and let them not too much apply themselves to the disposition of their children, as thinking they will take best to that, which they have most mind to. It is true, that if the affection or aptness of the children be extraordinary, then it is good not to cross it; but generally the precept is good, Optimum elige, suave et facile illud faciet consuetudo. Younger brothers are commonly fortunate, but seldom or never where the elder are disinherited.
en.Радости родителей скрыты, так же как их горести и страхи; они не могут открыто проявить первые и не хотят обнаруживать вторые. Дети делают труды более приятными, а несчастья, напротив, еще более горькими; они увеличивают тяготы жизни, но и смягчают мысль о смерти. Продолжение рода свойственно всем животным; сохранение же памяти, достоинств и благородных дел характерно только для человека. Ведь, разумеется, всякому должно быть известно, что самые благородные дела и начинания происходят от тех людей, у которых нет детей и которые стремятся оставить потомкам образы своего духа, раз уж им не удалось оставить им образы своего тела; так что забота о потомстве сильнее всего у тех, кто не имеет потомства. Те, кто первым прославляет свой род, наиболее снисходительно относятся к своим детям, считая их продолжением не только своего рода, но и своего дела, т. е. не только детьми, но и творениями.
en.Отношение родителей к своим детям, если их несколько, во многих случаях но одинаково; а иногда родители, особенно мать, любят и недостойных. Соломон сказал однажды: "Разумный сын радует отца, глупый же -- приносит печаль матери"[38]. В доме, полном детей, можно видеть, что одного или двух старших уважают, а самых младших балуют; однако из средних детей, которых как бы забывают, не раз между тем выходили самые лучшие люди. Скупость родителей в содержании детей является вредной ошибкой; она делает детей бесчестными, толкает их на хитрости, вынуждает связываться с дурной компанией и заставляет больше предаваться излишествам, когда они становятся богатыми. И поэтому лучший результат достигается тогда, когда родители больше заботятся о своем авторитете у детей, а не о кошельке.
en.У людей (родителей, школьных учителей и слуг) есть глупый обычай вызывать и поддерживать соревнование между братьями в пору их детства, что много раз приводило к ссорам, когда они становились взрослыми, и нарушало спокойствие семей. Итальянцы почти не делают различия между своими детьми и племянниками или другими ближайшими кровными родственниками; им все равно, являются они порождением их собственной плоти или нет, раз они принадлежат к одному роду. И если говорить правду, в природе дело обстоит очень похоже на это, причем до такой степени, что, иногда случается, мы видим племянника, более похожего на дядю или на другого близкого родственника, чем на своего собственного родителя. Пусть родители заблаговременно выберут занятия и карьеру, которым, по их мнению, должны посвятить себя их дети, ибо тогда они наиболее податливы; и пусть они не слишком руководствуются наклонностями своих детей, полагая, что они лучше всего привяжутся к тому, к чему они более всего расположены. Правда, если дети проявляют какие-либо необычайные склонности, или способности, тогда правильно будет не противоречить им; но обычно хороша та заповедь: "Optimum elige, suave et facile illud faciet consuetudo"[39]. Младшие братья обычно более удачливы, но редко или никогда там, где старшие братья лишены наследства.
рус.He that hath wife and children hath given hostages to fortune; for they are impediments to great enterprises, either of virtue or mischief. Certainly the best works, and of greatest merit for the public, have proceeded from the unmarried or childless men; which both in affection and means, have married and endowed the public. Yet it were great reason that those that have children, should have greatest care of future times; unto which they know they must transmit their dearest pledges. Some there are, who though they lead a single life, yet their thoughts do end with themselves, and account future times impertinences. Nay, there are some other, that account wife and children, but as bills of charges. Nay more, there are some foolish rich covetous men that take a pride, in having no children, because they may be thought so much the richer. For perhaps they have heard some talk, Such an one is a great rich man, and another except to it, Yea, but he hath a great charge of children; as if it were an abatement to his riches.
рус.But the most ordinary cause of a single life, is liberty, especially in certain self-pleasing and humorous minds, which are so sensible of every restraint, as they will go near to think their girdles and garters, to be bonds and shackles. Unmarried men are best friends, best masters, best servants; but not always best subjects; for they are light to run away; and almost all fugitives, are of that condition. A single life doth well with churchmen; for charity will hardly water the ground, where it must first fill a pool. It is indifferent for judges and magistrates; for if they be facile and corrupt, you shall have a servant, five times worse than a wife. For soldiers, I find the generals commonly in their hortatives, put men in mind of their wives and children; and I think the despising of marriage amongst the Turks, maketh the vulgar soldier more base.
рус.Certainly wife and children are a kind of discipline of humanity; and single men, though they may be many times more charitable, because their means are less exhaust, yet, on the other side, they are more cruel and hardhearted (good to make severe inquisitors), because their tenderness is not so oft called upon. Grave natures, led by custom, and therefore constant, are commonly loving husbands, as was said of Ulysses, Vetulam suam praetulit immortalitati.
рус.Chaste women are often proud and froward, as presuming upon the merit of their chastity. It is one of the best bonds, both of chastity and obedience, in the wife, if she think her husband wise; which she will never do, if she find him jealous. Wives are young men's mistresses; companions for middle age; and old men's nurses. So as a man may have a quarrel to marry, when he will. But yet he was reputed one of the wise men, that made answer to the question, when a man should marry? A young man not yet, an elder man not at all. It is often seen that bad husbands, have very good wives; whether it be, that it raiseth the price of their husband's kindness, when it comes; or that the wives take a pride in their patience. But this never fails, if the bad husbands were of their own choosing, against their friends' consent; for then they will be sure to make good their own folly.
en.Тот, у кого есть жена и дети, отдал заложников судьбе, ибо семья является помехой на пути свершения великих предприятий, как добродетельных, так и злонамеренных. Несомненно, что самые лучшие начинания, принесшие наибольшую пользу обществу, исходили от неженатых и бездетных людей, которые и своими привязанностями, и своим богатством как бы слились с обществом и одарили его. И все же есть серьезное основание полагать, что тем, у кого есть дети, более всех необходимо заботиться о будущем, которому, как они знают, они должны передать свои самые дорогие заклады. Есть и такие, которые, хотя и ведут одинокую жизнь, тем не менее думают только о себе и считают, что будущее их никак не касается. Есть даже и такие, которые считают жену и детей только платежными счетами. Более того, есть некоторые глупые богатые скряги, которые гордятся, что у них нет детей, с тем чтобы их считали еще богаче, ибо, возможно, они где-то слышали разговоры примерно такого рода: "Такой-то человек очень богат", на что следовало продолжение: "Да, но у него на попечении много детей"; как будто его богатство от этого уменьшается.
en.Но самой распространенной причиной безбрачия является стремление к свободе, особенно у некоторых самодовольных и привередливых людей, которые настолько чувствительны ко всякому стеснению, что готовы даже свои пояса и подвязки считать оковами и кандалами. Холостые мужчины -- лучшие друзья, лучшие хозяева, лучшие слуги; но не всегда лучшие подданные, ибо они скорее готовы покинуть свою страну, и почти все беженцы относятся именно к этой категории людей. Безбрачие хорошо подходит церковникам, ибо милостыня вряд ли оросит землю там, где сначала она должна заполнить пруд. Для судей и исполнителей власти не имеет значения, состоят ли они в браке или нет, ибо если они будут уступчивы и продажны, то у них будет слуга в пять раз хуже, чем жена. Что касается солдат, то известно, что военачальники в своих призывах напоминают солдатам об их женах и детях; и я думаю, что презрение к браку, распространенное среди турок, делает этих грубых солдат еще более низкими.
en.Несомненно, жена и дети являются своего рода школой человечности; а одинокие, хотя они во много раз щедрее женатых, ибо обладают большими возможностями делать милость, вместе с тем все же более жестоки и бесчувственны (из них выходят суровые инквизиторы), потому что к их нежности не так часто взывают. Серьезные натуры, руководствующиеся обычаем и потому постоянные, обычно являются любящими мужьями; как было сказано об Улиссе: "Vetulam suam praetulit immortalitate"[40].
en.Целомудренные женщины часто бывают горды и высокомерны, они слишком злоупотребляют этим достоинством -- своим целомудрием. Если жена считает своего мужа мудрым, то она привязывается к нему самыми лучшими узами -- узами целомудрия и послушания, чего не будет, если она обнаружит, что он ревнив. Жены -- это любовницы и властительницы молодых, подруги зрелых и няньки стариков; так что мужчина может иметь причину для женитьбы в любом возрасте, когда ему захочется. Все же мудрецом посчитали того человека, который на вопрос, когда мужчине следует жениться, ответил: "Молодому еще рано, старому уже поздно". Часто можно наблюдать, что у плохих мужей очень хорошие жены; происходит ли это из-за того, что жены больше ценят доброту своих мужей, когда она редко проявляется, или же из-за того, что они гордятся споим терпением, но это всегда справедливо, если плохие мужья выбраны ими самими, вопреки совету друзей, ибо тогда, конечно, им приходится делать хорошую мину при плохой игре.
рус.There be none of the affections, which have been noted to fascinate or bewitch, but love and envy. They both have vehement wishes; they frame themselves readily into imaginations and suggestions; and they come easily into the eye, especially upon the present of the objects; which are the points that conduce to fascination, if any such thing there be. see likewise, the Scripture calleth envy an evil eye; and the astrologers, call the evil influences of the stars, evil aspects; so that still there seemeth to be acknowledged, in the act of envy, an ejaculation or irradiation of the eye. Nay, some have been so curious, as to note, that the times when the stroke or percussion of an envious eye doth most hurt, are when the party envied is beheld in glory or triumph; for that sets an edge upon envy: and besides, at such times the spirits of the person envied, do come forth most into the outward parts, and so meet the blow.
рус.But leaving these curiosities (though not unworthy to be thought on, in fit place), we will handle, what persons are apt to envy others; what persons are most subject to be envied themselves; and what is the difference between public and private envy.
рус.A man that hath no virtue in himself, ever envieth virtue in others. For men's minds, will either feed upon their own good, or upon others' evil; and who wanteth the one, will prey upon the other; and whoso is out of hope, to attain to another's virtue, will seek to come at even hand, by depressing another's fortune.
рус.A man that is busy, and inquisitive, is commonly envious. For to know much of other men's matters, cannot be because all that ado may concern his own estate; therefore it must needs be, that he taketh a kind of play-pleasure, in looking upon the fortunes of others. Neither can he, that mindeth but his own business, find much matter for envy. For envy is a gadding passion, and walketh the streets, and doth not keep home: Non est curiosus, quin idem sit malevolus.
рус.Men of noble birth, are noted to be envious towards new men, when they rise. For the distance is altered, and it is like a deceit of the eye, that when others come on, they think themselves, go back.
рус.Deformed persons, and eunuchs, and old men, and bastards, are envious. For he that cannot possibly mend his own case, will do what he can, to impair another's; except these defects light upon a very brave, and heroical nature, which thinketh to make his natural wants part of his honor; in that it should be said, that an eunuch, or a lame man, did such great matters; affecting the honor of a miracle; as it was in Narses the eunuch, and Agesilaus and Tamberlanes, that were lame men.
рус.The same is the case of men, that rise after calamities and misfortunes. For they are as men fallen out with the times; and think other men's harms, a redemption of their own sufferings.
рус.They that desire to excel in too many matters, out of levity and vain glory, are ever envious. For they cannot want work; it being impossible, but many, in some one of those things, should surpass them. Which was the character of Adrian the Emperor; that mortally envied poets, and painters, and artificers, in works wherein he had a vein to excel.
рус.Lastly, near kinsfolks, and fellows in office, and those that have been bred together, are more apt to envy their equals, when they are raised. For it doth upbraid unto them their own fortunes, and pointeth at them, and cometh oftener into their remembrance, and incurreth likewise more into the note of others; and envy ever redoubleth from speech and fame. Cain's envy was the more vile and malignant, towards his brother Abel, because when his sacrifice was better accepted, there was no body to look on. Thus much for those, that are apt to envy.
рус.Concerning those that are more or less subject to envy: First, persons of eminent virtue, when they are advanced, are less envied. For their fortune seemeth, but due unto them; and no man envieth the payment of a debt, but rewards and liberality rather. Again, envy is ever joined with the comparing of a man's self; and where there is no comparison, no envy; and therefore kings are not envied, but by kings. Nevertheless it is to be noted, that unworthy persons are most envied, at their first coming in, and afterwards overcome it better; whereas contrariwise, persons of worth and merit are most envied, when their fortune continueth long. For by that time, though their virtue be the same, yet it hath not the same lustre; for fresh men grow up that darken it.
рус.Persons of noble blood, are less envied in their rising. For it seemeth but right done to their birth. Besides, there seemeth not much added to their fortune; and envy is as the sunbeams, that beat hotter upon a bank, or steep rising ground, than upon a flat. And for the same reason, those that are advanced by degrees, are less envied than those that are advanced suddenly and per saltum.
рус.Those that have joined with their honor great travels, cares, or perils, are less subject to envy. For men think that they earn their honors hardly, and pity them sometimes; and pity ever healeth envy. Wherefore you shall observe, that the more deep and sober sort of politic persons, in their greatness, are ever bemoaning themselves, what a life they lead; chanting a quanta patimur. Not that they feel it so, but only to abate the edge of envy. But this is to be understood, of business that is laid upon men, and not such, as they call unto themselves. For nothing increaseth envy more, than an unnecessary and ambitious engrossing of business. And nothing doth extinguish envy than for a great person to preserve all other inferior officers, in their full rights and pre-eminences of their places. For by that means, there be so many screens between him and envy.
рус.Above all, those are most subject to envy, which carry the greatness of their fortunes, in an insolent and proud manner; being never well, but while they are showing how great they are, either by outward pomp, or by triumphing over all opposition or competition; whereas wise men will rather do sacrifice to envy, in suffering themselves sometimes of purpose to be crossed, and overborne in things that do not much concern them. Notwithstanding, so much is true, that the carriage of greatness, in a plain and open manner (so it be without arrogancy and vain glory) doth draw less envy, than if it be in a more crafty and cunning fashion. For in that course, a man doth but disavow fortune; and seemeth to be conscious of his own want in worth; and doth but teach others, to envy him.
рус.Lastly, to conclude this part; as we said in the beginning, that the act of envy had somewhat in it of witchcraft, so there is no other cure of envy, but the cure of witchcraft; and that is to remove the lot (as they call it) and to lay it upon another. For which purpose, the wiser sort of great persons, bring in ever upon the stage somebody upon whom to derive the envy, that would come upon themselves; sometimes upon ministers and servants; sometimes upon colleagues and associates; and the like; and for that turn there are never wanting, some persons of violent and undertaking natures, who, so they may have power and business, will take it at any cost.
рус.Now, to speak of public envy. There is yet some good in public envy, whereas in private, there is none. For public envy, is as an ostracism, that eclipseth men, when they grow too great. And therefore it is a bridle also to great ones, to keep them within bounds.
рус.This envy, being in the Latin word invidia, goeth in the modern language, by the name of discontentment: of which we shall speak, in handling sedition. It is a disease, in a state, like to infection. For as infection spreadeth upon that which is sound, and tainteth it; so when envy is gotten once into a state, it traduceth even the best actions thereof, and turneth them into an ill odor. And therefore there is little won, by intermingling of plausible actions. For that doth argue but a weakness, and fear of envy, which hurteth so much the more, as it is likewise usual in infections; which if you fear them, you call them upon you.
рус.This public envy, seemeth to beat chiefly upon principal officers or ministers, rather than upon kings, and estates themselves. But this is a sure rule, that if the envy upon the minister be great, when the cause of it in him is small; or if the envy be general, in a manner upon all the ministers of an estate; then the envy (though hidden) is truly upon the state itself. And so much of public envy or discontentment, and the difference thereof from private envy, which was handled in the first place.
рус.We will add this in general, touching the affection of envy; that of all other affections, it is the most importune and continual. For of other affections, there is occasion given, but now and then; and therefore it was well said, Invidia festos dies non agit. For it is ever working upon some or other. And it is also noted, that love and envy do make a man pine, which other affections do not, because they are not so continual. It is also the vilest affection, and the most depraved; for which cause it is the proper attribute of the devil, who is called The envious man, that soweth tares amongst the wheat by night: as it always cometh to pass, that envy worketh subtilly, and in the dark, and to the prejudice of good things, such as is the wheat.
en.Никакая страсть так не околдовывает человека, как любовь и зависть. Им обеим свойственны пламенные желания, обе во множестве порождают вымыслы и соблазны, и обе выражаются во взгляде, особенно в присутствии своего предмета; а это всего более способствует колдовским чарам, если они вообще существуют. Недаром Писание говорит о дурном глазе, а астрологи называют пагубное излучение светил дурными аспектами. Как видно, признано, что зависть проявляется в некоем излучении. Иные подметили даже, что завистливый глаз всего опаснее, когда созерцает свой предмет в час его торжества, ибо зависть от этого обостряется; к тому же в эти часы дух счастливца более всего устремляется наружу и становится, таким образом, более уязвим.
en.Но оставим эти диковинки (не вовсе, впрочем, недостойные рассмотрения в надлежащем месте) и посмотрим, кто именно склонен к зависти, кто всего чаще становится ее предметом и чем различается зависть в общественной и частной жизни.
en.Человек, лишенный достоинств, неизменно завидует им в других, ибо душа человеческая питается либо собственным благом, либо чужим несчастьем; кому не хватает первого, тот будет упиваться вторым; кто не надеется сравняться с ближним в достоинствах, старается сквитаться с ним, нанося ущерб его благополучию.
en.Человек любопытный и докучливый обычно также и завистлив, ибо вряд ли он так вникает в чужие дела потому, что это касается его самого; нет, он дивится на чужое счастье. И напротив, кто знает лишь свои дела, мало находит пищи для зависти. Ведь зависть -- зевака; она бродит по улицам, а дома ей не сидится: "Non est curiosus, quin idem sit malevolus"[41].
en.Люди знатного рода замечены в зависти к людям новым при их возвышении; ведь расстояния при этом меняются, а им, как это бывает при обманах зрения, кажется, будто они сами идут назад, потому только, что другие ушли вперед.
en.Завистливы уроды, евнухи, старики, незаконнорожденные. Ибо кто не в силах помочь собственной беде, обращает свои усилия на то, чтобы вредить другому, исключая, впрочем, те случаи, когда в уродливом теле живет геройский дух, который и уродство свое стремится обратить к своей чести, чтобы заставить людей говорить: "Вот какие великие дела мог свершить евнух или хромец". Так было с евнухом Нарсесом, с Агесилаем и Тамерланом[42], которые оба были хромые.
en.Завистливы люди, перенесшие бедствия, а также те, кто не в ладу с временами, ибо горе других они считают возмещением за собственное.
en.Неизменно завистливы те, кто из прихоти и тщеславия желает преуспеть во всем сразу. У них всегда найдется кому позавидовать, ибо невозможно, чтобы многие хоть в чем-нибудь их не превосходили. Таков был нрав императора Адриана, снедаемого завистью к поэтам, живописцам и всякому мастерству, в котором он сам стремился блистать.
en.Наконец, завистливы близкие родичи и те, кто вместе рос или вместе начинал службу, если вчерашняя родня или ровня их опередит. Это им как бы постоянный укор; это им колет глаза и нейдет из ума, да и людям всегда заметно; а ведь зависть усиливается от чужих речей и похвал. Зависть Каина к брату Авелю тем более гнусна, что, когда жертва Авелева оказалась угоднее Богу, свидетелей при этом не было. Таковы те, кто склонен к зависти.
en.Обратимся теперь к тем, кто становится ее предметом. Меньше завидуют возвышению людей достойных, ибо оно представляется лишь должным воздаянием; а кто же позавидует уплате долга? Завидуют только дарам и щедротам. К тому же в зависти всегда таится сравнение; а где невозможно сравнение, нет и зависти -- вот почему королям завидуют одни короли. Следует, однако ж, отметить, что недостойным больше завидуют поначалу, а потом примиряются; достойным же, напротив, всего более завидуют тогда, когда счастье их длится долго, ибо с течением времени если не самые достоинства их, то слава о них идет на убыль, и новые люди являются им на смену.
en.Менее завидуют возвышению высокородных, ибо оно как бы подобает им по праву рождения, да и не столь уж много прибавляет к их благоденствию. А ведь зависть, как солнечный луч, сильнее бьет по возвышенности, чем по ровным местам. По той же причине возвышение постепенное менее возбуждает зависть, нежели внезапное, per saltum[43].
en.Менее завидуют тем, кому почести достались ценой тяжких трудов, забот или опасностей; ибо эту цену люди считают высокой и склонны таких пожалеть, а жалость исцеляет от зависти. Заметьте, что наиболее благоразумные из высоких сановников на вершине своего величия вечно жалуются на тяжелую долю и стонут: quanta patimur[44] -- не потому, чтобы они на самом деле так думали, но чтобы несколько оградить себя от зависти. Разумеется, так говорить они могут только о делах, возлагаемых на них, но отнюдь не о тех, за которые берутся сами; ибо ничто так не возбуждает зависть, как излишнее честолюбивое стремление все дела захватить в свои руки, и ничто так ее не смиряет, как соблюдение важным сановником всех прав своих подчиненных, ибо этим приобретает он в их лице заслоны против завистников.
en.Всего более навлекают зависть те, кто в высокой должности держит себя надменно и гордо и никому не дает забыть о своем величии либо внешней пышностью, либо подавлением противников и соперников; тогда как мудрый готов приносить умягчительные жертвы зависти и для этого порой намеренно уступает в вещах маловажных. Впрочем, пользуясь высоким положением открыто и прямо (лишь бы без заносчивости и чванства), меньше возбуждаешь зависть, нежели пускаясь на хитрости; ибо в последнем случае как бы отрекаешься от щедрот судьбы и сознаешься в своей недостойности; а ведь это и создает завистников.
en.В заключение этой части скажем: коль скоро зависть сродни колдовству, то и средство против нее таково же, а именно: отвлечь злые чары на другого. Вот для этого-то мудрейшие из великих мира всегда выдвигают рядом с собой кого-либо, на кого и направляется зависть: иногда чиновника или слугу, иногда соратника или помощника; ибо всегда найдутся неистовые натуры, которые дорогу к власти оплатят любой ценой.
en.Что касается зависти в общественной жизни, то в ней есть и хорошие стороны -- чего никак не скажешь про зависть личную. Ибо зависть в жизни общественной есть род остракизма, поражающего тех, кто чрезмерно вознесся, и служит поэтому уздой для облеченных властью.
en.Такая зависть по-латыни зовется "invidia", а в новых языках именуется недовольством; о ней мы еще скажем, говоря о мятежах. В государстве она подобна моровой язве, ибо, как моровая язва постепенно заражает все здоровое, так и зависть, раз появившись в стране, порочит самые благие дела и толкует их дурно. Тогда мало пользы и от уступок, ибо они лишь укажут на слабость правителей и страх перед завистью, а от этого бывает только хуже, опять-таки как с заразой, которую, чем больше бояться, тем легче схватить.
en.Зависть в общественной жизни направлена большей частью на главных чиновников и министров, а не на государей и государство. Но если недовольство каким-либо чиновником сильнее, чем он того заслуживает, или же распространяется на все их сословие, это есть верный признак того, что недовольство втайне направлено против самого государства. На этом покончим с завистью в общественной жизни, или, иначе, недовольством, и с отличиями ее от зависти в частной жизни, о которой была речь вначале.
en.Вообще же добавим, что зависть из всех страстей самая упорная и неугомонная. Для других страстей есть час и время; о зависти же недаром сказано: "Invidia festos dies non agit"[45]. Замечено также, что любовь и зависть иссушают человека, -- не то, что другие страсти, действующие не столь постоянно. Зависть также есть гнуснейшая из страстей -- недаром является она главной принадлежностью дьявола: он и есть тот завистник, который, "когда люди спали, пришел, и посеял между пшеницею плевелы, и ушел"[46]. Ибо зависть всегда творит свое дело во мраке и втайне, на погибель добрым посевам.
рус.The stage is more beholding to love, than the life of man. For as to the stage, love is ever matter of comedies, and now and then of tragedies; but in life it doth much mischief; sometimes like a siren, sometimes like a fury. You may observe, that amongst all the great and worthy persons (whereof the memory remaineth, either ancient or recent) there is not one, that hath been transported to the mad degree of love: which shows that great spirits, and great business, do keep out this weak passion. You must except, nevertheless, Marcus Antonius, the half partner of the empire of Rome, and Appius Claudius, the decemvir and lawgiver; whereof the former was indeed a voluptuous man, and inordinate; but the latter was an austere and wise man: and therefore it seems (though rarely) that love can find entrance, not only into an open heart, but also into a heart well fortified, if watch be not well kept. It is a poor saying of Epicurus, Satis magnum alter alteri theatrum sumus: as if man, made for the contemplation of heaven, and all noble objects, should do nothing but kneel before a little idol and make himself a subject, though not of the mouth (as beasts are), yet of the eye; which was given him for higher purposes.
рус.It is a strange thing, to note the excess of this passion, and how it braves the nature, and value of things, by this; that the speaking in a perpetual hyperbole, is comely in nothing but in love. Neither is it merely in the phrase; for whereas it hath been well said, that the arch-flatterer, with whom all the petty flatterers have intelligence, is a man's self; certainly the lover is more. For there was never proud man thought so absurdly well of himself, as the lover doth of the person loved; and therefore it was well said, That it is impossible to love and to be wise. Neither doth this weakness appear to others only, and not to the party loved; but to the loved most of all, except the love be reciproque. For it is a true rule, that love is ever rewarded, either with the reciproque, or with an inward and secret contempt. By how much the more, men ought to beware of this passion, which loseth not only other things, but itself! As for the other losses, the poet's relation doth well figure them: that he that preferred Helena, quitted the gifts of Juno and Pallas. For whosoever esteemeth too much of amorous affection, quitteth both riches and wisdom. This passion hath his floods, in very times of weakness; which are great prosperity, and great adversity; though this latter hath been less observed: both which times kindle love, and make it more fervent, and therefore show it to be the child of folly.
рус.They do best, who if they cannot but admit love, yet make it keep quarters; and sever it wholly from their serious affairs, and actions, of life; for if it check once with business, it troubleth men's fortunes, and maketh men, that they can no ways be true to their own ends. I know not how, but martial men are given to love: I think, it is but as they are given to wine; for perils commonly ask to be paid in pleasures. There is in man's nature, a secret inclination and motion, towards love of others, which if it be not spent upon some one or a few, doth naturally spread itself towards many, and maketh men become humane and charitable; as it is seen sometime in friars. Nuptial love maketh mankind; friendly love perfecteth it; but wanton love corrupteth, and embaseth it.
en.Сцена более благосклонна к любви, чем человеческая жизнь. Ибо на сцене любовь, как правило, является предметом комедий, и лишь иногда -- трагедий; но в жизни она приносит много несчастий, принимая иногда вид сирены, иногда -- фурии. Можно заметить, что среди всех великих и достойных людей, (древних или современных, о которых сохранилась память) нет ни одного, который был бы увлечен любовью до безумия; это говорит о том, что великие умы и великие дела, действительно, не допускают развития этой страсти, свойственной слабым. Тем не менее необходимо сделать исключение в отношении Марка Антония, соправителя Рима, и Аппия Клавдия, децемвира и законодателя, из которых первый был действительно человеком сластолюбивым и неумеренным, а второй -- строгим и мудрым. А поэтому нам представляется, что любовь (хотя и редко) может найти путь не только в сердце, для нее открытое, но и в сердце, надежно от нее защищенное, если не быть бдительным. Плохо говорит Эпикур: "Satis magnum alter alteri theatrum sumus"[47] -- как будто человек, созданный для созерцания небес и всех благородных предметов, не должен делать ничего, как стоять на коленях перед маленьким идолом и быть рабом, не скажу, низменных желаний (подобно животным), но зрения, которое было дано ему для более возвышенных целей.
en.Интересно отметить эксцессы, свойственные этой страсти, и то, как она идет наперекор природе и истинной ценности вещей; достаточно вспомнить постоянное употребление гипербол в речи, которые приличествуют только когда говорят о любви, и больше нигде. И дело не только в гиперболе; ибо хотя и хорошо было сказано, что архильстецом, в присутствии которого все мелкие льстецы кажутся разумными людьми, является наше самолюбие, однако, безусловно, влюбленный превосходит и его. Ведь нет такого гордого человека, который так до абсурда высоко думал бы о себе, как думают влюбленные о тех, кого они любят; и поэтому правильно сказано, что "невозможно любить и быть мудрым". И нельзя сказать, что эту слабость видят только другие люди, а тот, кого любят, ее не видит: нет, ее видит прежде всего любимый человек, за исключением тех случаев, когда любовь взаимна. Ибо истинное правило в атом отношении состоит и том, что любовь всегда вознаграждается либо взаимностью, либо скрытым и тайным презрением. Тем более мужчины должны остерегаться этой страсти, из-за которой теряются не только другие блага, но и она сама. Что касается до других потерь, то высказывание поэта действительно хорошо их определяет: тот, кто предпочитает Елену, теряет дары Юноны и Паллады. Ведь тот, кто слишком высоко ценит любовную привязанность, теряет и богатство, и мудрость. Эта страсть достигает своей высшей точки в такие времена, когда человек более всего слаб, во времена великого процветания и великого бедствия, хотя в последнем случае она наблюдалась меньше; оба эти состояния возбуждают любовь, делают ее более бурной и тем самым показывают, что она есть дитя безрассудства.
en.Лучше поступает тот, кто, раз уж невозможно не допустить любви, удерживает ее в подобающем ей месте и полностью отделяет от своих серьезных дел и действий в жизни: ибо если она однажды вмешается в дела, то взбаламучивает судьбы людей так сильно, что люди никак не могут оставаться верными своим собственным целям. Не знаю, почему военные так предаются любви; я думаю, это объясняется тем же, почему они предаются вину, ибо опасности обычно требуют того, чтобы их оплачивали удовольствиями. В природе человека есть тайная склонность и стремление любить других; если они не расходуются на кого-либо одного или немногих, то, естественно, распространяются на многих людей и побуждают их стать гуманными и милосердными, что иногда и наблюдается у монахов. Супружеская любовь создаст человеческий род, дружеская любовь совершенствует его, а распутная любовь его развращает и унижает.
рус.Men in great place are thrice servants: servants of the sovereign or state; servants of fame; and servants of business. So as they have no freedom; neither in their persons, nor in their actions, nor in their times. It is a strange desire, to seek power and to lose liberty: or to seek power over others, and to lose power over a man's self. The rising unto place is laborious; and by pains, men come to greater pains; and it is sometimes base; and by indignities, men come to dignities. The standing is slippery, and the regress is either a downfall, or at least an eclipse, which is a melancholy thing. Cum non sis qui fueris, non esse cur velis vivere. Nay, retire men cannot when they would, neither will they, when it were reason; but are impatient of privateness, even in age and sickness, which require the shadow; like old townsmen, that will be still sitting at their street door, though thereby they offer age to scorn.
рус.Certainly great persons had need to borrow other men's opinions, to think themselves happy; for if they judge by their own feeling, they cannot find it; but if they think with themselves, what other men think of them, and that other men would fain be, as they are, then they are happy, as it were, by report; when perhaps they find the contrary within. For they are the first, that find their own griefs, though they be the last, that find their own faults. Certainly men in great fortunes are strangers to themselves, and while they are in the puzzle of business, they have no time to tend their health, either of body or mind. Illi mors gravis incubat, qui notus nimis omnibus, ignotus moritur sibi. In place, there is license to do good, and evil; whereof the latter is a curse: for in evil the best condition is not to will; the second, not to can. But power to do good, is the true and lawful end of aspiring. For good thoughts (though God accept them) yet, towards men, are little better than good dreams, except they be put in act; and that cannot be, without power and place, as the vantage, and commanding ground. Merit and good works, is the end of man's motion; and conscience of the same is the accomplishment of man's rest. For if a man can be partaker of God's theatre, he shall likewise be partaker of God's rest. Et conversus Deus, ut aspiceret opera quae fecerunt manus suae, vidit quod omnia essent bona nimis; and then the sabbath.
рус.In the discharge of thy place, set before thee the best examples; for imitation is a globe of precepts. And after a time, set before thee thine own example; and examine thyself strictly, whether thou didst not best at first. Neglect not also the examples, of those that have carried themselves ill, in the same place; not to set off thyself, by taxing their memory, but to direct thyself, what to avoid. Reform therefore, without bravery, or scandal of former times and persons; but yet set it down to thyself, as well to create good precedents, as to follow them. Reduce things to the first institution, and observe wherein, and how, they have degenerate; but yet ask counsel of both times; of the ancient time, what is best; and of the latter time, what is fittest. Seek to make thy course regular, that men may know beforehand, what they may expect; but be not too positive and peremptory; and express thyself well, when thou digressest from thy rule. Preserve the right of thy place; but stir not questions of jurisdiction; and rather assume thy right, in silence and de facto, than voice it with claims, and challenges. Preserve likewise the rights of inferior places; and think it more honor, to direct in chief, than to be busy in all. Embrace and invite helps, and advices, touching the execution of thy place; and do not drive away such, as bring thee information, as meddlers; but accept of them in good part.
рус.The vices of authority are chiefly four: delays, corruption, roughness, and facility. For delays: give easy access; keep times appointed; go through with that which is in hand, and interlace not business, but of necessity. For corruption: do not only bind thine own hands, or, thy servants' hands, from taking, but bind the hands of suitors also, from offering. For integrity used doth the one; but integrity professed, and with a manifest detestation of bribery, doth the other. And avoid not only the fault, but the suspicion. Whosoever is found variable, and changeth manifestly without manifest cause, giveth suspicion of corruption. Therefore always, when thou changest thine opinion or course, profess it plainly, and declare it, together with the reasons that move thee to change; and do not think to steal it. A servant or a favorite, if he be inward, and no other apparent cause of esteem, is commonly thought, but a by-way to close corruption. For roughness: it is a needless cause of discontent: severity breedeth fear, but roughness breedeth hate. Even reproofs from authority, ought to be grave, and not taunting. As for facility: it is worse than bribery. For bribes come but now and then; but if importunity, or idle respects, lead a man, he shall never be without. As Salomon saith, To respect persons is not good; for such a man will transgress for a piece of bread.
рус.It is most true, that was anciently spoken, A place showeth the man: and it showeth some to the better, and some to the worse. Omnium consensu capax imperii, nisi imperasset, saith Tacitus of Galba; but of Vespasian he saith, Solus imperantium, Vespasianus mutatus in melius: though the one was meant of sufficiency, the other of manners, and affection. It is an assured sign of a worthy and generous spirit, whom honor amends. For honor is, or should be, the place of virtue and as in nature, things move violently to their place, and calmly in their place, so virtue in ambition is violent, in authority settled and calm. All rising to great place is by a winding star; and if there be factions, it is good to side a man's self, whilst he is in the rising, and to balance himself when he is placed. Use the memory of thy predecessor, fairly and tenderly; for if thou dost not, it is a debt will sure be paid when thou art gone. If thou have colleagues, respect them, and rather call them, when they look not for it, than exclude them, when they have reason to look to be called. Be not too sensible, or too remembering, of thy place in conversation, and private answers to suitors; but let it rather be said, When he sits in place, he is another man.
en.Высокая должность делает человека слугой трех господ: слугой государя или государства, слугой людской молвы и слугой своего дела; он уже не хозяин ни себе, ни своим поступкам, ни своему времени. Не странно ль стремиться к власти ценой свободы или к власти над людьми ценой власти над собою? Возвышение стоит трудов; а там одни тяготы влекут за собой другие, тягчайшие; возвышение требует порой унижения, а честь достается бесчестьем. На высоком месте нелегко устоять, но нет и пути назад, кроме падения или по крайней мере заката -- а это печальное зрелище: "Cum non sis, qui fueris, non esse, cur velis vivere"49. Нет, люди не в силах уйти на покой, когда хотели бы; не уходят они и тогда, когда следует; уединение всем нестерпимо, даже старости и немощам, которые надо бы укрывать в тени; так, старики вечно сидят на пороге, хотя и предают этим свои седины на посмеяние.
en.Высоким особам, чтобы считать себя счастливыми, необходимо справляться о мнении других, ибо сами они не могут чувствовать счастья. Им надо думать о себе то, что думают о них другие, кто охотно оказался бы на их месте, и тогда они счастливы или слывут таковыми. Но втайне они, быть может, иного мнения; ведь они первыми узнают о своих горестях и последними -- о своих ошибках. И всегда высокие особы -- чужие самим себе; в сутолоке дел им недосуг позаботиться о здоровье телесном или душевном: "Illi mors gravis incubat, qui notus nimis omnibus, ignotus moritur sibi"[50]. Высокая должность позволяет творить как добро, так и зло; в этом смысле она -- проклятие, ибо, чтобы уберечься от зла, мало не хотеть его, надо еще и не мочь. Зато возможность делать добро есть подлинное и законное оправдание властолюбию, ибо добрые помыслы, конечно, угодны Богу, но людям от них не более проку, чем от сладостных снов, покуда помыслы не воплощены в дела; а это невозможно без высокого сана и власти, служащих удобной позицией. Заслуги и добрые дела есть цель наших трудов, а сознание таковых -- венец нашего отдыха. Кто может, как господь Бог, созерцать свои творения, может и почить от трудов своих. "Et conversus deus, ut aspiceret opera, quae fecerunt manus suae, vidit quod omnia essent bona nimis"[51] -- а там и отдохнул в день субботний.
en.В отправлении должности следуй лучшим образцам, ибо примеры стоят целого сборника прописей. А спустя немного, возьми за образец себя самого и со всей строгостью выясни, не лучше ли шло у тебя дело вначале. Не пренебрегай и примером тех, кто в той же должности выказал себя дурно -- не для того, чтобы порочить их память и тем прибавлять себе заслуг, но чтобы знать, чего надлежит избегать. Итак, вводи улучшения без похвальбы и без поношения предшественников и прежних порядков; но возьми себе за правило не только следовать достойным примерам, а и самому создавать их. Возводи все установления к первооснове и старайся проследить, в чем и как подверглись они искажениям; но совета ищи и у старых времен и у новых: у старых заимствуй, что лучше, у новых -- что пригоднее. По возможности будь последователен, дабы люди заранее знали, чего ожидать; но не будь чересчур самонадеян и своеволен и разъясняй свое поведение, если отступаешь от обычных своих правил. Блюди подобающие тебе права, но не взывай при этом к законам; лучше утвердиться в своем праве молча и de facto, нежели заявлять о нем громко и вызывающе. Блюди также права своих подчиненных и считай за большую честь руководить в главном, нежели вмешиваться во все. Привлекай помощников и советников и не гони за докучливость тех, кто осведомляет тебя, но, напротив, встречай их приветливо.
en.Власть имущим присущи четыре главных порока: промедления, подкупность, грубость в обхождении и податливость. Чтобы не было промедлений, облегчи к себе доступ; держись назначенных сроков; не откладывай повседневных дел и без крайней нужды не берись за несколько дел сразу. Чтобы не было подкупов, свяжи не только руки берущие -- т. е. свои и слуг своих, но также и руки дающие -- своих просителей. Для первого надо лишь быть неподкупным, для второго же -- открыто о том заявлять и клеймить лихоимство. Избегай не только проступка, но и подозрения. Кто переменчив и меняется без видимой причины, может быть заподозрен в подкупности. Поэтому всякую перемену во мнениях или образе действий провозглашай открыто, вместе с причинами, к ней побудившими, но не вздумай утаивать. Доверенный слуга или любимец, если по видимости ничем не заслуживает доверия, всеми считается обычно за пособника в тайном лихоимстве. Что касается грубого обхождения, то это ненужный повод к недовольству. Строгость рождает страх, но грубость рождает ненависть. От властей и порицание должно быть степенным, а не оскорбительным. Что до податливости, то она хуже лихоимства; ибо взятки берут лишь от случая к случаю, а кто поддается назойливости или пустой лести, того никогда не оставляют в покое. Как говорит Соломон: "Быть лицеприятным -- нехорошо: такой человек и за кусок хлеба предаст истину"[52].
en.Справедлива древняя поговорка: "Место кажет человека". Только одних оно кажет в хорошем виде, а других -- в плохом. "Omnium consensu capax imperii, nisi imperasset"[53], -- сказал Тацит о Гальбе; но о Веспасиане он говорит: "Solus imperantium, Vespasianus mutatus in melius"[54]. Правда, в первом случае речь идет о способностях; во втором -- о нраве и обхождении. Кого почести изменяют к лучшему, тот наверняка по природе великодушен. Ибо почести подобают -- или должны подобать -- именно добродетели; и как в природе все движется стремительно к своему месту и спокойно -- по достижении его, так и добродетель стремительна, когда одержима честолюбием, и умиротворяется, когда облечена властью. На большую высоту всегда восходят не прямо, но по винтовой лестнице; и если имеются партии, то при восхождении нужно искать опоры, а взойдя на вершину -- равновесия. К памяти предшественника будь справедлив и почтителен, ибо иначе этот долг наверняка отдадут ему после тебя. К соратникам имей уважение; лучше призвать их, когда они того не ждут, чем обойти, когда они надеются быть призванными. В личных беседах с просителями не следует слишком помнить о своем сане или напоминать о нем; но пусть лучше о тебе говорят: "Когда он в должности, он совсем другой человек".
рус.It is a trivial grammar-school text, but yet worthy a wise man's consideration. Question was asked of Demosthenes, what was the chief part of an orator? he answered, action: what next? action: what next again? action. He said it, that knew it best, and had, by nature, himself no advantage in that he commended. A strange thing, that that of an orator, which is but superficial and rather the virtue of a player, should be placed so high, above those other noble parts, of invention, elocution, and the rest; nay, almost alone, as if it were all in all. But the reason is plain. There is in human nature generally, more of the fool than of the wise; and therefore those faculties, by which the foolish part of men's minds is taken, are most potent.
рус.Wonderful like is the case of boldness in civil business: what first? boldness: what second and third? boldness. And yet boldness is a child of ignorance and baseness, far inferior to other parts. But nevertheless it doth fascinate, and bind hand and foot, those that are either shallow in judgment, or weak in courage, which are the greatest part; yea and prevaileth with wise men at weak times. Therefore we see it hath done wonders, in popular states; but with senates, and princes less; and more ever upon the first entrance of bold persons into action, than soon after; for boldness is an ill keeper of promise.
рус.Surely, as there are mountebanks for the natural body, so are there mountebanks for the politic body; men that undertake great cures, and perhaps have been lucky, in two or three experiments, but want the grounds of science, and therefore cannot hold out. Nay, you shall see a bold fellow many times do Mahomet's miracle. Mahomet made the people believe that he would call an hill to him, and from the top of it offer up his prayers, for the observers of his law. The people assembled; Mahomet called the hill to come to him, again and again; and when the hill stood still, he was never a whit abashed, but said, If the hill will not come to Mahomet, Mahomet, will go to the hill. So these men, when they have promised great matters, and failed most shamefully, yet (if they have the perfection of boldness) they will but slight it over, and make a turn, and no more ado.
рус.Certainly to men of great judgment, bold persons are a sport to behold; nay, and to the vulgar also, boldness has somewhat of the ridiculous. For if absurdity be the subject of laughter, doubt you not but great boldness is seldom without some absurdity. Especially it is a sport to see, when a bold fellow is out of countenance; for that puts his face into a most shrunken, and wooden posture; as needs it must; for in bashfulness, the spirits do a little go and come; but with bold men, upon like occasion, they stand at a stay; like a stale at chess, where it is no mate, but yet the game cannot stir. But this last were fitter for a satire than for a serious observation.
рус.This is well to be weighed; that boldness is ever blind; for it seeth not danger, and inconveniences. Therefore it is ill in counsel, good in execution; so that the right use of bold persons is, that they never command in chief, but be seconds, and under the direction of others. For in counsel, it is good to see dangers; and in execution, not to see them, except they be very great.
en.Следующая ходячая школьная притча заслуживает, однако, внимания человека вдумчивого. Однажды Демосфена спросили: какой дар всего нужнее оратору? Тот ответил: "Жест". А затем? -- "Жест". А еще? -- "Опять-таки жест". Так говорил тот, кто лучше всех мог судить об этом, хотя сам природой не был предназначен для успеха в том, что так восхвалял[55]. Не странно ли, что этот дар, внешний и относящийся, скорее, к искусству актера, ставится выше других благородных талантов: воображения, дара речи и прочих, и даже как бы объявляется единственным. Причина, однако ж, ясна. Человеческой натуре вообще более сродни глупость, нежели мудрость; а потому и качества, пленяющие людскую глупость, имеют наибольшую силу воздействия.
en.В прочих житейских делах такую же точно силу имеет бойкость. Что нужнее всего? -- Бойкость. А что во-вторых и в-третьих? -- Опять-таки бойкость. А между тем бойкость -- дитя низости и невежества и не идет в сравнение с другими талантами; и все же она прельщает и покоряет всех, кто либо слаб разумом, либо робок духом -- а таких всегда много; в минуты же слабости подчиняет себе и мудрых. Вот почему бойкость творит чудеса при народовластии, но меньше при сенатах и монархах; и всегда бойкие достигают большего при первом своем появлении, чем в дальнейшем, ибо бойкость плохо держит свои обещания.
en.Как есть шарлатаны, обещающие исцеление телу, так есть и шарлатаны в политических исцелениях. Они сулят чудеса и бывают, быть может, удачливы раз или два, но, не зная основ всей науки, не могут удерживаться долго. Не раз приходится бойким свершать чудо Магомета. Магомет уверил народ, что призовет к себе гору и с вершины ее вознесет молитвы за правоверных. Народ собрался. Магомет вновь и вновь взывал к горе; когда же гора не тронулась с места, он, ничуть не смущаясь, сказал: "Если гора не идет к Магомету, Магомет придет к горе". Так и эти люди, посулив чудеса и потерпев постыдную неудачу, умеют, если вполне овладели искусством бойкости, ловко отвести глаза, да на том и кончить дело.
en.Конечно, для людей мыслящих бойкость представляет забавное зрелище, да и в глазах толпы она смешна; ибо если смешным почитается нелепое, то крайняя бойкость с нелепостью почти неразлучна. Особенно забавно видеть, как бойкий бывает приведен в смущение и как лицо его при этом вытягивается и деревенеет; оно и неудивительно: кто скромен, тому не привыкать смущаться; но на бойких в подобных случаях находит столбняк -- вроде пата в шахматной игре, когда и мата нет и с места сойти нельзя. Последнее, впрочем, составляет скорее предмет сатиры, нежели серьезных наблюдений.
en.Надо хорошенько помнить, что бойкость всегда слепа: она не различает опасностей и препятствий, а потому непригодна советнику, но нужна исполнителю; так что бойких лучше не выдвигать на первое место, но ставить под начало других, ибо при обсуждении дела полезно видеть все его опасности, а при выполнении лучше не видеть их, разве когда они очень уж велики.
рус.I take goodness in this sense, the affecting of the weal of men, which is that the Grecians call philanthropia; and the word humanity (as it is used) is a little too light to express it. Goodness I call the habit, and goodness of nature, the inclination. This of all virtues, and dignities of the mind, is the greatest; being the character of the Deity: and without it, man is a busy, mischievous, wretched thing; no better than a kind of vermin. Goodness answers to the theological virtue, charity, and admits no excess, but error. The desire of power in excess, caused the angels to fall; the desire of knowledge in excess, caused man to fall: but in charity there is no excess; neither can angel, nor man, come in danger by it.
рус.The inclination to goodness, is imprinted deeply in the nature of man; insomuch, that if it issue not towards men, it will take unto other living creatures; as it is seen in the Turks, a cruel people, who nevertheless are kind to beasts, and give alms, to dogs and birds; insomuch, as Busbechius reporteth, a Christian boy, in Constantinople, had like to have been stoned, for gagging in a waggishness a long-billed fowl. Errors indeed in this virtue of goodness, or charity, may be committed. The Italians have an ungracious proverb, Tanto buon che val niente: So good, that he is good for nothing. And one of the doctors of Italy, Nicholas Machiavel, had the confidence to put in writing, almost in plain terms, That the Christian faith, had given up good men in prey to those that are tyrannical and unjust. Which he spake, because indeed there was never law, or sect, or opinion, did so much magnify goodness, as the Christian religion doth.
рус.Therefore, to avoid the scandal and the danger both, it is good, to take knowledge of the errors of an habit so excellent. Seek the good of other men, but be not in bondage to their faces or fancies; for that is but facility, or softness; which taketh an honest mind prisoner. Neither give thou AEsop's cock a gem, who would be better pleased, and happier, if he had had barley-corn. The example of God, teacheth the lesson truly: He sendeth his rain, and maketh his sun to shine, upon the just and unjust; but he doth not rain wealth, nor shine honor and virtues, upon men equally. Common benefits, are to be communicate with all; but peculiar benefits, with choice. And beware how in making the portraiture, thou breakest the pattern. For divinity, maketh the love of ourselves the pattern; the love of our neighbors, but the portraiture. Sell all thou hast, and give it to the poor, and follow me: but, sell not all thou hast, except thou come and follow me; that is, except thou have a vocation, wherein thou mayest do as much good, with little means as with great; for otherwise, in feeding the streams, thou driest the fountain.
рус.Neither is there only a habit of goodness, directed by right reason; but there is in some men, even in nature, a disposition towards it; as on the other side, there is a natural malignity. For there be that in their nature do not affect the good of others. The lighter sort of malignity, turneth but to a crossness, or frowardness, or aptness to oppose, or difficulties, or the like; but the deeper sort, to envy and mere mischief. Such men, in other men's calamities, are, as it were, in season, and are ever on the loading part: not so good as the dogs, that licked Lazarus' sores; but like Ries, that are still buzzing upon any thing that is raw; misanthropi, that make it their practice, to bring men to the bough, and yet never a tree for the purpose in their gardens, as Timon had. Such dispositions, are the very errors of human nature; and yet they are the fittest timber, to make great pontics of; like to knee timber, that is good for ships, that are ordained to be tossed; but not for building houses, that shall stand firm.
рус.The parts and signs of goodness, are many. If a man be gracious and courteous to strangers, it shows he is a citizen of the world, and that his heart is no island, cut off from other lands, but a continent, that joins to them. If he be compassionate towards the afflictions of others, it shows that his heart is like the noble tree, that is wounded itself, when it gives the balm. If he easily pardons, and remits offences, it shows that his mind is planted above injuries; so that he cannot be shot. If he be thankful for small benefits, it shows that he weighs men's minds, and not their trash. But above all if he have St. Paul's perfection, that he would wish to be anathema from Christ, for the salvation of his brethren, it shows much of a divine nature, and a kind of conformity with Christ himself.
en.Под добротой я разумею заботу о благе людей, называемую у греков "филантропией"; слово "гуманность" (как оно употребляется ныне) для нее несколько легковесно. Добротой я называю деяние, добродушием же -- природную склонность. Изо всех добродетелей и достоинств доброта есть величайшее, ибо природа ее божественна; без нее человек -- лишь суетное, вредоносное и жалкое создание, не лучше пресмыкающегося. Доброта соответствует евангельскому милосердию; излишество в ней невозможно, возможны лишь заблуждения. Чрезмерное властолюбие привело к грехопадению ангелов, чрезмерная жажда знания -- к грехопадению человека; милосердие же не бывает чрезмерным и не может ввести в грех ни человека, ни ангела.
en.Склонность творить добро заложена глубоко в природе человеческой; когда она не изливается на людей, то направляется на другие создания; это видим мы у турок, народа жестокого, который, однако же, добр к животным и подает милостыню собакам и птицам. Как рассказывает Бусбек[56], дело доходит до того, что однажды в Константинополе христианский мальчик едва не был побит камнями за то, что из шалости заткнул клюв птицы. Но в добродетели милосердия, или доброте, таится опасность заблуждения. Есть у итальянцев злая поговорка: "Tanto buon che val niente" -- "Так добр, что ни к чему не годен". А один из ученых итальянцев, Никколо Макиавелли, имел дерзость прямо написать, что "христианская вера делает добрых добычею несправедливости и тирании"[57]. Это могло быть сказано потому, что ни один закон и ни одно учение так не превозносит доброту, как это делает христианство.
en.Во избежание как подобных дерзостей, так и указанной опасности следует знать, какие именно заблуждения свойственны столь превосходному качеству. Стремись ко благу ближних, но не будь рабом их прихотей или притворства, ибо это будет всего лишь податливость, или слабоволие, обращающие в рабство отличных людей. Не одаривай также жемчугом Эзопова петуха[58], когда ячменное зерно его более осчастливило бы. Пред тобой пример Господа твоего: "Он повелевает солнцу своему восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных"[59]; но он не изливает богатств и почестей на всех без различия. Необходимое должно быть доступно всем, но особые блага надлежит распределять с разбором. Остерегайся также разбить оригинал, делая слепок; оригиналом же, согласно Писанию, является любовь к самому себе, а любовь к ближнему -- лишь слепком. "Все, что имеешь, продай и раздай нищим... и приходи, последуй за мною..."[60]. Но не продавай всего, что имеешь, если не готов последовать за мной, т. е. если нет призвания, которое позволит тебе с малыми средствами делать столько же добра, сколько с большими; иначе, питая потоки, осушишь ключи.
en.Впрочем, добро творится не только по разуму; в некоторых людях и даже в природе существует естественное к нему расположение, как существует, с другой стороны, и прирожденная злобность, по природе своей не терпящая чужого благополучия. В более легкой степени злобность оборачивается простой угрюмостью, или упрямством, или склонностью перечить; худший же вид ее -- зависть и злонравие. В чужом несчастье такие люди чувствуют себя как рыбы в воде и на редкость умеют его отягчить; это не собаки, лизавшие язвы Лазаря, а, скорее, мухи, без устали жужжащие над открытой раной; эти misanthropi постоянно заняты тем, что доводят людей до петли, но даже дерева не припасают им для этого, как Тимон[61]. Люди подобного нрава являются поистине ошибками природы, но вместе с тем и наилучшим материалом для создания великих политиков; это как бы узлистое дерево, пригодное для кораблей, предназначенных к бурным плаваниям, но не для домов, коим надлежит стоять прочно.
en.Признаки доброты многочисленны. Если человек приветлив и учтив с чужестранцами, это значит, что он гражданин мира и что сердце его не остров, отрезанный от других земель, но континент, примыкающий к ним. Если сочувствует чужому несчастью, это показывает, что сердце его, как благородное дерево, источает бальзам из собственных ран. Если легко прощает обиды, это значит, что дух его выше оскорблений и не может потерпеть от них урона. Если признателен за малые дары, это означает, что в людях ценит душу, а не имущество. Если же он достиг совершенства апостола Павла и готов быть отлученным от Христа за братьев своих[62], это указует на божественную природу и как бы родство с самим Христом.
рус.We will speak of nobility, first as a portion of an estate, then as a condition of particular persons.
рус.A monarchy, where there is no nobility at all, is ever a pure and absolute tyranny; as that of the Turks. For nobility attempers sovereignty, and draws the eyes of the people, somewhat aside from the line royal. But for democracies, they need it not; and they are commonly more quiet, and less subject to sedition, than where there are stirps of nobles. For men's eyes are upon the business, and not upon the persons; or if upon the persons, it is for the business' sake, as fittest, and not for flags and pedigree. We see the Switzers last well, notwithstanding their diversity of religion, and of cantons. For utility is their bond, and not respects. The united provinces of the Low Countries, in their government, excel; for where there is an equality, the consultations are more indifferent, and the payments and tributes, more cheerful. A great and potent nobility, addeth majesty to a monarch, but diminisheth power; and putteth life and spirit into the people, but presseth their fortune. It is well, when nobles are not too great for sovereignty nor for justice; and yet maintained in that height, as the insolency of inferiors may be broken upon them, before it come on too fast upon the majesty of kings. A numerous nobility causeth poverty, and inconvenience in a state; for it is a surcharge of expense; and besides, it being of necessity, that many of the nobility fall, in time, to be weak in fortune, it maketh a kind of disproportion, between honor and means.
рус.As for nobility in particular persons; it is a reverend thing, to see an ancient castle or building, not in decay; or to see a fair timber tree, sound and perfect. How much more, to behold an ancient noble family, which has stood against the waves and weathers of time! For new nobility is but the act of power, but ancient nobility is the act of time. Those that are first raised to nobility, are commonly more virtuous, but less innocent, than their descendants; for there is rarely any rising, but by a commixture of good and evil arts. But it is reason, the memory of their virtues remain to their posterity, and their faults die with themselves. Nobility of birth commonly abateth industry; and he that is not industrious, envieth him that is. Besides, noble persons cannot go much higher; and he that standeth at a stay, when others rise, can hardly avoid motions of envy. On the other side, nobility extinguisheth the passive envy from others, towards them; because they are in possession of honor. Certainly, kings that have able men of their nobility, shall find ease in employing them, and a better slide into their business; for people naturally bend to them, as born in some sort to command.
en.О знати я намерен говорить сперва как о сословии в государстве, а затем как об отличиях отдельных лиц.
en.Монархия, где вовсе отсутствует знать, всегда бывает чистым деспотизмом и тиранией, наподобие турецкой. Ведь знать умеряет власть монарха и отвлекает взоры народа от королевского дома. Демократиям она не нужна: там, когда нет знатных родов, обыкновенно бывает больше покоя и меньше склонности к смутам; ибо внимание людей устремляется тогда на дело, а не на лица; а если на лица, то опять-таки в поисках наиболее пригодных для дела, но не ради гербов и родословных. Мы видим, например, что Швейцарская республика держится прочно, несмотря на множественность вероисповеданий и кантонов, ибо покоится на принципе полезности, а не привилегий. Преуспевают также благодаря своему управлению и Соединенные Провинции; ведь, где господствует равенство, там решения правительства беспристрастнее, а подати и повинности выплачиваются охотнее. Многочисленная и могущественная знать придает монарху величие, но ограничивает его власть, ободряет народ, но ложится на него бременем. Хорошо, когда знать не более могущественна, чем это необходимо в интересах государя и закона, однако же достаточно сильна, чтобы служить трону оплотом против наглости черни. Многочисленная знать несет стране разорение, ибо увеличивает расходы; к тому же многие из ее числа со временем неизбежно беднеют, создавая тем самым несоответствие состояния со званием.
en.Что касается знатности отдельных лиц, то мы благоговейно взираем на древний замок, уцелевший от разрушения, или на вековой дуб со здоровой сердцевиной; а тем более -- на древний знатный род, устоявший против волн и бурь времени. Ибо новая знать есть дело рук монарха, старая же -- дело времени. Основатели знатных родов имели обычно больше доблести, но меньше добродетелей, нежели их потомки, ибо редко бывает возвышение без того, чтоб к заслугам не примешивались темные дела. Но справедливо, чтобы слава их переходила к потомству, а пороки погребены были вместе с ними. Знатное рождение обычно отвращает от труда; а кто не трудится, тот завидует прилежанию. К тому же знатному некуда возвышаться далее; а кто застыл на месте, когда другой подымается, тот едва ли избежит чувства зависти. Знатных же само рождение ограждает от зависти других, потому что почести им полагаются. Государи, насчитывающие среди своей знати людей даровитых, могут употребить их на службе с большей пользой и удобством, ибо люди склонны подчиняться тем, кто как бы рожден повелевать.
рус.Shepherds of people, had need know the calendars of tempests in state; which are commonly greatest, when things grow to equality; as natural tempests are greatest about the AEquinoctia. And as there are certain hollow blasts of wind, and secret swellings of seas before a tempest, so are there in states:
рус.--Ille etiam caecos instare tumultus Saepe monet, fraudesque et operta tunescere bella.
рус.Libels and licentious discourses against the state, when they are frequent and open; and in like sort, false news often running up and down, to the disadvantage of the state, and hastily embraced; are amongst the signs of troubles. Virgil, giving the pedigree of Fame, saith she was sister to the Giants:
рус.Illam Terra parens, ira irritata deorum, Extremam (ut perhibent) Coeo Enceladoque sororem Progenuit.--
рус.As if fames were the relics of seditions past; but they are no less, indeed, the preludes of seditions to come. Howsoever he noteth it right, that seditious tumults, and seditious fames, differ no more but as brother and sister, masculine and feminine; especially if it come to that, that the best actions of a state, and the most plausible, and which ought to give greatest contentment, are taken in ill sense, and traduced: for that shows the envy great, as Tacitus saith, Conflata magna invidia, seu bene seu male gesta premunt. Neither doth it follow, that because these fames are a sign of troubles, that the suppressing of them with too much severity, should be a remedy of troubles. For the despising of them, many times checks them best; and the going about to stop them, doth but make a wonder long-lived. Also that kind of obedience, which Tacitus speaketh of, is to be held suspected: Erant in officio, sed tamen qui mallent mandata imperantium interpretari quam exequi: disputing, excusing, cavilling upon mandates and directions, is a kind of shaking off the yoke, and assay of disobedience; especially if in those disputings, they which are for the direction, speak fearfully and tenderly, and those that are against it, audaciously.
рус.Also, as Machiavel noteth well, when princes, that ought to be common parents, make themselves as a party, and lean to a side, it is as a boat, that is overthrown by uneven weight on the one side; as was well seen, in the time of Henry the Third of France; for first, himself entered league for the extirpation of the Protestants; and presently after, the same league was turned upon himself. For when the authority of princes, is made but an accessory to a cause, and that there be other bands, that tie faster than the band of sovereignty, kings begin to be put almost out of possession.
рус.Also, when discords, and quarrels, and factions are carried openly and audaciously, it is a sign the reverence of government is lost. For the motions of the greatest persons in a government, ought to be as the motions of the planets under primum mobile, according to the old opinion: which is, that every of them, is carried swiftly by the highest motion, and softly in their own motion. And therefore, when great ones in their own particular motion, move violently, and, as Tacitus expresseth it well, liberius quam ut imperantium meminissent, it is a sign the orbs are out of frame. For reverence is that? wherewith princes are girt from God; who threateneth the dissolving thereof: Solvam cingula regum.
рус.So when any of the four pillars of government, are mainly shaken, or weakened (which are religion, justice, counsel, and treasure), men had need to pray for fair weather. But let us pass from this part of predictions (concerning which, nevertheless, more light may be taken from that which followeth); and let us speak first, of the materials of seditions; then of the motives of them; and thirdly of the remedies. Concerning the materials of seditions. It is a thing well to be considered; for the surest way to prevent seditions (if the times do bear it) is to take away the matter of them. For if there be fuel prepared, it is hard to tell, whence the spark shall come, that shall set it on fire. The matter of seditions is of two kinds: much poverty, and much discontentment. It is certain, so many overthrown estates, so many votes for troubles. Lucan noteth well the state of Rome before the Civil War,
рус.Hinc usura vorax, rapidumque in tempore foenus, Hinc concussa fides, et multis utile bellum.
рус.This same multis utile bellum, is an assured and infallible sign, of a state disposed to seditions and troubles. And if this poverty and broken estate in the better sort, be joined with a want and necessity in the mean people, the danger is imminent and great. For the rebellions of the belly are the worst. As for discontentments, they are, in the politic body, like to humors in the natural, which are apt to gather a preternatural heat, and to inflame. And let no prince measure the danger of them by this, whether they be just or unjust: for that were to imagine people, to be too reasonable; who do often spurn at their own good: nor yet by this, whether the griefs whereupon they rise, be in fact great or small: for they are the most dangerous discontentments, where the fear is greater than the feeling. Dolendi modus, timendi non item. Besides, in great oppressions, the same things that provoke the patience, do withal mate the courage; but in fears it is not so. Neither let any prince, or state, be secure concerning discontentments, because they have been often, or have been long, and yet no peril hath ensued: for as it is true, that every vapor or fume doth not turn into a storm; so it is nevertheless true, that storms, though they blow over divers times, yet may fall at last; and, as the Spanish proverb noteth well, The cord breaketh at the last by the weakest pull.
рус.The causes and motives of seditions are, innovation in religion; taxes; alteration of laws and customs; breaking of privileges; general oppression; advancement of unworthy persons; strangers; dearths; disbanded soldiers; factions grown desperate; and what soever, in offending people, joineth and knitteth them in a common cause.
рус.For the remedies; there may be some general preservatives, whereof we will speak: as for the just cure, it must answer to the particular disease; and so be left to counsel, rather than rule.
рус.The first remedy or prevention is to remove, by all means possible, that material cause of sedition whereof we spake; which is, want and poverty in the estate. To which purpose serveth the opening, and well-balancing of trade; the cherishing of manufactures; the banishing of idleness; the repressing of waste, and excess, by sumptuary laws; the improvement and husbanding of the soil; the regulating of prices of things vendible; the moderating of taxes and tributes; and the like. Generally, it is to be foreseen that the population of a kingdom (especially if it be not mown down by wars) do not exceed the stock of the kingdom, which should maintain them. Neither is the population to be reckoned only by number; for a smaller number, that spend more and earn less, do wear out an estate sooner, than a greater number that live lower, and gather more. Therefore the multiplying of nobility, and other degrees of quality, in an over proportion to the common people, doth speedily bring a state to necessity; and so doth likewise an overgrown clergy; for they bring nothing to the stock; and in like manner, when more are bred scholars, than preferments can take off.
рус.It is likewise to be remembered, that forasmuch as the increase of any estate must be upon the foreigner (for whatsoever is somewhere gotten, is somewhere lost), there be but three things, which one nation selleth unto another; the commodity as nature yieldeth it; the manufacture; and the vecture, or carriage. So that if these three wheels go, wealth will flow as in a spring tide. And it cometh many times to pass, that materiam superabit opus; that the work and carriage is more worth than the material, and enricheth a state more; as is notably seen in the Low-Countrymen, who have the best mines above ground, in the world.
рус.Above all things, good policy is to be used, that the treasure and moneys, in a state, be not gathered into few hands. For otherwise a state may have a great stock, and yet starve. And money is like muck, not good except it be spread. This is done, chiefly by suppressing, or at least keeping a strait hand, upon the devouring trades of usury, ingrossing great pasturages, and the like.
рус.For removing discontentments, or at least the danger of them; there is in every state (as we know) two portions of subjects; the noblesse and the commonalty. When one of these is discontent, the danger is not great; for common people are of slow motion, if they be not excited by the greater sort; and the greater sort are of small strength, except the multitude be apt, and ready to move of themselves. Then is the danger, when the greater sort, do but wait for the troubling of the waters amongst the meaner, that then they may declare themselves. The poets feign, that the rest of the gods would have bound Jupiter; which he hearing of, by the counsel of Pallas, sent for Briareus, with his hundred hands, to come in to his aid. An emblem, no doubt, to show how safe it is for monarchs, to make sure of the good will of common people.
рус.To give moderate liberty for griefs and discontentments to evaporate (so it be without too great insolency or bravery), is a safe way. For he that turneth the humors back, and maketh the wound bleed inwards, endangereth malign ulcers, and pernicious imposthumations.
рус.The part of Epimetheus mought well become Prometheus, in the case of discontentments: for there is not a better provision against them. Epimetheus, when griefs and evils flew abroad, at last shut the lid, and kept hope in the bottom of the vessel. Certainly, the politic and artificial nourishing, and entertaining of hopes, and carrying men from hopes to hopes, is one of the best antidotes against the poison of discontentments. And it is a certain sign of a wise government and proceeding, when it can hold men's hearts by hopes, when it cannot by satisfaction; and when it can handle things, in such manner, as no evil shall appear so peremptory, but that it hath some outlet of hope; which is the less hard to do, because both particular persons and factions, are apt enough to flatter themselves, or at least to brave that, which they believe not.
рус.Also the foresight and prevention, that there be no likely or fit head, whereunto discontented persons may resort, and under whom they may join, is a known, but an excellent point of caution. I understand a fit head, to be one that hath greatness and reputation; that hath confidence with the discontented party, and upon whom they turn their eyes; and that is thought discontented, in his own particular: which kind of persons, are either to be won, and reconciled to the state, and that in a fast and true manner; or to be fronted with some other, of the same party, that may oppose them, and so divide the reputation. Generally, the dividing and breaking, of all factions and combinations that are adverse to the state, and setting them at distance, or at least distrust, amongst themselves, is not one of the worst remedies. For it is a desperate case, if those that hold with the proceeding of the state, be full of discord and faction, and those that are against it, be entire and united.
рус.I have noted that some witty and sharp speeches which have fallen from princes have given fire to seditions. Caesar did himself infinite hurt in that speech, Sylla nescivit literas, non potuit dictare; for it did utterly cut off that hope, which men had entertained, that he would at one time or other give over his dictatorship. Galba undid himself by that speech, Legi a se militem, non emi; for it put the soldiers out of hope of the donative. Probus likewise, by that speech, Si vixero, non opus erit amplius Romano imperio militibus: a speech of great despair for the soldiers. And many the like. Surely princes had need, in tender matters and ticklish times, to beware what they say; especially in these short speeches, which fly abroad like darts, and are thought to be shot out of their secret intentions. For as for large discourses, they are flat things, and not so much noted.
рус.Lastly, let princes, against all events, not be without some great person, one or rather more, of military valor, near unto them, for the repressing of seditions in their beginnings. For without that, there useth to be more trepidation in court upon the first breaking out of troubles, than were fit. And the state runneth the danger of that which Tacitus saith; Atque is habitus animorum fuit, ut pessimum facinus auderent pauci, plures vellent, omnes paterentur. But let such military persons be assured, and well reputed of, rather than factious and popular; holding also good correspondence with the other great men in the state; or else the remedy, is worse than the disease.
en.Пастырям народов надлежит разбираться в предзнаменованиях политических бурь, которые обычно всего сильнее, когда дело идет о равенстве, подобно тому как в природе бури всего сильнее ближе к равноденствию. И, как бурям предшествует глухой шум ветра и вздымание волн, так и в государствах:
en....Ille etiam caecos instare tumultus Saepe monet, fraudesque, et operta tumescere bella[65].
en.Предвестниками смуты следует считать пасквили и крамольные речи, когда они часты и смелы, а также ложные слухи, порочащие правительство, когда они возникают часто и охотно подхватываются. Вергилий в родословной Молвы говорит, что она доводилась сестрою гигантам:
en.Illam Terra Parens, ira irritata Deorum, Extreman (ut perhibent) Coeco Enceladeque sororem Progenuit...[66]
en.Добро бы еще молва была лишь отзвуком прошедших смут, но она является также и провозвестницей смут грядущих. Однако же поэтом верно подмечено, что мятежи и мятежные слухи не более отличаются друг от друга, чем брат от сестры, мужской пол от женского, особенно когда уже и самые благие постановления правительства, коим надлежало бы вызвать всеобщее одобрение, толкуются превратно и в дурном смысле, ибо это показывает, что недовольство велико. Как говорит Тацит: "Conflata magna invidia, seu bene, seu male, gesta premunt"[67]. Но из того, что подобные слухи являются предвестиями смуты, не следует еще, что чрезмерно суровое их подавление поможет избежать смуты. Для прекращения слухов часто лучше всего пренебречь ими, а усердные попытки пресечь их лишь продлят им веку. Не следует также доверять тому повиновению, о котором Тацит говорит: "Erant in officio, sed tamen qui mallent mandata imperantium interpretari, quam exequi"[68]. Обсуждения, отговорки и придирки к распоряжениям властей -- все это уже попытки стряхнуть ярмо и упражнения в неподчинении, особенно если при этом сторонники приказа высказываются робко и нерешительно, а противники его -- с дерзостью.
en.Далее, как верно подмечает Макиавелли[69], если государь, обязанный быть отцом всем своим подданным, отождествляет себя с какой-либо из партий и склоняется к одной из сторон, он уподобляет свое правление кораблю, который опрокидывается от неравномерного размещения груза. Это мы можем видеть на примере Генриха III Французского, который сперва сам присоединился к Лиге для истребления протестантов, а вскоре за тем эта же Лига обратилась против него самого. Ибо, когда монаршая власть окажется подчинена партийным целям и появятся иные узы, связующие крепче, нежели узы подданства, монарха можно считать уже почти низложенным.
en.Далее, когда распри, раздоры и столкновения партий происходят открыто и дерзко, это признак того, что уважение к властям утрачено. Ибо движения даже видных людей в государстве должны быть подобны движениям планет под воздействием "primum mobile"[70], а это, согласно древнему учению, означает, что каждая из них подчиняется быстрому движению высшего порядка и более медленно движется сама по себе. Поэтому, когда вельможи устремляются собственным путем слишком решительно и, как хорошо выразился Тацит, "liberius, quam ut imperantium meminissent"[71], это означает, что пришла в расстройство вся планетная система; ибо почестями государи облечены от самого господа, который сам и грозит лишением их: "Solvarn cingula regum"[72].
en.Поэтому, когда расшатан любой из четырех столпов, коими держится правление, -- религия, правосудие, совет и казна -- людям надобно молиться, чтобы их миновала беда. Но оставим прорицания (которые, впрочем, станут более ясными из дальнейшего) и посмотрим, каковы материальные причины мятежей, какие поводы их вызывают и, наконец, какие существуют против них средства. Что касается материальных причин для мятежей, то они заслуживают пристального внимания, ибо вернейшим средством предотвращения мятежа (если времена это позволяют) является именно устранение его материальной причины. Ведь когда горючий материал налицо, можно отовсюду ждать искры, которая воспламенит его. Причины же, коими вызываются мятежи, бывают двоякие: великий голод и великое недовольство. Можно сказать наверное: сколько в государстве разоренных, столько готовых мятежников. Лукан отлично описал состояние Рима перед гражданской войною:
en.Hinc usura vorax, rapidumque in tempore foenus, Hinc concussa fides, et multis utile bellum[73].
en.Вот эта-то "multis utile bellum" и есть верный и безошибочный признак того, что государство расположено к смутам и мятежам. А если к разорению и оскудению знати прибавляется обнищание простого народа, опасность становится велика и неминуема, ибо мятежи, вызываемые брюхом, есть наихудшие. Что касается недовольства, то оно в политическом теле подобно мокротам в теле человека, которые способны вызывать жар и воспаляться. И пусть ни один правитель не вздумает судить об опасности недовольства по тому, насколько оно справедливо; ибо это значило бы приписывать народу чрезмерное благоразумие, тогда как он зачастую противится собственному своему благу; пусть не судит об опасности также и по тому, сколь велики на деле обиды, вызывающие волнения, ибо то недовольство опаснее всего, в котором страх сильнее прочих чувств: "Dolendi modus, timendi non item"[74]. К тому же, когда угнетение действительно велико, оно не только истощает терпение народа, но и подавляет его волю; не то бывает, когда народ охвачен лишь страхом. И пусть монархи и правители пред лицом недовольства не утешаются тем, что так-де бывало уже не раз и, однако же, никакой беды не случалось; ибо хотя и верно, что не всякая туча приносит грозу, но верно и то, что гроза, много раз пройдя стороной, наконец разражается. Как гласит испанская поговорка, "Дай срок, и веревка оборвется, как легонько ни дернуть".
en.Причинами и поводами к мятежам являются религиозные новшества, налоги, изменения законов и обычаев, нарушения привилегий, всеобщее угнетение, возвышение людей недостойных или чужеземцев, недород, распущенные после похода солдаты, безрассудные притязания какой-либо из партий, -- словом, все, что, возбуждая недовольство, сплачивает и объединяет народ на общее дело.
en.Что касается средств против мятежей, то существуют кое-какие общие меры предохранения, на которые мы и укажем, однако на каждый случай болезни -- свое лекарство; так что здесь лучше советовать, чем предписывать.
en.Первым из лекарств будет устранение всеми возможными средствами тех материальных причин для мятежа, о которых мы уже говорили, а именно голода и нищеты в стране. Цель эта достигается: открытием торговых путей и благоприятным торговым балансом, поощрением мануфактур, искоренением праздности, обузданием роскоши и расточительства посредством особых законов, усовершенствованием земледелия, регулированием цен на все предметы торговли, уменьшением налогов и пошлин и тому подобным. Вообще надобно заботиться, чтобы население королевства (особенно, если его не косят войны) не превышало средств к его существованию; причем население надлежит измерять не одним лишь числом, ибо небольшое число людей, если они потребляют больше, а работают меньше, скорее истощит государство, нежели большое число таких, которые живут скромнее, но больше производят. Поэтому чрезмерное увеличение знати и других привилегированных групп по сравнению с численностью простого народа не замедлит ввергнуть страну в нищету; к этому ведет и чрезмерно многочисленное духовенство, ибо оно ничего не вносит в общий запас, а также -- если больше людей готовить к ученому званию, нежели найдется для них должностей.
en.Поскольку обогащение страны может происходить лишь за счет торговли с иноземцами (у себя что выгадал на одном, то потерял на другом), надлежит помнить, что одна страна продает другой лишь три вида товаров: сырой продукт, как его дарует природа, обработанный продукт и, наконец, перевозку и доставку. Так что, если вертятся все эти три колеса, богатство должно хлынуть в страну подобно вешним водам. И зачастую случается, что "materiam superabit opus"[75], т. е. работа и перевозка превосходят ценность самого продукта и больше обогащают государство; это особенно видно на примере жителей Нидерландов, владеющих лучшей в мире такой золотой жилой[76].
en.Но всего более правительству надлежит заботиться, чтобы деньги и драгоценности не скоплялись в руках немногих; иначе государство может иметь большой их запас и все же терпеть нужду. Ведь деньги, подобно навозу, бесполезны, покуда не разбросаны. А для этого надо искоренять или по крайней мере строго ограничивать такие хищнические дела, как ростовщичество, монополии, огораживания и тому подобное.
en.Что касается средств к устранению недовольства или хотя бы опасностей, при этом возникающих, напомним, что в каждом государстве имеются (как известно) два сословия: знать и простой народ. Когда недовольно одно из них, опасность еще не велика, ибо простой народ не скор на подъем, если вельможи его к этому не возбуждают; а те бессильны, если сам народ не расположен к возмущению. Опасность тогда велика, когда знать только и ждет смуты в народе, чтобы тотчас выступить самой. Поэты рассказывают, что боги вздумали как-то сковать Юпитера; он же, прослышав о том и наученный Палладой, послал просить подмоги у сторукого Бриарея. Смысл этой аллегории, без сомнения, в том, что государям всего надежнее заручиться расположением простого народа.
en.Даровать народу некоторые вольности, возможность приносить жалобы и изливать недовольство (лишь бы это было без излишней наглости и угроз) тоже будет спасительной мерой; ибо, кто загоняет гнилые мокроты внутрь и допускает внутреннее кровоизлияние, вызывает этим злокачественные нарывы и смертоносные язвы.
en.В случае недовольства Прометею была бы под стать роль Эпиметея, ибо с этой бедой никто не сумел бы сладить лучше, чем он. Эпиметей, выпустив на волю бедствия и зло, закрыл наконец крышку и удержал на дне сосуда надежду. В самом деле, искусно и ловко тешить народ надеждами, вести людей от одной надежды к другой есть одно из лучших противоядий против недовольства. Поистине, мудро то правительство, которое умеет убаюкивать людей надеждами, когда оно не может удовлетворить их нужды, и ведет дело таким образом, чтобы любое зло смягчено было надеждой; а это не так уж трудно, ибо как отдельные лица, так и целые партии весьма склонны тешить себя надеждами или хотя бы заявлять о них вслух, если сами уж им не верят.
en.Общеизвестной, но тем не менее прекрасной мерой предосторожности является забота о том, чтобы у недовольных не оказалось подходящего вожака, который бы мог их объединить. Говоря о подходящем предводителе, я разумею такого, который обладает и именем, и значением, пользуется доверием недовольных, привлекает к себе их взоры и сам имеет причины быть в числе недовольных; такого надлежит либо привлечь на сторону правительства, причем незамедлительно и надежно, либо противопоставить ему другого, принадлежащего к той же партии, чтобы ослабить таким образом его популярность. Вообще разделение и раскалывание всех враждебных государству союзов и партий посредством стравливания их между собой и создания меж ними недоверия можно считать неплохим средством, ибо плохо дело, когда сторонники правительства предаются раздорам и разъединены, а противники его сплочены и едины.
en.Замечено, что поводом к мятежу может стать иное острое и колкое слово в устах государя. Цезарь несказанно повредил себе словами: "Sylla nescivit literas, non potuit dictare"[77], ибо эти слова убили в людях надежду, что сам он когда-либо откажется от диктатуры. Гальба погубил себя, когда сказал: "Legi a se militem, non emi"[78], тем самым лишив своих солдат надежды на вознаграждения. То же сделал и Проб словами: "Si vixero, non opus erit amplius Romano imperio militibus"[79] -- словами, которые повергли воинов в отчаяние. Подобных примеров множество. Вот почему в щекотливых делах и в трудные минуты государям следует высказываться крайне осторожно, особенно в тех кратких суждениях, которые мгновенно облетают свет и считаются за истинное выражение их тайных намерений. Ведь пространные речи -- вещь прескучная, и прислушиваются к ним куда меньше.
en.И наконец, пусть государи на всякий случай имеют при себе одного, а еще лучше нескольких лиц, известных своей воинской доблестью, для подавления мятежей в самом начале. Ибо иначе двор при первых же признаках смуты приходит в неподобающее волнение, и государству грозит та опасность, о которой говорит Тацит: "Atque is habitus animorum fuit, ut pessimum facinus auderent pauci, plures vellent, omnes paterentur"[80]. Необходимо, однако, чтобы эти военачальники были людьми надежными и почтенными, а не любителями расколов и искателями популярности и чтобы они были в ладах с другими важными особами в государстве; иначе лекарство это может оказаться опаснее самой болезни.
рус.I had rather believe all the fables in the Legend, and the Talmud, and the Alcoran, than that this universal frame is without a mind. And therefore, God never wrought miracle, to convince atheism, because his ordinary works convince it. It is true, that a little philosophy inclineth man's mind to atheism; but depth in philosophy bringeth men's minds about to religion. For while the mind of man looketh upon second causes scattered, it may sometimes rest in them, and go no further; but when it beholdeth the chain of them, confederate and linked together, it must needs fly to Providence and Deity.
рус.Nay, even that school which is most accused of atheism doth most demonstrate religion; that is, the school of Leucippus and Democritus and Epicurus. For it is a thousand times more credible, that four mutable elements, and one immutable fifth essence, duly and eternally placed, need no God, than that an army of infinite small portions, or seeds unplaced, should have produced this order and beauty, without a divine marshal. The Scripture saith, The fool hath said in his heart, there is no God: it is not said, The fool hath thought in his heart; so as he rather saith it, by rote to himself, as that he would have, than that he can thoroughly believe it, or be persuaded of it. For none deny, there is a God, but those, for whom it maketh that there were no God. It appeareth in nothing more, that atheism is rather in the lip, than in the heart of man, than by this; that atheists will ever be talking of that their opinion, as if they fainted in it, within themselves, and would be glad to be strengthened, by the consent of others. Nay more, you shall have atheists strive to get disciples, as it fareth with other sects. And, which is most of all, you shall have of them, that will suffer for atheism, and not recant; whereas if they did truly think, that there were no such thing as God, why should they trouble themselves? Epicurus is charged, that he did but dissemble for his credit's sake, when he affirmed there were blessed natures, but such as enjoyed themselves, without having respect to the government of the world. Wherein they say he did temporize; though in secret, he thought there was no God. But certainly he is traduced; for his words are noble and divine: Non deos vulgi negare profanum; sed vulgi opiniones diis applicare profanum. Plato could have said no more. And although he had the confidence, to deny the administration, he had not the power, to deny the nature.
рус.The Indians of the West, have names for their particular gods, though they have no name for God: as if the heathens should have had the names Jupiter, Apollo, Mars, etc., but not the word Deus; which shows that even those barbarous people have the notion, though they have not the latitude and extent of it. So that against atheists, the very savages take part, with the very subtlest philosophers. The contemplative atheist is rare: a Diagoras, a Bion, a Lucian perhaps, and some others; and yet they seem to be more than they are; for that all that impugn a received religion, or superstition, are by the adverse part branded with the name of atheists. But the great atheists, indeed are hypocrites; which are ever handling holy things, but without feeling; so as they must needs be cauterized in the end.
рус.The causes of atheism are: divisions in religion, if they be many; for any one main division, addeth zeal to both sides; but many divisions introduce atheism. Another is, scandal of priests; when it is come to that which St. Bernard saith: Non est iam dicere, ut populus sic sacerdos; quia nec sic populus ut sacerdos. A third is, custom of profane scoffing in holy matters; which doth, by little and little, deface the reverence of religion. And lastly, learned times, specially with peace and prosperity; for troubles and adversities do more bow men's minds to religion.
рус.They that deny a God, destroy man's nobility; for certainly man is of kin to the beasts, by his body; and, if he be not of kin to God, by his spirit, he is a base and ignoble creature. It destroys likewise magnanimity, and the raising of human nature; for take an example of a dog, and mark what a generosity and courage he will put on, when he finds himself maintained by a man; who to him is instead of a God, or melior natura; which courage is manifestly such, as that creature, without that confidence of a better nature than his own, could never attain. So man, when he resteth and assureth himself, upon divine protection and favor, gathered a force and faith, which human nature in itself could not obtain. Therefore, as atheism is in all respects hateful, so in this, that it depriveth human nature of the means to exalt itself, above human frailty. As it is in particular persons, so it is in nations. Never was there such a state for magnanimity as Rome. Of this state hear what Cicero saith: Quam volumus licet, patres conscripti, nos amemus, tamen nec numero Hispanos, nec robore Gallos, nec calliditate Poenos, nec artibus Graecos, nec denique hoc ipso hujus gentis et terrae domestico nativoque sensu Italos ipsos et Latinos; sed pietate, ad religione, atque hac una sapientia, quod deorum immortalium numine omnia regi gubernarique perspeximus, omnes gentes nationesque superavimus.
en.Я скорее поверил бы всем сказкам Легенды[81], Талмуда и Корана, чем тому, что это устройство Вселенной лишено разума. И следовательно, Бог никогда не творил чудес, чтобы убедить атеистов в своем существовании, потому что в этом их убеждают его обычные деяния. Поистине, поверхностная философия склоняет ум человека к безбожию, глубины же философии обращают умы людей к религии. Ведь, когда ум человеческий созерцает рассеянные всюду вторичные причины, он порой может остановиться на них и не идти дальше; но, когда он охватил их цепь целиком, объединил и связал друг с другом, он неизбежно воспаряет ввысь, к провидению и божеству.
en.Даже та школа, которую более всех обвиняют в безбожии, в действительности демонстрирует свою большую религиозность, т. е. школа Левкиппа, Демокрита и Эпикура. Ведь в тысячу раз более вероятно предположение о том, что четыре изменяющихся элемента и одна неизменная пятая сущность, должным образом и определенно расположенные, не нуждаются в Боге, чем предположение о том, что великое множество бесконечно малых неупорядоченных частиц или семян могли бы произвести весь этот порядок и красоту без божественного распорядителя. В Писании сказано: "Сказал безумец в сердце своем: нет Бога"[82]; но там не сказано: "Подумал безумец в сердце своем", так что он, скорее не отдавая себе отчета, говорит то, чего он желал бы, чем то, во что он может вполне основательно верить или в чем убежден. Ведь никто не отрицает того, что Бог есть, за исключением тех, кому было бы выгодно, если бы Бога не было. То, что безбожие, скорее, на устах, чем в сердце человека, более всего видно из того, что безбожники постоянно говорят об этом, как будто их уверенность в правильности своего мнения постоянно слабеет и поэтому они были бы рады, если бы оно было подкреплено одобрением других. И более того, заметьте, что безбожники стремятся иметь учеников, как это принято и в других сектах, и, что самое важное, среди них есть такие, которые и пострадают за безбожие, и не отрекутся; в то время как если бы они действительно думали, что такого явления, как Бог, не существует, то чего ради им беспокоиться? Эпикура обвиняют, что он притворялся, дабы сохранить репутацию своего имени когда утверждал наличие благословенных существ, таких, которые лишь наслаждаются своим существованием, не имея никакого отношения к управлению миром. В этом, как утверждают, он приспосабливался к обстоятельствам, хотя втайне и полагал, что Бога нет. Однако его, несомненно, оклеветали, ибо его слова благородны и исполнены любви к Богу: "Non deus vulgi negaro profanum; sed vulgi opiniones diis applicare profanum"[83], Платон вряд ли сказал бы лучше. И хотя Эпикур был достаточно убежден, чтобы отрицать их управление, он был не в силах отрицать их природу.
en.У западных индейцев есть имена для всех их отдельных богов, хотя у них нет имени для Бога (как и язычники имели имена -- Юпитер, Аполлон, Марс и т. п., но не слово "deus"); это показывает, что даже у этих варварских народов имеется понятие о Боге, хотя и не во всем его объеме и широте. Так что против безбожников даже дикие народы выступают совместно с самыми утонченными философами. Размышляющий безбожник встречается редко; сюда относятся Диагор, Бион, возможно, Лукиан[84] и некоторые другие; и все же их представляют большими атеистами, чем они были на самом деле, ибо все те, кто подвергает сомнению принятую религию или укоренившиеся суеверия, клеймятся противной стороной как безбожники. Самые величайшие безбожники в действительности лицемеры, которые постоянно хватаются за святые предметы, но без всякого чувства; так что они должны бы сгореть, когда наступит конец света.
en.Причины безбожия следующие: расколы в религии, если их много, ибо какой-нибудь один раскол увеличивает религиозное рвение обеих сторон, но множество расколов приводит к безбожию. Другая -- скандальное поведение священников, когда оно доходит до того, как сказал св. Бернард, что "non est jam dicere, ut populus, sic sacerdos; quia nec sic populus, ut sacerdos"[85]. Третья причина -- привычка насмешливо богохульствовать о святых делах, что мало-помалу подрывает благоговение перед религией. И наконец, времена учености, особенно в периоды мира и процветания, ибо смуты и несчастья более склоняют умы людей к религии.
en.Те, кто отрицает Бога, уничтожают благородство человека, ибо человек по телу своему, несомненно, близок животным; и если он не будет близок Богу по своему духу, то останется презренным и низменным созданием. Они уничтожают также великодушие и возвышенность человеческой натуры. Ибо возьмите, например, собаку и заметьте, какое в ней великодушие и мужество, когда она знает, что ее содержит человек, который для нее является как бы богом или melior natura[86]; очевидно, что, не имея веры в природу, более высокую, чем ее собственная, эта тварь никогда бы не достигла такого мужества. Так и человек, когда он полагается на божественную защиту и благосклонность и уверен в ней, накапливает такую силу и веру, которой человеческая натура сама по себе не могла бы добиться. Поэтому как безбожие ненавистно во всех отношениях, так и в этом: оно лишает человеческую натуру средства возвыситься над человеческой бренностью. Это справедливо как в отношении отдельных лиц, так и в отношении народов. Никогда не было более великодушного государства, чем Рим. Послушайте, что говорит об этом государстве Цицерон: "Quam volumus licet, patres conscripti, ipsi nos amemus, tamen nec numero Hispanos nec robore Gallos nec calliditate Paenos nec artibus Graecos nec denique hoc ipso huius gentis ac terrae domestico nativoque sensu Italos ipsos ac Latinos, sed pietate ac religione atque hac una sapientia, quod deorum numine omnia regi gubernarique perspeximus, omnis gentis nationesque superavimus"[87].
русIt were better to have no opinion of God at all, than such an opinion, as is unworthy of him. For the one is unbelief, the other is contumely; and certainly superstition is the reproach of the Deity. Plutarch saith well to that purpose: Surely (saith he) I had rather a great deal, men should say, there was no such man at all as Plutarch, than that they should say, that there was one Plutarch that would eat his children as soon as they were born; as the poets speak of Saturn. And as the contumely is greater towards God, so the danger is greater towards men. Atheism leaves a man to sense, to philosophy, to natural piety, to laws, to reputation all which may be guides to an outward moral virtue, though religion were not; but superstition dismounts all these, and erecteth an absolute monarchy, in the minds of men. Therefore atheism did never perturb states; for it makes men wary of themselves, as looking no further: and we see the times inclined to atheism (as the time of Augustus Caesar) were civil times. But superstition hath been the confusion of many states, and bringeth in a new primum mobile, that ravisheth all the spheres of government. The master of superstition, is the people; and in all superstition, wise men follow fools; and arguments are fitted to practice, in a reversed order. It was gravely said by some of the prelates in the Council of Trent, where the doctrine of the Schoolmen bare great sway, that the schoolmen were like astronomers, which did feign eccentrics and epicycles, and such engines of orbs, to save the phenomena; though they knew there were no such things; and in like manner, that the Schoolmen had framed a number of subtle and intricate axioms, and theorems, to save the practice of the church.
рус.The causes of superstition are: pleasing and sensual rites and ceremonies; excess of outward and pharisaical holiness; overgreat reverence of traditions, which cannot but load the church; the stratagems of prelates, for their own ambition and lucre; the favoring too much of good intentions, which openeth the gate to conceits and novelties; the taking an aim at divine matters, by human, which cannot but breed mixture of imaginations: and, lastly, barbarous times, especially joined with calamities and disasters. Superstition, without a veil, is a deformed thing; for, as it addeth deformity to an ape, to be so like a man, so the similitude of superstition to religion, makes it the more deformed. And as wholesome meat corrupteth to little worms, so good forms and orders corrupt, into a number of petty observances. There is a superstition in avoiding superstition, when men think to do best, if they go furthest from the superstition, formerly received; therefore care would be had that (as it fareth in the good be not taken away with the bad; which commonly is done, when the people is the reformer.
en.Лучше вообще не иметь никакого мнения о Боге, чем иметь такое, которое его недостойно. Ибо первое есть неверие, второе же -- оскорбление, и, разумеется, суеверие есть оскорбление божества. Очень хорошо по этому поводу выразился Плутарх. "Конечно, -- сказал он, -- я скорее предпочел бы, чтобы многие люди заявили, что такого человека, как Плутарх, вообще не было, чем чтобы они говорили, что жил такой Плутарх, который пожирал своих детей, как только они появлялись на свет"[89], т. е. как писали поэты о Сатурне. И чем сильнее оскорбление для Бога, тем больше опасность суеверия для людей. Безбожие не отнимает у человека разума, философии, естественных чувств, законов, репутации; все они могут быть путями достижения внешней моральной добродетели, хотя и не религии; но суеверие все это уничтожает, воздвигая в душах людей абсолютную монархию. Поэтому безбожие никогда но потрясало государства: ведь оно заставляет людей быть осторожными по отношению к самим себе и не смотреть никуда больше; и мы видим, что времена, склонные к безбожию (как, например, времена Цезаря Августа), были спокойными временами. Суеверие же явилось причиной смуты во многих государствах и привнесло новый primum mobile, который поразил все сферы управления. Мастером суеверий является простой народ, и во всех суевериях мудрые люди следуют за глупцами, а аргументы подгоняются под практику извращенным образом. Некоторые из прелатов на Тридентском соборе[90], где учение схоластиков имело большое влияние, не без основания говорили, что схоластики подобны астрономам, которые выдумали эксцентрики и эпициклы и тому подобные механизмы небесной сферы, чтобы спасти явления, хотя они знали, что таких вещей не существует; так и схоластики изобрели целый ряд хитроумных и запутанных аксиом и теорем, чтобы спасти практику церкви.
en.Причинами суеверия являются: приятные и чувствительные обряды и церемонии; чрезмерная внешняя фарисейская святость; чрезмерное обожание традиций, которые только лишь обременяют церковь; уловки прелатов, на которые они идут ради собственного честолюбия и выгоды; излишняя благосклонность к добрым намерениям, которая открывает ворота тщеславным замыслам и новшествам; приписывание божеству человеческих целей, которое не может создать ничего, кроме смеси фантастических представлений, и, наконец, времена варварства, в особенности если они соединяются с бедствиями и несчастьями. Ничем не прикрытое суеверие уродливо; ведь, чем больше обезьяна похожа на человека, тем больше это увеличивает ее уродство; так и сходство суеверия с религией делает его более уродливым. И подобно тому как здоровое мясо портится и превращается в мелких червяков, так и хорошие формы и установления разлагаются на ряд мелочных обрядов, которые надо соблюдать. Когда люди, стремясь избежать старого суеверия, полагают, что лучше всего поступают, уходя от него как можно дальше, они могут впасть в новое суеверие; поэтому следует остерегаться, чтобы (как это случается в нездоровых очищениях) хорошее не изымалось вместе с дурным, что обычно бывает тогда, когда реформатором выступает народ.
рус.Travel, in the younger sort, is a part of education, in the elder, a part of experience. He that travelleth into a country, before he hath some entrance into the language, goeth to school, and not to travel. That young men travel under some tutor, or grave servant, I allow well; so that he be such a one that hath the language, and hath been in the country before; whereby he may be able to tell them what things are worthy to be seen, in the country where they go; what acquaintances they are to seek; what exercises, or discipline, the place yieldeth. For else, young men shall go hooded, and look abroad little. It is a strange thing, that in sea voyages, where there is nothing to be seen, but sky and sea, men should make diaries; but in land-travel, wherein so much is to be observed, for the most part they omit it; as if chance were fitter to be registered, than observation. Let diaries, therefore, be brought in use.
рус.The things to be seen and observed are: the courts of princes, especially when they give audience to ambassadors; the courts of justice, while they sit and hear causes; and so of consistories ecclesiastic; the churches and monasteries, with the monuments which are therein extant; the walls and fortifications of cities, and towns, and so the heavens and harbors; antiquities and ruins; libraries; colleges, disputations, and lectures, where any are; shipping and navies; houses and gardens of state and pleasure, near great cities; armories; arsenals; magazines; exchanges; burses; warehouses; exercises of horsemanship, fencing, training of soldiers, and the like; comedies, such whereunto the better sort of persons do resort; treasuries of jewels and robes; cabinets and rarities; and, to conclude, whatsoever is memorable, in the places where they go. After all which, the tutors, or servants, ought to make diligent inquiry. As for triumphs, masks, feasts, weddings, funerals, capital executions, and such shows, men need not to be put in mind of them; yet are they not to be neglected.
рус.If you will have a young man to put his travel into a little room, and in short time to gather much, this you must do. First, as was said, he must have some entrance into the language before he goeth. Then he must have such a servant, or tutor, as knoweth the country, as was likewise said. Let him carry with him also, some card or book, describing the country where he travelleth; which will be a good key to his inquiry. Let him keep also a diary. Let him not stay long, in one city or town; more or less as the place deserveth, but not long; nay, when he stayeth in one city or town, let him change his lodging from one end and part of the town, to another; which is a great adamant of acquaintance. Let him sequester himself, from the company of his countrymen, and diet in such places, where there is good company of the nation where he travelleth. Let him, upon his removes from one place to another, procure recommendation to some person of quality, residing in the place whither he removeth; that he may use his favor, in those things he desireth to see or know. Thus he may abridge his travel, with much profit. As for the acquaintance, which is to be sought in travel; that which is most of all profitable, is acquaintance with the secretaries and employed men of ambassadors: for so in travelling in one country, he shall suck the experience of many. Let him also see, and visit, eminent persons in all kinds, which are of great name abroad; that he may be able to tell, how the life agreeth with the fame. For quarrels, they are with care and discretion to be avoided. They are commonly for mistresses, healths, place, and words. And let a man beware, how he keepeth company with choleric and quarrelsome persons; for they will engage him into their own quarrels.
рус.When a traveller returneth home, let him not leave the countries, where he hath travelled, altogether behind him; but maintain a correspondence by letters, with those of his acquaintance. which are of most worth. And let his travel appear rather in his discourse, than his apparel or gesture; and in his discourse, let him be rather advised in his answers, than forward to tell stories; and let it appear that he doth not change his country manners, for those of foreign parts; but only prick in some flowers, of that he hath learned abroad, into the customs of his own country.
en.В юности путешествия служат пополнению образования, в зрелые годы -- пополнению опыта. Кто отправляется в страну, не освоившись прежде с ее языком, отправляется в учение, а не в путешествие. Не плохо, когда юноши путешествуют с наставником или степенным слугой, лишь бы с таким, который знает язык страны и бывал там ранее; в этом случае он сможет указать юношам, что в посещаемой стране достойно внимания, чьего общества следует искать, чему можно там научиться и в чем упражняться; иначе они будут как бы с завязанными глазами и мало что увидят. Не странно ли, что в морских плаваниях, где нечего смотреть, кроме неба и вод, люди ведут журналы; а в путешествиях сухопутных, где столь многое можно наблюдать, они большей частью пренебрегают этим обычаем, словно случайность -- более достойный предмет для пера, нежели наблюдения. Итак, пусть наш путешественник ведет дневник.
en.Посещать и наблюдать надлежит такие места, как королевский двор, особенно во время приема послов; суд, когда там разбирается дело, а также церковные консистории; храмы и монастыри с находящимися там памятниками; стены и укрепления городов, а также гавани и пристани; памятники старины; библиотеки; колледжи, диспуты и лекции, где таковые случаются; корабли и верфи; дворцы и общественные сады вблизи больших городов; арсеналы, склады боеприпасов; биржи; торговые склады; конные ристалища; состязания в фехтовании; места обучения войск и тому подобное; комедию, какую посещает порядочное общество; сокровищницы драгоценностей; кунсткамеры и антикварные лавки, -- словом, все достопримечательности посещаемой страны, о которых наставникам или слугам надлежит тщательно собрать сведения. Что касается торжественных процессий, представлений, празднеств, бракосочетаний, погребений, публичных казней и тому подобных зрелищ -- то о них напоминать нет нужды, хотя пренебрегать ими не следует.
en.Если хотите, чтобы юноша не мешкал в своих путешествиях и за короткий срок собрал обильную жатву, вот что надлежит делать. Во-первых, он должен, как уже было сказано, прежде чем отправиться в путь, несколько ознакомиться с чужим языком. Затем, что также уже было сказано, он должен иметь при себе слугу или наставника, знакомого со страной. Пусть достанет себе карту или книгу, содержащую описание страны, где он путешествует: они будут хорошим ключом для его изысканий. Пусть также ведет дневник. Пусть не медлит подолгу в одном городе, а уделяет каждому столько внимания, сколько тот заслуживает (но не чересчур много), и, даже находясь в одном городе, пусть переезжает с квартиры на квартиру в разных его концах: это отличный способ заводить знакомства. Пусть не ищет общества соотечественников и столуется там, где есть хорошее общество из числа местных жителей. При переездах же с одного места на другое пусть добывает рекомендательные письма к тамошним знатным особам, дабы заручиться содействием в том, что он захочет узнать или осмотреть. Таким путем он сможет с большой пользой сократить срок своего путешествия. Что касается знакомств, которых надлежит искать в путешествиях, то наиболее полезны знакомства с секретарями и чиновниками при посланниках, ибо таким образом, путешествуя по одной стране, можно получить сведения о многих. Пусть также посещает всякого рода именитых людей, прославленных за рубежами их родины, дабы убедиться, насколько заслужена их слава. Что до ссор, то их надобно тщательно избегать, а случаются они всего чаще за вином, из-за женщин, из-за места или неудачного слова. Надо также избегать общества людей раздражительных и вспыльчивых, иначе окажешься вовлечен в какую-нибудь чужую ссору.
en.Возвратясь домой, пусть путешественник не распростится с увиденными странами, но поддерживает с ними связи перепиской с теми из новых знакомых, которые наиболее того достойны. И пусть увиденное им скажется более в беседах, чем в одежде или повадках; а в беседах пусть он более заботится об осмотрительности ответов, чем о бойкости россказней; и пусть будет каждому видно, что он не изменил обычаям родины ради чужеземных, но только хочет украсить их лучшим из того, чему научился в чужих краях.
рус.It is a miserable state of mind, to have few things to desire, and many things to fear; and yet that commonly is the case of kings; who, being at the highest, want matter of desire, which makes their minds more languishing; and have many representations of perils and shadows, which makes their minds the less clear. And this is one reason also, of that effect which the Scripture speaketh of, That the king's heart is inscrutable. For multitude of jealousies, and lack of some predominant desire, that should marshal and put in order all the rest, maketh any man's heart, hard to find or sound. Hence it comes likewise, that princes many times make themselves desires, and set their hearts upon toys; sometimes upon a building; sometimes upon erecting of an order; sometimes upon the advancing of a person; sometimes upon obtaining excellency in some art, or feat of the hand; as Nero for playing on the harp, Domitian for certainty of the hand with the arrow, Commodus for playing at fence, Caracalla for driving chariots, and the like. This seemeth incredible, unto those that know not the principle, that the mind of man is more cheered and refreshed by profiting in small things, than by standing at a stay in great. We see also that kings that have been fortunate conquerors, in their first years, it being not possible for them to go forward infinitely, but that they must have some check, or arrest in their fortunes, turn in their latter years to be superstitious, and melancholy; as did Alexander the Great; Diocletian; and in our memory, Charles the Fifth; and others: for he that is used to go forward, and findeth a stop, falleth out of his own favor, and is not the thing he was. To speak now of the true temper of empire, it is a thing rare and hard to keep; for both temper, and distemper, consist of contraries. But it is one thing, to mingle contraries, another to interchange them. The answer of Apollonius to Vespasian, is full of excellent instruction. Vespasian asked him, What was Nero's overthrow? He answered, Nero could touch and tune the harp well; but in government, sometimes he used to wind the pins too high, sometimes to let them down too low.
рус.And certain it is, that nothing destroyeth authority so much, as the unequal and untimely interchange of power pressed too far, and relaxed too much. This is true, that the wisdom of all these latter times, in princes' affairs, is rather fine deliveries, and shiftings of dangers and mischiefs, when they are near, than solid and grounded courses to keep them aloof. But this is but to try masteries with fortune. And let men beware, how they neglect and suffer matter of trouble to be prepared for no man can forbid the spark, nor tell whence it may come. The difficulties in princes' business are many and great; but the greatest difficulty, is often in their own mind. For it is common with princes (saith Tacitus) to will contradictories, Sunt plerumque regum voluntates vehementes, et inter se contrariae. For it is the solecism of power, to think to command the end, and yet not to endure the mean.
рус.Kings have to deal with their neighbors, their wives, their children, their prelates or clergy, their nobles, their second-nobles or gentlemen, their merchants, their commons, and their men of war; and from all these arise dangers, if care and circumspection be not used.
рус.First for their neighbors; there can no general rule be given (for occasions are so variable), save one, which ever holdeth, which is, that princes do keep due sentinel, that none of their neighbors do ever grow so (by increase of territory, by embracing of trade, by approaches, or the like), as they become more able to annoy them, than they were. And this is generally the work of standing counsels, to foresee and to hinder it. During that triumvirate of kings, King Henry the Eighth of England, Francis the First King of France, and Charles the Fifth Emperor, there was such a watch kept, that none of the three could win a palm of ground, but the other two would straightways balance it, either by confederation, or, if need were, by a war; and would not in any wise take up peace at interest. And the like was done by that league (which Guicciardini saith was the security of Italy) made between Ferdinando King of Naples, Lorenzius Medici, and Ludovicus Sforza, potentates, the one of Florence, the other of Milan. Neither is the opinion of some of the Schoolmen, to be received, that a war cannot justly be made, but upon a precedent injury, or provocation. For there is no question, but a just fear of an imminent danger, though there be no blow given, is a lawful cause of a war.
рус.For their wives; there are cruel examples of them. Livia is infamed, for the poisoning of her husband; Roxalana, Solyman's wife, was the destruction of that renowned prince, Sultan Mustapha, and otherwise troubled his house and succession; Edward the Second of England, his queen, had the principal hand in the deposing and murder of her husband. This kind of danger, is then to be feared chiefly, when the wives have plots, for the raising of their own children; or else that they be advoutresses.
рус.For their children; the tragedies likewise of dangers from them, have been many. And generally, the entering of fathers into suspicion of their children, hath been ever unfortunate. The destruction of Mustapha (that we named before) was so fatal to Solyman's line, as the succession of the Turks, from Solyman until this day, is suspected to be untrue, and of strange blood; for that Selymus the Second, was thought to be suppositious. The destruction of Crispus, a young prince of rare towardness, by Constantinus the Great, his father, was in like manner fatal to his house; for both Constantinus and Constance, his sons, died violent deaths; and Constantius, his other son, did little better; who died indeed of sickness, but after that Julianus had taken arms against him. The destruction of Demetrius, son to Philip the Second of Macedon, turned upon the father, who died of repentance. And many like examples there are; but few or none, where the fathers had good by such distrust; except it were, where the sons were up in open arms against them; as was Selymus the First against Bajazet; and the three sons of Henry the Second, King of England.
рус.For their prelates; when they are proud and great, there is also danger from them; as it was in the times of Anselmus, and Thomas Becket, Archbishops of Canterbury; who, with their croziers, did almost try it with the king's sword; and yet they had to deal with stout and haughty kings, William Rufus, Henry the First, and Henry the Second.
рус.The danger is not from that state, but where it hath a dependence of foreign authority; or where the churchmen come in and are elected, not by the collation of the king, or particular patrons, but by the people.
рус.For their nobles; to keep them at a distance, it is not amiss; but to depress them, may make a king more absolute, but less safe; and less able to perform, any thing that he desires. I have noted it, in my History of King Henry the Seventh of England, who depressed his nobility; whereupon it came to pass, that his times were full of difficidties and troubles; for the nobility, though they continued loyal unto him, yet did they not co-operate with him in his business. So that in effect, he was fain to do all things himself.
рус.For their second-nobles; there is not much danger from them, being a body dispersed. They may sometimes discourse high, but that doth little hurt; besides, they are a counterpoise to the higher nobility, that they grow not too potent; and, lastly, being the most immediate in authority, with the common people, they do best temper popular commotions.
рус.For their merchants; they are vena porta; and if they flourish not, a kingdom may have good limbs, but will have empty veins, and nourish little. Taxes and imposts upon them, do seldom good to the king's revenue; for that that wins in the hundred, he leeseth in the shire; the particular rates being increased, but the total bulk of trading, rather decreased.
рус.For their commons; there is little danger from them, except it be, where they have great and potent heads; or where you meddle with the point of religion, or their customs, or means of life.
рус.For their men of war; it is a dangerous state, where they live and remain in a body, and are used to donatives; whereof we see examples in the janizaries, and pretorian bands of Rome; but trainings of men, and arming them in several places, and under several commanders, and without donatives, are things of defence, and no danger.
рус.Princes are like to heavenly bodies, which cause good or evil times; and which have much veneration, but no rest. All precepts concerning kings, are in effect comprehended in those two remembrances: memento quod es homo; and memento quod es Deus, or vice Dei: the one bridleth their power, and the other their will.
en.Жалок тот, кто ничего не желает и всего опасается; а ведь именно таков обычный удел монархов. Вознесенные превыше всех людей, они не имеют желаний и оттого томятся тоской; зато много воображают опасностей и страхов и оттого утрачивают ясность суждения. В этом одна из причин, почему, как говорит Писание, "сердце царей непроницаемо"[92]. Ибо множество тревог и отсутствие главного стремления, которому подчинялось бы все остальное, любое человеческое сердце делают непостижимым. Отсюда же проистекает и то, что государи зачастую придумывают себе желания и тешатся игрушками: один -- возведением зданий, другой -- учреждением ордена, кто -- задариванием любимца, кто -- достижениями в каком-либо искусстве или мастерстве. Так, Нерон играл на арфе, Домициан упражнялся в стрельбе из лука, Коммод -- в борьбе, Каракалла правил колесницей и тому подобное. Это может показаться невероятным тем, кому неизвестно, что "человека больше утешают и радуют мелкие дела, идущие успешно, нежели большое дело, в котором встретились препятствия". Мы видим также, что монархи, оказавшиеся вначале удачливыми завоевателями, но испытавшие затем поворот фортуны (ибо никто не может преуспевать бесконечно), становятся впоследствии суеверны и мрачны; так было с Александром Великим, с Диоклетианом, а на нашей памяти -- с Карлом V и другими; ибо тот, кто привык быстро двигаться вперед, вынужденный остановиться, становится немил сам себе и уже не тот, что раньше. Переходя к вопросу о том, каков наилучший характер правления, следует сказать, что это вещь редкая и соблюсти его трудно, ибо всякий порядок, и плохой и хороший, состоит из противоположностей. Но одно дело -- сочетать противоположности, а иное -- переходить от одной к другой. Весьма поучителен ответ Аполлония[93] Веспасиану. Веспасиан спросил о причинах падения Нерона, на что получил ответ: "Нерон хорошо умел играть на арфе и настраивать ее, но в делах правления он иногда чрезмерно натягивал струны, иногда же слишком ослаблял их". И действительно, ничто так не расшатывает власть, как колебания правительства и неожиданные, несвоевременные переходы от излишней суровости к чрезмерным послаблениям.
en.Правда, в наше время мудрость монархов состоит, скорее, в том, чтобы удачно ускользать от опасностей и сторониться бед, когда они близко, нежели в расчетливом их предотвращении. Но это значит действовать наудачу и допускать опасный материал для мятежа. А если горючие вещества готовы, можно ли уберечься от искры или предсказать, откуда она возникнет? Тяготы монаршего сана многочисленны и велики, но самые большие из затруднений государя часто порождаются собственным его характером. Государям, как говорит Тацит, свойственны противоречивые желания: "Sunt plerumque regum voluntates vehementes, et inter se contrariae"[94]. Ведь обычное заблуждение власть имущих -- это думать, что можно достичь желаемой цели, отвергнув надлежащие средства.
en.Монархам приходится иметь дело с соседними державами, со своими женами и детьми, с духовенством, знатью, дворянством второго ранга, или джентри, купечеством, простым народом и войском; и отовсюду им грозят опасности, избежать которых можно лишь величайшей осмотрительностью.
en.Что касается отношений с соседями, здесь не может быть дано никаких общих правил (настолько бывают разнообразны случаи), кроме одного, всегда пригодного, а именно: государи должны следить, чтобы никто из соседей не становился опаснее, чем был раньше (ни путем увеличения своих владений, ни приближением ее к чужим границам, ни расширением торговли и т. п.). Предусмотреть это и этому воспрепятствовать является обычно делом постоянных государственных советов. Во времена триумвирата королей Генриха VIII Английского, Франциска I Французского и императора Карла V[95] за этим следили так тщательно, что стоило одному из троих завладеть хоть пядью земли, как оба других тотчас восстанавливали равновесно либо посредством союза, либо, если было необходимо, войной; и ни один не соглашался платить за мир с процентами. Нечто подобное делала и та Лига (по словам Гвиччардини, обеспечившая безопасность Италии), которую создали Фердинанд Неаполитанский и Лоренцо Медичи и Лодовико Сфорца, правители Флоренции и Милана[96]. Нельзя согласиться с мнением некоторых схоластиков, будто справедливая война возможна лишь как ответ на оскорбление или нападение[97]. Нет сомнения в том, что обоснованное опасение, хотя бы удар и не был нанесен, является законным поводом к войне.
en.Что касается государевых жен, то тут известны крайне жестокие примеры. Ливия покрыла себя позором, отравив своего супруга; Роксалана, жена Солимана, была причиной гибели славного султана Мустафы и нарушила порядок престолонаследия; жена Эдуарда II Английского была главной участницей низложения и убийства своего мужа[98]. Наиболее опасны, следовательно, те жены, которые составляют заговоры в пользу своих детей, или же те, которые имеют фаворитов.
en.Из-за детей также разыгралось немало кровавых трагедий; и обычно подозрения отцов, направленные против детей, бывали чреваты бедствиями. Убийство Мустафы, уже нами упоминавшееся, оказалось столь роковым для Солиманова рода, что и по сей день происхождение турецкой династии от Солимана считается сомнительным, ибо Селим II[99] был, как говорят, подменен в детстве. Убийство юного Криспа, царевича на редкость кроткого, по велению отца его, Константина Великого, также была роковой для царского дома, ибо два других его сына, Константин и Констант, погибли насильственной смертью; не лучшая судьба постигла последнего сына царя, Констанция, который, правда, скончался от болезни, но после того как Юлиан поднял против него оружие[100]. Убийство Деметрия, сына Филиппа II Македонского, обратилось против его отца, который умер от раскаяния[101]. Подобных примеров множество; но вряд ли когда-нибудь случалось, чтобы отцам пошла впрок такая подозрительность, -- кроме разве тех случаев, когда сыновья открыто выступали против них с оружием, как Селим I против Баязета или трое сыновей Генриха II Английского[102].
en.Надменные и могущественные прелаты также представляют опасность; так было с Ансельмом и Томасом Бекетом[103], архиепископами кентерберийскими, которые дерзнули помериться своими епископскими посохами с королевским мечом, хоть и имели дело с государями сурового и надменного нрава -- Вильгельмом Рыжим, Генрихом I и Генрихом II.
en.Однако сословие это действительно опасно лишь тогда, когда оно зависит от чужеземной власти или же когда духовные лица получают пожалования не от короля или отдельных патронов, но от народа.
en.Что касается высшего дворянства, то государю следует держать его на почтительном от себя расстоянии; однако подавление его хотя и усиливает абсолютную власть государя, но зато делает положение его менее прочным и лишает его возможности осуществлять многие свои замыслы. Это я отметил в моей истории Генриха VII Английского[104], угнетавшего свою знать, отчего в его царствование произошло много смут и возмущений, ибо знать, хотя и оставалась ему покорной, не помогала в его делах, так что ему поневоле приходилось делать все самому.
en.Что касается дворян второго ранга, то они вследствие своей разрозненности не представляют особой опасности. Порой они ведут дерзкие речи, но в этом нет еще большой беды; к тому же они составляют как бы противовес высшему дворянству, не давая ему слишком усилиться; и наконец, будучи поставлены непосредственно над простым народом, они всего лучше умеряют народные волнения.
en.Что до купечества, то это есть vena porta[105] политического тела: когда оно не процветает, государство может иметь хорошо сформированные члены, но крови в его сосудах будет мало и питания недостаточно. Налоги и пошлины на торговлю редко бывают выгодны королевской казне, ибо то, что она соберет по округу, она потеряет по графству; налог на то или другое возрастет, общий же объем торговли, скорее всего, сократится.
en.Что касается простого народа, то он опасен лишь в двух случаях: когда имеет выдающегося и могущественного вождя или когда задеты его верования, обычаи или средства к существованию.
en.Что же касается войска, то оно опасно, если содержать его крупными частями и приучать к наградам; примеры тому -- янычары и преторианская гвардия Рима[106]. Однако, если обучать и содержать войска в различных местах, подчинив их нескольким военачальникам и не давая подачек, это служит делу обороны и опасности не представляет.
en.Государи подобны небесным светилам, от расположения которых зависят хорошие или дурные времена; им много почестей, но нет покоя. Все наставления монархам заключены в следующих двух предостережениях: "Memento quod es homo" и "memento quod es deus" или "vice dei"[107], из коих одно обуздывает их власть, другое -- их волю.
рус.The greatest trust, between man and man, is the trust of giving counsel. For in other confidences, men commit the parts of life; their lands, their goods, their children, their credit, some particular affair; but to such as they make their counsellors, they commit the whole: by how much the more, they are obliged to all faith and integrity. The wisest princes need not think it any diminution to their greatness, or derogation to their sufficiency, to rely upon counsel. God himself is not without, but hath made it one of the great names of his blessed Son; The Counsellor. Salomon hath pronounced, that in counsel is stability. Things will have their first, or second agitation: if they be not tossed upon the arguments of counsel, they will be tossed upon the waves of fortune; and be full of inconstancy, doing and undoing, like the reeling of a drunken man. Salomon's son found the force of counsel, as his father saw the necessity of it. For the beloved kingdom of God, was first rent, and broken, by ill counsel; upon which counsel, there are set for our instruction, the two marks whereby bad counsel is for ever best discerned; that it was young counsel, for the person; and violent counsel, for the matter.
рус.The ancient times, do set forth in figure, both the incorporation, and inseparable conjunction, of counsel with kings, and the wise and politic use of counsel by kings: the one, in that they say Jupiter did marry Metis, which signifieth counsel; whereby they intend that Sovereignty, is manied to Counsel: the other in that which followeth, which was thus: They say, after Jupiter was married to Metis, she conceived by him, and was with child, but Jupiter suffered her not to stay, till she brought forth, but eat her up; whereby he became himself with child, and was delivered of Pallas armed, out of his head. Which monstrous fable containeth a secret of empire; how kings are to make use of their counsel of state. That first, they ought to refer matters unto them, which is the first begetting, or impregnation; but when they are elaborate, moulded, and shaped in the womb of their counsel, and grow ripe, and ready to be brought forth, that then they suffer not their counsel, to go through with the resolution and direction, as if it depended on them; but take the matter back into their own hands, and make it appear to the world, that the decrees and final directions (which, because they come forth, with prudence and power, are resembled to Pallas armed) proceeded from themselves; and not only from their authority, but (the more to add reputation to themselves) from their head and device.
рус.Let us now speak of the inconveniences of counsel, and of the remedies. The inconveniences that have been noted, in calling and using counsel, are three. First, the revealing of affairs, whereby they become less secret. Secondly, the weakening of the authority of princes, as if they were less of themselves. Thirdly, the danger of being unfaithfully counselled, and more for the good of them that counsel, than of him that is counselled. For which inconveniences, the doctrine of Italy, and practice of France, in some kings' times, hath introduced cabinet counsels; a remedy worse than the disease.
рус.As to secrecy; princes are not bound to communicate all matters, with all counsellors; but may extract and select. Neither is it necessary, that he that consulteth what he should do, should declare what he will do. But let princes beware, that the unsecreting of their affairs, comes not from themselves. And as for cabinet counsels, it may be their motto, plenus rimarum sum: one futile person, that maketh it his glory to tell, will do more hurt than many, that know it their duty to conceal. It is true there be some affairs, which require extreme secrecy, which will hardly go beyond one or two persons, besides the king: neither are those counsels unprosperous; for, besides the secrecy, they commonly go on constantly, in one spirit of direction, without distraction. But then it must be a prudent king, such as is able to grind with a handmill; and those inward counsellors had need also be wise men, and especially true and trusty to the king's ends; as it was with King Henry the Seventh of England, who, in his great business, imparted himself to none, except it were to Morton and Fox.
рус.For weakening of authority; the fable showeth the remedy. Nay, the majesty of kings, is rather exalted than diminished, when they are in the chair of counsel; neither was there ever prince, bereaved of his dependences, by his counsel, except where there hath been, either an over-greatness in one counsellor, or an over-strict combination in divers; which are things soon found, and holpen. For the last inconvenience, that men will counsel, with an eye to themselves; certainly, non inveniet fidem super terram is meant, of the nature of times, and not of all particular persons. There be, that are in nature faithful, and sincere, and plain, and direct; not crafty and involved; let princes, above all, draw to themselves such natures. Besides, counsellors are not commonly so united, but that one counsellor, keepeth sentinel over another; so that if any do counsel out of faction or private ends, it commonly comes to the king's ear. But the best remedy is, if princes know their counsellors, as well as their counsellors know them:
рус.Principis est virtus maxima nosse suos.
рус.And on the other side, counsellors should not be too speculative into their sovereign's person. The true composition of a counsellor, is rather to be skilful in their master's business than in his nature; for then he is like to advise him, and not feed his humor. It is of singular use to princes, if they take the opinions of their counsel, both separately and together. For private opinion is more free; but opinion before others, is more reverent. In private, men are more bold in their own humors; and in consort, men are more obnoxious to others' humors; therefore it is good to take both; and of the inferior sort, rather in private, to preserve freedom; of the greater, rather in consort, to preserve respect. It is in vain for princes, to take counsel concerning matters, if they take no counsel likewise concerning persons; for all matters are as dead images; and the life of the execution of affairs, resteth in the good choice of persons. Neither is it enough, to consult concerning persons secundum genera, as in an idea, or mathematical description, what the kind and character of the person should be; for the greatest errors are committed, and the most judgment is shown, in the choice of individuals. It was truly said, Optimi consiliarii mortui: books will speak plain, when counsellors blanch. Therefore it is good to be conversant in them, specially the books of such as themselves have been actors upon the stage.
рус.The counsels at this day, in most places, are but familiar meetings, where matters are rather talked on, than debated. And they run too swift, to the order, or act, of counsel. It were better that in causes of weight, the matter were propounded one day, and not spoken to till the next day; in nocte consilium. So was it done in the Commission of Union, between England and Scotland; which was a grave and orderly assembly. I commend set days for petitions; for both it gives the suitors more certainty for their attendance, and it frees the meetings for matters of estate, that they may hoc agere. In choice of committees; for ripening business for the counsel, it is better to choose indifferent persons, than to make an indifferency, by putting in those, that are strong on both sides. I commend also standing commissions; as for trade, for treasure, for war, for suits, for some provinces; for where there be divers particular counsels, and but one counsel of estate (as it is in Spain), they are, in effect, no more than standing commissions: save that they have greater authority. Let such as are to inform counsels, out of their particular professions (as lawyers, seamen, mintmen, and the like) be first heard before committees; and then, as occasion serves, before the counsel. And let them not come in multitudes, or in a tribunitious manner; for that is to clamor counsels, not to inform them. A long table and a square table, or seats about the walls, seem things of form, but are things of substance; for at a long table a few at the upper end, in effect, sway all the business; but in the other form, there is more use of the counsellors' opinions, that sit lower. A king, when he presides in counsel, let him beware how he opens his own inclination too much, in that which he propoundeth; for else counsellors will but take the wind of him, and instead of giving free counsel, sing him a song of placebo.
en.Просить совета есть величайшее доверие, какое один человек может оказать другому. Ибо в других случаях мы доверяем лишь часть того, что имеем: землю, имущество, детей, доброе имя или какое-либо одно дело; но тем, кого избираем мы советниками, вверяется все это вместе; насколько же обязывает это советников к неподкупности и верности. Мудрейшие из государей, полагаясь на советника, не должны почитать это за унижение своего величия или умаление своей мудрости. Сам Господь не обошелся без такового, но сделал имя "советник" одним из имен своего возлюбленного сына[108]. А Соломон провозгласил, что "Совет -- залог прочности"[109]. Все дела должны быть так или иначе проверены; если не подвергнуть их обсуждению на совете, они буду подвергнуты всем превратностям случая и пойдут неладно и шатко, как ходят пьяные. Сын Соломона на себе испытал все значение совета, необходимость которого постиг еще его отец: ведь избранное Богом царство их было впервые разрушено именно дурным советом; и совет этот в назидание нам отмечен двумя признаками, обычно отличающими дурные советы, а именно: советники были молоды, а совет призывал к насилию[110].
en.Древние воплотили в образах неразрывную связь государей с советниками, равно как и мудрое использование ими советов: первое -- в мифе о браке Юпитера с Метидой[111] (что означает "совет"), т. е. о союзе между монархом и советником; а второе -- в последовавших за этим браком событиях, которые были таковы: сочетавшись с Юпитером, Метида, как говорят, зачала от него, но Юпитер не дал ей выносить плод, а проглотил ее, отчего сам забеременел и родил из головы своей вооруженную Палладу. Этот чудовищный миф содержит в себе одну из тайн власти. Он поучает монархов, как надо пользоваться услугами своих государственных советников. Сперва они должны передать дело на их рассмотрение (это будет как бы оплодотворением); когда же семя созреет и плод оформится, не допускать советников до таких решений и руководства, которые зависели бы только от них, но снова взять дело в свои руки и показать миру, что окончательные решения (которые за их мощь и мудрость уподоблены вооруженной Палладе) исходят от самих монархов -- и не от одной лишь их власти, но (к вящей их славе) также и из их собственной головы.
en.Обратимся теперь к неудобствам совета и к способам их избежать. Таких неудобств можно насчитать три. Во-первых, разглашение дела, отчего оно становится менее тайным. Во-вторых, умаление власти государей и их самостоятельности. В-третьих, опасность неискреннего совета, направленного более ко благу советника, чем того, кому совет предназначен. Для избежания этих неудобств итальянцы придумали, а французы (при некоторых королях) применяли тайные советы (cabinet counsels); но это лекарство хуже самой болезни[112].
en.Что касается тайны, то государи не обязаны поверять каждому советнику всего дела целиком, но могут делать из него выборки. Нет также и надобности в том, чтобы испрашивающий совета, как ему следует поступать, объявлял, как он сам намерен поступить; пусть государи остерегаются, чтобы разглашение их тайн не исходило от них самих. Что же касается тайных советов, их девизом могло бы быть: "Plenus rimarum sum"[113]. Один пустой человек, почитающий заслугой болтовню, больше натворит бед, нежели многие, почитающие своим долгом молчание. Бывают, конечно, дела, требующие полной тайны, которые должны быть известны не более чем одному-двум лицам помимо государя. И нельзя считать, чтобы подобные советы не были плодотворны; ведь помимо тайны они обеспечивают также единство направления, ничем не нарушаемое. Это, однако, возможно лишь при благоразумном монархе, который умеет, так сказать, молоть вручную; и тайные советники также должны быть людьми мудрыми и особо преданными своему государю. Такие порядки были при Генрихе VII Английском, в важнейших делах не доверявшемся никому, кроме Мортона и Фокса[114].
en.Что касается умаления монаршей власти, то наш миф указывает средство пособить и этой беде. Нет, совет не только не унижает, а, скорее, возвеличивает монарха. Никогда еще государь не лишался независимости через своих советников, если только один из них не бывал вознесен сверх меры или несколько из них не составляли чересчур тесного союза; а это легко бывает обнаружить и исправить. Что до последнего неудобства, а именно склонности людей давать советы, имея в виду собственную свою выгоду, несомненно, что слова: "Non inveniet fidem super terram"[115] -- имеют в виду плохие времена, но не каждую отдельную личность. Есть люди по природе своей верные, искренние, прямые и честные, без лукавства и двоедушия; их-то и должны прежде всего приближать к себе государи. К тому же не столь уж согласны бывают меж собой советники, чтобы один не следил за другим; так что если кто-нибудь в советах своих руководствуется личными или групповыми целями, это обычно доходит до слуха короля. Но всего лучше, чтобы государи знали своих советников так же хорошо, как те знают их:
en.Principis est virtus maxima nosse suos[116].
en.С другой стороны, советникам не следует быть излишне любопытными в том, что касается личности монарха. Настоящему советнику подобает лучше разбираться в делах своего господина, нежели в личных его свойствах, ибо тогда он будет давать ему подлинные советы, а не потакать его причудам. Государям полезно выслушивать советников и наедине, и сообща. Наедине мнения высказываются более свободно, на людях -- более почтительно. Наедине человек смелее обнаруживает собственные склонности, на людях скорее поддается чужим влияниям, поэтому-то и надлежит выслушивать его и так, и этак; причем людей пониже рангом лучше вопрошать наедине, дабы обеспечить им свободу, а высших сановников -- сообща, дабы воздать им должное уважение. И тщетно стали бы государи испрашивать совета о деле, если при этом они не спрашивают также о лицах, ибо сами по себе все дела подобны безжизненным изваяниям, а пробуждает их к жизни хороший подбор исполнителей. Недостаточно, однако, совещаться о людях "secundum genera"[117], точно об общей идее или математической формуле, решая, какого рода этот человек должен быть: ведь именно в выборе личностей совершаются величайшие ошибки, так же как обнаруживается и наибольшая верность суждения. Истинно сказано, что "optimi consiliarii mortui"[118], ибо книги скажут правду там, где советники не осмелятся. Хорошо поэтому быть в них сведущим, особенно в тех, чьи авторы сами были некогда актерами на этой сцене.
en.В наши дни советы большей частью собираются запросто[119]; о делах, скорее, беседуют, нежели совещаются, а решения выносятся слишком уж быстро. Лучше было бы в важных случаях один день отводить на слушание дела и только следующий -- на решение: "In nocte consilium"[120]. Именно так поступали в комиссии по объединению Англии и Шотландии[121], которая была учреждением солидным и организованным. Для подачи просьб я советую отвести особые дни: просители будут тогда надлежащим образом выслушаны, а советникам останется время для государственных дел, чтобы они могли "hoc agere"[122]. При выборе комитетов, подготовляющих дела для совета, лучше избирать действительно беспристрастных лиц, нежели создавать обстановку беспристрастия введением в них сил обеих партий. Следует также учреждать постоянные комиссии, например по делам торговли, казначейства, по делам военным, судебным, а также некоторых провинций, ибо, где имеется ряд особых советов и только один государственный (как, например, в Испании), они представляют собой не более как постоянные комиссии -- разве лишь с $бульшими полномочиями. Хорошо, если бы лица, которым надлежит давать перед советом показания в качестве знатоков своего дела (как-то: стряпчие, моряки, чеканщики монет и тому подобное), выслушивались сначала в комиссиях, а затем уже в случае надобности выступали перед советом. И пусть не приходят толпами или с громогласными требованиями: это оглушит совет, вместо того чтобы осведомить. Ставить ли в совете длинный стол, иди квадратный, или же стулья вдоль стен -- все это только кажется пустяками, на деле же имеет существенное значение, ибо за длинным столом все дела вершат немногие, сидящие на переднем его конце, тогда как при другой форме стола и сидящие ниже имеют случай высказать свое мнение. А монарх, заседая в совете, пусть поостережется обнаружить, к какому мнению он склоняется; иначе советники поплывут по ветру и вместо свободного обсуждения запоют "Placebo"[123].
рус.Fortune is like the market; where many times if you can stay a little, the price will fall. Again, it is sometimes like Sibylla's offer; which at first, offereth the commodity at full, then consumeth part and part, and still holdeth up the price. For Occasion (as it is in the common verse) turneth a bald noddle, after she hath presented her locks in front, and no hold taken; or at least turneth the handle of the bottle, first to be received, and after the belly, which is hard to clasp. There is surely no greater wisdom, than well to time the beginnings, and onsets, of things. Dangers are no more light, if they once seem light; and more dangers have deceived men, than forced them. Nay, it were better, to meet some dangers half way, though they come nothing near, than to keep too long a watch upon their approaches; for if a man watch too long, it is odds he will fall asleep. On the other side, to be deceived with too long shadows (as some have been, when the moon was low, and shone on their enemies' back), and so to shoot off before the time; or to teach dangers to come on, by over early buckling towards them; is another extreme. The ripeness, or unripeness, of the occasion (as we said) must ever be well weighed; and generally it is good, to commit the beginnings of an great actions to Argus, with his hundred eyes, and the ends to Briareus, with his hundred hands; first to watch, and then to speed. For the helmet of Pluto, which maketh the politic man go invisible, is secrecy in the counsel, and celerity in the execution. For when things are once come to the execution, there is no secrecy, comparable to celerity; like the motion of a bullet in the air, which flieth so swift, as it outruns the eye.
en.Счастье похоже на рынок, где, если немного подождать, цена не раз упадет. Или же иногда оно напоминает предложение Сивиллы, которая сначала предлагает товар целиком, затем часть за частью его истребляет, однако цену оставляет прежней. Ведь случай (как говорится об этом в широко известном стихотворении) "космат спереди, лыс сзади, и если не ухватиться за его космы, то упустишь совсем"[124]; или по крайней мере он сначала как бутылка поворачивается вперед горлышком, за которое легко взять, а потом пузом, которое ухватить трудно. Конечно же, нет большей мудрости, чем правильно определить момент, когда надо приступить к делу или когда начнутся события. Опасности не становятся незначительнее оттого, что они кажутся незначительными, и большинство опасностей причинили вред людям, скорее, своей внезапностью, чем насилием. Нет, лучше встретить некоторые опасности на полпути, хотя бы и ничто не говорило о том, что они уже близко, чем слишком долго бодрствовать в ожидании их, ибо если человек бодрствует слишком долго, то, вероятнее всего, он заснет. С другой стороны, быть обманутым слишком длинными тенями (как случилось с некоторыми, когда луна была низко и светила в спину их врагам) и таким образом выпустить стрелы раньше времени; или же ускорить опасности тем, что начать двигаться к ним слишком рано, -- это другая крайность. Всегда необходимо тщательно взвешивать, пришло время для данного дела (как мы говорили) или еще не пришло; и вообще хорошо вверять начало всех значительных дел стоглазому Аргусу, а окончание -- сторукому Бриарею: вначале наблюдать, а потом торопиться. Ибо шлемом Плутона, который позволяет политику быть невидимым, является скрытность в намерениях и быстрота в исполнении. Итак, когда дело уже доходит до исполнения, никакая тайна не сравнится с быстротой, подобно движению пули в воздухе, которая летит так быстро, что опережает глаз.
рус.We take cunning for a sinister or crooked wisdom. And certainly there is a great difference, between a cunning man, and a wise man; not only in point of honesty, but in point of ability. There be, that can pack the cards, and yet cannot play well; so there are some that are good in canvasses and factions, that are otherwise weak men. Again, it is one thing to understand persons, and another thing to understand matters; for many are perfect in men's humors, that are not greatly capable of the real part of business; which is the constitution of one that hath studied men, more than books. Such men are fitter for practice, than for counsel; and they are good, but in their own alley: turn them to new men, and they have lost their aim; so as the old rule, to know a fool from a wise man, Mitte ambos nudos ad ignotos, et videbis, doth scarce hold for them. And because these cunning men, are like haberdashers of small wares, it is not amiss to set forth their shop.
рус.It is a point of cunning, to wait upon him with whom you speak, with your eye; as the Jesuits give it in precept: for there be many wise men, that have secret hearts, and transparent countenances. Yet this would be done with a demure abasing of your eye, sometimes, as the Jesuits also do use.
рус.Another is, that when you have anything to obtain, of present despatch, you entertain and amuse the party, with whom you deal, with some other discourse; that he be not too much awake to make objections. I knew a counsellor and secretary, that never came to Queen Elizabeth of England, with bills to sign, but he would always first put her into some discourse of estate, that she mought the less mind the bills.
рус.The like surprise may be made by moving things, when the party is in haste, and cannot stay to consider advisedly of that is moved.
рус.If a man would cross a business, that he doubts some other would handsomely and effectually move, let him pretend to wish it well, and move it himself in such sort as may foil it.
рус.The breaking off, in the midst of that one was about to say, as if he took himself up, breeds a greater appetite in him with whom you confer, to know more.
рус.And because it works better, when anything seemeth to be gotten from you by question, than if you offer it of yourself, you may lay a bait for a question, by showing another visage, and countenance, than you are wont; to the end to give occasion, for the party to ask, what the matter is of the change? As Nehemias did: And I had not before that time, been sad before the king.
рус.In things that are tender and unpleasing, it is good to break the ice, by some whose words are of less weight, and to reserve the more weighty voice, to come in as by chance, so that he may be asked the question upon the other's speech: as Narcissus did, relating to Claudius the marriage of Messalina and Silius.
рус.In things that a man would not be seen in himself, it is a point of cunning, to borrow the name of the world; as to say, The world says, or, There is a speech abroad.
рус.I knew one that, when he wrote a letter, he would put that, which was most material, in the postscript, as if it had been a by-matter.
рус.I knew another that, when he came to have speech, he would pass over that, that he intended most; and go forth, and come back again, and speak of it as of a thing, that he had almost forgot.
рус.Some procure themselves, to be surprised, at such times as it is like the party that they work upon, will suddenly come upon them; and to be found with a letter in their hand or doing somewhat which they are not accustomed; to the end, they may be apposed of those things, which of themselves they are desirous to utter.
рус.It is a point of cunning, to let fall those words in a man's own name, which he would have another man learn, and use, and thereupon take advantage. I knew two, that were competitors for the secretary's place in Queen Elizabeth's time, and yet kept good quarter between themselves; and would confer, one with another, upon the business; and the one of them said, That to be a secretary in the declination of a monarchy was a ticklish thing, and that he did not affect it: the other straight caught up those words, and discoursed with divers of his friends, that he had no reason to desire to be secretary, in the declination of a monarchy. The first man took hold of it, and found means it was told the Queen; who, hearing of a declination of a monarchy, took it so ill, as she would never after hear of the other's suit.
рус.There is a cunning, which we in England can, the turning of the cat in the pan; which is, when that which a man says to another, he lays it as if another had said it to him. And to say truth, it is not easy, when such a matter passed between two, to make it appear from which of them it first moved and began.
рус.It is a way that some men have, to glance and dart at others, by justifying themselves by negatives; as to say, This I do not: as Tigellinus did towards Burrhus; Se non diversas spes, sed incolumitatem imperatoris simpliciter spectare. Some have in readiness so many tales and stories, as there is nothing they would insinuate, but they can wrap it into a tale; which serveth both to keep themselves more in guard, and to make others carry it with more pleasure.
рус.It is a good point of cunning, for a man to shape the answer he would have, in his own words and propositions; for it makes the other party stick the less.
рус.It is strange how long some men will lie in wait to speak somewhat they desire to say; and how far about they will fetch; and how many other matters they will beat over, to come near it. It is a thing of great patience, but yet of much use.
рус.A sudden, bold, and unexpected question doth many times surprise a man, and lay him open. Like to him that, having changed his name, and walking in Paul's, another suddenly came behind him, and called him by his true name whereat straightways he looked back.
рус.But these small wares, and petty points, of cunning, are infinite; and it were a good deed to make a list of them; for that nothing doth more hurt in a state, than that cunning men pass for wise. But certainly some there are that know the resorts and fans of business, that cannot sink into the main of it; like a house that hath convenient stairs and entries, but never a fair room. Therefore you shall see them find out pretty looses in the conclusion, but are no ways able to examine or debate matters. And yet commonly they take advantage of their inability, and would be thought wits of direction. Some build rather upon the abusing of others, and (as we now say) putting tricks upon them, than upon soundness of their own proceedings. But Salomon saith: Prudens advertit ad gressus suos; stultus divertit ad dolos.
enХитрость считаем мы как бы искаженной мудростью. Поистине, велико различие между хитрым и мудрым, и не в одной лишь честности, но и в способностях. Иные отлично подтасовывают, а в игре неискусны; есть мастера сколачивать группы и клики, во всем же прочем -- люди нестоящие. И опять-таки одно дело -- разбираться в людях, другое -- разбираться в делах. Есть много искусников разгадывать людские причуды, не очень-то пригодных для настоящего дела, -- это большей частью те, кто прилежнее изучал людей, нежели книги. Такие более годятся для исполнения, чем для совета; они хороши лишь на своем месте, а стоит свести их с новыми людьми, как от их остроты не остается следа; так что старое правило, чтобы отличить мудреца от глупца: "Mitte ambos nudos ad ignotos, et videbis"[125] -- для них навряд ли годится. Эти хитрецы подобны мелким торговцам, а потому нелишне сделать ревизию их товару.
en.Так, например, хитрость велит следить глазами за собеседником -- таково и правило иезуитов, -- ибо многие мудрые люди на словах скрытны, а лицом откровенны; но делать это надлежит украдкой, смиренно опустивши глаза; так именно и делают иезуиты.
en.Другая уловка, когда чего-либо хотят добиться, состоит в том, чтобы отвлечь собеседника другим предметом беседы, дабы он не успел найти возражений. Я знавал одного секретаря и советника, который никогда не подавал королеве Елизавете Английской биллей на подпись, без того чтобы не завести сперва речь о других государственных делах, не давая ей времени подумать над биллями[126].
en.Подобным же образом застичь врасплох можно также, предложив решение дела, когда тот, кто должен решить его, спешит и не может над ним поразмыслить.
en.Если кто желает помешать делу, которое другой мог бы быстро и успешно довести до конца, пусть притворится доброжелателем и сам его поведет, но так, чтобы оно расстроилось.
en.Если внезапно оборвать речь, словно спохватившись, что сказал лишнее, это распаляет собеседника желанием узнать поболее.
en.И всегда лучше представить дело так, будто ты вынужден отвечать на расспросы, а не сам что-либо сообщаешь; к расспросам же можно побудить, приняв необычное для себя выражение, с тем чтобы быть спрошенным о причине такой перемены. Так было с Неемией: "И казалось, не был печален перед ним, но царь сказал: отчего лицо твое печально?.."[127]
en.В делах щекотливых и неприятных хорошо сломать лед с помощью какого-либо незначительного лица, а затем, как бы случайно, появиться самому и только подтвердить его сообщение, как это сделал Нарцисс, сообщая Клавдию о бракосочетании Мессалины с Силием[128].
en.В делах, где сам не хочешь казаться участником, хитрость велит говорить от лица всего света в таких, например, выражениях: "люди говорят..." или же "прошел слух...".
en.Я знал одного, который в своих письмах наиболее важное помещал в виде приписки, словно это не относилось к делу.
en.Знал я и такого, который в своих речах опускал то, что более всего хотел сказать, продолжал, а потом возвращался и говорил о главном так, словно уже готов был о нем позабыть.
en.Иной намеренно дает застичь себя будто бы врасплох, выбрав время, когда тот, кому предназначена ловушка, всего вероятнее может явиться, и предстает перед ним с письмом в руках или за каким-либо необычным занятием, чтобы его начали расспрашивать о том, что он и сам хотел бы высказать.
en.И еще есть уловка у хитрости: обронить слово, с тем чтобы другой его подобрал и использовал; самому же извлечь из этого выгоду. Во времена королевы Елизаветы я знал двоих, которые оба добивались должности секретаря и все же дружили и совещались друг с другом об этом деле; и вот один из них сказал однажды, что быть секретарем "при упадке монархии" -- дело щекотливое и ему не по душе; второй тотчас эти слова подхватил и сообщил нескольким приятелям, что ему нет причины желать секретарской должности "при упадке монархии". Первый этим воспользовался и сумел довести до сведения королевы; а та, услыхав об "упадке монархии", так этим была обижена, что не пожелала более и слышать о втором соискателе[129].
en.Есть род хитрости, заключающийся в том, чтобы "свалить с больной головы на здоровую", т. е. собственные слова приписать другому. И по правде сказать, когда дело происходит наедине, нелегко распознать, от кого все началось и пошло.
en.Есть еще род косвенного обвинения, когда человек делает вид, что хочет всего-навсего оправдаться, но при этом как бы говорит: "А вот я не таков". Это сделал Тигеллин в отношении Бурра, когда заявил: "Se non diversas spes, sed incolumitatem imperatoris simpliciter spectare"130. Иные имеют наготове столько всяких россказней, что любой нужный им намек преподнесут в виде целой истории; это помогает им соблюсти осторожность, а другим -- охотнее выслушать.
en.Есть еще недурная уловка, состоящая в том, чтобы в самой просьбе уже подсказать желаемый ответ в нужных словах, ибо это облегчает труд тому, от кого зависит ответ.
en.Диву даешься, как долго иной может дожидаться минуты, чтобы высказать то, что хочет, и как далеко в сторону он уклоняется, и сколько переберет всяких других дел, покуда доберется до нужного. Терпения тут надобно много, зато и польза бывает большая.
en.Внезапный и дерзкий вопрос нередко может ошеломить и обезоружить. Так было с неким человеком, который, живя под чужим именем, прогуливался в соборе св. Павла[131]: кто-то неожиданно окликнул его по-старому и заставил обернуться.
en.Нет числа подобным уловкам и мелким проделкам хитрости. Кто составит их список -- сделает благое дело, ибо ничто так не вредит государству, как если хитрые сходят за мудрых. Есть, однако, среди них такие, которые знают ходы и выходы, но не умеют проникнуть в суть дела; как бывают дома, где удобны сени и лестницы, но нет ни одной хорошей комнаты. Такие ловко умеют показать себя в каком-нибудь деле, уже завершенном, но отнюдь не способны взвешивать и обсуждать. А между тем они часто извлекают пользу из своей неспособности и хотят слыть руководящими умами. Иные строят свои расчеты более на том, чтобы чернить других и, как мы теперь говорим, "подставлять им ножку", нежели на правильности собственных действий. Но, как говорит Соломон: "Prudens advertit ad gressus suos; stultus divertit ad dolos"[132].
рус.An ant is a wise creature for itself, but it is a shrewd thing, in an orchard or garden. And certainly, men that are great lovers of themselves, waste the public. Divide with reason; between selflove and society; and be so true to thyself, as thou be not false to others; specially to thy king and country. It is a poor centre of a man's actions, himself. It is right earth. For that only stands fast upon his own centre; whereas all things, that have affinity with the heavens, move upon the centre of another, which they benefit. The referring of all to a man's self, is more tolerable in a sovereign prince; because themselves are not only themselves, but their good and evil is at the peril of the public fortune. But it is a desperate evil, in a servant to a prince, or a citizen in a republic. For whatsoever affairs pass such a man's hands, he crooketh them to his own ends; which must needs be often eccentric to the ends of his master, or state. Therefore, let princes, or states, choose such servants, as have not this mark; except they mean their service should be made but the accessory.
рус.That which maketh the effect more pernicious, is that all proportion is lost. It were disproportion enough, for the servant's good to be preferred before the master's; but yet it is a greater extreme, when a little good of the servant, shall carry things against a great good of the master's. And yet that is the case of bad officers, treasurers, ambassadors, generals, and other false and corrupt servants; which set a bias upon their bowl, of their own petty ends and envies, to the overthrow of their master's great and important affairs. And for the most part, the good such servants receive, is after the model of their own fortune; but the hurt they sell for that good, is after the model of their master's fortune. And certainly it is the nature of extreme self-lovers, as they will set an house on fire, and it were but to roast their eggs; and yet these men many times hold credit with their masters, because their study is but to please them, and profit themselves; and for either respect, they will abandon the good of their affairs.
рус.Wisdom for a man's self is, in many branches thereof, a depraved thing. It is the wisdom of rats, that will be sure to leave a house, somewhat before it fall. It is the wisdom of the fox, that thrusts out the badger, who digged and made room for him. It is the wisdom of crocodiles, that shed tears when they would devour. But that which is specially to be noted is, that those which (as Cicero says of Pompey) are sui amantes sine rivali, are many times unfortunate. And whereas they have, all their times, sacrificed to themselves, they become in the end, themselves sacrifices to the inconstancy of fortune, whose wings they thought, by their self-wisdom, to have pinioned.
en.Муравей сам по себе существо мудрое, но в саду или огороде он вреден. Точно так же люди, чрезмерно себялюбивые, вредят обществу. Избери разумную средину между себялюбием и общественным долгом; будь верен себе настолько, чтобы не оказаться вероломным в отношении других, в особенности же государя и родины. Собственная особа -- жалкая цель для человеческих стремлений и всецело земная. Ибо одна лишь земля прочно стоит на собственном центре, тогда как все тела, имеющие сродство с небесами, движутся вокруг других тел, принося им пользу. Привычка все возводить к своей особе более терпима в монархе, ибо он есть не просто он, но от участи его зависит благоденствие общества. Однако в подданном монарха или гражданине республики это черта гнусная. Какое дело ни поручи такому, он его подчинит своим интересам, которые, разумеется, зачастую не совпадают с интересами его государя или государства. Поэтому пусть государи и государства ищут себе слуг, не наделенных своекорыстием, если не хотят, чтобы служба была для них на последнем месте.
en.Что особенно пагубно по своим последствиям -- это утрата всякой меры. Несоразмерно уж и то, что благо слуги ставится выше блага его господина, но еще хуже, когда собственное ничтожное благо слуга предпочитает величайшему благу господина. А ведь так именно и поступают дурные чиновники, казначеи, послы, военачальники и другие вероломные и продажные слуги, пускающие шар по кривой собственных целей и страстишек на гибель важнейшим предприятиям господина. При этом извлекаемая ими выгода большей частью под стать их собственному ничтожеству, тогда как ущерб, коим покупают они эту выгоду, соразмерен с высоким жребием их господина. Эти крайние себялюбцы готовы сжечь дом, лишь бы зажарить себе яичницу; и, однако же, такие люди нередко в почете у своих господ, так как стараются лишь об их удовольствии и собственной выгоде и ради обеих этих целей готовы пренебречь подлинными интересами дела.
en.Себялюбивая мудрость гнусна во всех своих видах. Это мудрость крыс, покидающих дом, которому суждено завалиться; мудрость лисы, выгоняющей барсука из вырытой им норы; мудрость крокодила, проливающего слезы, перед тем как пожрать свою жертву. Заметим, однако же, что те, кого Цицерон, говоря о Помпее, назвал "sui amantes, sine rivali"[133], бывают зачастую несчастны; всем пожертвовав ради себя, они наконец сами становятся жертвами непостоянства фортуны, которую в себялюбивой мудрости своей думали пригвоздить к месту.
рус.As the births of living creatures, at first are ill-shapen so are all innovations, which are the births of time. Yet notwithstanding, as those that first bring honor into their family, are commonly more worthy than most that succeed, so the first precedent (if it be good) is seldom attained by imitation. For ill, to man's nature, as it stands perverted, hath a natural motion, strongest in continuance; but good, as a forced motion, strongest at first. Surely every medicine is an innovation; and he that will not apply new remedies, must expect new evils; for time is the greatest innovator; and if time of course alter things to the worse, and wisdom and counsel shall not alter them to the better, what shall be the end? It is true, that what is settled by custom, though it be not good, yet at least it is fit; and those things which have long gone together, are, as it were, confederate within themselves; whereas new things piece not so well; but though they help by their utility, yet they trouble by their inconformity. Besides, they are like strangers; more admired, and less favored.
рус.All this is true, if time stood still; which contrariwise moveth so round, that a froward retention of custom, is as turbulent a thing as an innovation; and they that reverence too much old times, are but a scorn to the new. It were good, therefore, that men in their innovations would follow the example of time itself; which indeed innovateth greatly, but quietly, by degrees scarce to be perceived. For otherwise, whatsoever is new is unlooked for; and ever it mends some, and pairs others; and he that holpen, takes it for a fortune, and thanks the time; and he that is hurt, for a wrong, and imputeth it to the author. It is good also, not to try experiments in states, except the necessity be urgent, or the utility evident; and well to beware, that it be the reformation, that draweth on the change, and not the desire of change, that pretendeth the reformation. And lastly, that the novelty, though it be not rejected, yet be held for a suspect; and, as the Scripture saith, that we make a stand upon the ancient way, and then look about us, and discover what is the straight and right way, and so to walk in it.
en.Как детеныши живых существ при рождении уродливы, таковы и все новшества -- детища времени. Но подобно тому как первый, кто прославит свой род, обычно превосходит достоинствами большую часть потомков, так и достоинства первого установления (когда оно хорошо) редко бывают достигнуты позднейшими порядками. Ибо зло (более свойственное порочной природе человека) с течением времени усиливается; добро же, как побуждение не столь естественное, наибольшую силу имеет поначалу. Каждое лекарство есть новшество; а кто не хочет применять новые средства, должен ждать новых бед. Ибо время есть величайший из новаторов; и если время в своем течении изменяет вещи к худшему, а мудрость и совет не станут изменять их к лучшему, к чему это приведет? Правда, что вошло в обычай, быть может и дурно, зато ладно пригнано одно к другому; что долго было вместе, пришло между собой как бы в некое согласие; тогда как новое не так-то легко приспособить: оно хоть и приносит пользу, но смущает своей новизной. Подобно чужеземцам, оно вызывает более удивления, нежели любви.
en.Все это было бы верно, если бы время стояло на месте; но оно, напротив, движется так быстро, что упрямое пристрастие к раз установленному обычаю вносит не меньше смуты, чем новшество, и кто чрезмерно чтит старину, становится в новое время посмешищем. Поэтому хорошо бы людям, вводя новшества, брать пример с самого времени, которое производит поистине великие перемены, но исподволь и едва заметно, ибо иначе все новое будет неожиданным. И всегда новшество одним на руку, а другим на беду; и тот, кому от него польза, считает его за благо и восхваляет времена; а кому ущерб, считает за зло и клянет виновника. Не следует также решаться на новые опыты в государствах, кроме случаев крайней необходимости или очевидной пользы, и надо непременно удостовериться, что именно преобразования повлекут за собой перемены, а не жажда перемен служит предлогом к преобразованию. И наконец, не отвергая вовсе новшеств, все же следует брать их под подозрение. Как говорит Писание, "остановитесь на путях своих, и рассмотрите, и расспросите о путях древних, где путь добрый, и идите по нему"[134].
рус.Affected dispatch is one of the most dangerous things to business that can be. It is like that, which the physicians call predigestion, or hasty digestion; which is sure to fill the body full of crudities, and secret seeds of diseases. Therefore measure not dispatch, by the times of sitting, but by the advancement of the business. And as in races it is not the large stride or high lift that makes the speed; so in business, the keeping close to the matter, and not taking of it too much at once, procureth dispatch. It is the care of some, only to come off speedily for the time; or to contrive some false periods of business, because they may seem men of dispatch. But it is one thing, to abbreviate by contracting, another by cutting off. And business so handled, at several sittings or meetings, goeth commonly backward and forward in an unsteady manner. I knew a wise man that had it for a byword, when he saw men hasten to a conclusion, Stay a little, that we may make an end the sooner.
рус.On the other side, true dispatch is a rich thing. For time is the measure of business, as money is of wares; and business is bought at a dear hand, where there is small dispatch. The Spartans and Spaniards have been noted to be of small dispatch; Mi venga la muerte de Spagna; Let my death come from Spain; for then it will be sure to be long in coming.
рус.Give good hearing to those, that give the first information in business; and rather direct them in the beginning, than interrupt them in the continuance of their speeches; for he that is put out of his own order, will go forward and backward, and be more tedious, while he waits upon his memory, than he could have been, if he had gone on in his own course.
рус.But sometimes it is seen, that the moderator is more troublesome, than the actor. Iterations are commonly loss of time. But there is no such gain of time, as to iterate often the state of the question; for it chaseth away many a frivolous speech, as it is coming forth. Long and curious speeches, are as fit for dispatch, as a robe or mantle, with a long train, is for race. Prefaces and passages, and excusations, and other speeches of reference to the person, are great wastes of time; and though they seem to proceed of modesty, they are bravery. Yet beware of being too material, when there is any impediment or obstruction in men's wills; for pre-occupation of mind ever requireth preface of speech; like a fomentation to make the unguent enter.
рус.Above all things, order, and distribution, and singling out of parts, is the life of dispatch; so as the distribution be not too subtle: for he that doth not divide, will never enter well into business; and he that divideth too much, will never come out of it clearly. To choose time, is to save time; and an unseasonable motion, is but beating the air. There be three parts of business; the preparation, the debate or examination, and the perfection. Whereof, if you look for dispatch, let the middle only be the work of many, and the first and last the work of few. The proceeding upon somewhat conceived in writing, doth for the most part facilitate dispatch: for though it should be wholly rejected, yet that negative is more pregnant of direction, than an indefinite; as ashes are more generative than dust.
en.Ничего нет опаснее для успеха дела, нежели показная распорядительность. Она подобна тому, что именуется у врачей несварением, а это всегда наполняет организм неусвоенной пищей и тайными зачатками болезней. Поэтому распорядительность в делах надобно мерить не временем заседаний, а успехом дела. Как на скачках наиболее резвы оказываются не те лошади, которые выше всего выбрасывают ноги, так и здесь распорядительность достигается не тем, чтобы охватывать сразу слишком много, но чтобы держаться ближе к делу. Иные заботятся только о том, как бы отделаться поскорее и лишь по видимости привести дело к концу, дабы показать себя людьми распорядительными. Но одно дело -- сберечь время умелым сокращением хлопот, другое -- скомкать саму работу. И поступать так на нескольких заседаниях и совещаниях это все равно, что делать один шаг вперед, а другой назад. Я знавал одного мудрого человека, который при виде чрезмерной поспешности любил говорить: "Повременим, чтобы скорее кончить".
en.С другой же стороны, подлинная распорядительность поистине благодатна, ибо дело измеряется временем, как товар -- деньгами, и, где мало распорядительности, там дело обходится дорого. Спартанцы и испанцы известны своей медлительностью: "Mi venga la muerte de Spagna" -- "Пусть смерть моя идет из Испании", ибо тогда она наверняка промедлит.
en.Внимательно выслушивай тех, кто доставляет первые сведения о деле, и старайся верно направить их с самого начала, а не прерывать на середине; ибо кто потерял нить мысли, будет топтаться на месте и более наскучит попытками вспомнить, что он хотел сказать, чем наскучил бы, если бы дать ему волю. А то иной раз вопрошающий вносит более беспорядка, чем вопрошаемый.
en.Повторения являются обычно потерей времени; но ничто так не сберегает время, как повторное изложение сути вопроса, ибо оно предотвращает множество не идущих к делу разговоров. Пространные и цветистые речи столь же способствуют быстрому исполнению, сколь одежда или мантия с длинным шлейфом удобна при беге. Предисловия, отступления, оговорки и другие россказни говорящего -- все это лишь трата времени; и хотя по видимости они вызваны скромностью, по существу являются похвальбой. Все же остерегайся сразу переходить к делу, если слушатели что-либо имеют против него: чтобы устранить предубеждение, нужны некоторые околичности, как нужны умягчительные припарки перед втиранием мази.
en.Секрет подлинной распорядительности заключается в порядке, в распределении обязанностей и в расчленении разбираемого вопроса, если только членение это не слишком сложно. Не расчленяя, невозможно вникнуть в дело, а расчленяя чрезмерно, невозможно его распутать. Выбрать время -- значит сберечь время; а что сделано несвоевременно, сделано понапрасну. Всякое дело слагается из трех частей -- подготовки, обсуждения или рассмотрения и совершения. Если надобно быстро выполнить дело, пусть лишь среднюю часть поручает многим, первую же и последнюю доверяет немногим. Обсуждение по заранее написанному плану большей частью способствует распорядительности, ибо, если даже этот план будет отвергнут, такое отрицание больше содержит положительных указаний, чем неопределенность, подобно тому как зола плодоноснее пыли.
рус.It hath been an opinion, that the French are wiser than they seem, and the Spaniards seem wiser than they are. But howsoever it be between nations, certainly it is so between man and man. For as the Apostle saith of godliness, Having a show of godliness, but denying the power thereof; so certainly there are, in point of wisdom and sufficiently, that do nothing or little very solemnly: magno conatu nugas.
рус.It is a ridiculous thing, and fit for a satire to persons of judgment, to see what shifts these formalists have, and what prospectives to make superficies to seem body, that hath depth and bulk. Some are so close and reserved, as they will not show their wares, but by a dark light; and seem always to keep back somewhat; and when they know within themselves, they speak of that they do not well know, would nevertheless seem to others, to know of that which they may not well speak. Some help themselves with countenance and gesture, and are wise by signs; as Cicero saith of Piso, that when he answered him he fetched one of his brows up to his forehead, and bent the other down to his chin; Respondes, altero ad frontem sublato, altero ad mentum depresso supercilio, crudelitatem tibi non placere.
рус.Some think to bear it by speaking a great word, and being peremptory; and go on, and take by admittance, that which they cannot make good. Some, whatsoever is beyond their reach, will seem to despise, or make light of it, as impertinent or curious; and so would have their ignorance seem judgment. Some are never without a difference, and commonly by amusing men with a subtilty, blanch the matter; of whom A. Gellius saith, Hominem delirum, qui verborum minutiis rerum frangit pondera. Of which kind also, Plato, in his Protagoras, bringeth in Prodius in scorn, and maketh him make a speech, that consisteth of distinction from the beginning to the end. Generally, such men in all deliberations find ease to be of the negative side, and affect a credit to object and foretell difficulties; for when propositions are denied, there is an end of them; but if they be allowed, it requireth a new work; which false point of wisdom is the bane of business. To conclude, there is no decaying merchant, or inward beggar, hath so many tricks to uphold the credit of their wealth, as these empty persons have, to maintain the credit of their sufficiency. Seeming wise men may make shift to get opinion; but let no man choose them for employment; for certainly you were better take for business, a man somewhat absurd, than over-formal.
en.Существовало мнение, что французы на самом деле мудрее, чем они кажутся, а испанцы кажутся более мудрыми, чем они есть на самом деле. Не знаю, насколько это может быть справедливо в отношении народов, но, безусловно, это справедливо в отношении людей. Ведь как говорит апостол о притворно благочестивых людях: "Имеющие вид благочестия, от силы же его отрекшиеся"[135], так, конечно, существуют такие, кто, не имея от мудрости и способностей ничего или почти ничего, сохраняют при этом самый торжественный вид, "magno conatu nugas"[136].
en.Людям трезвым смешно наблюдать, к каким уловкам прибегают эти формалисты и какие используют увеличительные стекла, чтобы выдать плоскую поверхность за тело, имеющее объем и глубину; все это достойно сатирического осмеяния. Некоторые настолько скрытны и сдержанны, что будут показывать свои товары (т. е. то, чем богаты) только при тусклом освещении и всегда сделают вид, будто они что-то удерживают про себя; и даже когда они сами знают, что говорят о вещах, в которых хорошенько не разбираются, тем не менее у других людей они создают такое впечатление, будто знают и то, о чем не могут говорить. Некоторые помогают себе мимикой и жестами и мудры при помощи знаков; так, Цицерон говорит о Пизоне, что когда тот отвечал ему, то поднял одну бровь высоко на лоб, а вторую опустил до подбородка: "Respondes, altero ad frontem sublato, altero ad mentum depresso supercilio; crudelitatem tibi non placere"[137].
en.Некоторые думают подтвердить свои знания, произнося внушительные слова тоном, не допускающим возражения, а затем продолжают говорить, как будто бы уже принято и одобрено то, чего они не могут доказать. Другие, если что-либо находится вне пределов досягаемости их разума, притворяются, что презирают это или не обращают на него внимания как на несущественное или курьезное, и тем самым выдают свое невежество за некую рассудительность. Есть и такие, которые всегда с чем-либо не согласны и обычно, изумив людей какой-либо тонкостью, избегают существа дела, закрывая вопрос; о таких людях А. Геллий сказал: "Hominem delirum, qui verborum minutiis rerum frangit pondera"[137]. Платон в своем "Протагоре" также с презрением выводит человека такого рода в образе Продика и заставляет его произнести речь, от начала и до конца состоящую из надуманных дистинкций. Обычно такие люди во всех обсуждениях легко занимают позицию отрицания и пытаются завоевать доверие возражениями и предсказаниями трудностей: ибо, когда предложения отвергаются, на этом все и кончается; но, если они принимаются, это означает новые усилия; этот ложный вид мудрости является проклятием для дела. Словом, ни один разоряющийся торговец или скрытый банкрот не прибегает к стольким ухищрениям, чтобы поддержать веру в свое богатство, как эти пустые люди, чтобы поддержать доверие к своим способностям. Люди мнимой мудрости могут ухитриться создать о себе мнение; однако пусть никто не берет их на службу, ибо, конечно, для дела лучше взять человека в чем-то глупого, чем такого рода претенциозного формалиста.
рус.It had been hard for him that spake it to have put more truth and untruth together in few words, than in that speech, Whosoever is delighted in solitude, is either a wild beast or a god. For it is most true, that a natural and secret hatred, and aversation towards society, in any man, hath somewhat of the savage beast; but it is most untrue, that it should have any character at all, of the divine nature; except it proceed, not out of a pleasure in solitude, but out of a love and desire to sequester a man's self, for a higher conversation: such as is found to have been falsely and feignedly in some of the heathen; as Epimenides the Candian, Numa the Roman, Empedocles the Sicilian, and Apollonius of Tyana; and truly and really, in divers of the ancient hermits and holy fathers of the church. But little do men perceive what solitude is, and how far it extendeth. For a crowd is not company; and faces are but a gallery of pictures; and talk but a tinkling cymbal, where there is no love.
рус.The Latin adage meeteth with it a little: Magna civitas, magna solitudo; because in a great town friends are scattered; so that there is not that fellowship, for the most part, which is in less neighborhoods. But we may go further, and affirm most truly, that it is a mere and miserable solitude to want true friends; without which the world is but a wilderness; and even in this sense also of solitude, whosoever in the frame of his nature and affections, is unfit for friendship, he taketh it of the beast, and not from humanity.
рус.A principal fruit of friendship, is the ease and discharge of the fulness and swellings of the heart, which passions of all kinds do cause and induce. We know diseases of stoppings, and suffocations, are the most dangerous in the body; and it is not much otherwise in the mind; you may take sarza to open the liver, steel to open the spleen, flowers of sulphur for the lungs, castoreum for the brain; but no receipt openeth the heart, but a true friend; to whom you may impart griefs, joys, fears, hopes, suspicions, counsels, and whatsoever lieth upon the heart to oppress it, in a kind of civil shrift or confession.
рус.It is a strange thing to observe, how high a rate great kings and monarchs do set upon this fruit of friendship, whereof we speak: so great, as they purchase it, many times, at the hazard of their own safety and greatness. For princes, in regard of the distance of their fortune from that of their subjects and servants, cannot gather this fruit, except (to make themselves capable thereof) they raise some persons to be, as it were, companions and almost equals to themselves, which many times sorteth to inconvenience. The modern languages give unto such persons the name of favorites, or privadoes; as if it were matter of grace, or conversation. But the Roman name attaineth the true use and cause thereof, naming them participes curarum; for it is that which tieth the knot. And we see plainly that this hath been done, not by weak and passionate princes only, but by the wisest and most politic that ever reigned; who have oftentimes joined to themselves some of their servants; whom both themselves have called friends, and allowed other likewise to call them in the same manner; using the word which is received between private men.
рус.L. Sylla, when he commanded Rome, raised Pompey (after surnamed the Great) to that height, that Pompey vaunted himself for Sylla's overmatch. For when he had carried the consulship for a friend of his, against the pursuit of Sylla, and that Sylla did a little resent thereat, and began to speak great, Pompey turned upon him again, and in effect bade him be quiet; for that more men adored the sun rising than the sun setting. With Julius Caesar, Decimus Brutus had obtained that interest, as he set him down, in his testament, for heir in remainder, after his nephew. And this was the man that had power with him, to draw him forth to his death. For when Caesar would have discharged the senate, in regard of some ill presages, and specially a dream of Calpurnia; this man lifted him gently by the arm out of his chair, telling him he hoped he would not dismiss the senate, till his wife had dreamt a better dream. And it seemeth his favor was so great, as Antonius, in a letter which is recited verbatim in one of Cicero's Philippics, calleth him venefica, witch; as if he had enchanted Caesar. Augustus raised Agrippa (though of mean birth) to that height, as when he consulted with Maecenas, about the marriage of his daughter Julia, Maecenas took the liberty to tell him, that he must either marry his daughter to Agrippa, or take away his life; there was no third way, he had made him so great. With Tiberius Caesar, Sejanus had ascended to that height, as they two were termed, and reckoned, as a pair of friends. Tiberius in a letter to him saith, Haec pro amicitia nostra non occultavi; and the whole senate dedicated an altar to Friendship, as to a goddess, in respect of the great dearness of friendship, between them two. The like, or more, was between Septimius Severus and Plautianus. For he forced his eldest son to marry the daughter of Plautianus; and would often maintain Plautianus, in doing affronts to his son; and did write also in a letter to the senate, by these words: I love the man so well, as I wish he may over-live me. Now if these princes had been as a Trajan, or a Marcus Aurelius, a man might have thought that this had proceeded of an abundant goodness of nature; but being men so wise, of such strength and severity of mind, and so extreme lovers of themselves, as all these were, it proveth most plainly that they found their own felicity (though as great as ever happened to mortal men) but as an half piece, except they mought have a friend, to make it entire; and yet, which is more, they were princes that had wives, sons, nephews; and yet all these could not supply the comfort of friendship. It is not to be forgotten, what Comineus observeth of his first master, Duke Charles the Hardy, namely, that he would communicate his secrets with none; and least of all, those secrets which troubled him most. Whereupon he goeth on, and saith that towards his latter time, that closeness did impair, and a little perish his understanding.
рус.Surely Comineus mought have made the same judgment also, if it had pleased him, of his second master, Lewis the Eleventh, whose closeness was indeed his tormentor. The parable of Pythagoras is dark, but true; Cor ne edito, 'Eat not the heart.' Certainly if a man would give it a hard phrase, those that want friends, to open themselves unto are cannibals of their own hearts. But one thing is most admirable (wherewith I will conclude this first fruit of friendship), which is, that this communicating of a man's self to his friend, works two contrary effects; for it redoubleth joys, and cutteth griefs in halves. For there is no man, that imparteth his joys to his friend, but he joyeth the more; and no man that imparteth his griefs to his friend, but he grieveth the less. So that it is in truth, of operation upon a man's mind, of like virtue as the alchemists use to attribute to their stone, for man's body; that it worketh all contrary effects, but still to the good and benefit of nature. But yet without praying in aid of alchemists, there is a manifest image of this, in the ordinary course of nature. For in bodies, union strengtheneth and cherisheth any natural action; and on the other side, weakeneth and dulleth any violent impression: and even so it is of minds.
рус.The second fruit of friendship, is healthful and sovereign for the understanding, as the first is for the affections.
рус.For friendship maketh indeed a fair day in the affections, from storm and tempests; but it maketh daylight in the understanding, out of darkness, and confusion of thoughts. Neither is this to be understood only of faithful counsel, which a man receiveth from his friend; but before you come to that, certain it is, that whosoever hath his mind fraught with many thoughts, his wits and understanding do clarify and break up, in the communicating and discoursing with another; he tosseth his thoughts more easily; he marshalleth them more orderly, he seeth how they look when they are turned into words: finally, he waxeth wiser than himself; and that more by an hour's discourse, than by a day's meditation. It was well said by Themistocles, to the king of Persia, that speech was like cloth of Arras, opened and put abroad; whereby the imagery doth appear in figure; whereas in thoughts they lie but as in packs. Neither is this second fruit of friendship, in opening the understanding, restrained only to such friends as are able to give a man counsel; (they indeed are best;) but even without that, a man learneth of himself, and bringeth his own thoughts to light, and whetteth his wits as against a stone, which itself cuts not. In a word, a man were better relate himself to a statua, or picture, than to suffer his thoughts to pass in smother.
рус.Add now, to make this second fruit of friendship complete, that other point, which lieth more open, and falleth within vulgar observation; which is faithful counsel from a friend. Heraclitus saith well in one of his enigmas, Dry light is ever the best. And certain it is, that the light that a man receiveth by counsel from another, is drier and purer, than that which cometh from his own understanding and judgment; which is ever infused, and drenched, in his affections and customs. So as there is as much difference between the counsel, that a friend giveth, and that a man giveth himself, as there is between the counsel of a friend, and of a flatterer. For there is no such flatterer as is a man's self; and there is no such remedy against flattery of a man's self, as the liberty of a friend.
рус.Counsel is of two sorts: the one concerning manners, the other concerning business. For the first, the best preservative to keep the mind in health, is the faithful admonition of a friend. The calling of a man's self to a strict account, is a medicine, sometime too piercing and corrosive. Reading good books of morality, is a little flat and dead. Observing our faults in others, is sometimes improper for our case. But the best receipt (best, I say, to work, and best to take) is the admonition of a friend. It is a strange thing to behold, what gross errors and extreme absurdities many (especially of the greater sort) do commit, for want of a friend to tell them of them; to the great damage both of their fame and fortune: for, as St. James saith, they are as men, that look sometimes into a glass, and presently forget their own shape and favour. As for business, a man may think, if he will, that two eyes see no more than one; or that a gamester seeth always more than a looker-on; or that a man in anger, is as wise as he that hath said over the four and twenty letters; or that a musket may be shot off as well upon the arm, as upon a rest; and such other fond and high imaginations, to think himself all in all. But when all is done, the help of good counsel is that which setteth business straight.
рус.And if any man think that he will take counsel, but it shall be by pieces; asking counsel in one business, of one man, and in another business, of another man; it is well (that is to say, better, perhaps, than if he asked none at all); but he runneth two dangers: one, that he shall not be faithfully counselled; for it is a rare thing, except it be from a perfect and entire friend, to have counsel given, but such as shall be bowed and crooked to some ends, which he hath, that giveth it. The other, that he shall have counsel given, hurtful and unsafe (though with good meaning), and mixed partly of mischief and partly of remedy; even as if you would call a physician, that is thought good for the cure of the disease you complain of, but is unacquainted with your body; and therefore may put you in way for a present cure, but overthroweth your health in some other kind; and so cure the disease, and kill the patient. But a friend that is wholly acquainted with a man's estate, will beware, by furthering any present business, how he dasheth upon other inconvenience. And therefore rest not upon scattered counsels; they will rather distract and mislead, than settle and direct.
рус.After these two noble fruits of friendship (peace in the affections, and support of the judgment), followeth the last fruit; which is like the pomegranate, full of many kernels; I mean aid, and bearing a part, in all actions and occasions. Here the best way to represent to life the manifold use of friendship, is to cast and see how many things there are, which a man cannot do himself; and then it will appear, that it was a sparing speech of the ancients, to say, that a friend is another himself; for that a friend is far more than himself. Men have their time, and die many times, in desire of some things which they principally take to heart; the bestowing of a child, the finishing of a work, or the like. If a man have a true friend, he may rest almost secure that the care of those things will continue after him. So that a man hath, as it were, two lives in his desires. A man hath a body, and that body is confined to a place; but where friendship is, all offices of life are as it were granted to him, and his deputy. For he may exercise them by his friend. How many things are there which a man cannot, with any face or comeliness, say or do himself? A man can scarce allege his own merits with modesty, much less extol them; a man cannot sometimes brook to supplicate or beg; and a number of the like. But all these things are graceful, in a friend's mouth, which are blushing in a man's own. So again, a man's person hath many proper relations, which he cannot put off. A man cannot speak to his son but as a father; to his wife but as a husband; to his enemy but upon terms: whereas a friend may speak as the case requires, and not as it sorteth with the person. But to enumerate these things were endless; I have given the rule, where a man cannot fitly play his own part; if he have not a friend, he may quit the stage.
en.Сказавшему: "Тот, кто находит удовольствие в уединении, либо дикий зверь, либо бог"[138] -- было бы трудно вложить в несколько слов больше и правды и неправды, чем содержится в этих словах. Ибо совершенно справедливо, что естественная и тайная ненависть и отвращение к обществу в любом человеке содержат нечто от дикого животного; но совершенно несправедливо, что в уединении вообще есть нечто божественное, за исключением тех случаев, когда оно проистекает не из удовольствия, которое находят в одиночестве, а из любви и желания уединиться для более возвышенного образа жизни. Так, оно, как выяснилось, было ложным и притворным у некоторых язычников -- у Эпименида Кандийского, Нумы Римского, Эмпедокла Сицилийского и Аполлония из Тианы; и подлинным и истинным -- у разных древних отшельников и святых отцов церкви. Но очень немногие понимают, что такое одиночество и до чего оно доводит, ибо толпа не есть общество и лица -- всего лишь галерея картин, а разговор -- только звенящий кимвал, где нет любви.
en.Латинское изречение "Magna civitas, magna solitudo"[140] отчасти объясняет это состояние; ведь в большом городе друзья разобщены, так что по большей части нет того чувства товарищества, которое существует у соседей в менее крупных поселениях. Но мы можем пойти еще дальше и утверждать с полным основанием, что отсутствие истинных друзей, без которых мир становится пустынным, и есть печальное одиночество в его чистом виде; и даже в этом смысле одиночество кого бы то ни было, кто из-за склада своей натуры и привязанностей не способен к дружбе, также происходит от дикого животного, а не от человеческих качеств.
en.Главный плод дружбы заключается в облегчении и освобождении сердца от переполненности и надрыва, которые вызывают и причиняют всякого рода страсти. Мы знаем, что болезни закупорки и удушья являются самыми опасными для тела; не иначе это и в отношении духа. Вы можете принять сарсапарельный корень, чтобы освободить печень, железо -- чтобы освободить селезенку, серный цвет -- для легких, бобровую струю -- для мозга; однако ни одно средство так не облегчает сердца, как истинный друг, с которым можно поделиться горем, радостью, опасениями, надеждами, подозрениями, намерениями и всем, что лежит на сердце и угнетает его, в своего рода гражданской исповеди или признании.
en.Удивительная вещь -- наблюдать, как высоко ценят великие короли и монархи этот плод дружбы, о котором мы говорили; настолько высоко, что они покупают его множество раз, рискуя своей собственной безопасностью и величием. Ибо государи, принимая во внимание то расстояние, которое отделяет их от положения их подданных и слуг, не могут сорвать этот плод, за исключением тех случаев, когда (дабы получить возможность насладиться им) они возвышают некоторых людей, делая их своими товарищами и почти что равными себе, что не раз приводило к неудобствам. Современные языки называют таких лиц "фаворитами" или "доверенными" (privadoes), как будто дело заключается в милости или интимном общении. Но латинское название определяет истинное их назначение и причину, именуя их participes curarum[141], ибо именно это связывает дружеский союз. И мы отчетливо видим, что это делалось не только слабыми и чувствительными государями, но и самыми мудрыми и расчетливыми из них; они часто приближали к себе некоторых своих слуг, которых называли друзьями, и разрешали другим называть их так же, используя слово, которое принято меж близкими людьми.
en.Когда Л. Сулла правил Римом, он настолько возвысил Помпея (впоследствии прозванного Великим), что тот хвастал, что стал сильнее Суллы. Ибо, когда Помпей предоставил должность консула одному из своих друзей против желания Суллы и Сулла вознегодовал на него и стал в резких тонах говорить ему об этом, Помпей сам обрушился на него и даже заставил его замолчать, сказав, что "больше людей поклоняется солнцу восходящему, чем солнцу заходящему"[142]. Децим Брут имел такой вес в глазах Юлия Цезаря, что в своем завещании Цезарь назвал его своим наследником сразу после племянника. И он же был тем человеком, который обладал такой властью над Цезарем, что ускорил его смерть. Ибо, когда Цезарь хотел было распустить сенат из-за плохих предзнаменований, и особенно из-за одного сна Кальпурнии, этот человек мягко поднял его за руку из кресла и сказал ему, что надеется, что он, Цезарь, не распустит сенат до тех пор, пока его жена не увидит более благоприятный сон. И он был, кажется, в таком великом фаворе у Цезаря, что Антоний в письме, дословно приводимом в одной из филиппик Цицероном, называет его venefica -- "колдун", как будто тот околдовал Цезаря. Август так возвысил Агриппу (хотя тот и был низкого происхождения), что когда он спросил у Мецената совета относительно замужества своей дочери Юлии, то у Мецената хватило смелости сказать, что он должен либо выдать свою дочь замуж за Агриппу, либо лишить последнего жизни: третьего пути нет -- так возвеличил он Агриппу. При Тиберии Цезаре Сеян вознесся на такую высоту, что их обоих называли и считали неразлучными друзьями. В письме к нему Тиберий сказал: "Haec pro amicitia nostra non occultavi"[143]; и весь сенат посвятил алтарь Дружбе как богине, в честь великой ценности дружбы между этими двумя людьми. Такая же или даже еще более сильная дружба существовала между Септимием Севером и Плавцианом. Ибо он заставил своего старшого сына жениться на дочери Плавциана; и часто поддерживал Плавциана в его действиях против своего сына; и написал также в одном из посланий сенату следующее: "Я так сильно люблю этого человека, что хочу, чтобы он меня пережил". Будь эти императоры подобны Траяну или Марку Аврелию, можно было бы подумать, что эта дружба проистекала из бесконечной доброты их натуры; но, поскольку все эти люди были так мудры, обладали такой силой и суровостью духа и настолько сильно любили себя, все это с очевидностью доказывает, что они считали свое собственное благополучие (хотя оно было настолько велико, насколько вообще возможно для смертного) лишь половинчатым, если у них нет друга, который сделал бы его полным; и все это при том, что они были императорами, у которых имелись жены, сыновья, племянники; и все же все эти родственники не могли дать того утешения, которое дает дружба.
en.Не следует забывать и того, что Коммин заметил о своем первом хозяине, герцоге Карле Смелом, именно что тот ни с кем не делился своими секретами, и особенно теми секретами, которые более всего его беспокоили, после чего он добавляет, что в последние годы жизни "эта замкнутость действительно ослабила и немного повредила его разум"[144]. Коммин, конечно, мог бы также высказать точно такое же суждение, если бы захотел, о своем втором господине, Людовике XI, чья замкнутость действительно была его мучителем. Изречение Пифагора "Cor ne edito" -- "Не грызи сердце" -- несколько темно, но по смыслу правильно. Конечно же, если выразиться резко, те, у кого нет друзей, которым они могли бы открыться, являются каннибалами своих собственных сердец. Но одно совершенно замечательно (и этим я закончу рассмотрение первого плода дружбы), а именно что это раскрытие своего "Я" другу производит два противоположных действия, ибо оно удваивает радости и делит горести пополам. Потому что нет такого человека, который, поделившись своими радостями с другом, еще более не возрадовался бы; и нет такого человека, который, поделившись своими печалями с другом, не стал бы меньше печалиться. Итак, в том, что касается воздействия на дух человека, дружба обладает таким же достоинством, какое алхимики раньше приписывали своему камню в воздействии на человеческое тело -- она производит все противоположные действия, однако, на пользу и на благо природе. Но даже если не прибегать к помощи алхимиков, в обычном течении природы есть явный образец этого, ибо в телах соединение усиливает и поддерживает любое естественное действие и, с другой стороны, ослабляет и притупляет любое бурное впечатление; так же обстоит дело и в отношении духа.
en.Второй плод дружбы так же целебен и превосходен для разума, как первый -- для чувств.
en.Ведь дружба из штормов и бурь страстей действительно делает хорошую погоду, а разум она как бы выводит из тьмы и путаницы мыслей на ясный свет. Не следует понимать, что это справедливо только в отношении верного совета, который человек получает от своего друга, о чем мы будем говорить ниже; но совершенно очевидно, что если у кого-то ум занят множеством мыслей, то его разум и понимание действительно проясняются и раскрываются в беседах и рассуждениях с другим человеком; он легче разбирает свои мысли; он располагает их в более стройном порядке; он видит, как они выглядят, когда превращаются в слова; наконец, он становится мудрее самого себя и за один час рассуждения вслух достигает большего, чем за целый день размышлений. Фемистокл хорошо сказал персидскому царю: "Речь подобна аррасскому ковру, развернутому и полностью открытому для обозрения; тем самым образы появляются в виде конкретных фигур; в то время как если они остаются только в мыслях, они подобны скатанному и свернутому ковру"[145]. И этот второй плод дружбы, заключающийся в раскрытии разума, может быть получен не только от таких друзей, которые в состоянии дать совет (они и есть самые лучшие друзья); но даже без таковых человек познает себя, прояснит свои собственные мысли и заострит свой ум как бы о камень, который сам по себе не режет. Одним словом, человеку лучше обратиться с речью к статуе или картине, чем позволить своим мыслям тесниться в голове, не находя выхода.
en.И теперь, чтобы сделать этот второй плод дружбы полным, отметим ту другую его сторону, которая более открыта и поддается обычному наблюдению, а именно верный совет друга. Гераклит хорошо сказал в одной из своих загадок: "Сухой свет всегда самый лучший". И конечно же, свет, который человек получает от совета другого человека, суше и чище, чем тот, который проистекает из его собственного разума и суждения, ибо последний всегда насыщен и пропитан его чувствами и привычками. Так что между советом, который дает друг, и советом, который человек дает самому себе, существует такая же разница, как и между советом друга и советом льстеца. Потому, что нет большего льстеца, чем тот, кто сам себе льстец, и нет более сильного лекарства от самолюбивой лести, чем откровенное и свободное мнение друга.
en.Совет бывает двух видов: один относительно нравов, другой относительно дела. Что касается первого, то самым лучшим средством сохранения душевного здоровья является справедливое предупреждение друга. Призвать самого себя к ответу -- это порой слишком сильнодействующее и разрушительное лекарство. Чтение хороших книг по морали -- несколько скучновато и безжизненно. Замечать свои ошибки в других -- не всегда подходит для нашего случая. Самое же лучшее лекарство (по-моему, лучше всего действующее и лучше всего воспринимаемое) -- предупреждение друга. Интересно заметить, в какие серьезные ошибки и крайние нелепости, действительно, впадают многие (особенно люди более высокого положения) из-за того, что у них нет друга, который мог бы сказать им об этих ошибках; и тем самым они наносят огромный вред как своей репутации, так и своему благоденствию, ибо, как сказал святой Яков, они напоминают людей, "которые, посмотревшись в зеркало, тут же забывают свой собственный образ и облик"[146]. Что касается дела, человек может думать, если ему угодно, что два глаза видят не больше, чем один; или что игрок всегда видит больше, чем сторонний наблюдатель; или что человек в гневе так же разумен, как и тот, кто спокойно пересчитает все двадцать четыре буквы алфавита; или что из мушкета можно так же хорошо стрелять с руки, как и с упора, и иметь тому подобные глупые и беспочвенные фантазии, полагаться во всем только на себя. Но, когда все средства исчерпаны, помощь доброго совета исправляет дело.
en.И если человек думает, что он примет совет, но сделает это по частям, спрашивая совет по одному делу у одного, а по другому -- у другого, то это хорошо (т. е., возможно, лучше, чем если бы он вообще никого не спрашивал). Однако он подвергается двум опасностям. Первое, что ему дадут неверный совет, ибо, за исключением тех случаев, когда совет исходит от совершенно и целиком преданного друга, редко случается так, чтобы он не был корыстен и намеренно направлен на достижение каких-либо целей того человека, который дал его. Второе, что ему дадут совет вредный и небезопасный (хотя и с добрыми намерениями), который частично принесет неприятности, частично же явится средством исправления дела; как если бы вы пригласили врача, который, по общему мнению, хорошо вылечивает ту болезнь, на которую вы жалуетесь, но не знаком с вашим организмом, и поэтому он может излечить вас от данной болезни, но расстроить ваше здоровье в каком-либо другом отношении и тем самым вылечить болезнь, но убить пациента. Но друг, в совершенстве знакомый с состоянием ваших дел, будет осторожен, исправляя данное дело так, чтобы не причинить вам какую-либо другую неприятность. Поэтому не полагайтесь на случайные советы: они, скорее, отвлекут и уведут вас в сторону, чем устроят ваши дела и дадут им правильное направление.
en.Кроме этих двух благородных плодов дружбы (успокоение в чувствах и поддержка в суждениях) есть еще последний плод, который, подобно гранату, полон множества зерен. Я имею в виду помощь и участие во всех делах и случаях. Здесь наилучший способ убедиться в разнообразной пользе дружбы в жизни состоит в том, чтобы взглянуть вокруг и увидеть, сколько есть вещей, которых сам человек сделать не может. И тогда окажется, что изречение древних "друг -- это второе я" недостаточно справедливо, ибо друг гораздо больше, чем второе я. Люди проживают жизнь и умирают с тревогой о некоторых вещах, которые особенно принимали близко к сердцу, -- устройство жизни своего ребенка, окончание труда и тому подобное. Если у человека есть преданный друг, он может быть почти уверен в том, что об этом позаботятся и после его смерти; так что у человека тогда есть как бы две жизни для осуществления своих желаний. У человека одно только тело, и оно занимает только одно место в пространстве, но там, где есть дружба, все отправления жизни как бы удваиваются: они даются и самому человеку, и его заместителю, ибо он может осуществлять их через своего друга. Сколько есть на свете вещей, которые человек, дорожа своей честью и добрым именем, не может сам сказать или сделать? Вряд ли будет скромно, если человек сам будет расписывать свои заслуги и тем более превозносить их; случается, он не может вынести того, что ему приходится молить или просить о чем-то, и еще много других подобных вещей. Но все это вполне прилично в устах друга, хотя заставило бы самого человека покраснеть, если бы их произносили его уста. Кроме того, человеческая личность связана множеством условностей, которые не могут быть нарушены. Человек может говорить со своим сыном только как отец; со своей женой -- только как муж; со своим врагом -- только употребляя определенные выражения. В то же время друг может говорить так, как требует того случай, а не как это подобает данному лицу. Можно было бы бесконечно перечислять все преимущества дружбы. Я предлагаю следующее правило на тот случай, когда человек не может подобающим образом сыграть свою собственную роль: если у него нет друга, он может покинуть сцену.
рус.Riches are for spending, and spending for honor and good actions. Therefore extraordinary expense must be limited by the worth of the occasion; for voluntary undoing, may be as well for a man's country, as for the kingdom of heaven. But ordinary expense, ought to be limited by a man's estate; and governed with such regard, as it be within his compass; and not subject to deceit and abuse of servants; and ordered to the best show, that the bills may be less than the estimation abroad. Certainly, if a man will keep but of even hand, his ordinary expenses ought to be but to the half of his receipts; and if he think to wax rich, but to the third part. It is no baseness, for the greatest to descend and look into their own estate. Some forbear it, not upon negligence alone, but doubting to bring themselves into melancholy, in respect they shall find it broken. But wounds cannot be cured without searching. He that cannot look into his own estate at all, had need both choose well those whom he employeth, and change them often; for new are more timorous and less subtle. He that can look into his estate but seldom, it behooveth him to turn all to certainties.
рус.A man had need, if he be plentiful in some kind of expense, to be as saving again in some other. As if he be plentiful in diet, to be saving in apparel; if he be plentiful in the hall, to be saving in the stable; and the like. For he that is plentiful in expenses of all kinds, will hardly be preserved from decay. In clearing of a man's estate, he may as well hurt himself in being too sudden, as in letting it run on too long. For hasty selling, is commonly as disadvantageable as interest. Besides, he that clears at once will relapse; for finding himself out of straits, he will revert to his custom: but he that cleareth by degrees, induceth a habit of frugality, and gaineth as well upon his mind, as upon his estate. Certainly, who hath a state to repair, may not despise small things; and commonly it is less dishonorable, to abridge petty charges, than to stoop to petty gettings. A man ought warily to begin charges which once begun will continue; but in matters that return not, he may be more magnificent.
en.Богатства существуют, чтобы их тратить, а траты -- чтобы делать добро и этим снискать честь. Поэтому чрезвычайные расходы должны быть соразмерны важности случая: добровольный отказ от своего достояния бывает нужен не только для спасения души, но и для блага отечества. Обычные же расходы надобно соразмерять с достатком, не допуская расхищения имущества слугами и производя траты наиболее выгодным образом, так, чтобы счета были в действительности меньше, чем можно подумать со стороны. Кто не хочет уменьшения своего состояния, должен тратить не более половины своего дохода; а кто желает приумножить его -- не более трети. Самым важным особам не зазорно входить в подобные дела самолично. Некоторые уклоняются от этого не из одной лишь небрежности, но боясь огорчиться, увидя свое состояние расстроенным. Но нельзя исцелить рану, не исследуя ее. А кто уж никак не может сам управлять своим именьем, должен хорошо выбирать управителей и почаще их сменять, пока они еще робки и не понаторели в плутнях. Кто может заниматься своим имением лишь изредка, тому следует завести во всем неизменный порядок.
en.Кто много тратит на один какой-либо предмет, должен быть столь же бережлив в другом. Так, например, если кто много расходует на стол, пусть будет бережлив в одежде; если любит пышную обстановку, пусть меньше держит лошадей, и тому подобное. Ибо, кто расточителен во всем, тот вряд ли избежит разорения. При продаже имения для расплаты с долгами так же легко повредить себе поспешностью, как и медлительностью, ибо поспешная продажа обычно так же невыгодна, как заем под проценты. К тому же, кто сразу расплачивается со всеми долгами, в скорости делает новые, ибо, выйдя из затруднения, возвращается к прежним привычкам. А кто расплачивается понемногу, приучается к бережливости, что полезно и для имущества, и для нравственности. Кто хочет поправить свое состояние, тот не должен пренебрегать мелочами. Не стыдно сокращать мелкие расходы -- стыдно унизиться до мелкого стяжания. Долговременную статью расхода надо вводить осмотрительно, а если речь идет об одном разе, тут можно быть щедрее.
рус.The speech of Themistocles the Athenian, which was haughty and arrogant, in taking so much to himself, had been a grave and wise observation and censure, applied at large to others. Desired at a feast to touch a lute, he said, He could not fiddle, but yet he could make a small town a great city. These words (holpen a little with a metaphor) may express two differing abilities, in those that deal in business of estate. For if a true survey be taken of counsellors and statesmen, there may be found (though rarely) those which can make a small state great, and yet cannot fiddle; as on the other side, there will be found a great many, that can fiddle very cunningly, but yet are so far from being able to make a small state great, as their gift lieth the other way; to bring a great and flourishing estate, to ruin and decay.
рус.And certainly whose degenerate arts and shifts, whereby many counsellors and governors gain both favor with their masters, and estimation with the vulgar, deserve no better name than fiddling; being things rather pleasing for the time, and graceful to themselves only, than tending to the weal and advancement of the state which they serve. There are also (no doubt) counsellors and governors which may be held sufficient (negotiis pares), able to manage affairs, and to keep them from precipices and manifest inconveniences; which nevertheless are far from the ability to raise and amplify an estate in power, means, and fortune. But be the workmen what they may be, let us speak of the work; that is, the true greatness of kingdoms and estates, and the means thereof. An argument fit for great and mighty princes to have in their hand; to the end that neither by over-measuring their forces, they leese themselves in vain enterprises; nor on the other side, by undervaluing them, they descend to fearful and pusillanimous counsels.
рус.The greatness of an estate, in bulk and territory, doth fall under measure; and the greatness of finances and revenue, doth fall under computation. The population may appear by musters; and the number and greatness of cities and towns by cards and maps. But yet there is not any thing amongst civil affairs more subject to error, than the right valuation and true judgment concerning the power and forces of an estate. The kingdom of heaven is compared, not to any great kernel or nut, but to a grain of mustard-seed: which is one of the least grains, but hath in it a property and spirit hastily to get up and spread. So are there states, great in territory, and yet not apt to enlarge or command; and some that have but a small dimension of stem, and yet apt to be the foundations of great monarchies.
рус.Walled towns, stored arsenals and armoiies, goodly races of horse, chariots of war, elephants, ordnance, artillery, and the like; all this is but a sheep in a lion's skin, except the breed and disposition of the people, be stout and warlike. Nay, number (itself) in armies importeth not much, where the people is of weak courage; for (as Virgil saith) It never troubles a wolf, how many the sheep be. The army of the Persians, in the plains of Arbela, was such a vast sea of people, as it did somewhat astonish the commanders in Alexander's army; who came to him therefore, and wished him to set upon them by night; and he answered, He would not pilfer the victory. And the defeat was easy. When Tigranes the Armenian, being encamped upon a hill with four hundred thousand men, discovered the army of the Romans, being not above fourteen thousand, marching towards him, he made himself merry with it, and said, Yonder men are too many for an embassage, and too few for a fight. But before the sun set, he found them enow to give him the chase with infinite slaughter. Many are the examples of the great odds, between number and courage; so that a man may truly make a judgment, that the principal point of greatness in any state, is to have a race of military men.
рус.Neither is money the sinews of war (as it is trivially said), where the sinews of men's arms, in base and effeminate people, are failing. For Solon said well to Croesus (when in ostentation he showed him his gold), Sir, if any other come, that hath better iron than you, he will be master of all this gold. Therefore let any prince or state think solely of his forces, except his militia of natives be of good and valiant soldiers. And let princes, on the other side, that have subjects of martial disposition, know their own strength; unless they be otherwise wanting unto themselves. As for mercenary forces (which is the help in this case), all examples show, that whatsoever estate or prince doth rest upon them, he may spread his feathers for a time, but he will mew them soon after.
рус.The blessing of Judah and Issachar will never meet; that the same people, or nation, should be both the lion's whelp and the ass between burthens; neither will it be, that a people overlaid with taxes, should ever become valiant and martial. It is true that taxes levied by consent of the estate, do abate men's courage less: as it hath been seen notably, in the excises of the Low Countries; and, in some degree, in the subsidies of England. For you must note, that we speak now of the heart, and not of the purse. So that although the same tribute and tax, laid by consent or by imposing, be all one to the purse, yet it works diversely upon the courage. So that you may conclude, that no people over-charged with tribute, is fit for empire.
рус.Let states that aim at greatness, take heed how their nobility and gentlemen do multiply too fast. For that maketh the common subject, grow to be a peasant and base swain, driven out of heart, and in effect but the gentleman's laborer. Even as you may see in coppice woods; if you leave your staddles too thick, you shall never have clean underwood, but shrubs and bushes. So in countries, if the gentlemen be too many, commons will be base; and you will bring it to that, that not the hundred poll, will be fit for an helmet; especially as to the infantry, which is the nerve of an army; and so there will be great population, and little strength. This which I speak of, hath been nowhere better seen, than by comparing of England and France; whereof England, though far less in territory and population, hath been (nevertheless) an overmatch; in regard the middle people of England make good soldiers, which the peasants of France do not. And herein the device of king Henry the Seventh (whereof I have spoken largely in the History of his Life) was profound and admirable; in making farms and houses of husbandry of a standard; that is, maintained with such a proportion of land unto them, as may breed a subject to live in convenient plenty and no servile condition; and to keep the plough in the hands of the owners, and not mere hirelings. And thus indeed you shall attain to Virgil's character which he gives to ancient Italy:
рус.Terra potens armis atque ubere glebae.
рус.Neither is that state (which, for any thing I know, is almost peculiar to England, and hardly to be found anywhere else, except it be perhaps in Poland) to be passed over; I mean the state of free servants, and attendants upon noblemen and gentlemen; which are no ways inferior unto the yeomanry for arms. And therefore out of all questions, the splendor and magnificence, and great retinues and hospitality, of noblemen and gentlemen, received into custom, doth much conduce unto martial greatness. Whereas, contrariwise, the close and reserved living of noblemen and gentlemen, causeth a penury of military forces.
рус.By all means it is to be procured, that the trunk of Nebuchadnezzar's tree of monarchy, be great enough to bear the branches and the boughs; that is, that the natural subjects of the crown or state, bear a sufficient proportion to the stranger subjects, that they govern. Therefore all states that are liberal of naturalization towards strangers, are fit for empire. For to think that an handful of people can, with the greatest courage and policy in the world, embrace too large extent of dominion, it may hold for a time, but it will fail suddenly. The Spartans were a nice people in point of naturalization; whereby, while they kept their compass, they stood firm; but when they did spread, and their boughs were becomen too great for their stem, they became a windfall, upon the sudden. Never any state was in this point so open to receive strangers into their body, as were the Romans. Therefore it sorted with them accordingly; for they grew to the greatest monarchy. Their manner was to grant naturalization (which they called jus civitatis), and to grant it in the highest degree; that is, not only jus commercii, jus connubii, jus haereditatis; but also jus suffragii, and jus honorum. And this not to singular persons alone, but likewise to whole families; yea to cities, and sometimes to nations. Add to this their custom of plantation of colonies; whereby the Roman plant was removed into the soil of other nations. And putting both constitutions together, you will say that it was not the Romans that spread upon the world, but it was the world that spread upon the Romans; and that was the sure way of greatness. I have marvelled, sometimes, at Spain, how they clasp and contain so large dominions, with so few natural Spaniards; but sure the whole compass of Spain, is a very great body of a tree; far above Rome and Sparta at the first.
рус.And besides, though they have not had that usage, to naturalize liberally, yet they have that which is next to it; that is, to employ, almost indifferently, all nations in their militia of ordinary soldiers; yea, and sometimes in their highest commands. Nay, it seemeth at this instant they are sensible, of this want of natives; as by the Pragmatical Sanction, now published, appeareth.
рус.It is certain that sedentary, and within-door arts, and delicate manufactures (that require rather the finger than the arm), have, in their nature, a contrariety to a military disposition. And generally, all warlike people are a little idle, and love danger better than travail. Neither must they be too much broken of it, if they shall be preserved in vigor. Therefore it was great advantage, in the ancient states of Sparta, Athens, Rome, and others, that they had the use of slaves, which commonly did rid those manufactures. But that is abolished in greatest part, by the Christian law. That which cometh nearest to it, is to leave those arts chiefly to strangers (which, for that purpose, are the more easily to be received), and to contain the principal bulk of the vulgar natives, within those three kinds,-tillers of the ground; free servants; and handicraftsmen of strong and manly arts, as smiths, masons, carpenters, etc.; not reckoning professed soldiers.
рус.But above all, for empire and greatness, it importeth most, that a nation do profess arms, as their principal honor, study, and occupation. For the things which we formerly have spoken of, are but habilitations towards arms; and what is habilitation without intention and act? Romulus, after his death (as they report or feign), sent a present to the Romans, that above all, they should intend arms; and then they should prove the greatest empire of the world. The fabric of the state of Sparta was wholly (though not wisely) framed and composed, to that scope and end. The Persians and Macedonians had it for a flash. The Gauls, Germans, Goths, Saxons, Normans, and others, had it for a time. The Turks have it at this day, though in great declination. Of Christian Europe, they that have it are, in effect, only the Spaniards. But it is so plain, that every man profiteth in that, he most intendeth, that it needeth not to be stood upon. It is enough to point at it; that no nation which doth not directly profess arms, may look to have greatness fall into their mouths. And on the other side, it is a most certain oracle of time, that those states that continue long in that profession (as the Romans and Turks principally have done) do wonders. And those that have professed arms but for an age, have, notwithstanding, commonly attained that greatness, in that age, which maintained them long after, when their profession and exercise of arms hath grown to decay.
рус.Incident to this point is, for a state to have those laws or customs, which may reach forth unto them just occasions (as may be pretended) of war. For there is that justice, imprinted in the nature of men, that they enter not upon wars (whereof so many calamities do ensue) but upon some, at the least specious, grounds and quarrels. The Turk hath at hand, for cause of war, the propagation of his law or sect; a quarrel that he may always command. The Romans, though they esteemed the extending the limits of their empire, to be great honor to their generals, when it was done, yet they never rested upon that alone, to begin a war. First, therefore, let nations that pretend to greatness have this; that they be sensible of wrongs, either upon borderers, merchants, or politic ministers; and that they sit not too long upon a provocation. Secondly, let them be prest, and ready to give aids and succors, to their confederates; as it ever was with the Romans; insomuch, as if the confederate had leagues defensive, with divers other states, and, upon invasion offered, did implore their aids severally, yet the Romans would ever be the foremost, and leave it to none other to have the honor. As for the wars which were anciently made, on the behalf of a kind of party, or tacit conformity of estate, I do not see how they may be well justified: as when the Romans made a war, for the liberty of Grecia; or when the Lacedaemonians and Athenians, made wars to set up or pull down democracies and oligarchies; or when wars were made by foreigners, under the pretence of justice or protection, to deliver the subjects of others, from tyranny and oppression; and the like. Let it suffice, that no estate expect to be great, that is not awake upon any just occasion of arming. No body can be healthful without exercise, neither natural body nor politic; and certainly to a kingdom or estate, a just and honorable war, is the true exercise.
рус.A civil war, indeed, is like the heat of a fever; but a foreign war is like the heat of exercise, and serveth to keep the body in health; for in a slothful peace, both courages will effeminate, and manners corrupt. But howsoever it be for happiness, without all question, for greatness, it maketh to be still for the most part in arms; and the strength of a veteran army (though it be a chargeable business) always on foot, is that which commonly giveth the law, or at least the reputation, amongst all neighbor states; as may well be seen in Spain, which hath had, in one part or other, a veteran army almost continually, now by the space of six score years.
рус.To be master of the sea is an abridgment of a monarchy. Cicero, writing to Atticus of Pompey his preparation against Caesar, saith, Consilium Pompeii plane Themistocleum est; putat enim, qui mari potitur, eum rerum potiri. And, without doubt, Pompey had tired out Caesar, if upon vain confidence, he had not left that way. We see the great effects of battles by sea. The battle of Actium, decided the empire of the world. The battle of Lepanto, arrested the greatness of the Turk. There be many examples, where sea-fights have been final to the war; but this is when princes or states have set up their rest, upon the battles. But thus much is certain, that he that commands the seal is at great liberty, and may take as much, and as little, of the war as he will. Whereas those that be strongest by land, are many times nevertheless in great straits. Surely, at this day, with us of Europe, the vantage of strength at sea (which is one of the principal dowries of this kingdom of Great Britain) is great; both because most of the kingdoms of Europe, are not merely inland, but girt with the sea most part of their compass; and because the wealth of both Indies seems in great part, but an accessory to the command of the seas.
рус.The wars of latter ages seem to be made in the dark, in respect of the glory, and honor, which reflected upon men from the wars, in ancient time. There be now, for martial encouragement, some degrees and orders of chivalry; which nevertheless are conferred promiscuously, upon soldiers and no soldiers; and some remembrance perhaps, upon the scutcheon; and some hospitals for maimed soldiers; and such like things. But in ancient times, the trophies erected upon the place of the victory; the funeral laudatives and monuments for those that died in the wars; the crowns and garlands personal; the style of emperor, which the great kings of the world after borrowed; the triumphs of the generals, upon their return; the great donatives and largesses, upon the disbanding of the armies; were things able to inflame all men's courages. But above all, that of the triumph, amongst the Romans, was not pageants or gaudery, but one of the wisest and noblest institutions, that ever was. For it contained three things: honor to the general; riches to the treasury out of the spoils; and donatives to the army. But that honor, perhaps were not fit for monarchies; except it be in the person of the monarch himself, or his sons; as it came to pass in the times of the Roman emperors, who did impropriate the actual triumphs to themselves, and their sons, for such wars as they did achieve in person; and left only, for wars achieved by subjects, some triumphal garments and ensigns to the general.
рус.To conclude: no man can by care taking (as the Scripture saith) add a cubit to his stature, in this little model of a man's body; but in the great frame of kingdoms and commonwealths, it is in the power of princes or estates, to add amplitude and greatness to their kingdoms; for by introducing such ordinances, constitutions, and customs, as we have now touched, they may sow greatness to their posterity and succession. But these things are commonly not observed, but left to take their chance.
en.Слова афинянина Фемистокла, в отношении его самого высокомерные, в более общем смысле оказываются, однако, мудрым суждением и наблюдением. Когда на празднестве попросили его сыграть на лютне, он сказал, что "бренчать не умеет, зато может сделать из малого городка великий город". Эти слова (если употребить их в переносном смысле) могут выражать два рода способностей у тех, кто вершит дела государства. Сделав смотр советникам и министрам, мы найдем (хотя и в малом числе) таких, что могут сделать из малого государства великое, но не умеют бренчать; а с другой стороны, -- великое множество таких, которые бренчат весьма искусно, но отнюдь не сумели бы сделать малое государство великим, ибо одарены талантом как раз противоположным -- умением великую и цветущую страну довести до упадка и разорения.
en.Поистине, презренные уловки и хитрости, какими многие советники и министры приобретают и милость своего господина, и расположение толпы, не заслуживают лучшего названия, чем бренчание, ибо доставляют временное удовольствие, а их самих выставляют в приятном свете, но отнюдь не направлены к благу и процветанию государства, которому они служат. Существуют, без сомнения, и такие советники и министры, которые справляются с делами (negotiis pares[148]), умеют обходить пропасти и наиболее явные затруднения и тем не менее неспособны приумножить мощь и богатство страны. Но, каковы бы ни были деятели, обратимся к самому делу, т. е. к истинному величию королевств и республик и к способам достичь такового, -- предмет, достойный внимания великих и могущественных государей, дабы они, переоценив свои силы, не тратили их попусту на неосуществимые предприятия, а, с другой стороны, недооценивая их, не поддавались советам робких и малодушных.
en.Величина страны может быть измерена, богатства и доходы ее -- исчислены, число жителей -- установлено по переписи, число и размеры городов и местечек -- определены по картам и планам. И все же ни в чем нельзя так легко ошибиться, как в истинной оценке и верном суждении относительно мощи государства. Царство небесное уподоблено Писанием не какому-либо крупному зерну, а горчичному зернышку -- одному из мельчайших, но наделенному свойством быстро распространяться. Так и государства бывают обширны, но не способны расширяться или повелевать или же, напротив, малы по размерам, но способны стать основой великой монархии.
en.Укрепленные города, большие запасы вооружения в арсеналах, хорошие породы коней, боевые колесницы, слоны, пушки и тому подобное -- все это может оказаться лишь овцой в львиной шкуре, если нет при этом мужественного и воинственного народа. Самая численность армий не много значит там, где народу недостает мужества, ибо, как говорит Вергилий, "волку безразлична численность овец". Армия персов в долине Арбелы была столь многочисленна, что военачальники Александра, смутившись этим, стали просить его выступить против врага ночью. Но он ответил: "Не хочу красть победу", и победа оказалась легкой. Когда Тигран Армянский, расположившись на холме со своим войском в четыреста тысяч человек, увидел войско римлян, в котором едва насчитывалось четырнадцать тысяч, он возликовал и сказал: "Их слишком много для посольства, но слишком мало для битвы". А между тем не успело зайти солнце, как он убедился, что их было достаточно, чтобы рассеять его армию с огромными потерями. Много можно привести примеров, когда численность отнюдь не соответствовала мужеству; поэтому с достоверностью можно утверждать, что для величия государства необходим прежде всего воинственный народ.
en.Нельзя также, согласно ходячей поговорке, считать деньги мускулами войны там, где дряблы мускулы бойцов и народ изнежен. Хорошо Солон ответил Крезу, когда тот хвастал перед ним своим золотом: "Государь мой, достаточно прийти кому-нибудь с лучшим, чем у вас, железом, и он овладеет всем этим золотом". Пусть поэтому государи и государства трезво оценивают свои силы, если только их ополчение не состоит из храбрых бойцов. И с другой стороны, пусть государи, имеющие воинственных подданных, сознают свою мощь, ибо иначе они не воздают себе должного. Что же касается наемников (на которых в таких случаях рассчитывают), то опыт неизменно показывает, что, полагаясь на них, государи и государства "могут на время опериться, но очень скоро начинают линять".
en.Никогда не соединятся воедино дары, предназначенные Иуде и Иссахару: "никогда один и тот же народ не бывает одновременно и молодым львом, и ослом, падающим под бременем ноши"; никогда народу, обремененному податями, не быть воинственным и храбрым. Правда, что налоги, взимаемые с согласия народа, не так ослабляют его мужество; примером тому могут служить пошлины в Нидерландах и до известной степени субсидии в Англии. Заметьте, что речь идет у нас сейчас не о кошельке, а о сердце. Подать, взимаемая с согласия народа или без такового, может быть одинакова для кошельков, но неодинаково ее действие на дух народа. Заключим отсюда, что ни один народ, отягченный податями, неспособен повелевать другими.
en.Пусть государства, стремящиеся к могуществу, не дают слишком расплодиться знати и дворянству, ибо простой народ становится при этом тупым и забитым и работает только на господ. Нечто подобное бывает с лесными посадками: если саженцы слишком густы, никогда не получим мы чистого подлеска, а один лишь кустарник. Так и в стране: если слишком много дворян, простой народ вырождается; и дело может дойти до того, что из сотни не наберется и одного, годного к военной службе, особенно в пехоту, -- ведь это главный нерв армии; вот и получится, что людей будет много, а силы мало. Нигде не сказалось это с такой ясностью, как при сравнении Англии и Франции: значительно уступая в размерах и в численности населения, Англия показала, однако, свое превосходство, и все потому, что английский средний класс поставляет добрых бойцов, а французское крестьянство -- нет. Мудрым и достойным восхищения был статут короля Генриха VII (о чем я говорю подробно в истории его жизни), установивший размеры ферм и земельных участков с тем расчетом, чтобы земля обеспечила подданному довольство и независимость и за плугом ходил бы сам владелец его, а не наемный батрак. Так достигается то процветание, какое Вергилий приписывает древней Италии:
en.Terra potens armis atque ubere glebae[149].
en.Не следует пренебрегать и тем сословием, которое, насколько мне известно, существует только в Англии да, еще, пожалуй, в Польше; я имею в виду сословие свободных слуг при дворянах и знати -- эти на бранном поле отнюдь не уступают йоменам. Поэтому обычай широкого гостеприимства и роскошных, многочисленных свит у вельмож и дворянства, несомненно, немало способствует военной мощи. Напротив же, уединенный и замкнутый образ жизни дворянства порождает недостаток войск.
en.Не надо щадить никаких усилий, чтобы ствол Навуходоносорова древа монархии был достаточно мощным для поддержания его ветвей и листьев, иначе говоря, чтобы число коренных подданных короны или республики было в надлежащем соотношении с числом иноземцев, которыми они управляют. Поэтому все государства, легко принимающие в подданство иноземцев, способны стать мощными державами. Ибо нельзя полагать, чтобы горсточка людей, сколь бы ни были они отважны и умелы, могла удерживать обширные владения; это может удаваться до поры до времени, но окончится внезапным крушением. Спартанцы проявляли в отношении чужеземцев большую разборчивость, отчего и были сильны, пока держались в своих границах, а когда распространились и ветви стали слишком тяжелы для ствола, то и сломились от первого ветра. Ни одно государство не принимало чужеземцев в свое лоно так охотно, как римское. Потому-то оно и выросло в величайшую монархию. У римлян было в обычае даровать права гражданства (называемые ими jus civitatis), причем самые полные, включавшие не только jus commercii, jus connubii, jus haereditatis, но и jus suffragii и jus honorum[150], -- не только отдельным лицам, но и целым семьям, городам, а иногда и народам. Прибавим к этому их обычай основывать колонии, благодаря которому римские корни укреплялись в чужой земле. Сопоставив эти два обычая, мы можем сказать, что не римляне раскинулись по миру, а мир перед ними раскинулся; а это и было верным путем к достижению величия. Не раз дивился я, глядя, как Испания удерживает столь обширные владения с таким малым числом коренных испанцев; но уж, конечно, ствол испанский куда мощнее, чем были Рим или Спарта.
en.И к тому же, если нет у них широкой раздачи прав гражданства, зато есть нечто весьма к этому близкое, а именно обычай принимать почти все без различия народности в свою армию в качестве рядовых, а иногда и на высшие должности. Впрочем, сейчас они, по-видимому, ощутили недостаток коренного населения, как видно из недавно обнародованной Прагматической Санкции.
en.Несомненно, сидячая жизнь и тонкие ремесла (требующие скорее ловкости в пальцах, нежели силы в руках) по природе своей противоположны воинственному духу. А все воинственные народы вообще несколько склонны к праздности и опасности любят больше, чем труд. Да они и не должны быть к нему чрезмерно принуждаемы, если надобно сберечь их силу. Поэтому большим преимуществом древних государств -- Спарты, Афин, Рима и других -- был труд рабов, которые обычно и занимались подобными ремеслами. Это, однако, христианским законом почти повсеместно отменено. Остается в таком случае предоставить эти ремесла чужеземцам (коих для этого надлежит с большей легкостью принимать в свою среду), а коренным жителям простого звания оставить три занятия: хлебопашество, услужение по найму и те ремесла, кои воспитывают силу и мужество, как-то: ремесло каменщика, кузнечное и плотничье дело, и др., не считая солдатского.
en.Но что всего важнее для создания мощной державы -- это чтобы воинское дело стало у народа главной его честью и основной заботой. Ибо все указанное выше будет лишь подготовкой к достижению военной мощи; а что значит подготовка, если нет самого намерения и выполнения его? Как гласит история или легенда, Ромул, умирая, завещал римлянам превыше всего ценить воинское искусство, и тогда, сказал он, станут они величайшей державой мира. В Спарте государственный строй был полностью (хоть и неразумно) подчинен той же цели. Очень недолго господствовала она у персов и македонян. Некоторое время -- у галлов, германцев, готов, саксов, норманнов и др. У турок она существует по сей день, хотя и клонится к упадку. В христианской Европе имеется она, в сущности, у одних лишь испанцев. Человек всего более преуспевает в том, чему всего усерднее предается -- положение это настолько бесспорно, что останавливаться на нем долее нет нужды; довольно будет на него указать. Ни один народ, если он не занимается воинским искусством, не вправе ждать, чтобы величие свалилось на него с небес. А с другой стороны, очевидно, что те нации, кои долгое время в нем упражняются (как, например, Рим или Турция), творят чудеса. И даже там, где оно процветало лишь временно, обычно достигалось величие, сохранявшееся долгое время спустя, когда воинское искусство уже приходило в упадок.
en.Заметим, кстати, что государству надлежит иметь такие законы и обычаи, которые предоставляли бы справедливые (или могущие быть названы таковым) поводы к войне. Ибо люди по врожденному чувству справедливости не вступают в войну (отчего происходит множество бедствий), если нет к тому хоть сколько-нибудь благовидных предлогов. У турок таким удобным предлогом к войне служит распространение их веры; этот предлог всегда у них под рукой. Римляне хотя и ставили расширение границ империи в заслугу своим полководцам, когда они это свершали, однако никогда не довольствовались одним этим предлогом, чтобы начать войну. Пусть нации, стремящиеся к величию, будут, во-первых, чувствительны к обидам, кому бы они ни были нанесены -- пограничным жителям, купцам или посланникам, и не сносят бесчестье безропотно. Во-вторых, пусть постоянно будут готовы не медля прийти на помощь союзникам; это всегда соблюдалось Римом, так что, когда союзник его имел договоры также и с другими государствами и при вражеском вторжении обращался за помощью к каждому из них, римляне всегда опережали других и этой чести никому не уступали. Что же касается войн, некогда ведшихся в интересах какой-либо партии или из стремления навязать повсюду свой строй, то им трудно найти оправдание. Такова была война римлян за свободу Греции; войны лакедемонян и афинян за создание или свержение демократий и олигархий; или когда войны велись иноземцами под предлогом защиты или борьбы за справедливость, ради освобождения чужих подданных из-под ига тиранов, и тому подобное. Довольно будет сказать, что ни одно государство не может стать великим, если не готово вооружиться по каждому справедливому поводу.
en.Нет здоровья без упражнения; этого требует организм. как человеческий, так и политический. А лучшим упражнением для государства служит справедливая и почетная война. Гражданская война -- та действительно подобна горячке; но война с иноземцами, если и горячит, то лишь как упражнение, способствующее здоровью. Ибо периоды мирной лени несут с собой утрату мужества и испорченность нравов. Как бы там ни было для благополучия, для величия державы готовность к войне есть бесспорное преимущество. Именно мощь постоянной армии (хотя это и немалый расход) заставляет всех соседей слушаться или по крайней мере прислушиваться, как это мы видим на примере Испании, где постоянная армия существует вот уже много десятилетий подряд.
en.Господство на морях имеет для королевства первостепенное значение. Цицерон, когда писал Аттику о планах Помпея против Цезаря, говорил: "Consilium Pompeii plane Themistocleum est; putat enim, qui mari potitur, eum rerum potiri"[151]. И Помпей, несомненно, взял бы Цезаря измором, если бы самонадеянно не отказался от своего плана. Морские битвы имеют, как мы знаем, важные следствия: битва при Акции решила, кому владеть миром; Лепантский бой положил конец величию Турции. Есть много примеров, когда морские битвы решали исход войны; но это бывает, если государь или государство возлагают на них свои надежды. Одно, во всяком случае, верно: господствующий на море действует с полной свободой и распоряжается войной по своему усмотрению, тогда как имеющие перевес на суше часто, несмотря на это, попадают в беду. В нынешней Европе преимущества, даваемые силой на морях (ценнейшим наследием, доставшимся нашему британскому королевству), поистине велики, как потому, что большинство государств Европы имеет главным образом морские, а не внутренние границы, так и потому, что господство на морях дает свободный доступ к сокровищам обеих Индий.
en.По сравнению с той славой и честью, какие доставались воинам древности, войны нового времени ведутся словно в потемках. Для поощрения воинской доблести есть у нас, правда, ордена различных степеней, коими, однако же, награждаются без разбору как воины, так и не видавшие боя. Иногда память о победе бывает увековечена в гербе. Есть также госпитали для изувеченных воинов и еще кое-что. Между тем в древности все воодушевляло людей: и трофеи, устанавливаемые на месте победы; и надгробные речи и памятники павшим в бою; и увенчание победителей лавровым венком; и титул "императора", впоследствии заимствованный величайшими монархами мира; и триумфальные встречи вернувшихся полководцев; и щедрые дары воинам, распускаемым по домам; а всего более -- обычай триумфа, который был у римлян не пустой мишурой, но одним из мудрейших и благороднейших установлений, ибо включал в себя три вещи: почести полководцу, прибыль казне из военной добычи и награды войскам. Правда, обычай этот, пожалуй, непригоден для монархий, разве что почести воздаются самому монарху или его сыновьям. Так и случилось во времена римских императоров, присвоивших право на триумф себе и своим сыновьям, когда войны вели они сами, оставляя подданным лишь знаки отличия и торжественные облачения.
en.В заключение скажем: никто не в силах "прибавить себе росту хоть на один локоть", если речь идет о росте человека; иное дело -- королевства или республики: там государь или правительство могут и увеличить, и возвеличить свою державу, ибо с помощью тех законов, обычаев и установлении, о которых мы говорили, могут быть заложены основы величия для преемников и потомства. А между тем это обычно не делается, но предоставляется случаю.
рус.There is a wisdom in this; beyond the rules of physic: a man's own observation, what he finds good of, and what he finds hurt of, is the best physic to preserve health. But it is a safer conclusion to say, This agreeth not well with me, therefore, I will not continue it; than this, I find no offence of this, therefore I may use it. For strength of nature in youth, passeth over many excesses, which are owing a man till his age. Discern of the coming on of years, and think not to do the same things still; for age will not be defied. Beware of sudden change, in any great point of diet, and, if necessity inforce it, fit the rest to it. For it is a secret both in nature and state, that it is safer to change many things, than one. Examine thy customs of diet, sleep, exercise, apparel, and the like; and try, in any thing thou shalt judge hurtful, to discontinue it, by little and little; but so, as if thou dost find any inconvenience by the change, thou come back to it again: for it is hard to distinguish that which is generally held good and wholesome, from that which is good particularly, and fit for thine own body. To be free-minded and cheerfully disposed, at hours of meat, and of sleep, and of exercise, is one of the best precepts of long lasting. As for the passions, and studies of the mind; avoid envy, anxious fears; anger fretting inwards; subtle and knotty inquisitions; joys and exhilarations in excess; sadness not communicated.
рус.Entertain hopes; mirth rather than joy; variety of delights, rather than surfeit of them; wonder and admiration, and therefore novelties; studies that fill the mind with splendid and illustrious objects, as histories, fables, and contemplations of nature.
рус.If you fly physic in health altogether, it will be too strange for your body, when you shall need it. If you make it too familiar, it will work no extraordinary effect, when sickness cometh. I commend rather some diet for certain seasons, than frequent use of physic, except it be grown into a custom. For those diets alter the body more, and trouble it less. Despise no new accident in your body, but ask opinion of it. In sickness, respect health principally; and in health, action. For those that put their bodies to endure in health, may in most sicknesses, which are not very sharp, be cured only with diet, and tendering. Celsus could never have spoken it as a physician, had he not been a wise man withal, when he giveth it for one of the great precepts of health and lasting, that a man do vary, and interchange contraries, but with an inclination to the more benign extreme: use fasting and full eating, but rather full eating; watching and sleep, but rather sleep; sitting and exercise, but rather exercise; and the like. So shall nature be cherished, and yet taught masteries.
рус.Physicians are, some of them, so pleasing and conformable to the humor of the patient, as they press not the true cure of the disease; and some other are so regular, in proceeding according to art for the disease, as they respect not sufficiently the condition of the patient. Take one of a middle temper; or if it may not be found in one man, combine two of either sort; and forget not to call as well, the best acquainted with your body, as the best reputed of for his faculty.
en.В этом деле есть мудрость, выходящая за рамки предписаний медицины: собственные наблюдения человека за тем, что ему хорошо, а что вредно, есть самая лучшая медицина для сохранения здоровья. И более безопасно говорить: "Это не очень хорошо влияет на меня, поэтому я воздержусь от этого", чем: "Я не нахожу ничего вредного в этом, поэтому я могу это употреблять". Ведь сила природы в молодости преодолевает многие излишества, которые свойственны человеку до самой старости. Не забывай надвигающихся лет и не думай делать по-прежнему то, что делал раньше, ибо с возрастом не спорят. Остерегайся внезапных изменений в какой-либо важной части диеты и, если необходимость вынуждает осуществить их, приспособь остальную часть диеты к этому изменению. Ибо один из секретов природы и политики состоит в том, что безопаснее менять много вещей, чем одну. Изучи свои привычки в отношении диеты, сна, занятий, одежды и тому подобного и старайся мало-помалу сокращать то, что ты сочтешь вредным; но делай это так, чтобы, обнаружив, что это изменение причиняет тебе неудобство, ты снова мог вернуться к прежним привычкам, ибо трудно различить то, что вообще считается хорошим и полезным, от того, что особенно хорошо и пригодно для твоего собственного тела. Один из лучших рецептов долгой жизни -- это пребывать в свободном и жизнерадостном расположении духа в часы еды, сна и занятий. Что же касается страстей и увлечений духа, то избегай зависти, тревожных страхов, затаенного гнева, тонкого и путаного самоанализа, чрезмерных радостей и веселий, неразделенной печали.
en.Питай надежды; испытывай, скорее, спокойное веселье, чем буйную радость; стремись, скорее, к разнообразию удовольствий, чем к их излишеству; переживай удивление и восхищение от знакомства с новшествами; занимай ум блестящими и прославленными предметами, как история, предания и размышления о природе.
en.Если будешь совершенно избегать лекарств, они окажутся слишком чуждыми для твоего тела тогда, когда они тебе понадобятся; если слишком познакомишь с ними тело, они не произведут необходимого действия, когда наступит болезнь. Я, скорее, рекомендовал бы применять некоторую диету в определенные периоды, чем частое использование лекарств, если только это не превратилось уже в привычку, ибо эти диеты изменяют тело больше, а беспокоят меньше. Не оставляй без внимания ни одного происшествия с твоим телом и испрашивай мнение о нем. Когда болен, обращай внимание главным образом на здоровье; когда здоров -- на свою активность. Ибо тот, кто, будучи здоровым, подвергает свое тело лишениям, когда заболевает не очень серьезными болезнями, может быть зачастую вылечен при помощи одной диеты и тщательного ухода. Цельс, если бы он был только врачом, а не мудрым человеком, не смог бы дать столь прекрасный рецепт здоровья и долголетия, а именно: человек должен менять и чередовать противоположности, но склоняться к более доброй из двух крайностей; например, чередовать пост и хорошее питание, но чаще хорошо питаться; чередовать бодрствование и сон, но предпочитать сон; чередовать отдых и упражнения, но чаще упражняться и тому подобное. Таким образом будет поддерживаться и укрепляться природа.
en.Некоторые врачи настолько поддаются настроению пациента и подделываются под него, что не заставляют его подчиняться правильному курсу лечения; а некоторые другие так педантичны в своих действиях, предпринимаемых в соответствии с искусством лечения, что недостаточно принимают во внимание состояние пациента. Изберите середину или же, если нельзя найти таких качеств в одном враче, возьмите двоих, того и другого рода; и не забудьте позвать как того, кто лучше знаком с вашим организмом, так и того, кто более всего известен своими способностями.
рус.Suspicions amongst thoughts, are like bats amongst birds, they ever fly by twilight. Certainly they are to be repressed, or at least well guarded: for they cloud the mind; they leese friends; and they check with business, whereby business cannot go on currently and constantly. They dispose kings to tyranny, husbands to jealousy, wise men to irresolution and melancholy. They are defects, not in the heart, but in the brain; for they take place in the stoutest natures; as in the example of Henry the Seventh of England. There was not a more suspicious man, nor a more stout. And in such a composition they do small hurt. For commonly they are not admitted, but with examination, whether they be likely or no. But in fearful natures they gain ground too fast.
рус.There is nothing makes a man suspect much, more than to know little; and therefore men should remedy suspicion, by procuring to know more, and not to keep their suspicions in smother. What would men have? Do they think, those they employ and deal with, are saints? Do they not think, they will have their own ends, and be truer to themselves, than to them? Therefore there is no better way, to moderate suspicions, than to account upon such suspicions as true, and yet to bridle them as false. For so far a man ought to make use of suspicions, as to provide, as if that should be true, that he suspects, yet it may do him no hurt. Suspicions that the mind of itself gathers, are but buzzes; but suspicions that are artificially nourished, and put into men's heads, by the tales and whisperings of others, have stings. Certainly, the best mean, to clear the way in this same wood of suspicions, is frankly to communicate them with the party, that he suspects; for thereby he shall be sure to know more of the truth of them, than he did before; and withal shall make that party more circumspect, not to give further cause of suspicion. But this would not be done to men of base natures; for they, if they find themselves once suspected, will never be true. The Italian says, Sospetto licentia fede; as if suspicion, did give a passport to faith; but it ought, rather, to kindle it to discharge itself.
en.Подозрения разнятся от прочих мыслей, как совы от птиц: тем, что летают в потемках. Их надлежит подавлять или хотя бы подчинять; ведь они омрачают ум, ссорят с друзьями и служат помехой в деле. Государей они располагают к тирании, мужей -- к ревности, а в мудрых рождают уныние и нерешимость. Подозрения зарождаются не в сердцах, а в умах; ибо им подвержены и смельчаки, каков был, например, Генрих VII Английский[152]. Не было человека подозрительнее его, но не было и смелее. Таким натурам подозрения не страшны, ибо обычно они не допускаются, покуда не выяснена их основательность; но натурами робкими могут завладеть целиком.
en.Подозрений у человека тем больше, чем меньше он знает. Поэтому надлежит избавляться от подозрений, стараясь узнать побольше, а не держать их про себя. Чего же надобно людям? Уж не думают ли они, что имеют дело со святыми? Ужели предполагают, что у других нет собственных целей, коим служат они всего усерднее? Всего лучше поэтому умерять подозрения, помня, что они могут быть справедливы, и вместе с тем надеясь, что они ложны. Другими словами, из подозрений надлежит извлекать пользу ровно настолько, чтобы быть защищенным на случай, если они оправдаются. Подозрения, рождающиеся сами собой, подобны праздно жужжащим шмелям; но подозрения, вскормленные искусственно и внушенные чужим нашептыванием, имеют ядовитое жало. Чтобы прорубить дорогу в лесу подозрений, лучше всего откровенно поделиться ими с подозреваемым, ибо при этом сам наверняка будешь знать, основательны ли твои подозрения, а он остережется впредь подавать к ним повод. Этот способ, однако, не годится, когда имеешь дело с людьми низкими, ибо такие, однажды увидев себя подозреваемыми, никогда уж не будут верны. Итальянцы говорят: "Sospetto licentia fede"[153], т. e, подозрение как бы освобождает подозреваемого от долга верности. А между тем оно должно было бы, напротив, побуждать к доказательствам верности.
рус.Some in their discourse, desire rather commendation of wit, in being able to hold all arguments, than of judgment, in discerning what is true; as if it were a praise, to know what might be said, and not, what should be thought. Some have certain common places, and themes, wherein they are good, and want variety; which kind of poverty is for the most part tedious, and when it is once perceived, ridiculous. The honorablest part of talk, is to give the occasion; and again to moderate, and pass to somewhat else; for then a man leads the dance. It is good, in discourse and speech of conversation, to vary and intermingle speech of the present occasion, with arguments, tales with reasons, asking of questions, with telling of opinions, and jest with earnest: for it is a dull thing to tire, and, as we say now, to jade, any thing too far. As for jest, there be certain things, which ought to be privileged from it; namely, religion, matters of state, great persons, any man's present business of importance, and any case that deserveth pity. Yet there be some, that think their wits have been asleep, except they dart out somewhat that is piquant, and to the quick. That is a vein which would be bridled:
рус.Parce, puer, stimulis, et fortius utere loris.
рус.And generally, men ought to find the difference, between saltness and bitterness. Certainly, he that hath a satirical vein, as he maketh others afraid of his wit, so he had need be afraid of others' memory.
рус.He that questioneth much, shall learn much, and content much; but especially, if he apply his questions to the skill of the persons whom he asketh; for he shall give them occasion, to please themselves in speaking, and himself shall continually gather knowledge. But let his questions not be troublesome; for that is fit for a poser. And let him be sure to leave other men, their turns to speak. Nay, if there be any, that would reign and take up all the time, let him find means to take them off, and to bring others on; as musicians use to do, with those that dance too long galliards.
рус.If you dissemble, sometimes, your knowledge of that you are thought to know, you shall be thought, another time, to know that you know not. Speech of a man's self ought to be seldom, and well chosen. I knew one, was wont to say in scorn, He must needs be a wise man, he speaks so much of himself: and there is but one case, wherein a man may commend himself with good grace; and that is in commending virtue in another; especially if it be such a virtue, whereunto himself pretendeth. Speech of touch towards others, should be sparingly used; for discourse ought to be as a field, without coming home to any man. I knew two noblemen, of the west part of England, whereof the one was given to scoff, but kept ever royal cheer in his house; the other would ask, of those that had been at the other's table, Tell truly, was there never a flout or dry blow given? To which the guest would answer, Such and such a thing passed. The lord would say, I thought, he would mar a good dinner. Discretion of speech, is more than eloquence; and to speak agreeably to him, with whom we deal, is more than to speak in good words, or in good order.
рус.A good continued speech, without a good speech of interlocution, shows slowness: and a good reply or second speech, without a good settled speech, showeth shallowness and weakness. As we see in beasts, that those that are weakest in the course, are yet nimblest in the turn; as it is betwixt the greyhound and the hare. To use too many circumstances, ere one come to the matter, is wearisome; to use none at all, is blunt.
en.Некоторые люди во время разговора стремятся скорее стяжать похвалу своему остроумию и доказать, что они в состоянии отстоять любые свои аргументы, чем проявить здравомыслие в распознавании того, что есть истина; как будто достойно похвалы знать, что можно было бы сказать по данному поводу, а не то, что следовало бы думать. У некоторых есть в запасе определенные общие места и выражения, которыми они умело пользуются, но им недостает разнообразия; бедность такого рода большей частью утомительна, а когда ее однажды заметили, смешна. Самый благородный способ ведения беседы состоит в том, чтобы сначала дать повод к ней, а затем смягчать мнения и перейти к чему-либо другому, ибо в этом случае человек как бы ведет в танце. В обсуждении или беседе хорошо разнообразить их тон и течение, перемежая разговор о текущих делах с доказательствами, повествование -- с размышлениями, вопросы -- с выражением мнений, серьезные предметы -- с шутками, ибо глупо кого-нибудь сильно утомлять, или, как мы теперь говорим, "заездить". Что касается шутки, то есть определенные предметы, которые должны быть избавлены от нее, а именно: религия, государственные вопросы, великие люди, важное в данный момент дело любого человека и все, что заслуживает сочувствия. Однако есть такие люди, которые считают, что их ум будет спать, если только они не выпалят чего-нибудь пикантного и не уязвят другого человека до глубины души. Такую привычку следует держать в узде.
en.Parce, puer, stimulis, et fortius utere loris[154].
en.И вообще следует соблюдать различие между остроумием и злостью. Разумеется, тот, у кого есть сатирическая жилка и который поэтому заставляет других бояться своего остроумия, неизбежно должен сам бояться их памяти.
en.Тот, кто задает много вопросов, много узнает и многое получает, в особенности, если его вопросы касаются предметов, особенно хорошо известных тем лицам, кого он спрашивает, ибо тем самым он предоставляет им случай доставить себе удовольствие в разговоре, а сам постоянно обогащает свой ум знаниями. Однако его вопросы не должны быть слишком трудными, дабы разговор не походил на экзамен. Он также должен поступать так, чтобы и всем остальным людям была предоставлена возможность говорить в свою очередь. Если же найдутся такие, которые будут доминировать в разговоре и занимать все время, он должен отыскать средство вынудить их замолчать и включить в разговор других, как это обычно делают музыканты с теми, кто танцует слишком долгие гальярды.
en.Если иногда не показать знания того, что, по общему мнению, вам известно, то в следующий раз будут думать, что вы знаете и то, что вам может быть неизвестно. О самом себе надо говорить очень редко и тщательно выбирать выражения. Я знал одного человека, который имел обыкновение презрительно отзываться об одном знакомом: "Он, должно быть, хочет быть мудрым человеком, ведь он так много говорит о себе". Есть только один случай когда прилично, чтобы человек похвалил себя: когда он хвалит достоинства другого, при этом сам претендуя на то, чтобы обладать этими достоинствами. Замечания, затрагивающие личность других присутствующих людей, должны употребляться очень осторожно, ибо разговор должен быть как бы прогулкой по полю и не вести в дом какого-либо человека. Я знавал двух знатных людей из западной части Англии. Один из них был склонен к иронии, но всегда по-королевски угощал в своем доме. Второй спрашивал кого-либо из тех, кто был за его столом: "Скажите правду, неужели не было ни одной насмешки и колкости?" На что гость обычно отвечал: "Произошло то-то и то-то". Тогда лорд говорил: "Я так и думал, что он испортит хороший обед". Осторожность в речи значит больше, чем красноречие; а умение говорить должным образом с тем, с кем мы имеем дело, значит больше, чем умение говорить хорошо и стройно.
en.Беспрерывная речь, даже хорошая, при отсутствии способности к находчивому диалогу указывает на медлительность ума; а хороший ответ собеседника в диалоге без умения сначала последовательно и глубоко излагать свои мысли указывает на поверхностность и слабость суждений. Так мы наблюдаем и у животных, что те, кто слабее всех в беге, самые проворные на повороте; в этом различие между борзой и зайцем. Давать слишком много подробностей перед тем, как приступить к делу, значит утомлять слушателей; не давать их вовсе, значит поступать резко.
рус.Plantations are amongst ancient, primitive, and heroical works. When the world was young, it begat more children; but now it is old, it begets fewer: for I may justly account new plantations, to be the children of former kingdoms. I like a plantation in a pure soil; that is, where people are not displanted, to the end, to plant in others. For else it is rather an extirpation, than a plantation.
рус.Planting of countries, is like planting of woods; for you must make account to leese almost twenty years'profit, and expect your recompense in the end. For the principal thing, that hath been the destruction of most plantations, hath been the base and hasty drawing of profit, in the first years. It is true, speedy profit is not to be neglected, as far as may stand with the good of the plantation, but no further.
рус.It is a shameful and unblessed thing, to take the scum of people, and wicked condemned men, to be the people with whom you plant; and not only so, but it spoileth the plantation; for they will ever live like rogues, and not fall to work, but be lazy, and do mischief, and spend victuals, and be quickly weary, and then certify over to their country, to the discredit of the plantation. The people wherewith you plant ought to be gardeners, ploughmen, laborers, smiths, carpenters, joiners, fishermen, fowlers, with some few apothecaries, surgeons, cooks, and bakers.
рус.In a country of plantation, first look about, what kind of victual the country yields of itself to hand; as chestnuts, walnuts, pineapples, olives, dates, plums, cherries, wild honey, and the like; and make use of them. Then consider what victual or esculent things there are, which grow speedily, and within the year; as parsnips, carrots, turnips, onions, radish, artichokes of Hierusalem, maize, and the like. For wheat, barley, and oats, they ask too much labor; but with pease and beans you may begin, both because they ask less labor, and because they serve for meat, as well as for bread. And of rice, likewise cometh a great increase, and it is a kind of meat.
рус.Above all, there ought to be brought store of biscuit, oat-meal, flour, meal, and the like, in the beginning, till bread may be had. For beasts, or birds, take chiefly such as are least subject to diseases, and multiply fastest; as swine, goats, cocks, hens, turkeys, geese, house-doves, and the like. The victual in plantations, ought to be expended almost as in a besieged town; that is, with certain allowance. And let the main part of the ground, employed to gardens or corn, be to a common stock; and to be laid in, and stored up, and then delivered out in proportion; besides some spots of ground, that any particular person will manure for his own private.
рус.Consider likewise what commodities, the soil where the plantation is, doth naturally yield, that they may some way help to defray the charge of the plantation (so it be not, as was said, to the untimely prejudice of the main business), as it hath fared with tobacco in Virginia. Wood commonly aboundeth but too much; and therefore timber is fit to be one. If there be iron ore, and streams whereupon to set the mills, iron is a brave commodity where wood aboundeth. Making of bay-salt, if the climate be proper for it, would be put in experience. Growing silk likewise, if any be, is a likely commodity. Pitch and tar, where store of firs and pines are, will not fail. So drugs and sweet woods, where they are, cannot but yield great profit. Soap-ashes likewise, and other things that may be thought of. But moil not too much under ground; for the hope of mines is very uncertain, and useth to make the planters lazy, in other things.
рус.For government, let it be in the hands of one, assisted with some counsel; and let them have commission to exercise martial laws, with some limitation. And above all, let men make that profit, of being in the wilderness, as they have God always, and his service, before their eyes. Let not the government of the plantation, depend upon too many counsellors, and undertakers, in the country that planteth, but upon a temperate number; and let those be rather noblemen and gentlemen, than merchants; for they look ever to the present gain. Let there be freedom from custom, till the plantation be of strength; and not only freedom from custom, but freedom to carry their commodities, where they may make their best of them, except there be some special cause of caution.
рус.Cram not in people, by sending too fast company after company; but rather harken how they waste, and send supplies proportionably; but so, as the number may live well in the plantation, and not by surcharge be in penury. It hath been a great endangering to the health of some plantations, that they have built along the sea and rivers, in marish and unwholesome grounds. Therefore, though you begin there, to avoid carriage and like discommodities, yet build still rather upwards from the streams, than along. It concerneth likewise the health of the plantation, that they have good store of salt with them, that they may use it in their victuals, when it shall be necessary.
рус.If you plant where savages are, do not only entertain them, with trifles and gingles, but use them justly and graciously, with sufficient guard nevertheless; and do not win their favor, by helping them to invade their enemies, but for their defence it is not amiss; and send oft of them, over to the country that plants, that they may see a better condition than their own, and commend it when they return. When the plantation grows to strength, then it is time to plant with women, as well as with men; that the plantation may spread into generations, and not be ever pieced from without. It is the sinfullest thing in the world, to forsake or destitute a plantation once in forwardness; for besides the dishonor, it is the guiltiness of blood of many commiserable persons.
en.Колонии принадлежат к числу предприятий древних, изначальных и героических. Когда мир был молод, он плодил больше детей; теперь, состарившись, он плодит меньше[156]; ибо колонии можно поистине считать детищами старых государств. Мне более по душе поселение на безлюдных пространствах, где нет надобности сгонять с земли одних, чтобы поселить других. Иначе мы имеем, скорее, выселение, чем поселение.
en.Колонизация стран подобна насаждению лесов, ибо при этом приходится отказаться от прибылей лет на двадцать и пожать плоды трудов своих лишь спустя долгое время. Самым пагубным для большей части колоний было низкое и алчное стремление извлекать из них барыши с первых же лет. Разумеется, что и скорой прибылью пренебрегать не годится, но лишь поскольку она совместима с благом колонии, не более.
en.Постыдно и греховно заселять колонию отбросами общества и преступниками; это и для колонии пагубно, ибо подобные люди остаются негодяями и вместо работы предаются лености и бесчинствам, поглощают припасы, а вскоре, наскучив всем этим, сообщают на родину ложные вести, порочащие колонию. Населять колонию надлежит садоводами, пахарями, кузнецами, плотниками, столярами, рыбаками, охотниками, а к ним добавить врачей, поваров и пекарей.
en.При основании колонии удостоверьтесь прежде всего, какими природными продуктами она изобилует, как-то: каштаны, орехи, ананасы, оливки, финики, сливы, вишни, дикий мед и тому подобное. Затем прикиньте, какие быстрорастущие овощи и злаки можно вырастить за один год, как, например: пастернак, репа, морковь, лук, редис, земляная груша, маис и др. Что касается пшеницы, ячменя и овса, то они требуют чересчур много труда; а вот бобы и горох можно для начала посеять, ибо ухода им надобно меньше, а сытностью они не уступают хлебу и мясу. Питателен также рис, дающий к тому же обильные урожаи.
en.Но прежде всего надлежит ввезти запас сухарей, овсяной крупы, муки и прочего, чтобы хватило до нового хлеба. Из животных и птиц берите больше таких пород, которые не подвержены болезням и быстро плодятся, как-то: свиньи, козы, петухи, куры, индюшки, гуси, голуби и др. Расходовать припасы в колониях следует осмотрительно, почти как в осажденном городе. И пусть большая часть земель под огородами и хлебами будет в общинном пользовании, а урожай с них собирается в общественный склад, чтобы потом равномерно распределиться; не считая участков, отведенных в личное пользование.
en.Поразмыслите также, какие из местных продуктов могут быть предметом торговли и давать прибыль, дабы сколько-нибудь окупить первоначальные расходы; но только (как уже было сказано) без ущерба для главного дела, как это было в Виргинии с табаком[157]. Лес обычно имеется, и даже в избытке; пусть он и будет одной из доходных статей. Если есть железная руда и потоки, пригодные для водяных колес, то при обилии леса выгодно добывать железо. Хорошо также выпаривать соль, если этому благоприятствует климат. Выгодно производство растительного шелка (growing silk хлопок!![Author ID1: at Wed Jan 5 22:04:00 2000 ]?), где таковой имеется. В местах, изобилующих сосной и елью, верную прибыль сулит добывание смолы и вара. Весьма прибыльны лекарственные и благовонные растения, а также сода и многие другие предметы. Не следует только чересчур много рыться в земле, ибо рудничные предприятия не сулят верной прибыли, а между тем заставляют колонистов пренебрегать другими делами.
en.Что до управления, то пусть оно будет в руках одного человека, а при нем чтобы был совет; и пусть управление будет военным, хотя и с некоторыми ограничениями. И пусть пребывание в пустыне прежде всего послужит обращению помыслов человеческих к Богу. Пусть правитель колонии не подчиняется чрезмерно большому числу советников и предпринимателей в метрополии, а лишь ограниченному числу, и скорее знатным и дворянам, нежели купцам, ибо эти последние заботятся более всего о немедленных барышах. Пусть колония торгует беспошлинно, пока не окрепнет, и даже более того: пусть свободно вывозит свои товары куда ей выгодно, разве только будут особые причины ограничить ее в этом.
en.Не обременяйте колонии, засылая беспрерывно одну партию поселенцев за другой; узнавайте, какова там убыль, и посылайте пополнение в меру надобности, так чтобы поселенцы жили привольно и не терпели ни в чем нужды вследствие тесноты. Случалось, что поселения гибли от того, что их основывали по берегу моря и рек, в местах топких и нездоровых. Поэтому, если и селиться там для начала ради удобства перевозок, то распространяться затем надлежит в глубь страны, но не вдоль рек. Для здоровья поселенцев важно также иметь достаточный запас соли, дабы употреблять ее в пищу сколько необходимо.
en.Если поблизости есть туземцы, то недостаточно одаривать их побрякушками; надобно обходиться с ними справедливо и приветливо, соблюдая, однако, должную осторожность. Не стремитесь приобрести их расположение, помогая им завоевывать земли врагов, но единственно лишь защищая их; и почаще посылайте их в метрополию, чтобы они наблюдали там порядки, более совершенные, чем их собственные, а вернувшись, хвалили их. Когда поселение окрепнет, пора поселять там женщин, а не одних лишь мужчин -- дабы поселенцы могли множиться, а не пополняться беспрестанно извне. И нет тяжелее греха, как кинуть на волю судеб однажды основанную колонию; не говоря уже о бесчестии, это означает верную гибель многих невинных.
рус.I cannot call riches better than the baggage of virtue. The Roman word is better, impedimenta. For as the baggage is to an army, so is riches to virtue. It cannot be spared, nor left behind, but it hindereth the march; yea, and the care of it, sometimes loseth or disturbeth the victory.
рус.Of great riches there is no real use, except it be in the distribution; the rest is but conceit. So saith Salomon, Where much is, there are many consume it; and what hath the owner, but the sight of it with his eyes? The personal fruition in any man, cannot reach to feel great riches: there is a custody of them; or a power of dole, and donative of them; or a fame of them; but no solid use to the owner. Do you not see what feigned prices, are set upon little stones and rarities? and what works of ostentation are undertaken, because there might seem to be some use of great riches? But then you will say, they may be of use, to buy men out of dangers or troubles. As Salomon saith, Riches are as a strong hold, in the imagination of the rich man. But this is excellently expressed, that it is in imagination, and not always in fact. For certainly great riches, have sold more men, than they have bought out.
рус.Seek not proud riches, but such as thou mayest get justly, use soberly, distribute cheerfully, and leave contentedly. Yet have no abstract nor friarly contempt of them. But distinguish, as Cicero saith well of Rabirius Posthumus, In studio rei amplificandae apparebat, non avaritiae praedam, sed instrumentum bonitati quaeri. Harken also to Salomon, and beware of hasty gathering of riches; Qui festinat ad divitias, non erit insons. The poets feign, that when Plutus (which is Riches) is sent from Jupiter, he limps and goes slowly; but when he is sent from Pluto, he runs, and is swift of foot. Meaning that riches gotten by good means, and just labor, pace slowly; but when they come by the death of others (as by the course of inheritance, testaments, and the like), they come tumbling upon a man. But it mought be applied likewise to Pluto, taking him for the devil. For when riches come from the devil (as by fraud and oppression, and unjust means), they come upon speed.
рус.The ways to enrich are many, and most of them foul. Parsimony is one of the best, and yet is not innocent; for it withholdeth men from works of liberality and charity. The improvement of the ground, is the most natural obtaining of riches; for it is our great mother's blessing, the earth's; but it is slow. And yet where men of great wealth do stoop to husbandry, it multiplieth riches exceedingly. I knew a nobleman in England, that had the greatest audits of any man in my time; a great grazier, a great sheep-master, a great timber man, a great collier, a great corn-master, a great lead-man, and so of iron, and a number of the like points of husbandry. So as the earth seemed a sea to him, in respect of the perpetual importation. It was truly observed by one, that himself came very hardly, to a little riches, and very easily, to great riches. For when a man's stock is come to that, that he can expect the prime of markets, and overcome those bargains, which for their greatness are few men's money, and be partner in the industries of younger men, he cannot but increase mainly.
рус.The gains of ordinary trades and vocations are honest; and furthered by two things chiefly: by diligence, and by a good name, for good and fair dealing. But the gains of bargains, are of a more doubtful nature; when men shall wait upon others' necessity, broke by servants and instruments to draw them on, put off others cunningly, that would be better chapmen, and the like practices, which are crafty and naught. As for the chopping of bargains, when a man buys not to hold but to sell over again, that commonly grindeth double, both upon the seller, and upon the buyer. Sharings do greatly enrich, if the hands be well chosen, that are trusted. Usury is the certainest means of gain, though one of the worst; as that whereby a man doth eat his bread, in sudore vultus alieni; and besides, doth plough upon Sundays. But yet certain though it be, it hath flaws; for that the scriveners and brokers do value unsound men, to serve their own turn.
рус.The fortune in being the first, in an invention or in a privilege, doth cause sometimes a wonderful overgrowth in riches; as it was with the with the first sugar man, in the Canaries. Therefore if a man can play the true logician, to have as well judgment, as invention, he may do great matters; especially if the times be fit. He that resteth upon gains certain, shall hardly grow to great riches; and he that puts all upon adventures, doth oftentimes break and come to poverty: it is good, therefore, to guard adventures with certainties, that may uphold losses. Monopolies, and coemption of wares for re-sale, where they are not restrained, are great means to enrich; especially if the party have intelligence, what things are like to come into request, and so store himself beforehand. Riches gotten by service, though it be of the best rise, yet when they are gotten by flattery, feeding humors, and other servile conditions, they may be placed amongst the worst. As for fishing for testaments and executorships (as Tacitus saith of Seneca, testamenta et orbos tamquam indagine capi) it is yet worse; by how much men submit themselves to meaner persons, than in service.
рус.Believe not much, them that seem to despise riches for they despise them, that despair of them; and none worse, when they come to them. Be not penny-wise; riches have wings, and sometimes they fly away of themselves, sometimes they must be set flying, to bring in more. Men leave their riches, either to their kindred, or to the public; and moderate portions, prosper best in both. A great state left to an heir, is as a lure to all the birds of prey round about, to seize on him, if he be not the better stablished in years and judgment. Likewise glorious gifts and foundations, are like sacrifices without salt; and but the painted sepulchres of alms, which soon will putrefy, and corrupt inwardly. Therefore measure not thine advancements, by quantity, but frame them by measure: and defer not charities till death; for, certainly, if a man weigh it rightly, he that doth so, is rather liberal of another man's, than of his own.
en.Не могу назвать богатство иначе как обузой добродетели. А еще более подходит ему латинское слово "impedimenta"[158]. Ибо богатство для добродетели то же, что обоз для армии: без него не обойтись, нельзя также и бросить его, но он затрудняет движение, а забота о нем стоит подчас победы.
en.В большом богатстве нет иной пользы, кроме возможности раздавать его; остальное же все -- суета. Как говорит Соломон: "Умножается имущество, умножаются и потребляющие его; и какое благо для владеющего им -- разве только смотреть своими глазами"[159]. Никто не может из больших богатств извлечь много для себя лично. Можно быть их хранителем, можно раздавать их, можно тщеславно ослеплять ими, но в чем истинная польза их для самого владельца? А дутые цены на камушки и редкости или пышные здания, возводимые напоказ, -- разве не для того все это, чтобы найти большим богатствам хоть какое-то применение? Вы скажете, что они могут пригодиться на то, чтобы выручить людей из беды или опасности. Говорит же Соломон: "Имение богатого -- крепкий город его и как высокая ограда в его воображении"[160]. Но недаром сказано, что это в воображении, а отнюдь не всегда на деле, ибо большое богатство гораздо чаще губит, нежели выручает.
en.Не стремись к чванным богатствам, но лишь к таким, какие можешь приобрести честно, тратить благоразумно, раздавать от души и оставить без сожалений. И все же не питай к ним философского или монашеского презрения. Умей различать тех, кто, как Рабирий Постум, по удачному выражению Цицерона "in studio rei amplificandae apparebat non avaritiae praedam, sed instrumentum bonitati quaeri"[161]. Прислушайся также к словам Соломона и остерегайся поспешного накопления: "Qui festinat ad divitias, non erit insons"[162]. Поэты сочинили, будто Плутос (т. е. богатство) хром и медлителен, когда его посылает Юпитер, но быстроног, когда послан Плутоном. Это означает, что богатство, добытое правыми путями и честным трудом, приходит медленно; а когда достается с чьей-нибудь смертью (по наследству, завещанию и тому подобное), то сваливается внезапно. Но можно также толковать Плутона как дьявола, ибо, когда богатство достается от дьявола (мошенничеством, вымогательством и всякими неправыми путями), оно летит как на крыльях.
en.Способов обогатиться существует много, и большой частью гнусных. Из них скупость является одним из лучших; но и этот способ нельзя считать невинным, ибо он препятствует щедротам и милосердию. Наиболее естественный путь к богатству лежит через увеличение плодородия почвы, ибо это есть дар земли, великой матери нашей; но это способ медленный. И все же, когда люди с большими капиталами берутся за сельское хозяйство, это весьма умножает их богатства. Я знавал в Англии вельможу, имевшего больше доходов, чем любой из моих современников: были у него и пастбища, и овцы, и лес, и зерно, и каменноугольные копи, и свинцовые и железные рудники, и еще многое другое. Земля была для него словно океаном, откуда вылавливал он все новые ценности. И правильно заметил некто, что нажить малые деньги ему было трудно, а большие -- легко. Ибо, когда у человека запасено столько, что он может дожидаться самой высокой цены, заключать такие крупные сделки, которые не многим под силу, и пользоваться плодами усердия более мелких дельцов, он непременно богатеет все более.
en.Обычный доход от торговли и ремесла есть доход честный, приумножаемый двумя путями: прилежным трудом и славой честного дельца. Более сомнительны барыши от выгодных сделок: когда пользуются чужим несчастьем, действуют через подставных лиц, хитростью отделываются от менее выгодных покупателей или пускаются на другие бесчестные проделки. Что касается посредничества, когда товар покупается не для себя, а для перепродажи, то здесь обычно наживаются и на продавце, и на покупателе. Хорошим средством обогащения являются товарищества, если иметь дело с людьми надежными. Ростовщичество есть наиболее верный способ разбогатеть, но один из гнуснейших, ибо ростовщик ест свой хлеб "in sudore vultus alieni"[163] и к тому же не соблюдает дня субботнего. Однако, как ни надежен этот путь, все же и на нем есть свои тернии, ибо посредники ради собственной выгоды могут поручиться за людей несостоятельных.
en.Кому выпадет счастье опередить других в каком-нибудь изобретении или привилегии, может иной раз нажить несметные богатства, как это было с первым, кто стал добывать сахар на Канарских островах. Так что, если человек окажется подлинно искусным в логике и проявляет как здравое суждение, так и изобретательность, ему суждены большие дела, особенно когда времена этому благоприятствуют. Кто ищет одних лишь верных прибылей, навряд ли станет очень богат; а кто вкладывает все имущество в рискованные предприятия, зачастую разоряется и впадает в нищету; поэтому надлежит сочетать риск с известным обеспечением на случай убытков. Верным путем к обогащению являются также монополии и исключительное право скупки товара, когда они ничем не ограничены, особенно если располагать сведениями насчет будущего спроса и запастись этим товаром заранее. Богатство, приобретенное службой; хотя и наиболее почетно, все же, когда добыто лестью, угождением и иными рабскими услугами, может быть причислено и к наиболее постыдным. Что же касается охоты за завещаниями и должностью душеприказчика (как это делал Сенека, по словам Тацита: "Testamenta et orbos tanquam indagine capi"[164]), это и того хуже, ибо тут приходится угождать более недостойным людям, нежели при исполнении службы.
en.Не слишком верь тем, кто заявляет о своем презрении к богатству, ибо презирают его те, кто отчаялся его добыть; и нет их хуже, когда случится им вдруг разбогатеть. Не будь копеечником. У богатства есть крылья: иногда оно улетает само; иногда же приходится пустить его в далекий полет, чтобы оно привлекло еще большее богатство. Оставляют богатство либо родичам, либо обществу; в обоих случаях умеренные доли больше идут впрок. Наследник, получивший большое состояние, -- приманка для всех окрестных хищников, если только он годами и разумом не является более обычного зрелым. Точно так же роскошные дары и пожертвования обществу подобны жертвоприношениям без соли или гробам повапленным, в которых даяние скоро обращается в прах и тлен. Поэтому меряй дары свои не количественной мерой, но сообразуй с надобностью; и не откладывай даяний до смертного часа, ибо, если поразмыслить, человек, поступающий так, щедр уже более за чужой счет, нежели за собственный.
рус.I mean not to speak of divine prophecies; nor of heathen oracles; nor of natural predictions; but only of prophecies that have been of certain memory, and from hidden causes. Saith the Pythonissa to Saul, To-morrow thou and thy son shall be with me. Homer hath these verses:
рус.At domus AEneae cunctis dominabitur oris, Et nati natorum, et qui nascentur ab illis.
рус.A prophecy, as it seems, of the Roman empire. Seneca the tragedian hath these verses:
рус.--Venient annis Saecula seris, quibus Oceanus Vincula rerum laxet, et ingens Pateat Tellus, Tiphysque novos Detegat orbes; nec sit terris Ultima Thule:
рус.a prophecy of the discovery of America. The daughter of Polycrates dreamed that Jupiter bathed her father, and Apollo anointed him: and it came to the sun made his body run with sweat, and the rain washed it. Philip of Macedon dreamed, he sealed up his wife's belly; whereby he did expound it, that his wife should be barren; but Aristander the soothsayer, told him his wife was with child because men do not use to seal vessels, that are empty. A phantasm that appeared to M. Brutus, in his tent, said to him, Philippis iterum me videbis. Tiberius said to Galba, Tu quoque, Galba, degustabis imperium. In Vespasian's time, there went a prophecy in the East, that those that should come forth of Judea, should reign over the world: which though it may be was meant of our Savior; yet Tacitus expounds it of Vespasian. Domitian dreamed, the night before he was slain, that a golden head was growing, out of the nape of his neck: and indeed, the succession that followed him for many years, made golden times. Henry the Sixth of England, said of Henry the Seventh, when he was a lad, and gave him water, This is the lad that shall enjoy the crown for which we strive. When I was in France, I heard from one Dr. Penal that the Queen Mother, who was given to curious arts, caused the King her husband's nativity to be calculated, under a false name; and the astrologer gave a judgment, that he should be killed in a duel; at which the Queen laughed, thinking her husband to be above challenges and duels: but he was slain upon a course at tilt, the splinters of the staff of Montgomery going in at his beaver. The trivial prophecy, which I heard when I was a child, and Queen Elizabeth was in the flower of her years, was,
рус.When Hempe is sponne, England's done.
рус.whereby it was generally conceived, that after the princes had reigned, which had the principal letters of that word hempe (which were Henry, Edward, Mary, Philip, and Elizabeth), England should come to utter confusion; which, thanks be to God, is verified only in the change of the name; for that the King's style, is now no more of England, but of Britian. There was also another prophecy, before the year of '88, which I do not well understand.
рус.There shall be seen upon a day, Between the Baugh and the May, he black fleet of Norway. When that that come and gone, England build houses of lime and stone, For after wars shall you have none.
рус.It was generally conceived to be meant, of the Spanish fleet that came in '88: for that the king of Spain's surname, as they say, is Norway. The prediction of Regiomontanus,
рус.Octogesimus octavus mirabilis annus,
рус.was thought likewise accomplished in the sending of that great fleet, being the greatest in strength, though not in number, of all that ever swam upon the sea. As for Cleon's dream, I think it was a jest. It was, that he was devoured of a long dragon; and it was expounded of a maker of sausages, that troubled him exceedingly.
рус.There are numbers of the like kind; especially if you include dreams, and predictions of astrology. But I have set down these few only, of certain credit, for example. My judgment is, that they ought all to be despised; and ought to serve but for winter talk by the fireside. Though when I say despised, I mean it as for belief; for otherwise, the spreading, or publishing, of them, is in no sort to be despised. For they have done much mischief; and I see many severe laws made, to suppress them. That that hath given them grace, and some credit, consisteth in three things. First, that men mark when they hit, and never mark when they miss; as they do generally also of dreams. The second is, that probable conjectures, or obscure traditions, many times turn themselves into prophecies; while the nature of man, which coveteth divination, thinks it no peril to foretell that which indeed they do but collect. As that of Seneca's verse. For so much was then subject to demonstration, that the globe of the earth had great parts beyond the Atlantic, which mought be probably conceived not to be all sea: and adding thereto the tradition in Plato's Timaeus, and his Atlanticus, it mought encourage one to turn it to a prediction. The third and last (which is the great one) is, that almost all of them, being infinite in number, have been impostures, and by idle and crafty brains merely contrived and feigned, after the event past.
en.Здесь я намерен говорить не о божественных прорицаниях; и не об оракулах язычников; и не о прогнозах, касающихся явлений природы; но именно о пророчествах, хорошо всем памятных и, однако ж, необъяснимых. Так, пророчица говорит Саулу: "Завтра ты и сын твой будут со мною"[165]. У Гомера мы находим следующие стихи:
en.At domus Aeneae cuinctis dominabitur oris, Et nati natorum, et qui nascentur ab illis[166].
en.Что, по-видимому, является пророчеством об образовании Римской империи. В трагедиях Сенеки встречаются стихи:
en....Venient annis Saecula seris, quibus Oceanus Vincula rerum laxet, et ingens Pateat Tellus, Tiphysque novos Detegat orbes: nec sit terris Ultima Thule...[167]
en.Здесь предсказано открытие Америки. Дочь Поликрата увидела во сне, будто отца ее омывал Юпитер и осушал Аполлон; так и случилось: он был распят на открытом месте, где тело его, выставленное на солнце, обливалось потом и обмывалось дождями. Филипп Македонский увидел во сне, что запечатал печатью чрево жены своей, и истолковал это как пророчество об ее бесплодии, но гадатель Аристандр сказал ему, что, напротив, жена его беременна, ибо порожних сосудов не запечатывают. Тень, явившаяся Бруту в его палатке, провещала ему: "Philippis iterum me videbis"[168]. Тиберий говорил Гальбе: "Tu quoque, Galba, degustabis imperium"[169]. Во времена Веспасиана на востоке было в ходу пророчество о том, что владычество над миром достанется выходцу из Иудеи. Тацит отнес это к Веспасиану, хотя это может быть пророчеством и о Спасителе[170]. Домициану в ночь накануне его убийства привиделось, будто на шее его выросла золотая голова; и действительно, эпоха его наследников была золотым веком. Генрих VI Английский как-то сказал о Генрихе VII, когда тот, будучи еще мальчиком, подал ему воды: "Этому мальчику достанется корона, за которую мы боремся"[171]. В бытность мою во Франции я слышал от некоего доктора Пэна, что королева-мать, верившая в астрологию, приказала под вымышленным именем составить гороскоп короля, своего супруга, а астролог заключил из него, что он будет убит на дуэли[172]. Этому королева много смеялась, полагая, что высокое положение ее супруга ограждает его от дуэлей; и все же он был убит на турнире обломками копья графа Монтгомери, которые вонзились ему под забрало. Во времена моего детства, когда королева Елизавета была в расцвете лет, в большом ходу было следующее предсказание:
en."Как выйдет вся пенька, Так и Англии конец".
en.Это толковали так: после царствования государей, у которых начальные буквы имен составляют слово "пенька"[173], в Англии настанет величайшая смута; однако, благодарение Богу, дело ограничилось изменением в титуле короля, который именуется ныне королем не Англии, а Великобритании. Перед 88-м годом ходило еще одно пророчество, не вполне мне понятное:
en.Будет день, и беда к нам придет: Между Бау и Мэй подойдет Черный Норвегии флот. Но, когда он воротится вспять, Будешь, Англия, прочно стоять, Не придется вовек воевать.
en.Это почиталось за предсказание об испанском флоте, приплывшем в 88-м году[174], ибо король испанский носит, как говорят, прозвище "Норвегия". Пророчество Региомонтана
en."Octogesimus octavus mirabilis annus"[175]
en.также считалось сбывшимся, когда явился к нам этот огромный флот, если не численностью, то мощью превосходивший все когда-либо посылавшиеся в моря. Что касается до сна Клеона, то я его считаю шуткой[176]. Ему приснилось, будто его пожирает предлинный дракон; на этом основании он получил прозвище Колбасник, что причинило ему величайшее огорчение.
en.Число подобных пророчеств весьма велико, особенно если добавить сюда сны и предсказания астрологов. Я здесь указал для примера лишь некоторые из известнейших. По моему мнению, все они заслуживают презрения и годятся разве вместо сказок, какими коротают зимний вечер у очага. Впрочем, советуя презирать их, я хочу только сказать, что они не заслуживают веры; но появлением их и распространением пренебрегать нельзя, ибо они причиняют много вреда; и существует немало законов, которыми они строго караются[177]. А причин их распространения можно указать три. Во-первых, людям свойственно замечать лишь те предсказания, которые сбываются; так же бывает у них и со снами. Во-вторых, смутные предания или догадки подчас облекаются в форму пророчеств, ибо человеку свойственно стремление предугадывать будущее и, следовательно, умозаключения обращать в предсказания. Так было со стихами Сенеки. Ведь тогда уже было известно, что земная поверхность простирается далеко за Атлантику, а значит, там может быть и суша. Вспомним также предание, рассказанное Платоном в "Тимее", и его "Атлантика"[178]; все это могло побудить поэта обратить эти сведения в предсказание. Последняя и главная причина состоит в том, что почти все эти бесчисленные пророчества суть не что иное, как обман, порождения праздных или лукавых умов, сочиненные уже после события.
рус.Ambition is like choler; which is an humor that maketh men active, earnest, full of alacrity, and stirring, if it be not stopped. But if it be stopped, and cannot have his way, it becometh adust, and thereby malign and venomous. So ambitious men, if they find the way open for their rising, and still get forward, they are rather busy than dangerous; but if they be checked in their desires, they become secretly discontent, and look upon men and matters with an evil eye, and are best pleased, when things go backward; which is the worst property in a servant of a prince, or state. Therefore it is good for princes, if they use ambitious men, to handle it, so as they be still progressive and not retrograde; which, because it cannot be without inconvenience, it is good not to use such natures at all. For if they rise not with their service, they will take order, to make their service fall with them.
рус.But since we have said, it were good not to use men of ambitious natures, except it be upon necessity, it is fit we speak, in what cases they are of necessity. Good commanders in the wars must be taken, be they never so ambitious; for the use of their service, dispenseth with the rest; and to take a soldier without ambition, is to pull off his spurs. There is also great use of ambitious men, in being screens to princes in matters of danger and envy; for no man will take that part, except he be like a seeled dove, that mounts and mounts, because he cannot see about him. There is use also of ambitious men, in pulling down the greatness of any subject that over-tops; as Tiberius used Marco, in the pulling down of Sejanus.
рус.Since, therefore, they must be used in such cases, there resteth to speak, how they are to be bridled, that they may be less dangerous. There is less danger of them, if they be of mean birth, than if they be noble; and if they be rather harsh of nature, than gracious and popular: and if they be rather new raised, than grown cunning, and fortified, in their greatness. It is counted by some, a weakness in princes, to have favorites; but it is, of all others, the best remedy against ambitious great-ones. For when the way of pleasuring, and displeasuring, lieth by the favorite, it is impossible any other should be overgreat. Another means to curb them, is to balance them by others, as proud as they. But then there must be some middle counsellors, to keep things steady; for without that ballast, the ship will roll too much. At the least, a prince may animate and inure some meaner persons, to be as it were scourges, to ambitions men.
рус.As for the having of them obnoxious to ruin; if they be of fearful natures, it may do well; but if they be stout and daring, it may precipitate their designs, and prove dangerous. As for the pulling of them down, if the affairs require it, and that it may not be done with safety suddenly, the only way is the interchange, continually, of favors and disgraces; whereby they may not know what to expect, and be, as it were, in a wood. Of ambitions, it is less harmful, the ambition to prevail in great things, than that other, to appear in every thing; for that breeds confusion, and mars business. But yet it is less danger, to have an ambitious man stirring in business, than great in dependences. He that seeketh to be eminent amongst able men, hath a great task; but that is ever good for the public. But he, that plots to be the only figure amongst ciphers, is the decay of a whole age.
рус.Honor hath three things in it: the vantage ground to do good; the approach to kings and principal persons; and the raising of a man's own fortunes. He that hath the best of these intentions, when he aspireth, is an honest man; and that prince, that can discern of these intentions in another that aspireth, is a wise prince. Generally, let princes and states choose such ministers, as are more sensible of duty than of rising; and such as love business rather upon conscience, than upon bravery, and let them discern a busy nature, from a willing mind.
en.Честолюбие подобно желчи; присутствие этой влаги способствует в людях живости, проворству и рвению в делах, если не преграждать ей выхода. В противном случае она перегорает, обращаясь в губительный яд. Так же точно и с честолюбцами: если путь перед ними открыт, они заняты делом и не опасны; но, встретив преграду своим стремлениям, преисполняются тайного недовольства, со злобой взирают на все и вся, но!! особенно радуются, когда что-либо движется вспять, а это -- худшее качество для слуги государя или государства. Поэтому государям, если имеют на службе у себя честолюбцев, следует стараться, чтобы они были на стороне прогресса, а не застоя; а раз это неизбежно сопряжено с трудностями, то лучше и вовсе таких людей не брать. Ибо если они не смогут возвыситься на своей службе, то приложат старания, чтобы службу принизить вместе с собой.
en.Но коль скоро мы сказали, что не следует прибегать к услугам честолюбцев, кроме как в случае необходимости, надлежит указать, в каких именно случаях они необходимы. Так, например, нельзя обойтись без даровитых полководцев, как бы ни были они честолюбивы, ибо заслуги их искупают все прочее; к тому же без честолюбия воин все равно что без шпор. Велика также польза честолюбца, когда государю надо заслониться от опасности или зависти; ведь на такую роль никто не отважится, если не подобен ослепленной птице[179], которая взлетает все выше и выше потому, что не видит ничего вокруг себя. Честолюбцы могут пригодиться и тогда, когда требуется сокрушить мощь какого-либо подданного, чрезмерно возвысившегося; так, Макрон пригодился Тиберию для расправы над Сеяном[180].
en.Поскольку в указанных случаях приходится пользоваться честолюбцами, остается сказать, каким образом держать их в узде, дабы сделать менее опасными. Честолюбцы менее опасны, если они низкого происхождения, а не знатного; если они сурового нрава, а не приветливы и любимы народом и если возвысились недавно и не постигли еще всех хитрых способов укрепить свое положение. Иметь любимцев почитается некоторыми за признак слабости в государе, а между тем это наилучшее средство против мощных честолюбцев. Ибо, когда милость и немилость находятся в руках любимца, невозможно никому другому чрезмерно возвыситься. Есть и еще средство обуздывать их, а именно противопоставить им других, столь же надменных. Но тогда для равновесия необходим еще советник-посредник, ибо без такого балласта корабль подвергнется чересчур сильной качке. Наконец, государь может держать наготове нескольких человек менее крупного калибра, чтобы при случае натравить их на честолюбцев.
en.А если держать честолюбцев под угрозой опалы, оно, быть может, и неплохо для тех, кто робкого нрава, но тех, кто поотважнее, заставит поспешить с их замыслами и может оказаться опасным. А если интересы дела требуют их сокрушить, но сделать это внезапно было бы неосторожностью, остается одно: непрерывно чередовать милости и немилости, чтобы они не знали, чего ожидать, и были словно в лесу. В честолюбии безвреднее тот вид его, который состоит в стремлении побеждать в больших делах, а не в попытках всюду поспеть, ибо это рождает путаницу и портит дело. И все же пусть лучше честолюбец набирает себе много дела, чем много сторонников. Кто стремится занять почетное место среди людей способных, ставит себе трудную задачу; но это всегда на благо обществу. А вот кто замышляет быть единственной фигурой среди пешек -- тот позор для своего времени.
en.Высокие почести заключают в себе три блага: возможность делать добро, близость к государю и важным особам и собственное возвышение. Кто в честолюбивых устремлениях своих преследует лучшую из этих целей, тот честный человек; а кто из государей умеет эти цели распознать, тот мудрый государь. Вообще же государям и правителям надлежит избирать себе в министры тех, кто помышляет более о долге, чем о возвышении, и дело свое любит от души, а не напоказ; а также отличать суетливость от подлинного рвения.
рус.These things are but toys, to come amongst such serious observations. But yet, since princes will have such things, it is better they should be graced with elegancy, than daubed with cost. Dancing to song, is a thing of great state and pleasure. I understand it, that the song be in quire, placed aloft, and accompanied with some broken music; and the ditty fitted to the device. Acting in song, especially in dialogues, hath an extreme good grace; I say acting, not dancing (for that is a mean and vulgar thing); and the voices of the dialogue would be strong and manly (a base and a tenor; no treble); and the ditty high and tragical; not nice or dainty. Several quires, placed one over against another, and taking the voice by catches, anthem-wise, give great pleasure.
рус.Turning dances into figure, is a childish curiosity. And generally let it be noted, that those things which I here set down, are such as do naturally take the sense, and not respect petty wonderments. It is true, the alterations of scenes, so it be quietly and without noise, are things of great beauty and pleasure; for they feed and relieve the eye, before it be full of the same object. Let the scenes abound with light, specially colored and varied; and let the masquers, or any other, that are to come down from the scene, have some motions upon the scene itself, before their coming down; for it draws the eye strangely, and makes it, with great pleasure, to desire to see, that it cannot perfectly discern. Let the gongs be loud and cheerful, and not chirpings or pulings. Let the music likewise be sharp and loud, and well placed. The colors that show best by candle-light are white, carnation, and a kind of sea-water-green; and oes, or spangs, as they are of no great cost, so they are of most glory. As for rich embroidery, it is lost and not discerned. Let the suits of the masquers be graceful, and such as become the person, when the vizors are off; not after examples of known attires; Turke, soldiers, mariners, and the like.
рус.Let anti-masques not be long; they have been commonly of fools, satyrs, baboons, wild-men, antics, beasts, sprites, witches, Ethiops, pigmies, turquets, nymphs, rustics, Cupids, statuas moving, and the like. As for angels, it is not comical enough, to put them in anti-masques; and anything that is hideous, as devils, giants, is on the other side as unfit. But chiefly, let the music of them be recreative, and with some strange changes. Some sweet odors suddenly coming forth, without any drops falling, are, in such a company as there is steam and heat, things of great pleasure and refreshment. Double masques, one of men, another of ladies, addeth state and variety. But all is nothing except the room be kept clear and neat.
рус.For justs, and tourneys, and barriers; the glories of them are chiefly in the chariots, wherein the challengers make their entry; especially if they be drawn with strange beasts: as lions, bears, camels, and the like; or in the devices of their entrance; or in the bravery of their liveries; or in the goodly furniture of their horses and armor. But enough of these toys.
en.Предметы, о которых пойдет речь, представляются лишь игрушками среди серьезных наблюдений. Однако, поскольку государи желают иметь их, лучше, если они изящно будут украшены, чем с большими затратами размалеваны. Танец под пение весьма торжествен и доставляет удовольствие. Насколько мне известно, пение должно осуществляться хором, расположенным на возвышении, и сопровождаться какой-либо струнной музыкой, а слова песнопения должны подходить к сюжету. Игра актеров во время пения, особенно в диалогах, производит чрезвычайно благоприятное впечатление; я говорю игра, а не танец (ибо это низко и вульгарно); и голоса диалога должны быть сильными и мужественными (бас и тенор, без дисканта); и слова -- возвышенными и трагическими, а не чувствительными и утонченными. Несколько хоров, расположенных один против другого и вступающих в пение с перерывами, как при исполнении гимнов, доставляют огромное удовольствие.
en.Превращение танцев в фигуру есть детская забава. И вообще заметьте, здесь я излагаю такие вещи, в которых, естественно, есть смысл, а не те, которые вызывают лишь легкое удивление. Верно, что перемены сцен, если они происходят спокойно и без шума, очень красивы и доставляют большое удовольствие, ибо они дают пищу глазам и в то же время снимают с них усталость, освобождая от созерцания одних и тех же предметов. Сцены должны быть обильно залиты светом, окрашенным в различные, специально подобранные и меняющиеся цвета; и пусть участники маски или другие лица, которые будут сходить со сцены, делают на ней определенные движения, прежде чем сойти вниз, ибо это необыкновенно привлекает зрение и заставляет его с удовольствием стремиться разглядеть то, что оно не может отчетливо различить. Пение должно быть громким и бодрым, а не похожим на щебетание или писк. Музыка также должна быть отчетливой и громкой и располагающей. При свечах лучите всего смотрятся белый и алый цвета и так называемый цвет морской волны, а также блестки, ибо, хотя они стоят недорого, смотрятся лучше многого другого. Что касается богатой вышивки, то она теряется и ее почти незаметно. Костюмы участников должны быть элегантны и им к лицу, даже когда сняты маски: они не должны следовать известным образцам одежды; не надо одеваться турками, солдатами, матросами и т. п.
en.Антимаски не должны быть слишком длинными: обычно они включают глупцов, сатиров, обезьян, дикарей, шутов, диких зверей, эльфов, ведьм, эфиопов, пигмеев, турок, нимф, простаков селян, купидонов, движущиеся статуи и тому подобное. Что касается ангелов, то представлять их как антимаску не достаточно смешно; и, с другой стороны, все, что отвратительно, также не подходит для нее, например черти и великаны. Но главное, пусть музыка их будет развлекательной и с несколько необычными переходами. Если во время представления неожиданно возникнут приятные запахи, но не будут падать капли, то это доставит вспотевшей и запарившейся компании большое удовольствие и освежит ее. Двойные (double) маски -- одни мужские, другие дамские -- увеличивают пышность и разнообразие. Но все это ничто, если залу не содержат в чистоте и опрятности.
en.Что касается турниров конных и пеших, с барьерами и без них, то главная их красота заключается в колесницах, в которых соперники выезжают на арену, особенно если их везут какие-либо необыкновенные животные, как львы, медведи, верблюды и тому подобное; или же в особой манере их появления; или в великолепии их одеяний; или же в красивой сбруе их лошадей и красивых доспехах. Но достаточно об этих игрушках.
рус.Nature is often hidden; sometimes overcome; seldom extinguished. Force, maketh nature more violent in the return; doctrine and discourse, maketh nature less importune; but custom only doth alter and subdue nature.
рус.He that seeketh victory over his nature, let him not set himself too great, nor too small tasks; for the first will make him dejected by often failings; and the second will make him a small proceeder, though by often prevailings. And at the first let him practise with helps, as swimmers do with bladders or rushes; but after a time let him practise with disadvantages, as dancers do with thick shoes. For it breeds great perfection, if the practice be harder than the use.
рус.Where nature is mighty, and therefore the victory hard, the degrees had need be, first to stay and arrest nature in time; like to him that would say over the four and twenty letters when he was angry; then to go less in quantity; as if one should, in forbearing wine, come from drinking healths, to a draught at a meal; and lastly, to discontinue altogether. But if a man have the fortitude, and resolution, to enfranchise himself at once, that is the best:
рус.Optimus ille animi vindex laedentia pectus Vincula qui rupit, dedoluitque semel.
рус.Neither is the ancient rule amiss, to bend nature, as a wand, to a contrary extreme, whereby to set it right, understanding it, where the contrary extreme is no vice.
рус.Let not a man force a habit upon' himself, with a perpetual continuance, but with some intermission. For both the pause reinforceth the new onset; and if a man that is not perfect, be ever in practice, he shall as well practise his errors, as his abilities, and induce one habit of both; and there is no means to help this, but by seasonable intermissions. But let not a man trust his victory over his nature, too far; for nature will lay buried a great time, and yet revive, upon the occasion or temptation. Like as it was with AEsop's damosel, turned from a cat to a woman, who sat very demurely at the board's end, till a mouse ran before her. Therefore, let a man either avoid the occasion altogether; or put himself often to it, that he may be little moved with it.
рус.A man's nature is best perceived in privateness, for there is no affectation; in passion, for that putteth a man out of his precepts; and in a new case or experiment, for there custom leaveth him.
рус.They are happy men, whose natures sort with their vocations; otherwise they may say, Multum incola fuit anima mea; when they converse in those things, they do not affect. In studies, whatsoever a man commandeth upon himself, let him set hours for it; but whatsoever is agreeable to his nature, let him take no care for any set times; for his thoughts will fly to it, of themselves; so as the spaces of other business, or studies, will suffice.
рус.A man's nature, runs either to herbs or weeds; therefore let him seasonably water the one, and destroy the other.
en.Природа в человеке часто бывает сокрыта, иногда подавлена, но редко истреблена. Принуждение заставляет природу жестоко мстить за себя, поучения несколько смиряют ее порывы, но только привычка может ее переделать и покорить.
en.Кто стремится победить в себе природу, пусть не ставит себе ни чрезмерно трудных, ни слишком легких задач, ибо в первом случае будет удручен частыми неудачами, а во втором -- слишком мало сделает успехов, хотя побеждать будет часто. И пусть вначале облегчает себе дело, подобно пловцу, прибегающему к пузырям или камышовым связкам; а немного погодя пусть ставит себя, напротив, в трудные условия, как делают танцоры, упражняясь в тяжелых башмаках. Ибо для полного совершенства надо, чтобы подготовка была труднее самого дела.
en.Где природа могущественна и победа, следовательно, трудна, первым шагом к ней должно быть умение вовремя обуздать свой порыв: так, некоторые, желая остудить гнев, повторяют про себя азбуку; затем следует себя ограничить: так, отучаясь от вина, переходят от заздравных кубков к одному глотку за едой; а там и совсем оставить свою привычку. Но если хватает у человека стойкости и решимости покончить с ней разом, это всего лучше:
en.Optimus ille animi vindex, laedentia pectus Vincula qui rupit, dedoluitque semel[182].
en.Может пригодиться и старое правило: гнуть природу в противную сторону, чтобы тем самым выпрямить; но это лишь тогда, разумеется, когда противоположная крайность не будет пороком.
en.Пусть никто не понуждает себя к чему-либо беспрерывно, но дает себе передышку. Ибо она позволяет набраться сил для новых попыток; а кроме того, если человек, не утвердившись еще в новых правилах, беспрестанно себя упражняет, он заодно с хорошими упражняет и дурные свои свойства, укрепляя в себе к ним привычку; и помочь тут можно лишь своевременной передышкой. И пусть никто не верит вполне победе над своей природой, ибо природа может долгое время не давать о себе знать и вновь ожить при случае или соблазне. Так было с Эзоповой девицей, превращенной из кошки в женщину: уж на что она чинно сидела за столом, пока не пробежала мимо нее мышь[183]. А потому пусть человек либо вовсе избегает соблазна, либо почаще ему подвергается, дабы стать к нему нечувствительным.
en.Природу человека всего легче обнаружить в уединении, ибо тут он сбрасывает с себя все показное: в порыве страсти, ибо тогда забывает он свои правила; а также в новых обстоятельствах, ибо здесь покидает его сила привычки.
en.Счастливы те, чья природа находится в согласии с их занятиями; иначе они могут сказать: "Multum incola fuit anima mea"[184], когда вынуждены заниматься вещами, к которым не питают склонности. Занимаясь науками, пусть человек назначает часы тому, к чему себя понуждает; а для того, что согласно с его природой, пусть не заботится отводить особое время, ибо мысли его и сами будут к этому обращаться, насколько позволят другие дела и занятия.
en.В каждом человеке природа всходит либо злаками, либо сорной травой; пусть же он своевременно поливает первые и истребляет вторую.
рус.Men's thoughts, are much according to their inclination; their discourse and speeches, according to their learning and infused opinions; but their deeds, are after as they have been accustomed. And therefore, as Machiavel well noteth (though in an evil-favored instance), there is no trusting to the force of nature, nor to the bravery of words, except it be corroborate by custom. His instance is, that for the achieving of a desperate conspiracy, a man should not rest upon the fierceness of any man's nature, or his resolute undertakings; but take such an one, as hath had his hands formerly in blood. But Machiavel knew not of a Friar Clement, nor a Ravillac, nor a Jaureguy, nor a Baltazar Gerard; yet his rule holdeth still, that nature, nor the engagement of words, are not so forcible, as custom. Only superstition is now so well advanced, that men of the first blood, are as firm as butchers by occupation; and votary resolution, is made equipollent to custom, even in matter of blood. In other things, the predominancy of custom is everywhere visible; insomuch as a man would wonder, to hear men profess, protest, engage, give great words, and then do, just as they have done before; as if they were dead images, and engines moved only by the wheels of custom.
рус.We see also the reign or tyranny of custom, what it is. The Indians (I mean the sect of their wise men) lay themselves quietly upon a stock of wood, and so sacrifice themselves by fire. Nay, the wives strive to be burned, with the corpses of their husbands. The lads of Sparta, of ancient time, were wont to be scourged upon the altar of Diana, without so much as queching. I remember, in the beginning of Queen Elizabeth's time of England, an Irish rebel condemned, put up a petition to the deputy, that he might be hanged in a withe, and not in an halter; because it had been so used, with former rebels. There be monks in Russia, for penance, that will sit a whole night in a vessel of water, till they be engaged with hard ice. Many examples may be put of the force of custom, both upon mind and body. Therefore, since custom is the principal magistrate of man's life, let men by all means endeavor, to obtain good customs.
рус.Certainly custom is most perfect, when it beginneth in young years: this we call education; which is, in effect, but an early custom. So we see, in languages, the tongue is more pliant to all expressions and sounds, the joints are more supple, to all feats of activity and motions, in youth than afterwards. For it is true, that late learners cannot so well take the ply; except it be in some minds that have not suffered themselves to fix, but have kept themselves open, and prepared to receive continual amendment, which is exceeding rare.
рус.But if the force of custom simple and separate, be great, the force of custom copulate and conjoined and collegiate, is far greater. For there example teacheth, company comforteth, emulation quickeneth, glory raiseth: so as in such places the force of custom is in his exaltation. Certainly the great multiplication of virtues upon human nature, resteth uponsocieties well ordained and disciplined. For commonwealths, and good governments, do nourish virtue grown, but do not much mend the deeds. But the misery is, that the most effectual means, are now applied to the ends, least to be desired.
en.Люди думают сообразно природным наклонностям, говорят сообразно познаниям и внушенным мнениям, но поступают они сообразно привычке. Поэтому верно замечает Макиавелли (хоть и гнусный выбирает при этом пример), что нельзя доверять ни силе природы, ни силе красноречия, если к ним но присоединяется еще и привычка. А пример его состоит в том, что для успеха кровавого заговора не следует полагаться ни на врожденную свирепость, ни на выражения решимости, но выбирать непременно такого, кто уже однажды обагрил свои руки кровью[185]. Правда, Макиавелли не знал ни брата Клемана, ни Равальяка[186], ни Жореги, ни Балтазара Жерара[187]; и все же его правило остается в силе: ни природа, ни словесные обязательства не имеют той силы, что привычка. Но только суеверие сделало ныне такие успехи, что и новички выказывают не меньшую твердость, чем закоренелый убийца; и даже в кровавом деле обет сделался равносилен привычке. Во всем прочем привычка царит повсеместно, так что диву даешься, слыша, как люди уверяют, заверяют, обязуются, громко клянутся, а затем поступают точно так же, как и раньше, словно все они мертвые истуканы, приводимые в движение одним лишь механизмом привычки.
en.Хорошо известно также, к чему ведет тирания обычая[188]. Индийцы (я разумею здесь касту их мудрецов), обрекши себя в жертву, спокойно восходят на костер, и даже жены их стремятся быть сожженными вместе с телами мужей. Юноши древней Спарты, не дрогнув, подвергали себя бичеванию на алтаре Дианы. Помнится, в начале царствования Елизаветы Английской один осужденный ирландский мятежник просил наместника, чтобы его удавили не веревкой, но ивовой лозой, ибо так именно поступали с мятежниками прежде. А в России бывает, что монахи из покаяния просиживают всю ночь в бочке с водой, покуда совсем не обледенеют[189]. Можно привести еще множество примеров всесильной власти привычки и обычая над телами и душами. И коль скоро обычай является главным правителем человеческой жизни, то и надлежит все силы устремить к установлению хороших обычаев.
en.Привычка всего прочнее, когда берет начало в юные годы; это и называем мы воспитанием, которое есть в сущности не что иное, как рано сложившиеся привычки. Смолоду и язык при обучении чужим наречиям послушнее воспроизводит звуки, и суставы гибче в движениях и упражнениях. А запоздалый ученик уже не может всего перенять, если только не принадлежит к тем умам, которые не поддались окостенению, но сохранили восприимчивость и готовность совершенствоваться; что встречается крайне редко.
en.Но если такова сила привычки у отдельных людей, еще гораздо могущественнее сила обычая среди людских масс. Ведь тут человека наставляет пример, ободряют товарищи, побуждает соревнование и награждает одобрение; так что сила обычая имеет здесь наиболее благоприятные для себя условия. Конечно, умножение добродетели в человеческой натуре зависит от хорошего устройства общества. Ибо республики и хорошие правительства лелеют добродетель уже созревшую, не оказывая заметного воздействия на ее семена. Но в том-то и беда, что наиболее действенные средства направлены в наши дни к целям, наименее желательным.
рус.It cannot be denied, but outward accidents conduce much to fortune; favor, opportunity, death of others, occasion fitting virtue. But chiefly, the mould of a man's fortune is in his own hands. Faber quisque fortunae suae, saith the poet. And the most frequent of external causes is, that the folly of one man, is the fortune of another. For no man prospers so suddenly, as by others' errors. Serpens nisi serpentem comederit non fit draco. Overt and apparent virtues, bring forth praise; but there be secret and hidden virtues, that bring forth fortune; certain deliveries of a man's self, which have no name. The Spanish name, desemboltura, partly expresseth them; when there be not stonds nor restiveness in a man's nature; but that the wheels of his mind, keep way with the wheels of his fortune. For so Livy (after he had described Cato Major in these words, In illo viro tantum robur corporis et animi fuit, ut quocunque loco natus esset, fortunam sibi facturus videretur) falleth upon that, that he had versatile ingenium. Therefore if a man look sharply and attentively, he shall see Fortune: for though she be blind, yet she is not invisible. The way of fortune, is like the Milken Way in the sky; which is a meeting or knot of a number of small stars; not seen asunder, but giving light together. So are there a number of little, and scarce discerned virtues, or rather faculties and customs, that make men fortunate.
рус.The Italians note some of them, such as a man would little think. When they speak of one that cannot do amiss, they will throw in, into his other conditions, that he hath poco di matto. And certainly there be not two more fortunate properties, than to have a little of the fool, and not too much of the honest. Therefore extreme lovers of their country or masters, were never fortunate, neither can they be. For when a man placeth his thoughts without himself, he goeth not his own way.
рус.An hasty fortune maketh an enterpriser and remover (the French hath it better, entreprenant, or remuant), but the exercised fortune maketh the able man. Fortune is to be honored and respected, and it be but for her daughters, Confidence and Reputation. For those two, Felicity breedeth; the first within a man's self, the latter in others towards him. All wise men, to decline the envy of their own virtues, use to ascribe them to Providence and Fortune; for so they may the better assume them: and, besides, it is greatness in a man, to be the care of the higher powers. So Caesar said to the pilot in the tempest, Caesarem portas, et fortunam ejus. So Sylla chose the name of Felix, and not of Magnus. And it hath been noted, that those who ascribe openly too much to their own wisdom and policy, end infortunate. It is written that Timotheus the Athenian, after he had, in the account he gave to the state of his government, often interlaced this speech, And in this, Fortune had no part, never prospered in anything, he undertook afterwards. Certainly there be, whose fortunes are like Homer's verses, that have a slide and easiness more than the verses of other poets; as Plutarch saith of Timoleon's fortune, in respect of that of Agesilaus or Epaminondas. And that this should be, no doubt it is much, in a man's self.
en.Нельзя отрицать того, что внешние обстоятельства во многом способствуют счастью человека: фавор, благоприятная возможность, смерть других, случай, способствующий добродетели. Но главным образом судьба человека находится в его собственных руках. "Faber quisque fortunae suae"[19][0], -- сказал поэт. Наиболее же частой внешней причиной счастья одного человека является глупость другого, ибо нет другого такого способа внезапно преуспеть, как воспользовавшись ошибками других людей. "Serpens nisi serpentem comederit non fit draco"[19][1]. Открытые и очевидные достоинства вызывают похвалу; но есть тайные и скрытые достоинства, приносящие счастье, -- определенные проявления человеческой натуры, которые не имеют названия. Отчасти они выражаются испанским словом "desinvoltura", т. е. когда в натуре человека нет упрямства или своенравия и проявления его духа следуют за поворотами колеса фортуны. Так, Ливий, описав Катона Старшего следующими словами: "In illo viro, tantum robur corporis et animi fuit, ut quocunque loco natus esset, fortunam sibi facturus videretur"[19][2], отметил, что он имел "versatile ingenium"[19][3]. Поэтому, если человек посмотрит пристально и внимательно, то он увидит Фортуну; ибо хотя сама она и слепа, однако не является невидимой. Дорога Фортуны подобна Млечному Пути в небе, который есть собрание или средоточение множества мелких звезд, не видимых поодиночке, но дающих свет, когда они собраны воедино. Таковы же незначительные и едва различимые свойства или, скорее, способности и нравы, которые делают людей счастливыми.
en.Итальянцы отмечают среди них и такие, которые вряд ли придут в голову. Когда они говорят о ком-либо, кто не может ошибиться, то к его прочим качествам они обязательно добавят, что у него есть "pocco di matto"[19][4]. И конечно, не может быть двух более счастливых свойств, чем быть немножко глупым и но слишком честным. Поэтому-то те, кто чрезвычайно любит свою страну или своих господ, никогда не были счастливы; они и не могут быть таковыми. Ибо когда человек устремляет свои мысли на что-либо лежащее вне его, он уже не волен идти своим собственным путем.
en.Скороспелое счастье делает предприимчивым и неугомонным (у французов есть более подходящие слова "entreprenant" или "remuant"); испытанное счастье делает опытным и умелым. Счастье надо уважать и почитать хотя бы из-за двух его дочерей -- уверенности и репутации. Ведь обе они порождают удовлетворение: первая -- в самом человеке; вторая -- в других по отношению к нему. Все мудрые люди, чтобы отвести зависть к своим успехам, достигнутым благодаря их добродетелям, обычно приписывают эти успехи Провидению и Судьбе, ибо они таким образом могли спокойнее пользоваться своим счастьем и, кроме того, это признак величия человека, если о нем заботятся высшие силы. Поэтому Цезарь сказал своему проводнику в бурю: "Caesarum portas et Fortunam eius"[19][5]. Поэтому Сулла выбрал имя Felix, а не Magnus[19][6]. Было также замечено, что те, кто открыто приписывают слишком многое своей собственной мудрости и прозорливости, плохо кончают. Передают, что Тимофей Афинский, рассказывая народному собранию о результатах своего правления, часто вставлял в свою речь слова: "И к этому Фортуна не была причастна"; и после этого, чтобы он ни предпринимал, он никогда больше ни в чем не преуспевал, Конечно, есть и такие люди, судьбы которых подобны стихам Гомера, которые более гладки и легки, чем стихи других поэтов, как, к примеру, Плутарх говорил о судьбе Тимолеонта[197], противопоставляя ее судьбе Агесилая или Эпаминонда. Но что бы там ни говорили, несомненно, многое здесь зависит от самого человека.
рус.Many have made witty invectives against usury. They say that it is a pity, the devil should have God's part, which is the tithe. That the usurer is the greatest Sabbath-breaker, because his plough goeth every Sunday. That the usurer is the drone, that Virgil speaketh of;
рус.Ignavum fucos pecus a praesepibus arcent.
рус.That the usurer breaketh the first law, that was made for mankind after the fall, which was, in sudore vultus tui comedes panem tuum; not, in sudore vultus alieni. That usurers should have orange-tawny bonnets, because they do judaize. That it is against nature for money to beget money; and the like. I say this only, that usury is a concessum propter duritiem cordis; for since there must be borrowing and lending, and men are so hard of heart, as they will not lend freely, usury must be permitted. Some others, have made suspicious and cunning propositions of banks, discovery of men's estates, and other inventions. But few have spoken of usury usefully. It is good to set before us, the incommodities and commodities of usury, that the good, may be either weighed out or called out; and warily to provide, that while we make forth to that which is better, we meet not with that which is worse.
рус.The discommodities of usury are, First, that it makes fewer merchants. For were it not for this lazy trade of usury, money would not he still, but would in great part be employed upon merchandizing; which is the vena porta of wealth in a state. The second, that it makes poor merchants. For, as a farmer cannot husband his ground so well, if he sit at a great rent; so the merchant cannot drive his trade so well, if he sit at great usury. The third is incident to the other two; and that is the decay of customs of kings or states, which ebb or flow, with merchandizing. The fourth, that it bringeth the treasure of a realm, or state, into a few hands. For the usurer being at certainties, and others at uncertainties, at the end of the game, most of the money will be in the box; and ever a state flourisheth, when wealth is more equally spread. The fifth, that it beats down the price of land; for the employment of money, is chiefly either merchandizing or purchasing; and usury waylays both. The sixth, that it doth dull and damp all industries, improvements, and new inventions, wherein money would be stirring, if it were not for this slug. The last, that it is the canker and ruin of many men's estates; which, in process of time, breeds a public poverty.
рус.On the other side, the commodities of usury are, first, that howsoever usury in some respect hindereth merchandizing, yet in some other it advanceth it; for it is certain that the greatest part of trade is driven by young merchants, upon borrowing at interest; so as if the usurer either call in, or keep back, his money, there will ensue, presently, a great stand of trade. The second is, that were it not for this easy borrowing upon interest, men's necessities would draw upon them a most sudden undoing; in that they would be forced to sell their means (be it lands or goods) far under foot; and so, whereas usury doth but gnaw upon them, bad markets would swallow them quite up. As for mortgaging or pawning, it will little mend the matter: for either men will not take pawns without use; or if they do, they will look precisely for the forfeiture. I remember a cruel moneyed man in the country, that would say, The devil take this usury, it keeps us from forfeitures, of mortgages and bonds. The third and last is, that it is a vanity to conceive, that there would be ordinary borrowing without profit; and it is impossible to conceive, the number of inconveniences that will ensue, if borrowing be cramped. Therefore to speak of the abolishing of usury is idle. All states have ever had it, in one kind or rate, or other. So as that opinion must be sent to Utopia.
рус.To speak now of the reformation, and reiglement, of usury; how the discommodities of it may be best avoided, and the commodities retained. It appears, by the balance of commodities and discommodities of usury, two things are to be reconciled. The one, that the tooth of usury be grinded, that it bite not too much; the other, that there be left open a means, to invite moneyed men to lend to the merchants, for the continuing and quickening of trade. This cannot be done, except you introduce two several sorts of usury, a less and a greater. For if you reduce usury to one low rate, it will ease the common borrower, but the merchant will be to seek for money. And it is to be noted, that the trade of merchandize, being the most lucrative, may bear usury at a good rate; other contracts not so.
рус.To serve both intentions, the way would be briefly thus. That there be two rates of usury: the one free, and general for all; the other under license only, to certain persons, and in certain places of merchandizing. First, therefore, let usury in general, be reduced to five in the hundred; and let that rate be proclaimed, to be free and current; and let the state shut itself out, to take any penalty for the same. This will preserve borrowing, from any general stop or dryness. This will ease infinite borrowers in the country. This will, in good part, raise the price of land, because land purchased at sixteen years' purchase will yield six in the hundred, and somewhat more; whereas this rate of interest, yields but five. This by like reason will encourage, and edge, industrious and profitable improvements; because many will rather venture in that kind, than take five in the hundred, especially having been used to greater profit.
рус.Secondly, let there be certain persons licensed, to lend to known merchants, upon usury at a higher rate; and let it be with the cautions following. Let the rate be, even with the merchant himself, somewhat more easy than that he used formerly to pay; for by that means, all borrowers, shall have some ease by this reformation, be he merchant, or whosoever. Let it be no bank or common stock, but every man be master of his own money. Not that I altogether mislike banks, but they will hardly be brooked, in regard of certain suspicions. Let the state be answered some small matter for the license, and the rest left to the lender; for if the abatement be but small, it will no whit discourage the lender. For he, for example, that took before ten or nine in the hundred, will sooner descend to eight in the hundred than give over his trade of usury, and go from certain gains, to gains of hazard. Let these licensed lenders be in number indefinite, but restrained to certain principal cities and towns of merchandizing; for then they will be hardly able to color other men's moneys in the country: so as the license of nine will not suck away the current rate of five; for no man will send his moneys far off, nor put them into unknown hands.
рус.If it be objected that this doth in a sort authorize usury, which before, was in some places but permissive; the answer is, that it is better to mitigate usury, by declaration, than to suffer it to rage, by connivance.
en.Много было сказано против ростовщичества. Говорили, что не подобает отдавать дьяволу божью долю, т. е. десятину. Что никто более ростовщика не нарушает дня субботнего, так как он работает и по праздникам. Что ростовщик и есть тот трутень, о котором сказано у Вергилия:
en.Ignavum fucos pecus a praesepibus arcent[19][8].
en.Что ростовщик нарушает первый закон, данный человечеству после грехопадения, а именно: "In sudore vultus tui comedos panern tuum", -- но не "in sudore vultus alieni"[19][9]. Что ростовщику подобает желтый колпак, ибо он жидовствует. Что противоестественно, чтобы деньги рождали деньги; и тому подобное. Я же скажу только, что ростовщичество есть "concessum propter duritiem cordis"[200], ибо раз уж должны быть на свете заимодавцы и должники, а люди столь жестокосердны, что не хотят ссужать безвозмездно, то ростовщичество должно быть дозволено. Кое-кто предлагал хитроумные предосторожности по части банков, установления несостоятельности и тому подобного. Но мало кто говорил о ростовщичестве дельно. Нам следует поэтому обозреть дурные и хорошие его стороны, дабы взвесить и отделить хорошее, и действовать осмотрительно, чтобы, стремясь к лучшему, не прийти к худшему.
en.Дурные стороны ростовщичества следующие. Во-первых, то, что оно уменьшает число купцов. Не будь этого паразитического промысла, деньги не лежали бы втуне, а большей частью оплодотворяли торговлю, которая есть vena porta богатства страны. Во-вторых, ростовщичество обедняет купцов. Как у земледельца дела идут хуже, когда он платит большую аренду, так и у купца хуже идет торговля, если он занимает под большие проценты. Третье неудобство проистекает из первых двух и заключается в уменьшении доходов правительств и государей от таможенных пошлин, ибо доходы эти зависимы от торговли. Четвертое состоит в том, что богатства страны скопляются в немногих руках, ибо доходы ростовщика надежны, все же другие подвержены случайностям, так что в конце игры большая часть денег остается в его кубышке; а между тем для процветания страны надобно более равномерное распределение богатств. Пятое неудобство состоит в том, что ростовщичество понижает цены на землю, ибо главное применение денег заключается в купле-продаже; ростовщичество же препятствует тому и другому. Шестым является застой во всех промыслах, нововведениях и изобретениях, куда притекали бы деньги, если бы не эта помеха. И наконец, ростовщичество является губительной язвой для множества частных состояний, а это со временем истощает и самое государство.
en.С другой стороны, ростовщичество имеет и свои выгоды. Во-первых, хотя оно кое в чем и затрудняет торговлю, зато в других отношениях благоприятствует ей, ибо известно, что торговля ведется большей частью молодыми купцами, которые берут взаймы под проценты; так что, если ростовщик возьмет свои деньги назад или откажет в них, это может повести к застою в торговле. Во-вторых, не будь возможности легко занять под проценты, люди платились бы за свои траты разорением, ибо были бы вынуждены продавать имущество (как движимое, так и недвижимое) за бесценок; ростовщичество подтачивает их состояние исподволь, а тут они сразу пошли бы ко дну. Что до ипотек, то они мало помогают против этого зла, ибо ненужных закладов никто не возьмет, а ценные всякий захочет присвоить за неуплату. Помню одного жестокосердого богача, который всегда говорил: "Черт бы побрал этих ростовщиков; они отбивают у нас все барыши от просроченных закладных". В-третьих, тщетно было бы искать охотников ссужать без процентов, а ограничение ссуд повлекло бы за собой неисчислимые неудобства. Вот почему все толки об уничтожении ростовщичества являются праздными. Всегда и всюду оно было -- не в одном, так в другом виде. Так что с этим замыслом надо отправляться в Утопию.
en.Поговорим лучше о том, как удержать ростовщичество в должных границах, как устранить наносимый им ущерб и сохранить выгоды. Взвесив первые и вторые, мы убедимся, что необходимы две вещи. С одной стороны, следует подпилить зубы ростовщику, дабы ослабить его хватку; с другой -- побудить денежных людей ссужать свои деньги купцам ради оживления торговли. А этого нельзя добиться, если не ввести двух различных ссудных процентов -- меньшего и большего. Ибо, если установить единый низкий процент, это облегчит долю обычного должника, зато купцу трудно будет найти где занять денег. А между тем торговля, будучи делом наиболее прибыльным, -- не то, что другие, -- может выдержать более высокий ссудный процент.
en.Итак, чтобы достичь обеих целей, надлежит установить два процента. Один -- доступный и общий для всех; другой -- по особому разрешению, для некоторых лиц и только в главных торговых городах. Пусть общий процент будет снижен до пяти, пусть он будет повсеместно дозволен и государственными пошлинами не облагается. Это не даст иссякнуть кредиту, облегчит долю бесчисленных должников и немало повысит цены на землю, ибо земля, которая покупается за шестнадцать лет, приносит шесть со ста и даже несколько более, тогда как такая ссуда приносит всего пять. По той же причине это поощрит промышленность и выгодные усовершенствования, так как многие скорее вложат деньги во что-либо подобное, нежели согласятся ссужать из пяти процентов, особенно привыкнув получать больше.
en.Далее, пусть некоторым лицам будет дозволено ссужать известных купцов под больший процент, но с соблюдением следующих предосторожностей. Пусть и этот процент для купцов будет несколько ниже того, что им приходилось платить ранее, ибо тогда преобразование принесет облегчение всем должникам, будь то купец или кто другой. Пусть не будет банка и общей кассы, но пусть каждый сам распоряжается своими деньгами. Не то, чтобы я совсем не признавал банков, но их вряд ли будут терпеть, ибо доверия к ним нет. Пусть государство требует себе небольшую долю за предоставляемое разрешение, а остальное идет заимодавцу. Ибо, если процент будет снижен незначительно, это ничуть его не охладит. Кто раньше брал десять или девять процентов, тот скорее удовольствуется восемью, нежели вовсе откажется от ростовщичества и верным прибылям предпочтет неверные. Число таких разрешений нет надобности определять заранее; но выдавать их следует лишь в наиболее крупных торговых городах, ибо тогда они едва ли окажут действие на ссудный процент по всей стране; и разрешение взимать девять процентов не уничтожит общей нормы в пять процентов, ибо никто не станет одалживать своих денег далеко или в неизвестные руки.
en.Если кто возразит, что это явится как бы поощрением ростовщичества, которое сейчас в иных местах едва терпят, то мы ответим, что лучше умерить ростовщичество, признав его открыто, нежели дать ему полную волю, потворствуя ему втайне.
рус.A man that is young in years, may be old in hours, if he have lost no time. But that happeneth rarely. Generally, youth is like the first cogitations, not so wise as the second. For there is a youth in thoughts, as well as in ages. And yet the invention of young men, is more lively than that of old; and imaginations stream into their minds better, and, as it were, more divinely. Natures that have much heat, and great and violent desires and perturbations, are not ripe for action, till they have passed the meridian of their years; as it was with Julius Caesar and Septimius Severus. Of the latter, of whom it is said, Juventutem egit erroribus, imo furoribus, plenam. And yet he was the ablest emperor, almost, of all the list. But reposed natures may do well in youth. As it is seen in Augustus Caesar, Cosmus Duke of Florence, Gaston de Foix, and others. On the other side, heat and vivacity in age, is an excellent composition for business.
рус.Young men are fitter to invent, than to judge; fitter for execution, than for counsel; and fitter for new projects, than for settled business. For the experience of age, in things that fall within the compass of it, directeth them; but in new things, abuseth them. The errors of young men, are the ruin of business; but the errors of aged men, amount but to this, that more might have been done, or sooner.
рус.Young men, in the conduct and manage of actions, embrace more than they can hold; stir more than they can quiet; fly to the end, without consideration of the means and degrees; pursue some few principles, which they have chanced upon absurdly; care not to innovate, which draws unknown inconveniences; use extreme remedies at first; and, that which doubleth all errors, will not acknowledge or retract them; like an unready horse, that will neither stop nor turn. Men of age object too much, consult too long, adventure too little, repent too soon, and seldom drive business home to the full period, but content themselves with a mediocrity of success. Certainly it is good to compound employments of both; for that will be good for the present, because the virtues of either age, may correct the defects of both; and good for succession, that young men may be learners, while men in age are actors; and, lastly, good for extern accidents, because authority followeth old men, and favor and popularity, youth. But for the moral part, perhaps youth will have the pre-eminence, as age hath for the politic. A certain rabbin, upon the text, Your young men shall see visions, and your old men shall dream dreams, inferreth that young men, are admitted nearer to God than old, because vision, is a clearer revelation, than a dream.
рус.And certainly, the more a man drinketh of the world, the more it intoxicateth; and age doth profit rather in the powers of understanding, than in the virtues of the will and affections. There be some, have an over-early ripeness in their years, which fadeth betimes. These are, first, such as have brittle wits, the edge whereof is soon turned; such as was Hermogenes the rhetorician, whose books are exceeding subtle; who afterwards waxed stupid. A second sort, is of those that have some natural dispositions which have better grace in youth, than in age; such as is a fluent and luxuriant speech; which becomes youth well, but not age: so Tully saith of Hortensius, Idem manebat, neque idem decebat. The third is of such, as take too high a strain at the first, and are magnanimous, more than tract of years can uphold. As was Scipio Africanus, of whom Livy saith in effect, Ultima primis cedebant.
en.Человек, молодой годами, может быть умудрен жизненным опытом, если он не терял времени даром. Но это случается редко. Вообще говоря, юность подобна первым пришедшим в голову мыслям, которые не так зрелы, как последующие. Ибо юность бывает не только в возрасте, но и в мыслях. И все же изобретательность у молодых людей более ярка, чем у стариков, идеи рождаются в их воображении с большей легкостью и как бы более вдохновенно. Натуры, обладающие огромным пылом и большими и бурными желаниями и страстями, не созрели для действий до тех пор, пока не перешли меридиан своих лет. Так было с Юлием Цезарем и Септимием Севером. О последнем из них сказано: "Juventutem egit erroribus, immo furoribus, plenam"[201]. И все же он был, пожалуй, самым способным императором из всех. Но уравновешенные натуры могут хорошо проявить себя и в молодости, как это видно на примере Октавиана Августа, Козимо, герцога Флорентийского, Гастона де Фуа и др. С другой стороны, пыл, живость и пожилой возраст являются отличным сочетанием для ведения дел.
en.Молодые люди более подходят для того, чтобы изобретать, чем выносить суждение; выполнять дело, чем советовать; выдвигать новые проекты, чем продолжать начатое дело. Ведь опыт старых правильно руководит ими в тех делах, которые попадают в его рамки, но в отношении новых явлений он вводит их в заблуждение. Ошибки молодых людей означают гибель всего дела; ошибки пожилых лишь означают, что можно было бы сделать больше или скорее.
en.Молодые люди, ведя свои дела и управляя ими, захватывают больше, чем могут удержать; будоражат больше, чем могут успокоить; несутся к цели, не обращая внимания на средства и желая достичь ее сразу, одним махом; слепо следуют каким-то нескольким принципам, на которые они случайно наткнулись; легкомысленно вводят новшества, которые влекут за собой непредвиденные неудобства; прибегают сразу к крайним мерам и -- что усугубляет все их ошибки -- не признают ошибок и не исправляют их; не идут на попятную, как нетренированная лошадь, которую не остановишь и не повернешь. Старики слишком много возражают, слишком долго советуются, слишком мало рискуют, слишком скоро раскаиваются и редко доводят дело до полной победы, а удовлетворяются средним успехом. Разумеется, в деле лучше всего сочетать достоинства обоих возрастов; это будет хорошо как для настоящего, ибо достоинства каждого возраста могут исправить недостатки другого, так и для будущего, ибо молодые могут учиться, пока еще работают пожилые люди; и наконец, такое сочетание было бы хорошо для внешних связей, ибо старики пользуются авторитетом, а молодежь -- любовью и популярностью. Однако, что касается моральной стороны, то здесь, пожалуй, предпочтение будет отдано молодежи, старость же будет играть роль в политической стороне дела. Некий раввин, рассматривая библейское высказывание "Ваши юноши будут иметь видения, а ваши старики увидят лишь сны"[20][2], делает вывод, что юноши ближе допускаются к Богу, чем старики, поскольку видение -- это более ясное откровение, чем сон.
en.И разумеется, чем больше человек пьет от мира, тем больше он опьяняет его; и старость совершенствует, скорее, силы разума, чем добродетели воли и чувств. Есть такие, которые чрезмерно рано созревают для своих лет, и зрелость эта рано вянет. К ним относятся прежде всего те, у кого хрупкий ум, острие которого вскоре притупляется. Таким был Гермоген-риторик, книги которого чрезвычайно тонки и остроумны и который впоследствии поглупел. Во-вторых, те, у кого есть какие-либо естественные наклонности, которые более свойственны молодости, чем старости, как, например, плавная и цветистая речь, которая лучше подходит молодым, чем старикам. Так, Туллий говорит о Гортензии: "Idem manebat, neque idem decebat"[20][3]. В-третьих, те, которые с самого начала забираются слишком высоко и величественны более, чем позволяют им прожитые годы. Как, например, Сципион Африканский, о котором Ливий прямо сказал: "Ultima primis cedebant"[20][4].
рус.Virtue is like a rich stone, best plain set; and surely virtue is best, in a body that is comely, though not of delicate features; and that hath rather dignity of presence, than beauty of aspect. Neither is it almost seen, that very beautiful persons are otherwise of great virtue; as if nature were rather busy, not to err, than in labor to produce excellency. And therefore they prove accomplished, but not of great spirit; and study rather behavior, than virtue. But this holds not always: for Augustus Caesar, Titus Vespasianus, Philip le Belle of France, Edward the Fourth of England, Alcibiades of Athens, Ismael the Sophy of Persia, were all high and great spirits; and yet the most beautiful men of their times. In beauty, that of favor, is more than that of color; and that of decent and gracious motion, more than that of favor.
рус.That is the best part of beauty, which a picture cannot express; no, nor the first sight of the life.
рус.There is no excellent beauty, that hath not some strangeness in the proportion. A man cannot tell whether Apelles, or Albert Durer, were the more trifler; whereof the one, would make a personage by geometrical proportions; the other, by taking the best parts out of divers faces, to make one excellent. Such personages, I think, would please nobody, but the painter that made them. Not but I think a painter may make a better face than ever was; but he must do it by a kind of felicity (as a musician that maketh an excellent air in music), and not by rule.
рус.A man shall see faces, that if you examine them part by part, you shall find never a good; and yet altogether do well. If it be true that the principal part of beauty is in decent motion, certainly it is no marvel, though persons in years seem many times more amiable; pulchrorum autumnus pulcher; for no youth can be comely but by pardon, and considering the youth, as to make up the comeliness. Beauty is as summer fruits, which are easy to corrupt, and cannot last; and for the most part it makes a dissolute youth, and an age a little out of countenance; but yet certainly again, if it light well, it maketh virtue shine, and vices blush.
en.Добродетель подобна драгоценному камню, который лучше всего выглядит в простой оправе; и конечно, добродетель лучше всего проявляется в человеке, который просто приятен, хотя и неизысканных свойств и который, скорее, держится с достоинством, чем красив на вид. Так же почти не наблюдается, чтобы очень красивые люди в других отношениях обладали большими достоинствами; как будто природа, выпуская их в свет, скорее, была озабочена тем, чтобы не допустить ошибки, а не тем, чтобы произвести совершенство. И поэтому они оказываются лишенными недостатков, но не обладают возвышенностью духа и заботятся, скорее, о манерах, чем о добродетели. Но это не всегда справедливо: ведь Август Цезарь, Тит Веспасиан, Филипп Красивый Французский, Эдуард IV Английский, Алкивиад Афинский, Исмаил, шах персидский -- все они обладали возвышенным и величественным духом и тем не менее были самыми красивыми людьми своего времени. Что касается самой красоты, то миловидность ставится выше яркости, а красота и грациозность в движениях -- выше миловидности.
en.Эта лучшая часть красоты не может быть выражена в портрете: он не может передать и красоту живого лица, даже в первых проблесках жизни.
en.Не существует такой совершенной красоты, у которой не было бы какой-либо необычности в пропорции. Нельзя сказать, кто был более безумен, Апеллес или Альбрехт Дюрер, из которых один создавал образы с помощью геометрических пропорций, а другой -- беря лучшие черты у разных лиц и составляя из них одно совершенное[20][5]. Я думаю, что такие портреты никому не доставят удовольствия, кроме художника, который их нарисовал. Не то, чтобы я полагал, что художник не может нарисовать лицо более красивое, чем когда-либо существовавшее в реальной жизни; но тогда ему должна придти на помощь своего рода удача (как к музыканту, создающему арию), а не установленные правила.
en.Часто можно наблюдать лица, черты которых, если рассматривать их одну за другой, не красивы, однако все вместе приятны на вид. Если справедливо, что основную часть красоты составляет изящество движений, то, разумеется, неудивительно, что люди в годах кажутся во много раз приятнее, чем молодые, "pulchrorum autumnus pulcher"[20][6]; ведь юные не могут держать себя так грациозно, как люди в годах, если только не считать, что это возмещается молодостью и заслуживает снисходительного отношения. Красота подобна летним плодам, которые легко портятся и не могут долго сохраняться; и по большей части она делает молодость беспутной, а в старости за это приходится раскаиваться. Но так же верно и то, что если красота такова, какой ей должно быть, то она заставляет добродетель сиять, а пороки краснеть.
рус.Deformed persons are commonly even with nature; for as nature hath done ill by them, so do they by nature; being for the most part (as the Scripture saith) void of natural affection; and so they have their revenge of nature. Certainly there is a consent, between the body and the mind; and where nature erreth in the one, she ventureth in the other. Ubi peccat in uno, periclitatur in altero. But because there is, in man, an election touching the frame of his mind, and a necessity in the frame of his body, the stars of natural inclination are sometimes obscured, by the sun of discipline and virtue. Therefore it is good to consider of deformity, not as a sign, which is more deceivable; but as a cause, which seldom faileth of the effect. Whosoever hath anything fixed in his person, that doth induce contempt, hath also a perpetual spur in himself, to rescue and deliver himself from scorn. Therefore all deformed persons, are extreme bold. First, as in their own defence, as being exposed to scorn; but in process of time, by a general habit. Also it stirreth in them industry, and especially of this kind, to watch and observe the weakness of others, that they may have somewhat to repay. Again, in their superiors, it quencheth jealousy towards them, as persons that they think they may, at pleasure, despise: and it layeth their competitors and emulators asleep; as never believing they should be in possibility of advancement, till they see them in possession. So that upon the matter, in a great wit, deformity is an advantage to rising.
рус.Kings in ancient times (and at this present in some countries) were wont to put great trust in eunuchs; because they that are envious towards all are more obnoxious and officious, towards one. But yet their trust towards them, hath rather been as to good spials, and good whisperers, than good magistrates and officers. And much like is the reason of deformed persons. Still the ground is, they will, if they be of spirit, seek to free themselves from scorn; which must be either by virtue or malice; and therefore let it not be marvelled, if sometimes they prove excellent persons; as was Agesilaus, Zanger the son of Solyman, AEsop, Gasca, President of Peru; and Socrates may go likewise amongst them; with others.
en.Уродливые люди обычно сводят счеты с природой; так как природа причинила им зло, то и они, будучи по большей части (как говорит Священное Писание) "обойдены любовью", мстят природе. Разумеется, между телом и духом имеется определенное соответствие, и, где природа ошиблась в одном, она рискует ошибиться и в другом: "Ubi peccat in uno, periclitatur in altero". Но поскольку у человека есть право выбора в отношении склада его души, который не зависит от устройства его тела, то иногда звезды природной склонности затмеваются солнцем дисциплины и добродетели. Поэтому уродство лучше считать не признаком злой природы, ибо это может ввести в заблуждение, а причиной злого нрава, которая редко не имеет последствий. Если у кого-либо есть что-то в его личности, что вызывает презрение, то у него также есть постоянное стремление спасти и оградить себя от насмешки. Вследствие этого все уродливые люди чрезвычайно смелы -- вначале для своей собственной защиты, так как они открыты для насмешек, а с течением времени -- по привычке. Их уродство также побуждает их к прилежанию, особенно в том отношении, что они наблюдают и замечают слабости других, с тем чтобы как-то им отплатить. Кроме того, их безобразие заглушает ревность по отношению к ним у тех, кто стоит выше, так как эти люди думают, что могут сколько угодно презирать их; и это усыпляет их соперников и конкурентов, которые никогда не верят, что уродливые люди получат повышение, до тех пор, пока не увидят, что они его уже получили. Так что, строго говоря, для большого ума уродство составляет даже преимущество для возвышения.
en.В древние времена (а в некоторых странах и сейчас) правители имели обыкновение оказывать большое доверие евнухам, потому что те, кто завидуют всем, более угодливы и почтительны по отношению к одному. И все же они доверяли им, скорее, как хорошим шпионам и ловким доносчикам, чем как хорошим судьям и чиновникам. Таково отношение и к уродливым людям. И причина этого та же, ибо если они сильны духом, то будут стремиться оградить себя от насмешек; а это может быть сделано либо при помощи добродетели, либо при помощи зла; и поэтому не следует удивляться тому, что иногда они оказываются великими людьми; такими были Агесилай, Зангер -- сын Солимана, Эзоп, Гаска -- президент Перу; и Сократ может также быть назван среди них вместе с другими.
рус.Houses are built to live in, and not to look on; therefore let use be preferred before uniformity, except where both may be had. Leave the goodly fabrics of houses, for beauty only, to the enchanted palaces of the poets; who build them with small cost. He that builds a fair house, upon an ill seat, committeth himself to prison. Neither do I reckon it an ill seat, only where the air is unwholesome; but likewise where the air is unequal; as you shall see many fine seats set upon a knap of ground, environed with higher hills round about it; whereby the heat of the sun is pent in, and the wind gathereth as in troughs; so as you shall have, and that suddenly, as great diversity of heat and cold as if you dwelt in several places.
рус.Neither is it ill air only that maketh an ill seat, but ill ways, ill markets; and, if you will consult with Momus, ill neighbors. I speak not of many more; want of water; want of wood, shade, and shelter; want of fruitfulness, and mixture of grounds of several natures; want of prospect; want of level grounds; want of places at some near distance for sports of hunting, hawking, and races; too near the sea, too remote; having the commodity of navigable rivers, or the discommodity of their overflowing; too far off from great cities, which may hinder business, or too near them, which lurcheth all provisions, and maketh everything dear; where a man hath a great living laid together, and where he is scanted: all which, as it is impossible perhaps to find together, so it is good to know them, and think of them, that a man may take as many as he can; and if he have several dwellings, that he sort them so, that what he wanteth in the one, he may find in the other.
рус.Lucullus answered Pompey well; who, when he saw his stately galleries, and rooms so large and lightsome, in one of his houses, said, Surely an excellent place for summer, but how do you in winter? Lucullus answered, Why, do you not think me as wise as some fowl are, that ever change their abode towards the winter?
рус.To pass from the seat, to the house itself; we will do as Cicero doth in the orator's art; who writes books De Oratore, and a book he entitles Orator; whereof the former, delivers the precepts of the art, and the latter, the perfection. We will therefore describe a princely palace, making a brief model thereof. For it is strange to see, now in Europe, such huge buildings as the Vatican and Escurial and some others be, and yet scarce a very fair room in them.
рус.First, therefore, I say you cannot have a perfect palace except you have two several sides; a side for the banquet, as it is spoken of in the book of Hester, and a side for the household; the one for feasts and triumphs, and the other for dwelling. I understand both these sides to be not only returns, but parts of the front; and to be uniform without, though severally partitioned within; and to be on both sides of a great and stately tower, in the midst of the front, that, as it were, joineth them together on either hand. I would have on the side of the banquet, in front, one only goodly room above stairs, of some forty foot high; and under it a room for a dressing, or preparing place, at times of triumphs. On the other side, which is the household side, I wish it divided at the first, into a hall and a chapel (with a partition between); both of good state and bigness; and those not to go all the length, but to have at the further end, a winter and a summer parlor, both fair. And under these rooms, a fair and large cellar, sunk under ground; and likewise some privy kitchens, with butteries and pantries, and the like. As for the tower, I would have it two stories, of eighteen foot high apiece, above the two wings; and a goodly leads upon the top, railed with statuas interposed; and the same tower to be divided into rooms, as shall be thought fit.
рус.The stairs likewise to the upper rooms, let them be upon a fair open newel, and finely railed in, with images of wood, cast into a brass color; and a very fair landing-place at the top. But this to be, if you do not point any of the lower rooms, for a dining place of servants. For otherwise, you shall have the servants' dinner after your own: for the steam of it, will come up as in a tunnel. And so much for the front. Only I understand the height of the first stairs to be sixteen foot, which is the height of the lower room.
рус.Beyond this front, is there to be a fair court, but three sides of it, of a far lower building than the front. And in all the four corners of that court, fair staircases, cast into turrets, on the outside, and not within the row of buildings themselves. But those towers, are not to be of the height of the front, but rather proportionable to the lower building. Let the court not be paved, for that striketh up a great heat in summer, and much cold in winter. But only some side alleys, with a cross, and the quarters to graze, being kept shorn, but not too near shorn. The row of return on the banquet side, let it be all stately galleries: in which galleiies let there be three, or five, fine cupolas in the length of it, placed at equal distance; and fine colored windows of several works.
рус.On the household side, chambers of presence and ordinary entertainments, with some bed-chambers; and let all three sides be a double house, without thorough lights on the sides, that you may have rooms from the sun, both for forenoon and afternoon. Cast it also, that you may have rooms, both for summer and winter; shady for summer, and warm for winter. You shall have sometimes fair houses so full of glass, that one cannot tell where to become, to be out of the sun or cold. For inbowed windows, I hold them of good use (in cities, indeed, upright do better, in respect of the uniformity towards the street); for they be pretty retiring places for conference; and besides, they keep both the wind and sun off; for that which would strike almost through the room, doth scarce pass the window. But let them be but few, four in the court, on the sides only.
рус.Beyond this court, let there be an inward court, of the same square and height; which is to be environed with the garden on all sides; and in the inside, cloistered on all sides, upon decent and beautiful arches, as high as the first story. On the under story, towards the garden, let it be turned to a grotto, or a place of shade, or estivation. And only have opening and windows towards the garden; and be level upon the floor, no whit sunken under ground, to avoid all dampishness. And let there be a fountain, or some fair work of statuas, in the midst of this court; and to be paved as the other court was. These buildings to be for privy lodgings on both sides; and the end for privy galleries. Whereof you must foresee that one of them be for an infirmary, if the prince or any special person should be sick, with chambers, bed-chamber, antecamera, and recamera joining to it. This upon the second story. Upon the ground story, a fair gallery, open, upon pillars; and upon the third story likewise, an open gallery, upon pillars, to take the prospect and freshness of the garden. At both corners of the further side, by way of return, let there be two delicate or rich cabinets, daintily paved, richly hanged, glazed with crystalline glass, and a rich cupola in the midst; and all other elegancy that may be thought upon. In the upper gallery tool I wish that there may be, if the place will yield it, some fountains running in divers places from the wall, with some fine avoidances. And thus much for the model of the palace; save that you must have, before you come to the front, three courts. A green court plain, with a wall about it; a second court of the same, but more garnished, with little turrets, or rather embellishments, upon the wall; and a third court, to make a square with the front, but not to be built, nor yet enclosed with a naked wall, but enclosed with terraces, leaded aloft, and fairly garnished, on the three sides; and cloistered on the inside, with pillars, and not with arches below. As for offices, let them stand at distance, with some low galleries, to pass from them to the palace itself.
en.Дома строятся для того, чтобы в них жить, а не смотреть на них; поэтому следует оказывать предпочтение пользе перед гармонией, за исключением тех случаев, когда можно достичь и того и другого. Сооружение невиданных домов только для красоты оставьте поэтам, которым дешево обходятся их заколдованные замки. Тот, кто строит хороший дом на плохом месте, заключает себя в тюрьму. Я считаю плохим местом не только такое, где нездоровый воздух, но также -- где воздух непостоянен. Можно видеть много красивых зданий, расположенных на возвышении, окруженном более высокими холмами, благодаря чему там скапливается жар солнца и собирается ветер, как в расщелинах скал; так что у вас будет, и притом внезапно, такое разнообразие жара и холода, как будто вы живете в двух разных местах,
en.И не только плохой воздух делает место не подходящим для постройки дома, но и плохие дороги, плохие рынки и -- если вы обратитесь за советом к Мому -- плохие соседи[20][7]. Я не буду говорить еще о многом другом: нехватка воды; нехватка леса, тени и защиты; плохое плодородие земли и малое ее разнообразие; отсутствие приятного вида; отсутствие ровных площадок; отсутствие вблизи от дома мест для охоты с борзыми и соколом или скачек; близко к морю, слишком далеко от него; неудобство от судоходности рек или неудобство от их разлива; слишком далеко от больших городов, что может мешать вашим делам, или слишком близко к ним, что может привести к нехватке провизии или ее удорожанию; где человек будет располагать всеми удобствами, чтобы жить беззаботно, или где его средства к жизни будут ограничены; и поскольку, вероятно, невозможно найти все это в одном месте, то все же полезно знать и думать о них, чтобы получить столько, сколько можно; и если у кого-нибудь есть несколько домов, то он должен распределить их таким образом, чтобы то, чего нет в одном доме, он мог найти в другом.
en.Лукулл хорошо ответил Помпею, когда тот, осмотрев величественные галереи и комнаты, такие большие и светлые, в одном из его домов, сказал: "Безусловно, хорошее помещение для лета, но как ты живешь здесь зимой?" Лукулл ответил: "Как, неужели ты считаешь меня глупее тех птиц, которые всегда к зиме меняют свое жилище?"[ 20][8].
en.Перейдя от места расположения дома к самому дому, мы поступим, как поступил Цицерон в отношении ораторского искусства, написав сначала книгу "Об ораторском искусстве", а потом другую, которую назвал "Оратор"; в первой из них он излагает основы искусства, а во второй -- способы его совершенствования. Поэтому мы опишем королевский дворец, представив его небольшую модель. Ибо странно видеть теперь в Европе такие огромные здания, как Ватикан, Эскориал и некоторые другие, в которых едва найдется одно достаточно просторное помещение.
en.Поэтому прежде всего я скажу, что у вас не будет совершенного дворца, если у него не будет двух различных половин: одна для приемов, как говорится об этом в книге Эсфири, а другая для домашнего хозяйства; первая служила бы для празднеств и церемоний, а вторая -- для жилья. По моему мнению, обе эти половины должны составлять не только крылья здания, но и часть фасада, должны быть внешне одинаковы, хотя по-разному разгорожены внутри, и должны быть расположены по обе стороны высокой и величественной башни в центре фасада, которая как бы соединяла их вместе, находясь посередине. В парадной половине с фасада я бы имел только одну большую залу над лестницей, примерно 40 футов высоты, а под ней комнату для переодеваний или приготовлений во время торжественных банкетов. Что касается другой половины, предназначенной для домашнего хозяйства, то я хотел бы, чтобы она сначала была разделена на залу и часовню (с перегородкой между ними), причем обе они должны быть достаточно величественны и обширны; и они не должны идти по всей длине крыла, а иметь в дальнем конце зимнюю и летнюю гостиную, обе просторные; а под этими комнатами -- просторный и большой погреб, а также кухни и другие службы с кладовыми и буфетными, и тому подобное. Что касается башни, то я бы хотел, чтобы у нее было два этажа высотой 18 футов каждый над обоими крыльями; и чтобы наверх вела красивая лестница с балюстрадой, обставленной статуями, расположенными на некотором расстоянии друг от друга; и чтобы эта башня была разделена на комнаты, как будет сочтено удобным.
en.Равным образом лестница в верхние комнаты должна быть винтовой, и с деревянными изображениями, окрашенными под цвет бронзы; а наверху должна быть очень красивая смотровая площадка. Но это будет так, если вы не отведете одну из нижних комнат под столовую для слуг, ибо в противном случае вам придется устроить, чтобы слуги ваши обедали после вас, так как запах из кухни будет подниматься вверх, как бы по тоннелю. И это все о фасаде. Только, насколько мне известно, высота первой лестницы должна быть 16 футов, как и высота нижней комнаты.
en.За фасадом дома должен быть большой двор, но три стороны его должны быть обставлены зданиями гораздо более низкими, чем фасад. А во всех четырех углах этого двора должны быть широкие лестницы, ведущие в башенки, выдающиеся вперед, а не во внутрь самих зданий. Но эти башни должны быть высотой не с фасад, а, скорее, соразмерны более низким строениям. Двор не должен быть замощен, ибо это притягивает много тепла летом и много холода зимой. Должны быть вымощены только некоторые боковые аллеи, пересекающиеся и делящие двор на четыре газона с травой, которую необходимо постоянно подстригать, но не слишком коротко. Задняя сторона той половины здания, которая отведена для торжественных празднеств, должна представлять собой пышные галереи; и по всей длине этих галерей должно быть три или пять красивых куполов, расположенных на равном расстоянии друг от друга, и красивые цветные окна с различными поделками.
en.Задняя сторона половины, отведенной под домашние покои, должна иметь комнаты для приема гостей и комнаты для обычных развлечений, а также спальни; и пусть все три части будут как бы двойным домом без сквозного света, чтобы у вас были комнаты, в которых можно было бы укрыться от солнца как до полудня, так и после. Распределите комнаты также таким образом, чтобы у вас были отдельные покои для лета и для зимы: затененные -- для лета и теплые -- для зимы. Иногда можно встретить большие дома, в которых так много окон, что нельзя найти, куда себя деть, чтобы спрятаться от солнца или холода. Что касается окон-фонарей, то я считаю их весьма полезными (в городах, напротив, лучше иметь прямые окна, ибо это придает единообразие улицам), так как они являются отличным местом, где можно уединиться для беседы, и, кроме того, они загораживают от солнечного света и ветра: ведь, хотя свет и ветер могли бы пронизать почти всю комнату, в этом случае они едва проходят окно; но окон должно быть немного; в крыльях всего четыре, выходящих во двор.
en.За этим двором должен располагаться внутренний двор такой же площади и высоты, который должен быть окружен со всех сторон садом, а изнутри со всех сторон окружен крытыми аркадами с подходящими и красивыми арками высотой в два яруса. Та часть первого яруса аркады, которая обращена в сад, должна быть превращена в грот или затененное место, используемое в летнее время, и должна иметь выход и окна, обращенные только в сад, находящиеся на уровне земли, но не погруженные совершенно в землю, чтобы избежать сырости. В центре двора должен быть фонтан или какая-либо красивая статуя; двор должен быть вымощен таким же образом, как и первый двор. Здания по обеим сторонам двора могут быть предназначены для уединенных жилищ, а замыкающая двор сторона -- для отдельных галерей. В них необходимо предусмотреть помещение для лазарета на тот случай, если государь или какое-либо иное особо важное лицо заболеет; чтобы там были покои, спальня, приемная и задние комнаты, примыкающие к лазарету. Все это должно быть на втором этаже. На первом этаже -- большая открытая галерея на колоннах; и на третьем этаже также должна быть открытая галерея, опирающаяся на колонны, чтобы можно было наблюдать красивые виды и вдыхать свежесть сада. В обоих углах дальней стены с внутренней стороны должны быть устроены два изящных и богатых кабинета, элегантно устланных коврами, украшенных богатыми занавесями, уставленных хрусталем и с богатым куполом посередине; там должны быть и всякие другие изящные вещи, которые можно только придумать. Я хотел бы, чтобы и на верхней галерее, если позволит место, были фонтаны, воды которых текли бы в разных направлениях от стены, с красиво расположенными водостоками. И это все об образцовом дворце, за исключением того, что перед фасадом дворца должно быть три двора. Простой зеленый двор, окруженный стеной; второй двор такой же, но более украшенный, с башенками или, скорее, украшениями на стене; и третий двор, который вместе с фасадом дома образовывал бы площадь, которая не была бы застроена и окружалась не голой стеной, но террасами, крытыми свинцом и богато украшенными с трех сторон; а с внутренней стороны он был бы окружен колоннами без арок внизу. Что касается служб, то они должны находиться на некотором расстоянии от дворца и соединяться с ним низкими галереями.
рус.God Almighty planted a garden. And indeed it is the purest of human pleasures. It is the greatest refreshment to the spirits of man; without which, buildings and palaces are but gross handiworks; and a man shall ever see, that when ages grow to civility and elegancy, men come to build stately sooner than to garden finely; as if gardening were the greater perfection. I do hold it, in the royal ordering of gardens, there ought to be gardens, for all the months in the year; in which severally things of beauty may be then in season. For December, and January, and the latter part of November, you must take such things as are green all winter: holly; ivy; bays; juniper; cypress-trees; yew; pine-apple-trees; fir-trees; rosemary; lavender; periwinkle, the white, the purple, and the blue; germander; flags; orange-trees; lemon-trees; and myrtles, if they be stoved; and sweet marjoram, warm set.
рус.There followeth, for the latter part of January and February, the mezereon-tree, which then blossoms; crocus vernus, both the yellow and the grey; primroses; anemones; the early tulippa; hyacinthus orientalis; chamairis; fritellaria. For March, there come violets, specially the single blue, which are the earliest; the yellow daffodil; the daisy; the almond-tree in blossom; the peach-tree in blossom; the cornelian-tree in blossom; sweet-briar. In April follow the double white violet; the wallflower; the stock-gilliflower; the cowslip; flower-delices, and lilies of all natures; rosemary-flowers; the tulippa; the double peony; the pale daffodil; the French honeysuckle; the cherry-tree in blossom; the damson and plum-trees in blossom; the white thorn in leaf; the lilac-tree. In May and June come pinks of all sorts, specially the blushpink; roses of all kinds, except the musk, which comes later; honeysuckles; strawberries; bugloss; columbine; the French marigold, flos Africanus; cherry-tree in fruit; ribes; figs in fruit; rasps; vineflowers; lavender in flowers; the sweet satyrian, with the white flower; herba muscaria; lilium convallium; the apple-tree in blossom. In July come gilliflowers of all varieties; musk-roses; the lime-tree in blossom; early pears and plums in fruit; jennetings, codlins.
рус.In August come plums of all sorts in fruit; pears; apricocks; berberries; filberds; musk-melons; monks-hoods, of all colors. In September come grapes; apples; poppies of all colors; peaches; melocotones; nectarines; cornelians; wardens; quinces. In October and the beginning of November come services; medlars; bullaces; roses cut or removed to come late; hollyhocks; and such like. These particulars are for the climate of London; but my meaning is perceived, that you may have ver perpetuum, as the place affords.
рус.And because the breath of flowers is far sweeter in the air (where it comes and goes like the warbling of music) than in the hand, therefore nothing is more fit for that delight, than to know what be the flowers and plants that do best perfume the air. Roses, damask and red, are fast flowers of their smells; so that you may walk by a whole row of them, and find nothing of their sweetness; yea though it be in a morning's dew. Bays likewise yield no smell as they grow. Rosemary little; nor sweet marjoram. That which above all others yields the sweetest smell in the air is the violet, specially the white double violet, which comes twice a year; about the middle of April, and about Bartholomew-tide.
рус.Next to that is the musk-rose. Then the strawberry-leaves dying, which [yield] a most excellent cordial smell. Then the flower of vines; it is a little dust, like the dust of a bent, which grows upon the cluster in the first coming forth. Then sweet-briar. Then wall-flowers, which are very delightful to be set under a parlor or lower chamber window. Then pinks and gilliflowers, especially the matted pink and clove gilliflower. Then the flowers of the lime-tree. Then the honeysuckles, so they be somewhat afar off. Of beanflowers I speak not, because they are field flowers. But those which perfume the air most delightfully, not passed by as the rest, but being trodden upon and crushed, are three; that is, burnet, wild-thyme, and watermints. Therefore you are to set whole alleys of them, to have the pleasure when you walk or tread.
рус.For gardens (speaking of those which are indeed princelike, as we have done of buildings), the contents ought not well to be under thirty acres of ground; and to be divided into three parts; a green in the entrance; a heath or desert in the going forth; and the main garden in the midst; besides alleys on both sides. And I like well that four acres of ground be assigned to the green; six to the heath; four and four to either side; and twelve to the main garden. The green hath two pleasures: the one, because nothing is more pleasant to the eye than green grass kept finely shorn; the other, because it will give you a fair alley in the midst, by which you may go in front upon a stately hedge, which is to enclose the garden. But because the alley will be long, and, in great heat of the year or day, you ought not to buy the shade in the garden, by going in the sun through the green, therefore you are, of either side the green, to plant a covert alley upon carpenter's work, about twelve foot in height, by which you may go in shade into the garden. As for the making of knots or figures, with divers colored earths, that they may lie under the windows of the house on that side which the garden stands, they be but toys; you may see as good sights, many times, in tarts.
рус.The garden is best to be square, encompassed on all the four sides with a stately arched hedge. The arches to be upon pillars of carpenter's work, of some ten foot high, and six foot broad; and the spaces between of the same dimension with the breadth of the arch. Over the arches let there be an entire hedge of some four foot high, framed also upon carpenter's work; and upon the upper hedge, over every arch, a little turret, with a belly, enough to receive a cage of birds: and over every space between the arches some other little figure, with broad plates of round colored glass gilt, for the sun to play upon. But this hedge I intend to be raised upon a bank, not steep, but gently slope, of some six foot, set all with flowers.
рус.Also I understand, that this square of the garden, should not be the whole breadth of the ground, but to leave on either side, ground enough for diversity of side alleys; unto which the two covert alleys of the green, may deliver you. But there must be no alleys with hedges, at either end of this great enclosure; not at the hither end, for letting your prospect upon this fair hedge from the green; nor at the further end, for letting your prospect from the hedge, through the arches upon the heath.
рус.For the ordering of the ground, within the great hedge, I leave it to variety of device; advising nevertheless, that whatsoever form you cast it into, first, it be not too busy, or full of work. Wherein I, for my part, do not like images cut out in juniper or other garden stuff; they be for children. Little low hedges, round, like welts, with some pretty pyramids, I like well; and in some places, fair columns upon frames of carpenter's work. I would also have the alleys, spacious and fair. You may have closer alleys, upon the side grounds, but none in the main garden. I wish also, in the very middle a fair mount, with three ascents, and alleys, enough for four to walk abreast; which I would have to be perfect circles, without any bulwarks or embossments; and the whole mount to be thirty foot high; and some fine banqueting-house, with some chimneys neatly cast, and without too much glass.
рус.For fountains, they are a great beauty and refreshment; but pools mar all, and make the garden unwholesome, and full of flies and frogs. Fountains I intend to be of two natures: the one that sprinkleth or spouteth water; the other a fair receipt of water, of some thirty or forty foot square, but without fish, or slime, or mud. For the first, the ornaments of images gilt, or of marble, which are in use, do well: but the main matter is so to convey the water, as it never stay, either in the bowls or in the cistern; that the water be never by rest discolored, green or red or the like; or gather any mossiness or putrefaction. Besides that, it is to be cleansed every day by the hand. Also some steps up to it, and some fine pavement about it, doth well. As for the other kind of fountain, which we may call a bathing pool, it may admit much curiosity and beauty; wherewith we will not trouble ourselves: as, that the bottom be finely paved, and with images; the sides likewise; and withal embellished with colored glass, and such things of lustre; encompassed also with fine rails of low statuas.
рус.But the main point is the same which we mentioned in the former kind of fountain; which is, that the water be in perpetual motion, fed by a water higher than the pool, and delivered into it by fair spouts, and then discharged away under ground, by some equality of bores, that it stay little. And for fine devices, of arching water without spilling, and making it rise in several forms (of feathers, drinking glasses, canopies, and the like), they be pretty things to look on, but nothing to health and sweetness.
рус.For the heath, which was the third part of our plot, I wish it to be framed, as much as may be, to a natural wildness. Trees I would have none in it, but some thickets made only of sweet-briar and honeysuckle, and some wild vine amongst; and the ground set with violets, strawberries, and primroses. For these are sweet, and prosper in the shade. And these to be in the heath, here and there, not in any order. I like also little heaps, in the nature of mole-hills (such as are in wild heaths), to be set, some with wild thyme; some with pinks; some with germander, that gives a good flower to the eye; some with periwinkle; some with violets; some with strawberries; some with cowslips; some with daisies; some with red roses; some with lilium convallium; some with sweet-williams red; some with bear's-foot: and the like low flowers, being withal sweet and sightly. Part of which heaps, are to be with standards of little bushes pricked upon their top, and part without.
рус.The standards to be roses; juniper; hory; berberries (but here and there, because of the smell of their blossoms); red currants; gooseberries; rosemary; bays; sweetbriar; and such like. But these standards to be kept with cutting, that they grow not out of course.
рус.For the side grounds, you are to fill them with variety of alleys, private, to give a full shade, some of them, wheresoever the sun be. You are to frame some of them, likewise, for shelter, that when the wind blows sharp you may walk as in a gallery. And those alleys must be likewise hedged at both ends, to keep out the wind; and these closer alleys must be ever finely gravelled, and no grass, because of going wet. In many of these alleys, likewise, you are to set fruit-trees of all sorts; as well upon the walls, as in ranges. And this would be generally observed, that the borders wherein you plant your fruit-trees, be fair and large, and low, and not steep; and set with fine flowers, but thin and sparingly, lest they deceive the trees. At the end of both the side grounds, I would have a mount of some pretty height, leaving the wall of the enclosure breast high, to look abroad into the fields.
рус.For the main garden, I do not deny, but there should be some fair alleys ranged on both sides, with fruit-trees; and some pretty tufts of fruit-trees; and arbors with seats, set in some decent order; but these to be by no means set too thick; but to leave the main garden so as it be not close, but the air open and free. For as for shade, I would have you rest upon the alleys of the side grounds, there to walk, if you be disposed, in the heat of the year or day; but to make account, that the main garden is for the more temperate parts of the year; and in the heat of summer, for the morning and the evening, or overcast days.
рус.For aviaries, I like them not, except they be of that largeness as they may be turfed, and have living plants and bushes set in them; that the birds may have more scope, and natural nestling, and that no foulness appear in the floor of the aviary. So I have made a platform of a princely garden, partly by precept, partly by drawing, not a model, but some general lines of it; and in this I have spared for no cost. But it is nothing for great princes, that for the most part taking advice with workmen, with no less cost set their things together; and sometimes add statuas and such things for state and magnificence, but nothing to the true pleasure of a garden.
en.Всемогущий Бог первым насадил сад. И действительно, это самое чистое из всех человеческих наслаждений. Оно более всего освежает дух человека; без него здания и дворцы всего лишь грубые творения его рук; и можно будет увидеть, что с течением времени, когда разовьется цивилизация и вкус к изящному, люди научатся скорее строить красиво, чем насаждать прекрасные сады; получается, что разведение садов -- более тонкое занятие и требует большего совершенства. Я считаю, что когда король повелевает разбить парк и сад, то они должны быть устроены таким образом, чтобы каждый месяц в году в них цвели какие-либо прекрасные растения, для которых наступил сезон. Для декабря, января и конца ноября необходимо выбирать такие растения, которые зелены всю зиму: остролист, плющ, лавр, можжевельник, кипарис, тис, сосна, ель, розмарин, лаванда, барвинок белоцветный, пурпурный и голубой, дубравка, ирисы, апельсиновые деревья, лимонные деревья и мирт, если их поместить в оранжерею, и сладкий майоран, тепло укрытый.
en.За ними в конце января и феврале идут: германская камелия, которая тогда и зацветает, крокус весенний, как желтый, так и серый, примулы, анемоны, ранние тюльпаны, гиацинт восточный, камаирис, кудрявка. В марте наступает пора фиалок, особенно одноцветно голубых, которые являются самыми ранними, желтых нарциссов, маргариток, миндального дерева, персикового дерева, кизилового дерева, сладкого шиповника. В апреле следуют: махровая белая фиалка, желтофиоль, левкой, баранчик, ирисы и лилии всех видов, цветы розмарина, тюльпаны, махровые пионы, дикий нарцисс, французская жимолость; цветут вишневое дерево, сливовое дерево, сирень, покрывается листьями белый боярышник. В мае и июне распускаются гвоздики всех видов, особенно красная гвоздика; розы всех видов, за исключением мускусной, которая расцветает позже; жимолость, клубника, боярышник, водосбор, ноготки (flos africanus); плодоносят вишня, смородина, фиговое дерево; расцветает малина, виноград, лаванда, сладкий белоцветный кукушник, herba muscaria, lilium convallium, яблоня. В июле: левкои всех видов, мускусные розы, цветет липа, плодоносят ранние груши и сливы, появляются ранние зеленые яблоки.
en.В августе: сливы всех сортов, груши, абрикосы, барбарис, фундук, мускусные дыни, аконит всех цветов. В сентябре: виноград, яблоки, маки всех цветов, персики разных сортов (peaches, melocotones, nectarines), кизил, груши зимних сортов, айва. В октябре и начале ноября: рябина домашняя, мушмула, дикие сливы, розы срезанные или вырытые из грунта, чтобы они расцвели позднее, мальвы и тому подобное. Все эти растения, которые я называю, подходят для климата Лондона, но я пытаюсь показать, что можно иметь ver perpetuum[209] в том виде, как это позволяет природа данной местности.
en.А поскольку дыхание цветов гораздо более приятно, когда цветок находится на растении (ибо тогда его дыхание распространяется в воздухе подобно волнам музыки), а не когда его сорвали и держат в руке, постольку ничто так не способствует получению этого наслаждения, как знание того, какие цветы и растения испускают наилучший аромат вокруг себя. Розы дамасские и красные неохотно расстаются со своим ароматом, так что можно пройти мимо целого ряда этих роз и не почувствовать их сладости, даже если это будет утром по росе. Лавр также во время своего роста испускает мало запаха; очень немного -- розмарин и майоран. Цветок, который сильнее всех других испускает аромат, -- это фиалка, особенно белая махровая, цветущая дважды в год, примерно в середине апреля и около дня св. Варфоломея.
en.За ней следует мускусная роза; затем вянущие листья клубники, которые испускают совершенно превосходный сильный запах; затем цветок винограда, напоминающий облачко пыли, похожее на цветок полевицы, который заметен на кустиках сразу же при его появлении; затем сладкий шиповник; затем желтофиоль, которая доставит огромное наслаждение, если высадить ее под окнами гостиной или спальни на первом этаже; затем гвоздики и левкои, особенно турецкая гвоздика, смешанная с обыкновенной; затем цветы липы; затем жимолость, так что надо высаживать ее где-нибудь подальше. Я ничего не говорю о цветах горошка, потому что это полевые цветы. Есть и такие цветы, которые в отличие от остальных наиболее сильно и приятно пахнут не тогда, когда проходишь мимо них, а тогда, когда на них наступают ногой и давят; таких растений три, а именно: бедренец, дикий тимьян и водяная мята. Поэтому нужно засеять ими целые аллеи, чтобы вы могли получать удовольствие во время прогулок по ним.
en.Необходимо, чтобы сады (если говорить о тех, которые действительно достойны государей, так же как и дворцы, о которых мы говорили ранее) были не менее тридцати акров и делились на три части: при входе -- зеленая площадка, в конце -- вересковая пустошь или луг, а главный сад -- посередине; и кроме того, по обеим сторонам -- аллеи. И я предпочел бы, чтобы четыре акра земли было выделено под зеленую лужайку, шесть -- под пустошь, по четыре -- на каждую сторону и двенадцать -- под главный сад. От зеленой лужайки получаешь два удовольствия: во-первых, потому что нет ничего приятнее для глаза, чем зеленая трава, к тому же коротко подстриженная; во-вторых, потому что в середине ее открывается широкая аллея, по которой вы можете пройти к величественной ограде, которая должна окружать сад. Но так как эта аллея будет длинной, а в самое жаркое время года или дня не совсем приятно идти через зеленую лужайку по солнцу, чтобы достичь тени сада, вам нужно по обеим сторонам лужайки насадить крытую аллею на деревянной раме примерно двенадцати футов высотой, изготовленной плотником, в тени которой вы сможете проходить в сад. Что касается изготовления узоров или фигур из разноцветной зелени, дабы они лежали под окнами дома с той стороны, которая выходит в сад, то это всего лишь игрушки; вы можете часто наблюдать такие же красивые виды на тортах.
en.Лучше всего, если сад будет квадратным, окруженным со всех четырех сторон величественной оградой с арками. Арки должны опираться на изготовленные плотником деревянные рамы примерно десять футов высотой и шесть футов шириной, и расстояние между ними должно равняться ширине арки. Над арками должна быть сплошная ограда высотой примерно в четыре фута, тоже на деревянной раме плотницкой работы; а на верхней ограде, над каждой аркой, -- небольшая башенка, которая должна быть достаточно велика, чтобы в ней уместилась клетка с птицами; а над каждым промежутком между арками -- какая-либо другая фигурка с широкими позолоченными пластинками из закругленного цветного стекла, чтобы на них играло солнце. Но я хотел бы, чтобы эта ограда была устроена не на крутом, а, скорее, на пологом склоне примерно шести футов высотой, который весь был бы усажен цветами.
en.Я также считаю, что эта часть сада не должна занимать всю ширину участка, а с каждой боковой стороны должно быть оставлено достаточно земли для разнообразных боковых аллей, в которые вас могли бы вывести две крытые аллеи зеленой лужайки; но с обеих концов этого большого огороженного участка сада не должно быть аллей с изгородями -- ни на ближнем конце, чтобы не загораживать вам вид на большую ограду с зеленой лужайки; ни на дальнем конце, чтобы не загораживать вида от ограды и через арки на вересковую пустошь.
en.Что касается планировки участка внутри этой большой ограды, я оставляю ее на усмотрение владельца, ибо здесь могут быть самые разнообразные случаи; я, однако, посоветую: какую бы форму вы ему ни придали, она прежде всего не должна быть слишком изощренной или трудоемкой. Что касается меня, то мне не нравятся эти изображения, вырезанные в можжевельнике или каких-либо иных садовых насаждениях: это все для детей. Мне очень нравятся небольшие низкие ограды, подобные бордюру с маленькими пирамидками, а в некоторых местах -- большие колонны на рамах плотницкой работы. Я бы также сделал аллеи просторными и светлыми. Боковые аллеи могут быть более узкими, но в главном саду таких быть не должно. Я хотел бы также, чтобы в самой середине сада был большой холм с тремя лестницами и тремя аллеями, достаточно широкими, чтобы в ряд могло идти четыре человека; аллеи должны представлять собой правильные круги без каких-либо валов или насыпей; и весь холм должен быть высотой в тридцать футов, а на вершине его должен быть красивый павильон с изящно устроенными каминами; у павильона не должно быть слишком много стекол.
en.Что касается фонтанов, то они являются источником большой красоты и свежести; однако я бы не советовал устраивать пруды, которые портят сад и делают его нездоровым, а также служат питомником мух и лягушек. Я полагаю, что фонтаны должны быть двух видов: первый -- тот, который разбрызгивает воду или из которого вода бьет струей; второй -- большой резервуар для воды площадью в тридцать или сорок футов, но без рыбы и, следовательно, без мути и грязи. Первым хорошо подходят украшения в виде позолоченных или мраморных скульптур, как это принято ныне; но главное -- вода должна непрерывно циркулировать, чтобы она нигде не застаивалась, ни в чашах фонтана, ни в цистерне, не потеряла бы своей прозрачности и не приобрела бы зеленый, красный или еще какой-либо иной цвет и чтобы не завелись в ней мох или гниль. Кроме того, фонтан нужно чистить вручную каждый день. Неплохо было бы, чтобы к нему вело несколько ступенек, а пространство вокруг него было чем-либо замощено. Что касается фонтана второго вида, который мы можем назвать бассейном для купания, то в нем может быть много любопытного и прекрасного, но мы не будем на этом останавливаться; например, дно его, а также и стенки должны быть красиво вымощены и разрисованы и к тому же украшены цветным стеклом и тому подобными блестящими вещами; он должен быть окружен также красивой оградой, с небольшими статуями.
en.Но главное -- это то, что мы говорили в отношении фонтана первого вида, т. е. что вода должна находиться в постоянном движении, снабжаться из источника, расположенного выше бассейна, и вливаться в него большими струями, а затем уходить под землю через такое же количество отверстий, чтобы она не застаивалась. А что касается хитроумных приспособлений, таких, как сгибание струи воды в арку без разбрызгивании или придание ей самых различных форм (перьев, бокалов, куполов и тому подобное), то на них приятно смотреть, но они ничего не дают для здоровья и не прибавляют свежести саду.
en.Что касается вересковой пустоши, которая является третьей частью нашего участка, то я хотел бы, чтобы она, насколько возможно, напоминала не тронутый человеком уголок природы. Я бы вообще не имел там деревьев, а только заросли кустарника -- шиповника и жимолости -- и среди них какие-либо дикие ползучие растения; а земля была бы засажена фиалками, клубникой и примулой, ибо они испускают приятный запах и хорошо растут в тени. И они должны быть посажены беспорядочно, разбросаны там и тут по всей пустоши. Мне нравится также, когда небольшие кочки, похожие на кротовины (какие встречаются в диких лугах), засеваются разнообразными цветами: диким тимьяном, гвоздиками, дубровкой, цветы которой приятны для глаза, барвинком, фиалками, клубникой; другие -- баранчиком, маргаритками, красными розами, ландышами, красными турецкими гвоздиками, медвежьей лапой или какими-либо иными низкорослыми цветами, которые должны приятно пахнуть и быть красивыми. У части этих кочек по верху должны быть посажены правильные ряды маленьких кустов.
en.Типичными растениями должны быть здесь розы, можжевельник, остролист, барбарис (разбросанный там и тут из-за запаха его цветов), красная смородина, крыжовник, розмарин, лавр, шиповник и тому подобное. Но эти кусты должны всегда подрезаться, чтобы они не вырастали за пределы своих рядов.
en.Что касается боковых участков сада, то вы должны занять их самыми разнообразными аллеями, уединенными, чтобы они (по крайней мере некоторые из них) давали сплошную тень, где бы ни находилось солнце. Некоторые из них должны быть также сделаны в виде укрытий, с тем чтобы при сильном ветре вы могли гулять в них, как в галерее. Для защиты от ветра они должны иметь с обоих концов изгороди; эти более узкие аллеи должны быть хорошо вымощены гравием, в них не должно быть травы, чтобы не заводилось сырости. Большинство аллей должно быть обсажено разнообразными фруктовыми деревьями, как по внешнему краю, так и во внутренних рядах. Здесь следует обычно соблюдать следующее правило: участок, на котором вы сажаете свои фруктовые деревья, должен быть просторным и светлым, с пологим склоном, засаженным красивыми цветами, но редким и тонким слоем, чтобы не вредить деревьям. В конце каждого бокового участка я насыпал бы небольшую красивую возвышенность, чтобы стена ограждения сада доходила до груди человека; с этой возвышенности можно было бы смотреть из сада в поля.
en.Что касается главного сада, то я не возражал бы против устройства там больших аллей, обсаженных с обеих сторон фруктовыми деревьями; а также красивых групп фруктовых деревьев и зеленых беседок со скамьями, расположенных в каком-либо изящном порядке; но они ни в коей мере не должны быть слишком частыми; и главный сад не должен быть слишком густым, пространство в нем должно быть открытым и свободным для воздуха. Ведь если нужна тень, то лучше отдыхать в аллеях боковых участков и прогуливаться там, если вам хочется, в самое жаркое время дня или года. А главный сад предназначен для прогулок в более умеренные времена года, а в разгар лета -- в утренние или вечерние часы, а также в пасмурные дни.
en.Что касается авиариев, то я их не люблю, за исключением тех случаев, когда они настолько велики, что их можно выложить дерном и насадить в них живые растения и кусты, так чтобы у птиц было больше простора и создавались естественные условия для гнездования и на полу авиария не появлялось никакой грязи. Итак, я изложил план королевского сада, частично в виде наставлений, частично в виде рисунка, -- не всю модель, но некоторые главные ее черты; и я при этом не считался с расходами. Но это не имеет значения для государей, которые большей частью, полагаясь на своих садовников, с неменьшими затратами устраивают свои сады и иногда добавляют статуи и тому подобные вещи для помпезности и великолепия и ничего -- для истинного наслаждения, доставляемого садом.
рус.It is generally better to deal by speech than by letter; and by the mediation of a third than by a man's self. Letters are good, when a man would draw an answer by letter back again; or when it may serve for a man's justification afterwards to produce his own letter; or where it may be danger to be interrupted, or heard by pieces. To deal in person is good, when a man's face breedeth regard, as commonly with inferiors; or in tender cases, where a man's eye, upon the countenance of him with whom he speaketh, may give him a direction how far to go; and generally, where a man will reserve to himself liberty, either to disavow or to expound.
рус.In choice of instruments, it is better to choose men of a plainer sort, that are like to do that, that is committed to them, and to report back again faithfully the success, than those that are cunning, to contrive, out of other men's business, somewhat to grace themselves, and will help the matter in report for satisfaction's sake. Use also such persons as affect the business, wherein they are employed; for that quickeneth much; and such, as are fit for the matter; as bold men for expostulation, fair-spoken men for persuasion, crafty for inquiry and observation, froward, and absurd men, for business that doth not well bear out itself. Use also such as have been lucky, and prevailed before, in things wherein you have employed them; for that breeds confidence, and they will strive to maintain their prescription.
рус.It is better to sound a person, with whom one deals afar off than to fall upon the point at first; except you mean to surprise him by some short question. It is better dealing with men in appetite, than with those that are where they would be. If a man deal with another upon conditions, the start or first performance is all; which a man cannot reasonably demand, except either the nature of the thing be such, which must go before; or else a man can persuade the other party, that he shall still need him in some other thing; or else that he be counted the honester man.
рус.All practice is to discover, or to work. Men discover themselves in trust, in passion, at unawares, and of necessity, when they would have somewhat done, and cannot find an apt pretext. If you would work any man, you must either know his nature and fashions, and so lead him; or his ends, and so persuade him or his weakness and disadvantages, and so awe him or those that have interest in him, and so govern him. In dealing with cunning persons, we must ever consider their ends, to interpret their speeches; and it is good to say little to them, and that which they least look for. In all negotiations of difficulty, a man may not look to sow and reap at once; but must prepare business, and so ripen it by degrees.
en.Переговоры лучше вести устно, нежели письменно, и лучше через посредников, чем самому. Письма хороши в тех случаях, когда надобно добиться письменного же ответа; или когда само это письмо может впоследствии послужить оправдательным документом; или когда есть опасение, что тебя прервут или подслушают. Вести дела самому хорошо, когда одним своим видом внушаешь почтение, например с людьми низшими; или же в случаях щекотливых, когда надобно руководствоваться выражением лица собеседника, чтобы чувствовать, не зашел ли ты слишком далеко; или когда хочешь оставить за собой возможность отступиться от сказанного или перетолковать его.
en.При выборе посредников следует отдавать предпочтение людям попроще, которые выполнят поручение и дадут о нем точный отчет, а не таким, кто из чужого дела ухитряется извлечь для себя честь и ради этого непрочь его приукрасить. Выбирать надо людей, имеющих склонность к поручаемому делу, ибо это немало его ускоряет; а также подходящих для него, а именно: смелых для выражения негодования, обходительных для уговоров, хитрых для наблюдения и выведывания, упрямых и несговорчивых для дел неправых. Следует также искать таких, которые уже ранее были удачливы в поручаемых им делах, ибо это рождает в них уверенность и желание поддержать лестное о себе мнение.
en.При переговорах лучше начинать издалека, нежели сразу приступать к делу, если только не хочешь захватить собеседника врасплох неожиданным вопросом. Лучше иметь дело с неудовлетворенным честолюбцем, нежели с тем, кто уже достиг желаемого. Если речь идет о взаимном выполнении условий, все дело в том, чьи условия будут выполнены первыми; а этого никто не может требовать, разве только условия сами по себе таковы, что должны быть выполнены раньше; или же человек сумел убедить другого, что еще пригодится ему в будущем; или, наконец, считается более честным.
en.Все переговоры имеют целью выявить человека или воздействовать на него. Люди открываются из доверчивости, или в порыве страсти, или будучи застигнуты врасплох, или же поневоле, когда им надо чего-либо добиться, а приличный предлог не находится. Если хочешь воздействовать на кого-либо, надо знать его натуру и склонности, чтобы подчинить его; или его цели, чтобы убедить его; или его слабые места, чтобы застращать его; или же тех, кто имеет на него влияние, чтобы руководить им через них. Когда имеешь дело с хитрецами, надо при истолковании их речей не упускать из виду их целей; с такими лучше говорить мало и говорить такое, чего они менее всего ожидают. В трудных делах нельзя ожидать немедленных результатов, следует подготовлять их и давать им созреть постепенно.
рус.Costly followers are not to be liked; lest while a man maketh his train longer, he make his wings shorter. I reckon to be costly, not them alone which charge the purse, but which are wearisome, and importune in suits. Ordinary followers ought to challenge no higher conditions, than countenance, recommendation, and protection from wrongs. Factious followers are worse to be liked, which follow not upon affection to him, with whom they range themselves, but upon discontentment conceived against some other; whereupon commonly ensueth that ill intelligence, that we many times see between great personages. Likewise glorious followers, who make themselves as trumpets of the commendation of those they follow, are full of inconvenience; for they taint business through want of secrecy; and they export honor from a man, and make him a return in envy. There is a kind of followers likewise, which are dangerous, being indeed espials; which inquire the secrets of the house, and bear tales of them, to others.
рус.Yet such men, many times, are in great favor; for they are officious, and commonly exchange tales. The following by certain estates of men, answerable to that, which a great person himself professeth (as of soldiers, to him that hath been employed in the wars, and the like), hath ever been a thing civil, and well taken, even in monarchies; so it be without too much pomp or popularity. But the most honorable kind of following, is to be followed as one, that apprehendeth to advance virtue, and desert, in all sorts of persons. And yet, where there is no eminent odds in sufficiency, it is better to take with the more passable, than with the more able. And besides, to speak truth, in base times, active men are of more use than virtuous.
рус.It is true that in government, it is good to use men of one rank equally: for to countenance some extraordinarily, is to make them insolent, and the rest discontent; because they may claim a due. But contrariwise, in favor, to use men with much difference and election is good; for it maketh the persons preferred more thankful, and the rest more officious: because all is of favor. It is good discretion, not to make too much of any man at the first; because one cannot hold out that proportion. To be governed (as we call it) by one is not safe; for it shows softness, and gives a freedom, to scandal and disreputation; for those, that would not censure or speak in of a man immediately, will talk more boldly of those that are so great with them, and thereby wound their honor. Yet to be distracted with many is worse; for it makes men to be of the last impression, and fun of change.
рус.To take advice of some few friends, is ever honorable; for lookers-on many times see more than gamesters; and the vale best discovereth the hill. There is little friendship in the world, and least of all between equals, which was wont to be magnified. That that is, is between superior and inferior, whose fortunes may comprehend the one the other.
en.Свита не должна обходиться дорого, иначе, удлиняя хвост, укоротишь себе крылья. Дорогими считаю я не только тех, кто обременяет кошелек, но и тех, кто докучает просьбами. Обычные приближенные должны довольствоваться поддержкой, покровительством и защитой от обидчиков. Еще хуже приближенные-интриганы, побуждаемые не привязанностью к тому, при ком состоят, но недовольством против кого-либо другого; откуда и возникает обычно рознь, часто наблюдаемая между вельможами. Множество неудобств причиняют и приближенные-фанфароны, повсюду трубящие славу своим покровителям, ибо они вредят делу неумением хранить его в тайне; чести при этом убывает, а завистников прибывает. Опасен и тот приближенный, который, на деле будучи соглядатаем, стремится выведать домашние тайны и пересказать их другим. И все же такой часто бывает в большой милости, ибо кажется весьма услужливым, а между тем разносит сплетни в обе стороны.
en.Свита из людей определенного сословия соответственно положению самого вельможи (как, например, свита из солдат при бывшем военачальнике и тому подобное) всегда считалась весьма пристойной и дозволялась даже при монархиях, лишь бы не было при этом излишней пышности и поисков популярности. Наиболее почетна та свита, которую составляет себе человек, стремящийся покровительствовать добродетели и достоинствам в людях любого сословия. И все же, где нет чрезмерного различия в способностях, лучше приближать к себе посредственных, нежели даровитых. К тому же, если говорить откровенно, в наш испорченный век деятельные люди полезнее добродетельных.
en.На государственной службе к людям одного звания лучше относиться одинаково, ибо чрезмерно отличать кого-либо значит сделать его дерзким, а остальных -- недовольными; ведь и они могут потребовать свою долю. Напротив того, при оказании милостей лучше поступать с большим разбором, потому что в этом случае обласканные будут признательнее, а остальные усерднее; ведь на то и милость. Неразумно оказывать одному человеку слишком много милостей сразу, ибо тогда их хватает ненадолго. Опасно идти, как говорится, на поводу у одного любимца; это указывает на слабость и дает волю сплетням и пересудам; ведь те, кто не решился бы порочить самого человека, будут смело злословить о его любимце, а тем самым бесчестить и его. Но еще хуже находиться во власти нескольких лиц, ибо от этого человек становится переменчив и послушен последнему наговору.
en.Советоваться с немногими избранными друзьями всегда хорошо, ибо зачастую зрителям дело яснее, чем игрокам; а лучший вид на холмы открывается из долины. Дружба в этом мире -- редкость, а особенно дружба меж равными, столь превозносимая всюду. Если и бывает она, то между высшим и низшим, когда благосостояние одного зависит от другого.
рус.Many ill matters and projects are undertaken; and private suits do putrefy the public good. Many good matters, are undertaken with bad minds; I mean not only corrupt minds, but crafty minds, that intend not performance. Some embrace suits, which never mean to deal effectually in them; but if they see there may be life in the matter, by some other mean, they will be content to win a thank, or take a second reward, or at least to make use, in the meantime, of the suitor's hopes.
рус.Some take hold of suits, only for an occasion to cross some other; or to make an information, whereof they could not otherwise have apt pretext; without care what become of the suit, when that turn is served; or, generally, to make other men's business a kind of entertainment, to bring in their own. Nay, some undertake suits, with a full purpose to let them fall; to the end to gratify the adverse party, or competitor.
рус.Surely there is in some sort a right in every suit; either a right of equity, if it be a suit of controversy; or a right of desert, if it be a suit of petition. If affection lead a man to favor the wrong side in justice, let him rather use his countenance to compound the matter, than to carry it. If affection lead a man to favor the less worthy in desert, let him do it, without depraving or disabling the better deserver.
рус.In suits which a man doth not well understand, it is good to refer them to some friend of trust and judgment, that may report, whether he may deal in them with honor: but let him choose well his referendaries, for else he may be led by the nose.
рус.Suitors are so distasted with delays and abuses, that plain dealing, in denying to deal in suits at first, and reporting the success barely, and in challenging no more thanks than one hath deserved, is grown not only honorable, but also gracious. In suits of favor, the first coming ought to take little place: so far forth, consideration may be had of his trust, that if intelligence of the matter could not otherwise have been had, but by him, advantage be not taken of the note, but the party left to his other means; and in some sort recompensed, for his discovery. To be ignorant of the value of a suit, is simplicity; as well as to be ignorant of the right thereof, is want of conscience. Secrecy in suits, is a great mean of obtaining; for voicing them to be in forwardness, may discourage some kind of suitors, but doth quicken and awake others. But timing of the suit is the principal. Timing, I say, not only in respect of the person that should grant it, but in respect of those, which are like to cross it.
рус.Let a man, in the choice of his mean, rather choose the fittest mean, than the greatest mean; and rather them that deal in certain things, than those that are general. The reparation of a denial, is sometimes equal to the first grant; if a man show himself neither dejected nor discontented. Iniquum petas, ut aequum feras, is a good rule, where a man hath strength of favor: but otherwise, a man were better rise in his suit; for he, that would have ventured at first to have lost the suitor, will not in the conclusion lose both the suitor, and his own former favor. Nothing is thought so easy a request to a great person, as his letter; and yet, if it be not in a good cause, it is so much out of his reputation. There are no worse instruments, than these general contrivers of suits; for they are but a kind of poison, and infection, to public proceedings.
en.Многие вредные дела и предложения находят своих ходатаев; и происки отдельных лиц действительно наносят вред общественному благу. Многие хорошие дела находят в качестве своих ходатаев плохих людей; я имею в виду не только испорченных людей, но и людей хитрых, которые не намереваются действовать на защиту дела, по которому они взялись ходатайствовать. Некоторые берутся за дела, которые они вообще не намерены доводить до конца; но если они видят, что дело продвигается вперед и без их помощи, то все же добиваются благодарности или хотя бы незначительного вознаграждения за свои усилия, которые они якобы затратили, или же по крайней мере употребят себе на пользу надежды просителя.
en.Некоторые становятся ходатаями только потому, что представляется случай перебежать дорогу кому-либо другому; или получить сведения, которых в противном случае они не имели бы возможности добыть, не заботясь о том, что станет с делом, когда они достигли своей цели; или вообще превращают дело другого человека в своего рода развлечение, чтобы можно было протолкнуть свое собственное дело. Некоторые же ходатайствуют по чужим прошениям с единственной целью завалить все дело, чтобы удовлетворить противоположную сторону или конкурента.
en.Разумеется, в каждом прошении есть своего рода право: либо право справедливости, если прошение касается судебного дела; либо право заслуги, если прошение представляет собой просьбу о назначении на должность. Если личное пристрастие заставляет человека вынести решение в суде в пользу неправой стороны, то пусть он использует свою поддержку, скорее, для того, чтобы кончить дело компромиссом, а не для того, чтобы возбудить его. Если личное пристрастие заставляет человека вынести решение в пользу менее достойного просителя, имеющего меньше заслуг, то пусть он делает это, не очерняя и не унижая более достойного конкурента.
en.Если человек не совсем хорошо понимает какое-либо прошение, то лучше спросить о нем мнение друга, суждению которого он доверяет и который может сказать, имеет ли этот человек право с честью заниматься этим делом; но пусть он тщательно выбирает своих советчиков, ибо в противном случае его могут водить за нос.
en.Просители настолько возмущаются отсрочками и злоупотреблениями, что откровенность в отношениях с ними не только похвальна, но и приятна для них, идет ли речь о немедленном отказе от рассмотрения прошений, об откровенном изложении результатов рассмотрения или о требовании вознаграждения только в той мере, в какой действительно оно заслужено. Когда просят о милости, пришедший первым не должен получать только из-за этого какое-либо преимущество; в дальнейшем может быть еще рассмотрен вопрос о том, достоин ли он доверия, но если суть дела можно узнать только от него, не следует злоупотреблять этим, а предоставить претенденту возможность показать другие свои способности и каким-либо образом вознаградить его за его сведения. Не знать ценности просимого означает неопытность; не знать права для прошения означает недостаток совести. Сохранение тайны прошения -- сильная гарантия получить удовлетворение; ведь преждевременное разглашение прошения может отбить охоту у одних просителей, но привлечь внимание и возбудить интерес других. Но главное -- это своевременная подача прошения. Своевременная не только в отношении лица, которое должно удовлетворить просьбу, но и в отношении тех, кто может противодействовать этому.
en.Пусть при выборе средства человек избирает, скорее, наиболее пригодное, чем самое сильное; и скорее, такое, которое поможет в данном конкретном деле, чем такое, которое верно вообще. Иногда компенсация за отвергнутую просьбу окажется ценнее, чем сама первоначальная просьба, если человек не обнаружит ни разочарования, ни недовольства. "Iniquum petas, ut aequum feras"[210] -- хорошее правило, если человек находится в большом фаворе; в противном случае лучше постепенно увеличивать свои просьбы; ведь тот, кто вначале и рискнул бы потерять просителя, отказав ему в просьбе, в конечном итоге не захочет терять ни просителя, ни плоды своей собственной прежней милости. Полагают, что нет более легкой просьбы, с которой можно обратиться к высокому лицу, чем просить у него рекомендательное письмо; и все же, если это делается не ради доброго дела, то очень сильно вредит его репутации. Нет ничего худшего, чем эти стряпчие по любым ходатайствам; они представляют собой отраву и заразу в общественных делах.
рус.Studies serve for delight, for ornament, and for ability. Their chief use for delight, is in privateness and retiring; for ornament, is in discourse; and for ability, is in the judgment, and disposition of business. For expert men can execute, and perhaps judge of particulars, one by one; but the general counsels, and the plots and marshalling of affairs, come best, from those that are learned. To spend too much time in studies is sloth; to use them too much for ornament, is affectation; to make judgment wholly by their rules, is the humor of a scholar. They perfect nature, and are perfected by experience: for natural abilities are like natural plants, that need proyning, by study; and studies themselves, do give forth directions too much at large, except they be bounded in by experience.
рус.Crafty men contemn studies, simple men admire them, and wise men use them; for they teach not their own use; but that is a wisdom without them, and above them, won by observation. Read not to contradict and confute; nor to believe and take for granted; nor to find talk and discourse; but to weigh and consider. Some books are to be tasted, others to be swallowed, and some few to be chewed and digested; that is, some books are to be read only in parts; others to be read, but not curiously; and some few to be read wholly, and with diligence and attention. Some books also may be read by deputy, and extracts made of them by others; but that would be only in the less important arguments, and the meaner sort of books, else distilled books are like common distilled waters, flashy things. Reading maketh a full man; conference a ready man; and writing an exact man. And therefore, if a man write little, he had need have a great memory; if he confer little, he had need have a present wit: and if he read little, he had need have much cunning, to seem to know, that he doth not.
рус.Histories make men wise; poets witty; the mathematics subtile; natural philosophy deep; moral grave; logic and rhetoric able to contend. Abeunt studia in mores. Nay, there is no stond or impediment in the wit, but may be wrought out by fit studies; like as diseases of the body, may have appropriate exercises. Bowling is good for the stone and reins; shooting for the lungs and breast; gentle walking for the stomach; riding for the head; and the like. So if a man's wit be wandering, let him study the mathematics; for in demonstrations, if his wit be called away never so little, he must begin again. If his wit be not apt to distinguish or find differences, let him study the schoolmen; for they are cymini sectores: if he be not apt to beat over matters, and to call up one thing to prove and illustrate another, let him study the lawyers' cases. So every defect of the mind, may have a special receipt.
en.Науками занимаются ради удовольствия, ради украшения и ради умения. Удовольствие обнаруживается всего более в уединении, украшение -- в беседе, а умение -- в распоряжениях и руководстве делом. Ибо людям опыта можно поручить выполнение да еще, пожалуй, суждение об отдельных подробностях; но общего руководства и совета лучше искать у людей ученых. Отдавать наукам все время означает неумение применить их к делу; превращать их целиком в украшение -- жеманство; а всецело полагаться на них в суждениях -- ученое чудачество. Наука совершенствует природу, но сама совершенствуется опытом, ибо прирожденные дарования подобны диким растениям и нуждаются в выращивании с помощью ученых занятий, а ученость сама по себе дает указания чересчур общие, если их не уточнить опытом. Люди хитроумные презирают ученость, простодушные дивятся ей, мудрые ею пользуются. Ибо сама по себе ученость не научает, как применять ее: на то есть мудрость особая, высшая, которую приобрести можно только опытом.
en.Читай не затем, чтобы противоречить и опровергать; не затем, чтобы принимать на веру, и не затем, чтобы найти предмет для беседы; но чтобы мыслить и рассуждать. Есть книги, которые надо только отведать, есть такие, которые лучше всего проглотить, и лишь немногие стоит разжевать и переварить. Иначе говоря, одни книги следует прочесть лишь частично, другие -- без особого прилежания и лишь немногие -- целиком и внимательно. Есть и такие, которые можно поручить прочесть другому и воспользоваться сделанными им извлечениями; но так можно поступать лишь с маловажными предметами и посредственными авторами, ибо перегонка книг, как перегонка воды, убивает всякий вкус. Чтение делает человека знающим, беседа -- находчивым, а привычка записывать -- точным. Поэтому, кто мало пишет, тому нужна хорошая память; кто мало упражняется в беседе, должен быть находчив; а кто мало читает, должен быть весьма хитер, чтобы казаться более знающим, чем есть на самом деле.
en.В истории черпаем мы мудрость; в поэзии -- остроумие; в математике -- проницательность; в естественной философии -- глубину; в нравственной философии -- серьезность; в логике и риторике -- умение спорить. "Abeunt studia in mores"[212]. Скажем более: нет такого умственного изъяна, который не мог бы быть исправлен надлежащими занятиями, подобно тому как недостатки телесные устраняются соответствующими упражнениями. Так, игра в шары полезна при каменной болезни и для почек; стрельба -- для легких и груди; ходьба -- для желудка; верховая езда -- для головы и так далее. А кто рассеян, тот пусть займется математикой, ибо при доказательстве теорем малейшая рассеянность вынуждает все начинать сызнова. Кто неспособен усматривать различия, пусть изучает схоластиков, ибо они "cymini sectores"[213]. Кто не умеет быстро осваиваться с предметом и быстро припоминать все нужное для доказательства, пусть изучает судебные дела. И такие средства имеются против каждого умственного изъяна.
рус.Many have an opinion not wise, that for a prince to govern his estate, or for a great person to govern his proceedings, according to the respect of factions, is a principal part of policy; whereas contrariwise, the chiefest wisdom, is either in ordering those things which are general, and wherein men of several factions do nevertheless agree; or in dealing with correspondence to particular persons, one by one. But I say not that the considerations of factions, is to be neglected. Mean men, in their rising, must adhere; but great men, that have strength in themselves, were better to maintain themselves indifferent, and neutral. Yet even in beginners, to adhere so moderately, as he be a man of the one faction, which is most passable with the other, commonly giveth best way.
рус.The lower and weaker faction, is the firmer in conjunction; and it is often seen, that a few that are stiff, do tire out a greater number, that are more moderate. When one of the factions is extinguished, the remaining subdivideth; as the faction between Lucullus, and the rest of the nobles of the senate (which they called Optimates) held out awhile, against the faction of Pompey and Caesar; but when the senate's authority was pulled down, Caesar and Pompey soon after brake. The faction or party of Antonius and Octavianus Caesar, against Brutus and Cassius, held out likewise for a time; but when Brutus and Cassius were overthrown, then soon after, Antonius and Octavianus brake and subdivided. These examples are of wars, but the same holdeth in private factions. And therefore, those that are seconds in factions, do many times, when the faction subdivideth, prove principals; but many times also, they prove ciphers and cashiered; for many a man's strength is in opposition; and when that faileth, he groweth out of use.
рус.It is commonly seen, that men, once placed, take in with the contrary faction, to that by which they enter: thinking belike, that they have the first sure, and now are ready for a new purchase. The traitor in faction, lightly goeth away with it; for when matters have stuck long in balancing, the winning of some one man casteth them, and he getteth all the thanks. The even carriage between two factions, proceedeth not always of moderation, but of a trueness to a man's self, with end to make use of both. Certainly in Italy, they hold it a little suspect in popes, when they have often in their mouth Padre commune; and take it to be a sign of one, that meaneth to refer all to the greatness of his own house.
рус.Kings had need beware, how they side themselves, and make themselves as of a faction or party; for leagues within the state, are ever pernicious to monarchies: for they raise an obligation, paramount to obligation of sovereignty, and make the king tanquam unus ex nobis: as was to be seen in the League of France. When factions are canied too high and too violently, it is a sign of weakness in princes; and much to the prejudice, both of their authority and business. The motions of factions under kings ought to be, like the motions (as the astronomers speak) of the inferior orbs, which may have their proper motions, but yet still are quietly carried, by the higher motion of primum mobile.
en.Многие ошибочно держатся того мнения, что и государю в управлении страной, и каждому вельможе в ведении дел надо прежде всего принимать во внимание интересы партий; а между тем высшая мудрость велит, напротив, сообразоваться либо с общими интересами, осуществляя то, с чем согласны представители самых различных партий, либо с интересами отдельных лиц. Этим я не хочу, однако, сказать, что соображениями партийными должно совершенно пренебречь. Людям простого звания, чтобы возвыситься, необходимо за что-то держаться; но людям знатным, чувствующим свою силу, лучше сохранять независимость. И даже начинающему выдвигаться для более верного успеха обычно лучше обнаруживать столь умеренную приверженность, чтобы из всех членов своей партии быть наиболее приемлемым для другой.
en.Чем партия слабее и малочисленнее, тем больше в ней единства; и часто бывает, что небольшое число непреклонных берет верх над многочисленным, но более умеренным противником. Когда одна из двух партий прекращает свое существование, другая раскалывается. Так, партия, объединявшая Лукулла и сенатскую знать (называвшуюся "Optimates"), некоторое время противостояла партии Помпея и Цезаря; но, когда власть сената рушилась, произошел и разрыв Цезаря с Помпеем. Подобным же образом партия Антония и Октавиана противостояла некоторое время Бруту и Кассию, но вслед за падением Брута и Кассия последовал разрыв Антония с Октавианом. Эти примеры относятся к партиям, состоящим в открытой войне, но то же самое можно сказать о более частных случаях. И зачастую при расколах те, что были на вторых ролях, оказываются во главе партии, но столь же часто оказываются ничтожествами и бывают отстранены, ибо многие сильны лишь в оппозиции, а когда этого нет, они бесполезны.
en.Часто видим мы, что человек, добившись успеха, переходит в партию, враждебную той, коей обязан он своим возвышением, полагая, вероятно, что с первой он свое уже взял, и ища новой выгоды. Такому перебежчику это сходит легко, ибо, когда силы долгое время уравновешены, приобретение даже одного лишнего приверженца дает перевес одной из сторон, а вся заслуга приписывается ему. Если кто держится середины между двумя партиями, это не всегда происходит от умеренности, но нередко от своекорыстия и имеет целью извлечение выгоды из обеих. В Италии, например, считаются подозрительными те папы, у которых постоянно на устах "Padre commune"[214], ибо это служит признаком стремления всеми средствами возвеличить свой род.
en.Королям не следует держать сторону какой-либо одной партии, потому что всяческие союзы неизменно пагубны для монархии; они налагают обязательства, которые могут возобладать над долгом подданного, и король становится при этом "tanquam unus ex nobis"[215], как это было с Лигой во Франции[216]. Чрезмерное усиление партий и раздоров между ними указывает на слабость государей и весьма вредит их славе и успеху их дел. Действия партий под властью монархии должны быть (если говорить языком астрономов) подобны движениям низших орбит, которые могут иметь и собственное движение, но вместе с тем увлекаться высшим движением -- "primum mobile".
рус.He that is only real, had need have exceeding great parts of virtue; as the stone had need to be rich, that is set without foil. But if a man mark it well, it is, in praise and commendation of men, as it is in gettings and gains: for the proverb is true, that light gains make heavy purses; for light gains come thick, whereas great, come but now and then. So it is true, that small matters win great commendation, because they are continually in use and in note: whereas the occasion of any great virtue, cometh but on festivals. Therefore it doth much add to a man's reputation, and is (as Queen Isabella said) like perpetual letters commendatory, to have good forms. To attain them, it almost sufficeth not to despise them; for so shall a man observe them in others; and let him trust himself with the rest. For if he labor too much to express them, he shall lose their grace; which is to be natural and unaffected.
рус.Some men's behavior is like a verse, wherein every syllable is measured; how can a man comprehend great matters, that breaketh his mind too much, to small observations? Not to use ceremonies at all, is to teach others not to use them again; and so diminisheth respect to himself; especially they be not to be omitted, to strangers and formal natures; but the dwelling upon them, and exalting them above the moon, is not only tedious, but doth diminish the faith and credit of him that speaks.
рус.And certainly, there is a kind of conveying, of effectual and imprinting passages amongst compliments, which is of singular use, if a man can hit upon it.
рус.Amongst a man's peers, a man shall be sure of familiarity; and therefore it is good, a little to keep state.
рус.Amongst a man's inferiors one shall be sure of reverence; and therefore it is good, a little to be familiar. He that is too much in anything, so that he giveth another occasion of satiety, maketh himself cheap. To apply one's self to others, is good; so it be with demonstration, that a man doth it upon regard, and not upon facility. It is a good precept generally, in seconding another, yet to add somewhat of one's own: as if you will grant his opinion, let it be with some distinction; if you will follow his motion, let it be with condition; if you allow his counsel let it be with alleging further reason. Men had need beware, how they be too perfect in compliments; for be they never so sufficient otherwise, their enviers will be sure to give them that attribute, to the disadvantage of their greater virtues. It is loss also in business, to be too full of respects, or to be curious, in observing times and opportunities. Salomon saith, He that considereth the wind, shall not sow, and he that looketh to the clouds, shall not reap. A wise man will make more opportunities, than he finds. Men's behavior should be, like their apparel, not too strait or point device, but free for exercise or motion.
en.Тот, кто внешне скромен и прост, должен обладать исключительно большими добродетелями, чтобы заслужить похвалу у людей, подобно тому как тот камень, который имеет оправу без фольги, должен действительно быть богатым. Если человек хорошо понимает значение манер, то с одобрением его другими дело обстоит так же, как и в случае приобретений и выгод. Ведь существует правильная поговорка, гласящая, что "мелкие барыши туго набивают мошну", так как мелкие барыши идут густо, в то время как крупные редки. Поэтому верно, что за малые дела люди получают большую похвалу, ибо малые дела постоянно в ходу и, следовательно, на виду; случай же для проявления какой-либо великой добродетели представляется редко, только во время значительных событий. Поэтому если у человека хорошие манеры, то это значительно укрепляет его репутацию и (как говорила королева Изабелла) равносильно тому, что у него есть "постоянно рекомендательные письма". Для того чтобы приобрести такие манеры, почти достаточно ими не пренебрегать; ведь тогда человек будет наблюдать их у других, а в остальном пусть доверяет самому себе. Ибо если он будет проявлять слишком большие старания в манерах, то они потеряют свое изящество, которое должной быть естественным и непринужденным.
en.Поведение некоторых людей напоминает стихотворение, в котором измерен каждый слог; как может человек, обращающий свой ум на соблюдение множества мелочных приличий, понять великие дела? Не соблюдать правил приличия в обращении с другими -- значит подавать дурной пример; и в следующий раз вам отплатят тем же, и, следовательно, уважение к вам будет подорвано; особенно не следует забывать о приличиях при общении с незнакомыми людьми и формалистами; но придавать церемониям слишком большое значение и превозносить их до небес не только утомительно для других, но и подрывает доверие к тому человеку, который придерживается таких правил.
en.Ясно, что существует эффективный способ внушения определенных мыслей под видом любезности, который приносит исключительную пользу, если умело его применять.
en.Находясь среди старших по положению, можно быть уверенным в том, что столкнешься с фамильярностью, и вследствие этого хорошо быть чуть-чуть сдержанным.
en.Находясь среди низших по положению, будешь уверен в том, что встретишь почтительное отношение, и поэтому хорошо быть немного фамильярным. Тот, кто чрезмерен во всем, так что им пресыщаются уже при второй встрече, теряет всякое уважение. Хорошо уметь приспосабливать свою личность к другим, но это нужно делать, показывая, что поступаешь так из уважения к ним, а не из своекорыстных побуждений. Обычно, если поддерживаешь другого человека, хорошо добавить что-либо от себя; например, если поддерживаешь его мнение, то все же твое мнение в чем-то должно от него отличаться; если поддерживаешь его предложение, то только при определенном условии; если одобряешь его совет, то выдвигаешь какие-либо новые обоснования. Нужно остерегаться того, чтобы быть слишком изощренным в любезностях; ибо даже если у вас не будет никаких других недостатков, ваши завистники, безусловно, припишут вам это в качестве недостатка в ущерб вашим другим более важным добродетелям. Если также придавать слишком большое значение мелочам или всегда быть готовым воспользоваться любым благоприятным моментом и случаем, то это нанесет вред делу. Соломон сказал: "Кто наблюдает ветер, тому не сеять; и кто взирает на облака, тому не жать"[217]. Умный человек создаст себе больше благоприятных возможностей, чем ему предоставит случай. Поведение человека должно быть подобно его одежде: не слишком стеснять его и не быть слишком изысканной, но обеспечивать свободу движения и действия.
рус.Praise is the reflection of virtue; but it is as the glass or body, which giveth the reflection. If it be from the common people, it is commonly false and naught; and rather followeth vain persons, than virtuous. For the common people understand not many excellent virtues. The lowest virtues draw praise from them; the middle virtues work in them astonishment or admiration; but of the highest virtues, they have no sense of perceiving at an. But shews, and species virtutibus similes, serve best with them. Certainly fame is like a river, that beareth up things light and swoln, and drowns things weighty and solid. But if persons of quality and judgment concur, then it is as the Scripture saith Nomen bonum instar unguenti fragrantis: it filleth all round about, and will not easily away. For the odors of ointments are more durable, than those of flowers.
рус.There be so many false points of praise, that a man may justly hold it a suspect. Some praises proceed merely of flattery; and if he be an ordinary flatterer, he will have certain common attributes, which may serve every man; if he be a cunning flatterer, he will follow the archflatterer, which is a man's self; and wherein a man thinketh best of himself, therein the flatterer will uphold him most: but if he be an impudent flatterer, look wherein a man is conscious to himself, that he is most defective, and is most out of countenance in himself, that will the flatterer entitle him to perforce, spreta conscientia. Some praises come of good wishes and respects, which is a form due, in civility, to kings and great persons, laudando praecipere, when by telling men what they are, they represent to them, what they should be. Some men are praised maliciously, to their hurt, thereby to stir envy and jealousy towards them: pessimum genus inimicorum laudantium; insomuch as it was a proverb, amongst the Grecians, that he that was praised to his hurt should have a push rise upon his nose; as we say, that a blister will rise upon one's tongue, that tells a lie. Certainly moderate praise, used with opportunity, and not vulgar, is that which doth the good. Salomon saith, He that praiseth his friend aloud, rising early, it shall be to him no better than a curse.
рус.Too much magnifying of man or matter, doth irritate contradiction, and procure envy and scorn. To praise a man's self, cannot be decent, except it be in rare cases; but to praise a man's office or profession, he may do it with good grace, and with a kind of magnanimity. The cardinals of Rome, which are theologues, and friars, and Schoolmen, have a phrase of notable contempt and scorn towards civil business: for they call all temporal business of wars, embassages, judicature, and other employments, sbirrerie, which is under-sheriffries, as if they were but matters, for under-sheriffs and catchpoles: though many times those under-sheriffries do more good, than their high speculations. St. Paul, when he boasts of himself, he doth oft interlace, I speak like a fool; but speaking of his calling, he saith, magnificabo apostolatum meum.
en.Похвала есть отражение добродетели, но качество отражения зависит от зеркала. Если зеркалом служит толпа, то исходящая от нее похвала обычно лжива и бесполезна и высказывается она, скорее, людям тщеславным, чем добродетельным. Ведь простой народ не понимает многих высших добродетелей -- низшие добродетели вызывают у него похвалу, средние -- его удивление или изумление; но о самых высоких добродетелях он не имеет ни малейшего представления или вообще не воспринимает их. И лучше всего его удовлетворяет видимость и "species virtutibus similes"[218]. Безусловно, молва подобна реке, которая несет на своей поверхности легкие и пустые предметы и топит вещи тяжелые и прочные. Однако, если похвалу произнесут лица, известные своими суждениями и высокими качествами, тогда, как говорится в Писании: "Nomen bonum instar unguenti fragrantis"[219], она заполняет все вокруг и ее нелегко рассеять, ибо аромат благовоний более стоек, чем аромат цветов.
en.В похвале может содержаться столько лжи, что вполне справедливо относиться к ней с подозрением. Некоторые похвалы произносятся чисто из лести; и если это обыкновенный льстец, то у него есть некоторые общие места, которые он может высказывать многим людям; если же это хитрый льстец, то он подражает тому архильстецу, каким является сам для себя каждый человек; и если кто-либо особенно кичится каким-то качеством, то льстец именно в этом и будет больше всего его поддерживать; а если это бесстыдный льстец, то он узнает, в чем человек наиболее уязвим (что он и сам осознает и больше всего из-за этого смущается), и тогда льстец своей похвалой волей-неволей вызывает у такого человека состояние "spreta conscientia"[220]. Некоторые похвалы исходят из благих пожеланий и почтения, и это такая форма, в которой подобает из вежливости обращаться к государям и великим людям, "laudando praecipere"[221]; когда говорят людям, каковы они есть, указывают, какими они должны быть. Некоторых людей хвалят злобно, чтобы уязвить их и вызвать зависть и ревность по отношению к ним: "Pessimum genus inimicorum laudantium"[222]; так, у греков была поговорка, что "у того, кого хвалят во вред, должен вскочить прыщ на носу"; как мы говорим, что "у того, кто лжет, на языке вскочит волдырь". Безусловно, умеренная похвала, высказанная в подходящий момент и соответствующим образом, приносит пользу тому, кого хвалят. Соломон сказал: "Кто громко хвалит друга своего с раннего утра, будет для него проклятием"[223]. Слишком сильное возвеличение человека или дела поистине приводит к умалению его достоинства, а со стороны противников вызывает зависть и презрение.
en.Хвалить самого себя неприлично, за исключением некоторых редких случаев; но хвалить свою должность и профессию вполне допустимо, и это можно делать даже со своего рода великодушием. У римских кардиналов -- теологов, монахов и схоластов -- есть слово, выражающее их явное презрение и неуважение к гражданским делам, ибо они называют все мирские дела -- войны, посольства, правосудие и другие занятия -- словом "sbirrerie", т. е. полицейство, как будто все эти дела подходят только полицейским и судебным приставам; хотя эти полицейские приносят во много раз больше пользы, чем высокомерные рассуждения кардиналов. Когда св. Павел хвалил себя, он часто вставлял слова: "Скажу по неразумию", но, говоря о своей миссии, он сказал: "Magnificabo apostolatum meum"[224].
рус.It was prettily devised of AEsop, The fly sat upon the axle-tree of the chariot wheel, and said, What a dust do I raise! So are there some vain persons, that whatsoever goeth alone, or moveth upon greater means, if they have never so little hand in it, they think it is they that carry it. They that are glorious, must needs be factious; for an bravery stands upon comparisons. They must needs be violent, to make good their own vaunts. Neither can they be secret, and therefore not effectual; but according to the French proverb, beaucoup de bruit, peu de fruit; much bruit, little fruit. Yet certainly, there is use of this quality in civil affairs. Where there is an opinion and fame to be created, either of virtue or greatness, these men are good trumpeters.
рус.Again, as Titus Livius noteth, in the case of Antiochus and the AEtolians, There are sometimes great effects of cross lies; as, if a man that negotiates between two princes, to draw them to join in a war against the third, doth extol the forces of either of them, above measure, the one to the other: and sometimes he that deals between man and man, raiseth his own credit with both, by pretending greater interest than he hath in either. And in these and the like kinds, it often falls out, that somewhat is produced of nothing; for lies are sufficient to breed opinion, and opinion brings on substance.
рус.In militar commanders and soldiers, vain-glory is an essential point; for as iron sharpens iron, so by glory, one courage sharpeneth another. In cases of great enterprise upon charge and adventure, a composition of glorious natures, doth put life into business; and those that are of solid and sober natures, have more of the ballast, than of the sail. In fame of leaming, the flight will be slow without some feathers of ostentation. Qui de contemnenda gloria libros scribunt, nomen, suuminscribunt. Socrates, Aristotle, Galen, were men full of ostentation. Certainly vain-glory helpeth to perpetuate a man's memory; and virtue was never so beholding to human nature, as it received his due at the second hand. Neither had the fame of Cicero, Seneca, Plinius Secundus, borne her age so well, if it had not been joined with some vanity in themselves; like unto varnish, that makes ceilings not only shine but last.
рус.But all this while, when I speak of vain-glory, I mean not of that property, that Tacitus doth attribute to Mucianus; Omnium, quae dixerat feceratque, arte quadam ostentator: for that proceeds not of vanity, but of natural magnanimity and discretion; and in some persons, is not only comely, but gracious. For excusations, cessions, modesty itself well governed, are but arts of ostentation. And amongst those arts, there is none better than that which Plinius Secundus speaketh of, which is to be liberal of praise and commendation to others, in that, wherein a man's self hath any perfection. For saith Pliny, very wittily, In commending another, you do yourself right; for he that you commend, is either superior to you in that you commend, or inferior. If he be inferior, if he be to be commended, you much more; if he be superior, if he be not to be commended, you much less.
рус.Glorious men are the scorn of wise men, the admiration of fools, the idols of parasites, and the slaves of their own vaunts.
en.Хорошо выразился Эзоп в одной из басен: "Муха села на ось воза и сказала: какую пыль я подымаю!"[225]. Таковы и некоторые тщеславные люди, которые, где бы что ни двигалось само по себе или под воздействием более сильных причин, думают, что они это двигают, хотя иногда они даже не приложили к этому рук. Тщеславные люди неизбежно должны вносить разногласия и раскол в любое дело, ибо всякое тщеславие познается в сравнении. Они неизбежно должны быть шумливыми, дабы подтвердить свое хвастовство. Они не могут быть скрытными и поэтому не достигают своей цели; как говорит французская пословица: "Beaucoup de bruit, peu de fruit" -- много шума, мало проку. Однако, безусловно, в гражданских делах можно найти применение даже этому качеству; где необходимо создать мнение или прославить добродетель или величие, эти люди являются хорошими трубачами.
en.Как заметил Тит Ливий в отношении Антиоха и этолийцев, "иногда перекрестная ложь приводит к большим последствиям"[226]; например, если какой-либо человек, ведущий переговоры между двумя государями с целью вовлечь их в войну против третьего, действительно сверх меры преувеличивает силы каждого из них перед другим; а иногда тот, кто имеет дело с двумя людьми, приобретает больше доверия в глазах обоих, притворяясь, что он проявляет больше интереса, чем у него есть на самом деле, к каждому из них. И в этих и других подобных случаях часто получается так, что из ничего создается нечто, ибо лжи достаточно, чтобы породить мнение, а мнение влечет за собой действие.
en.Тщеславие является важной чертой военачальников и солдат; ибо подобно тому, как железо заостряется железом, так восхвалением мужества одного заостряется мужество другого. В случаях, требующих большой предприимчивости, связанных с нападением и риском, сочетание тщеславных натур действительно вдыхает жизнь в эти предприятия; а солидные и трезвые натуры, скорее, служат балластом, чем парусом. Что касается славы в ученом мире, то ее полет будет медленным, если в ней не будет нескольких перьев хвастовства: "Qui de contemnenda gloria libros scribunt, nomen suum inscribunt"[227]. Сократ, Аристотель, Гален были полны хвастовства. Тщеславие, безусловно, помогает увековечить память о человеке; и добродетель не бывает обязана за свое прославление только тому, что получает из вторых рук. Слава Цицерона, Сенеки, Плиния Младшего не пережила бы их века, если бы к ней не присоединилось их тщеславие, подобно лаку, который придает полу не только блеск, но и прочность.
en.Но все время, пока я говорю о тщеславии, я имею в виду не то качество, которое Тацит приписывает Муциану: "Omnium, quae dixerat feceratque arte quadam ostentator"[22][8]; ибо оно происходит не от тщеславия, а от природного великодушия и благоразумия, и у некоторых людей оно не только благообразно, но и грациозно. Ибо оправдания, притворные уступки, сама скромность, которой хорошо владеют, есть всего лишь приемы хвастовства. И среди этих приемов есть один непревзойденный, о котором говорит Плиний Младший и который состоит в том, чтобы щедро раздавать похвалы другим в отношении того, в чем сам человек достиг какого-либо совершенства. Ибо, как весьма остроумно замечает Плиний: "Восхваляя другого, ты воздаешь должное самому себе; ибо тот, кого ты хвалишь, либо превосходит тебя в том, что ты восхваляешь, либо уступает тебе в этом. Если он тебе уступает и если его хвалят, то ты тем более заслуживаешь похвалы; если же он превосходит тебя и если его не хвалят, то тем менее нужно хвалить и тебя"[22][9].
en.Тщеславные люди возбуждают презрение у мудрых, восхищение у глупцов, становятся идолами паразитов и рабами своей собственной похвальбы.
рус.The winning of honor, is but the revealing of a man's virtue and worth, without disadvantage. For some in their actions, do woo and effect honor and reputation, which sort of men, are commonly much talked of, but inwardly little admired.
рус.And some, contrariwise, darken their virtue in the show of it; so as they be undervalued in opinion.
рус.If a man perform that, which hath not been attempted before; or attempted and given over; or hath been achieved, but not with so good circumstance; he shall purchase more honor, than by effecting a matter of greater difficulty or virtue, wherein he is but a follower.
рус.If a man so temper his actions, as in some one of them he doth content every faction, or combination of people, the music will be the fuller. A man is an ill husband of his honor, that entereth into any action, the failing wherein may disgrace him, more than the carrying of it through, can honor him. Honor that is gained and broken upon another, hath the quickest reflection, like diamonds cut with facets. And therefore, let a man contend to excel any competitors of his in honor, in outshooting them, if he can, in their own bow.
рус.Discreet followers and servants, help much to reputation: Omnis fama a domesticis emanat. Envy, which is the canker of honor, is best extinguished by declaring a man's self in his ends, rather to seek merit than fame; and by attributing a man's successes, rather to divine Providence and felicity, than to his own virtue or policy.
рус.The true marshalling of the degrees of sovereign honor, are these: In the first place are conditores imperiorum, founders of states and commonwealths; such as were Romulus, Cyrus, Caesar, Ottoman, Ismael. In the second place are legis-latores, lawgivers; which are also called second founders, or perpetui principes, because they govern by their ordinances after they are gone; such were Lycurgus, Solon, Justinian, Eadgar, Alphonsus of Castile, the Wise, that made the Siete Partidas. In the third place are liberatores, or salvatores, such as compound the long miseries of civil wars, or deliver their countries from servitude of strangers or tyrants; as Augustus Caesar, Vespasianus, Aurelianus, Theodoricus, King Henry the Seventh of England, King Henry the Fourth of France.
рус.In the fourth place are propagatores or propugnatores imperii; such as in honorable wars enlarge their territories, or make noble defence against invaders. And in the last place are patres patriae; which reign justly, and make the times good wherein they live. Both which last kinds need no examples, they are in such number.
рус.Degrees of honor, in subjects, are, first participes curarum; those upon whom, princes do discharge the greatest weight of their affairs; their right hands, as we call them. The next are duces belli, great leaders in war; such as are princes' lieutenants, and do them notable services in the wars. The third are gratiosi, favorites; such as exceed not this scantling, to be solace to the sovereign, and harmless to the people. And the fourth, negotiis pares; such as have great places under princes, and execute their places, with sufficiency. There is an honor, likewise, which may be ranked amongst the greatest, which happeneth rarely; that is, of such as sacrifice themselves to death or danger for the good of their country; as was M. Regulus, and the two Decii.
en.Завоевание почестей есть лишь обнаружение -- без помех -- достоинств и добродетелей человека. Некоторые во всех своих деяниях стремятся к почестям и известности. О таких обычно говорят много, но втайне думают дурно.
en.Другие, напротив, не умеют показать своих достоинств, так что им не воздают должного.
en.Если человек совершит что-либо, что до него не предпринималось, или было начато и оставлено, или же выполнено не столь удачно, ему достанется больше чести, чем за более трудное дело, где он явится лишь последователем.
en.Кто сумеет так повести себя, чтобы угодить всем партиям и группировкам, того будут славить всего громче. Кто предпримет что-либо, что грозит большим позором в случае неудачи, нежели обещает почестей при свершении, тот плохо заботится о своей славе. Слава, отнятая у соперника, сверкает всего ярче, как граненый алмаз. Старайтесь же превзойти всех соперников, поразить их, так сказать, собственным их оружием.
en.Много содействуют доброй славе слуги и приближенные, если они не болтают лишнего. "Omnis fama a domesticis emanat"[230]. Чтобы избежать зависти, пагубной для доброй славы, лучше всего заявлять, что целью ваших стремлений является не слава, но единственно лишь служение, и приписывать ваши успехи более божественному промыслу и удаче, нежели собственным вашим достоинствам или образу действий.
en.Лиц, облеченных верховной властью, я разместил бы на лестнице славы в следующем порядке. На первом месте -- "conditores imperiorum", основатели государств и содружеств, как Ромул, Кир, Цезарь, Осман, Исмаил[231]. На втором -- "legislatores", законодатели, называемые также "вторыми основателями" или "perpetui principes", потому что они и после смерти управляют посредством своих законов; таковы Ликург, Солон, Юстиниан, Эдгар, Альфонсо Кастильский Мудрый, создатель "Siete partidas"[232]. На третьем месте стоят "liberatores", или "salvatores", которые кладут конец долгим бедствиям гражданской войны или освобождают отечество от чужеземного ига или тирана; таковы Цезарь Август, Веспасиан, Аврелиан, Теодорих, Генрих VII Английский, Генрих IV Французский[233].
en.На четвертом месте стоят "propagatores", или "propugnatores imperii"[234], -- те, кто в почетной войне раздвигает границы своих государств или доблестно защищается от завоевателей. На последнем месте стоят "patres patriae"[235] -- те, кто правит по справедливости, составляя счастье своих подданных. Последние две категории не нуждаются в примерах, столь они многочисленны.
en.Подданные заслуживают почестей в следующем порядке. Вначале -- "participes curarum", те, на кого государи возлагают главное бремя правления и кого называют обычно их правой рукой. Далее следуют "duces belli" -- великие полководцы, помощники государей в делах войны. На третьем месте стоят "gratiosi", фавориты, но только те из них, кто умеет держаться в границах и, служа утехой государю, не причиняют вреда народу. На четвертом месте стоят "negotiis pares" -- те, кто занимает высокие должности в государстве и добросовестно их отправляет. Есть и еще род славы, из числа величайших, но редко кому выпадающий, -- это честь пожертвовать собой на благо родины, как это сделали М. Регул и оба Деция[236].
рус.Judges ought to remember, that their office is jus dicere, and not jus dare; to interpret law, and not to make law, or give law. Else will it be like the authority, claimed by the Church of Rome, which under pretext of exposition of Scripture, doth not stick to add and alter; and to pronounce that which they do not find; and by show of antiquity, to introduce novelty. Judges ought to be more learned, than witty, more reverend, than plausible, and more advised, than confident. Above all things, integrity is their portion and proper virtue.
рус.Cursed (saith the law) is he that removeth the land-mark. The mislayer of a mere-stone is to blame. But it is the unjust judge, that is the capital remover of landmarks, when he defineth amiss, of lands and property. One foul sentence doth more hurt, than many foul examples. For these do but corrupt the stream, the other corrupteth the fountain. So with Salomon, Fons turbatus, et vena corrupta, est justus cadens in causa sua coram adversario. The office of judges may have reference unto the parties that use, unto the advocates that plead, unto the clerks and ministers of justice underneath them, and to the sovereign or state above them.
рус.First, for the causes or parties that sue.
рус.There be (saith the Scripture) that turn judgement into wormwood; and surely there be also, that turn it into vinegar; for injustice maketh it bitter, and delays make it sour. The principal duty of a judge, is to suppress force and fraud; whereof force is the more pernicious, when it is open, and fraud, when it is close and disguised. Add thereto contentious suits, which ought to be spewed out, as the surfeit of courts. A judge ought to prepare his way to a just sentence, as God useth to prepare his way, by raising valleys and taking down hills: so when there appeareth on either side an high hand, violent prosecution, cunning advantages taken, combination, power, great counsel, then is the virtue of a judge seen, to make inequality equal; that he may plant his judgment as upon an even ground.
рус.Qui fortiter emungit, elicit sanguinem; and where the wine-press is hard wrought, it yields a harsh wine, that tastes of the grape-stone. Judges must beware of hard constructions, and strained inferences; for there is no worse torture, than the torture of laws. Specially in case of laws penal, they ought to have care, that that was meant for terror, be not turned into rigor; and that they bring not upon the people, that shower whereof the Scripture speaketh, Pluet super eos laqueos: for penal laws pressed, are a shower of snares upon the people. Therefore let penal laws, if they have been sleepers of long, or if they be grown unfit for the present time, be by wise judges confined in the execution:
рус.Judicis officium est, ut res, ita tempora rerum, &c.
рус.In causes of life and death, judges ought (as far as the law permitteth) in justice to remember mercy; and to cast a severe eye upon the example, but a merciful eye upon the person.
рус.Secondly, for the advocates and counsel that plead. Patience and gravity of hearing, is an essential part of justice; and an overspeaking judge is no well-tuned cymbal. It is no grace to a judge, first to find that, which he might have heard in due time from the bar; or to show quickness of conceit, in cutting off evidence or counsel too short; or to prevent information by questions, -though pertinent. The parts of a judge in hearing, are four: to direct the evidence; to moderate length, repetition, or impertinency of speech; to recapitulate, select, and collate the material points, of that which hath been said; and to give the rule or sentence. Whatsoever is above these is too much; and proceedeth either of glory, and willingness to speak, or of impatience to hear, or of shortness of memory, or of want of a staid and equal attention.
рус.It is a strange thing to see, that the boldness of advocates should prevail with judges; whereas they should imitate God, in whose seat they sit; who represseth the presumptuous, and giveth grace to the modest. But it is more strange, that judges should have noted favorites; which cannot but cause multiplication of fees, and suspicion of by-ways. There is due from the judge to the advocate, some commendation and gracing, where causes are well handled and fair pleaded; especially towards the side which obtaineth not; for that upholds in the client, the reputation of his counsel, and beats down in him the conceit of his cause. There is likewise due to the public, a civil reprehension of advocates, where there appeareth cunning counsel, gross neglect, slight information, indiscreet pressing, or an overbold defence. And let not the counsel at the bar, chop with the judge, nor wind himself into the handling of the cause anew, after the judge hath declared his sentence; but, on the other side, let not the judge meet the cause half way, nor give occasion to the party, to say, his counsel or proofs were not heard.
рус.Thirdly, for that that clerks and ministers. The place of justice is an hallowed place; and therefore not only the bench, but the foot-place; and precincts and purprise thereof, ought to be preserved without scandal and corruption. For certainly, Grapes (as the Scripture saith) will not be gathered of thorns or thistles; either can justice yield her fruit with sweetness, amongst the briars and brambles of catching and polling clerks, and ministers. The attendance of courts, is subject to four bad instruments. First, certain persons that are sowers of suits; which make the court swell, and the country pine. The second sort is of those, that engage courts in quarrels of jurisdiction, and are not truly amici curiae, but parasiti curiae, in puffing a court up beyond her bounds, for their own scraps and advantage. The third sort, is of those that may be accounted the left hands of courts; persons that are full of nimble and sinister tricks and shifts, whereby they pervert the plain and direct courses of courts, and bring justice into oblique lines and labyrinths. And the fourth, is the poller and exacter of fees; which justifies the common resemblance of the courts of justice, to the bush whereunto, while the sheep flies for defence in weather, he is sure to lose part of his fleece. On the other side, an ancient clerk, skilful in precedents, wary in proceeding, and understanding in the business of the court, is an excellent finger of a court; and doth many times point the way to the judge himself.
рус.Fourthly, for that which may concern the sovereign and estate. Judges ought above all to remember the conclusion of the Roman Twelve Tables Salus populi suprema lex; and to know that laws, except they be in order to that end, are but things captious, and oracles not well inspired. Therefore it is an happy thing in a state, when kings and states do often consult with judges; and again, when judges do often consult with the king and state: the one, when there is matter of law, intervenient in business of state; the other, when there is some consideration of state, intervenient in matter of law. For many times the things deduced to judgment may be meum and tuum, when the reason and consequence thereof may trench to point of estate: I call matter of estate, not only the parts of sovereignty, but whatsoever introduceth any great alteration, or dangerous precedent; or concerneth manifestly any great portion of people. And let no man weakly conceive, that just laws and true policy have any antipathy; for they are like the spirits and sinews, that one moves with the other. Let judges also remember, that Salomon's throne was supported by lions on both sides: let them be lions, but yet lions under the throne; being circumspect that they do not check or oppose any points of sovereignty. Let not judges also be ignorant of their own right, as to think there is not left to them, as a principal part of their office, a wise use and application of laws. For they may remember, what the apostle saith of a greater law than theirs: Nos scimus quia lex bona est, modo quis ea utatur legitime.
en.Судьям надлежит помнить, что их дело "jus dicere", а не "jus dare" -- толковать законы, а не создавать и издавать их. Иначе будет похоже на ту власть, какую присваивает себе римская церковь, которая под предлогом толкования Писания не останавливается перед добавлениями и изменениями, находит там то, чего нет, и под видом охраны старого вводит новое[23][8]. Судьям подобает более учености, чем остроумия, более почтительности, чем искусности в доказательствах, более осмотрительности, чем самоуверенности. Но главной их добродетелью является неподкупность.
en."Проклят нарушающий межи ближнего своего"[239], -- гласит Писание. Кто сдвинет межевой знак, достоин осуждения. Но никто не смещает столько межевых знаков, сколько неправедный судья, неверно межующий земли и владения. Один дурной приговор пагубнее множества дурных примеров, ибо последние оскверняют поток, первые же -- самый родник. Так говорит и Соломон: "Fons turbatus et vena corrupta est justus cadens in causa sua coram adversario"[2][40]. В отправлении своей должности судьи имеют дело с тяжущимися сторонами, с защищающими их адвокатами, с подчиненными им судейскими писцами и чиновниками и с государем или правительством, которому они сами подвластны.
en.Скажем сперва об отношении судей к тяжущимся сторонам.
en."Есть такие, -- говорит Писание, -- которые суд превращают в отраву"[2][41], а есть и такие, что превращают правосудие в уксус, ибо оно становится горьким от несправедливости и кислым от проволочек. Главная обязанность судьи состоит в обуздании насилия и плутовства, причем насилие пагубнее, когда оно явно, а плутовство -- когда оно тайно. Добавьте к этому спорные дела, которые судам следовало бы изрыгать, не обременяя своего чрева. Судья должен готовить справедливый приговор, как Бог прокладывает свой путь, "наполняя всякий дол и понижая всякий холм"[2][42]. Если с какой-либо стороны окажутся произвол, насилие, хитрость, сговор, сильная заручка, искусный защитник, вот тогда-то и должен праведный судья уравнять неравенство и как бы уравновесить весы правосудия.
en."Qui fortiter emungit, elicit sangninem"[2][43], и где винный пресс жмет чересчур сильно, вино получается терпким и отзывается косточками. Пусть судьи остерегаются толкований в дурную сторону и натянутых выводов, ибо нет пытки хуже, нежели пытка законом. Особенно в части уголовных законов они должны стараться, чтобы острастка не превратилась в жестокость; и чтобы не обрушить на народ того бедствия, о котором говорит Писание: "Pluet super eos laqueos"[2][4][4]; ведь суровые уголовные законы для народа не что иное, как тенета и ловушки. А потому пусть те уголовные законы, кои пребывали в долгой спячке или стали непригодны для новых времен, мудрыми судьями применяются ограниченно:
en."Judicis officium est, ut res, ita tempora rerum, etc."[2][4][5].
en.Там же, где дело идет о жизни и смерти, судьям надлежит (поскольку дозволяет закон), верша правосудие, помнить о милосердии и взирать суровым оком на дурной пример, но милосердным -- на самого виновника.
en.Скажем, далее, об отношении судей к адвокатам, защищающим дело. Умение выслушивать терпеливо и невозмутимо составляет важную часть судейских обязанностей; многоречивый судья не есть "кимвал бряцающий". Судье не подобает первому высказывать то, что он может своевременно услышать от адвокатов, щеголять своей сметливостью, прерывая на полуслове свидетеля или защитника, и прерывать показания вопросами, хотя бы и уместными. Обязанности судьи при слушании дела могут быть сведены к четырем: направлять показания; умерять многословие, повторения и неуместные речи; отобрать и свести воедино наиболее существенное из сказанного и вынести решение или приговор. Все, что сверх этого, излишне и проистекает из тщеславия и словоохотливости, или от нетерпения, или от беспамятности, или от неумения сосредоточить свое внимание.
en.Странно видеть, как может влиять на судью бессовестный адвокат; тогда как судье надлежит, подобно Богу, чьим наместником он является, "гордым противиться, а смиренным давать благодать"[2][4][6]. Но еще более странно, что у судей бывают любимцы. Ведь это неизбежно влечет за собой повышение платы адвокатам и подозрения в лихоимстве. Когда дело защищалось правильно и по чести, судья обязан выразить адвокату известное поощрение, в особенности же адвокату проигравшей стороны, ибо это внушает тяжущемуся доверие к адвокату и колеблет его убеждение, что дело его и без того верное. С другой стороны, когда имеются налицо плутни, грубое небрежение, неосведомленность, давление или наглость, судья обязан публично вынести адвокату порицание. И пусть адвокат на суде не пререкается с судьей и после вынесения приговора не пытается вновь вмешаться в дело; но пусть и судья со своей стороны не спешит с решением и не дает какой-либо из сторон повод жаловаться, что его защитник или свидетели не были выслушаны.
en.Скажем, далее, о судейских писцах и чиновниках. Суд есть место священное, а потому не только судейское кресло, но и подножье его и все подступы к нему должны быть охраняемы от соблазнов и худой славы. "Нельзя, -- гласит Писание, -- собирать виноград с терновника"[2][4][7]. Так и правосудие не может дать своего сладостного плода среди шипов и терниев, какими являются алчные и корыстные писцы и чиновники. Крючкотворы эти встречаются в четырех разновидностях. Первые из них -- мастера плодить тяжбы, от которых жиреют судьи и беднеет народ. Вторые -- это те, кто вовлекает суды в столкновения по поводу границ их юрисдикции, а на деле является не "amici curiae", но "parasiti curiae"[2][4][8], ибо ради собственных выгод подстрекают суды к превышению их полномочий. Третьи -- это те, кого можно назвать левой рукой правосудия: люди, имеющие в запасе всевозможные ловкие и темные плутни и ухищрения, которые мешают прямому ходу правосудия и ведут его кривыми и запутанными путями. Четвертые -- это вымогатели, из-за которых суд часто сравнивают с терновым кустом, где овцы, ищущие убежища от непогоды, непременно оставляют часть своей шерсти. И напротив, старый чиновник, сведущий в прецедентах, осмотрительный в судопроизводстве и опытный во всех делах, является превосходным руководителем и нередко может указать путь самому судье.
en.Что касается государя и государства, то здесь судьям надлежит прежде всего помнить заключительные слова римских Двенадцати Таблиц: "Salus populi suprema lex"[2][49] -- и знать, что законы, если они не служат этой цели, суть лишь вздорные и ложные прорицания. Благо тому государству, где король и правители часто совещаются с судьями, а судьи часто совещаются с правителями и королем; первые -- когда в государственные дела замешаны вопросы права, вторые -- когда вопросы права сталкиваются с политическими соображениями. Ибо нередко дело по видимости сводится к понятиям "meum" и "tuum"[2][50], тогда как последствия его могут затрагивать интересы государства. Делом государственным я называю не только права верховной власти, но все, что влечет за собой важные перемены, или создает опасный прецедент, или касается большой части населения. И пусть никто не думает, что справедливые законы и разумная политика враждебны друг другу, ведь они подобны нервам и мускулам: одно без другого не действует. Пусть судьи памятуют также, что трон Соломонов поддерживаем был с обеих сторон львами. И пусть они будут львами, но львами у подножия трона, и не ставят никаких препон верховной власти. Вместе с тем пусть судьи достаточно знают свои права, чтобы понимать, что мудрое применение законов остается их главнейшей прерогативой. Ибо им, наверное, ведомо, что сказал апостол о другом, высшем законе: "Nos scimus quia lex bona est, modo quis ea utatur legitime"[2][5][1].
рус.To seek to extinguish anger utterly, is but a bravery of the Stoics. We have better oracles: Be angry, but sin not. Let not the sun go down upon your anger. Anger must be limited and confined, both in race and in time. We will first speak how the natural inclination and habit to be angry may be attempted and calmed. Secondly, how the particular motions of anger may be repressed, or at least refrained from doing mischief. Thirdly, how to raise anger, or appease anger in another.
рус.For the first; there is no other way but to meditate, and ruminate well upon the effects of anger, how it troubles man's life. And the best time to do this, is to look back upon anger, when the fit is thoroughly over. Seneca saith well, that anger is like ruin, which breaks itself upon that it falls. The Scripture exhorteth us to possess our souls in patience. Whosoever is out of patience, is out of possession of his soul. Men must not turn bees;
рус.-----animasque in vulnere ponunt.
рус.Anger is certainly a kind of baseness; as it appears well in the weakness of those subjects in whom it reigns; children, women, old folks, sick folks. Only men must beware, that they carry their anger rather with scorn, than with fear; so that they may seem rather to be above the injury, than below it; which is a thing easily done, if a man will give law to himself in it.
рус.For the second point; the causes and motives of anger, are chiefly three. First, to be too sensible of hurt; for no man is angry, that feels not himself hurt; and therefore tender and delicate persons must needs be oft angry; they have so many things to trouble them, which more robust natures have little sense of. The next is, the apprehension and construction of the injury offered, to be, in the circumstances thereof, full of contempt: for contempt is that, which putteth an edge upon anger, as much or more than the hurt itself. And therefore, when men are ingenious in picking out circumstances of contempt, they do kindle their anger much. Lastly, opinion of the touch of a man's reputation, doth multiply and sharpen anger. Wherein the remedy is, that a man should have, as Consalvo was wont to say, telam honoris crassiorem. But in all refrainings of anger, it is the best remedy to win time; and to make a man's self believe, that the opportunity of his revenge is not yet come, but that he foresees a time for it; and so to still himself in the meantime, and reserve it.
рус.To contain anger from mischief, though it take hold of a man, there be two things, whereof you must have special caution. The one, of extreme bitterness of words, especially if they be aculeate and proper; for communia maledicta are nothing so much; and again, that in anger a man reveal no secrets; for that, makes him not fit for society. The other, that you do not peremptorily break off, in any business, in a fit of anger; but howsoever you show bitterness, do not act anything, that is not revocable.
рус.For raising and appeasing anger in another; it is done chiefly by choosing of times, when men are frowardest and worst disposed, to incense them. Again, by gathering (as was touched before) all that you can find out, to aggravate the contempt. And the two remedies are by the contraries. The former to take good times, when first to relate to a man an angry business; for the first impression is much; and the other is, to sever, as much as may be, the construction of the injury from the point of contempt; imputing it to misunderstanding, fear, passion, or what you will.
en.Надеяться совершенно смирить свой гнев -- это всего лишь показное стремление стоиков. У нас есть более верные оракулы: "Гневаясь, не согрешайте. Солнце да не зайдет во гневе вашем"[2][5][2]. Гнев необходимо ограничивать и сдерживать как в силе выражения, так и в продолжительности. Мы сначала поговорим о том, как естественная склонность и привычка сердиться может быть поставлена под контроль и усмирена; во-вторых, как можно подавлять конкретные действия, вызываемые гневом, или по крайней мере как можно избежать беды во гневе; в-третьих, как возбуждать или усмирять гнев у других.
en.Что касается первого, то нет другого пути, как хорошенько подумать и поразмыслить о последствиях гнева, о том, какое беспокойство он приносит в жизнь человека. Самое лучшее время для этого -- тот момент, когда приступ гнева совершенно прошел. Сенека хорошо сказал: "Гнев подобен падающему зданию, которое разбивается о то, что оно сбивает". Писание требует от нас, чтобы мы "терпением своим спасали души свои"[2][5][3]. И тот, кто потерял терпение, потерял свою душу. Люди не должны превращаться в пчел.
en.Animasque in vulnere ponunt[2][5][4].
en.Гнев, безусловно, является одним из видов низменного, что хорошо проявляется в слабости тех, в ком он царит: в детях, женщинах, стариках, больных. Необходимо только иметь в виду, что в гневе лучше выказывать презрение, чем страх, с тем чтобы казаться, скорее, выше обиды, чем ниже ее; что легко сделать, если человек сам управляет собой.
en.Что касается второго пункта, то причины и мотивы гнева главным образом сводятся к трем. Первая -- слишком большая чувствительность к обиде, ибо человек не испытывает гнева, если он не чувствует, что его обидели. Поэтому нежные и тонкие натуры гневаются чаще, так как их задевает много таких вещей, которые более грубые натуры даже почти не ощущают. Затем -- восприятие и истолкование обиды: то, как она была нанесена, в каких обстоятельствах, нанесена ли с полным презрением. Ведь презрение является тем фактором, который разжигает гнев в той же мере или даже сильнее, чем сама обида. И поэтому, когда люди искусны в определении тех обстоятельств, которые свидетельствуют о презрении, они, действительно, очень сильно разжигают свой гнев. Наконец, мысль о том, что это затрагивает репутацию человека, умножает и заостряет гнев. Лекарством от этого является обладание, как имел обыкновение говорить Гонсальво, "telam honoris crassiorem"[2][5][5]. Но при всех попытках сдержать гнев самое лучшее средство состоит в том, чтобы выиграть время; заставить себя поверить тому, что время для мщения еще не наступило, но непременно наступит; а пока успокоить себя и оставить за собой право на мщение.
en.Чтобы сдержать гнев и не допустить беды, даже если человек уже в гневе, нужно обратить особое внимание на два обстоятельства, с которыми надо быть особенно осторожным. Первое, не допускать чрезвычайной ожесточенности выражений, особенно если они будут ядовиты и крепки; ибо "communia maledicta"[2][5][6] есть многозначительное ничто; и еще, чтобы в припадке гнева не раскрыть секретов, ибо это ставит человека вне общества. Второе, нельзя в припадке гнева бесповоротно ломать какое-либо дело; и как бы вы ни выражали свою горечь, не делайте ничего, чего нельзя было бы поправить.
en.Что касается возбуждения и успокоения гнева в другом человеке, то это достигается главным образом выбором подходящего времени, когда люди наиболее упрямы и плохо настроены, дабы рассердить их; или же тем, что вы собираете (как было упомянуто ранее) все то, что может усугубить презрение. А для успокоения имеются два противоположных средства. Первое -- выбрать подходящее время, чтобы впервые сообщить человеку о деле, которое может вызвать его гнев, ибо первое впечатление много значит; а второе -- пресечь в той мере, в какой это возможно, истолкование обиды как нанесенной с презрением; отнести ее за счет непонимания, страха, аффекта или всего чего угодно.
рус.Salomon saith, There is no new thing upon the earth. So that as Plato had an imagination, that all knowledge was but remembrance; so Salomon giveth his sentence, that all novelty is but oblivion. Whereby you may see, that the river of Lethe runneth as well above ground as below. There is an abstruse astrologer that saith, if it were not for two things that are constant (the one is, that the fixed stars ever stand a like distance one from another, and never come nearer together, nor go further asunder; the other, that the diurnal motion perpetually keepeth time), no individual would last one moment.
рус.Certain it is, that the matter is in a perpetual flux, and never at a stay. The great winding-sheets, that bury all things in oblivion, are two; deluges and earthquakes. As for conflagrations and great droughts, they do not merely dispeople and destroy. Phaeton's car went but a day. And the three years' drought in the time of Elias was but particular, and left people alive. As for the great burnings by lightnings, which are often in the West Indies, they are but narrow. But in the other two destructions, by deluge and earthquake, it is further to be noted, that the remnant of people which hap to be reserved, are commonly ignorant and mountainous people, that can give no account of the time past; so that the oblivion is all one, as if none had been left. If you consider well of the people of the West Indies, it is very probable that they are a newer or a younger people, than the people of the Old World. And it is much more likely, that the destruction that hath heretofore been there, was not by earthquakes (as the Egyptian priest told Solon concerning the island of Atlantis, that it was swallowed by an earthquake), but rather that it was desolated by a particular deluge. For earthquakes are seldom in those parts.
рус.But on the other side, they have such pouring rivers, as the rivers of Asia and Africk and Europe, are but brooks to them. Their Andes, likewise, or mountains, are far higher than those with us; whereby it seems, that the remnants of generation of men, were in such a particular deluge saved. As for the observation that Machiavel hath, that the jealousy of sects, doth much extinguish the memory of things; traducing Gregory the Great, that he did what in him lay, to extinguish all heathen antiquities; I do not find that those zeals do any great effects, nor last long; as it appeared in the succession of Sabinian, who did revive the former antiquities.
рус.The vicissitude of mutations in the superior globe, are no fit matter for this present argument. It may be, Plato's Great Year, if the world should last so long, would have some effect; not in renewing the state of like individuals (for that is the fume of those, that conceive the celestial bodies have more accurate influences upon these things below, than indeed they have), but in gross. Comets, out of question, have likewise power and effect, over the gross and mass of things; but they are rather gazed upon, and waited upon in their journey, than wisely observed in their effects; specially in their respective effects; that is, what kind of comet, for magnitude, color, version of the beams, placing in the reign of heaven, or lasting, produceth what kind of effects.
рус.There is a toy which I have heard, and I would not have it given over, but waited upon a little. They say it is observed in the Low Countries (I know not in what part) that every five and thirty years, the same kind and suit of years and weathers come about again; as great frosts, great wet, great droughts, warm winters, summers with little heat, and the like; and they call it the Prime. It is a thing I do the rather mention, because, computing backwards, I have found some concurrence.
рус.But to leave these points of nature, and to come to men. greatest vicissitude of things amongst men, is the vicissitude of sects and religions. For those orbs rule in men's minds most. The true religion is built upon the rock; the rest are tossed, upon the waves of time. To speak, therefore, of the causes of new sects; and to give some counsel concerning them, as far as the weakness of human judgment can give stay, to so great revolutions.
рус.When the religion formerly received, is rent by discords; and when the holiness of the professors of religion, is decayed and full of scandal; and withal the times be stupid, ignorant, and barbarous; you may doubt the springing up of a new sect; if then also, there should arise any extravagant and strange spirit, to make himself author thereof. All which points held, when Mahomet published his law. If a new sect have not two properties, fear it not; for it will not spread. The one is the supplanting, or the opposing, of authority established; for nothing is more popular than that. The other is the giving license to pleasures, and a voluptuous life. For as for speculative heresies (such as were in ancient times the Arians, and now the Arminians), though they work mightily upon men's wits, yet they do not produce any great alterations in states; except it be by the help of civil occasions.
рус.There be three manner of plantations of new sects. By the power of signs and miracles; by the eloquence, and wisdom, of speech and persuasion; and by the sword. For martyrdoms, I reckon them amongst miracles; because they seem to exceed the strength of human nature: and I may do the like, of superlative and admirable holiness of life. Surely there is no better way, to stop the rising of new sects and schisms, than to reform abuses; to compound the smaller differences; to proceed mildly, and not with sanguinary persecutions; and rather to take off the principal authors by winning and advancing them, than to enrage them by violence and bitterness.
рус.The changes and vicissitude in wars are many; but chiefly in three things; in the seats or stages of the war; in the weapons; and in the manner of the conduct. Wars in ancient time, seemed more to move from east to west; for the Persians, Assyrians, Arabians, Tartars (which were the invaders) were all eastern people. It is true, the Gauls were western; but we read but of two incursions of theirs: the one to Gallo-Graecia, the other to Rome. But east and west have no certain points of heaven; and no more have the wars either from the east or west, any certainty of observation. But north and south are fixed; and it hath seldom or never been seen that the far southern people have invaded the northern, but contrariwise. Whereby it is manifest that the northern tract of the world, is in nature the more martial region: be it in respect of the stars of that hemisphere; or of the great continents that are upon the north, whereas the south part, for aught that is known, is almost all sea; or (which is most apparent) of the cold of the northern parts, which is that which, without aid of discipline, doth make the bodies hardest, and the courages warmest.
рус.Upon the breaking and shivering of a great state and empire, you may be sure to have wars. For great empires, while they stand, do enervate and destroy the forces of the natives which they have subdued, resting upon their own protecting forces; and then when they fail also, all goes to ruin, and they become a prey. So was it in the decay of the Roman empire; and likewise in the empire of Almaigne, after Charles the Great, every bird taking a feather; and were not unlike to befall to Spain, if it should break. The great accessions and unions of kingdoms, do likewise stir up wars; for when a state grows to an over-power, it is like a great flood, that will be sure to overflow. As it hath been seen in the states of Rome, Turkey, Spain, and others. Look when the world hath fewest barbarous peoples, but such as commonly will not marry or generate, except they know means to live (as it is almost everywhere at this day, except Tartary), there is no danger of inundations of people; but when there be great shoals of people, which go on to populate, without foreseeing means of life and sustentation, it is of necessity that once in an age or two, they discharge a portion of their people upon other nations; which the ancient northern people were wont to do by lot; casting lots what part should stay at home, and what should seek their fortunes. When a warlike state grows soft and effeminate, they may be sure of a war. For commonly such states are grown rich in the time of their degenerating; and so the prey inviteth, and their decay in valor, encourageth a war.
рус.As for the weapons, it hardly falleth under rule and observation: yet we see even they, have returns and vicissitudes. For certain it is, that ordnance was known in the city of the Oxidrakes in India; and was that, which the Macedonians called thunder and lightning, and magic. And it is well known that the use of ordnance, hath been in China above two thousand years. The conditions of weapons, and their improvement, are; First, the fetching afar off; for that outruns the danger; as it is seen in ordnance and muskets. Secondly, the strength of the percussion; wherein likewise ordnance do exceed all arietations and ancient inventions. The third is, the commodious use of them; as that they may serve in all weathers; that the carriage may be light and manageable; and the like.
рус.For the conduct of the war: at the first, men rested extremely upon number: they did put the wars likewise upon main force and valor; pointing days for pitched fields, and so trying it out upon an even match and they were more ignorant in ranging and arraying their battles. After, they grew to rest upon number rather competent, than vast; they grew to advantages of place, cunning diversions, and the like: and they grew more skilful in the ordering of their battles.
рус.In the youth of a state, arms do flourish; in the middle age of a state, learning; and then both of them together for a time; in the declining age of a state, mechanical arts and merchandize. Learning hath his infancy, when it is but beginning and almost childish; then his youth, when it is luxuriant and juvenile; then his strength of years, when it is solid and reduced; and lastly, his old age, when it waxeth dry and exhaust. But it is not good to look too long upon these turning wheels of vicissitude, lest we become giddy. As for the philology of them, that is but a circle of tales, and therefore not fit for this writing.
en."Нет ничего нового под солнцем"[2][5][7], -- сказал Соломон. И, как Платон считает, что "Всякое знание есть лишь припоминание", так Соломон говорит, что "Все новое есть лишь забвенное"[2][5][8], -- откуда можно видеть, что воды Леты текут не только под землей, но и на земле. У одного астролога находим мы следующее темное высказывание: "Не будь на свете двух постоянных вещей (а именно: неподвижных звезд, всегда находящихся друг от друга на одном расстоянии, не приближаясь и не удаляясь; и неизменного ежедневного вращения, которое отсчитывает время), никто не мог бы существовать и одного мгновения".
en.Одно можно сказать с достоверностью: материя не знает покоя и находится в вечном движении. Есть два обширных савана, все под собой погребающих, -- потопы и землетрясения. Что касается пожаров и больших засух, то они хотя и разрушительны, но не совсем истребляют население. Кони Фаэтона понесли только раз[2][5][9]. А трехлетняя засуха во времена Илии была только частичной и оставила жителей в живых[26][0]. Точно так же и пожары, возникающие от молний и часто наблюдаемые в Вест-Индии, -- действие их местное и ограниченное. Тогда как при потопе и землетрясении, если и случится кому уцелеть, то это обычно люди темные, жители глухих горных мест, не сохранившие памяти о прошлом; поэтому забвение поглощает страну так, словно бы никого в живых и не оставалось. Возьмем хотя бы население Вест-Индии; весьма возможно, что это народ более новый или молодой, чем обитатели Старого Света, и что бедствие, некогда там происшедшее, было всего вероятнее не землетрясением (как говорил египетский жрец Солону об острове Атлантида)[261], но частичным потопом, ибо землетрясения в тех краях редки.
en.Зато реки у них столь мощны, что рядом с ними реки Азии, Африки и Европы кажутся ручьями. Точно так же и горы их, Анды, много выше наших; почему и представляется возможным, что жители после такого потопа частью уцелели. Что же касается замечания Макиавелли, который главную причину исчезновения памятников прошлого видит во вражде религиозных сект и обвиняет Григория Великого в усердном истреблении языческих древностей[262], то я что-то не вижу, чтобы подобное рвение достигало цели или имело длительные последствия; так было и на сей раз, ибо Григорию наследовал Сабиниан, взявшийся за восстановление древностей.
en.Превратности или перемены в небесных сферах не являются подходящим предметом для моего рассуждения. Быть может, Платонов Великий Год[263], если только мир наш продержится до тех пор, окажет некоторое действие -- не в смысле воскрешения отдельных личностей (ибо это лишь пустые бредни тех, кто воображает, будто небесные светила имеют более влияния на земные дела, чем это есть в действительности), но в смысле общих перемен. Такое же действие и влияние на общий ход вещей, несомненно, имеют кометы. Но у нас принято более дивиться им и следить за их движением, нежели должным образом наблюдать их действие, особенно в его взаимосвязях, а именно какие кометы -- по величине, цвету, направлению лучей, положению в небе и длительности появления -- какое действие оказывают.
en.Мне довелось слышать один пустяк, который, однако же, не хотелось бы оставлять без внимания. Говорят, что в Нидерландах (не знаю только в какой их части) каждые тридцать пять лет повторяются в том же порядке все явления природы, как-то: большие морозы, проливные дожди, сильные засухи, теплые зимы, холодные лета и так далее. И называется это у них "Примой". Пример этому я привожу тем охотнее, что, произведя некоторые вычисления за прошедшие годы, обнаружил ряд совпадений.
en.Но обратимся теперь от природы к человеку. Величайшей превратностью в делах человеческих являются смены сект и вероучений. Ведь именно они всего более властвуют над умами. Истинная религия зиждется на скале; остальные же являются игралищем волн времени. Итак, поговорим о причинах появления новых сект и дадим по этому поводу некоторые советы в той мере, в какой слабый человеческий разум способен оказывать действие на события такой важности.
en.Когда общепринятая религия раздираема спорами; когда нравы ее служителей исполнились греха и соблазна, а времена темны и невежественны -- тогда должно ожидать появления новой секты, если к тому же явится неспокойный и мятущийся дух, чтобы стать ее основателем. Все эти обстоятельства были налицо, когда Магомет возгласил свой закон. Но есть еще два признака, обязательных для новой секты; иначе нечего и опасаться ее распространения. Во-первых, надо, чтобы она противостояла установленной власти и стремилась заменить ее, ибо нет ничего популярнее этого; а во-вторых, чтобы давала простор чувственным страстям. Ибо ересь умозрительная (каковым было в древние времена арианство, а ныне -- арминианство)[264], хотя и сильно воздействует на умы, все же не производит переворотов в государствах, разве лишь в сочетании с политическими событиями.
en.Насаждение новой веры происходит тремя путями: силой чудес и знамений, красноречивыми и мудрыми речами и увещеваниями и силой оружия. Мученичество причисляю я также к чудесам, ибо оно превышает, по-видимому, силы человеческой природы. Туда же склонен я отнести и выдающиеся примеры необычайной святости жизни. Для борьбы с новыми сектами и ересями нет лучшего способа, как искоренять злоупотребления, примирять несущественные разногласия, действовать с умеренностью, не прибегая к кровавым расправам; главных же зачинщиков лучше привлекать подкупами и милостями, нежели озлоблять преследованиями.
en.Превратности и перемены в войнах многочисленны, но более всего подвержены им три вещи: театр военных действий, оружие и способы ведения войны. В древности войны имели преимущественно направление с востока на запад, ибо персы, ассирийцы, арабы, татары (т. е. все завоеватели) были народами восточными. Правда, галлы относятся к числу западных; но из их набегов нам известны лишь два: один -- на Галатию, другой -- на Рим[265]. Восток и запад не являются, однако, постоянными точками на небе: так же и о войнах нельзя с точностью заключить, свойственно ли им восточное направление или западное. Тогда как север и юг являются направлениями постоянными; и редко или даже никогда не случалось южному народу завоевать северный, а бывало как раз наоборот. Отсюда явствует, что жители северных стран по природе своей более воинственны, будь то влияние звезд этого полушария или следствие расположения на севере больших материков, тогда как юг, насколько известно, почти целиком занят морями: или же (что всего вероятнее) следствие холодного климата северных стран, который без помощи военного обучения всего более укрепляет тела и горячит сердца.
en.Войны наверняка можно ждать при распаде великой империи. Ибо такие империи, покуда они существуют, весьма расслабляют население подвластных им областей, полагаясь для защиты их единственно на собственные свои силы; а когда силы эти иссякнут, то и все рушится, становясь легкой добычей. Так было при распаде Римской империи, так было с империей Германской после Карла Великого, когда каждый хищник отрывал по куску; так может случиться с Испанией, если станет она распадаться. Крупные государственные объединения также порождают войны, ибо, когда могущество государства чрезмерно усиливается, оно становится подобным мощной реке и наверняка выходит из берегов. Так было с Римом, Турцией, Испанией и др. И еще заметим: когда мир населен не варварскими племенами, но преимущественно такими, которые воздерживаются от брака и деторождения, если не имеют средств к жизни (а это в наши дни наблюдается почти повсеместно, исключая Татарию), то нечего опасаться нашествий. Но когда имеются огромные скопления людей, продолжающих плодиться, не заботясь о средствах к существованию, тогда неизбежно раз или два в столетие часть этого народа будет наводнять соседние страны; это у древних народов Севера решалось жребием: кому оставаться дома, а кому искать счастья по свету. Война неизбежна и тогда, когда народ, ранее воинственный, становится изнеженным и расслабленным, ибо такие государства обычно накапливают богатства за время своего вырождения; это служит приманкой, а упадок в них доблести поощряет врагов к войне.
en.Что касается оружия, то здесь трудно привести какое-либо общее правило; однако и тут мы видим превратности и чередования. Известно, например, что огнестрельное оружие применялось в Индии и что именно его македонцы называли громом и молнией или колдовством. И мы знаем также, что в Китае огнестрельное оружие было известно более двух тысячелетий назад. От оружия требуется, во-первых, дальность боя, ибо тогда оно опережает опасность, как видно по артиллерии и мушкетам; во-вторых, пробивная сила, в чем артиллерия опять-таки превосходит все тараны и военные машины древности; в-третьих, удобство пользования: чтобы действовали во всякую погоду, были подвижными, легкими и тому подобное.
en.Что касается способов ведения войны, то вначале более всего полагались на численность войска; в солдатах ценили лишь силу и храбрость, назначали дни для решающих сражений, т. е. старались решить дело просто в схватке, а искусство боевого строя было неведомо. Впоследствии стали более ценить умение, а не число, понимать значение выбора местности, хитроумных диверсий и прочего и искуснее располагать войска перед боем.
en.В молодых государствах процветает искусство войны; в зрелых -- науки; затем некоторое время процветает то и другое; в дряхлых же -- ремесла и торговля. Есть и у науки младенчество, когда она только еще лепечет; затем юность, когда она бывает цветущей и пышной; далее, зрелость, когда она становится серьезной и немногословной; и наконец, старость, когда она дряхлеет. Но не следует слишком долго созерцать вращение колес превратности, не то закружится голова. Что же касается их объяснения, то это лишь собрание побасенок, а потому для этих страниц непригодно.
рус.The poets make Fame a monster. They describe her in part finely and elegantly, and in part gravely and sententiously. They say, look how many feathers she hath, so many eyes she hath underneath; so many tongues; so many voices; she pricks up so many ears. This is a flourish. There follow excellent parables; as that, she gathereth strength in going; that she goeth upon the ground, and yet hideth her head in the clouds; that in the daytime she sitteth in a watch tower, and flieth most by night; that she mingleth things done, with things not done; and that she is a terror to great cities. But that which passeth all the rest is: They do recount that the Earth, mother of the giants that made war against Jupiter, and were by him destroyed, thereupon in an anger brought forth Fame. For certain it is, that rebels, figured by the giants, and seditious fames and libels, are but brothers and sisters, masculine and feminine. But now, if a man can tame this monster, and bring her to feed at the hand, and govern her, and with her fly other ravening fowl and kill them, it is somewhat worth. But we are infected with the style of the poets. To speak now in a sad and serious manner: There is not, in all the politics, a place less handled and more worthy to be handled, than this of fame. We will therefore speak of these points: What are false fames; and what are true fames; and how they may be best discerned; how fames may be sown, and raised; how they may be spread, and multiplied; and how they may be checked, and laid dead. And other things concerning the nature of fame. Fame is of that force, as there is scarcely any great action, wherein it hath not a great part; especially in the war. Mucianus undid Vitellius, by a fame that he scattered, that Vitellius had in purpose to remove the legions of Syria into Germany, and the legions of Germany into Syria; whereupon the legions of Syria were infinitely inflamed. Julius Caesar took Pompey unprovided, and laid asleep his industry and preparations, by a fame that he cunningly gave out: Caesar's own soldiers loved him not, and being wearied with the wars, and laden with the spoils of Gaul, would forsake him, as soon as he came into Italy. Livia settled all things for the succession of her son Tiberius, by continual giving out, that her husband Augustus was upon recovery and amendment, and it is an usual thing with the pashas, to conceal the death of the Great Turk from the janizaries and men of war, to save the sacking of Constantinople and other towns, as their manner is. Themistocles made Xerxes, king of Persia, post apace out of Grecia, by giving out, that the Grecians had a purpose to break his bridge of ships, which he had made athwart Hellespont. There be a thousand such like examples; and the more they are, the less they need to be repeated; because a man meeteth with them everywhere. Therefore let all wise governors have as great a watch and care over fames, as they have of the actions and designs themselves....
en.
1 Т. е. "дьявольским вином" или "вином демонов". Возможно, Бэкон объединяет сказанное о поэзии Августином и Иеронимом. Августин называл ее "вином заблуждения", а Иероним -- "пищей демонов". -- 353.
2 См. Лукреций, "О природе вещей", кн. II, ст. 1--10:
"Сладко, когда на просторах морских разыграются ветры, С твердой земли наблюдать за бедою, постигшей другого, Не потому, что для нас будут чьи-либо муки приятны, Но потому, что себя вне опасности чувствовать сладко, Сладко смотреть на войска на поле сраженья в жестокой Битве, когда самому не грозит никакая опасность. Но ничего нет отраднее, чем занимать безмятежно Светлые выси, умом мудрецов укрепленные прочно: Можешь оттуда взирать на людей ты и видеть повсюду, Как они бродят и путь, заблуждаяся, жизненный ищут",
(пер. Ф. А. Петровского). -- 353.
3 Монтень, "Опыты" (Об изобличении во лжи). -- 354.
4 "Атрибуты смерти устрашают сильнее самой смерти". Сенека, "Письма", III, 3. -- 354.
5 "Подумай, как долго делал ты одно и то же; не одни лишь храбрецы или несчастливцы захотят умереть, но и те, кто поразборчивей". Сенека, "Письма", X, 1. -- 355.
6 "Ливия, помни, как жили мы вместе; живи и прощай!". Светоний, "Жизнь двенадцати Цезарей" (Божественный Август, 99). -- 355.
7 "Уже Тиберия покидали телесные, покидали жизненные силы, но все еще не покидало притворство". Тацит, "Анналы", кн. VI, 50. -- 355.
8 "...кажется, я становлюсь богом". Светоний, "Жизнь двенадцати Цезарей" (Божественный Веспасиан, 23). -- 355.
9 "Рази, если так нужно римскому народу". Тацит, "История". кн. I, 41. -- 355.
10 "Приблизься, если мне еще остается что-либо сделать", Дион Кассий, "Римская история", LXXVI, 17. -- 355.
11 "Что почитает за дар природы предел своей жизни". Ювенал, "Сатиры", X, ст. 358. -- 355.
12 "Ныне отпускаешь". Нов. Зав., Лук., гл. 2, ст. 29. -- 355.
13 "...Одной только смертью смиряется зависть". Гораций, "Послания", кн. II, 1. --355.
14 Этот опыт впервые появился в издании 1612 г. и назывался "Of Religion". Для третьего издания Бэкон его значительно изменяет и расширяет. Здесь он называется "Of Unity in Religion", а в латинском издании 1638 г. -- "De Unitate Ecclesiae" ("О единстве церкви"). --355.
15 "Вот, он в пустыне", "Вот, он в святилище". Нов. Зав., Матф., гл. 24, ст. 26. -- 356.
16 Апостол Павел. Нов. Зав., Посл. Коринф. 1, гл. 14, ст. 23. -- 356.
17 Ветх. Зав., Псалм. Давид., 1. ст. 1. --356.
18 Имеется в виду Франсуа Рабле. В одном из эпизодов его романа Пантагрюэль знакомится с каталогом книг библиотеки св. Виктора, где фигурирует и это заглавие. См. "Гаргантюа и Пантагрюэль", кн. II, гл. 7. -- 356.
19 Ветх. Зав., кн. Царств IV, гл. 9, ст. 18--19. -- 357.
20 Названные так по имени Лаодикийской церкви -- в делах веры "ни холодной, ни горячей". См. Нов. Зав., Откр. Иоан., гл. 3, ст. 15. -- 357.
21 Нов. Зав., Матф., гл. 12, ст. 30; Марк., гл. 9, ст. 40. -- 357.
22 Имеется в виду св. Бернард: "Пусть будет пестрота в этой одежде, но не будет разрыва". См. S. Bernardi ad Guillelmi abbati Apologia. Paris, 1640, p. 983. -- 357.
23 "...отвращаясь негодного пустословия и прекословий лжеименного знания". Нов. Зав., Посл. Тимоф. 1, гл. 6, ст. 20. -- 357.
24 Перефразировка места из толкования пророком Даниилом сна царя Навуходоносора. См. Ветх. Зав., кн. Даниил., гл. 2, ст. 43. -- 358.
25 "Вот к злодеяньям каким побуждалась религия смертных". Лукреций, "О природе вещей", кн. 1, ст. 101. -- 358.
26 Бэкон имеет в виду события Варфоломеевской ночи (24 августа 1572 г.) и подготовленный иезуитами и католиками взрыв парламента в Лондоне в 1605 г. -- 358.
27 Ветх. Зав., кн. Исайи, гл. 14, ст. 14. -- 358.
28 "Ибо гнев человека не творит правды Божией". Нов. Зав., Иаков., гл. 1, ст. 20. -- 359.
29 Ветх. Зав., кн. Притч. Соломон., гл. 19, ст. 11. --359.
30 Козимо Медичи (1519--1574) -- правитель Флоренции, кстати, был знаменит и тем, что в борьбе с противниками не гнушался никакими средствами. -- 360.
31 Ветх. Зав., кн. Иова, гл. 2, ст. 10. -- 360.
32 Гай Кассий и Марк Брут, организовавшие заговор против Юлия Цезаря, покончили с собой после разгрома их войска силами цезарианцев в битве при Филиппах (42 г. до н. э,). Септимий Север, вступив в 193 г. в Рим, наказал преторианцев, свергнувших императора Публия Гельвия Пертинакса. Генрих Наваррский в битве при Иври (1590 г.) разбил сторонников католической лиги Гизов, агент которой убил в 1589 г. короля Генриха III. -- 360.
33 Сенека, "Письма", VII, 4.!![Author ID1: at Tue Jan 4 13:54:00 2000 ] -- 360.
34 Сенека, "Письма", LIII[Author ID1: at Tue Jan 4 13:57:00 2000 ]VI, 12[Author ID1: at Tue Jan 4 13:57:00 2000 ]4. -- 361.
35 Тацит, "Анналы", кн. V, 1. -- 361.
36 Римский наместник в Сирии Г. Лициний Муциан -- один из главных инициаторов военного заговора в пользу Веспасиана. -- 361.
37 Тацит, "Анналы", кн. III, 70. -- 362.
38 Ветх. Зав., кн. Притч. Соломон., гл. 10, ст. 1. -- 364.
39 "Избери лучшее, а привычка сделает его приятным и легким" -- изречение, которое приписывают Пифагору. -- 365.
40 Т. е. об Одиссее: "Свою старуху предпочел бессмертию". Цицерон, "Об ораторе", кн. I, 44. -- 366.
41 "Ведь каждый любопытный зложелателен". Плавт, "Господа и рабы", акт II. сц. 1. -- 368.
42 Нарсес (472--568) -- византийский полководец армянского происхождения; возвысился при императоре Юстиниане и возглавлял его армию в войне против готов. Агесилай II -- спартанский царь (398--361 до н.э.); о нем см. Плутарх, "Сравнительные жизнеописания" (Агесилай). Тамерлан (1336--1405) -- известный своей жестокостью завоеватель; захватив власть в Средней Азии, он объявил себя потомком Чингис-Хана, -- 368.
43 "Одним скачком" (лат.). -- 369.
44 "Сколько терпим" -- слова из молитвы о мертвых в католическом богослужении. -- 369.
45 "Зависть праздников не соблюдает". -- 370.
46 Нов. Зав., Матф., гл. 13, ст. 25. -- 370.
47 "Каждый из нас для другого являет великий театр". Сенека, "Письма", 1, 7. -- 371.
48 Этот опыт "Of Great Place" впервые опубликован в 1612 г. В латинском издании 1638 г. он называется "De Magistratibus et dignitatibus". -- 372.
49 "Когда ты уже не тот, чем был, у тебя нет причин быть привязанным к жизни". Цицерон, "Письма к близким", VIII, 3. -- 373.
50 "Смерть страшна, тяжела тому, кто, хорошо известный всем, сам до смерти не знал себя". Сенека, "Тиэст", действ. II, ст. 470-- 472. -- 373.
51 "И увидел Бог все, что он создал, и вот, хорошо весьма". Ветх. Зав., кн. Бытие, гл. 1, ст. 31. -- 373.
52 Ветх. Зав., кн. Притч. Соломон., гл. 28, ст. 21. -- 375.
53 "Все считали его способным стать императором, пока он им не стал". Тацит, "История", кн. I, 49. -- 375.
54 "Единственный, кто, ставши принцепсом, изменился к лучшему", Тацит, "История", кн. 1, 50. -- 375.
55 Афинский оратор Демосфен (384--344 до н. э.) страдал врожденными недостатками речи и преодолел их упорными упражнениями. -- 375.
56 Бусбек, Ожъе Жислен (1522--1592) -- австрийский ученый и дипломат, был послом в Турции и издал "Legationis Turcicae Epistolae" (1589 г.). Бэкон неточно передает его рассказ: один ювелир прибил живую птицу над дверью, распялив ей клюв палкой. Эту неточность Бэкон исправил в латинском издании. -- 377.
57 См. Макиавелли, "Рассуждения о первой декаде Тита Ливия", кн. II, гл. 2. -- 377.
58 Имеется в виду эзоповская басня "Петух и жемчужное зерно". Федр, "Басни", III, 12. -- 377.
59 Нов. Зав., Матф., гл. 5, ст. 45. -- 377.
60 Нов. Зав., Марк., гл. 10, ст. 21. -- 378.
61 Misanthropi -- "человеконенавистники" (лат.). Тимон -- афинский гражданин, живший во времена Пелопоннесской войны. Язвительно издеваясь над нравами своих соотечественников, он отказался от всякого общения с ними и в античных комедиях осмеивался как враг и ненавистник людей. Бэкон, по-видимому, имеет в виду то место у Плутарха, где рассказывается о выступлении Тимона в Собрании: "Есть у меня, господа афиняне, участочек земли подле дома. и там растет смоковница, на которой уже немало из моих любезных сограждан повесилось. Так вот, я собираюсь это место застроить и решил всех вас предупредить -- на тот случай, если кто желает удавиться; пусть приходит поскорее, пока дерево еще не срублено". Плутарх, "Сравнительные жизнеописания" (Антоний, LXX). -- 378.
62 Нов. Зав., Посл. Римлян., гл. 9, ст. 3. -- 378.
63 Этот опыт "Of Nobility" впервые был напечатан в 1612 г. В третьем издании 1625 г. он значительно расширен и исправлен. Во всех предшествующих русских изданиях он переводился "О дворянстве", что, на наш взгляд, стушевывает смысл бэконовской социальной характеристики. В последующих текстах у Бэкона встречается противопоставление "nobility" и "gentry". -- 379.
64 Опыт "Of Seditions and Troubles" был впервые напечатан в итальянском издании 1618 г. и затем в английском 1625 г. В комментарии к нему Ф. А. Коган-Бернштейн указывает, что в своем анализе классовой структуры английского общества Бэкон часто исходит из более давних социальных отношений раннетюдоровского периода. В связи с этим она ставит весьма существенную задачу -- проследить, в какой мере в социально-политических воззрениях и идеалах Бэкона, запечатленных в "Essays", отразились и сплелись установки раннетюдоровского, елизаветинского и стюартовского времени. -- 380.
65 Вергилий, "Георгики", кн. I, ст. 464--465:
"...О смутах незримых она предваряет
Часто, о кознях и скрытой войне, набухающей тайно". -- 380.
66 Вергилий, "Энеида", кн. IV, ст. 178--180:
"Оную Матерь Земля, на богов распаленная гневом,
Младшую, как повествуют, сестру Энкеладу с Кеем
Произвела...". -- 380.
67 Бэкон перефразирует место из Тацита: "Отныне, что бы принцепс ни делал, хорошее или дурное, -- все навлекало на него равную ненависть"; "История", кн. I, 7. -- 380.
68 У Тацита: "Солдаты были настроены бодро, но предпочитали обсуждать приказы командиров, а не выполнять их"; "История", кн. II, 39. -- 381.
69 Макиавелли, "Рассуждения о первой декаде Тита Ливия" кн. III, гл. 27. -- 381.
70 "Первый двигатель" -- в аристотелевско-птолемеевской системе мира первоисточник движения, помещающийся за сферой неподвижных звезд. -- 381.
71 У Тацита; "Так открыто, что можно было подумать, будто они забыли о своих повелителях"; "Анналы", кн. III, 4. -- 381.
72 "Сниму поясы с чресл царей". Ср. Ветх. Зав., кн. Исайи, гл. 14, ст. 25. -- 381.
73 Бэкон неточно цитирует Лукана, "Фарсалия", кн. 1, ст. 181--182:
"Хищный отсюда процент, беспощадные сроки уплаты,
И поколеблен кредит, и война стала выгодной многим". -- 382.
74 "Только для печали есть граница, а для страха -- никакой". Плиний Младший, "Письма", кн. VIII, 17, 6. -- 382.
75 "Материал превзошел мастерство"; Овидий, "Метаморфозы", кн. II, ст. 5. -- 383.
76 Имеется в виду богатство Голландии, прибыльные фрахты, составлявшие значительную статью ее дохода. -- 383.
77 "Сулла был неграмотен, а потому не мог диктовать". Светоний, "Жизнь двенадцати Цезарей" (Божественный Юлий, 77). -- 385.
78 "Набирает солдат, а не покупает", Тацит, "История", кн. 1, 5. -- 385.
79 "Если буду жив, Римская империя не будет нуждаться в солдатах". Flavius Vopiscus, "Probus", 20. -- 385.
80 "Словом, судя по общему настроению, на последнее злодеяние решились лишь некоторые, сочувствовали ему многие, готовились и выжидали все". Тацит, "История", кн. I, 28. -- 385.
81 Комментаторы считают, что имелся в виду сборник "Золотая Легенда", содержавший повествования о житиях и чудесах святых. Составлен он был в XIII в. доминиканцем Яковом Ворагинским. -- 386.
82 Ветх. Зав., Псалм. Давид., 13, ст. 1. -- 386.
83 "Кощунство не в том, что отрицают богов толпы, а в том, что богам приписывают мнение толпы". Диоген Лаэртский, "О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов", кн. X, 123. -- 387.
84 Диагор (V в. до н. э.) -- греческий лирический поэт, за безбожие был приговорен к казни, но успел скрыться. Бион (III в. до н. э.) -- греческий философ и сатирик, слыл атеистом, примыкал к киникам, а затем к киренаикам. Лукиан (II в. н, э.) -- знаменитый греческий сатирик, "Вольтер классической древности", считал все религии обманом и в своих сочинениях высмеивал богов. -- 387.
85 "Нельзя уже теперь сказать, что каков народ, таков и священник, ибо народ не таков, каковы священники". -- 387.
86 "Высшее существо" (лат.). -- 388.
87 "Чем бы мы могли гордиться, отцы отечества, ведь числом мы уступаем испанцам, выносливостью -- галлам, хитростью -- финикийцам, в искусствах -- грекам, наконец, патриотизмом -- жителям этой земли -- италам и латинянам, если не благочестием и совестливостью, равно как и той исключительной мудростью, благодаря которой именем бессмертных богов, управляющих всем, призваны мы покорить все народы и нации"!![Author ID1: at Wed Jan 5 19:56:00 2000 ]. Цицерон, "De Haruspicum responsis", 9. -- 388.
88 Этот опыт "Of Superstition" впервые появился в 1612 г.; в итальянском издании 1618 г. был опущен; значительно дополнен для издания 1625 г. -- 388.
89 Бэкон цитирует неточно. Плутарх, "О суеверии", 24. -- 388.
90 Вселенский собор католической церкви, созванный папой Павлом III, открылся 13 декабря 1545 г. и продолжался с перерывами и перенесением места заседаний до 4 декабря 1563 г. Основное внимание уделил борьбе с реформацией и укреплению позиций папства, в своих решениях установил основные доктрины католицизма, -- 389.
91 Этот опыт "Of Empire" впервые появился в издании 1612 г.; для третьего издания значительно расширен и исправлен. -- 392.
92 Ветх. Зав., кн. Притч. Соломон., гл. 25, ст. 3. -- 392.
93 Аполлоний Тианский (1 в. н. э.) --неопифагореец, личность которого противники христианства противопоставляли Христу. Бэкон цитирует из его биографии, написанной софистом Филостратом Младшим (III в.). "Vita Appoll. Tyanii", V, 28. -- 302.
94 "Желания государя бывают большей частью необузданны и противоречивы"; это цитата не из Тацита, а из Саллюстия, "Югуртинская война", 113. -- 393.
95 Имеются в виду главные участники итальянских войн первой половины XVI в. -- 393.
96 Имеется в виду их союз в 80-х годах XV в. против растущего могущества Венеции. -- 393.
97 См. Фома Аквинский, "Summa Theologiae", 2[2] quest., XL. -- 393.
98 Ливия Друзилла -- жена Октавиана Августа; ее обвинение в отравлении мужа считается необоснованным. Роксалана -- жена Солимана Великолепного, турецкого султана (1520--1526); чтобы доставить престол своему сыну, оклеветала старшего сына султана Мустафу, который был удушен. Изабелла Анжуйская -- дочь французского короля Филиппа IV Красивого и жена Эдуарда II; при поддержке французов и используя крайнюю непопулярность короля в Англии, сумела свергнуть Эдуарда и засадить его в тюрьму, где он и был убит. -- 394.
99 Сын Солимана и Роксаланы. -- 394.
100 Крисп был казнен вследствие интриг своей мачехи. Константин II, ставший императором в 337 г., был убит в 340 г. во время междоусобной борьбы с братом Константом. Император Констант убит в результате военного заговора в 350 г. Наконец, последний сын Константина Великого, Констанций умер в 361 г., когда римские легионы в Галлии провозгласили императором Юлиана, впоследствии прозванного "Отступником". -- 394.
101 Деметрий -- сын македонского царя Филиппа V (а не Филиппа II, как пишет Бэкон) был казнен в 179 г. до н.э. в результате интриг своего брата Персея. -- 394.
102 Селим -- младший сын султана Баязета II (1481--1512), соперничая за престол с братом Ахметом, сверг отца, а затем отравил его, Генрих II -- английский король (1154--1189) из династии Плантагенетов; имея обширные владения во Франции, вел там непрерывные войны, в свою очередь французы интриговали!![Author ID1: at Wed Jan 5 17:11:00 2000 ] против Генриха его сыновей: Генриха, Ричарда Львиное сердце и Иоанна Безземельного. -- 394.
103 Ансельм Кентерберийский (1033--1109) -- знаменитый богослов, философ и политический деятель. Став примасом Англии, настойчиво добивался права назначения на высшие церковные должности, что ранее было прерогативой короля. Томас Бекет (1118--1170) -- архиепископ кентерберийский, выступил против короля Генриха II, который, проводя политику усиления своей власти, пытался ограничить права церкви и церковных судов ("Кларендонские постановления"); был убит сторонниками короля. -- 394.
104 См. Ф. Бэкон, "The History of the Reign of King Henry the Seventh". -- 395.
105 "Воротная вена" (лат.). -- 395.
106 Янычары (тур. "новые войска") -- привилегированное войско в Османской империи; из янычар формировались отборные военные отряды, они исполняли в стране функции полиции и жандармерии, составляли свиту губернаторов и личную гвардию султана. В XVI--XVIII вв., превратившись в самостоятельную феодальную силу, янычары начинают противопоставлять себя центральной власти, бунтуют, даже свергают султанов. Просуществовав около пяти столетий, были распущены в 1826 г. Преторианская гвардия -- возникла из преторских когорт, личной стражи полководца в Римской республике. Во времена империи превратилась в одну из решающих военно-политических сил в стране: преторианцы устраивали государственные перевороты, провозглашали, свергали и убивали императоров. В 312 г. при императоре Константине I преторианская гвардия была упразднена. -- 395.
107 "Помни, что ты человек"; "помни, что ты Бог или наместник его". -- 395.
108 Ветх. Зав., кн. Исайи, гл. 9, ст. 6. -- 396.
109 Ветх. Зав., кн. Притч. Соломон., гл. 20, ст. 18. -- 396.
110 См. Ветх. Зав., кн. Царств III, гл. 12, ст. 6--14. --306.
111 Ср. нижеследующий текст с эссе "Метида, или Совет" в книге "О мудрости древних". --396.
112 После этих слов в бэконовской рукописи имеется следующее добавление: "Ибо средство это превращает Метиду-супругу в Метиду-любовницу; иначе говоря, заменяет совет, с которым государь торжественно сочетался, советом лиц, которые обязаны своим положением прежде всего лести и ласке". -- 397.
113 "Кругом в дырах, повсюду протекаю я". Теренций, "Евнух", деист. 1, сц. 2, ст. 106. -- 397.
114 Мортон, Джон (Morton, 1420--1500) -- архиепископ кентерберийский, кардинал и лорд-канцлер Англии (1487--1500). Фокс, Ричард (Fox, 1448--1528) -- епископ Винчестерский, лорд-хранитель печати при Генрихе VII и Генрихе VIII. Эти лица пользовались особой монаршей милостью, так как, по сообщению историков, не хранили тайны чужих исповедей. -- 397.
115 "Найдет ли веру на земле?" Нов. Зав., Лук., гл. 18, ст. 8. -- 398.
116 "Главное достоинство государя -- знать своих людей". Марциал, Эпиграммы, кн. VIII, 15. -- 398.
117 "Вообще", "в целом" (лат.). -- 398.
118 "Лучшие советники--мертвые". Диоген Лаэртский, "О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов", кн. VII, 1. -- 398.
119 Весь текст, начиная с этой фразы и до конца опыта, добавлен Бэконом в издании 1625 г. -- 398.
120 "Утро вечера мудренее" (лат.). -- 390.
121 Комиссия, оформлявшая в 1603 г. объединение Англии и Шотландии после вступления на английский престол шотландского короля Якова Стюарта. -- 309.
122 "Заняться текущими делами" (лат.). -- 399.
123 "Как угодно тебе"!![Author ID1: at Wed Jan 5 17:43:00 2000 ] (лат.). -- 399.
124 Федр, "Басни", кн. V, 8. -- 400.
125 "Отправь обоих нагишом к людям, которые их не знают, и тогда увидишь"; это изречение приписывают философу Аристиппу (V в. до н. э.). -- 401.
126 По мнению некоторых комментаторов, здесь имеется в виду сэр Фрэнсис Уолсингем (1530--1590). -- 401.
127 Ветх. Зав., кн. Неем., гл. 2, ст. 1--2. -- 401.
128 См. Тацит, "Анналы", кн. XI, 29--30. -- 401.
129 Предполагают, что здесь Бэкон мог иметь в виду своего двоюродного брата Роберта Сесиля и сэра Томаса Бодлея. -- 402.
130 "Я-то не имею иных интересов, кроме безопасности императора". Тацит, "Анналы", кн. XIV, 57. -- 402.
131 Собор св. Павла в Лондоне в XVI--XVII вв. был излюбленным местом праздношатающейся публики. -- 403.
132 "Глупый верит всякому слову, благоразумный же внимателен к путям своим". Ветх. Зав., кн. Притч. Соломон., гл. 14, ст. 15. -- 403.
133 "Влюбленный в самого себя и не знающий соперников". Цицерон, "Письма к брату Квинту", III, 6[Author ID1: at Wed Jan 5 19:41:00 2000 ]8. -- 404.
134 Ветх. Зав., кн. Иерем., гл. 6, ст. 16. -- 405.
135 Нов. Зав., Посл. Тимоф. II, гл. 3, ст. 5. -- 407.
136 "Из пустяка делаешь великое дело". Теренций, "Самоистязатель", III, 5, 8. -- 407.
137 "Отвечаешь, одну бровь задирая на лоб, а другую опуская до самого подбородка; но свирепость тебе не идет". Цицерон, "Против Пизона", VI. -- 408.
138 "Пустозвон, который легковесностью слов разрушает весомость вещей". Это высказывание, которое Бэкон приписывает Авлу Геллию, имеется у Квинтилиана, "Наставления оратору", X, 1. -- 408.
139 Аристотель, "Политика", кн. 1, 1. -- 408.
140 "Большой город, большое одиночество". -- 409.
141 "Причастные заботам" (лат.). -- 410.
142 Плутарх, "Сравнительные жизнеописания" (Помпей, XIV). -- 410.
143 "Я не скрыл этого от тебя из дружбы". Тацит, "Анналы", кн. IV, 40. -- 411.
144 Коммин, "Memoirs", V, 5. -- 411.
145 Плутарх, "Сравнительные жизнеописания" (Фемистокл, XXIX). -- 412.
146 Нов. Зав., Посл. Иаков., гл. 1, ст. 24. -- 413.
147 Второе издание 1612 г. содержало опыт "Of Greatnes of Kingdomes", который затем был Бэконом значительно изменен и расширен. В издании 1625 г. он фигурирует под названием "Of the True Greatness of Kingdoms and Estates". Однако до этого опыт был переведен на латинский язык (Томасом Гоббсом) и опубликован в 1623 г. в составе трактата "De Dignitate et Augmentis Scientiarum", VIII, 3 под названием "Exemplum Tractatus summarii de Proferendis Finibus Imperii". Поэтому все пояснения к тексту этого опыта читатель может найти в наших примечаниях 132--150 к книге восьмой "О достоинстве и приумножении наук". См. Фрэнсис Бэкон, Сочинения в двух томах. М., 1971, т. 1, стр. 575--576. -- 416.
148 "Удовлетворяют требованиям" (лат.). -- 417.
149 "...область, оружьем сильна и земли плодородьем"; Вергилий, "Энеида", кн. I, ст. 531. -- 419.
150 "Право торговли, право вступления в брак, право наследования"; "избирательное право, право занимать государственные должности" (лат.). -- 420.
151 "Планы Помпея поистине фемистокловские; он полагает, что господство на морс означает господство надо всем". Цицерон, "Письма к Аттику", X, 8. -- 422.
152 Истории царствования и характеристике личности этого первого представителя Тюдоров Бэкон посвятил свое сочинение "The History of the Reign of King Henry the Seventh" (1621) --426.
153 "Подозрение освобождает от верности". -- 426.
154 "Сын, берегись погонять и крепче натягивать вожжи"; Овидий, "Метаморфозы", кн. II, ст. 127. -- 427.
155 Опыт "Of Plantations" впервые появился в издании 1625 г. В латинском издании он назывался "De Plantationibus populorum et Coloniis". Сам Бэкон был энтузиастом колониальной политики и принимал активное участие в разработке планов колонизации Виргинии, Ньюфаундленда и Ольстера. -- 428.
156 Ср. Лукреций, "О природе вещей", кн. V, ст. 822--827. -- 428.
157 Виргиния -- первая английская колония в Америке. Охваченная жаждой наживы Лондонская компания организовала здесь табачные плантации и нещадно эксплуатировала на них коренное население; когда же туземцы стали массами гибнуть, в Виргинию начался ввоз рабов-негров и приговоренных к ссылке преступников из Англии. -- 430.
158 Имеет двоякое значение: "препятствие, помеха" и "обоз". -- 431.
159 Ветх. Зав., Еккл., гл. 5, ст. 10. -- 431.
160 Ветх. Зав., кн. Притч. Соломон., гл. 18, ст. 12. -- 431.
161 "В своем стремлении увеличить состояние обнаруживает не алчность, но поиски способов делать добро". Цицерон, "В защиту Рабирия Постума", 2. -- 432.
162 "Кто спешит разбогатеть, тот не останется ненаказанным". Ветх. Зав., кн. Притч. Соломон., гл. 28, ст. 20. -- 432.
163 "В поте чужого лица" -- перефразировка библейского "в поте лица твоего". Ветх. Зав., кн. Бытие, гл. 3, ст. 19. -- 433.
164 "Он, словно ищейка, выслеживает завещания и бездетных граждан". Тацит, "Анналы", кн. XIII, 42. -- 433.
165 Ветх. Зав., кн. Царств I, гл. 28, ст. 12. -- 434.
166 Гомер, "Илиада", кн. XX, ст. 307--308.
"Будет отныне Эней над троянами царствовать мощно,
Он, и сыны от сынов, имущие поздно родиться". -- 434.
167 Сенека, "Медея", дейст. II, ст. 440--444:
"Промчатся годы, и чрез много веков
Океан разрешит оковы вещей,
И огромная явится взорам земля,
И новые Тифис откроет моря,
И Фула не будет пределом земли". -- 434.
168 "Явлюсь тебе еще в Филиппах". См. Аппиан, "Гражданские войны", кн. IV, 134. -- 435.
169 "И ты, Гальба, отведаешь самодержавной власти". Светоний, "Жизнь двенадцати Цезарей" (Гальба, 4). -- 435.
170 См. Тацит, "История", кн. V, 13. -- 435.
171 При Генрихе VI (1422--1461) началась война Алой и Белой роз. Ср. Бэкон. "The History of .the Reign of King Henry the Seventh". -- 435.
172 Этим астрологом был известный составитель гороскопов, врач Нострадамус (1505--1566), автор "Centuries". -- 435.
173 Т. е. "hempe" -- Henry, Edward. Mary, Philip, Elizabeth. -- 435.
174 В 1588 г. испанский король Филипп II послал к берегам Англии свою "Непобедимую армаду". -- 436.
175 "Восемьдесят восьмой год будет достопамятным"; Региомонтан -- прозвище немецкого математика и астронома Иоанна Мюллера (1436--1476). -- 436.
176 Этот сон сатирически изобразил Аристофан, "Всадники", Пролог, ст. 218 и след. -- 436.
177 В Англии в XVI--XVII вв. неоднократно принимались законы против злоупотребления всякого рода предсказаниями. -- 436.
178 Имеется в виду "Критий", который в одном из латинских переводов назывался "Критий, или Атлантик", -- 436.
179 Приручая охотничьих птиц, им на время зашивали веки. -- 437.
180 См. Дион Кассий, "Римская история", LVII, 9. -- 437.
181 Опыт "Of Masques and Triumph" появился в третьем издании 1625 г. "Масками" называли любительские придворные спектакли, в которых иногда принимали участие царственные особы и высшая знать. Эти спектакли были богато декорированы, отличались изысканными костюмами и носили характер своеобразного дивертисмента с декламацией, пением, танцами, живыми картинами и разыгрыванием небольших сцен. Как это видно из частной переписки Бэкона, он сам принимал участие в организации таких празднеств еще будучи в корпорации Грейс-Инн и даже пробовал писать для них пьески. "Триумф" -- здесь величественное театральное представление. -- 438.
182 "Тот всего лучше свой дух побеждает, кто цепи на теле порвав, перестает и печалиться". Овидий, "Лекарства от любви", 293. -- 440.
183 Имеется в виду эзоповская басня "Ласка и Афродита". Эзоп, "Басни", 50. -- 441.
184 "Долго жила душа моя". Ветх. Зав., Псалм. Давид., 119, ст. 6. -- 441.
185 См. Макиавелли, "Рассуждения о первой декаде Тита Ливия", кн. Ill, гл. 6. -- 442.
186 Жак Клеман -- доминиканский монах, во время религиозной войны во Франции заколол 1 августа 1589 г. короля Генриха III. Франсуа Равальяк -- католический фанатик, убил в 1610 г. французского короля Генриха IV. -- 442.
187 Жореги -- покушался в 1583[Author ID1: at Thu Jan 6 11:56:00 2000 ]2 г. на штатгальтера Голландии Вильгельма Нассауского, принца Оранского. Жерар через два года после Жореги повторил покушение и убил принца. -- 442.
188 Такой оборот в переводе возможен, т. к. английское слово "custom" означает и "привычку" и "обычай". -- 442.
189 См. Д. Флетчер, "О государстве русском". СПб., 1906, гл. XXVIII. -- 442.
190 "Каждый кузнец своего счастья". Плавт, "Тринуммус", акт II, сц. 2, ст. 84. -- 443.
191 "Змея не станет драконом, пока не съест другую змею" (лат.). -- 443.
192 "В этом человеке сочетались такие физические и духовные силы, что, где бы он ни родился, он. несомненно, смог бы устроить свое счастье"; Тит Ливий, "Римская история от основания города", кн. XXXIX, 40. -- 443.
193 "Гибкий талант" (лат.). -- 443.
194 "Немного безумия" (итал.). -- 444.
195 "Ты везешь Цезаря и его счастье". Плутарх, "Сравнительные жизнеописания" (Цезарь, XXXVIII). -- 444.
196 "Счастливый", а не "Великий". См. Плутарх, "Сравнительные жизнеописания" (Сулла, XXXIV). -- 444.
197 См. Плутарх, "Сравнительные жизнеописания" (Тимолеонт, XXXVI ). -- 444.
198 "Трутней от ульев своих отгоняют, ленивое стадо". Вергилий, "Георгики", кн. IV, ст. 168. -- 445.
199 "В поте лица твоего будешь есть хлеб". Ветх. Зав., кн. Бытие, гл. 3, ст. 19. Затем, перефразировка Бэкона: "В поте чужого лица". -- 445.
200 "Уступка по жестокосердию" (лат.). -- 445.
201 "Молодость его была полна ошибок, более того -- безумия" (лат.). -- 448.
202 Ветх. Зав., кн. Иоиля, гл. 2, ст. 28. -- 449.
203 "Он оставался прежним, но прежнее ему уже не шло". Цицерон, "Брут, или о знаменитых ораторах", 95. -- 449.
204 "Последние уступали первым". Тит Ливий, "Римская история от основания города", кн. XXXVIII, 53. -- 449.
205 Бэкон, по-видимому, имеет в виду трактат Дюрера "Четыре книги о пропорциях человеческого тела, найденных и описанных Альбрехтом Дюрером из Нюрнберга на пользу всем любящим таковую науку" (1528). Что касается Апеллеса, то источники приписывают такой метод другому древнегреческому художнику -- Зевксису. Расписывая храм Геры в Кротоне, Зевксис выбрал пять красивых девушек, чтобы из лучших черт каждой создать образ Елены. Аналогичная ошибка (упоминание "Венеры" Апеллеса, вместо "Елены" Зевксиса) содержится и в трактате "О достоинстве и приумножении наук", кн. VI, гл. 1. -- 450.
206 "Прекрасна осень прекрасного" -- изречение, приписываемое Эврипиду. Плутарх, "Сравнительные жизнеописания" (Алкивиад, 1). -- '450.
207 Мом (миф.) -- греческий бог насмешки и злословия. Имеется в виду эзоповская басня "Зевс, Прометей, Афина и Мом". Эзоп, "Басни", 100. -- 452.
208 Плутарх, "Сравнительные жизнеописания" (Лукулл, XXXIX). -- 453.
209 "Вечную весну" (лат.). -- 457.
210 "Проси много--получишь сколько следует". Квинтилиан, "Наставления оратору", IV, 5, 16. -- 467.
211 Этим опытом "Of Studies" открывалось первое издание бэконовских "Essays" 1597; в обоих последующих изданиях он расширялся, а в латинском вышел под названием "De Studiis et Lectione Librorum". -- 467.
212 "Занятия налагают печать на характер". Овидий, "Героики", XV, 83. -- 468.
213 "Расщепляющие тминные зерна", т. е. вдающиеся в чрезмерные тонкости. Такое прозвище имел за свою интеллектуальную изощренность римский император Антонин Пий. -- 468.
214 "Общий отец" (итал.). -- 469.
215 "Стал как один из нас". Ветх. Зав., кн. Бытие, гл. 3, ст. 22. -- 470.
216 Католическая Лига -- образовалась в 1576 г. во время религиозных войн во Франции как активная антигугенотская организация. Ее вождем был герцог Генрих Гиз, претендовавший также на французскую корону. -- 470.
217 Ветх. Зав., Еккл., гл. 11, ст. 4. -- 471.
218 "Видимость и подобие добродетели". Тацит, "Анналы", кн. XV, 48. -- 472.
219 "Доброе имя лучше дорогих благовоний". Ветх. Зав., Еккл., гл. 7, ст. 1. -- 472.
220 "Наперекор совести" (лат.). -- 472.
221 "Восхваляя наставлять" (лат.). -- 472.
222 "Самая зловредная порода врагов -- хвалящие", Тацит, "Жизнеописание Юлия Агриколы", 41. -- 473.
223 Ветх. Зав., кн. Притч. Соломон., гл. 27, ст. 14. -- 473.
224 Нов. Зав., Посл. Коринф. II, гл. 11, ст. 23; "Приумножу служение мое"; Нов. Зав., Посл. Римлян., гл. 11, ст. 13. -- 473.
225 В эзоповских сборниках такой басни нет. Это, по-видимому, одна из поздних версий басни Бабрия "Бык и комар". -- 473.
226 Тит Ливий, "Римская история от основания города", кн. XXXV, 12. -- 474.
227 "Пишущие о тщете славы ставят на книгах свои имена". Цицерон, "Тускуланские беседы", I, 15. -- 474.
228 "На всем, что он говорил или делал, всегда лежала печать какого-то артистизма". Тацит, "История", кн. II, 80. --474.
229 Плиний Младший, "Письма", VI, 17. -- 475.
230 "Всякая репутация исходит от тех, с кем мы живем". Квинт Цицерон, "О достижении консульского звания", V, 17. -- 475.
231 Ромул--легендарный основатель Рима; см. Плутарх, "Сравнительные жизнеописания" (Ромул). Кир--персидский царь (558--529 до н. э.), основатель великой персидской державы. Цезарь, Гай Юлий (102 или 101--44 до н. э.) -- всей своей деятельностью подготовил превращение Римской республики в империю. Осман I (ок. 1259--1326) -- основатель Османского государства. Исмаил (XVI в.) -- основатель династии Сефевидов, начавшей объединение Персии. -- 476.
232 Ликург (VIII в. до н. э.) --законодатель древней Спарты, ему приписывали создание ее государственного устройства: см. Плутарх, "Сравнительные жизнеописания" (Ликург). Солон (ок. 635--580 до н. э.) -- известный афинский законодатель, реформы которого состояли в замене аристократической родовой основы государства имущественной и в создании основ афинской демократии; см. Плутарх, "Сравнительные жизнеописания" (Солон). Юстиниан (483--565) --император Восточной римской империи, при нем была осуществлена кодификация права -- создан "Свод римского права". Эдгар Мирный (943--975) -- англо-саксонский король, хроники приписывают ему активную деятельность по объединению Англии. Альфонсо I (1252--1284) -- король Леона и Кастилии, при нем был создан свод законов "Партид" (1265), в котором фиксировались суверенные права короны. -- 476.
233 Т. е. "освободители" или "спасители" (лат.). Октавиан Август (63 до н. э.--14 н. э.) -- первый римский император (с 27 г. до н. э.), положивший конец изнурительным гражданским войнам в Римской республике и самой республике. Тит Флавий Веспасиан (9--79) -- римский император (с 69 г.), власть которого завершает анархию периода правления Гальбы, Отона и Вителлия. Луций Домиций Аврелиан (214 или 215--275) -- римский император (с 270 г.), сумевший возвратить империи многие отпавшие от нее провинции. Теодорах -- король остготов (493-- 526), основавший в Италии государство Остготов. Генрих VII (1455--1509) -- английский король (с 1485 г.), положивший конец междоусобной "войне Роз" и начало династии Тюдоров. Генрих IV-- французский король (1594--1610), его приход к власти завершает многолетние религиозные войны и кладет начало королевской династии Бурбонов. -- 476.
234 "Расширившие" или "защитившие державу" (лат.). -- 476.
235 "Отцы отечества" (лат.). -- 476.
236 Марк Атилий Регул -- римский консул, разбивший в 256 г. до н. э. карфагенский флот и высадившийся в Африке. Регул попал в плен к карфагенянам и, согласно преданию, принял там мученическую смерть. Публии Деции Мусы -- отец и сын, консулы Рима, по преданию, пожертвовали жизнью ради отечества. -- 476.
237 Опыт "Of Judicature" впервые появился в издании 1612 г. и значительно расширен для издания 1625 г. Этот опыт особенно для нас интересен, так как связан с предметами непосредственных профессиональных занятий Бэкона, который поднялся в своей придворной службе от простого юриста до лорда-канцлера (министра юстиции) Англии. -- 476.
238 Обращаем внимание на весьма резкий выпад Бэкона против произвола римско-католической церкви. -- 477.
239 Ветх. Зав., кн. Второзакон., гл. 27, ст. 17. -- 477.
240 "Что возмущенный источник и поврежденный родник, то праведник, падающий перед нечестивым"; Ветх. Зав., кн. Притч. Соломон., гл. 25, ст. 26. -- 477.
241 Ветх. Зав., кн. Амоса, гл. 5, ст. 7. -- 477.
242 Ветх. Зав., кн. Исайи, гл. 40, ст. 4. -- 477.
243 "Кто сморкается с большим усилием, досморкается до крови"; см. Ветх. Зав., кн. Притч. Соломон., гл. 30, ст. 33. -- 477.
244 "Он пошлет на них дождь тенет". Ветх. Зав., Псалм. Давид., 10, ст. 6. -- 478.
245 "Долг судьи разобрать поступок и время поступка" (лат.). -- 478.
246 Нов. Зав., Посл. Иаков., гл. 4, ст. 6. -- 478.
247 Нов. Зав., Матф., гл. 7, ст. 16. -- 479.
248 Не "приверженцы судов", а "паразиты судов" (лат.). --479.
249 "Высшим законом да будет для них благо народа"; эти слова мы находим, однако, не в законах Двенадцати Таблиц, а у Цицерона "О законах", кн. III, 3, 8. -- 479.
250 Т. е. "мое" и "твое" (лат.). -- 479.
251 "А мы знаем, что закон добр, если кто законно употребляет его". Нов. Зав., Посл. Тимоф. I, гл. 1, ст. 8. -- 480.
252 Нов. Зав., Посл. Ефес., гл. 4, ст. 26. -- 480.
253 Сенека, "О гневе", I, 1. Нов. Зав., Лук., гл. 21, ст. 19. -- 480.
254 "...И душу в ранениях тех полагают". Вергилий, "Георгики", кн. IV, ст. 233. -- 480.
255 "Честь должна быть из прочной ткани"; Фернандес Гонсальво (1443--1515) -- испанский военачальник, прозванный "Великим капитаном", прославился в борьбе против мавров, затем командовал испанскими войсками в итальянских войнах. -- 481.
256 "Обычные проклятия" (лат.). -- 481.
257 Ветх. Зав., Еккл., гл. 1, ст. 9. -- 482.
258 Ветх. Зав., Еккл., гл. 1, ст. 10--11. -- 482.
259 Изложение мифа о Фаэтоне см. Овидий, "Метаморфозы", кн. II, ст. 1--328. -- 482.
260 См. Ветх. Зав., кн. Царств III, гл. 17. -- 482.
261 Платон, "Тимей", 25 с--d; ср. "Новая Атлантида". -- 482.
262 Григорий I -- римский папа (понтификат 590--604 гг.). -- 483.
263 Период, в течение которого полюс мира совершает полный оборот около полюса эклиптики; равен 25 800 лет. См. Платон, "Тимей" -- 483.
264 Арианство-- течение в христианстве, отрицавшее "единосущность" Бога-Сына и Бога-Отца. Его основатель -- александрийский пресвитер Арий, учение которого было осуждено как еретическое Никейским собором в 325 г. Арминиане (ремонстранты) -- протестантская секта начала XVII в. в Нидерландах, основанная Яковом Арминием (1560--1609); допускала отступления от строгостей ортодоксального кальвинизма, в политическом отношении арминиане примыкали к федералистам и подвергались гонениям со стороны монархических сторонников Нассауского дома. -- 484.
265^ В III в. до н. э. произошло вторжение древних галлов в Малую Азию; заселенная ими область получила название Галатия. Поход галлов на Рим имел место в 390 г. до н. э., они взяли Рим и осадили Капитолий; с этой осадой связано известное предание о гусях, спасших Рим. -- 484.