Писатель в эпоху информационных технологий

1. Главное -- это уход со сцены его основного друга и помощника книги. Вопрос о том, заменит ли книгу Интернет, горячо продебатировавшись, и, как все подобные дискуссии, не приплыв к берегу никакой победной точки, незаметно смяк. Хотя его острота в практическом плане и не притупилась. Не впадая вновь на дискуссионные рельсы, хотелось бы обратить внимание на момент, который как бы в ходе той дискуссии немного остался в тени.

Книга -- это ведь не только предмет из бумаги, переплетенный и сверстанный соответствующим образом. За века своего существования книга как атмосферой обрасла инфраструктурой, так что можно говорить о целой книжной культуре. Так вот если книга как предмет обихода еще будет существовать долгое время, то книжная инфраструктура уже издыхает как бездомная собака на обочине цивилизационной дороги.

Возьмем главный элемент книжной инфраструктуры -- саму книгу. Книгу, которую не только читают, но которая благодаря цитированию (иногда, как у Льва Толстого, специально заметающему следы), примечаниям, предисловиям, комментариям, библиографии и спискам источников ведет к другим книгам. Так что прочитав книгу от корки от корки читатель погружается в целое море связей и отсылок, образующих книжную и культуру вообще, узнает о массе других книг и писателей.

Мало кто при этом задумывается, какая работа, скольких людей результируется в то, что книжные профессионалы (библиотекари, продавцы и издатели) называют аппаратом книги. Возьмите любого писателя, изданного хоть в провинции, хоть в центральном издании, и, если есть любопытство, просмотрите несколько изданий данного автора. Вы убедитесь, что все эти комментарии, предисловии, ссылки и т. д. до безобразия идентичны, даже подписываясь разными фамилиями. (Особенно забавно проследить за библиографиями наших ученых, не знаю кого повторящих, но копируемых до запятой массой дипломных, курсовых, да и диссертационных списков).

А если проследить эти комментарии до самых истоков, то мы обнаружим то самое слово, которое было в начале: и слово это было нечто фундаментальное литературоведческое, монографическое, энциклопедическое, написанное профессорами на солидных окладах, энтузиастами за гроши, и составляющих как бы подводную, не видимую и даже недогадываемую читателями часть айсберга книжной инфраструктуры.

Впрочем, не совсем. Ибо кроме ухода в разменную монету массовых тиражей данная работа обретает самостоятельное существование в виде тех же монографий, а главное, энциклопедий, словарей, справочников, библиографических же изданий. (Вспомните великолепные многотомные издания-обзоры ВГБИЛ по мировой литературе, или, кто имел дело с техникой и наукой наши реферативные журналы, которые, как ни странно, все еще издаются, но где их найти, не знает в Барнауле уже никто).

Сегодня вся эта продукция перекочевала в Интернет. И если фундаментальное овладение какой-либо тематикой через сеть представляется весьма проблематичным (по причине только ее юности по сравнению с книгой, и не по какой другой), то нет, наверное, ни одного вопроса, по которому бы невозможно было там найти ответа. Энциклопедии и др. справочная литература теперь потеряли всякий смысл, и либо уже отмерли, либо священники уже в нетерпении поджидают у постели умирающего.

Во всем этом есть один момент, важный для судеб книжной культуры. Если отпадает необходимость в справочной литературе, то кто будет финансировать то, что служит ее базой, то есть научные литературоведческие исследования, кто будет тратить деньги на издание энциклопедий, если их потенциальный покупатель уже откочевал в Интернет. А, соответственно, кто будет платить гонорарные надбавки компиляторам предисловий, примечаний и других аппаратных игр (имеется в виду книжный аппарат).

Естественно, и книга, даже издаваемая, лишившись своего аппарата, становится элементом не книжной, а киберинфрастуктуры (это когда тебе встречается незнакомое слово, а ты не бежишь сломя голову в библиотеку, а включаешь компьютер).

Этот процесс обеспредисловленных, обескомментированных книг мы уже наблюдаем и сейчас, но поскольку он совпал с общероссийской тендецией разрушения культуры и образования, то фактор гибели книжной культуры как бы приобретает национальный оттенок. Я думаю, что это все же глобальный процесс, который благополучных стран коснулся пусть по-другому, но в неменьшей мере.

2. Книжная инфраструктура -- это не только книга, а целая серия институтов: кроме уже не к ночи помянутой литературной наукой сюда относятся издательства, библиотеки, книжная торговля и реклама, журналы, которые при всей их кажущейся самостоятельности, не более чем подножие к книге, и многое другое. Удивительно, что наши ученые, до запятой вычитывая какого-нибудь Шукшина (какого-нибудь. потому что его нужно читать, для чего литературоведы вовсе не обязательны), не обратили вниминия на эту огромную сферу человеческого общества.

Многие, которые кто постарше, помнят такую газету "Книжное обозрение". Замечательная газета, которая, кстати, издается и сейчас (или не издается, поскольку сразу несколько газет имеют это название, и кто из них настоящая, а кто самозванец -- не понятно), но уже не такая замечательная. В этой газете публиковалась информация обо всех книгах, издаваемых в Советском Союзе, достаточная, чтобы книгу можно было заказать или найти в библиотеке. И это можно было с минимальными проблемами сделать если не в любой точке нашей страны, то уж, по крайней мере, в любом регионе на уровне областного центра, (за исключением непонятного запрета на художественную литературу).

Попытаемся представить, что было необходимо, чтобы "Книжное обозрение" могло существовать в том виде, в каком оно существовало во времена своего расцвета.

В каждом издательстве одной из обязательных была функция рассылки литературы. Скажем, в Алатайском книжном издательстве на 90 названий в год сидел специальный человек на ставке, который только и занимался тем, что по разным адресам рассылал наши книги. И, скажем прямо, синекурой эта должность не была. Было порядка 10 адресов, куда было положено отсылать по 1--3 экземпляра каждого издания. Теперь эта работа облегчена: все 24 обязательных экземпляра отсылаются в Книжную палату, а она уже пересылает дальше. (И, так же прямо скажем, что эта система не работает, так что авторы, почему-то глубоко верящие в ценность своих трудов, дублируют работу этого органа самостоятельно).

Эти книги, со всех концов Союза (38 региональных по России издательств + научные + столичные + республиканские) должны быть получены, рассортированы, распределены по рубрикам, познакомлены, хотя бы на уровне аннотации.

Газета должна быть отпечатана и разослана по всем региональным, центральным и др. значимым библиотекам и учреждениям, по системе книжной торговли и оповещения (разные там магазинам, бибколлекторы, общества книголюбов).

Кроме того, должны быть задействованы смежные государственные структуры: почта, которая должна осуществлять заказы, магазины, которые должны принимать заказы, библиотеки, которые должны обеспечить читателей интересующими их пунктами по системе МБА (межбиблиотечный обмен), издательства и т. д.

Нечего и говорить, что сейчас вся эта архитектура лопнула. Буквально в момент написания статьи автор забежал в некогда центральный барнаульский книжный магазин:

-- Есть "Книжное обозрение"?

-- Да вот всего 2 номера за год.

-- А заказать можно по нему?

-- Можно (sic!*), но я всех отсылаю в Интернет-магазины.

* sic (лат) -- вот она фишка где зарыта!

Вывод: если ранее читатель мог жить и умереть в книжном мире, то сейчас даже самый крутой книгочей, как бы он не пытался закопаться в книжную пыль, вынужден, хотя для поиска и приобретения новых книг, выходить в киберпространство, то есть преданность книге не только не предохраняет, но требует выхода в электронную инфраструктуру. новых

3. Другой вслед за инфрастуруктурой момент, проистекающий из технологочиской революции -- это изменение условий творческого труда, и, возможно, как следствие, типа творческой личности.

До сих пор писатель, несмотря на пользование автомобилем, телефоном и телевизором, оставался в своем санктуарии -- творческом труде -- мало затронутым техническим прогрессом. Все те же стол, гусиное перо (авторучка, пишмашинка), стопка бумаги. Все та же технология труда: чтение до одурения, наброски, выписки и их сортировка, выброс на бумагу.

Это выработало определенный психолтип анахорета, воспетый еще Горацием. К чему приведет вторжение компьютера, во что переломает хайтек этот человеческий характер размыслить трудно. Все же любопытно обратить внимание на некоторые становящиеся очевидными моменты:

а) писатель, как уже отмечалось обрастает техникой, но не такой, которая, подобно телефону, является чем-то внешним по отношению к его деятельностью, а тесно сконфигурированной с его работой. Таким образом писатель выплывает из своего горацианского самобытия и вовлекается в цепочку технологических линий: ему нужно покупать компьютер, учиться на нем работать, ремонтировать. Все это требует контактов с внешним миром гораздо более тесных, чем покупка бумаги и авторучки. Сможет ли он при этом сохранить свою относительную творческую независимость, вопрос дискуссионный и пока неясный.

б) То что невооруженным глазом приносит компьютер задействанному за клавиатурой пользователю -- это упрощение рутинной составляющей всякого творческого труда. Гении всех областей знаний, переносясь на бумагу без конца жаловались на потерю времени от всяких вспомогательных операций. Необходимыми атрибутами при подготовке книги были мазилка, клей, ножницы, чтобы добавлять, убирать, переносить текст. Писатели, жившие до пишущей машинки изнемогали под бременем необходимости регулярно затачивать гусиные перья (делать это приходилось чуть ли с каждой новой страницы, и можно представить, как сдерживала полет разогнавшегося вдохновения у того же Пушкина жестокая нужда время от времени приводить в порядок инструмент). А уж как страдали авторы на пергаменте и папирусе, не передать словами, хотя крик отчаяния долетел до нашего времени: "Чаще переворачивай стиль (палочка для писания по воску)".

Теперь стереть неудавшуюся фразу, заменить, перставить -- пара пустяков. Но вместе с тем труд пишущего человека обесценивается: писать, или теперь уже набирать, становится легко, удобно и приятно, что открывает сюда дорогу массе обывателей, которых ранее сдерживала (хотя в эпоху дешевых бумаги и авторучек уже не очень) необходимость черного труда у подножия к подлинной литературе.

Исчезает и такой важный компонент творческого труда, как сопротивление материала, причем не в смысле "слово в строку не лезет, нажал и сломал", а в самом прямом, физическом. Представьте себе, каких трудов в средние века стоило добыть пергамент, разгладить его, стереть (а ведь соскоблить) впопыхах написанное слово, и вы поймете, каким трепетом окружалось это слово, как поистине несколько раз приходилось подумать, прежде чем раз написать. И даже замазывание набитых на пишущей машинке букв, и печатание поверх засохшей пасты нового слова -- утомительно и весьма раздражало.

А если учесть, что любая книга это на 85--95 процентов компиляция из уже существующих книг (в талантливых этот процент выше, в бездарных, чем бездарнее, тем стремительнее падает в нулевую бездну), то ясно, что вытеснение традиционных инструментов компиляции, когда если не талант, то хотя бы скрупулезность и кропотливость были непременными авторскими атрибутами (если не считать работы на литературных плантациях негров), то прогноз об устремившихся в писательство толпах не многого стоит, ибо доступен для делания каждому.

Автор данной статьи довольно долго выписывал всякие фразы из разных книг, теперь же если книга в Интернете, достаточно двукратного нажатия клавиши, чтобы из места своей постоянной дислокации, будь оно хоть на соседнем компьютере, будь хоть в Рио-де-Жанейро, перенести к себе. За 3 года я насобирал столько выписок, сколько не сделал их за 20 лет работы с книгами. Пока не хлопнул себя по лбу: за эти 3 года, из того, что переместилось с одного компьютера на другой моим посредством, почти ничто не удержалось в голове. в то время как авторучка и бумага наполнили ее массой бесполезной и разнообразной информацией. После чего автор данной статьи вновь вернулся к авторучке и бумаге. Надолго ли, когда соблазн простоты и удобства так близок и достижим?

Или обратите внимание, как пишет человек и как он набирает: разница офигенная. Хотя пиша можно и перечеркивать, и замазывать, но бумажный лист с течением небольшого времени превращается в такого пачкулю пестренького. что опытный писатель. хоть немного. но поморщит лоб. прежде чем схватиться за авторучку. Письменный труд, пусть едва-едва, но все же дисциплинирует. Набирающий же человек начинает фразу, тут же ее стирает, пишет новую. секундой позже меняет слова местами. и весь набор скачет в таком лихорадочном ритме.

Важнее другое: писательский труд технологизируется в такт новейшим технологиям. Конечно, все те технологические приемы и элементы, которые письменная культура внушила творческому работнику: вынашивание замысла, выписки и их сортировка, разработка плана -- трудно представить радикальную революцию в этом вопросе. Но все эти элементы подвегаются в компьютерных рамках жесточайшей модернизации.

Возьмем выписки. Перенести цитату с одного на компьютера на другой, как я писал, плевой дело, но ведь сначала ее нужно отыскать на этом одном компьютере, что делается вовсе на так, как это происходит с книгой. Даже чтобы отметить найденное место, карандаш на полях или закладка уступают место так называемой букмарке (дословно книжная закладка, хотя самой книги и нет). Можно, разумеется, переносить по одной цитате, а если полностью перенести весь текст, то сделав небольшую, совсем не навороченную программу (макрос), мы еще более мехинизировать процесс выборки цитат. Можно, например, выбрать цитаты содержащие какое-то определенное слово: например, что Пушкин пишет о Шекспире. Представьте себе, какой неподъемыный труд искать в 10 томах Пушкина фамилию английского барда, особенно если к ним не приложен именной указатель.

А если этот макрос несколько дальше подработать, то можно цитаты свести в таблицу, с указанием, откуда эта цитата взята. Еще чуть-чуть усложнить. хотя уже получается нехилый макрос, и можно каждую цитату снабжать своим комментарием. На этом я пока остановился. Но если пойти дальше. то уже можно разработать программу сортировки цитат по любому слову, в них имеющихся.

И когда окидываешь взглядом, как можно сделать писательских труд более эффективным с помощью новейших технологий, понимаешь, какой солидной подготовкой, технической, логической, математической нужно для этого обладать. А можно скооперироваться со специалистом? Можно, и, я думаю, разумная кооперация -- вопрос недалекого будущего, но, все равно, чтобы правильно соринтировать специалиста, нужно знать, чего от него можно добиться, то есть на определенном уровне владеть информационными технологиями (например, знать, что такое база данных и как они строятся, если продолжить пример с выписками), а значит и технологизирать. то есть в какой-то степени подчинить свой труд этим технологиям.

Важно подчеркнуть, что чисто внешним принятием правил игры дело не может ограничиться: технологии неминуемо полезут в твое нутро, изменяя взгляд на мир, и то, что мы зовем менталитетом (кстати, это не обязательно плохо). Ну, допустим, поиск. Уметь найти, что тебя интересует -- это одно. Но ты должен, если не безразличен к судьбе своего труда, подумать, а как найдут тебя. А это значит, что структурировать свой труд так, чтобы поисковики не обходили тебя стороной, рассчитывать, как и что ты должен писать, чтобы потенциальный читатель. или скорее смотритель, наткнулся на тебя в Интернете.

в) Издавна, хотя всего лет этак 150, существует разделение наук на естественные и гуманитарные. Между ними давно признана в наличии если не пропасть, то определенное взаимонепонимание, основанное на признании в различии методов, целей и образа действия. Причем в фундаменте этой пропасти лежит различие предметов, с которыми обащаются те и другие: естественники якобы базируются на принципе точности, гуманитарии более склонный к фантазиям, психологизму, общим идеям и понятиям, по самой своей природе однозначно неинтерпретируемых.

Появление на столе гуманитария компьютера серьезно влияет на его мироощущение. Дело даже не в том, что нужно нажимать клавиши, осваивать прикладные пакеты, то есть выполнять функции технического работника. Высокие технологии проникают в тот образ мира, который сидит в мозгу ученого и, соответственно, и его подходы к решению творческих вопросов. Говорить о математизации гуманитария, было бы, наверное, большой натяжкой, но иметь какие-то начатки математических знаний, хотя бы на уровне логических операторов, совершенно необходимо. То есть отгородиться от технического прогресса в своей области гуманитарии в условиях информатизированного общества не удасться.

Вопрос этот довольно-таки интересен, чтобы его коснуться несколько подробнее. Действительно, технический прогресс уже давно стал повседневностью, но, вроде бы, для того чтобы пользоваться электричеством, и даже уметь поковырятсься с пользой для результата в выключателях и розетках, сегодня не проблема и для писателя. При этом вовсе не нужно владеть специальными знаниями в физике и электротехнике: достаточно большая индустрия и гамма специалистов позволяют обходиться без этого.

Спрашивается, что мешает установить такой же паритет интересов и в информационной сфере: писатель будет пописывать, а одни специалисты ремонтировать и настраивать его компьютер, другие создавать логические инструментальные средства пользования им (ибо компьютер -- не телевизор, для пользования которым достаточно просто нажимать клавиши, нужно для работы производить и ряд логических действий). И если этого нет, так у нас, когда крестьянин, который не разбирается в двигателе, не вспашет поля, а шофер, который не имеет своего огорода, не прокормит себя, это все так. А вот если наладить правильную кооперацию, то все встанет на свои места.

С этим должно быть согласным... но только не там, где кучкуются информационные технологии. Так как чтобы приложить их к писательскому труду, нужно понимать цели и задачи, которые бродят в голове у пишущего, когда он садится за стол, или вот теперь за компьютер. С этим же у специалистов слабо. Они сразу начинают надрючивать тебе что-то про биты, байты, переустанавливать систему, кто поглупее -- через вернюю губу, кто с искренним желанием помочь -- с попыткой разжевать элементарное, будучи совершенно далекими, каким путем это элементарное приведет к поставленной писателем цели.

Выдумали специальную функцию -- постановщик задачи -- как правило, прохиндей, который берет деньги и с ученого, и с информационщика за налаживание их взаимопонимания, и, как я наблюдал в течение многих лет умывает руки, пока эти клянут друг друга в невообразимой тупости.

Одним из показательных примеров такого "сотрудничества" являются непрекращающиеся попытки придумать систему автоматического перевода иностранного текста. Идея заключается в дословном переводе всех подряд слов, а потом компонования из получившейся каши некоег осмысленного бифштекса с гарниром.

Я битых два часа пытался объяснить такому специалисту, что в английской конструкции he had been known as a teacher, не 7, а всего 4 слова, а во французской il l'avait не 2, а 3, пока он упорно тряс меня за грудки: нет ты скажи, что значит had, пока мы разозленные не утомились длинным препирательством, и он, то ли понял меня, то ли уступил как молодой, согласился со мной.

Ну а уж до того чтобы объяснить, что значение слова устанавливется не по словарю, и даже не из предлагаемого текста, а из той ситуации, которую этот текст пытается реализовать средствами речи, что в приведенных английской и французской фразах he и il нужно переводить иногда как "он", а иногда как "я" в зависимости от того, дается этот текст как голый пересказ событий или как косвенная речь, что одно и то же слово можно трактовать и как глагол и как прилагательное и как существительное -- другими словами до одурения известные переводчикам банальности, так это уже из умных глаз специалиста сочится полная безнадега.

А если он не понимает этих банальностей, как он может сочинить работоспособную для переводчика технологию работы?

Конечно, проблема здесь двусторонняя: писатель и ученый аналогично не в состоянии объяснить программисту. чего им надо, и постановщику надо бы влезть в мозги к этому ученому, чтобы разобраться, чего же тот хочет, когда тот сам этого не знает. Я думаю, любой, независимо гуманитарий или естественник, согласятся со мной, что в начале творческой работы, например. написании статьи, человек не имеет перед собой четко выраженного плана, а некий смутный прообраз, который по мере работы вырисовывается. Написана фраза: нет не то -- а что то -- да бог его знает, но это не то -- во, а теперь то, что надо.

Такие диалоги у меня постоянно происходили в ходе совместной работы над программой:

-- А ты что, раньше не мог мне этого сказать?

-- Так я не знал.

-- А теперь узнал?

-- Да. Начал работать и узнал, а если бы не начал, так бы и не узнал.

Поэтому когда имеешь дело с компьютером, в логистику, математику придется влезать. До определенной степени. Определенной кем и как? А вот как начнешь влезать, так и узнаешь.

Но переход на информационные рельсы не проходит бесследно: вот в чем фишка. Гуманитарий не только входит в круг новых для него естественно-научных понятий, но уже перестает под их обратным влиянием быть классическим гуманитарием.

То есть не только он изменяет свое отношение к технике, но и техника изменяет его. Например, в постановке задач. Приведу примитивный пример. Работая с библиотеками, они упорно нажимали на то, что каждая электронная публикация, как и книга, была снабжена единым библиотечным кодом (ББК) и авторским знаком. И до них туго доходила бессмысленность скольжения по привычным рельсам.

В самом деле, вся эта библиотечная классификация нужна, чтобы взять книгу в определенном месте, а потом туда же ее поставить. Только представьте себе, что после дня работы с сотней выдач, библиотекарям приходилось бы вновь искать то место, откуда они взяли книгу. Это заняло бы у них неделю, если бы бумажная наклейка в левом верхнем углу четко не ориентировала их куда ставить книгу. В киберпространстее же нет никаких полок, никаких шкафов, книга, когда она берется для просмотра одновременно остается на месте, поэтому никакого кода ей не нужно.

А поиск? Ведь библиотечный код служит читетелю для поиска, -- может спросить кое-кто. Дошли и до поиска.

4. То, что поиск в киберпространстве более эффективен и прост, чем навигация по книжному океану, усвоили, кажется, даже самые упертые и неподдающиеся гуманитарии, причем, как кажется, поспешно и весьма зря. Хотелось бы только обратить внимание, что технология поиска там и там не только иная, и даже не просто исходит из разных принципов, но, так сказать, построена на совершенно иной онтологической основе.

В книжном мире движение к знаниям осуществляется в основном через каталог. То есть через систему категорий, выстроенных иерархически от общего к частному. Так что непосредственные и, я бы их назвал, первичные знания: факты и суждения -- как раз и оказываются на дне, или результатом поиска.

Например, нам захотелось подробнее узнать о пресловутом демоне Максвелла. Поисковый путь к нему выглядит так: естественные (в противоположность гуманитарным) науки -- физика -- термодинамика -- второе начало термодинамики. Другими словами: спуск от общего к частному и единичному. (То что для опытного книгочея не обязательно каждый раз проходит эту цепочку: он сразу выдвинет нужный ящик из каталога -- дела не меняет, вопрос не принципа, а привычки).

В киберпространстве же исходным пунктом поиска клиент сразу выбирает первичное знание, в нашем примере -- этого самого масвелловоского демона, а затем путем выбора, уточнений движется через связь одного первичного знания с другим, по цепочке, вернее по переплетению дорог и перепутий к тому, что ему нужно.

(Чтобы не быть пойманным на слове, сразу оговорюсь, что и в книжном море можно двигаться от одного первичного знания к другому -- энциклопедия с выделенными ключевыми словами -- и в Интернете исходить из каталога -- тот же Yahoo. И все же понятно, что там и там является основным, а что факультативным).

Теперь разъясним, к чему это мы там приплели слово "онтологический". Присмотритесь, как мы определили предмет поиска в нашем примере: "демон Максвелла". Из самого сцепления этих двух слов совершенно не вытекает, что речь идет о термодинамике, а, скажем, не о потусторонних силах. Другими словами, каталог базируется на систему знаний, предполагаемо, вложенную в наши головы всем нашим образованием и воспитанием.

В то время как успешная навигация никакой системы в мозгах пользователя не предполагает, а скорее ориентированности в скрещениях и разветвлениях многочисленных связей первичных знаний между собой. Так, мы будем отсекать массу ненужной информации, если к этому демону будет в разных сочетаниях присоединять такие совершенно, с системной точки зрения разнородные поисковые понятия, как "Джеймс", "уравнения статистической физики", "тепловая смерть вселенной", "Тринити колледж", "1867 год", "универсальный эволюционизм" и т. д.

Или систематизированное знание, знание, сведенное в систему -- не единственный способ упорядочения знания. Возможно, не только в пределах поиска.

Опять же, возращаясь к началу раздела, где более удобный поиск -- это еще вопрос. Систематизированное знание позволяет ставить и находить ответы на такие вопросы, которые даже сфомулировать для начального первичного знания сложно. Например, "проблемы статистической физики". Нам не важен Максвелл, не важен его демон. Нам вообще нужно все, что можно о ститистической физике. И мы просто выдвигаем нужный ящищек и выписываем оттуда до опупения названия книг и авторов, в то время как через Интернет мы будем блуждать, -- допустим нет у нас в голове этой адекватной каталогу системы знаний, -- с подобным словосочетаниям по дебрям журналистских домыслов, студенческого реферативного лепета и серьезных работ, не зная, как отличить зерно от шелухи (кстати, отвар шелухи очень полезен при желудочных заболеваниях).

Напротив, Интернет поможет организовать поиск, немыслимый в систематизированных ежовых рукавицах библиотечного каталога. Допустим, "цвет в поэтических метафорах". Представьте себе, с таким запросом вы стоите перед кучей стеллажей каталога: и что теперь, перебирать все поэтические сборники и литературоведческие работы в поисках ответа на жгучий вопрос современности?

Надеюсь, я убедил библиотекарей, что попытка перенести систему библиотечной классификации, разные там ББК и УДК в Интернет, как отражающие книжное систематизированное знание, бессмысленны и бесполезны. Что же касается взаимоотношения ученого писателя и новейших технологий, то навряд ли последние радикально изменят сложившуюся систему знаний, но без определенного смещения акцентов в пользу асистемного не обойтись.

5. Еще один неприятный сюрприз таят информационные технологии: это изменение критериев научной добросовестности. Этот сюрприз скорее подстерегает ученых, чем писателей и скорее гуманитариев, а также всех тех, чья наука основана на фактах реальности, чем естественников.

Нелепо предполагь, следует признать, будто то обстоятельство, что научные статьи будут набираться на компьютере и выкладываться в сетях, а не отстукиваться на пишущей машинке и отдаваться в типографии, как-то повлияет на их содержание, а, следовательно, и на критерии научности.

Влияние здесь опосредованное, хотя и мощное, и косвенное, однако непреодолимое. Оно коренится в измении самой научной ауры. Если в математике и естественных науках сам критерий базируется на особой системе доказательств или на воспроизводимом при определенных условиях экспериментах, и никакой Интернет этих условий поколебать не может, то за основу гуманитарного знания берется единичный факт, так или иначе достоверность которого должна быть обоснована.

В истории, например, такое обоснование чаще всего -- документ (или некий артефакт, вроде выкопанной черепной коробки). Уже сама по себе обосновываемая таким образом достоверность, пусть даже и беспрекословная с точки зрения отдельного факта, весьма сомнительна при переходе к генерализациям.

Оставив разъяснение этого постулата для последующих дискуссий, укажем только на то, что данный критерий основывается не столько на интеллектуальной стороне вопроса, как в математике, а на научной инфраструктуре. Ученый отбирается в профессиональый цех, допускается к печатному станку, только если он разделяет данные ценности или, по мнению научного сообщества, соотетствует им.

Потому какие бы доводы Гумилев, Фоменко или Суворов ни приводили, какой бы силой убедительности их доводы не отличались, ученое сообщество не допустит их до тех источников, откуда сыпятся деньги, почести, звания или просто признание. Обратим внимание, что действенность такому поведению ученых дает общество, в нашей стране государство, которое ключи от исторической истины, в том числе и печатный станок, отдало на откуп академической среде.

С появлением Интернета ситуация резко изменяется. Каждый может назвать себя историком, и обосновывать свое право не мнением академических институтов, а собственным соображением. Конечно, ученые не остаются в стороне, они пытаются бороться. Типа там организуют собственные сайты, доступ куда стремятся ограничить спецпропусками ("принимает только отредактированные и отрецензированные материалы"), но вынесенная на широкое публичное обсуждение, эта борьба бесполезна.

Попытаемся подкрепить свою мысль примером, которые, по мнению ученых, ничего не доказывают, но, которые нам, весьма даже не связанным их критериями научности, достаточно показательны. Примером, как создаются энциклопедии.

О том, насколько это трудоемкий процесс, спорить или прикидываться непонимающим, думается, никто не будет. При их издании задействуются сотни, если не тысячи работников, громадные подсобные и интеллектуальные силы. Недаром, большие, настоящие энциклопедии, как Большая советская или Британника, готовятся многи годы, а потом десятилетия, переиздаются, дополняясь и уточняясь.

Издание энциклопедии -- это задача государственной важности, поэтому под это дело привлекаются лучшие научные кадры. Энциклопедии, собирая и суммируя накопленные национальным сообществом знания, сами в свою очередь становятся основным источником разнообразных сведений, тиражируясь в предисловиях. комментариях, популярных изданиях. Таким образом и одновременно энциклопедии не только внедряют в общество знания, но и, что важно подчеркнуть, навязывают свои критерия знания: что есть наука, а что (то есть то, что не попадает в энциклопедии) ею не является.

Другими словами, энциклопедиями академическая наука утверждает в обществе свои значимость и авторитет.

Как и при начале книгопечатания киберпространство, еще не имея собственных кладовых знаний, перемещает их себе из книг, начиная с энциклопедий, календарей и справочников. Но в отличие от книжных, электронные энциклопедии создаются, озвучивая мнения солидных ученых, всеми, кому не лень.

Вот одно из таких изданий:

"Проект Wikipedia, как известно, ориентирован на создание энциклопедии, написанной самими пользователями. Каждый посетитель сайта может без лишнего жеманства внести свой посильный вклад: подправить статью, добавить или удалить информацию. Основной принцип - полнейшая демократия, поэтому начинающий автор может участвовать в проекте наряду с маститыми экспертами".

У этого процесса есть свои издержки:

"Понятно, что не каждый пользователь пользуется полученной свободой на благо проекта. Если справиться с вандалами <хорошим пользователям> Википедии еще по силам, то внутренний раскол иногда приводит к забавным последствиям. Одна и та же статья будет переписываться по несколько раз в день, пока какая-нибудь из группировок не отступится".

И все-таки

"В целом, идея свободного авторства доказала свою жизнеспособность", недаром Wikipedi'ю называют народной энциклопедией.

От себя добавлю, что не знаю, на каких участках эти споры происходят. Автор данной статьи сам внес несколько материалов в эту энциклопедию о деятелях культуры, науки и техники, прозябавших на Алтае. Первая из данных статей, о художнике Гуркине появилась где-то 3 года назад (считая от 2005), но никаких изменений я не заметил. Более того, составители народной энциклопедии выставили мои статьи на предмет желательности их редактирования, однако желающих пока не видно. Очевидно, конфликты могут быть вокруг уже очень спорных имен. По крайней мере, Владимир Ильич Ленин и Иосиф Виссарионович Сталин к таковым не принадлежах (судя по материалу, энергии бесплатно писать даже об очень великих людях хватает только адептам).

Добавлю также, что практически весь материал, который я просмотрел, а я обращаюсь к Wikipedi'и как справочнику более чем регулярно, несмотря на предостовляемую свободу не очень-то спешит в ее объятия и косит под те критерии научности, которые приняты в существующих энциклопедиях.

Как бы то ни было, джин выпущен из бутылки, гуманитарные науки выходят из-под контроля научного сообщества и теперь гуманитарию нужно доказывать свою позицию аппеляцией к независимому суждению киберпространства, а не иерархизированного научного сообщеста.

6. Часто можно в академических кругах слышать такое словосочетание: "Данные были введены в научный оборот", то есть попросту говоря, опубликованы в общедоступной печати в таком издании, которое подтверждает приоритет данной публикации. Можно говорить и литературе или художественном творчестве в том же смысле. "Советский читатель, де уже познакомился с этим писателем", хотя этот писатель был опубликован тиражом в 2 тысячи экземпляров в каком-нибудь Ставропольском издательстве, и, кроме как в виде обязательных экземпляров, никаким крылом за пределы края не выходил.

Но и для массовых тиражей большая часть из попавшего в такой оборот фактически оседает в застойных зонах, по сотни раз открываясь и переоткрываясь. Причем это касается не только малозначимых писателей или ученых, но и великих имен. Ни Шекспир, ни Л. Толстой, ни Кант, если копнуть повнимательнее читаются и перечитываются единицами специалистов и фанатов. А уж о чтении научной классики и речи идет, Я знаком с нашими биологами, которые регулярно сверяют свои мысли с Дарвином и Ламарком, но это скорее раритетные экземпляры научного мира.

Если копнуть даже не очень глубоко, в подлинно научный оборот, "у всех на устах", попадают банальности (вернее, становятся банальностями), несколько общеизвестных фактов, общие места. Есть всеобщий оборот духовных ценностей, есть более узкие круги, где вращаются прописные истины для специалистов. Ибо выхватываются эти истины не непосредственно из первоисточников, а из учебников, энциклопедий, примечаний, комментариев и т. д.

То есть не книги создают научный оборот, а жужжащая вокруг них книжная инфраструктура. С исчезновением книжной инфраструктуры, исчезает и научный и литературный оборот. Где, спрашивается, современные писатели (они хуже советских? а кто читал?), кто сегодня знает о достижениях современной энергетики или новости с фронта антропологии, то что в советские времена благодаря "Знанию сила", "Наука и жизнь"... да что там "Знание сила", "Комсомолка" и "Правда" на столе в каждом доме оповещали о последних научных достижениях? То есть благодаря книжной инфраструктуре советский человек, как кабачок рисом и мясом, был нафарширован научными и литературными сведениями. Естественно, ученые и писатели, благодаря разных РЖ ВИНИТИ, спецобзорами поддерживали себя в интеллектуальной и боевой форме.

Теперь вся эта масса вихрем кружится в киберпространстве, оттуда черпаются общеизвестные истины, составляющие тот самый научный и художественный оборот. Ситуация уже прошла точку невозврата: я не могу представить себе книгочея, который наткнувшись в книге на демона Максвелла при запалившемся от вопроса мозге побежал бы узнавать в библиотеку, а не полез бы в Интернет.

Распространение знаний через Интернет захватывает гораздо более широкую аудиторию, чем только пользователей сети. Возьмите наши "7 дней", "Алтайскую правду", многочисленные рефераты, списываемые студентами друг у друга, и, если проследить источник циркулирующих там сведений, то он приведет к какому-нибудь сайту, именно оттуда, а не из жизни берут журналисты, писатели, ученые свои сведения, которые выходят за пределы того, что составляет предмет их непосредственного наблюдения и опыта.

То есть книжную инфраструктуру заменила киберинфрастурктура, та что, если раньше можно было сказать, то что не напечатано, того в науке или литературе не существует, то теперь, то, чего нет в Интернете, того и нет в науке. Человеческое знание начало как бы записываться с чистого листа. С чистого листа, но не с 0.

Представьте себе потерпевшую кораблекрушение цивилизацию (опыт далеко не такой гипотетический как это кажется на первый взгляд, ситуации подобного рода мировая история время от времени повторяет). У них нет ни книг, ни карт. Но голова то их не пуста. И они начинают записывать то что они помнят и считают важных предать памяти. Делают они это, разумеется, не механически, а как бы ревизуя и дополняя им известное.

При этом обратите внимание на ощущение полной свободы: ничего еще не известно, все только начинается: ни Ньютон, ни академики не схватят тебя за руки, что ты, мол, делаешь, негодный. Примерно нечто подобное мы переживает и сейчас.