Содержание

Книга и Интернет: кто кого

В данной статье делается попытка без ненужных наматывания соплей на кулак или многозначительных вздохов энтузиазма сравнить в беглом формате книгу, и все что с нею связано, и электронное издание. Под последним понимается некий конгломерат из текста и разных примочек к нему, так или иначе запиханный в компьютер и считываемый с экрана (название электронное издание, конечно, несмотря на определенный налет точности несколько косолапо, но лучшего пока не придумано).

Электронное издание имеет перед книгой несколько неоспоримых преимуществ.

1. Самое яркое из бросающихся в глаза -- это широта географического охвата. Читатели среднего и старшего поколений еще помнят, как книги чемоданами вывозились из Москвы, а пуще того из республик С. Азии, Закавказья и Прибалтики, где глаза лопались от книжного изобилия. О том, как обстоит дело сейчас, не будем о печальном (впрочем, дефицит на литературу резко упал ввиду катастрофического снижения спроса: как-то хором самая читающая страна в мире поглупела). Но даже в благополучных странах доставка книги от места производства к месту потребления обходится в цент, так как сопряжена с перемещением материального тела из одного пункта земного шара в другой.

С электронными изданиями дело обстояло не лучше, а даже хуже, пока не появилось универсальное средство доставки -- Интернет, который отменил понятие географии в распространении информации. Вернее сильно видоизменил его. Здесь расстояние между пунктом А и пунктом Б откладывается не по поверхности земного шара, а по маршруту информационных каналов. Из-за чего, к примеру, Новосибирск и Томск в киберпространстве дальше отстояли от Барнула, чем С.-Петербург и Лондон. Но учитывая скорость распространения электромагнитных волн этой разницей можно пренебречь. Причем информация не перемещается вместе с материальным телом, законопачивающим ее в переплет, а движется колебаниями невесомого и неощутимого эфира (или чего-то там еще, до чего последовали Максвелла еще не довыяснялись).

2. Другое преимущество электронного издания -- его доступность, которая одной частью как раз и вытекает, как река из озера, из его географической составляющей. Особенно, когда вопрос заходит о специальной, региональной и малотиражной литературе. В свое время профессор истории нашего Алтайского университета завернул по пути из Ленинграда домой в Ригу (совсем рядом, а главное -- именно по пути), чтобы "достать" сборник документов по средневековому городу, выпущенному там в количестве 300 экземпляров, из которых 200 так и осели без движения в рижских магазинах (это потому что по-русски, а если бы по-латышски, так и 1 экземпляра не продали бы), когда 100 позарез слезно спрашивались из Москвы, Дрездена и, как видим, из Барнаула.

Другой же частью доступность электронного издания вытекает из его дешевизны. Не будем уподобляться журналистам, которые взяли за правило лгать с фактами в руках, и сравнивать цену книги с ценой информации, получаемой через глобальные сети. Сопоставление может оказаться обескураживающим для отстаиваемого автором тезиса. Однако нужно помнить, что любой дешевый для общества продукт может быть дорогим для покупателя и наоборот, когда дело касается нашей отечественной, не похожей ни на одну нормальную, экономики.

Разумнее, особенно, когда речь идет о глобальном противостоянии, как в случае Интернета и книги, положиться на здравый смысл и попытаться понять, что дешевле само по себе. И когда на одну чашу весов положить рулоны бумаги, горы загубленного леса, мощную полиграфическую и книготорговые структуры и невесомый эфир на другую... Конечно, Интернет немыслим без своей, вполне материальной инфраструктуры, типа компьютера на столе, модема, подключенного в телефонную сеть, узловых точек мировой паутины (тех же компьютеров с обслуживающим персоналом), но, кроме элемента меньшей дороговизны -- эта структура, как телефонная сеть, главными затратами ложится на общество, которые будучи сделанными раз, копейками включаются в стоимость для потребителя. Плюс инфраструктура Интернета легко паразитирует на других общественных вложениях (типа телефонной сети). Вообще-то Интернет в целом дешев для богатого общества, и дорог для бедного.

3. Электронное издание удобнее книги в использовании. Речь идет не о чтении или заменителе в крайней нужде туалетной бумаги, а о работе с книгой как с источником информации.

Достаточно вспомнить человека, хотя бы и себя в студенческой молодости, переводящего с иностранного языка. На рабочем столе -- тот главный аргумент, который сопрягается с книгой ее оголтелыми сторонниками в данном случае явно не подходит -- по меньшей мере должны расположиться листы бумаги для записи, книга, откуда переводят, словарь. Неплохо бы иметь также грамматический справочник. Выше качество перевода -- больше источников требуется под рукой. Я видел, как работают профессиональные переводчики: маленький, низкий столик, над которым прибиты полки в зоне досягаемости руки с кучей словарей на них.

Насколько все это упрощается при работе на компьютере. Переводимый текст и набираемый перевод на экране, разделенном на параллельные столбцы. Словарь и/или грамматический справочник появляются и убираются с экрана по мере надобности нажанием клавиши. Если шаловливые пальцы, опережая мозговые извилины, поведут перевод не по тому пути, исправление следует немедленно, не оставляя на экране и тени ошибки. (Правда, когда перечеркиваешь и рвешь, как-то больше даешь выход раздражению и, соответственно, быстрее и надежнее наверстываешь вдохновение -- впрочем, это дело привычки).

Это преимущества, так сказать, голого компьютера. Интернет расслябляет удобствами еще больше. Можно сразу открыть один словарь, на все случаи жизни, который выдает значения из всех словарей разом, или из выбранных переводящим, например, общего и специального. На сегодняшний день, правда, такие удобства предлагают только английский и русский языки (а также латинский, который Интернетом очень уважается), но остальные, похоже выходят из употребления. При этом электронный словарь не нужно листать: пишешь незнакомое или сомнительное слово, запусаешь одной кнопкой поиск, а уж находят тебе электронные мозги сами. Много удобств размагничивают и грамматические справочники, если они не копируют книжный вариант, а учитывают возможности электронных изданий.

Это всего лишь один пример. В жизни технологических схем и приемов работы с электронной книгой множество. (Другое дело: книжная культура формировалась века -- и какими мозгами притом! -- с новейшими технологиями же начали работать недавно, и каждый пока пробирается ощупью сам по себе). Это поиск по тексту, выписывание цитат или фактов, сбор материалов, их последующая сортировка, компоновка, использование. Это справочные материалы всегда под рукой: словари, энциклопедии, телефонная книга -- с закладками в нужном месте. Это электронная картотека и выписки, которые не загромождают рабочие столы, а у людей пишущих -- книжные полки, шкафы, комнаты, балконы, подвалы.

Реклама Интернета не входит в намерение автора данной статьи, поэтому переходим к преимуществам, все еще остающихся за книгой.

1. Удобство чтения, если уж на то пошло, на том самом диване и того самого "Войны и мира" (который, как ultima ratio постоянно пускается в ход противниками новейших технологий, но, который давно уже никто не читает). Не понятно только, почему чтение книги на диване или в поезде не может сочетаться с работой над той же самой книгой за столом и на компьютере. Хотя не исключено, что последний домодифицируют и до диванного варианта и тем окончательно погубят читательские позвоночники.

2. Книга дает большие гарантии обладателю авторских прав в их защищенности. Вопрос этот при сравнении электронного издания и книги едва ли не является самым популярным и поднят на такой уровень истерии, что напущенный туман уже не позволяет разобрать сам предмет дискуссии.

Поэтому есть смысл вернуться к самым простым и банальным вещам. И прежде всего напомнить, что авторское право разбивается на две важные составляющие, упорно замалчиваемые сторонниками этого института (или молчаливо предполагающих их неразрывное единство). Первая -- это право автора на приоритет своего труда (по отношению к литературе правильнее вести речь о праве на неразрывность связи произведения и имени автора). Вторая -- это право собственника на использование интеллектуального продукта. Типа Марциала: "Мои стихи, говорят, распевают в варварской [тогда] Британии, но об этом не знает мой кошелек" (хотя, авторсто Марциала, надо полагать, никому в голову не приходило оспаривать).

Книга самим фактом своего существования удостоверяет имя автора и собственника (откуда, возможно, и проистекает заблуждение о трогательно-неразрывном единсте их интересов). Естественно, этот факт подкрепляется целой системой гарантий со стороны общества, типа обязательной регистрации любого издания, лицензией, выдаваемой государстом на право производства книги (без чего просто бумага в переплете, как бы внешне ни походила она на книгу, еще не книга), специальным сохранением образцов книги, так что если читатели ее полностью изчитают, эти образцы поставят стоп-сигнал плагиатору, когда в погоне за дешевой славой он под своим именем попытается удивить мир подзабытыми вещами.

Интернет же, по все еще бытующему заблуждению, представляет собой рай как для плагиаторов, так и для тех, кто покушается на священное право собственности держателей авторских прав (copyright -- право копирования, так точнее). Никаким способом установить приоритет здесь пока невозможно. Причем, заблуждение это результат не столько всеобщего ослепления, сколько сознательного ослепливания.

Из простых и банальных истин, которые мы не постеснялись приветсти, среди два простых и банальных вывода.

Первый состоит в том, что авторское право, как право на имя или приоритет, это авторское право, как право на взимание дани с этого имени или приоритета -- не одно и то же. Что касается авторского права в его первом значении, то существующая система защиты книги вполне адаптировалась к электронным изданиям. В крайнем случае, ничто не мешает автору зарегестрироваться в мировом интеллектуальном пространстве с книжной или журнальной публикацией, после которой повторное тиражирование уже ничего не добавляет к его праву на приоритет.

А в не крайнем случае, все цивилизованные государства, включая Россию, приняли под защиту и авторов электронных публикаций. Говоря об электронных изданиях, обычно имеют в виду Интернет, хотя на этой ниве произрастает много злаков. Один из них CD- или лазерные диски. Прежде чем, доверять свой опус Интернету, автору достаточно записать его на определенное количество упомянутых лазерных дисков (7 на настоящий момент) и зарегестрировать свой приоритет вполне четкой и разработанной процедурой (в Книжной палате и Информрегистре).

Так что автору бояться Интернета нечего, а вот у обладателя авторских прав действительно возникают проблемы с получением от электронных изданий дивидендов, чем и обусловлена имеющая место быть непропорциональная сути дела шумиха вокруг этого вопроса.

А второй вывод из простых и банальных мыслей тот -- что проблема защищенности электронного издания никаким образом не касается читателя, или употребляя более принятую среди этого контингента терминологии, пользователя сетей. Она, конечно, не касается и при его обращении к книжному формату, но в этом случае читатель как бы санкционирует институт авторского права фактом покупки книги. В случае же электронного издания покупается только доступ, наподобие телефонного номера или радиоприемника. Платить же за содержание телефонных разговоров или право прослушивать радио -- в историческом плане безнадежная затея.

3. Книга сохраннее электронного издания. Не в переносном смысле о вечном, вроде "рукописи не горят", а в самом обычном физическом. Даже если не особенно часто читать, самое среднее издание способно служить читающему обладателю около 100 лет. Современные книги под эту категорию, естественно, не подпадают, подобно книгам эпохи революции и межвоенного периода, когда бедная страна экономила на качестве бумаги, так что в архивах дорассыпаются последние экземпляры тех лет.

А если тома не прислонять к теплой стенке и не праздновать вместе с ним день И. Купалы, то начатая еще Петром I с Пуффендорфа и Гроция библиотека Салтыкова-Щедрина, до сих пор хранит эти экземпляры и есть надежда, что они справят в первоначальном виде свое 300-летие.

Электронные издания, начатые 40 лет назад, пока еще живут (и даже пережили многие книги в это смутное для всяких культурных начинаний время) и, может быть, доскрипят до своего 300-летия. Но как-то инстинкивно больше доверия испытываешь к тому, что сущестует материально и может щупаться глазами и руками, чем к эфирным созданиям без веса, плоти и запаха. Говорят, правда, что в силу закона энтропии информация во Вселенной вечна, как, к примеру, Бог. Но бога-то толком никто не видев -- вот в чем загвоздка.

В реальности же электронные материалы хранятся в виде двоичной информации на CD- и жестких дисках компьютера, которые бесследно вырубаются не то что топором, а одним неосторожным нажатием клавиши. Либо видоизменяются под воздействием сильного электромагнитного излучения. А если -- не дай тот самый никем никогда невиданный бог -- поблизости в радиусе нескольких сотен километров грохнет атомная бомба, то все, что хранится на дисках и на компьютерах исчезнет одним махом, в то время с книгами, если они не попадут в эпицентр взрыва ничего не будет.

4. За книгой ее даже не многовековая, а не одного тысячелетия история. Сколь давно написанную книгу не возьми, она -- если это, конечно, хорошая книга -- переполнена опорой на еще более старые книгу. "Дон-Кихот", для примера, буквально переполнен цитатами и именами, а ведь даже средний сегодняшний культурный человек (где оно только ютится это существо?) навряд ли наскребет в своей памяти десяток писательских имен до 1600 года, а, если такому чуду со стороны ископаемого эрудита и быть, то навряд ли он в состоянии расширить знание об этих именах за пределы 2-3 фактов из "Разной смеси" или энциклопедий.

Берешь в руки Абеляра -- а это уже (еще) XII век, и буквально поражаешься книжностью истории его бедствий, что ни страница, то десятки имен, ссылок, цитат. Сенека, Плутарх продолжают с иного конца временного отрезка ту же традицию нашпиговывания своих трудов цитатами. И даже Геродот -- а уже 2500 лет до нас -- несмотря, на предпочтение к устной традиции, нет-нет да и огорошить вкраплениями своих предшественников.

Конечно, более близкие нам по времени авторы научились не бить читателя по голове набором имен. Но для зоркого глаза исследователя их книжная зависимость -- очевидна.

В Интернете глаза тоже пестрят от набора имен и фактов, но это все -- информация, не переработанная отсевов, сопоставлением, явной и скрытой полемикой в самодостаточную и замкнутую на себя композицию. Лев Толсой на 80 процентов ход наполеоновских кампаний заимствовал у Клаузевица, но написал совсем о другом, что немецкому военному историку и в голову не приходило.

Сама композиция книжного произведения -- повествовательные жанры в особенности -- предполагает, что если ружье повешено на стену в 1-ой главе, то в одной из последующих оно обязательно выстерлит. А если автор забыл его зарядить, то даже "рядовой читатель" (еще одна выдуманная теоретиками абстракция), -- который вроде бы читает себе и читает, и вся историческая начиненность книги ему до лампочки -- будет раздосадован и заклеймит допустившего промах писателя -- типа Бальзака, у которого ружье понавешано навалом, но они и не думают стрелять -- как бездаря. Не нужно думать, что ощущение повествовательной формы врождено читателю: это тоже тяжелое наследие развития книжной культуры.

Уберите, все что питает "Войну и мир", и романа никто толком не поймет. И пусть филологи стонут, как прекрасна "Ригведа", история согласившись на предложенный эксперимент отринула навеки ее достоинства в глазах читателей.

Конечно, пока электронная стихия обретет созданные в ее лоне ценности, она будет потрошить книжные развалы, если, конечно аудитория Интернета не будет состоять преимущественно из тех, кто и в книжные времена-то заглядывал в печатные страницы не иначе, как под мощным напором внешних обстоятельств.

Кроме того, можно удивиться, почему книжная форма мертва в электронных изданиях, многие из которых буквально воспроизводят структуру книги, вплоть до разбивки на страницы, которые читатель не мусолит пальцами, а прокручивает на экране. Действительно, если компьютер будет просто воспроизводить на экране книжные страницы, то продолжение книжной культуры гарантировано: книга просто в очередной раз поменяет форму, как это уже случалось неоднократно в истории. Однако верить, что Интернет откажется от всех преимуществ и удобств гипертекста, -- мне представляется наивным.

5. Вопрос об историческом преимуществе института книги и о большей устойчивости охраняемой ею зоны по сравнению с ее молодым электронным собратом имеет один совершенно особый аспект. Обозначим его как способ бытования, различие в которых имеет принципиальное, даже фундаментальное значение.

Говорят, что написано пером, не вырубишь топором; из книги слова не выкинешь; рукописи не горят (это уж совсем заврались). Во всех этих и еще многочисленных из того же ряда пословицах прослеживается незатейливая мысль о стабильности печатного слова в противовес слову произнесенному (если бы то, что врут по телевизору политики, мы сравнивали хотя в пределах полугода). Какой книга вышла из печати, такой она и останется в истории человечества, пока всепожирающее время не изничтожит весь тираж под корень. Такое "живое" свидетельство достижений, ошибок, нечаянное вырвавшихся слов неворобьев доставляет массу неудобств авторам и окружающим людям. Приходится оправдываться, доказывать, что ты не верблюд, хотел сказать одно, а получилось совсем другое.

Электронное издательство решительно кончает с этим недостатком. Здесь можно править что угодно и сколько угодно. С одной стороны это хорошо, хотя бы по части исправления уже совсем неприличных орфографических ошибок. А вот с другой... Если у читателя стоит в книжном шкафу книга, он может прочитать ее сегодня, а может отложить ее чтение на завтра, на неделю, месяц, годы. Но он всегда найдет в этом самом шкафу или куда он ее там засунет ту же самую книгу, исписанную теми же самыми буквами, расставленными в том же самом порядке.

Совсем иначе ситуация может выглядеть с электронными изданиями, особенно в Интернете. Если читатель-юзер не дочитал, как Пашка Колокольников последнюю главу "Капитала", то завтра он может ее вообще не найти на том же месте, либо найти в другом, чем он оставил виде. Так возможность смыковать может быть, конечно, удобна для недобросовестного автора, но может сильно озадачить читателя и посеять недоверие к веб-книге (книге, доставленной из Интернета, чаще называемой звучащим по-русски совсем уж неприлично eBook).

Этим проблема бытования книги и ее электронного двойника не исчерпывается: здесь она только начинается.

Никто и ничто при известных, достаточно несложных навыках воспрепятствовать любому пользователю сетей скопировать оттуда материалы и выставить от себя. Причем не обязательно с воровскими, а доже с благородными и добрыми намерениями, при этом даже указав, откуда и от кого происходят данные материалы. И с теми же благородными намерениями поправить ошибки, уточнить факты, отбросить лишнее и добавить существенное. А если текст и сопутствующие ему материалы представляют большой интерес, то ничто и никто не мешает и другим доброхотам включиться в работу, что, кстати, уже и происходит постоянно.

А поскольку в киберпространстве дату приоритета поймать за хвост невозможно, то выделить из двух или нескольких (десяток, сотен, тысяч) схожих страниц так называемый аутеничный (первоначальный, авторский) текст задача похлеще, чем отслоить историческое ядро "Шах-Намэ" от последущих напластований.

Когда автору данной статьи пришла в голову идея, рассмотреть вопрос преимущества книги над электронным изданием в плане бытования, он и не подозревал, как многоаспектна эта тема. Вот еще один акцент вопроса: техническая зависимость электронного читателя.

Чтобы читать книгу, достаточно, кроме времени и желания, иметь укромный уголок и саму книгу. Чтобы считывать текст с компьютера, нужно иметь, по крайней мере, компьтер, при том непростой, а навороченный, а если пользоваться услугами Интернет, то еще и модем или иное сетевое подключение. И вот уже гуманитарии, как корова на льду в глазах профи берутся рассуждать с гигами и байтами, на языке, им несвойственном и недоступном. Все это совершенно лишнее и здорово засоряет мозги, но без минимальной компьютерно-информационной грамотности с шараханьем по электронным полям не совладать. Либо ставить себя в зависимость от проходимца сисадмиа, либо доброжелательного сисадмина, но с засором в том месте мозгов, откуда у гуманитариев истекает мысль. Какая сторона этой альтернативы хуже -- сразу и не решишь.

Но и это еще не все о бытовании. Книга -- это результат длительного издательского процесса, о котором читатель в своей массе лишь смутно подозревает. И, действительно, хотя для общей культуры и неплохо бы знать, как делается книга, однако для чтения это знание никакого значения не имеет. Главное отличать заглавную букву от строчной, а точку от запятой, а еще главнее картинку от буквы. Процесс производства, так сказать (поди не забыли еще Маркса), умирает в результате.

Не то с электронным изданием. То, что появляется на экране монитора -- это виртуальный текст -- одна видимость. Сама же информация хранится в двоичной форме (например, в виде чередующихся определенным образом дырочек на лазерном диске), откуда она через целую систему электронных (в данном примере лазерный луч, щупающий дырочки) и логических средств (компилирующие пакеты, системы кодиров, языки разметки и т. д.) выводится на экран для чтения и любования.

Вся фишка в том, что, выражаясь молодежным языком, процессы считывания запускаются каждый раз, когда читатель-юзер садится за компьютерную книгу. То есть процесс не только не умирает, но живет вместе с результатом. Это как если бы каждый раз перед чтением книги она запускалась в производство (чтобы сделать сравнение поточнее запускалась на печать (тиражирование) по сделанному автором набору).

Ясно, что стоит забарахлить электронным мозгам или случиться программному сбою, как процесс читания будет поставлен под вопрос с моментальным, как при перегоревшей лампочке, подведением черты. В этом компьютер схож с телевизором, но это сходство весьма неглубокое.

Разлад с результатом может произойти и при нормально работающем компьтере. Время от времени компьютерная техника (примерно раз в 5 лет) и программное обеспечение (раз в 1,5-2 года) обновляются. Пока ты работаешь на своем компьютере вне сети, ты находишься в автономном плавании, и пока техника терпит, можешь озабачиваться или нет обновлением, по выбору. Но в Интернете нестыковка твоих технико-программных возможностей и предлагаемым сетями дают себя знать регулярно, причем обновление чаще резко, иногда в щадящем режиме вдруг обращает в нуль твои читательские ожидания в смысле их удовлетворения.

Обратно возвращаясь к сравнению с полиграфией. Когда-то почти вся печать было высокой (текст на бумаге под нажимом пресса переносился со свинцовых буковок -- литер). Затем ее заменил фотонабор (объяснять долго). И вот представьте: после перехода на фотонабор все книги, набранные методом высокой печати враз становятся нечитаемыми, то есть нужно иметь какие-то спецочки для чтения книг набранных высокой печатью, другие для изготовленных способом фотонабора, еще одни для книг, изготовленных по технологии ризографа... Да мало ли еще что изобретут.

Абсурд. Но именно этой абсурд ежедневно творится и процветает в киберпространстве. Причины разные. И чисто коммерческие, когда производящие soft и hard (компьютерное и др. электронное оборудование и логические системы работы с ним), заинтересованные в получении прибылей намеренно, выпускают новые версии продукта, несовместимые со старыми. Другой слой причин коренится в кадрах, которые в данном случае решают все в духе презрения к старому. Причем зона видения у самых дальновидных прошибает лет эдак 5, что в будущее, что в прошлое, а в массе ограничивается 1-2 годами. Слово же традиция здесь не просто не модно, но никто и не подозревает о его сущестововании в словарях русского языка, которому специалисты не учатся, ибо никто их этому не учит.

Но есть и фундаментальная причина: технический прогресс, поскольку до приемлимого уровня технического несовершенства в этой сфере еще очень далеко. Технический прогресс, конечно, существует и в полиграфическом производстве, а в последние годы принял таки формы буйного помешательста, но здесь он не носит такого разрушительного характера.

По крайней мере, на выпущенных книгах он не отражается, и читателю до лампочки (по барабану?) знать высокой печатью или фотонабором изготовлено то, что он читает. Изданная на французском языке книга в Париже 200 лет назад, она и сегодня книга на французском языке (том французском, который, правда, с трудом обнаруживает разночтения в отличие от русского для современного француза), она и в Африке она книга на том же французском, если судьба занесла ее в Африку.

Что там 200 лет: недавно престарелый житель Македонии передал в дар Болгарской нацбиблиотеке книгу на этрусском языке (я думаю транскрибированную на латыни), еще более древнюю, чем он сам (специалисты определили что-то около 2000). И все прогресс этих тысячелетий протек для книги как-то по боку.

А вот информация, занесенная на ЭВМ советских времен, сегодня уже не читается ничем, хотя физически в полном здравии и бодрости служит в качестве чебурашек телевезионными антеннами.

Таково печальное следствие спаянности результата и процесса в электронном издании.

Особенности книжного и электронного изданий

Пришла пора подытожить сказанное и отойти от схемы "хуже-лучше", подменив ее обзором особенностей книги и электронного издатения.

Для начала краткие определения, претендующие не на псевдонаучность, а исключительно на прояснение ситуации с целью избежания возможных недоразумений.

Книга, в элементарном понимании, -- это то, буквы на бумаге (папирусе, пергаменте, деревянных табличках), скрепеленные вместе (переплетенные, связанные, собранные в рулон).

Обязательная характреристика книги при этом -- тиражность, достигается ли она в недрах полиграфкомибината или в мастерских переписчиков при монастырях. То есть книга в изготовленная в единственном экземпляре автором для услады собственного тщеславия и отлитая в переплетную форму -- это не книга, даже если физическую разницу между этим продуктом и настоящей книгой не всякая следственная бригада и обнаружит.

Тиражность -- принципальное качество книги, благодаря которому текст с картинками отрывается как от своего создателя, так и от производителя, и вступает в самостоятельное плавание по туманной реке времени. И если даже из этой реки выплывает в руки потомков единственный экземпляр, он все равно книги, ибо сгинувшая в пропасти временем история облекает всеми полномочиями представлять некогда имевший место быть тираж. Порою даже в пику создателю текста и производителю тиража. То есть с точки зрения появления на свет (но не с точки зрения существования) книга не отделима от издательского процесса.

Электронное издание же -- это нечто попавшее в электронные мозги компьютера и считываемое с экрана монитора. Попасть в компьютер текст может различным образом: с клавиатуры, так называемого soft'а (обыкновенной дискеты), либо через сеть (например, по проводам от одного компьютера к другому). Но собственно электронным, как таковое, издание становится с появлением Интернета. С этого исторического рубежа законопаченная в двоичные файлы информация приобретает возможность распространяться независимо от воли и желания ее запустившего источника.

До этого момента электронный текст, набираемый с компьютера или копируемый с дискеты -- это в значительной мере (отличия все же есть) лишь та же самая книга, но не в переплете и читаемая не с листа, а с экрана. Его искажения при межкомпьютерном путешествии -- это искажения рукописного текста от переписки к переписке (или перепечатке).

И книга, и электронный текст человечество придумало для хранения и передачи информации. В этом своем назначении они абсолютно тождественны друг другу. Но здесь же кроется и глубокое различие между ними. Книга по форме своего бытования более ориентирована на хранение инфомации. Она зациклена на аутентичность текста. Электронное издание по своему духу ориентировано на передачу информации: содержание важнее формы, пренебрежение которой ведет порой к полной утрате того, что она первоначально заключала (реклама).

Принцип книги более отражается пословицей "Что написано пером, не вырубишь топором", электронного издания -- "слово, как воробей: вылетит не поймаешь".

Ну а теперь конспективно к вытекающим из навороченного особенностям.

1. Книга читается последовательно, строчка за строчкой, от начала к концу (или от конца к началу в семитских языках). Идеал, в который вырождается книга в своем развитии, эта некая монологическая идея, в логической последовательности развертывающая свое содержание. Элементы содержания связаны между собой последовательно не только визуальной, но и внутренней логической связью.

Пусть найдется смельчак, который попытается читать не то что бы там "Капитал", "Происхождение видов" или "Критику чистого разума" не с начала и дочитать не до конца, а хотя бы хороший детектив: идея целого безнадежно ускользнет от такого смельчака (если он, конечно, не сжульничает: прочитает заранее, а потом будет выспорять, что все понял по одному куску). Очень много нужно вложить в предшествующее содержание, чтобы простое предложение типа "И тут Иван вздрогнул" заставило вздрогнуть и читателя.

Лежит ли в основе такой последовательности метафизичкий посыл или она определятся линейным характером речи -- оставим на совести тех, кто любит копаться, что произошло раньше яйцо или курица. Отметим только, что хотя бы в повествовательных искусствах строго логичная последовательность существовала далеко не всегда, и даже не такую древнюю историю имеет за собой.

Однако с точки зрения выдачи информации по требованию заказчика книга -- не самый совершенный инструмент, изобретенный человечеством. О словарях, энциклопедиях, телефонных справочниках мы уже упоминали.

Но даже самая совершенная книга, развертывающая свое содержание в строгой логической последовательности, не обходится хотя бы без минимальных примечаний и комментариев. А это неудобно даже в чисто техническом плане. Всякий, мучившийся с написанными не одно десятиление назад или культурно-насыщенными книгами, знает, как трудно держать постоянно пульс на закладках к комментариям или отрывать свое внимание на нижнюю половину страницы ("нырять в подвал" на редакторском жаргоне). Кроме чисто технического неудобства, рассеивается внимание: а многие вещи именно расчитаны на чтение с одного раза и всего целиком, так сказать "на одном дыхании" (например, платоновские диалоги).

То есть комментарии и примечания нарушают и целостность восприятия и последовательность изложения (выдержать которую практически не удается ни одному автору, по мере своей добросовестности отсылающего читателя к изложенному ранее или к другим книгам).

2. Электронное издание фрагментарно по самой своей сути, даже отвлекаясь от физической природы электронной информации, которая из двоичной формы претворяется в удобный для пользователя вид (текст, рисунки) через горнило компилирующих программ. Информация в компьютере хранится, обрабатывается, используется отдельными порциями -- файлами.

Если файл представляет собой законченный текст, то он читается, как и книга, последовательно. Но переход от одного файла к другому осуществляется через связующий их список, не только выбор из которого, но и само формирование, группировка (несколько файлов образуют отдельную группу -- директорию, а вся структура напоминает генеалогическое дерево) и сортировка списка целиком определяются пользователем. Причем порядок в списке, или группировка отдельный файлов в общую компанию -- не нечто, устанавливаемое прочно, а легко менять по первому желанию работающего на компьютере.

Нужно заметить, что наиболее свойственен природе электронной информации не линейный текст, а файл в виде таблицы -- базы данных, -- состоящей из отдельных записей. И хотя записи сортируются по формальному критерию (алфавитному), возможности превращения в такой критерий значимого элемента текста зависят только от фантазии составителя таблицы. Например, библиотечный список можно сортировать по фамилиям, по названиям, по месту или году издания. Введите в качестве критерия тематику, страну, которой человечество обязано рождением данной книги, жанр (монография, учебник, роман, сборник стихов, альбом репродукций) -- вот еще куча возможностей по рассортировке. Что важно, ничто не препятствует сортировать таблицу по нескольким критериям -- учебники и английские. Или же маркировать отдельную запись более чем одним критерием -- Марко Поло, например, отнести к истории, географии и литературе, после сортировки его басни о путешествиях по Востоку попадут во все эти разделы, хотя настоящее им место -- фольклор.

То что файлы можно сделать точно так же элементами базы данных -- еще один важный момент в отрыве от представления информации как ленейной структуры в сторону набора фрагментом. Таким способом создаются все предпосылки для выбора маршрута блуждания по компьютерным полям незадачливому пользователю исходя не только от условного названия файла, но и от его содержания.

Конечно, файлы в списке можно расположить в той же последовательности, что и материал в книге. Можно, но всегда ли нужно? Как раз по большей части книжная оболочка скорее навязывает материалу несвойственную ему линейную последовательность, чем воплощает ее. Справочник, энциклопедия, газета, сборник статей или стихов -- все это противится линейной связи. В данных случаях предпочтительнее свободный переход от одного фрагмента к другому. Так что с точки зрения использования информации электронное издание более подходящий инструмент, чем книга. И оно не только способно, но уже во многом заменяет ее.

3. Еще более разрушает целостность, возникающию при восприятии информации, гиперссылки. Изобретение полностью отрывающее электронную культуру от книжной. Хотя оно и зародилось в недрах книжной культуры. Так в научных изданиях цифрой обозначают слово, к которому в другом месте книги дается справка. Еще дальше продвинулась в этом направлении энциклопедия. Здесь принято курсивом выделять слово -- термин, -- которому соответствует словарная статья в этой же энциклопедии.

В электронном издании книжная ссылка превращается в гиперссылку, благодаря решению, на первый взгляд чисто техническому, придающему компьютерному тексту совершенно новое качество: через выделенное слово нажатием клавиши осуществляется переход к другому тексту. Например, в статье о Л. Толстом упоминается, что классик внимательно изучал литературу о Наполеоне. Пользователь нажимает на слово "Наполеон" и уже от чтения о Толстом переходит к чтению о Наполеоне.

Таким образом можно двигаться от одного фрагмента к другому не только через список, ни и через систему гиперссылок, которая однако системой не является, а как раз связывает файлы между собой помимо всякой системы и помимо всяких формальных критериев. Разве что случайной ассоциативной связью.

* * *

Но, во-первых, по самым оптимистическим прогнозам в нашей стране таковых не более 6 процентов населения (почему не 9 или 8, думаю, никто не скажет) пользуются услугами Интернета, а через 10 лет таковых будет не более 15 по самым амбициозным проектам российского руководства. Так что для для многих изложенное здесь будет за новость. Во-вторых, имеющие касательство к компьютерам настолько уверены в своем превосходсте над остальным человечеством, что редко снисходят для описания элементарных вещей. А, когда все же снисходят, редко задумываются, какое здание возникает на элементах этой элементарности.

По крайней мере, проблема фрагментарности и линейности текста имеет принципаальное значение, далеко выходящее за рамки чисто технического различия. Поэтому продолжим ее обсуждение.

4. Книга самодостаточна. То что ее содержание находится под одной обложкой и воспринимается последовательно -- это, так сказать, только внешние одежды самодостаточности. Внутренне же значение данного признака кроется в единстве авторского (может быть, коллектива авторов) замысла и навязываемого этим читателю единства восприятия.

Единство замысла, если это хорошая книга, пронизывает даже справочник или энциклопедию. Примечания и сноски даются по месту и комментируют содержание данного места. Энциклопедию, хоть и не читают подряд, но словарные статьи строятся по единому принципу, а содержание охватывает единую область знания. Даже когда это единство трудно ухватить одним понятием, в хороше книге оно бьет по мозгам наповал. Не говоря уже о таких верных признаках единства, как стиль, замысел или тема.

Читателю не нужно для восприятия книги и, главное, для понимания целого, которое исподволь складывается из частей и бессильно в резюмирующих и аннотирующих попытках для обобщения и выражения, обращаться к другой книге: данная книга обеспечивает его всем необходимым для понимания. Конечно, чтение любой хорошей книги базируется на культурном фундаменте, обратно же закладывающимся из чтения многих книг. Нет такой библии, чтобы читая только ее, можно было бы заделаться полноценным культурным человеком. Однако для чтения данной книги, не требуется обкладывать себя десятком дополнительных томов, разве что словарей при переводе.

Если и было возможно сохранение содержания электронного издания под шапкой единого авторского замысла, то с появлением Интернета эти замыслы развеяны в прах. Продолжение и развитие культуры, выработанной в традицонных книжных формах, средствами новейших технологий трещит по всем швам.

Легкая доступность заимствования и воспроизведения, но еще более перекрестные ссылки (то есть когда с одного электронного издания, выполненного одним авторам маха читатель махом перескакивает на другого автора) делают всякий, попавший в сети файл, вполне самостоятельной единицей, которая может быть включена в какие угодно конструкции и ряды ассоциаций помимо воли создателя и выполнять в этих констукциях роль, о которой он не мыслил ни сном ни духом.

Провести в таких условиях единый авторский замысел едва ли возможно, как бы отдельные электронные авторы не пытались оградить свой продукт от грязного прикосновения посторонних рук. Допустим, я, как человек глубоко религиозный, задумал раскрыть через образы изобразительного искусства идею божественного, подобрал соответствующие замыслу изображения, снабдил их нужными комментариями. А некто, богохульно настроенный включил через гиперссылки мои страницы в круговерть собственных, но уже приделав к ним собстенный полуироничный или атеистический комментарий.

И я не могу заставить читателя следовать моему замыслу, а не его. Никакие указатели в виде книжного переплета и сплошной нумерации страниц в Интернете не ограничивают в киберпространстве уважения к тексту.

Естественно, от движения по гиперссылкам голова у пользователя идет кругом, пока он, сам того не замечая, перскакивает с сайта на сайт. (Сайт -- это несколько страниц, которые объеденины, как в книгу, единством замысла и стиля, хотя бы оформительского. Собственно говоря, сайт и электронное издание -- слова-синонимы, и если бы уверенность, что еще один пришелец из английского языка пропишется в русском на постоянной основе, автор предпочел бы его как более емкое и краткое).

5. Читая книгу -- ту, что выстраивает себя как единое целое, -- читатель, как водолаз в океан, как бы погружается в ее мир. Он окутывается массой подогнанных друг к другу стилевым единством деталей, фактов, подробностей. Из которых постепенно, порою лишь при непервом чтении, вырастает так называемые содержание или идея произведения. Это содержание неуловимо в понятиях: где, в какой строке, в каком месте искать содержание "Войны и мира" или "Критики чистого разума" (от того то и так бледны всегда персказы), но оно есть и его горячее дыхание постоянно ощущается читателем (иногда, когда не происходит "попадания" в авторский замысел, как нечто мешающее и раздражающе-ускользающее).

И здесь вылепляется одна неприятная деталь: книга буквально перегружена "избыточной" информацией. Определение "избыточная" недаром с двух сторон одето кавычками. Ибо без этой информации то самое содержание не проступает из слов, как айсберг из тумана. Порою единственная подробность является решающей, но не как самоценный факт, а как звено некоей цепи. А порою и все подробности являются единственно необходимыми.

"Избыточная" информация эта двоякого рода. С одной стороны -- это, так сказать, позитивная информация (Кант бы ее обозвал синтетическим a postiriori): скопище неприглядных фактов, бытовых реалий, исторических сведений. Другой тип -- это информация, берущая начало в горах авторского вымысла. Вроде где и как служил Н. Ростов, какой авторучкой писал А. Болконский, что Наполеон думал глядя на портрет своего сына и какую роль он при этом хотел играть.

Кстати, научные и философские труды нашпигованы информацией второго рода не меньше, чем самые залихватские романы. "Сколько придумано научных систем, столько поставлено и сыграно комедий о вымешленных и никогда не существовавших мирах".

По мере нагнетания в оборот книжной массы -- острота проблемы уже коробила Плутарха и подвигала на иронический лад Сенеку -- кавычки при слове "избыточная" резко опадают. Всякий кто всерьез занимался или хотя бы интересовался какой-нибудь темой, не мог без раздражения не обратить внимания, как одни и те же факты, мнения, примеры кочуют из книги в книгу, для полноты охвата неокультуруенного населения тиражируясь газетами и журналами.

Например, прочитав 8 книг о Шекспире (Слава богу, больше краевая библиотека не приобрела), я из каждой из них узнавал о неадеквтности его переводов на русский язык с "век вывыхнут" транформировавшемся в "распалась связь времен" и о метафоричемском даре эйвонского (на эту реку мама возила его в коляске на прогулку) лебедя с неизменным зеленоглазом чудовище как доказательстве.

Что касается информации вымысла, то только глубина и богатство содержания и оправдывает его навязывание читателю. Когда же средней руки писатель, не глупый и имеющий за плечами опыт поделиться им с человечеством, вместо прямого подхода к делу начинает кружить в лабиринтах любовного треугольника и расходовать терпение читателя на описание природы, то... "Не начинай говорить о деяния славных ахейцев", если четверостишия с избытком хватить для того, что стоит от тебя узнать, умолял еще Гораций. Но ведь говорят, да еще во многих томах, забивая книжные полки библиотек и магазинов, наводя уныние своей массой на бедного читателя.

Электронное издание, при несопоставимо большем объеме инфомации много меньше заражено недугом ее избыточности. Большие куски текстовые куски пользователь либо благополучно пропускает, либо копирует на бумагу, предоставляя компьютеру роль полномочного представителя книги, либо выискивает нужный ему факт одновременным нажатием клавиш Ctrl и F.

В маленьких же кусках при скачущем и фрагментарном характере электронного издания трудно вообще нагнетать подробности к единому целому. Их даже трудно разместить в малом объеме под это целое, какой бы ловкостью не обладал составитель. Вернее трудно разместить для воспринимающего сознания. На басню читатель будет глядеть как на басню из сборника басен, на афоризм -- из сборника афоризмов или из эпиграфа. Когда же пользовать сталкивается с басней в промежутке между 2-мя заметками из мира животных, басня либо представится ему на полном серьезе 3-ей, либо повергнет в раздражение.

Кстати, сборники афоризмов, так популярные в Интернете, в режиме метания от одного автора к другому вполне могли бы сойти за напор шизофреника, не подкрепляйся они с правого края солидным указанием на автора с многовековой репутацией.

Поэтому информация электронного издания -- это чисто позитивная информация, не выражающая никакого дополнительного содержания, помимо тех сведений позитивного характера, которые и находятся в самом сообщении. Соответственно, избыточной она быть не может, она может быть только известной или дублировать до бесконечности известное. Один и тот же факт в двух разных книгах -- это часто 2 разных факта, ведущих мысль по прямо противоположным направлениям, один и тот же факт в двух разных электронных изданиях -- это один и тот же факт (хотя, конечно, ничто не мешает развернуть его смысл на 180 градусов соответствующим комментарием).

Но от того что частое повторение одной и той же информации отбрасывает от электронного издания читательский интерес, его составителю важно привлекать его свежатинкой (что препятствует благородным намерениям посмотреть на давно известное по-новому).

Наблюдая за эволюцией электронных изданий, видишь, как они эволюционируют в инструкцию по применению и картинку при ней.

6. Из сопоставления фрагментарности и последовательности книги и, соответственно, электронного издания проклевывается еще один небольшой акцент.

Читательская погруженность в книгу невозможна без его некоторого самоотдания на волю автора и подчиненности этой воле. Скажем, приступая к "Войне и миру", читатель может принимать, а может и не принимать в силу отсутствия или наличия художественного вкуса в определенных рамках или своих тематических предпочтений писательской манеры. Если он принимает, он невольно входит в игру: "посмотрим, что выйдем, если предположим, что А. Болконский такой-то, каким он есть, будет действовать или бездействовать так-то в таких-то обстоятельствах". Если читателю неинтересно эта игра, он в ней не участвует, просто откладывая книгу.Но если он участвует в игре, то он вынужден глядеть на мир через обстоятельства, предлагаемые не господом богом, как мы делаем в жизни, а автором, то есть на мир, созданный и управляемый по законом, придуманным Л. Толстым (и если читатель бунтует против этих законов, то в альтернативных этим законам вариантах). Словом, мир писателя становится на краткий и упоительный миг чтения миром читателя.

Не думайте, что с научной литературой иначе. Можно принять с первой главы принимаемое Марксом предположение, что стоимость товара определяется вложенным в него трудом и следовать с этим постулатом через лабиринты кругооборотов капитала через все 3 тома (причем 3-й из них в двух полутомах) + еще через 3 "Философско-экономических рукописей", а кому мало еще через 3 "Теорий прибавочной стоимости". Но в последней главе последнего тома, которую Пашка Колокольников не успел дочитать, данный постулат проступает из тумана неясности не более, чем в первой. Поэтому вполне можно пораскинуть в сомнении голову в самой первой главе, и, если сомнения окажутся не разрешимыми, отложить чтение. Но если их оставить на потом, то следить за мыслью Маркса, в неприятия предположения о трудовом характере стоимости невозможно. То есть всякий читатель Маркса на момент чтения становится как бы марксистом.

Так же и с Кантом, Галилеем, Дарвином и любым другим писателем, самостоятельность, а не компилятивная надерганность книги, не выдают которых критику с головой.

Электронное издание никуда не погружает пользователя, по крайней мере, прочно. Перекочевка на поводу гиперссылок моментально разрушает сеанс погружения. Книга подтасовывает факты под авторсую мысль, электронное издание в лучшем случае просто подтасовывает факты, оставляя ему свободу мотыляться по воле волн киберпространства.

7. Рядом с тем разнообразием разнохарактерной информации, которую позволяет себе содержать на своих страницах электронное издание, книга даже в самом роскошном переплете кажется бедным родственником.

Ее изначальная стихия -- голый текст, скудно украшенный редкими иллюстрациями, чтобы у читателя хоть изредка отдыхал глаз от сплошного частокола букв. Изобилие цветных фотография, диаграмм, графиков, на которые так падок глянцевый ширпотреб, убивает литературную составляющую, не дает читателю состредоточиться на слове, "погрузиться" в содержание с головой.

Напротив, электронное издание, представленное голым текстом, оказывается как бы не в своей тарелке. Частично это объясняется уже отсутствием естественных рамок в виде границ страницы и полей, дисциплинирующих читательский глаз на книжном тексте. Правда, попытки уподобить экранное изображение книжной странице упорно не прекращаются, и даже назвать их совершенно безуспешными нельзя. Но природа электронного издания взбрыкивает при неумных усилиях придать чуждую ей книжную форму.

Когда читатель пробегает материал в рамках одного электронного издания, иллюзия книжной формы еще может иметь смысл (причем, не для любого издания: альбом репродукций все же менее удачная форма представления живописи, чем сайт). Но когда заполошный глаз читателя рыская от гиперссылки к гиперссылке по разным изданиям, с разной степенью художественной озабоченности их создателей, ему нужно, чтобы совсем не зарябило на сетчатке, с первого взгляда на новой странице хоть за что-то зацепиться взглядом. Поэтому бросающийся в глаза графический элемент сразу завоевывает внимание и настраивает восприятие на нужный тон.

Чаще всего этот элемент, как было сказано, графический. Но точно так же в электронную страницу встраивается звуковое оформление, анимация, видеоэлементы. Изобразительные возможности электронного издания захватывают воображение и, кажется, дают простор самой необузданной творческой фантазии. А тем более посрамить книгу в полноте и точности информации. Какой смысл подоскивать слова о прекрасном голосовом тембре Баталова, когда можно послушать фрагменты художественных произведений (или выступление целиком) в его исполнении?

Однако на самом деле не все так хорошо. Обилие разнохарактерной информации утомляет, мешает пользователю сосредоточиться. Слово, фото, музыка, анимация -- все это очень трудно подытожить едиными знаменателем.

8. Богатство технических средств, как стилистически ни коряво это писать, сильно обедняет художественные (эстетические) возможности электронного издания. Трудно предположить, что не озонирующие воздух портянки, научись новейшие технологии (а чем черт изобретательности не пошутит) воспроизводить с монитора все тончейшие эффекты запахов, или сюртук с некоторыми покушениями на моду, переведенный из словесного в видеоряд, восхитят бывшего читателя художественным изыском, как это делали мастера слова.

За те века, когда человечесто пищу знания и нектар эстетических удовольствий предпочитало собирать с книжных страниц, художественное описание давно попрощалось (потом не раз повстречалось вновь, и вновь рассталось, чтобы встретиться вновь) со скромной задачей словесным портретом как можно нагляднее представлять описываемый объект, чтобы нагромождением самых изощренных словесных эффектов поразить мысленный взор читающего гурмана, не очень сообразуя его с физическими возможностями зрения. Кто не бывал в оренбургских степях, навряд ли сумеют из представления о красношерстной верблюдице, которая к тому же наделена способностью ронять в рот рассветное молоко, создать зрительный образ степных зорь.

Тем не менее самое навороченное литературоное описание отрвывается в туманы непонятного, а в конечном итоге, когда все дадут отчет о своих земных деяниях и непонятого без ознакомительная (визуальная, информационная) подноготной. Почему?

Наверное не будет неправильным предположить, что искусство базируется на стиле. А стиль (из всех тех определений, которые уже существуют) -- это искажение, деформация. И именно в зазоре между реальным, неизбежным налетом впечатлений, воспоминаний, застрявшим в самой заскорузлой житейским жиром душе, и воображенным поэтом и расцветают меланхолические и веселые цветы эстетических эффектов. Если эту же самую реальность приведут рука об руку с ее художественным двойником: допустим, язвительные филиппику против грази барнаульских улиц с их фотографией, то разительное не даже несоответсвие, а разнонаправленность не породят в читательском сознании ничего, кроме путаницы. Словесный портрет бы будет как бы разрушаться изображением, не приводя к искомому впечатлению.

А если фотография это тоже искажение собственного разлива, то на каком искажении строить целосность восприятия, без складывания в которое самые тонкие художественные эффекты напоминают стоп-сигнал у зайца. Из какой деформации: текста, изображения, звука -- вычленять тот самое художестенное значение, передать которое должен предназначенное на эстетические цели электронное издание? Может быть, ограниченность используемых изобразительных средств больше подталкивает творческое изображение, чем их переизбыток.

Конечно, и электронное издание не лишено вовсе изобразительных возможностей, гнездящихся хотя бы в сопоставлении изображения и прилаженного к нему текста. Но межфайловое метание, деформации оформления, звука и анимации, приляпать которые в отличие от текста к своему компьютеру может любой пользователь, находится в состоянии постоянной готовности разрушить то хрупкое стилистическое единство, которое в своих электронных изданиях попытаются соорудить некоторые отчаянные головы. Разве обязан твой сосед через гиперссылку подхватывать брошенный тобой стилистический мяч? А без стилевого единство деформация деградирует в банальное искажение.

Книжное и электронное издательство: кто кому

Существование каких-либо электронных издательств разведанные пока не подтверждают, хотя количество электронных изданий громадно. Понятно, что исходя из последовательных материалистических предпосылок, можно предположить, что сами по себе электронные книги не возникают. Значит какой-то электронный процесс уже вовсю существует, и, как утверждают знатоки, довольно-таки непростой. Еще они утверждают, что электронное издательство имеет неоспоримые преимущества перед традиционным -- книжным.

1. Сразу же бросается в глаза его превосходство в оперативности. Считается, что книга содержит данные 7-8-летней давности, что начисто устраняет ее из текущего культурного процесса. Журнал за счет конвейрности сокращает этот процесс до 4-5 лет. Но и это слишком долго, особенно в технике и науке, где параллелизм исследовательских программ в разных точках земного шара может перечеркнуть усилия целого научного коллектива за счет преждевременной публикации.

В литературе, где индивидуальный момент превращает каждого писателя в неповторимую для других единицу культурного процесса, подобное опережение вроде бы отдельному автору не грозит. Здесь проблема наступает с другого фланга. В годину острых идеологических схваток запоздавшая реплика в споре будет аналогична маханию кулаками после драки. Не говоря уже о том, что не сказанное вовремя слово может пустить историческое развитие по другому, зачастую неправильному пути.

Поэтому писатели и ученые в текущей перспективе больше, чем на тяжелую артиллерию романов и монографий, полагаются на бойкий язык статей и рассказов. Достоевский, один из наиболее чувствительных авторов к переживаемому обществом моменту даже забрасывал писание романов во имя злободневного отклика на события "Дневником писателя". (При всем уважении, конечно, к памяти классика русской литературы на фоне исторического времени который выглядит сегодня не совсем соразмерно великому имени).

Вот из каких моментов на совершенно новой книге образуется налет 7-8-летней давности. 2-3 года роман или монография пишется. 1,5-2 года рукопись кочует по редакционным портфелям (включая сюда перепечатку, заменившую беловую переписку времен, когда создавалась великая литература). Еще 1-1,5 года получившийся продукт плавится в типографском тигле. И наконец около 1 года книга бредет по извилистым дорогам книготорговли и распространения.

Если предположить, что писательский процесс нерушим со времен Гомера (а это далеко не так, ибо, Гомер -- мастер сочных живописных описаний -- был слепым от природы) в какой бы книжной, электронной или форме произведений устного народного творчества авторская мысль не отливалась, то электронное издательство сокращает дорогу от писателя до читателя до тех самых 2-3 лет написания книги.

Не то чтобы временные отрезки на редакционную подготовку (хотя бы в виде разметки текста), типографское воспроизведение (хотя бы в форме презентации на сервере) и работу по продвижению готового продукта (хотя бы в форме запуска в киберпространсто) стягивались к нулевой величине. Они просто совмещаются в единое целое с процессом написания (немножко не так, конечно, но кого волнуют детали, когда итоговая цифра-то не подлежит суду сомнений разума).

Сразу же оговоримся для любителей поспорить: 7-8 лет мы посчитали для традиционного издательства. Современное книжное издательство, когда рукопись не относится в редакцию, а отправляется туда по Интернету, конечно, более оперативно. Но эта большая оперативность как раз и приобретается за счет внедрения в процесс книгоиздания элементов электронного издательства.

2. Электронное издательство не только более оперативно, но и более операбельно. То есть позволяет с большей гибкостью осуществлять, так сказать, производственный процесс.

В книгоиздании он, как рядовые, выстроен строго в затылок, в шеренгу, по одному, то есть в линию. Написание книги, редакционная проработка, стадия полиграфии -- вот 3 главные его стадии, следующие не меняясь местами, и не совмещаясь по времени (то есть когда две стадии могут двигаться какое-то время параллельно) строго одна за другой.

Исключения, конечно, возможны. Долгое время романы писались выпусками, и пока автор только задумывал очередную главу, читатель уже глотал предыдущую. В таком режиме писали Дюма, Диккенс, Ричардсон, Фильдинг. Но найти автора, который мог бы так же обильно, на манер незатухающего вулкана -- разве только из среды детективщиков и составителей love stor'ий -- а главное, в регулярный унисон с производственным циклом извергать строго определенные порции текста, очень трудно. Даже обессмерченные имена создателей писем Клариссы, приключений Тома Джонса, гр. Монте-Кристо или протоколов заседаний Пиксвикского клуба надрывают развитый великой литературой XIX века и более притязательный, чем современников вкус читателя рыхлостью, неоправданными длиннотами (когда автор очевидно "гонит строку"), и, наоборот, скороговоркой, где читатель, как в высокогорье, буквально задыхается от недостатка подробностей.

Что же касается развития характеров, без подробного маршрута которого, читатель невольно морщится, но у перечисленных романистов он либо как столб, не меняется со дня рождения до смерти, какие бы жизненные сотрясения ни пытались подвигнуть его на изменения, внушая невольную мысль, зачем на подобный столб было изводить столько романного пространства, либо меняясь самым неожиданным образом, вслед за изгибами настроений писателя в момент отправки в печать очередного выпуска. Все это, радовавшее когда-то читателя, сегодня выглядит удручающе.

Еще один пример выскакивания за границы линейности возвращает нас в советские времена, когда после очередного съезда или еще в каких-нибудь эпохально-юбилейных обстоятельствах требовалось срочно издать, да еще в лучшем исполнении, указанные партией материалы.

Тогда вся редакция, включая технический персонал, руководителей, вплоть до чуть ли не шоферов и техничек усаживалась за вычитку текста от ошибок, который с колес отправлялся в типографию, где не дожидаясь окончания редакционной канители, его запускали в набор (а сотрудники редакции, не передохнув от коллективной вычитки бросались на типографские работы типа работы на бумажном конвейере или упаковки готовых книг).

Учитывая, что торговля получала от издательств предложение, от которого трудно было отказаться, особенно в виду сопровождавшей его рекомендации, книга появлялась на прилавках и библиотеках не через обычный в таких случаях год, а через несколько дней после завершения типографской стадии. Данный факт между прочим снабжает приверженцев советских времен неоспоримым аргументом: "Вот, дескать, дата съезда, а вот дата выхода из печати -- где ты видишь подобное в наши дни?" -- "Но ведь сколько это стоило?" -- "Давай держаться фактов: вот дата съезда, а вот дата выхода из печати". -- "Но ведь скольки книгам это затормозило выход, а сколько авторов вообще оказались выброшенными из плана". -- "Это эмоции, а здесь факты, которые -- вещь упрямая: вот дата съезда, а вот дата выхода книги из печати".

Другими словами, исключения из строго последовательной схемы книгоиздательского процесса приводят к таким чудовищным сбоям в функционировании производственного механизма, что с лихвой подтверждают правило.

Самое существенное здесь, что избежать установленного веками печатного дела порядка, невозможно в принципе. Ибо базируется он на особенностях человеческой натуры. У авторов есть скверная привычка писать, пока все накопившееся на душе или отстоявшееся в мысли не переметнется на бумагу, отчего окончательный объем написанного, когда работа только начинается, теряется в тумане неизвестного, а конец скорее вынуждается внешними обстоятельствами, чем естественным течением авторской мысли. Лютер изложил суть своего учения в 95 тезисах, потому что таков был порядок: хоть умри а тезисов должно быть 95 -- ни больше, ни меньше.

Издатели бы только мечтали, чтобы подобные правила действовали и ныне, когда более или менее ясный объем книги обрисовывается только тогда, когда автор и рукопись оказываются по разные стороны редакционного порога.

У редакторов есть скверная привычка кромсать рукописей (раньше) или требовать дополнений (теперь) в угоду идеологической парадигме (раньше) или маркетинговой политике (теперь). Поэтому пока подготовленная рукопись не оказалась в издательстве, ее листаж (это если количество экземпляров умножить на количество страниц в книге) витает в тумане.

У типографии же есть дурная привычка требовать полной ясности в этом вопросе. 10-15 страниц уменьшения или увеличения текста, столь нежелательные при малом тираже, при 10 тысячах экземпляров ввергают издателя в шок и трепет непредвиденными расходами. Есть и еще масса таких мелочей, ставящих стоп-сигнал на попытках издателя запараллелить некоторые этапы.

Электронные технологии меняют картину издательского ландшафта на прямо противоположную, как при перелете авиалайнером из одной климатической зоны в другую: из зимы в лето, чтобы сделать сравнение более корректным по части облегчения гардероба. Многие операции исчезают, в частности, связанные с типографией, другие, видоизменяются до неузнаваемости, незаметно встраиваясь в творческий процесс, третьи, -- такие, как связанные с введением графики, звука, анимации -- наоборот возникают.

Так, прежде чем попасть в типографию, рукопись должна была быть размеченной в редакции (в настоящее время уже и в книжных издательствах данная операция отошла к компьютеру). Существовала даже специальная профессия для этого -- технический редактор. Он с помощью специальных знаков на полях давал типографским наборщикам указания, каким шрифтом набирать текст, как выделять заголовки или отдельные слова, в какое место вставлять таблицу или рисунок (в типографии текст набирался отдельно, таблицы -- отдельно, рисунки обрабатывались отдельно). Рукопись после такой разметки была перечеркана на манер тетради двоечника. Хотя более радовала опытный глаз специалиста, чем еще не подвергнутая редакторской вивисекции.

На компьютере для электронного издания всю эту работу с успехом выполняет сам автор, причем не специально, а между делом, наподобие того, как это делает пишущий. Беря в руки авторучку или гусиное перо, он не думает о шрифте, его шрифт -- это врожденный его почерк. Начиная жать на клавише, он автоматически высвечивает на мониторе значки определенного вида, который он может выбрать, конечно, приступая к работе, чтобы потом уже об этом не вспоминать. Заголовки пишущий располагает по центру и подчеркивает их, то же самое делает пишущий. Более важные заготовки он обозначает более крупными значками, менее важные -- значками поменьше (шрифт здесь переименован в фонты). Рисунки можно вставлять по месту, таблицы набирать вперемежку с текстом.

Таким образом в процессе набора писатель автоматически, не заморачивая себе головы, выполняет ту работу технического редактора, на которую в издательстве уходили недели. В каком виде будет набран текст, в таком виде он и будет существовать в электронном издании, если, конечно, автор не придает его внешнему виду особого значения и не разукрашивает его наподобие как некоторые авторы любят переписывать свои рукописи каллиграфическим почерком и украшать их буквицами и заставками. Кстати таким любителям компьютер предоставляет гораздо больше возможностей, чем типография, где автора сразу отсекают от выбора стандартным набор возможностей.

Можно сказать, что не только разметка текста: нет ни одного издательского процесса, который не получил бы в электронном издательстве новой жизни и обязательно в сторону ее сокращения и облегчения усилий.

И даже в творческий процесс -- святая святых писательской ауры -- вторгаются непрошеный гостем технологические новшества. Писатель теперь может, не доводя работу до логического завершения, пускать ее по частям на встречу с электронным читателем. Сам процесс пуска из годового путешествия книги от типографии к покупателю сокращается до нескольких минут. То есть вполне осуществима идея романа выпусками, как во времена Фильдинга и Дюма, но без жестокого издательского прессинга.

Нельзя сказать, что подобный прорыв захватывает дух, скорее он его угнетает. Интернет буквально переполнен обломками великих начинаний6 с помпой и хвастовством заангажированных и захлебнувшихся где на середине, а где и в самом начале. Все же книжное издательство больше дисциплинирует автора, заставляя его перед походом в редакции придать своему детищу хоть какую-то видимость законченности.

Особенно мощной волной параллелизм в работе над электронными издания показывает свои преимущества при подготовке сборных трудов. В традиционном издательстве один такой необязательный автор может затормозить на годы выход книги, особенно если этот единственный автор он среди всего авторского коллектива и единственный стоящий, чтобы его можно было выбросить: зачастую десяток никому не известных ученых или писателей только из-за именитого соседства и участвуют в сборнике. В электронном же издании этот автор может быть дозаявлен и помещен в "братскую могилу" в любой момент, и даже без особого своего на то согласия.

Другая область, где новейшие технологии выступают во всей красе -- это переиздания. Первое рождение книги в свет требует 7-8 лет, из которых только 2-3 года плод находится во внутриутробном авторском состоянии. Достаточно вычесть вторую цифру из первой, чтобы с абсолютной точностью определить, сколько лет карма определяет книге на второе и последующие перерождения, ибо редакционная, книжная и торговая составляющие без изменений движутся по той же самой колее.

А поскольку время изготовления электронного продукта полностью укладывается во время его написания (или точнее "подготовки", с учетом вставки графических и др. элементов), то элементарная логика подводит исследователя к 0 отметки отмеренного на переиздание срока. Правда, житейская логика вносит поправку в хотя бы 2-3 минуты для нажатия соответствующих клавиш, с которых переиздание стартует в киберпространство.

Собственно говоря, Интернет делает переиздание вообще бессмысленным занятием, когда единой гиперссылкой можно включить в свой сайт любую пойманную в сети страницу. Но, как всегда, суровая проза жизни не соответствует железным законам логики. Одни и те же тексты, причем с одними и теми же ошибками, что заставляет предполагать их происхождение из одного источника, довольно-таки часты в киберпространстве.

Электронное издательство отметает начисто и понятие доиздания, когда, к примеру, в сборник что-то добавляют, что-то убирают, где-то изменяют и под видом "2-ое издание, исправленное и улучшенное" пускают в свет. Новейшие информационные технологии позволяют дополнять и улучшать постоянно, причем, если сборник готовится частями и в разных местах, то в тех же местах и так же частями он может меняться.

В этом разрезе операбельность оборачивается не самой лучшей своей стороной. Об утрате аутентичности текста мы уже говорили. Другой минус: нарушение внутренней целостности сборника. Например, если в одном месте убирается какой-то фрагмент, то необходимо изменить и ведущие к нему ссылки, иначе они будут падать в пустое пространство. Скажем, цифрой указано, что к данному элементу следует примечание, пользователь нажимает кнопку, а примечания нет. Можно, конечно, тщательно координировать работы, изменив в одном месте, следовать по всей цепочке ссылок. Но если в традиционном издательстве сам технологических процесс не позволяет таких вольностей -- попробуй без согласования с типографией что-либо добавить или убрать из книги -- то здесь прочность и цельность конструкции зиждется исключительно на доброй воле ее создателей. Фундамент крайне ненадежный.

3.

Электронный издательский процесс проще и дешевле книжного. Сравнительный анализ легко произвести, если не копаться в назначенных государством или рынком ценах, а включить обычный здравый смысл. Технологические революции совершаются сообразуясь не с тем, сколько конкретный покупатель готов выложить за товар или что посчитало важным внедрить начальство, а сообразуясь с затратами общественного труда. В этом пункте Карла Маркса еще никто не опроверг.

Первым пунктом на обсуждение в повестке дня напрашивается по степени очевидности вопрос об используемых материалах. Книги, как известно, печатаются на бумаге, мнимый дефицит которой в свое время испортил не одну читательскую нервную клетку (и писательскую, и издательскую). От того, что в наше время бумаги завались на всякую глянцевую дрянь -- плати только деньги -- еще не следует, что этот ресурс потерял в своих ценностных параметрах: лес, как уничтожался безжалостно, так и уничтожается еще более безжалостно до сих пор.

Электронная же информация разносится по нематериальным волнам эфира, а хранится на твердых и мягких дисках, далеко не невесомых -- это правда -- но на порядок более емких (от сравнений воздержимся, ввиду их ставших банальным местом).

Правда, эйфория от полного вытеснения бумаги с информационных просторов несколько сникнет, едва мы прикинем, что ее расход от издателя перемещается с потребителю, читателю, когда он не ограничиваясь чтением с экрана, выводит электронное издание на принтер. И все-таки в данном случае расход существенно ниже. Ибо если издательство выбрасывает свою книжную продукцию наобум, в рынок, то читатель, расходует за свои деньги адресно, на конкретно читаемый им материал. Пусть даже простота распечатки и делает свое грязное дело: ведь, чтобы переписать или даже перепечатать на машинке текст, нужны усилия. Здесь же достаточно нажать кнопку. Заседание продолжается. Переходим ко второму пункту повестки дня: типографские расходы. Ввиду их отсутствия при издании материалов в электронной форме, вопрос можно считать закрытым, с присуждением в данной категории победы за явным преимуществом электронным технологиям. С авторского компьютера текст сразу попадает к потребителю.

Чтобы дать представление о масштабах удешевления приведем один маленький пример. В типографиях будущая книга какое-то время существует в виде небольших тетрадок (обычно в 32 страницы). Эти тетрадки, складываются одна с другой в готовую книгу (книжный блок). Осуществляется эта операция на специальной линии, которая даже в барнаульском "Полиграфисте" имеет несколько метров в длину. На мощных же полиграфкомбинатах эта линии -- настоящие конвейеры по сотне метров в длину и в несколько десятков рабочих мест, каждое из которых оснащено нехилой техникой. И, прежде чем книга примет окончательные формы, в которой она попадает к читателю, она проходит сотни таких же, менее и более сложных операций.

По данному пункту в интересах истины нужно обратить внимание на одну небольшую деталь. Книга, выйдя из типографии, приобретает самостоятельное существование. Типография после этого может быть взорвана террористами, продана за долги, закрыта за ненадобностью -- книга будет путешествовать по читательским рукам независимо от столь прискорбных событий. Электронное же издание живо вместе с породившим его компьютером, покуда работает компьютер -- есть электронное издание, сдох компьютер -- и издание пропало (есть, конечно, микширующие моменты типа CD- или DVD-дисков, версификации издания и т. д.)

Пока электронные издательства молоды, "самые древние" восходят к 1995 году, проблема еще не проклюнулась в тревожные тона, хотя неожиданное исчезновение привычных страниц порой больно ранит юзера (как с ТВС: вдруг меняется и уже не восстанавливается на экране привычная картинка). Поэтому в расходы и усилия на электронное издание нужно внести нелегкую вахту (она очень легка, но она должна длиться очень долго -- все время пока "живет" электронное издание) по регулярному поддержанию всего того, что овеществляет изображение на мониторе: а это не больше, не меньше, чем весь Интернет со всеми включенными в него компьютерами, каналами связи и обслуживающим связь оборудованием.

Какая часть ото всего этого приходится на одно электронное издание? Предположим, что вся эта мощная инфраструктура целиком обслуживает электронные издательства. Расходы получаются запредельными. Однако, ясно, что глобальные сети -- это все-таки средства коммуникации, как телефон (и телефон), мобильник, воздушка и многое другое (все они являются кстати элементами Интернета). Электронные издания существуют попутно к тому, что существовало бы и так.

С этой точки зрения 1 электронное издание едва ли не бесплатно. Истина лежит посередине и несколько в стороне. Электронные издательства обеспечивают дешевый и удобный вид изданий, возможный однако лишь при развитой цифровой коммуникационной инфраструктуре.

Сфера, выражаясь по-современному, продвижения книжной и электронной продукции выявляет еще один триумф новейших технологий. Хотя непредвзятое сопоставление фактов на уровне читающего обывателя порождает в необремененных размышлениями над сложностями жизни мозгах ненужный скепсис.

Действительно, о местонахождении этого триумфа обывателю остается только догадываться. В советские времена любой покупатель мог прийти в любой книжный магазин, взять в руки каталог любого отечественного и даже стран народной демократии издательства (региональные издательства к любым, естественно, не относились) и заказать за очень умеренную наценку, приплачиваемую к тому же по факту получения покупки любую книгу (опять же художественная литература под разряд любой не подпадала).

Если же место, занимаемое необходимым каталогом пустовало, то можно было взять "Книжное обозрение", свежий выпуск которого был опять же обязательным атрибутом любого магазина, причем у нас в Барнауле даже продавец рядом не стоял на страже этого выпуска, и заказать книгу по "Обозрению". В котором печатались и сортировались по темам абсолютно все книжные новинки, в каком бы советском издательстве они не выходили.

Многие специалисты научились весьма ловко пользоваться этой системой и даже не уличенные в ностальгических замашках с нежностью вспоминают времена развитого социализма в книжной торговле. Тогда они сумели собрать замечательные библиотеки по своим специальностям, благодаря чему даже в Барнауле не чувствовали себя в отрыве от горячего пульса новейших достижений отечественной науки. Где все это сейчас? И что дал взамен Интернет?

Конечно, кто бы спорил о преимуществах электронного оповещения. Оперативнее, быстрее и подробнее. Но за "просто посмотреть" приходится платить, скажем, в Барнауле 4 р/мегабайт, которого хватает на 10-15 названий, или по 30-40 копеек за книгу. При этом нет такого "Книжного обозрения", в котором аккумулировались бы сведения о всей издательской деятельности страны. То есть приходится еще заниматься поиском издающих организаций, без гарантии, что они сочли возможным дать о себе знать через сети.

Все эти соображения признаются и принимаются, но не останавливаясь на тех "неоспоримых" фактах, на которых так любит, подогреваемый волнуемой жжением в определенном месте журналистской братией, упираться обыватель, небесполезно подумать, а во что обходилось и обходиться функционирование той и нынешней систем. Заботы о столь хваленой советской системе книжного распространения брало на себя государство. Эти заботы выливались в громадные затраты на составление каталогов, их регистрацию, систематизацию, рассылку. На выполнение заказов. На хранение определенной части тиража, так называемых обязательных экземпляров и т. д.

Насколько велики были эти затраты можно судить хотя бы потому, что на 15 (а сейчас уже и все 24) экземпляров обязательной рассылки в СССР приходится 1-2 в гораздо более развитых и богатых странах Европы и Америки (правда, нужно оговориться, что мощное книгоиздание этих стран не шло и не идет ни в какое сравнение с нищим книгооборотом страны советов, выходившего на передовые позиции за счет массовых тиражей). И если систему книжного продвижения сегодня находится в плачевном состоянии (по крайней мере, с глаз читающего потребителя она изгнана в строго профессиональные сферы), то произошло это не из-за распада Советского Союза, а под весом собственной тяжести.

Лучшим же показателем эффективности новейших технологий является то, что книжная торговля, не довольствуясь традиционными методами, "задрав штаны" прибегает под их крыло. Достаточно сказать, что объем книжной торговли через Интернет в мире составляет 50 % -- против 2 в России, -- а объем книжной рекламы, оповещения, каталогизации через сети, если исключить страны третьего мира, наверное, приближается к заветной сотне. В этот поток все более солидным ручьем вливаются электронные публикации, которые сегодня копируются на лазерные диски и подобно книгам заносятся в каталоги, регистрируются, заказываются и рассылаются.

Но в одном пункте система книгораспространения -- в традиционном своем формате или же в сетевых одеждах -- остается и останется недостижимым идеалом для своих электронных наследников. Это вырабатывавшаяся веками и почти доведенная к моменту своей гибели до совершенства централизованность. Изданная книга так или иначе попадает на орбиту вращения культурных ценностей, исчезнуть или затеряться на которой нелегко. Кто-нибудь когда-нибудь да обнаружит запущенную туда книгу, каким бы малым тиражом, в каком бы отдаленном земном уголке она бы не появилась на свет.

То что электронных изданий намного больше -- это еще не причина, -- принимая во внимание возможности новейших технологий по сортировке практически бесконечных массивов данных, -- их принципиальной нецентрализуемости. А вот с хаотичностью рождения, бытования и умирания, которую не заковать ни в какие доспехи лазерных дисков, справиться невозможно, в одной стороны, и не нужно с другой.

Но в одном пункте система книгораспространения -- осуществляется ли она традиционным способом или через сети -- имеет преимущество перед электронными издательствами. Это ее централизованность. Если книга издана, проскользнуть мимо читательских, на худой конец исследовательских глаз, ей не удастся. Конечно, система книгораспространения и книгоподдержания не возникла сама собой, а произошла от долгого исторического процесса, которым киберпространство за недостатком времени еще не успело обзавестись.

Но, рискуя попасть в плохие пророки, предскажем: такой системы никогда и не будет, поскольку электронные издания нецентрализуемы в принципе. И не потому что их много: современным средствам обработки данных задача полностью их посчитать и снабдить инвентарным номером вполне по зубам. А потому что электронные публикации рождаются и умирают хаотично, по воле их создателей, вне системы, которую можно как-то организовать и упорядочить.

Осталось на сладкое сравнить на простоту и дешевизну редакционный процесс там и здесь. После того как мы лихо разделались с типографией, материалами и книжной торговлей, это вроде бы не долго посеять сомнений в итоговом выводе. Тем более отменив для электронных издательств разметку текста, автор уже вроде бы предвосхитил аналогичный финал и для редакционной службы.

Не беря назад ни одного слова из сказанного ранее, все же нужно сделать небольшой откат назад, ибо высказанное по этому поводу, хотя и имеет характер абсолютной истины, но не в последней инстанции. А именно: разметка текста в электронном издании свелась бы 0,слившись с процессом написания текста, когда последний представляет собой материал для книги, то есть для чисто последовательного линейного восприятия.

Однако даже если отбросить в сторону вопрос о языках текстовой разметки, никуда не денешься от той очевидной истины, что электронное издание -- это конгломерат разнохарактерной информации: текст, изображения, дизайн, который неразрывно связан с текстом и который не возникает сам собой в процессе написания, как шрифт или заголовки.

Все это необходимо взаимоувязывать и сочетать. И подобно тому, как невозможно в одном восприятии охватить текст и рисунок, если они подетально не рассчитаны друг на друга (чертеж и техническое описание, репродукция картины и ее анализ) или одна из изобразительных стихий не служит фоном для другой (закадровая музыка, орнамент), так же невозможно их сочетать в последовательном творческом линейном процессе.

Текст отдельно, изображение отдельно. Прилаживание одного к другому в книжном издательстве -- это чисто редакторская прерогатива. Для электронного же трудно сказать, отбирает ли писатель, или правильнее сказать составитель, здесь кусок хлеба от самого редакторского рта или это необходимая часть творческого процесса. В любом случае: устраняется ли профессиональный редактор как необходимая для электронного издания единица -- давняя мечта читателя и писателя: избавиться в их интимных отношениях от третьего лишнего -- или нет, сама работа, бывшая элементом редакционной деятельности, остается.

А принимая во внимание, специальные приемы обработки графики, анимации, звука, еще и усложняется и специализируется на новые виды и подвиды деятельности.

Еще один вид редакционной деятельности, который при переходе к электронным издательствам запутывается и усложняется -- составление содержания, снабжение книги ее так называемым аппаратом: примечаниями, сносками. В традиционном издательстве такая работа не то чтобы проста, но требует не столько напряжения мозговых извилин, сколько внимательности, аккуратности, скрупулезности (не желая никого обижать -- типично женская работа).

В электронном же издательстве из-за множества взаимных связей между различными фрагментами, как в вертикальном, так и в горизонтальном измерении (причем шастающих с горизонта на горизонт вопреки всякой иерархии), их взаимоувязка -- задача не для слабых умов. Создавая сайт, нужно все время держать в уме эту мельтешащую массу фрагментов, что куда ведет и что будет, если одно заменить другим или переместить в новое место.

Современные создатели электронных изданий пока идут по простому пути: копируя линейные или строго графовые формы (типа геральдического дерева). Но это простота оборачивается полной запутанностью и непонятностью электронных изданий и полным бардаком, буквально охватившим киберпространство (особенно с учетом факта, что в отличие от книги, которая для читателя начинается с обложки и титула, электронное издание может начаться для пользователя откуда угодно. В результате, какую бы выверенную структуру не соорудил создатель, при столкновении с миром реальных запросов она рискует остаться только в его голове).

4. От чего продуктивность зависит, то ее и ограничивает. В книгоиздании продуктивность зависит от немалых материальных ресурсов. Даже если бумаги будет вдоволь и она вдруг окажется бесплатной, ее нужно все же где-то размещать, хранить, возиться с нею (разрезать). А сколько жизненного пространства отнимают складские и торговые площади! По оборудованию я уже немного прошелся, когда писал о сборе тетрадей в книжные блоки.

Книга -- материальный объект. Ее весомость, когда приходится возить книги пачками из Москвы, очень даже оттягивает руки. И потому побороть книгу можно только материальными же средствами.

Следующий ресурс -- кадровый. Книгоиздание требует для своего нормального функционирования подготовленных и обученных профессионалов многих специальностей. В свое время Московский полиграфический институт выпускал до 300 специалистов в год, поддерживаемый несколькими техникумами и ПТУ для среднего и низшего звена печатной индустрии, и все равно кадровый дефицит был настолько устрашающим, что, как в медицине и образовании, основной контингент отрасли вербовался из женщин (уровень ставок куда вносил свою посильную лепту).

В средние века было проще. Тиражность книги обеспечивалась трудом переписчиков. Один переписчик работал над единственным экземпляром по нескольку лет, не считаясь с расходом времени на заставки, миниатюры, каллиграфию. Сколько ходило экземпляров, столько раз переписывалась книга. А писалась, как и в наши времена, как правило, всего один раз. Таким образом на каждого писателя приходилось по несколько переписчиков.

Современная техника приставила увеличительное стекло прогресса к возможностям книгоиздания. Нельзя сказать, что десятки тысяч его участников, кто все рабочее время, а кто частично, заняты обслуживанием одного автора. И все же пишущих гораздо меньше тех, кто их обрабатывает. На Алтае в год издавалось 30-40 оригинальных названий (то есть впервые), то есть писало не в стол, а на издание 30-40 человек. В Алтайском же книжном издательстве работало 50 человек, 500 -- в "Полиграфисте", ориентированном исключительно на книгу (частично выпуском книжной продукции баловались и другие алтайские типографии). А сколько было занято распространением книг в книжной торговле, бибколлекторах, обществах книголюбов -- не поддается исчислению.

Мне всегда казалось несправедливостью судьбы, что когда одним позволено быть писателями, другим навсегда уготована роль читателей. Если человек говорит, он должен по законам человеческого общежития быть выслушанным. Если человек читает, то ему должно быть предоставлено и право писать. Как при переписке. А что такое литература, как не род растянутой в объеме и времени переписки? В мире, конечно, нет справедливости, но если не стремится к ней, то хотя бы иметь ее в виду, необходимо. Для нравственного здоровья.

Свою лепту в ограничение книгоиздательской продуктивности вносит и производственны процесс сам по себе. Невозможно, при том количестве читателей, которое создала всеобщая грамотность и тех надеждах, которые возлагают на книги6 как источник получения прибылей, деловые люди, как в старые добрые времена, заниматься поединичной перепиской книг. Чем больше тираж, тем дешевле один экземпляр. В советские времена, когда на все существовали жесткие нормы и расценки, максимальный безубыточный тираж оценивался в 3000 экземпляров. Думается, и в современных условиях данная цифра сохраняет свою действенность.

А если теорию относительности понимают всего 3 человека на земном шаре, причем когда Эйнштейну высказали эту истину в форме вопроса, он глубоко задумался. "О чем вы думаете, профессор?" -- "Интересно, а кто же этот третий?" И что после этого не издавать убыточную книгу, аудиторию которой составляют 3 человека? И куда бы тогда пришла современная наука? Лучше не вникать!

Книгоиздательство всегда работает наобум: на покупателя, и потому оно выпускает литературу либо в дефицит, либо в переизбыток. Раньше мы всю вину за это возглагали на идеологические перекосы, однако несколько лет рыночной экономики, и мы уже исправили свои воззрения, поняв, что и рынок клонит явно не в тему. По крайней мере, в книжном вопросе.

Материальные компоненты электронного производства ограничиваются компьютером и каналом связи. Этот набор всосал в себя прежние издательство, типографию, книжную торговлю со складами и библитеками впридачу.

Наиболее значимый ограничитель производительности здесь компьютерная память. Однако от модели к модели ее размеры быстро увеличиваются, так что на сегодня средний домашний компьютер в состоянии выдать объем электронных изданий, равный тому, что произвело Алтайское книжное издательство за 50 лет своего существования, пока лава всепожирающего времени не стерла его с поверхности земли. Правда до продуктивности "Советского писателя" или "Радуги" средний домашний компьютер пока еще не дотягивает, но, похоже, этому "пока" осталось функционировать в качестве обязательного элемента истинности высказывания недолго.

Другой ограничитель, о котором интернет-москвичи и новосибирцы понятия не имеют, но силу которого провинциалы, включая барнаульцев познали и познают сполна -- пропускная способность каналов. По этому поводу можно только повториться: Интернет существует как феномен лишь при развитой инфрастурктуре. Отсутствие каналов или их плохое качество автоматически исключает попавший в эту зону сегмент человечества из культурообразующей сферы человечества, больше чем готтентотов или бушменов, потому что готтентотами и бушменами занимаются этнографы, необинтернеченное же человечество, кроме как самим себе никому не интересно.

Предельно упрощается и сам электронный издательский процесс. Все операции от начала до конца в состоянии выполнить один человек на одном компьютере, где бы географически этот компьютер ни находился: в Москве или на удаленной геофизической станции -- лишь бы он был включен в сеть, для чего достаточно модема и, например, телефонной линии, телевизионной антенны или радиоприемника, хотя оптоволокно, конечно, предпочтительнее. Не нужно собирать массы людей различных специальностей в одном месте и организовывать их совместную работу.

История завершила один из своих очередных витков. Фабрика побила более высокой производительностью ремесленника, разбив производственный цикл на ряд простых операций. Интернет побеждает массовое книгоиздание, отменив тиражность и сделав единичное производство более продуктивным, чем массовое. По причине между прочим своей единичности электронное издание не может быть ни избыточным, ни недостаточным. Не может быть избыточным, ибо хотя бы одному человеку, создателю, оно интересно, недостаточным -- ибо, скольки бы пользователям оно не было интересно, каждый из них может удовлетворить свои запросы этим единственным изданием (конечно, не в случае больших чисел: здесь вступают в действие несколько иные законы).

Хотя ограничение возможности удовлетворения запросов по одному адресу также следует рассматривать как фактор ограничения продуктивности электронного издательства. Впрочем, это скорее общественная проблема, чем техническая: чрезмерное количество запросов может вырубить сайт лишь в случае одновременного обращения к нему потребителей. Такое возможно скорее по специально скоординированной хакерской атаке.

Вроде бы со всей доступной ясностью показав, насколько электронное издательство мощнее возвышается над потребительским уровнем, чем традиционное, один вопрос все же как гвоздик в ботинке никак не может быть отставлен в сторону. Уже при разгуле книжного бума раздавались жалобы на неконтролируемый информационный взрыв, переполняющий шлюзы возможного читательского приема. В 70-е годы даже вошла в моду идея быстрого чтения, чтобы можно было справиться с большим объемом печатных текстов.

Еще более увеличивая количество доступной информации, не увеличивает ли Интернет и без того нехилый ее переизбыток.

С другой стороны, нельзя игнорировать и жалобы на книжный недостаток. Что конкретному читателю, до всеобщего изобилия, если нет того, что нужно именно ему. А запросы граждан столь же индивидуальны, многочисленны и многоплановы, как и типы самих этих граждан. Расчет на так называемого среднего читателя, неизбежный при массовом производстве, и самого читателя как-то усредняет.

Вот с этой другой стороны Интернет одним махом смахивает проблему с повестки дня. Вместо традиционного для книжной культуры посыла читателя к нужному ему знанию специально протоптанными путями книжных обзоров, каталогов, рекомендуемых списков литературы, в глобальных сетях читатель сам посылает себя туда, куда ему надо безо всякой грубости со своей стороны. В этом смысле нужное или оно есть или более или менее гаратированно его нет. В любом из этих двух случает вопрос об общем объеме наличного знания перед культурным интернет-индивидумом не стоит. Информационный взрыв, если и есть, то конкретного потребителя он не задевает собой.

5. Как следствия из преимуществ в оперативности, дешевизне и продуктивности вытекает большая демократичность электронного издательства. Которая очевидна по обе стороны рампы: со стороны пользователя и со стороны создателя.

Пользователь имеет несравненно большее количество доступных материалов по всем областям человеческой деятельности. Вопрос не только и даже не столько в их количестве. Наши -- это советские, а ныне российские -- сплошь итоговые труды. Первичные материалы в виде сборников документов, журналов опытов присутствуют едва в спорадическом количестве. И это лишает читателя прерогативы видеть начальные факты, на которых авторы возводят монументы своих суждений.

Советские историки, дабы отвертеться от справедливых вопросов об обоснованности приводимых фактов, придумали оригинальный способ ссылаться на архивные материалы, типа ЦГАЛИ, ф. 4, п. 8, л. 1. Будто у кого-то есть реальная возможность пойти в ЦГАЛИ и посмотреть там ф. 4, п. 8, л. 1. Если даже отбросить систему столь любимых в России спецдопусков, то даже чисто географические причины мешают читателю поймать автора за руку и выяснить, что кроется за ЦГАЛИ, ф. 4, п. 8, л. 1: фальсификация, неточность или неполнота цитирования.

Первые два пункта, допустим, характеризуют порядочность и аккуратность цитировщика, и еще могут контролироваться внутри ученого сообщества и без общественного контроля неограниченного круга лиц. Избежать же отбора фактов под тем или иным углом зрения невозможно в силу данной богом человеку природы. И остается только гадать насколько этот угол не расходится с истиной событий.

На Западе давно уже историческим исследованиям предшествуют публикации источников. И все же их обилие таково, что мощное книгоиздание богатейших стран не в состоянии сделать их всеобщим достоянием. Впрочем и "идеологический пресс" в так называемых свободных странах отнюдь не выдумка советской пропаганды.

То что электронные издательства уже сегодня в состоянии оцифровать значительную долю материалов, которые бы вывели из тьмы исторического невежества думающего современника -- это один аспект проблемы. В состоянии -- не значит в реальности. Электронный издатель более демократичное существо, чем книгоиздатель, но так же пропитан данным ему от бога субъективизмом.

Другой аспект: вообще теряется смысл архивов и источников как общественного института. Противоположность между источником и публикацией строится на том, что первый уникален и потому рассматривается на уровне зеницы ока. Второй -- доступен неограниченному кругу лиц и растиражирован. Документ, попавший в сеть -- и уникален и растиражирован одновременно.

Следует сказать, что большая демократичность электронного издания -- это еще и лавина всяческой дряни. Попробуйте найти в Интернете страницы о Томасе Манне, и первое, что полезет на запрос -- это рекламная дребедень об отдыхе на Северном море с зазывными картинками из "Будденброков". Демократия выработала вполне действенные методы борьбы с инакомыслием: можно зажимать рот, а можно дать всем свободу слова и тем самым заболтать любой неприятный вопрос. Демократия немыслима без демократического человека, а этот -- без определенного уровня дебилизации. Так что -- демократия или тоталитаризм -- но без собственных усилий выработать свой взгляд на вещи невозможно.

Новейшие информационные технологии упраздняют издательство (вкупе с типографиями и книготорговлей) как институт. То что мы вынуждены обозначать комбинацией слов "электронное издательство" умещается на рабочем столе писателя, если на нем стоит компьютер и оно подключен к Интернету.

Устраняется всякий посредник между читателем и писателем. Читатель может непосредственно общаться с очень не полюбившемся ему автором и в лицо немедленно высказать через электронную почту все, что он о его деятельности думает. А писатель, который обычно задыхается в одиночестве своего кабинета, обзаводится столь необходимой ему обратной связью. Разные спамы, хакерские атаки сегодня одолевающие доверившегося электронной почте -- думается не более чем детская болезнь левизны в Интернете и скорее всего обречены на умерение своего обалдевающего влияния.

Писатель -- электронный, а какой же еще -- может сдать в архив свои вечные жалобы на корежащую руку редактора. На чьи плечи теперь переложить ответственность за дрянные романы и бессодержательные мемуары, остается, конечно, вопросом. В этом смысле плохому писателю электронное издательство создает определенный психологический дискомфорт.

Зато писатель избавлен от волокиты, неизбежной для любой организации с иерархией, бюрократией, системой согласований, нудной необходимостью учитывать разные интересы и примирять их. Недаром на Западе существует отдельный способ зарабатывания денег -- литературный агент, задачей которого является задача усадить писателя за письменный стол, дабы он не тратил свои высоколобые усилия на выполнение несвойственных ему дипломатических функций. Правда, что при этом попытается выжать из писателя литагент, еще под большим вопросом литературных ценностей.

Но литературный агент -- это для больших имен. Начинающий же сам вынужден пробивать себя через редакционные пороги, растрачивая и время и те сокровища незапятнанной опытом души, которые и нужны то миру в гораздо большей степени, чем мастерство и сноровка.

Издательство по самой сути своей чуждо писателю. Ибо тонкие взаимоотношения влюбленной друг в друга пары "читатель-писатель" (составные элементы которой часто противостоят лишь в рамках конкретной ситуации, но не по жизни) никак не вписываются в формулу "продавец (производитель) -- покупатель (потребитель)". А только такую формулу, подпеченную идеологической приправой приправой, признает книжный рынок, в рамках которого развивается традиционное издательство.

Но если писатель и мирится с этим посредничеством, то не иначе как от безысходности: не каждый способен, как Радищев, организовать типографию на дому ради книги своей жизни.

Электронные издательства -- мы продолжаем пользоваться этим понятием -- принимают в свои распростертые объятия всех, кому ранее ни под каким видом было заказан путь в царствие печатное: как по идеологическим причинам, так и из-за физической невозможности пустить всех под скудные лучи редакционного солнца.

Свобода доступа в Интернете наводит людей с опытом, как прибор ночного видения наводит танковое орудие на цель в темное время суток, на мысль о возможном несанкционированном захвате киберпространства графоманами. Опасения эти кажутся автору преувеличенными.

Людей, одержимых, подобно Стендалю -- вот кто был всем графоманам графоман, -- манией писания, как и вообще людей, одержимых какой-либо страстью, мало даже среди тех, кто сумел это занятие сделать своей профессией. Открою по секрету, что большинство, имеющих в папке с документами заветное удостоверение члена Союза Писателей, по большей части влачат жалкое психологическое существование. Растратив поэтико-прозаический пыл души в молодые годы, они пробавляются переизданиями либо прикованы к ставшей каторжной для них необходимости писать силой житейских обстоятельств в виде семьи.

Обычно писательский зуд в человеке непродолжителен и имея два резких сезонных колебания -- поэтический в юности и мемуарный в старости -- быстро сходит на нет. Лучший способ лечения этой болезни -- дать больному печатно высказаться. Быстро убедившись в равнодушии мира к своим творениям и не имея особых материальных стимулов к совершенствованию, графоман резко свертывает свои экзерцисы.

В отличие от Интернета, ну не может типография откликнуться на каждый писательский зуд, хотя бы из-за необходимости привлечения людских и материальных ресурсов даже при очень упрощенном и дешевом книгоиздательском процессе.

Писатель, а также поэт, всегда находится несколько в ущемленном положении по отношению к людям других профессий. Невозможно почувствовать свое произведение, не поместив свой труд под равнодушный глаз читателя, то есть на набравшись соответствующего опыта. А как ты его наберешься, не будучи напечатанным? Но чтобы тебя приняли в печать, ты уже должен обладать определенным уровнем, то есть опытом.

Получается замкнутый круг. В любой другой профессии люди научились этот круг разрывать. Сантехник ремонтирует прохудившийся кран под надзором старшего товарища. Врач до получения диплома год работает в больнице, а в более ранние времена даже и с дипломом ему еще несколько лет приходилось ходить в ассистентах у лицензированных медиков, прежде чем он получал собственную практику. Даже у ученых есть семинары, конференции, куда их подпускают с сообщениями, со статейками вкупе с 10-15 соавторами в хвосте списка, гордо возглавяемым каким-нибудь профессором.

И только бедный писатель брошен на милость судьбы. Ибо учить его никто не будет. Я вспоминаю эти несчастные литературные студии, где год прилежного посещения засчитывали возможностью прочитать короткий отрывок из своих опусов таким же жалким товарищам, которых затащила на студии хлипкая надежда хоть как-то пропечататься в жалком местном альманахе или краевой газетенке. И где маститый писатель "учит" тем, что без конца выливает весь мусор со своей души в бесплатную аудиторию.

Никогда, ни один писатель никого ничему не научил. Короленко посоветовал 16-летнему Горькому лучше за барышнями ухаживать, на что будущий писатель, искавший поддержки страшно обиделся, хотя потом эти 2 имени связывала крепкая дружба, но возникшая уже когда буревестник и без Короленко стал известен. Все они эти писатели страшные эгоисты, чтобы помогать кому-то, а тем более начинающему, который лезет тебе в собратья. Да и как учить? Писатель становится писателем, становясь самим собой. Научить быть самим собой?

Интернет разрывает этот порочащий достоинство человека пишущего круг и вводит его разом в литературный мир. Выставляй свои произведения, помещай их на сайтах таких же, как ты, однодневок. Тебя обязательно увидят. А вот будут читать или только скользнут взглядом... жди удара судьбы и надейся, что он будет счастливым для тебя.

Наблюдая мельтешение разных страниц, я обратил внимание, что большинству надоедает искать "своего" читателя после того, как он натужился на 2-3 рассказа или несколько стишат. Как много графоманов рождается -- почти столько же их и умирает, не причиняя никому особого беспокойства и даже не очень замусоривая киберпросранство.

Надоедливый эффект графомании в Советском Союзе объяснялся не столько и не только психологическими причинами, сколько социальными. Привилегированное положение писателя-- деньги, почет, свободный режим работы -- толкали многих к перу, чего им теперь, когда у писателя поотняли нимб вокруг его головы, и пряником не заманишь.

Так что не графомания угрожает Интернету. Скорее реклама -- вот уж враг, так враг рода человеческого.

Традиционные издательства создали привилегированную касту писателей, отделив ее от остальных пишущих гонорарами, славой, правом вешать лапшу на невинные уши и глаза обывателей, переквалифицировашихся на краткое время досуга в читателей. За этом пряник можно и попереносить издательский кнут и ножницы и прочие неудобства. Было время: тебя издали -- и ты уже фигура. Я помню, как напечатал 2 короткие рецензии в "Дружбе народов" на авторов, которых не то что сейчас никто не помнит, их и тогда-то никто не читал. После этого целый год в родном АНИТИМе с 1500 сотрудников стал важной персоной и перед лицами всех от директора до рядовых инженеров я выступал важной персоной, давал бесконечные импровизированные интервью о своей писательской деятельности.

Правда, внедрение прогрессивных технологий в издательскую среду и неумеренная ее демократизация сильно подточили бремя писательской славы, и электронные издатели весьма вовремя явились с заступом ее дохоранивать. Не все однако так радужно, как мы пытались нарисовать темные пятна на самовозникающей под нашим острым пером для писателей картине. В бесконечно наполненном разнообразными испусками творческой энергии киберпространсте стихийно возникают сборные сайты на разные темы жизни, науки и около культуры, которые как магнит к северному полюсу притягивают к себе родственные страницы. И не обладая никакими официальными удостоверениями или авторитетными гарантиями, они непонятно почему признаются интернет-сообществом и обрастают тысячами ссылок, так что углубившись даже чуть-чуть в родственный им предмет, пользователь должен уж очень неловким от природы обладать характером, чтобы миновать их.

Засветиться на таком сайте, значить быть замеченным в Интернете. Не засветиться -- быть гарантированно незамеченным: тогда все твои усилия в Интернете будут аналогичны писанию в стол -- авось6 когда-нибудь после смерти кто-нибудь найдет и оценит.

Таким образом стихийно создаются электронные издательства, подбирающие материалы по определенным критериями и добивающиеся авторитета у остальных пользователей. Во что все это выльется -- прогнозировать трудно, но по врожденной неспособности человеческого рода обходиться без авторитетов, они навяжутся на авторскую душу и в Интернете.

6. Вопрос о демократизации и доступности издательств неразрывно связан с одним под вопросом, настолько существенном, что есть смысл затеять о нем особый разговор, организовав для этой цели отдельный параграф. Речь пойдет о цензуре.

Как ни важна техническая составляющая этого института, она уступает по значению для успешного выполнения им/ею ее/его черного дела характеру общества, которое вводит цензуру. Екатерина II могла самолично контролировать весь печатный поток узурпированной ею от мужа империи.

С развитием технической базы книгоиздания уже ни сами правители, ни специально уполномоченные на эту роль цензоры уже не в состоянии держать процесс под контролем. Тем более, что чем больше надзирающих, тем настоятельнее выдвигается из небытия проблема, кому надзирать за надзирателями. Напомним, что забракованное Екатериной "Путешествие" получило проходной балл от цензуры.

Однако если нельзя следить за всем, что посылает кружить, как осенние листья, по свету печатный станок, можно контролировать его хозяев. В случае прокола уже отвечает не столько писатель, сколько издательство, на плечи которого теперь перекладываются цензурные заботы. Советский Союз и страны народной демократии доказали, насколько этот механизм действеннее внешнеположенной по отношению к издательствам цензуры. Особенно когда общество организовано на таких разумных началах, что в число добровольных помощников вступает тысячи сознательных читательских глаз, о всех нарушениях оповещающих власти сигналами.

Действенный, но не всесильный. Особенно, когда обществом овладевает апатия и рука добровольных цензоров писать устала. В отличие от 40-х, 50-х годов, таких идейно незапятнанных уже в 70-е годы при всем идеологическом прессе, крамольные идеи пробивались пачками из-под марксистко-ленинского железобетона. Весь мощный бюрократический аппарат уже был не в состоянии адекватно реагировать на вызовы, запускаемые в оборот непрерывной работой пишущей мысли.

Возможности новейших технологий делают цензуру бессмысленной как институт. Несравнимо большее количество запускаемых Интернетом материалов -- фактор, лежащий на поверхности. Возникшие на начальной волне энтузиазма сетевые обзоры, все более и более складывают крылья из-за невозможности обозреть все, что хочется обозреть. Интернет ехидно высмеивает этот столь полюбившийся литературной общественности жанр. Уже и на региональном уровне -- к счастью, Алтай еще достаточно не проснулся в этом направлении -- невозможно хоть приблизительно суммировать, что есть, и отнять чего нет.

Перемешанность всего, что напихано в сеть -- другая головная боль возможной цензуры. В книжном мире разве что ретивым помощникам Туркменбаши придет в голову идея подвергнуть бичу просмотра телефонный справочник. Ибо никакому составителю не придет в голову идея издавать под такой обложкой идеи, которые в состоянии перевернуть мир. А если случайно такая идея и забредет в голову до уровня выполнения, то от подобного идейного телефонного справочника откажется сам читатель.

В электронных же изданиях трудно заранее определить, что принесет с собой следующая страница. Вот телефонный справочник: номер и фамилия его обладателя. Нажимаем мышью на фамилию и получаем сведения об этом человеке: профессия, где и с кем живет, научная деятельность и интересы. А какой черт может сидеть в этих интересах один Бог и знает. То есть проверять нужно все. Надежды, что со временем все устаканится, разбредется по каталогам, каждое на свою тематическую полку, мало по причине тех самых гиперссылок, которые предполагают свободное перемещение по полям знаний.

В-третьих (включая в отчетность предыдущее изложение), по новомодному выражению юристов, в электронном издании трудно обнаружить тот самый деликт. Книга, она всегда под рукой как вещественное доказательство благонамеренного образа мыслей автора. Откуда же возникает в сетях электронное издание и куда оно пропадает, определить весьма трудно. Например, из-за того, что издатель может работать в режиме мигалки: сегодня он есть, завтра его нет, послезавтра он снова есть. Причина чего может крыться вовсе не в трусливом желании сбить со следу цензурных преследователей, а в банальных веерных отключениях электроэнергии или в отсутствии у издателя -- временном, только временном -- денег на оплату своего места в сети.

Наконец, главным врагом цензурных рогаток становится устранение с горизонта его главного помощника -- издательств. Когда каждый юзер с любого, включенного в сеть компьютера -- а в России частенько левым образом -- может запустить в Интернет любой материал любого содержания. Говоря о цензуре, мы как-то молчаливо предполагаем в виду ужасные картины противостояния властей и мыслящего человечества на другом полюсе. Но вся "фишка" в том, что издательство -- это само по себе цензурный комитет, который давит писателя не меньше властей. Например, из местнических соображений, раскоряченных самолюбий ущемленных редакторов -- они всегда ущемлены, потому что писать-то не получается, так дай хоть повластвовать немного, или их глупости, или издательского направления -- словом, можно написать целую книгу и разместить ее в Интернете об издательском самоуправстве, которое порой хуже любой цензуры. Как-нибудь я напишу, как вполне верный марксистско-ленинским заветам, я не смог побороть нашу алтайскую местечковую литэлиту.

Последним бастионом электронной цензуры остается провайдер, то есть тот кто за плату предоставляет пользователю право подключения к сети. Однако провайдер -- это всего оператор связи, для которого все электронные издания одна лишь и не самая главная составляющая сетевых коммуникаций. Возложить на провайдера контроль за содержанием сетевых материалов -- все равно что возложить на почту контроль за содержанием писем. Технически это вполне возможно, но тогда Интернет теряет смысл как средство массовых коммуникаций, превращаясь в дорогостоящую забаву. Даже у нас на Алтае провайдеры было дернувшись в соответствии с формулой "кто владеет информацией -- владеет миром" концентрировать в своих руках электронные страницы, быстро оставили эту затею: им видите ли деньги зарабатывать надо.

Поэтому в демократическом обществе электронная цензура невозможна, но и сам Интернет немыслим вне общества с демократической ориентацией, являясь его кровным порождением.

Теперь о преимуществах книгоиздания. Тема весьма легкая и необременительная ввиду малости этих самых преимуществ.

1. Как ни странно первое из них мы находим там, где только что громили недостатки: в большей подцензурности книги. Только теперь мы переименуем ее в ответственность. Книжное издательство в отличие от электронного, где зыбкую грань между частным и общественным (теперь выражаются: приватным и публичным) еще никто не обнаружил, особенно, когда дело доходит до электронной почты -- институт сугубо публичный, хотя бы и находился в частных руках. Поэтому книга волей-неволей должна нести охранительную вахту на страже пресечения антиобщественных посягательств.

Мысль хихикая сразу вспоминает порнографию: ей-богу не самое из худших зол неподконтрольных выбросов загнанной обществом в подполье души. Для многих Интернет начинается с "картинок", но очень немногие на этом задерживаются надолго. Что же касается создателей порностраниц, то без денежной подпитки их пыл быстро чахнет: по всей видимости интерес к половой сфере не самый сильный из побуждающих поглощающих человека мотивов, как наука, литература, визионерство. Интернет показал себя с гораздо худшей стороны, пригрев на своей кибергруди террористов, маньяков, сектантов.

Любой частный и корпоративный мотив должен хотя бы мимикрировать в минимальном размере под выражение заботы об общественном благе даже из соображений чисто коммерческих. Наоборот, писатель и ученый, как правило, человек с гипертрофированным самолюбием, всегда эгоист и обречен на конфликт с коллективом. Поэтому без цензуры с ним не обойтись. Противоборство автора и цензуры -- это вечное противостояние личности и общество, тот вечный двигатель прогресса, человеческая природа для бесперебойной работы которого регулярно поставляет свое топливо.

Конфликт личности и сообщества достаточно наглядно проявляется в литературном журнале. Это странное разножанровое, междисциплинарное и разнокалиберное учреждение заканчивает отсчет уже третьей сотни своего существования и, похоже, не торопится умирать. Что объединяет разношерстный материал в монстра со своим лицом и характером -- общность взглядов, вкусов, привычек -- в каждом конкретном случае определить сложно, а не почувствовать уже со 2-го или 3-го номера невозможно. Ведь и советские журналы во времена, когда слово плюрализм целиком относилось к грамматике и все исповедовали одну идеологическую парадигму, имели "своего" автора и "своего" читателя. Если бы возможно было бы, чтобы отбор отсеивался по какому-нибудь рациональному критерию "хорошо-плохо" (если такое возможно вообще) или "художественному уровню" (в свое время очень употребимому словечку без особого смысла под собой), то все журналы ходили бы под одной планкой и отличались бы друг от друга только как "лучше-хуже".

А что такое "отбор" как не цензура, которая может вестись не только по идеологическим мотивам, но и художественным, этическим, личностным. На всей этой своеобразной смеси (вкусовщине) произрастает и удерживается "журнального лица необщее выражение".

Хватит об этом. Побредем дальше. Издательство уже тем выполняет свой общественный долг, что отсекает от (не)подготовленного (из-за стандартов всеобщей грамотности) читателя малограмотный графоманский сброд. Или вводит тех авторов, в силу расположения служебного кабинета которых на определенных этажах властной вертикали, отказать кому от печати невозможно, в рамки грамматической и стилистической пристойности. Я помню, как партийные лидеры нашего региона, не очень-то привыкшие считаться с чьим-либо нижестоящим мнением, достаточно безоговорочно принимали требования редакторов и корректоров.

Опытный писатель не менее нуждается в редакторском догляде. Иначе конь его воображения может занести его в такие словесные изыски, что ничто не вернет его оттуда читателю. Никто ведь не застрахован от ошибки. Еще в большей степени редактор необходим писателю как камертон настройки прицела. Долго работая над одной вещью, глаз невольно "замыливается", пишущий несет такую околесицу, которой он сам бы не допустил, взгляни он на себя в зеркало со стороны. Редактор необходим поэтому чисто психологически как соглядатай творческого процесса, пусть даже это будет не расписывающийся дважды в редакционной ведомости профессионал, а друг и/или жена. Но не найти на всех пишущих, даже ограничившись только теми, чьи шансы на прохождение в печать зримо отличаются от 0, таких друзей и жен, которые бы бесплатно корпели над чужими огрехами иногда больше времени, чем потребовалось на рукописные мучения.

Издательство оберегает автора, и прежде всего покойного, от посягательств произвола со стороны не слишком щепетильных наследников, особенно которые сами себя назначили на эту роль по линии духовного родства. Не знаю как сейчас в цивилизованных странах, но Советский Союз в этом отношении подавал яркий пример еще более отсталым от культурного уровня странам. Невозможно было издать классика (и не очень и или классика местного уровня) не сверив до запятой его текст в поисках аутентичности. Нарушителей ждали материальные преследования вплоть до лишения премии по социалистическому соревнованию. А в отдельных "свободных" странах определенные вольности могут стоить и издательской лицензии. Вот сиди над рукописью и разбирай, какую там букву накарябал классик.

Ничто, конечно, и в Интернете не препятствует строго придерживаться авторской буквы и норм правописания, но ничто и не побуждает этим заниматься в ущерб своему времени. А испорченность человеческой натуры такова, что отсутствие штрафного кнута или премиального пряника сильно подрывает стимулы к добросовестности, особенно, когда она требует скрупулезности, не очень-то оцениваемой рядовым читателем. По крайней мере, нынешний Интернет по части уважения к духу классики и буквы грамматики являет собой показательный пример полного разгильдяйства.

Возможно, правительства и обратят внимание на творящиеся в киберпространстве безобразия, но учитывая сказанное о цензуре, воспитательный ресурс их приемов весьма ограничен. Есть правда небольшие надежды на коллективного редактора и корректора, который за века обкатки текстов отполировал Библию, Коран, Алешу Поповича до уровня полной утраты авторского начала с перекладыванием ответственности на божественный дух.

Запреты и ограничения давно сложились в систему издательских стандартов. Корректуру, выполненную во Владивостоке без проблем правильно прочитают в Калининграде. Бумажный рулон разрежут на стандартные листы в любой типографии. Книга по истории, изданная в Москве, попадет на историческую полку в библиотеке любого русскоязычного поселка. Более того. Базовые издательские понятия, отличаясь в деталях, распростерли свои крыла на всю вовлеченную в книгоиздательство ойкумену.

К чем ведет свобода от ограничений в Интерете, я уже писал, когда при переносе с одного компьютера на другой русский текст приходится переводить на русский же. Кстати, если в начальной стадии компьютеризации советские ГОСТы вгоняли всех сисопов и сисадминов в единое поле *.txt-файлов, то теперь свободное волеизъявление любого сидящего за компьютером привело киберпространство в состояние первоначального хаоса. Так что уход цензуры оборачивается для электронных издательств весьма неприглядными следствиями.

2. Повторю еще раз и буду повторять вновь и вновь: книга тиражна, книга отделена от издательства, книга материальна -- и оттого она коммерциализуема, то есть продажна. Как продать электронное издание, еще никто не придумал, хотя лучшие умы человечества, настроившись на коммерческий дух времени, затупили уже не одну мозговую извилину на этом вопросе. И, боюсь оказаться хорошим пророком, их усилиям и ухищрениям суждено разбиться, как волнам о борт корабля, о тот непреложный момент, что невозможно в широких масштабах продавать продукт, который может быть доступен всем и каждому.

Не являясь любителем бизнес-подхода к окружающей нас действительности, не без удовольствия отмечу продажные трудности на электронной ниве. Книги продаются отдельными экземплярами. Общие, порою значительные затраты на тираж, с лихвой компенсируются маленькими поступлениями от единичных продаж. Электронное же издание -- это всегда в единственном экземпляре, который как бы неизмеримо дешевле не обходился тиража, достаточно дорог для одного покупателя. Найти такого, конечно, всегда можно, но о массовом обольстительном обмане потребителя придется забыть.

Зато один и тот же электронный продукт можно продавать и продавать до опупения, столько раз, сколько найдется желающих его купить. Но каждый купивший будет обладать тем же самым изданием, что и создатель и с той же возможностью воспроизводить его в бессчетном количестве экземпляров, что и первый продавец. Допустим, по своей непроходимой честности или глупости покупатель уважим авторские права и не сделает купленное им издание через сети всеобщим достоянием, но кто помешает его подарить своим друзьям, родственникам, знакомым, копируя с компьютера на компьютер в частном порядке? А кто помешает тем проделать такую же операцию со своими друзьями и знакомыми?

Хорошо, тогда придумывают некую хитрость. Тем более, что эта хитрость по душе провайдеру, кто может и финансово подстрекнуть издателя на эту хитрость. Издание не продается целиком, а выставляется в Интернете, причем не для всех, а для избранных (пароль, средства защиты от взлома и все такое сейчас без конца изобретается). Теперь пользователь каждый раз, как заходит на нужное ему электронное издание видит перед собой лишь небольшой кусочек его. Уже разом перенести себе на компьютер он не может, нужно каждый раз проделывать ряд технических действий, а читать за ту же плату может бесконечно.

Издатель доволен, с покупателя вроде бы допденег не требуют. Но тут мы и вспомним о провайдере. Листая страницы электронного издания, читатель потребляет информацию в ее битовом измерении, то есть не важно, что он читает, важно сколько букв, рисунков в этом есть. И теперь он уже платит провайдеру, для которого, чем больше и чаще выходит потребитель в сеть, тем лучше. Получается, что платить приходится дважды: провайдеру и издателю. Это все равно, что книга у тебя лежит на книжной полке и за каждый подход к ней ты должен платить. Значит приходится перетаскивать книгу к себе на компьютер, "скачивать" ее. А если провайдер с издателем договорились повозить покупателя мордой по эфиру, то есть разбили издание на сотни мелких кусочков, то работа по скачиванию и склеиванию у себя хотя никаких допденег не требует, но влетает ни в один грамм пота и не одну лишнюю минуту твоего ничем не восполнимого времени.

Есть и другие ухищрения заставить покупать электронный продукт вроде придумывать разрушать компьютер у того, кто пытается перенести электронный продукт на свой компьютер. Словом, не продажный по сути электронный продукт пытаются всеми правдами и неправдами втиснуть в рамки коммерции. Можно ли потребителя на долгое время заставить мириться с идиотизмом такое работы, как склеивание из кусочков целого, когда природа электронного издания никак к этому не побуждает, и только потому, что кому-то нужно же извлекать из этого прибыль -- вопрос.

Но вместе с продажностью электронное издание теряет 2 очень важных качества, в которых, как луна в реке, купается книга и именно из-за своей продажности.

Поскольку книгу можно продать, в нее есть смысле вкладывать труд. Того же редактора и корректора, которые если не лучше, то надежнее жены и друга, художника, комментатора, научного редактора. Книга становится не только литературным или научным, но и издательским шедевром. Я думаю, всякий охотно расстанется с частью своих кровных, чтобы держать в руках "Дон Кихота" с иллюстрациями Доре и объяснениями, кто такой "Амадис Галльский" или лиценциат, о значении каковых понятий мы несколько подзабыли, чем мучиться с полуслепым текстов от "Классиков и современников", которые Советская власть уже издыхая подбросила за макулатуру совчитателю: типа человек наш не прихотливый, все схавает.

Труд требуется и на раскрутку книги -- нехорошее слово и нехорошие дела за ним творятся, но ведь донести сведения о книге для читателя нужно, даже если эта раскрутка идет через Интернет -- и на ее продажу. И везде, где есть труд за него нужно платить. А чем можно платить, как не тем, что выручается от продажи книги? Если книги не будут покупаться, и вкладывать в них труд никто не будет, кроме любителей и энтузиастов. Но если таковых с лихвой сыщется для уже прославленных в истории именах (пушкинские, твеновские, сервантесовские страницы в Интернете это подтверждают), то поддержание нормального литературного и научного процесса без регулярной деятельности людей профессиональных наклонностей невозможно. Даже при упрощенном электронном издательском цикле.

Другой аспект. Книготорговля позволяет часть книг от продажи расходовать на содержание и/или поддержание малоимущих авторов. Трудно представить меценатов как системный элемент по поддержанию беспокойного авторского племени в условиях, когда альтруизм и прибыль окажутся по разную сторону баррикады. А сами писатели, работающие за деньги не столько из-за неутолимой страсти к прибылям, сколько за возможность отдавать себя любимому делу, смогут ли они поддерживать литературный процесс на должном уровне, когда прокормиться от этой поживиться от этой поддержки будет нечем?

Хотя в этом вопросе однозначность тоже не совсем уместна: а именно из каких финансовых источников пьет автор питающие его струи. Имеющие коммерческий успех и стригущие с них купоны6 их проблемы в данной статье, кроме них самих, нас не интересуют. И если они что-то и потеряют от Интернета, то, будьте уверены, так или иначе с лихвой своего не упустят в другом месте.

Так что речь о тех ученых, кого как Эйнштейна, понимало всего 3 человека в мире, причем еще под большим вопросом, входил ли в заветную тройку призеров сам автор высказывания. Долгое время малопонимаемые профанами ученые исследовали за счет бескорыстной поддержки государством академической науки. Затем, когда их безумные парадоксы дозревали до стадии гениальных, они оформляли их книжным образом в академических издательствах.

Уже с другого боку, но деньги в издательства опять уходили из государственного кармана (частные пожертвования, если кто вникал, тот же госкарман, но несколько наизнанку: спонтируют ученых на Западе и не спонсируют у нас, не из особого понимания роли науки, а из особого понуждения платить со стороны государства).

Книга поступает в продажу. 3 человека, которые понимают ее ценность и 30, которые думают или надеются понять, в числе потенциальных покупателей. Остальной тираж (отнюдь не дотягивающий до 3 безубыточных тысяч) расходится по государственным и академическим библиотекам, деньги на покупку которыми безумно-гениальных творений опять же притекают из бюджета, то есть от государства. Причем государство на каждом этапе бдить, на достаточно ли экстравагантную идею пошли деньги.

Похожую систему пытаются воздвигнуть сейчас на электронном уровне. Но, попадая в киберпространство, она вдруг начинает выдавать проколы, которые еще мало ощущаются обществом, и которые лучше продигностировать сейчас, чем лечить, когда уже болезнь разовьется до невиданных размеров. Давая на разных этапах и разным образом деньги и ученому, и издательству, и библиотеке, государство все время держит процесс под контролем, отчего Шопенгауэр даже отрицал за университетскими профессорами звание философов.

Дорвавшись до Интернета, ученый, который, заметим, живет не на гонорар, а на зарплату, которая позволяет ему за казенный счет жить в удовольствие от своих исследований, уже может распространять не те результаты, за которые ему следовало бы платить. Эти результаты могут не безумными до гениальности, а вполне приемлемыми для тех, кому никак не положено разбираться в науке. По крайней мере, зачем иначе профессорам, имеющим на своих плечах не одну сотню публикаций, помещать свои материалы на левых сайтах?

Вот где образуется нестыковка, решить которую предстоит в ближайшем будущем, иначе наука пойдет по неправильному пути.

3. За века своего существования книжное издательство научилось эффективно и с пользой для себя позиционировать свой продукт на том сегменте рынка, где воюют читательские интересы.

Одни читатели любят пофилософствовать, держа книгу в руках. Таких очень мало. Другие вполне бы обошлись без книги, потому что отделка квартиры -- главная забота и увлечение всей их жизни. Но всего они все равно не знают, и друзья не всегда подскажут правильный совет, и тогда тоже приходиться обращаться к книге, разным там "Полезным советам", "Мастеру на заметку", "Своими руками", как к такой кладези неисчерпаемой мудрости, с которой не сравняться ни Библия, ни Коран, ни "Двенадцать стульев". А если в конце книги еще и не несколько анекдотов будут на случай перекурить, так это и будет самое то.

Придя в магазин, такие два разных читателя, пойдут в два разных отдела и выберут себе две разные книги или оставят на них заказ. А бывает, что один и тот же самый человек, судя по настроению или запросам пойдет в разные отделы, чтобы выбрать себе разные книги в соответствии с требованиями момента.

Эти градации литературы проходят красной нитью через магазины, каталоги, библиотеки.

Но уже сама книга своим внешним видом, аннотациями, обложкой, картинками маркирует характер своего содержания.

В свое время автор данной статьи навостился покупать классиков разных литератур, в том числе и народов СССР, в свою личную библиотеку. Причем накупил много таких, о которых и понятия не имел перед тем. Покупки через прошедшие годы, как правило, оказались интересными. Главным, теперь уже можно признать, безошибочным критерием были предисловие и примечания в конце книги. Они давались только заслуженным авторам. Лишь потом появились "Классики и современники" и подобные им издания, которые приравняли классиков к макулатуре.

А еще была такая замечательная серия "Литературные памятники" с обложкой, безошибочно притягивавшей взгляд на книжных среди разноцветных книжных лохмотьев. Книги этой серии можно было брать уже за одну обложку и, за редким исключением, когда под памятники подтасовывалась разная идеологическая дрянь, знать о гарантированном качестве выбора.

Нельзя сказать, что в Интернете не предпринимается попыток ввести в некое пристойное русло расхристанный наплыв материалов. Но он непрерывно приходит к неутешительному для себя результату. Отсутствие долгой истории, сравнимой с книжной, отчасти играет свою негативную роль. Но именно только отчасти. Там где в электронную форму переносится книжная классификация, новые технологии торжествуют успех в книготорговых обзорах, библиотечных каталогах.

Но чисто электронные материалы оказывают попыткам их посчитать, как козленок, весьма стойкое сопротивление. Их очень много, чтобы все обнаружить, они работают в мигающем режиме, чтобы их отследить, они не вписываются в жанровые рамки, чтобы их отсортировать. Первые две трудности укладываются в рамки технических проблем, которые никогда до конца не будут устранены, но по мере работы изобретательской мысли будут до приемлемых пределов решены техническими же средствами.

Наоборот, третья проблема -- фундаментальная, и самые умные компьютерные мозги могут отдыхать, чтобы зря не ломать себя ее невозможным решением. Когда в магазинах, на складах, в библиотеках книги сортируют по назначению, -- то это уже конечный этап распределения. А начинается он в издательстве, когда издатель ломает себе и автору голову, в какую категории его занести. Ошибки оборачивались для редактора весьма неприятными административными проблемами вплоть до настоятельного совета поискать себе другую работу при их неоднократном повторении.

Кто посоветует электронному автору, ему же и издателю себя, поискать себе другую работу, если он регулярно платит за Интернет, тут уж вопрос повисает в воздухе. Подобно тому, как если он замечательно отсортировывает свой труд, но забывает перечислить деньги провайдеру, он будет как раз удален из сетей.

Книги в редакциях -- и это уже более важный аспекта -- сортируют не наобум, а в строгом соответствии с единой системой классификации, над созданием которой трудились десятки умов и довели свой труд до обязательного декретного состояния, так что ни какой разноголосицы, по крайней мере, на национальном уровне в способах сортировки невозможно. Эта классификация уже довлеет над автором в блаженные творческие моменты за рабочим столом.

И если в порыве вдохновения автор забудется, то уж редактор, будьте уверены, устранит всякую философию из книги по ремонту квартиры, и всякие полезные советы мастеру на заметку, если автору по классификации положено философствовать. Впрочем, автор давно уже дисциплинировался на этот счет и в готовой рукописи не позволит себе ничего лишнего.

В электронном виде жанровых разнобой вновь вступает в свои права. Некий новый Бобчинский, который хоть тихим шепотом пытается прогреметь своим именем в веках, создаст в Интернете свой сайт о себе и своих родственниках и друзьях, в мере пофилософствует заимствованными из великих мыслей афоризмами, в меру подаст практические советы из дачно-огородной жизни, в меру напишет автобиографию. А куда отнести этот компот, его не заботит ни в малейшей мере. Кстати, из-за этого жанрового анархизма в Интернет идут авторы, которые вроде бы не обижены вниманием издательского люда.

Книжное и электронное издательство: кто кому

Существование каких-либо электронных издательств разведанные пока не подтверждают, хотя количество электронных изданий громадно. Понятно, что исходя из последовательных материалистических предпосылок, можно предположить, что сами по себе электронные книги не возникают. Значит какой-то электронный процесс уже вовсю существует, и, как утверждают знатоки, довольно-таки непростой. Еще они утверждают, что электронное издательство имеет неоспоримые преимущества перед традиционным -- книжным.

1. Сразу же бросается в глаза его превосходство в оперативности. Считается, что книга содержит данные 7-8-летней давности, что начисто устраняет ее из текущего культурного процесса. Журнал за счет конвейрности сокращает этот процесс до 4-5 лет. Но и это слишком долго, особенно в технике и науке, где параллелизм исследовательских программ в разных точках земного шара может перечеркнуть усилия целого научного коллектива за счет преждевременной публикации.

В литературе, где индивидуальный момент превращает каждого писателя в неповторимую для других единицу культурного процесса, подобное опережение вроде бы отдельному автору не грозит. Здесь проблема наступает с другого фланга. В годину острых идеологических схваток запоздавшая реплика в споре будет аналогична маханию кулаками после драки. Не говоря уже о том, что не сказанное вовремя слово может пустить историческое развитие по другому, зачастую неправильному пути.

Поэтому писатели и ученые в текущей перспективе больше, чем на тяжелую артиллерию романов и монографий, полагаются на бойкий язык статей и рассказов. Достоевский, один из наиболее чувствительных авторов к переживаемому обществом моменту даже забрасывал писание романов во имя злободневного отклика на события "Дневником писателя". (При всем уважении, конечно, к памяти классика русской литературы на фоне исторического времени который выглядит сегодня не совсем соразмерно великому имени).

Вот из каких моментов на совершенно новой книге образуется налет 7-8-летней давности. 2-3 года роман или монография пишется. 1,5-2 года рукопись кочует по редакционным портфелям (включая сюда перепечатку, заменившую беловую переписку времен, когда создавалась великая литература). Еще 1-1,5 года получившийся продукт плавится в типографском тигле. И наконец около 1 года книга бредет по извилистым дорогам книготорговли и распространения.

Если предположить, что писательский процесс нерушим со времен Гомера (а это далеко не так, ибо, Гомер -- мастер сочных живописных описаний -- был слепым от природы) в какой бы книжной, электронной или форме произведений устного народного творчества авторская мысль не отливалась, то электронное издательство сокращает дорогу от писателя до читателя до тех самых 2-3 лет написания книги.

Не то чтобы временные отрезки на редакционную подготовку (хотя бы в виде разметки текста), типографское воспроизведение (хотя бы в форме презентации на сервере) и работу по продвижению готового продукта (хотя бы в форме запуска в киберпространсто) стягивались к нулевой величине. Они просто совмещаются в единое целое с процессом написания (немножко не так, конечно, но кого волнуют детали, когда итоговая цифра-то не подлежит суду сомнений разума).

Сразу же оговоримся для любителей поспорить: 7-8 лет мы посчитали для традиционного издательства. Современное книжное издательство, когда рукопись не относится в редакцию, а отправляется туда по Интернету, конечно, более оперативно. Но эта большая оперативность как раз и приобретается за счет внедрения в процесс книгоиздания элементов электронного издательства.

2. Электронное издательство не только более оперативно, но и более операбельно. То есть позволяет с большей гибкостью осуществлять, так сказать, производственный процесс.

В книгоиздании он, как рядовые, выстроен строго в затылок, в шеренгу, по одному, то есть в линию. Написание книги, редакционная проработка, стадия полиграфии -- вот 3 главные его стадии, следующие не меняясь местами, и не совмещаясь по времени (то есть когда две стадии могут двигаться какое-то время параллельно) строго одна за другой.

Исключения, конечно, возможны. Долгое время романы писались выпусками, и пока автор только задумывал очередную главу, читатель уже глотал предыдущую. В таком режиме писали Дюма, Диккенс, Ричардсон, Фильдинг. Но найти автора, который мог бы так же обильно, на манер незатухающего вулкана -- разве только из среды детективщиков и составителей love stor'ий -- а главное, в регулярный унисон с производственным циклом извергать строго определенные порции текста, очень трудно. Даже обессмерченные имена создателей писем Клариссы, приключений Тома Джонса, гр. Монте-Кристо или протоколов заседаний Пиксвикского клуба надрывают развитый великой литературой XIX века и более притязательный, чем современников вкус читателя рыхлостью, неоправданными длиннотами (когда автор очевидно "гонит строку"), и, наоборот, скороговоркой, где читатель, как в высокогорье, буквально задыхается от недостатка подробностей.

Что же касается развития характеров, без подробного маршрута которого, читатель невольно морщится, но у перечисленных романистов он либо как столб, не меняется со дня рождения до смерти, какие бы жизненные сотрясения ни пытались подвигнуть его на изменения, внушая невольную мысль, зачем на подобный столб было изводить столько романного пространства, либо меняясь самым неожиданным образом, вслед за изгибами настроений писателя в момент отправки в печать очередного выпуска. Все это, радовавшее когда-то читателя, сегодня выглядит удручающе.

Еще один пример выскакивания за границы линейности возвращает нас в советские времена, когда после очередного съезда или еще в каких-нибудь эпохально-юбилейных обстоятельствах требовалось срочно издать, да еще в лучшем исполнении, указанные партией материалы.

Тогда вся редакция, включая технический персонал, руководителей, вплоть до чуть ли не шоферов и техничек усаживалась за вычитку текста от ошибок, который с колес отправлялся в типографию, где не дожидаясь окончания редакционной канители, его запускали в набор (а сотрудники редакции, не передохнув от коллективной вычитки бросались на типографские работы типа работы на бумажном конвейере или упаковки готовых книг).

Учитывая, что торговля получала от издательств предложение, от которого трудно было отказаться, особенно в виду сопровождавшей его рекомендации, книга появлялась на прилавках и библиотеках не через обычный в таких случаях год, а через несколько дней после завершения типографской стадии. Данный факт между прочим снабжает приверженцев советских времен неоспоримым аргументом: "Вот, дескать, дата съезда, а вот дата выхода из печати -- где ты видишь подобное в наши дни?" -- "Но ведь сколько это стоило?" -- "Давай держаться фактов: вот дата съезда, а вот дата выхода из печати". -- "Но ведь скольки книгам это затормозило выход, а сколько авторов вообще оказались выброшенными из плана". -- "Это эмоции, а здесь факты, которые -- вещь упрямая: вот дата съезда, а вот дата выхода книги из печати".

Другими словами, исключения из строго последовательной схемы книгоиздательского процесса приводят к таким чудовищным сбоям в функционировании производственного механизма, что с лихвой подтверждают правило.

Самое существенное здесь, что избежать установленного веками печатного дела порядка, невозможно в принципе. Ибо базируется он на особенностях человеческой натуры. У авторов есть скверная привычка писать, пока все накопившееся на душе или отстоявшееся в мысли не переметнется на бумагу, отчего окончательный объем написанного, когда работа только начинается, теряется в тумане неизвестного, а конец скорее вынуждается внешними обстоятельствами, чем естественным течением авторской мысли. Лютер изложил суть своего учения в 95 тезисах, потому что таков был порядок: хоть умри а тезисов должно быть 95 -- ни больше, ни меньше.

Издатели бы только мечтали, чтобы подобные правила действовали и ныне, когда более или менее ясный объем книги обрисовывается только тогда, когда автор и рукопись оказываются по разные стороны редакционного порога.

У редакторов есть скверная привычка кромсать рукописей (раньше) или требовать дополнений (теперь) в угоду идеологической парадигме (раньше) или маркетинговой политике (теперь). Поэтому пока подготовленная рукопись не оказалась в издательстве, ее листаж (это если количество экземпляров умножить на количество страниц в книге) витает в тумане.

У типографии же есть дурная привычка требовать полной ясности в этом вопросе. 10-15 страниц уменьшения или увеличения текста, столь нежелательные при малом тираже, при 10 тысячах экземпляров ввергают издателя в шок и трепет непредвиденными расходами. Есть и еще масса таких мелочей, ставящих стоп-сигнал на попытках издателя запараллелить некоторые этапы.

Электронные технологии меняют картину издательского ландшафта на прямо противоположную, как при перелете авиалайнером из одной климатической зоны в другую: из зимы в лето, чтобы сделать сравнение более корректным по части облегчения гардероба. Многие операции исчезают, в частности, связанные с типографией, другие, видоизменяются до неузнаваемости, незаметно встраиваясь в творческий процесс, третьи, -- такие, как связанные с введением графики, звука, анимации -- наоборот возникают.

Так, прежде чем попасть в типографию, рукопись должна была быть размеченной в редакции (в настоящее время уже и в книжных издательствах данная операция отошла к компьютеру). Существовала даже специальная профессия для этого -- технический редактор. Он с помощью специальных знаков на полях давал типографским наборщикам указания, каким шрифтом набирать текст, как выделять заголовки или отдельные слова, в какое место вставлять таблицу или рисунок (в типографии текст набирался отдельно, таблицы -- отдельно, рисунки обрабатывались отдельно). Рукопись после такой разметки была перечеркана на манер тетради двоечника. Хотя более радовала опытный глаз специалиста, чем еще не подвергнутая редакторской вивисекции.

На компьютере для электронного издания всю эту работу с успехом выполняет сам автор, причем не специально, а между делом, наподобие того, как это делает пишущий. Беря в руки авторучку или гусиное перо, он не думает о шрифте, его шрифт -- это врожденный его почерк. Начиная жать на клавише, он автоматически высвечивает на мониторе значки определенного вида, который он может выбрать, конечно, приступая к работе, чтобы потом уже об этом не вспоминать. Заголовки пишущий располагает по центру и подчеркивает их, то же самое делает пишущий. Более важные заготовки он обозначает более крупными значками, менее важные -- значками поменьше (шрифт здесь переименован в фонты). Рисунки можно вставлять по месту, таблицы набирать вперемежку с текстом.

Таким образом в процессе набора писатель автоматически, не заморачивая себе головы, выполняет ту работу технического редактора, на которую в издательстве уходили недели. В каком виде будет набран текст, в таком виде он и будет существовать в электронном издании, если, конечно, автор не придает его внешнему виду особого значения и не разукрашивает его наподобие как некоторые авторы любят переписывать свои рукописи каллиграфическим почерком и украшать их буквицами и заставками. Кстати таким любителям компьютер предоставляет гораздо больше возможностей, чем типография, где автора сразу отсекают от выбора стандартным набор возможностей.

Можно сказать, что не только разметка текста: нет ни одного издательского процесса, который не получил бы в электронном издательстве новой жизни и обязательно в сторону ее сокращения и облегчения усилий.

И даже в творческий процесс -- святая святых писательской ауры -- вторгаются непрошеный гостем технологические новшества. Писатель теперь может, не доводя работу до логического завершения, пускать ее по частям на встречу с электронным читателем. Сам процесс пуска из годового путешествия книги от типографии к покупателю сокращается до нескольких минут. То есть вполне осуществима идея романа выпусками, как во времена Фильдинга и Дюма, но без жестокого издательского прессинга.

Нельзя сказать, что подобный прорыв захватывает дух, скорее он его угнетает. Интернет буквально переполнен обломками великих начинаний6 с помпой и хвастовством заангажированных и захлебнувшихся где на середине, а где и в самом начале. Все же книжное издательство больше дисциплинирует автора, заставляя его перед походом в редакции придать своему детищу хоть какую-то видимость законченности.

Особенно мощной волной параллелизм в работе над электронными издания показывает свои преимущества при подготовке сборных трудов. В традиционном издательстве один такой необязательный автор может затормозить на годы выход книги, особенно если этот единственный автор он среди всего авторского коллектива и единственный стоящий, чтобы его можно было выбросить: зачастую десяток никому не известных ученых или писателей только из-за именитого соседства и участвуют в сборнике. В электронном же издании этот автор может быть дозаявлен и помещен в "братскую могилу" в любой момент, и даже без особого своего на то согласия.

Другая область, где новейшие технологии выступают во всей красе -- это переиздания. Первое рождение книги в свет требует 7-8 лет, из которых только 2-3 года плод находится во внутриутробном авторском состоянии. Достаточно вычесть вторую цифру из первой, чтобы с абсолютной точностью определить, сколько лет карма определяет книге на второе и последующие перерождения, ибо редакционная, книжная и торговая составляющие без изменений движутся по той же самой колее.

А поскольку время изготовления электронного продукта полностью укладывается во время его написания (или точнее "подготовки", с учетом вставки графических и др. элементов), то элементарная логика подводит исследователя к 0 отметки отмеренного на переиздание срока. Правда, житейская логика вносит поправку в хотя бы 2-3 минуты для нажатия соответствующих клавиш, с которых переиздание стартует в киберпространство.

Собственно говоря, Интернет делает переиздание вообще бессмысленным занятием, когда единой гиперссылкой можно включить в свой сайт любую пойманную в сети страницу. Но, как всегда, суровая проза жизни не соответствует железным законам логики. Одни и те же тексты, причем с одними и теми же ошибками, что заставляет предполагать их происхождение из одного источника, довольно-таки часты в киберпространстве.

Электронное издательство отметает начисто и понятие доиздания, когда, к примеру, в сборник что-то добавляют, что-то убирают, где-то изменяют и под видом "2-ое издание, исправленное и улучшенное" пускают в свет. Новейшие информационные технологии позволяют дополнять и улучшать постоянно, причем, если сборник готовится частями и в разных местах, то в тех же местах и так же частями он может меняться.

В этом разрезе операбельность оборачивается не самой лучшей своей стороной. Об утрате аутентичности текста мы уже говорили. Другой минус: нарушение внутренней целостности сборника. Например, если в одном месте убирается какой-то фрагмент, то необходимо изменить и ведущие к нему ссылки, иначе они будут падать в пустое пространство. Скажем, цифрой указано, что к данному элементу следует примечание, пользователь нажимает кнопку, а примечания нет. Можно, конечно, тщательно координировать работы, изменив в одном месте, следовать по всей цепочке ссылок. Но если в традиционном издательстве сам технологических процесс не позволяет таких вольностей -- попробуй без согласования с типографией что-либо добавить или убрать из книги -- то здесь прочность и цельность конструкции зиждется исключительно на доброй воле ее создателей. Фундамент крайне ненадежный.

Электронный издательский процесс проще и дешевле книжного. Сравнительный анализ легко произвести, если не копаться в назначенных государством или рынком ценах, а включить обычный здравый смысл. Технологические революции совершаются сообразуясь не с тем, сколько конкретный покупатель готов выложить за товар или что посчитало важным внедрить начальство, а сообразуясь с затратами общественного труда. В этом пункте Карла Маркса еще никто не опроверг.

Первым пунктом на обсуждение в повестке дня напрашивается по степени очевидности вопрос об используемых материалах. Книги, как известно, печатаются на бумаге, мнимый дефицит которой в свое время испортил не одну читательскую нервную клетку (и писательскую, и издательскую). От того, что в наше время бумаги завались на всякую глянцевую дрянь -- плати только деньги -- еще не следует, что этот ресурс потерял в своих ценностных параметрах: лес, как уничтожался безжалостно, так и уничтожается еще более безжалостно до сих пор.

Электронная же информация разносится по нематериальным волнам эфира, а хранится на твердых и мягких дисках, далеко не невесомых -- это правда -- но на порядок более емких (от сравнений воздержимся, ввиду их ставших банальным местом).

Правда, эйфория от полного вытеснения бумаги с информационных просторов несколько сникнет, едва мы прикинем, что ее расход от издателя перемещается с потребителю, читателю, когда он не ограничиваясь чтением с экрана, выводит электронное издание на принтер. И все-таки в данном случае расход существенно ниже. Ибо если издательство выбрасывает свою книжную продукцию наобум, в рынок, то читатель, расходует за свои деньги адресно, на конкретно читаемый им материал. Пусть даже простота распечатки и делает свое грязное дело: ведь, чтобы переписать или даже перепечатать на машинке текст, нужны усилия. Здесь же достаточно нажать кнопку.

Заседание продолжается. Переходим ко второму пункту повестки дня: типографские расходы. Ввиду их отсутствия при издании материалов в электронной форме, вопрос можно считать закрытым, с присуждением в данной категории победы за явным преимуществом электронным технологиям. С авторского компьютера текст сразу попадает к потребителю.

Чтобы дать представление о масштабах удешевления приведем один маленький пример. В типографиях будущая книга какое-то время существует в виде небольших тетрадок (обычно в 32 страницы). Эти тетрадки, складываются одна с другой в готовую книгу (книжный блок). Осуществляется эта операция на специальной линии, которая даже в барнаульском "Полиграфисте" имеет несколько метров в длину. На мощных же полиграфкомбинатах эта линии -- настоящие конвейеры по сотне метров в длину и в несколько десятков рабочих мест, каждое из которых оснащено нехилой техникой. И, прежде чем книга примет окончательные формы, в которой она попадает к читателю, она проходит сотни таких же, менее и более сложных операций.

По данному пункту в интересах истины нужно обратить внимание на одну небольшую деталь. Книга, выйдя из типографии, приобретает самостоятельное существование. Типография после этого может быть взорвана террористами, продана за долги, закрыта за ненадобностью -- книга будет путешествовать по читательским рукам независимо от столь прискорбных событий. Электронное же издание живо вместе с породившим его компьютером, покуда работает компьютер -- есть электронное издание, сдох компьютер -- и издание пропало (есть, конечно, микширующие моменты типа CD- или DVD-дисков, версификации издания и т. д.)

Пока электронные издательства молоды, "самые древние" восходят к 1995 году, проблема еще не проклюнулась в тревожные тона, хотя неожиданное исчезновение привычных страниц порой больно ранит юзера (как с ТВС: вдруг меняется и уже не восстанавливается на экране привычная картинка). Поэтому в расходы и усилия на электронное издание нужно внести нелегкую вахту (она очень легка, но она должна длиться очень долго -- все время пока "живет" электронное издание) по регулярному поддержанию всего того, что овеществляет изображение на мониторе: а это не больше, не меньше, чем весь Интернет со всеми включенными в него компьютерами, каналами связи и обслуживающим связь оборудованием.

Какая часть ото всего этого приходится на одно электронное издание? Предположим, что вся эта мощная инфраструктура целиком обслуживает электронные издательства. Расходы получаются запредельными. Однако, ясно, что глобальные сети -- это все-таки средства коммуникации, как телефон (и телефон), мобильник, воздушка и многое другое (все они являются кстати элементами Интернета). Электронные издания существуют попутно к тому, что существовало бы и так.

С этой точки зрения 1 электронное издание едва ли не бесплатно. Истина лежит посередине и несколько в стороне. Электронные издательства обеспечивают дешевый и удобный вид изданий, возможный однако лишь при развитой цифровой коммуникационной инфраструктуре.

Сфера, выражаясь по-современному, продвижения книжной и электронной продукции выявляет еще один триумф новейших технологий. Хотя непредвзятое сопоставление фактов на уровне читающего обывателя порождает в необремененных размышлениями над сложностями жизни мозгах ненужный скепсис.

Действительно, о местонахождении этого триумфа обывателю остается только догадываться. В советские времена любой покупатель мог прийти в любой книжный магазин, взять в руки каталог любого отечественного и даже стран народной демократии издательства (региональные издательства к любым, естественно, не относились) и заказать за очень умеренную наценку, приплачиваемую к тому же по факту получения покупки любую книгу (опять же художественная литература под разряд любой не подпадала).

Если же место, занимаемое необходимым каталогом пустовало, то можно было взять "Книжное обозрение", свежий выпуск которого был опять же обязательным атрибутом любого магазина, причем у нас в Барнауле даже продавец рядом не стоял на страже этого выпуска, и заказать книгу по "Обозрению". В котором печатались и сортировались по темам абсолютно все книжные новинки, в каком бы советском издательстве они не выходили.

Многие специалисты научились весьма ловко пользоваться этой системой и даже не уличенные в ностальгических замашках с нежностью вспоминают времена развитого социализма в книжной торговле. Тогда они сумели собрать замечательные библиотеки по своим специальностям, благодаря чему даже в Барнауле не чувствовали себя в отрыве от горячего пульса новейших достижений отечественной науки. Где все это сейчас? И что дал взамен Интернет?

Конечно, кто бы спорил о преимуществах электронного оповещения. Оперативнее, быстрее и подробнее. Но за "просто посмотреть" приходится платить, скажем, в Барнауле 4 р/мегабайт, которого хватает на 10-15 названий, или по 30-40 копеек за книгу. При этом нет такого "Книжного обозрения", в котором аккумулировались бы сведения о всей издательской деятельности страны. То есть приходится еще заниматься поиском издающих организаций, без гарантии, что они сочли возможным дать о себе знать через сети.

Все эти соображения признаются и принимаются, но не останавливаясь на тех "неоспоримых" фактах, на которых так любит, подогреваемый волнуемой жжением в определенном месте журналистской братией, упираться обыватель, небесполезно подумать, а во что обходилось и обходиться функционирование той и нынешней систем. Заботы о столь хваленой советской системе книжного распространения брало на себя государство. Эти заботы выливались в громадные затраты на составление каталогов, их регистрацию, систематизацию, рассылку. На выполнение заказов. На хранение определенной части тиража, так называемых обязательных экземпляров и т. д.

Насколько велики были эти затраты можно судить хотя бы потому, что на 15 (а сейчас уже и все 24) экземпляров обязательной рассылки в СССР приходится 1-2 в гораздо более развитых и богатых странах Европы и Америки (правда, нужно оговориться, что мощное книгоиздание этих стран не шло и не идет ни в какое сравнение с нищим книгооборотом страны советов, выходившего на передовые позиции за счет массовых тиражей). И если систему книжного продвижения сегодня находится в плачевном состоянии (по крайней мере, с глаз читающего потребителя она изгнана в строго профессиональные сферы), то произошло это не из-за распада Советского Союза, а под весом собственной тяжести.

Лучшим же показателем эффективности новейших технологий является то, что книжная торговля, не довольствуясь традиционными методами, "задрав штаны" прибегает под их крыло. Достаточно сказать, что объем книжной торговли через Интернет в мире составляет 50 % -- против 2 в России, -- а объем книжной рекламы, оповещения, каталогизации через сети, если исключить страны третьего мира, наверное, приближается к заветной сотне. В этот поток все более солидным ручьем вливаются электронные публикации, которые сегодня копируются на лазерные диски и подобно книгам заносятся в каталоги, регистрируются, заказываются и рассылаются.

Но в одном пункте система книгораспространения -- в традиционном своем формате или же в сетевых одеждах -- остается и останется недостижимым идеалом для своих электронных наследников. Это вырабатывавшаяся веками и почти доведенная к моменту своей гибели до совершенства централизованность. Изданная книга так или иначе попадает на орбиту вращения культурных ценностей, исчезнуть или затеряться на которой нелегко. Кто-нибудь когда-нибудь да обнаружит запущенную туда книгу, каким бы малым тиражом, в каком бы отдаленном земном уголке она бы не появилась на свет.

То что электронных изданий намного больше -- это еще не причина, -- принимая во внимание возможности новейших технологий по сортировке практически бесконечных массивов данных, -- их принципиальной нецентрализуемости. А вот с хаотичностью рождения, бытования и умирания, которую не заковать ни в какие доспехи лазерных дисков, справиться невозможно, в одной стороны, и не нужно с другой.

Но в одном пункте система книгораспространения -- осуществляется ли она традиционным способом или через сети -- имеет преимущество перед электронными издательствами. Это ее централизованность. Если книга издана, проскользнуть мимо читательских, на худой конец исследовательских глаз, ей не удастся. Конечно, система книгораспространения и книгоподдержания не возникла сама собой, а произошла от долгого исторического процесса, которым киберпространство за недостатком времени еще не успело обзавестись.

Но, рискуя попасть в плохие пророки, предскажем: такой системы никогда и не будет, поскольку электронные издания нецентрализуемы в принципе. И не потому что их много: современным средствам обработки данных задача полностью их посчитать и снабдить инвентарным номером вполне по зубам. А потому что электронные публикации рождаются и умирают хаотично, по воле их создателей, вне системы, которую можно как-то организовать и упорядочить.

Осталось на сладкое сравнить на простоту и дешевизну редакционный процесс там и здесь. После того как мы лихо разделались с типографией, материалами и книжной торговлей, это вроде бы не долго посеять сомнений в итоговом выводе. Тем более отменив для электронных издательств разметку текста, автор уже вроде бы предвосхитил аналогичный финал и для редакционной службы.

Не беря назад ни одного слова из сказанного ранее, все же нужно сделать небольшой откат назад, ибо высказанное по этому поводу, хотя и имеет характер абсолютной истины, но не в последней инстанции. А именно: разметка текста в электронном издании свелась бы 0,слившись с процессом написания текста, когда последний представляет собой материал для книги, то есть для чисто последовательного линейного восприятия.

Однако даже если отбросить в сторону вопрос о языках текстовой разметки, никуда не денешься от той очевидной истины, что электронное издание -- это конгломерат разнохарактерной информации: текст, изображения, дизайн, который неразрывно связан с текстом и который не возникает сам собой в процессе написания, как шрифт или заголовки.

Все это необходимо взаимоувязывать и сочетать. И подобно тому, как невозможно в одном восприятии охватить текст и рисунок, если они подетально не рассчитаны друг на друга (чертеж и техническое описание, репродукция картины и ее анализ) или одна из изобразительных стихий не служит фоном для другой (закадровая музыка, орнамент), так же невозможно их сочетать в последовательном творческом линейном процессе.

Текст отдельно, изображение отдельно. Прилаживание одного к другому в книжном издательстве -- это чисто редакторская прерогатива. Для электронного же трудно сказать, отбирает ли писатель, или правильнее сказать составитель, здесь кусок хлеба от самого редакторского рта или это необходимая часть творческого процесса. В любом случае: устраняется ли профессиональный редактор как необходимая для электронного издания единица -- давняя мечта читателя и писателя: избавиться в их интимных отношениях от третьего лишнего -- или нет, сама работа, бывшая элементом редакционной деятельности, остается.

А принимая во внимание, специальные приемы обработки графики, анимации, звука, еще и усложняется и специализируется на новые виды и подвиды деятельности.

Еще один вид редакционной деятельности, который при переходе к электронным издательствам запутывается и усложняется -- составление содержания, снабжение книги ее так называемым аппаратом: примечаниями, сносками. В традиционном издательстве такая работа не то чтобы проста, но требует не столько напряжения мозговых извилин, сколько внимательности, аккуратности, скрупулезности (не желая никого обижать -- типично женская работа).

В электронном же издательстве из-за множества взаимных связей между различными фрагментами, как в вертикальном, так и в горизонтальном измерении (причем шастающих с горизонта на горизонт вопреки всякой иерархии), их взаимоувязка -- задача не для слабых умов. Создавая сайт, нужно все время держать в уме эту мельтешащую массу фрагментов, что куда ведет и что будет, если одно заменить другим или переместить в новое место.

Современные создатели электронных изданий пока идут по простому пути: копируя линейные или строго графовые формы (типа геральдического дерева). Но это простота оборачивается полной запутанностью и непонятностью электронных изданий и полным бардаком, буквально охватившим киберпространство (особенно с учетом факта, что в отличие от книги, которая для читателя начинается с обложки и титула, электронное издание может начаться для пользователя откуда угодно. В результате, какую бы выверенную структуру не соорудил создатель, при столкновении с миром реальных запросов она рискует остаться только в его голове).

4. От чего продуктивность зависит, то ее и ограничивает. В книгоиздании продуктивность зависит от немалых материальных ресурсов. Даже если бумаги будет вдоволь и она вдруг окажется бесплатной, ее нужно все же где-то размещать, хранить, возиться с нею (разрезать). А сколько жизненного пространства отнимают складские и торговые площади! По оборудованию я уже немного прошелся, когда писал о сборе тетрадей в книжные блоки.

Книга -- материальный объект. Ее весомость, когда приходится возить книги пачками из Москвы, очень даже оттягивает руки. И потому побороть книгу можно только материальными же средствами.

Следующий ресурс -- кадровый. Книгоиздание требует для своего нормального функционирования подготовленных и обученных профессионалов многих специальностей. В свое время Московский полиграфический институт выпускал до 300 специалистов в год, поддерживаемый несколькими техникумами и ПТУ для среднего и низшего звена печатной индустрии, и все равно кадровый дефицит был настолько устрашающим, что, как в медицине и образовании, основной контингент отрасли вербовался из женщин (уровень ставок куда вносил свою посильную лепту).

В средние века было проще. Тиражность книги обеспечивалась трудом переписчиков. Один переписчик работал над единственным экземпляром по нескольку лет, не считаясь с расходом времени на заставки, миниатюры, каллиграфию. Сколько ходило экземпляров, столько раз переписывалась книга. А писалась, как и в наши времена, как правило, всего один раз. Таким образом на каждого писателя приходилось по несколько переписчиков.

Современная техника приставила увеличительное стекло прогресса к возможностям книгоиздания. Нельзя сказать, что десятки тысяч его участников, кто все рабочее время, а кто частично, заняты обслуживанием одного автора. И все же пишущих гораздо меньше тех, кто их обрабатывает. На Алтае в год издавалось 30-40 оригинальных названий (то есть впервые), то есть писало не в стол, а на издание 30-40 человек. В Алтайском же книжном издательстве работало 50 человек, 500 -- в "Полиграфисте", ориентированном исключительно на книгу (частично выпуском книжной продукции баловались и другие алтайские типографии). А сколько было занято распространением книг в книжной торговле, бибколлекторах, обществах книголюбов -- не поддается исчислению.

Мне всегда казалось несправедливостью судьбы, что когда одним позволено быть писателями, другим навсегда уготована роль читателей. Если человек говорит, он должен по законам человеческого общежития быть выслушанным. Если человек читает, то ему должно быть предоставлено и право писать. Как при переписке. А что такое литература, как не род растянутой в объеме и времени переписки? В мире, конечно, нет справедливости, но если не стремится к ней, то хотя бы иметь ее в виду, необходимо. Для нравственного здоровья.

Свою лепту в ограничение книгоиздательской продуктивности вносит и производственны процесс сам по себе. Невозможно, при том количестве читателей, которое создала всеобщая грамотность и тех надеждах, которые возлагают на книги6 как источник получения прибылей, деловые люди, как в старые добрые времена, заниматься поединичной перепиской книг. Чем больше тираж, тем дешевле один экземпляр. В советские времена, когда на все существовали жесткие нормы и расценки, максимальный безубыточный тираж оценивался в 3000 экземпляров. Думается, и в современных условиях данная цифра сохраняет свою действенность.

А если теорию относительности понимают всего 3 человека на земном шаре, причем когда Эйнштейну высказали эту истину в форме вопроса, он глубоко задумался. "О чем вы думаете, профессор?" -- "Интересно, а кто же этот третий?" И что после этого не издавать убыточную книгу, аудиторию которой составляют 3 человека? И куда бы тогда пришла современная наука? Лучше не вникать!

Книгоиздательство всегда работает наобум: на покупателя, и потому оно выпускает литературу либо в дефицит, либо в переизбыток. Раньше мы всю вину за это возглагали на идеологические перекосы, однако несколько лет рыночной экономики, и мы уже исправили свои воззрения, поняв, что и рынок клонит явно не в тему. По крайней мере, в книжном вопросе.

Материальные компоненты электронного производства ограничиваются компьютером и каналом связи. Этот набор всосал в себя прежние издательство, типографию, книжную торговлю со складами и библитеками впридачу.

Наиболее значимый ограничитель производительности здесь компьютерная память. Однако от модели к модели ее размеры быстро увеличиваются, так что на сегодня средний домашний компьютер в состоянии выдать объем электронных изданий, равный тому, что произвело Алтайское книжное издательство за 50 лет своего существования, пока лава всепожирающего времени не стерла его с поверхности земли. Правда до продуктивности "Советского писателя" или "Радуги" средний домашний компьютер пока еще не дотягивает, но, похоже, этому "пока" осталось функционировать в качестве обязательного элемента истинности высказывания недолго.

Другой ограничитель, о котором интернет-москвичи и новосибирцы понятия не имеют, но силу которого провинциалы, включая барнаульцев познали и познают сполна -- пропускная способность каналов. По этому поводу можно только повториться: Интернет существует как феномен лишь при развитой инфрастурктуре. Отсутствие каналов или их плохое качество автоматически исключает попавший в эту зону сегмент человечества из культурообразующей сферы человечества, больше чем готтентотов или бушменов, потому что готтентотами и бушменами занимаются этнографы, необинтернеченное же человечество, кроме как самим себе никому не интересно.

Предельно упрощается и сам электронный издательский процесс. Все операции от начала до конца в состоянии выполнить один человек на одном компьютере, где бы географически этот компьютер ни находился: в Москве или на удаленной геофизической станции -- лишь бы он был включен в сеть, для чего достаточно модема и, например, телефонной линии, телевизионной антенны или радиоприемника, хотя оптоволокно, конечно, предпочтительнее. Не нужно собирать массы людей различных специальностей в одном месте и организовывать их совместную работу.

История завершила один из своих очередных витков. Фабрика побила более высокой производительностью ремесленника, разбив производственный цикл на ряд простых операций. Интернет побеждает массовое книгоиздание, отменив тиражность и сделав единичное производство более продуктивным, чем массовое. По причине между прочим своей единичности электронное издание не может быть ни избыточным, ни недостаточным. Не может быть избыточным, ибо хотя бы одному человеку, создателю, оно интересно, недостаточным -- ибо, скольки бы пользователям оно не было интересно, каждый из них может удовлетворить свои запросы этим единственным изданием (конечно, не в случае больших чисел: здесь вступают в действие несколько иные законы).

Хотя ограничение возможности удовлетворения запросов по одному адресу также следует рассматривать как фактор ограничения продуктивности электронного издательства. Впрочем, это скорее общественная проблема, чем техническая: чрезмерное количество запросов может вырубить сайт лишь в случае одновременного обращения к нему потребителей. Такое возможно скорее по специально скоординированной хакерской атаке.

Вроде бы со всей доступной ясностью показав, насколько электронное издательство мощнее возвышается над потребительским уровнем, чем традиционное, один вопрос все же как гвоздик в ботинке никак не может быть отставлен в сторону. Уже при разгуле книжного бума раздавались жалобы на неконтролируемый информационный взрыв, переполняющий шлюзы возможного читательского приема. В 70-е годы даже вошла в моду идея быстрого чтения, чтобы можно было справиться с большим объемом печатных текстов.

Еще более увеличивая количество доступной информации, не увеличивает ли Интернет и без того нехилый ее переизбыток.

С другой стороны, нельзя игнорировать и жалобы на книжный недостаток. Что конкретному читателю, до всеобщего изобилия, если нет того, что нужно именно ему. А запросы граждан столь же индивидуальны, многочисленны и многоплановы, как и типы самих этих граждан. Расчет на так называемого среднего читателя, неизбежный при массовом производстве, и самого читателя как-то усредняет.

Вот с этой другой стороны Интернет одним махом смахивает проблему с повестки дня. Вместо традиционного для книжной культуры посыла читателя к нужному ему знанию специально протоптанными путями книжных обзоров, каталогов, рекомендуемых списков литературы, в глобальных сетях читатель сам посылает себя туда, куда ему надо безо всякой грубости со своей стороны. В этом смысле нужное или оно есть или более или менее гаратированно его нет. В любом из этих двух случает вопрос об общем объеме наличного знания перед культурным интернет-индивидумом не стоит. Информационный взрыв, если и есть, то конкретного потребителя он не задевает собой.

5. Как следствия из преимуществ в оперативности, дешевизне и продуктивности вытекает большая демократичность электронного издательства. Которая очевидна по обе стороны рампы: со стороны пользователя и со стороны создателя.

Пользователь имеет несравненно большее количество доступных материалов по всем областям человеческой деятельности. Вопрос не только и даже не столько в их количестве. Наши -- это советские, а ныне российские -- сплошь итоговые труды. Первичные материалы в виде сборников документов, журналов опытов присутствуют едва в спорадическом количестве. И это лишает читателя прерогативы видеть начальные факты, на которых авторы возводят монументы своих суждений.

Советские историки, дабы отвертеться от справедливых вопросов об обоснованности приводимых фактов, придумали оригинальный способ ссылаться на архивные материалы, типа ЦГАЛИ, ф. 4, п. 8, л. 1. Будто у кого-то есть реальная возможность пойти в ЦГАЛИ и посмотреть там ф. 4, п. 8, л. 1. Если даже отбросить систему столь любимых в России спецдопусков, то даже чисто географические причины мешают читателю поймать автора за руку и выяснить, что кроется за ЦГАЛИ, ф. 4, п. 8, л. 1: фальсификация, неточность или неполнота цитирования.

Первые два пункта, допустим, характеризуют порядочность и аккуратность цитировщика, и еще могут контролироваться внутри ученого сообщества и без общественного контроля неограниченного круга лиц. Избежать же отбора фактов под тем или иным углом зрения невозможно в силу данной богом человеку природы. И остается только гадать насколько этот угол не расходится с истиной событий.

На Западе давно уже историческим исследованиям предшествуют публикации источников. И все же их обилие таково, что мощное книгоиздание богатейших стран не в состоянии сделать их всеобщим достоянием. Впрочем и "идеологический пресс" в так называемых свободных странах отнюдь не выдумка советской пропаганды.

То что электронные издательства уже сегодня в состоянии оцифровать значительную долю материалов, которые бы вывели из тьмы исторического невежества думающего современника -- это один аспект проблемы. В состоянии -- не значит в реальности. Электронный издатель более демократичное существо, чем книгоиздатель, но так же пропитан данным ему от бога субъективизмом.

Другой аспект: вообще теряется смысл архивов и источников как общественного института. Противоположность между источником и публикацией строится на том, что первый уникален и потому рассматривается на уровне зеницы ока. Второй -- доступен неограниченному кругу лиц и растиражирован. Документ, попавший в сеть -- и уникален и растиражирован одновременно.

Следует сказать, что большая демократичность электронного издания -- это еще и лавина всяческой дряни. Попробуйте найти в Интернете страницы о Томасе Манне, и первое, что полезет на запрос -- это рекламная дребедень об отдыхе на Северном море с зазывными картинками из "Будденброков". Демократия выработала вполне действенные методы борьбы с инакомыслием: можно зажимать рот, а можно дать всем свободу слова и тем самым заболтать любой неприятный вопрос. Демократия немыслима без демократического человека, а этот -- без определенного уровня дебилизации. Так что -- демократия или тоталитаризм -- но без собственных усилий выработать свой взгляд на вещи невозможно.

Новейшие информационные технологии упраздняют издательство (вкупе с типографиями и книготорговлей) как институт. То что мы вынуждены обозначать комбинацией слов "электронное издательство" умещается на рабочем столе писателя, если на нем стоит компьютер и оно подключен к Интернету.

Устраняется всякий посредник между читателем и писателем. Читатель может непосредственно общаться с очень не полюбившемся ему автором и в лицо немедленно высказать через электронную почту все, что он о его деятельности думает. А писатель, который обычно задыхается в одиночестве своего кабинета, обзаводится столь необходимой ему обратной связью. Разные спамы, хакерские атаки сегодня одолевающие доверившегося электронной почте -- думается не более чем детская болезнь левизны в Интернете и скорее всего обречены на умерение своего обалдевающего влияния.

Писатель -- электронный, а какой же еще -- может сдать в архив свои вечные жалобы на корежащую руку редактора. На чьи плечи теперь переложить ответственность за дрянные романы и бессодержательные мемуары, остается, конечно, вопросом. В этом смысле плохому писателю электронное издательство создает определенный психологический дискомфорт.

Зато писатель избавлен от волокиты, неизбежной для любой организации с иерархией, бюрократией, системой согласований, нудной необходимостью учитывать разные интересы и примирять их. Недаром на Западе существует отдельный способ зарабатывания денег -- литературный агент, задачей которого является задача усадить писателя за письменный стол, дабы он не тратил свои высоколобые усилия на выполнение несвойственных ему дипломатических функций. Правда, что при этом попытается выжать из писателя литагент, еще под большим вопросом литературных ценностей.

Но литературный агент -- это для больших имен. Начинающий же сам вынужден пробивать себя через редакционные пороги, растрачивая и время и те сокровища незапятнанной опытом души, которые и нужны то миру в гораздо большей степени, чем мастерство и сноровка.

Издательство по самой сути своей чуждо писателю. Ибо тонкие взаимоотношения влюбленной друг в друга пары "читатель-писатель" (составные элементы которой часто противостоят лишь в рамках конкретной ситуации, но не по жизни) никак не вписываются в формулу "продавец (производитель) -- покупатель (потребитель)". А только такую формулу, подпеченную идеологической приправой приправой, признает книжный рынок, в рамках которого развивается традиционное издательство.

Но если писатель и мирится с этим посредничеством, то не иначе как от безысходности: не каждый способен, как Радищев, организовать типографию на дому ради книги своей жизни.

Электронные издательства -- мы продолжаем пользоваться этим понятием -- принимают в свои распростертые объятия всех, кому ранее ни под каким видом было заказан путь в царствие печатное: как по идеологическим причинам, так и из-за физической невозможности пустить всех под скудные лучи редакционного солнца.

Свобода доступа в Интернете наводит людей с опытом, как прибор ночного видения наводит танковое орудие на цель в темное время суток, на мысль о возможном несанкционированном захвате киберпространства графоманами. Опасения эти кажутся автору преувеличенными.

Людей, одержимых, подобно Стендалю -- вот кто был всем графоманам графоман, -- манией писания, как и вообще людей, одержимых какой-либо страстью, мало даже среди тех, кто сумел это занятие сделать своей профессией. Открою по секрету, что большинство, имеющих в папке с документами заветное удостоверение члена Союза Писателей, по большей части влачат жалкое психологическое существование. Растратив поэтико-прозаический пыл души в молодые годы, они пробавляются переизданиями либо прикованы к ставшей каторжной для них необходимости писать силой житейских обстоятельств в виде семьи.

Обычно писательский зуд в человеке непродолжителен и имея два резких сезонных колебания -- поэтический в юности и мемуарный в старости -- быстро сходит на нет. Лучший способ лечения этой болезни -- дать больному печатно высказаться. Быстро убедившись в равнодушии мира к своим творениям и не имея особых материальных стимулов к совершенствованию, графоман резко свертывает свои экзерцисы.

В отличие от Интернета, ну не может типография откликнуться на каждый писательский зуд, хотя бы из-за необходимости привлечения людских и материальных ресурсов даже при очень упрощенном и дешевом книгоиздательском процессе.

Писатель, а также поэт, всегда находится несколько в ущемленном положении по отношению к людям других профессий. Невозможно почувствовать свое произведение, не поместив свой труд под равнодушный глаз читателя, то есть на набравшись соответствующего опыта. А как ты его наберешься, не будучи напечатанным? Но чтобы тебя приняли в печать, ты уже должен обладать определенным уровнем, то есть опытом.

Получается замкнутый круг. В любой другой профессии люди научились этот круг разрывать. Сантехник ремонтирует прохудившийся кран под надзором старшего товарища. Врач до получения диплома год работает в больнице, а в более ранние времена даже и с дипломом ему еще несколько лет приходилось ходить в ассистентах у лицензированных медиков, прежде чем он получал собственную практику. Даже у ученых есть семинары, конференции, куда их подпускают с сообщениями, со статейками вкупе с 10-15 соавторами в хвосте списка, гордо возглавяемым каким-нибудь профессором.

И только бедный писатель брошен на милость судьбы. Ибо учить его никто не будет. Я вспоминаю эти несчастные литературные студии, где год прилежного посещения засчитывали возможностью прочитать короткий отрывок из своих опусов таким же жалким товарищам, которых затащила на студии хлипкая надежда хоть как-то пропечататься в жалком местном альманахе или краевой газетенке. И где маститый писатель "учит" тем, что без конца выливает весь мусор со своей души в бесплатную аудиторию.

Никогда, ни один писатель никого ничему не научил. Короленко посоветовал 16-летнему Горькому лучше за барышнями ухаживать, на что будущий писатель, искавший поддержки страшно обиделся, хотя потом эти 2 имени связывала крепкая дружба, но возникшая уже когда буревестник и без Короленко стал известен. Все они эти писатели страшные эгоисты, чтобы помогать кому-то, а тем более начинающему, который лезет тебе в собратья. Да и как учить? Писатель становится писателем, становясь самим собой. Научить быть самим собой?

Интернет разрывает этот порочащий достоинство человека пишущего круг и вводит его разом в литературный мир. Выставляй свои произведения, помещай их на сайтах таких же, как ты, однодневок. Тебя обязательно увидят. А вот будут читать или только скользнут взглядом... жди удара судьбы и надейся, что он будет счастливым для тебя.

Наблюдая мельтешение разных страниц, я обратил внимание, что большинству надоедает искать "своего" читателя после того, как он натужился на 2-3 рассказа или несколько стишат. Как много графоманов рождается -- почти столько же их и умирает, не причиняя никому особого беспокойства и даже не очень замусоривая киберпросранство.

Надоедливый эффект графомании в Советском Союзе объяснялся не столько и не только психологическими причинами, сколько социальными. Привилегированное положение писателя-- деньги, почет, свободный режим работы -- толкали многих к перу, чего им теперь, когда у писателя поотняли нимб вокруг его головы, и пряником не заманишь.

Так что не графомания угрожает Интернету. Скорее реклама -- вот уж враг, так враг рода человеческого.

Традиционные издательства создали привилегированную касту писателей, отделив ее от остальных пишущих гонорарами, славой, правом вешать лапшу на невинные уши и глаза обывателей, переквалифицировашихся на краткое время досуга в читателей. За этом пряник можно и попереносить издательский кнут и ножницы и прочие неудобства. Было время: тебя издали -- и ты уже фигура. Я помню, как напечатал 2 короткие рецензии в "Дружбе народов" на авторов, которых не то что сейчас никто не помнит, их и тогда-то никто не читал. После этого целый год в родном АНИТИМе с 1500 сотрудников стал важной персоной и перед лицами всех от директора до рядовых инженеров я выступал важной персоной, давал бесконечные импровизированные интервью о своей писательской деятельности.

Правда, внедрение прогрессивных технологий в издательскую среду и неумеренная ее демократизация сильно подточили бремя писательской славы, и электронные издатели весьма вовремя явились с заступом ее дохоранивать. Не все однако так радужно, как мы пытались нарисовать темные пятна на самовозникающей под нашим острым пером для писателей картине. В бесконечно наполненном разнообразными испусками творческой энергии киберпространсте стихийно возникают сборные сайты на разные темы жизни, науки и около культуры, которые как магнит к северному полюсу притягивают к себе родственные страницы. И не обладая никакими официальными удостоверениями или авторитетными гарантиями, они непонятно почему признаются интернет-сообществом и обрастают тысячами ссылок, так что углубившись даже чуть-чуть в родственный им предмет, пользователь должен уж очень неловким от природы обладать характером, чтобы миновать их.

Засветиться на таком сайте, значить быть замеченным в Интернете. Не засветиться -- быть гарантированно незамеченным: тогда все твои усилия в Интернете будут аналогичны писанию в стол -- авось6 когда-нибудь после смерти кто-нибудь найдет и оценит.

Таким образом стихийно создаются электронные издательства, подбирающие материалы по определенным критериями и добивающиеся авторитета у остальных пользователей. Во что все это выльется -- прогнозировать трудно, но по врожденной неспособности человеческого рода обходиться без авторитетов, они навяжутся на авторскую душу и в Интернете.

6. Вопрос о демократизации и доступности издательств неразрывно связан с одним под вопросом, настолько существенном, что есть смысл затеять о нем особый разговор, организовав для этой цели отдельный параграф. Речь пойдет о цензуре.

Как ни важна техническая составляющая этого института, она уступает по значению для успешного выполнения им/ею ее/его черного дела характеру общества, которое вводит цензуру. Екатерина II могла самолично контролировать весь печатный поток узурпированной ею от мужа империи.

С развитием технической базы книгоиздания уже ни сами правители, ни специально уполномоченные на эту роль цензоры уже не в состоянии держать процесс под контролем. Тем более, что чем больше надзирающих, тем настоятельнее выдвигается из небытия проблема, кому надзирать за надзирателями. Напомним, что забракованное Екатериной "Путешествие" получило проходной балл от цензуры.

Однако если нельзя следить за всем, что посылает кружить, как осенние листья, по свету печатный станок, можно контролировать его хозяев. В случае прокола уже отвечает не столько писатель, сколько издательство, на плечи которого теперь перекладываются цензурные заботы. Советский Союз и страны народной демократии доказали, насколько этот механизм действеннее внешнеположенной по отношению к издательствам цензуры. Особенно когда общество организовано на таких разумных началах, что в число добровольных помощников вступает тысячи сознательных читательских глаз, о всех нарушениях оповещающих власти сигналами.

Действенный, но не всесильный. Особенно, когда обществом овладевает апатия и рука добровольных цензоров писать устала. В отличие от 40-х, 50-х годов, таких идейно незапятнанных уже в 70-е годы при всем идеологическом прессе, крамольные идеи пробивались пачками из-под марксистко-ленинского железобетона. Весь мощный бюрократический аппарат уже был не в состоянии адекватно реагировать на вызовы, запускаемые в оборот непрерывной работой пишущей мысли.

Возможности новейших технологий делают цензуру бессмысленной как институт. Несравнимо большее количество запускаемых Интернетом материалов -- фактор, лежащий на поверхности. Возникшие на начальной волне энтузиазма сетевые обзоры, все более и более складывают крылья из-за невозможности обозреть все, что хочется обозреть. Интернет ехидно высмеивает этот столь полюбившийся литературной общественности жанр. Уже и на региональном уровне -- к счастью, Алтай еще достаточно не проснулся в этом направлении -- невозможно хоть приблизительно суммировать, что есть, и отнять чего нет.

Перемешанность всего, что напихано в сеть -- другая головная боль возможной цензуры. В книжном мире разве что ретивым помощникам Туркменбаши придет в голову идея подвергнуть бичу просмотра телефонный справочник. Ибо никакому составителю не придет в голову идея издавать под такой обложкой идеи, которые в состоянии перевернуть мир. А если случайно такая идея и забредет в голову до уровня выполнения, то от подобного идейного телефонного справочника откажется сам читатель.

В электронных же изданиях трудно заранее определить, что принесет с собой следующая страница. Вот телефонный справочник: номер и фамилия его обладателя. Нажимаем мышью на фамилию и получаем сведения об этом человеке: профессия, где и с кем живет, научная деятельность и интересы. А какой черт может сидеть в этих интересах один Бог и знает. То есть проверять нужно все. Надежды, что со временем все устаканится, разбредется по каталогам, каждое на свою тематическую полку, мало по причине тех самых гиперссылок, которые предполагают свободное перемещение по полям знаний.

В-третьих (включая в отчетность предыдущее изложение), по новомодному выражению юристов, в электронном издании трудно обнаружить тот самый деликт. Книга, она всегда под рукой как вещественное доказательство благонамеренного образа мыслей автора. Откуда же возникает в сетях электронное издание и куда оно пропадает, определить весьма трудно. Например, из-за того, что издатель может работать в режиме мигалки: сегодня он есть, завтра его нет, послезавтра он снова есть. Причина чего может крыться вовсе не в трусливом желании сбить со следу цензурных преследователей, а в банальных веерных отключениях электроэнергии или в отсутствии у издателя -- временном, только временном -- денег на оплату своего места в сети.

Наконец, главным врагом цензурных рогаток становится устранение с горизонта его главного помощника -- издательств. Когда каждый юзер с любого, включенного в сеть компьютера -- а в России частенько левым образом -- может запустить в Интернет любой материал любого содержания. Говоря о цензуре, мы как-то молчаливо предполагаем в виду ужасные картины противостояния властей и мыслящего человечества на другом полюсе. Но вся "фишка" в том, что издательство -- это само по себе цензурный комитет, который давит писателя не меньше властей. Например, из местнических соображений, раскоряченных самолюбий ущемленных редакторов -- они всегда ущемлены, потому что писать-то не получается, так дай хоть повластвовать немного, или их глупости, или издательского направления -- словом, можно написать целую книгу и разместить ее в Интернете об издательском самоуправстве, которое порой хуже любой цензуры. Как-нибудь я напишу, как вполне верный марксистско-ленинским заветам, я не смог побороть нашу алтайскую местечковую литэлиту.

Последним бастионом электронной цензуры остается провайдер, то есть тот кто за плату предоставляет пользователю право подключения к сети. Однако провайдер -- это всего оператор связи, для которого все электронные издания одна лишь и не самая главная составляющая сетевых коммуникаций. Возложить на провайдера контроль за содержанием сетевых материалов -- все равно что возложить на почту контроль за содержанием писем. Технически это вполне возможно, но тогда Интернет теряет смысл как средство массовых коммуникаций, превращаясь в дорогостоящую забаву. Даже у нас на Алтае провайдеры было дернувшись в соответствии с формулой "кто владеет информацией -- владеет миром" концентрировать в своих руках электронные страницы, быстро оставили эту затею: им видите ли деньги зарабатывать надо.

Поэтому в демократическом обществе электронная цензура невозможна, но и сам Интернет немыслим вне общества с демократической ориентацией, являясь его кровным порождением.

Теперь о преимуществах книгоиздания. Тема весьма легкая и необременительная ввиду малости этих самых преимуществ.

1. Как ни странно первое из них мы находим там, где только что громили недостатки: в большей подцензурности книги. Только теперь мы переименуем ее в ответственность. Книжное издательство в отличие от электронного, где зыбкую грань между частным и общественным (теперь выражаются: приватным и публичным) еще никто не обнаружил, особенно, когда дело доходит до электронной почты -- институт сугубо публичный, хотя бы и находился в частных руках. Поэтому книга волей-неволей должна нести охранительную вахту на страже пресечения антиобщественных посягательств.

Мысль хихикая сразу вспоминает порнографию: ей-богу не самое из худших зол неподконтрольных выбросов загнанной обществом в подполье души. Для многих Интернет начинается с "картинок", но очень немногие на этом задерживаются надолго. Что же касается создателей порностраниц, то без денежной подпитки их пыл быстро чахнет: по всей видимости интерес к половой сфере не самый сильный из побуждающих поглощающих человека мотивов, как наука, литература, визионерство. Интернет показал себя с гораздо худшей стороны, пригрев на своей кибергруди террористов, маньяков, сектантов.

Любой частный и корпоративный мотив должен хотя бы мимикрировать в минимальном размере под выражение заботы об общественном благе даже из соображений чисто коммерческих. Наоборот, писатель и ученый, как правило, человек с гипертрофированным самолюбием, всегда эгоист и обречен на конфликт с коллективом. Поэтому без цензуры с ним не обойтись. Противоборство автора и цензуры -- это вечное противостояние личности и общество, тот вечный двигатель прогресса, человеческая природа для бесперебойной работы которого регулярно поставляет свое топливо.

Конфликт личности и сообщества достаточно наглядно проявляется в литературном журнале. Это странное разножанровое, междисциплинарное и разнокалиберное учреждение заканчивает отсчет уже третьей сотни своего существования и, похоже, не торопится умирать. Что объединяет разношерстный материал в монстра со своим лицом и характером -- общность взглядов, вкусов, привычек -- в каждом конкретном случае определить сложно, а не почувствовать уже со 2-го или 3-го номера невозможно. Ведь и советские журналы во времена, когда слово плюрализм целиком относилось к грамматике и все исповедовали одну идеологическую парадигму, имели "своего" автора и "своего" читателя. Если бы возможно было бы, чтобы отбор отсеивался по какому-нибудь рациональному критерию "хорошо-плохо" (если такое возможно вообще) или "художественному уровню" (в свое время очень употребимому словечку без особого смысла под собой), то все журналы ходили бы под одной планкой и отличались бы друг от друга только как "лучше-хуже".

А что такое "отбор" как не цензура, которая может вестись не только по идеологическим мотивам, но и художественным, этическим, личностным. На всей этой своеобразной смеси (вкусовщине) произрастает и удерживается "журнального лица необщее выражение".

Хватит об этом. Побредем дальше. Издательство уже тем выполняет свой общественный долг, что отсекает от (не)подготовленного (из-за стандартов всеобщей грамотности) читателя малограмотный графоманский сброд. Или вводит тех авторов, в силу расположения служебного кабинета которых на определенных этажах властной вертикали, отказать кому от печати невозможно, в рамки грамматической и стилистической пристойности. Я помню, как партийные лидеры нашего региона, не очень-то привыкшие считаться с чьим-либо нижестоящим мнением, достаточно безоговорочно принимали требования редакторов и корректоров.

Опытный писатель не менее нуждается в редакторском догляде. Иначе конь его воображения может занести его в такие словесные изыски, что ничто не вернет его оттуда читателю. Никто ведь не застрахован от ошибки. Еще в большей степени редактор необходим писателю как камертон настройки прицела. Долго работая над одной вещью, глаз невольно "замыливается", пишущий несет такую околесицу, которой он сам бы не допустил, взгляни он на себя в зеркало со стороны. Редактор необходим поэтому чисто психологически как соглядатай творческого процесса, пусть даже это будет не расписывающийся дважды в редакционной ведомости профессионал, а друг и/или жена. Но не найти на всех пишущих, даже ограничившись только теми, чьи шансы на прохождение в печать зримо отличаются от 0, таких друзей и жен, которые бы бесплатно корпели над чужими огрехами иногда больше времени, чем потребовалось на рукописные мучения.

Издательство оберегает автора, и прежде всего покойного, от посягательств произвола со стороны не слишком щепетильных наследников, особенно которые сами себя назначили на эту роль по линии духовного родства. Не знаю как сейчас в цивилизованных странах, но Советский Союз в этом отношении подавал яркий пример еще более отсталым от культурного уровня странам. Невозможно было издать классика (и не очень и или классика местного уровня) не сверив до запятой его текст в поисках аутентичности. Нарушителей ждали материальные преследования вплоть до лишения премии по социалистическому соревнованию. А в отдельных "свободных" странах определенные вольности могут стоить и издательской лицензии. Вот сиди над рукописью и разбирай, какую там букву накарябал классик.

Ничто, конечно, и в Интернете не препятствует строго придерживаться авторской буквы и норм правописания, но ничто и не побуждает этим заниматься в ущерб своему времени. А испорченность человеческой натуры такова, что отсутствие штрафного кнута или премиального пряника сильно подрывает стимулы к добросовестности, особенно, когда она требует скрупулезности, не очень-то оцениваемой рядовым читателем. По крайней мере, нынешний Интернет по части уважения к духу классики и буквы грамматики являет собой показательный пример полного разгильдяйства.

Возможно, правительства и обратят внимание на творящиеся в киберпространстве безобразия, но учитывая сказанное о цензуре, воспитательный ресурс их приемов весьма ограничен. Есть правда небольшие надежды на коллективного редактора и корректора, который за века обкатки текстов отполировал Библию, Коран, Алешу Поповича до уровня полной утраты авторского начала с перекладыванием ответственности на божественный дух.

Запреты и ограничения давно сложились в систему издательских стандартов. Корректуру, выполненную во Владивостоке без проблем правильно прочитают в Калининграде. Бумажный рулон разрежут на стандартные листы в любой типографии. Книга по истории, изданная в Москве, попадет на историческую полку в библиотеке любого русскоязычного поселка. Более того. Базовые издательские понятия, отличаясь в деталях, распростерли свои крыла на всю вовлеченную в книгоиздательство ойкумену.

К чем ведет свобода от ограничений в Интерете, я уже писал, когда при переносе с одного компьютера на другой русский текст приходится переводить на русский же. Кстати, если в начальной стадии компьютеризации советские ГОСТы вгоняли всех сисопов и сисадминов в единое поле *.txt-файлов, то теперь свободное волеизъявление любого сидящего за компьютером привело киберпространство в состояние первоначального хаоса. Так что уход цензуры оборачивается для электронных издательств весьма неприглядными следствиями.

2. Повторю еще раз и буду повторять вновь и вновь: книга тиражна, книга отделена от издательства, книга материальна -- и оттого она коммерциализуема, то есть продажна. Как продать электронное издание, еще никто не придумал, хотя лучшие умы человечества, настроившись на коммерческий дух времени, затупили уже не одну мозговую извилину на этом вопросе. И, боюсь оказаться хорошим пророком, их усилиям и ухищрениям суждено разбиться, как волнам о борт корабля, о тот непреложный момент, что невозможно в широких масштабах продавать продукт, который может быть доступен всем и каждому.

Не являясь любителем бизнес-подхода к окружающей нас действительности, не без удовольствия отмечу продажные трудности на электронной ниве. Книги продаются отдельными экземплярами. Общие, порою значительные затраты на тираж, с лихвой компенсируются маленькими поступлениями от единичных продаж. Электронное же издание -- это всегда в единственном экземпляре, который как бы неизмеримо дешевле не обходился тиража, достаточно дорог для одного покупателя. Найти такого, конечно, всегда можно, но о массовом обольстительном обмане потребителя придется забыть.

Зато один и тот же электронный продукт можно продавать и продавать до опупения, столько раз, сколько найдется желающих его купить. Но каждый купивший будет обладать тем же самым изданием, что и создатель и с той же возможностью воспроизводить его в бессчетном количестве экземпляров, что и первый продавец. Допустим, по своей непроходимой честности или глупости покупатель уважим авторские права и не сделает купленное им издание через сети всеобщим достоянием, но кто помешает его подарить своим друзьям, родственникам, знакомым, копируя с компьютера на компьютер в частном порядке? А кто помешает тем проделать такую же операцию со своими друзьями и знакомыми?

Хорошо, тогда придумывают некую хитрость. Тем более, что эта хитрость по душе провайдеру, кто может и финансово подстрекнуть издателя на эту хитрость. Издание не продается целиком, а выставляется в Интернете, причем не для всех, а для избранных (пароль, средства защиты от взлома и все такое сейчас без конца изобретается). Теперь пользователь каждый раз, как заходит на нужное ему электронное издание видит перед собой лишь небольшой кусочек его. Уже разом перенести себе на компьютер он не может, нужно каждый раз проделывать ряд технических действий, а читать за ту же плату может бесконечно.

Издатель доволен, с покупателя вроде бы допденег не требуют. Но тут мы и вспомним о провайдере. Листая страницы электронного издания, читатель потребляет информацию в ее битовом измерении, то есть не важно, что он читает, важно сколько букв, рисунков в этом есть. И теперь он уже платит провайдеру, для которого, чем больше и чаще выходит потребитель в сеть, тем лучше. Получается, что платить приходится дважды: провайдеру и издателю. Это все равно, что книга у тебя лежит на книжной полке и за каждый подход к ней ты должен платить. Значит приходится перетаскивать книгу к себе на компьютер, "скачивать" ее. А если провайдер с издателем договорились повозить покупателя мордой по эфиру, то есть разбили издание на сотни мелких кусочков, то работа по скачиванию и склеиванию у себя хотя никаких допденег не требует, но влетает ни в один грамм пота и не одну лишнюю минуту твоего ничем не восполнимого времени.

Есть и другие ухищрения заставить покупать электронный продукт вроде придумывать разрушать компьютер у того, кто пытается перенести электронный продукт на свой компьютер. Словом, не продажный по сути электронный продукт пытаются всеми правдами и неправдами втиснуть в рамки коммерции. Можно ли потребителя на долгое время заставить мириться с идиотизмом такое работы, как склеивание из кусочков целого, когда природа электронного издания никак к этому не побуждает, и только потому, что кому-то нужно же извлекать из этого прибыль -- вопрос.

Но вместе с продажностью электронное издание теряет 2 очень важных качества, в которых, как луна в реке, купается книга и именно из-за своей продажности.

Поскольку книгу можно продать, в нее есть смысле вкладывать труд. Того же редактора и корректора, которые если не лучше, то надежнее жены и друга, художника, комментатора, научного редактора. Книга становится не только литературным или научным, но и издательским шедевром. Я думаю, всякий охотно расстанется с частью своих кровных, чтобы держать в руках "Дон Кихота" с иллюстрациями Доре и объяснениями, кто такой "Амадис Галльский" или лиценциат, о значении каковых понятий мы несколько подзабыли, чем мучиться с полуслепым текстов от "Классиков и современников", которые Советская власть уже издыхая подбросила за макулатуру совчитателю: типа человек наш не прихотливый, все схавает.

Труд требуется и на раскрутку книги -- нехорошее слово и нехорошие дела за ним творятся, но ведь донести сведения о книге для читателя нужно, даже если эта раскрутка идет через Интернет -- и на ее продажу. И везде, где есть труд за него нужно платить. А чем можно платить, как не тем, что выручается от продажи книги? Если книги не будут покупаться, и вкладывать в них труд никто не будет, кроме любителей и энтузиастов. Но если таковых с лихвой сыщется для уже прославленных в истории именах (пушкинские, твеновские, сервантесовские страницы в Интернете это подтверждают), то поддержание нормального литературного и научного процесса без регулярной деятельности людей профессиональных наклонностей невозможно. Даже при упрощенном электронном издательском цикле.

Другой аспект. Книготорговля позволяет часть книг от продажи расходовать на содержание и/или поддержание малоимущих авторов. Трудно представить меценатов как системный элемент по поддержанию беспокойного авторского племени в условиях, когда альтруизм и прибыль окажутся по разную сторону баррикады. А сами писатели, работающие за деньги не столько из-за неутолимой страсти к прибылям, сколько за возможность отдавать себя любимому делу, смогут ли они поддерживать литературный процесс на должном уровне, когда прокормиться от этой поживиться от этой поддержки будет нечем?

Хотя в этом вопросе однозначность тоже не совсем уместна: а именно из каких финансовых источников пьет автор питающие его струи. Имеющие коммерческий успех и стригущие с них купоны6 их проблемы в данной статье, кроме них самих, нас не интересуют. И если они что-то и потеряют от Интернета, то, будьте уверены, так или иначе с лихвой своего не упустят в другом месте.

Так что речь о тех ученых, кого как Эйнштейна, понимало всего 3 человека в мире, причем еще под большим вопросом, входил ли в заветную тройку призеров сам автор высказывания. Долгое время малопонимаемые профанами ученые исследовали за счет бескорыстной поддержки государством академической науки. Затем, когда их безумные парадоксы дозревали до стадии гениальных, они оформляли их книжным образом в академических издательствах.

Уже с другого боку, но деньги в издательства опять уходили из государственного кармана (частные пожертвования, если кто вникал, тот же госкарман, но несколько наизнанку: спонтируют ученых на Западе и не спонсируют у нас, не из особого понимания роли науки, а из особого понуждения платить со стороны государства).

Книга поступает в продажу. 3 человека, которые понимают ее ценность и 30, которые думают или надеются понять, в числе потенциальных покупателей. Остальной тираж (отнюдь не дотягивающий до 3 безубыточных тысяч) расходится по государственным и академическим библиотекам, деньги на покупку которыми безумно-гениальных творений опять же притекают из бюджета, то есть от государства. Причем государство на каждом этапе бдить, на достаточно ли экстравагантную идею пошли деньги.

Похожую систему пытаются воздвигнуть сейчас на электронном уровне. Но, попадая в киберпространство, она вдруг начинает выдавать проколы, которые еще мало ощущаются обществом, и которые лучше продигностировать сейчас, чем лечить, когда уже болезнь разовьется до невиданных размеров. Давая на разных этапах и разным образом деньги и ученому, и издательству, и библиотеке, государство все время держит процесс под контролем, отчего Шопенгауэр даже отрицал за университетскими профессорами звание философов.

Дорвавшись до Интернета, ученый, который, заметим, живет не на гонорар, а на зарплату, которая позволяет ему за казенный счет жить в удовольствие от своих исследований, уже может распространять не те результаты, за которые ему следовало бы платить. Эти результаты могут не безумными до гениальности, а вполне приемлемыми для тех, кому никак не положено разбираться в науке. По крайней мере, зачем иначе профессорам, имеющим на своих плечах не одну сотню публикаций, помещать свои материалы на левых сайтах?

Вот где образуется нестыковка, решить которую предстоит в ближайшем будущем, иначе наука пойдет по неправильному пути.

3. За века своего существования книжное издательство научилось эффективно и с пользой для себя позиционировать свой продукт на том сегменте рынка, где воюют читательские интересы.

Одни читатели любят пофилософствовать, держа книгу в руках. Таких очень мало. Другие вполне бы обошлись без книги, потому что отделка квартиры -- главная забота и увлечение всей их жизни. Но всего они все равно не знают, и друзья не всегда подскажут правильный совет, и тогда тоже приходиться обращаться к книге, разным там "Полезным советам", "Мастеру на заметку", "Своими руками", как к такой кладези неисчерпаемой мудрости, с которой не сравняться ни Библия, ни Коран, ни "Двенадцать стульев". А если в конце книги еще и не несколько анекдотов будут на случай перекурить, так это и будет самое то.

Придя в магазин, такие два разных читателя, пойдут в два разных отдела и выберут себе две разные книги или оставят на них заказ. А бывает, что один и тот же самый человек, судя по настроению или запросам пойдет в разные отделы, чтобы выбрать себе разные книги в соответствии с требованиями момента.

Эти градации литературы проходят красной нитью через магазины, каталоги, библиотеки.

Но уже сама книга своим внешним видом, аннотациями, обложкой, картинками маркирует характер своего содержания.

В свое время автор данной статьи навостился покупать классиков разных литератур, в том числе и народов СССР, в свою личную библиотеку. Причем накупил много таких, о которых и понятия не имел перед тем. Покупки через прошедшие годы, как правило, оказались интересными. Главным, теперь уже можно признать, безошибочным критерием были предисловие и примечания в конце книги. Они давались только заслуженным авторам. Лишь потом появились "Классики и современники" и подобные им издания, которые приравняли классиков к макулатуре.

А еще была такая замечательная серия "Литературные памятники" с обложкой, безошибочно притягивавшей взгляд на книжных среди разноцветных книжных лохмотьев. Книги этой серии можно было брать уже за одну обложку и, за редким исключением, когда под памятники подтасовывалась разная идеологическая дрянь, знать о гарантированном качестве выбора.

Нельзя сказать, что в Интернете не предпринимается попыток ввести в некое пристойное русло расхристанный наплыв материалов. Но он непрерывно приходит к неутешительному для себя результату. Отсутствие долгой истории, сравнимой с книжной, отчасти играет свою негативную роль. Но именно только отчасти. Там где в электронную форму переносится книжная классификация, новые технологии торжествуют успех в книготорговых обзорах, библиотечных каталогах.

Но чисто электронные материалы оказывают попыткам их посчитать, как козленок, весьма стойкое сопротивление. Их очень много, чтобы все обнаружить, они работают в мигающем режиме, чтобы их отследить, они не вписываются в жанровые рамки, чтобы их отсортировать. Первые две трудности укладываются в рамки технических проблем, которые никогда до конца не будут устранены, но по мере работы изобретательской мысли будут до приемлемых пределов решены техническими же средствами.

Наоборот, третья проблема -- фундаментальная, и самые умные компьютерные мозги могут отдыхать, чтобы зря не ломать себя ее невозможным решением. Когда в магазинах, на складах, в библиотеках книги сортируют по назначению, -- то это уже конечный этап распределения. А начинается он в издательстве, когда издатель ломает себе и автору голову, в какую категории его занести. Ошибки оборачивались для редактора весьма неприятными административными проблемами вплоть до настоятельного совета поискать себе другую работу при их неоднократном повторении.

Кто посоветует электронному автору, ему же и издателю себя, поискать себе другую работу, если он регулярно платит за Интернет, тут уж вопрос повисает в воздухе. Подобно тому, как если он замечательно отсортировывает свой труд, но забывает перечислить деньги провайдеру, он будет как раз удален из сетей.

Книги в редакциях -- и это уже более важный аспекта -- сортируют не наобум, а в строгом соответствии с единой системой классификации, над созданием которой трудились десятки умов и довели свой труд до обязательного декретного состояния, так что ни какой разноголосицы, по крайней мере, на национальном уровне в способах сортировки невозможно. Эта классификация уже довлеет над автором в блаженные творческие моменты за рабочим столом.

И если в порыве вдохновения автор забудется, то уж редактор, будьте уверены, устранит всякую философию из книги по ремонту квартиры, и всякие полезные советы мастеру на заметку, если автору по классификации положено философствовать. Впрочем, автор давно уже дисциплинировался на этот счет и в готовой рукописи не позволит себе ничего лишнего.

В электронном виде жанровых разнобой вновь вступает в свои права. Некий новый Бобчинский, который хоть тихим шепотом пытается прогреметь своим именем в веках, создаст в Интернете свой сайт о себе и своих родственниках и друзьях, в мере пофилософствует заимствованными из великих мыслей афоризмами, в меру подаст практические советы из дачно-огородной жизни, в меру напишет автобиографию. А куда отнести этот компот, его не заботит ни в малейшей мере. Кстати, из-за этого жанрового анархизма в Интернет идут авторы, которые вроде бы не обижены вниманием издательского люда.

Электронная и книжная библиотека: кто куда

Электронная библиотека -- это собирание электронных материалов, их хранение и предоставление пользователю. Иногда это называется электронной коллекцией. Впрочем, и такая библиотека -- это в конце концов книжная коллекция, хотя университетские библиотекари, озабоченные обеспечением учебного процесса с этим и не согласятся. Не обращая внимания на их особое мнение, попытаемся просуммировать, что на сегодня стало понятно о преимуществах электронных библиотек.

1. Электронные библиотеки, едва появившись, уже бросают перчатку вызова традиционным библиотекам по их основному параметру: наполненности. С испоконов веков библиотеки мерились пузами: кто из них больше насобирал книг. И до сих пор этот показатель остается основным, по крайней в отчетной документациии. Так, российские библиотеки при университетах должны обладать не менее, чем 1 млн томов, иначе университету грозит отлучение от этого звания, как не обеспечивающему литературой научный и учебный процесс (так гласит закон, применения на практике которого, впрочем, анналы новейшей российской истории не сохранили).

Эффективность библиотечных комплектационных сетей зависит от двух главных составляющих: финансовой и, так сказать, физически материальной. С финансами все понятно: денег всегда не хватает, и библиотеки давно уже падают в ту самую глубокую пропасть, в которую можно падать всю жизнь: в пропасть недофинансирования.

С наступлением электронной эры тучи финансовых проблем не исчезают совсем с горизонта, но резко меняются в очертаниях, размерах и грозовых характеристиках. Теперь они сводятся к таким относительно ничтожным инградиентам, как плата за сеть и дисковое пространство. Правда, аппетиты растут, растут требования к материалам -- уже недостаточно фотографий, нужно иметь кинокадры, мало просто иллюстраций, нужно иметь анимации, -- и какая-нибудь рядовая библиотека на электронных носителях, сравнимая по количеству информации в гигобайтах с Британской библитекой, будет выглядеть бедным родственником на электронном торжище.

Собирателям электронных библиотек все время пытаются осложнить жизнь бизнесмены: они никак не могут очухаться от навязчивой идеи -- если книги продаются, то и электронные издания должны продаваться также. Зная неконтролируемость аппетитов, когда речь заходит о прибыли, данное стремление может добавить еще один существенный пункт в двум выше упомянутым расходным статьям. Особенно, если учесть, что эти господа не признают Карла Маркса с его теорией трудовой стоимости.

Чтобы не говорилось, типа деньги решают все, но финансовые возможности -- это не единственный аргумент в споре библиотек. Очень важно, не только сколько книг и по какой цене, но и какие книги имеет библиотека. Вот где электронные библиотеки развертывают на всю катушку свои штандарты. Сколько бы книг в мире ни издавалось, на все библиотеки все равно не хватит, ни в бедной лесом России, ни в богатой Австрии (если считать, что объем печатной продукции зависит в основном от наличия в стране лесных богатств). Для электронных же библиотек достаточно одного электронного издания, чтобы их стало ровно столько, какова в них потребность.

Этот момент, кстати, вызывает большое сомнение в возможности поставить на коммерческие рельсы торговлю электронными изданиями, так рьяно начавшуюся и пока так успешно захлебнувшуюся. Можно увещевать заплативших абонементную плату читателей (а именно так, а не через единичные издания пытаются действовать торговцы электронными материалами) не распространять их далее, не копировать на свой диск, а считывать только с диска владельца, но заставить человека делать то, что и не удобно и хлопотно, когда это можно сделать просто и удобно, невозможно.

Электронные издания совершенно упраздняют понятие редкой и антикварной книги, ценность которых определяется именно их редкостью. Так что дрянной ранний роман Голсуорси, тираж которого скупил сам автор дабы читателю неповадно было обличать его слабости и оставшиеся редкие копии которого по этой причине стоят дороже его самых знаменитых изданий, в электронной версии не имеет никаких шансов увеличить свою цену за счет невостребованности. Как и автор после появления второй копии (копия в значении экземпляр) может поберечь свои деньги: изъять тираж из киберпространства он уже не в силах.

2. Ценность библиотеки определяется не в меньшей степени, чем количеством представленных томов, качеством их взаимного соприкосновения и дополнения друг друга. Кто охотился за собраниями сочинений знают, что если 20-томное издание продается за, допустим6 20 000, то это не значит, что найдется дурак, который выложит 19000 за 19 томов. Библиотека из 100 книг по геологии какого-нибудь юрского периода в 100 раз ценее просто библиотекие из 100 книг по геологии, и раз в 10000, чем просто 100 случайных книг.

Поэтому в знаменитую библиотеку Оксфордского университета (Бодлеанскую) специально приезжают работать ученые со всего мира, а из библиотеки Алтайского госуниверситета бегут даже его студенты. Преподавателей же там никто никогда и не видел. Аналогично 100 лет назад если не со всей, то по крайней мере с Западной Сибири в Барнаул приезжала вся тогдашняя интеллегенция (а при всей редкости университетского диплома интеллегентных людей тогда было в Сибири на порядок больше, чем сейчас) только ради библиотеки Гуляева с ее 1500 томов. А сегодня ни один букинистический магазин не станет иметь дело с часными библиотеками наших граждан, в среднем как раз имеющих те же самые 1500 томов.

Во всем виноват, в основном, низкий культурный уровень советского читателя, который демократическая России стремится подтянуть до 0. Второй фактор -- издательская практика, когда одну и ту же книгу выгонее гнать по всей стране, даже если половина тиража пойдет под нож. Плюс общий культурный уровень издательств, где редкий директор осведомлен, что кроме "Войны и мира" и "Анны Карениной" Лев Толстой написал еще кучу вещей (хотя у редкого редактора книжные полки его домашней библиотеки не украшает 24-томное издание зеркала русской революции).

Ну и когда со всеми этими факторами наблюдается полный порядок, собрать хорошую библиотеку, так чтобы это был не просто набор книг, а луч света в темном барнаульском царстве, не просто. Недаром в анналах истории графа "библиотекарь" пестрит таким количеством имен, какое в графе "писатель" набрать никак не возможно, даже если причислить туда членов нашего регионального СП.

С наступлением эры электронных библиотек все эти проблемы исчезают до вполне приемлимого уровня. Любое электронное издание, облагораживающее сети своим присутствием, делается настолько легкой добычей любого коллекционера, что само существование этого занятия уже давно взвешено на весах истории с гирьками нулевой тяжести.

Единственным видимым темным пятнышком на необозримом горизнонте безмятежного будущего новейших технологий могут оказаться ресурсы самой сети. Или, как выразился один профессор, с которым я имел честь работать: "Похоже, в Интернете одна научная попса". При всей своей категоричности данное высказывание не лишено некоторой обоснованности. Эа электронных библиотек только начинается, но уже можно признать за наивную веру, будто творческий труд библиотекаря распахивает свои объятия любому дураку и может обходиться без приложения интеллектуальных и временных затрат. Похоже, новые технологии лишь расширяют возможности человека, но оставляют в силе библейскую заповедь о поте, в котором человеку полагается добывать свой хлеб. Добывать из Интернета знания -- а составление библиотек, поиск нужной литературы, что такое, как не из той же оперы -- такая же нелегкая задача, как добывать их из книг или разговоров или наблюдений над окружающей средой и неселяющими ее нашими современниками.

3. Традиционые библиотеки -- тормозные, электронные -- не в пример им оперативнее. Пока автор напишет книгу, пока она дойдет до библиотеки, а у библиотеки дойдут до нее руки, проходят годы. Электронные издания поступают к пользователям, как пирожки -- прямо с печью, где они выпекаются: причем, как пекутся, так и поступают.

Оперативность -- она важна для знаний и отнюдь не из соображений ложно понятой новизны, будто человеческие знания обновляются каждые два года, а что за этим порогом вверх по течению времен, то уже безнадежно устарело.

Знания можно как бы поделить на 2 зоны. Зона фундаментальных знаний -- это то, чему учили в школе + приобретенные самообразованием и присовокупленные опытом своего поколения знания. Эта та колея, откуда человеку очень трудно выскочить и в которой он барахтается по самую свою смерть. Это знание по преимуществу консервируется в книгах.

А есть зона текущих знаний -- это, что поступает ежедневно. Это то, что обволакивает человека своими ежедневными вызовами в виде то научных или литературных полемик, то новых сообщений, то выполняемых проектов. Концентратом подобного знания является текущая периодика. Не будь всего этого, человек застыл бы в раз и навсегда заданных формулах и ничто бы не толкало его к совершенствованию, не бросало бы ему дискуссионной перчатки, не врывалось свежим ветром в сонную одурь хорошо натопленной библиотеки.

Вместе с тем оперативное знание -- лучше его назвать информацией -- как вихрь, который в состоянии унести человека черти куда, вместо того чтобы вдохнуть в его легкие новый воздух свежих идей, если он не врос ногами в надежную опору фундаментальных знаний. В этом смысле электронные библиотеки, где сконцентрированный опыт поколений переплетается с напором момента -- самое то, что нужно мыслящему человеку.

4. Электронные библитеки как социальный феномен демократического общества могут только в таковом обществе и процветать, увеличивая собой массу наличного демократического оборота. Демократичность в ракурсе электронных библиотек больше всего выявляется под углом их доступности. Доступ в эти библиотеки не ограничен никакими предварительными условиями.

Сравнение по демократическому принципу очень важно. Читателям Британской национальной библиотеки или даже Библиотеки Томского университета Интернет может и не представляется животрепещущим изобретением. Количество материалов в этих библиотеках таково, что среди книг и статей можно жить и умереть, так и не познав пределов, до которых их богатства простираются. И можно все свободное от посещения библиотеки временя изобретать ту сферу запросов и интересов, которую не смогли бы удовлетворить эти несколько избранных в светочи разума хранилищ мудрости веков, и так ни до чего и не додуматься.

Если вы хотите узнать Японию, советовал Уальд, идите в Британскую библиотеку, сначала в Отдел восточной литературы, потом в отдел гравюр, затем отправляйтесь в один из лондонских парков, чтобы утрясти в голове, что вы там увидили, и если после этого вы не узнаете Японии, вы не узнаете ее нигде.

А чтобы читатель не оторвался от живого пульса современности эти библиотеки пребывают в поиске постоянного обновления, вернее пополнения своего репертуара. Про Библиотеку томичей этого сказать не могу, потому как не знаю, но из национальных библиотек всего мира даже до дикого Алтая докатываются призывы об "эквивалентном обмене". И они не остаются без внимания: судя по каталогу Библиотеки Конгресса США изучать историю Алтая там было бы много лучше, чем делать это в наших краевых библиотеках.

Но лучи света от этих библиотек очень ограниченного радиуса действия в окружающем темном царстве. Библиотек, где действительно есть все, возможно, до 10 и наберется в мире, но эту цифру вряд ли перевалит. (И из этого числа со скоростью падения свободного тела стремительно выпадают российские библиотеки). Поэтому Владимиру Ильичу Ленину в свое время пришлось поменять место эмиграции с уютной Швейцарии с ее великолепным пивом на шумный Париж с единственной целью быть ближе к Британской библиотеке. Далеко не каждый обладает средствами партии, чтобы ради своих занятий регулярно вояжировать из Парижа в Лондон. И далеко не каждый имеет такой запас времени, чтобы даже с лондонской пропиской дневать и ночевать в библиотеке.

Не каждого и пустят в библиотеку, даже если его местопребывание по географической карте совпадет с резиденцией библиотеки. Разве что на экскурсию, где вобьют в голову массу историко-познавательной чепухи. А пустив в предбанник библиотеки, не всякому позволят рыться в ее сокровищах. Знаменитая Бодлеанская (Оксфордского университета) библиотека ограничивает общий доступ учебной литературой, запуская с остальной литературой работать только своих преподавателей и гостей не ниже профессора.

Ничего не говоря о том, чтобы поставить в соответствие личные удобства читающего с режимом работы библиотеки. Хотя в той же Бодлеанской библиотеки профессора Алтайского университета приятно удивили удобные кресла, курительная комната, буфет и даже небольшая комната отдыха.

Таким образом, говоря о преимуществах электронных библиотек, мы вынуждены исключить из рассмотрения горсточку счастливцев, которые с высока своего допуска посмеются над ними, как над детской забавой, хотя в перспективе это исключение может и будет пересмотрено в сторону его отмены, и вернуться к разговору о "научной попсе".

Сама по себе научная попса, как ржавчина, сопровождает любое культурное являение. Так массовое сознание приспосабливает его к своему пониманию. Галилей, бросая камни с Пизанской падающей башни, открыл скорость падения. Маркс доказал, что капиталисты обманывают рабочих. Толстой разоблачал правдивым описанием русский царизм.

Но наряду с этим научная попса -- это и те сведения, которыми наука позиционирует себя в общественном сознании, особенно, когда речь идет о необходимости запросить у этого общества очередную финансовую подпитку. И они же образуют те начала, без которых невозможно движение ни в какой из областей человеческих знаний. Всякий иностранец, начинающий изучение русского языка узнает, что совершенное время -- это когда действие закончено, а несовершенное -- когда оно не завершилось. На самом деле эта схема работает на очень ограниченном пространстве специально подобранных примеров. Но начните человеку, которому хоть с чего-то нужно приступить к знакомству с чужим языков с тех тонкостей, о которые и филологи-то разломали себе головы, так ни до чего и не договорившись, и он вообще придет к выводу о невозможности человеку говорить на русском языке (кстати, это погружение в грамматические дебри -- один из самых популярных приемов обучения у нас иностранным языкам: от того так мало русских после нескольких лет изучния иностранного языка в состоянии проблеять на чужом языке самую простейшую фразу).

Наконец попса это посыл от специалистов культурному человечеству. Не может же инженер, даже очень хороший, путать Африку с Америкой, а географ, тоже очень хороший, не отличить десятичную дробь от знака умножения.

Вот почему презрительное отношение к научной попсе несколько коробит вникающее в суть вопроса сознание. 99 процентов человечества силой вещей отлучено от самого элементарного знания, оказавшись за пределами начальной школы. Но ведь элементарное -- попсовое -- знание законов Ньютона не может быть одним и тем же у шестиклассника, когда эти законы проходят (как проходят коридор), и у взрослого человека. А взрослому человеку остается читать басни о падающих на голову ученого яблоках.

Интернет сегодня буквально переполнен попсой. И как и в случае с Британской библиотекой невозможно придумать вопроса, который, покопавшись в сетях, остался бы без ответа. Другое дело, что ответ может быть как из разряда той необходимой научной попсы, без которой никакая серьезная наука не может сущесвтвовать, так и из разряды анекдотов о науке. Здесь уж пользователь должен включать свои персональные мозги в унисон электронным и отсеивать, что есть что.

И точно также почти невозможно углубиться ни в один из разделов знаний. Сети, как дурная пластинка, на разные лады, на разных страницах подсовывает один и тот же набор общедоступных сведений. Раз мы уж привели пример с языком, последует за этим примером дальше. Подсчитано, что 96--97 процентов любого текста приходятся на набор из примерно 4000 слов. Эти набор называется основным словарным фондом. Вкупе с несколькими грамматическими правилами (я прикинул на глазок английского языка этот штук 150--200) этого достаточно, чтобы изъясняться на любые темы, но этого недостаточно, чтобы читать даже простенький художественный смысл, ибо в оставшихся 3--4 процентах такая бездна тонкостей, что они порою все смысл сказанного переворачивает совсем не в ту сторону.

В Интернете сегодня на уровне основного словарного фонда можно познакомиться практически с любым языком, разве лишь кроме самых экзотичных. Но практически ни в одном языке, кроме английского, невозможно продвинуться дальше этих начальных сведений. Точно так же и в остальных отраслях человеческих знаний: есть основной фонд знаний, есть островки очень глубокого погружения, но системноым объемом богатства человеческой культуры электронные сети на сегодня не располагают.

Человеческие знания, как они сложились, образуют систему, настолько увязанную и запутанную капиллярами взаимных отсылок, что когда возмечтаешь погрузиться в глубину (оно же воспарить к сияющим вершинам), трудно определить, какой ширины фронт в каком направлении нужно выбирать в качестве первоначального плацдарма (если цепляться за метафору углубления). Отдельные, даже очень ценные, не "попсовые" работы, заблудившиеся в сетях без своих связующих капилляров, как вырванные страницы из пусть и очень хорошей книги, но без начала и конца. Очень вам поможет понять английский текст, если у вас лишь несколько страниц пусть и самого лучшего словаря.

Продолжим апологию попсы несколько в ином направлении. Попсовое знание -- это еще и тот золотой фонд, который мы называем классикой и куда наравне с "Войной и миром" (интересно, сколько человек в самом деле дочитало эпопею до финальной точки) и "Критикой чистого разума" (сколько хотя бы принамалось читать ее) нужно бы включить и "Диалоги" Галилея и что-то там про собак Павлова (это уж точно ни один барнульский физик, и, предположительно, редкий врач не читал).

Классика -- это та золотая попса, которую нужно читать и перечитывать постоянно, без такого перечитывания знание самых тонких и малодоступных вещей ведет к узкопрофессиональному крохоборству.

Расписав все это, хотелось бы спросить противников Интернета, где маленькому человеку, не вхожему в Британскую публичную библиотеку, особенно, если и в Британию ему ни в жизнь не попасть, разжиться этой самой научной попсой, как ни в Интернете. Особенно в наше время, когда не очень-то поражающие и не очень-то доступные богатства краевых библиотек уже дышат на ладан?

Наконец, Интернет имеет то преимущество, что собравшаяся здесь попса поступает со всего мира, с разными идеологическими и культурными оттенками, даже значимо расходящимися в либеральной картине мира (а в Интернете именно эта картина мира сложилась за основу). Сталкиваясь в едином компьютере друг с другом, попсовые идеи комментируют друг друга, противоборствтую друг другу, рождая не в очень-то крепких головах пользователей ненужные вихри сомнений, но увлекая более здоровые умы по новым направлениям.

5. То что электронные библиотеки бьют дешевизной традиционные, ни один человек в здравом уме оспаривать не станет (разве что дело дойдойдет до российского суда: там что угодно могут решить, если это тому, кто решает, так угодно будет решить).

В область преданий и сентиментальных переживаний выпихаваются уставленные книгами полки и шкафы, не ниже чем токсимана обалдевающие читателя особым запахом пыли, здания о семи фронтонах в центре города, штат библиотекарей и какая-никакая интеллегенция. Ежедневная растоможка новых поступлений и их распихивание по вечно переполненным и с протекающими трубами архивам. Уходят в прошлое переплетные и реабилитационные работы, сведующие в библиотечных каталогах люди, корпеющие над выпиской названий из очередных карточек. Многие посмеются над скудностью нашего перечисления, а мы им в отместку о том, чего они не удосужились узнать об электронных библиотеках.

Но как-нибудь потом... Сейчас важно подчеркнуть, что как бы дешево ни обходилась электронная библиотека, как бы смехотвороно компактана они ни была -- особенно с точки зрения людей, оперирующих масштабами книги -- она не бесплатна.

Сегодня электронные библитеки невелики: порядка 1500-2000 томов, то есть на уровне хорошей домашней библиотеки средней советской семьи. Вся такая библитека, даже с картинками и музыкальными вставками легко теряется на одном жестком диске, впаянном в компьютер. По мере их разрастания, возможно, появятся библиотечные сервера -- а это уже довольно внушительных размеров машины при всем стремлении к ужиманию все большей памяти все в меньшее пространство -- требующие отдельного помещения, со специальным режимом, пусть даже и не таким строгим как в хороших книжных хранилищах, и с непременным обслуживающим персоналом из программистов и операторов.

Кто должен составлять эти библиотеки, разыскивать для них материалы по сети, упорядочивать их, вводить новые старые материалы (так сказать, оцифровывать книги, изображения, звуки). Понятно, что в Интернете появляются материалы безаналожные в твердой копии, но еще долго книжный мир будет подпитывать электронное пространство соками традиционной культуры. И для этой далеко не творческой работы требуются рабочие руки, причем разного типа квалифакации: по крайней мере, технарь и специалист гуманитарного профиля.

Обслуживание и хранение электронных изданий также не вписывается в режим "раз сделал -- и на всю оставшуюся жизнь свободен". Нужно для сохранения материалов копировать их на специальные носители (лазерные диски, DVD) на случай поломки, сбоя компьютера или заражения всей библиотеки вирусом. Это требует также создания и поддержания особого режими, прокрутки носителей время от времени (как и с автомобилем, если им не пользоваться, не значит сохранят его). Сами каталого должны подвергаться регулярному обходу на предмет обнаружения выбывших ссылок. А иногда выпадают интересные такие интересные вещи. Кстати, в этом отношении традицонная библиотека надежнее: что есть в каталогах, обязательно сыщется на полке, разве раритет схрумкали мыши.

Думается, из сказанного ясно, что электронные библиотеки достаточное сложное сооружение, чтобы можно было расчитывать на их бесплатное энтузиастическое существование, если им предстоить стать фактором культуры.

Теперь важно проследить тот принципиальный момент, который из этого произрастает. Как бы ни была громозка и дорогостояща традиционная библиотечная система, она бесплатна для пользователя. Ибо в человечество сначала в лице просвещенных тузов, а потом и государства вбилась мысль о важности науки и образования, а значит и поддержания библиотек на общественный кошт. Осознание этого факта обросло мясом даже не веков, а вот тысячелетий. А вот содержание электронных библиотек, как бы дешевы они ни были еще не вошло в государственную привычкн. Порыв энтузиаствов по обе стороны Тихого океана проблемы на долгий срок не решит. Словом, пока будущее электронных библиотек в густом тумане.

6. О том, что книгу удобнее читать, чем считывать текст с экрана, спору нет. Для поколения воспитанного на почтении к книге. Те, кто привык к компьютеру, возможно, не выдержать и получаса с книжной в руках, находя всматриваться в экран монитора более удобным. Так что вредная привычка к чтению того и гляди отпадет сами собой, причем не только в среде двоечников и бездельников, но и у людей с наклонностями к интеллектуальному времяпровождению.

Но и в остальных отношения электронные библиотеки гораздо более удобный инструмент приобщения к культуре. В библиотеку нужно прийти -- компьютер всегда под рукой, в любое время, когда даже Балбес понимал, что поздно спрашивать дорогу в библиотеку.

Часами приходится ждать обслуживания, даже в хорошо организованных и технически оснащенных библиотеках: зачастую главный враг -- это интеллектуальные возможности самого читателя, которые не подержав книгу в руках, не в состоянии оперделить ее значимость для себя. В электронной библиотеке каждый обслуживает себя сам, и уже покопавшись в электронном издании может определить, то ли он нашел. Конечно, интеллектуальный запас и опыт работы и здесь имеют значение, и, не любой дурак оседлает с размаху электронного коня, но электронный читатель равных умственных спостоностие с библиотечным, экономит по сравнению с ним временные разы на библиотечных площадях.

О преимуществах бытовых удобств человека с компьютером говорить не приходится, хотя при постоянном общенни с книгой и этот аспект далеко не избыточный. А когда на повестке дня звуковые, анимационные материалы, то работа в переполненном зале -- пытка для всех присутствующих. Есть люди, привыкшие к самому воздуху библиотек, назойливому жужжанию студентов, главных клиентов этого культурного учреждения, влюбленных в него строго на период зачетной сессии. Даже часы ожидания таким любителям не в натяг: они занимаются самообразованием среди полок открытого доступа. А отстутствие домашней обстановки оказывается важным стимулирующим фактором, без лень рамагничивает самый мощный напор желания.

Словом, библиотека, если она есть, дает достаточно широкую улицу демократическому читателю, то есть неангажированному читателю, разве что с пропиской (в Америке, свидельствуют наши бывшие земляки и этого не требуется) для возниковения и разрешия сомнений по ключевым вопросам бытия.

Но этот демократический читатель должен ради приобретения знаний отказаться от многих радостей жизни -- презреть ее заботы -- а это, согласитесь, достаточно узкая колея. Поэтому широкие массы потенциальных читателей остаются вне библиотечного охвата. Возможно, и для них, и для культуры так оно и лучше, но вот электронные библиотеки, открывая для них свои достаточно широкие объятия, резко изменяют ситуацию в количественном плане.

Вопрос о демократичности библиотек -- это все же вопрос не количественный. Трудно предположить, что общедоступность вчера еще недоступного завербует длинные очереди из желающих умножить познания. Точно так же ошибочно мнение -- в основном, впрочем, культивируемое "начальниками" -- будто массовый читатель, как мухи ни мед, налипнет на всякую непристойность. Она и интересна, пока недоступна, а далее оторовав от любопытных некоторый слой регулянроно увлекающихся, порнография быстро переходит в разряд приевшегося. По крайней мере, именно так обстояло дело с интересами пользователей Интернета на том университетском пятачке, где автор данной статьи мог это наблюдать.

Вопрос о демократичности библиотечного пользователя -- это вопрос его качества. Библиотека в ее нынешнем виде сильно ранжирует читателя: что для одного можно и доступно, то для другого "постороннему вход воспещен". Частично это порождено социальной иерархией, которая и в демократическом обществе стоит не на последнем месте. Если студенту Оксфордского университета недоступно то, что доступно профессору, то это тоже форма иерархии.

Второй своей стороной библиотечное ранжирование упирается в физическую сущность книги, что делает введение иерархического принципа на том или ином основании неизбежным и необходимым. Если всем будут доступно все, то через какие бы воспитанные пальцы не прошли редкие манускрипты, через несколько лет собрать их из пыли, можно будет только тряпкой или пылесосом, а уж восстановить из этой -- тут пока технологии бессильны.

Но даже общедоступную книгу зараз может читать только один человек, и нужно обладать поистине безразмерным фондом, чтобы удовлетворить всех, особенно когда очередное колебание общественного мнения направит фокус его внимания в очердную жертву исторической актуальности. Волей-неволей библиотеки вынуждены разделять читателей на более важных и тех, кто может подождать или устанавливать по принципу ложно понятой справедливости очередь на блокбастеры советского книгопроката.

В электронной библиотеки один экзепляр -- уже всеобщий и берется в абонементе в вечное пользование или может вечно браться и для чтения в общем зале и у себя дома.

Ранжирован ранжированный читатель и в самом процессе чтения. Для работы в советских, особенно партийных архивах, выдавались специальные листы со штемпелями для выписок, которые по завершении работы сотрудники архива проверяли: то ли выписано, что можно выносить из архива. Воспитанный читатель, впрочем, сам знает, что можно выносить из замурованного в архив, а чего нельзя, что нужно и можно читать, а что нет, что можно знать, а чего знать не следует.

Электронные библиотеки дают простор невоспитанному читателю, которого интересует только то, что его интересует.

Тема большего демократизма и удобства подступает, как ком к горлу, и с несколько иной стороны. Большей компактностью электронных библиотек. Массивные здания архивов и книгохранилищ может и внушают по установившейся привычке большее почтение к учреждению, которое его занимает, чем к скромной комнате с мигающими лампочками и тихим зуммом шевелящимися электронными мозгами.

Но уже для личных библиотек книжный объем давно превратился в серьезную проблему, отнимая у квартир столь необходимое жизненное пространство. При этом ценность большинства библиотек невелика: один и тот же набор классиков и современников, несколько справочных изданий по специальности делают наши личные библиотеки похожими одна на другую, как многопанельные квартиры, в которые втискиваются эти библиотеки.

Конечно, в их создание большую лепту внес все сметавший в свое время с полок книжный дефицит (но ведь не сметал же он партийную литературу). Иначе, кто стал бы покупать справочники, если они всегда под рукой (в свое время я по глупости распрощался с Марксом, только по причине его свободного доступа в любой библиотеке), ту же классику, которую берешь раз в год ради нескольких строчек и которые всегда можно запросто выудить из электронного издания, книги, которые могут оказаться хорошими, а может и нет, но, которых завтра уже не найдешь, если сегодня не купишь. Разумеется компьютер в углу и аккуратный ящичек, размером с коробку из-под конфет, иметь гораздо удобнее, если они дают тот же эффект. Особенно полезно было бы отслеживать новинки, и отделять то, что следует иметь от того, на что одного раза за глаза хватить познакомиться.

Разбросав светлые пятна, нужно как опытному художнику, теперь нанести на холст тени. Возможности электронных библиотек так велики в организации более демократичного доступа, что ни правительства, ни коммерсанты этого не намерены терпеть. Под видом защиты авторских прав закрываются многие электронные страницы или под тем или иным предлогом запрещается выпосить на суд киберобщественности, что по возрасту моложе 70 лет (отсчитывая не от даты создания, а от смерти автора).

(Зачем вообще тогда переводить бумажную продукцию в электронную форму? В закрытом режиме, когда допуск возможен только для спецперсон, вполне хватило бы и наличного книжного состава. Тем не менее, масса литературы, архивных документов оцифрована похоже только для того, чтобы сообщить пользователям сети, что свободного допуска к ним нет.)

Из-за этого самый молодой вид коммуникаций оказывается самым старым по содержанию. И те преимущества в оперативности, о которых мы писали, полностью дезавуированы практикой использования. Свежая информация, которая раньше со скрипом новых журналов попадала к исследователю через 1--2 года после создания, не беря во внимание неформальные каналы, теперь не попадает вовсе. Но это не свойство электронных библиотек, а свойство общественных отношений.

7. Совершенно несопоставимы (зачем же тогда сопоставлять, спросит докучливый читатель -- тогда пусть сам и придумывает оборот поудачнее) поисковые возможности традиционных и электронных библиотек.

Изначальный потенциал первых в этом отношении неизмеримо ничтожен. С лица книги читатель видит только фамилию автора и название. Почему в начальную книжную эпоху на обложках красовались такие такие замысловатые названия, будто читателю махом хотели поведать все содержание книги. Прочинаешь на обложке какие-нибудь "Жизнь и удивительные приключения Робинзона крузо, моряка из Йорка, прожившего двадцать восемь летв полном одиночестве на необитаемом острове у берегов америки близ устьев , во время которого весь экипаж корабля кроме него погиб с изложением его неожиданного освобождения пиратами,написанные им самим" и все становится ясным.

Такие говорящие названия -- или подзаголвки -- процветают и до сих пор. Особенно в научной среде, где фамилия автора редко что говорит даже специалисту и нужно не томить читателя загадками, а сразу прямо и честно объявить ему о чем речь: "Топоними Нижегородской и Казанской губерний в 'Повестях Белкина' А. С. Пушкина". Подобный способ хорош, когда нужно перебирать сотни или пару тысяч томов личной библиотеки, но он лопается, когда перед тобой книжные развалы в не один десяток тысяч названий.

Понадобились столетия развития библиотечного дела, чтобы лучшие умы человечества, попавшие в эту службу, разработали (и продолжают разрабатывать), усовершенствовали (и продолжают усовершенствовать), внедрили (и продолжают внедрять) единую систему классификации. Попутно, преодолевая разногласия и самолюбия они смогла прийти к более или менее единому знаменателю, ибо какой смысл даже в очень хорошей классификации, если в соседней библиотеке ее не признают? У читателя куролесила бы голова от несогласия в библиотечных кругах (кстати, между гуманитарной и естественной частью библиотекарей до сих пор сущестует хрупкое компромиссное перемирие: на книгах последних ставятся 2 классифакационных индекса -- гуманитарный ББК и научно-технический УДК).

Если отвлечься от тонкостей внутрибиблиотечных дрязг, то все их классифакационные системы базируются на содержательной стороне литературы. Формальные признаки в виде цифр и индексов -- это, собственно говоря, оцифрованные содержательные рубрики. Какой-нибудь ББК 87.3 (4/8) сигнализирует, что вы берете в руки, если фамилия автора для вас непонятная комбинация букв, книгу по философии, а именно, немецкой, и именно XX века. А УДК 624.04 с головой выдает авторов, что они пытались причислиться к специалистам по строительной механике и накатали не что-нибудь, а учебник, и именно для вузов.

Из сказанного должно быть ясно, что, как ни сложно было изобести или внедрить систему библиотечной классификации, ее поддержание теребует немалых и систематически объединенных усилий множества людей. Кто-то должен прочитать книгу, чтобы узнать ее содержание и поместить в правильную рубрику (редкторы совесткий издательств по выходе новой книги обязательно для этого отдавали визиты вежливости библиографическим отделам региональных библиотек). Кто-то должен следить за поступлением в библиотеку правильной литературы, кто-то должен заносить книги в каталоги в соответствии с рубриками и потом расставлять их по содержанию.

Чуть система дала сбой, и библиотеки превращаются в неорганизованнцю необозримую книжную массу, как на книжном рынке. Нечто подобное можно наблюдать сейчас, когда самопальные издательства классифицируют книги по имеющимся у них образцах, которые, как глухой телефон, все дальше и дальше уводят от первоначального содержания рубрик. И как по цепочке причин и следствий, тематический бардак все больше и больше облюбовывает библиотечные полки. Уже не удивительно, когда "Братьев Карамазовых" находишь рядом с сочинениями философов, а книги по математике затесываются среди медицинской литературы.

Кроме этих очевидных пустяков, порожденных общим расстройством российского государственного механизма, нельзя не видеть других, более существенный, я бы сказал не недостатков, а пороков системы.

Классификация производится по принципу так называемого одного основания. Книги попадают либо в одну рубрику, либо в другую. Самое большой водораздел пролегает между художественной и научной литературой. Внутри научной четко разведены по разным углам ринга, как перед началом очередного раунда, книги ествественнонаучные и гуманитарные. Поэтому беллетризованную "Историю техники в рассказах" можно с одинаковым (не)успехом искать в каждом из 3-х этих фундаментальных отделов, но где-то она обнаружится. Чем сложнее и запутаннее классификация, тем сложнее поиск, и блуждать приходится уже не между 3-мя большими соснами, а по многокилометровой согре. Причем читателю все эти тонкости до лампочки: ему подавай книги из такой рубрики, каковой и вовсе нет -- "про шпионов" или на худой конец "про любовь".

Книга, даже если ее содержание довольно-таки удовлетворительно описывается рубрикой, входит в рубрику всем своим телом. Между тем содержание даже самой целенаправленной книги многоаспектно. Увлеченный войной Дон-Кихота со львами и ветряными мельницами, читатель умрет, но не догадается, что для специалиста-испаниста -- это ценный источник по истории испанской литературы: так он переполнен фактами, комментариями, ссылками, явными и скрытыми.

Библиотечная система своим классифакицонным взором не достагает внутренностей книги, хотя именно там часто вертится превалирующее для читателя значение, особенно в энциклопедической, справочной, да и любой литературе, заполнившей свое пространство фактическим материалом.

Со всеми этими недостатками, давно уловленными создателями библиотечных систем, ведется решительная и бескомпромиссная борьба, дающая на выходе некоторое умерение несоответствия рубрики и содержания. Относят книгу к 2-м разным областям, соединяя эти области знаком +. Снабжают собственным индексом материалы внутри книги, чаще всего статьи в сборника, и в качестве самостоятельного элемента отводят им собственное место в каталоге, что еще больше увеличивает штатные библиографические службы: ни один НИИ в соввремена не обходился без библиографа, который рассовывал по библиотечным рубрикам статьи, отчеты и пр. продукцию трудившихся там ученых. Другие элементы, умеряющие пыл однозначности рубрики: библиографическая полоска, аннотация, подзаголовки -- должны досказать читателю то, что не вписывается в классификационные рамки.

При всей полезности эти методы не решают проблемы, хотя и облегчают жизнь целенаправленному читателю.

Никакая библиотечная классификация не в состоянии угнаться однако за катастрофическим изменением ландшафта наших знаний. Размножение наук давно уже стало не благом, а бичом человечества, ибо проистекает не от избытка ума, а от переизбытка посредственностей в поисках своего места в науке, лучшие из которых просто жулики, а худшие -- искеренне уверенные, что умножая познания, они множат радости.

Рождение новых дисциплин связано с бесславной гибелью старых. Кто сегодня помнит педологию, марксистскую эстетику, бихейвористика еще вчера вполне диссертабельные области знаний. И все это нескончаемым грузом ложится на систему библиотечной классификации. Новые науки не успели еще обзавестись там местом, а старые все еще торчат. Например, недавно автор статьи со смехом открыл, что в единой десятичной классификации (на новых книгах, правда, отсутствующих) все еще присутствует такой необходимый раздел знаний, как "Успех советской национальной политики". А ведь когда-то все умещалось в 7 свободных искусств.

Если с изменчивой палитрой меняющихся буквально на глазах знаний еще можно приспособиться -- а не обращать на эти изменения внимания: что-то не верится, что теория рекламы или менеджмент и маркетинг надолго задержаться в проходном дворе храма науки, дальше порога их вряд ли пустят -- то проблем с природой человеческого знания много больше.

Нынешняя библиотечна классификация основана на современной научной парадигме с ее двумя основными китами, такими не похожими на нучных китов древности. Это на авторе, как создателе особого мира (мир не только Достоевского, но и Галилея) и на членении всего человеческого знания на науки. Эта парадигма родилась в муках выхода человечества из средневековья, но не факт, что будет жить вечно. Скорее даже, именно наше время уже пророчит ее конец. А это значит, что когда рухнет нынешняя культурная парадигма с разделением наук на естественные и гуманитарные и многим другим, вместе с ними рухнут все библитечные классифакции и нынешнее книжные богатства предстанут перед читателем в своем обнаженном виде полнейшего хаоса.

И наконец данная система может сущевствовать лишь в принудительном порядке. Перестали неукоснительно и правильно индексироваться книги: и что прикажешь делать с недобросовестными издателями, которые впихивают очередное название в рубрику по потолочному принципу, а потом в библитеке материшься, когда по искому вопросу встречаешь самые экзотические названия (как мне объяснил директор издательства, в котором я проработал много лет: "кому надо, найдет", предполагая, что ему этого вовсе не нужно). Нет из-за низкой зарплаты у библитек кадров рассортировывать новые поступления и "нехай себе лежат".

Теперь пройдем в обратном порядке по контраргументам электронной библиотеки. Основной ее поисковый принцип "формализм", то есть документ ищется по ключевому слову, или сочетанию слов, или комбинации букв. Для этого не требуется никакая предварительная классификация, и, соответственно, отпадает необходимость в структурах, поддерживающих ее функционирование. Место зав библиографическим отделом объявляется вакантным отныне и навсегда.

Конечно, никакой поиск невозможен без поисковых систем, а это разработка и внедрение языков программирования. В этом смысле на плечи программистов переходит груз деятельности создателей библиотечных систем, но само функционирование этих систем идет в автоматическом режиме без привлечения материальных и людских ресурсов. Вернее, программное обеспечение, овозможностевляющее поиск, приходит к читателю/пользователю вместе с компьютером.

Сравнивая традиционные и электронные библиотеки нельзя не обратить внимания на одно обстоятельство. В первых понятия классификации и поиска связаны одной веревочкой, как штурмующие Эльбрус альпинисты. У читателя нет выбора, как принимать ту классификацию, которая ему навязана или предложена библиотечным сообществом. Он строит свою стратегию в соответствии с нею; удачность и продуктивность его усилий целиком во власти усвоения им предложенных правил и применения к данному месту и обстоятельствам.

Кроме всего прочего, это один из приемов навязывания ему принятой на сегодняшний день культурной парадигмы: ну не мог советский читатель, если только случайно, натолкнуться на национальные конфликты, если рубрика предлагал "успехи советской национальной политики", а конфликты там входили в разряд "антиимериалистическая борьба народов".

В электронных библиотеках поиск и классификация порою отстоят друг от друга так далеко, как на Оби в районе Салехарда: с одного берега не видет другой. В отличие от самых первоначальных времен электронные библиотеки, правда, в Интернет теперь куча каталогов, но каждый предлагает свою систему классификации: кто тематическую, кто по американскому образцу функциональную (допутим, ты ищещь книгу, и первым нажатием кнопки тебя спрашивают, где ты живешь, какой род занятий и т. п., чтобы таким способом подсказать, какую книгу тебе надо искать). Плюс эти типы разделяются на подтипы. К тому же каталоги это не столько набор объективных сведений, безразличных к тому, кто их пытается получить, сколько попытка навязать те сведения, которые ангажируют пользователя в нужном направлении.

Поэтому поиску через каталог альтернативен поиск через формальные признаки: ключевые слова, встречающиеся в искомом тексте. И здесь уже сам пользователь должен выбирать системы классификации, предварительно соображая, какие слова могут ему встретиться, и, как по этим возможным встречам классифицировать текст (а для картинок и видео никаких, кроме подписей, удосуженных их поместителем, поисковых признаков не предусмотрено).

Ясно, что на место навязываемой культурной парадигмы приходит ее полное отсутсвие. Если тебе нужен научный текст, то слово "наука" в нем может не встретиться ни разу. А найти по "испанскому роману" "Дон-Кихота" вообще невозможно, ибо сам писатель не употреблял слова "роман".

Другое: чтобы ключевое слово пришло в голову, нужно от чего-то оттолкнуться. Названия рубрик, отделов в библиотечных каталогах -- это как своеобразный трамплин, толкающий размышления читателя в ту или противоположную сторону. Допустим, есть желание романа с настоящими мужчинами и женщинами. Когда перед тобой лист бумаги, а на нем имена, типа Д. Лондон, Джеймс, Д. Остин -- уже сам список подсказывает тебе, родственные и чуждые вехи. Без такого списка, добытого из каталога, читатель как в электронном чистом поле: куда пойти и какое направление избрать, что называется, спроси у ветра.

Так что классификационные идеи традиционных библиотек тихо-тихо, украдкой, но проберутся в киберпространство, и уже пробираются, но в бессистемно-несогласованном варианте. Но в любой удобный для себя момент читатель может отказаться привязывать себя к веревочке предлагаемого ему поиска и начать сбор своего домика с атомарных элементов, перейдя к чисто формальному признаку или, при некоторых программистских навыках, составив собственную систему классификации.

Например, введя в поисковую машину слово "Стивенсон", он классифицирует уже все многообразие Интернета на 2 больших класса, где встречается это слово, и где оно не встречается. Было бы интересно и поучительно поведать, как комбинация традиционных и киберприемов может организовать эффективный поиск, как внутри данной электронной библиотеки, так и по всему электронному пространству или его части.

Но даже традиционная классификационная система, внедряясь в епархию новых технологий, обрастает необратимым шлейфом новаций, имеющих принципиальное значение и неудержимо трансформирующих ее из ее базовых идей. Так, благодаря логическим формулам происходит фактический отказ от деления информационного массива по одному основанию. Используя операнд И, например, производится одновременно выборка по французкой и английской литературе, ограничив поиск еще рядом условий.

Важным является также, что благодаря формализации поиска, выуживать из информационного моря не только электронную публикацию целиком, но и отдельные куски и фрагменты, влазия в содержание. Это мечта эрудита, когда из книг выуживаются факты, а не мысли.

Нужно сказать, что огромные возможности электронных библиотек историческое развитие еще не раскрыло должным образом. Пока что эти попытки движутся в чисто техническом направлении: нарастить память, создать более совершенные программы. Это делается и делается, а Интернет все прибывает и прибывает волнами новой информации, и те технические решения, которые вчера казались фантастическими, сегодня уже не удовлетворяют никого.

Мне кажется, реальный прогресс здесть возможен только систематизацией информации гуманитарными средствами. Такими как сопровождение электронной публикации аннотацией, ее тематическое определение и т. д. Ведь ключевое для романа слово "роман" может в самом его теле так и быть задействовано ни разу. И тогда сколько романов не ищи по данному слову, многие как в сеть со слишком крупными ячейками выскользнуть в информационное море. А вгон поиска в смысловое поле значит, что библиотекарь как штатная единица новейшими технологиями не упраздняется. В общем работы в этом направлении ведутся. Например, один из лучших американских поисков ведет поиск по заголовкам, по ссылкам и т. д. Пока только до конца эти идеи не доводятся и к ним не привлекаются люди, мозги которых не сдвинут на технический бекрень.

Но в любом случае найти книгу для души, а не как информационный источник, никакие системы классификации не помогут как в традиционной системе, так и в электронной. Как и раньше в ходу желание, личные способности и случай.

8. Культурное значение каждой отдельно взятой библиотеки прямо пропорционально количеству, разнообразию и ценности книг и др. материалов и обратно пропорционально расстоянию ее местонахождения от резиденции предполагаемого читателя. В самом деле, какой мне смысл во всех богатствах библиотеки Томского университета, даже если я появлюсь на ее пороге, и она дружески раскроет мне свои объятия, если мне нужно 8 часов ехать до Томска и столько же обратно?

Поэтому культурное значение библиотек тем выше, чем больше их существует и чем равномернее они расределены по территории в соответствии с картой плотности населения. Опять же, какой смысл в количестве библиотек, если книг в них мало, а их набор скучен и одинаков до безобразия, с непременным ПСС Ленина, которое, как теперь обнаружилось не имеет никакого права на эти 3 гордые буквы, в свободном доступе.

То есть культурная роль библиотеки распространяется в осях двух взаимно перпендикулярных друг другу координат: количество библиотек и глубина -- оборотные наличные книжные массивы.

Электронная эра действует в создании совершенно отличных для умственного глаза перспектив. Ее идеалом -- не надуманным в кабинетных мечтаниях, а заложенным самим техническим смыслом Интернета -- является единая унифицированная библиотека. Если книга или картина появились в одной точке киберпространства, она уже есть во всей сети, доступной ее пользователю независимо от его географической принадлежности (закрытый доступ мы исключаем из рассмотрения, как недостойное нашего умственного взора зрелище -- ведь мы нацелились на обсуждение идеала). Тогда нет никакого смысла тащить ее в свою библиотеку, если она не предполагает ближайшего или постоянного использования. Другими словами, одна электронная библиотека с одним экземпляром каждого материала -- этого (с известными оговорками) достаточно для всего мирового сообщества.

Меняет свой характер, переходя на электронные рельсы, и личная библиотека. Это несколько (десятков, сотен) матераилов на диске персонального компьютера, находищихся в непосредственном круговороте непосредственной работы и интеллектуального развлечения его пользователя.

Когда всплывают слова "единая" и "универсальная", в памяти привычным движением ума к ним в компанию уныло подсоседивается "централизованная". И уже знакомая по блужданиям среди умственных тупиков административного сознания рисуется картина. Электронные публикации собираются и хранятся в одном месте, куда стекаются все запросы и откуда они в соответствии с иерархией запросов идут отправляются на обслуживание клиентов.

Шутки шутками, но несколько лет назад, в начальной фазе российского Интернета, возникла такая бредовая мысль создать единую централизованную базу научных данных. И даже был определен центр не то в Самаре, не то в Саратове, и началось шебуршание по регионам, как бы хоть каких крох не пронесли мимо них в раже ее создания. Куда эта мысль подевалась, и дошло ли дело до практического воплощения вообще, автор бы благодарен, сообщившему хоть какие-то сведения на этот счет. Однако менее масштабные, но достаточно "амбициозные" централизаторские постоянно вспыхивают в чиновничьих мозгах. И уже стоит звон по отраслевым, региональным, межминистерским и так далее ресурсным центрам. Разумных элементов в этих идеях не прослеживается, практических результатов тоже, но финансирование идет, программы составляются, конференции и совещания регулярно созываются.

И главное, централизованных результатов ждать с этой стороны еще очень долго -- конечно, тем еще может быть сущестующим наивным людям, которые от админастративной коровы надеются получить хоть какого-то молока, но в реальной кибердействительности контуры этой библиотеки проступают все явственнее и явственнее, как лица знакомых на фотопленке при ее проявке.

Правда, проступают несколько с иной стороны. На вопрос, где искать ту библиотеку, можно ответить абсолютно однозначно: там же, где и таблицу умножения -- то есть не на оборотах школьной тетради, а в перемножающих цифры головах.

Универсальная электронная библиотека -- это набор некоторых поисковых правил и операций, создающих виртуальных каталог всех ресурсов в сети. Путем вроде бы разрозненных усилий электронных библиотекарей они связываются в некую единую систему информации и доставки электронных ресурсов пользователям. Физически же сами ресурсы расположены не в одном месте, как то представляется ретивыми централизаторским мозгам, а расквартированы по всему свету. То есть библиотека и единая, и универсальная, но... не централизованная, а распределенная. Материал не столько собирается и хранится в системе, сколько циркулирует в ней, и циркулируя сохраняется.

Сколько копий того или иного материала находится в сети, установить трудно. Когда пользователь смотрит что-либо на своем мониторе, то в этот момент материал находится одновременно в 2-х местах: на том компьютере, откуда он был запущен в сеть, и на том, где он смотрится (на самом деле, схема еще сложнее: он находится также на посредующих, провайдерских, дисках). После того как пользователь закончил свой просмотр, материал все еще некоторое время сохраняется на пользовательском диске. Если в этот некоторый промежуток первоначальных источник исчезнет с лица земли, вдруг проскольнувший в эту временную щель другой пользователь получит его с диска последнего пользователя. Подобно свету погасшей звезды материал еще долго может гулять по сети, к стыду его автора, который вдруг вознамерился, подобно Гоголю, добыть геростратову славу на создании рук своих.

И хотя не так-то легко изъять из сети, то что однажды туда запущено, даже самому создателю, проблема сохранения материалов, как и запуска новых остается. Кто этим будет заниматься? Какой орган? В каком порядке? Никто юридически ответственный, никакой и ни в каком. Каждый пользователь решает для себя: что вот такой-то вещи в сети нет и ее нужно туда запустить. И каждый для себя решает: вот такая-то вещь в сети есть, убрать ее не в моих силах, но сохранить подальше от грязных авторских рук, чтобы он не дай бог не покусился на это, я могу.

Когда-то несбывшийся еще тогда президент США А. Линкольн пришел к идее, что если у него 10 книг и у его соседа 10, а у 10 соседей таким образом будет их 100 книг (и все 100 Библия, как я предполагаю), то даже в американском захолустье они имеют библиотеку из 100 книг. И он осуществил свою мысль. Хотя подвигнуть 10 разных темпераментов на это нелегко и еще труднее сохранить созданное таким образом.

В электронном море происходит, но с большим успехом и с меньшими натугами сейчас то же самое. Если в одиночку очень немногим можно обогатить сеть, и сохранить уже запущенное, то вдвоем это проще. Можно распределить работу, а ее результатами будет пользоваться все киберсообщество.

Такие капиллярные библио- и литсообщества, где по предварительной, а где и по молчаливой договоренности сейчас возникают повсеместно. Они-то и составят архив и отдел комплектации той самой единой и универсальной.

О преимуществах просто библиотек

Традиционные библиотеки, теперь уже в полуочевидном состоянии вопроса, уходят с того пространства, где играют и побеждают силы исторического прогресса. Поэтому не лишне оглянуться перед заходом их солнца и прикинуть, что мы теряем с их уходом. У кого при этом будучи хоть немного окультуренным человеком, не защемить сердце, с тем даже и пить неохота, сколько бы водки и какая закуска не имелись на столе.

1. Библиотеки традиционно превосходят своих электронных собратьев по массиву накопленных богатств. За первыми традиция, столетия собирания и сохранения духовных ценностей, культура и, что немаловажно, технология обращения с ними.

У последних все еще впереди: эпопея раскрыта на первых страницах и сюжет еще не определился. Но состязаться будет непросто. Сама библиотека -- это и книгохранилище, специально предназначенное для этих целей. Электронная библиотека расположена на диске, абсолютно безразличном к тому, какая информация на нем записана. Книжная библиотека может сгореть, быть подтопленной, книги могут стать фуражом для серых грызунов. Поэтому отработаны технологии хранения, и целый штат сотрудников регулярно следит за ее соблюдением.

Электронная библиотека расположена в виртуальном киберпространстве. Ее могут вывести из строя перебои с электроэнергией, повреждение каналов связи, например, магнитные бури для спутниковых каналов, информация может быть обнулена попавшим на диск компьютерным вирусом. Некоторые перебои, как некоторые вирусы, имеют катастрофические последствия, другие, как магнитные бури, создают хотя и временные помехи, никак не затрагивающие сохранность информации, но довольно частые, так что библиотека работает как бы в мигающем режиме.

Вся библиотека может быть одномоментно стерта с диска халатностью или злонамеренностью оператора. Нужно удваивать, утраивать фонды для страховки, а это лишняя головная боль: появляются разные варианты одной и той же библиотеки, с разным запасом и разными материалами, а когда материалы находятся в состоянии постоянного изменения, то одна и та же электронная публикация не идентична сама себе в разных вариантах одной и той же библитеки. Представьте, теряется книга, достается экземпляр из резервного фонда, а там написано совсем не то, что было в утерянном экземпляре.

Словом, проблемы сохранности электронных библиотек навряд ли упрощают дело, хотя может и не усложняют, -- здесь у каждого свои проблемы -- но требует, как и в традиционном варианте согласованных усилий сетевого библиотечного сообщества, или хотя бы его значительного сегмента. В то время, как в традиционной системе каждый сам за себя и сохранность фонда конкретной библиотеки никак не зависить от усилий или глупостей соседей.

В традицанных библиотеках есть четкая единица хранения: книга, картина, фильмокопия. В электронной форме хранятся файлы и базы данных. Но сами по себе файл и база имееют лишь оперативное значение, и приобретают смысл, совокупляясь друг с другом в электронную публикацию.

Электронную публикацию прекрасно вписывают на лазерном диске (CD, DVD и все новые и новые типы пускаются в обороте). В таком виде ее можно хранить в потайном месте, каковую деятельность и налаживают центры инетеллектуальной собственности цивилизованных стран, судя если по этому показателю Россия к ним не принадлежит. Говорят, что таким образом информацию можно хранить очень долго. Опровергнуть или подтвердить что пока очень сложно: еще не накапало для этого необходимых сотен лет. Но книга и через сто лет остается той же книгой, электронная информация же неразрывно связана с устройством, способным ее прочитать -- компьютером. Поэтому даже и сохраненная она может оказаться нечитаемой из-за изменения в техническом оснащении. Так произошло у нас с книгами на 5-дюймовых дискетат. До самого последнего момента они прекрасно хранили наши публикации, но перестали выпускать компьютеры с прорезью для них, и они разом ушли в небытие.

К тому же электронная публикация, каковой они приходит из Интернета, и каковой она хранится на лазерном диске -- это не одно и то же. Даже если отвлечься от такого специфического феномена, как динамические страницы. На диске электронная публикация, как и книга, имеет четкие границы, в киберпространстве из-за гиперссылок эти границы размыты. Исчезли соседние файлы и данные, и вырванная на диск для хранения электронная книга потеряла свою цельность и даже самость.

А если на диске сохраняется не то же, что видит читатель, то какой смысл сохранять? Чтобы создателю осталась лазейка: он не так написал, как это видно из Интернета?

Словом накопление богатств из-за сомнительного уровня сохранности в Интернете весьма проблематично. Мы стоим перед непостижимой загадкой будущего: как техническая мысль человечества разрешит эту проблему. Хотя, наверное, скорее всего человеческому разуму нет преград в этом направлении.

Стоит только захотеть. Если только захотят.

Когда одним концом проблема упирается в область техники, другой ее конец уходит в философское пространство. Технический гений челвовечества движется аксиологическими мотивами, которые даже на вскидку вообразить себе трудно. Идея сохранности текста проистекает из представления о его каноничности. Если изменить хоть одну из 35 букв, какими написано Священное писание (в его русском варианте), это уже будет не Священное писание. Другое важное представление, подпирающее в философском плане потуги сохранения -- представление об исторической преемственности. Невозможно понять текст вне его исторической всязи и контемпоральной взаимозависимости. Отсюда, как ноги из-под короткого одеяла, вылазит еще одна философская идейка -- о системности знания: убери малое, и невозможно понять большое.

И так далее. Но наша эпоха перекувыркивает все, казавшиеся установившемися представления. Кто поручится, что перечиленные философские идеи доживут до следующего поколения. А тогда практика сохранения повисит какое-то время на традиции и привычке делать то, что делалось очень давно и рухнет в небытие.

2. Другое преимущество традиционной библиотеки таково, что оно одно может зачеркнуть саму значимость существования электронной библиотеки со всеми ее новейшими техническими потрохами, не говоря уже о недостатках.

Вкупе с книгоиздательствами и системой книгораспространения книжные библиотеки (присоедините сюда архивы, фильмотеки и пр.) образуют пространство культуры (а вовсе не писатели с их вечным нытьем и жалкими грезами о гонорарах на фоне поднятых до небес авторских прав).

Не желая ввязываться в длительный спор, что такое культура, чтобы не быть ненароком припертым к стенке философами-прагматиками с их железным аргументом, мимо унитаза писить не надо, тогда и культура сама собой наладится, все же несколько намеков о своем понимании этого феномена, но только в узких рамках затронутого вопроса, дать придется.

Культура -- это упорядоченное, так сказать, категориально пространство. Можно не дойти до тех глубин, где зарождается первичная материя, но совершенно очевидно, что чтобы узнать свойства желчного пузыря, искать нужно не там, где пересекаются физика, химия, астрономия. Копать нужно в медицинских и биологических анналах. Точно также ни из каких наук понятие совести не извлечь, здесь прямая епархия инженеров человеческих душ.

Причем не-культура -- это не варварство, а просто рядовая жизнь. Герой пьесы убивает любовницу, но никто не кричит "караул" и не бежит в милицию (в жизни тем более таких глупостей никто совершать не будет), а наоборот отбивает себе ладони, если это делается смачно, или надрывает голосовые связки, если душат непрофессионально.

Отсюда следует второй свойство культуры: это пространсто, перенасыщенное условностями. Культура просто держится на них. И это касается не только искусства или, допутим, сферы общения, когда ты подкладываешь человеку свинью и желаешь ему при каждой встрече здоровья. Не в меньшей степени условностями спеленута наука: законы гидродинамики писаны для идеальной жидкости, которую ни один алкан еще не разливал по стаканам.

И, наконец, (хотя до конца далеко, но для рассуждений автора сказано достаточно) культура образует замкнутое пространство. То есть его конвенции разделяются всеми, попавшими в это поле. Иначе писатель, назвавший в памфлете чиновника "героем капиталистического труда" попадает под суд, ибо звания в нашей стране, оказывается, мог учреждать и раздавать только Верховный Совет. (Впрочем, силовые линии культурного поля никогда через алтайские просторы и не проходили).

Теперь посмотрим как эти свойства прояляются в традиционном и электронном библиотечном мире. Традиционная библиотечная среда упорядочена. Ее порядок отражается в классификационной системе, в соответствии с которой у каждой книги есть уникальное место на книжной полке и в каталоге, благодаря чему искомую книгу можно найти в нужной точке библиотечной сети земного шара, хотя, конечно, хлопоты по заказу и доставке ее оттуда могут быть неподъемными для культурной провинции.

Те же самые рубрики, которые упорядочивают библиотечный книжный мир, они же отграничивают культуру от не-культуры. На книжной полке, где тесно прижались в ряд монографии по химии, трудно втиснуться инструкции по использованию аэрозолей, а средь альбомов по живописи лишь нелепая случайность забросит, как семена пинии на сибирский север, рекламные постеры. Джинсе очень трудно проникнуть в этот мир хотя бы потому, что она отторгается читателем.

Впрочем, падение культурного уровня сказывается и здесь. Посетив недавно родную университетскую библиотеку, я с отвращением увидел в разделе литературу в одном ряду с "классиками и современниками" соросовские буклеты. Гнилой дух времени проникает повсюду, чтобы обратить наше внимание еще на одну черту культурного поля: принудительность его функционирования. Ничто не мешает смешать чистые родники с рекламной грязью, если заставляющий библиотечную систему циркулировать мотор даст сбои. И если в начале 90-х годов Хаббарду был дан гордый от ворот поворот, когда он грозился утопить в деньгах Московский университет, если он назовется его именем вместо Ломоносова, то сегодня "Юкос" наряду с нефтью скупает вузы и назначает туда ректорами своих менеджеров.

Культурный покой библиотек отграничивается от текущей суеты не только классификацией, но целой системой заградительного огня: аннотации, библиографические описания, сериальность (не "Богатые тоже плачут", а типа "Литературные памятники") и т. д.

Об условностях традиционных библиотек можно размышлять бесконечно. Ибо в конечном счете они отражают и восходят к условностям нашей культуры. Одна из самых фундаментальных среди них -- специализация наук, которая уже докатилась до такой степени, что даже посредственные голоса давно слились в дружный вой о необходимости интеграции и междисциплинарных исследований.

Пример со специализацией, как нельзя лучше демонстрирует двойственную роль условностей. С одной стороны они маркируют избранных от profani. С другой -- разбивают единое пространство культуры на отсеки, подтачивая это пространство изнутри, пока ангажированность его штурмует снаружи.

Завидуешь античным временам (разумеется, если бы тебе не пришлось их отбывать в качестве раба). Колумелла написал трактат по агрономии, Ветрувий -- по архитектуру, Плиний (и тот, и другой) изгилялись в географии, Варрон -- в том, что сегодня именуется менеджментом, и в списках классиков по указанным отраслям каждое из этих имен стоит на почетном первом месте. Но одновременно все они были писателями и все скопом вошли в литературу, поставляя любителям изящной словесности не менее обаятельное чтиво, чем Вергилий или Шекспир. Что антики. Еще Бомарше одновременно сочинял "Женитьбу Фигаро" и снабжал Парижскую академию наук отчетами о метеорологических опытах, высоко оценненными именно с научной точки зрения.

А теперь обращаю внимание, что вся эта система функционирует только при общей согласованности ее частей. Читатель ищет книгу в каталоге, заботливые руки библиотекарей же поместили ее в нужное место на полке, используя и там и там библиографическое описание данной книги, сделанное в издательстве по классификационной системе, введенной ГОСТом для обязательного исполнения на территории СССР. А с некоторыми вариациями эти ГОСТы аналогичны мировым стандартам, так что оказавшемуся в Бостоне советскому читателю не придется слишком переучиваться, чтобы рыться в библиотеках.

Эта всеобщая договоренность и согласованность таким образом имеет принудительный характер и поддерживается осознавшими (хотя бы на уровне текущей привычки) силу культуры государствами. И если мы попытаемся понять те тайные пружины, которые заводят автономную культурную систему, одним из непременных колесиков которой имеет честь состоять инфраструктура библиотек, мы придем к неутешительному выводу, что это вбитые в голову поколений идеи о ценности и автономии культуры, не поддерживая развития которой государства обречены. Так было долго, но не всегда, и тенденция нынешнего времени все более и более расшатывает эти идеи, как старость больной зуб. "Не человек для культуры, а культура для человека" -- таков все больший девиз нашего времени. В практическом плане это значит, какой результат оплачивается, такой и наанализируем.

В этой связи самое время перейти к одному из симптомов, по которым распознается болезнь данного зуба: интернету в лице его электронных библиотек. Несколько отклоняясь от заданного началом данной статьи метода, не будем пытаться прозреть их особенности в функционально сущностных чертах, а постараемся накинуть абрис нынешнего состояния электронного конкурента книгохранилищ.

На том месте, где должна быть упорядоченность, царит полнейший хаос. Прочитав данное предложение, некоторые не в нужную меру продвинутые в новейших технологиях, не в нужную меру обхохочутся, если, конечно, такие слова как "хаос", проникнуть в ту часть мозговых отсеков, где помещаются извилины, ответственные за чувство юмора. Дейстительно, достаточно в любую хорошую поисковую систему ввести слово или набор слов для поиска, как не один десяток электронных страниц в считанные секунды извлекуться на компьютерные мониторы.

А если определенные процедуры дают в определенных пределах ожидаемый ответ, значит вопрошаемая таким образом ойкумена имеет упорядоченную структуру. С чем полностью разделяю свое мнение. Однако в данном случае речь идет не о физической и логической упорядоченности, которая безусловно является необходимым условием культурной упорядоченности, а соотносимой с ними смысловой (категориальной) упорядоченности.

Это как речь. Если ограничиться физической стороной явления, то перед нами набор звуков, мир которых вполне упорядочен: по тембру, долготе, чистоте. Производя органами дыхания и др. элементами дыхательного тракта определенные действия, мы однозначно добьемся издания определенных звуков. Например, вытягивая губы и выдыхая при этом воздух, мы скажем "у-у-у".

Но культурно упорядоченную систему -- язык -- звуки представляют собой только тогда, когда определенному набору звуков соотнесен определенный же смысл (надеюсь, я никого не обидел, повторив общие места из школьных учебников по языку, но почему-то когда общаешься с людьми об интернете приведенные банальности ими воспринамаются, как нечто крайне оригинальное и необычное).

О том, что в поисковых системах это не так, очень просто убедиться, просмотрев чтО они выуживают на стол пользователя на любой запрос. Скажем, на слово "Галилей", когда я писал эти строки из 10 первых результатов 6 имели отношение к великому ученому, иногда весьма опосредованное ("Галилей тоже жевал 'Кириешки'"), 3 к ЗАО "Галилей", один к системе ночного видения "Галилей". То есть поиск производится чисто формальный, без учета смысла и культурной расчлененностью пространства даже и не пахнущий.

Сказать, что в интернете пространство культуры и не-культуры не разгорожены, было бы правильно, но недостаточно. В интернете вообще не разгорожены разные сферы деятельности. Вернее они напичканы рекламой и коммерцией. Уж на что достает рекламой телевидение, а интернет сумел переплюнуть и его.

Интересно, иногда поразвлекаться, набирая в поисковой строке великие имена: "Сократ", "Галилей", "Маркс", "Толстой", "Киркоров". Чего только не скрывается под этими названиями. Названия фирм ('Сократ-Энерго' -- не хило), товаров (стиральный порошок 'Сократ'), программ ('Программа поиска одаренных детей Сократ'). Иногда в виде разнообразия попадаются материалы и о мудреце, жившем в Афинах и также развлекавшемся на рынке созерцанием человеческой изобретательности на глупые и ненужные вещи.]

Что касается англоязычных поисковых систем, то там Галилей -- великий ученый попадает в лучшем случае в конец 2-3 десятки результатов, и то как предмет книжной рекламы и академических программ. Важно подчеркнуть, что такой результат далеко не случаен. Создатели поисковых систем тщательно маркирую страницы, какие должны по поисковому запросу попадать раньше, а какие могут и подождать. Пусть мне и непонятно, каким образом способствует продаже кириешек их реклама на слове "Галилей": человек, который вписывает данное слово в поисковую строку, даже если и не прочь похрустеть сухариками, в данный момент все же имеет несколько иной настрой в голове, а тот, для сухарики интересны в любой момент его краткого пребывания на земле, навряд ли будет искать информации о них, набирая имя ученого-бунтаря. Но данное обстоятельство способствует выводу, что смысловая составляющая вполне соединима с логическим и физическим элементом структурированного киберпространста.

Другими словами тот хаотический транс, в котором сегодня пребывает интернет, происходит не из каких-то имманетных (то есть врожденных, сущностно припаянных к предмету) свойств киберпространства. И точно так же не отсутствие смекалки или желания у программистов укутать физическую упорядоченность в соответствующее смысловое обрамление встало на пути упорядочения киберпространства в координатах человеческого смысла.

Скажем более того. Система IP-адресов, придуманная на заре интернета уже заложила прочнейшую базу под будущие системы электронных классификаций и каталогизаций. Чтобы попасть на нужную страницу, достаточно указать ее электронный адрес. Например, вписав в соответствующее окошечко http://lib.ru/HIST/ANDREEW_G/burhan.txt, мы выйдем на роман алтайского писателя Г. Андреева "Белый Бурхан", где бы мы эту операцию ни осущестили: в Москве, Барнауле или Анкоридже. Каждае сочетание букв между точками или косой чертой здесь не только шифр, но и значимый элемент. burhan.txt -- как вполне понятно, отражает название романа, ANDREEW_G -- фамилию и инициал имени автора, HIST -- пусть это будет на совести составителей, область к которой они отнесли роман -- истории, ru -- что данная страница принадлежит российскому интернету, если бы украинцы вздумали поместить роман нашего великого земляка, то было бы ua, наконец lib -- название библиотеки: электронная библиотека Максима Мошкова. Причем если первые индексы целиком определяются составителем, или лучше сказать держателем библиотеки, то два последних lib и ru -- уникальны: только россияне могут ставит, причем в строго определенном месте ru, и только Максим Мошков по праву первопроходца может сочетать lib и ru через точку (если кто-нибудь не выкупит у него это право).

Как видим, система IP-адресов гораздо более приспособлена для упорядочения киберпространста, его окультуривания, чем система УДК или ББК. На этой системе можно выстоить великолепную систему всего имеющегося в интернете материала, определить каждому документу его место, и распихать по рубрикам столько страниц, сколько совокупный человеческий мозг не в состоянии охватить никаким умственным взором.

Дело за малым, за той самой необходимой состовляющей культуры, которую мы окрестили как конвенциональность, то есть договоренность об условностях. И если сегодня интернет пребывает в хаосе, то именно потому, что об этих условностях как раз и не получается договориться, и чем дальше, тем более и более вроде бы достигнутые договоренности рассыпаются в прах, возвращая ситуацию в состоянии не того перворначального хаоса, какой был в момент возникновения интеренета (ибо как раз тогда хаоса и не было), а хаоса перед 7 днями, которые потрясли мир, создав его из ничего.

Проблема кроется не в технических особенностях киберпространства, а в сути человеческих отношений на современном этапе. А они насквозь глобилизированы и коммерционализированы, вернее глобализированы на коммерческом замесе. Главный агент этих идей -- реклама. Ее главное орудие -- мимикрия, подделка под что-то настоящее и достойное. Если вы видите galileo.spaceports.com -- то это к Галилею это страница не имеет никакого отношения, это реклама фирмы, производящей компьютерные игры. http://latin.ru/ -- это не латинский язык, а туристическая фирма, правда по странам Латинской Америки. Правда, http://www.pushkin.ru/ -- это все-таки Пушкинский музей, но уже http://www.pushkin.com/ -- это чисто электроника, фото- и кинотовары, а http://turgenev.com/ -- агентство рекламы и объявлений. Эти примеры, которые были бы курьезны, если бы шутка имела границы, можно продолжать и продолжать,

Выступать для рекламы под своим именем -- оказаться в осадке. То есть для успешной рекламы упорядоченность пространства -- смерть, кому тогда она будет нужна. И поскольку принудительное циркулирование нынешней системы -- коммерческое, окультурить киберпространсто невозможно, государственная и общественная власть, которая в случае с книжными библиотеками была мотором циркуляции культуры, здесь действует в ином, глобализационно-коммерческом ключе. Остаются попытки отгородить участок для культуры. И культура пытается отгородиться, а варварство в виде рекламы туда вторгается и разрушает этот мир. А он снова возникает и будет возникать, пока однажды не возник снова тонкий культурный слой, как книжный мир, чтобы снова не быть разрушенным. И такова извечная борьба культуры и варварства, и бысть ей до скончания веков.

P. S. Разогнавшись до такой пафосной ноты, по законам жанра вертаться впять уже было бы как то неуместно. Все же нужно оговорить, что и с физической подоплекой упорядоченности в интернете не все в порядке. Если на оборотной стороне титула стоит какой-нибудь УДК 624.04, то классификационное место, определенное так данной книге, дано ей на века, пока пребывает хоть один ее экзмепляр, а когда и этот исчезнет, то следы останутся в библиографических списках, описаниях и т. д. А при перемене провайдера или реструктуризации, произведенной создателем сайта какой-нибудь http://www.russ.ru/ist_sovr/tour/20020726_eid.html будет ни к чему не относится, хотя сама страница, так обозначенная и будет существовать, но уже под другим именем. То есть упорядоченность киберпространства может грохнуться, как дорогая хрустальная ваза на мелкие кусочки об пол, в любой момент, а уж деформируется постоянное.