Д. Мередит. "Эгоист"
 |
|
"Я понюхал хозяйского винишка... Его вкус обладал глубиной" (Из иллюстрации Эдварда Ардизонни (1900-1979) к роману) |
Роман опубликован в 1879 году. К этому времени Мередит уже был широко известным и популярным писателем, поэтому его роман нарвался на череду сплошных похвал. Но эти похвалы были какими-то озадаченными, неискренними. Хвалили за мастерство выстраивания сюжета, хотя роман состоит из вводной части, страниц на 500, и самой интриги, скомканной на сотню страниц, так что развязка никак не соответствует действию.
Еще более хвалили за сатирическое изображение нравов верхушки среднего класса: говоря современным языком, изображенная в романе среда -- это состоятельное обуржуазившееся дворянство. И это было так: в "Эгоисте" Мередит продолжал начатую им в предыдущих романах критическую линию, но в заметно ослабленном варианте и намного уступая той смелости, которую демонстрировали тогдашние писатели.
Однако если критика и читатели недоумевали, то писательское сообщество встретило роман на ура. Р. Л. Стивенсон в своей знаменитой "Книги, которые оказали на меня влияние" описывает случай, как он дал почитать "Эгоиста" своему другу. Тот пришел к нему на следующий день потрясенный. "Это нечестно с твоей стороны, -- сказал он писателю, -- Уиллоби -- это я" (Уиллоби -- имя этого самого "эгоиста"). "Не волнуйся, приятель, Уиллоби -- это я, это каждый из нас," -- ответил ему Стивенсон.
То что потрясло Стивенсона в книге -- это было выворачивание наизнанку внутреннего мира персонажа, четкий и детальный анализ того, как каждый поступок -- плохой, хороший, нейтральный -- диктуется одной доминирующей страстью -- эгоизмом, маскируясь в любовь, ревность, ненависть, дружбу и т. д.
Так же близко к сердцу приняли роман Мередита и другие современники, а особенно молодая литературная поросль. И если образы и сюжетные линии, которые в общем-то банальны, остались в стороне, то литературная техника -- углубленный в повседневные мелочи психологизм -- оказали громадное влияние на тогдашнюю литературу. Нет ни одного сколько-нибудь значимого английского писателя, начиная с конца XIX века, который не испытал бы на себе тлетворного духу меридитового письма. Это тот случай, когда по литературной жизни как каток прокатился водораздел: до Мередита и после. После писать так, будто не было Меридита, уже было невозможно.
Прямое воздействие на себе испытали Джеймс и Д. Мур, а уже в XX веке такие зачинатели модернизма, как Джойс и Пруст, особенно последний, который буквально по строчкам разобрал роман, учась у Мередита мастерству психологической детали.
Академическая слава Меридита
Мередит был одним из пионеров того раскола между читателем и публикой, который ныне привел к полному отчуждению последней от искусства слова. Книги писателя, переведенные на все европейские языки, позорили своим нераспроданным видом полки книжных магазинов, никаких инсценировок, экранизаций, видеоадаптаций не наблюдалось и в помине, а в академической и литературной среде слава Мередита все растет и ширится.
В XX веке ему посвящено столько исследований, что по праву можно говорить о мередитоведению, а литературоведческое обслуживание писателя намного превосходит обслуживание Конан Дойля или Агаты Кристи.
Английский писатель Форстер в своем исследовании романа как жанра, которое так и называется -- "Аспекты романа" (1927), говорит, что Мередит в "Эгоисте" достиг высшей точки мастерства построения сюжета ("plot" по-английски -- ибо он объясняет, что под сюжетом им понимается не просто лихо закрученная спираль действия, а расстановка нюансов по ходу повествования).
Скрупулезный анализ романа дал в нескольких своих статья Агнюс Уилсон, современный английский писатель (1913-1991), главными героями которого как раз и являются реальные писатели. Он называет Мередита непревзойденным мастером комедии, тогда как Свифт, Теккерей и др., кому привычно отдается первенство на этой стезе -- всего лишь мастера фарса и сатиры, ибо у них главное -- характеры, в то время как в комедии главное -- смех, ибо все человеческое -- это слишком смешное, если правильно понимать природу людей.
Мередит был одним из автором, стоявших у истоков психологии как сферы особых исследовательских и писательских интересов. Не удивительно, что его "Эгоист" постоянно обретается в зоне анализа у ученых психологов. Классическими здесь стали рассуждения З. Фрейда ("Психологии повседневности" (1901)) о роли значимых оговорок. И именно на мередитовские диалоги он опирается, обосновывая свои взгляды. *** Роман английского писателя Меридита появился в 1879 году. К этому времени писатель уже перевалил за свое 50-летие, и его репутация одного из ведущих английских романистов диккенсовской школы прочно утвердилась. Поэтому и "Эгоист" получил заслуженную порцию похвал, как социальный роман, сатирически изображающий типичного представителя провинциального английского дворянства, самоуверенного до не могу, эгоиста до мозга костей, возомнившего себя пупом Вселенной. Именно в качестве социального романа "Эгоист" и вошел в мировую литературу. Вторая его характерная особенность -- острый психологизм поначалу вызывала недоумение. Роман казался каким-то не таким, слишком сложным и навороченным. Но поскольку психологическая струя в конце XIX века мощно завладела литературой, это непонимание просуществовало недолго, и "Эгоиста" причислили к классикам и предтечам Пруста, Джойса, В. Вулф.
Если отбросить ненужную критику и еще более ненужные восторги, то "Эгоист" как роман -- это сплошная неудача. Обстановка дворянской усадьбы изображена весьма условно, примерно как обстановка русского поместья у Тургенева, персонажи схематичны, скорее функции, а не люди, Сюжет не содержит никакой интриги, которая нужна не только популярному читателю, но и любому, ибо как на ниточке держит бусины жизненных наблюдений и авторских идей.
Весь интерес романа сосредоточен на фигуре главного персонажа сэра Уиллоби, внутренний мир которого рассматривается со всех сторон и в разных жизненных ситуациях. Именно психологический анализ его переживаний и составляет нутро этого произведения.
Психологический анализ Мередита осуществяется целым набором инструментов:
а) традиционным описанием. Это когда отмычкой к душевным движениям служат проявления внешних действий и состояний ("он побледнел", "он покраснел", "его лицо покрылось испариной"). До совершенства этот прием при психологическом анализе был доведен Тургеневым. Вот как он описывает последнюю встречу Лизы и Лаврецкого: "Лаврецкий посетил тот отдаленный монастырь, куда скрылась Лиза, -- увидел ее... Она прошла мимо него... ровной, торопливо-смиренной походкой монахини -- и не взглянула на него. Только ресницы обращенного к нему глаза чуть-чуть дрогнули, только еще ниже наклонила она свое исхудалое лицо -- и пальцы сжатых рук... еще крепче прижались друг к другу".
Никаких соплей и слюней, никаких сюси-пуси: строго и очень красиво. Заметим, что такое сдержанное описание у Тургенева шло не от недостатка мастерства (ибо во многих ранних рассказах он размазывал сопли по тарелке не хуже Достоевского), а было сознательной установкой. Описанную сцену он заканчивает так: "Что подумали, что почувствовали оба? Кто узнает? Кто скажет? Есть такие мгновения в жизни, такие чувства... На них можно только указать -- и пройти мимо".
Чаще всего Мередит использует для такой психологической характеристики диалог, примерно так же как эта делала Джейн Остин. Можно даже сказать, что Мередит был непревзойденным мастером психологического диалога. Что, казалось бы делало его романа благодатным материалом для инсценировок и экранизаций. Ан нет, нет, по крайней мере, Wiki, как рот воды набрала на этот счет ни тех, ни других. И хорошо делают, что не экранизируют. Если убрать из диалога авторские ремарки, весьма скудные и немногословные, то весь диалог превратиться в полную хемингуэевщину, то есть белиберду.
б) прямым описание психологических состояний. Писатель описывает, что происходит в душе героя, как врач описывает течение болезни. Этот приемом обильно пользовались Л. Толстой и неумеренно Достоевский.
в) внутренним монологом, который построен у Мередита по всем правилам драматического монолога, в русле в основном шекспировской традиции, но еще не переродившийся в форменное безобразие как у В. Вулф или Джойса, где читать поток сознания можно с начала, середины и конца, в любом порядке -- и ничего в понимании текста не изменится
г) особым описательным приемом, четко прослеживаемым у Флобера и, возможно, им же и придуманным. Состоит этот прием в соединении б) и в). Автор как бы описывает от себя, но полностью или частично, переходит на язык и способ выражения, какие он даровал своему персонажу. Автор как бы говорит от имени своего персонажа: люди редко умеют выражать свои мысли, а главное облекать их в ясную форму -- и вот автор берет эту задачу на себя -- упорядочивает хаос мыслей и чувств обыкновенного человека, но при этом говорит не своим языком, а языком понятий и мыслей изображаемого им персонажа.
Ну и наконец, Мередит многие свои психологические наблюдения оттачивает до уровня всеобщих максим. Здесь он, раз уж мы взялись его сравнивать с другими корифеями слова, может быть поставлен в один ряд с Ларошфуко и... даже не могу в эту компанию подыскать третьего.
Говоря о том, что роман неудачный, я бы не стал списывать эту неудачу на счет одного Мередита. Скорее всего сама форма романа накладывает на материал непреодолимые ограничения. Невозможно написать роман одновременно социальный и психологический. В лучшем случае социально-психологический, в котором психология персонажей завязана на их социальные роли и неотделим от них. Роман Мередита тоже имеет черты социально-психологического. Его Уиллоби -- это эгоист, которого в чистом виде способна воспроизводить английская система воспитания джентльменов, и который в чистом виде возможен, наверное, только в Англии. Но психология эгоизма, изображенная писателем носит универсальный характер: подобных эгоистов, не отполированных образованием, мы встречаем в лице современной российской элиты: масса самомнения при нулевых умственных и нравственных способностях. Подобных эгоистов мы можем наблюдать внутри себя, если бы мы имели склонность к самонаблюдения. Так что изображенный Мередитом тип имеет универсальный характер.
В. Соколов
PRELUDE. A CHAPTER OF WHICH THE LAST PAGE ONLY IS OF ANY IMPORTANCE/Прелюдия. Глава, в которой важна только последняя страница
|
Comedy is a game played to throw reflections upon social life, and it deals with human nature in the drawing-room of civilized men and women, where we have no dust of the struggling outer world, no mire, no violent crashes, to make the correctness of the representation convincing. Credulity is not wooed through the impressionable senses; nor have we recourse to the small circular glow of the watchmaker's eye to raise in bright relief minutest grains of evidence for the routing of incredulity. The Comic Spirit conceives a definite situation for a number of characters, and rejects all accessories in the exclusive pursuit of them and their speech. For being a spirit, he hunts the spirit in men; vision and ardour constitute his merit; he has not a thought of persuading you to believe in him. Follow and you will see. But there is a question of the value of a run at his heels. |
Комедия - игра, назначение которой пролить свет на жизнь общества. Предмет ее - человеческая природа в той мере, в какой она проявляется в благовоспитанных гостиных, куда не проникает извне пыль житейских дрязг, где нет ни грязи, ни резких столкновений, которые так облегчают задачу художника, сообщая его картине убедительность. Чтобы завоевать доверие публики, Комедия не прибегает к прямому воздействию на ее чувства; чтобы развеять ее недоверие, не показывает бесконечно малые крупицы улик, которые можно увидеть лишь через увеличительное стеклышко часовщика. Определенная ситуация и группа лиц, в ней действующая, - вот чем занят Гений Комедии; отвергая аксессуары, он сосредоточивает внимание на этих лицах и на словах, которые эти лица произносят. Ибо, будучи духом, он в каждом человеке выискивает его духовную сущность. Острота проникновения, стремительность - вот единственные преимущества нашего духа: убедить вас, заставить вас поверить - не его печаль. Следуйте за ним, и он вам все покажет. А уж стоит ли игра свеч - решайте сами. |
| Now the world is possessed of a certain big book, the biggest book on earth; that might indeed be called the Book of Earth; whose title is the Book of Egoism, and it is a book full of the world's wisdom. So full of it, and of such dimensions is this book, in which the generations have written ever since they took to writing, that to be profitable to us the Book needs a powerful compression. | Есть на свете некая большая книга, самая большая книга на земле: Книга Эгоизма. Ее с успехом можно было бы назвать Книгой Земли, ибо в ней представлена вся земная мудрость. Но мудрости этой так много и размеры Книги так велики (ведь с той самой минуты, как человек впервые взялся за перо, поколение за поколением вписывало в нее все новые страницы), что пользоваться ею практически невозможно: ее необходимо прежде сильно уплотнить. |
| Who, says the notable humourist, in allusion to this Book, who can studiously travel through sheets of leaves now capable of a stretch from the Lizard to the last few poor pulmonary snips and shreds of leagues dancing on their toes for cold, explorers tell us, and catching breath by good luck, like dogs at bones about a table, on the edge of the Pole? Inordinate unvaried length, sheer longinquity, staggers the heart, ages the very heart of us at a view. And how if we manage finally to print one of our pages on the crow-scalp of that solitary majestic outsider? We may get him into the Book; yet the knowledge we want will not be more present with us than it was when the chapters hung their end over the cliff you ken of at Dover, where sits our great lord and master contemplating the seas without upon the reflex of that within! | Кто же, вопрошает известный юморист, кто способен проштудировать нашу Книгу, всю, листок за листком. Ведь если ее страницы разложить по земле, они покроют пространство от мыса Ящерицы{1} до тех чахоточных клочков земли, расположенных чуть ли не на Северном полюсе, которые, по словам путешественников, приплясывают от холода и жадно ловят ртом ледяной воздух, как ловят собаки падающую со стола кость. Эта беспредельная, однообразная протяженность убивает душу. Одного взгляда на нее довольно, чтобы состарить сердце. А что, как в конце концов удастся напечатать еще страничку-другую на макушке этого величественного отшельника? Ведь при некотором усилии можно залучить в нашу Книгу и самый Северный полюс! Но даже и в этом случае мы будем знать не больше, чем знали, когда последние главы Книги свешивались с небезызвестных меловых скал Дувра, на которых восседает Его Величество Эгоист, в собственной душе созерцающий отражение бушующего кругом океана! |
|
In other words, as I venture to translate him (humourists are difficult: it is a piece of their humour to puzzle our wits), the inward mirror, the embracing and condensing spirit, is required to give us those interminable milepost piles of matter (extending well-nigh to the very Pole) in essence, in chosen samples, digestibly. I conceive him to indicate that the realistic method of a conscientious transcription of all the visible, and a repetition of all the audible, is mainly accountable for our present branfulness, and that prolongation of the vasty and the noisy, out of which, as from an undrained fen, steams the malady of sameness, our modern malady. We have the malady, whatever may be the cure or the cause. We drove in a body to Science the other day for an antidote; which was as if tired pedestrians should mount the engine-box of headlong trains; and Science introduced us to our o'er-hoary ancestry--them in the Oriental posture; whereupon we set up a primaeval chattering to rival the Amazon forest nigh nightfall, cured, we fancied. And before daybreak our disease was hanging on to us again, with the extension of a tail. We had it fore and aft. We were the same, and animals into the bargain. That is all we got from Science. |
Иными словами - если перевести витиеватые рассуждения нашего юмориста (а на то он и юморист, чтобы нас морочить) на язык общедоступный - назначение Комедии, этого внутреннего зеркала, этого всеобъемлющего духа, заключается в том, чтобы, извлекая из упомянутых бесконечных - простирающихся чуть ли не до Северного полюса - миль премудрости самую суть, представлять ее в избранных отрывках, и притом в удобоваримой форме. Далее, он, должно быть, хотел сказать, что считает плоский реализм, метод добросовестного описательства и воспроизведения всего видимого и слышимого без разбора, главным поставщиком той мякины, коей мы вынуждены пробавляться, и главным виновником болезни века - этого необъятного, трескучего однообразия, словно неосушенное болото отравляющего воздух своими миазмами. Впрочем, каково бы ни было происхождение болезни и каковы бы ни были средства для ее излечения, она существует, и это несомненно. На днях, уподобившись усталым пешеходам, пытающимся вскочить в поезд на полном ходу, мы целой компанией отправились на поклон к Науке, в надежде, что та предложит нам какое-нибудь лекарство. Наука представила нам наших древнейших предков - из тех, что любят восседать в азиатской позе, - и тогда мы подняли такой первобытный гам, что девственные леса на берегах Амазонки могли бы нам позавидовать. Прошумев до ночи, мы легли спать, полагая, что окончательно излечились. Но при первых лучах утренней зари обнаружилось, что болезнь наша осталась при нас и мы вдобавок оказались еще и хвостаты. Мы ушли с тем, с чем и пришли, разве только обогатились сознанием, что принадлежим к животному царству. Вот и все, что могла нам предложить Наука. |
| Art is the specific. We have little to learn of apes, and they may be left. The chief consideration for us is, what particular practice of Art in letters is the best for the perusal of the Book of our common wisdom; so that with clearer minds and livelier manners we may escape, as it were, into daylight and song from a land of fog-horns. Shall we read it by the watchmaker's eye in luminous rings eruptive of the infinitesimal, or pointed with examples and types under the broad Alpine survey of the spirit born of our united social intelligence, which is the Comic Spirit? Wise men say the latter. They tell us that there is a constant tendency in the Book to accumulate excess of substance, and such repleteness, obscuring the glass it holds to mankind, renders us inexact in the recognition of our individual countenances: a perilous thing for civilization. | Итак, наша панацея - Искусство. Обезьяны нас мало чему научат. Оставим их и лучше решим, какой вид искусства избрать для изучения Книги всеобщей мудрости, дабы, воспрянув духом, с ясной головой, покинуть страну туманов и выйти к солнцу - туда, где льется песнь. Нам предстоит решить, как читать Книгу - прибегнув ли к лупе часовщика, в освещенном кружке показывающей бесконечно малое или - с альпийских высот, куда нас возносит порожденный усилиями общественной мысли Гений Комедии, обозревать одно лишь типическое, представленное в ярких образах? Люди умные настаивают на последнем. По их мнению, Книга страдает от избытка материала, который к тому же неуклонно возрастает, и это обилие, затуманивая поверхность зеркала, в которое человечеству предлагается взглянуть на себя, мешает нам узнать наши собственные черты и тем ставит под угрозу дальнейшее наше развитие. |
| And these wise men are strong in their opinion that we should encourage the Comic Spirit, who is after all our own offspring, to relieve the Book. Comedy, they say, is the true diversion, as it is likewise the key of the great Book, the music of the Book. They tell us how it condenses whole sections of the book in a sentence, volumes in a character; so that a fair pan of a book outstripping thousands of leagues when unrolled may be compassed in one comic sitting. | Они, эти умные люди, настоятельно советуют нам обратиться к Гению Комедии - в конце концов это ведь наша плоть и кровь, наше родное детище. Он, и только он в состоянии сделать Великую Книгу удобочитаемой. Только Комедия, говорят они, позволит вам отдохнуть душой, только в ней ищите ключ к Великой Книге, к ее музыке. По их словам, Комедия способна в одной фразе выразить то, что в Книге занимает целые разделы, в одном образе уместить содержание объемистого тома, и следовательно, позволяет за один присест охватить огромнейшую его часть, в развернутом виде простирающуюся на тысячи миль. |
| For verily, say they, we must read what we can of it, at least the page before us, if we would be men. One, with an index on the Book, cries out, in a style pardonable to his fervency: The remedy of your frightful affliction is here, through the stillatory of Comedy, and not in Science, nor yet in Speed, whose name is but another for voracity. Why, to be alive, to be quick in the soul, there should be diversity in the companion throbs of your pulses. Interrogate them. They lump along like the old loblegs of Dobbin the horse; or do their business like cudgels of carpet-thwackers expelling dust or the cottage-clock pendulum teaching the infant hour over midnight simple arithmetic. | Ибо истинно говорим мы вам, заверяют нас мудрецы, только тот достоин называться человеком, кто как следует окунется в Книгу, и уж всякий обязан прочитать ту страницу, что лежит перед ним открытой. Вот один из мудрецов, держа указующий перст на Книге, восклицает с пылкостью, извинительной для человека, обуреваемого энтузиазмом: здесь, и только здесь, в реторте Комедии, а не в Науке и не в Скорости, которая есть лишь синоним Жадности, ищите избавления от вашего страшного недуга! Если вы хотите жить, сохранить душу живую, не давайте крови застаиваться в жилах; пусть самый пульс ваш отражает все многообразие жизни. Прислушайтесь к нему: он либо ковыляет колченогой клячей, либо стучит, как палка горничной, выбивающей пыль из ковра, либо мерно пощелкивает, как маятник часов, отсчитывающий в глухую полночь минуту за минутой. |
| This too in spite of Bacchus. And let them gallop; let them gallop with the God bestriding them; gallop to Hymen, gallop to Hades, they strike the same note. Monstrous monotonousness has enfolded us as with the arms of Amphitrite! We hear a shout of war for a diversion.-- | Сам Бахус не в силах нарушить его однообразия. Но пусть даже пульс ваш мчится галопом, пусть, оседланный нетерпеливым богом, он несется вскачь - к Гименею ли или в Преисподнюю, все равно, - он будет все так же ужасающе монотонен. Чудовищная монотонность подхватила нас в свои объятия, обширные, как объятия Амфитриты{2}. И когда мы слышим грозный клич войны, мы радуемся ему, как избавлению. |
| Comedy he pronounces to be our means of reading swiftly and comprehensively. She it is who proposes the correcting of pretentiousness, of inflation, of dulness, and of the vestiges of rawness and grossness to be found among us. She is the ultimate civilizer, the polisher, a sweet cook. If, he says, she watches over sentimentalism with a birch-rod, she is not opposed to romance. You may love, and warmly love, so long as you are honest. Do not offend reason. A lover pretending too much by one foot's length of pretence, will have that foot caught in her trap. | Комедия, продолжает вещать мудрец, поможет нам быстро читать и усваивать прочитанное. Это она излечит нас от претенциозности, спеси, тупоумия, от грубости и дикарства, от которых мы все еще так до конца и не избавились. Она несет нам цивилизованность, завершенность, она - шеф-повар, придающий блюду его окончательный вкус. С березовой розгой в руках преследует она сентиментальность, но это не значит, что она враг романтики. Любите, увлекайтесь, говорит она, пожалуйста, но только будьте искренни! Не оскорбляйте здравый смысл. Если влюбленный, говоря о своей любви, сделает хотя бы шаг в сторону преувеличения, он тотчас попадет в капкан, расставленный ему Комедией. |
| In Comedy is the singular scene of charity issuing of disdain under the stroke of honourable laughter: an Ariel released by Prospero's wand from the fetters of the damned witch Sycorax. And this laughter of reason refreshed is floriferous, like the magical great gale of the shifty Spring deciding for Summer. You hear it giving the delicate spirit his liberty. | Только под воздействием Комедии презрение к ближнему преображается в жалость к нему, ибо благородный смех ее подобен прикосновению волшебного жезла Просперо, освобождающего Ариеля от заклятия гнусной Сикораксы{3}. Освежающий смех здравого смысла благодатен, как великолепная весенняя гроза, предвестница лета, он как легкий взмах крыла освобожденного Ариеля. |
| Listen, for comparison, to an unleavened society: a low as of the udderful cow past milking hour! O for a titled ecclesiastic to curse to excommunication that unholy thing!--So far an enthusiast perhaps; but he should have a hearing. | А теперь прислушайтесь к шуму, что доносится из общества, лишенного подобных дрожжей: ведь это мычание коровы, которую забыли подоить! Где найти епископа, который бы предал анафеме эту нечисть, лишенную юмора? Однако, скажете вы, не слишком ли далеко зашел наш мудрец в своем увлечении? Пусть. А все же к нему не мешает прислушаться. |
|
Concerning pathos, no ship can now set sail without pathos; and we are not totally deficient of pathos; which is, I do not accurately know what, if not the ballast, reducible to moisture by patent process, on board our modern vessel; for it can hardly be the cargo, and the general water supply has other uses; and ships well charged with it seem to sail the stiffest:--there is a touch of pathos. The Egoist surely inspires pity. He who would desire to clothe himself at everybody's expense, and is of that desire condemned to strip himself stark naked, he, if pathos ever had a form, might be taken for the actual person. Only he is not allowed to rush at you, roll you over and squeeze your body for the briny drops. There is the innovation. |
Ну, а как быть с чувствительностью, с этой странной кладью непонятного назначения, без которой, однако, ни одно судно не пускается нынче в плавание? Не обойдемся без нее и мы. Быть может, она несет функцию балласта, который неким хитроумным методом научились при случае обращать в воду - разумеется, не в питьевую. Ценным грузом ее не назовешь, однако замечено, что груженное ею судно успешнее бороздит моря и океаны. Итак, мы запаслись чувствительностью. В самом деле, есть ли более печальное зрелище, нежели Эгоист, человек, пожелавший облачиться в пышные одежды за чужой счет и в результате оставшийся совершенно нагим, без единого покрова? Да ведь это ходячая патетика! Однако не бойтесь: наш пафос не обрушится на вас ураганом, не подомнет вас, не закрутит, не заставит вас захлебнуться в соленой влаге жалости. В этом и заключается наше новаторство. |
| You may as well know him out of hand, as a gentleman of our time and country, of wealth and station; a not flexile figure, do what we may with him; the humour of whom scarcely dimples the surface and is distinguishable but by very penetrative, very wicked imps, whose fits of roaring below at some generally imperceptible stroke of his quality, have first made the mild literary angels aware of something comic in him, when they were one and all about to describe the gentleman on the heading of the records baldly (where brevity is most complimentary) as a gentleman of family and property, an idol of a decorous island that admires the concrete. Imps have their freakish wickedness in them to kindle detective vision: malignly do they love to uncover ridiculousness in imposing figures. | Скажем без обиняков: герой - наш соотечественник и современник; состоятельный джентльмен, с положением в обществе; фигура, как мы над ней ни бились, весьма негибкая. Комичность этого персонажа не бросается в глаза - это легкая зыбь на водяной глади; и только когда очень проницательные, очень озорные бесенята, учуяв эту комичность по каким-то едва уловимым приметам, подняли у себя внизу невообразимый шум и гам, только тогда опомнились наши господа сочинители, в ангельской своей простоте готовившиеся было со спасительной лапидарностью представить нашего героя состоятельным джентльменом из хорошей семьи. Только тогда и признали кое-какие смешные черточки в этом кумире благословенного острова, где приличия почитаются выше всего, где видимость ставят выше сущности. Пакостливая натура бесенят делает их проницательными. С особым смаком разоблачают они смешное, когда оно прикрывается напыщенностью. |
|
Wherever they catch sight of Egoism they pitch their camps, they circle and squat, and forthwith they trim their lanterns, confident of the ludicrous to come. So confident that their grip of an English gentleman, in whom they have spied their game, never relaxes until he begins insensibly to frolic and antic, unknown to himself, and comes out in the native steam which is their scent of the chase. Instantly off they scour, Egoist and imps. They will, it is known of them, dog a great House for centuries, and be at the birth of all the new heirs in succession, diligently taking confirmatory notes, to join hands and chime their chorus in one of their merry rings round the tottering pillar of the House, when his turn arrives; as if they had (possibly they had) smelt of old date a doomed colossus of Egoism in that unborn, unconceived inheritor of the stuff of the family. They dare not be chuckling while Egoism is valiant, while sober, while socially valuable, nationally serviceable. They wait. |
Стоит им почуять Эгоиста, как они уже тут как тут, располагаются вокруг него бивуаком и, поправив фитили в своих фонариках, садятся на корточки в ожидании предстоящего зрелища. Хватка у них мертвая, они нипочем не выпустят джентльмена, попавшего к ним на подозрение, покуда тот, сам того не ведая, не начнет кривляться, и выплясывать, и всячески проявлять свою подлинную сущность. Тут-то и начинается потеха! Бесенята способны веками выслеживать какой-нибудь знатный род: присутствуя при появлении на свет каждого нового отпрыска, они будут прилежно сверять все данные, а когда наступит час, возьмутся за руки и начнут кружить веселым хороводом вокруг покачнувшегося фамильного столпа и распевать свои песенки. Можно подумать (а впрочем, так оно, верно, и есть), будто они издавна угадали в нерожденном и даже незачатом еще носителе фамильных свойств обреченного колосса Эгоизма. Покуда Эгоизм переживает пору расцвета и держится в рамках благоразумия, служит оплотом государства и приносит пользу обществу, бесенята и пикнуть не смеют. Они выжидают. |
|
Aforetime a grand old Egoism built the House. It would appear that ever finer essences of it are demanded to sustain the structure; but especially would it appear that a reversion to the gross original, beneath a mask and in a vein of fineness, is an earthquake at the foundations of the House. Better that it should not have consented to motion, and have held stubbornly to all ancestral ways, than have bred that anachronic spectre. The sight, however, is one to make our squatting imps in circle grow restless on their haunches, as they bend eyes instantly, ears at full cock, for the commencement of the comic drama of the suicide. If this line of verse be not yet in our literature, Through very love of self himself he slew, let it be admitted for his epitaph. |
Когда-то, во время оно, жил-был некий достославный Эгоист, основоположник рода. Казалось бы, потребные для поддержания рода дозы фамильного эгоизма должны были бы со временем уменьшаться. Во всяком случае, полный возврат к исконному пращуру - пусть даже под личиной современной утонченности - невозможен. Такой анахронизм был бы подобен землетрясению, и дом, где завелся бы столь чудовищный призрак, должен бы неминуемо рухнуть. Уж коли на то пошло, лучше бы Эгоист упорствовал в традициях предков и вовсе не поддавался прогрессу! Зато у бесенят ушки на макушке, глазки сверкают, они так и подскакивают в радостном предвкушении комической драмы самоубийства. "И, возлюбив себя, себя же он убил". Если в отечественной поэзии этой строки еще нет, пусть она будет в нее внесена - в качестве эпитафии нашему герою. |
CHAPTER I. A MINOR INCIDENT SHOWING AN HEREDITARY APTITUDE IN THE USE OF THE KNIFE/Глава первая. Незначительное происшествие, свидетельствующее об унаследованной склонности к хирургии
| There was an ominously anxious watch of eyes visible and invisible over the infancy of Willoughby, fifth in descent from Simon Patterne, of Patterne Hall, premier of this family, a lawyer, a man of solid acquirements and stout ambition, who well understood thez foundation-work of a House, and was endowed with the power of saying No to those first agents of destruction, besieging relatives. He said it with the resonant emphasis of death to younger sons. For if the oak is to become a stately tree, we must provide against the crowding of timber. Also the tree beset with parasites prospers not. | Зловеще настороженные глаза, видимые и невидимые, следили за младенческими годами Уилоби, представителя пятого колена Паттернов. Основатель рода, адвокат Саймон Паттерн из Паттерн-холла, человек незаурядных способностей и непоколебимого честолюбия, обладал мужественным искусством говорить "нет" роковым силам разрушения, олицетворяемым толпой родственников, осаждающих удачника. Слово это отзывалось погребальным звоном в ушах младших сыновей, возвещая смерть их упованиям, - с такой твердостью он его произносил. Ведь дубу, чтобы вырасти, нужен простор, нужно, чтобы вокруг него не толпилась всякая древесная мелюзга. Точно так же не достичь ему могучего расцвета, если соком его корней будут питаться боковые отпрыски. |
| A great House in its beginning lives, we may truly say, by the knife. Soil is easily got, and so are bricks, and a wife, and children come of wishing for them, but the vigorous use of the knife is a natural gift and points to growth. Pauper Patternes were numerous when the fifth head of the race was the hope of his county. A Patterne was in the Marines. | Умение орудовать ножом - вот основа, на которой зиждется величественное здание знатного рода. Клочок земли раздобыть нетрудно, кирпич - тоже, жена и дети - дело наживное, а вот умение энергично пользоваться ножом - дар врожденный, и в нем залог дальнейшего роста. Во времена Паттерна Пятого, этой надежды отечества, по свету бродило великое множество его нищих однофамильцев. Один такой Паттерн служил в морской пехоте. |
| The country and the chief of this family were simultaneously informed of the existence of one Lieutenant Crossjay Patterne, of the corps of the famous hard fighters, through an act of heroism of the unpretending cool sort which kindles British blood, on the part of the modest young officer, in the storming of some eastern riverain stronghold, somewhere about the coast of China. The officer's youth was assumed on the strength of his rank, perhaps likewise from the tale of his modesty: "he had only done his duty". | О существовании лейтенанта Кросджея Паттерна отечество и нынешний глава рода узнали одновременно, после того как этот скромный молодой офицер отличился при штурме какой-то крепости на какой-то китайской реке, явив пример столь милой британскому сердцу спокойной, некрикливой отваги. Собственно, заключение о возрасте офицера было сделано на основании его чина, а быть может, также и скромности лейтенанта, который, по его словам, "лишь выполнил свой долг". |
| Our Willoughby was then at College, emulous of the generous enthusiasm of his years, and strangely impressed by the report, and the printing of his name in the newspapers. He thought over it for several months, when, coming to his title and heritage, he sent Lieutenant Crossjay Patterne a cheque for a sum of money amounting to the gallant fellow's pay per annum, at the same time showing his acquaintance with the first, or chemical, principles of generosity, in the remark to friends at home, that "blood is thicker than water". The man is a Marine, but he is a Patterne. How any Patterne should have drifted into the Marines, is of the order of questions which are senselessly asked of the great dispensary. In the complimentary letter accompanying his cheque, the lieutenant was invited to present himself at the ancestral Hall, when convenient to him, and he was assured that he had given his relative and friend a taste for a soldier's life. | Наш Уилоби на ту пору обретался в колледже и жаждал предаться благородным порывам, свойственным юности. Подвиг его родственника и, главное, то обстоятельство, что имя Паттернов попало в газеты, произвели на него огромное впечатление. Впечатление это не утратило своей свежести и несколько месяцев спустя, когда Уилоби достиг совершеннолетия и вступил в права наследства. Он послал лейтенанту Кросджею Паттерну чек на сумму, равную годичному жалованию этого доблестного воина. "Родная кровь - не вода", - сказал он домашним, тем самым подтвердив первейший, - так сказать, химический, - закон щедрости. Пусть лейтенант и служит в морской пехоте, рассуждал Уилоби, а все-таки он Паттерн. Вопрос же о том, как случилось, что человек с именем Паттернов попал в морскую пехоту, принадлежит к разряду тех бессмысленных вопросов, какими докучают верховному судье, ведающему раздачей благ и невзгод. Свой чек Уилоби сопроводил любезным письмом, в котором приглашал лейтенанта посетить родовое имение, когда тот найдет удобным, и заверял своего родственника и друга, что и сам благодаря ему почувствовал вкус к солдатской жизни. |
| Young Sir Willoughby was fond of talking of his "military namesake and distant cousin, young Patterne--the Marine". It was funny; and not less laughable was the description of his namesake's deed of valour: with the rescued British sailor inebriate, and the hauling off to captivity of the three braves of the black dragon on a yellow ground, and the tying of them together back to back by their pigtails, and driving of them into our lines upon a newly devised dying-top style of march that inclined to the oblique, like the astonished six eyes of the celestial prisoners, for straight they could not go. | Юный сэр Уилоби не пропускал случая упомянуть в разговоре о "своем воинственном однофамильце и дальнем родственнике, молодом Паттерне: из морской пехоты". Получалось очень смешно. Еще большим успехом пользовался рассказ о подвиге этого однофамильца: лейтенант, оказывается, вызволил из плена подвыпившего матроса Ее Величества и поволок трех рыцарей черного дракона на желтом фоне в плен; чтобы осуществить эту последнюю операцию, он поставил их спиной друг к другу и связал косичками. |
| The humour of gentlemen at home is always highly excited by such cool feats. We are a small island, but you see what we do. The ladies at the Hall, Sir Willoughby's mother, and his aunts Eleanor and Isabel, were more affected than he by the circumstance of their having a Patterne in the Marines. But how then! We English have ducal blood in business: we have, genealogists tell us, royal blood in common trades. For all our pride we are a queer people; and you may be ordering butcher's meat of a Tudor, sitting on the cane-bottom chairs of a Plantagenet. By and by you may . . . but cherish your reverence. Young Willoughby made a kind of shock-head or football hero of his gallant distant cousin, and wondered occasionally that the fellow had been content to dispatch a letter of effusive thanks without availing himself of the invitation to partake of the hospitalities of Patterne. | Такие подвиги хладнокровной отваги приятно щекочут чувство юмора у джентльменов, подвизающихся в тылу. Мы жители маленького островка, а ведь вот какие номера откалываем! Правда, дамской половине Большого дома - матушке сэра Уилоби и его двум теткам, леди Эленор и леди Изабел, - было несколько труднее смириться с мыслью, что один из Паттернов служит в морской пехоте. Но что же тут такого? У нас в Англии зачастую и герцоги не брезгуют финансами, а если верить ученым исследователям генеалогии, в жилах многих наших ремесленников и лавочников течет королевская кровь. При всей нашей спеси, мы народ своеобразный, и никогда нельзя поручиться, что мясник, поставляющий мясо к нашему столу, не является отдаленным потомком Тюдоров, а плетеное кресло, в котором мы сидим, - не изделие рук какого-нибудь Плантагенета. А там, глядишь, окажется, что: Впрочем, лучше не задумываться! Уилоби представлял себе своего доблестного кузена этаким нечесаным малым, героем футбольного поля; время от времени он, однако, недоумевал вслух, не понимая, отчего тот так и не захотел вкусить гостеприимства Большого дома, а в ответ на письмо и приложенный чек ограничился пространными изъявлениями благодарности. |
| He was one afternoon parading between showers on the stately garden terrace of the Hall, in company with his affianced, the beautiful and dashing Constantia Durham, followed by knots of ladies and gentlemen vowed to fresh air before dinner, while it was to be had. | Как-то под вечер, в промежутке между двумя ливнями, сэр Уилоби, сопровождаемый вереницей любителей предобеденного моциона, прогуливался по величественной террасе Большого дома со своей невестой, прекрасной и блистательной Констанцией Дарэм, которой он на правах влюбленного изливался в своих чувствах. |
| Chancing with his usual happy fortune (we call these things dealt to us out of the great hidden dispensary, chance) to glance up the avenue of limes, as he was in the act of turning on his heel at the end of the terrace, and it should be added, discoursing with passion's privilege of the passion of love to Miss Durham, Sir Willoughby, who was anything but obtuse, experienced a presentiment upon espying a thick-set stumpy man crossing the gravel space from the avenue to the front steps of the Hall, decidedly not bearing the stamp of the gentleman "on his hat, his coat, his feet, or anything that was his," Willoughby subsequently observed to the ladies of his family in the Scriptural style of gentlemen who do bear the stamp. | Дойдя до конца террасы и собираясь уже повернуть назад, сэр Уилоби, как всегда покровительствуемый случаем (ведь все, что ниспосылает нам невидимый даятель благ и невзгод, именуется у нас случаем), кинул взгляд в сторону липовой аллеи и, будучи наделен тонкой нервной организацией, испытал нечто вроде предчувствия, ибо взгляд его упал на какого-то коренастого, приземистого человека, пересекавшего усыпанную гравием площадку перед парадным крыльцом. Ничто не выдавало в нем джентльмена - "ни шляпа его, ни пальто его, ни обувь его, и ничего, что было у него"; так, в библейском стиле, столь излюбленном истинными джентльменами, рассказывал впоследствии Уилоби о своем посетителе. |
| His brief sketch of the creature was repulsive. The visitor carried a bag, and his coat-collar was up, his hat was melancholy; he had the appearance of a bankrupt tradesman absconding; no gloves, no umbrella. |
Несколькими беглыми штрихами он обрисовал наружность этого субъекта, надо сказать, достаточно непривлекательную: с баулом в руке, подняв ворот под меланхолически обвисающими полями шляпы, без зонта и без перчаток, он походил на обанкротившегося лавочника, скрывающегося от кредиторов. |
| As to the incident we have to note, it was very slight. The card of Lieutenant Patterne was handed to Sir Willoughby, who laid it on the salver, saying to the footman, "Not at home." | Впрочем, инцидент, который мы взялись описать, сам по себе довольно тривиален; сэру Уилоби была подана визитная карточка лейтенанта Паттерна, и сэр Уилоби, бросив ее обратно на поднос, сказал лакею: "Дома нет". |
| He had been disappointed in the age, grossly deceived in the appearance of the man claiming to be his relative in this unseasonable fashion; and his acute instinct advised him swiftly of the absurdity of introducing to his friends a heavy unpresentable senior as the celebrated gallant Lieutenant of Marines, and the same as a member of his family! He had talked of the man too much, too enthusiastically, to be able to do so. A young subaltern, even if passably vulgar in figure, can be shuffled through by the aid of the heroical story humourously exaggerated in apology for his aspect. Nothing can be done with a mature and stumpy Marine of that rank. Considerateness dismisses him on the spot, without parley. It was performed by a gentleman supremely advanced at a very early age in the art of cutting. | Он был глубоко разочарован и чувствовал себя обманутым: возраст и, главное, внешность человека, который так некстати пришел заявить свои родственные притязания, были совершенно неприемлемы. Сэр Уилоби, со свойственным ему тактом, мгновенно осознал всю невозможность представить знакомым этого малорослого невзрачного увальня в качестве доблестного лейтенанта морской пехоты, который доводится ему кузеном. Слишком много, слишком горячо говорил он об этом человеке. Будь это молоденький лейтенантик с более или менее вульгарной наружностью, его еще можно было бы с грехом пополам протащить в свой круг, рассказав в шутливом гиперболическом тоне историю его подвига и тем самым искупив неприглядность его фигуры. Но плотный морской пехотинец, достигший солидного возраста и чина младшего офицера, был решительно невозможен. Элементарная деликатность повелевала избавиться от него без лишних разговоров. Джентльмен, совершивший эту операцию, проявил необычайное для своих лет умение орудовать ножом. |
|
Young Sir Willoughby spoke a word of the rejected visitor to Miss Durham, in response to her startled look: "I shall drop him a cheque," he said, for she seemed personally wounded, and had a face of crimson. The young lady did not reply. |
В ответ на удивленный взгляд мисс Дарэм юному сэру Уилоби пришлось рассказать, кто этот отвергнутый посетитель. - Я подкину ему еще один чек, - заключил он, подметив краски боли и стыда на лице своей спутницы. |
|
Dating from the humble departure of Lieutenant Crossjay Patterne up the limes-avenue under a gathering rain-cloud, the ring of imps in attendance on Sir Willoughby maintained their station with strict observation of his movements at all hours; and were comparisons in quest, the sympathetic eagerness of the eyes of caged monkeys for the hand about to feed them, would supply one. They perceived in him a fresh development and very subtle manifestation of the very old thing from which he had sprung. |
И с той самой поры, как смиренная фигура лейтенанта Кросджея Паттерна повернула назад и под сгустившейся дождевой тучей вновь зашагала вдоль липовой аллеи, хоровод бесенят плотным кольцом сомкнулся вокруг сэра Уилоби и никто из них уже ни на минуту не покидал своего поста; с пристальным вниманием следили они каждый его шаг. Мартышки, алчным взором караулящие руку, что готовится кинуть им в клетку лакомый кусочек, - вот с кем можно было бы сравнить наших бесенят. Они углядели в своем подопечном новый штришок: едва уловимое проявление исконной фамильной черты. |
CHAPTER II. THE YOUNG SIR WILLOUGHBY/Глава вторая Юный сэр Уилоби
| These little scoundrel imps, who have attained to some respectability as the dogs and pets of the Comic Spirit, had been curiously attentive three years earlier, long before the public announcement of his engagement to the beautiful Miss Durham, on the day of Sir Willoughby's majority, when Mrs. Mountstuart Jenkinson said her word of him. Mrs. Mountstuart was a lady certain to say the remembered, if not the right, thing. Again and again was it confirmed on days of high celebration, days of birth or bridal, how sure she was to hit the mark that rang the bell; and away her word went over the county: and had she been an uncharitable woman she could have ruled the county with an iron rod of caricature, so sharp was her touch. A grain of malice would have sent county faces and characters awry into the currency. | Озорные бесенята, состоящие при Гении Комедии в почтенной должности комнатных собачек, навострили ушки еще три года назад, задолго до обручения сэра Уилоби с прекрасной мисс Дарэм. Это было в день его совершеннолетия, когда миссис Маунтстюарт-Дженкинсон изрекла о нем свое знаменитое слово. Словечки миссис Маунтстюарт, пусть не всегда уместные, обладали свойством врезаться в память. Они попадали не в бровь, а в глаз, и ни одно семейное торжество - будь то день рождения иди брачное пиршество - не обходилось без нового свидетельства этого ее умения. И всякий раз словцо ее отправлялось путешествовать по всему графству, где она могла бы царить безраздельно с помощью розги карикатуриста, если бы в придачу к верному глазу обладала еще и озлобленным умом. |
| She was wealthy and kindly, and resembled our mother Nature in her reasonable antipathies to one or two things which none can defend, and her decided preference of persons that shone in the sun. Her word sprang out of her. She looked at you, and forth it came: and it stuck to you, as nothing laboured or literary could have adhered. Her saying of Laetitia Dale: "Here she comes with a romantic tale on her eyelashes," was a portrait of Laetitia. And that of Vernon Whitford: "He is a Phoebus Apollo turned fasting friar," painted the sunken brilliancy of the lean long-walker and scholar at a stroke. | Но богатая и доброжелательная миссис Маунтстюарт в своей инстинктивной нелюбви к тому, что и в самом деле не заслуживает сочувствия, и в пристрастии ко всему, что произрастает на солнечной стороне бытия, походила на матушку природу. Ей было достаточно взглянуть на человека, и меткое словцо как-то само собой вылетало из ее уст. А уж раз вылетев, оно приставало с такой силой, с какой не пристанет ни одно вымученное литературное определение. Обмолвившись однажды о Летиции Дейл, что та "несет целый роман на кончиках ресниц", она, можно сказать, нарисовала ее портрет. А ее определение Вернона Уитфорда как "Феба-Аполлона, записавшегося в монахи" как нельзя лучше передавало тускловатое обаяние этого тощего длинноногого студиозуса. |
|
Of the young Sir Willoughby, her word was brief; and there was the merit of it on a day when he was hearing from sunrise to the setting of the moon salutes in his honour, songs of praise and Ciceronian eulogy. Rich, handsome, courteous, generous, lord of the Hall, the feast and the dance, he excited his guests of both sexes to a holiday of flattery. And, says Mrs. Mountstuart, while grand phrases were mouthing round about him, "You see he has a leg." |
Афоризм миссис Маунтстюарт, посвященный юному Уилоби, был еще лаконичнее, и это достоинство особенно выделялось в день, когда виновник торжества от зари и до зари только и слышал что дифирамбы, славословия и панегирики в традициях Цицеронова красноречия. Один вид этого богатого, красивого, любезного и щедрого джентльмена, казалось, вдохновлял гостей обоего пола на оргию лести. И вот, когда все кругом торжественно и пространно превозносили до небес его достоинства, миссис Маунтстюарт сказала просто: "Сразу видно человека с ногой". |
| That you saw, of course. But after she had spoken you saw much more. Mrs. Mountstuart said it just as others utter empty nothings, with never a hint of a stress. Her word was taken up, and very soon, from the extreme end of the long drawing-room, the circulation of something of Mrs. Mountstuart's was distinctly perceptible. Lady Patterne sent a little Hebe down, skirting the dancers, for an accurate report of it; and even the inappreciative lips of a very young lady transmitting the word could not damp the impression of its weighty truthfulness. | Казалось бы, здесь не было ничего нового. Однако в словах миссис Маунтстюарт все увидели нечто гораздо большее. Она произнесла их без всякого нажима, словно один из тех светских пустячков, какими обмениваются леди и джентльмены в гостиных. Но они были сразу подхвачены, и не прошло минуты, как в противоположном конце длинного зала уже чувствовалось, что новое крылатое выражение миссис Маунтстюарт отправилось в полет. И сейчас же оттуда, из дальнего конца зала, леди Паттерн снарядила на разведку некую юную Гебу; обойдя с фланга танцующие пары, та возвратилась к ней с точным докладом. Даже в немудреных отроческих устах крылатое слово не утратило своей силы. |
| It was perfect! Adulation of the young Sir Willoughby's beauty and wit, and aristocratic bearing and mien, and of his moral virtues, was common; welcome if you like, as a form of homage; but common, almost vulgar, beside Mrs. Mountstuart's quiet little touch of nature. In seeming to say infinitely less than others, as Miss Isabel Patterne pointed out to Lady Busshe, Mrs. Mountstuart comprised all that the others had said, by showing the needlessness of allusions to the saliently evident. | Оно было совершенно! Пеаны красоте и уму молодого сэра Уилоби, его аристократической осанке, благородству манер и нравственному совершенству - все это было привычно. Приятно, разумеется, как всякая дань верноподданнических чувств, но привычно и чуть ли не пошло по сравнению с живым и непринужденным определением миссис Маунтстюарт. Ведь миссис Маунтстюарт, как заметила мисс Изабел своей приятельнице леди Буш, сумела в нескольких словах выразить все, что говорилось до нее, и этим показала, как нелепо разглагольствовать о том, что и без того ясно каждому. |
| She was the aristocrat reproving the provincial. "He is everything you have had the goodness to remark, ladies and dear sirs, he talks charmingly, dances divinely, rides with the air of a commander-in-chief, has the most natural grand pose possible without ceasing for a moment to be the young English gentleman he is. Alcibiades, fresh from a Louis IV perruquier, could not surpass him: whatever you please; I could outdo you in sublime comparisons, were I minded to pelt him. Have you noticed that he has a leg?" | То была отповедь аристократки ограниченным провинциалам. "Вы правы, достопочтенные леди и джентльмены, - словно говорила миссис Маунтстюарт, - Уилоби наделен всеми превосходными качествами, какие вы так любезно в нем подметили: он отличный собеседник, он танцует, как бог, и держится в седле, как фельдмаршал, его позы величавы и непринужденны, и вместе с тем вы ни на минуту не забываете, что перед вами воплощенный идеал молодого английского джентльмена. Алкивиад{4} в парике вельможи при дворе Людовика Четырнадцатого не превзошел бы его изяществом. Он - все, что хотите, и если бы я задалась целью осыпать его изысканными комплиментами, я справилась бы с этой задачей не хуже вашего. Вместо этого я только спрашиваю: а заметили ли вы в нем человека с ногой?" |
| So might it be amplified. A simple-seeming word of this import is the triumph of the spiritual, and where it passes for coin of value, the society has reached a high refinement: Arcadian by the aesthetic route. Observation of Willoughby was not, as Miss Eleanor Patterne pointed out to Lady Culmer, drawn down to the leg, but directed to estimate him from the leg upward. That, however, is prosaic. Dwell a short space on Mrs. Mountstuart's word; and whither, into what fair region, and with how decorously voluptuous a sensation, do not we fly, who have, through mournful veneration of the Martyr Charles, a coy attachment to the Court of his Merrie Son, where the leg was ribanded with love-knots and reigned. Oh! it was a naughty Court. Yet have we dreamed of it as the period when an English cavalier was grace incarnate; far from the boor now hustling us in another sphere; beautifully mannered, every gesture dulcet. | Вот как можно было бы истолковать ее изречение! Заключить в двух-трех словах такое богатство смысла значит провозгласить торжество духа, а заодно показать, что общество, в котором умеют ценить такое остроумие, достигло высочайшей степени утонченности. Как пояснила мисс Эленор Паттерн своей приятельнице леди Калмер, нашему взору отнюдь не предлагается скользить вдоль фигуры Уилоби вниз, к его ноге; напротив, миссис Маунтстюарт приглашает нас восхищаться им снизу вверх, начиная с ноги. Все это, впрочем, проза. Вдумайтесь в слова миссис Маунтстюарт. Куда только, в какие поэтические сферы они не увлекут наш дух! И с каким упоением парим мы в этих эмпиреях! В самом деле, кто из нас, хранящих меланхолическую преданность памяти Карла Мученика{5}, не питает одновременно игривой нежности ко двору его весельчака сына{6}, к той поре, когда любовь украшала ногу кокетливыми бантиками и нога была верховным владыкою во дворце? Грешный двор, грешная пора! А все же мы грезим об этой поре, когда - не то что ныне! - шум и возня неотесанной черни, копошащейся где-то внизу, не оскорбляли слух английского кавалера, этого воплощения благородного изящества. Какие великолепные манеры, и в каждом жесте - какая неизъяснимая сладость! |
| And if the ladies were . . . we will hope they have been traduced. But if they were, if they were too tender, ah! gentlemen were gentlemen then--worth perishing for! There is this dream in the English country; and it must be an aspiration after some form of melodious gentlemanliness which is imagined to have inhabited the island at one time; as among our poets the dream of the period of a circle of chivalry here is encouraged for the pleasure of the imagination. | И даже если дамы бывали чересчур: но нет, будем считать, что на них возвели напраслину! Впрочем, если они и бывали подчас чересчур нежны, - что ж! - в ту пору джентльмены были джентльменами и стоили того, чтобы из-за них погибнуть! Таков английский миф, и своему распространению в обществе он обязан тоске по сладкозвучной гармонии джентльменства, которая, как полагают, некогда царила на нашем островке. Ведь точно так же и поэты наши тешат свое воображение преданиями о рыцарях Круглого стола. |
|
Mrs. Mountstuart touched a thrilling chord. "In spite of men's hateful modern costume, you see he has a leg." That is, the leg of the born cavalier is before you: and obscure it as you will, dress degenerately, there it is for ladies who have eyes. You see it: or, you see he has it. Miss Isabel and Miss Eleanor disputed the incidence of the emphasis, but surely, though a slight difference of meaning may be heard, either will do: many, with a good show of reason, throw the accent upon leg. And the ladies knew for a fact that Willoughby's leg was exquisite; he had a cavalier court-suit in his wardrobe. |
Миссис Маунтстюарт задела трепетную струну. "Несмотря на отвратительный костюм, который вынужден носить современный мужчина, видно, что Уилоби - обладатель Ноги с большой буквы". Иначе говоря, перед вами нога прирожденного кавалера: как бы вы ее ни прятали, в какие бы нелепые одежды ни облекали, все равно она существует - для дам, у которых есть глаза. Вы видите эту ногу или, во всяком случае, видите, что она у него есть. А что нога у Уилоби была и в самом деле на удивление стройной - это дамы знали точно: недаром в его гардеробе хранился костюм придворного кавалера. |
| Mrs. Mountstuart signified that the leg was to be seen because it was a burning leg. There it is, and it will shine through! He has the leg of Rochester, Buckingham, Dorset, Suckling; the leg that smiles, that winks, is obsequious to you, yet perforce of beauty self-satisfied; that twinkles to a tender midway between imperiousness and seductiveness, audacity and discretion; between "You shall worship me", and "I am devoted to you;" is your lord, your slave, alternately and in one. It is a leg of ebb and flow and high-tide ripples. Such a leg, when it has done with pretending to retire, will walk straight into the hearts of women. Nothing so fatal to them. | Миссис Маунтстюарт как бы утверждала, что ногу его видно при всех условиях, ибо контуры ее выжжены огнем - они так и просвечивают! Подобно ноге Рочестера, Бэкингема, Дорсета и Саклинга{7}, она улыбалась, лукаво подмигивала или выражала покорную мольбу, не теряя при том своей уверенной красоты; то властная, то нежная, то дерзкая, то скромная, она как бы говорила: "Вы будете меня боготворить", затем лишь, чтобы тут же сказать: "Я вам предан до гроба". Нога, которая является одновременно вашим господином и рабом. Нога приливов, отливов и легкой зыби. Нога, которая, стоит ей отбросить притворную робость, шагнет в самое сердце женщины. Роковая нога! |
|
Self-satisfied it must be. Humbleness does not win multitudes or the sex. It must be vain to have a sheen. Captivating melodies (to prove to you the unavoidableness of self-satisfaction when you know that you have hit perfection), listen to them closely, have an inner pipe of that conceit almost ludicrous when you detect the chirp. And you need not be reminded that he has the leg without the naughtiness. You see eminent in him what we would fain have brought about in a nation that has lost its leg in gaining a possibly cleaner morality. And that is often contested; but there is no doubt of the loss of the leg. |
Без самодовольства ей никак нельзя. Смирением не покоришь ни женщину, ни народы. Без гордости нет блеска! Довольство собою - неизбежный спутник осознанного совершенства. Прислушайтесь к любой мелодии, что вас пленяет, прислушайтесь внимательно, и вы непременно различите в ней этот внутренний голосок самомнения, - право же, очень потешный! Нечего и говорить, что у самого Уилоби, хоть он и обладал ногой кавалера той безмятежной поры, не наблюдалось ничего от ее грешных нравов. Он был как бы воплощением самых заветных наших чаяний, когда ради очищения нравов нам пришлось пожертвовать Ногой. Достигли ли мы желанной цели - вопрос спорный. Зато Ногу потеряли несомненно. |
| Well, footmen and courtiers and Scottish Highlanders, and the corps de ballet, draymen too, have legs, and staring legs, shapely enough. But what are they? not the modulated instrument we mean--simply legs for leg-work, dumb as the brutes. Our cavalier's is the poetic leg, a portent, a valiance. He has it as Cicero had a tongue. It is a lute to scatter songs to his mistress; a rapier, is she obdurate. In sooth a leg with brains in it, soul. | Лакеи и придворные, скажете вы, а также шотландские горцы сохранили ногу и поныне; ее еще можно увидеть в кордебалете - стройную на заглядение; сохранилась она и у ломовых извозчиков. Но разве это нога? Разве ее имели мы в виду, говоря об этом тончайшем инструменте? Это просто ноги, выполняющие ножную работу, бессловесные, как скот. Мы же говорим о ноге кавалера, об этом чуде поэзии и доблести. Кавалер владеет ею, как Цицерон - языком. Это лютня, на которой он воспевает свою возлюбленную, или, если она к нему жестока, - рапира, которою разит ее в самое сердце. Словом, это нога, одаренная душой и разумом. |
|
And its shadows are an ambush, its lights a surprise. It blushes, it pales, can whisper, exclaim. It is a peep, a part revelation, just sufferable, of the Olympian god--Jove playing carpet-knight. For the young Sir Willoughby's family and his thoughtful admirers, it is not too much to say that Mrs. Mountstuart's little word fetched an epoch of our history to colour the evening of his arrival at man's estate. He was all that Merrie Charles's court should have been, subtracting not a sparkle from what it was. Under this light he danced, and you may consider the effect of it on his company. |
Вот по ней пробежала тень - берегитесь, то ловушка! Но вот она засияла - и вы застигнуты врасплох. Она умеет стыдливо зардеться, побледнеть, умеет и нежно нашептывать и разразиться громким восклицанием. Она приоткрывает завесу, позволяя взглянуть (но только на мгновение, иначе бы вы ослепли!) на олимпийского бога, на Зевса, принявшего обличье паркетного рыцаря. Словцо миссис Маунтстюарт - в глазах родни юного сэра Уилоби, а также в глазах его вдумчивых поклонников и поклонниц - придало его вступлению в наследные права торжественный оттенок, озарив этот вечер отблеском той отдаленной эпохи нашей истории. Юный сэр Уилоби олицетворял собою веселый двор Карла Второго, сделавшийся вдруг добродетельным, но не утративший притом своего блеска. Он танцевал в лучах этого сияния, и можно представить себе, как великолепен он был в глазах собравшегося общества. |
| He had received the domestic education of a prince. Little princes abound in a land of heaped riches. Where they have not to yield military service to an Imperial master, they are necessarily here and there dainty during youth, sometimes unmanageable, and as they are bound in no personal duty to the State, each is for himself, with full present, and what is more, luxurious, prospective leisure for the practice of that allegiance. They are sometimes enervated by it: that must be in continental countries. | Образование сэр Уилоби получил домашнее, княжеское. В странах, где накоплены огромные богатства, водятся в большом изобилии маленькие князьки. Свободные от воинской службы, эти феодалы в молодости проявляют известную склонность к капризам и даже своеволию. Свободный от каких-либо обязательств по отношению к верховному властителю и к государству, такой молодой князек принадлежит одному себе и верой-правдой служит этому единственному своему хозяину - благо у него вполне хватает времени в настоящем и предвидится роскошный его избыток в будущем. Все это, казалось бы, должно было изнежить князька, и, насколько известно, во всех других странах Европы так оно и получилось. |
| Happily our climate and our brave blood precipitate the greater number upon the hunting-field, to do the public service of heading the chase of the fox, with benefit to their constitutions. Hence a manly as well as useful race of little princes, and Willoughby was as manly as any. He cultivated himself, he would not be outdone in popular accomplishments. Had the standard of the public taste been set in philosophy, and the national enthusiasm centred in philosophers, he would at least have worked at books. He did work at science, and had a laboratory. | Но благородная кровь, текущая в жилах наших князьков, в сочетании с нашим климатом, способствует страсти к охоте, а затравив лису, они приносят пользу одновременно отечеству и собственному здоровью. Таким образом, у нас создалось мужественное и славное племя князьков, среди которых Уилоби был отнюдь не из последних. Не желая ни в чем уступать себе подобным, он усердно развивал свои способности. Если бы общественный вкус склонялся к философии и нашими национальными героями были философы, Уилоби занялся бы книгами. Правда, он интересовался наукой, у него даже была собственная лаборатория. |
|
his admirable passion to excel, however, was chiefly directed in his youth upon sport; and so great was the passion in him, that it was commonly the presence of rivals which led him to the declaration of love. He knew himself, nevertheless, to be the most constant of men in his attachment to the sex. He had never discouraged Laetitia Dale's devotion to him, and even when he followed in the sweeping tide of the beautiful Constantia Durham (whom Mrs. Mountstuart called "The Racing Cutter"), he thought of Laetitia, and looked at her. She was a shy violet. |
Однако в юные годы свою похвальную страсть первенствовать он утолял на поле брани, где сражался с лисами, зайцами и пернатой дичью. Чувство соревнования было развито в нем так сильно, что оно сказывалось и на поприще любви: чтобы повергнуть его к ногам красавицы, обычно требовалось наличие соперников. Впрочем, он считал себя исключительно постоянным в своих привязанностях. Так, он никогда не обескураживал Петицию Дейл в ее преданной любви к сэру Уилоби Паттерну. И даже когда прекрасная Констанция Дарэм ("гоночная яхта", по определению миссис Маунтстюарт) увлекла его в своем фарватере, даже тогда не переставал он думать о Летиции, смотреть на Летицию, на застенчивую лесную фиалку Летицию. |
| Willoughby's comportment while the showers of adulation drenched him might be likened to the composure of Indian Gods undergoing worship, but unlike them he reposed upon no seat of amplitude to preserve him from a betrayal of intoxication; he had to continue tripping, dancing, exactly balancing himself, head to right, head to left, addressing his idolaters in phrases of perfect choiceness. This is only to say that it is easier to be a wooden idol than one in the flesh; yet Willoughby was equal to his task. | Выдержку, которая не покидала Уилоби под ливнями лести, можно было бы уподобить спокойствию индийских кумиров во время богослужения - с той лишь разницей, что у него не было пьедестала, который служил бы ему опорой и помогал справляться с головокружением; вместо этого ему приходилось безостановочно скользить по паркету, искусно балансировать, поворачивая голову то налево, то направо, и обращаться к своим поклонникам и поклонницам с изысканнейшими речами. Словом, деревянным кумиром быть куда легче, чем божком во плоти! Однако Уилоби прекрасно справлялся со своей ролью. |
|
The little prince's education teaches him that he is other than you, and by virtue of the instruction he receives, and also something, we know not what, within, he is enabled to maintain his posture where you would be tottering. Urchins upon whose curly pates grave seniors lay their hands with conventional encomium and speculation, look older than they are immediately, and Willoughby looked older than his years, not for want of freshness, but because he felt that he had to stand eminently and correctly poised. |
Князьков с детства приучают смотреть на себя, как на существа, отличные от нас с вами, так что стараниями наставников, а также в силу некоего таинственного врожденного дара, они ухитряются сохранять равновесие там, где мы с вами давно бы его потеряли. Уилоби казался старше своих лет, но не оттого, что утратил свежесть, - он считал, что положение обязывает его держаться с особым тактом и достоинством. Так, когда седовласый старец, возложив маститую руку на вихрастую голову юнца, пророчит ему блистательную будущность, тот невольно ощущает себя старше на несколько лет. |
|
Hearing of Mrs. Mountstuart's word on him, he smiled and said, "It is at her service." The speech was communicated to her, and she proposed to attach a dedicatory strip of silk. And then they came together, and there was wit and repartee suitable to the electrical atmosphere of the dancing-room, on the march to a magical hall of supper. Willoughby conducted Mrs. Mountstuart to the supper-table. |
В ответ на изречение миссис Маунтстюарт, которое ему не замедлили передать, Уилоби с улыбкой произнес: "Она к услугам миссис Маунтстюарт". Слова эти, в свою очередь, были переданы миссис Маунтстюарт, а эта дама в ответ вызвалась принести в дар означенной Ноге шелковую ленточку. И наконец, в наэлектризованной атмосфере бальной залы, двери которой были распахнуты в столовую, где танцоров уже поджидал накрытый стол, эти двое встретились, и между ними завязался изящный, остроумный разговор. Уилоби повел миссис Маунтстюарт к столу. |
|
"Were I," said she, "twenty years younger, I think I would marry you, to cure my infatuation." "Then let me tell you in advance, madam," said he, "that I will do everything to obtain a new lease of it, except divorce you." |
- Будь я на двадцать лет моложе, я бы, пожалуй, вышла за вас замуж, - сказала она, - чтобы излечиться от своего увлечения. - В таком случае я, сударыня, - отвечал он, - принял бы какие угодно меры, чтобы помешать вашему излечению - какие угодно, кроме развода. |
|
They were infinitely wittier, but so much was heard and may be reported. "It makes the business of choosing a wife for him superhumanly difficult!" Mrs. Mountstuart observed, after listening to the praises she had set going again when the ladies were weeded of us, in Lady Patterne's Indian room, and could converse unhampered upon their own ethereal themes. "Willoughby will choose a wife for himself," said his mother. |
На самом деле их беседа была, разумеется, много остроумнее; мы передаем лишь обрывок разговора, который кому-то удалось подслушать. - Да, нелегкое дело подыскать ему достойную невесту, - сказала миссис Маунтстюарт, заключая новый круг славословий, ею же начатый в "индийском будуаре" леди Паттерн, куда уединились дамы, чтобы без помех предаваться своим эфемерным беседам. - Уилоби выберет себе невесту сам, - заметила на это его матушка. |
CHAPTER III. CONSTANTIA DURHAM/Глава третья Констанция Дарэм
| The great question for the county was debated in many households, daughter-thronged and daughterless, long subsequent to the memorable day of Willoughby's coming of age. Lady Busshe was for Constantia Durham. She laughed at Mrs Mountstuart Jenkinson's notion of Laetitia Dale. She was a little older than Mrs. Mountstuart, and had known Willoughby's father, whose marriage into the wealthiest branch of the Whitford family had been strictly sagacious. "Patternes marry money; they are not romantic people," she said. Miss Durham had money, and she had health and beauty: three mighty qualifications for a Patterne bride. Her father, Sir John Durham, was a large landowner in the western division of the county; a pompous gentleman, the picture of a father-in-law for Willoughby. | И еще долгое время после того памятного дня, когда Уилоби праздновал свое совершеннолетие, этот вопрос, столь животрепещущий для всего графства, обсуждался повсюду - и в домах, обильных дочерьми, и там, где их не было вовсе. Леди Буш делала ставку на Констанцию Дарэм. Она смеялась над миссис Маунтстюарт-Дженкинсон, поддерживавшей кандидатуру Летиции Дейл. Леди Буш была постарше миссис Маунтстюарт, она еще застала отца сэра Уилоби, чей союз с представительницей богатейшей ветви рода Уитфордов отвечал самым строгим требованиям рассудка. "Паттерны всегда женятся на деньгах, они отнюдь не романтики", - говорила леди Буш. На стороне мисс Дарэм была могучая триада, без которой немыслимо было представить себе невесту для отпрыска дома Паттернов: деньги, красота, здоровье. Обладатель обширных поместий в западной части графства, солидный и важный сэр Дарэм, казалось, был самой судьбой предназначен сделаться тестем сэра Уилоби. |
| The father of Miss Dale was a battered army surgeon from India, tenant of one of Sir Willoughby's cottages bordering Patterne Park. His girl was portionless and a poetess. Her writing of the song in celebration of the young baronet's birthday was thought a clever venture, bold as only your timid creatures can be bold. She let the cat out of her bag of verse before the multitude; she almost proposed to her hero in her rhymes. She was pretty; her eyelashes were long and dark, her eyes dark-blue, and her soul was ready to shoot like a rocket out of them at a look from Willoughby. And he looked, he certainly looked, though he did not dance with her once that night, and danced repeatedly with Miss Durham. He gave Laetitia to Vernon Whitford for the final dance of the night, and he may have looked at her so much in pity of an elegant girl allied to such a partner. The "Phoebus Apollo turned fasting friar" had entirely forgotten his musical gifts in motion. He crossed himself and crossed his bewildered lady, and crossed everybody in the figure, extorting shouts of cordial laughter from his cousin Willoughby. | Отец мисс Дейл, потрепанный жизнью и многолетней службой в Индии армейский лекарь, арендовал один из коттеджей сэра Уилоби, расположенных позади паттерновского парка. Его дочь была бесприданница и поэтесса. Она даже сочинила гимн в честь совершеннолетия баронета, и все оценили тонкость этого хода: какая, однако, смелость - вот тебе и робкая душа! Мисс Дейл явила миру тайну, которая покоилась на дне ее поэтической шкатулки, - ведь в этих стихах она чуть ли не предлагала руку и сердце своему герою! Она была очень недурна: длинные темные ресницы и синие глаза, из которых всякий раз, что Уилоби взглядывал в ее сторону, душа так и рвалась наружу. А он в ее сторону поглядывал, - да еще как поглядывал! - хоть и танцевал в тот вечер все больше с мисс Дарэм, а Летицию ни разу не пригласил. Заключительную кадриль она танцевала с Верноном, которого к ней подвел сам сэр Уилоби, и его частые взгляды, должно быть, означали всего лишь сочувствие изящной девушке, обреченной танцевать с таким неуклюжим партнером. Вернон беспрестанно путал фигуры, сбивая с толку свою даму и других танцоров и вызывая добродушный смех у кузена Уилоби. |
| Be it said that the hour was four in the morning, when dancers must laugh at somebody, if only to refresh their feet, and the wit of the hour administers to the wildest laughter. Vernon was likened to Theseus in the maze, entirely dependent upon his Ariadne; to a fly released from a jam-pot; to a "salvage", or green, man caught in a web of nymphs and made to go the paces. Willoughby was inexhaustible in the happy similes he poured out to Miss Durham across the lines of Sir Roger de Coverley, and they were not forgotten, they procured him a reputation as a convivial sparkler. Rumour went the round that he intended to give Laetitia to Vernon for good, when he could decide to take Miss Durham to himself; his generosity was famous; but that decision, though the rope was in the form of a knot, seemed reluctant for the conclusive close haul; it preferred the state of slackness; and if he courted Laetitia on behalf of his cousin, his cousinly love must have been greater than his passion, one had to suppose. He was generous enough for it, or for marrying the portionless girl himself. | Не надо забывать, что был уже пятый час утра - час, когда танцующие испытывают настоятельную необходимость над кем-нибудь посмеяться, хотя бы для того, чтобы дать роздых ногам; час, когда любому остряку, вызвавшемуся рассмешить общество, обеспечен бурный успех. Сэр Уилоби сравнивал Вернона то с заблудившимся в лабиринте Тезеем, который не может и шагу ступить без своей Ариадны, то с мухой, которую только что вызволили из банки с вареньем, то с пловцом, которого русалки увлекли в свой хоровод. Неистощимый в сравнениях - одно удачнее другого, - Уилоби засыпал ими мисс Дарэм во время кадрили, чем окончательно упрочил в ее глазах свою репутацию остроумного собеседника. Говорили, будто он намерен уступить Летицию Дейл кузену Вернону, и не только на время кадрили - не прежде, однако, чем окончательно свяжет свою собственную судьбу с мисс Дарэм. В великодушии Уилоби никто не сомневался, и, однако, это его намерение так и оставалось намерением; петля была накинута, но медлила затянуться. А покуда он продолжал ухаживать за Летицией, разумеется, в интересах своего кузена, доказывая этим лишь то, что голос братской привязанности заглушал в нем голос любви. Зная о его благородстве, никто этому не удивлялся; впрочем, никого бы не удивило, если б в конце концов он взял да и женился на бесприданнице сам. |
| There was a story of a brilliant young widow of our aristocracy who had very nearly snared him. Why should he object to marry into our aristocracy? | Одно время поговаривали о некоей интересной молодой вдове из высших кругов общества, которая якобы чуть не уловила его в свои сети. |
| Mrs. Mountstuart asked him, and he replied that the girls of that class have no money, and he doubted the quality of their blood. He had his eyes awake. His duty to his House was a foremost thought with him, and for such a reason he may have been more anxious to give the slim and not robust Laetitia to Vernon than accede to his personal inclination. The mention of the widow singularly offended him, notwithstanding the high rank of the lady named. | А почему бы, собственно, ему и не породниться с нашей аристократией, спросила его миссис Маунтстюарт, на что он ответил, что аристократические невесты обычно бесприданницы, да и происхождение их подчас довольно сомнительно. Нет, нет, у него еще, слава богу, есть голова на плечах! Долг по отношению к роду стоял у него на первом месте; как знать, быть может, именно этот долг и побуждал его, подавив собственную сердечную склонность, уступить Вернону худенькую хрупкую Летицию? Мысль о вдове, несмотря на ее высокое положение в обществе, казалась ему почему-то даже оскорбительной. |
| "A widow?" he said. "I!" He spoke to a widow; an oldish one truly; but his wrath at the suggestion of his union with a widow led him to be for the moment oblivious of the minor shades of good taste. He desired Mrs. Mountstuart to contradict the story in positive terms. He repeated his desire; he was urgent to have it contradicted, and said again, "A widow!" straightening his whole figure to the erectness of the letter I. She was a widow unmarried a second time, and it has been known of the stedfast women who retain the name of their first husband, or do not hamper his title with a little new squire at their skirts, that they can partially approve the objections indicated by Sir Willoughby. They are thinking of themselves when they do so, and they will rarely say, "I might have married;" rarely within them will they avow that, with their permission, it might have been. They can catch an idea of a gentleman's view of the widow's cap. But a niceness that could feel sharply wounded by the simple rumour of his alliance with the young relict of an earl was mystifying. | - Я - жениться на вдове? Я? - воскликнул он, не подумав, что беседует со вдовою. Правда, миссис Маунтстюарт была уже не молода, а мысль, что он, сэр Уилоби Паттерн, способен жениться на вдове, привела его в такую ярость, что на какое-то мгновение он даже позабыл о требованиях хорошего тона. Он просил миссис Маунтстюарт всегда и везде самым решительным образом опровергать этот слух, повторил это желание дважды и, воскликнув в заключение еще раз: "На вдове? Я?!" - всей своей фигурой изобразил это негодующее местоимение. Миссис Маунтстюарт, овдовев, не пожелала вступить еще раз в брак, а такие неприступные дамы, как известно, способны хотя бы отчасти оценить щепетильность, которая руководила сэром Уилоби. Редкая из них признается, - даже наедине с собою! - что чуть было не вышла замуж вторично. Поэтому они до некоторой степени могут представить себе отношение джентльмена к вдовьему чепцу. Но такая чрезмерная деликатность чувств, когда одно упоминание пустого слуха о возможном союзе с юной вдовой некоего графа воспринимается, как оскорбление: Непостижимо! |
| Sir Willoughby unbent. r, and the excellent basis it had for not being credited. He was chidden. Mrs. Mountstuart read him a lecture. She was however able to contradict the tale of the young countess. "There is no fear of his marrying her, my dears."His military letter I took a careless glance at itself lounging idly and proudly at ease in the glass of his mind, decked with a wanton wreath, as he dropped a hint, generously vague, just to show the origin of the rumou | Впрочем, сэр Уилоби сменил гнев на милость. С вершины своего молодцеватого, по-военному подтянутого "я" он увидел в зеркале своего воображения сэра Уилоби Паттерна, исполненного горделивой неги и с челом, увенчанным наслаждением. Подпустив великодушного тумана, он намекнул на кое-какие обстоятельства, быть может давшие повод для возникновения странного слуха, и тут же привел веские доказательства полной несостоятельности этого слуха. Миссис Маунтстюарт пожурила его за ветреность и прочла соответствующее нравоучение. Впрочем, после этого разговора она принялась повсюду с жаром опровергать слух о молодой графине: "Не беспокойтесь, мои дорогие, он на ней не женится". |
|
Meanwhile there was a fear that he would lose his chance of marrying the beautiful Miss Durham. |
Между тем начали опасаться, как бы сэр Уилоби не упустил возможности жениться на прекрасной мисс Дарэм. |
| The dilemmas of little princes are often grave. They should be dwelt on now and then for an example to poor struggling commoners, of the slings and arrows assailing fortune's most favoured men, that we may preach contentment to the wretch who cannot muster wherewithal to marry a wife, or has done it and trots the streets, pack-laden, to maintain the dame and troops of children painfully reared to fill subordinate stations. According to our reading, a moral is always welcome in a moral country, and especially so when silly envy is to be chastised by it, the restless craving for change rebuked. Young Sir Willoughby, then, stood in this dilemma:--a lady was at either hand of him; the only two that had ever, apart from metropolitan conquests, not to be recited, touched his emotions. Susceptible to beauty, he had never seen so beautiful a girl as Constantia Durham. | Перед маленькими князьками иной раз возникают довольно серьезные дилеммы. На них следовало бы останавливаться почаще, в назидание простым смертным, дабы те имели представление о громах и стрелах, что угрожают баловням судьбы{8}. Насколько успешнее можно было бы тогда проповедовать смирение и покорность судьбе тем беднягам, которые либо вынуждены отказаться от брака по причине недостатка средств, либо женятся без оных и кряхтя несут свою ношу, пытаясь прокормить супругу и армию ребятишек, старательно взращиваемых для того, чтобы и они, в свою очередь, могли занять место где-нибудь на задворках общества! В стране с высокими моральными устоями мораль никогда не бывает излишней - особенно когда она призвана укрощать неразумную зависть и сдерживать беспокойную жажду перемен. Итак, перед сэром Уилоби возникла дилемма: по обе его руки стояли две особы, единственные (если не считать его столичных завоеваний, коих, впрочем, и поминать бы не следовало), которым довелось затронуть его сердце. Поклонник женской красоты, он был очарован прекрасной Констанцией Дарэм. |
| Equally susceptible to admiration of himself, he considered Laetitia Dale a paragon of cleverness. He stood between the queenly rose and the modest violet. One he bowed to; the other bowed to him. He could not have both; it is the law governing princes and pedestrians alike. But which could he forfeit? His growing acquaintance with the world taught him to put an increasing price on the sentiments of Miss Dale. Still Constantia's beauty was of a kind to send away beholders aching. She had the glory of the racing cutter full sail on a whining breeze; and she did not court to win him, she flew. In his more reflective hour the attractiveness of that lady which held the mirror to his features was paramount. But he had passionate snatches when the magnetism of the flyer drew him in her wake. Further to add to the complexity, he loved his liberty; he was princelier free; he had more subjects, more slaves; he ruled arrogantly in the world of women; he was more himself. His metropolitan experiences did not answer to his liking the particular question, Do we bind the woman down to us idolatrously by making a wife of her? | Не менее восприимчивый к поклонению собственной персоне, в Летиции Дейл он видел чудо ума. Предстояло сделать выбор между царственной розой и скромной фиалкой. Перед первой он преклонился, вторая преклонялась перед ним. Двумя владеть нельзя - таков закон, одинаковый для всех, для простых смертных и для князей. От которой же из них отказаться? По мере того как Уилоби узнавал свет, он все больше начинал ценить такое сердце, как сердце мисс Дейл. Вместе с тем, у всякого, кто заглядывался на Констанцию Дарэм, невольно дух захватывало. Это была красота быстроходной яхты, несущейся с попутным ветром на всех парусах. И к тому же эта яхта нисколько не стремилась его завоевать, а, напротив, спасалась от него, как от преследователя. В часы задумчивости сэр Уилоби склонялся к той, что в магическом зеркале показывала ему его собственный образ; когда же в нем просыпалась страсть, верх брал магнетизм, исходящий от той, что его бежала. И наконец, было еще обстоятельство, мешавшее ему сделать окончательный выбор - его любовь к личной свободе. Ничем не связанный, свободный, он был как-то царственнее; он мог удержать под своим скипетром больше покорных рабынь, быть полновластным повелителем в королевстве женщин - словом, мог оставаться самим собою. Печальный опыт столичной жизни кое-чему его научил, он уже понимал, что, связывая женщину брачными узами, мы отнюдь не обеспечиваем себе ее пожизненного слепого поклонения. |
| In the midst of his deliberations, a report of the hot pursuit of Miss Durham, casually mentioned to him by Lady Busshe, drew an immediate proposal from Sir Willoughby. She accepted him, and they were engaged. She had been nibbled at, all but eaten up, while he hung dubitative; and though that was the cause of his winning her, it offended his niceness. She had not come to him out of cloistral purity, out of perfect radiancy. Spiritually, likewise, was he a little prince, a despotic prince. He wished for her to have come to him out of an egg-shell, somewhat more astonished at things than a chicken, but as completely enclosed before he tapped the shell, and seeing him with her sex's eyes first of all men. She talked frankly of her cousins and friends, young males. | Колебаниям сэра Уилоби положила конец леди Буш, ненароком повторив при нем ходившие слухи, будто один из его соперников готов уже трубить победу: сэр Уилоби тотчас сделал предложение. Мисс Дарэм ответила согласием, и состоялась помолвка. Покуда сэр Уилоби медлил и колебался, другие уже подбирались к его добыче и чуть не проглотили ее целиком. И хоть это в конечном счете и способствовало победе сэра Уилоби, щепетильность его была уязвлена. Увы, не из сияющей чистоты монастырской кельи вывел он свою невесту! Сэр Уилоби и в душевных своих устремлениях был князьком - князьком и деспотом! - и хотел бы, чтобы его возлюбленная явилась к нему только что вылупившимся из скорлупы цыпленком - о, конечно, он понимал, что мир она должна воспринимать не по-цыплячьи, но пусть, покуда сэр Уилоби не разобьет ее скорлупы сам и не предстанет перед ее девичьим взором первым мужчиною, какого ей доведется видеть, пусть она до той поры пребывает в цыплячьем неведении! А между тем его невеста непринужденно болтала о всяких кузенах и просто друзьях мужского пола. |
| She could have replied to his bitter wish: "Had you asked me on the night of your twenty-first birthday, Willoughby!" Since then she had been in the dust of the world, and he conceived his peculiar antipathy, destined to be so fatal to him, from the earlier hours of his engagement. He was quaintly incapable of a jealousy of individuals. A young Captain Oxford had been foremost in the swarm pursuing Constantia. Willoughby thought as little of Captain Oxford as he did of Vernon Whitford. His enemy was the world, the mass, which confounds us in a lump, which has breathed on her whom we have selected, whom we cannot, can never, rub quite clear of her contact with the abominated crowd. The pleasure of the world is to bowl down our soldierly letter I; to encroach on our identity, soil our niceness. To begin to think is the beginning of disgust of the world. | Правда, в ответ на его невысказанный горький упрек она могла бы спросить: "Зачем вы не сделали мне предложения тогда, в день вашего совершеннолетия?" В ту пору на ее крылышках еще не осела житейская пыль, да и у него самого, верно, не проявилось это его странное свойство, которому в дальнейшем суждено было сыграть столь роковую для него роль. Дело в том, что он до смешного был неспособен испытывать ревность к отдельным лицам и, несмотря на то что в толпе охотников, преследовавших Констанцию, заметно выделялся некий капитан Оксфорд, думал о нем не более, чем о каком-нибудь Верноне Уитфорде. Его врагом был свет, толпа, обрушивающая на нас всю свою тяжесть, обдающая своим дыханием избранницу нашего сердца, которую мы уже никакими силами, никогда не очистим от этого тлетворного прикосновения. Свет только и стремится унизить наше горделиво подбоченившееся "я", смять нашу личность, насмеяться над нашей брезгливой разборчивостью. Мыслить значит ненавидеть свет. |
| As soon the engagement was published all the county said that there had not been a chance for Laetitia, and Mrs. Mountstuart Jenkinson humbly remarked, in an attitude of penitence, "I'm not a witch." Lady Busshe could claim to be one; she had foretold the event. Laetitia was of the same opinion as the county. She had looked up, but not hopefully. She had only looked up to the brightest, and, as he was the highest, how could she have hoped? She was the solitary companion of a sick father, whose inveterate prognostic of her, that she would live to rule at Patterne Hall, tortured the poor girl in proportion as he seemed to derive comfort from it. The noise of the engagement merely silenced him; recluse invalids cling obstinately to their ideas. He had observed Sir Willoughby in the society of his daughter, when the young baronet revived to a sprightly boyishness immediately. Indeed, as big boy and little girl, they had played together of old. | Едва помолвка была объявлена, все, как один, стали говорить, что у Летиции Дейл никогда не было ни малейшего шанса на победу, а миссис Маунтстюарт-Дженкинсон с истинно христианским смирением признала: "Я не оракул". Зато претендовать на это звание могла леди Буш: все, что она предсказывала, разыгралось как по-писаному. Мнение всего графства разделялось и самой Летицией. Мечтать она, конечно, мечтала, но сознавая, что мечтает наперекор рассудку. Не мечтать было нельзя - звезда сияла так ярко! Но и надеяться было невозможно - она сияла так недосягаемо высоко. Отец Летиции был одинокий, больной человек, а Летиция - его единственной опорой; он давно уже решил, что ей суждено сделаться хозяйкой Паттерн-холла, и очевидная радость, которую он черпал в этой мысли, служила для бедной девушки еще одним источником терзаний. Шум, вызванный помолвкой, заставив его замолчать, не переубедил его: подобно всем затворникам, он был неспособен отказаться от мысли, раз засевшей у него в голове. Сэра Уилоби он обычно видел в обществе Летиции, а в ее присутствии молодой баронет мигом преображался в резвого мальчугана. Еще детьми они играли вместе, большой мальчик и маленькая девочка. |
| Willoughby had been a handsome, fair boy. The portrait of him at the Hall, in a hat, leaning on his pony, with crossed legs, and long flaxen curls over his shoulders, was the image of her soul's most present angel; and, as a man, he had--she did not suppose intentionally--subjected her nature to bow to him; so submissive was she, that it was fuller happiness for her to think him right in all his actions than to imagine the circumstances different. This may appear to resemble the ecstasy of the devotee of Juggernaut. It is a form of the passion inspired by little princes, and we need not marvel that a conservative sex should assist to keep them in their lofty places. | Уилоби был красивый белокурый ребенок. Портрет, висящий в Большом доме, где он изображен небрежно прислонившимся к своей лошадке, - в широкополой шляпе, из-под которой льняные локоны волною ниспадают на плечи, на всю жизнь запечатлелся в сердце Летиции, как нетленный образ ангела. Впоследствии, уже взрослым Уилоби всецело ее поработил. Это случилось, как ей казалось, само собой, без всякого усилия с его стороны, и мысль о непогрешимости ее кумира доставляла неизмеримо больше радости этой преданной душе, нежели мечты о собственном счастье. Кое-кому это напомнит исступленный фанатизм поклонников Джаггернаута{9}, но ведь именно такого рода страсть и внушают маленькие князьки. |
| What were there otherwise to look up to? We should have no dazzling beacon-lights if they were levelled and treated as clod earth; and it is worth while for here and there a woman to be burned, so long as women's general adoration of an ideal young man shall be preserved. Purity is our demand of them. They may justly cry for attraction. They cannot have it brighter than in the universal bearing of the eyes of their sisters upon a little prince, one who has the ostensible virtues in his pay, and can practise them without injuring himself to make himself unsightly. Let the races of men be by-and-by astonished at their Gods, if they please. Meantime they had better continue to worship. | Не удивительно, что консервативный слабый пол так хлопочет о незыблемости княжеских тронов - ведь если троны падут, не на что будет взирать снизу вверх; если уничтожить маяки, сровнять их с землей, то погаснет их ослепительный свет. Пусть отдельные представительницы женского рода и сгорают на жертвенном огне - не беда: лишь бы не угасал этот пламень, лишь бы не прекращалось всеобщее женское поклонение культу идеального молодого человека! Мы требуем от женщины целомудренной чистоты. Но и они вправе предъявлять нам свои требования: кумир, которому они поклоняются, обязан быть верхом привлекательности. А что же делает мужчину привлекательным в глазах женщины, как не всеобщее преклонение ее сестер - преклонение перед маленьким князьком, блистающим добродетелями и вместе с тем далеко не аскетом? Быть может, когда-нибудь, в далеком будущем, у человечества и откроются глаза - с каким изумлением будет оно взирать на своих вчерашних кумиров! Но покуда день этот не наступил, людям остается одно: молиться им по-прежнему. |
| Laetitia did continue. She saw Miss Durham at Patterne on several occasions. She admired the pair. She had a wish to witness the bridal ceremony. She was looking forward to the day with that mixture of eagerness and withholding which we have as we draw nigh the disenchanting termination of an enchanting romance, when Sir Willoughby met her on a Sunday morning, as she crossed his park solitarily to church. They were within ten days of the appointed ceremony. He should have been away at Miss Durham's end of the county. He had, Laetitia knew, ridden over to her the day before; but there he was; and very unwontedly, quite surprisingly, he presented his arm to conduct Laetitia to the church-door, and talked and laughed in a way that reminded her of a hunting gentleman she had seen once rising to his feet, staggering from an ugly fall across hedge and fence into one of the lanes of her short winter walks. "All's well, all sound, never better, only a scratch!" the gentleman had said, as he reeled and pressed a bleeding head. Sir Willoughby chattered of his felicity in meeting her. | Летиция по-прежнему молилась своему кумиру. Она уже несколько раз видела мисс Дарэм в усадьбе Паттернов. Она была в восторге от этой пары. Она хотела непременно присутствовать при церемонии бракосочетания и ожидала этого дня с тем смешанным чувством грусти и нетерпения, какое мы испытываем, приближаясь к концу романа, когда - еще в плену его очарования - мы уже предвидим развязку, а с ней - освобождение от чар. В таком-то состоянии духа в одно воскресное утро, за десять дней до означенной церемонии, Летиция держала свой одинокий путь в церковь через парк сэра Уилоби и вдруг повстречала там его самого. Между тем, по ее расчетам, он должен был находиться в дальнем конце графства, там, где жила мисс Дарэм. Ведь еще накануне - Летиция знала это наверное - ему оседлали коня, и он поскакал к ней. Почему же он здесь? И, к удивлению Летиции, подает ей руку и вместе с нею направляется к церкви! Всю дорогу он болтал так оживленно, смеялся так весело, что Летиции невольно припомнился случай, когда на одной из аллей к ее ногам свалился охотник, неудачно перемахнувший через изгородь; как истый джентльмен, он тотчас вскочил и со словами: "Пустяки! Царапина! Никогда не чувствовал себя лучше!" - пошел прочь, пошатываясь и зажимая рукою висок, из которого сочилась кровь. Так и сэр Уилоби; он безмятежно щебетал о том, как он рад, как рад, что повстречался с Летицией. |
| "I am really wonderfully lucky," he said, and he said that and other things over and over, incessantly talking, and telling an anecdote of county occurrences, and laughing at it with a mouth that would not widen. He went on talking in the church porch, and murmuring softly some steps up the aisle, passing the pews of Mrs. Mountstuart Jenkinson and Lady Busshe. Of course he was entertaining, but what a strangeness it was to Laetitia! His face would have been half under an antique bonnet. It came very close to hers, and the scrutiny he bent on her was most solicitous. | - Мне удивительно везет, - уверял он и повторил эту фразу несколько раз. Да и все, что он говорил, он повторял по нескольку раз. Говорил же он без умолку. Рассказывал забавные анекдоты, рисующие местные нравы, и первый же им смеялся - но только как-то странно, не разжимая рта. Вот они уже на церковной паперти, а он все говорит-говорит, вот проходят мимо скамей миссис Маунтстюарт-Дженкинсон и леди Буш, а он продолжает нашептывать ей что-то на ухо. Слушать его было занимательно, но уж очень все это казалось Летиции странным. Он склонил к ней лицо, и, если бы глубокие капоры не вышли из моды, оно оказалось бы почти целиком скрытым от посторонних глаз. А каким участием светился устремленный на нее пытливый взгляд! |
| After the service, he avoided the great ladies by sauntering up to within a yard or two of where she sat; he craved her hand on his arm to lead her forth by the park entrance to the church, all the while bending to her, discoursing rapidly, appearing radiantly interested in her quiet replies, with fits of intentness that stared itself out into dim abstraction. She hazarded the briefest replies for fear of not having understood him. | Когда служба кончилась, он вновь подошел к Летиции, минуя почтенных дам, подал ей руку и вывел из церкви в дверь, которая открывалась прямо в парк. Он шел, все так же склонившись к ней, прерывая стремительный поток слов лишь для того, чтобы с жадным вниманием ловить ее тихие реплики. Время от времени, однако, судорожное оживление покидало его, глаза тускнели, взгляд становился невидящим. Она отвечала ему односложно, с опаской, боясь выдать свое недоумение. Впрочем, один вопрос она отважилась ему задать. |
|
One question she asked: "Miss Durham is well, I trust?" And he answered "Durham?" and said, "There is no Miss Durham to my knowledge." The impression he left with her was, that he might yesterday during his ride have had an accident and fallen on his head. She would have asked that, if she had not known him for so thorough an Englishman, in his dislike to have it thought that accidents could hurt even when they happened to him. |
- Надеюсь, мисс Дарэм здорова? - спросила она. - Дарэм? - переспросил он. - Я не знаю, о ком вы говорите. Уж не упал ли он вчера с лошади, подумала Летиция, не ушиб ли голову? Она чуть не спросила его об этом, но вовремя спохватилась: разве может такой пустяк, как падение с лошади, хоть сколько-нибудь повлиять на самочувствие английского джентльмена? |
|
He called the next day to claim her for a walk. He assured her she had promised it, and he appealed to her father, who could not testify to a promise he had not heard, but begged her to leave him to have her walk. So once more she was in the park with Sir Willoughby, listening to his raptures over old days. A word of assent from her sufficed him. "I am now myself," was one of the remarks he repeated this day. She dilated on the beauty of the park and the Hall to gratify him. He did not speak of Miss Durham, and Laetitia became afraid to mention her name. At their parting, Willoughby promised Laetitia that he would call on the morrow. He did not come; and she could well excuse him, after her hearing of the tale. |
На другой день он зашел к ней и, призывая в свидетели мистера Дейла, принялся уверять, будто накануне она обещала совершить с ним прогулку. Мистер Дейл не мог этого припомнить, однако уговорил дочь оставить его и отправиться с сэром Уилоби. И вот она снова очутилась с ним в парке, и снова внимала его восторженным разглагольствованиям о минувших днях. Ее короткие ответы, по-видимому, вполне его удовлетворяли. На этот раз он все время приговаривал: "Ну вот, я опять стал самим собою". А Летиция, чтобы доставить ему удовольствие, восхищалась красотами парка и Большого дома. О мисс Дарэм он не обмолвился ни словом, и Летиция не решалась больше упоминать ее имя. Прощаясь, Уилоби обещал прийти к ней на другой день. Он не пришел. Летиция, впрочем, простила его от всей души, когда ей стала известна история, которая с ним приключилась. |
| It was a lamentable tale. He had ridden to Sir John Durham's mansion, a distance of thirty miles, to hear, on his arrival, that Constantia had quitted her father's house two days previously on a visit to an aunt in London, and had just sent word that she was the wife of Captain Oxford, hussar, and messmate of one of her brothers. A letter from the bride awaited Willoughby at the Hall. He had ridden back at night, not caring how he used his horse in order to get swiftly home, so forgetful of himself was he under the terrible blow. That was the night of Saturday. On the day following, being Sunday, he met Laetitia in his park, led her to church, led her out of it, and the day after that, previous to his disappearance for some weeks, was walking with her in full view of the carriages along the road. | История была печальная. Сэр Уилоби проскакал тридцать миль лишь затем, чтобы услышать от сэра Джона Дарэма, что Констанция два дня назад уехала к тетушке в Лондон и только что прислала письмо, в котором объявляет о своем бракосочетании с однополчанином ее брата, гусарским капитаном Оксфордом. Удар был ужасен, и, позабыв все на свете, не щадя ни себя, ни своего коня, Уилоби в ту же ночь поскакал домой. Дома его ожидало письмо от новобрачной. Это было в ночь на воскресенье. На следующий день он и повстречал Летицию в парке, пошел с нею в церковь и вышел с нею оттуда; и еще на другой день, перед тем как исчезнуть на несколько недель, прогуливался с нею по дороге на виду у проезжавших экипажей. |
| He had, indeed, you see, been very fortunately, if not considerately, liberated by Miss Durham. He, as a man of honour, could not have taken the initiative, but the frenzy of a jealous girl might urge her to such a course; and how little he suffered from it had been shown to the world. Miss Durham, the story went, was his mother's choice for him against his heart's inclinations; which had finally subdued Lady Patterne. Consequently, there was no longer an obstacle between Sir Willoughby and Miss Dale. It was a pleasant and romantic story, and it put most people in good humour with the county's favourite, as his choice of a portionless girl of no position would not have done without the shock of astonishment at the conduct of Miss Durham, and the desire to feel that so prevailing a gentleman was not in any degree pitiable. Constantia was called "that mad thing". | Освободив его от слова, судьба, пусть и не совсем деликатно, распорядилась весьма удачно. Честь джентльмена, видите ли, не позволяла сэру Уилоби нарушить его первым. Другое дело - девушка, охваченная ревнивой досадой, ей извинительно все! Вместе с тем свет имел возможность убедиться, что ее поступок не причинил сэру Уилоби ни малейшего страдания. Мисс Дарэм, так утверждали люди знающие, была избранницей леди Паттерн. У самого сэра Уилоби никогда к ней сердце не лежало - и вот наконец ему удалось склонить на свою сторону леди Паттерн: отныне ничто уже не препятствует его союзу с мисс Дейл. Исполненная романтической прелести, история эта вызвала во всем графстве волну сочувствия к общему любимцу. Быть может, общественное мнение отнеслось бы холоднее к сэру Уилоби, если бы он остановил свой выбор на бедной и незнатной девушке с самого начала. Но общество было так потрясено поступком мисс Дарэм, обществу так претила мысль об унижении столь выдающегося его представителя, что оно было готово простить сэру Уилоби и бесприданницу. Отныне Констанцию величали не иначе как "эта сумасбродка". |
| Laetitia broke forth in novel and abundant merits; and one of the chief points of requisition in relation to Patterne--a Lady Willoughby who would entertain well and animate the deadness of the Hall, became a certainty when her gentleness and liveliness and exceeding cleverness were considered. She was often a visitor at the Hall by Lady Patterne's express invitation, and sometimes on these occasions Willoughby was there too, superintending the filling up of his laboratory, though he was not at home to the county; it was not expected that he should be yet. | А у Летиции обнаружилось множество новых достоинств; все вдруг оценили мягкость ее обхождения, ее живой и острый ум и поняли, что именно о такой леди Уилоби они и мечтали - о гостеприимной хозяйке, призванной оживить церемонную скуку Большого дома. Уступая настоятельным приглашениям леди Паттерн, она сделалась частой гостьей в этом доме. Иногда она заставала там и самого сэра Уилоби, который был поглощен устройством своей химической лаборатории и никого не принимал, на что никто, впрочем, и не был в претензии, ибо все сознавали, что какое-то время ему иначе нельзя. |
|
He had taken heartily to the pursuit of science, and spoke of little else. Science, he said, was in our days the sole object worth a devoted pursuit. But the sweeping remark could hardly apply to Laetitia, of whom he was the courteous, quiet wooer you behold when a man has broken loose from an unhappy tangle to return to the lady of his first and strongest affections. Some months of homely courtship ensued, and then, the decent interval prescribed by the situation having elapsed, Sir Willoughby Patterne left his native land on a tour of the globe. |
Он с головой ушел в науку и ни о чем другом не говорил; в наш век, утверждал он, только она и достойна беззаветной преданности. Летиция, надо полагать, не попадала под это широкое обобщение, - во всяком случае, он продолжал за ней ухаживать со скромным достоинством человека, который чудом вырвался из ненавистных пут и вернулся к предмету своего первого, самого глубокого чувства. Непритязательное ухаживание сэра Уилоби длилось два-три месяца, а по истечении этого приличествующего обстоятельствам срока сэр Уилоби покинул родной край и отправился в кругосветное путешествие. |
CHAPTER IV. LAETITIA DALE/Глава четвертая Летиция Дейл
| That was another surprise to the county. | Внезапный отъезд сэра Уилоби вновь поверг общество в недоумение. |
| Let us not inquire into the feelings of patiently starving women; they must obtain some sustenance of their own, since, as you perceive, they live; evidently they are not in need of a great amount of nourishment; and we may set them down for creatures with a rush-light of animal fire to warm them. They cannot have much vitality who are so little exclamatory. A corresponding sentiment of patient compassion, akin to scorn, is provoked by persons having the opportunity for pathos, and declining to use it. The public bosom was open to Laetitia for several weeks, and had she run to it to bewail herself she would have been cherished in thankfulness for a country drama. | Не будем заглядывать в душу женщин, которые привыкли стоически переносить голод. Они, должно быть, находят для себя некую неведомую нам пищу, ибо как-никак не умирают от истощения. Надо полагать, они довольствуются самой нехитрой пищей и обогреваются скудным запасом тепла, отпущенного им природой, ибо жизнь еле теплится в этих созданиях, которые даже не заявят о своих муках во всеуслышание. Эти парии, которые не умеют воспользоваться патетичностью своего положения, в конце концов вызывают чувство снисходительной жалости, столь близкое к презрению. Больше месяца держало общество наготове жилетку, и если бы Летиция соизволила омочить ее слезами и разыграла бы по всем правилам провинциальную драму, ее бы носили на руках. |
| There would have been a party against her, cold people, critical of her pretensions to rise from an unrecognized sphere to be mistress of Patterne Hall, but there would also have been a party against Sir Willoughby, composed of the two or three revolutionists, tired of the yoke, which are to be found in England when there is a stir; a larger number of born sympathetics, ever ready to yield the tear for the tear; and here and there a Samaritan soul prompt to succour poor humanity in distress. The opportunity passed undramatized. Laetitia presented herself at church with a face mildly devout, according to her custom, and she accepted invitations to the Hall, she assisted at the reading of Willoughby's letters to his family, and fed on dry husks of him wherein her name was not mentioned; never one note of the summoning call for pathos did this young lady blow. | Разумеется, в этом случае образовалась бы антидейловская партия, партия холодных людей, осуждающих Летицию за ее притязание из глубины своего ничтожества взойти на трон Паттернов; но зато, в противовес этой партии, образовалась бы и другая - партия антиуилобистов; в нее бы вошли два-три революционера, жаждущие свергнуть иго тирании (а таковые у нас в Англии объявляются при малейшем признаке общественного брожения), небольшое число отзывчивых душ, обладающих врожденным даром сочувствия и неиссякаемой способностью отвечать слезою на слезу, да кучка добрых самаритян, вечно поспешающих на помощь страждущему человечеству. Но представление не состоялось. Летиция по-прежнему, с тем же выражением скромного благочестия на лице, по воскресеньям посещала церковь, по-прежнему принимала приглашения в Большой дом, присутствуя в тесном семейном кругу при чтении писем Уилоби, в которых ее имя не упоминалось, и довольствуясь этими сухими корочками. Она не пожелала воззвать к общественному сочувствию. |
| So, very soon the public bosom closed. She had, under the fresh interpretation of affairs, too small a spirit to be Lady Willoughby of Patterne; she could not have entertained becomingly; he must have seen that the girl was not the match for him in station, and off he went to conquer the remainder of a troublesome first attachment, no longer extremely disturbing, to judge from the tenour of his letters; really incomparable letters! Lady Busshe and Mrs. Mountstuart Jenkinson enjoyed a perusal of them. | И очень скоро общественная жилетка от нее отвернулась. Была выдвинута новая версия, по которой выходило, что Летиция слишком ничтожна для высокого звания хозяйки Паттерн-холла. Разве могла бы она с достоинством принять гостей? По-видимому, сэр Уилоби и сам убедился, что бедная девушка ему неровня, и, чтобы окончательно подавить в своем сердце остатки злополучной привязанности, уехал путешествовать; к тому же чувство это не слишком его беспокоило - если судить по его письмам, по этим неподражаемым письмам! Леди Буш и миссис Маунтстюарт имели счастье их читать. |
| Sir Willoughby appeared as a splendid young representative island lord in these letters to his family, despatched from the principal cities of the United States of America. He would give them a sketch of "our democratic cousins", he said. Such cousins! They might all have been in the Marines. He carried his English standard over that continent, and by simply jotting down facts, he left an idea of the results of the measurement to his family and friends at home. He was an adept in the irony of incongruously grouping. The nature of the Equality under the stars and stripes was presented in this manner. Equality! | В этих письмах к родным, помеченных крупными городами Северной Америки, вырисовывался образ самого сэра Уилоби, образ блистательного представителя нашей молодой британской аристократии. Это всего лишь беглые заметки, писал он, в которых ему хотелось бы в самых общих чертах набросать облик "наших демократических кузенов". Ох, уж эти мне кузены! Да это просто-напросто - наша морская пехота! Сэр Уилоби объездил Североамериканский материк, измеряя все на свой британский аршин, и - ограничившись простой констатацией фактов - сумел дать своим ближайшим друзьям и родственникам понятие о результатах своих исследований. Сопоставляя эти факты самым нелепым образом, он мастерски достигал иронического эффекта. Смехотворность хваленого равенства в этой стране, осененной звездно-полосатым знаменем, он выразил с максимальной простотой: "Равенство? Хм! Равенство!" |
|
Reflections came occasionally: "These cousins of ours are highly amusing. I am among the descendants of the Roundheads. Now and then an allusion to old domestic differences, in perfect good temper. We go on in our way; they theirs, in the apparent belief that Republicanism operates remarkable changes in human nature. |
В его письмах встречались и рассуждения: "Эти наши кузены чрезвычайно забавны. Я вращаюсь среди потомков Круглоголовых{10}. Время от времени они позволяют себе - разумеется, в самом дружелюбном тоне - язвительные намеки на нашу старинную распрю. Что ж? Мы продолжаем идти своим путем, они идут своим, и свято при этом верят, что республиканский строй сам по себе способен произвести удивительные перемены в человеческой природе. |
| Vernon tries hard to think it does. The upper ten of our cousins are the Infernal of Paris. The rest of them is Radical England, as far as I am acquainted with that section of my country."--Where we compared, they were absurd; where we contrasted, they were monstrous. | Вернон тоже изо всей мочи пытается в это уверовать. Первые "десять тысяч" у наших кузенов соответствуют парижским "бешеным", остальные - ни дать ни взять - наши радикалы (насколько мне позволяет судить знакомство с этой группой моих соотечественников). Когда наши заатлантические кузены пытаются нам подражать, они смешны; когда отступают от наших обычаев - чудовищны". |
| The contrast of Vernon's letters with Willoughby's was just as extreme. You could hardly have taken them for relatives travelling together, or Vernon Whitford for a born and bred Englishman. The same scenes furnished by these two pens might have been sketched in different hemispheres. | Между письмами Уилоби и письмами Вернона различие было не менее резким, чем между кузенами, разделенными Атлантическим океаном. Читая эти письма, трудно было поверить, что авторы их - близкие родственники и что путешествуют они вместе. Еще труднее было поверить, что Вернон родился и вырос в Англии. Под пером этих двух путешественников одни и те же сцены, казалось, происходили на различных полущариях. |
| Vernon had no irony. He had nothing of Willoughby's epistolary creative power, which, causing his family and friends to exclaim: "How like him that is!" conjured them across the broad Atlantic to behold and clap hands at his lordliness. | Вернон был начисто лишен иронической жилки. Он не обладал могучим эпистолярным талантом своего родственника, заставлявшего читателей поминутно восклицать: "До чего же это - Уилоби!" - не было у него той магии, которая переносила их через просторы Атлантики, позволяя видеть своего баронета во всем его великолепии и мысленно ему рукоплескать. |
|
They saw him distinctly, as with the naked eye; a word, a turn of the pen, or a word unsaid, offered the picture of him in America, Japan, China, Australia, nay, the continent of Europe, holding an English review of his Maker's grotesques. Vernon seemed a sheepish fellow, without stature abroad, glad of a compliment, grateful for a dinner, endeavouring sadly to digest all he saw and heard. But one was a Patterne; the other a Whitford. One had genius; the other pottered after him with the title of student. One was the English gentleman wherever he went; the other was a new kind of thing, nondescript, produced in England of late, and not likely to come to much good himself, or do much good to the country. |
Они видели его как живого. В каждом росчерке его пера, в каждом словечке и даже в каждом умолчании чувствовался сам Уилоби; это был автопортрет в рост на фоне Америки, Японии, Китая, Австралии и, наконец, Европы - автопортрет сэра Уилоби Паттерна, взирающего на уродцев мироздания, населяющих эти земли. Рядом с ним Вернон казался простаком, который не умеет отстоять свое достоинство, радуется всякому доброму слову, благодарит за любое приглашение на обед и смиренно пытается разобраться в своих впечатлениях. Ну, да ведь один из них Паттерн, а другой - всего лишь Уитфорд. Этим все сказано. Первый - прирожденный талант, второй - старательный школяр, который ковыляет за ним, как может. Первый всегда и везде, куда бы ни заносила его судьба, прежде всего - английский джентльмен. Второй представляет собой нечто неопределенное, какую-то новую формацию, получившую последнее время распространение в Англии и не сулящую ничего хорошего ни себе, ни своему отечеству. |
| Vernon's dancing in America was capitally described by Willoughby. "Adieu to our cousins!" the latter wrote on his voyage to Japan. "I may possibly have had some vogue in their ball-rooms, and in showing them an English seat on horseback: I must resign myself if I have not been popular among them. I could not sing their national song--if a congery of states be a nation--and I must confess I listened with frigid politeness to their singing of it. A great people, no doubt. Adieu to them. I have had to tear old Vernon away. He had serious thoughts of settling, means to correspond with some of them." On the whole, forgetting two or more "traits of insolence" on the part of his hosts, which he cited, Willoughby escaped pretty comfortably. | Уилоби дал бессмертное описание Вернона на американском балу. "Итак, adieu[1] кузенам! - писал он по дороге в Японию. - Если я и пользовался некоторым успехом на их балах, если моя английская посадка в седле и произвела некоторое впечатление, то в целом завоевать их симпатии мне все же не удалось. Распевать с ними их национальный гимн - если только сваленные в кучу разнородные штаты можно именовать нацией! - я не мог и должен признаться, когда они пели этот свой гимн при мне, я их выслушивал с ледяною вежливостью. О, это великий народ, спору нет! Скажем же ему "прости". С трудом удалось мне оторвать от него беднягу Вернона, который начал было всерьез подумывать о том, чтобы обосноваться там навсегда, и даже намерен кое с кем из них переписываться". Уилоби дал, впрочем, понять, что, если отвлечься от некоторых черточек, рисующих наглость аборигенов (каковые черточки перо Уилоби, разумеется, не преминуло воспроизвести), можно считать, что его посещение Америки обошлось без особых приключений. |
| The President had been, consciously or not, uncivil, but one knew his origin! Upon these interjections, placable flicks of the lionly tail addressed to Britannia the Ruler, who expected him in some mildish way to lash terga cauda in retiring, Sir Willoughby Patterne passed from a land of alien manners; and ever after he spoke of America respectfully and pensively, with a tail tucked in, as it were. His travels were profitable to himself. The fact is, that there are cousins who come to greatness and must be pacified, or they will prove annoying. Heaven forefend a collision between cousins! | Правда, господин Президент - намеренно, нет ли - позволил себе быть невежливым; ну, да чего ожидать от человека его происхождения! С подобными восклицаниями и умильными помахиваниями львиного хвоста во славу Британии - Владычицы Морей, которая, видимо, ожидала от него сих хвостовых изъявлений патриотизма, - сэр Уилоби Паттерн ретировался из этой страны непостижимых нравов и обычаев. Впоследствии, когда ему доводилось говорить об Америке, он отзывался о ней с почтительной задумчивостью, как бы несколько поджав вышеозначенный хвост. Надо полагать, что из этого путешествия он извлек кое-какие уроки. Дело в том, что иные кузены становятся великими мира сего и во избежание неприятностей их лучше не дразнить. Не дай бог, чтобы интересы кузенов когда-нибудь столкнулись! |
| Willoughby returned to his England after an absence of three years. On a fair April morning, the last of the month, he drove along his park palings, and, by the luck of things, Laetitia was the first of his friends whom he met. She was crossing from field to field with a band of school-children, gathering wild flowers for the morrow May-day. He sprang to the ground and seized her hand. | После трехлетнего отсутствия Уилоби вернулся в свою родную Англию. Прекрасным апрельским утром, в последний день этого месяца, он подъезжал к воротам Паттерн-холла, и по счастливой игре случая первой, кого он повстречал, оказалась Летиция. С небольшой стайкой девочек-школьниц она переходила дорогу, пересекавшую луг, где они собирали полевые цветы к предстоящему весеннему празднику. Он выскочил из кареты и стиснул ее руку в своей. |
| "Laetitia Dale!" he said. He panted. "Your name is sweet English music! And you are well?" The anxious question permitted him to read deeply in her eyes. He found the man he sought there, squeezed him passionately, and let her go, saying: "I could not have prayed for a lovelier home-scene to welcome me than you and these children flower-gathering. I don't believe in chance. It was decreed that we should meet. Do not you think so?" |
- Летиция Дейл! - воскликнул он, с трудом переводя дыхание. - Ваше имя звучит как английская музыка! Вы в добром здоровье, не правда ли? Вопрос, в котором было столько дружеского участия, не мог не сопровождаться соответственным взглядом - глаза в глаза. Там он нашел то, что искал - свое отражение, крепко обнялся с ним и, отпуская руку Летиции, произнес: - Вы, и эти девочки, и эти цветы! В самых горячих своих мечтах не мог я вообразить, что родина встретит меня такой прелестной картиной! Но нет, я не верю в случай! Мы должны были встретиться с вами именно так - не правда ли? |
|
Laetitia breathed faintly of her gladness. He begged her to distribute a gold coin among the little ones; asked for the names of some of them, and repeated: "Mary, Susan, Charlotte--only the Christian names, pray! Well, my dears, you will bring your garlands to the Hall to-morrow morning; and mind, early! no slugabeds tomorrow; I suppose I am browned, Laetitia?" He smiled in apology for the foreign sun, and murmured with rapture: |
Летиция еле слышно пролепетала что-то о своей радости. Он вручил ей золотую монетку на всю компанию и стал спрашивать, как кого зовут. - Мери, Сузен, Шарлот - нет, мне не нужно фамилий! Милые мои, приходите ко мне со своими венками завтра поутру - да пораньше, смотрите! Я не люблю соней и лежебок! А что, Летиция, очень я загорел? Он улыбнулся, как бы прося извинения за иноземное солнце, и тихо, почти про себя, продолжал изливать свои восторги: |
|
"The green of this English country is unsurpassed. It is wonderful. Leave England and be baked, if you would appreciate it. You can't, unless you taste exile as I have done--for how many years? How many?" "Three," said Laetitia. |
- Что может сравниться с нашей английской зеленью? Как она восхитительна! Но если вы хотите понять всю прелесть нашей Англии, покиньте ее на время и прокоптитесь как следует под солнцем чуждых широт. Только тогда научаешься все это ценить, когда, подобно мне, вкусишь изгнание, - ах, сколько же лет оно длилось? Сколько? - Три года, - сказала Летиция. |
|
"Thirty!" said he. "It seems to me that length. At least, I am immensely older. But looking at you, I could think it less than three. You have not changed. You are absolutely unchanged. I am bound to hope so. I shall see you soon. I have much to talk of, much to tell you. I shall hasten to call on your father. I have specially to speak with him. I--what happiness this is, Laetitia! But I must not forget I have a mother. Adieu; for some hours--not for many!" He pressed her hand again. He was gone. |
- А не все тридцать лет? - воскликнул он. - Я чувствую, что постарел гораздо больше, чем на три года. Впрочем, глядя на вас, скажешь, что и трех лет не прошло. Вы все та же. Вы ничуть не переменились. Мне хочется думать, что это так во всех отношениях. Ну, да я к вам зайду, и очень скоро. Нам надо о стольком с вами потолковать, мне столько надо рассказать вам! Я не замедлю наведаться к вашему отцу. С ним у меня особый разговор. Но я чуть не забыл о своей родной матушке! Прощайте - ненадолго - всего на несколько часов! Он снова стиснул ее руку. И в следующую минуту его уже не было. |
| She dismissed the children to their homes. Plucking primroses was hard labour now--a dusty business. She could have wished that her planet had not descended to earth, his presence agitated her so; but his enthusiastic patriotism was like a shower that, in the Spring season of the year, sweeps against the hard-binding East and melts the air and brings out new colours, makes life flow; and her thoughts recurred in wonderment to the behaviour of Constantia Durham. That was Laetitia's manner of taking up her weakness once more. She could almost have reviled the woman who had given this beneficent magician, this pathetic exile, of the aristocratic sunburned visage and deeply scrutinizing eyes, cause for grief. | Она отпустила детей по домам. Собирать желтые примулы показалось ей теперь если и не каторжным трудом, то, во всяком случае, занятием весьма пресным. Зачем только спустилась на землю ее звезда - уж очень будоражит это сияние! Вместе с тем восторженный патриотизм сэра Уилоби действовал подобно весеннему дождю, вступающему в единоборство с холодным восточным ветром, когда в воздухе разливается благоухание и все кругом оживает и облекается в яркие краски. Поддавшись своей давней слабости, Летиция вновь подивилась непостижимому поступку Констанции Дарэм. Она простить не могла ей горя, которое та причинила этому великодушному волшебнику, этому бедному изгнаннику с аристократическим обветренным лицом и проникновенным взглядом. |
| How deeply his eyes could read! The starveling of patience awoke to the idea of a feast. The sense of hunger came with it, and hope came, and patience fled. She would have rejected hope to keep patience nigh her; but surely it can not always be Winter! said her reasoning blood, and we must excuse her as best we can if she was assured, by her restored warmth that Willoughby came in the order of the revolving seasons, marking a long Winter past. He had specially to speak with her father, he had said. What could that mean? What, but--She dared not phrase it or view it. | Ах, как глубоко в душе умели читать эти глаза! Перед духовным взором терпеливой постницы возникла картина пышного пиршества. Голод заявил о себе, мелькнула надежда, а с ней - улетучилось терпение. Летиция гнала надежду, призывала терпение вернуться, но не могла заглушить голос природы. "Не вечно же быть зиме!" - убеждал этот голос. А мы, можем ли мы осуждать Летицию за то, что, почувствовав тепло, она решила, что это весна, что возвращение Уилоби предвещает смену временя года, кладет конец долгой зиме? С ее отцом у него - разговор особый, он так и сказал! Что бы это значило? Только одно - что он: но нет, она не смела облечь свою мысль в слова, не решалась даже сколько-нибудь на ней задержаться. |
|
At their next meeting she was "Miss Dale". A week later he was closeted with her father. Mr. Dale, in the evening of that pregnant day, eulogized Sir Willoughby as a landlord. A new lease of the cottage was to be granted him on the old terms, he said. Except that Sir Willoughby had congratulated him in the possession of an excellent daughter, their interview was one of landlord and tenant, it appeared; and Laetitia said, "So we shall not have to leave the cottage?" in a tone of satisfaction, while she quietly gave a wrench to the neck of the young hope in her breast. At night her diary received the line: "This day I was a fool. To-morrow?" To-morrow and many days afterwards there were dashes instead of words. |
Когда они встретились в следующий раз, она была уже не "Летиция", а "мисс Дейл". Неделю спустя он беседовал с ее отцом, один на один. И весь вечер этого столь многообещающего дня мистер Дейл на все лады расхваливал великодушие сэра Уилоби, предложившего продлить аренду на прежних условиях. Если не считать двух-трех комплиментов, сказанных сэром Уилоби по адресу Летиции, вся их беседа была не больше как деловой разговор помещика с арендатором. - Итак, нам не придется расставаться с нашим коттеджем, - произнесла Летиция тоном глубокого удовлетворения, тихонько задушив зародившуюся в ее груди надежду. К вечеру ее дневник украсился новой записью: "Какой же дурочкой я была сегодня! Что-то завтра?" А назавтра и в продолжение многих дней в дневнике вместо слов появлялись одни многоточия. |
| Patience travelled back to her sullenly. As we must have some kind of food, and she had nothing else, she took to that and found it dryer than of yore. It is a composing but a lean dietary. The dead are patient, and we get a certain likeness to them in feeding on it unintermittingly overlong. Her hollowed cheeks with the fallen leaf in them pleaded against herself to justify her idol for not looking down on one like her. She saw him when he was at the Hall. He did not notice any change. He was exceedingly gentle and courteous. More than once she discovered his eyes dwelling on her, and then he looked hurriedly at his mother, and Laetitia had to shut her mind from thinking, lest thinking should be a sin and hope a guilty spectre. But had his mother objected to her? She could not avoid asking herself. His tour of the globe had been undertaken at his mother's desire; she was an ambitious lady, in failing health; and she wished to have him living with her at Patterne, yet seemed to agree that he did wisely to reside in London. | Терпение нехотя возвращалось к ней и снова сделалось ее единственной пищей. Эта пища казалась ей еще более скудной, чем прежде. Терпение - диета успокоительная, но отнюдь не сытная. Оно удел покойников, и мы в некотором роде уподобляемся им, когда слишком долго, без передышки сидим на этой диете. Увядшие впалые щеки не свидетельствовали в пользу Летиции и как бы оправдывали ее кумира в том, что он обходит ее своим благосклонным вниманием. Иногда она видела его в Большом доме. Он не замечал в ней перемен и в обращении с ней был по-прежнему любезен и ласков. Подчас, подняв глаза, она ловила на себе его взгляд, но он всякий раз переводил его на матушку. И Летиция запрещала себе думать, опасаясь мыслей, как смертного греха, а надежды, как призрака, которому не дает угомониться нечистая совесть. И все же она невольно задавала себе вопрос: неужели все дело в леди Паттерн? Впрочем, свое кругосветное путешествие он и в самом деле предпринял, повинуясь желанию матушки, женщины болезненной и честолюбивой. А теперь, как ей ни хотелось, чтобы сын жил с нею в Паттерн-холле, она одобряла его решение поселиться в Лондоне. |
| One day Sir Willoughby, in the quiet manner which was his humour, informed her that he had become a country gentleman; he had abandoned London, he loathed it as the burial-place of the individual man. He intended to sit down on his estates and have his cousin Vernon Whitford to assist him in managing them, he said; and very amusing was his description of his cousin's shifts to live by literature, and add enough to a beggarly income to get his usual two months of the year in the Alps. Previous to his great tour, Willoughby had spoken of Vernon's judgement with derision; nor was it entirely unknown that Vernon had offended his family pride by some extravagant act. But after their return he acknowledged Vernon's talents, and seemed unable to do without him. | Однако сэр Уилоби, со свойственной ему невозмутимостью, в один прекрасный день объявил леди Паттерн, что намерен сделаться сельским жителем и навсегда покинуть столицу, это кладбище человеческой души. Он решил обосноваться у себя в имении и управлять хозяйством, пригласив в помощники Вернона Уитфорда. Сэр Уилоби тут же забавнейшим образом расписал житье-бытье своего кузена, который с помощью литературных занятий тщился пополнить свой нищенский бюджет, дабы иметь возможность два месяца в году проводить в своих любезных Альпах. До кругосветного путешествия Уилоби имел обыкновение отзываться о своем кузене с насмешкой; к тому же мало для кого было секретом, что некогда Вернону довелось каким-то сумасбродством оскорбить родовую гордость Паттернов. Однако после совместных странствий Уилоби стал признавать за Верноном кое-какие способности и, казалось, уже не мог без него обходиться. |
| The new arrangement gave Laetitia a companion for her walks. Pedestrianism was a sour business to Willoughby, whose exclamation of the word indicated a willingness for any amount of exercise on horseback; but she had no horse, and so, while he hunted, Laetitia and Vernon walked, and the neighbourhood speculated on the circumstances, until the ladies Eleanor and Isabel Patterne engaged her more frequently for carriage exercise, and Sir Willoughby was observed riding beside them. | С появлением мистера Уитфорда Летиция обрела спутника для прогулок. Уилоби не был создан для пешего хождения. Пешком?! По интонации, с какой он произносил это слово, следовало понимать, что скакать на лошади он готов хоть целый день. Но поскольку у Летиции не было верховой лошади, Уилоби был вынужден охотиться в одиночестве и предоставить ей гулять с Верноном, чем возбудил бесконечные пересуды в обществе. Впрочем, этим кривотолкам был положен конец после того, как мисс Эленор и мисс Изабел Паттерн стали чаще приглашать Летицию кататься с ними в карете, которую, как сразу было отмечено, сам сэр Уилоби в этих случаях неизменно сопровождал верхом. |
| A real and sunny pleasure befell Laetitia in the establishment of young Crossjay Patterne under her roof; the son of the lieutenant, now captain, of Marines; a boy of twelve with the sprights of twelve boys in him, for whose board and lodgement Vernon provided by arrangement with her father. Vernon was one of your men that have no occupation for their money, no bills to pay for repair of their property, and are insane to spend. He had heard of Captain Patterne's large family, and proposed to have his eldest boy at the Hall, to teach him; but Willoughby declined to house the son of such a father, predicting that the boy's hair would be red, his skin eruptive, and his practices detestable. So Vernon, having obtained Mr. Dale's consent to accommodate this youth, stalked off to Devonport, and brought back a rosy-cheeked, round-bodied rogue of a boy, who fell upon meats and puddings, and defeated them, with a captivating simplicity in his confession that he had never had enough to eat in his life. He had gone through a training for a plentiful table. At first, after a number of helps, young Crossjay would sit and sigh heavily, in contemplation of the unfinished dish. Subsequently, he told his host and hostess that he had two sisters above his own age, and three brothers and two sisters younger than he: "All hungry!" said die boy | В жизни Летиции произошла еще одна перемена, озарив ее существование лучом радости. Юный Кросджей Паттерн, сын того самого лейтенанта морской пехоты (к этому времени, впрочем, его уже произвели в капитаны), двенадцатилетний мальчик, неугомонный и резвый, как двенадцать мальчиков, вместе взятых, поселился в коттедже ее отца. Это была затея Вернона. Переговорив с мистером Дейлом и заручившись его согласием, он привез мальчика в коттедж, взяв на себя все расходы по его содержанию. Что ж! Не обремененный имением, требующим постоянных издержек, Вернон, должно быть, не знал, на что употребить свои деньги, а вместе с тем был обуреваем страстью их тратить. Услышав, что у капитана Паттерна большая семья, мистер Уитфорд предложил Уилоби взять его старшего сына в Большой дом. Мысль эта, однако, не встретила сочувствия: сын такого отца, вне всякого сомнения, окажется рыжим угреватым малым с невозможными манерами. Тогда-то Вернон и вступил в переговоры с мистером Дейлом, в результате которых отправился в Девоншир и вывез оттуда румяного коренастого мальчугана. Юный Кросджей с места в карьер атаковал жаркое и пудинг и, уничтожив их без остатка, очаровал своих хозяев простодушием, с каким он объявил, что ему еще ни разу в жизни не доводилось поесть вволю. Сытный стол требовал тренировки. Первое время, после нескольких "добавок", юный Кросджей протяжно и тяжко вздыхал, глядя на недоеденное блюдо. Как только он немного освоился с мистером Дейлом и его дочерью, он им поведал, что у него имеются четыре сестры - две старшие и две младшие, а также три маленьких брата. "И все есть хотят!" |
| His pathos was most comical. It was a good month before he could see pudding taken away from table without a sigh of regret that he could not finish it as deputy for the Devonport household. The pranks of the little fellow, and his revel in a country life, and muddy wildness in it, amused Laetitia from morning to night. She, when she had caught him, taught him in the morning; Vernon, favoured by the chase, in the afternoon. Young Crossjay would have enlivened any household. He was not only indolent, he was opposed to the acquisition of knowledge through the medium of books, and would say: "But I don't want to!" in a tone to make a logician thoughtful. Nature was very strong in him. He had, on each return of the hour for instruction, to be plucked out of the earth, rank of the soil, like a root, for the exercise of his big round headpiece on those tyrannous puzzles. But the habits of birds, and the place for their eggs, and the management of rabbits, and the tickling of fish, and poaching joys with combative boys of the district, and how to wheedle a cook for a luncheon for a whole day in the rain, he soon knew of his great nature. |
Нельзя было без умиления смотреть на его скорбную рожицу, когда со стола убирали остатки пудинга, и слышать его горькие вздохи: ах, если б он мог прикончить это блюдо от имени всего девонширского семейства!.. Проделки мальчугана, его упоение деревенским привольем, его феноменальная способность с головы до пят покрываться грязью проселочных дорог, задавали Летиции хлопот на весь день. Она занималась с ним науками по утрам - в те дни, когда ей удавалось его изловить, а Вернон - тоже, разумеется, если повезет, - после обеда. Юный Кросджей оживил бы всякий дом. Он не просто ленился, он энергично противился книжной премудрости, и тон, каким он восклицал: "Но я не хочу учиться!" - заставил бы призадуматься всякого, кто способен к логическому мышлению. Это было настоящее дитя природы; каждый раз, как наступал час уроков, его заново, с корнями вырывали из земли и насильно заставляли ломать свою большую круглую башку над безжалостными задачками. Зато он прекрасно знал повадки птиц - где какая прячет свое гнездо, как разводить кроликов с наибольшим успехом, на какую насадку клюет рыба; он изведал также радости браконьерства, разделяя их с воинственными сельскими юнцами, и умел выклянчить у кухарки увесистый завтрак, с которым можно было закатиться гулять под дождем на целый день, - все эти науки он превзошел быстро, с помощью одних природных дарований. |
| His passion for our naval service was a means of screwing his attention to lessons after he had begun to understand that the desert had to be traversed to attain midshipman's rank. He boasted ardently of his fighting father, and, chancing to be near the Hall as he was talking to Vernon and Laetitia of his father, he propounded a question close to his heart, and he put it in these words, following: "My father's the one to lead an army!" when he paused. "I say, Mr. Whitford, Sir Willoughby's kind to me, and gives me crown-pieces, why wouldn't he see my father, and my father came here ten miles in the rain to see him, and had to walk ten miles back, and sleep at an inn?" |
Пользуясь страстью мальчика к военному флоту, наставникам все же с грехом пополам удавалось склонять его к занятиям; он наконец понял, что между ним и чином мичмана пролегает безводная пустыня школьной премудрости, которую необходимо пройти. Кросджей с упоением хвастал воинской доблестью своего отца. "Ему бы армии водить!" - воскликнул он однажды, гуляя с Верноном и Летицией невдалеке от Большого дома. И тут же, помолчав, задал вопрос, который, по-видимому, давно уже его волновал. - Послушайте, мистер Уитфорд, - начал он. - Сэр Уилоби всегда со мною ласков и всякий раз, как меня встречает, дает мне целую крону. Почему же он не принял моего отца - ведь отец прошел десять миль под дождем, чтобы с ним повидаться! А потом ему пришлось эти же десять миль пройти назад и заночевать на постоялом дворе. |
| The only answer to be given was, that Sir Willoughby could not have been at home. "Oh! my father saw him, and Sir Willoughby said he was not at home," the boy replied, producing an odd ring in the ear by his repetition of "not at home" in the same voice as the apology, plainly innocent of malice. Vernon told Laetitia, however, that the boy never asked an explanation of Sir Willoughby. |
Что можно было ответить на такой вопрос? Только что сэра Уилоби, должно быть, в тот день не было дома. - Да нет же, отец его видел, - настаивал мальчик. - Это сэр Уилоби сам сказал, будто его дома нет. Странно прозвучало это "дома нет" в устах мальчика, без злого умысла в точности повторившего интонацию, с какою были произнесены эти слова. Впоследствии Вернон обратил внимание Летиции на то, что к самому Уилоби Кросджей ни разу не обращался с этим вопросом. |
| Unlike the horse of the adage, it was easier to compel young Crossjay to drink of the waters of instruction than to get him to the brink. His heart was not so antagonistic as his nature, and by degrees, owing to a proper mixture of discipline and cajolery, he imbibed. | В опровержение пословицы, гласящей, что всякий может привести лошадь к реке, но что и десять человек не заставят ее пить против воли, вся задача с юным Кросджеем сводилась не к тому, чтобы принудить его пить из реки познания, а к тому, чтобы его к этой реке подвести. Несмотря на некоторую строптивость, Кросджей по натуре был покладистый малый, и под двойным воздействием ласки и строгости он стал понемножку впитывать в себя живительную влагу. |
| He was whistling at the cook's windows after a day of wicked truancy, on an April night, and reported adventures over the supper supplied to him. Laetitia entered the kitchen with a reproving forefinger. He jumped to kiss her, and went on chattering of a place fifteen miles distant, where he had seen Sir Willoughby riding with a young lady. The impossibility that the boy should have got so far on foot made Laetitia doubtful of his veracity, until she heard that a gentleman had taken him up on the road in a gig, and had driven him to a farm to show him strings of birds' eggs and stuffed birds of every English kind, kingfishers, yaffles, black woodpeckers, goat-sucker owls, more mouth than head, with dusty, dark-spotted wings, like moths; all very circumstantial. Still, in spite of his tea at the farm, and ride back by rail at the gentleman's expense, the tale seemed fictitious to Laetitia until Crossjay related how that he had stood to salute on the road to the railway, and taken off his cap to Sir Willoughby, and Sir Willoughby had passed him, not noticing him, though the young lady did, and looked back and nodded. The hue of truth was in that picture. | Однажды, апрельским вечером, после дня, проведенного в бегах, он явился, посвистывая, на кухню и принялся за ужином описывать свои приключения. Вошла Летиция и погрозила ему пальцем. Он подскочил к ней, поцеловал ее и продолжал болтать, рассказывая, как милях в пятнадцати от усадьбы ему повстречался сэр Уилоби, верхом, с какой-то молодой дамой. Летиция сначала ему не поверила: разве можно пройти пешком пятнадцать миль? Но Кросджей объяснил, что какой-то джентльмен в двуколке нагнал его и завез к себе на ферму, где у него оказалась обширная коллекция птичьих яиц и чучел; здесь были все пернатые Англии - от зимородков и дятлов, зеленых и черных, до козодоев с клювами во всю голову и пыльными пятнистыми крыльями, как у ночных мотыльков. Подробности казались убедительными. Было тут и чаепитие на ферме, и обратное путешествие по железной дороге (за счет все того же благодетеля), и однако, в полную добросовестность рассказчика Летиция уверовала лишь тогда, когда он описал, как, идя на станцию, он снял шапку и поклонился сэру Уилоби, а тот, не заметив его, проскакал мимо, меж тем как его спутница обернулась и приветливо ему кивнула - на этом беглом наброске лежала печать достоверности. |
|
Strange eclipse, when the hue of truth comes shadowing over our bright ideal planet. It will not seem the planet's fault, but truth's. Reality is the offender; delusion our treasure that we are robbed of. Then begins with us the term of wilful delusion, and its necessary accompaniment of the disgust of reality; exhausting the heart much more than patient endurance of starvation. Hints were dropping about the neighbourhood; the hedgeways twittered, the tree-tops cawed. Mrs. Mountstuart Jenkinson was loud on the subject: "Patterne is to have a mistress at last, you say? But there never was a doubt of his marrying--he must marry; and, so long as he does not marry a foreign woman, we have no cause to complain. He met her at Cherriton. Both were struck at the same moment. Her father is, I hear, some sort of learned man; money; no land. No house either, I believe. People who spend half their time on the Continent. They are now for a year at Upton Park. The very girl to settle down and entertain when she does think of settling. Eighteen, perfect manners; you need not ask if a beauty. Sir Willoughby will have his dues. We must teach her to make amends to him--but don't listen to Lady Busshe! He was too young at twenty-three or twenty-four. |
Какое, однако, странное затмение, когда свет нашей единственной звезды мы узнаем по тени, которую бросает на нее правда! Мы готовы ополчиться на правду - лишь бы не померкла наша звезда. Мы сердимся на реальность и держимся за иллюзию, как за сокровище, которое хотят у нас похитить. Тут-то и начинается пора сознательного самообмана и его непременного спутника - отвращения к реальности. Процесс еще более гибельный для души, нежели безропотно сносимый голод. Вся округа полнилась слушками и намеками. Из каждого придорожного кустика раздавался щебет, с верхушки каждого дерева - карканье. Миссис Маунтстюарт-Дженкинсон заявляла во всеуслышанье: "Итак, в Паттерне будет наконец хозяйка? Кто же в этом сомневался? Разумеется, он женится - он обязан жениться! И не все ли нам равно на ком, лишь бы, разумеется, не на иностранке! Они познакомились в Черритоне. Любовь с первого взгляда. Отец, кажется, какой-то ученый. Деньги есть. Земли нет. Своего дома тоже. Шесть месяцев в году проводят в Европе. А на этот раз арендовали усадьбу Аптон и намерены никуда не выезжать. Из таких девиц, как только они угомонятся, выходят превосходные хозяйки, степенные и гостеприимные. Восемнадцать лет, прекрасные манеры. Хороша ли? Можете не спрашивать. Сэр Уилоби знает, что ему положено по праву. Наш долг - внушить ей, что она призвана вознаградить его за прошлое: А впрочем, не слушайте вы леди Буш! |
| No young man is ever jilted; he is allowed to escape. A young man married is a fire-eater bound over to keep the peace; if he keeps it he worries it. At thirty-one or thirty-two he is ripe for his command, because he knows how to bend. And Sir Willoughby is a splendid creature, only wanting a wife to complete him. For a man like that to go on running about would never do. Soberly--no! It would soon be getting ridiculous. He has been no worse than other men, probably better--infinitely more excusable; but now we have him, and it was time we should. I shall see her and study her, sharply, you may be sure; though I fancy I can rely on his judgement." | Ему ведь тогда не было еще и двадцати пяти! Молодым людям не изменяют - их освобождают от слова. Семейный молодой человек - повеса, который вынужден играть роль пай-мальчика, - из этого ничего хорошего не выходит. Другое дело - тридцать один - тридцать два года, к этому времени мужчина научается гибкости, а следовательно, способен повелевать. Вот и наш сэр Уилоби - для полного совершенства ему не хватает только жены. Разве можно, чтобы такой человек ходил в холостяках? Еще немного, и он сделается смешон! Что касается его нравственности, он не хуже других и, уж наверное, лучше многих. Как бы то ни было, он заслуживает снисхождения: а главное, теперь он - наш! И пора! Я непременно с нею познакомлюсь и постараюсь разглядеть ее как следует! Впрочем, на его выбор можно положиться". |
| In confirmation of the swelling buzz, the Rev. Dr. Middleton and his daughter paid a flying visit to the Hall, where they were seen only by the members of the Patterne family. Young Crossjay had a short conversation with Miss Middleton, and ran to the cottage full of her--she loved the navy and had a merry face. She had a smile of very pleasant humour according to Vernon. The young lady was outlined to Laetitia as tall, elegant, lively; and painted as carrying youth like a flag. With her smile of "very pleasant humour", she could not but be winning. | Как бы в подтверждение все нарастающего гула молвы, преподобный доктор Мидлтон и его дочь нанесли в Паттерн-холл короткий визит и были приняты там по-домашнему, без посторонних. Юному Кросджею посчастливилось обменяться несколькими словами с мисс Мидлтон, и, полный впечатлений, он прибежал в коттедж: она веселая и любит моряков, сообщил он. У нее приятная улыбка, добавил Вернон. Перед Летицией возник образ молодой, изящной и живой девушки, несущей свою молодость, как знамя. Прибавьте сюда "приятную улыбку", и картина получится поистине чарующая. |
|
Vernon spoke more of her father, a scholar of high repute; happily, a scholar of an independent fortune. His maturer recollection of Miss Middleton grew poetic, or he described her in an image to suit a poetic end: "She gives you an idea of the Mountain Echo. Doctor Middleton has one of the grandest heads in England." "What is her Christian name?" said Laetitia. He thought her Christian name was Clara. |
Впрочем, Вернон больше говорил об ее отце, который пользовался репутацией замечательного ученого и, к счастью, был при этом человеком состоятельным. Спустя некоторое время впечатление от мисс Мидлтон облеклось у Вернона в поэтическую форму, - быть может, он невольно применялся к поэтическому восприятию своей собеседницы. - Она подобна Горному Эху, - сказал он. - А у доктора Мидлтона замечательная голова! В Англии такие попадаются не часто. - Как ее зовут? - спросила Летиция. Кларой как будто, если он правильно запомнил. |
| Laetitia went to bed and walked through the day conceiving the Mountain Echo the swift, wild spirit, Clara by name, sent fleeting on a far half circle by the voice it is roused to subserve; sweeter than beautiful, high above drawing-room beauties as the colours of the sky; and if, at the same time, elegant and of loveable smiling, could a man resist her? To inspire the title of Mountain Echo in any mind, a young lady must be singularly spiritualized. Her father doated on her, Vernon said. Who would not? It seemed an additional cruelty that the grace of a poetical attractiveness should be round her, for this was robbing Laetitia of some of her own little fortune, mystical though that might be. But a man like Sir Willoughby had claims on poetry, possessing as he did every manly grace; and to think that Miss Middleton had won him by virtue of something native to her likewise, though mystically, touched Laetitia with a faint sense of relationship to the chosen girl. | Ночью, в постели, и потом, среди дневных забот, в воображении Летиции неотлучно витал беспокойный и стремительный дух, несущийся ввысь по дуге, - Горное Эхо, именуемое Кларой, вызванное к жизни голосом, которому отныне оно должно будет повиноваться. Исполненная очарования, которое больше самой красоты, Клара возвышалась над записными красотками гостиных, недосягаемая, как небесная лазурь. А тут еще эта милая ее улыбка и изящество всего ее облика - какой мужчина устоит против такого обаяния? И какая должна быть одухотворенность у этой девушки, если кому-то пришло в голову уподобить ее Горному Эху! Отец, по словам Вернона, души в ней не чает. Еще бы! Поэтический ореол, окружавший мисс Мидлтон, казался дополнительной и совершенно ненужной жестокостью, лишая Летицию ее и без того скудного, почти эфемерного, достояния. Впрочем, сэр Уилоби был достоин поэзии - ведь он и сам обладал всеми чарами, какими только может быть наделен мужчина! И Летиция черпала утешение в том, что одно из качеств, которыми мисс Мидлтон его покорила - ее поэтичность, - не чуждо ей самой: неким мистическим образом это роднило ее со счастливой избранницей. |
| "What is in me, he sees on her." It decked her pride to think so, as a wreath on the gravestone. She encouraged her imagination to brood over Clara, and invested her designedly with romantic charms, in spite of pain; the ascetic zealot hugs his share of Heaven--most bitter, most blessed--in his hair-shirt and scourge, and Laetitia's happiness was to glorify Clara. Through that chosen rival, through her comprehension of the spirit of Sir Willoughby's choice of one such as Clara, she was linked to him yet. | "Он увидел в ней то, что таится во мне" - эту мысль она возложила венком на могилу своего самолюбия. Ей нравилось растравлять свою рану, и она вновь и вновь возвращалась мыслями к Кларе, наделяя ее всеми романтическими достоинствами. Подобно тому как ревностный аскет обретает свой горький и сладостный рай в биче и власянице, Летиция находила отраду в обожествлении Клары. Она проникла в тайники души сэра Уилоби, взглянула на свою счастливую соперницу его глазами и ухитрилась в ней увидеть еще одно звено той цепи, что по-прежнему связывала сэра Уилоби с нею самой. |
|
Her mood of ecstatic fidelity was a dangerous exaltation; one that in a desert will distort the brain, and in the world where the idol dwells will put him, should he come nigh, to its own furnace-test, and get a clear brain out of a burnt heart. She was frequently at the Hall, helping to nurse Lady Patterne. Sir Willoughby had hitherto treated her as a dear insignificant friend, to whom it was unnecessary that he should mention the object of his rides to Upton Park. |
Такая экзальтация, такая исступленная верность своему кумиру не доводит до добра. В пустыне она может привести к безумию, а в миру, где этот кумир обретается, если подойти слишком близко к его пылающему алтарю, рискуешь унести разум, очищенный огнем, а вместо сердца - горстку золы. Летиция часто бывала в Большом доме, где помогала ухаживать за леди Паттерн. Сэр Уилоби, видно, не считал нужным объяснять ей, зачем он ездит в Аптон-парк. Все это время он с ней держался, как со старинной приятельницей, почти приживалкой, с которой нет нужды особенно церемониться. |
| He had, however, in the contemplation of what he was gaining, fallen into anxiety about what he might be losing. She belonged to his brilliant youth; her devotion was the bride of his youth; he was a man who lived backward almost as intensely as in the present; and, notwithstanding Laetitia's praiseworthy zeal in attending on his mother, he suspected some unfaithfulness: hardly without cause: she had not looked paler of late; her eyes had not reproached him; the secret of the old days between them had been as little concealed as it was exposed. She might have buried it, after the way of woman, whose bosoms can be tombs, if we and the world allow them to be; absolutely sepulchres, where you lie dead, ghastly. Even if not dead and horrible to think of, you may be lying cold, somewhere in a corner. | Впрочем, как ни поглощен был Уилоби своими новыми завоеваниями, он не мог все же не тревожиться за исконные свои владения: Летиция принадлежала к блистательной поре его юности; ее преданность была неотделима от его прошлого, а сэр Уилоби принадлежал к людям, для которых настоящее не затмевает прошлого. И вот, несмотря на похвальное рвение, с каким Летиция ухаживала за его матушкой, он начал подозревать ее в измене. И не без основания: щеки Летиции были не бледнее обычного, немой укор не светился в ее глазах, во всей ее манере не чувствовалось ни старания скрыть, ни, напротив, выставить напоказ тайну прошлых дней. Быть может, она схоронила ее в груди, следуя примеру своих сестер, которые - дай им только волю! - готовы превратить свое сердце в могилу, в страшный склеп, где покоится хладный труп того, кто был некогда вами. Пусть даже не труп, пусть вас еще не коснулось тление, все равно - застывшего и безгласного, вас задвинут в один из уголков склепа. |
| Even if embalmed, you may not be much visited. And how is the world to know you are embalmed? You are no better than a rotting wretch to the world that does not have peeps of you in the woman's breast, and see lights burning and an occasional exhibition of the services of worship. There are women--tell us not of her of Ephesus!--that have embalmed you, and have quitted the world to keep the tapers alight, and a stranger comes, and they, who have your image before them, will suddenly blow out the vestal flames and treat you as dust to fatten the garden of their bosoms for a fresh flower of love. Sir Willoughby knew it; he had experience of it in the form of the stranger; and he knew the stranger's feelings toward his predecessor and the lady. | И даже если вас забальзамировали - не обольщайтесь: часто к вам наведываться не станут. Да и кто узнает, забальзамированы вы или нет? Кому дано проникнуть в сердце женщины, увидеть в нем вас и рядом - зажженную лампадку, присутствовать при богослужениях, которые там справляются от случая к случаю? В глазах непосвященных вы ничем не отличаетесь от трупа. А бывает и так, что женщина (я не говорю о той, из Эфеса!){11}, бывает, что женщина, пропитав ваш труп душистыми бальзамами и покинув мир, дабы поддерживать неугасимый огонь в лампаде, повстречает другого и тотчас - не успел еще ваш образ померкнуть перед ее духовным взором - задувает священный огонь, и вы превращаетесь в прах, утучняющий почву в ее сердце, дабы в нем пышнее распустился цветок новой любви! Все это сэр Уилоби прекрасно знал, - ему самому доводилось выступать в роли этого "другого", знал, какие чувства испытывает счастливец по отношению к своему предшественнику, да и к той, из чьего сердца он этого предшественника вытеснил. |
| He waylaid Laetitia, to talk of himself and his plans: the project of a run to Italy. Enviable? Yes, but in England you live the higher moral life. Italy boasts of sensual beauty; the spiritual is yours. "I know Italy well; I have often wished to act as a cicerone to you there. As it is, I suppose I shall be with those who know the land as well as I do, and will not be particularly enthusiastic:--if you are what you were?" He was guilty of this perplexing twist from one person to another in a sentence more than once. While he talked exclusively of himself it seemed to her a condescension. In time he talked principally of her, beginning with her admirable care of his mother; and he wished to introduce "a Miss Middleton" to her; he wanted her opinion of Miss Middleton; he relied on her intuition of character, had never known it err. |
Однажды сэр Уилоби подстерег Летицию, чтобы поговорить с ней о себе и о своих планах: он собирался съездить в Италию. Заманчиво? Разумеется, - но, что ни говори, в Англии мы живем более высокой духовной жизнью. Италия может похвастать чувственными красотами, зато нам принадлежит красота духа. - Я исколесил Италию вдоль и поперек. С каким наслаждением я был бы вашим чичероне! Но я еду с людьми, которые знают страну не хуже моего, они вряд ли станут предаваться восторгам: ну а вы: вы ведь не переменились, верно? Речь его пестрила этими внезапными переходами с первого лица на второе, которые Летиция, поскольку разговор сэра Уилоби поначалу был сосредоточен исключительно на нем самом, приписала его желанию быть любезным. Но вот он заговорил о ней: с благодарным восхищением отозвавшись о том, как Летиция ухаживает за его матушкой, он незаметно перевел разговор на "некую мисс Мидлтон", которую ему непременно хотелось бы ей представить, - ему необходимо знать ее мнение о мисс Мидлтон, он так верит в ее чутье, он не помнит случая, когда бы оно ей изменило. |
| "If I supposed it could err, Miss Dale, I should not be so certain of myself. I am bound up in my good opinion of you, you see; and you must continue the same, or where shall I be?" Thus he was led to dwell upon friendship, and the charm of the friendship of men and women, "Platonism", as it was called. "I have laughed at it in the world, but not in the depth of my heart. The world's platonic attachments are laughable enough. You have taught me that the ideal of friendship is possible--when we find two who are capable of a disinterested esteem. The rest of life is duty; duty to parents, duty to country. But friendship is the holiday of those who can be friends. Wives are plentiful, friends are rare. I know how rare!" |
- Если бы я допустил, что оно может вам изменить, мисс Дейл, я бы тотчас потерял всякую уверенность в себе. Как видите, я целиком завишу от вас. Вы просто не вправе меняться - иначе и у меня все рассыплется в прах. Отсюда он перешел к рассуждениям о дружбе и об особой прелести дружбы между мужчиной и женщиной. - Прежде, когда при мне заговаривали о платонической дружбе, - сказал он, - я только смеялся, хотя в глубине души верил в нее всегда. Впрочем, все эти так называемые платонические привязанности, какие мы встречаем в свете, и на самом деле достойны осмеяния. Это вы меня научили, что идеальная дружба возможна - там, где встречаются две души, способные к бескорыстному чувству. Все прочее всего лишь долг: долг перед родителями, долг перед родиной. Дружба - вот подлинный праздник души! Найти себе жену не так уж трудно, зато друг - это поистине редкость. Мне ли этого не знать! |
| Laetitia swallowed her thoughts as they sprang up. Why was he torturing her?--to give himself a holiday? She could bear to lose him--she was used to it--and bear his indifference, but not that he should disfigure himself; it made her poor. It was as if he required an oath of her when he said: "Italy! But I shall never see a day in Italy to compare with the day of my return to England, or know a pleasure so exquisite as your welcome of me. Will you be true to that? May I look forward to just another such meeting?" |
Летиция старалась подавить мысли, которые будили в ней эти речи. Зачем он ее мучает? Чтобы устроить себе "праздник души"? Нет, лучше потерять его совсем - она уже свыклась с этой мыслью, научилась сносить его равнодушие, - но зачем он унижает себя такими кривляниями? Зачем лишает ее последнего? - Италия! - восклицал меж тем сэр Уилоби. - Но разве самый прекрасный день в Италии может сравниться с днем моего возвращения в Англию? Разве там мне дано изведать что-либо похожее на ту радость, которую я испытал, когда вы так мило приветствовали меня в моем отечестве? Будете ли вы верны той встрече? Скажите, что и на этот раз меня ожидает такой прием! |
| He pressed her for an answer. She gave the best she could. He was dissatisfied, and to her hearing it was hardly in the tone of manliness that he entreated her to reassure him; he womanized his language. She had to say: "I am afraid I can not undertake to make it an appointment, Sir Willoughby," before he recovered his alertness, which he did, for he was anything but obtuse, with the reply, "You would keep it if you promised, and freeze at your post. So, as accidents happen, we must leave it to fate. The will's the thing. You know my detestation of changes. At least I have you for my tenant, and wherever I am, I see your light at the end of my park." |
Он требовал ответа. Она ответила, как могла. Ее заверения его не удовлетворили. Что-то малодушное, недостойное мужчины слышалось ей в его тоне, да и самые слова его казались заимствованными из женского лексикона. Впрочем, ее ответ разом отрезвил сэра Уилоби, ибо это был отнюдь не тупоумный джентльмен. - Боюсь, сэр Уилоби, что я не могу взять на себя таких обязательств, - сказала она. - Зато, если бы решились, - с живостью возразил он, - то сдержали бы свое обещание! Я вас знаю. Итак, поскольку мы не можем заранее предвидеть все случайности, положимся на судьбу. Была бы ваша добрая воля. Вы знаете мою нелюбовь к переменам. Как бы то ни было, вы - мой постоянный арендатор, и, где бы я ни находился, я всегда буду думать о том, что там, в самом конце моего парка, горит в окошке свет. |
|
"Neither my father nor I would willingly quit Ivy Cottage," said Laetitia. "So far, then," he murmured. "You will give me a long notice, and it must be with my consent if you think of quitting?" "I could almost engage to do that," she said. "You love the place?" "Yes; I am the most contented of cottagers." "I believe, Miss Dale, it would be well for my happiness were I a cottager." |
- Ни отец мой, ни я сама, разумеется, не хотели бы расстаться с Айви-коттеджем, - сказала Летиция. - Спасибо и на том, - произнес он вполголоса. - Если же и надумаете, то обещайте, что известите меня заранее и не сбежите без моего согласия. - Такое обещание я, пожалуй, могу дать, - сказала она. - Вы очень привязаны к своему коттеджу? - О да, более благодарного арендатора вам не найти. - А что, мисс Дейл, быть может, я был бы счастливее, если бы жил в коттедже? |
|
"That is the dream of the palace. But to be one, and not to wish to be other, is quiet sleep in comparison." "You paint a cottage in colours that tempt one to run from big houses and households." "You would run back to them faster, Sir Willoughby." "You may know me," said he, bowing and passing on contentedly. He stopped. "But I am not ambitious." "Perhaps you are too proud for ambition, Sir Willoughby." "You hit me to the life!" He passed on regretfully. Clara Middleton did not study and know him like Laetitia Dale. |
- Излюбленная мечта обитателя замка! Но жить в коттедже и не желать переселиться в замок - это вкушать сладостный сон без сновидений. - Послушать вас, так всякому захочется бежать в коттедж из своих палат. - Вы бы еще быстрее побежали назад к себе в палаты, сэр Уилоби. - Однако вы весьма обстоятельно меня изучили, - ответил он с поклоном и зашагал дальше рядом с нею. Он был польщен. Потом внезапно остановился и сказал: - Впрочем, я не честолюбив. - Быть может, гордость мешает вам быть честолюбивым, сэр Уилоби. - О, да вы, оказывается, зажмурясь, можете написать мой портрет! Он меланхолически замедлил шаг: Клара Мидлтон не изучала его так прилежно и не могла бы, зажмурясь, написать его портрет. |
|
Laetitia was left to think it pleased him to play at cat and mouse. She had not "hit him to the life", or she would have marvelled in acknowledging how sincere he was. At her next sitting by the bedside of Lady Patterne she received a certain measure of insight that might have helped her to fathom him, if only she could have kept her feelings down. |
Летицию разговор этот оставил в убеждении, что сэру Уилоби просто захотелось поиграть с нею в "кошки-мышки". Она не понимала, что на этот раз он был искренен, - очевидно, написать его портрет было даже ей не по силам. Несколько слов, сказанных леди Паттерн вскоре после разговора Летиции с ее сыном, должны были бы открыть бедной девушке глаза. Но этому помешало ее собственное мятежное чувство. |
| The old lady was affectionately confidential in talking of her one subject, her son. "And here is another dashing girl, my dear; she has money and health and beauty; and so has he; and it appears a fortunate union; I hope and pray it may be; but we begin to read the world when our eyes grow dim, because we read the plain lines, and I ask myself whether money and health and beauty on both sides have not been the mutual attraction. We tried it before; and that girl Durham was honest, whatever we may call her. I should have desired an appreciative thoughtful partner for him, a woman of mind, with another sort of wealth and beauty. She was honest, she ran away in time; there was a worse thing possible than that. And now we have the same chapter, and the same kind of person, who may not be quite as honest; and I shall not see the end of it. Promise me you will always be good to him; be my son's friend; his Egeria, he names you. Be what you were to him when that girl broke his heart, and no one, not even his mother, was allowed to see that he suffered anything. Comfort him in his sensitiveness. Willoughby has the most entire faith in you. Were that destroyed--I shudder! You are, he says, and he has often said, his image of the constant woman." |
Больная старуха была с ней доверительно нежна и говорила о единственном предмете, который ее интересовал: о сыне. - Ну вот, мой друг, еще одна блестящая партия. У нее - деньги, здоровье, красота. И у него - то же самое. Казалось бы, лучше не придумаешь. Я надеюсь, что так оно и есть на самом деле. Я молю бога, чтобы это было так. Но, увы, мы начинаем разбираться в людях лишь после того, как зрение наше ослабеет и мы видим только общий силуэт, без прикрас и узоров. И вот я не могу не задаваться вопросом - не являются ли деньги, здоровье и красота, которыми оба одарены в избытке, той притягательной силой, которая влечет их друг к другу? К чему это приводит, мы уже испытали. Девица Дарэм, как ее ни суди, к счастью, оказалась достаточно честной особой. Что до меня, то я предпочла бы для него подругу, обладающую красотой и богатством несколько иного рода, - я хотела бы видеть рядом с ним умную, вдумчивую женщину, которая была бы способна оценить его по достоинству. Та была честна и сбежала вовремя, а ведь могло быть и хуже. И вот - опять такая же история и такого же рода особа, но только, - как знать? - быть может, не столь честная, как та. Боюсь, мне уже не увидеть, чем все это кончится. Обещайте же мне не лишать его вашего доброго участия. Будьте другом моему сыну, его Эгерией{12}, как он вас называет! Будьте для него тем, чем вы были, когда та девушка разбила ему сердце и когда он никому, даже родной матери не захотел показать своих ран. Вы знаете, как Уилоби раним, - будьте же его утешительницей! Уилоби верит вам всей душой. Если он когда-нибудь и этого лишится: но я дрожу при одной мысли о такой возможности. Он не устает повторять, что вы для него - "воплощенное постоянство". |
| Laetitia's hearing took in no more. She repeated to herself for days: "His image of the constant woman!" Now, when he was a second time forsaking her, his praise of her constancy wore the painful ludicrousness of the look of a whimper on the face. |
Летиция не помнила, что еще говорила леди Паттерн. День за днем после этого разговора она повторяла иро себя: "Воплощенное постоянство"! Похвала ее постоянству, теперь, когда он собирался вторично ее покинуть, казалась ей верхом нелепости и болезненно поразила ее, так же как несвойственное ему жалкое выражение, которое она увидела на его лице. |
CHAPTER V. CLARA MIDDLETON/Глава пятая Клара Мидлтон
| The great meeting of Sir Willoughby Patterne and Miss Middleton had taken place at Cherriton Grange, the seat of a county grandee, where this young lady of eighteen was first seen rising above the horizon. She had money and health and beauty, the triune of perfect starriness, which makes all men astronomers. | Знаменательная встреча между сэром Уилоби Паттерном и мисс Мидлтон состоялась на мызе Черритон, усадьбе одного из местных грандов, где впервые воссияла эта восемнадцатилетняя звезда. У нее были деньги, здоровье и красота - небесное триединство, которое делает всех мужчин астрономами. |
| He looked on her, expecting her to look at him. But as soon as he looked he found that he must be in motion to win a look in return. He was one of a pack; many were ahead of him, the whole of them were eager. He had to debate within himself how best to communicate to her that he was Willoughby Patterne, before her gloves were too much soiled to flatter his niceness, for here and there, all around, she was yielding her hand to partners--obscurant males whose touch leaves a stain. Far too generally gracious was Her Starriness to please him. The effect of it, nevertheless, was to hurry him with all his might into the heat of the chase, while yet he knew no more of her than that he was competing for a prize, and Willoughby Patterne was only one of dozens to the young lady. | Сэр Уилоби направил свой взгляд на это светило в уверенности, что светило ответит ему тем же. Но оказалось, что, для того чтобы привлечь ответный взгляд, следовало находиться в беспрестанном движении; он был всего лишь одним из своры. Многие его опередили; все были охвачены азартом погони. Ему пришлось задуматься: как бы половчее дать ей понять, что он - сэр Уилоби Паттерн? Это необходимо было сделать сейчас, пока чужие руки, - а, на взыскательный вкус сэра Уилоби, их было уже слишком много, - пока они своим прикосновением еще не успели осквернить ее перчаток. А она и в самом деле подавала свою ручку направо и налево, без разбору, каким-то темным кавалерам, прикосновение которых оставляет след. Ее Звездное Величество было чересчур любезно. Правда, это же обстоятельство заставило его, не теряя времени, еще толком ничего не разузнав о дичи, которую он взялся преследовать, присоединиться к охотникам: Он знал одно - что конкурс большой и что он, Уилоби, был в ее глазах лишь одним из многих. |
| A deeper student of Science than his rivals, he appreciated Nature's compliment in the fair ones choice of you. We now scientifically know that in this department of the universal struggle, success is awarded to the bettermost. You spread a handsomer tail than your fellows, you dress a finer top-knot, you pipe a newer note, have a longer stride; she reviews you in competition, and selects you. | Более искушенный в естественных науках, чем его соперники, он понимал, что тому, кого отметит своим выбором красавица, есть чем гордиться: это самый лестный комплимент, коим матушка-природа награждает мужчину. Ведь уже и наукой доказано, что на арене всеобщей борьбы успех даруется наисовершеннейшему. Вы распускаете свой пышный хвост более эффектно, чем ваши товарищи, зачесываете чуб более изысканно, чем они, песенка, которую вы напеваете, новее, шаг шире. Она взирает на турнир и останавливает свой выбор на вас. |
| The superlative is magnetic to her. She may be looking elsewhere, and you will see--the superlative will simply have to beckon, away she glides. She cannot help herself; it is her nature, and her nature is the guarantee for the noblest races of men to come of her. In complimenting you, she is a promise of superior offspring. Science thus--or it is better to say--an acquaintance with science facilitates the cultivation of aristocracy. Consequently a successful pursuit and a wresting of her from a body of competitors, tells you that you are the best man. What is more, it tells the world so. | Однако любое превосходство имеет для нее магнетическую силу. Минуту назад она смотрела на вас, но вот увидите - стоит тому, кто в чем-то вас превосходит, ее поманить, и она плавно устремится к нему. Она тут ни при чем, такова ее природа, а природа служит гарантией, что род человеческий будет продолжаться в своих наисовершеннейших образцах. В том, что она избрала именно вас, заключается не только лестный комплимент, но и залог, что потомство будет самого высокого качества. Таким образом, наука - или, вернее сказать, некоторое знакомство с наукой - способствует развитию аристократического начала в обществе. Следовательно, успешная погоня и победа, одержанная над сворой соперников, убеждает вас в том, что вы - лучше всех. И, что еще важнее, убеждает в этом весь свет. |
| Willoughby aired his amiable superlatives in the eye of Miss Middleton; he had a leg. He was the heir of successful competitors. He had a style, a tone, an artist tailor, an authority of manner; he had in the hopeful ardour of the chase among a multitude a freshness that gave him advantage; and together with his undeviating energy when there was a prize to be won and possessed, these were scarce resistible. He spared no pains, for he was adust and athirst for the winning-post. | Уилоби продемонстрировал перед мисс Мидлтон свои пленительные качества, которыми затмевал соперников. В ход было пущено все: и пресловутая нога, и генетическая принадлежность к племени победителей, и горделивая осанка, и тон, исполненный высшего аристократизма, и артист-портной, и повелительная манера, дававшаяся ему с такой естественностью. И, наконец, вступивши в состязание позже других, он не успел утратить пыла и уверенности в победе. В сочетании с неуклонной энергией, достигавшей у него предельного напряжения всякий раз, как ему предстояло завоевать тот или иной приз, все эти преимущества делали его неотразимым. Он не щадил усилий, ибо страстно жаждал победы. |
| He courted her father, aware that men likewise, and parents pre-eminently, have their preference for the larger offer, the deeper pocket, the broader lands, the respectfuller consideration. Men, after their fashion, as well as women, distinguish the bettermost, and aid him to succeed, as Dr. Middleton certainly did in the crisis of the memorable question proposed to his daughter within a month of Willoughby's reception at Upton Park. | Он ухаживал за ее отцом, так как ему было известно, что и мужчины - в особенности, когда у них дочь невеста, - тоже отдают предпочтение тому, кто делает наибольшую ставку, обладает наиглубочайшими карманами, владеет наиобширнейшими землями и оказывает наипочтительнейшее внимание родителям. Да, не только женщины, но и мужчины отличают наисовершеннейшего и всячески стремятся способствовать его успеху, блестящей иллюстрацией чему служило поведение мистера Мидлтона в критическую минуту, когда Уилоби - через какие-нибудь две-три недели после своего первого появления в Аптон-парке - задал его дочери некий знаменательный вопрос. |
| The young lady was astonished at his whirlwind wooing of her, and bent to it like a sapling. She begged for time; Willoughby could barely wait. She unhesitatingly owned that she liked no one better, and he consented. A calm examination of his position told him that it was unfair so long as he stood engaged, and she did not. She pleaded a desire to see a little of the world before she plighted herself. She alarmed him; he assumed the amazing god of love under the subtlest guise of the divinity. Willingly would he obey her behests, resignedly languish, were it not for his mother's desire to see the future lady of Patterne established there before she died. Love shone cunningly through the mask of filial duty, but the plea of urgency was reasonable. | Пораженная его бурным натиском, бедная девушка пригнулась, как молодое деревце, чуть ли не до самой земли. Она просила дать ей время. Но Уилоби не мог ждать и только тогда смирился, когда она заверила его, что никому другому не отдает предпочтения. Впрочем, ему тут же показалось этого мало. Подвергнув свои позиции хладнокровному обозрению, он увидел, насколько они слабее позиций противника: между тем как он был связан словом, мисс Мидлтон оставалась совершенно свободной. В свою защиту она выставила незнание света, с которым ей хотелось немного познакомиться, прежде чем окончательно связать себя словом. Он почуял опасность и предстал перед нею в одном из самых лукавых обличий великого бога любви. Он был бы счастлив исполнить ее просьбу, согласился бы томиться в ожидании ее руки, сколько она ни потребует, если б не его матушка, у которой одно заветное желание: чтобы новая хозяйка воцарилась в Паттерн-холле еще при ее жизни. Сквозь маску сыновнего долга просвечивало нетерпение любовника, однако причина, побуждавшая его торопить события, казалась убедительной. |
| Dr. Middleton thought it reasonable, supposing his daughter to have an inclination. She had no disinclination, though she had a maidenly desire to see a little of the world--grace for one year, she said. Willoughby reduced the year to six months, and granted that term, for which, in gratitude, she submitted to stand engaged; and that was no light whispering of a word. She was implored to enter the state of captivity by the pronunciation of vows--a private but a binding ceremonial. She had health and beauty, and money to gild these gifts; not that he stipulated for money with his bride, but it adds a lustre to dazzle the world; and, moreover, the pack of rival pursuers hung close behind, yelping and raising their dolorous throats to the moon. Captive she must be. | Во всяком случае, она показалась убедительной доктору Мидлтону, полагавшему, что сэр Уилоби симпатичен его дочери. Он не был ей антипатичен, и она только просила дать ей год отсрочки, чтобы утолить свою девичью пытливость и посмотреть свет. Уилоби смилостивился, сократив, однако, срок до шести месяцев, а она из благодарности согласилась на помолвку. Но Уилоби не мог довольствоваться каким-то словечком, произнесенным невнятным шепотом: он умолил ее закрепить свое добровольное пленение клятвой и настоял на церемонии, свершившейся хоть и в узком семейном кругу, но обставленной весьма торжественно. У нее были здоровье, и красота, и - в качестве позолоты к этим двум дарам - деньги. Деньги не были для него таким уж непременным условием, но обладание ими придавало его невесте еще больше блеску в глазах света. Между тем свора лающих соперников все еще неслась ему вслед, время от времени уныло подвывая на луну. Нет, нет, связать ее, и поскорее! |
| He made her engagement no light whispering matter. It was a solemn plighting of a troth. Why not? Having said, I am yours, she could say, I am wholly yours, I am yours forever, I swear it, I will never swerve from it, I am your wife in heart, yours utterly; our engagement is written above. To this she considerately appended, "as far as I am concerned"; a piece of somewhat chilling generosity, and he forced her to pass him through love's catechism in turn, and came out with fervent answers that bound him to her too indissolubly to let her doubt of her being loved. And I am loved! she exclaimed to her heart's echoes, in simple faith and wonderment. |
Он постарался придать помолвке как можно больше гласности, превратив ее в торжественный обмен клятвами. И в самом деле, если она в силах произнести: "Я ваша", то отчего бы ей не сказать: "Я всецело принадлежу вам, я ваша ныне, и присно, и во веки веков, я клянусь вам в этом и никогда не отступлюсь от своего слова, в душе я уже ваша жена, вся ваша, без остатка, и эта помолвка освящена небесами"? Впрочем, к этим словам она с благоразумным великодушием, от которого повеяло некоторым холодком, добавила: "Поскольку это будет зависеть от меня". Тогда сэр Уилоби заставил мисс Мидлтон подвергнуть его такому же допросу и отвечал горячо и убежденно, связывая себя безвозвратно и не оставляя сомнения в своей любви. "Итак, я любима!" - восклицала она про себя, с изумлением и наивной доверчивостью прислушиваясь, не отзовется ли в ее сердце ответное эхо. |
| Hardly had she begun to think of love ere the apparition arose in her path. She had not thought of love with any warmth, and here it was. She had only dreamed of love as one of the distant blessings of the mighty world, lying somewhere in the world's forests, across wild seas, veiled, encompassed with beautiful perils, a throbbing secrecy, but too remote to quicken her bosom's throbs. Her chief idea of it was, the enrichment of the world by love. | Едва успела она подумать о любви, как та перед нею явилась. Еще не вложила в свои размышления о ней всего жара души, а она уже была тут как тут. Любовь еще только мерещилась ей, как одно из отдаленных благ необъятного мира, как укрытая где-то в дремучих лесах, за морями и океанами, подернутая дымкой, роковая, прекрасная и трепетная тайна - слишком еще далекая, чтобы собственное ее сердечко начало трепетать ей в лад. Она думала о любви, как о чем-то, что должно будет обогатить ее мир, наполнить его новым содержанием. |
|
Thus did Miss Middleton acquiesce in the principle of selection. And then did the best man of a host blow his triumphant horn, and loudly. He looked the fittest; he justified the dictum of Science. The survival of the Patternes was assured. "I would," he said to his admirer, Mrs. Mountstuart Jenkinson, "have bargained for health above everything, but she has everything besides--lineage, beauty, breeding: is what they call an heiress, and is the most accomplished of her sex." |
И вот с этими-то представлениями о любви мисс Мидлтон согласилась участвовать в процессе естественного отбора. Между тем лучший из лучших громко трубил победу. Он был воплощением научной аксиомы: при одном взгляде на него было видно, что он и есть "наиболее приспособленный". Роду Паттернов было обеспечено выживание. "На здоровье я стал бы настаивать в первую очередь, даже в ущерб всему остальному, - признался сэр Уилоби своей старинной поклоннице, миссис Маунтстюарт-Дженкинсон. - Впрочем, у нее есть все: происхождение, красота, порода, она на редкость образованна и к тому же богатая наследница. Словом, она - совершенство". |
|
With a delicate art he conveyed to the lady's understanding that Miss Middleton had been snatched from a crowd, without a breath of the crowd having offended his niceness. He did it through sarcasm at your modern young women, who run about the world nibbling and nibbled at, until they know one sex as well as the other, and are not a whit less cognizant of the market than men; pure, possibly; it is not so easy to say innocent; decidedly not our feminine ideal. Miss Middleton was different: she was the true ideal, fresh-gathered morning fruit in a basket, warranted by her bloom. Women do not defend their younger sisters for doing what they perhaps have done--lifting a veil to be seen, and peeping at a world where innocence is as poor a guarantee as a babe's caul against shipwreck. Women of the world never think of attacking the sensual stipulation for perfect bloom, silver purity, which is redolent of the Oriental origin of the love-passion of their lords. Mrs. Mountstuart congratulated Sir Willoughby on the prize he had won in the fair western-eastern. |
Вдобавок он тонко дал понять собеседнице, что ему даже не пришлось поступиться своей обостренной щепетильностью, так как он вырвал мисс Мидлтон из толпы прежде, чем та успела обдать ее своим тлетворным дыханием. Разумеется, всего этого он так прямо не сказал; он лишь позволил себе отозваться с сарказмом обо всех этих девицах, которые привыкли тереться в свете, бок о бок с представителями противоположного пола, держаться с ними на равной ноге и ничуть не меньше осведомлены о конъюнктуре на ярмарке; о да, все они невинны, разумеется, но нетронутыми их уже не назовешь. То ли дело - мисс Мидлтон! Это настоящий идеал, плод, сорванный по росе, с неподдельным румянцем свежести. Ни одна дама не встанет на защиту своей младшей сестры, которая, быть может, лишь следует по ее стопам, когда приподнимает край вуали, чтобы показать себя и взглянуть на белый свет. Всему миру известно, что неведение - ничуть не более надежная гарантия, нежели пресловутая сорочка, которая якобы хранит родившегося в ней от гибели в морской пучине. И однако, ни одной из наших светских дам и в голову не придет взбунтоваться против этого требования совершенной нетронутости, серебряной белизны - требования, продиктованного элементарной мужской чувственностью и отдающего любострастием восточного деспота. Итак, миссис Маунтстюарт поздравила сэра Уилоби с призом, который достался ему на этой азиатско-европейской ярмарке. |
|
"Let me see her," she said; and Miss Middleton was introduced and critically observed. She had the mouth that smiles in repose. The lips met full on the centre of the bow and thinned along to a lifting dimple; the eyelids also lifted slightly at the outer corners, and seemed, like the lip into the limpid cheek, quickening up the temples, as with a run of light, or the ascension indicated off a shoot of colour. Her features were playfellows of one another, none of them pretending to rigid correctness, nor the nose to the ordinary dignity of governess among merry girls, despite which the nose was of a fair design, not acutely interrogative or inviting to gambols. Aspens imaged in water, waiting for the breeze, would offer a susceptible lover some suggestion of her face: a pure, smooth-white face, tenderly flushed in the cheeks, where the gentle dints, were faintly intermelting even during quietness. Her eyes were brown, set well between mild lids, often shadowed, not unwakeful. |
- Покажите ее мне, - сказала она, и мисс Мидлтон была представлена ей на обозрение. Губы у нее были из тех, что сами собой складываются в улыбку: уголки рта, чуть припухшего посередине, поднимались к ямочкам на щеках. Разрез глаз как бы повторял общее направление рта, и, подобно тому как тот, неприметно, как бы растаяв, переходил в прозрачную нежность щеки, сверкающая между ресницами полоска света обрывалась где-то на полпути к вискам. Черты ее лица казались веселыми подружками, ни одна из них не претендовала на строгую правильность. Нос не стремился играть среди этих шалуний роль суровой гувернантки и вместе с тем не располагал к фамильярности. Отражение осиновой рощи в пруду, ожидающей дуновения ветерка, чтобы затрепетать всеми своими листьями, - вот образ, который могло бы навеять это лицо влюбленному, если бы он обладал некоторым воображением; ровная, спокойная белизна этого лица нарушалась только легким румянцем, а на щеках все время играли ямочки. Взгляд карих глаз, покоящихся между век, как в оправе, порою затуманивался, не теряя, впрочем, своего постоянного выражения живости. |
| Her hair of lighter brown, swelling above her temples on the sweep to the knot, imposed the triangle of the fabulous wild woodland visage from brow to mouth and chin, evidently in agreement with her taste; and the triangle suited her; but her face was not significant of a tameless wildness or of weakness; her equable shut mouth threw its long curve to guard the small round chin from that effect; her eyes wavered only in humour, they were steady when thoughtfulness was awakened; and at such seasons the build of her winter-beechwood hair lost the touch of nymphlike and whimsical, and strangely, by mere outline, added to her appearance of studious concentration. Observe the hawk on stretched wings over the prey he spies, for an idea of this change in the look of a young lady whom Vernon Whitford could liken to the Mountain Echo, and Mrs. Mountstuart Jenkinson pronounced to be "a dainty rogue in porcelain". | Волосы, несколько более светлого оттенка, чем глаза, вздымаясь над челом и свиваясь на затылке в узел, осеняли треугольное личико шаловливой нимфы лесов. Впрочем, напрасно вы стали бы искать в этом лице признаков буйного своеволия или неумения владеть собою, - даже если при взгляде на маленький круглый подбородок у вас и возникло бы такое впечатление, плавный изгиб рта, большого и почти всегда сомкнутого, это впечатление бы развеял. Глаза, такие быстрые, когда их оживляла веселость, в минуту задумчивости смотрели покойно и твердо, и тогда даже волосы - цвета бука зимою - словно теряли свои капризные волнистые очертания и выпрямлялись, придавая ее внимательному взгляду еще больше строгости и сосредоточенности. Сокол, парящий в небе на распростертых крыльях и вдруг заприметивший добычу, может дать представление об этой внезапной смене выражений у девушки, которую Уитфорд уподобил Горному эху, а миссис Маунтстюарт-Дженкинсон объявила "прелестной фарфоровой плутовкой". |
| Vernon's fancy of her must have sprung from her prompt and most musical responsiveness. He preferred the society of her learned father to that of a girl under twenty engaged to his cousin, but the charm of her ready tongue and her voice was to his intelligent understanding wit, natural wit, crystal wit, as opposed to the paste-sparkle of the wit of the town. In his encomiums he did not quote Miss Middleton's wit; nevertheless, he ventured to speak of it to Mrs. Mountstuart, causing that lady to say: "Ah, well, I have not noticed the wit. You may have the art of drawing it out." |
Сравнение Вернона, должно быть, родилось под впечатлением ее мгновенной и, можно сказать, музыкальной отзывчивости. И хотя обществу девятнадцатилетней невесты кузена Вернон предпочитал беседу ее ученого отца, он все же не мог оставаться совершенно равнодушным к обаянию ее голоса и к живости ее разговора, в котором его тонкий вкус улавливал перлы подлинного остроумия, столь отличные от фальшивых блесток, выдаваемых за таковое в свете. Правда, он не мог привести ни одной реплики мисс Мидлтон, которая бы говорила о ее блестящем остроумии, и когда он все же отважился упомянуть это ее качество в беседе с миссис Маунтстюарт, та даже несколько удивилась. - Особенного остроумия, по правде сказать, я у нее не приметила, - сказала она. - Видно, вы умеете его в ней пробуждать. |
| No one had noticed the wit. The corrupted hearing of people required a collision of sounds, Vernon supposed. For his part, to prove their excellence, he recollected a great many of Miss Middleton's remarks; they came flying to him; and so long as he forbore to speak them aloud, they had a curious wealth of meaning. It could not be all her manner, however much his own manner might spoil them. It might be, to a certain degree, her quickness at catching the hue and shade of evanescent conversation. Possibly by remembering the whole of a conversation wherein she had her place, the wit was to be tested; only how could any one retain the heavy portion? As there was no use in being argumentative on a subject affording him personally, and apparently solitarily, refreshment and enjoyment, Vernon resolved to keep it to himself. | Этого остроумия, впрочем, никто, кроме Вернона, не замечал. Очевидно, испорченный светский вкус требует шума и треска, решил Вернон. И чтобы доказать себе незаурядность умственных дарований мисс Мидлтон, он стал припоминать некоторые ее речения. Для этого ему не пришлось напрягать память, но, - удивительное дело! - хоть самому ему они казались исполненными смысла, стоило начать пересказывать их другому, как значение их тотчас улетучивалось. Правда, он не мог передать ее манеру, но не в одной же манере дело! Многое, вероятно, объяснялось ее умением схватывать все мимолетные нюансы разговора; чтобы дать понятие о характере ее остроумия, пришлось бы привести весь разговор в целом. Но как удержать в памяти всю остальную, такую громоздкую, часть разговора? Словом, поскольку не было никакого смысла спорить о том, что, по всей видимости, служило источником наслаждения и душевного отдохновения для него одного, Вернон решил не возвращаться больше к этой теме. |
| The eulogies of her beauty, a possession in which he did not consider her so very conspicuous, irritated him in consequence. To flatter Sir Willoughby, it was the fashion to exalt her as one of the types of beauty; the one providentially selected to set off his masculine type. She was compared to those delicate flowers, the ladies of the Court of China, on rice-paper. A little French dressing would make her at home on the sward by the fountain among the lutes and whispers of the bewitching silken shepherdesses who live though they never were | Его раздражало, что кругом расхваливали ее красоту, в которой он как раз не находил ничего особенного. В угоду сэру Уилоби все старались определить тип ее красоты, утверждая, что он наиболее выгодно оттеняет его собственный, мужской тип красоты. Одни сравнивали ее с теми изысканными цветами на рисовой бумаге, что призваны изображать придворных дам китайского императора. Нарядите ее француженкой, говорили другие, и увидите, что она будто сошла с гобелена: там, и только там, утверждали они, ее место, - на лужайке, среди фонтанов и лютен, среди этих никогда не существовавших и тем не менее бессмертных шелковых пастушек, внимающих нежным нашептываниям влюбленных пастухов! |
| Lady Busshe was reminded of the favourite lineaments of the women of Leonardo, the angels of Luini. Lady Culmer had seen crayon sketches of demoiselles of the French aristocracy resembling her. Some one mentioned an antique statue of a figure breathing into a flute: and the mouth at the flutestop might have a distant semblance of the bend of her mouth, but this comparison was repelled as grotesque. | Леди Буш вспоминала столь дорогие ей черты леонардовских мадонн и ангелов Луини{13}, а леди Калмер, которой довелось однажды видеть серию пастельных портретов, списанных с девушек из аристократических французских фамилий, была убеждена, что среди этих изображений она встретила точную копию мисс Мидлтон. Кто-то еще, припомнив виденную им античную скульптуру, изображавшую флейтиста, вздумал было сравнить рот мисс Мидлтон с вытянутыми трубочкой губами музыканта. Сравнение это, впрочем, было тут же отвергнуто, как явный гротеск. |
|
For once Mrs. Mountstuart Jenkinson was unsuccessful. Her "dainty rogue in porcelain" displeased Sir Willoughby. "Why rogue?" he said. The lady's fame for hitting the mark fretted him, and the grace of his bride's fine bearing stood to support him in his objection. Clara was young, healthy, handsome; she was therefore fitted to be his wife, the mother of his children, his companion picture. Certainly they looked well side by side. In walking with her, in drooping to her, the whole man was made conscious of the female image of himself by her exquisite unlikeness. She completed him, added the softer lines wanting to his portrait before the world. |
Миссис Маунтстюарт на этот раз тоже постигла неудача. Ее определение: "Прелестная фарфоровая плутовка", вызвало неудовольствие сэра Уилоби. "Но почему же плутовка?" - спросил он. Эта формула тем более его раздосадовала, что словечки миссис Маунтстюарт славились своею точностью; ему же казалось, что безукоризненное воспитание и превосходные манеры его невесты говорят против такого сравнения. Клара молода, здорова и хороша собою, а следовательно, годится для того, чтобы сделаться его супругой, матерью его детей и красоваться рядом с ним в фамильной галерее Паттернов. А этой парой в самом деле можно было залюбоваться! Когда он шел с нею рядом, нежно к ней склонясь, ее несходство с ним сладко пронзало все его существо, заставляя еще острее чувствовать, что она - его второе, его женское "я". |
| He had wooed her rageingly; he courted her becomingly; with the manly self-possession enlivened by watchful tact which is pleasing to girls. He never seemed to undervalue himself in valuing her: a secret priceless in the courtship of young women that have heads; the lover doubles their sense of personal worth through not forfeiting his own. Those were proud and happy days when he rode Black Norman over to Upton Park, and his lady looked forth for him and knew him coming by the faster beating of her heart. | Он завоевал ее с налета, приступом, а теперь ухаживал за нею по всей форме, с мужественным самообладанием и столь любезной девичьему сердцу предупредительностью. Он умел дать ей понять, как высоко ее ценит, не роняя при этом и себя, что чрезвычайно полезно, когда ухаживаешь за девицей, у которой нет недостатка в уме! Она чувствует себя вдвойне польщенной высоким мнением поклонника, который не поступается собственным достоинством. То были счастливые дни, когда он горделиво, верхом на своем вороном Нормане, въезжал в ворота Аптон-парка, зная, что его возлюбленная уже ждет его и по учащенному биению собственного сердца догадывается о его приезде. |
| Her mind, too, was receptive. She took impressions of his characteristics, and supplied him a feast. She remembered his chance phrases; noted his ways, his peculiarities, as no one of her sex had done. He thanked his cousin Vernon for saying she had wit. She had it, and of so high a flavour that the more he thought of the epigram launched at her the more he grew displeased. With the wit to understand him, and the heart to worship, she had a dignity rarely seen in young ladies. |
От ее ума, столь же впечатлительного, как и ее сердце, не ускользала ни одна характерная черточка сэра Уилоби, и это доставляло ему неизъяснимую радость. Она запоминала словечки, оброненные им невзначай, замечала его привычки и особенности, как не запоминала и не замечала ни одна женщина до нее. Он был благодарен Вернону за то, что тот должным образом оценил ее ум. Ну, конечно же, она умна! Чем дальше, тем больше негодовал сэр Уилоби на неудачную эпиграмму миссис Маунтстюарт-Дженкинсон. У нее был ум, способный понять его; сердце, созданное его обожать, и редкое для девушки ее возраста умение держаться. |
|
"Why rogue?" he insisted with Mrs. Mountstuart. "I said--in porcelain," she replied. "Rogue perplexes me." "Porcelain explains it." "She has the keenest sense of honour." |
- Почему же "плутовка"? - добивался он. - Я же сказала: фарфоровая, - оправдывалась миссис Маунтстюарт. - Да, но меня смущает слово "плутовка". - Эпитет "фарфоровая" все объясняет. - У нее самые строгие понятия о чести. |
|
"I am sure she is a paragon of rectitude." "She has a beautiful bearing." "The carriage of a young princess!" "I find her perfect." "And still she may be a dainty rogue in porcelain." "Are you judging by the mind or the person, ma'am?" "Both." |
- Я ни на минуту не сомневаюсь в ее нравственности! - Ее манеры безукоризненны. - Как у принцессы крови! - Я нахожу ее совершенной. - Что не мешает ей быть очаровательной фарфоровой плутовкой. - Вы имеете в виду ее наружность или ее душевные качества? |
|
"And which is which?" "There's no distinction." |
- И то и другое. - Где кончается - "фарфор" и где начинается "плутовка"? - Они нераздельны. |
|
"Rogue and mistress of Patterne do not go together." "Why not? She will be a novelty to our neighbourhood and an animation of the Hall." "To be frank, rogue does not rightly match with me." |
- Но "плутовка" и хозяйка Паттерна - понятия несовместимые. - Отчего же? Это внесет разнообразие в наше общество и оживит Большой дом. - Откровенно говоря, "плутовка" не совсем в моем стиле. |
|
"Take her for a supplement." "You like her?" "In love with her! I can imagine life-long amusement in her company. Attend to my advice: prize the porcelain and play with the rogue." |
- Зато она будет дополнением к вашей личности. - Вам она нравится? - Я в нее влюблена! Я бы с ней в жизни не соскучилась. Послушайте-ка лучше моего совета: берегите ее, как фарфор, и веселитесь с ней, как с "плутовкой"! |
| Sir Willoughby nodded, unilluminated. There was nothing of rogue in himself, so there could be nothing of it in his bride. Elfishness, tricksiness, freakishness, were antipathetic to his nature; and he argued that it was impossible he should have chosen for his complement a person deserving the title. It would not have been sanctioned by his guardian genius. His closer acquaintance with Miss Middleton squared with his first impressions; you know that this is convincing; the common jury justifies the presentation of the case to them by the grand jury; and his original conclusion that she was essentially feminine, in other words, a parasite and a chalice, Clara's conduct confirmed from day to day. He began to instruct her in the knowledge of himself without reserve, and she, as she grew less timid with him, became more reflective. | Сэр Уилоби кивнул в ответ, так, впрочем, ничего и не поняв. Поскольку в нем самом не было ничего от плутишки, то и невеста его не могла быть плутовкой. Озорство, капризы и фокусы были противны его натуре, и поэтому он полагал, что не мог выбрать в дополнение к своей особе существо, заслуживающее наименования "плутовки". Его ангел-хранитель не допустил бы этого! При более близком знакомстве с мисс Мидлтон его первое впечатление о ней только укрепилось. Не так ли вершится правосудие: предварительное следствие дает свое заключение, а суд присяжных подтверждает выводы предварительного следствия. Наблюдая Клару, сэр Уилоби все больше утверждался в своем первоначальном мнении о ней, считая ее подлинной носительницей женского начала, - другими словами, паразитирующим растением, сосудом, готовым принять священное вино. Он стал все больше посвящать ее в таинства науки о сэре Уилоби Паттерне, а она - все меньше робеть и все чаще задумываться. |
|
"I judge by character," he said to Mrs. Mountstuart. "If you have caught the character of a girl," said she. "I think I am not far off it." "So it was thought by the man who dived for the moon in a well." "How women despise their sex!" "Not a bit. She has no character yet. You are forming it, and pray be advised and be merry; the solid is your safest guide; physiognomy and manners will give you more of a girl's character than all the divings you can do. She is a charming young woman, only she is one of that sort." |
- Я сужу о ней на основании ее характера, - возвестил он однажды миссис Маунтстюарт. - А вы уверены, что возможно постичь характер молодой девицы? - Полагаю, что мне это удалось. - То же самое думал человек, нырнувший в колодец за луною. - Однако до чего вы, женщины, презираете свой пол! - Ничуть. Просто у нее еще нет характера. Вам предстоит его формировать. Будьте же с нею повеселее, прошу вас! Не гоняйтесь за отражениями. Следите за игрой ее лица и за ее повадками - и вы больше узнаете о ее характере, чем если будете пытаться проникнуть в недра ее души. Она очаровательна, но не забывайте, с кем вы имеете дело. |
|
"Of what sort?" Sir Willoughby asked, impatiently. "Rogues in porcelain." "I am persuaded I shall never comprehend it." "I cannot help you one bit further." "The word rogue!" "It was dainty rogue." |
- С кем же в конце концов? - вскинулся сэр Уилоби. - С фарфоровой плутовкой. - Видно, мне этого так никогда и не понять. - Тут уж я бессильна вам помочь. - Но самое слово - "плутовка"? - Я сказала: прелестная плутовка. |
|
"Brittle, would you say?" "I am quite unable to say." "An innocent naughtiness?" "Prettily moulded in a delicate substance." "You are thinking of some piece of Dresden you suppose her to resemble." "I dare say." |
- По-вашему, она хрупкая? - Этого я не берусь утверждать. - Вы хотите сказать - невинная резвушка? - Если угодно. Из нежного материала и чудесной выделки. - Вы, должно быть, имеете в виду какую-нибудь дрезденскую статуэтку, которую она вам напоминает. - Пожалуй. |
|
"Artificial?" "You would not have her natural?" "I am heartily satisfied with her from head to foot, my dear Mrs. Mountstuart." "Nothing could be better. And sometimes she will lead, and generally you will lead, and everything will go well, my dear Sir Willoughby." |
- Нечто искусственное? - Неужели вы предпочли бы натуру? - Я доволен Кларой такой, какая она есть, миссис Маунтстюарт, с ног до головы. - Вот и прекрасно. Иногда она будет забирать бразды в свои ручки, но чаще они будут у вас, и все пойдет отлично, мой дорогой сэр Уилоби. |
| Like all rapid phrasers, Mrs. Mountstuart detested the analysis of her sentence. It had an outline in vagueness, and was flung out to be apprehended, not dissected. Her directions for the reading of Miss Middleton's character were the same that she practised in reading Sir Willoughby's, whose physiognomy and manners bespoke him what she presumed him to be, a splendidly proud gentleman, with good reason. | Как и все мастера экспромта, миссис Маунтстюарт терпеть не могла, чтобы ее быстрый приговор подвергался критическому разбору. Она оставляла контуры своих моментальных зарисовок неопределенными, рассчитывая на столь же моментальное восприятие, а отнюдь не на анатомическое вскрытие. Пытаясь прочитать характер мисс Мидлтон, она руководствовалась теми же внешними признаками, какими пользовалась, читая характер сэра Уилоби. Его физиономия и повадки раскрывали перед нею блистательного гордеца, имеющего все основания гордиться. |
| Mrs. Mountstuart's advice was wiser than her procedure, for she stopped short where he declined to begin. He dived below the surface without studying that index-page. He had won Miss Middleton's hand; he believed he had captured her heart; but he was not so certain of his possession of her soul, and he went after it. Our enamoured gentleman had therefore no tally of Nature's writing above to set beside his discoveries in the deeps. Now it is a dangerous accompaniment of this habit of driving, that where we do not light on the discoveries we anticipate, we fall to work sowing and planting; which becomes a disturbance of the gentle bosom. | Совет миссис Маунтстюарт был мудрее ее собственного образа действий, ибо она остановилась, едва проделав два-три шага на том самом пути, каким рекомендовала следовать сэру Уилоби. Он же, завоевав руку мисс Мидлтон, полагал, что владеет ее сердцем и что ему остается лишь выяснить, так же ли всецело принадлежит ему ее душа. Итак, наш влюбленный пустился исследовать глубины, не заручившись начертанным Природою путеводителем, с помощью которого он мог бы поверять свои открытия. Подобные исследования опасны еще и оттого, что, не обнаружив желаемых ростков там, где мы их ожидали увидеть, мы тотчас принимаемся насаждать их искусственно, тогда как девственная почва не терпит подобного вмешательства. |
| Miss Middleton's features were legible as to the mainspring of her character. He could have seen that she had a spirit with a natural love of liberty, and required the next thing to liberty, spaciousness, if she was to own allegiance. Those features, unhappily, instead of serving for an introduction to the within, were treated as the mirror of himself. They were indeed of an amiable sweetness to tempt an accepted lover to angle for the first person in the second. | Между тем в чертах лица мисс Мидлтон можно было легко прочитать суть, лежащую в основе ее характера. Сэр Уилоби мог бы заметить, что перед ним натура вольнолюбивая, которую возможно подчинить себе, лишь даровав ей если не свободу, то, по крайней мере, видимость свободы - простор. К несчастью, вместо того чтобы всматриваться в ее черты, как в окна, открывающие доступ в душу, он предпочитал смотреться в них, как в зеркало. Глядя на эти черты, дышавшие приветом и лаской, счастливому любовнику и в самом деле не мудрено было забыть о том, что он и она - раздельные существа. |
| But he had made the discovery that their minds differed on one or two points, and a difference of view in his bride was obnoxious to his repose. He struck at it recurringly to show her error under various aspects. He desired to shape her character to the feminine of his own, and betrayed the surprise of a slight disappointment at her advocacy of her ideas. She said immediately: "It is not too late, Willoughby," and wounded him, for he wanted her simply to be material in his hands for him to mould her; he had no other thought. He lectured her on the theme of the infinity of love. How was it not too late? They were plighted; they were one eternally; they could not be parted. She listened gravely, conceiving the infinity as a narrow dwelling where a voice droned and ceased not. However, she listened. She became an attentive listener. |
Впрочем, сэр Уилоби обнаружил, что кое в чем их мнения не совпадают, а такое расхождение во взглядах с собственной невестой лишало его покоя. Снова и снова возвращался он к этой теме, пытаясь показать Кларе - то в одном, то в другом освещении - всю ошибочность ее позиции. Он хотел бы видеть в ней свое подобие, но только в женском облике. Когда в ответ на его прорвавшееся неудовольствие тем, что она продолжает стоять на своем, она с живостью сказала: "Еще не поздно, Уилоби", он почувствовал себя глубоко уязвленным; ведь он желал только одного: найти в ней податливый материал, которому бы он мог придать нужную форму. Он прочитал ей целую лекцию о бесконечности любви. Как могла она сказать, что еще не поздно? Они ведь обручены, они соединились навеки, их уже ничто не может разлучить! Она внимательно слушала его, и вечность представлялась ей в виде тесного узкого коридора, в котором безостановочно и монотонно звучал один и тот же голос. Однако она продолжала его слушать. Она сделалась чрезвычайно внимательной слушательницей. |
CHAPTER VI. HIS COURTSHIP/Глава шестая Жених
| The world was the principal topic of dissension between these lovers. His opinion of the world affected her like a creature threatened with a deprivation of air. He explained to his darling that lovers of necessity do loathe the world. They live in the world, they accept its benefits, and assist it as well as they can. In their hearts they must despise it, shut it out, that their love for one another may pour in a clear channel, and with all the force they have. They cannot enjoy the sense of security for their love unless they fence away the world. It is, you will allow, gross; it is a beast. Formally we thank it for the good we get of it; only we two have an inner temple where the worship we conduct is actually, if you would but see it, an excommunication of the world. |
Различие во взглядах на свет и было тем камнем преткновения, который мешал миру и согласию между влюбленными. Всякий раз, когда Уилоби заговаривал о свете, Клару охватывал панический страх животного, которого загоняют в душную неволю. Уилоби внушал своей милой, что все влюбленные инстинктивно сторонятся общества. Да, они являются частью этого общества, с этим никто не спорит, пользуются благами, которые оно им предоставляет, и в меру своих сил сами трудятся на его благо. Но в душе они должны отвергнуть его с презрением, и только тогда их чувство с нерастраченной силой польется по глубокому руслу любви. Только отгородившись от света, можно быть спокойным за свою любовь. Свет вульгарен и груб - с этим вы не можете не согласиться. Он - зверь. Итак, поблагодарив его за все, чем мы ему обязаны, будем, однако, помнить, что у нас свой храм, святилище, в котором мы свершаем торжественный обряд отречения от мира. |
| We abhor that beast to adore that divinity. This gives us our oneness, our isolation, our happiness. This is to love with the soul. Do you see, darling? | И вот мы отворачиваемся от зверя, дабы поклоняться божеству. Мы обретаем чувство общности, обособленности и счастья. Это и есть истинная любовь двух душ. Неужели его милая Клара этого не понимает? |
| She shook her head; she could not see it. She would admit none of the notorious errors, of the world; its backbiting, selfishness, coarseness, intrusiveness, infectiousness. She was young. She might, Willoughby thought, have let herself be led; she was not docile. She must be up in arms as a champion of the world; and one saw she was hugging her dream of a romantic world, nothing else. She spoilt the secret bower-song he delighted to tell over to her. | Его милая Клара качала головой: нет, она этого не понимала. Она не признавала за светом его пресловутой порочности, его злобы, корысти, грубости, назойливости, его способности отравлять все и вся своим ядовитым дыханием. Она молода, и ей следовало бы, по мнению Уилоби, подчиниться его руководству. Но она строптива. Она готова копья ломать за мир, который их окружает! Она держится за свои романтические представления и ничего больше знать не хочет; его песня требует таинственного уединения и тишины, а она постоянно перебивает певца. |
| And how, Powers of Love! is love-making to be pursued if we may not kick the world out of our bower and wash our hands of it? Love that does not spurn the world when lovers curtain themselves is a love--is it not so?--that seems to the unwhipped, scoffing world to go slinking into basiation's obscurity, instead of on a glorious march behind the screen. Our hero had a strong sentiment as to the policy of scorning the world for the sake of defending his personal pride and (to his honour, be it said) his lady's delicacy. | Но как же, о могучие силы Любви, как же ухаживать за любимой, когда нам не дают уединиться от света и отряхнуть прах его от своих ног! Любовь, которая не отвергает свет, при которой любящие не отгораживаются от него завесой, - в такой любви насмешливый и дерзкий свет не увидит ничего, кроме поцелуев украдкой. Настоящая любовь гордо шествует вдали от толпы. Наш герой был непоколебимо убежден, что собственная его гордость, а также деликатность его дамы сердца требует максимально презрительного отношения к свету. Гнушаясь светом, они как бы становились выше его, говорили: "Изыди, Сатана!" |
| The act of seeming put them both above the world, said retro Sathanas! So much, as a piece of tactics: he was highly civilized: in the second instance, he knew it to be the world which must furnish the dry sticks for the bonfire of a woman's worship. He knew, too, that he was prescribing poetry to his betrothed, practicable poetry. She had a liking for poetry, and sometimes quoted the stuff in defiance of his pursed mouth and pained murmur: "I am no poet;" but his poetry of the enclosed and fortified bower, without nonsensical rhymes to catch the ears of women, appeared incomprehensible to her, if not adverse. | Подобная тактика диктовалась соображениями высшей политики, принятой в цивилизованном обществе, а сэр Уилоби был весьма цивилизованным молодым человеком. К тому же он прекрасно знал, что священный огонь на воздвигнутом женщиной алтаре любви нуждается в пище и что хворостом для поддержания этого огня служит все тот же свет. И потом - он предлагал своей возлюбленной поэзию, реальную поэзию, которую можно осуществить в жизни. Клара ведь неравнодушна к поэзии; невзирая на его недовольную гримасу и обиженное: "Я не поэт", она то и дело декламирует ему какие-то вирши; но его поэзия, поэзия уединенной беседки-крепости, не нуждающейся в этих бессмысленных, рассчитанных на женское ухо рифмах-побрякушках, оставалась ей непонятной, а то и просто неприятной. |
| She would not burn the world for him; she would not, though a purer poetry is little imaginable, reduce herself to ashes, or incense, or essence, in honour of him, and so, by love's transmutation, literally be the man she was to marry. She preferred to be herself, with the egoism of women. She said it: she said: "I must be myself to be of any value to you, Willoughby." He was indefatigable in his lectures on the aesthetics of love. Frequently, for an indemnification to her (he had no desire that she should be a loser by ceasing to admire the world), he dwelt on his own youthful ideas; and his original fancies about the world were presented to her as a substitute for the theme. | Нет, ради него предать огню весь мир она не собиралась. А это ли не поэзия - испепелить себя, воскуряться фимиамом, эманацией, перевоплотиться без остатка, слиться воедино со своим возлюбленным, сделаться им! Но с чисто женским эгоизмом она предпочитала оставаться собой. Она так и сказала: "Я должна быть собою, Уилоби. Иначе я и для вас потеряю всякую цену". Он не уставал читать ей лекции по эстетике любви. Впрочем, он вовсе не хотел, чтобы, отвергнув ради него свет, его невеста осталась в проигрыше, и в качестве компенсации, надеясь своими воспоминаниями о свете заменить ей самый свет, перемежал эти лекции рассказами о собственной юности, когда и он находился в плену заблуждений. |
| Miss Middleton bore it well, for she was sure that he meant well. Bearing so well what was distasteful to her, she became less well able to bear what she had merely noted in observation before; his view of scholarship; his manner toward Mr. Vernon Whitford, of whom her father spoke warmly; the rumour concerning his treatment of a Miss Dale. And the country tale of Constantia Durham sang itself to her in a new key. | Мисс Мидлтон терпеливо слушала его, понимая, что он руководствуется самыми лучшими побуждениями, и стойко переносила даже то, что ей было решительно не по нраву. Вместе с тем она становилась все нетерпимее к вещам, которые прежде замечала только вскользь: к его пренебрежительному взгляду на людей науки, к его обращению с мистером Верноном Унтфордом, которого так ценил ее отец; к тому, как он обошелся с мисс Дейл, - до нее дошла молва и об этом. Да и предание о Констанции Дарэм зазвучало для нее в новом ключе. |
| He had no contempt for the world's praises. Mr. Whitford wrote the letters to the county paper which gained him applause at various great houses, and he accepted it, and betrayed a tingling fright lest he should be the victim of a sneer of the world he contemned. Recollecting his remarks, her mind was afflicted by the "something illogical" in him that we readily discover when our natures are no longer running free, and then at once we yearn for a disputation. | Сэр Уилоби отнюдь не пренебрегал мнением света. Он не гнушался принимать на свой счет комплименты, которыми его осыпали во всех окрестных усадьбах по поводу его писем в местную газету, между тем как автором этих писем был мистер Уитфорд. И он явно трепетал насмешек этого столь презираемого им света. Перебирая в памяти различные суждения сэра Уилоби, мисс Мидлтон начала улавливать в них "некоторые логические несоответствия", - иначе говоря, она испытывала то, что испытывают все, когда нарушается гармония душ: желание спорить. |
| She resolved that she would one day, one distant day, provoke it--upon what? The special point eluded her. The world is too huge a client, and too pervious, too spotty, for a girl to defend against a man. That "something illogical" had stirred her feelings more than her intellect to revolt. She could not constitute herself the advocate of Mr. Whitford. Still she marked the disputation for an event to come. | Она жаждала объясниться с женихом и твердо решила - пусть не сегодня, не завтра - непременно вызвать его на большой разговор. Но только - какой избрать для этого повод? К чему придраться? Выступить в защиту света? Но это - подзащитный сложный, зыбкий, постоянно, подобно хамелеону, меняющий свою окраску, и Клара чувствовала, что не ей, молодой, неопытной девушке, выступать его адвокатом и тягаться со взрослым мужчиной. Уловленные ею несоответствия подстрекали к бунту не столько разум, сколько чувство. Взять на себя защиту мистера Уитфорда тоже не представлялось возможным. И все же она решила непременно дать бой, едва представится случай. |
| Meditating on it, she fell to picturing Sir Willoughby's face at the first accents of his bride's decided disagreement with him. The picture once conjured up would not be laid. | Размышляя обо всем этом, она вспоминала, какое было лицо у сэра Уилоби, когда она впервые позволила себе не согласиться с его взглядами, и, вспомнив, уже не могла избавиться от этого образа. |
| He was handsome; so correctly handsome, that a slight unfriendly touch precipitated him into caricature. His habitual air of happy pride, of indignant contentment rather, could easily be overdone. Surprise, when he threw emphasis on it, stretched him with the tall eyebrows of a mask--limitless under the spell of caricature; and in time, whenever she was not pleased by her thoughts, she had that, and not his likeness, for the vision of him. And it was unjust, contrary to her deeper feelings; she rebuked herself, and as much as her naughty spirit permitted, she tried to look on him as the world did; an effort inducing reflections upon the blessings of ignorance. She seemed to herself beset by a circle of imps, hardly responsible for her thoughts. | Сэр Уилоби был хорош собой. Его черты были так безукоризненно правильны, что напрашивались на карикатуру: при малейшем нажиме его привычное выражение горделивого счастья или, если угодно, надменного самодовольства показалось бы шаржем. Когда он подчеркнуто удивлялся, брови его взлетали на самый лоб, и тогда его лицо становилось неестественно, карикатурно длинным, как маска. Отныне всякий раз, когда Клара бывала им недовольна, перед ней вместо живого лица возникала эта маска. Она корила себя, чувствовала, что несправедлива к сэру Уилоби, что гротескная маска отнюдь не определяет ее истинного отношения к нему, и, обуздывая непослушное воображение, старалась видеть сэра Уилоби таким, каким видели его другие; но усилия, каких это ей стоило, заставили бы всякого вздохнуть о блаженстве неведения. Ей казалось, что хоровод незримых бесенят обступил ее плотным кольцом и что она уже не вольна в собственных мыслях. |
| He outshone Mr. Whitford in his behaviour to young Crossjay. She had seen him with the boy, and he was amused, indulgent, almost frolicsome, in contradistinction to Mr. Whitford's tutorly sharpness. He had the English father's tone of a liberal allowance for boys' tastes and pranks, and he ministered to the partiality of the genus for pocket-money. He did not play the schoolmaster, like bookworms who get poor little lads in their grasp. | По отношению к юному Кросджею сэр Уилоби избрал более благодарную роль, нежели мистер Уитфорд. Кларе нравилось, как он держится с мальчиком - мягко, весело, чуть игриво, еще больше оттеняя этим менторскую суровость мистера Уитфорда. Сэр Уилоби, как и положено английскому отцу семейства, умел снисходить к мальчишеским слабостям и проделкам и, сочувствуя извечной жажде, коей томится разновидность человеческой породы, к которой принадлежал Кросджей, то и дело подкидывал ему карманные деньги. О, он не корчил из себя наставника, не то что иной книжный червь, которому только попадись в лапы - замучает! |
| Mr. Whitford avoided her very much. He came to Upton Park on a visit to her father, and she was not particularly sorry that she saw him only at table. He treated her by fits to a level scrutiny of deep-set eyes unpleasantly penetrating. She had liked his eyes. They became unbearable; they dwelt in the memory as if they had left a phosphorescent line. She had been taken by playmate boys in her infancy to peep into hedge-leaves, where the mother-bird brooded on the nest; and the eyes of the bird in that marvellous dark thickset home, had sent her away with worlds of fancy. Mr. Whitford's gaze revived her susceptibility, but not the old happy wondering. She was glad of his absence, after a certain hour that she passed with Willoughby, a wretched hour to remember. Mr. Whitford had left, and Willoughby came, bringing bad news of his mother's health. Lady Patterne was fast failing. Her son spoke of the loss she would be to him; he spoke of the dreadfulness of death. | Мистер Уитфорд всячески избегал Клару. Как-то раз он приехал в Аптон-парк побеседовать с ее отцом, но она с ним виделась только за обедом, о чем, собственно, и не очень жалела. Его глубоко посаженные спокойные глаза, казалось, преследовали ее своим пытливо-проницательным взглядом. Прежде ей нравились эти глаза. Теперь они были ей несносны. Они оставляли в памяти как бы фосфоресцирующий след. Однажды в детстве мальчишки показали ей в кустах птичье гнездо - с каким восхищенным изумлением смотрела она на круглый птичий глаз, мерцавший сквозь густую листву этого таинственного обиталища! Взгляд мистера Уитфорда, впрочем, хоть чем-то и напоминая ей ту птичку, отнюдь не вызывал тогдашнего чувства детского восторга. Она вздохнула с облегчением, когда он уехал, и особенно порадовалась, что его нет, когда прибывший вслед за ним сэр Уилоби подверг ее мучительному объяснению, длившемуся целый час. Он привез дурную весть: его матушке леди Паттерн становилось час от часу хуже. Конец ее был недалек. Уилоби заговорил об ожидавшей его тяжелой утрате и об ужасе смерти вообще. |
|
He alluded to his own death to come carelessly, with a philosophical air. "All of us must go! our time is short." "Very," she assented. It sounded like want of feeling. "If you lose me, Clara!" "But you are strong, Willoughby." "I may be cut off to-morrow." |
С философической небрежностью, как бы вскользь, он коснулся и собственной смерти. - Общий удел, - сказал он. - Жизнь коротка! - Это верно, - согласилась Клара. В ее ответе ему почудился холодок. - А вдруг вам придется потерять меня, Клара? - Ах, Уилоби, но ведь вы в расцвете сил! - Как знать? Быть может, мне суждено погибнуть завтра! |
|
"Do not talk in such a manner." "It is as well that it should be faced." "I cannot see what purpose it serves." "Should you lose me, my love!" "Willoughby!" |
- Зачем вы так говорите? - Затем, что надо быть готовым ко всему. - Но для чего это нужно? - А вдруг, мой ангел, вы меня потеряете? - Уилоби! |
|
"Oh, the bitter pang of leaving you!" "Dear Willoughby, you are distressed; your mother may recover; let us hope she will; I will help to nurse her; I have offered, you know; I am ready, most anxious. I believe I am a good nurse." |
- О, как горько будет мне вас покинуть! - Милый Уилоби! Вы расстроены, но ваша матушка, может, еще и поправится, давайте надеяться на лучшее. Я помогу за нею ухаживать, я ведь и прежде предлагала, помните? Мне бы очень хотелось - я умею ходить за больными, правда! |
|
"It is this belief--that one does not die with death!" "That is our comfort." "When we love?" "Does it not promise that we meet again?" "To walk the world and see you perhaps--with another!" |
- А главное - мысль, что, и умирая, не умираешь весь! - Разве она не утешительна? - Не для того, кто любит. - Но ведь в ней залог встречи с любимыми! - Ах! Но взирать оттуда и - как знать? - увидеть вас: с другим! - Как? Меня? Здесь? |
|
"See me?--Where? Here?" "Wedded . . . to another. You! my bride; whom I call mine; and you are! You would be still--in that horror! But all things are possible; women are women; they swim in infidelity, from wave to wave! I know them." |
- Ну да, женой другого. Вас, мою невесту! Ту, что я зову своею. Ведь так оно и есть - вы принадлежите мне! И вы все равно остались бы моею: даже если бы: - о, ужас! Впрочем, все возможно. Женщины верны себе: их стихия - измена. Я их знаю. |
|
"Willoughby, do not torment yourself and me, I beg you." He meditated profoundly, and asked her: "Could you be such a saint among women?" "I think I am a more than usually childish girl." "Not to forget me?" "Oh! no." "Still to be mine?" "I am yours." |
- Перестаньте, Уилоби, терзать и себя и меня! Пожалуйста! Он погрузился в глубокую задумчивость. - А может быть, вы все же исключение? Может, вы святая? - спросил он вдруг. - Боюсь, что если я чем и отличаюсь от своих сверстниц, Уилоби, так это большей ребячливостью. - Но вы меня не забудете? - Никогда. - И будете моей? - Я и так - ваша. |
|
"To plight yourself?" "It is done." "Be mine beyond death?" "Married is married, I think." |
- Вы клянетесь? - Клятва уже дана. - И вы будете моею даже после моей смерти? - Брак есть брак, чего же больше? |
| "Clara! to dedicate your life to our love! Never one touch; not one whisper! not a thought, not a dream! Could you--it agonizes me to imagine . . . be inviolate? mine above?--mine before all men, though I am gone:--true to my dust? Tell me. Give me that assurance. True to my name!--Oh, I hear them. 'His relict!' Buzzings about Lady Patterne. 'The widow.' If you knew their talk of widows! Shut your ears, my angel! But if she holds them off and keeps her path, they are forced to respect her. The dead husband is not the dishonoured wretch they fancied him, because he was out of their way. He lives in the heart of his wife. Clara! my Clara! as I live in yours, whether here or away; whether you are a wife or widow, there is no distinction for love--I am your husband--say it--eternally. I must have peace; I cannot endure the pain. Depressed, yes; I have cause to be. But it has haunted me ever since we joined hands. To have you--to lose you!" | - Клара! Клянитесь, что вы посвятите нашей любви всю свою жизнь! Ни взгляда - другому! Ни слова, ни вздоха, ни помысла! Вы могли бы?.. ах, мне даже страшно подумать!.. Могли бы вы: себя сохранить? Быть моею и там, наверху: оставаться моею в глазах света, даже если меня самого уже не будет: быть верной моему праху? Скажите! Обещайте! Быть верной моему имени! Ах, я словно слышу их всех! "Вон идет его вдовушка!", "Леди Паттерн - то, леди Паттерн - се", и так на все лады. Вдова! Вы себе не представляете, как отзываются о вдовах! Но нет, закройте ваши ушки, мой ангел! Впрочем, если овдовевшая женщина следует своим путем и никого к себе не подпускает, ее невольно начинают уважать, и тогда ее покойный супруг не становится жалким посмешищем в глазах света, услужливым глупцом, который уступает дорогу другому. Нет, он продолжает жить в сердце своей супруги! Так же как - о моя Клара! - я живу в вашем сердце, независимо от того, где я - здесь или там! Жена или вдова - для любви нет такого различия! Я ваш супруг - навеки! О, скажите это слово! Успокойте меня, я больше не в силах переносить такую муку! Да, я сейчас удручен, вы правы, и у меня есть на то причина. Но мысль эта преследует меня с той самой минуты, как мы соединили наши руки: добиться вас - лишь затем, чтобы потерять!.. |
|
"Is it not possible that I may be the first to die?" said Miss Middleton. "And lose you, with the thought that you, lovely as you are, and the dogs of the world barking round you, might . . . Is it any wonder that I have my feeling for the world? This hand!--the thought is horrible. You would be surrounded; men are brutes; the scent of unfaithfulness excites them, overjoys them. And I helpless! The thought is maddening. I see a ring of monkeys grinning. There is your beauty, and man's delight in desecrating. You would be worried night and day to quit my name, to . . . I feel the blow now. You would have no rest for them, nothing to cling to without your oath." |
- А разве не может случиться, что первой умру я? - сказала мисс Мидлтон. - Знать, что я оставляю вас, такую прекрасную, на этих светских шавок, которые поднимут вокруг вас лай! Как же вы можете после этого удивляться моему отношению к свету? Эта рука: о, нестерпимая мысль! Вас обступят со всех сторон. Мужчины - животные. Они издалека чуют запах измены, он их волнует, приводит в восторг, в неистовство. А я - беспомощен! Эта мысль меня бесит. Я вижу, как вокруг вас сжимается кольцо осклабившихся обезьян. С одной стороны - ваша красота, с другой - присущее мужчине стремление осквернить, опоганить прекрасное. Вас не оставят в покое - ни днем, ни ночью, - пока вы не согласитесь переменить - мое имя, и: Мне так больно, точно это уже свершилось! Вам не удастся от них избавиться, вам будет не на что опереться, если вы не скрепите свое слово клятвой. |
| "An oath!" said Miss Middleton. | - Клятвой? - повторила мисс Мидлтон. |
|
"It is no delusion, my love, when I tell you that with this thought upon me I see a ring of monkey faces grinning at me; they haunt me. But you do swear it! Once, and I will never trouble you on the subject again. My weakness! if you like. You will learn that it is love, a man's love, stronger than death." "An oath?" she said, and moved her lips to recall what she might have said and forgotten. "To what? what oath?" |
- Милая моя, это ведь не галлюцинация, не бред: всякий раз, как я подумаю о смерти, мне представляется кольцо ухмыляющихся обезьян, они меня преследуют! Произнесите одно только слово, и я перестану вам докучать! Назовите это слабостью, если угодно. Со временем вы поймете, что это и есть любовь, настоящая мужская любовь, которая сильнее смерти. - Дать клятву? - повторила мисс Мидлтон, недоумевая и силясь припомнить, не было ли с ее стороны какого-нибудь неосторожного, случайно оброненного слова. Губы ее беззвучно шевелились в такт мыслям. - Но какую клятву? В чем? |
|
"That you will be true to me dead as well as living! Whisper it." "Willoughby, I shall be true to my vows at the altar." "To me! me!" "It will be to you." |
- В том, что вы будете хранить мне верность, даже если я умру. Ну, пожалуйста, хотя бы шепотом, на ушко! - Уилоби, я не изменю слову, которое произнесу у алтаря. - Нет, вы мне поклянитесь, мне! - Но это и будет моя клятва вам. |
|
"To my soul. No heaven can be for me--I see none, only torture, unless I have your word, Clara. I trust it. I will trust it implicitly. My confidence in you is absolute." "Then you need not be troubled." "It is for you, my love; that you may be armed and strong when I am not by to protect you." |
- Нет, поклянитесь моей душе. Для меня нет блаженства рая, Клара, нет ничего, кроме мук, если вы не дадите мне слова. Ему я поверю. Я поверю вашему слову. Мое доверие к вам безгранично. - Если так, вам не о чем беспокоиться. - Любовь моя, я беспокоюсь о вас! Я хочу, чтобы вы были сильны, во всеоружии, даже тогда, когда меня не будет рядом и я не смогу вас защитить. |
|
"Our views of the world are opposed, Willoughby." "Consent; gratify me; swear it. Say: 'Beyond death.' Whisper it. I ask for nothing more. Women think the husband's grave breaks the bond, cuts the tie, sets them loose. They wed the flesh--pah! What I call on you for is nobility; the transcendent nobility of faithfulness beyond death. 'His widow!' let them say; a saint in widowhood." |
- Мы по-разному смотрим на вещи, Уилоби. - Исполните мою просьбу! Ради меня! Дайте клятву. Скажите: "И за гробовой доской". Шепотом! Я больше ии о чем не прошу. В представлении большинства женщин могила порывает узы, освобождает от слова. Для них брак - всего лишь чувственный союз. Но от вас я жду благородства неслыханного, безграничного - верности за гробом. Пусть о вас говорят: "Вот идет его вдова", и называют вас святой. |
|
"My vows at the altar must suffice." "You will not? Clara!" "I am plighted to you." "Not a word?--a simple promise? But you love me?" |
- Вам должно быть довольно клятвы, что я произведу у алтаря. - Вы отказываетесь? Ах, Клара! - Я обручена с вами. - И вы не хотите поклясться? Одно слово! Но вы ведь любите меня? |
|
"I have given you the best proof of it that I can." "Consider how utterly I place confidence in you." "I hope it is well placed." "I could kneel to you, to worship you, if you would, Clara!" |
- Я это доказала, как могла. - Подумайте, как безгранично мое доверие к вам! - Я надеюсь не обмануть его. - Я готов стать перед вами на колени! Молиться вам! |
| "Kneel to Heaven, not to me, Willoughby. I am--I wish I were able to tell what I am. I may be inconstant; I do not know myself. Think; question yourself whether I am really the person you should marry. Your wife should have great qualities of mind and soul. I will consent to hear that I do not possess them, and abide by the verdict." | - Нет, Уилоби, молитесь богу, а не мне. А я: ах, если бы я могла вам объяснить, что я такое! Ведь я даже не знаю, способна ли я к постоянству! Подумайте хорошенько, спросите себя - та ли я женщина, на которой вам следует жениться? Ваша жена должна обладать высочайшими достоинствами души и сердца. И если вы убедитесь, что у меня их нет, я не стану оспаривать ваш приговор. |
| "You do; you do possess them!" Willoughby cried. "When you know better what the world is, you will understand my anxiety. Alive, I am strong to shield you from it; dead, helpless--that is all. You would be clad in mail, steel-proof, inviolable, if you would . . . But try to enter into my mind; think with me, feel with me. When you have once comprehended the intensity of the love of a man like me, you will not require asking. It is the difference of the elect and the vulgar; of the ideal of love from the coupling of the herds. We will let it drop. At least, I have your hand. As long as I live I have your hand. Ought I not to be satisfied? I am; only I see further than most men, and feel more deeply. And now I must ride to my mother's bedside. She dies Lady Patterne! It might have been that she . . . | - Но они есть у вас, есть! - воскликнул Уилоби. - Когда вы сами получше узнаете свет, вы поймете мою тревогу. Живой - я чувствую себя в силах оградить вас, мертвый - я беспомощен. Вот и все. Исполните мою просьбу, и у вас будет надежная, неуязвимая броня: Попробуйте понять мое душевное состояние, думать моими мыслями, чувствовать моими чувствами. Тогда вы поймете, какой силы достигает любовь в человеке моего склада, и сами, без уговоров, захотите мне помочь. В этом вся разница между избранными и толпою, между любовью идеальной и грубой животной любовью. Но оставим это. Во всяком случае, рука ваша принадлежит мне. Покуда я жив, она моя. Казалось бы, я должен быть доволен. Да я и доволен, разумеется; просто я дальновиднее других и чувствую глубже, чем они. Однако мне пора вернуться к матушке. Леди Паттерн умирает, не изменив своему имени! А ведь могло бы статься: |
| But she is a woman of women! With a father-in-law! Just heaven! Could I have stood by her then with the same feelings of reverence? A very little, my love, and everything gained for us by civilization crumbles; we fall back to the first mortar-bowl we were bruised and stirred in. My thoughts, when I take my stand to watch by her, come to this conclusion, that, especially in women, distinction is the thing to be aimed at. Otherwise we are a weltering human mass. Women must teach us to venerate them, or we may as well be bleating and barking and bellowing. So, now enough. You have but to think a little. I must be off. It may have happened during my absence. I will write. I shall hear from you? Come and see me mount Black Norman. My respects to your father. I have no time to pay them in person. One!" | Но нет, это исключительная женщина! У меня, и вдруг - отчим! Небо праведное! Неужто я испытывал бы к ней то же чувство глубокого уважения, что она внушала мне всю жизнь! Да, моя дорогая, достаточно небольшого толчка, и рушится все, что добыла для нас цивилизация; мы вновь оказываемся в первозданной ступе, в которой нас толкли и размешивали. Когда я сижу у постели матушки, я невольно убеждаюсь в том, что главное, к чему должен стремиться человек - и в первую очередь женщина, - это к сознанию своего превосходства. Иначе мы неминуемо смешаемся с толпой. Женщины должны научить нас уважать их, иначе мы так и останемся животными - мычащим, блеющим стадом. Но довольно об этом. Вы и сами поймете, стоит лишь вам подумать. Быть может, в мое отсутствие все уже свершилось. Я напишу вам. Вы пришлете мне весточку о себе, правда? Проводите меня и постойте, покуда я сяду на Нормана. Передайте мой поклон доктору Мидлтону. Я бы сам засвидетельствовал ему свое почтение, если бы позволяло время: Один-единственный! |
| He took the one--love's mystical number--from which commonly spring multitudes; but, on the present occasion, it was a single one, and cold. She watched him riding away on his gallant horse, as handsome a cavalier as the world could show, and the contrast of his recent language and his fine figure was a riddle that froze her blood. Speech so foreign to her ears, unnatural in tone, unmanlike even for a lover (who is allowed a softer dialect), set her vainly sounding for the source and drift of it. She was glad of not having to encounter eyes like Mr. Vernon Whitford's. | "Один" на языке влюбленных - не есть строго арифметическая величина, это понятие мистическое и потому не поддается исчислению. Но на этот раз сэру Уилоби удалось сорвать и в самом деле всего лишь один поцелуй, и к тому же довольно холодный. Клара следила глазами за бравым всадником, удаляющимся на своем великолепном скакуне, а в ушах ее еще звучали слова, только что им произнесенные. Контраст между благородной осанкой ее жениха и его странными речами леденил ей кровь. Тщетно пыталась она понять источник этих речей, столь для нее непривычных, столь противоестественных и недостойных мужчины (даже если сделать скидку на свойственную всем влюбленным сентиментальность). Что означали его слова, что он хотел ими сказать? И какое счастье, что ей не предстоит встретить испытующий взгляд мистера Уитфорда! |
| On behalf of Sir Willoughby, it is to be said that his mother, without infringing on the degree of respect for his decisions and sentiments exacted by him, had talked to him of Miss Middleton, suggesting a volatility of temperament in the young lady that struck him as consentaneous with Mrs Mountstuart's "rogue in porcelain", and alarmed him as the independent observations of two world-wise women. | В оправдание сэра Уилоби да будет здесь сказано, что его матушка позволила себе в разговоре с ним отметить несколько необычную живость характера этой молодой особы. О, разумеется, леди Паттерн не преступила границы уважения к его чувствам и намерениям! Но, при всем этом, слишком уж совпало ее мнение с "фарфоровой плутовкой" миссис Маунтстюарт! Обе умудренные житейским опытом дамы, не сговариваясь, пришли к одному и тому же заключению относительно его невесты - тут есть над чем задуматься! |
| Nor was it incumbent upon him personally to credit the volatility in order, as far as he could, to effect the soul-insurance of his bride, that he might hold the security of the policy. The desire for it was in him; his mother had merely tolled a warning bell that he had put in motion before. Clara was not a Constantia. But she was a woman, and he had been deceived by women, as a man fostering his high ideal of them will surely be. The strain he adopted was quite natural to his passion and his theme. The language of the primitive sentiments of men is of the same expression at all times, minus the primitive colours when a modern gentleman addresses his lady. | А впрочем, не было особой надобности указывать ему на некоторую неустойчивость в характере его невесты: он и без того стремился бы по мере возможности заручиться страховым полисом на ее душу. Леди Паттерн ударила в колокол, к которому и без того уже тянулась его рука. Он понимал, что Клара - не Констанция. Но все же она - женщина, а ему случалось быть обманутым женщиной, - как, впрочем, и всякому, кто склонен идеализировать прекрасный пол. Таким образом, тон, взятый им в разговоре с Кларой, вполне соответствовал его чувствам и выражал мысль, его занимавшую. Язык первобытной мужской страсти - один и тот же во все времена, и речь современного джентльмена, обращенная к его даме сердца, отличается лишь тем, что первобытные яркие краски успели с веками несколько вылинять и потускнеть. |
| Lady Patterne died in the winter season of the new year. In April Dr Middleton had to quit Upton Park, and he had not found a place of residence, nor did he quite know what to do with himself in the prospect of his daughter's marriage and desertion of him. Sir Willoughby proposed to find him a house within a circuit of the neighbourhood of Patterne. Moreover, he invited the Rev. Doctor and his daughter to come to Patterne from Upton for a month, and make acquaintance with his aunts, the ladies Eleanor and Isabel Patterne, so that it might not be so strange to Clara to have them as her housemates after her marriage. Dr. Middleton omitted to consult his daughter before accepting the invitation, and it appeared, when he did speak to her, that it should have been done. But she said, mildly, "Very well, papa." | Леди Паттерн умерла зимою, в самом начале года. В апреле у доктора Мидлтона истекал срок аренды Аптон-парка; нового жилья он себе еще не подыскал, да и вообще не придумал, куда он денется после того, как Уилоби заявит свои права на его дочь. Сэр Уилоби предложил подыскать для него дом где-нибудь поблизости от Паттерн-холла. А покамест он пригласил отца и дочь погостить у него месяц, чтобы Клара могла познакомиться поближе с тетушками Эленор и Изабел Паттерн, с которыми ей предстояло жить после бракосочетания, Доктор Мидлтон принял приглашение, не посоветовавшись с дочерью; и только после того, как поставил ее перед совершившимся фактом, понял, что допустил оплошность. Клара, впрочем, его ни в чем не укоряла. "Ну что же, папа", - вот все, что он от нее услышал. |
| Sir Willoughby had to visit the metropolis and an estate in another county, whence he wrote to his betrothed daily. He returned to Patterne in time to arrange for the welcome of his guests; too late, however, to ride over to them; and, meanwhile, during his absence, Miss Middleton had bethought herself that she ought to have given her last days of freedom to her friends. After the weeks to be passed at Patterne, very few weeks were left to her, and she had a wish to run to Switzerland or Tyrol and see the Alps; a quaint idea, her father thought. | Сэру Уилоби пришлось съездить по делам в столицу, а потом - в одно из своих дальних владений, откуда он писал своей невесте ежедневно. Он едва поспевал к себе в имение, чтобы приготовиться к приему гостей и никак не мог вырваться, чтобы заехать за ними в Аптон-парк. Меж тем в его отсутствие мисс Мидлтон пришло в голову, что последние дни свободы ей следовало бы провести с друзьями. После месяца в Паттерн-холле у нее останется всего лишь несколько недель, а ей хотелось еще проехаться в Швейцарию или Тироль и взглянуть на Альпы. Непонятная причуда, по мнению ее отца! |
| She repeated it seriously, and Dr. Middleton perceived a feminine shuttle of indecision at work in her head, frightful to him, considering that they signified hesitation between the excellent library and capital wine-cellar of Patterne Hall, together with the society of that promising young scholar, Mr. Vernon Whitford, on the one side, and a career of hotels--equivalent to being rammed into monster artillery with a crowd every night, and shot off on a day's journey through space every morning--on the other. | Но она повторила свое желание самым решительным тоном, и доктор Мидлтон понял, что имеет дело с расходившимся маятником, который уже никакими силами не остановить. Открытие поистине ужасное, ибо колебания этого маятника могли привести к отказу от превосходной библиотеки и великолепного погреба Паттерн-холла, а также и от общества многообещающего молодого ученого, - и все это ради непрерывной чехарды по гостиницам. При мысли о подобном образе жизни ему всегда представлялось, будто его вместе с целой толпой людей забивают каждую ночь в ствол чудовищной пушки, чтобы наутро выпалить им куда-то в пространство. |
|
"You will have your travelling and your Alps after the ceremony," he said. "I think I would rather stay at home," said she. Dr Middleton rejoined: "I would." "But I am not married yet papa." "As good, my dear." |
- Ты можешь отправиться в свои Альпы и после венчания, - сказал он. - Тогда я уже наверное предпочту сидеть дома. - Я-то на твоем месте, разумеется, предпочел бы сидеть дома, - подхватил доктор Мидлтон. - Да, но я еще пока не замужем, папа. - Ты все равно что замужем: |
|
"A little change of scene, I thought . . ." "We have accepted Willoughby's invitation. And he helps me to a house near you." "You wish to be near me, papa?" "Proximate--at a remove: communicable." |
- Я думала: перемена обстановки: - Мы уже приняли приглашение сэра Уилоби. К тому же он обещал подыскать мне домик в окрестностях, чтобы я мог жить поблизости от тебя. - А ты хочешь жить поблизости от меня, папа? - Да, на доступном расстоянии. |
|
"Why should we separate?" "For the reason, my dear, that you exchange a father for a husband." "If I do not want to exchange?" "To purchase, you must pay, my child. Husbands are not given for nothing." "No. But I should have you, papa!" "Should?" "They have not yet parted us, dear papa." |
- А зачем нам вообще разлучаться? - Затем, дорогая моя, что ты собираешься променять отца на мужа. - А если я не хочу променять тебя на мужа? - Дитя мое, в каждой сделке приходится чем-то поступаться. Мужей даром не дают. - Разумеется. Но если я предпочла бы остаться с тобой, папа? - Как так? - Еще не поздно, папа. Нас ведь еще не разлучили. |
|
"What does that mean?" he asked, fussily. He was in a gentle stew already, apprehensive of a disturbance of the serenity precious to scholars by postponements of the ceremony and a prolongation of a father's worries. "Oh, the common meaning, papa," she said, seeing how it was with him. "Ah!" said he, nodding and blinking gradually back to a state of composure, glad to be appeased on any terms; for mutability is but another name for the sex, and it is the enemy of the scholar. |
- Что это значит? - спросил доктор Мидлтон, насторожившись. Он уже не на шутку встревожился, боясь, как бы церемония бракосочетания, которая должна была положить конец его хлопотливым отцовским обязанностям, не была отложена. Ведь такая отсрочка представляла угрозу его душевному покою, столь драгоценному для всякого ученого. - Только то, что я сказала, папа, - ответила она, угадав его тревогу. - А-а! - протянул он, хлопая глазами, и несколько раз кряду кивнул головой, чтобы вернуть себе привычное состояние равновесия. Он был рад покою на любых условиях. Жажда перемен, эта главная страсть женщины, является злейшим врагом ученого. |
|
She suggested that two weeks of Patterne would offer plenty of time to inspect the empty houses of the district, and should be sufficient, considering the claims of friends, and the necessity of going the round of London shops. "Two or three weeks," he agreed, hurriedly, by way of compromise with that fearful prospect. |
Двух недель вполне достаточно, чтобы осмотреть все пустующие дома в окрестностях Паттерн-холла, утверждала Клара, и незачем задерживаться дольше, ведь как-никак ей нужно повидаться с друзьями, да и лондонские магазины потребуют времени. - Ну, хорошо, пусть две-три недели, - поспешил согласиться доктор Мидлтон. Подавленный развернувшейся перед ним перспективой, он был рад любому компромиссу. |
CHAPTER VII. THE BETROTHED/Глава седьмая Невеста
| During the drive from Upton to Patterne, Miss Middleton hoped, she partly believed, that there was to be a change in Sir Willoughby's manner of courtship. He had been so different a wooer. She remembered with some half-conscious desperation of fervour what she had thought of him at his first approaches, and in accepting him. Had she seen him with the eyes of the world, thinking they were her own? That look of his, the look of "indignant contentment", had then been a most noble conquering look, splendid as a general's plume at the gallop. It could not have altered. Was it that her eyes had altered? | Всю дорогу из Аптон-парка в усадьбу Паттерн мисс Мидлтон тешила себя надеждой, что Уилоби переменится, - она почти уверовала в эту мечту! Ведь когда он только начинал за нею ухаживать, он был совершенно другим. Со всем пылом отчаяния, в котором она еще не отдавала себе полностью отчета, Клара пыталась вспомнить его таким, каким он казался ей вначале, когда он впервые заявил себя ее поклонником и она не отвергла его поклонения. Неужели она, сама того не сознавая, смотрела на него глазами света? Теперь она видела в его взгляде всего лишь "надменное самодовольство" - отчего же тогда он казался ей благородным и победоносным, как полководец, скачущий во весь опор впереди своего войска? Возможно ли, чтобы за такой короткий срок сэр Уилоби так резко изменился? Или эту перемену следует искать в ней самой? |
| The spirit of those days rose up within her to reproach, her and whisper of their renewal: she remembered her rosy dreams and the image she had of him, her throbbing pride in him, her choking richness of happiness: and also her vain attempting to be very humble, usually ending in a carol, quaint to think of, not without charm, but quaint, puzzling. | Воспоминания о той счастливой поре - то ли укором, то ли надеждой на ее возвращение - поднялись со дна ее души. Клара вспомнила и розовые мечты свои о любви, и образ суженого, каким он рисовался в тех мечтах, вспомнила, как трепетно гордилась им и как душа ее, казалось, не могла вместить всего этого счастья. Вспомнила также, как, переламывая себя, она стремилась к смирению и как все эти попытки завершались руладами его победной песни, мелодия которой, хоть не лишенная своеобразного очарования, однако, чем-то ее озадачивала. |
| Now men whose incomes have been restricted to the extent that they must live on their capital, soon grow relieved of the forethoughtful anguish wasting them by the hilarious comforts of the lap upon which they have sunk back, insomuch that they are apt to solace themselves for their intolerable anticipations of famine in the household by giving loose to one fit or more of reckless lavishness. Lovers in like manner live on their capital from failure of income: they, too, for the sake of stifling apprehension and piping to the present hour, are lavish of their stock, so as rapidly to attenuate it: they have their fits of intoxication in view of coming famine: they force memory into play, love retrospectively, enter the old house of the past and ravage the larder, and would gladly, even resolutely, continue in illusion if it were possible for the broadest honey-store of reminiscences to hold out for a length of time against a mortal appetite: which in good sooth stands on the alternative of a consumption of the hive or of the creature it is for nourishing. | Когда у человека иссякает источник доходов и он вынужден жить на основной капитал, у него опускаются руки: слишком невыносима мысль об угрожающем его семье неминуемом голоде; он уже отказывается от всякого подобия бережливости и в безудержном мотовстве растрачивает последнее. Точно то же происходит и с любовью: когда чувство перестает обновляться и в ход пускается основной капитал, влюбленный теряет голову и впадает в своеобразный азарт отчаяния. В предвидении наступающего голода он отбрасывает всякую заботу о будущем, призывает на помощь воспоминания, погружается в прошлое своей любви, вторгается в ее обветшалое здание, опустошает ее кладовые и цепко держится за иллюзию, с которой, если бы пчелиные соты памяти были неисчерпаемы, не расставался бы вовек. Но свойственный всякому смертному аппетит грозит уничтожить весь медовый запас его любовных воспоминаний и даже самую любовь, к утолению которой он так стремился. |
| Here do lovers show that they are perishable. More than the poor clay world they need fresh supplies, right wholesome juices; as it were, life in the burst of the bud, fruits yet on the tree, rather than potted provender. The latter is excellent for by-and-by, when there will be a vast deal more to remember, and appetite shall have but one tooth remaining. Should their minds perchance have been saturated by their first impressions and have retained them, loving by the accountable light of reason, they may have fair harvests, as in the early time; but that case is rare. In other words, love is an affair of two, and is only for two that can be as quick, as constant in intercommunication as are sun and earth, through the cloud or face to face. They take their breath of life from one another in signs of affection, proofs of faithfulness, incentives to admiration. | Вот тут-то и оказывается, что даже влюбленным не дано бессмертие. Так же как мы, грешные, а быть может, даже больше, они нуждаются в пище, в живительных соках. Им подавай жизнь в пору ее цветения, они хотят срывать плоды прямо с ветки и не согласны заменить их вареньями и соленьями. Позднее, когда кладовые памяти будут ломиться от припасов, а аппетит растеряет половину своих зубов, можно будет приняться и за консервы. Когда бы влюбленным удавалось сохранить первые впечатления зарождающейся любви во всем их богатстве и свежести, когда бы любовь их была не только инстинктивной, безотчетной, но и разумной - тогда могли бы они рассчитывать к осени на тот обильный урожай, какой им прочила весна. Иначе говоря, любовь требует взаимодействия, постоянного общения, такого, как у солнца с землей: то сквозь завесу облаков, то лицом к лицу. Когда любят по-настоящему, то постоянно обмениваются знаками любви, доказательствами верности, совершают поступки, вызывающие восхищение любимого существа, и таким образом даруют друг другу дыхание жизни. |
| Thus it is with men and women in love's good season. But a solitary soul dragging a log must make the log a God to rejoice in the burden. That is not love. | Так бывает в любви в пору ее расцвета. Иное дело - одинокий мученик чувства. Он волочит за собой бревно и должен постоянно напоминать себе, что бревно это - бог, иначе такой груз окажется ему не под силу. А это уже не любовь. |
| Clara was the least fitted of all women to drag a log. Few girls would be so rapid in exhausting capital. She was feminine indeed, but she wanted comradeship, a living and frank exchange of the best in both, with the deeper feelings untroubled. To be fixed at the mouth of a mine, and to have to descend it daily, and not to discover great opulence below; on the contrary, to be chilled in subterranean sunlessness, without any substantial quality that she could grasp, only the mystery of the inefficient tallow-light in those caverns of the complacent-talking man: this appeared to her too extreme a probation for two or three weeks. How of a lifetime of it! | Клара не была создана для этой роли - роли женщины, волокущей бревно. Щедрая и расточительная, она была способна израсходовать свой капитал быстрее кого бы то ни было. При всей своей женственности, еще больше, чем в любви, нуждалась она в дружбе; она тянулась к живому, открытому общению, при котором у каждого обнаруживаются лучшие стороны его души, а более глубинные чувства остаются до поры до времени незатронутыми. Вместо всего этого ее как бы поселили в устье глубокой шахты, предложив совершать ежедневные экскурсии в недра, в которых она так и не обнаружила алмазных россыпей. Там ее охватывал сумрачный холод подземелья; тщетно искала она чего-то добротного и прочного, на что бы можно было опереться, - взгляд ее встречал лишь таинственное мерцание тусклой свечи, еле освещающей своды пещеры, обитателем которой был добровольный и велеречивый говорун. Две-три недели испытательного срока казались ей невыносимо долгими. А как же вся жизнь? |
| She was compelled by her nature to hope, expect and believe that Sir Willoughby would again be the man she had known when she accepted him. Very singularly, to show her simple spirit at the time, she was unaware of any physical coldness to him; she knew of nothing but her mind at work, objecting to this and that, desiring changes. She did not dream of being on the giddy ridge of the passive or negative sentiment of love, where one step to the wrong side precipitates us into the state of repulsion. | Жизнерадостная по натуре, она надеялась, ждала и верила, что сэр Уилоби снова окажется тем человеком, которого она в нем видела, когда согласилась стать его женой. Как ни странно, - а впрочем, это лишь показывает, насколько она была простодушна в ту пору своей жизни, - Клара не отдавала себе отчета в полном отсутствии влечения к своему жениху. Она знала только, что разум ее не приемлет в нем то одного, то другого, и смутно жаждала каких-то перемен. Она и не подозревала, что балансирует на краю бездны: один неосторожный шаг - и она будет низвергнута с головокружительных высот любви на самое дно этой бездны, имя которой "отвращение". |
| Her eyes were lively at their meeting--so were his. She liked to see him on the steps, with young Crossjay under his arm. Sir Willoughby told her in his pleasantest humour of the boy's having got into the laboratory that morning to escape his task-master, and blown out the windows. She administered a chiding to the delinquent in the same spirit, while Sir Willoughby led her on his arm across the threshold, whispering: "Soon for good!" In reply to the whisper, she begged for more of the story of young Crossjay. | Когда они встретились, глаза ее засияли, как и у него. Как славно стоял он на ступенях собственного дома, обняв Кросджея за плечи! С присущим ему добродушным юмором сэр Уилоби рассказал о последней проделке мальчика, который, спрятавшись от своего наставника в лаборатории, произвел там взрыв и разбил окно. Она пожурила шалуна в том же ласково-шутливом тоне, после чего сэр Уилоби взял ее под руку и поднялся с ней в дом. "Скоро - навсегда!" шепнул он ей в дверях. Словно не расслышав, она попросила его рассказать еще что-нибудь о юном Кросджее. |
| "Come into the laboratory": said he, a little less laughingly than softly; and Clara begged her father to come and see young Crossjay's latest pranks. Sir Willoughby whispered to her of the length of their separation, and his joy to welcome her to the house where she would reign as mistress very won. He numbered the weeks. He whispered: "Come." In the hurry of the moment she did not examine a lightning terror that shot through her. It passed, and was no more than the shadow which bends the summer grasses, leaving a ruffle of her ideas, in wonder of her having feared herself for something. Her father was with them. She and Willoughby were not yet alone. |
- Идемте в лабораторию, - сказал он слегка приглушенным голосом, уже без всякой игривости. Клара пригласила отца полюбоваться вместе с ними на последнюю проделку Кросджея. Сэр Уилоби шепотом сетовал на долгую разлуку, которую им пришлось перенести, - наконец-то он может принять ее у себя в доме, куда - теперь уже совсем скоро, через пять-шесть недель - она вступит полноправной хозяйкой. - Идемте же, - торопил он. Безотчетный ужас молнией пронзил все ее существо. Но ощущение это было мимолетно, как тень, пробежавшая по летней лужайке; оно прошло бесследно, оставив лишь легкий беспорядок в мыслях да удивление самой себе: чего она так испугалась? Ведь рядом отец, она не оставлена наедине с Уилоби. |
|
Young Crossjay had not accomplished so fine a piece of destruction as Sir Willoughby's humour proclaimed of him. He had connected a battery with a train of gunpowder, shattering a window-frame and unsettling some bricks. Dr. Middleton asked if the youth was excluded from the library, and rejoiced to hear that it was a sealed door to him. Thither they went. Vernon Whitford was away on one of his long walks. "There, papa, you see he is not so very faithful to you," said Clara. |
Сэр Уилоби для красного словца несколько преувеличил размеры разрушений, учиненных юным Кросджеем. Мальчик всего-навсего подвел проволоку от батареи к кучке пороху, отчего вылетело одно стекло из оконной рамы да из стены вывалилось несколько кирпичей. Доктор Мидлтон осведомился, имеет ли сей отрок доступ в библиотеку, и с радостью узнал, что в это святилище дверь перед ним прочно закрыта. Все трое направились туда. Вернона Уитфорда не было - он совершал одну из своих долгих прогулок. - Вот она, его хваленая преданность, папа! - сказала Клара. |
|
Dr Middleton stood frowning over MS notes on the table, in Vernon's handwriting. He flung up the hair from his forehead and dropped into a seat to inspect them closely. He was now immoveable. Clara was obliged to leave him there. She was led to think that Willoughby had drawn them to the library with the design to be rid of her protector, and she began to fear him. She proposed to pay her respects to the ladies Eleanor and Isabel. They were not seen, and a footman reported in the drawing-room that they were out driving. She grasped young Crossjay's hand. Sir Willoughby dispatched him to Mrs. Montague, the housekeeper, for a tea of cakes and jam. "Off!" he said, and the boy had to run. |
Но доктор Мидлтон уже морщил лоб над лежащими на столе листками, исписанными рукою Вернона. Движением головы откинув со лба волосы, он уселся в кресло и погрузился в чтение. Теперь его уже никуда не сдвинешь - Кларе пришлось с этим смириться. Не для того ли Уилоби и завел их в библиотеку, подумала она с ужасом, чтобы избавиться от ее защитника? Она предложила было нанести визит мисс Изабел и мисс Эленор. Но их нигде не было видно, а вошедший в гостиную лакей доложил, что они уехали кататься в карете. Она ухватилась за юного Кросджея. Но сэр Уилоби отослал его к миссис Монтегю, экономке, посулив, что его там угостят чаем с вареньем и прочими сладостями. - Бегом - марш! - скомандовал он, и мальчишка пустился со всех ног. |
|
Clara saw herself without a shield. "And the garden!" she cried. "I love the garden; I must go and see what flowers are up with you. In spring I care most for wild flowers, and if you will show me daffodils and crocuses and anemones . . ." "My dearest Clara! my bride!" said he. "Because they are vulgar flowers?" she asked him, artlessly, to account for his detaining her. Why would he not wait to deserve her!--no, not deserve--to reconcile her with her real position; not reconcile, but to repair the image of him in her mind, before he claimed his apparent right! |
Клара осталась без защиты. - А сад! - воскликнула она. - Я так люблю ваш сад! Я непременно хочу видеть цветы - интересно, что там уже распустилось?.. Больше всего я люблю полевые цветы, особенно весной: Покажите мне ваши нарциссы и крокусы: - Клара! Моя дорогая! Моя суженая! - прервал ее сэр Уилоби. - А что? По-вашему, это слишком вульгарные цветы? - простодушно спросила она, не понимая, почему он загородил ей дорогу в сад. Ах, зачем он так спешит предъявить свои права, зачем не подождет до той поры, когда заслужит: нет, не то!. пока она не примирится со своим новым положением: опять не то! просто, пока она не восстановит в душе его прежний образ! |
|
He did not wait. He pressed her to his bosom. "You are mine, my Clara--utterly mine; every thought, every feeling. We are one: the world may do its worst. I have been longing for you, looking forward. You save me from a thousand vexations. One is perpetually crossed. That is all outside us. We two! With you I am secure! Soon! I could not tell you whether the world's alive or dead. My dearest!" She came out of it with the sensations of the frightened child that has had its dip in sea-water, sharpened to think that after all it was not so severe a trial. Such was her idea; and she said to herself immediately: What am I that I should complain? Two minutes earlier she would not have thought it; but humiliated pride falls lower than humbleness. |
Но он не ждал. Он заключил ее в объятия. - Ты моя, Клара! Вся! Со всеми твоими мыслями и чувствами - моя! Мы с тобою - одно, и какое нам дело до света! Как я жаждал этой минуты, как о ней мечтал! Ты спасаешь меня от тысячи мелочей, досаждающих мне ежеминутно. Кругом одни огорчения. Но все это вне нас. Я и ты - нас двое! С тобою я спокоен. Теперь уже скоро! Не будем же думать о свете. Любимая! Он отпустил ее, и она почувствовала себя маленькой девочкой, которую только что окунули в море: как она боялась этой минуты! А теперь сама на себя дивится - оказывается, совсем не страшно. "Да и какое право имею я жаловаться?" - рассуждала она. Две минуты назад такая мысль не могла бы прийти ей в голову - вот уж поистине попранная гордость паче смирения! |
| She did not blame him; she fell in her own esteem; less because she was the betrothed Clara Middleton, which was now palpable as a shot in the breast of a bird, than that she was a captured woman, of whom it is absolutely expected that she must submit, and when she would rather be gazing at flowers. Clara had shame of her sex. They cannot take a step without becoming bondwomen: into what a slavery! For herself, her trial was over, she thought. As for herself, she merely complained of a prematureness and crudity best unanalyzed. In truth, she could hardly be said to complain. She did but criticize him and wonder that a man was unable to perceive, or was not arrested by perceiving, unwillingness, discordance, dull compliance; the bondwoman's due instead of the bride's consent. Oh, sharp distinction, as between two spheres! | Его она не винила ни в чем, но в собственных глазах - упала. Не столько оттого, что сделалась невестой сэра Уилоби, - этот факт отныне обрел для нее убедительность заряда дроби в сердце сраженной птицы, сколько от сознания, что она - раба, женщина, которая обязана беспрекословно принимать ласки своего властелина. Да, пусть ей гораздо приятнее любоваться первыми весенними цветами в саду, она должна быть покорна его желаниям, каждому его порыву. Клара испытывала стыд за всех женщин на свете. Всякий их шаг, оказывается, ведет к рабству - и к какому страшному рабству! Она уже не думала о себе: ее участь решена. Единственное, впрочем, на что она могла жаловаться, это - на преждевременность его ласки, да еще, быть может, на недостаточную чуткость, но об этом она предпочитала не задумываться. По правде сказать, она ни на что и не жаловалась. Она только удивлялась, как это человек не замечает, что его ласки принимаются неохотно, без сердечного тепла, а лишь с тупой покорностью? А если замечает, почему не воздержится от них? Вместо ответной нежности - рабское послушание! Небо и земля! |
| She meted him justice; she admitted that he had spoken in a lover-like tone. Had it not been for the iteration of "the world", she would not have objected critically to his words, though they were words of downright appropriation. He had the right to use them, since she was to be married to him. But if he had only waited before playing the privileged lover! | Она старалась быть к нему справедливой: да, он говорил с нею со всей нежностью влюбленного. И если бы не это бесконечное повторение слова "свет", она бы не нашла, к чему придраться в его речах, хотя каждым своим словом он прямо заявлял притязания на ее личность; что ж, поскольку она собиралась сделаться его женой, он был вправе так с нею говорить. Если бы только он не торопился заявить себя в роли признанного жениха! |
| Sir Willoughby was enraptured with her. Even so purely coldly, statue-like, Dian-like, would he have prescribed his bride's reception of his caress. The suffusion of crimson coming over her subsequently, showing her divinely feminine in reflective bashfulness, agreed with his highest definitions of female character. | Зато сэр Уилоби был в восторге. Именно так - с мраморно-холодным целомудрием Дианы - он и мечтал, чтобы его невеста отвечала на его ласки. Задумчивый румянец стыда, заливший ее щеки, говорил о ее божественной женственности, о полном ее соответствии его идеалу женщины. |
|
"Let me conduct you to the garden, my love," he said. She replied: "I think I would rather go to my room." "I will send you a wild-flower posy." "Flowers, no; I do not like them to be gathered." "I will wait for you on the lawn." "My head is rather heavy." His deep concern and tenderness brought him close. |
- А теперь пойдемте в сад, душа моя, - сказал он. - Я бы хотела подняться к себе, - ответила она. - Я пришлю вам букет полевых цветов. - Ах, пожалуйста, не нужно! Я не люблю сорванные цветы. - Так я буду ждать вас на лужайке. - У меня что-то разболелась голова. Сэр Уилоби придвинулся к ней, весь - тревога и нежность. |
|
She assured him sparklingly that she was well. She was ready to accompany him to the garden and stroll over the park. "Headache it is not," she added. But she had to pay the fee for inviting a solicitous accepted gentleman's proximity. |
- Ведь это же не настоящая головная боль, - сказала она. Однако за то, что она вызвала участливое внимание жениха и дала ему предлог приблизиться, ей пришлось уплатить штраф. |
|
This time she blamed herself and him, and the world he abused, and destiny into the bargain. And she cared less about the probation; but she craved for liberty. With a frigidity that astonished her, she marvelled at the act of kissing, and at the obligation it forced upon an inanimate person to be an accomplice. Why was she not free? By what strange right was it that she was treated as a possession? "I will try to walk off the heaviness," she said. "My own girl must not fatigue herself." "Oh, no; I shall not." |
На этот раз она кляла и себя, и его, и весь поносимый им свет, а заодно и свою злосчастную звезду. Она уже больше не мечтала об "испытательном сроке", а откровенно жаждала свободы. Дивясь собственной холодности, она думала о странном свойстве поцелуя: оказывается, можно отвечать на него и одновременно оставаться безучастной! Почему же она не вольна в себе? По какому чудовищному праву позволяет обращаться с собою, как с вещью? - Я хочу пройтись, быть может, голове станет легче. - Моя девочка не должна себя утомлять. - Я не устану. |
|
"Sit with me. Your Willoughby is your devoted attendant." "I have a desire for the air." "Then we will walk out." |
- Посиди же со мной: Твой Уилоби будет прислуживать тебе, как преданный слуга. - Мне хочется на воздух. - Ну что же, пойдемте, коли так. |
|
She was horrified to think how far she had drawn away from him, and now placed her hand on his arm to appease her self-accusations and propitiate duty. He spoke as she had wished, his manner was what she had wished; she was his bride, almost his wife; her conduct was a kind of madness; she could not understand it. Good sense and duty counselled her to control her wayward spirit. |
Она ужаснулась этому внезапному и полному отчуждению и, чтобы успокоить свою совесть, послушно подала ему руку. Он и говорил и держался так, как ей хотелось бы, чтобы он говорил и держался; она - его невеста, почти жена. Чего же ей надо? Она решительно отказывается себя понять! И здравый смысл, и чувство долга требовали, чтобы она смирила свою строптивую душу. |
| He fondled her hand, and to that she grew accustomed; her hand was at a distance. And what is a hand? Leaving it where it was, she treated it as a link between herself and dutiful goodness. Two months hence she was a bondwoman for life! She regretted that she had not gone to her room to strengthen herself with a review of her situation, and meet him thoroughly resigned to her fate. She fancied she would have come down to him amicably. It was his present respectfulness and easy conversation that tricked her burning nerves with the fancy. Five weeks of perfect liberty in the mountains, she thought, would have prepared her for the days of bells. All that she required was a separation offering new scenes, where she might reflect undisturbed, feel clear again. | Он сжимал ее руку в своей, но это была уже привычная ласка: рука - это так далеко! Да и что такое - рука? Клара не отнимала ее: она смотрела на свою руку, как на звено, связывающее ее с благонравным исполнением долга. Еще два месяца - и она его пожизненная раба! Она жалела, что не настояла на своем и не удалилась к себе наверх; наедине она обдумала бы свое положение, овладела бы собой, примирилась со своей участью и спустилась бы вновь к Уилоби, исполненная к нему душевного расположения. Почтительный тон Уилоби, его непринужденный разговор способствовал возникновению этой иллюзии. Ее расходившиеся нервы постепенно успокаивались. Пять недель совершенной свободы в горах, думала Клара, и она мужественно встретит звон свадебных колоколов. Короткая передышка, смена обстановки, чтобы спокойно поразмыслить и привести свои чувства в ясность, - вот все, чего она просит у судьбы. |
|
He led her about the flower-beds; too much as if he were giving a convalescent an airing. She chafed at it, and pricked herself with remorse. In contrition she expatiated on the beauty of the garden. "All is yours, my Clara." |
Сэр Уилоби между тем с преувеличенной заботливостью водил ее от клумбы к клумбе, словно больную, которой впервые разрешили прогулку на свежем воздухе. Эта его манера раздражала ее, но тут же, в припадке раскаяния за свою неоправданную раздражительность, она принималась восторгаться садом. - Все это - ваше, дорогая Клара! |
|
An oppressive load it seemed to her! She passively yielded to the man in his form of attentive courtier; his mansion, estate, and wealth overwhelmed her. They suggested the price to be paid. Yet she recollected that on her last departure through the park she had been proud of the rolling green and spreading trees. Poison of some sort must be operating in her. She had not come to him to-day with this feeling of sullen antagonism; she had caught it here. "You have been well, my Clara?" "Quite." "Not a hint of illness?" "None." |
О, каким непосильным бременем сделался тотчас для нее этот сад! Безучастно шагала она рядом с человеком, который с таким достоинством выдерживал роль внимательного кавалера; его усадьба, поместья и роскошь подавляли ее. Они словно твердили, какой ценой придется за все заплатить. Тут же она вспомнила, как гордилась этим зеленым газоном, этими раскидистыми деревьями, проезжая под их ветвями в карете, когда покидала усадьбу Паттерн в прошлый раз. Что за отрава проникла в ее кровь? Вот ведь и сегодня - она ехала к нему без этой угрюмой неприязни: это чувство родилось уже здесь, на месте. - Вы были здоровы все это время, моя Клара? - О да. - Совсем здоровы? - Совсем. |
|
"My bride must have her health if all the doctors in the kingdom die for it! My darling!" "And tell me: the dogs?" "Dogs and horses are in very good condition." "I am glad. Do you know, I love those ancient French chateaux and farms in one, where salon windows look on poultry-yard and stalls. I like that homeliness with beasts and peasants." He bowed indulgently. "I am afraid we can't do it for you in England, my Clara." "No." |
- Моя невестушка должна быть совершенно здорова, или я загоняю всех докторов королевства! Милая! - Я все хотела спросить вас о собаках: - И собаки и лошади в прекрасном состоянии. - Я очень рада. Вы знаете, я так люблю эти старинные французские шато, где ферма и господский дом слиты воедино и окна гостиной выходят на птичий двор и конюшни! Мне нравится это непритязательное соседство с крестьянами и животными. Он снисходительно поклонился. - Боюсь, моя Клара, что у нас, в Англии, это невозможно. - Я знаю. |
|
"And I like the farm," said he. "But I think our drawing-rooms have a better atmosphere off the garden. As to our peasantry, we cannot, I apprehend, modify our class demarcations without risk of disintegrating the social structure." "Perhaps. I proposed nothing." "My love, I would entreat you to propose if I were convinced that I could obey." "You are very good." "I find my merit nowhere but in your satisfaction." |
- Я тоже люблю ферму, - сказал он. - Но воздух гостиной, мне кажется, все же выигрывает от соседства с парком. Что касается нашего крестьянства, то, к сожалению, мы не можем нарушить сословные границы без опасности подорвать всю нашу социальную структуру. - Вероятно, вы правы. Я ведь ни о чем не прошу. - Душа моя, напротив - просите, просите у меня все, что только вам придет в голову, - я умоляю вас об этом! Я готов исполнить всякое ваше желание, если только оно исполнимо. - Вы очень добры. - Я хочу одного: чтобы вам было хорошо. |
|
Although she was not thirsting for dulcet sayings, the peacefulness of other than invitations to the exposition of his mysteries and of their isolation in oneness, inspired her with such calm that she beat about in her brain, as if it were in the brain, for the specific injury he had committed. Sweeping from sensation to sensation, the young, whom sensations impel and distract, can rarely date their disturbance from a particular one; unless it be some great villain injury that has been done; and Clara had not felt an individual shame in his caress; the shame of her sex was but a passing protest, that left no stamp. So she conceived she had been behaving cruelly, and said, "Willoughby"; because she was aware of the omission of his name in her previous remarks. His whole attention was given to her. |
Хоть Клара и не жаждала сладких речей, но уже то, что он не продолжал посвящать ее в тайны своей исключительной натуры, не проповедовал необходимость замкнуться от людей в некоем двуединстве, - уже одно это обстоятельство успокаивало, и она стала мысленно исследовать все закоулки своей души, пытаясь понять, чем же ее так уязвил сэр Уилоби. Быть может, его оплошность существовала лишь в ее воображении? Молодость шествует от одного впечатления к другому, не задерживаясь, и только в редком случае - если произойдет что-нибудь чудовищное, из ряда вон выходящее - отдает себе отчет в том, что могло вызвать подобное ощущение тревоги. Так и с Кларой: она не могла утверждать, чтобы в его ласках заключалось нечто для нее оскорбительное; естественный девичий стыд заявил о себе мимолетным протестом, не оставив следа. И вот, решив, что была с ним жестокой, Клара произнесла: - Уилоби! |
|
She had to invent the sequel. "I was going to beg you, Willoughby, do not seek to spoil me. You compliment me. Compliments are not suited to me. You think too highly of me. It is nearly as bad as to be slighted. I am . . . I am a . . ." But she could not follow his example; even as far as she had gone, her prim little sketch of herself, set beside her real, ugly, earnest feelings, rang of a mincing simplicity, and was a step in falseness. How could she display what she was? "Do I not know you?" he said. |
Она вспомнила, что ни разу еще во время их разговора не назвала его по имени. Он сразу встрепенулся. Надо было придумать, что ему сказать. - Я хотела просить вас, Уилоби, не слишком меня баловать. Вы все время говорите мне комплименты. А комплименты ко мне не идут. Вы слишком обо мне высокого мнения. Это почти так же опасно, как если бы вы мною пренебрегали. Ведь я: я: Но нет, она не могла следовать его примеру, отвечать откровенностью на откровенность! Благонравный портрет, который начал было вырисовываться из ее слов, показался ей самой жеманным и наигранно наивным рядом с ее истинными чувствами, такими чудовищными в их обнаженности; неполная исповедь явилась бы еще одним шагом в сторону фальши. А разве могла она обнаружить себя такой, какой была в самом деле? - Я ли вас не знаю! - воскликнул он. |
| The melodious bass notes, expressive of conviction on that point, signified as well as the words that no answer was the right answer. She could not dissent without turning his music to discord, his complacency to amazement. She held her tongue, knowing that he did not know her, and speculating on the division made bare by their degrees of the knowledge, a deep cleft. | Мелодичные басовые ноты этого возгласа, не меньше самих слов выражавшие глубокую убежденность, означали, что вопрос этот не требует ответа. Малейшее несогласие с ее стороны нарушило бы гармонию этой музыки, и его спокойная уверенность перешла бы в недоумение. Разумеется, он ее не знал! Но она промолчала и только задумалась над глубиной пропасти, обозначившейся между ними. |
|
He alluded to friends in her neighbourhood and his own. The bridesmaids were mentioned. "Miss Dale, you will hear from my aunt Eleanor, declines, on the plea of indifferent health. She is rather a morbid person, with all her really estimable qualities. It will do no harm to have none but young ladies of your own age; a bouquet of young buds: though one blowing flower among them . . . However, she has decided. My principal annoyance has been Vernon's refusal to act as my best man." |
Он заговорил об общих знакомых в окрестностях Аптон-парка и Паттерн-холла. А заодно и о свадебных подружках. - Мисс Дейл, по словам тетушки Эленор, намерена отказаться от этой роли, ссылаясь на нездоровье. Это чрезвычайно достойная особа, хоть и склонная к ипохондрии. Впрочем, тем лучше: нас будут окружать только совсем юные девицы, как вы сами, - гирлянда, сплетенная из бутонов! Правда, один распустившийся цветок в этой гирлянде выглядел бы не так плохо: Но раз она решила: Что меня огорчает по-настоящему, это отказ Вернона быть моим шафером. |
|
"Mr. Whitford refuses?" "He half refuses. I do not take no from him. His pretext is a dislike to the ceremony." "I share it with him." "I sympathize with you. If we might say the words and pass from sight! There is a way of cutting off the world: I have it at times completely: I lose it again, as if it were a cabalistic phrase one had to utter. But with you! You give it me for good. It will be for ever, eternally, my Clara. Nothing can harm, nothing touch us; we are one another's. Let the world fight it out; we have nothing to do with it." "If Mr. Whitford should persist in refusing?" |
- Мистер Уитфорд отказался? - Почти что. Но я не принимаю его отказа. Он в качестве причины выдвигает свою нелюбовь к этой церемонии. - Я тоже ее не люблю. - Как я вас понимаю! Если б можно было произнести те слова и - скрыться от посторонних глаз! Можно, конечно, замкнуться в себе и игнорировать свет - временами это мне удается. Но потом, как если бы я забыл слова заклинания, я снова теряю эту способность. Зато - с вами! С вами я обрету это умение навсегда. Клара! Моя! Навеки! Ничто не может нас потревожить, повредить нам; мы принадлежим друг другу, и больше - никому! Пусть кругом борьба, смятение - что нам до того? - А если мистер Уитфорд будет упорствовать? |
| "So entirely one, that there never can be question of external influences. I am, we will say, riding home from the hunt: I see you awaiting me: I read your heart as though you were beside me. And I know that I am coming to the one who reads mine! You have me, you have me like an open book, you, and only you!" | - Мы с вами - одно целое, никакие внешние влияния не посмеют нас коснуться. Вот я возвращаюсь с охоты: вы ждете меня, я это знаю. Я читаю в вашем сердце, словно вы со мною рядом. И я знаю, что возвращаюсь к той, что читает в моем. Я ваш, я перед вами - открытая книга! Перед вами одной! |
|
"I am to be always at home?" Clara said, unheeded, and relieved by his not hearing. "Have you realized it?--that we are invulnerable! The world cannot hurt us: it cannot touch us. Felicity is ours, and we are impervious in the enjoyment of it. Something divine! surely something divine on earth? Clara!--being to one another that between which the world can never interpose! What I do is right: what you do is right. Perfect to one another! Each new day we rise to study and delight in new secrets. Away with the crowd! We have not even to say it; we are in an atmosphere where the world cannot breathe." |
- А я должна буду все время сидеть дома? - спросила Клара и с облегчением заметила, что он ее не слушает. - Сознаете ли вы это? Мы неуязвимы! Свет не в силах повредить нам ничем, он и коснуться нас не может! Какое блаженство, и мы будем упиваться этим блаженством без оглядки! Ведь это божественно! Это и есть рай на земле, не правда ли? Близость, исключающая всякие посторонние влияния! Все, что я ни делаю, хорошо. Все, что ни делаете вы, - прекрасно. Вы для меня и я для вас - совершенны! Каждый день сулит новые тайны, новое упоение. Долой толпу! Нам даже говорить этого не придется. Свет не выдержал бы атмосферы, которой дышим мы с вами. |
|
"Oh, the world!" Clara partly carolled on a sigh that sunk deep. Hearing him talk as one exulting on the mountain-top, when she knew him to be in the abyss, was very strange, provocative of scorn. "My letters?" he said, incitingly. "I read them." |
- Ах, опять этот свет! - произнесла Клара нараспев. Странно было слышать этого человека, мнящего себя на вершине горы, меж тем как на самом деле он брел по дну пропасти. Странно и даже немного смешно. - Что вы скажете о моих письмах? Кларе предлагалось дать волю своему восхищению. - Я их читала, - ответила она. |
| "Circumstances have imposed a long courtship on us, my Clara; and I, perhaps lamenting the laws of decorum--I have done so!--still felt the benefit of the gradual initiation. It is not good for women to be surprised by a sudden revelation of man's character. We also have things to learn--there is matter for learning everywhere. Some day you will tell me the difference of what you think of me now, from what you thought when we first . . . ?" | - Обстоятельства вынудили нас отсрочить наше венчание, моя дорогая Клара. И как бы я ни бунтовал в душе против этой условности, - а я, конечно, бунтовал! - все же я чувствую, что такое постепенное взаимное проникновение душ благотворно. Нехорошо, когда девушке слишком внезапно, вдруг, приходится постигать характер мужчины. Да и нашему брату есть чему поучиться - ведь что ни шаг, то новое. Когда-нибудь вы мне расскажете, насколько теперешнее ваше восприятие моей особы отличается от ваших первых впечатлений. |
|
An impulse of double-minded acquiescence caused Clara to stammer as on a sob. "I--I daresay I shall." She added, "If it is necessary." Then she cried out: "Why do you attack the world? You always make me pity it." |
В порыве противоречивого чувства она ответила с запинкой, словно подавляя рыдание: - Я: я: когда-нибудь: Затем прибавила: - Если потребуется: И вдруг ее прорвало: - Почему вы всегда ополчаетесь на свет? Всякий раз, как вы о нем отзываетесь дурно, мне становится его жаль. |
|
He smiled at her youthfulness. "I have passed through that stage. It leads to my sentiment. Pity it, by all means." "No," said she, "but pity it, side with it, not consider it so bad. The world has faults; glaciers have crevices, mountains have chasms; but is not the effect of the whole sublime? Not to admire the mountain and the glacier because they can be cruel, seems to me . . . And the world is beautiful." "The world of nature, yes. The world of men?" "Yes." |
Он улыбнулся, умиляясь ее молодости. - Я сам прошел через эту стадию. Она приведет вас к моему нынешнему взгляду. Жалейте свет, жалейте - это хорошо! - Нет, не так, - сказала она. - Я хочу и жалеть его, и быть с ним заодно, не считать его порочным. Мир несовершенен, я знаю. Но ведь и в глетчерах есть трещины, в горах - ущелья, а разве они не великолепны в целом? Неужели мы не должны восхищаться ледниками и горами на том лишь основании, что в них таится опасность? Мне кажется: Ведь мир так прекрасен! - Мир природы - да. Но мир людей? - Тоже. |
|
"My love, I suspect you to be thinking of the world of ballrooms." "I am thinking of the world that contains real and great generosity, true heroism. We see it round us." "We read of it. The world of the romance writer!" |
- Душа моя, вы, верно, думаете о мире бальных зал и гостиных? - Я думаю о мире, в котором столько великодушия и героизма. О мире, что нас окружает. - О мире, который существует только в романах! |
|
"No: the living world. I am sure it is our duty to love it. I am sure we weaken ourselves if we do not. If I did not, I should be looking on mist, hearing a perpetual boom instead of music. I remember hearing Mr. Whitford say that cynicism is intellectual dandyism without the coxcomb's feathers; and it seems to me that cynics are only happy in making the world as barren to others as they have made it for themselves." "Old Vernon!" ejaculated Sir Willoughby, with a countenance rather uneasy, as if it had been flicked with a glove. "He strings his phrases by the dozen." "Papa contradicts that, and says he is very clever and very simple." |
- Нет, о настоящем мире. Наш долг, я твердо в это верю, - любить мир. И я верю, что когда мы отказываемся его любить, мы сами становимся уязвимее и слабее. Если бы я не любила окружающий мир, перед моими глазами стоял бы непроницаемый туман, а в ушах вместо музыки звучал глухой, однообразный гул. Мистер Уитфорд как-то сказал, что циник - это интеллектуальный фат, но только лишенный его яркого оперения. А еще мне кажется, что циники стремятся сделать мир такой же бесплодной пустыней в глазах других, какой он представляется им самим. - Ах, этот Вернон! - воскликнул сэр Уилоби, и на лице его появилось такое выражение, точно кто-то задел его перчаткой но лицу. - Он играет словами, как побрякушками! - А папа говорит, что он, напротив, не только умен, но и простодушен. |
|
"As to cynics, my dear Clara, oh, certainly, certainly: you are right. They are laughable, contemptible. But understand me. I mean, we cannot feel, or if we feel we cannot so intensely feel, our oneness, except by dividing ourselves from the world." "Is it an art?" "If you like. It is our poetry! But does not love shun the world? Two that love must have their sustenance in isolation." "No: they will be eating themselves up." "The purer the beauty, the more it will be out of the world." "But not opposed." |
- Что до циников, моя Клара, - ну, конечно же, вы правы! Жалкое, смехотворное отродье! Но поймите и вы меня правильно. Я только хочу сказать, что покуда мы не отрешимся от мира, мы не в состоянии чувствовать с должной глубиной наше двуединство. - А это какое-нибудь особое искусство? - Если угодно. Это наша поэзия! Но разве любовь сама не стремится замкнуться в себе? Только уединение питает чувство у истинно любящих. - Как бы они не начали поедать друг друга в этом уединении! - Чем чище красота, тем отрешеннее она от мира. - Но не враждебна ему? |
|
"Put it in this way," Willoughby condescended. "Has experience the same opinion of the world as ignorance?" "It should have more charity." "Does virtue feel at home in the world?" "Where it should be an example, to my idea." "Is the world agreeable to holiness?" "Then, are you in favour of monasteries?" He poured a little runlet of half laughter over her head, of the sound assumed by genial compassion. It is irritating to hear that when we imagine we have spoken to the point. "Now in my letters, Clara . . ." "I have no memory, Willoughby!" "You will, however, have observed that I am not completely myself in my letters . . ." "In your letters to men you may be." |
Сэр Уилоби был воплощенное терпение. - Ну, хорошо, - сказал он. - Давайте рассуждать так: могут ли, по-вашему, мнения людей, обладающих житейским опытом, совпадать с суждениями невежд? - От опытных людей мы вправе ожидать большего снисхождения, чем от невежд, - сказала Клара. - Может ли добродетель чувствовать себя на месте в миру? - Итак, вы ратуете за монастыри? Над Клариной головой раздался журчащий смешок, каким обычно пытаются выразить искреннюю жалость к собеседнику. Слышать снисходительный смех в ответ на свою мысль, особенно когда сам считаешь ее довольно меткой, - согласитесь, не очень приятно. - В моих письмах я писал вам, Клара: - Уилоби, у меня никудышная память! - Но вы, верно, заметили, что в письмах я не выражаю себя целиком? - Быть может, когда вы пишете мужчинам, вам это удается лучше? |
| The remark threw a pause across his thoughts. He was of a sensitiveness terribly tender. A single stroke on it reverberated swellingly within the man, and most, and infuriately searching, at the spots where he had been wounded, especially where he feared the world might have guessed the wound. Did she imply that he had no hand for love-letters? Was it her meaning that women would not have much taste for his epistolary correspondence? She had spoken in the plural, with an accent on "men". Had she heard of Constantia? Had she formed her own judgement about the creature? The supernatural sensitiveness of Sir Willoughby shrieked a peal of affirmatives. He had often meditated on the moral obligation of his unfolding to Clara the whole truth of his conduct to Constantia; for whom, as for other suicides, there were excuses. He at least was bound to supply them. She had behaved badly; but had he not given her some cause? If so, manliness was bound to confess it. | Течение мыслей сэра Уилоби было нарушено. Он был болезненно самолюбив. Малейший удар по его самолюбию подымал в его душе целую бурю. Волна за волной с силой обрушивалась на то место, по которому пришелся удар. Особенного неистовства буря достигала в тех случаях, когда Уилоби не удавалось скрыть свою рану от посторонних глаз. Что хотела сказать Клара? То ли - что ему не удаются любовные письма? Или - что его эпистолярный стиль не рассчитан на женский вкус! И почему она сказала "мужчинам", употребив множественное число? Означало ли это, что она слышала о Констанции? Быть может, у нее сложилось свое собственное мнение об этой презренной женщине? На все эти вопросы его сверхуязвимое самолюбие отвечало: "Да! Да! Да!" Он давно уже подумывал о том, что долг велит ему рассказать Кларе всю правду о причинах, приведших к разрыву с Констанцией, и объяснить, что она, как и всякий самоубийца, заслуживает снисхождения. Как бы то ни было, он обязан привести смягчающие ее вину обстоятельства. Да, она, конечно, поступила дурно, но ведь и он - разве ему не в чем себя упрекнуть? А раз так, мужская честь обязывает его сделать это признание. |
|
Supposing Clara heard the world's version first! Men whose pride is their backbone suffer convulsions where other men are barely aware of a shock, and Sir Willoughby was taken with galvanic jumpings of the spirit within him, at the idea of the world whispering to Clara that he had been jilted. "My letters to men, you say, my love?" "Your letters of business." "Completely myself in my letters of business?" He stared indeed. |
А что, если Клара уже слышала об этой истории в той версии, которая имеет хождение в свете? Там, где иной почувствовал бы булавочный укол, не более, человек, у которого гордость поглотила все прочие страсти, испытывает муки ада. При мысли, что свет мог нашептать Кларе, будто его - его, сэра Уилоби! - бросили, душа у него затрепетала, словно через нее пропустили электрический ток. - Вы сказали - письма к мужчинам? - Ну да, деловые письма. - Вы хотите сказать, что я лучше выражаю себя в деловых письмах? Сэр Уилоби смотрел на нее во все глаза. |
|
She relaxed the tension of his figure by remarking: "You are able to express yourself to men as your meaning dictates. In writing to . . . to us it is, I suppose, more difficult." "True, my love. I will not exactly say difficult. I can acknowledge no difficulty. Language, I should say, is not fitted to express emotion. Passion rejects it." "For dumb-show and pantomime?" "No; but the writing of it coldly." "Ah, coldly!" "My letters disappoint you?" "I have not implied that they do." |
- В письмах к мужчинам вы говорите то, что вам диктует разум, - пояснила Клара. - Когда же вы пишете: нам, это, должно быть, труднее. - Пожалуй, вы правы, любовь моя, - подтвердил он, смягчаясь. - Не то чтобы труднее: Я, например, не испытываю ни малейшего затруднения, когда пишу. Но дело в том, как я полагаю, что язык наш не приспособлен выражать чувство. У страсти свой язык. - Язык жестов и пантомимы? - Нет, я хочу лишь сказать, что холодные слова не в силах передать накала страсти. - Ах, холодные! - Я вижу, мои письма вас несколько разочаровали? - Отчего вы так думаете? |
|
"My feelings, dearest, are too strong for transcription. I feel, pen in hand, like the mythological Titan at war with Jove, strong enough to hurl mountains, and finding nothing but pebbles. The simile is a good one. You must not judge of me by my letters." "I do not; I like them," said Clara. She blushed, eyed him hurriedly, and seeing him complacent, resumed, "I prefer the pebble to the mountain; but if you read poetry you would not think human speech incapable of. . ." "My love, I detest artifice. Poetry is a profession." |
- Мои чувства слишком сильны, дорогая Клара, они не находят себе выражения на бумаге. Когда у меня в руках перо, я чувствую себя Титаном, восставшим на Зевса. Я готов швыряться скалами, а у меня под рукою одни камешки. Да, да, это - точное сравнение. Не судите обо мне по моим письмам. - А я и не сужу; ваши письма мне нравятся. Она покраснела, взглянула на него искоса, но, увидев, что он по-прежнему невозмутим, продолжала: - Боюсь, что я предпочитаю камешки скалам. Впрочем, если б вы читали поэтов, вы убедились бы, что человеческая речь способна передать: - Дорогая моя, я ненавижу всякую искусственность, а поэзия в конечном счете - то же рукоделие. |
|
"Our poets would prove to you . . ." "As I have often observed, Clara, I am no poet." "I have not accused you, Willoughby." "No poet, and with no wish to be a poet. Were I one, my life would supply material, I can assure you, my love. My conscience is not entirely at rest. Perhaps the heaviest matter troubling it is that in which I was least wilfully guilty. You have heard of a Miss Durham?" "I have heard--yes--of her." "She may be happy. I trust she is. If she is not, I cannot escape some blame. An instance of the difference between myself and the world, now. The world charges it upon her. I have interceded to exonerate her." |
- Наши поэты доказали бы вам: - Я, кажется, уже не раз говорил вам, Клара, что я не поэт. - Я вас в этом никогда и не подозревала, Уилоби. - Да, я не поэт и не испытываю ни малейшего желания стать таковым. Но будь я поэтом, уверяю вас, моя жизнь могла бы послужить достойным материалом для поэзии. Однако совесть моя не совсем покойна. И омрачает ее одно обстоятельство, в котором я, собственно, и неповинен. Вы, верно, слышали о некоей мисс Дарэм? - О мисс Дарэм?.. Да, я слышала: - Быть может, она успокоилась и счастлива. Надеюсь, что так. Если же нет, доля вины в этом лежит на мне. Вот вам, кстати, и пример, из которого вы можете судить, насколько я отличаюсь от света. Свет винит ее, я же выступил на ее защиту. |
|
"That was generous, Willoughby." "Stay. I fear I was the primary offender. But I, Clara, I, under a sense of honour, acting under a sense of honour, would have carried my engagement through." "What had you done?" "The story is long, dating from an early day, in the 'downy antiquity of my youth', as Vernon says." "Mr. Whitford says that?" "One of old Vernon's odd sayings. It's a story of an early fascination." |
- Это очень благородно с вашей стороны, Уилоби. - Погодите. Боюсь, что и в самом деле повод всему дал я. Впрочем, понятие мое о чести таково, Клара, что я бы ни в коем случае не отступился от своего слова. - Что же вы сделали? - Это - длинная история, и начало ее покрыто "далеким пушком юности", как говорит Вернон. - А, так это выражение мистера Уитфорда? - Да, он любит такие штуки: Словом, это история одного раннего увлечения. |
|
"Papa tells me Mr. Whitford speaks at times with wise humour." "Family considerations--the lady's health among other things; her position in the calculations of relatives--intervened. Still there was the fascination. I have to own it. Grounds for feminine jealousy." "Is it at an end?" |
- Папа говорит, что в юморе мистера Уитфорда много подлинного ума. - Между нами встали соображения семейного порядка, да и здоровье этой особы, ее общественное положение в глазах моих близких, и так далее. Но увлечение было! Не стану отрицать. Пища для ревнивой женской тревоги была. - А теперь? |
|
"Now? with you? my darling Clara! indeed at an end, or could I have opened my inmost heart to you! Could I have spoken of myself so unreservedly that in part you know me as I know myself! Oh, but would it have been possible to enclose you with myself in that intimate union? so secret, unassailable!" "You did not speak to her as you speak to me?" "In no degree." |
- Теперь? Когда у меня - вы? Дорогая моя Клара! Ну, разумеется, с тем покончено - иначе разве мог бы я вам открыть всю свою душу? Разве мог говорить с вами так задушевно и искренне? Ведь вы теперь знаете меня едва ли не лучше, чем я сам! Разве мог бы я слиться с вами душою, вступить с вами в этот союз, такой таинственный, такой нерушимый? - А с ней вы так не говорили, как со мною? - Ни в какой мере. |
|
"What could have! . . ." Clara checked the murmured exclamation. Sir Willoughby's expoundings on his latest of texts would have poured forth, had not a footman stepped across the lawn to inform him that his builder was in the laboratory and requested permission to consult with him. |
- Тогда отчего: - начала Клара вполголоса и тут же осеклась. Сэр Уилоби приготовился было произнести целую проповедь на свою излюбленную тему, но подошедший в эту минуту слуга доложил, что в лаборатории его дожидается архитектор. |
|
Clara's plea of a horror of the talk of bricks and joists excused her from accompanying him. He had hardly been satisfied by her manner, he knew not why. He left her, convinced that he must do and say more to reach down to her female intelligence. She saw young Crossjay, springing with pots of jam in him, join his patron at a bound, and taking a lift of arms, fly aloft, clapping heels. Her reflections were confused. Sir Willoughby was admirable with the lad. "Is he two men?" she thought; and the thought ensued, "Am I unjust?" She headed a run with young Crossjay to divert her mind. |
Отговорившись тем, что не выносит разговоров о кирпичах и стропилах, Клара не стала ему сопутствовать. Весь тон ее разговора вызвал в нем смутное беспокойство. Расставаясь с ней, он про себя решил непременно что-то еще сказать или сделать, чтобы его мысль стала доступной женскому разумению. Юный Кросджей, несмотря на изрядное количество проглоченного варенья всевозможных сортов, одним прыжком очутился возле своего покровителя и прошелся вокруг него колесом. Клара не знала, что и думать. Обращение сэра Уилоби с мальчишкой не оставляло желать лучшего. "Или в нем два разных человека?" - подумала она. А за этой мыслью последовала другая: "Быть может, я к нему несправедлива?" И чтобы дать душе отдых, она пустилась с юным Кросджеем наперегонки. |
CHAPTER VIII. A RUN WITH THE TRUANT; A WALK WITH THE MASTER/Глава восьмая Пробежка с лентяем и прогулка с наставником
| The sight of Miss Middleton running inflamed young Crossjay with the passion of the game of hare and hounds. He shouted a view-halloo, and flung up his legs. She was fleet; she ran as though a hundred little feet were bearing her onward smooth as water over the lawn and the sweeps of grass of the park, so swiftly did the hidden pair multiply one another to speed her. So sweet was she in her flowing pace, that the boy, as became his age, translated admiration into a dogged frenzy of pursuit, and continued pounding along, when far outstripped, determined to run her down or die. Suddenly her flight wound to an end in a dozen twittering steps, and she sank. Young Crossjay attained her, with just breath enough to say: "You are a runner!" |
Зрелище бегущей мисс Мидлтон воодушевило юного Кросджея. Издав воинственный клич и пройдясь еще раз колесом, он пустился за нею вслед. До чего же она легка! Казалось, не две, а целая сотня невидимых ножек несет ее, как по гладким водам, по газону и дальше, по нестриженым лужайкам парка. До чего она грациозна! Кросджей вложил в погоню все неистовство своего мальчишеского восхищения и продолжал бежать, хоть она оставила его далеко позади. У него была одна мысль: догнать ее - или умереть! Но вот - еще девять, десять мелькающих шажков, и она вдруг опустилась на землю. Юный Кросджей догнал ее и на последнем дыхании произнес: - Ну и мастерица вы бегать! |
|
"I forgot you had been having your tea, my poor boy," said she. "And you don't pant a bit!" was his encomium. "Dear me, no; not more than a bird. You might as well try to catch a bird." |
- Бедный мальчик, я забыла, что ты только что пил чай, - сказала она. - А вы даже не задохнулись нисколько! - воскликнул он с восхищением. - Конечно же, нет, не больше, чем птица, когда она летает. Попробуй поймать птицу! |
|
Young Crossjay gave a knowing nod. "Wait till I get my second wind." "Now you must confess that girls run faster than boys." "They may at the start." "They do everything better." "They're flash-in-the-pans." "They learn their lessons." "You can't make soldiers or sailors of them, though." |
Юный Кросджей важно кивнул в ответ: о птицах он знал все, что можно было знать. - Погодите, вот я перейду на второе дыхание, и тогда я покажу! - Признайся же, что девочки бегают быстрее мальчиков! - Только вначале. - Они все делают лучше. - Они только пыль в глаза пускают. - Они делают уроки. - Зато они никогда не становятся матросами или солдатами! |
|
"And that is untrue. Have you never read of Mary Ambree? and Mistress Hannah Snell of Pondicherry? And there was the bride of the celebrated William Taylor. And what do you say to Joan of Arc? What do you say to Boadicea? I suppose you have never heard of the Amazons." "They weren't English." "Then it is your own countrywomen you decry, sir!" |
- Вот и неправда! Разве ты не читал о Мери Эмбри?{14} И о миссис Ханне Снэлл{15} из Пондичерри? Или, например, о невесте знаменитого Вильяма Тейлора? А что ты скажешь о Жанне д'Арк? О Боадицее?{16} Неужели ты ничего не слышал об амазонках? - Так ведь то не англичанки! - А, значит, вы презираете своих соотечественниц, сэр? |
|
Young Crossjay betrayed anxiety about his false position, and begged for the stories of Mary Ambree and the others who were English. "See, you will not read for yourself, you hide and play truant with Mr. Whitford, and the consequence is you are ignorant of your country's history." |
Юный Кросджей почувствовал, что попал впросак. Он попросил рассказать ему о Мери Эмбри и других англичанках, которых назвала мисс Мидлтон. - Вот видишь, ты не хочешь читать сам, от мистера Уитфорда убегаешь и прячешься, а вот, пожалуйста, - ничего не знаешь из истории своего отечества! |
|
Miss Middleton rebuked him, enjoying his wriggle between a perception of her fun and an acknowledgment of his peccancy. She commanded him to tell her which was the glorious Valentine's day of our naval annals; the name of the hero of the day, and the name of his ship. To these questions his answers were as ready as the guns of the good ship Captain, for the Spanish four-decker. "And that you owe to Mr. Whitford," said Miss Middleton. "He bought me the books," young Crossjay growled, and plucked at grass blades and bit them, foreseeing dimly but certainly the termination of all this. |
Мисс Мидлтон корила Кросджея, наслаждаясь его замешательством. Он чувствовал, что она шутит, и вместе с тем был преисполнен сознания своей вины. Она потребовала, чтобы он ответил, в каком году праздник святого Валентина совпал с величайшей победой отечественного флота, рассказал о герое, прославившемся в этот день, и назвал корабль, на борту которого тот находился. Ответы Кросджея последовали с той же быстротой и меткостью, с какой вылетали ядра из пушек славного "Капитана", нацеленных на испанский флагман{17}. - Кабы не мистер Уитфорд, - сказала мисс Мидлтон, - ты бы и этого не знал. - Он только купил мне книги, - проворчал юный Кросджей, покусывая травинку. Он смутно чувствовал, к чему клонится разговор. |
|
Miss Middleton lay back on the grass and said: "Are you going to be fond of me, Crossjay?" The boy sat blinking. His desire was to prove to her that lie was immoderately fond of her already; and he might have flown at her neck had she been sitting up, but her recumbency and eyelids half closed excited wonder in him and awe. His young heart beat fast. |
Мисс Мидлтон снова легла в траву и спросила: - Ты можешь меня полюбить, Кросджей? Мальчик только заморгал глазами в ответ. Он хотел бы доказать ей, что уже любит ее безмерно, и, быть может, бросился бы к ней на шею, но мисс Мидлтон, простертая на траве с полузакрытыми глазами, вызывала в нем трепетное удивление. Его юное сердце часто забилось. |
|
"Because, my dear boy," she said, leaning on her elbow, "you are a very nice boy, but an ungrateful boy, and there is no telling whether you will not punish any one who cares for you. Come along with me; pluck me some of these cowslips, and the speedwells near them; I think we both love wild-flowers." She rose and took his arm. "You shall row me on the lake while I talk to you seriously." It was she, however, who took the sculls at the boat-house, for she had been a playfellow with boys, and knew that one of them engaged in a manly exercise is not likely to listen to a woman. |
- Видишь ли, милый, - продолжала она, приподнявшись на локте, - видишь ли, ты очень хороший мальчик, но очень неблагодарный. К тебе человек привяжется всем сердцем, а ты возьмешь и обидишь его. Ну, ладно, пойдем, ты мне нарвешь первоцветов и вероники. Ты, верно, так же как и я, любишь полевые цветы. Она поднялась и взяла его под руку, - Идем на пруд, мне надо с тобой серьезно поговорить. Ты покатаешь меня на лодке. Однако, когда они подошли к лодочному сараю, Клара завладела веслами. Она в детстве охотно играла с мальчишками и досконально изучила эту породу: поглощенный мужской работой, мальчик не станет слушать, что ему говорит женщина. |
|
"Now, Crossjay," she said. Dense gloom overcame him like a cowl. She bent across her hands to laugh. "As if I were going to lecture you, you silly boy!" He began to brighten dubiously. "I used to be as fond of birdsnesting as you are. I like brave boys, and I like you for wanting to enter the Royal Navy. Only, how can you if you do not learn? You must get the captains to pass you, you know. Somebody spoils you: Miss Dale or Mr. Whitford." "Do they?" sung out young Crossjay. "Sir Willoughby does?" "I don't know about spoil. I can come round him." |
- Итак, Кросджей, - начала она. Лицо мальчика подернулось тенью, словно кто-то на него набросил невидимый капюшон. Клара наклонилась к веслам и рассмеялась. - Ах ты, глупыш! Неужели ты подумал, что я и в самом деле буду читать тебе нотации? Он робко и нерешительно просветлел. - Я и сама когда-то лазила за птичьими гнездами, не хуже твоего. Мне нравятся храбрые мальчики, и ты мне нравишься за то, что хочешь служить в королевском флоте. Но ведь для этого нужно учиться, иначе ничего у тебя не выйдет! Тебя будут экзаменовать капитаны. Видно, кто-то здесь слишком тебя балует. Кто же - мисс Дейл или мистер Уитфорд? - А вот и нет, а вот и нет! - пропел юный Кросджей. - Значит - сэр Уилоби? |
|
"I am sure he is very kind to you. I dare say you think Mr. Whitford rather severe. You should remember he has to teach you, so that you may pass for the navy. You must not dislike him because he makes you work. Supposing you had blown yourself up to-day! You would have thought it better to have been working with Mr. Whitford." "Sir Willoughby says, when he's married, you won't let me hide." |
- Не знаю, балует он меня или нет, а только с ним всегда можно поладить. - Я не сомневаюсь, что он с тобою ласков. И наверное, мистер Уитфорд кажется тебе чересчур строгим. Но не забывай, что это он тебя учит, он хочет помочь тебе попасть во флот. Ты не должен дуться на него за то, что он заставляет тебя учить уроки. А если бы ты сегодня взлетел на воздух? Вот когда бы ты пожалел, что не остался заниматься с мистером Уитфордом! - Сэр Уилоби говорит, что, когда он на вас женится, мне уже нельзя будет у него прятаться от мистера Уитфорда. |
|
"Ah! It is wrong to pet a big boy like you. Does not he what you call tip you, Crossjay?" "Generally half-crown pieces. I've had a crown-piece. I've had sovereigns." "And for that you do as he bids you? And he indulges you because you . . . Well, but though Mr. Whitford does not give you money, he gives you his time, he tries to get you into the navy." |
- Конечно! Нехорошо баловать такого большого мальчика. Тебе, верно, частенько от него перепадает на, - как это у вас называется? - "на мелкие расходы"? - По полкроны обычно. А то и по целой. Бывало даже, что и фунт! - И поэтому ты его слушаешься? А он тебя балует, потому что ты: Ну, хорошо, мистер Уитфорд не дает тебе денег, зато он отдает тебе свое время, он хочет тебе помочь поступить во флот. |
|
"He pays for me." "What do you say?" "My keep. And, as for liking him, if he were at the bottom of the water here, I'd go down after him. I mean to learn. We're both of us here at six o'clock in the morning, when it's light, and have a swim. He taught me. Only, I never cared for schoolbooks." "Are you quite certain that Mr. Whitford pays for you." |
- Он за меня и платит тоже. - Что ты сказал? - Он платит за мое содержание. И если хотите знать, я бы за него в воду бросился. Я буду, буду учиться! Это он научил меня плавать. Я только не люблю учебников, вот что. - Ты уверен, что тебя содержит мистер Уитфорд? |
| "My father told me he did, and I must obey him. He heard my father was poor, with a family. He went down to see my father. My father came here once, and Sir Willoughby wouldn't see him. I know Mr. Whitford does. And Miss Dale told me he did. My mother says she thinks he does it to make up to us for my father's long walk in the rain and the cold he caught coming here to Patterne." | - Отец сказал мне, что он и что я должен во всем его слушаться. Мистер Уитфорд узнал, что отец мой беден и что нас у него много, и приехал к нам. Отец ведь сюда приходил, только сэр Уилоби его не принял. За меня платит мистер Уитфорд, это я точно знаю. Вот и мисс Дейл говорила. Матушка говорит, что ему стало жалко папу, он ведь тогда сильно простудился - всю дорогу шел пешком, в дождь. Это когда он приходил сюда, в Паттерн-холл. |
|
"So you see you should not vex him, Crossjay. He is a good friend to your father and to you. You ought to love him." "I like him, and I like his face." "Why his face?" "It's not like those faces! Miss Dale and I talk about him. She thinks that Sir Willoughby is the best-looking man ever born." "Were you not speaking of Mr. Whitford?" |
- Ну вот видишь, Кросджей, значит, ты не должен огорчать мистера Уитфорда. Он настоящий друг - и твой, и твоего отца. Ты должен его любить. - Он мне очень нравится. Особенно лицо. - Почему именно лицо? - Оно не такое, как у всех. Мы часто говорим о нем с мисс Дейл. Только мисс Дейл считает, что красивее сэра Уилоби на свете нет. - Постой! О ком же вы с ней говорите - о сэре Уилоби или о мистере Уитфорде? - Ну да. О старине Верноне. Заметив удивление на лице мисс Мидлтон, Кросджей спохватился: |
| "Yes; old Vernon. That's what Sir Willoughby calls him," young Crossjay excused himself to her look of surprise. "Do you know what he makes me think of?--his eyes, I mean. He makes me think of Robinson Crusoe's old goat in the cavern. I like him because he's always the same, and you're not positive about some people. Miss Middleton, if you look on at cricket, in comes a safe man for ten runs. He may get more, and he never gets less; and you should hear the old farmers talk of him in the booth. That's just my feeling." | - Это сэр Уилоби его так зовет, - пояснил он. - Вы знаете, кого он мне напоминает? Глазами? Почему-то, когда я на них смотрю, мне вспоминается старый козел в пещере Робинзона Крузо. Мне нравится, что он всегда одинаковый. А ведь не все такие. Знаете, мисс Мидлтон, как бывает в крикете? В игру вдруг входит человек, и ты сразу понимаешь, что он сделает по меньшей мере десять забежек. Может, и больше, но десять наверняка. Вы бы послушали наших стариков фермеров на ярмарке - как они говорят о таком игроке! Вот и я так уважаю мистера Уитфорда. |
|
Miss Middleton understood that some illustration from the cricketing-field was intended to throw light on the boy's feeling for Mr. Whitford. Young Crossjay was evidently warming to speak from his heart. But the sun was low, she had to dress for the dinner-table, and she landed him with regret, as at a holiday over. Before they parted, he offered to swim across the lake in his clothes, or dive to the bed for anything she pleased to throw, declaring solemnly that it should not be lost. She walked back at a slow pace, and sung to herself above her darker-flowing thoughts, like the reed-warbler on the branch beside the night-stream; a simple song of a lighthearted sound, independent of the shifting black and grey of the flood underneath. |
Мисс Мидлтон понимала, что пример из области крикета понадобился мальчику для того, чтобы дать ей представление о любви и доверии, какие внушает ему мистер Уитфорд. Юный Кросджей, по-видимому, настроился на задушевный разговор. Но солнце уже опускалось, пора было переодеваться к обеду, и она высадила мальчика на берег с тем грустным чувством, какое бывает, когда кончается праздник. Кросджей на прощание вызвался переплыть на тот берег - "как есть, в одежде" или нырнуть на дно и достать любую вещь, какую ей заблагорассудится бросить в воду, и клятвенно заверил ее, что вещь эта не пропадет. Клара медленно зашагала от озера к дому, напевая какую-то мелодию, чтобы заглушить безудержный поток мрачных мыслей. Так, порою, вечером, над бурливым ручьем, катящим свои серо-черные валы, птичка выводит безмятежную песенку. |
|
A step was at her heels. "I see you have been petting my scapegrace." "Mr. Whitford! Yes; not petting, I hope. I tried to give him a lecture. He's a dear lad, but, I fancy, trying." |
Сзади послышались шаги. - Я вижу, вы баловали моего бездельника. - Ах, мистер Уитфорд! Нет, право же, не баловала. Я пыталась прочитать ему нотацию. Он очень милый мальчик, но, должно быть, хлопот с ним не оберешься. |
|
She was in fine sunset colour, unable to arrest the mounting tide. She had been rowing, she said; and, as he directed his eyes, according to his wont, penetratingly, she defended herself by fixing her mind on Robinson Crusoe's old goat in the recess of the cavern. "I must have him away from here very soon," said Vernon. "Here he's quite spoiled. Speak of him to Willoughby. I can't guess at his ideas of the boy's future, but the chance of passing for the navy won't bear trifling with, and if ever there was a lad made for the navy, it's Crossjay." |
Кровь прилила к ее щекам, и она ничего не могла поделать с этим румянцем, который разгорался все сильней и сильней. Она пояснила, что только что гребла на озере, и, обороняясь от пытливого взора, который он, по своему обыкновению, устремил на нее в упор, пыталась вызвать в уме образ старого козла Робинзона Крузо, выглядывающего из полумрака пещеры. - Мне, видно, придется убрать его отсюда как можно скорее, - сказал Вернон. - Здесь он окончательно избалуется. Поговорите, пожалуйста, с Уилоби. Я не пойму, как он себе представляет будущее мальчика. Попасть во флот - дело нешуточное, а ведь Кросджей создан для того, чтобы служить во флоте. |
|
The incident of the explosion in the laboratory was new to Vernon. "And Willoughby laughed?" he said. "There are sea-port crammers who stuff young fellows for examination, and we shall have to pack off the boy at once to the best one of the lot we can find. I would rather have had him under me up to the last three months, and have made sure of some roots to what is knocked into his head. But he's ruined here. And I am going. So I shall not trouble him for many weeks longer. Dr. Middleton is well?" "My father is well, yes. He pounced like a falcon on your notes in the library." |
О случае в лаборатории Вернон, оказывается, еще не слыхал. - И Уилоби, вы говорите, смеялся? - спросил он. - В портовых городах имеются специальные репетиторы, они натаскивают юнцов перед экзаменами, и нам следует определить мальчика к такому репетитору, узнав заранее, кто из них - самый лучший. Правда, я собирался освободить его от своей опеки только за три месяца до начала экзаменов, не раньше - хотелось бы иметь уверенность, что вбитые ему в голову знания засели в ней достаточно прочно. Но здесь он пропадет. К тому же и сам я уезжаю. Так что мне остается помучить его всего недельку-другую. Как здоровье доктора Мидлтона? - Отец здоров, спасибо. Он как ястреб набросился на ваши записки в библиотеке. |
|
Vernon came out with a chuckle. "They were left to attract him. I am in for a controversy." "Papa will not spare you, to judge from his look." "I know the look." "Have you walked far to-day?" "Nine and a half hours. My Flibbertigibbet is too much for me at times, and I had to walk off my temper." |
Вернон усмехнулся. - Я для него их и оставил. Предстоит большой спор. - Да, и, судя по выражению папиного лица, вам несдобровать. - Мне знакомо это его выражение. - Вы долго сегодня ходили? - Девять с половиной часов. Иногда мне становится невмоготу с этим пострелом, и тогда я шагаю-шагаю, пока не схлынет досада. |
|
She cast her eyes on him, thinking of the pleasure of dealing with a temper honestly coltish, and manfully open to a specific. "All those hours were required?" "Not quite so long." "You are training for your Alpine tour." "It's doubtful whether I shall get to the Alps this year. I leave the Hall, and shall probably be in London with a pen to sell." "Willoughby knows that you leave him?" |
Она глядела на него и думала, как, должно быть, приятно иметь дело с человеком, столь откровенно резким - с одной стороны, и прописывающим себе столь суровое лечение - с другой. - Неужели вам понадобилось для этого девять с половиной часов? - Ну, нет. Успокоился я несколько раньше. - Вы тренируетесь перед поездкой в Альпы? - Боюсь, что не доберусь до Альп в этом году. Я покидаю Паттерн-холл и, верно, осяду в Лондоне, где попытаюсь зарабатывать пером. - Уилоби знает, что вы его покидаете? |
|
"As much as Mont Blanc knows that he is going to be climbed by a party below. He sees a speck or two in the valley." "He has not spoken of it." "He would attribute it to changes . . ." Vernon did not conclude the sentence. She became breathless, without emotion, but checked by the barrier confronting an impulse to ask, what changes? She stooped to pluck a cowslip. "I saw daffodils lower down the park," she said. "One or two; they're nearly over." "We are well off for wild flowers here," he answered. "Do not leave him, Mr. Whitford." "He will not want me." "You are devoted to him." "I can't pretend that." "Then it is the changes you imagine you foresee . . . If any occur, why should they drive you away?" |
- Спросите, знает ли Монблан о том, что какая-то кучка туристов решила на него взобраться: он видит, что там, внизу, в долине, шевелятся какие-то букашки, вот и все. - Уилоби мне ничего не говорил. - Он решил бы, что это из-за предстоящих перемен: Вернон не кончил фразы, а у Клары не хватило духу спросить, какие перемены он имеет в виду. Она наклонилась и сорвала желтый цветок первоцвета. - А там, в глубине парка, я видела нарциссы, - сказала она. - Немного - два или три, ведь их пора уже прошла. - Да, здесь сколько угодно цветов, - ответил он. - Не покидайте его, мистер Уитфорд! - Я ему больше не буду нужен. - Но ведь вы так преданны ему! - Это немного сильно сказано. - Значит, и впрямь все дело в переменах, которых вы, по-видимому, ожидаете?.. Но если бы даже они наступили, разве необходимо из-за этого уезжать? |
|
"Well, I'm two and thirty, and have never been in the fray: a kind of nondescript, half scholar, and by nature half billman or bowman or musketeer; if I'm worth anything, London's the field for me. But that's what I have to try." "Papa will not like your serving with your pen in London: he will say you are worth too much for that." "Good men are at it; I should not care to be ranked above them." "They are wasted, he says." |
- Ничего не поделаешь! Мне тридцать два года, а я еще не испытал себя в бою. Что я такое? Нечто неопределенное: полуученый, а от природы еще и полусолдат: то ли воин с аркебузой, то ли мушкетер. Нет, нет, если только у меня есть что-нибудь за душой, мое место - в Лондоне. Там я и проверю себя. - Папа будет недоволен, что вы решили зарабатывать пером. Ваше перо, скажет он, достойно лучшего применения. - На этом поприще подвизаются весьма почтенные люди. У меня нет оснований считать себя выше их. - Они растрачивают себя понапрасну, говорит папа. |
|
"Error! If they have their private ambition, they may suppose they are wasted. But the value to the world of a private ambition, I do not clearly understand." "You have not an evil opinion of the world?" said Miss Middleton, sick at heart as she spoke, with the sensation of having invited herself to take a drop of poison. He replied: "One might as well have an evil opinion of a river: here it's muddy, there it's clear; one day troubled, another at rest. We have to treat it with common sense." "Love it?" "In the sense of serving it." "Not think it beautiful?" "Part of it is, part of it the reverse." "Papa would quote the 'mulier formosa'". |
- И ошибается. Конечно, если они честолюбивы, им кажется, что они пропадают понапрасну; но это, на мой взгляд, их личная забота - какое дело обществу до нашего честолюбия? - А вы очень дурного мнения об обществе? - спросила мисс Мидлтон упавшим голосом: она чувствовала себя как человек, который сам выпрашивает себе яду. - С таким же успехом можно спросить, очень ли я дурного мнения о реке. Ведь она бывает мутной в одном месте, прозрачной - в другом, воды ее текут то бурно, то плавно. К человеческому обществу надо подходить с меркой здравого смысла. - И любить его? - Да, чтобы ему служить. - И не восхищаться им? Но разве люди, мир - не прекрасен? - В нем многое прекрасно, а многое, напротив, безобразно. - Папа на вашем месте непременно процитировал бы тут Горациево "mulier formosa"[2]{18}. |
|
"Except that 'fish' is too good for the black extremity. 'Woman' is excellent for the upper." "How do you say that?--not cynically, I believe. Your view commends itself to my reason." She was grateful to him for not stating it in ideal contrast with Sir Willoughby's view. If he had, so intensely did her youthful blood desire to be enamoured of the world, that she felt he would have lifted her off her feet. For a moment a gulf beneath had been threatening. When she said, "Love it?" a little enthusiasm would have wafted her into space fierily as wine; but the sober, "In the sense of serving it", entered her brain, and was matter for reflection upon it and him. |
- Но ему пришлось бы оговориться, что "рыба" - не дает представления о черной стороне человеческого общества. Впрочем, я готов согласиться с тем, что "женщина", mulier, олицетворяет его лучшую часть. - Правда? Вы это говорите без иронии? Что же, ваш взгляд на мир кажется мне вполне приемлемым. Она была почти благодарна ему за то, что его суждение не представляло полной антитезы взглядам сэра Уилоби. Ее юное сердце так жаждало объять весь мир своей любовью, что, если бы Вернон решительно встал на ее сторону, она впала бы в экзальтацию. Еще минута - и перед ней разверзлась бы бездна. Мало-мальски сочувственный ответ на ее пылкое: "И любить его?" - ударил бы ей в голову сильнее всякого хмеля. Но его трезвое: "Да, чтобы ему служить", взывало к разуму, оно заставляло задуматься - и над существом ответа, и о личности собеседника. |
| She could think of him in pleasant liberty, uncorrected by her woman's instinct of peril. He had neither arts nor graces; nothing of his cousin's easy social front-face. She had once witnessed the military precision of his dancing, and had to learn to like him before she ceased to pray that she might never be the victim of it as his partner. He walked heroically, his pedestrian vigour being famous, but that means one who walks away from the sex, not excelling in the recreations where men and women join hands. He was not much of a horseman either. Sir Willoughby enjoyed seeing him on horseback. And he could scarcely be said to shine in a drawingroom, unless when seated beside a person ready for real talk. Even more than his merits, his demerits pointed him out as a man to be a friend to a young woman who wanted one. His way of life pictured to her troubled spirit an enviable smoothness; and his having achieved that smooth way she considered a sign of strength; and she wished to lean in idea upon some friendly strength. | Клара могла позволить себе думать о нем с удовольствием, ее женский инстинкт молчал, не подозревая об опасности. Мистер Уитфорд не был галантен, и манеры его не отличались изяществом, - словом, у него не было ничего от светского обаяния его кузена. Ей довелось как-то наблюдать мистера Уитфорда в бальной зале. Он танцевал, как солдат, вышагивающий на параде, и только уже много спустя, полюбив его душевно, перестала Клара молить бога, чтобы ей никогда-никогда не пришлось танцевать с ним в паре. Зато он был замечательный ходок, славившийся своей неутомимостью; впрочем, такая слава обычно сопутствует тем, кто избегает женского общества и не принимает участия в увеселениях, которые объединяют оба пола. Наездник он был посредственный: лицезрение Вернона в седле доставляло искреннее удовольствие сэру Уилоби. В гостиных он не блистал остроумием, разве что к нему подсядет человек, с которым можно поговорить по-настоящему. Недостатки мистера Уитфорда, впрочем, - больше даже, чем его достоинства, - делали его идеальным другом для молодой женщины, жаждущей дружбы. Образ жизни, который он вел, представлялся Кларе в ее смятенном состоянии идеалом покоя. И то, что ему удалось достичь этого покоя, казалось ей свидетельством силы духа. А Клара так нуждалась в сильной дружеской руке, ей так важно было знать хотя бы, что такая опора существует! |
| His reputation for indifference to the frivolous charms of girls clothed him with a noble coldness, and gave him the distinction of a far-seen solitary iceberg in Southern waters. The popular notion of hereditary titled aristocracy resembles her sentiment for a man that would not flatter and could not be flattered by her sex: he appeared superior almost to awfulness. She was young, but she had received much flattery in her ears, and by it she had been snared; and he, disdaining to practise the fowler's arts or to cast a thought on small fowls, appeared to her to have a pride founded on natural loftiness. | Репутация человека, равнодушного к девичьим чарам, придавала Вернону обаяние далекого айсберга, кочующего в водах южных морей. Этот человек, не желавший ни льстить женщинам, ни искать их лестного внимания, казался Кларе необыкновенным, недосягаемым. Она взирала на него с трепетом, снизу вверх, как взирают в нашем обществе на представителей наследственной аристократии. Несмотря на свою молодость, она уже успела вдоволь наслушаться лести и побывать в ее силках, и ей казалось, что благородная гордость мешает мистеру Уитфорду прибегать к ухищрениям птицелова и расставлять сети всякой мелкой пичужке. |
|
They had not spoken for awhile, when Vernon said abruptly, "The boy's future rather depends on you, Miss Middleton. I mean to leave as soon as possible, and I do not like his being here without me, though you will look after him, I have no doubt. But you may not at first see where the spoiling hurts him. He should be packed off at once to the crammer, before you are Lady Patterne. Use your influence. Willoughby will support the lad at your request. The cost cannot be great. There are strong grounds against my having him in London, even if I could manage it. May I count on you?" "I will mention it: I will do my best," said Miss Middleton, strangely dejected. |
Они довольно долго шли молча, когда Вернон неожиданно нарушил молчание. - Будущее мальчика, - сказал он, - зависит в некоторой степени от вас, мисс Мидлтон. Мне надо уезжать возможно скорее, но я оставляю его здесь с тяжелым сердцем. Я, конечно, знаю, что вы за ним присмотрите, но боюсь, что вы не сразу поймете, как пагубно на нем отражается атмосфера баловства, которая его окружает в Паттерн-холле. Его следует отправить к репетитору немедленно, еще до того, как вы сделаетесь леди Паттерн. Употребите все ваше влияние! Если вы попросите, Уилоби согласится за него платить. Это обойдется ему не слишком дорого. Есть веские причины, которые не позволяют мнс держать Кросджея при себе в Лондоне, даже если бы это было мне по средствам. Итак, могу ли я рассчитывать на вашу поддержку? - Я поговорю с ним, я сделаю все, что могу, - сказала мисс Мидлтон, чувствуя, как непонятная тоска сжимает ей сердце. |
|
They were now on the lawn, where Sir Willoughby was walking with the ladies Eleanor and Isabel, his maiden aunts. "You seem to have coursed the hare and captured the hart." he said to his bride. "Started the truant and run down the paedagogue," said Vernon. "Ay, you won't listen to me about the management of that boy," Sir Willoughby retorted. |
Они подошли к лужайке, по которой прохаживался сэр Уилоби со своими незамужними тетушками, мисс Изабел и мисс Эленор. - Вы, кажется, охотились на зайца, а поймали оленя, - сказал он своей невесте. - Мисс Мидлтон спугнула лодыря, а загнала его наставника, - подхватил Вернон. - А все оттого, - возразил сэр Уилоби, - что вы не слушаете меня, когда я говорю, как следует обращаться с мальчиком. |
|
The ladies embraced Miss Middleton. One offered up an ejaculation in eulogy of her looks, the other of her healthfulness: then both remarked that with indulgence young Crossjay could be induced to do anything. Clara wondered whether inclination or Sir Willoughby had disciplined their individuality out of them and made them his shadows, his echoes. She gazed from them to him, and feared him. But as yet she had not experienced the power in him which could threaten and wrestle to subject the members of his household to the state of satellites. Though she had in fact been giving battle to it for several months, she had held her own too well to perceive definitely the character of the spirit opposing her. She said to the ladies, "Ah, no! Mr. Whitford has chosen the only method for teaching a boy like Crossjay." |
Обе дамы поцеловали мисс Мидлтон. Одна принялась громко восторгаться ее красотой, другая - превозносить ее здоровье, и обе хором заявили, что на юного Кросджея можно воздействовать только лаской, - тогда он становится как шелковый. Клара задумалась. Своею ли волей отказались эти женщины от собственного лица, превратившись в тень, в отголосок сэра Уилоби, или это он их так вышколил? Она перевела взгляд с них на сэра Уилоби, и ей сделалось жутко. Хоть все последнее время у нее прошло в борьбе с ним, истинной меры его грозного могущества, превращающего домочадцев в бессловесных рабов, она еще не знала и не испытала на себе. Ведь до сих пор ей удавалось сохранить свои позиции. - Ах, нет, я не могу согласиться с вами! - возразила она тетушкам. - Мистер Уитфорд нашел единственно верный способ обходиться с таким мальчиком, как Кросджей. |
|
"I propose to make a man of him," said Sir Willoughby. "What is to become of him if he learns nothing?" "If he pleases me, he will be provided for. I have never abandoned a dependent." Clara let her eyes rest on his and, without turning or dropping, shut them. |
- Я хочу сделать из него человека, - сказал сэр Уилоби. - Но что с ним станет, если он так ничему и не научится? - Если я буду им доволен, его будущность обеспечена. Еще не было случая, чтобы я бросил человека, которому оказывал покровительство. Клара посмотрела на него в упор и, не отводя глаз, прикрыла их веками. |
|
The effect was discomforting to him. He was very sensitive to the intentions of eyes and tones; which was one secret of his rigid grasp of the dwellers in his household. They were taught that they had to render agreement under sharp scrutiny. Studious eyes, devoid of warmth, devoid of the shyness of sex, that suddenly closed on their look, signified a want of comprehension of some kind, it might be hostility of understanding. Was it possible he did not possess her utterly? He frowned up. Clara saw the lift of his brows, and thought, "My mind is my own, married or not." It was the point in dispute. |
Сэру Уилоби сделалось не по себе. Он был чувствителен к тончайшим нюансам взглядов и интонаций; в этом, собственно, и крылся основной секрет, позволявший ему железной рукой управлять теми, кто жил под его кровлей. Он требовал от них безоговорочного приятия его точки зрения, и они знали, что ни малейший мятежный оттенок не ускользнет от его внимания. Взгляд в упор, без тепла, без девической застенчивости и внезапно опустившиеся веки говорили о недостатке сочувствия к его воззрениям, а быть может, и о прямой враждебности им. Возможно ли, чтобы она не принадлежала ему целиком? Брови его метнулись вверх. Клара заметила движение бровей и подумала: "Замужем, нет ли, а в мыслях своих я вольна". Об этом-то и шел между ними спор. |
CHAPTER IX. CLARA AND LAETITIA MEET: THEY ARE COMPARED/Глава девятая Клара знакомится с Летицией. Их сравнивают
|
An hour before the time for lessons next morning young Crossjay was on the lawn with a big bunch of wild flowers. He left them at the hall door for Miss Middleton, and vanished into bushes. These vulgar weeds were about to be dismissed to the dustheap by the great officials of the household; but as it happened that Miss Middleton had seen them from the window in Crossjay's hands, the discovery was made that they were indeed his presentation-bouquet, and a footman received orders to place them before her. She was very pleased. The arrangement of the flowers bore witness to fairer fingers than the boy's own in the disposition of the rings of colour, red campion and anemone, cowslip and speedwell, primroses and wood-hyacinths; and rising out of the blue was a branch bearing thick white blossom, so thick, and of so pure a whiteness, that Miss Middleton, while praising Crossjay for soliciting the aid of Miss Dale, was at a loss to name the tree. |
На следующее утро, за час до начала уроков, на газоне перед домом появился юный Кросджей с огромным букетом полевых цветов. Он оставил их в прихожей и исчез в кустах. Всемогущие заправилы Большого дома собрались было предать вульгарные растения мусорной куче, но мисс Мидлтон, увидевшая в окно Кросджея с цветами, смекнула, что букет предназначался ей, и приказала лакею его принести. Букет был прелестен. Чувствовалось, что над ним поработала чья-то рука, более изысканная, чем мальчишеская: цветы были расположены в определенном порядке - красная гвоздика соседствовала с лютиками, первоцвет - с вероникой, нарцисс - с лесным гиацинтом, а из голубевшей середины букета возвышалась ветка, покрытая плотными белыми цветами, настолько плотными и белоснежными, что мисс Мидлтон, мысленно похвалив Кросджея за то, что он прибег к помощи мисс Дейл, тщетно пыталась определить, с какого дерева сорвана эта ветка. |
|
"It is a gardener's improvement on the Vestal of the forest, the wild cherry," said Dr. Middleton, "and in this case we may admit the gardener's claim to be valid, though I believe that, with his gift of double blossom, he has improved away the fruit. Call this the Vestal of civilization, then; he has at least done something to vindicate the beauty of the office as well as the justness of the title." "It is Vernon's Holy Tree the young rascal has been despoiling," said Sir Willoughby merrily. Miss Middleton was informed that this double-blossom wild cherry-tree was worshipped by Mr. Whitford. Sir Willoughby promised he would conduct her to it. |
- Это лесная весталка, дикая вишня, усовершенствованная искусством садовника, - объяснил доктор Мидлтон. - И здесь, пожалуй, мы вправе сказать, что садовник одержал победу над природой. Впрочем, я не уверен, что это усовершенствование, - ведь двойное, махровое цветение, насколько известно, происходит за счет плодоносности дерева. Если так, назовем его "весталкой цивилизации". Как бы то ни было, садовник не только оправдал название растения, но и показал, как красивы эти служительницы Весты{19}. - Наш сорванец посягнул, оказывается, на священное древо Вернона! - весело сказал сэр Уилоби и поведал мисс Мидлтон, что дикая вишня с махровыми цветами была любимицей мистера Уитфорда. Сэр Уилоби обещал как-нибудь показать ей эту вишню. |
|
"You," he said to her, "can bear the trial; few complexions can; it is to most ladies a crueller test than snow. Miss Dale, for example, becomes old lace within a dozen yards of it. I should like to place her under the tree beside you." "Dear me, though; but that is investing the hamadryad with novel and terrible functions," exclaimed Dr. Middleton. Clara said: "Miss Dale could drag me into a superior Court to show me fading beside her in gifts more valuable than a complexion." "She has a fine ability," said Vernon. |
- Вам подобное испытание не страшно, - прибавил он. - Но таких дам, чей цвет лица мог бы его выдержать, мало; для большинства это более тяжкое испытание, чем свежевыпавший снег. Мисс Дейл, например, уже в десяти шагах от дерева превращается в пожелтевшее кружево. Хотел бы я видеть вас обеих рядом под этой вишней! - Ого! - воскликнул доктор Мидлтон. - Вы, кажется, возлагаете на нашу древесную нимфу новые функции, и притом довольно грозные. - Мисс Дейл могла бы повести меня на более высокий суд, где я бы поблекла от соседства с нею, - возразила Клара. - Есть дары более ценные, нежели цвет лица. - У нее отличные дарования, - сказал Вернон. |
| All the world knew, so Clara knew of Miss Dales romantic admiration of Sir Willoughby; she was curious to see Miss Dale and study the nature of a devotion that might be, within reason, imitable--for a man who could speak with such steely coldness of the poor lady he had fascinated? Well, perhaps it was good for the hearts of women to be beneath a frost; to be schooled, restrained, turned inward on their dreams. Yes, then, his coldness was desireable; it encouraged an ideal of him. | Весь свет - а следовательно, и Клара - знал о романтической привязанности мисс Дейл к сэру Уилоби. Клара жаждала познакомиться с мисс Дейл, чтобы понять характер ее чувства к человеку, который говорил с таким ледяным холодом о той, что имела несчастье его полюбить. А может быть, именно мороз и полезен женскому сердцу? Может быть, оно таким образом приучается к дисциплине, к сдержанности и обращается внутрь себя, к собственным мечтам? |
| It suggested and seemed to propose to Clara's mind the divineness of separation instead of the deadly accuracy of an intimate perusal. She tried to look on him as Miss Dale might look, and while partly despising her for the dupery she envied, and more than criticizing him for the inhuman numbness of sentiment which offered up his worshipper to point a complimentary comparison, she was able to imagine a distance whence it would be possible to observe him uncritically, kindly, admiringly; as the moon a handsome mortal, for example. | Если так, то этот холод благотворен, он ведет к идеализации любимого. И Клариному воображению живо представились все преимущества разлуки перед убийственной скрупулезностью пристального изучения. Она пыталась увидеть сэра Уилоби глазами мисс Дейл. Безграничная способность к самообману, которой Клара завидовала, не могла, однако, не вызвать у нее презрения; она не могла также не осудить бесчеловечную черствость сэра Уилоби, с такой готовностью предававшего свою верную поклонницу - лишь затем, чтобы сделать пустячный комплимент невесте. Тем не менее Кларе представлялось, что где-то должна быть точка, с какой можно взирать на него доброжелательно, без осуждения и даже восхищаясь им, как, например, взирает луна на копошащегося внизу смертного: он статен и пригож - вот все, что оттуда видно. |
| In the midst of her thoughts, she surprised herself by saying: "I certainly was difficult to instruct. I might see things clearer if I had a fine ability. I never remember to have been perfectly pleased with my immediate lesson . . ." | - Со мной учителям тоже приходилось биться, - сказала она. - Быть может, я лучше разбиралась бы в разных вопросах, если б была наделена отличными дарованиями. Я не помню случая, когда бы могла гордиться выполненным уроком: |
|
She stopped, wondering whither her tongue was leading her; then added, to save herself, "And that may be why I feel for poor Crossjay." Mr. Whitford apparently did not think it remarkable that she should have been set off gabbling of "a fine ability", though the eulogistic phrase had been pronounced by him with an impressiveness to make his ear aware of an echo. |
Она оборвала себя на полуслове, недоумевая, куда еще может завести ее собственный язык, и, чтобы выйти из положения, прибавила: - Может, поэтому я так сочувствую бедняге Кросджею. Мистер Уитфорд, по всей видимости, не обратил внимания на то, что Клара пролепетала что-то об "отличных дарованиях", хоть это были его собственные слова, только что им произнесенные - и притом с особенным ударением - в похвалу мисс Дейл. |
| Sir Willoughby dispersed her vapourish confusion. "Exactly," he said. "I have insisted with Vernon, I don't know how often, that you must have the lad by his affections. He won't bear driving. It had no effect on me. Boys of spirit kick at it. I think I know boys, Clara." |
Голос сэра Уилоби развеял облачко смущения, сгустившееся было над Кларой. - В том-то и дело, - сказал он. - Я твердил Вернону, что с этим мальчуганом можно добиться толку одной лишь лаской. Его нельзя принуждать. На меня, например, понукание не оказывало ни малейшего действия. Всякий порядочный мальчишка непременно взбунтуется. Ах, Клара, мне ли не знать, что такое мальчики! |
|
He found himself addressing eyes that regarded him as though he were a small speck, a pin's head, in the circle of their remote contemplation. They were wide; they closed. She opened them to gaze elsewhere. He was very sensitive. Even then, when knowingly wounding him, or because of it, she was trying to climb back to that altitude of the thin division of neutral ground, from which we see a lover's faults and are above them, pure surveyors. She climbed unsuccessfully, it is true; soon despairing and using the effort as a pretext to fall back lower. |
И он посмотрел ей в глаза - в глаза, которые разглядывали его, как некую песчинку, случайно оказавшуюся в поле зрения. Глаза были широко открыты, потом закрылись. Когда они открылись вновь, они уже не смотрели на него. Сэр Уилоби был болезненно чувствителен. Но даже теперь, зная, что ранит его, а может быть, именно оттого, что она это знала, Клара все еще пыталась вскарабкаться на утерянную высоту, на узкую полоску "ничьей земли", откуда мы позволяем себе с беспечностью постороннего наблюдателя обозревать недостатки любимых. Взобраться на эту высоту, впрочем, ей так и не удалось, и все ее старания привели лишь к тому, что она соскользнула еще ниже, чем стояла до этой попытки. |
|
Dr. Middleton withdrew Sir Willoughby's attention from the imperceptible annoyance. "No, sir, no: the birch! the birch! Boys of spirit commonly turn into solid men, and the solider the men the more surely do they vote for Busby. For me, I pray he may be immortal in Great Britain. Sea-air nor mountain-air is half so bracing. I venture to say that the power to take a licking is better worth having than the power to administer one. Horse him and birch him if Crossjay runs from his books." "It is your opinion, sir?" his host bowed to him affably, shocked on behalf of the ladies. |
Доктор Мидлтон отвлек сэра Уилоби от его безрадостных наблюдений. - Нет, сударь, и еще раз нет! - воскликнул он. - Розга, и только розга! Бывшие озорники вырастают в степенных граждан, и чем они степеннее, тем с большей твердостью голосуют за Базби{20}. Что касается меня, я молю небо, чтобы в Великобритании дух его жил вечно. Ни горный воздух, ни морской не оказывают столь освежающего действия, как строгость. Рискну прибавить также, что тот, кто способен с достоинством выдержать порку, представляется мне более ценным членом общества, нежели тот, кто облечен полномочиями подвергать этому наказанию других. Итак, если Кросджей убегает от своих учебников - плеткой, плеткой его и розгой! - Вы придерживаетесь этого мнения, сэр? - спросил сэр Уилоби, отвешивая гостю вежливый поклон. Подобный разговор в присутствии дам коробил его. |
| "So positively so, sir, that I will undertake, without knowledge of their antecedents, to lay my finger on the men in public life who have not had early Busby. They are ill-balanced men. Their seat of reason is not a concrete. They won't take rough and smooth as they come. They make bad blood, can't forgive, sniff right and left for approbation, and are excited to anger if an East wind does not flatter them. Why, sir, when they have grown to be seniors, you find these men mixed up with the nonsense of their youth; you see they are unthrashed. We English beat the world because we take a licking well. I hold it for a surety of a proper sweetness of blood." | - Да, сэр, категорически. Больше того, назовите мне любого из наших общественных деятелей, и я берусь определить, кто из них вырос, не испытав на себе благотворного влияния достопочтенного Базби. При этом мне не нужно знать ничего об обстоятельствах, в каких протекали их молодые годы. Это непременно люди неуравновешенные, неуживчивые и злопамятные; они лишены чувства реальности, легко обескураживаются, шагу не могут ступить без оглядки и приходят в ярость, если ветер подует не туда, куда им надо. Они и в степенные годы сохраняют всю вздорность юных лет, подобно тому, как сохраняет свою шелуху необмолоченное зерно. А ведь мы, англичане, только потому всех побиваем, что сами народ битый. Мы умеем принимать поражение, и в этом я усматриваю залог нашей жизнестойкости. |
| The smile of Sir Willoughby waxed ever softer as the shakes of his head increased in contradictoriness. | Чем энергичнее сэр Уилоби тряс головой в знак своего несогласия, тем мягче становилась его улыбка. |
|
"And yet," said he, with the air of conceding a little after having answered the Rev. Doctor and convicted him of error, "Jack requires it to keep him in order. On board ship your argument may apply. Not, I suspect, among gentlemen. No." "Good-night to you, gentlemen!" said Dr. Middleton. Clara heard Miss Eleanor and Miss Isabel interchange remarks: "Willoughby would not have suffered it!" "It would entirely have altered him!" |
- И тем не менее, - сказал он тоном человека, только что убедившего собеседника в ошибочности его взглядов и готового даже кое в чем ему уступить, - я согласен, что наших Джеков и Томов время от времени следует приструнивать. Ваши доводы применимы, скажем, к матросам. Но не к джентльменам. Только не к ним! - Тем хуже для джентльменов! - произнес доктор Мидлтон. Мисс Изабел и мисс Эленор тоже обменялись репликами. - Наш Уилоби не вынес бы этого! - сказала мисс Изабел. - Он не был бы Уилоби, - вторила ей мисс Эленор. |
| She sighed and put a tooth on her under-lip. The gift of humourous fancy is in women fenced round with forbidding placards; they have to choke it; if they perceive a piece of humour, for instance, the young Willoughby grasped by his master,--and his horrified relatives rigid at the sight of preparations for the seed of sacrilege, they have to blindfold the mind's eye. They are society's hard-drilled soldiery. Prussians that must both march and think in step. It is for the advantage of the civilized world, if you like, since men have decreed it, or matrons have so read the decree; but here and there a younger woman, haply an uncorrected insurgent of the sex matured here and there, feels that her lot was cast with her head in a narrower pit than her limbs. | Клара вздохнула и прикусила губу. Женщина не имеет права на чувство юмора и вынуждена его в себе подавлять. И если ее воображению вдруг представится комическая сценка, такая, например, как юный Уилоби, барахтающийся в руках педагога, и его застывшие в ужасе от предстоящего святотатства родственницы, то ей остается только одно: завязать глаза своему воображению. Женщины - это солдаты общества, вымуштрованные на прусский манер; им предписано шагать и думать "в ногу". Таков порядок, и надо полагать, что он заведен в интересах цивилизации, иначе зачем бы мужчинам на нем настаивать? Или, если угодно, зачем бы женщинам так толковать их волю? Там и сям, однако, среди младших представительниц слабого пола появляется неисправимая мятежница, которая бунтует против своего жребия, предоставившего так много свободы ее рукам и ногам и так мало - голове. |
| Clara speculated as to whether Miss Dale might be perchance a person of a certain liberty of mind. She asked for some little, only some little, free play of mind in a house that seemed to wear, as it were, a cap of iron. Sir Willoughby not merely ruled, he throned, he inspired: and how? She had noticed an irascible sensitiveness in him alert against a shadow of disagreement; and as he was kind when perfectly appeased, the sop was offered by him for submission. She noticed that even Mr. Whitford forbore to alarm the sentiment of authority in his cousin. If he did not breathe Sir Willoughby, like the ladies Eleanor and Isabel, he would either acquiesce in a syllable or be silent. He never strongly dissented. The habit of the house, with its iron cap, was on him, as it was on the servants, and would be, oh, shudders of the shipwrecked that see their end in drowning! on the wife. | А вдруг, тешила себя надеждой Клара, вдруг мисс Дейл окажется девушкой с более или менее широкими взглядами? Она ведь просила немногого: какого-нибудь, пусть едва уловимого проблеска свободной мысли в этом доме, на который, казалось, нахлобучили железный колпак. Сэр Уилоби не просто управлял им, он царствовал в нем, был его вдохновляющим началом. Чем достигал он своей безраздельной власти? Клара знала его раздражительное самолюбие, улавливающее малейшую тень инакомыслия. Когда же ему ни в чем не перечили, он бывал удивительно ласков и добр. Этой-то своей ласковостью, очевидно, он и покупал абсолютное послушание. Сам мистер Уитфорд, заметила Клара, и тот старался не дразнить властолюбивые инстинкты своего кузена; разумеется, он не поддакивал каждому слову сэра Уилоби, как его тетушки, но либо односложно с ним соглашался, либо молчал, и уж во всяком случае никогда с ним не спорил. Он носил ливрею этого дома, ту же ливрею, что носили остальные слуги и домочадцы, - ливрею дома под железным колпаком. И в такую же ливрею, - о, ужас тонущего, который знает, что ему нет спасения! - точно в такую же ливрею должна будет облачиться та, что сделается законной супругой сэра Уилоби. |
|
"When do I meet Miss Dale?" she inquired. "This very evening, at dinner," replied Sir Willoughby. Then, thought she, there is that to look forward to. She indulged her morbid fit, and shut up her senses that she might live in the anticipation of meeting Miss Dale; and, long before the approach of the hour, her hope of encountering any other than another dull adherent of Sir Willoughby had fled. So she was languid for two of the three minutes when she sat alone with Laetitia in the drawing-room before the rest had assembled. |
- Когда же я увижу мисс Дейл? - спросила Клара. - Сегодня вечером, за обедом, - ответил сэр Уилоби. "Итак, до вечера!" - сказала она себе и предалась меланхолическим мечтам; не позволяя себе отвлекаться ничем, она упорно думала о мисс Дейл, стараясь предвосхитить встречу с ней, и заранее, задолго до назначенного часа успела в ней разочароваться, решив, что в ее лице найдет еще одну скучную тень сэра Уилоби. Так что, очутившись наедине с Летицией в гостиной, куда остальные дамы еще не успели перейти, она не испытывала ни малейшего подъема. |
|
"It is Miss Middleton?" Laetitia said, advancing to her. "My jealousy tells me; for you have won my boy Crossjay's heart, and done more to bring him to obedience in a few minutes than we have been able to do in months." "His wild flowers were so welcome to me," said Clara. "He was very modest over them. And I mention it because boys of his age usually thrust their gifts in our faces fresh as they pluck them, and you were to be treated quite differently." "We saw his good fairy's hand." "She resigns her office; but I pray you not to love him too well in return; for he ought to be away reading with one of those men who get boys through their examinations. He is, we all think, a born sailor, and his place is in the navy." |
Летиция подошла первая. - Это и есть мисс Мидлтон? - спросила она. - Ревность подсказывает мне, что я не ошибаюсь. Ведь вы завоевали сердце моего Кросджея и в какие-нибудь полчаса добились от него большего, чем все мы за долгие месяцы! - Какой чудесный букет полевых цветов он мне преподнес! - Вы не представляете себе, как он робел! Обычно мальчики его возраста нарвут целый веник цветов и тут же его преподносят. С вами, как видите, совсем другое дело! - Я сразу заметила, что к его букету прикоснулась добрая фея! - Отныне она подает в отставку и молит вас об одном: не привязывайтесь к мальчику слишком сильно, ему необходимо отсюда уехать, чтобы готовиться с репетитором к предстоящим экзаменам. Нам кажется, что он создан для моря и что его место во флоте. |
|
"But, Miss Dale, I love him so well that I shall consult his interests and not my own selfishness. And, if I have influence, he will not be a week with you longer. It should have been spoke of to-day; I must have been in some dream; I thought of it, I know. I will not forget to do what may be in my power." Clara's heart sank at the renewed engagement and plighting of herself involved in her asking a favour, urging any sort of petition. The cause was good. Besides, she was plighted already. |
- Он мне самой так дорог, мисс Дейл, что я буду считаться только с его собственными интересами, а отнюдь не со своим эгоистическим чувством. И если я могу рассчитывать на какое-либо влияние, он не задержится здесь больше одной недели. Я собиралась говорить об этом сегодня и не знаю, что со мной сделалось: я целый день как во сне! Главное, я все время о нем помнила! Впрочем, обещаю вам все, что от меня зависит. У Клары сжалось сердце при мысли, что, обращаясь к сэру Уилоби с просьбой, она как бы возобновляет данное ему слово, еще раз подтверждает свою несвободу. Правда, повод был достойным. К тому же разве она не связана и без того? |
|
"Sir Willoughby is really fond of the boy," she said. "He is fond of exciting fondness in the boy," said Miss Dale. "He has not dealt much with children. I am sure he likes Crossjay; he could not otherwise be so forbearing; it is wonderful what he endures and laughs at." |
- Сэр Уилоби по-настоящему любит мальчика, - сказала она. - Ему хочется привязать мальчика к себе, - возразила мисс Дейл. - Он не привык иметь дело с детьми. Я не сомневаюсь, что Кросджей пришелся ему по душе, иначе он не был бы к нему так снисходителен; чего только он не сносит от него, чему только не смеется! |
| Sir Willoughby entered. The presence of Miss Dale illuminated him as the burning taper lights up consecrated plate. Deeply respecting her for her constancy, esteeming her for a model of taste, he was never in her society without that happy consciousness of shining which calls forth the treasures of the man; and these it is no exaggeration to term unbounded, when all that comes from him is taken for gold. | Вошел сэр Уилоби. В присутствии мисс Дейл он начинал сверкать, как серебряная утварь в церкви при зажженных свечах. Ее постоянство вызывало в нем глубокое уважение, ее безукоризненный вкус восхищал его. При ней он воодушевлялся собственным блеском, и это, в свою очередь, вызывало к жизни все лучшее, что было в нем заложено. |
| The effect of the evening on Clara was to render her distrustful of her later antagonism. She had unknowingly passed into the spirit of Miss Dale, Sir Willoughby aiding; for she could sympathize with the view of his constant admirer on seeing him so cordially and smoothly gay; as one may say, domestically witty, the most agreeable form of wit. Mrs Mountstuart Jenkinson discerned that he had a leg of physical perfection; Miss Dale distinguished it in him in the vital essence; and before either of these ladies he was not simply a radiant, he was a productive creature, so true it is that praise is our fructifying sun. | Этот вечер поколебал совсем было установившееся у Клары сугубо критическое отношение к жениху. Сама того не замечая, и не без помощи сэра Уилоби, который на этот раз был в особенном ударе, она вдруг прониклась настроением мисс Дейл. Сэр Уилоби был ясен и весел - он острил как-то тепло, по-домашнему, а такой юмор всегда подкупает. Клару уже меньше удивляло чувство, которое испытывала к сэру Уилоби его верная поклонница. Миссис Маунтстюарт-Дженкинсон указала на его физическое совершенство, проявившееся в форме его ноги, меж тем как мисс Дейл постигла это совершенство в его духовном существе. В обществе этих двух дам он не просто блистал, он становился положительно талантливым. И впрямь, похвала действует на нас, смертных, так же плодотворно, как солнце. |
| He had even a touch of the romantic air which Clara remembered as her first impression of the favourite of the county; and strange she found it to observe this resuscitated idea confronting her experience. What if she had been captious, inconsiderate? Oh, blissful revival of the sense of peace! The happiness of pain departing was all that she looked for, and her conception of liberty was to learn to love her chains, provided that he would spare her the caress. | Романтический ореол всеобщего кумира, ослепивший Клару в самом начале их знакомства, снова забрезжил в ее глазах. Как странно было сопоставить это полузабытое впечатление с ее нынешней, выведенной на основании опыта, оценкой этого человека! Быть может, все дело в ней самой и она просто капризная и легкомысленная девушка? О, блаженство вновь обретенного покоя! Она уже не представляла себе иного счастья, чем прекращение страданий, и мечтала не о свободе, а лишь о том, чтобы полюбить свои цепи - разумеется, при условии, что Уилоби избавит ее от своих ласк! |
| In this mood she sternly condemned Constantia. "We must try to do good; we must not be thinking of ourselves; we must make the best of our path in life." She revolved these infantile precepts with humble earnestness; and not to be tardy in her striving to do good, with a remote but pleasurable glimpse of Mr. Whitford hearing of it, she took the opportunity to speak to Sir Willoughby on the subject of young Crossjay, at a moment when, alighting from horseback, he had shown himself to advantage among a gallant cantering company. He showed to great advantage on horseback among men, being invariably the best mounted, and he had a cavalierly style, possibly cultivated, but effective. On foot his raised head and half-dropped eyelids too palpably assumed superiority. "Willoughby, I want to speak," she said, and shrank as she spoke, lest he should immediately grant everything in the mood of courtship, and invade her respite; "I want to speak of that dear boy Crossjay. You are fond of him. He is rather an idle boy here, and wasting time . . ." |
Приведя себя в такое настроение, Клара стала даже осуждать Констанцию. "Надо стараться делать добро, - рассуждала она. - Нельзя думать только о себе; надо принимать жизнь такой, какая она есть, и следовать тем путем, какой тебе предначертан". С искренним смирением твердила она про себя эти младенческие заповеди. И чтобы не откладывать добрых дел, со смутной, но сладостной надеждой, что мистеру Уитфорду это станет известно, она решила сию же минуту завести с сэром Уилоби разговор о юном Кросджее. Сэр Уилоби только что соскочил с седла. Верхом он всегда блистал, ибо у него неизменно бывал самый лучший конь, а его несколько манерная посадка была чрезвычайно эффектна. Спешившись, он кое-что терял: откинутая назад голова и полуопущенные веки слишком уж явно выдавали его уверенность в собственном превосходстве. - Уилоби, мне надо с вами поговорить, - сказала она и тут же внутренне сжалась, опасаясь, как бы он из галантности не пообещал исполнить любую ее просьбу и тем не сократил бы ее передышку. - Я хочу поговорить с вами об этом славном мальчике Кросджее. Вы ведь его любите. А между тем он разленился и тратит здесь попусту время. |
|
"Now you are here, and when you are here for good, my love for good . . ." he fluttered away in loverliness, forgetful of Crossjay, whom he presently took up. "The boy recognizes his most sovereign lady, and will do your bidding, though you should order him to learn his lessons! Who would not obey? Your beauty alone commands. But what is there beyond?--a grace, a hue divine, that sets you not so much above as apart, severed from the world." Clara produced an active smile in duty, and pursued: |
- Зато теперь вы приехали в Паттерн-холл и вскорости поселитесь в нем навсегда! Дорогая моя, любовь моя, - навсегда! - И, позабыв о Кросджее, сэр Уилоби начал выводить свои любовные рулады. - Мальчик признал свою верховную владычицу, - продолжал сэр Уилоби, - и будет делать все, что она ему прикажет! Вплоть до выполнения уроков! Да и кто посмел бы вас ослушаться? Одна ваша красота - уже приказ! Но за красотой кроется еще и другое качество: душевная грация, это божественное свойство, ставящее вас не то чтобы выше других, а совсем особняком, в стороне от всех! Клара вежливо улыбнулась. |
| "If Crossjay were sent at once to some house where men prepare boys to pass for the navy, he would have his chance, and the navy is distinctly his profession. His father is a brave man, and he inherits bravery, and he has a passion for a sailor's life; only he must be able to pass his examination, and he has not much time." | - Если бы Кросджея, не откладывая, послать к репетитору, - продолжала она, - он мог бы попасть во флот, а в том, что это и есть его призвание, сомневаться не приходится. Его отец храбрый солдат, и Кросджей, по-видимому, унаследовал его храбрость. К тому же он страстно мечтает о море. Но ему необходимо сдать экзамен, а времени осталось не так много. |
|
Sir Willoughby gave a slight laugh in sad amusement. "My dear Clara, you adore the world; and I suppose you have to learn that there is not a question in this wrangling world about which we have not disputes and contests ad nauseam. I have my notions concerning Crossjay, Vernon has his. I should wish to make a gentleman of him. Vernon marks him for a sailor. But Vernon is the lad's protector, I am not. Vernon took him from his father to instruct him, and he has a right to say what shall be done with him. I do not interfere. Only I can't prevent the lad from liking me. |
Сэр Уилоби печально усмехнулся. - Дорогая Клара, - сказал он. - Увы, вам еще предстоит убедиться в том, что в обожаемом вами и далеко не мирном мире почти по всякому поводу принято спорить до тошноты. У меня свои соображения относительно будущности Кросджея, у Вернона - свои. Я хочу, чтобы он вырос джентльменом, Вернон хочет сделать из него моряка. Впрочем, покровитель Кросджея - он. Он взял его у отца, чтобы дать ему образование, ему и решать. Я не вмешиваюсь. Но чем я виноват, если мальчишка ко мне привязался? |
| Old Vernon seems to feel it. I assure you I hold entirely aloof. If I am asked, in spite of my disapproval of Vernon's plans for the boy, to subscribe to his departure, I can but shrug, because, as you see, I have never opposed. Old Vernon pays for him, he is the master, he decides, and if Crossjay is blown from the masthead in a gale, the blame does not fall on me. These, my dear, are matters of reason." | Старине Вернону это, видимо, неприятно. Уверяю вас, я держусь в стороне. Когда у меня спрашивают согласия на то, чтобы мальчик уехал, мне лишь остается, несмотря на мое отрицательное отношение к планам Вернона, пожать плечами. Противиться его отъезду я не могу. Старина Вернон взялся оплачивать расходы по его содержанию, пусть делает как знает, и если мальчишка сорвется с мачты во время шторма, то я здесь ни при чем. Как видите, дорогая моя, это вопрос чисто логический. |
|
"I would not venture to intrude on them," said Clara, "if I had not suspected that money . . ." "Yes," cried Willoughby; "and it is a part. And let old Vernon surrender the boy to me, I will immediately relieve him of the burden on his purse. Can I do that, my dear, for the furtherance of a scheme I condemn? The point is thus: latterly I have invited Captain Patterne to visit me: just previous to his departure for the African Coast, where Government despatches Marines when there is no other way of killing them, I sent him a special invitation. He thanked me and curtly declined. The man, I may almost say, is my pensioner. Well, he calls himself a Patterne, he is undoubtedly a man of courage, he has elements of our blood, and the name. I think I am to be approved for desiring to make a better gentleman of the son than I behold in the father: and seeing that life from an early age on board ship has anything but made a gentleman of the father, I hold that I am right in shaping another course for the son." |
- Я бы и не посмела вмешиваться, - сказала Клара, - если бы не предполагала, что деньги: - Вы совершенно правы! - воскликнул Уилоби. - Деньги в самом деле играют в этом вопросе некоторую роль. Пусть только старина Вернон уступит мне мальчика, и я тотчас освобожу его от финансовых тягот, которые он на себя взвалил. Но посудите сами, моя дорогая, могу ли я субсидировать предприятие, которое осуждаю? Недавно произошла такая история. Я пригласил капитана Паттерна к себе - перед самым его отъездом к африканским берегам, куда наше правительство обычно направляет морскую пехоту, когда нет иного способа ее уничтожить. Итак, я его пригласил. Он поблагодарил меня за приглашение и - наотрез отказался им воспользоваться! А ведь он в некотором роде мог бы почитать себя моим иждивенцем. Он носит имя Паттерна, он храбр, в его жилах течет наша кровь, а главное - имя, имя! И я бы думал, что мое намерение сделать из сына более воспитанного джентльмена, чем его отец, в какой-то мере даже похвально. А поскольку я имел случай убедиться в том, что морские нравы и обычаи, мягко выражаясь, не сделали отца джентльменом, мое желание избрать иной путь для сына представляется до некоторой степени законным. |
|
"Naval officers . . ." Clara suggested. "Some," said Willoughby. "But they must be men of birth, coming out of homes of good breeding. Strip them of the halo of the title of naval officers, and I fear you would not often say gentlemen when they step into a drawing-room. I went so far as to fancy I had some claim to make young Crossjay something different. It can be done: the Patterne comes out in his behaviour to you, my love; it can be done. But if I take him, I claim undisputed sway over him. I cannot make a gentleman of the fellow if I am to compete with this person and that. In fine, he must look up to me, he must have one model." |
- Но разве морские офицеры: - начала Клара. - Разумеется, иные из них - люди достойные, - подхватил Уилоби. - Но это, как правило, лица благородного происхождения, которые получили хорошее домашнее воспитание. Уберите ореол, окружающий морского офицера, и я не уверен, что, повстречав его в гостиной, вы угадаете в нем джентльмена. Я полагал, что имею какие-то права на юного Кросджея, и вознамерился вывести его в люди. Данные для этого есть, безусловно есть. Уже по его обращению с вами, моя дорогая, чувствуется, что в его жилах течет кровь Паттернов. Но я могу взяться за мальчика лишь в том случае, если мне дадут полную власть. Я не берусь сделать из него джентльмена, если он будет подвергаться посторонним влияниям. Словом, он должен уважать меня, иметь перед глазами один-единственный образец. |
|
"Would you, then, provide for him subsequently?" "According to his behaviour." "Would not that be precarious for him?" "More so than the profession you appear inclined to choose for him?" "But there he would be under clear regulations." |
- И вы беретесь обеспечить его на всю жизнь? - Если он покажет себя достойным. - Нет ли здесь некоторого риска? - Не больше, чем в той профессии, которую вы, по-видимому, хотели бы для него избрать. - Да, но там он зависит от точно заданных правил. |
|
"With me he would have to respond to affection." "Would you secure to him a settled income? For an idle gentleman is bad enough; a penniless gentleman . . ." "He has only to please me, my dear, and he will be launched and protected." "But if he does not succeed in pleasing you?" "Is it so difficult?" |
- А я требую только одного: чтобы на мою любовь отвечали любовью. - И тогда он мог бы рассчитывать на постоянный доход? Ведь достаточно плохо быть джентльменом без определенных занятий, но быть джентльменом без гроша в кармане: - Дорогая моя, от него требуется только одно: заслужить мое расположение. И тогда его будущее обеспечено. - А если ему не удастся вам угодить? - Разве это так трудно? |
|
"Oh!" Clara fretted. "You see, my love, I answer you," said Sir Willoughby. He resumed: "But let old Vernon have his trial with the lad. He has his own ideas. Let him carry them out. I shall watch the experiment." Clara was for abandoning her task in sheer faintness. "Is not the question one of money?" she said, shyly, knowing Mr. Whitford to be poor. "Old Vernon chooses to spend his money that way." replied Sir Willoughby. "If it saves him from breaking his shins and risking his neck on his Alps, we may consider it well employed." |
У Клары вырвалось досадливое: "Ах!" - Ну вот, любовь моя, я, кажется, вам и ответил, - сказал сэр Уилоби. - Но пусть, - начал он снова, - пусть старина Вернон попытает счастья с мальчуганом. У него свои планы, пусть испытает их на деле. Я с интересом буду следить за экспериментом. Клара была готова сдаться - она чувствовала полное изнеможение. - Я думала, что дело в деньгах, - робко пролепетала она, так как ей было известно, что мистер Уитфорд беден. - Старине Вернону угодно именно таким образом распорядиться своими деньгами, - ответил сэр Уилоби. - Что ж, быть может, оно и к лучшему, и это убережет его от риска свернуть себе шею или переломать ноги в его любимых Альпах. |
|
"Yes," Clara's voice occupied a pause. She seized her languor as it were a curling snake and cast it off. "But I understand that Mr. Whitford wants your assistance. Is he not--not rich? When he leaves the Hall to try his fortune in literature in London, he may not be so well able to support Crossjay and obtain the instruction necessary for the boy: and it would be generous to help him." |
- Да, - протянула Клара, так как надо было что-то сказать. Но тут же встряхнулась и, словно змею, решительно отшвырнула от себя внезапно напавшую на нее слабость. - Но мне казалось, что мистер Уитфорд нуждается в вашей помощи, - сказала она. - Ведь он: как будто: не богат? А когда он покинет Паттерн-холл, чтобы попытать счастья в Лондоне, ему, наверное, будет трудно содержать Кросджея и оплачивать репетитора. Помочь в этом мистеру Уитфорду было бы с вашей стороны очень благородно. |
| "Leaves the Hall!" exclaimed Willoughby. "I have not heard a word of it. He made a bad start at the beginning, and I should have thought that would have tamed him: had to throw over his Fellowship; ahem. Then he received a small legacy some time back, and wanted to be off to push his luck in Literature: rank gambling, as I told him. Londonizing can do him no good. I thought that nonsense of his was over years ago. What is it he has from me?--about a hundred and fifty a year: and it might be doubled for the asking: and all the books he requires: and these writers and scholars no sooner think of a book than they must have it. And do not suppose me to complain. I am a man who will not have a single shilling expended by those who serve immediately about my person. I confess to exacting that kind of dependency. Feudalism is not an objectionable thing if you can be sure of the lord. You know, Clara, and you should know me in my weakness too, I do not claim servitude, I stipulate for affection. I claim to be surrounded by persons loving me. And with one? . . . dearest! So that we two can shut out the world; we live what is the dream of others. Nothing imaginable can be sweeter. It is a veritable heaven on earth. To be the possessor of the whole of you! Your thoughts, hopes, all." | - Покинуть Паттерн-холл! - воскликнул Уилоби. - Впервые об этом слышу! А я-то думал, он утихомирился. Ведь первые его шаги, надо сказать, были не слишком удачны. В свое время ему пришлось: хм: уйти из колледжа. Потом, несколько лет назад, он получил небольшое наследство и решил попробовать свои силы на литературном поприще - чистая лотерея, как я ему тогда же и сказал! Лондон до добра не доведет. Я думал, он уже давно выкинул из головы эти глупости. Постойте - сколько он у меня получает? Примерно сто пятьдесят фунтов в год, и я готов эту сумму удвоить по первому требованию. Кроме того, я снабжаю его всеми необходимыми книгами, - а вы знаете эту ученую братию: стоит им подумать о какой-нибудь книге, и тут же им ее подавай! Я не жалуюсь, поймите! Я такой человек: если у меня кто на службе, я не позволю ему шиллинга своего истратить - все расходы беру на себя! В этом смысле, признаюсь, я деспотичен. Феодализм не такая уж плохая штука: все зависит от личности самого феодала. Вы знаете все мои слабости, Клара, я и хочу, чтобы вы их знали. Я вовсе не требую, чтобы мне угождали, - единственное, на чем я настаиваю, это на том, чтобы меня любили. Я желаю, чтобы возле меня были люди, которые меня любят. А когда со мной рядом та, что меня любит: Милая! Мы замкнемся от всех и осуществим на деле то, о чем другие только мечтают! Да что мечты - никакой мечте за нами не угнаться! У нас будет рай на земле. Вы будете принадлежать мне целиком! Со всеми вашими мыслями, чувствами, чаяниями! |
| Sir Willoughby intensified his imagination to conceive more: he could not, or could not express it, and pursued: | Сэр Уилоби напряг воображение, чтобы представить себе еще более полное блаженство, но - оттого ли, что воображение его себя исчерпало, или язык не в состоянии был выразить того, что представилось воображению, - сэр Уилоби вновь спустился на землю. |
| "But what is this talk of Vernon's leaving me? He cannot leave. He has barely a hundred a year of his own. You see, I consider him. I do not speak of the ingratitude of the wish to leave. You know, my dear, I have a deadly abhorrence of partings and such like. As far as I can, I surround myself with healthy people specially to guard myself from having my feelings wrung; and excepting Miss Dale, whom you like--my darling does like her?"--the answer satisfied him; "with that one exception, I am not aware of a case that threatens to torment me. And here is a man, under no compulsion, talking of leaving the Hall! In the name of goodness, why? But why? Am I to imagine that the sight of perfect felicity distresses him? We are told that the world is 'desperately wicked'. I do not like to think it of my friends; yet otherwise their conduct is often hard to account for." | - Но что это у Вернона за фантазия уходить? Он не должен меня покидать. У него нет и ста фунтов в год. Как видите, я не о себе пекусь, а о нем. Не говорю уже о неблагодарности, которая заключается в его желании меня покинуть. Вы ведь знаете, моя дорогая, как невыносимы для меня все эти разлуки и расставания. Я, по возможности, всегда стремился окружать себя людьми надежного здоровья, чтобы оградить себя от излишней боли. Кроме мисс Дейл, - а она понравилась моей милой, не правда ли? - И, получив вполне удовлетворивший его ответ, сэр Уилоби продолжал: - Кроме этого единственного исключения, я не знаю, чтобы мне грозила катастрофа такого рода. И вдруг - не угодно ли: без малейшего повода человек решает покинуть усадьбу! Объясните мне, бога ради, отчего: Нет, в самом деле: Неужели это надо понять так, что человек не в состоянии вынести чужого счастья? Все твердят, что "мир полон скверны", тем не менее о своих близких мне хотелось бы думать лучше. Впрочем, я иной раз теряюсь и не знаю, как иначе объяснить себе их поступки. |
|
"If it were true, you would not punish Crossjay?" Clara feebly interposed. "I should certainly take Crossjay and make a man of him after my own model, my dear. But who spoke to you of this?" "Mr. Whitford himself. And let me give you my opinion, Willoughby, that he will take Crossjay with him rather than leave him, if there is a fear of the boy's missing his chance of the navy." |
- Но ведь вы не захотите наказать за это Кросджея, не правда ли? - робко спросила Клара. - Я бы непременно забрал Кросджея в свои руки и сделал бы из него человека - то есть то, что я называю человеком. Но кто с вами говорил обо всем этом? - Сам мистер Уитфорд. И если хотите знать мое мнение, Уилоби, по-моему, если он увидит, что мальчик рискует упустить возможность попасть во флот, он увезет его с собой. |
|
"Marines appear to be in the ascendant," said Sir Willoughby, astonished at the locution and pleading in the interests of a son of one. "Then Crossjay he must take. I cannot accept half the boy. I am," he laughed, "the legitimate claimant in the application for judgement before the wise king. Besides, the boy has a dose of my blood in him; he has none of Vernon's, not one drop." "Ah!" "You see, my love?" "Oh, I do see; yes." |
- Ну что ж, я вижу, моряки сейчас в почете, - сказал сэр Уилоби, пораженный тем, как горячо она отстаивает интересы юного Кросджея. - Коли так, придется Вернону взять этого морского волчонка с собой. Половины мальчика мне не нужно. Как видите, - засмеялся он, - в этом Соломоновом суде законным претендентом оказался я. Не говоря уже о том, что в жилах мальчишки течет моя кровь, и ни капли Верноновой. - Ах! - Вы меня понимаете, моя дорогая? - О да. Я вас поняла. |
|
"I put forth no pretensions to perfection," Sir Willoughby continued. "I can bear a considerable amount of provocation; still I can be offended, and I am unforgiving when I have been offended. Speak to Vernon, if a natural occasion should spring up. I shall, of course, have to speak to him. You may, Clara, have observed a man who passed me on the road as we were cantering home, without a hint of a touch to his hat. That man is a tenant of mine, farming six hundred acres, Hoppner by name: a man bound to remember that I have, independently of my position, obliged him frequently. His lease of my ground has five years to run. I must say I detest the churlishness of our country population, and where it comes across me I chastise it. Vernon is a different matter: he will only require to be spoken to. One would fancy the old fellow laboured now and then under a magnetic attraction to beggary. My love," he bent to her and checked their pacing up and down, "you are tired?" "I am very tired to-day," said Clara. |
- Я отнюдь не считаю себя совершенством, - продолжал сэр Уилоби. - И хоть я не скор на обиду, но и моему долготерпению есть предел. А раз обидевшись, я не прощаю. Попробуйте при случае поговорить с Верноном. Я и сам, конечно, буду с ним говорить. Вы, вероятно, заметили человека, который попался нам навстречу, когда мы ехали домой? Он даже не соизволил коснуться полей своей шляпы! Это один из моих арендаторов, по фамилии Хоппер: он возделывает шестьсот акров моей земли. Не говоря о моем общественном положении, ему бы следовало помнить, что я не раз оказывал ему кое-какие услуги. Через пять лет истекает срок аренды. Должен сказать, что я не терплю грубиянства наших сельских жителей и наказываю его всякий раз, когда мне приходится с ним сталкиваться. Вернон, конечно, другое дело. С ним достаточно просто поговорить. Странная вещь происходит со стариной Верноном: время от времени бедность для него словно приобретает магнетическую привлекательность: Любовь моя, - склонился он вдруг к Кларе, задерживая шаг и остановившись посреди газона. - Мне кажется, что вы устали? - Да, - сказала Клара, - сегодня я почему-то очень устала. |
|
His arm was offered. She laid two fingers on it, and they dropped when he attempted to press them to his rib. He did not insist. To walk beside her was to share in the stateliness of her walking. He placed himself at a corner of the door-way for her to pass him into the house, and doated on her cheek, her ear, and the softly dusky nape of her neck, where this way and that the little lighter-coloured irreclaimable curls running truant from the comb and the knot--curls, half-curls, root-curls, vine-ringlets, wedding-rings, fledgling feathers, tufts of down, blown wisps--waved or fell, waved over or up or involutedly, or strayed, loose and downward, in the form of small silken paws, hardly any of them much thicker than a crayon shading, cunninger than long round locks of gold to trick the heart. Laetitia had nothing to show resembling such beauty. |
Он подставил ей руку. Она легко оперлась на нее двумя пальцами, но как только он попытался прижать их к себе, тотчас же их отдернула. Он не стал ее неволить. Даже шагать в ногу с ее величавой поступью было блаженством. В дверях он посторонился, чтобы пропустить ее вперед. Глаза его с умилением останавливались на ее щеке, подбородке, на мягком полусумраке затылка и шеи, вдоль которой в анархическом беспорядке вились строптивые светлые локоны; вырвавшись из-под власти гребня и выскользнув из узла, они - кудряшками, полукудряшками, завитками, колечками, непокорными прядями, вьющимся виноградом и легкими перышками, а то и просто пушинками - вздымались, ниспадали, вились волною, закручивались шелковыми паутинками, прозрачными и легкими, как тень, наложенная на бумагу пастелью, - и эти длинные золотистые нити оплетали его сердце во сто крат крепче, чем если бы то были безупречные длинные локоны чистого золота. Бедной Летиции нечего было противопоставить этой красоте. |
CHAPTER X. IN WHICH SIR WILLOUGHBY CHANCES TO SUPPLY THE TITLE FOR HIMSELF/Глава десятая, в которой сэр Уилоби, обмолвившись, называет себя своим настоящим именем
| Now Vernon was useful to his cousin; he was the accomplished secretary of a man who governed his estate shrewdly and diligently, but had been once or twice unlucky in his judgements pronounced from the magisterial bench as a justice of the Peace, on which occasions a half column of trenchant English supported by an apposite classical quotation impressed Sir Willoughby with the value of such a secretary in a controversy. | Вернон был своему кузену необходим, ибо если поместьями своими сэр Уилоби правил с усердием и с толком, то решения, которые он обычно выносил в качестве мирового судьи, далеко не всегда делали ему честь. И вот в таких-то случаях искусство его секретаря оказывалось весьма кстати: заняв на страницах местной газеты половину столбца, Уитфорд с помощью нескольких энергичных английских предложений, сдобренных соответственными цитатами из латинских и древнегреческих авторов, успешно отражал нападки критиканов. |
| He had no fear of that fiery dragon of scorching breath--the newspaper press--while Vernon was his right hand man; and as he intended to enter Parliament, he foresaw the greater need of him. Furthermore, he liked his cousin to date his own controversial writings, on classical subjects, from Patterne Hall. It caused his house to shine in a foreign field; proved the service of scholarship by giving it a flavour of a bookish aristocracy that, though not so well worth having, and indeed in itself contemptible, is above the material and titular; one cannot quite say how. There, however, is the flavour. | С подобным секретарем сэр Уилоби мог не страшиться огнедышащего дракона, именуемого прессой. А так как он к тому же намеревался со временем баллотироваться в парламент, то предвидел, что ему еще очень и очень понадобятся услуги Вернона. Кроме того, ему импонировало, что под полемическими трудами его кузена в области классической филологии стоял гриф Паттерн-холла. Это окружало родовое гнездышко Паттернов еще и неким академическим ореолом, тем самым показывая, что и ученость на что-то годится; ведь благодаря ей с именем Паттернов, помимо всего прочего, связывалось еще и представление об аристократах духа - приправа, сама по себе, быть может, и не слишком почтенная, однако представляющая известную ценность, как нечто стоящее якобы превыше богатства и титулов. А подобная приправа в обществе котируется. |
| Dainty sauces are the life, the nobility, of famous dishes; taken alone, the former would be nauseating, the latter plebeian. It is thus, or somewhat so, when you have a poet, still better a scholar, attached to your household. Sir Willoughby deserved to have him, for he was above his county friends in his apprehension of the flavour bestowed by the man; and having him, he had made them conscious of their deficiency. | Изысканный соус - душа прославленного блюда, его жизнь; взятый сам по себе, он может вызывать тошноту, но без него блюдо покажется плебейским. Так и поэт или, того лучше, ученый. Сэр Уилоби был достоин того, чтобы таковой числился среди его домочадцев, ибо, не в пример своим соседям, умел оценить аромат, который подобная приправа сообщала его имени. |
| His cook, M. Dehors, pupil of the great Godefroy, was not the only French cook in the county; but his cousin and secretary, the rising scholar, the elegant essayist, was an unparalleled decoration; of his kind, of course. Personally, we laugh at him; you had better not, unless you are fain to show that the higher world of polite literature is unknown to you. Sir Willoughby could create an abject silence at a county dinner-table by an allusion to Vernon "at work at home upon his Etruscans or his Dorians"; and he paused a moment to let the allusion sink, laughed audibly to himself over his eccentric cousin, and let him rest. | Его повар, мосье Дэор, ученик славного Годефруа, не был единственным французским шеф-поваром в графстве. Зато кузен и секретарь сэра Уилоби, восходящее светило научного небосклона, автор изящных эссе, являлся таким украшением дома, каким никто, кроме сэра Уилоби, похвастать не мог. И не вздумайте смеяться, хоть это и в самом деле немного смешно: вы лишь обнаружите свою полную непричастность к высшим сферам изящной словесности. Когда сэр Уилоби где-нибудь в гостях небрежно бросал: "А чудак Вернон все корпит над своими этрусками и дорийцами", и, выдержав небольшую паузу, издавал короткий смешок, - про себя, но так, чтобы всем было слышно, - смешок, подчеркивающий эксцентричность его кузена (которого он уже больше не поминал весь вечер), за столом воцарялось смущенное молчание - эффект, на который и рассчитывал сэр Уилоби. |
| In addition, Sir Willoughby abhorred the loss of a familiar face in his domestic circle. He thought ill of servants who could accept their dismissal without petitioning to stay with him. A servant that gave warning partook of a certain fiendishness. Vernon's project of leaving the Hall offended and alarmed the sensitive gentleman. "I shall have to hand Letty Dale to him at last!" he thought, yielding in bitter generosity to the conditions imposed on him by the ungenerousness of another. For, since his engagement to Miss Middleton, his electrically forethoughtful mind had seen in Miss Dale, if she stayed in the neighbourhood, and remained unmarried, the governess of his infant children, often consulting with him. But here was a prospect dashed out. | И наконец, сэру Уилоби было тяжело терять в своем домашнем окружении лицо, которое он привык видеть каждый день. Он был весьма низкого мнения о слуге, который, когда ему отказывали от места, не молил, чтобы его оставили в Паттерн-холле. Тот же, кто уходил от него по собственной воле, представлялся ему законченным злодеем. Намерение Вернона покинуть Паттерн-холл и оскорбляло и пугало нашего джентльмена, наделенного столь чувствительной душевной организацией. "Придется все-таки уступить ему Летти Дейл", - подумал он, испытывая горечь благородной души, вынужденной пойти на компромисс, навязанный человеческой низостью. Дело в том, что сэр Уилоби со свойственной ему дальновидностью, едва состоялся его торжественный обряд обручения с мисс Мидлтон, отвел мисс Дейл роль гувернантки его детей, которая то и дело обращается к нему за советом об их воспитании. План этот не предусматривал ее замужества. |
| The two, then, may marry, and live in a cottage on the borders of his park; and Vernon can retain his post, and Laetitia her devotion. The risk of her casting it of had to be faced. Marriage has been known to have such an effect on the most faithful of women that a great passion fades to naught in their volatile bosoms when they have taken a husband. We see in women especially the triumph of the animal over the spiritual. Nevertheless, risks must be run for a purpose in view. | И все это должно рухнуть! Ну что ж, пусть они женятся и живут поблизости, в каком-нибудь коттедже на опушке парка. Вернон сохранит свой пост, а Летиция - свою преданность сэру Уилоби. Впрочем, надо быть готовым к тому, что преданность может не устоять перед подобным искусом. Брак подчас вытравляет величайшую страсть из ветреного сердца женщины, даже самой, казалось бы, постоянной. Женщина являет нам особенно разительное доказательство торжества животного начала над духовным. Что делать, иной раз приходится идти на риск! |
| Having no taste for a discussion with Vernon, whom it was his habit to confound by breaking away from him abruptly when he had delivered his opinion, he left it to both the persons interesting themselves in young Crossjay to imagine that he was meditating on the question of the lad, and to imagine that it would be wise to leave him to meditate; for he could be preternaturally acute in reading any of his fellow-creatures if they crossed the current of his feelings. | С Верноном у сэра Уилоби выработался определенный полемический прием - приведя свои доводы, тотчас, не дожидаясь ответных возражений, удаляться. Сейчас, однако, ему не хотелось вступать с ним в препирательства - он предпочел оставить эту пару, принимающую столь горячее участие в судьбе юного Кросджея, в убеждении, будто он все еще обдумывает свои намерения относительно мальчика и что поэтому его лучше до поры до времени не беспокоить. В отношении людей, которые становились ему поперек пути, Уилоби проявлял подчас сверхъестественную проницательность. |
| And, meanwhile, he instructed the ladies Eleanor and Isabel to bring Laetitia Dale on a visit to the Hall, where dinner-parties were soon to be given and a pleasing talker would be wanted, where also a woman of intellect, steeped in a splendid sentiment, hitherto a miracle of female constancy, might stir a younger woman to some emulation. Definitely to resolve to bestow Laetitia upon Vernon was more than he could do; enough that he held the card. | Пока суд да дело, он наказал своим тетушкам, мисс Изабел и мисс Эленор, пригласить Летицию погостить в Большом доме. Он задумал целую серию званых обедов, а поэтому не мешало заручиться приятной собеседницей; к тому же умная женщина, являющая собой чудо преданности и постоянства, может послужить молодой девушке образцом для подражания. Окончательно решиться на то, чтобы отдать Летицию Вернону, было свыше его сил; довольно того, что он придерживал эту возможность, как козырь. |
| Regarding Clara, his genius for perusing the heart which was not in perfect harmony with him through the series of responsive movements to his own, informed him of a something in her character that might have suggested to Mrs Mountstuart Jenkinson her indefensible, absurd "rogue in porcelain". Idea there was none in that phrase; yet, if you looked on Clara as a delicately inimitable porcelain beauty, the suspicion of a delicately inimitable ripple over her features touched a thought of innocent roguery, wildwood roguery; the likeness to the costly and lovely substance appeared to admit a fitness in the dubious epithet. He detested but was haunted by the phrase. | Сэр Уилоби умел читать и в тех сердцах, которые не бились в унисон с его собственным. Заметив, что его душевные движения подчас не находят сочувственного отзвука у Клары, он начал постигать в ее характере нечто такое, что могло дать повод миссис Маунтстюарт-Дженкинсон для ее нелепого и безусловно неудачного определения: "Фарфоровая плутовка". Слова эти, разумеется, были лишены какого бы то ни было разумного основания, и все же - стоило вообразить Клару в виде изысканной статуэтки, как вам начинало чудиться, будто ее фарфоровые черты подернуты легкой, неуловимой зыбью невинного озорства и что сквозь них проступает проказливость лесной нимфы. Неоспоримое сходство Клары с фарфоровой статуэткой как бы заставляло принять и вторую часть двусмысленного определения, данного миссис Маунтстюарт. Оно было ему ненавистно, и вместе с тем отделаться от него он не мог. |
| She certainly had at times the look of the nymph that has gazed too long on the faun, and has unwittingly copied his lurking lip and long sliding eye. Her play with young Crossjay resembled a return of the lady to the cat; she flung herself into it as if her real vitality had been in suspense till she saw the boy. Sir Willoughby by no means disapproved of a physical liveliness that promised him health in his mate; but he began to feel in their conversations that she did not sufficiently think of making herself a nest for him. Steely points were opposed to him when he, figuratively, bared his bosom to be taken to the softest and fairest. She reasoned: in other words, armed her ignorance. | Временами - и тут уж никуда не денешься! - Клара и в самом деле походила на нимфу, заглядевшуюся на фавна и невольно перенявшую некоторые его черты, его насмешливый изгиб рта и длинные, чуть раскосые глаза. Когда она играла с Кросджеем, невольно вспоминалась дама из басни, превращавшаяся в кошку; она уходила в игру всецело; казалось, вся ее природная живость только и ждала появления этого мальчика, чтобы вырваться наружу. Такая физическая подвижность в его подруге даже нравилась сэру Уилоби - она говорила о здоровье. Однако что-то в ее разговоре все больше начинало его беспокоить. Она как будто совсем не стремилась к тому, чтобы сделаться уютным гнездышком для его души. Он доверчиво обнажал свою грудь перед прекрасной подругой, а та встречала его холодом стальных копий. Она рассуждала - иными словами, противопоставляла ему свое воинствующее невежество. |
| She reasoned against him publicly, and lured Vernon to support her. Influence is to be counted for power, and her influence over Vernon was displayed in her persuading him to dance one evening at Lady Culmer's, after his melancholy exhibitions of himself in the art; and not only did she persuade him to stand up fronting her, she manoeuvred him through the dance like a clever boy cajoling a top to come to him without reeling, both to Vernon's contentment and to Sir Willoughby's; for he was the last man to object to a manifestation of power in his bride. Considering her influence with Vernon, he renewed the discourse upon young Crossjay; and, as he was addicted to system, he took her into his confidence, that she might be taught to look to him and act for him. | Она спорила с ним при посторонних, при Верноне, например, а тот, по-видимому, был ею так очарован, что склонялся на ее сторону. Влияние - та же власть, и свою власть над Верноном она доказала на балу у леди Калмер, уговорив его танцевать, несмотря на весь его печальный опыт в этой области; мало того что она заставила его танцевать с нею в паре, она вертела им так же ловко, как мальчик вертит волчок, не давая ему заваливаться набок. Сэр Уилоби радовался этому едва ли меньше самого Вернона, ибо все, что говорило о могуществе его невесты, было ему лестно. Итак, приняв в расчет Кларино влияние на Вернона, он возобновил с нею разговор о юном Кросджее и, со свойственной ему методичностью, начал с того, что посвятил ее в свои планы, дабы она привыкала отождествлять его интересы с ее собственными. |
|
"Old Vernon has not spoken to you again of that lad?" he said. "Yes, Mr. Whitford has asked me." "He does not ask me, my dear!" "He may fancy me of greater aid than I am." "You see, my love, if he puts Crossjay on me, he will be off. He has this craze for 'enlisting' his pen in London, as he calls it; and I am accustomed to him; I don't like to think of him as a hack scribe, writing nonsense from dictation to earn a pitiful subsistence; I want him here; and, supposing he goes, he offends me; he loses a friend; and it will not be the first time that a friend has tried me too far; but if he offends me, he is extinct." |
- Ну что, старина Вернон не заговаривал больше с вами о мальчишке? - Мистер Уитфорд меня о нем спрашивал. - А меня не спрашивает! - Боюсь, что он возлагает на меня слишком большие надежды. - Видите ли, любовь моя, он только и мечтает свалить Кросджея на меня, чтобы самому улизнуть в Лондон. Он помешался на мысли "проложить себе дорогу пером". Я же к нему привязан, и мне неприятно думать, что он ради жалкой мзды сделается литературным поденщиком, строчащим всякую чушь под чужую диктовку. Мне он нужен. Своим отъездом он оскорбит меня и потеряет в моем лице друга. Не следует подвергать чрезмерному испытанию мое дружеское расположение: тот, кто меня оскорбляет, перестает существовать. |
|
"Is what?" cried Clara, with a look of fright. "He becomes to me at once as if he had never been. He is extinct." "In spite of your affection?" "On account of it, I might say. Our nature is mysterious, and mine as much so as any. Whatever my regrets, he goes out. This is not a language I talk to the world. I do the man no harm; I am not to be named unchristian. But . . . !" Sir Willoughby mildly shrugged, and indicated a spreading out of the arms. "But do, do talk to me as you talk to the world, Willoughby; give me some relief!" |
- Как? - воскликнула Клара и испуганно взглянула на него. - Как это - перестает существовать? - Он перестает существовать для меня - как будто его никогда и не было. - Несмотря на всю вашу привязанность? - Скажите лучше: в силу этой привязанности. Человеческая душа - загадка, и в этом смысле я не являюсь исключением. Итак - как бы я о нем ни сожалел, с ним покончено. Разумеется, ни с кем, кроме вас, я не буду так откровенен. Словом, зла я ему не желаю, плохим христианином меня никто назвать не посмеет, но: Сэр Уилоби слегка передернул плечами. - Ах, Уилоби, говорите со мной, как с другими, пожалуйста! Мне слишком тяжело! |
|
"My own Clara, we are one. You should know me at my worst, we will say, if you like, as well as at my best." "Should I speak too?" "What could you have to confess?" She hung silent; the wave of an insane resolution swelled in her bosom and subsided before she said, "Cowardice, incapacity to speak." "Women!" said he. |
- Но, Клара, милая, вы ведь с вами - одно. Вы должны знать меня со всех сторон, не только с хорошей, но и с той стороны, которую вам угодно считать дурной. - А я тоже должна говорить вам все? - Ну, в каких грехах могли бы исповедаться вы? Она молчала. Отчаянная решимость волною поднялась было в ее душе. Поднялась - и спала. - В малодушии, - выговорила она наконец. - В неумении высказаться до конца. - О, женщины! - воскликнул он. |
|
We do not expect so much of women; the heroic virtues as little as the vices. They have not to unfold the scroll of character. He resumed, and by his tone she understood that she was now in the inner temple of him: "I tell you these things; I quite acknowledge they do not elevate me. They help to constitute my character. I tell you most humbly that I have in me much--too much of the fallen archangel's pride." Clara bowed her head over a sustained in-drawn breath. |
Женщина не мужчина; от нее не ждут ни героических добродетелей, ни чудовищных пороков. Ей незачем обнажать тайники своей души. Он продолжал, и по его тону она поняла, что он подвел ее к самому алтарю своего святилища. - Да, я признаюсь вам и в тех чувствах, которые меня не возвышают, ибо они должны дать вам представление о некоторых сторонах моего характера. Говорю вам со всем смирением, что во мне слишком много той самой гордыни, которою так щедро наделен отпавший ангел, враг человеческий. Клара опустила голову и подавила вздох. |
|
"It must be pride," he said, in a reverie superinduced by her thoughtfulness over the revelation, and glorying in the black flames demoniacal wherewith he crowned himself. "Can you not correct it?" said she. He replied, profoundly vexed by disappointment: "I am what I am. It might be demonstrated to you mathematically that it is corrected by equivalents or substitutions in my character. If it be a failing--assuming that." |
- Да, да, это, конечно, гордыня, - сказал он, задумчиво любуясь своим открытием и осеняя себя черным пламенем демонизма. - А вы не можете от нее избавиться? - спросила она. - Я таков, каков есть, - ответил он, глубоко уязвленный и разочарованный ее вопросом. - Я мог бы вам доказать с математической точностью, что в моем характере имеются эквиваленты, которые вполне уравновешивают этот недостаток - если и считать его за недостаток. |
|
"It seems one to me: so cruelly to punish Mr. Whitford for seeking to improve his fortunes." "He reflects on my share in his fortunes. He has had but to apply to me for his honorarium to be doubled." "He wishes for independence." "Independence of me!" "Liberty!" "At my expense!" "Oh, Willoughby!" |
- Мне кажется, что это недостаток. Разве не жестоко наказывать мистера Уитфорда только за то, что он захотел устроить свою судьбу? - Да, но этим он бросает тень на меня, как на своего благодетеля. Ведь ему достаточно было обратиться ко мне, чтобы я немедленно удвоил его вознаграждение. - Он стремится к независимости. - К независимости? От меня?! К свободе! - Ценой моего покоя? - Ах, Уилоби! |
| "Ay, but this is the world, and I know it, my love; and beautiful as your incredulity may be, you will find it more comforting to confide in my knowledge of the selfishness of the world. My sweetest, you will?--you do! For a breath of difference between us is intolerable. Do you not feel how it breaks our magic ring? One small fissure, and we have the world with its muddy deluge!--But my subject was old Vernon. Yes, I pay for Crossjay, if Vernon consents to stay. I waive my own scheme for the lad, though I think it the better one. Now, then, to induce Vernon to stay. He has his ideas about staying under a mistress of the household; and therefore, not to contest it--he is a man of no argument; a sort of lunatic determination takes the place of it with old Vernon!--let him settle close by me, in one of my cottages; very well, and to settle him we must marry him." | - Увы, моя дорогая! Я знаю свет. В нем царят черствость и себялюбие. И как бы прелестно ни было ваше нежелание поверить, что все в нем движется корыстью, вам самой станет легче, как только вы положитесь на мой опыт. Сокровище мое, вы ведь мне верите? Но зачем я спрашиваю? Я не вынес бы и намека на малейшее несогласие между нами: оно бы расторгло магический круг - разве вы не чувствуете этого сами? Ничтожная брешь - и к нам вламывается мир со всей его грязью! Но мы говорили о старине Верноне. Хорошо, я согласен взять на себя расходы по обучению Кросджея, если только Вернон останется здесь. Я отказываюсь от своих намерений в отношении мальчика, хоть и считаю их более правильными. Уговорите же Вернона остаться. Он, бог весть по каким соображениям, считает невозможным оставаться в доме после того, как в нем поселится молодая хозяйка. Поэтому, чтобы не вступать с ним в пререкания, ибо спорить наш Вернон не умеет и одержимость лунатика заменяет ему разумные доводы, давайте поселим его где-нибудь поблизости, в одном из моих коттеджей. Ну вот, а чтобы он пустил корни, надобно его женить. |
|
"Who is there?" said Clara, beating for the lady in her mind. "Women," said Willoughby, "are born match-makers, and the most persuasive is a young bride. With a man--and a man like old Vernon!-- she is irresistible. It is my wish, and that arms you. It is your wish, that subjugates him. If he goes, he goes for good. If he stays, he is my friend. I deal simply with him, as with every one. It is the secret of authority. Now Miss Dale will soon lose her father. He exists on a pension; she has the prospect of having to leave the neighbourhood of the Hall, unless she is established near us. Her whole heart is in this region; it is the poor soul's passion. Count on her agreeing. But she will require a little wooing: and old Vernon wooing! Picture the scene to yourself, my love. His notion of wooing. I suspect, will be to treat the lady like a lexicon, and turn over the leaves for the word, and fly through the leaves for another word, and so get a sentence. Don't frown at the poor old fellow, my Clara; some have the language on their tongues, and some have not. Some are very dry sticks; manly men, honest fellows, but so cut away, so polished away from the sex, that they are in absolute want of outsiders to supply the silken filaments to attach them. Actually!" Sir Willoughby laughed in Clara's face to relax the dreamy stoniness of her look. "But I can assure you, my dearest, I have seen it. Vernon does not know how to speak--as we speak. He has, or he had, what is called a sneaking affection for Miss Dale. It was the most amusing thing possible; his courtship!--the air of a dog with an uneasy conscience, trying to reconcile himself with his master! We were all in fits of laughter. Of course it came to nothing." |
- На ком же? - спросила Клара, тщетно пытаясь представить себе кого-нибудь, кто годился бы ему в невесты. - Все женщины - прирожденные свахи, - сказал Уилоби. - А проповедь брака в устах девушки, которая сама вот-вот готовится в него вступить, окажется вдвойне убедительной. Для мужчины, особенно для такого, каков наш старина Вернон, ее доводы будут неотразимы. Итак, я вооружаю вас своей волей, вы покоряете его - своей. Если он уезжает, он уезжает навсегда. Если остается - мы с ним друзья по-прежнему. Я не делаю исключения для Вернона. В моих отношениях с людьми я люблю простоту и четкость. В этом - секрет моего могущества. Но к делу. Мисс Дейл суждено вскоре лишиться отца. Он живет на пенсию, и, если она не устроится где-нибудь поблизости, ей придется покинуть наши края. Она же привязана к ним всей душой, у бедняжки это настоящая страсть! В ее согласии можно не сомневаться. Но, разумеется, Вернону придется немного и поухаживать. Представляете себе, любовь моя, старину Вернона ухаживающим за женщиной? Я думаю, он примется за дело, как если бы перед ним была не дама, а словарь: найдет страницу, где напечатано нужное ему слово, потом перелистает несколько страниц и набредет на следующее, и так далее, пока не составится предложение. Но не презирайте беднягу, моя дорогая! У одних есть дар слова, другие его лишены. Бывают же такие сухари на свете! Причем это часто люди достойные, честные и мужественные - но уж так неловки в обращении с женщиной, что без посторонней помощи их не привяжешь шелковой нитью любви. Ей-богу! - И, пытаясь развеять окаменелую задумчивость Клары, сэр Уилоби расхохотался ей прямо в лицо. - Но право же, душа моя, так оно и есть. Я сам видел. Вернон совершенно не умеет разговаривать, как: как мы. Он питает или, по крайней мере, питал, так сказать, тайную привязанность к мисс Дейл. До чего же забавно было наблюдать за влюбленным Верноном! Он ходил, как провинившийся пес, пытающийся вернуть себе расположение хозяина. Мы просто задыхались от смеха. Разумеется, это так ничем и не кончилось. |
|
"Will Mr. Whitford," said Clara, "offend you to extinction if he declines?" Willoughby breathed an affectionate "Tush!" to her silliness. "We bring them together, as we best can. You see, Clara, I desire, and I will make some sacrifices to detain him." "But what do you sacrifice?--a cottage?" said Clara, combative at all points. "An ideal, perhaps. I lay no stress on sacrifice. I strongly object to separations. And therefore, you will say, I prepare the ground for unions? Put your influence to good service, my love. I believe you could persuade him to give us the Highland fling on the drawing-room table." "There is nothing to say to him of Crossjay?" "We hold Crossjay in reserve." "It is urgent." |
- А если мистер Уитфорд не захочет? - спросила Клара. - Вы тоже оскорбитесь и он перестанет для вас существовать? Уилоби снисходительно улыбнулся. - Что за вздор! И продолжал: - Мы вот что сделаем: попробуем их свести. Как видите, Клара, я так хочу, чтобы он здесь остался, что даже готов пойти на жертву. - Чем же вы жертвуете? Коттеджем? - не унималась Клара. - Быть может, идеалом. Впрочем, я не настаиваю на слове "жертва". Просто я терпеть не могу расставаться с близкими. И потому, скажете вы, так тороплюсь связать их вечными, нерасторжимыми узами? Не спорю. Употребите же ваше влияние, моя дорогая, на доброе дело. Вы можете уговорить его в чем угодно: велите ему сплясать джигу на столе в гостиной, и он спляшет! - А что мне сказать ему о Кросджее? - Кросджея мы покуда придержим про запас. - Но ведь время не терпит! |
| "Trust me. I have my ideas. I am not idle. That boy bids fair for a capital horseman. Eventualities might . . ." Sir Willoughby murmured to himself, and addressing his bride, "The cavalry? If we put him into the cavalry, we might make a gentleman of him--not be ashamed of him. Or, under certain eventualities, the Guards. Think it over, my love. De Craye, who will, I suppose, act best man for me, supposing old Vernon to pull at the collar, is a Lieutenant-Colonel in the Guards, a thorough gentleman--of the brainless class, if you like, but an elegant fellow; an Irishman; you will see him, and I should like to set a naval lieutenant beside him in a drawingroom, for you to compare them and consider the model you would choose for a boy you are interested in. Horace is grace and gallantry incarnate; fatuous, probably: I have always been too friendly with him to examine closely. He made himself one of my dogs, though my elder, and seemed to like to be at my heels. One of the few men's faces I can call admirably handsome;--with nothing behind it, perhaps. As Vernon says, 'a nothing picked by the vultures and bleached by the desert'. Not a bad talker, if you are satisfied with keeping up the ball. He will amuse you. Old Horace does not know how amusing he is!" | - Положитесь на меня. У меня есть кое-какие соображения - я о нем думал. Из этого мальчика со временем выработается первоклассный наездник. И, как знать, быть может: - Сэр Уилоби пробормотал что-то невнятное себе под нос. - Кавалерия, а? - продолжал он вслух, снова обращаясь к невесте. - Да, если мы определим его в кавалерию, он еще имеет шансы стать джентльменом, и нам не придется за него краснеть. А если посчастливится, то и в гвардию! Только подумайте, душа моя! Де Крей, который, верно, будет моим шафером, - если старина Вернон окончательно заартачится, - имеет чин гвардейского полковника, и уж он-то - джентльмен с головы до ног! Из разряда безмозглых, если угодно, но какой стиль, изящество! Настоящий ирландец. Вы его увидите! Поставьте-ка с ним рядом в гостиной какого-нибудь флотского офицерика - и вы сразу поймете, кого из них следует избрать в качестве образца для мальчика, в котором вы принимаете участие. Гораций - воплощенная галантность; немного фат, правда, не без того, - впрочем, я всегда был к нему дружески расположен, и поэтому не слишком пристально его разглядывал. Несмотря на то что Гораций немного старше меня, он сделался моим верным псом и всюду следовал за мной по пятам. Лицо его - одно из тех редких мужских лиц, какие можно, не задумываясь, назвать красивыми, даже если за этими чертами ничего не стоит. А если и стоит, то нечто, по выражению Вернона, "поклеванное стервятниками и вылизанное солнцем пустыни". Он, между прочим, забавный собеседник, если смотреть на беседу, как на приятное времяпрепровождение. Старина Гораций и не подозревает, как он забавен! |
|
"Did Mr. Whitford say that of Colonel De Craye?" "I forget the person of whom he said it. So you have noticed old Vernon's foible? Quote him one of his epigrams, and he is in motion head and heels! It is an infallible receipt for tuning him. If I want to have him in good temper, I have only to remark, 'as you said'. I straighten his back instantly." "I," said Clara, "have noticed chiefly his anxiety concerning the boy; for which I admire him." |
- Так эти слова мистера Уитфорда относились к полковнику де Крею? - Право, не помню, к кому именно. А вы, я вижу, заметили слабость старины Вернона? Процитируйте ему одну из его собственных эпиграмм, и он так и растает! Это безошибочное средство, чтобы настроить его на нужный лад. Когда мне требуется привести его в хорошее расположение духа, достаточно сказать: "Как вы говорите", и он перестает ершиться. - Пока что я заметила только одно, - сказала Клара, - его заботу о мальчике, и очень его за это уважаю. |
| "Creditable, if not particularly far-sighted and sagacious. Well, then, my dear, attack him at once; lead him to the subject of our fair neighbour. She is to be our guest for a week or so, and the whole affair might be concluded far enough to fix him before she leaves. She is at present awaiting the arrival of a cousin to attend on her father. A little gentle pushing will precipitate old Vernon on his knees as far as he ever can unbend them; but when a lady is made ready to expect a declaration, you know, why, she does not--does she?--demand the entire formula?--though some beautiful fortresses . . ." | - Это, конечно, с его стороны похвально, хоть и не особенно дальновидно. Итак, дорогая моя, атакуйте его как можно скорее: наведите его на разговор о нашей очаровательной соседке. Она погостит у нас неделю-другую, за это время можно заставить его почувствовать себя связанным. Она ждет какую-то свою кузину, которой решается доверить уход за отцом, и тогда переедет к нам. Старина Вернон будет нуждаться в деликатном понукании, прежде чем согнет свои негнущиеся колени; впрочем, когда женщина знает, что ей следует ждать признания в любви, она ведь не станет - не правда ли, дорогая? - настаивать на том, чтобы ей было сделано предложение по всей форме? Впрочем, я знаю одну крепость, и притом прекрасную, которая: |
| He enfolded her. Clara was growing hardened to it. To this she was fated; and not seeing any way to escape, she invoked a friendly frost to strike her blood, and passed through the minute unfeelingly. Having passed it, she reproached herself for making so much of it, thinking it a lesser endurance than to listen to him. What could she do?--she was caged; by her word of honour, as she at one time thought; by her cowardice, at another; and dimly sensible that the latter was a stronger lock than the former, she mused on the abstract question whether a woman's cowardice can be so absolute as to cast her into the jaws of her aversion. Is it to be conceived? Is there not a moment when it stands at bay? | Он заключил Клару в свои объятия. Кларино сердце было уже закалено; это ее судьба, и она не видела возможности ее избежать. Она только призывала всякий раз всю свою холодность, чтобы бесчувственно перенести тягостную минуту, и всякий раз, как эта минута кончалась, корила себя за то, что придавала ей такое значение, - ведь слушать его разглагольствования было еще невыносимее! Что делать? Она в западне. И честь не позволяет ей искать выхода из этой западни: ведь она связана словом! В иные минуты, впрочем, ей казалось, что чувство долга тут ни при чем и что все дело в ее собственном малодушии; тюремщик еще более несговорчивый, чем честь, оно сковало ее узами, которые были крепче всякого чувства долга. Клара пыталась исследовать умозрительно природу этого женского малодушия. Неужто оно властно бросить женщину в объятия того, кто ей внушает отвращение? А если застигнуть этого стража врасплох, улучить минуту, когда он зазевается? |
| But haggard-visaged Honour then starts up claiming to be dealt with in turn; for having courage restored to her, she must have the courage to break with honour, she must dare to be faithless, and not merely say, I will be brave, but be brave enough to be dishonourable. The cage of a plighted woman hungering for her disengagement has two keepers, a noble and a vile; where on earth is creature so dreadfully enclosed? It lies with her to overcome what degrades her, that she may win to liberty by overcoming what exalts. | Да, но тогда навстречу ей встанет Долг с его длинной, постной физиономией - и коль скоро вы разделались с малодушием, то имейте мужество поступиться и честью, осмелиться на измену. Легко сказать: "Буду храброй!" - надо еще и в самом деле найти в себе мужество нарушить собственное честное слово. Женщину, которая жаждет освободиться от данного ею слова, сторожат два стража: один из них благороден, другой - низок. Что может быть безнадежнее подобного плена? Чтобы выбраться из него на свободу, женщине предстоит бороться не только с тем, что ее унижает, но и с тем, что поддерживает в ней чувство собственного достоинства. |
|
Contemplating her situation, this idea (or vapour of youth taking the god-like semblance of an idea) sprang, born of her present sickness, in Clara's mind; that it must be an ill-constructed tumbling world where the hour of ignorance is made the creator of our destiny by being forced to the decisive elections upon which life's main issues hang. Her teacher had brought her to contemplate his view of the world. She thought likewise: how must a man despise women, who can expose himself as he does to me! |
Размышляя обо всем этом, Клара пришла к следующей, выстраданной ею мысли (если можно так назвать туманное облачко, принимающее в молодости божественную видимость мысли): как же дурно устроен мир, подумала она, и как в нем все непрочно, если решение, порожденное неопытностью, незнанием жизни, определяет всю дальнейшую судьбу человека, влияет на самое главное в его жизни! Увы, ее наставник добился своего - Клара начинала перенимать его философию: она увидела, что мир несовершенен. |
| Miss Middleton owed it to Sir Willoughby Patterne that she ceased to think like a girl. When had the great change begun? Glancing back, she could imagine that it was near the period we call in love the first--almost from the first. And she was led to imagine it through having become barred from imagining her own emotions of that season. They were so dead as not to arise even under the form of shadows in fancy. Without imputing blame to him, for she was reasonable so far, she deemed herself a person entrapped. In a dream somehow she had committed herself to a life-long imprisonment; and, oh terror! not in a quiet dungeon; the barren walls closed round her, talked, called for ardour, expected admiration. |
Итак, по милости сэра Уилоби Паттерна мисс Мидлтон перестала относиться к жизни, как девочка. Когда же свершилась в ней сия великая перемена? Оглядываясь назад, она решила, что произошло это чуть ли не в тот период любви, который принято именовать первым, иначе говоря - с самого начала! Так она думала оттого, что уже не могла представить себе чувства, которое она в то время испытывала на самом деле. Оно умерло в ней так бесповоротно, что даже не оставило по себе и тени воспоминаний. Не обвиняя в том сэра Уилоби, ибо она еще не утратила чувства справедливости, Клара понимала, что попалась в ловушку. Каким-то образом, чуть ли не во сне, обрекла она себя на пожизненное заключение, причем сомкнувшиеся вокруг нее голые стены - увы! - не безмолвствовали, а говорили без устали; они требовали от нее чувствительных излияний, ожидали восхищения! |
| She was unable to say why she could not give it; why she retreated more and more inwardly; why she invoked the frost to kill her tenderest feelings. She was in revolt, until a whisper of the day of bells reduced her to blank submission; out of which a breath of peace drew her to revolt again in gradual rapid stages, and once more the aspect of that singular day of merry blackness felled her to earth. It was alive, it advanced, it had a mouth, it had a song. She received letters of bridesmaids writing of it, and felt them as waves that hurl a log of wreck to shore. Following which afflicting sense of antagonism to the whole circle sweeping on with her, she considered the possibility of her being in a commencement of madness. Otherwise might she not be accused of a capriciousness quite as deplorable to consider? She had written to certain of these young ladies not very long since of this gentleman--how?--in what tone? And was it her madness then?--her recovery now? | А ей нечем было ответить на это требование, она сама не знала, отчего это так, и все больше и больше сжималась, уходила в себя. Она попеременно то бунтовала, то - при случайном упоминании предстоящей церемонии - впадала в состояние тупой покорности, из которого выходила лишь затем, чтобы со свежими силами вновь пробежать все ступеньки, ведущие к мятежу, а потом, вспомнив об ожидавшем ее мрачном торжестве, снова повергнуться на землю. Черный день этот не был отвлеченным понятием, он жил, он дышал, разговаривал, пел - он приближался. Подружки, готовящиеся к этому дню, присылали ей письма, и каждое такое письмо ощущалось ею, как еще одна волна, прибивающая к берегу обломок корабля, потерпевшего крушение. Острая враждебность, которую она испытывала к этим захлестывающим ее волнам, пугала ее: быть может, у нее начинается умопомешательство? Или - но и это не лучше - она просто находится во власти необъяснимых капризов? Не сама ли она писала кое-кому из этих подружек о своем женихе - и какими словами! С каким восторгом! А может, то было сумасшествие, а теперь наступило выздоровление? |
|
It seemed to her that to have written of him enthusiastically resembled madness more than to shudder away from the union; but standing alone, opposing all she has consented to set in motion, is too strange to a girl for perfect justification to be found in reason when she seeks it. Sir Willoughby was destined himself to supply her with that key of special insight which revealed and stamped him in a title to fortify her spirit of revolt, consecrate it almost. |
Ну, конечно же, это ее тогдашние восторженные письма были безумием, а вовсе не нынешнее отвращение к предстоящему браку! Но как было молоденькой девушке, одной, без воякой поддержки ополчившейся против того, что было затеяно с ее же согласия, как было ей знать, что поступкам ее имеются оправдания и что искать их следует в самых немудреных доводах разума? Снабдить Клару недостающим ключом было суждено самому сэру Уилоби; он сам разоблачил перед нею свою сущность, сам дал этой сущности точное наименование и укрепил ее в мятежных чувствах, которые теперь уже казались ей едва ли не святыми. |
| The popular physician of the county and famous anecdotal wit, Dr. Corney, had been a guest at dinner overnight, and the next day there was talk of him, and of the resources of his art displayed by Armand Dehors on his hearing that he was to minister to the tastes of a gathering of hommes d'esprit. Sir Willoughby glanced at Dehors with his customary benevolent irony in speaking of the persons, great in their way, who served him. | На одном из званых обедов в Большом доме среди приглашенных оказался доктор Корни, любимец всей округи, славящийся своим остроумием и анекдотами. На другой день было много разговоров как о самом докторе, так и о необычайных усилиях, предпринятых мосье Арманом Дэором, когда он узнал, что ему предстоит удивить своим искусством настоящих hommes d'esprit.[3] Сэр Уилоби упомянул Дэора с выражением добродушной иронии, которое он принимал, разговаривая о людях, находящихся у него в услужении и вместе с тем по-своему значительных. |
| "Why he cannot give us daily so good a dinner, one must, I suppose, go to French nature to learn. The French are in the habit of making up for all their deficiencies with enthusiasm. They have no reverence; if I had said to him, 'I want something particularly excellent, Dehors', I should have had a commonplace dinner. But they have enthusiasm on draught, and that is what we must pull at. Know one Frenchman and you know France. I have had Dehors under my eye two years, and I can mount his enthusiasm at a word. He took hommes d'esprit to denote men of letters. Frenchmen have destroyed their nobility, so, for the sake of excitement, they put up the literary man--not to worship him; that they can't do; it's to put themselves in a state of effervescence. They will not have real greatness above them, so they have sham. That they may justly call it equality, perhaps! Ay, for all your shake of the head, my good Vernon! You see, human nature comes round again, try as we may to upset it, and the French only differ from us in wading through blood to discover that they are at their old trick once more; 'I am your equal, sir, your born equal. Oh! you are a man of letters? Allow me to be in a bubble about you!' Yes, Vernon, and I believe the fellow looks up to you as the head of the establishment. I am not jealous. Provided he attends to his functions! There's a French philosopher who's for naming the days of the year after the birthdays of French men of letters. Voltaire-day, Rousseau-day, Racine-day, so on. Perhaps Vernon will inform us who takes April 1st." | - Вероятно, надо как следует изучить французский хаактер, чтобы понять, почему мосье Дэор не в состоянии кормить нас так же вкусно и в другие дни. Французы имеют обыкновение компенсировать свои недостатки энтузиазмом. Почтительность чужда их натуре. Если бы, например, я сказал: "Пожалуйста, Дэор, постарайтесь приготовить сегодня обед повкуснее!" - я не сомневаюсь, что он накормил бы нас весьма посредственно. Зато всегда можно рассчитывать на энтузиазм, которого у этого народа хоть отбавляй. Достаточно быть знакомым с одним французом, чтобы знать Францию. Я наблюдаю Дэора вот уже два года и знаю, как с помощью одного-единственного словечка вызвать в нем энтузиазм. Под hommes d'esprit он подразумевает господ сочинителей. Французы уничтожили свою аристократию и вместо нее возвели на пьедестал литераторов - не для того, чтобы им поклоняться - на это они не способны, - а просто, чтобы было вокруг чего шипеть и пениться. Подлинного величия они над собою не потерпят, а потому прибегают к поддельному. Быть может, они таким образом и осуществляют свое égalité.[4] Нечего качать головою, мой добрый Вернон, я знаю, что говорю! Человеческая натура, как бы мы ни старались ее изменить, всегда одна и та же. Французы ничем не отличаются от англичан, но только они свою страну топили в крови лишь затем, чтобы опять приняться за свои старые штучки. "Сударь, я вам ровня, мы с вами равны от рождения. Ах, вы - сочинитель? Тогда дозвольте мне побулькать и пошипеть вокруг вас!" Да, да, Вернон, это так, и я не сомневаюсь, что в глазах Дэора главой дома являетесь вы! Я не ревную, пусть - лишь бы он знал свое дело! Кто-то из французских философов предложил называть дни рождений французских писателей именами этих писателей: день Вольтера, день Руссо, день Расина и так далее. Может быть, Вернон скажет нам, кому досталось первое апреля? |
|
"A few trifling errors are of no consequence when you are in the vein of satire," said Vernon. "Be satisfied with knowing a nation in the person of a cook." "They may be reading us English off in a jockey!" said Dr. Middleton. "I believe that jockeys are the exchange we make for cooks; and our neighbours do not get the best of the bargain." "No; but, my dear good Vernon, it's nonsensical," said Sir Willoughby; "why be bawling every day the name of men of letters?" "Philosophers." "Well, philosophers." |
- Небольшая неточность в деталях вас не смущает, когда на вас нападает сатирический стих, - сказал Вернон. - Продолжайте считать, что в лице шеф-повара вы знакомы с целым народом. - Это они нас, англичан, станут судить по жокеям! - сказал доктор Мидлтон. - Ведь наши жокеи котируются там так же высоко, как их повара у нас. И пожалуй, что от этого обмена в выигрыше остаемся мы. - Нет, в самом деле, разве это не бессмыслица, милейший мой Вернон, - не унимался сэр Уилоби, - каждый день поминать писателей? - Философов. - Ну, философов. |
|
"Of all countries and times. And they are the benefactors of humanity." "Bene--!" Sir Willoughby's derisive laugh broke the word. "There's a pretension in all that, irreconcilable with English sound sense. Surely you see it?" "We might," said Vernon, "if you like, give alternative titles to the days, or have alternating days, devoted to our great families that performed meritorious deeds upon such a day." The rebel Clara, delighting in his banter, was heard: "Can we furnish sufficient?" "A poet or two could help us." "Perhaps a statesman," she suggested. "A pugilist, if wanted." |
- Философов всех времен и народов. Они - истинные благодетели человечества. - Как вы сказали? Благо:? - Сэр Уилоби не мог до конца выговорить это слово, так душил его смех! - Неужели вы не чувствуете, сколько в этом претензии, несовместимой с нашим английским здравым смыслом? - Ну что ж, - ответил Вернон, - дадим этим дням дополнительные наименования, если угодно, или посвятим другие дни представителям наших знатных фамилий, совершившим какой-нибудь памятный подвиг. Тут уже подала голос бунтарка Клара; она была в восторге от насмешек Вернона. - Хватит ли их у нас? - спросила она. - Может быть, все же нам не обойтись без парочки поэтов. - Или государственных деятелей, - подхватила Клара. |
| "For blowy days," observed Dr. Middleton, and hastily in penitence picked up the conversation he had unintentionally prostrated, with a general remark on new-fangled notions, and a word aside to Vernon; which created the blissful suspicion in Clara that her father was indisposed to second Sir Willoughby's opinions even when sharing them. |
- Можно подкинуть кулачного бойца. - На ненастный день, - вставил доктор Мидлтон и поспешно, словно раскаиваясь в том, что увел разговор в сторону, вернул его к исходной теме, выразив в общих словах свое неодобрение такого рода новшествам, и заговорил о чем-то вполголоса с Верноном. У Клары возникло радостное подозрение, что ее отец не очень охотно поддерживает взгляды сэра Уилоби даже в тех случаях, когда, казалось бы, их разделяет. |
| Sir Willoughby had led the conversation. Displeased that the lead should be withdrawn from him, he turned to Clara and related one of the after-dinner anecdotes of Dr. Corney; and another, with a vast deal of human nature in it, concerning a valetudinarian gentleman, whose wife chanced to be desperately ill, and he went to the physicians assembled in consultation outside the sick-room, imploring them by all he valued, and in tears, to save the poor patient for him, saying: "She is everything to me, everything; and if she dies I am compelled to run the risks of marrying again; I must marry again; for she has accustomed me so to the little attentions of a wife, that in truth I can't. I can't lose her! She must be saved!" And the loving husband of any devoted wife wrung his hands. | До сих пор застольной беседой руководил сэр Уилоби. Недовольный тем, что у него перехватили инициативу, он обратился к Кларе и поведал ей один из послеобеденных анекдотов доктора Корни, за первым анекдотом последовал другой, весьма тонко рисующий человеческую натуру. В нем рассказывалось, как некий джентльмен, большой ипохондрик, взывал к врачам, собравшимся на консилиум у постели его жены, умоляя спасти ее во что бы то ни стало. "Она для меня все, - говорил он, и слезы струились у него по щекам. - Если она умрет, мне придется пойти на риск и вступить в новый брак; я буду вынужден жениться, ибо благодаря ей я привык к супружеской заботливости. Нет, нет, я никак без нее не могу! Спасите ее во что бы то ни стало!" И любящий супруг ломал в отчаянии руки. |
|
"Now, there, Clara, there you have the Egoist," added Sir Willoughby. "That is the perfect Egoist. You see what he comes to--and his wife! The man was utterly unconscious of giving vent to the grossest selfishness." "An Egoist!" said Clara. "Beware of marrying an Egoist, my dear!" He bowed gallantly; and so blindly fatuous did he appear to her, that she could hardly believe him guilty of uttering the words she had heard from him, and kept her eyes on him vacantly till she came to a sudden full stop in the thoughts directing her gaze. |
- Вот вам, Клара, образец Эгоиста, - заключил свой рассказ сэр Уилоби, - портрет Эгоиста в самом чистом виде. Видите, до каких он дошел столпов? А его бедная жена! И заметьте - он и понятия не имеет о том, что вся его мольба продиктована неприкрытым себялюбием. - Эгоист! - воскликнула Клара. - Да, моя дорогая, остерегайтесь выйти за Эгоиста, - заключил сэр Уилоби с галантным поклоном. Клара была так поражена его слепым самодовольством, что не верила своим ушам: уж полно, не ослышалась ли она? Неужели он в самом деле произнес это слово? Она глядела на него невидящим взором, но вскоре направление, которое приняли ее мысли, заставило ее вздрогнуть. |
| She looked at Vernon, she looked at her father, and at the ladies Eleanor and Isabel. None of them saw the man in the word, none noticed the word; yet this word was her medical herb, her illuminating lamp, the key of him (and, alas, but she thought it by feeling her need of one), the advocate pleading in apology for her. Egoist! She beheld him--unfortunate, selfdesignated man that he was!--in his good qualities as well as bad under the implacable lamp, and his good were drenched in his first person singular. His generosity roared of I louder than the rest. Conceive him at the age of Dr. Corney's hero: "Pray, save my wife for me. I shall positively have to get another if I lose her, and one who may not love me half so well, or understand the peculiarities of my character and appreciate my attitudes." He was in his thirty-second year, therefore a young man, strong and healthy, yet his garrulous return to his principal theme, his emphasis on I and me, lent him the seeming of an old man spotted with decaying youth. | Она обвела всех взглядом: ни Вернон, ни ее отец, ни тетушки Изабел и Эленор - никто, по-видимому, не заметил, что одним этим словом сэр Уилоби нарисовал свой собственный портрет! Да и самое слово проскользнуло мимо их ушей. А между тем оно предстало перед ней как целебное зелье, как луч света, как ключ к характеру Уилоби и - увы, ей и это пришло в голову! - как адвокат, выступивший на ее защиту. Эгоист! Она вдруг увидела его, этого человека, имевшего несчастье произнести собственный приговор, увидела его со всеми его достоинствами и недостатками, и в этом новом, беспощадном свете самые достоинства его оказались поглощенными местоимением первого лица единственного числа. Самая щедрость его громче прочих качеств, казалось вопила: "Я! Я! Я!" И можно было с легкостью себе представить, как, достигнув возраста героя анекдота, рассказанного доктором Корни, он восклицает: "О, спасите мою жену! А не то мне придется заводить другую, и кто знает, будет ли она любить меня так же сильно, как первая, поймет ли, как та, все особенности моего характера, оценит ли мои взгляды на жизнь?" Ему шел всего лишь тридцать третий год, следовательно, он был еще молод и здоров, однако его многословное и настойчивое возвращение к своей главной теме, акцент, какой он делал на "я", "меня", "мое", уподобляли его старику, в котором там и сям еще проглядывали остатки давно увядшей молодости. |
|
"Beware of marrying an Egoist." Would he help her to escape? The idea of the scene ensuing upon her petition for release, and the being dragged round the walls of his egoism, and having her head knocked against the corners, alarmed her with sensations of sickness. |
Остерегайтесь выйти за Эгоиста. Да, но поможет ли он ей избежать этой участи? Она представила себе сцену, которая разыгралась бы, если б она попросила освободить ее от слова, представила, как ее волокут вдоль стен его эгоизма, как она ударяется головой обо все углы, и сердце ее болезненно сжалось перед этой картиной. |
|
There was the example of Constantia. But that desperate young lady had been assisted by a gallant, loving gentleman; she had met a Captain Oxford. Clara brooded on those two until they seemed heroic. She questioned herself. Could she . . . ? were one to come? She shut her eyes in languor, leaning the wrong way of her wishes, yet unable to say No. |
Правда, имелся пример Констанции. Но эта отчаянная девушка заручилась поддержкой галантного и преданного джентльмена: она встретила некоего капитана Оксфорда. Клара столько думала об этой паре, что они в конце концов сделались в ее представлении героическими фигурами. Она спрашивала себя: "А я могла бы?.. Если бы кто-нибудь?.." Она томно закрывала глаза и, безвольно предаваясь своим грешным грезам, чувствовала, что не может сказать им: "Нет". |
| Sir Willoughby had positively said beware! Marrying him would be a deed committed in spite of his express warning. She went so far as to conceive him subsequently saying: "I warned you." She conceived the state of marriage with him as that of a woman tied not to a man of heart, but to an obelisk lettered all over with hieroglyphics, and everlastingly hearing him expound them, relishing renewing his lectures on them. | Ведь сам сэр Уилоби сказал ей: "Остерегайтесь!" Выйти за него замуж значило бы действовать вопреки его предостережению. Она даже представила себе, как он впоследствии сказал бы ей: "Я вам говорил!" И она ясно увидела, что женщина, вступившая с ним в брак, оказалась бы связанной не с живым человеком, обладающим сердцем и душой, а с испещренным иероглифами обелиском, который всю жизнь расшифровывал бы ей самого себя и читал ей лекции все на ту же тему: о себе. |
| Full surely this immovable stone-man would not release her. This petrifaction of egoism would from amazedly to austerely refuse the petition. His pride would debar him from understanding her desire to be released. And if she resolved on it, without doing it straightway in Constantia's manner, the miserable bewilderment of her father, for whom such a complication would be a tragic dilemma, had to be thought of. Her father, with all his tenderness for his child, would make a stand on the point of honour; though certain to yield to her, he would be distressed in a tempest of worry; and Dr. Middleton thus afflicted threw up his arms, he shunned books, shunned speech, and resembled a castaway on the ocean, with nothing between himself and his calamity. As for the world, it would be barking at her heels. | Нет, ясно, что этот человек-скала не отпустит ее добровольно. Этот застывший эгоизм, эта окаменелость выслушает ее просьбу с изумлением и наотрез откажется выполнить ее. Гордость помешает ему даже понять ее желание быть свободной. Положим, она могла бы добиться свободы - и притом не прибегая к способу, избранному Констанцией, - но мысль об отце, об огорчении, какое она ему причинит, о трагической дилемме, которую перед ним поставит, лишала ее решимости. Несмотря на всю свою любовь к ней, отец настаивал бы на соблюдении данного ею слова; в конце концов он, разумеется, уступил бы, но смятение его и отчаяние не поддавались бы описанию. Доктор Мидлтон, когда его чувства приходили в расстройство, бывал ужасен: он бросал все свои занятия, книги, умолкал и становился похожим на человека, потерпевшего кораблекрушение в океане и не ждущего ниоткуда спасения. В свете поднялся бы вой. |
| She might call the man she wrenched her hand from, Egoist; jilt, the world would call her. She dwelt bitterly on her agreement with Sir Willoughby regarding the world, laying it to his charge that her garden had become a place of nettles, her horizon an unlighted fourth side of a square. | Сколько бы она ни доказывала, что человек, из рук которого она вырвала свою, - эгоист, свет заклеймил бы ее как изменницу. Она с горечью подумала, что ее взгляды на свет пришли в согласие со взглядами Уилоби, - ведь это из-за него благоухающий сад превратился для нее в заросший крапивою пустырь, а вместо горизонта перед ней встала глухая, темная стена. |
| Clara passed from person to person visiting the Hall. There was universal, and as she was compelled to see, honest admiration of the host. Not a soul had a suspicion of his cloaked nature. Her agony of hypocrisy in accepting their compliments as the bride of Sir Willoughby Patterne was poorly moderated by contempt of them for their infatuation. She tried to cheat herself with the thought that they were right and that she was the foolish and wicked inconstant. In her anxiety to strangle the rebelliousness which had been communicated from her mind to her blood, and was present with her whether her mind was in action or not, she encouraged the ladies Eleanor and Isabel to magnify the fictitious man of their idolatry, hoping that she might enter into them imaginatively, that she might to some degree subdue herself to the necessity of her position. If she partly succeeded in stupefying her antagonism, five minutes of him undid the work. | Клара мысленно перебрала всех посетителей Большого дома, и в каждом из них она видела одно: искреннее восхищение хозяином дома. Ни одна душа не подозревала о его подлинной природе. Муки лицемерия, которые она претерпевала, принимая поздравления в качестве невесты сэра Уилоби, лишь немного умерялись тем презрением, какое она испытывала к поздравляющим, к их удивительной слепоте. Тщетно пыталась она себя обмануть, внушая себе, что правы они и что она просто-напросто глупая, вздорная и легкомысленная женщина. В своем стремлении подавить мятеж, начавшийся в сознании, а теперь уже бушевавший в крови независимо от сознания, она всячески вызывала тетушек Изабел и Эленор на преувеличенные похвалы их кумиру; она хотела проникнуться их настроением, дабы хоть немного примениться к ожидавшей ее участи. Подчас ей это даже удавалось, и голос протеста совсем было замолкал, но стоило ей провести пять минут в обществе сэра Уилоби - и все ее усилия разлетались в прах. |
|
He requested her to wear the Patterne pearls for a dinner-party of grand ladies, telling her that he would commission Miss Isabel to take them to her. Clara begged leave to decline them, on the plea of having no right to wear them. He laughed at her modish modesty. "But really it might almost be classed with affectation," said he. "I give you the right. Virtually you are my wife." "No." "Before heaven?" "No. We are not married." |
Однажды он попросил ее надеть фамильный жемчуг к обеду, на который были званы какие-то важные дамы, и сказал, что пришлет его к ней с мисс Изабел. Клара отклонила его предложение, сославшись на то, что не имеет еще права носить этот жемчуг. Он посмеялся ее щепетильности. - По правде говоря, я от вас не ожидал подобного жеманства, - сказал он. - Я дарую вам это право. Ведь, по существу, мы уже все равно что муж и жена. - Нет. - А перед небом? - Мы еще не обвенчаны. |
|
"As my betrothed, will you wear them, to please me?" "I would rather not. I cannot wear borrowed jewels. These I cannot wear. Forgive me, I cannot. And, Willoughby," she said, scorning herself for want of fortitude in not keeping to the simply blunt provocative refusal, "does one not look like a victim decked for the sacrifice?--the garlanded heifer you see on Greek vases, in that array of jewellery?" |
- Ну, хорошо. Наденьте тогда этот жемчуг в качестве моей невесты. - Я предпочла бы его не надевать. Я не могу носить жемчуг "напрокат". Я не могу надеть это ожерелье. Не могу, поймите. - И, испытывая к себе презрение за то, что не ограничивается резким отказом, она прибавила: - Вам не кажется, Уилоби, что девушка, надевающая на себя подобные драгоценности, походит на жертву, украшенную перед жертвоприношением? Нечто вроде священного тельца, увешанного драгоценностями, каких изображают на древнегреческих амфорах? |
|
"My dear Clara!" exclaimed the astonished lover, "how can you term them borrowed, when they are the Patterne jewels, our family heirloom pearls, unmatched, I venture to affirm, decidedly in my county and many others, and passing to the use of the mistress of the house in the natural course of things?" "They are yours, they are not mine." "Prospectively they are yours." "It would be to anticipate the fact to wear them." "With my consent, my approval? at my request?" "I am not yet . . . I never may be . . ." "My wife?" He laughed triumphantly, and silenced her by manly smothering. |
- Дорогая моя Клара! - воскликнул изумленный жених. - Как можете вы называть этот жемчуг драгоценностью, взятой напрокат, когда это перлы Паттернов, наши фамильные драгоценности, не имеющие, смею сказать, себе равных ни в нашем графстве, ни во многих других, - драгоценности, которые самым законным образом переходят к новой хозяйке дома? - Это ваш жемчуг, но не мой. - Он скоро будет вашим. - Но, надев его сейчас, я бы предвосхитила события. - Даже с моего согласия и одобрения? Даже если я вас прошу? - Я еще не: я, может быть, никогда не стану: - Моей женой? |
|
Her scruple was perhaps an honourable one, he said. Perhaps the jewels were safer in their iron box. He had merely intended a surprise and gratification to her. Courage was coming to enable her to speak more plainly, when his discontinuing to insist on her wearing the jewels, under an appearance of deference of her wishes, disarmed her by touching her sympathies. |
Он торжествующе засмеялся и старым, испытанным способом всех влюбленных принудил ее к молчанию. Такая щепетильность, впрочем, делает ей честь, сказал он. И может быть, жемчугу в самом деле лучше покоиться покуда в своем стальном ящичке. Он просто хотел порадовать ее сюрпризом. Прекратив, как бы из уважения к ее воле, настаивать на том, чтобы она надела жемчуг, он ее обезоружил в ту самую минуту, когда она собралась было с духом, чтобы высказаться более решительно. |
|
She said, however, "I fear we do not often agree, Willoughby." "When you are a little older!" was the irritating answer. "It would then be too late to make the discovery." "The discovery, I apprehend, is not imperative, my love." "It seems to me that our minds are opposed." "I should," said he, "have been awake to it at a single indication, be sure." "But I know," she pursued, "I have learned that the ideal of conduct for women is to subject their minds to the part of an accompaniment." "For women, my love? my wife will be in natural harmony with me." |
- Боюсь, что мы часто расходимся с вами во взглядах, Уилоби, - успела она все же сказать. - Вы еще так молоды, моя дорогая! - последовал обидный ответ. - А если это расхождение не пройдет с возрастом? - Я отказываюсь даже представить себе такое, душа моя! - Мне кажется, что у нас с вами от природы противоположные натуры. - Если бы это было так, я бы непременно это почувствовал, - заверил он Клару. - По первому же намеку! - Да, но я слыхала, - продолжала она, - мне говорили, будто от женщины требуется, чтобы она была подголоском своего мужа и вторила ему во всем. - Быть может, это и требуется от других женщин, душа моя! Моя жена будет пребывать в состоянии естественной гармонии со мной. |
|
"Ah!" She compressed her lips. The yawn would come. "I am sleepier here than anywhere." "Ours, my Clara, is the finest air of the kingdom. It has the effect of sea-air." "But if I am always asleep here?" "We shall have to make a public exhibition of the Beauty." This dash of his liveliness defeated her. |
- Ах! - Она сжала губы. Но так и не могла подавить зевка. - Почему-то мне здесь постоянно хочется спать. - Наш воздух, моя дорогая Клара, считается самым здоровым во всем королевстве. Он действует, как морской. - Мне все время кажется, что я вот-вот усну. - Ну что ж, тогда нам придется выставить на всеобщее обозрение нашу "спящую красавицу"! Его игривость заставила ее умолкнуть. |
| She left him, feeling the contempt of the brain feverishly quickened and fine-pointed, for the brain chewing the cud in the happy pastures of unawakedness. So violent was the fever, so keen her introspection, that she spared few, and Vernon was not among them. Young Crossjay, whom she considered the least able of all to act as an ally, was the only one she courted with a real desire to please him, he was the one she affectionately envied; he was the youngest, the freest, he had the world before him, and he did not know how horrible the world was, or could be made to look. | Она покинула его с чувством презрения, какое испытывает человек с лихорадочно обостренным восприятием к тому, чей ум продолжает жевать привычную жвачку и пастись на блаженных пастбищах неведения. Снедавшая Клару лихорадка и пронзительный взгляд, обращенный на себя, делали ее беспощадной - и меньше всего она была склонна щадить Вернона. То ли дело - юный Кросджей! В нем она не искала союзника и поэтому испытывала к нему непринужденную дружбу, лишенную какой бы то ни было корысти. С нежностью и завистью думала она о нем: он так молод, так свободен, ему открыт весь мир, и он еще не знает, как ужасен этот мир или, во всяком случае, каким ужасным он может показаться! |
| She loved the boy from expecting nothing of him. Others, Vernon Whitford, for instance, could help, and moved no hand. He read her case. A scrutiny so penetrating under its air of abstract thoughtfulness, though his eyes did but rest on her a second or two, signified that he read her line by line, and to the end--excepting what she thought of him for probing her with that sharp steel of insight without a purpose. | Клара любила мальчика всей душой потому, что ничего от него не ждала для себя. Он был не то что другие, хотя бы тот же Вернон Уитфорд, - вот уж кто мог бы ей помочь, если бы захотел, а между тем он и пальцем не шевельнет! Вернон все понимал. Взгляд его пытливых, проницательных глаз, которому он стремился придать видимость задумчивой рассеянности, задерживался на ней не дольше одной-двух секунд. Разумеется, он прочитал ее всю, строка за строкою! Единственное, чего ему, быть может, не удалось прочитать, - это ее мыслей о нем самом, дерзнувшем без всякой видимой надобности потревожить ее стальным острием своей проницательности. |
| She knew her mind's injustice. It was her case, her lamentable case--the impatient panic-stricken nerves of a captured wild creature which cried for help. She exaggerated her sufferings to get strength to throw them off, and lost it in the recognition that they were exaggerated: and out of the conflict issued recklessness, with a cry as wild as any coming of madness; for she did not blush in saying to herself. | Она понимала, что несправедлива, но она была как затравленный зверек, терпение ее было на исходе, и этот невысказанный укор являлся всего лишь немым, паническим криком о помощи. Преувеличивая свои страдания, она черпала силы для борьбы, но, сознавая, что их преувеличивает, тотчас этих сил лишалась. Внутренний конфликт порождал беспечность отчаяния: ничуть не краснея, она говорила себе, - и это уже походило на вопль безумия: |
| "If some one loved me!" Before hearing of Constantia, she had mused upon liberty as a virgin Goddess--men were out of her thoughts; even the figure of a rescuer, if one dawned in her mind, was more angel than hero. That fair childish maidenliness had ceased. With her body straining in her dragon's grasp, with the savour of loathing, unable to contend, unable to speak aloud, she began to speak to herself, and all the health of her nature made her outcry womanly:"If I were loved!"--not for the sake of love, but for free breathing; and her utterance of it was to insure life and enduringness to the wish, as the yearning of a mother on a drowning ship is to get her infant to shore. | "Хоть бы кто-нибудь меня полюбил!" Прежде, до того, как ей рассказали о Констанции, она представляла себе свободу в образе девственной богини, о мужчине у нее не было и помысла. Даже если в ее сознании порой и брезжил образ избавителя, то он походил скорее на ангела, нежели на героя. Этим милым полудевичьим, полудетским мечтаниям пришел конец. Она билась в объятиях дракона, не имея сил ни преодолеть свое отвращение, ни выказать его, и, наконец, заговорила сама с собой начистоту. В этой чисто женской мечте: "Хоть бы кто-нибудь меня полюбил!" - выразилась вся ее здоровая натура. Здесь была потребность не столько в любви, сколько в воздухе, которым можно было бы дышать. Произнося эти слова самой себе, она как бы придавала жизненность и стойкость мечте, которая по своей целеустремленности могла равняться с жаждой матери спасти своего ребенка, попавшего вместе с ней в кораблекрушение. |
| "If some noble gentleman could see me as I am and not disdain to aid me! Oh! to be caught up out of this prison of thorns and brambles. I cannot tear my own way out. I am a coward. My cry for help confesses that. A beckoning of a finger would change me, I believe. I could fly bleeding and through hootings to a comrade. Oh! a comrade! I do not want a lover. I should find another Egoist, not so bad, but enough to make me take a breath like death. I could follow a soldier, like poor Sally or Molly. He stakes his life for his country, and a woman may be proud of the worst of men who do that. | "О, если бы нашелся человек благородной души, который, узнав меня со всеми моими недостатками, все же удостоил бы меня своей помощи! Если б кто-нибудь вызволил меня из этой тюрьмы со стенами из шипов и терний! Самой мне из нее не вырваться. Я малодушна и потому взываю о помощи. Если б меня кто-нибудь хоть пальцем поманил, я бы тотчас вся преобразилась. Исцарапанная в кровь, под улюлюканье толпы, я бы кинулась к другу! Да, да, мне нужен именно друг, а не кто-нибудь другой. Не возлюбленный, а друг. Всякий возлюбленный, кто бы он ни был, оказался бы таким же эгоистом, - менее злостным, быть может, чем этот, но все же эгоистом, а это для меня смерть. Я могла бы пойти за простого солдата, как любая Молли или Салли. Всякая женщина может гордиться человеком, который рискует жизнью ради отечества, даже если он сам по себе не представляет ничего особенного. |
|
Constantia met a soldier. Perhaps she prayed and her prayer was answered. She did ill. But, oh, how I love her for it! His name was Harry Oxford. Papa would call him her Perseus. She must have felt that there was no explaining what she suffered. She had only to act, to plunge. First she fixed her mind on Harry Oxford. To be able to speak his name and see him awaiting her, must have been relief, a reprieve. She did not waver, she cut the links, she signed herself over. Oh, brave girl! what do you think of me? But I have no Harry Whitford, I am alone. Let anything be said against women; we must be very bad to have such bad things written of us: only, say this, that to ask them to sign themselves over by oath and ceremony, because of an ignorant promise, to the man they have been mistaken in, is . . . it is--" the sudden consciousness that she had put another name for Oxford, struck her a buffet, drowning her in crimson. |
Повстречала же Констанция солдата! Может быть, она молила о нем бога и молитва ее была услышана? Она поступила дурно, пусть! Но как я люблю ее за этот поступок! Его зовут Гарри Оксфорд. Отец бы назвал его Персеем{21}. Констанция, должно быть, чувствовала, что объяснениями делу не поможешь. Ей оставалось только действовать, ринуться в омут. Наверное, она начала с того, что стала приглядываться к Гарри Оксфорду. Произносить его имя про себя, знать, что он ее ждет, - каким это было для нее утешением, каким отдыхом! Она не колебалась, не выжидала, а перерубила цепь и потом скрепила этот шаг, соединившись с любимым. Мужественная девушка, что-то ты думаешь обо мне? Но ведь у меня нет никакого Гарри Уитфорда, я одна, одна. Пусть говорят о женщинах, что хотят; должно быть, мы в самом деле очень скверные, если о нас пишут такие ужасы, но все же требовать, чтобы мы скрепляли свой договор торжественнной клятвой и отдавали себя в полное распоряжение другого - только потому, что имели несчастье дать слово человеку, в котором, как впоследствии оказалось, ошиблись!.. Признайтесь, что это: это:" Тут она вдруг вздрогнула, как от удара, и лицо ее залилось ярким румянцем: до ее сознания дошло, что она мысленно оговорилась и вместо имени Оксфорда подставила другое! |
CHAPTER XI. THE DOUBLE-BLOSSOM WILD CHERRY-TREE/Глава одиннадцатая Махровая вишня в цвету
| Sir Willoughby chose a moment when Clara was with him and he had a good retreat through folding-windows to the lawn, in case of cogency on the enemy's part, to attack his cousin regarding the preposterous plot to upset the family by a scamper to London: | Сэр Уилоби улучил минуту, когда Клара была рядом, а дверь в сад обеспечивала отступление - на случай, если противник сумеет привести слишком убедительные доводы в свою пользу, - и открыл огонь по кузену, коварно замыслившему своим бегством в Лондон расстроить весь его домашний уклад. |
| "By the way, Vernon, what is this you've been mumbling to everybody save me, about leaving us to pitch yourself into the stew-pot and be made broth of? London is no better, and you are fit for considerably better. Don't, I beg you, continue to annoy me. Take a run abroad, if you are restless. Take two or three months, and join us as we are travelling home; and then think of settling, pray. Follow my example, if you like. You can have one of my cottages, or a place built for you. Anything to keep a man from destroying the sense of stability about one. In London, my dear old fellow, you lose your identity. What are you there? I ask you, what? One has the feeling of the house crumbling when a man is perpetually for shifting and cannot fix himself. Here you are known, you can study at your ease; up in London you are nobody; I tell you honestly, I feel it myself, a week of London literally drives me home to discover the individual where I left him. Be advised. You don't mean to go." | - Да, кстати, Вернон, - начал он, - что это вы там рассказываете всем, кроме меня, будто намереваетесь покинуть нас и броситься в кипящий котел, где из вас сварят суп? Право же, вы достойны лучшей участи, чем вариться в этом котле. Не огорчайте меня, пожалуйста! Поезжайте путешествовать, если вам не сидится на месте. Постранствуйте месяца два-три, а затем присоединяйтесь к нам, и поедем все вместе домой. А там, глядишь, вы и сами, быть может, захотите обзавестись своим домком. Нет, правда, почему бы вам не последовать моему примеру? Поселитесь в одном из моих коттеджей, если хотите, а то - выстроим вам новый дом. Я готов на все, лишь бы не нарушать привычного равновесия. В Лондоне, друг мой, человек теряет свое лицо. Чем вы там будете? Я вас спрашиваю - чем? Когда рядом такой непоседа, кажется, что и твой собственный дом вот-вот обвалится. Здесь вас знают, вы можете спокойно заниматься своим делом. В Лондоне вы - ничто. Откровенно говорю вам, я это испытал на себе. После недели, проведенной в Лондоне, я всякий раз опрометью несусь домой, чтобы вновь обрести себя. Послушайте моего совета, Вернон! Не может быть, чтобы вы всерьез решились уехать! |
|
"I have the intention," said Vernon. "Why?" "I've mentioned it to you." "To my face?" "Over your shoulder is generally the only chance you give me." |
- У меня есть такое намерение, - сказал Вернон. - Почему? - Я вам говорил. - Мне? Когда же? - Если не вам, то вашей спине, которую вы мне подставляли всякий раз, как я с вами об этом заговаривал. |
| "You have not mentioned it to me, to my knowledge. As to the reason, I might hear a dozen of your reasons, and I should not understand one. It's against your interests and against my wishes. Come, friend, I am not the only one you distress. Why, Vernon, you yourself have said that the English would be very perfect Jews if they could manage to live on the patriarchal system. You said it, yes, you said it!--but I recollect it clearly. Oh, as for your double-meanings, you said the thing, and you jeered at the incapacity of English families to live together, on account of bad temper; and now you are the first to break up our union! I decidedly do not profess to be a perfect Jew, but I do . . ." | - Я не помню, чтобы вы со мною об этом заговаривали. Что же касается ваших доводов, то меня не убедил бы и десяток доводов. Вы идете наперекор не только моим желаниям, но и собственным интересам. Друг мой, вы огорчаете не меня одного. Вспомните, Вернон, ведь вы сами говорили, что мы, англичане, народ ветхозаветный и что нам следовало бы вернуться к патриархальному образу жизни. Говорили, говорили, не спорьте! Я это прекрасно помню. Разумеется, вы, как всегда, иронизировали и тут же стали издеваться над англичанами, утверждая, будто у нас у всех скверный характер и что поэтому мы не можем жить со своими родственниками одной большой семьей. А теперь вы первый же и ломаете семью! Я, конечно, не претендую на звание ветхозаветного патриарха, но все же я: я: |
|
Sir Willoughby caught signs of a probably smiling commerce between his bride and his cousin. He raised his face, appeared to be consulting his eyelids, and resolved to laugh: "Well, I own it. I do like the idea of living patriarchally." He turned to Clara. "The Rev. Doctor one of us!" "My father?" she said. "Why not?" "Papa's habits are those of a scholar." "That you might not be separated from him, my dear!" |
Сэр Уилоби по каким-то неуловимым признакам почувствовал, что его невеста и кузен обменялись улыбкой. Он закинул голову и, казалось посовещавшись с верхними веками, решил рассмеяться. - Ну, хорошо, я и впрямь питаю слабость к патриархальному образу жизни, - каюсь! И достопочтенный доктор жил бы вместе с нами! - прибавил он, повернувшись к Кларе. - Мой отец? - переспросила она. - А почему бы нет? - Отец привык вести жизнь ученого отшельника. - Вам не пришлось бы с ним разлучаться, дорогая! |
|
Clara thanked Sir Willoughby for the kindness of thinking of her father, mentally analysing the kindness, in which at least she found no unkindness, scarcely egoism, though she knew it to be there. "We might propose it," said he. "As a compliment?" "If he would condescend to accept it as a compliment. These great scholars! . . . And if Vernon goes, our inducement for Dr. Middleton to stay . . . But it is too absurd for discussion . . . Oh, Vernon, about Master Crossjay; I will see to it." |
Поблагодарив сэра Уилобн за доброту, побудившую его подумать об ее отце, Клара мысленно подвергла эту доброту пристрастному разбору: но нет, она никак не могла уловить чего-либо недоброго или эгоистического в этом предложении - и тем не менее она была уверена, твердо знала, что в его основе крылся все тот же эгоизм. - Надо будет хотя бы предложить ему: - сказал сэр Уилоби. - Как честь? - Если он соблаговолит считать это честью, Ох, уж эти мне светочи науки! Впрочем, без Вернона нам уже нечем будет соблазнить доктора Мидлтона. Ну, да все это так нелепо, что и говорить не стоит! Ах да, Вернон, - насчет юного Кросджея: Я решил взять все заботы о нем на себя. |
|
He was about to give Vernon his shoulder and step into the garden, when Clara said, "You will have Crossjay trained for the navy, Willoughby? There is not a day to lose." "Yes, yes; I will see to it. Depend on me for holding the young rascal in view." He presented his hand to her to lead her over the step to the gravel, surprised to behold how flushed she was. |
С этими словами сэр Уилоби подставил Вернону спину и направился к двери, но Клара остановила его. - Стало быть, вы дадите Кросджею возможность подготовиться к поступлению во флот? - спросила она. - Ведь ему нельзя терять и дня. - Да, да, я все устрою. Можете на меня положиться - я не потеряю этого постреленка из виду. Сэр Уилоби подал ей руку, чтобы помочь спуститься со ступеньки на гравий, и с удивлением отметил румянец, заливший ей лицо. |
|
She responded to the invitation by putting her hand forth from a bent elbow, with hesitating fingers. "It should not be postponed, Willoughby." Her attitude suggested a stipulation before she touched him. "It's an affair of money, as you know, Willoughby," said Vernon. "If I'm in London, I can't well provide for the boy for some time to come, or it's not certain that I can." "Why on earth should you go?" "That's another matter. I want you to take my place with him." |
В ответ на его жест она протянула ему руку. - Не забывайте, Уилоби, что с этим делом мешкать нельзя, - проговорила она, словно предъявляя ультиматум, и нехотя позволила своим пальцам коснуться его рукава. - Как вам известно, Уилоби, все дело в деньгах, - сказал Вернон. - Если я поеду в Лондон, на первых порах я вряд ли буду в состоянии содержать мальчика. - Но зачем, зачем же вам ехать? - Это уже другой вопрос. Я хочу передать вам свои функции. |
|
"In which case the circumstances are changed. I am responsible for him, and I have a right to bring him up according to my own prescription." "We are likely to have one idle lout the more." "I guarantee to make a gentleman of him." "We have too many of your gentlemen already." "You can't have enough, my good Vernon." "They're the national apology for indolence. Training a penniless boy to be one of them is nearly as bad as an education in a thieves' den; he will be just as much at war with society, if not game for the police." "Vernon, have you seen Crossjay's father, the now Captain of Marines? I think you have." "He's a good man and a very gallant officer." |
- А коли так, то все меняется: раз я беру на себя ответственность за дальнейшую судьбу мальчика, я вправе воспитать его как считаю нужным. - То есть подарить обществу еще одного бездельника. - Я ручаюсь, что сделаю из него настоящего джентльмена. - У нас их и без того слишком много. - Слишком много джентльменов не может быть, Вернон. - Этим вашим джентльменством у нас в Англии прикрывают самую обыкновенную леность. Растить джентльмена из мальчика, у которого нет ни гроша за душой, немногим лучше, чем отдать его на выучку к ворам. Вы воспитаете врага общества, а быть может, даже и поживу для полиции. - Вот что, Вернон: вы как будто видели отца Кросджея, этого лейтенанта, а ныне капитана морской пехоты? - Он порядочный человек и храбрый офицер. |
|
"And in spite of his qualities he's a cub, and an old cub. He is a captain now, but he takes that rank very late, you will own. There you have what you call a good man, undoubtedly a gallant officer, neutralized by the fact that he is not a gentleman. Holding intercourse with him is out of the question. No wonder Government declines to advance him rapidly. Young Crossjay does not bear your name. He bears mine, and on that point alone I should have a voice in the settlement of his career. And I say emphatically that a drawing-room approval of a young man is the best certificate for his general chances in life. I know of a City of London merchant of some sort, and I know a firm of lawyers, who will have none but University men at their office; at least, they have the preference." "Crossjay has a bullet head, fit neither for the University nor the drawing-room," said Vernon; "equal to fighting and dying for you, and that's all." |
- И несмотря на эти достоинства - совершеннейший недоросль, старый недоросль. Положим, он сейчас капитан, но, согласитесь, он дослужился до этого чина довольно поздно. Вот вам, пожалуйста, - порядочный человек и храбрый офицер - и все это перечеркивается тем простым обстоятельством, что он - не джентльмен. Общение с ним исключено. Не удивительно, что правительство так неохотно его продвигает! Что касается юного Кросджея, он носит не ваше имя, а мое, - казалось бы, уже одно это обстоятельство дает мне преимущественное право избрать для него карьеру. Я же утверждаю, что лучший аттестат для молодого человека - одобрение гостиной. Я слышал, например, об одном негоцианте в Сити, который ни за что не возьмет себе в клерки человека, не имеющего университетского образования. Во всяком случае, он всегда оказывает предпочтение окончившим университет. Точно такую же историю я слышал об одной адвокатской фирме. - У Кросджея медный лоб, он не пригоден ни для университета, ни для гостиной, - сказал Вернон. - Драться и умереть за вас - вот все, на что он годится. |
|
Sir Willoughby contented himself with replying, "The lad is a favourite of mine." His anxiety to escape a rejoinder caused him to step into the garden, leaving Clara behind him. "My love!" said he, in apology, as he turned to her. She could not look stern, but she had a look without a dimple to soften it, and her eyes shone. For she had wagered in her heart that the dialogue she provoked upon Crossjay would expose the Egoist. And there were other motives, wrapped up and intertwisted, unrecognizable, sufficient to strike her with worse than the flush of her self-knowledge of wickedness when she detained him to speak of Crossjay before Vernon. |
Сэр Уилоби пробормотал: "Я очень привязался к мальчугану", и быстро, чтобы не слышать ответа Вернона, шагнул в сад. Он так спешил, что забыл пропустить Клару впереди себя, но тут же обернулся и, как бы извиняясь за свою оплошность, произнес: "Милая!" Ее лицо было неспособно выражать суровость, однако ямочки не играли на ее щеках, как обычно, а глаза сверкали больше обычного. Весь этот разговор о юном Кросджее она затеяла не без задней мысли: он должен был послужить окончательному разоблачению Эгоиста. Но если бы она полностью отдавала себе отчет в тех скрытых и до неузнаваемости запутанных мотивах, заставивших ее заговорить с сэром Уилоби о Кросджее именно в присутствии Вернона, она бы сгорела от стыда. |
| At last it had been seen that she was conscious of suffering in her association with this Egoist! Vernon stood for the world taken into her confidence. The world, then, would not think so ill of her, she thought hopefully, at the same time that she thought most evilly of herself. But self-accusations were for the day of reckoning; she would and must have the world with her, or the belief that it was coming to her, in the terrible struggle she foresaw within her horizon of self, now her utter boundary. She needed it for the inevitable conflict. Little sacrifices of her honesty might be made. | Теперь свет может убедиться, что ей самой не сладко оттого, что судьба связала ее с Эгоистом! "Свет" в данном случае олицетворялся для нее в Верноне. Отныне, думала она с надеждой, ее не будут судить так строго, как бы сурово ни осуждала себя она сама. Впрочем, сейчас не время для самобичевания, это следует отложить до окончательного подведения итогов; а покуда важно заручиться сочувствием "света" или, по крайней мере, надеждой, что он будет на ее стороне в той страшной борьбе с самой собой, какая ей предстояла, - дальше границ собственной личности ее горизонт пока не простирался. Поддержка в предстоящем бою была необходима, кое-какие сделки с совестью - неизбежны. |
|
Considering how weak she was, how solitary, how dismally entangled, daily disgraced beyond the power of any veiling to conceal from her fiery sensations, a little hypocrisy was a poor girl's natural weapon. She crushed her conscientious mind with the assurance that it was magnifying trifles: not entirely unaware that she was thereby preparing it for a convenient blindness in the presence of dread alternatives; but the pride of laying such stress on small sins gave her purity a blush of pleasure and overcame the inner warning. In truth she dared not think evilly of herself for long, sailing into battle as she was. Nuns and anchorites may; they have leisure. She regretted the forfeits she had to pay for self-assistance, and, if it might be won, the world's; regretted, felt the peril of the loss, and took them up and flung them. "You see, old Vernon has no argument," Willoughby said to her. |
Вспомним, как она была слаба, как одинока, как безнадежно запуталась, каким ужасающим оскорблениям подвергалась она ежедневно, оскорблениям, которые не могли не ранить такую впечатлительную и пылкую натуру, - и, вспомнив все это, простим ей небольшую дозу лицемерия, этого естественного оружия всех девушек в беде! Она успокаивала свою придирчивую совесть, говоря себе, что делает из мухи слона, и где-то в глубине души понимала, что это она сама, нарочно, раздувает пустяки, как бы задабривая все ту же совесть, - чтобы в роковую минуту та не помешала ей сделать окончательный выбор. К тому же она немного и гордилась тем, что придает такое огромное значение малейшему отклонению от прямого пути, - это поднимало ее в собственных глазах и заглушало предостерегающий голос совести. Главное же, она готовится к бою и не вправе слишком долго предаваться самобичеванию, этому занятию, годному для монахинь и отшельников, которых не подстегивает время. Разумеется, в этой борьбе за себя, к которой она рассчитывала привлечь и "свет", неминуемы потери; быть может, ей придется поступиться скромностью. Цена немалая, но что же делать? Взвесив все, Клара решила, что готова ее уплатить. - Вот видите, - сказал Уилоби. - Вернону нечего ответить. |
|
He drew her hand more securely on his arm to make her sensible that she leaned on a pillar of strength. "Whenever the little brain is in doubt, perplexed, undecided which course to adopt, she will come to me, will she not? I shall always listen," he resumed, soothingly. "My own! and I to you when the world vexes me. So we round our completeness. You will know me; you will know me in good time. I am not a mystery to those to whom I unfold myself. I do not pretend to mystery: yet, I will confess, your home--your heart's--Willoughby is not exactly identical with the Willoughby before the world. One must be armed against that rough beast." Certain is the vengeance of the young upon monotony; nothing more certain. They do not scheme it, but sameness is a poison to their systems; and vengeance is their heartier breathing, their stretch of the limbs, run in the fields; nature avenges them. |
Он притянул к себе ее руку и продел в свою, чтобы Клара почувствовала в нем сильную опору. - Всякий раз, как эту маленькую головку начнут одолевать сомнения и колебания, всякий раз, как моя девочка почувствует, что не знает, куда идти, она обратится ко мне, не правда ли? И я всегда ее выслушаю, - заключил он тоном, каким успокаивают маленьких детей. - Моя родная! Я тоже обещаю приходить к вам за утешением всякий раз, как мне досадит свет. Таким образом, мы дополпяем друг друга, вы - меня, а я - вас. Вы меня узнаете, вы узнаете меня со временем! Для тех, кому я раскрываю душу, я не представляю загадки. Я и не претендую на загадочность; впрочем, не скрою, ваш домашний, задушевный Уилоби не совсем тот Уилоби, которого знает свет. Перед этим грубым животным приходится выступать во всеоружии. Молодость не прощает однообразия. Из всех истин эта - самая непреложная. Однообразие действует на молодой организм, как яд, и молодой организм, сам того не сознавая, начинает за себя мстить: грудь вздымается выше, мышцы расправляются, ноги сами собою несут молодое тело по лужайке в стремительном беге - это мстит сама природа. |
|
"When does Colonel De Craye arrive?" said Clara. "Horace? In two or three days. You wish him to be on the spot to learn his part, my love?" She had not flown forward to the thought of Colonel De Craye's arrival; she knew not why she had mentioned him; but now she flew back, shocked, first into shadowy subterfuge, and then into the criminal's dock. "I do not wish him to be here. I do not know that he has a part to learn. I have no wish. Willoughby, did you not say I should come to you and you would listen?--will you listen? I am so commonplace that I shall not be understood by you unless you take my words for the very meaning of the words. I am unworthy. I am volatile. I love my liberty. I want to be free . . ." "Flitch!" he called. It sounded necromantic. |
- Когда прибывает полковник де Крей? - спросила Клара. - Гораций? Дня через два. Я вижу, моей радости не терпится, чтобы он приехал и приступил к разучиванию своей предстоящей роли! По правде сказать, мысль о приезде полковника мало волновала Клару; она сама не знала, почему заговорила о нем. А теперь испугалась и бросилась назад; она хотела было укрыться под сенью лукавства, но затем, набравшись духа, шагнула прямо к скамье подсудимых. - Я вовсе не хочу, чтобы он приезжал. Я не знаю, о какой роли вы говорите. Я ничего не хочу. Уилоби, вы ведь сказали, что выслушаете меня, правда? Выслушайте же меня сейчас! Но только имейте в виду - я совершенно ординарная личность, и, чтобы не было места недоразумениям, вы должны каждое мое слово понимать буквально. Я недостойна вас. Я переменчива. Я больше всего на свете дорожу свободой. Я жажду свободы! - Флитч! - крикнул сэр Уилоби вдруг. Это прозвучало, как заклинание. |
|
"Pardon me, my love," he said. "The man you see yonder violates my express injunction that he is not to come on my grounds, and here I find him on the borders of my garden!" Sir Willoughby waved his hand to the abject figure of a man standing to intercept him. |
- Извините меня, дорогая, - спохватился он. - Видите вон того человека? Я категорически запретил ему появляться в моих владениях - и вдруг он здесь, чуть ли не в самом моем саду! Сэр Уилоби замахал рукой на человека, стоявшего в приниженной позе просителя. Одинокая фигура мгновенно скрылась. |
| "Volatile, unworthy, liberty--my dearest!" he bent to her when the man had appeased him by departing, "you are at liberty within the law, like all good women; I shall control and direct your volatility; and your sense of worthiness must be re-established when we are more intimate; it is timidity. The sense of unworthiness is a guarantee of worthiness ensuing. I believe I am in the vein of a sermon! Whose the fault? The sight of that man was annoying. Flitch was a stable-boy, groom, and coachman, like his father before him, at the Hall thirty years; his father died in our service. Mr. Flitch had not a single grievance here; only one day the demon seizes him with the notion of bettering himself he wants his independence, and he presents himself to me with a story of a shop in our county town.--Flitch! remember, if you go you go for good.--Oh, he quite comprehended.--Very well; good-bye, Flitch;--the man was respectful: he looked the fool he was very soon to turn out to be. Since then, within a period of several years, I have had him, against my express injunctions, ten times on my grounds. It's curious to calculate. Of course the shop failed, and Flitch's independence consists in walking about with his hands in his empty pockets, and looking at the Hall from some elevation near." | - Переменчива и недостойна? Свобода? Милая моя! Разве вы не свободны - разумеется, в рамках закона, как и все порядочные женщины? Что касается вашей "переменчивости" - то ведь на то у вас я! Я буду руководить вашими настроениями, направлять их в нужное русло. А когда мы сойдемся поближе, вы убедитесь, что вполне достойны: в вас говорит робость. Сознание собственного несовершенства - гарантия того, что вы окажетесь достойной. Но я впадаю в проповеднический тон. А кто виноват? Признаться, меня раздосадовало появление этого человека. Флитч служил у меня конюхом, грумом и кучером, как некогда его отец, проработавший у нас тридцать лет, до самой своей смерти. Мистеру Флитчу не на что было жаловаться; но вот в один прекрасный день какая-то муха его укусила и он вбил себе в голову, что может распорядиться своей судьбой лучше; он, видите ли, пожелал сделаться независимым и явился ко мне с рассказом о какой-то там лавчонке в городе. "Смотри, Флитч, - говорю я, - если ты меня покинешь, ты покинешь меня навсегда". - "Понимаю, сэр". - "Ну что ж, Флитч, прощай!" Он почтительно поклонился, а у самого на лице так и написано, что ему суждено остаться в дураках! С той поры, несмотря на мой запрет, я его встречал на своей территории, по крайней мере, раз десять. Уму непостижимо! Разумеется, он прогорел со своей лавкой, и теперь вся его "независимость" выражается в том, что он бродит вокруг усадьбы и поглядывает на Большой дом то с того, то с этого холма, засунув руки в пустые карманы. |
|
"Is he married? Has he children?" said Clara. "Nine; and a wife that cannot cook or sew or wash linen." "You could not give him employment?" "After his having dismissed himself?" "It might be overlooked." "Here he was happy. He decided to go elsewhere, to be free--of course, of my yoke. He quitted my service against my warning. Flitch, we will say, emigrated with his wife and children, and the ship foundered. He returns, but his place is filled; he is a ghost here, and I object to ghosts." "Some work might be found for him." "It will be the same with old Vernon, my dear. If he goes, he goes for good. It is the vital principle of my authority to insist on that. A dead leaf might as reasonably demand to return to the tree. Once off, off for all eternity! I am sorry, but such was your decision, my friend. I have, you see, Clara, elements in me--" "Dreadful!" |
- Он женат? И дети есть? - спросила Клара. - Девять человек детей. И жена, которая не умеет ни шить, ни стряпать, ни стирать. - А у вас не нашлось бы для него какой-нибудь работы? - Как? Когда он сам от меня ушел? - Можно было бы его простить. - У меня он был обеспечен всем, что нужно. Он решил уйти, стать свободным: от моего ига, разумеется. Несмотря на мое предупреждение, он меня покинул. Будем считать, что Флитч эмигрировал с женой и детьми на корабле, который пошел ко дну. Он возвращается, но место его уже занято. Он здесь не больше чем привидение, а я к привидениям не благоволю. - Можно бы подыскать ему какую-нибудь другую работу. - Так же, мой друг, будет и со стариной Верноном. Если он уйдет, он уйдет навсегда. Таков принцип, которого я придерживаюсь. Опавший лист не возвращается на ветку; оторвался - все! Очень сожалею, дорогой, но ты этого сам пожелал. Как видите, Клара, во мне есть нечто такое:. - Это ужасно! |
|
"Exert your persuasive powers with Vernon. You can do well-nigh what you will with the old fellow. We have Miss Dale this evening for a week or two. Lead him to some ideas of her.--Elements in me, I was remarking, which will no more bear to be handled carelessly than gunpowder. At the same time, there is no reason why they should not be respected, managed with some degree of regard for me and attention to consequences. Those who have not done so have repented." "You do not speak to others of the elements in you," said Clara. "I certainly do not: I have but one bride," was his handsome reply. "Is it fair to me that you should show me the worst of you?" "All myself, my own?" |
- Употребите ваш дар убеждения. Ведь старина Вернон мягче воска в ваших руках. Сегодня мисс Дейл переезжает к нам и недельку-другую здесь погостит. Закиньте удочку насчет нее. Так вот, я хотел сказать, что во мне есть нечто, роднящее меня с порохом: небрежное обращение чревато опасностью. Вместе с тем нет причин, почему бы не обращаться с этим моим свойством бережно, почему бы не считаться со мною, не отнестись с вниманием к возможным последствиям. Всякий, кто не пожелал со мною считаться, имел основания потом раскаиваться. - Но об этом своем свойстве вы рассказываете не всем? - Разумеется, нет; у меня только одна невеста, - ответил он галантно. - Правильно ли вы поступаете, показывая мне самые ваши худшие стороны? - Всего себя, моя родная! |
|
His ingratiating droop and familiar smile rendered "All myself" so affectionately meaningful in its happy reliance upon her excess of love, that at last she understood she was expected to worship him and uphold him for whatsoever he might be, without any estimation of qualities: as indeed love does, or young love does: as she perhaps did once, before he chilled her senses. That was before her "little brain" had become active and had turned her senses to revolt. It was on the full river of love that Sir Willoughby supposed the whole floating bulk of his personality to be securely sustained; and therefore it was that, believing himself swimming at his ease, he discoursed of himself. She went straight away from that idea with her mental exclamation: "Why does he not paint himself in brighter colours to me!" and the question: "Has he no ideal of generosity and chivalry?" |
Он улыбнулся ей, как улыбаются только очень близким людям, и доверчиво склонился к ней, всей своей позой показывая, что эти два слова "всего себя" исполнены для него нежного смысла и означают счастливую уверенность в ее беззаветной любви. И только теперь начала она догадываться, что от нее ожидают одного лишь обожания и восхищения, независимо от его достоинств, - иначе говоря, ждут того, что, собственно, и бывает при настоящей любви или, во всяком случае, при молодой любви; того, что, быть может, и было у нее вначале, прежде чем он заморозил ее чувства и "эта маленькая головка" начала размышлять, подбивая мятежное сердце на бунт. В спокойной уверенности, что полноводная река любви несет на своих волнах весь внушительный груз его личности, сэр Уилоби беспечно разглагольствовал о собственной персоне. Не разделяя иллюзий своего жениха, Клара недоумевала: "Почему он не хочет показаться мне с лучшей стороны? Неужели у него нет ни малейшего представления о великодушии, о рыцарстве?" |
| But the unfortunate gentleman imagined himself to be loved, on Love's very bosom. He fancied that everything relating to himself excited maidenly curiosity, womanly reverence, ardours to know more of him, which he was ever willing to satisfy by repeating the same things. His notion of women was the primitive black and white: there are good women, bad women; and he possessed a good one. | Меж тем наш злополучный джентльмен воображал себя любимым; ему казалось, что он безмятежно покоится на лоне самой нежной любви. Он полагал, что все, что имеет отношение к его личности, должно возбуждать девичье любопытство его возлюбленной, вызывать у нее изумление и ревнивую жажду узнать его еще ближе, жажду, которую он был готов без конца утолять, снова и снова твердя ей одно и то же. Его представления о женщинах были элементарны, и чтобы выразить их, достаточно было бы черной и белой краски; женщины бывают двоякого рода - хорошие и дурные; ему досталась хорошая. |
| His high opinion of himself fortified the belief that Providence, as a matter of justice and fitness, must necessarily select a good one for him--or what are we to think of Providence? And this female, shaped by that informing hand, would naturally be in harmony with him, from the centre of his profound identity to the raying circle of his variations. Know the centre, you know the circle, and you discover that the variations are simply characteristics, but you must travel on the rays from the circle to get to the centre. Consequently Sir Willoughby put Miss Middleton on one or other of these converging lines from time to time. Us, too, he drags into the deeps, but when we have harpooned a whale and are attached to the rope, down we must go; the miracle is to see us rise again. | Высокое мнение о собственной особе укрепляло его веру в то, что провидение, по закону справедливости и соответствий, непременно подыщет для него хорошую женщину - иначе чего бы оно стоило, это провидение! И, разумеется, эта женщина, которую изберет для него мудрый промысел, будет в полной с ним гармонии - от самой сердцевины его существа до каждой точки окружности, описанной вокруг его разнообразных душевных состояний. Познав сердцевину - центр, из которого пучком расходятся радиусы, соединяющие этот центр с окружностью, - можно, собственно, и не изучать окружность, ибо все эти многоразличные состояния, как легко убедиться, являются всего лишь вариациями на одну и ту же тему. Попасть, однако, в этот центр вам удастся не иначе, как по радиусу, приняв за отправную какую-нибудь точку окружности. Сэр Уилоби прилежно перемещал мисс Мидлтон с одной из этих расходящихся прямых на другую. Он, того и гляди, затянет и нас с вами, ибо всякий, кто, загарпунив кита, не пожелает выпустить каната из рук, неминуемо погрузится в воду, и спасти его может только чудо. |
| Women of mixed essences shading off the divine to the considerably lower were outside his vision of woman. His mind could as little admit an angel in pottery as a rogue in porcelain. For him they were what they were when fashioned at the beginning; many cracked, many stained, here and there a perfect specimen designed for the elect of men. At a whisper of the world he shut the prude's door on them with a slam; himself would have branded them with the letters in the hue of fire. Privately he did so; and he was constituted by his extreme sensitiveness and taste for ultra-feminine refinement to be a severe critic of them during the carnival of egoism, the love-season. | Промежуточных оттенков между женщиной-богиней и женщиной разряда значительно менее возвышенного сэр Уилоби не признавал. Ему в равной степени было трудно себе представить и глиняного ангела, и фарфоровую плутовку. Он смотрел на женщин как на создания ваятеля: та вышла из его мастерской с какой-то трещиной, та - с пятнышком и лишь изредка попадались совершенные образцы, созданные для избранных представителей человечества. Достаточно было малейшего намека, шепотом произнесенного словца, и с решимостью завзятого ханжи он захлопывал свои двери перед недостойной; он был готов собственноручно заклеймить ее огненным клеймом - в душе он так с ними и поступал. Его крайняя чувствительность и требование утонченного целомудрия, которое он предъявлял к женщине, делали его в пору этого разгула эгоизма, именуемого любовью, особенно суровым критиком. |
| Constantia . . . can it be told? She had been, be it said, a fair and frank young merchant with him in that season; she was of a nature to be a mother of heroes; she met the salute, almost half-way, ingenuously unlike the coming mothers of the regiments of marionettes, who retire in vapours, downcast, as by convention; ladies most flattering to the egoistical gentleman, for they proclaim him the "first". Constantia's offence had been no greater, but it was not that dramatic performance of purity which he desired of an affianced lady, and so the offence was great. | Констанция: сказать ли? Итак, Констанция подобной утонченностью не обладала. Самой природой предназначенная сделаться матерью героев, она не походила на тех девиц, которые, словно сговорившись, прибегают к одним и тем же томным ужимкам, столь лестным для господ эгоистов, которые благодаря этим ужимкам мнят себя "первыми"; в отличие от этих жеманниц, чье назначение подарить миру в будущем легион марионеток, Констанция была простодушно ласкова. В этом и заключалось все ее прегрешение. Однако в глазах сэра Уилоби, требовавщего от суженой торжественного лицедейства, в котором бы целомудрие нехотя уступало долгу, такое нарушение традиций обретало размеры смертного греха. |
| The love-season is the carnival of egoism, and it brings the touchstone to our natures. I speak of love, not the mask, and not of the flutings upon the theme of love, but of the passion; a flame having, like our mortality, death in it as well as life, that may or may not be lasting. Applied to Sir Willoughby, as to thousands of civilized males, the touchstone found him requiring to be dealt with by his betrothed as an original savage. | Да, пора любви - это праздник эгоизма и одновременно - горнило, в котором испытывается человек. Я имею в виду, разумеется, не пародию на любовь, не вариации для флейты на тему "любовь", а всепоглощающую страсть, пламя, в котором, как и в нас самих, жизнь неотделима от смерти: быть может, ему суждено гореть долго, быть может - тотчас погаснуть. Когда сэр Уилоби был подвергнут этому испытанию огнем, обнаружилось, что, подобно тысячам цивилизованных самцов, ему требовалось, чтобы его возлюбленная обращалась с ним, точно с первобытным дикарем. |
| She was required to play incessantly on the first reclaiming chord which led our ancestral satyr to the measures of the dance, the threading of the maze, and the setting conformably to his partner before it was accorded to him to spin her with both hands and a chirrup of his frisky heels. To keep him in awe and hold him enchained, there are things she must never do, dare never say, must not think. | Она должна без конца играть на одной и той же призывной струне, под звуки которой наш давний предок - сатир пускался в пляс и, прилежно исполняя положенные фигуры, вертел свою даму, прищелкивая резвыми копытцами. Есть вещи, которых женщина не должна делать, не смеет говорить и не имеет права думать, если она хочет внушить мужчине благоговейное чувство и прочно привязать его к себе. |
| She must be cloistral. Now, strange and awful though it be to hear, women perceive this requirement of them in the spirit of the man; they perceive, too, and it may be gratefully, that they address their performances less to the taming of the green and prankish monsieur of the forest than to the pacification of a voracious aesthetic gluttony, craving them insatiably, through all the tenses, with shrieks of the lamentable letter "I" for their purity. | От нее должно веять монастырской кельей. И как ни странно, как ни страшно, этот мужской взгляд на женщину разделяют сами женщины. Едва ли не с чувством благодарности соглашаются они, что истинное их назначение не в том, чтобы укрощать лесного проказника, а в том, чтобы потворствовать аппетиту прожорливого гурмана, истошно выкрикивающего все то же злополучное местоимение "я" и склоняющего на все лады пресловутое женское целомудрие. |
| Whether they see that it has its foundation in the sensual, and distinguish the ultra-refined but lineally great-grandson of the Hoof in this vast and dainty exacting appetite is uncertain. They probably do not; the more the damage; for in the appeasement of the glutton they have to practise much simulation; they are in their way losers like their ancient mothers. It is the palpable and material of them still which they are tempted to flourish, wherewith to invite and allay pursuit: a condition under which the spiritual, wherein their hope lies, languishes. The capaciously strong in soul among women will ultimately detect an infinite grossness in the demand for purity infinite, spotless bloom. | Трудно сказать, сознают ли женщины, что в основе всего этого лежит самая обыкновенная чувственность, что за этим столь же изысканным, сколь ненасытным аппетитом прячется тот же сатир; пусть и сверхрафинированный. Скорее всего, что не сознают. Тем хуже для них! Ибо, чтобы ублажить этого гурмана, им приходится прибегать к симуляции, вследствие чего они не в лучшем положении, чем их прабабки. Ведь и в наше время они вынуждены делать ставку на свою физическую привлекательность, меж тем как все духовное в них - единственная их надежда - остается под спудом. У женщин, сильных духом, рано или поздно открываются глаза на безграничную грубость этого требования безграничной чистоты, безупречной белизны. |
| Earlier or later they see they have been victims of the singular Egoist, have worn a mask of ignorance to be named innocent, have turned themselves into market produce for his delight, and have really abandoned the commodity in ministering to the lust for it, suffered themselves to be dragged ages back in playing upon the fleshly innocence of happy accident to gratify his jealous greed of possession, when it should have been their task to set the soul above the fairest fortune and the gift of strength in women beyond ornamental whiteness. Are they not of nature warriors, like men?--men's mates to bear them heroes instead of puppets? But the devouring male Egoist prefers them as inanimate overwrought polished pure metal precious vessels, fresh from the hands of the artificer, for him to walk away with hugging, call all his own, drink of, and fill and drink of, and forget that he stole them. | Рано или поздно они обнаруживают, что сделались жертвой неслыханного эгоизма; ради того, чтобы прослыть невинными, они надели маску неведения; в угоду Эгоисту превратили себя в рыночный товар; потакая его нечистой жажде чистоты, потеряли свою чистоту безвозвратно - словом, дали отбросить себя назад на тысячелетия, когда ради утоления его ревнивой жадности поставили превыше всего счастливую игру случая - физическую невинность, тогда как им следовало превыше всех соблазнов фортуны поставить душу, превыше чисто декоративной белизны - силу духа. Разве женщина от природы не такой же борец, как мужчина? Она должна быть подругой мужчины, матерью героев, а не марионеток! Но алчный Эгоист предпочитает видеть в женщине драгоценный сосуд, украшенный золотой резьбой и поступивший в его безраздельную собственность прямо из мастерской ювелира, сосуд, которым он может любоваться и из которого может пить, сколько захочется, забывая, что сосуд этот - краденый. |
| This running off on a by-road is no deviation from Sir Willoughby Patterne and Miss Clara Middleton. He, a fairly intelligent man, and very sensitive, was blinded to what was going on within her visibly enough, by her production of the article he demanded of her sex. He had to leave the fair young lady to ride to his county-town, and his design was to conduct her through the covert of a group of laurels, there to revel in her soft confusion. | Этот экскурс в сторону отнюдь не увел нас от сэра Уилоби Паттерна и мисс Клары Мидлтон. Человек неглупый и, уж во всяком случае, чувствительный ко всему, что касалось его самого, сэр Уилоби умудрялся не замечать того, что происходило - и притом достаточно явственно! - в душе его невесты. Не замечал же он этого потому, что она, как казалось, отвечала тем самым требованиям, которые он привык предъявлять к прекрасному полу. Дела призывали его в город, и ему пора было ехать. Но перед тем как расстаться со своей милой, он мечтал пройти с ней в аллею лавровых кустов и там, под их сенью насладиться ее застенчивой нежностью. |
| She resisted; nay, resolutely returned to the lawn-sward. He contrasted her with Constantia in the amorous time, and rejoiced in his disappointment. He saw the goddess Modesty guarding Purity; and one would be bold to say that he did not hear the Precepts, Purity's aged grannams maternal and paternal, cawing approval of her over their munching gums. And if you ask whether a man, sensitive and a lover, can be so blinded, you are condemned to re-peruse the foregoing paragraph. | Клара, однако, уклонилась; больше того, она решительно повернула по направлению к газону. Сравнив ее мысленно с Констанцией в пору их любви, он далее порадовался своей неудаче, приписывая ее тому, что богиня Скромности стояла на страже Целомудрия. Какая, однако, поразительная слепота, скажете вы, в человеке с такой острой чувствительностью, как у Уилоби, да притом еще влюбленном! Но перечитайте этот абзац, и вы поймете, что сэр Уилоби оттого лишь не слышал вещих предостережений, что прислушивался к шамканью старых прабабок Чистоты: прабабки эти - как по материнской линии, так и по отцовской - одобрили его невесту. |
| Miss Middleton was not sufficiently instructed in the position of her sex to know that she had plunged herself in the thick of the strife of one of their great battles. Her personal position, however, was instilling knowledge rapidly, as a disease in the frame teaches us what we are and have to contend with. Could she marry this man? He was evidently manageable. Could she condescend to the use of arts in managing him to obtain a placable life?--a horror of swampy flatness! So vividly did the sight of that dead heaven over an unvarying level earth swim on her fancy, that she shut her eyes in angry exclusion of it as if it were outside, assailing her; and she nearly stumbled upon young Crossjay. | Мисс Мидлтон, имевшая довольно скудные понятия о положении женщины в обществе, не сознавала, что сделалась участницей одного из решающих боев в войне, которую вынуждена вести женщина. Впрочем, положение, в котором она очутилась, быстро открыло ей глаза: так под влиянием внезапно обнаружившейся болезни человек начинает понимать, что представляет собой его организм и с чем ему предстоит бороться. Может ли она сделаться женою этого человека? Управлять им, по всей видимости, не составило бы большого труда - стоит лишь проявить некоторую политичность. Да, но готова ли она снизойти до всевозможных тактических приемов, чтобы обеспечить себе более или менее сносное существование? Кларе живо представилось ровное, однообразное поле и нависшее над ним свинцовое небо. О, ужас плоской трясины! Клара даже зажмурилась - словно картина эта стояла перед ее физическим взором, а не духовным. И тотчас наткнулась на Кросджея. |
|
"Oh, have I hurt you?" he cried. "No," said she, "it was my fault. Lead me somewhere away from everybody." The boy took her hand, and she resumed her thoughts; and, pressing his fingers and feeling warm to him both for his presence and silence, so does the blood in youth lead the mind, even cool and innocent blood, even with a touch, that she said to herself, "And if I marry, and then . . . Where will honour be then? I marry him to be true to my word of honour, and if then . . . !" An intolerable languor caused her to sigh profoundly. It is written as she thought it; she thought in blanks, as girls do, and some women. A shadow of the male Egoist is in the chamber of their brains overawing them. |
- Я вас задел! - воскликнул он. - Нет, нет, мой милый, я сама виновата! - сказала она. - Уведи меня, пожалуйста, куда-нибудь подальше от людей. Кросджей взял ее за руку, и она пошла рядом с ним, продолжая думать о своем. Сжимая его пальцы в своих, она чувствовала, как в душе ее поднимается теплая волна благодарности к мальчику за его молчаливое присутствие. В молодости мысль наша идет на поводу у крови - пусть даже еще не пробудившейся, не возмущенной страстью, и прикосновение отроческой руки Кросджея, быть может, повлияло на дальнейший ход Клариных мыслей. "Предположим, я за него выйду, - рассуждала она. - А потом?.. Что будет с моей честью?.. Я обвенчаюсь с ним, чтобы сдержать свое слово, а если: потом?.." Она ощутила вдруг непреодолимую слабость во всем теле и глубоко вздохнула. Мы излагаем мысли Клары в том порядке, в каком они возникали у нее. Как и все девушки, да и взрослые женщины подчас, она думала многоточиями. Должно быть, зловещая тень мужчины-эгоиста омрачает самые сокровенные закоулки их сознания. |
| "Were I to marry, and to run!" There is the thought; she is offered up to your mercy. We are dealing with a girl feeling herself desperately situated, and not a fool. | "А что, как я выйду замуж, а потом сбегу от мужа!" - вот в чем заключалась истинная ее мысль, и мы просим читателя не судить ее слишком сурово и помнить, что мы имеем дело с молодой девушкой, и притом девушкой недюжинного ума, которая осознала всю отчаянность своего положения. |
|
"I'm sure you're dead tired, though," said Crossjay. "No, I am not; what makes you think so?" said Clara. "I do think so." "But why do you think so?" "You're so hot." "What makes you think that?" "You're so red." "So are you, Crossjay." |
- Вы, наверное, ужасно устали, - сказал Кросджей. - Нисколько, - сказала Клара. - С чего ты взял? - Так мне кажется. - Но почему тебе кажется? - Вам жарко. - Почему ты так думаешь? - Вы раскраснелись. - Думаешь, ты не румяный? |
|
"I'm only red in the middle of the cheeks, except when I've been running. And then you talk to yourself, just as boys do when they are blown." "Do they?" "They say: 'I know I could have kept up longer', or, 'my buckle broke', all to themselves, when they break down running." "And you have noticed that?" "And, Miss Middleton, I don't wish you were a boy, but I should like to live near you all my life and be a gentleman. I'm coming with Miss Dale this evening to stay at the Hall and be looked after, instead of stopping with her cousin who takes care of her father. Perhaps you and I'll play chess at night." |
- Щеки у меня всегда красные. А вот когда я как следует набегаюсь, у меня делается красным все лицо. И потом, вы разговариваете сами с собою, - совсем как мальчишка, когда он побежит с кем-нибудь наперегонки и отстанет. - И тогда он разговаривает сам с собой? - Ну да. Бредет, отдувается, а сам бормочет себе под нос: "Я бы еще мог бежать сколько угодно! Кабы не эта проклятая пряжка:" - Вот ты какой приметливый! - И знаете еще что, мисс Мидлтон, - не думайте, будто я жалею, что вы не мальчик, я хотел бы прожить возле вас всю жизнь и быть джентльменом. К мисс Дейл приехала кузина ухаживать за мистером Дейлом, и мисс Дейл берет меня с собою в Большой дом. Может, нам с вами еще удастся нынче вечером сыграть партию в шахматы! |
|
"At night you will go to bed, Crossjay." "Not if I have Sir Willoughby to catch hold of. He says I'm an authority on birds' eggs. I can manage rabbits and poultry. Isn't a farmer a happy man? But he doesn't marry ladies. A cavalry officer has the best chance." "But you are going to be a naval officer." "I don't know. It's not positive. I shall bring my two dormice, and make them perform gymnastics on the dinnertable. They're such dear little things. Naval officers are not like Sir Willoughby." "No, they are not," said Clara, "they give their lives to their country." "And then they're dead," said Crossjay. |
- К этому времени ты уже будешь спать, Кросджей! - Если мне удастся подъехать к сэру Уилоби: Он говорит, что я большой специалист по птичьим гнездам. И я умею ухаживать за кроликами и домашней птицей. Хорошо быть фермером, правда? Только фермер не может жениться на благородной девушке. Лучше всего быть - офицером кавалерии! - Как? Я думала, ты стремишься во флот? - Не знаю, право: Это еще не решено. Я притащу с собой двух мышек-полевок и за обедом покажу, как они делают гимнастику. Они такие миленькие! Морские офицеры ничуть не похожи на сэра Уилоби. - Ничуть. Они ради отечества жертвуют жизнью. - Ну да, и их убивают. |
| Clara wished Sir Willoughby were confronting her: she could have spoken. | Клара пожалела, что сэра Уилоби не было поблизости. Вот когда бы она с ним поговорила! |
| She asked the boy where Mr. Whitford was. Crossjay pointed very secretly in the direction of the double-blossom wild-cherry. Coming within gaze of the stem, she beheld Vernon stretched at length, reading, she supposed; asleep, she discovered: his finger in the leaves of a book; and what book? She had a curiosity to know the title of the book he would read beneath these boughs, and grasping Crossjay's hand fast she craned her neck, as one timorous of a fall in peeping over chasms, for a glimpse of the page; but immediately, and still with a bent head, she turned her face to where the load of virginal blossom, whiter than summer-cloud on the sky, showered and drooped and clustered so thick as to claim colour and seem, like higher Alpine snows in noon-sunlight, a flush of white. From deep to deeper heavens of white, her eyes perched and soared. Wonder lived in her. Happiness in the beauty of the tree pressed to supplant it, and was more mortal and narrower. Reflection came, contracting her vision and weighing her to earth. Her reflection was: | Она спросила мальчика, где мистер Уитфорд. Кросджей таинственно указал в сторону вишневого дерева с махровыми соцветиями. Лишь когда она подошла к дереву настолько близко, что могла уже различить его ствол, она обнаружила Вернона: он лежал под вишней с книгой в руке. Впрочем, оказалось, что он не читает, а спит, заложив пальцем страницу. Что он читал, растянувшись под раскидистыми ветвями? Крепко сжав руку Кросджея, она вытянула шею, как человек, заглядывающий в бездну, стоя на ее краю. Она хотела посмотреть, что он читает, но когда она повернула голову, глазам ее вдруг предстала плотная масса белых соцветий, тяжелым дождем ниспадающих с ветвей; казалось, это была воплощенная белизна, белее облака в летнем небе, белее снежных альпийских вершин в солнечный полдень. Перепархивая с кручи на кручу, взор ее поднимался все выше и выше, все глубже погружаясь в это небо белизны. Вся душа ее была охвачена восторгом. На смену этому чувству пришло другое, не столь беспредельное, более земное: красота дерева наполнила ее сердце счастьем. Затем пришла мысль, еще более сузившая ее горизонт и совсем уже приблизившая ее к земле: |
| "He must be good who loves to be and sleep beneath the branches of this tree!" She would rather have clung to her first impression: wonder so divine, so unbounded, was like soaring into homes of angel-crowded space, sweeping through folded and on to folded white fountain-bow of wings, in innumerable columns; but the thought of it was no recovery of it; she might as well have striven to be a child. The sensation of happiness promised to be less short-lived in memory, and would have been had not her present disease of the longing for happiness ravaged every corner of it for the secret of its existence. The reflection took root. "He must be good . . . !" That reflection vowed to endure. Poor by comparison with what it displaced, it presented itself to her as conferring something on him, and she would not have had it absent though it robbed her. | "Какой же прекрасной должна быть душа у человека, который любит покоиться под ветвями этого дерева!" Ей стало жаль чувства, охватившего ее в первую минуту, жаль того восторга, такого божественного, такого безграничного, что казалось, она летит в эфире, населенном сонмом ангелов, летит, минуя упругие белые дуги крыльев, сложенных у них за спиною, дальше, к таким же упругим и белым дугам, несчетными колоннами выстроившимся в пространстве. Теперь же, как она ни старалась, она не могла вернуть свое первоначальное восхищение чудом - это было так же безнадежно, как вернуть детство и снова стать ребенком. Вторая стадия - чувство счастья - обещала быть долговечнее, и так оно, собственно, и было бы, если б в своей нетерпеливой жажде счастья Клара заранее себя не ограбила. Зато мысль: "Какой прекрасной должна быть душа у этого человека!" - укоренилась и прочно обосновалась в ее сознании. Мысль эта - бедная по сравнению с теми ощущениями, какие были ею вытеснены, - представлялась Кларе некоей данью Вернону, и она ни на что уже не согласилась бы ее променять - ни на свое первоначальное восторженное изумление, ни на пришедшее вслед за ним чувство счастья. |
|
She looked down. Vernon was dreamily looking up. She plucked Crossjay hurriedly away, whispering that he had better not wake Mr. Whitford, and then she proposed to reverse their previous chase, and she be the hound and he the hare. Crossjay fetched a magnificent start. On his glancing behind he saw Miss Middleton walking listlessly, with a hand at her side. "There's a regular girl!" said he in some disgust; for his theory was, that girls always have something the matter with them to spoil a game. |
Она посмотрела вниз. Вернон, как бы все еще во власти сна, смотрел ей прямо в лицо. Она поспешно увлекла Кросджея прочь, шепнув, что не следует будить мистера Уитфорда, и предложила повторить состязание в беге, но на этот раз захотела быть в роли гончей, а ему предложила быть зайцем. Кросджей взял великолепный разбег. Но, оглянувшись, он увидел, что мисс Мидлтон бредет без всякого воодушевления и почему-то прижимает левую руку к груди. "Вот что значит - девчонка", - подумал он с досадой. Ибо он давно уже заметил, что у девочек непременно что-нибудь да случится в самый разгар игры. |
CHAPTER XII. MISS MIDDLETON AND MR. VERNON WHITFORD/Глава двенадцатая Мисс Мидлтон и мистер Вернон Уитфорд
| Looking upward, not quite awakened out of a transient doze, at a fair head circled in dazzling blossom, one may temporize awhile with common sense, and take it for a vision after the eyes have regained direction of the mind. | Не удивительно, что прелестная головка, окруженная слепящим нимбом белых цветов, показалась человеку, еще не совсем очнувшемуся от дремы, видением; не удивительно также, что он не спешил расстаться с этой иллюзией даже и после того, как рассудок вышел из оцепенения и расставил все по местам. |
| Vernon did so until the plastic vision interwound with reality alarmingly. This is the embrace of a Melusine who will soon have the brain if she is encouraged. Slight dalliance with her makes the very diminutive seem as big as life. He jumped to his feet, rattled his throat, planted firmness on his brows and mouth, and attacked the dream-giving earth with tremendous long strides, that his blood might be lively at the throne of understanding. Miss Middleton and young Crossjay were within hail: it was her face he had seen, and still the idea of a vision, chased from his reasonable wits, knocked hard and again for readmission. There was little for a man of humble mind toward the sex to think of in the fact of a young lady's bending rather low to peep at him asleep, except that the poise of her slender figure, between an air of spying and of listening, vividly recalled his likening of her to the Mountain Echo. |
Вернон медлил так долго, что зыбкое видение опаснейшим образом переплелось с реальностью. Объятия Мелюзины{22} никому не сходят безнаказанно - дайте только волю этой фее, и она завладеет всеми вашими помыслами. Только начните с ней заигрывать, и микроскопически малое начнет казаться чудовищно большим. Вернон вскочил на ноги, насупил брови и с решительной миной зашагал по земле, навеявшей на него столь диковинные грезы; он хотел разогнать кровь по жилам, дабы живительный ее поток прилил к мозгу. И вдруг он увидел удаляющиеся фигуры мисс Мидлтон и юного Кросджея - так это был не сон! И все же мысль о фантастическом видении, как ни гнал эту мысль разум, снова и снова стучалась в дверь, требуя, чтобы ее впустили. Фатовство было несвойственно Вернону, и он не придал никакого значения тому, что юная девушка так низко над ним склонилась, изучая его лицо во время сна; а ведь она и в самом деле похожа на Горное эхо, только и подумал он. |
| Man or maid sleeping in the open air provokes your tiptoe curiosity. Men, it is known, have in that state cruelly been kissed; and no rights are bestowed on them, they are teased by a vapourish rapture; what has happened to them the poor fellows barely divine: they have a crazy step from that day. But a vision is not so distracting; it is our own, we can put it aside and return to it, play at rich and poor with it, and are not to be summoned before your laws and rules for secreting it in our treasury. | Всякий человек, - мужчина ли, женщина, все равно, - которого застали спящим на открытом воздухе, вызывает к себе любопытство и желание подойти на цыпочках и разглядеть его получше. Известны случаи, когда застигнутого в этом состоянии мужчину подвергали жестокому поцелую; не давая бедняге никаких прав, поцелуй этот лишь томил и терзал его смутным восторгом; рассказывают, что он подчас даже не понимал толком, что же с ним случилось, и так, до конца своих дней, ходил как потерянный. Иное дело - видение; оно ваша личная собственность, вы можете отложить его до времени, а потом на досуге извлечь и любоваться им, сколько захочется, и никто не вправе попрекнуть вас тем, что вы прячете у себя такое сокровище. |
| Besides, it is the golden key of all the possible; new worlds expand beneath the dawn it brings us. Just outside reality, it illumines, enriches and softens real things;--and to desire it in preference to the simple fact is a damning proof of enervation. | Оно золотой ключ, открывающий перед вами целые миры неограниченных возможностей. На расстоянии какого-нибудь полушага от действительности оно озаряет ее своим светом, обогащает и смягчает ее. Но, разумеется, предпочитать всю эту фантастику обыкновенным фактам есть первейший признак душевной слабости. |
|
Such was Vernon's winding up of his brief drama of fantasy. He was aware of the fantastical element in him and soon had it under. Which of us who is of any worth is without it? He had not much vanity to trouble him, and passion was quiet, so his task was not gigantic. Especially be it remarked, that he was a man of quick pace, the sovereign remedy for the dispersing of the mental fen-mist. He had tried it and knew that nonsense is to be walked off Near the end of the park young Crossjay overtook him, and after acting the pumped one a trifle more than needful, cried: "I say, Mr. Whitford, there's Miss Middleton with her handkerchief out." |
Такого рода рассуждением и закончилась коротенькая фантасмагория Вернона. В его характере была некоторая склонность к фантазерству (у кого из нас, людей мало-мальски порядочных, ее нет?), и, зная это за собой, он не давал своей фантазии воли. Сейчас, впрочем, ему не понадобилось гигантских усилий, чтобы ее подавить, страсть в нем покуда дремала, а тщеславия он был лишен почти начисто. Следует помнить к тому же, что это был неутомимый ходок, а быстрая ходьба - лучшее средство избавиться от тумана в голове и всяческих глупостей. Он это испытал не раз. В конце парка его нагнал юный Кросджей и, пройдя несколько шагов рядом, в тщетном ожидании расспросов со стороны своего наставника, наконец не выдержал. - Послушайте, мистер Уитфорд, мисс Мидлтон зачем-то вытирает глаза платком, - выпалил он. |
|
"What for, my lad?" said Vernon. "I'm sure I don't know. All of a sudden she bumped down. And, look what fellows girls are!--here she comes as if nothing had happened, and I saw her feel at her side." Clara was shaking her head to express a denial. "I am not at all unwell," she said, when she came near. "I guessed Crossjay's business in running up to you; he's a good-for-nothing, officious boy. I was tired, and rested for a moment." Crossjay peered at her eyelids. Vernon looked away and said: "Are you too tired for a stroll?" "Not now." "Shall it be brisk?" "You have the lead." |
- Что же это значит, брат? - спросил Вернон. - Не знаю. Вдруг взяла и села на землю. То ли дело - мальчишки! Вот смотрите - идет сюда как ни в чем не бывало, а ведь я своими глазами видел, как она схватилась за сердце! Клара на ходу, в знак протеста, покачала головой. - Я совершенно здорова, - сказала она, подойдя. - Я так и поняла, для чего Кросджей побежал к вам; бестолковый мальчишка, зачем только он сует нос, куда не надо? Просто я устала и присела на минутку отдохнуть. Кросджей украдкой покосился на ее веки. Вернон спросил, глядя в сторону: - Не хотите ли пройтись? Или вы устали? - Отчего же? Я уже отдохнула. - Как пойдем - быстро или медленно? - Как вы, так и я. |
|
He led at a swing of the legs that accelerated young Crossjay's to the double, but she with her short, swift, equal steps glided along easily on a fine by his shoulder, and he groaned to think that of all the girls of earth this one should have been chosen for the position of fine lady. "You won't tire me," said she, in answer to his look. "You remind me of the little Piedmontese Bersaglieri on the march." "I have seen them trotting into Como from Milan." |
Уитфорд зашагал своим широким шагом, заставляя юного Кросджея на каждый свой шаг делать два; Клара же без труда шла вровень с ним, и он мысленно посетовал, что изо всех девушек на свете именно ей предназначено сделаться светской дамой. - Не бойтесь, я не устану, - сказала она в ответ на его взгляд. - Вы мне напоминаете маленьких пьемонтских стрелков{23} в походе. - Я видела, как они приближались к озеру Комо по дороге из Милана. |
|
"They cover a quantity of ground in a day, if the ground's flat. You want another sort of step for the mountains." "I should not attempt to dance up." "They soon tame romantic notions of them." "The mountains tame luxurious dreams, you mean. I see how they are conquered. I can plod. Anything to be high up!" |
- Они могут пройти очень много по ровной местности. Для гор требуется другой шаг. - Да, я бы не рискнула подыматься в горы вприпляс. - В горах быстро рассеивается романтическое представление о них. - Вы хотите сказать, что наши пышные мечты должны уступить место упорству - только тогда достигнешь вершины? Понимаю. Я согласна. Я готова на все - лишь бы подняться! |
|
"Well, there you have the secret of good work: to plod on and still keep the passion fresh." "Yes, when we have an aim in view." "We always have one." "Captives have?" "More than the rest of us." |
- Да! Идти вперед, упорно и не спеша, не растрачивая при этом первоначального пыла, - вот и вся наука в любом деле. - Для тех, у кого в жизни есть цель. - Она есть у каждого. - И у того, кто в тюрьме? - У него - больше, чем у кого бы то ни было. |
|
Ignorant man! What of wives miserably wedded? What aim in view have these most woeful captives? Horror shrouds it, and shame reddens through the folds to tell of innermost horror. "Take me back to the mountains, if you please, Mr. Whitford," Miss Middleton said, fallen out of sympathy with him. "Captives have death in view, but that is not an aim." "Why may not captives expect a release?" "Hardly from a tyrant." |
О, невежда! А жены, вступившие в брак без любви? Какую цель могут ставить себе эти злополучные узницы? Позор и ужас обволакивают их саваном, и сквозь складки этого савана багряным румянцем просвечивают еще более тяжкий позор и ужас. - Вернемся к вашим горам, мистер Уитфорд, - сказала мисс Мидлтон почти сердито. - Узники жаждут смерти, но вряд ли это можно назвать целью. - А почему бы узникам не стремиться к свободе? - При тиране она невозможна. |
|
"If you are thinking of tyrants, it may be so. Say the tyrant dies?" "The prison-gates are unlocked and out comes a skeleton. But why will you talk of skeletons! The very name of mountain seems life in comparison with any other subject." "I assure you," said Vernon, with the fervour of a man lighting on an actual truth in his conversation with a young lady, "it's not the first time I have thought you would be at home in the Alps. You would walk and climb as well as you dance." She liked to hear Clara Middleton talked of, and of her having been thought of, and giving him friendly eyes, barely noticing that he was in a glow, she said: "If you speak so encouragingly I shall fancy we are near an ascent." |
- Положим, что так. Но ведь и тиран умирает. - Да, и тогда раскрываются ворота тюрьмы и оттуда выползают скелеты. Но зачем говорить о скелетах, когда можно говорить о горах? Одно упоминание гор для меня животворно! - Уверяю вас, - начал Вернон с жаром, как бывает, когда человека вдруг прорвет и он делится своим самым заветным, - уверяю вас, я уже давно понял, что в Альпах вы чувствовали бы себя как дома! Вы бы шагали среди них и взбирались на их вершины так же легко, как танцуете. Ей нравилось, что разговор идет о Кларе Мидлтон, что о ней, оказывается, думали, и даже "давно". И, подарив его приветливым взглядом, не замечая, что и он весь загорелся, она сказала: - Когда я вас слушаю, мне начинает казаться, будто мы с вами вот-вот начнем восхождение. |
|
"I wish we were," said he. "We can realize it by dwelling on it, don't you think?" "We can begin climbing." "Oh!" she squeezed herself shadowily. "Which mountain shall it be?" said Vernon, in the right real earnest tone. |
- Как бы это было хорошо! - воскликнул он. - Мы можем осуществить нашу мечту, хотя бы на словах. - Ну что ж - начнем! - Ах! - вырвалось у Клары. Сердце ее так и подскочило от восторга. - Какую же гору мы изберем? - самым серьезным топом спросил Вернон. |
|
Miss Middleton suggested a lady's mountain first, for a trial. "And then, if you think well enough of me--if I have not stumbled more than twice, or asked more than ten times how far it is from the top, I should like to be promoted to scale a giant." They went up to some of the lesser heights of Switzerland and Styria, and settled in South Tyrol, the young lady preferring this district for the strenuous exercise of her climbing powers because she loved Italian colour; and it seemed an exceedingly good reason to the genial imagination she had awakened in Mr. Whitford. "Though," said he, abruptly, "you are not so much Italian as French." She hoped she was English, she remarked. "Of course you are English; . . . yes." He moderated his ascent with the halting affirmative. She inquired wonderingly why he spoke in apparent hesitation. "Well, you have French feet, for example: French wits, French impatience," he lowered his voice, "and charm" |
Мисс Мидлтон предложила для начала избрать небольшое предгорье, посильное для женщины. "А затем, - сказала она, - если я выдержу это испытание, споткнусь не больше двух раз и не больше десяти раз спрошу, много ли осталось до вершины, вы поведете меня на какого-нибудь гиганта". Поднявшись на две-три вершины швейцарских и штирийских гор средней высоты, они обосновались в Южном Тироле - молодая путешественница пожелала свои первые серьезные восхождения совершить посреди итальянской природы. Мистер Уитфорд в душе сочувствовал такому предпочтению. - Впрочем, вы больше француженка, чем итальянка, - прибавил он неожиданно и в ответ на высказанную ею надежду, что она все же больше всего - англичанка, протянул: - Англичанка: ну да, разумеется: Она спросила, почему он как бы не уверен в этом. - Видите ли, - ответил он, - в вас очень много французского: французская форма ступни, острота ума, нетерпеливость и, - здесь он понизил голос, - чисто французское обаяние. |
|
"And love of compliments." "Possibly. I was not conscious of paying them" "And a disposition to rebel?" "To challenge authority, at least." "That is a dreadful character." "At all events, it is a character." "Fit for an Alpine comrade?" "For the best of comrades anywhere." "It is not a piece of drawing-room sculpture: that is the most one can say for it!" she dropped a dramatic sigh. |
- И любовь к комплиментам? - Возможно. Впрочем, я не намеревался их делать. - И склонность к мятежу? - Во всяком случае - к неповиновению властям. - Странную, однако, вы даете мне рекомендацию! - Зато настоящую. - Вы считаете, что человек с такой рекомендацией может быть принят в товарищи для восхождения на Альпы? - Он может быть отличным товарищем - в любом деле. - Одного он все же не может - это служить украшением гостиной! - с сокрушенным вздохом произнесла Клара. |
|
Had he been willing she would have continued the theme, for the pleasure a poor creature long gnawing her sensations finds in seeing herself from the outside. It fell away. After a silence, she could not renew it; and he was evidently indifferent, having to his own satisfaction dissected and stamped her a foreigner. With it passed her holiday. She had forgotten Sir Willoughby: she remembered him and said. "You knew Miss Durham, Mr. Whitford?" He answered briefly, "I did." |
Если б мистер Уитфорд проявил желание развивать эту тему дальше, она бы с восторгом его поддержала; так долго была она обречена на копание в самой себе, что возможность взглянуть на себя со стороны была для нее сущим праздником. Но в разговоре наступила пауза, Клара не решалась его возобновить, а Уитфорд, определив ее как иностранку, был, по-видимому, вполне удовлетворен результатом своих изысканий. Праздник кончился. На короткий срок ей удалось забыть о сэре Уилоби. Теперь она вновь о нем вспомнила. - Мистер Уитфорд, вы знали мисс Дарэм? - спросила она. Он ответил односложно: - Знал. |
|
"Was she? . . ." some hot-faced inquiry peered forth and withdrew. "Very handsome," said Vernon. "English?" "Yes; the dashing style of English." "Very courageous." "I dare say she had a kind of courage." "She did very wrong." |
- Она была:? Горячий вопрос рвался наружу, но так и остался недосказанным. - Очень хороша, - сказал Вернон. - Похожа на англичанку? - О да. Из породы стремительных англичанок, знаете? С блеском. - Очень смелая? - Пожалуй, у нее была своего рода смелость. - Но ведь она поступила дурно. |
|
"I won't say no. She discovered a man more of a match with herself; luckily not too late. We're at the mercy . . ." "Was she not unpardonable?" "I should be sorry to think that of any one." "But you agree that she did wrong." "I suppose I do. She made a mistake and she corrected it. If she had not, she would have made a greater mistake." "The manner. . ." |
- Не спорю. Она нашла более подходящего для себя человека, и, к счастью, не слишком поздно. Мы все во власти: - Но ведь она недостойна никакого снисхождения. - Этого я не стал бы утверждать ни о ком. - Но вы согласны, что она поступила дурно? - Быть может. Впрочем, она исправила собственную ошибку. Если бы она не спохватилась вовремя, она совершила бы еще большую ошибку. - Но способ: |
|
"That was bad--as far as we know. The world has not much right to judge. A false start must now and then be made. It's better not to take notice of it, I think." "What is it we are at the mercy of?" "Currents of feeling, our natures. I am the last man to preach on the subject: young ladies are enigmas to me; I fancy they must have a natural perception of the husband suitable to them, and the reverse; and if they have a certain degree of courage, it follows that they please themselves." "They are not to reflect on the harm they do?" said Miss Middleton. "By all means let them reflect; they hurt nobody by doing that." "But a breach of faith!" |
- Да, он был нехорош - насколько мы можем судить. Впрочем, свет не вправе ее порицать. Людям подчас случается начать с ложного шага. Я бы не стал придавать этому слишком большого значения. - Как вы сказали: мы все во власти: чего? - Случайных влечений, своей природы. Ну, да не мне читать лекции на эту тему. Молодая девушка для меня явление загадочное. Казалось бы, инстинкт подсказывает, кто ей подходит, кто - нет, и - при наличии известного мужества - она выбирает себе друга по сердцу. - И ей не следует задумываться о том, что она, быть может, причиняет боль другому? - спросила мисс Мидлтон. - Почему не задумываться? Задумываться никогда не мешает. - Но нарушить слово! |
|
"If the faith can be kept through life, all's well." "And then there is the cruelty, the injury!" "I really think that if a young lady came to me to inform me she must break our engagement--I have never been put to the proof, but to suppose it:--I should not think her cruel." "Then she would not be much of a loss." "And I should not think so for this reason, that it is impossible for a girl to come to such a resolution without previously showing signs of it to her . . . the man she is engaged to. I think it unfair to engage a girl for longer than a week or two, just time enough for her preparations and publications." "If he is always intent on himself, signs are likely to be unheeded by him," said Miss Middleton. |
- Хорошо, как девушка чувствует себя в состоянии его сдержать. А если нет? - А жестокость, страдание, которое она причиняет другому? - Если бы девушка, с которой я был помолвлен, объявила мне, что вынуждена взять свое слово назад, я - правда, я говорю о том, чего не испытал, - но мне кажется, что я не стал бы обвинять ее в жестокости. - Но девушка, способная на такой поступок, должно быть, небольшая потеря для мужчины. - Я не стал бы винить ее в жестокости, и вот почему: ведь, прежде чем прийти к окончательному решению, девушка, наверное же, давала понять своему: словом, человеку, с которым была обручена: что такое решение в ней зреет. Я считаю, что помолвки следует заключать незадолго до бракосочетания - одной-двух недель довольно, чтобы сделать все необходимые приготовления и известить всех, кого это может касаться. - А если человек так полон собой, что не замечает знаков, о которых вы говорите? |
|
He did not answer, and she said, quickly: "It must always be a cruelty. The world will think so. It is an act of inconstancy." "If they knew one another well before they were engaged." "Are you not singularly tolerant?" said she. |
Вернон промолчал, и мисс Мидлтон поспешно прибавила: - Все равно, это жестоко. Свет именно так и смотрит на подобные поступки. Ведь они - проявление непостоянства. - В том случае, если жених и невеста знали друг друга достаточно хорошо до своей помолвки. - Вам не кажется, что вы чересчур терпимы? |
|
To which Vernon replied with airy cordiality:-- "In some cases it is right to judge by results; we'll leave severity to the historian, who is bound to be a professional moralist and put pleas of human nature out of the scales. The lady in question may have been to blame, but no hearts were broken, and here we have four happy instead of two miserable." His persecuting geniality of countenance appealed to her to confirm this judgement by results, and she nodded and said: "Four," as the awe-stricken speak. |
Вернон ответил легко и непринужденно: - Иной раз целесообразнее судить по результатам; оставим суровость историку, которого профессия обязывает быть моралистом, не делая скидки на человеческую слабость. Особа, о которой идет речь, возможно, и достойна осуждения, но ничье сердце не было разбито, а в итоге все в выигрыше: вместо двух несчастных - четверо счастливых. На его лице было написано упорное благодушие, он как бы призывал ее подтвердить правильность его суда по результатам, и она кивнула и дрогнувшим голосом повторила: "Четверо". |
|
From that moment until young Crossjay fell into the green-rutted lane from a tree, and was got on his legs half stunned, with a hanging lip and a face like the inside of a flayed eel-skin, she might have been walking in the desert, and alone, for the pleasure she had in society. They led the fated lad home between them, singularly drawn together by their joint ministrations to him, in which her delicacy had to stand fire, and sweet good-nature made naught of any trial. They were hand in hand with the little fellow as physician and professional nurse. |
С этой минуты - до той, когда к их ногам, на поросшую травой аллею, внезапно обрушился с дерева юный Кросджей, - она чувствовала, что с таким же успехом могла бы шествовать одна по пустыне - общество спутника не доставляло ей больше ни малейшего удовольствия. Клара и Вернон помогли подняться ошеломленному своим падением юнцу. Из губ его сочилась кровь, а все лицо походило на освежеванного ужа. Оказание первой помощи общему любимцу необычайно сблизило их. Природная доброта помогла Кларе превозмочь девичью застенчивость, и они вели мальчика, поддерживая его с обеих сторон, словно врач и сестра милосердия. |
CHAPTER XIII. THE FIRST EFFORT AFTER FREEDOM/Глава тринадцатая Первый рывок на свободу
|
Crossjay's accident was only another proof, as Vernon told Miss Dale, that the boy was but half monkey. "Something fresh?" she exclaimed on seeing him brought into the Hall, where she had just arrived. "Simply a continuation," said Vernon. "He is not so prehensile as he should be. He probably in extremity relies on the tail that has been docked. Are you a man, Crossjay?" "I should think I was!" Crossjay replied, with an old man's voice, and a ghastly twitch for a smile overwhelmed the compassionate ladies. |
Беда, приключившаяся с Кросджеем, указывала на то, что мальчишка был обезьяной всего лишь наполовину. Вернон так это и объяснил мисс Дейл, прибывшей в Большой дом незадолго до того, как туда привели пострадавшего. - Это еще что за новости? - воскликнула она, увидев его. - Всего лишь продолжение старого, - ответил Вернон. - Он оказался менее цепким, чем положено. Понадеялся, должно быть, по вековой привычке на хвост, забыв, что он у него давно уже упразднен. Ты ведь человек, Кросджей, не правда ли? Настоящий мужчина? - Еще бы! - пискнул Кросджей старчески дрожащим голоском и скривил рот в улыбку, которая до глубины души пронзила сердобольных дам. |
|
Miss Dale took possession of him. "You err in the other direction," she remarked to Vernon. "But a little bracing roughness is better than spoiling him." said Miss Middleton. She did not receive an answer, and she thought: "Whatever Willoughby does is right, to this lady!" |
Мисс Дейл приняла пострадавшего в свои руки. - Вы впадаете в другую крайность, - заметила она Вернону. - Не кажется ли вам, что некоторая суровость все же для него здоровее, чем чрезмерное баловство? - вставила было мисс Мидлтон и, не получив ответа, подумала про себя: "В глазах этой дамы все, что ни делает Уилоби, - хорошо!" |
| Clara's impression was renewed when Sir Willoughby sat beside Miss Dale in the evening; and certainly she had never seen him shine so picturesquely as in his bearing with Miss Dale. The sprightly sallies of the two, their rallyings, their laughter, and her fine eyes, and his handsome gestures, won attention like a fencing match of a couple keen with the foils to display the mutual skill. And it was his design that she should admire the display; he was anything but obtuse; enjoying the match as he did and necessarily did to act so excellent a part in it, he meant the observer to see the man he was with a lady not of raw understanding. So it went on from day to day for three days. | Вечером, когда сэр Уилоби подсел к мисс Дейл, это ее впечатление укрепилось еще больше: Кларе никогда не доводилось видеть его в таком ударе. Изящное остроумие обоих, их смех, легкое подтрунивание друг над другом, великолепные глаза мисс Дейл, изысканно-благородные жесты сэра Уилоби - все это привлекло общее внимание. Это был турнир двух опытных фехтовальщиков, в котором искусство одного лишь оттеняло мастерство другого. Сэр Уилоби поставил себе задачу вызвать у Клары восхищение. В чем, в чем, а в тупости его упрекнуть было нельзя. Как бы ни наслаждался он этим турниром, - а он, конечно, им наслаждался, иначе он не мог бы участвовать в нем с таким успехом, - была у него еще и особая цель: показать, каким блестящим партнером он способен быть для той, что оценит его по достоинству. Демонстрация эта продолжалась три дня кряду. |
| She fancied once that she detected the agreeable stirring of the brood of jealousy, and found it neither in her heart nor in her mind, but in the book of wishes, well known to the young where they write matter which may sometimes be independent of both those volcanic albums. Jealousy would have been a relief to her, a dear devil's aid. She studied the complexion of jealousy to delude herself with the sense of the spirit being in her, and all the while she laughed, as at a vile theatre whereof the imperfection of the stage machinery rather than the performance is the wretched source of amusement. | Однажды Кларе даже почудилось, будто в ней сладко шевельнулась змея ревности. Но, обшарив все закоулки своего ума и сердца, она не нашла и следа этого пресмыкающегося. Увы, оно было лишь в мечтах - в этом альбоме, куда юноши и девушки вносят свои заметки, подчас не имеющие ни малейшего отношения к двум книгам более вулканического свойства: Книге Разума и Книге Сердца. В ревности Клара нашла бы облегчение, пусть бы оно даже исходило от лукавого. И она принялась анализировать это чувство, пытаясь уверить себя, что его испытывает; но тут же невольно рассмеялась - тем смехом, каким смеются иной раз на скверном театральном представлении, когда веселье вызвано не искусной игрой актеров, а неуклюжей театральной механикой. |
| Vernon had deeply depressed her. She was hunted by the figure 4. Four happy instead of two miserable. He had said it, involving her among the four; and so it must be, she considered, and she must be as happy as she could; for not only was he incapable of perceiving her state, he was unable to imagine other circumstances to surround her. How, to be just to him, were they imaginable by him or any one? | Разговор с Верноном поверг ее в глубокое уныние. Слово "четыре" преследовало ее воображение. Четверо счастливых вместо двух несчастных. Так он сказал, считая ее одной из этих четверых; так оно и будет, подумала она, и ей следует убедить себя, что она и в самом деле счастлива, ибо Вернон не только не был способен понять ее душевное состояние, но ему и в голову не приходила мысль об истинном положении вещей. Да и как, по справедливости говоря, можно было предположить такое? |
| Her horrible isolation of secrecy in a world amiable in unsuspectingness frightened her. To fling away her secret, to conform, to be unrebellious, uncritical, submissive, became an impatient desire; and the task did not appear so difficult since Miss Dale's arrival. Endearments had been rare, more formal; living bodily untroubled and unashamed, and, as she phrased it, having no one to care for her, she turned insensibly in the direction where she was due; she slightly imitated Miss Dale's colloquial responsiveness. To tell truth, she felt vivacious in a moderate way with Willoughby after seeing him with Miss Dale. Liberty wore the aspect of a towering prison-wall; the desperate undertaking of climbing one side and dropping to the other was more than she, unaided, could resolve on; consequently, as no one cared for her, a worthless creature might as well cease dreaming and stipulating for the fulfilment of her dreams; she might as well yield to her fate; nay, make the best of it. |
Мучительное чувство отчужденности, в которое ее повергла необходимость жить со своей тайной среди благодушных, ничего не подозревающих людей, угнетало ее несказанно. Ее обуяла нетерпеливая жажда избавиться от этой тайны, подчиниться светским требованиям, отказаться от мятежа, сделаться доверчивой и покорной. С приездом мисс Дейл задача эта уже не казалась ей непосильной. Сэр Уилоби реже преследовал ее своей нежностью, обращение его сделалось более официальным. Он больше оставлял ее в покое, не оскорблял ее девичьего целомудрия, и поскольку - как она себе говорила - до нее никому не было дела, она стала присматриваться к мисс Дейл, которая ей ставилась в пример, и даже пыталась немного подражать ее искусству вести светскую беседу. А с тех пор как Клара увидела сэра Уилоби в обществе мисс Дейл, она и сама несколько оживилась. Всякий раз, когда она думала о свободе, у нее возникало представление о высокой тюремной стене; она не чувствовала себя в силах предпринять отчаянную попытку вскарабкаться на нее без посторонней помощи и спрыгнуть на другую сторону. А коли так, рассуждала она, коли она такое ничтожество, пора оставить мечты и напрасные надежды, пора смириться со своей долей, и не только смириться, но и принять ее всей душой. К тому же никому ведь до нее нет дела. |
| Sir Willoughby was flattered and satisfied. Clara's adopted vivacity proved his thorough knowledge of feminine nature; nor did her feebleness in sustaining it displease him. A steady look of hers had of late perplexed the man, and he was comforted by signs of her inefficiency where he excelled. The effort and the failure were both of good omen. | Сэр Уилоби был доволен: он добился своего. Напускное оживление Клары лишний раз подтверждало, что он прекрасно знает женщин, и он не слишком огорчался тем, что Клара не могла поддерживать в себе это оживление подолгу. Последнее время его смущал ее взгляд - уж очень строгий и ясный, и ему было приятно убедиться, что есть область, в которой его превосходство над нею неоспоримо. Его радовали и самые ее усилия, и безуспешность их. |
| But she could not continue the effort. He had overweighted her too much for the mimicry of a sentiment to harden and have an apparently natural place among her impulses; and now an idea came to her that he might, it might be hoped, possibly see in Miss Dale, by present contrast, the mate he sought; by contrast with an unanswering creature like herself, he might perhaps realize in Miss Dale's greater accomplishments and her devotion to him the merit of suitability; he might be induced to do her justice. Dim as the loop-hole was, Clara fixed her mind on it till it gathered light. And as a prelude to action, she plunged herself into a state of such profound humility, that to accuse it of being simulated would be venturesome, though it was not positive. | Вскоре, однако, она была вынуждена отказаться от этих усилий. Слишком тяжким было бремя, которое он на нее возложил; наигранное чувство, рожденное подражанием, никак не уживалось с естественными движениями души. У нее даже мелькнула надежда, что теперь, когда сэр Уилоби видит их рядом, у него наконец откроются глаза и он убедится, что только в мисс Дейл обретет он подругу, в самом деле достойную его; да, да, конечно, же, он должен увидеть, насколько больше ему подходит блестяще одаренная и преданная ему мисс Дейл, чем такое холодное и неотзывчивое существо, как она, - не может быть, чтобы после такого сравнения он не оценил мисс Дейл по достоинству! Как ни призрачна была эта надежда, Клара думала о ней с таким упорством, что почти уверовала в возможность ее осуществления. В качестве увертюры к действию Клара погрузилась в бездну самоуничижения - такую глубокую, что заподозрить ее в неискренности было бы грешно. И все же самоуничижение ее было в большой мере надуманным. |
| The tempers of the young are liquid fires in isles of quicksand; the precious metals not yet cooled in a solid earth. Her compassion for Laetitia was less forced, but really she was almost as earnest in her self-abasement, for she had not latterly been brilliant, not even adequate to the ordinary requirements of conversation. She had no courage, no wit, no diligence, nothing that she could distinguish save discontentment like a corroding acid, and she went so far in sincerity as with a curious shift of feeling to pity the man plighted to her. If it suited her purpose to pity Sir Willoughby, she was not moved by policy, be assured; her needs were her nature, her moods her mind; she had the capacity to make anything serve her by passing into it with the glance which discerned its usefulness; and this is how it is that the young, when they are in trouble, without approaching the elevation of scientific hypocrites, can teach that able class lessons in hypocrisy. | Душа наша в молодости - огонь, разведенный на зыбком плавуне, драгоценный сплав, не остывший и еще не отлитый в форму. Гораздо более искренним чувством была жалость к Летиции, в нем было меньше посторонних примесей; впрочем, самоумаление Клары имело под собой довольно реальную почву, ибо последнее время бедняжка и в самом деле совсем не блистала, с трудом поддерживая даже самый обыкновенный разговор. Она не находила в себе ни смелости, ни остроумия, ни прилежания - ничего, кроме недовольства жизнью и собой, которое точило ее, как ржавчина; и она дошла до того, что каким-то необъяснимым образом умудрялась искренне жалеть уже не себя, а того, кто связал себя с нею словом. Не следует, однако, думать - хоть жалость к сэру Уилоби до некоторой степени и отвечала ее интересам, - будто Клара вызвала это чувство в себе нарочно, по каким-либо тактическим соображениям. Нет, просто она попала в тиски, у нее больше не было ни личности, ни собственных мыслей, она была во власти минуты и настроения этой минуты. Бессознательно, с одного взгляда угадывала она, чем могло быть ей полезным то или иное явление. Юные души, столь, казалось бы, не искушенные в науке лицемерия, если их довести до отчаяния, могут кое-чему научить и верховных жрецов этой науки. |
|
"Why should not Willoughby be happy?" she said; and the exclamation was pushed forth by the second thought: "Then I shall be free!" Still that thought came second. The desire for the happiness of Willoughby was fervent on his behalf and wafted her far from friends and letters to a narrow Tyrolean valley, where a shallow river ran, with the indentations of a remotely seen army of winding ranks in column, topaz over the pebbles to hollows of ravishing emerald. There sat Liberty, after her fearful leap over the prison-wall, at peace to watch the water and the falls of sunshine on the mountain above, between descending pine-stem shadows. Clara's wish for his happiness, as soon as she had housed herself in the imagination of her freedom, was of a purity that made it seem exceedingly easy for her to speak to him. |
"Ведь Уилоби мог бы быть счастлив, - говорила она себе и прибавляла: - А заодно и я обрела бы свободу!" Но все же не это было ее первой мыслью. Она действительно желала счастья сэру Уилоби в первую голову ради него самого, но - что делать? - это альтруистическое желание уносило ее далеко, в тихую долину среди Тирольских гор, где, сверкая камешками, журчал ручеек и со дна его, смутно виднеясь, в вечном винтообразном движении, стройными колоннами поднимались прозрачные полчища, то голубые, как топаз, то - в глубинах - зеленые, как изумруд; туда, где можно было забыть о брачных подружках, требующих ответа на свои письма. Там, в этой долине, ожидает ее - как только она свершит свой отчаянный прыжок через тюремную стену - Свобода, там можно предаваться безмятежному созерцанию гор, освещенных солнцем и испещренных тенями от сосен, растущих по их склонам. И теперь, когда она уже сделала Свободу своим жилищем и мысленно в нем поселилась, ее забота о счастье сэра Уилоби представлялась ей такой бескорыстной и чистой, что она была готова хоть сейчас завести с ним разговор на эту тему. |
| The opportunity was offered by Sir Willoughby. Every morning after breakfast Miss Dale walked across the park to see her father, and on this occasion Sir Willoughby and Miss Middleton went with her as far as the lake, all three discoursing of the beauty of various trees, birches, aspens, poplars, beeches, then in their new green. Miss Dale loved the aspen, Miss Middleton the beech, Sir Willoughby the birch, and pretty things were said by each in praise of the favoured object, particularly by Miss Dale. So much so that when she had gone on he recalled one of her remarks, and said: "I believe, if the whole place were swept away to-morrow, Laetitia Dale could reconstruct it and put those aspens on the north of the lake in number and situation correctly where you have them now. I would guarantee her description of it in absence correct." |
Случай не заставил себя ждать: сэр Уилоби сам дал повод к такому разговору. Каждое утро после завтрака мисс Дейл имела обыкновение наведываться к отцу. На этот раз сэр Уилоби и мисс Мидлтон вызвались проводить ее до пруда. Все трое шли и восхищались березами, осинами, тополями и буками, только что нарядившимися в весеннюю зелень. Любимым деревом мисс Дейл была осина, мисс Мидлтон предпочитала бук, а сэр Уилоби - березу; каждый произнес похвальное слово своему любимцу, причем красноречивее всех оказалась мисс Дейл. Победа ее была столь очевидна, что сэр Уилоби, после того как они с ней расстались, процитировав одно из ее выражений, сказал: - Я не сомневаюсь, что если бы завтра весь парк был сметен ураганом, Летиция Дейл могла бы его восстановить целиком, а уж осины свои на северном берегу пруда она рассадила бы по местам, не забыв ни единого деревца, и даже если бы ей пришлось уехать и поселиться где-нибудь вдали от Паттерн-холла, я уверен, что она унесла бы в памяти точнейший план моего парка. |
|
"Why should she be absent?" said Clara, palpitating. "Well, why!" returned Sir Willoughby. "As you say, there is no reason why. The art of life, and mine will be principally a country life--town is not life, but a tornado whirling atoms--the art is to associate a group of sympathetic friends in our neighbourhood; and it is a fact worth noting that if ever I feel tired of the place, a short talk with Laetitia Dale refreshes it more than a month or two on the Continent. She has the well of enthusiasm. And there is a great advantage in having a cultivated person at command, with whom one can chat of any topic under the sun. I repeat, you have no need of town if you have friends like Laetitia Dale within call. My mother esteemed her highly." |
- Но зачем ей селиться вдали от него? - спросила Клара, и сердце ее сильно застучало. - Вот и я твержу ей: зачем? - сказал сэр Уилоби. - Вы совершенно правы, ей незачем отсюда уезжать. Настоящая жизнь, - я имею в виду жизнь в деревне, где надеюсь проводить большую часть времени, ибо в городе не жизнь, а сплошное коловращение, - итак, настоящая жизнь, по моему мнению, заключается в том, чтобы иметь под боком близких нам по духу друзей; а надобно сказать, что всякий раз, как я начинаю немного скучать в родных палестинах, мне довольно самой короткой беседы с мисс Дейл, чтобы вновь ощутить всю их прелесть. Один такой разговор стоит двух месяцев, проведенных на континенте. Это неисчерпаемый источник воодушевления. Как хорошо иметь возле себя человека с развитым вкусом, с которым можно говорить обо всем на свете! Повторяю - живя бок о бок с таким другом, как Летиция Дейл, можно прекрасно обойтись без столицы. Покойная матушка ценила ее чрезвычайно высоко. |
|
"Willoughby, she is not obliged to go." "I hope not. And, my love, I rejoice that you have taken to her. Her father's health is poor. She would be a young spinster to live alone in a country cottage." "What of your scheme?" "Old Vernon is a very foolish fellow." "He has declined?" "Not a word on the subject! I have only to propose it to be snubbed, I know." "You may not be aware how you throw him into the shade with her." "Nothing seems to teach him the art of dialogue with ladies." |
- Но ведь ей незачем уезжать отсюда, Уилоби. - Разумеется, незачем. Как же я рад, любовь моя, что она пришлась вам по душе! Здоровье ее отца весьма зыбко. А вековать одной в коттедже - для этого она еще слишком молода. - А что ваш проект? - Старина Вернон немыслимый чудак. - Он отказался? - Я даже не заикнулся ему об этом! Представляю себе, как бы он меня отбрил, если бы я отважился затеять с ним этот разговор! - Вы, верно, не отдаете себе в этом отчета, но в вашем присутствии ему трудно привлечь ее внимание. - Бедняга никак не овладеет искусством поддерживать разговор с дамами. |
|
"Are not gentlemen shy when they see themselves outshone?" "He hasn't it, my love: Vernon is deficient in the lady's tongue." "I respect him for that." "Outshone, you say? I do not know of any shining--save to one, who lights me, path and person!" The identity of the one was conveyed to her in a bow and a soft pressure. "Not only has he not the lady's tongue, which I hold to be a man's proper accomplishment," continued Sir Willoughby, "he cannot turn his advantages to account. Here has Miss Dale been with him now four days in the house. They are exactly on the same footing as when she entered it. You ask? I will tell you. It is this: it is want of warmth. Old Vernon is a scholar--and a fish. Well, perhaps he has cause to be shy of matrimony; but he is a fish." |
- Вам не кажется, что всякий джентльмен стушевался бы на его месте, почувствовав, что его затмевает чужой блеск? - Душа моя, да он просто понятия не имеет, как следует говорить с дамами. - И я его за это очень уважаю. - Как вы сказали - блеск? Я знаю только один источник света, который озаряет мой путь! Поклон и легкое пожатие руки, сопровождавшие эти слова, не позволяли сомневаться, о каком источнике света шла речь. - Мало того что он не владеет языком, на котором говорят с дамами, - а, на мой взгляд, всякий образованный мужчина обязан им владеть, - продолжал сэр Уилоби, - он совершенно не умеет использовать свои преимущества. Вот уже четыре дня, как он живет под одной кровлей с мисс Дейл, а отношения между ними не продвинулись ни на шаг. Хотите знать - отчего? Извольте, я скажу вам: недостаток темперамента. Старина Вернон, разумеется, весьма ученый малый, но при всем том он: рыба. Положим, у него свои причины бояться брака, но все равно он рыба. |
|
"You are reconciled to his leaving you?" "False alarm! The resolution to do anything unaccustomed is quite beyond old Vernon." "But if Mr. Oxford--Whitford . . . your swans coming sailing up the lake, how beautiful they look when they are indignant! I was going to ask you, surely men witnessing a marked admiration for some one else will naturally be discouraged?" |
- Следовательно, вы примирились с тем, что он вас покидает? - Ложная тревога! Старина Вернон не способен на столь решительный шаг. - Но если мистер Оксфорд: Уитфорд: Ах, ваши лебеди плывут сюда! Смотрите, какой у них негодующий вид! Как они красивы! Я хотела сказать - быть может, мужчина, когда он видит, что женщина явно отдает предпочтение другому, чувствует себя обескураженным? |
|
Sir Willoughby stiffened with sudden enlightenment. Though the word jealousy had not been spoken, the drift of her observations was clear. Smiling inwardly, he said, and the sentences were not enigmas to her: "Surely, too, young ladies . . . a little?--Too far? But an old friendship! About the same as the fitting of an old glove to a hand. Hand and glove have only to meet. Where there is natural harmony you would not have discord. Ay, but you have it if you check the harmony. My dear girl! You child!" He had actually, in this parabolic, and commendable, obscureness, for which she thanked him in her soul, struck the very point she had not named and did not wish to hear named, but wished him to strike; he was anything but obtuse. His exultation, of the compressed sort, was extreme, on hearing her cry out: |
Сэр Уилоби так и замер от внезапно осенившей его догадки. Хоть слово "ревность" и не было произнесено, он понял, к чему клонила Клара. Внутренне улыбаясь, он сказал - и тон его не оставлял места для сомнений: - Быть может, некоторые юные девы тоже чувствуют себя "обескураженными", а? Немножко? Я, кажется, чересчур далеко зашел? Но ведь это же такая давняя дружба! Это как старая перчатка: раз - и натянулась на руку! Там, где существует естественная гармония, нет места разладу. И малейшее препятствие на пути этой дружбы тотчас внесло бы разлад. Милая моя! Какое вы еще дитя! В своей иносказательной речи, построенной с похвальной туманностью, за которую Клара в душе была ему благодарна, он коснулся той самой темы, на которую ей хотелось завести разговор, и - как ей того хотелось - не называя вещей своими именами. |
|
"Young ladies may be. Oh! not I, not I. I can convince you. Not that. Believe me, Willoughby. I do not know what it is to feel that, or anything like it. I cannot conceive a claim on any one's life--as a claim: or the continuation of an engagement not founded on perfect, perfect sympathy. How should I feel it, then? It is, as you say of Mr. Ox--Whitford, beyond me." Sir Willoughby caught up the Ox--Whitford. |
- Нет, нет, уверяю вас, другие - может быть, но я - никогда! - воскликнула она к вящему восторгу своего собеседника. - Право, Уилоби, здесь совсем не то, - уверяла она. - Я в жизни не испытывала ничего похожего на чувство, которое вы имеете в виду. Я ни на минуту не могу себе представить, будто имею какие-либо права на другого человека, я не допускаю, чтобы люди считали себя связанными словом, если между ними нет полного - полнейшего - во всем согласия. Поэтому чувство, на которое вы намекаете, для меня немыслимо - непостижимо, как вы однажды выразились, говоря о поведении Окс: Уитфорда. Сэр Уилоби не пропустил эту оговорку мимо ушей. |
| Bursting with laughter in his joyful pride, he called it a portrait of old Vernon in society. For she thought a trifle too highly of Vernon, as here and there a raw young lady does think of the friends of her plighted man, which is waste of substance properly belonging to him, as it were, in the loftier sense, an expenditure in genuflexions to wayside idols of the reverence she should bring intact to the temple. Derision instructs her. |
Исполненный горделивого восторга, он громко расхохотался. "Окс-Уитфорд" - да ведь это же точный портрет старины Вернона в гостиной! Он и в самом деле "окс" - сущий бык![5] Очевидно, Клара, как это сплошь и рядом случается с неопытными девицами по отношению к друзьям своего суженого, несколько переоценивала достоинства Вернона, растрачивая впустую то, что принадлежало по праву одному ему, Уилоби, или, выражаясь высоким стилем, преклоняя колена перед идолами, расставленными на пути к храму, к тому самому храму, в который ей следовало нести свой религиозный пыл нерастраченным. Ну, да это пройдет, тут единственный лекарь - смех. |
|
Of the other subject--her jealousy--he had no desire to hear more. She had winced: the woman had been touched to smarting in the girl: enough. She attempted the subject once, but faintly, and his careless parrying threw her out. Clara could have bitten her tongue for that reiterated stupid slip on the name of Whitford; and because she was innocent at heart she persisted in asking herself how she could be guilty of it. "You both know the botanic titles of these wild flowers," she said. "Who?" he inquired. "You and Miss Dale." |
Что касается другого - ее ревности, он и слышать о ней больше не желал. Клара задета, в девушке уязвлена женщина, и прекрасно. Слабые попытки Клары продолжать разговор на эту тему разбились об уклончивые ответы Уилоби. Клара была готова откусить себе язык за свою вторичную оговорку при произнесении имени Уитфорда; именно оттого, что она была в душе невинна, она не понимала, как могло случиться, что она так глупо споткнулась на его имени. - Вы оба знаете ботанические наименования этих полевых цветов, - сказала она. - Кто - оба? - спросил он. - Вы и мисс Дейл. |
|
Sir Willoughby shrugged. He was amused. "No woman on earth will grace a barouche so exquisitely as my Clara." "Where?" said she. "During our annual two months in London. I drive a barouche there, and venture to prophesy that my equipage will create the greatest excitement of any in London. I see old Horace De Craye gazing!" |
Сэр Уилоби пожал плечами. Это становилось забавным. - Я знаю только одну женщину на свете, которая достойна украсить мое ландо, - только Клару, только мою Клару! - Какое ландо? Где? - В Лондоне, моя дорогая, в Лондоне, где мы будем проводить по два месяца в году. Там я разъезжаю в ландо и смею вас уверить, мой экипаж произведет настоящий фурор. У старины де Крея глаза на лоб полезут, когда он его увидит. |
|
She sighed. She could not drag him to the word, or a hint of it necessary to her subject. But there it was; she saw it. She had nearly let it go, and blushed at being obliged to name it. "Jealousy, do you mean. Willoughby? the people in London would be jealous?--Colonel De Craye? How strange! That is a sentiment I cannot understand." Sir Willoughby gesticulated the "Of course not" of an established assurance to the contrary. "Indeed, Willoughby, I do not." "Certainly not." |
Клара вздохнула. Никакими силами не удавалось ей хотя бы намеком навести разговор на нужную тему. И вдруг она поняла, что чуть не упустила такую возможность; слегка зарумянившись, оттого что ей приходится наконец произнести это неприятное слово, она спросила: - Вы имеете в виду зависть, Уилоби? Вы хотите сказать, что лондонцы будут вам завидовать? И полковник де Крей? Как это странно! Зависть и ревность - вот чувства, которых мне никогда не понять. Сэр Уилоби развел руками: "Ну, конечно", всей своей мимикой давая понять, что это ее заявление он не ставит ни во что. - Нет, Уилоби, не смейтесь, мне они в самом деле недоступны. - Разумеется. |
|
He was now in her trap. And he was imagining himself to be anatomizing her feminine nature. "Can I give you a proof, Willoughby? I am so utterly incapable of it that--listen to me--were you to come to me to tell me, as you might, how much better suited to you Miss Dale has appeared than I am--and I fear I am not; it should be spoken plainly; unsuited altogether, perhaps--I would, I beseech you to believe--you must believe me--give you . . . give you your freedom instantly; most truly; and engage to speak of you as I should think of you. Willoughby, you would have no one to praise you in public and in private as I should, for you would be to me the most honest, truthful, chivalrous gentleman alive. And in that case I would undertake to declare that she would not admire you more than I; Miss Dale would not; she would not admire you more than I; not even Miss Dale." |
Вот он и попался в ее ловушку! И притом ему все еще продолжало казаться, что это он исследует анатомию женской души. - Хотите, я вам докажу? Послушайте: Я настолько лишена этого чувства, что если бы вы ко мне пришли и сказали, - и, право же, я ничего бы в этом не нашла удивительного! - сказали, что мисс Дейл, как вы убедились, больше соответствует вам по своему складу, чем я, - а я, как мне кажется, подхожу вам очень мало, а вернее: если уж говорить начистоту, - совсем не подхожу: если бы вы мне так сказали: - только поверьте мне, прошу вас, Уилоби!.. - я бы тотчас вернула вам свободу! Право! И я всюду говорила бы о вас с искренним восхищением. Ах, Уилоби, поверьте, никто не отзывался бы о вас лучше, чем я, - и в частном разговоре, и в обществе, ибо в моих глазах вы остались бы самым честным, самым правдивым и благородным джентльменом, какого мне доводилось знать! Никто, - я осмеливаюсь это утверждать, даже она не могла бы восхищаться вами больше, чем я. Нет, нет, сама мисс Дейл не так бы вас превозносила, как я! |
|
This, her first direct leap for liberty, set Clara panting, and so much had she to say that the nervous and the intellectual halves of her dashed like cymbals, dazing and stunning her with the appositeness of things to be said, and dividing her in indecision as to the cunningest to move him of the many pressing. The condition of feminine jealousy stood revealed. He had driven her farther than he intended. |
У Клары захватило дух от этого ее первого рывка на свободу; она как бы распалась на две части - на рассудок и нервы, и обе половинки бились друг о друга, оглушая ее своим кимвальным звоном; она была ошеломлена количеством мыслей, которые ей хотелось высказать, и необходимостью выбрать из них те, что вернее бы на него подействовали. Короче говоря, на самый непредвзятый взгляд она являла собой олицетворение женской ревности. Он увидел, что и в самом деле зашел слишком далеко. - Позвольте же мне устранить: Подыскивая нужные слова, он пытался успокоить ее голосом и прикосновением руки. |
| "Come, let me allay these . . ." he soothed her with hand and voice, while seeking for his phrase; "these magnified pinpoints. Now, my Clara! on my honour! and when I put it forward in attestation, my honour has the most serious meaning speech can have; ordinarily my word has to suffice for bonds, promises, or asseverations; on my honour! not merely is there, my poor child! no ground of suspicion, I assure you, I declare to you, the fact of the case is the very reverse. Now, mark me; of her sentiments I cannot pretend to speak; I did not, to my knowledge, originate, I am not responsible for them, and I am, before the law, as we will say, ignorant of them; that is, I have never heard a declaration of them, and I, am, therefore, under pain of the stigma of excessive fatuity, bound to be non-cognizant. But as to myself I can speak for myself and, on my honour! Clara--to be as direct as possible, even to baldness, and you know I loathe it--I could not, I repeat, I could not marry Laetitia Dale! Let me impress it on you. | - Позвольте же мне стереть эти пятнышки, величиною с булавочную головку, которые вам угодно было столь чудовищно преувеличить. Моя дорогая Клара! Клянусь вам честью, а я, надо сказать, не бросаюсь этим словом, ибо привык к тому, что моего простого слова достаточно, что люди верят моим заявлениям, заверениям и поручительствам: Итак, милое мое дитя, клянусь честью, что для ваших подозрений не только нет никаких оснований, но заверяю вас самым решительным образом - вы пребываете в совершеннейшем заблуждении. Заметьте, я не говорю о чувствах, какие питает она - в них, насколько мне известно, я неповинен и поэтому за них не в ответе. Мне, так сказать, официально ничего о них не известно. Мне о них никто не объявлял, я не должен даже подозревать о их существовании, иначе я рискую прослыть невозможным фатом. Что касается меня самого: клянусь честью, Клара: я буду откровенен, даже немного груб, быть может, - а вы знаете, как мне это ненавистно! - так вот, я не мог бы, повторяю, никогда не мог бы жениться на Летиции Дейл! Запомните это. |
| No flatteries--we are all susceptible more or less--no conceivable condition could bring it about; no amount of admiration. She and I are excellent friends; we cannot be more. When you see us together, the natural concord of our minds is of course misleading. She is a woman of genius. I do not conceal, I profess my admiration of her. There are times when, I confess, I require a Laetitia Dale to bring me out, give and take. I am indebted to her for the enjoyment of the duet few know, few can accord with, fewer still are allowed the privilege of playing with a human being. I am indebted, I own, and I feel deep gratitude; I own to a lively friendship for Miss Dale, but if she is displeasing in the sight of my bride by . . . by the breadth of an eyelash, then . . ." | Ни лесть, - а кто из нас на нее не падок! - ни любые другие обстоятельства на свете не вынудили бы меня на такой шаг. Как бы мною ни восхищались! Мы с ней - отличные друзья, и только, и никогда не станем друг для друга чем-либо большим. Когда вы видите нас вместе, вас может ввести в заблуждение созвучность наших умов. Она женщина редких дарований, и я откровенно ею восхищаюсь. Временами, признаюсь, для своего рода умственной гимнастики мне требуется общество человека, подобного мисс Дейл. Ей обязан я тем редкостным наслаждением, о котором многие не имеют и понятия и которое очень немногим дано испытать, - наслаждением, какое бывает у исполнителей дуэта. Да, я многим обязан мисс Дейл, она вызывает у меня глубокую признательность. Не стану скрывать - чувство живейшей дружбы связывает меня с мисс Дейл, - и тем не менее, если моей милой - хоть на столечко, на толщину реснички! - неприятен вид мисс Дейл: то: то: |
|
Sir Willoughby's arm waved Miss Dale off away into outer darkness in the wilderness. Clara shut her eyes and rolled her eyeballs in a frenzy of unuttered revolt from the Egoist. But she was not engaged in the colloquy to be an advocate of Miss Dale or of common humanity. "Ah!" she said, simply determining that the subject should not drop. |
И мановением руки сэр Уилоби отбросил мисс Дейл куда-то далеко, туда, где царили мрак и безлюдие. Клара опустила глаза, чтобы скрыть сверкнувшую в них молнию ярости, свое немое возмущение эгоистом. Впрочем, разговор этот она завела не для того, чтобы вступиться за права мисс Дейл или страждущего человечества. - Ах! - произнесла она, чтобы заполнить паузу и не дать разговору заглохнуть. |
| "And, ah!" he mocked her tenderly. "True, though! And who knows better than my Clara that I require youth, health, beauty, and the other undefinable attributes fitting with mine and beseeming the station of the lady called to preside over my household and represent me? What says my other self? my fairer? But you are! my love, you are! Understand my nature rightly, and you . . . " | - Ах, ах! - нежно поддразнил он ее. - И тем не менее это так! Моя Клара прекрасно знает, что мне требуется молодость, здоровье, красота и кое-какие другие, не поддающиеся определению качества, соответствующие положению той, что предстоит возглавить мой дом и носить мое имя! Но что говорит мое второе, мое лучшее "я"? Конечно же, вы мое лучшее "я". Не спорьте, любовь моя, так оно и есть! Только поймите правильно мою натуру, и тогда: |
| "I do! I do!" interposed Clara; "if I did not by this time I should be idiotic. Let me assure you, I understand it. Oh! listen to me: one moment. Miss Dale regards me as the happiest woman on earth. Willoughby, if I possessed her good qualities, her heart and mind, no doubt I should be. It is my wish--you must hear me, hear me out--my wish, my earnest wish, my burning prayer, my wish to make way for her. She appreciates you: I do not--to my shame, I do not. She worships you: I do not, I cannot. You are the rising sun to her. It has been so for years. No one can account for love; I daresay not for the impossibility of loving . . . loving where we should; all love bewilders me. I was not created to understand it. But she loves you, she has pined. I believe it has destroyed the health you demand as one item in your list. But you, Willoughby, can restore that. Travelling, and . . . and your society, the pleasure of your society would certainly restore it. You look so handsome together! She has unbounded devotion! as for me, I cannot idolize. I see faults: I see them daily. They astonish and wound me. Your pride would not bear to hear them spoken of, least of all by your wife. You warned me to beware--that is, you said, you said something." | - Но ведь я ее давно поняла! - перебила Клара. - Я была бы просто слабоумной, если бы за этот срок не поняла, что вы собой представляете. Позвольте мне заверить вас, что я прекрасно вас понимаю. Выслушайте меня! Всего лишь одну минуту! В глазах мисс Дейл я самая счастливая женщина на свете. Ах, Уилоби, если бы я обладала ее сердцем и умом, я бы, верно, и на самом деле ощущала себя счастливейшей из счастливых. Я хочу: Только выслушайте меня, выслушайте до конца! Я хочу, я жажду, я молюсь о том, чтобы уступить ей свое место. Она ценит вас по достоинству, а я нет. Да, к стыду своему, я не ценю вас, как должно. Она преклоняется перед вами, а я - нет, я не могу преклоняться. Вы для нее - солнце, вот уже много лет озаряющее ее жизнь. В любви загадочно все - и почему мы любим, и почему мы не можем полюбить тех, кто: словом, тех, кого нам следовало бы полюбить. Я же вообще не понимаю любви. Видно, мне не дано испытать это чувство. А что мисс Дейл вас любит, это бесспорно. Она высохла от тоски. Любовь к вам, должно быть, и подточила ее здоровье - то самое качество, на котором вы так настаиваете. Но ведь вы же, Уилоби, и могли бы ее исцелить! Путешествие и: и: ваше общество, ах, она бы с вами расцвела! Вы и мисс Дейл - такая прекрасная пара! Она преданна вам безгранично, а я: я не умею преклоняться. Я не могу не замечать ваших недостатков, я вижу их на каждом шагу. Они каждый раз заново удивляют меня и ранят. Вы слишком горды, чтобы слышать о них, тем более от жены. Вы ведь сами меня предостерегали от: то есть: словом, вы говорили что-то в этом духе: |
|
Her busy brain missed the subterfuge to cover her slip of the tongue. Sir Willoughby struck in: "And when I say that the entire concatenation is based on an erroneous observation of facts, and an erroneous deduction from that erroneous observation!--? No, no. Have confidence in me. I propose it to you in this instance, purely to save you from deception. You are cold, my love? you shivered." "I am not cold," said Clara. "Some one, I suppose, was walking over my grave." |
Она чувствовала, что проговорилась. Впрочем, ей уже было не да случайных оговорок. - А если я вам докажу, - начал сэр Уилоби, - что все ваши построения зиждутся на ложной основе и что все ваши доводы - не более как результат ошибочного толкования фактов? Вы не правы, поверьте! Я хочу вывести вас из заблуждения. Что с вами? Вы дрожите - вам холодно? - Нет, мне не холодно, - ответила Клара. - Говорят, так бывает, когда кто-то пройдется по твоей могиле. |
|
The gulf of a caress hove in view like an enormous billow hollowing under the curled ridge. She stooped to a buttercup; the monster swept by. "Your grave!" he exclaimed over her head; "my own girl!" "Is not the orchid naturally a stranger in ground so far away from the chalk, Willoughby?" "I am incompetent to pronounce an opinion on such important matters. My mother had a passion for every description of flower. I fancy I have some recollection of her scattering the flower you mention over the park." |
На горизонте возник страшный призрак: призрак ласки. Он шел на Клару огромной волной, и гребень ее уже начинал заворачиваться над округлой впадиной могучего вала. Она быстро склонилась к цветку лютика, и чудовище исчезло. - По вашей могиле?! - раздалось у нее над головой. - Родная моя, что с вами? - Я не знала, Уилоби, что орхидные водятся так далеко от меловых грунтов! - Я не чувствую себя достаточно компетентным в столь важном вопросе. Покойная матушка страстно любила цветы. Насколько мне помнится, это она сама рассадила по всему парку растение, о котором вы говорите. |
|
"If she were living now!" "We should be happy in the blessing of the most estimable of women, my Clara." "She would have listened to me. She would have realized what I mean." "Indeed, Clara--poor soul!" he murmured to himself, aloud; "indeed you are absolutely in error. If I have seemed--but I repeat, you are deceived. The idea of 'fitness' is a total hallucination. Supposing you--I do it even in play painfully--entirely out of the way, unthought of. . ." "Extinct," Clara said low. |
- Ах, если бы она была жива! - Да, моя Клара, мы получили бы благословение самой достойной женщины на свете. - Она бы выслушала меня. Она бы поняла, что я хочу сказать. - Бедная, бедная Клара! - пробормотал он как бы про себя. - Право же, вы заблуждаетесь. Если вам показалось: но повторяю, вы ошибаетесь. Ваши мысли о том, что кто-то другой "подходит" мне, - просто-напросто бред. Предположим, что вы: мне больно это выговорить даже в шутку, - предположим, что вас нет, совсем нет: что вы: - Что я умерла? - тихо подсказала Клара. |
| "Non-existent for me," he selected a preferable term. "Suppose it; I should still, in spite of an admiration I have never thought it incumbent on me to conceal, still be--I speak emphatically--utterly incapable of the offer of my hand to Miss Dale. It may be that she is embedded in my mind as a friend, and nothing but a friend. I received the stamp in early youth. People have noticed it--we do, it seems, bring one another out, reflecting, counter-reflecting." |
Но сэр Уилоби нашел более приемлемую формулировку. - Даже если бы предположить, что вы перестали существовать для меня, - сказал он. - Представим себе на минуту! Я бы все равно, несмотря на все восхищение, которое испытываю перед мисс Дейл и которое не считаю нужным скрывать, все равно бы не мог, - уверяю вас самым торжественным образом, - я все равно не мог бы предложить ей свою руку! Быть может, это оттого, что я с юных лет привык смотреть на нее как на друга, и только друга. Говорят, когда мы вместе, мы как бы выявляем один другого - двойное отражение, что ли: |
|
She glanced up at him with a shrewd satisfaction to see that her wicked shaft had stuck. "You do; it is a common remark," she said. "The instantaneous difference when she comes near, any one might notice." "My love," he opened the iron gate into the garden, "you encourage the naughty little suspicion." "But it is a beautiful sight, Willoughby. I like to see you together. I like it as I like to see colours match." |
Она взглянула ему в лицо с тонкой усмешкой: лукавая стрела, пущенная ею, попала в цель! - Это верно, все это замечают, - подтвердила она. - Да и невозможно не заметить, как вы всякий раз преображаетесь в присутствии мисс Дейл. - Ай-яй-яй, душа моя, - сказал он, распахивая перед нею чугунную калитку, ведущую в палисадник, - вот мы и опять отдались этому гадкому подозрению. - Что вы, Уилоби! Я всегда любуюсь вами обоими. Я люблю видеть вас вместе, мне это доставляет такое же удовольствие, как гармоническое сочетание красок. |
|
"Very well. There is no harm then. We shall often be together. I like my fair friend. But the instant!--you have only to express a sentiment of disapprobation." "And you dismiss her." "I dismiss her. That is, as to the word, I constitute myself your echo, to clear any vestige of suspicion. She goes." "That is a case of a person doomed to extinction without offending." "Not without: for whoever offends my bride, my wife, my sovereign lady, offends me: very deeply offends me." |
- Вот и отлично! Следовательно, все хорошо. Вы часто будете иметь возможность видеть нас вместе. Я, разумеется, привязан к подруге своей юности, но как только вы: стоит лишь вам высказать малейшее неудовольствие, и: - И - ее нет? - И ее нет. Как видите, я - ваше эхо. Так будет не только на словах, но и на деле: я буду эхом ваших желаний, чтобы у вас не оставалось и тени сомнения. Она должна будет исчезнуть с нашего горизонта. - Иначе говоря, вы готовы подписать смертный приговор человеку, который ни в чем не повинен? - Как это не повинен? Всякий, кто причиняет боль моей невесте, моей жене, моей владычице, причиняет боль и мне, очень, очень сильную боль. |
|
"Then the caprices of your wife . . ." Clara stamped her foot imperceptibly on the lawn-sward, which was irresponsively soft to her fretfulness. She broke from the inconsequent meaningless mild tone of irony, and said: "Willoughby, women have their honour to swear by equally with men:--girls have: they have to swear an oath at the altar; may I to you now? Take it for uttered when I tell you that nothing would make me happier than your union with Miss Dale. I have spoken as much as I can. Tell me you release me." With the well-known screw-smile of duty upholding weariness worn to inanition, he rejoined: "Allow me once more to reiterate, that it is repulsive, inconceivable, that I should ever, under any mortal conditions, bring myself to the point of taking Miss Dale for my wife. You reduce me to this perfectly childish protestation--pitiably childish! But, my love, have I to remind you that you and I are plighted, and that I am an honourable man?" |
- Следовательно, капризы вашей жены: - Клара даже тихонько притопнула, произнося эти слова, но сердитая ножка увязла в мягкой траве. - Уилоби, клясться честью могут не одни мужчины, - продолжала она, отказавшись от взятого было ею тона легкой иронии. - Женщины тоже дорожат своей честью, девушки клянутся ею у алтаря. Позвольте мне произнести свою клятву сейчас, ибо то, что я хочу вам сказать, - святая правда: ничто на свете не могло бы меня так обрадовать, как ваш союз с мисс Дейл! Мне нечего к этому прибавить. Скажите же, что освобождаете меня от моего слова! С вымученной улыбкой смертельно усталого человека, для которого, однако, долг превыше всего, сэр Уилоби ответил: - Позвольте мне еще раз повторить, что нет и не может быть таких обстоятельств, при которых я решился бы взять в жены мисс Дейл. Вот, душа моя, какие я вынужден делать признания - смешные, младенчески нелепые! Неужели я должен еще раз напомнить вам, что мы оба связаны словом и что я - человек чести? |
|
"I know it, I feel it--release me!" cried Clara. Sir Willoughby severely reprehended his short-sightedness for seeing but the one proximate object in the particular attention he had bestowed on Miss Dale. He could not disavow that they had been marked, and with an object, and he was distressed by the unwonted want of wisdom through which he had been drawn to overshoot his object. His design to excite a touch of the insane emotion in Clara's bosom was too successful, and, "I was not thinking of her," he said to himself in his candour, contrite. |
- Я это знаю и чувствую. Но отпустите в таком случае вы меня! Сэр Уилоби жестоко укорял себя в недальновидности: своей подчеркнутой любезностью к мисс Дейл он преследовал одну, ближайшую цель, упустив из виду все остальное. Он не мог отрицать ни того, что внимание его к мисс Дейл и в самом деле было подчеркнутым, ни того, что оно преследовало определенную цель, и теперь его удручало собственное, столь, казалось бы, несвойственное ему недомыслие, заставившее его потерять всякое чувство меры. Его замысел - пробудить в Клариной душе слепое чудовище ревности - удался слишком хорошо. "Я и не подумал о ней самой", - говорил он себе с искренним раскаянием. |
|
She cried again: "Will you not, Willoughby--release me?" He begged her to take his arm. To consent to touch him while petitioning for a detachment, appeared discordant to Clara, but, if she expected him to accede, it was right that she should do as much as she could, and she surrendered her hand at arm's length, disdaining the imprisoned fingers. He pressed them and said: "Dr Middleton is in the library. I see Vernon is at work with Crossjay in the West-room--the boy has had sufficient for the day. Now, is it not like old Vernon to drive his books at a cracked head before it's half mended?" |
- Отпустите меня, Уилоби! Пожалуйста! - не унималась Клара. Он предложил ей опереться на его руку. Прикоснуться к нему - в ту самую минуту, когда она умоляла о расторжении уз, которые их связывают, - казалось Кларе кощунством. Впрочем, если она рассчитывает на уступки с его стороны, ей тоже следовало идти ему навстречу там, где это возможно. И она подала ему руку, стараясь не думать о своих пальцах, заключенных в нежный плен. Сжав их слегка, он сказал: - Доктор Мидлтон в библиотеке. Я вижу, что Вернон занимается с Кросджеем в Западной комнате, - он замучил мальчишку. Как это, однако, похоже на старину Вернона: у того еще не успела зажить голова, а он - давай забивать ее своими книжками! |
|
He signalled to young Crossjay, who was up and out through the folding windows in a twinkling. "And you will go in, and talk to Vernon of the lady in question," Sir Willoughby whispered to Clara. "Use your best persuasions in our joint names. You have my warrant for saying that money is no consideration; house and income are assured. You can hardly have taken me seriously when I requested you to undertake Vernon before. I was quite in earnest then as now. I prepare Miss Dale. I will not have a wedding on our wedding-day; but either before or after it, I gladly speed their alliance. I think now I give you the best proof possible, and though I know that with women a delusion may be seen to be groundless and still be cherished, I rely on your good sense." |
Сэр Уилоби сделал знак юному Кросджею, и тот в одно мгновение выскочил к ним на газон через стеклянную дверь. - А вы покуда поговорите с Верноном об интересующей нас даме, - шепнул сэр Уилоби Кларе. - Употребите все ваше влияние от имени нас обоих! Дайте ему понять, что за деньгами дело не станет; жилье и ежегодный доход будут обеспечены. Вы, должно быть, не приняли всерьез мои слова, когда я вас просил поговорить с Верноном первый раз. Между тем я тогда был настроен так же решительно, как и теперь. Мисс Дейл я беру на себя. Конечно, они не должны венчаться в наш день, но в любой другой - пожалуйста! Раньше ли, позже ли, мне безразлично, и я готов сделать все, чтобы способствовать их союзу. Лучшего доказательства того, что вы не правы, пожалуй, нельзя представить, и хоть я знаю, что женщины не отказываются от своих заблуждений даже после того, как убедятся в полной их неосновательности, я все же уповаю на ваш здравый смысл. |
| Vernon was at the window and stood aside for her to enter. Sir Willoughby used a gentle insistence with her. She bent her head as if she were stepping into a cave. So frigid was she, that a ridiculous dread of calling Mr. Whitford Mr. Oxford was her only present anxiety when Sir Willoughby had closed the window on them. | Вернон стоял в дверях и посторонился, чтобы ее пропустить. Сэр Уилоби тихонько ее подтолкнул. Она нагнула голову, словно это был вход в пещеру. Все чувства ее были в оцепенении, и когда сэр Уилоби закрыл за ними дверь, у нее в голове не было ни одной мысли, кроме нелепой заботы - как бы не назвать мистера Уитфорда мистером Оксфордом. |
CHAPTER XIV. SIR WILLOUGHBY AND LAETITIA/Глава четырнадцатая Сэр Уилоби и Летиция
|
"I prepare Miss Dale." Sir Willoughby thought of his promise to Clara. He trifled awhile with young Crossjay, and then sent the boy flying, and wrapped himself in meditation. So shall you see standing many a statue of statesmen who have died in harness for their country. In the hundred and fourth chapter of the thirteenth volume of the Book of Egoism it is written: Possession without obligation to the object possessed approaches felicity. |
"Мисс Дейл я беру на себя". Сэр Уилоби не забыл своего обещания. Поиграв с юным Кросджеем, он услал его и погрузился в размышления. В такой позе обычно изображаются на памятниках государственные мужи, погибшие на посту. В главе сто четвертой тринадцатого тома Книги Эгоизма значится: "Обладание, не налагающее обязательств по отношению к той, которою обладаешь, есть состояние, близкое к блаженству". |
| It is the rarest condition of ownership. For example: the possession of land is not without obligation both to the soil and the tax-collector; the possession of fine clothing is oppressed by obligation; gold, jewelry, works of art, enviable household furniture, are positive fetters; the possession of a wife we find surcharged with obligation. In all these cases possession is a gentle term for enslavement, bestowing the sort of felicity attained to by the helot drunk. You can have the joy, the pride, the intoxication of possession; you can have no free soul. | Обладание на подобных условиях встречается весьма редко. Землею, например, нельзя владеть без обязательств как перед нею самой, так и перед сборщиком налогов; обладание красивой одеждой налагает множество обязательств; обладание золотом, драгоценными камнями, произведениями искусства и великолепной мебелью - сущие вериги; обладание женой налагает неисчислимые обязательства. Во всех названных случаях обладание - это синоним рабства, а блаженство, которое оно доставляет, - блаженство пьяного илота. Как бы ни опьянялась наша душа гордой радостью обладания, она все равно закрепощена. |
| But there is one instance of possession, and that the most perfect, which leaves us free, under not a shadow of obligation, receiving ever, never giving, or if giving, giving only of our waste; as it were (sauf votre respect), by form of perspiration, radiation, if you like; unconscious poral bountifulness; and it is a beneficent process for the system. Our possession of an adoring female's worship is this instance. | Есть, однако, вид обладания, наиболее из всех совершенный, при котором мы не теряем свободы, не несем никаких обязательств, а, напротив, все время что-то получаем и ничего не даем взамен, или если уж даем, то самую малость, какую-то ничтожную частицу себя, в виде - да простит нам читатель такую метафору! - отходов, испарений или, если угодно, излучений, - словом, в виде не подлежащих контролю щедрот, выделяемых порами души, благодаря чему даже самый процесс отдачи оказывается благотворным для нашего организма. Счастье подобного обладания дано испытывать тому, кто владеет сердцем беззаветно преданной женщины. |
| The soft cherishable Parsee is hardly at any season other than prostrate. She craves nothing save that you continue in being--her sun: which is your firm constitutional endeavour: and thus you have a most exact alliance; she supplying spirit to your matter, while at the same time presenting matter to your spirit, verily a comfortable apposition. The Gods do bless it. |
Наделенная душой мягкой как воск, эта милая язычница чаще всего пребывает распростертой ниц перед своим кумиром. Ей ничего от вас не нужно - будьте лишь, не переставая, ее солнцем, тем более что это вполне отвечает запросам собственной вашей натуры. Итак, союз идеальный: она одухотворяет вашу материальную сущность, с одной стороны, и придает материальность парению вашего духа - с другой. Поистине счастливое сочетание! Благословение богов почиет на подобном союзе. |
|
That they do so indeed is evident in the men they select for such a felicitous crown and aureole. Weak men would be rendered nervous by the flattery of a woman's worship; or they would be for returning it, at least partially, as though it could be bandied to and fro without emulgence of the poetry; or they would be pitiful, and quite spoil the thing. Some would be for transforming the beautiful solitary vestal flame by the first effort of the multiplication-table into your hearth-fire of slippered affection. So these men are not they whom the Gods have ever selected, but rather men of a pattern with themselves, very high and very solid men, who maintain the crown by holding divinely independent of the great emotion they have sown. Even for them a pass of danger is ahead, as we shall see in our sample of one among the highest of them. |
Самый вид избранников, увенчанных сим счастливым венцом и ореолом, убеждает нас в этом. Люди, слабые духом, оробели бы перед лестным натиском женского преклонения или считали бы нужным отвечать на него взаимностью - хотя бы частичной, забывая, что чувство не мяч, что если начать им перекидываться, рискуешь расплескать драгоценный нектар поэзии; иные, что совсем недопустимо, принялись бы жалеть своих поклонниц, а то еще вздумали бы перенести священный огонь с одинокого алтаря весталки в свой домашний очаг, дабы согревать им комнатные туфли супружеской привязанности. Нет, не таких венчают боги! Избранники богов и сами походят на богов. Благородные в своей неуязвимости, они оттого и в состоянии удержать на своем челе возложенный богами венец, что несут его в божественном неведении чувства, которое зародили в чужом сердце. Но и этих избранников, как мы вскоре убедимся на примере лучшего из них, подстерегает опасность. |
| A clear approach to felicity had long been the portion of Sir Willoughby Patterne in his relations with Laetitia Dale. She belonged to him; he was quite unshackled by her. She was everything that is good in a parasite, nothing that is bad. His dedicated critic she was, reviewing him with a favour equal to perfect efficiency in her office; and whatever the world might say of him, to her the happy gentleman could constantly turn for his refreshing balsamic bath. She flew to the soul in him, pleasingly arousing sensations of that inhabitant; and he allowed her the right to fly, in the manner of kings, as we have heard, consenting to the privileges acted on by cats. These may not address their Majesties, but they may stare; nor will it be contested that the attentive circular eyes of the humble domestic creatures are an embellishment to Royal pomp and grandeur, such truly as should one day gain for them an inweaving and figurement--in the place of bees, ermine tufts, and their various present decorations--upon the august great robes back-flowing and foaming over the gaspy page-boys. | В своих отношениях с мисс Дейл сэр Уилоби Паттерн уже давно достиг состояния, близкого к блаженству. Она принадлежала ему всей душой, он же не был связан с ней ничем. В ней были все достоинства повилики и ни одного из недостатков этого паразитирующего растения. Она посвятила себя изучению его личности и, сделавшись восторженной толковательницей этой личности, нашла свое истинное призвание; обратясь к ней, наш счастливец, что бы о нем ни вздумали говорить другие, мог всегда рассчитывать на щедрую дозу целительного бальзама. Она проникала в самое святилище его души и приятно щекотала обитательницу этого храма. Он даровал ей это право на манер королей, предоставлявших, как известно, особые привилегии кошкам, которым, хоть и не разрешено заговаривать с их величествами, не возбраняется таращить на них глаза. И в самом деле, никто не станет отрицать, что внимательные круглые глаза этих смиренных созданий прекрасно гармонируют с придворной помпой. |
|
Further to quote from the same volume of The Book: There is pain in the surrendering of that we are fain to relinquish. The idea is too exquisitely attenuate, as are those of the whole body-guard of the heart of Egoism, and will slip through you unless you shall have made a study of the gross of volumes of the first and second sections of The Book, and that will take you up to senility; or you must make a personal entry into the pages, perchance; or an escape out of them. There was once a venerable gentleman for whom a white hair grew on the cop of his nose, laughing at removals. He resigned himself to it in the end, and lastingly contemplated the apparition. |
Еще одна цитата из Книги (тот же том): "Всякий отказ, даже добровольный, причиняет боль". Мысль изысканно тонкая, как, впрочем, и все мысли, призванные охранять святую святых Эгоизма, - и для того чтобы ее как следует усвоить, вам пришлось бы проштудировать целиком все тома Книги, посвященные разделам первому и второму, на что ушли бы лучшие годы вашей жизни - вплоть до глубокой старости; впрочем, быть может, лучше пополнить ее страницы собственными наблюдениями или, напротив, захлопнуть ее и больше к ней не возвращаться. Некий почтенный джентльмен утверждал, будто у него на переносице вырос седой волос, от которого он никак не мог избавиться: только вырвет его, а он опять тут как тут! В конце концов почтенный джентльмен примирился с тем, что у него на переносице растет седой волос, и даже стал им любоваться. |
| It does not concern us what effect was produced on his countenance and his mind; enough that he saw a fine thing, but not so fine as the idea cited above; which has been between the two eyes of humanity ever since women were sought in marriage. With yonder old gentleman it may have been a ghostly hair or a disease of the optic nerves; but for us it is a real growth, and humanity might profitably imitate him in his patient speculation upon it. | Мы не ставим себе задачу выяснить влияние этого волоса на самочувствие и внешность почтенного джентльмена. Здесь существенно другое, а именно: что наш джентльмен умудрился заметить тончайший волосок; должно быть, истина, приведенная нами выше, еще тоньше, ибо вот уже много веков - с того самого дня, как мужчина начал искать себе подругу жизни, - она торчит у человечества между глаз, а оно ее упорно не замечает. Возможно, что почтенный джентльмен был жертвой галлюцинации или оптического обмана, но наша истина имеет вполне реальную основу, и, право, людям не помешало бы поучиться у этого старика его способности к терпеливому созерцанию. |
|
Sir Willoughby Patterne, though ready in the pursuit of duty and policy (an oft-united couple) to cast Miss Dale away, had to consider that he was not simply, so to speak, casting her over a hedge, he was casting her for a man to catch her; and this was a much greater trial than it had been on the previous occasion, when she went over bump to the ground. In the arms of a husband, there was no knowing how soon she might forget her soul's fidelity. It had not hurt him to sketch the project of the conjunction; benevolence assisted him; but he winced and smarted on seeing it take shape. It sullied his idea of Laetitia. Still, if, in spite of so great a change in her fortune, her spirit could be guaranteed changeless, he, for the sake of pacifying his bride, and to keep two serviceable persons near him, at command, might resolve to join them. The vision of his resolution brought with it a certain pallid contempt of the physically faithless woman; no wonder he betook himself to The Book, and opened it on the scorching chapters treating of the sex, and the execrable wiles of that foremost creature of the chase, who runs for life. She is not spared in the Biggest of Books. But close it. |
При всей своей готовности - во имя долга и выгоды (сочетание не столь редкое!) - отказаться от мисс Дейл, сэр Уилоби Паттерн не мог не задуматься: ведь он не просто выбрасывал ее, так сказать, куда-то в пространство; нет, он кидал ее другому, - а это испытание куда более трудное, чем прежнее, когда он просто сбросил ее наземь, на обочину, как ненужную ношу, и пошел дальше своей дорогой. Как знать, в объятиях мужа она - и быть может, очень скоро - позабудет того, кому была обязана хранить верность в душе. Пока ее союз с Верноном существовал только в проекте, сэр Уилоби мог думать о нем спокойно - природное великодушие брало свое. Но при одной мысли, что план этот облечется плотью и кровью, его начинало коробить: меркнул непорочный образ его Летиции. Тем не менее, если бы только он мог быть уверен, что, несмотря на столь радикальную перемену в образе жизни, дух ее сохранится прежним, он, вероятно, решился бы соединить этих двоих столь необходимых ему людей, ради того чтобы удержать их подле себя, а также - чтобы успокоить невесту. Правда, мысль о такой возможности всякий раз вызывала в нем легкую судорогу презрения к женщине, способной на физическую измену; не удивительно, что он схватился за Книгу, раскрыв ее на той странице, где прекрасный пол заклеймен огненными письменами и где рассказывается о недостойных уловках затравленного зверька, пытающегося бегством спасти себе жизнь. В этой величайшей из книг женщине нет пощады. Впрочем, закроем ее. |
| The writing in it having been done chiefly by men, men naturally receive their fortification from its wisdom, and half a dozen of the popular sentences for the confusion of women (cut in brass worn to a polish like sombre gold), refreshed Sir Willoughby for his undertaking. | Поскольку написана она главным образом мужчинами, именно мужчины и черпают силы в ее мудрых речениях. Перебрав в уме с полдюжины общеизвестных афоризмов, сочиненных в посрамление женщины (и вытравленных на меди, отполированной долгим употреблением), сэр Уилоби почувствовал, как к нему возвращается бодрость. |
|
An examination of Laetitia's faded complexion braced him very cordially. His Clara, jealous of this poor leaf! He could have desired the transfusion of a quality or two from Laetitia to his bride; but you cannot, as in cookery, obtain a mixture of the essences of these creatures; and if, as it is possible to do, and as he had been doing recently with the pair of them at the Hall, you stew them in one pot, you are far likelier to intensify their little birthmarks of individuality. Had they a tendency to excellence it might be otherwise; they might then make the exchanges we wish for; or scientifically concocted in a harem for a sufficient length of time by a sultan anything but obtuse, they might. It is, however, fruitless to dwell on what was only a glimpse of a wild regret, like the crossing of two express trains along the rails in Sir Willoughby's head. |
При виде поблекших ланит Летиции он испытал новый прилив сил. Его Клара - и вдруг ревнует к этому бедному, увядшему листку! Что и говорить, было бы неплохо, если бы его невесте сообщились кое-какие достоинства Летиции. Но это вам не кулинария, и этих двух женщин не смешаешь так, чтобы они составили одно целое. Если попытаться варить их в одном котле - что сэр Уилоби, собственно, и делал, поселив их под одной крышей, - то в результате произойдет еще большее размежевание, усугубление индивидуальных черточек каждой. Другое дело, если б сами они стремились к совершенству и позаимствовали друг у дружки недостающие им качества! Или, если бы, скажем, некий достаточно просвещенный султан взялся бы на строго научной основе вывести у себя в серале новый вид! Стоит ли, впрочем, задерживаться на безумной мечте, промелькнувшей в голове сэра Уилоби с молниеносностью экспресса? |
|
The ladies Eleanor and Isabel were sitting with Miss Dale, all three at work on embroideries. He had merely to look at Miss Eleanor. She rose. She looked at Miss Isabel, and rattled her chatelaine to account for her departure. After a decent interval Miss Isabel glided out. Such was the perfect discipline of the household. Sir Willoughby played an air on the knee of his crossed leg. |
Тетушки Изабел и Эленор сидели с мисс Дейл, склонившись над пяльцами. Одного быстрого взгляда в сторону мисс Эленор было достаточно. Она поднялась и, бряцая ключами на поясе, дала мисс Изабел понять, что ее призывают хозяйственные хлопоты. Немного выждав для приличия, мисс Изабел столь же плавно исчезла в дверях вслед за нею: в доме царила идеальная дисциплина. Сэр Уилоби сел и, положив ногу на ногу, принялся барабанить пальцами по колену, отстукивая какой-то мотив. |
|
Laetitia grew conscious of a meaning in the silence. She said, "You have not been vexed by affairs to-day?" "Affairs," he replied, "must be peculiarly vexatious to trouble me. Concerning the country or my personal affairs?" "I fancy I was alluding to the country." |
Летиция почувствовала, что в его молчании кроется нечто значительное. - Вы расстроены делами? - спросила она. - Меня не так-то легко расстроить, - отвечал он. - Под "делами" вы разумеете дела государственные или личные? - Я имела в виду государственные дела. |
|
"I trust I am as good a patriot as any man living," said he; "but I am used to the follies of my countrymen, and we are on board a stout ship. At the worst it's no worse than a rise in rates and taxes; soup at the Hall gates, perhaps; license to fell timber in one of the outer copses, or some dozen loads of coal. You hit my feudalism." "The knight in armour has gone," said Laetitia, "and the castle with the draw-bridge. Immunity for our island has gone too since we took to commerce." |
- Не думаю, чтобы я был меньшим патриотом, чем кто-либо другой, - сказал Уилоби. - Но я привык к глупости моих соотечественников; к тому же корабль, на котором мы плывем, достаточно добротен. В худшем случае нам грозит повышение цен и налогов; быть может, раздача супа бедным у ворот Большого дома или двух-трех десятков ведер угля да разрешение рубить деревья в дальних рощах. Не забывайте, что я феодал. - Увы, времена рыцарей в доспехах миновали, - сказала Летиция. - А вместе с ними миновали и замки с подъемными мостами. С тех пор как мы увлеклись внешней торговлей, наш остров утратил свое былое положение. |
|
"We bartered independence for commerce. You hit our old controversy. Ay, but we do not want this overgrown population! However, we will put politics and sociology and the pack of their modern barbarous words aside. You read me intuitively. I have been, I will not say annoyed, but ruffled. I have much to do, and going into Parliament would make me almost helpless if I lose Vernon. You know of some absurd notion he has?--literary fame, and bachelor's chambers, and a chop-house, and the rest of it." She knew, and thinking differently in the matter of literary fame, she flushed, and, ashamed of the flush, frowned. |
- Да, независимости мы предпочли торговлю. Ну, да это наш старый с вами спор. Вы мне лучше скажите, что делать с разросшимся населением? Оставим, однако, политику, социологию и всю эту кучу новых варварских понятий. С присущей вам интуицией вы, как всегда, угадали мое состояние. Да, я не то что расстроен, но - несколько обескуражен. У меня столько различных дел, к тому же я подумываю о парламенте, и если Вернон оставит меня, то я просто не знаю, как со всем управлюсь. Вы слышали о его нелепых мечтаниях? Литературная слава, холостяцкая квартира, дешевые харчевни и тому подобная дребедень. Летиция слышала о планах Вернона и - так как к литературной славе она относилась иначе, нежели ее собеседник, - покраснела. Затем устыдившись своего румянца, нахмурилась. |
|
He bent over to her with the perusing earnestness of a gentleman about to trifle. "You cannot intend that frown?" "Did I frown?" "You do." "Now?" "Fiercely." "Oh!" "Will you smile to reassure me?" "Willingly, as well as I can." |
Сэр Уилоби тотчас галантно к ней склонился. - Мисс Дейл хмурится? - игриво спросил он. - Разве? - Еще как! - А сейчас? - Как туча! - Ах! - Улыбнитесь же, чтобы развеять мои сомнения! - Раз вы этого просите, постараюсь! |
| A gloom overcame him. With no woman on earth did he shine so as to recall to himself seigneur and dame of the old French Court as he did with Laetitia Dale. He did not wish the period revived, but reserved it as a garden to stray into when he was in the mood for displaying elegance and brightness in the society of a lady; and in speech Laetitia helped him to the nice delusion. She was not devoid of grace of bearing either. | Великая грусть объяла сэра Уилоби. На свете не было другой такой женщины, с кем бы он мог так успешно воскрешать изящные манеры придворных дам и кавалеров старой Франции. Нет, он не жаждал возрождения той эпохи, он просто мечтал сохранить для себя небольшой заповедник, куда можно было бы забредать время от времени, когда на него найдет желание блеснуть изяществом своего ума в обществе дамы, способной оценить его по достоинству. Беседы с Летицией дарили ему эту сладостную иллюзию. Да и сама она не была лишена известной грации. |
| Would she preserve her beautiful responsiveness to his ascendency? Hitherto she had, and for years, and quite fresh. But how of her as a married woman? Our souls are hideously subject to the conditions of our animal nature! A wife, possibly mother, it was within sober calculation that there would be great changes in her. And the hint of any change appeared a total change to one of the lofty order who, when they are called on to relinquish possession instead of aspiring to it, say, All or nothing! | Сохранится ли в ней эта драгоценная способность сознавать его превосходство? До сих пор, на протяжении долгих лет, она умудрилась это сознание сохранить во всей его первозданной свежести. Но если она выйдет замуж? Как ужасна эта зависимость души от физической природы! Она сделается женой, быть может - матерью!.. В таком случае, говорил трезвый рассудок, многое в ней должно будет перемениться. Сэр Уилоби принадлежал к гордой породе людей, избравших своим лозунгом: "Все - или ничего!" - и прибегающих к этому лозунгу всякий раз, что они вынуждены от чего-либо отказаться. Малейшее изменение для них равносильно кардинальной перемене. |
| Well, but if there was danger of the marriage-tie effecting the slightest alteration of her character or habit of mind, wherefore press it upon a tolerably hardened spinster! | Следовательно, если есть опасность, что брачные узы хотя бы в малой мере могут на нее повлиять и что-нибудь в ней изменить, незачем ей эти узы навязывать, тем более что она как будто вполне смирилась с положением старой девы. |
| Besides, though he did once put her hand in Vernon's for the dance, he remembered acutely that the injury then done by his generosity to his tender sensitiveness had sickened and tarnished the effulgence of two or three successive anniversaries of his coming of age. Nor had he altogether yet got over the passion of greed for the whole group of the well-favoured of the fair sex, which in his early youth had made it bitter for him to submit to the fickleness, not to say the modest fickleness, of any handsome one of them in yielding her hand to a man and suffering herself to be led away. | К тому же он и по сей час не совсем оправился от раны, которую несколько лет назад сам же и нанес своему чувствительному сердцу. Это было на балу, данном в честь его совершеннолетия, когда, движимый благородным порывом, он подвел Вернона к мисс Дейл и соединил их руки для танца. С тех пор - год, два и даже три спустя, - как бы пышно ни справлялся день его рождения, все великолепие торжества меркло в его глазах, стоило ему лишь вспомнить тот памятный день. И наконец, он еще не совсем избавился от алчного влечения решительно ко всем прекрасным представительницам слабого пола; так, в пору своей ранней юности он не мог равнодушно смотреть, когда какая-нибудь красавица, побуждаемая, как ему казалось, преступным легкомыслием, отдавала руку другому и позволяла себя увести. |
| Ladies whom he had only heard of as ladies of some beauty incurred his wrath for having lovers or taking husbands. He was of a vast embrace; and do not exclaim, in covetousness;--for well he knew that even under Moslem law he could not have them all--but as the enamoured custodian of the sex's purity, that blushes at such big spots as lovers and husbands; and it was unbearable to see it sacrificed for others. Without their purity what are they!--what are fruiterer's plums?--unsaleable. O for the bloom on them! | Он приходил в ярость, когда узнавал, что у какой-нибудь дамы, о красоте которой он был наслышан, объявлялся поклонник или - того хуже! - жених. Его объятия были необъятны, но не от безмерной чувственности - отнюдь! Он прекрасно понимал, что, будь он даже магометанин, он не мог бы обладать всеми женщинами на свете. Нет, он был бескорыстно влюблен в девственность и целомудрие - женихи и мужья были пятнами на его солнце. Ему было невыносимо видеть, как чистота приносится в жертву: другому. Что такое женщина, потерявшая свою первозданную свежесть? Помятая слива на лотке торговца фруктами - кто ее купит? О, румянец невинности! |
| "As I said, I lose my right hand in Vernon," he resumed, "and I am, it seems, inevitably to lose him, unless we contrive to fasten him down here. I think, my dear Miss Dale, you have my character. At least, I should recommend my future biographer to you--with a caution, of course. You would have to write selfishness with a dash under it. I cannot endure to lose a member of my household--not under any circumstances; and a change of feeling toward me on the part of any of my friends because of marriage, I think hard. I would ask you, how can it be for Vernon's good to quit an easy pleasant home for the wretched profession of Literature?--wretchedly paying, I mean," he bowed to the authoress. "Let him leave the house, if he imagines he will not harmonize with its young mistress. He is queer, though a good fellow. But he ought, in that event, to have an establishment. And my scheme for Vernon--men, Miss Dale, do not change to their old friends when they marry--my scheme, which would cause the alteration in his system of life to be barely perceptible, is to build him a poetical little cottage, large enough for a couple, on the borders of my park. I have the spot in my eye. The point is, can he live alone there? Men, I say, do not change. How is it that we cannot say the same of women?" | - Повторяю, - продолжал сэр Уилоби, - теряя Вернона, я лишаюсь правой руки. А насколько я понимаю, дело идет к этому. Если мы не изыщем средства удержать Вернона, я его лишусь. Дорогая моя мисс Дейл, вы меня знаете. Во всяком случае, моего будущего биографа я, не задумываясь, направил бы к вам, - впрочем, в нарисованный вами образ пришлось бы внести небольшой корректив, дополнив его словом "себялюбие" и подчеркнув это слово жирной чертой. Для меня терять кого-либо из моего окружения - сущая мука. И если бы я мог предположить, что моя женитьба хоть сколько-нибудь изменит отношение ко мне моих друзей, мне было бы очень грустно. Зачем, скажите, Вернону покидать приятное и комфортабельное жилище ради грошовой профессии сочинителя? Какая ему в этом выгода? Слово "грошовый", - поправился Уилоби и отвесил поклон поэтессе Летиции, - относится, разумеется, лишь к скудности вознаграждения за литературный труд. Ну пусть, пусть он переезжает из Большого дома, если опасается, что появление молодой хозяйки нарушит прежнюю гармонию! Он ведь чудак, хоть и славный малый. Но в таком случае ему следует обзавестись собственным домом. Мой план относительно Вернона - а мужчины, мисс Дейл, да будет вам известно, не меняют своего отношения к старым друзьям и после женитьбы, - итак, мой план, который почти ничего не изменил бы в его образе жизни, - выстроить для него где-нибудь в дальнем конце моего парка маленький поэтический коттедж - на двоих. Я даже присмотрел одно местечко. Но вот в чем вопрос: может ли он жить там один? Мужчины, как я уже говорил, не меняются. Почему-то мы не можем утверждать того же о женщинах! |
|
Laetitia remarked: "The generic woman appears to have an extraordinary faculty for swallowing the individual." "As to the individual, as to a particular person, I may be wrong. Precisely because it is her case I think of, my strong friendship inspires the fear: unworthy of both, no doubt, but trace it to the source. Even pure friendship, such is the taint in us, knows a kind of jealousy; though I would gladly see her established, and near me, happy and contributing to my happiness with her incomparable social charm. Her I do not estimate generically, be sure." |
- Боюсь, что видовое понятие "женщина" заслоняет для вас отдельных женщин. - Быть может, я и ошибаюсь относительно некой конкретной представительницы названного вида, но именно в силу моего расположения к ней я ощущаю известную тревогу. Подобное малодушие недостойно нас обоих, я знаю, но поймите источник моего страха! Видите ли, человек существо столь несовершенное, что, даже когда речь идет о чистейшей дружбе, ему свойственно испытывать ревность. Вместе с тем я был бы счастлив видеть эту конкретную особу счастливой, благополучной, живущей неподалеку от меня и дарующей мне свое общество. Эту особу я не воспринимаю как видовое понятие, поверьте мне! |
|
"If you do me the honour to allude to me, Sir Willoughby," said Laetitia, "I am my father's housemate." "What wooer would take that for a refusal? He would beg to be a third in the house and sharer of your affectionate burden. Honestly, why not? And I may be arguing against my own happiness; it may be the end of me!" "The end?" |
- Если вам угодно под этой особой разуметь меня, сэр Уилоби, - сказала Летиция, - то я ведь не одна: у меня отец. - Какой жених смирился бы, услышав подобный отказ? Он бы стал молить вас принять его в дом третьим и позволить ему разделить ваши заботы. Впрочем, я, кажется, уговариваю вас вопреки своим интересам. Ведь для меня это означало бы конец! - Как так? |
|
"Old friends are captious, exacting. No, not the end. Yet if my friend is not the same to me, it is the end to that form of friendship: not to the degree possibly. But when one is used to the form! And do you, in its application to friendship, scorn the word 'use'? We are creatures of custom. I am, I confess, a poltroon in my affections; I dread changes. The shadow of the tenth of an inch in the customary elevation of an eyelid!--to give you an idea of my susceptibility. And, my dear Miss Dale, I throw myself on your charity, with all my weakness bare, let me add, as I could do to none but you. Consider, then, if I lose you! The fear is due to my pusillanimity entirely. High-souled women may be wives, mothers, and still reserve that home for their friend. They can and will conquer the viler conditions of human life. Our states, I have always contended, our various phases have to be passed through, and there is no disgrace in it so long as they do not levy toll on the quintessential, the spiritual element. You understand me? I am no adept in these abstract elucidations." "You explain yourself clearly," said Laetitia. |
- Старые друзья так требовательны, так капризны! Нет, разумеется, "конец" - не в буквальном значении этого слова. Но все же, если мой старый друг ко мне переменится, очарованию этой дружбы, всей ее исключительности, пришел бы конец. Не самой дружбе, поймите, но той неповторимой форме, в которую она облечена. А если человек именно к этой форме привык? Или вы презираете понятие "привычка", коль скоро речь идет о чувстве? Но разве человек не раб привычки? А я во всем, что касается области чувств, ужасно малодушен. Я боюсь перемен. Разница в какую-нибудь десятую долю дюйма в привычном взмахе ресниц для меня уже ощутима. Вот до какой нелепости доходит моя впечатлительность! Итак, моя дорогая мисс Дейл, сдаюсь на вашу милость, я весь перед вами, со всеми моими слабостями, ничего не тая - вам, и только вам одной могу я так довериться. Подумайте же, что станет со мною, если мне придется вас потерять! Ах, ну, разумеется, весь этот страх мой вызван собственным моим маловерием! Ни супружество, ни материнство не заставит женщину с сильным характером забыть старого друга. В ее сердце всегда найдется для него уголок. Она может преодолеть, она непременно преодолеет более низменные инстинкты. Я всегда полагал, что человеку положено пройти через все фазы существования, и не вижу в этом ничего постыдного, если только они не взимают чрезмерной дани с главного - с духовной нашей сущности. Вы меня понимаете? Я ведь не мастер разглагольствовать на отвлеченные темы. - Нет, отчего же, вы очень ясно высказались, - сказала Летиция. |
|
"I have never pretended that psychology was my forte," said he, feeling overshadowed by her cold commendation: he was not less acutely sensitive to the fractional divisions of tones than of eyelids, being, as it were, a melody with which everything was out of tune that did not modestly or mutely accord; and to bear about a melody in your person is incomparably more searching than the best of touchstones and talismans ever invented. "Your father's health has improved latterly?" "He did not complain of his health when I saw him this morning. My cousin Amelia is with him, and she is an excellent nurse." "He has a liking for Vernon." "He has a great respect for Mr. Whitford." "You have?" "Oh, yes; I have it equally." |
- Быть может, я и не очень разбираюсь в психологии, - сказал сэр Уилоби, задетый ее прохладной похвалой. К мельчайшим градациям тона он был не менее чувствителен, чем к амплитуде колебания ресниц: в кем как бы жила своя, постоянная мелодия, и всякий звук, который не попадал ей в унисон, резал ему ухо, как диссонанс. Носителю подобной мелодии камертона не требуется. - Как здоровье вашего отца? Ему как будто легче эти дни? - Сегодня утром, когда я его навещала, он ни на что не жаловался. С ним моя кузина Эмилия, она превосходная сиделка. - Мне кажется, что Вернон ему по душе. - Он относится к мистеру Уитфорду с величайшим уважением. - А вы? - Я тоже. |
|
"For a foundation, that is the surest. I would have the friends dearest to me begin on that. The headlong match is--how can we describe it? By its finale I am afraid. Vernon's abilities are really to be respected. His shyness is his malady. I suppose he reflected that he was not a capitalist. He might, one would think, have addressed himself to me; my purse is not locked." "No, Sir Willoughby!" Laetitia said, warmly, for his donations in charity were famous. Her eyes gave him the food he enjoyed, and basking in them, he continued: |
- Ну что ж, лучшей основы и не надо. Я хотел бы, чтобы самые дорогие моему сердцу друзья начинали именно с этого. Я не очень-то верю в стремительные браки, заключаемые очертя голову!.. Что о них сказать? Красноречивее всего говорит неминуемый их финал! Способности Вернона в самом деле заслуживают уважения. Его беда - застенчивость. Он, вероятно, смущается тем, что не капиталист! Казалось бы, он мог обратиться ко мне. Мой кошелек всегда открыт. - О да, сэр Уилоби! - сказала Летиция с воодушевлением, ибо он славился своей благотворительностью. Упившись взглядом, который сопровождал это восклицание, сэр Уилоби продолжал: |
|
"Vernon's income would at once have been regulated commensurately with a new position requiring an increase. This money, money, money! But the world will have it so. Happily I have inherited habits of business and personal economy. Vernon is a man who would do fifty times more with a companion appreciating his abilities and making light of his little deficiencies. They are palpable, small enough. He has always been aware of my wishes:--when perhaps the fulfilment might have sent me off on another tour of the world, homebird though I am. When was it that our friendship commenced? In my boyhood, I know. Very many years back." "I am in my thirtieth year," said Laetitia. Surprised and pained by a baldness resembling the deeds of ladies (they have been known, either through absence of mind, or mania, to displace a wig) in the deadly intimacy which slaughters poetic admiration, Sir Willoughby punished her by deliberately reckoning that she did not look less. |
- Жалованье Вернона тотчас увеличится соответственно его новому положению. Ах, уж эти мне деньги! Впрочем, так на свете заведено. К счастью, я унаследовал деловую жилку своих предков и не имею склонности к мотовству. А Вернон мог бы достичь в пятьдесят раз большего, если бы с ним рядом был человек, способный оценить его достоинства и глядеть сквозь пальцы на его маленькие слабости. Впрочем, слабости его довольно заметны, даром что маленькие. Он давно уже знает о моем замысле, осуществление которого, однако, могло бы заставить меня пуститься еще в одно кругосветное путешествие, хоть я и домосед по натуре: Постойте, когда же это началась наша дружба? Помнится, мы были еще детьми: давным-давно: - Мне пошел тридцатый год, - сказала Летиция. Уязвленный ее бестактностью, - это было все равно как если бы дама (а в истории такие случаи бывали), по рассеянности или в состоянии аффекта, с интимностью, убивающей всякую поэзию, позволила себе снять парик в присутствии друга, - сэр Уилоби отомстил Летиции, дав ей понять, что она и не выглядит моложе своих лет. - Талант, - произнес он, - не знает морщин. |
|
"Genius," he observed, "is unacquainted with wrinkles"; hardly one of his prettiest speeches; but he had been wounded, and he never could recover immediately. Coming on him in a mood of sentiment, the wound was sharp. He could very well have calculated the lady's age. It was the jarring clash of her brazen declaration of it upon his low rich flute-notes that shocked him. He glanced at the gold cathedral-clock on the mantel-piece, and proposed a stroll on the lawn before dinner. Laetitia gathered up her embroidery work. "As a rule," he said, "authoresses are not needle-women." "I shall resign the needle or the pen if it stamps me an exception," she replied. |
Нельзя сказать, чтобы это был самый изысканный комплимент, какой ему доводилось произносить. Но ему причинили боль, а сразу оправиться от боли он не умел. Удар был тем чувствительнее, что пришелся в минуту, когда сэр Уилоби пребывал в состоянии душевной разнеженности. Он мог бы и сам прекрасно рассчитать возраст своей подруги. Его расстроило бесстыдство, с каким она о нем объявила. Оно заглушало сочные флейтовые рулады его песни. Он взглянул на громоздкие золотые часы на камине и предложил прогуляться по газону перед обедом. Летиция собрала свое вышиванье и сложила его в коробку. - Как правило, - сказал он, - сочинительницы не увлекаются рукоделием. - Что же, - сказала она, - я готова отказаться, если нужно, либо от пера, либо от иглы, лишь бы не быть исключением из правила. |
| He attempted a compliment on her truly exceptional character. As when the player's finger rests in distraction on the organ, it was without measure and disgusted his own hearing. Nevertheless, she had been so good as to diminish his apprehension that the marriage of a lady in her thirtieth year with his cousin Vernon would be so much of a loss to him; hence, while parading the lawn, now and then casting an eye at the window of the room where his Clara and Vernon were in council, the schemes he indulged for his prospective comfort and his feelings of the moment were in such striving harmony as that to which we hear orchestral musicians bringing their instruments under the process called tuning. It is not perfect, but it promises to be so soon. We are not angels, which have their dulcimers ever on the choral pitch. We are mortals attaining the celestial accord with effort, through a stage of pain. Some degree of pain was necessary to Sir Willoughby, otherwise he would not have seen his generosity confronting him. He grew, therefore, tenderly inclined to Laetitia once more, so far as to say within himself. "For conversation she would be a valuable wife". And this valuable wife he was presenting to his cousin. | Сэр Уилоби вымучил из себя любезный каламбур, назвав ее поистине исключительной личностью, но тут же поморщился: в его комплименте, как в случайном аккорде, взятом рассеянной рукой органиста, не было никакого лада. Впрочем, своим замечанием Летиция помогла рассеять некоторые опасения - брак тридцатилетней женщины с его кузеном Верноном уже не представлялся ему такой катастрофой. И теперь, прогуливаясь по газону и поглядывая время от времени на окно, за которым его Клара беседовала с Верноном, он занимался приведением своих чувств в гармонию с планами, рассчитанными на его будущее благоденствие, - этот процесс именуется у музыкантов настройкой: полная гармония еще не достигнута, но близка. Мы ведь не ангелы, у которых цитра всегда настроена в лад небесному хору. Мы простые смертные и достигаем небесной гармонии с трудом, ценою страдания. Какая-то доза страдания была необходима и сэру Уилоби, хотя бы для того, чтобы оценить благородство собственных намерений. И он почувствовал, как в нем снова шевельнулась нежность к Летиции. "Такая жена была бы незаменима как собеседница", - подумал он. И эту-то незаменимую жену он дарил своему кузену! |
| Apparently, considering the duration of the conference of his Clara and Vernon, his cousin required strong persuasion to accept the present. | Однако, судя по длительности переговоров между его Кларой и Верноном, кузена его приходилось еще уламывать принять этот драгоценный дар! |
CHAPTER XV. THE PETITION FOR A RELEASE/Глава пятнадцатая Мольба о свободе
| Neither Clara nor Vernon appeared at the mid-day table. Dr. Middleton talked with Miss Dale on classical matters, like a good-natured giant giving a child the jump from stone to stone across a brawling mountain ford, so that an unedified audience might really suppose, upon seeing her over the difficulty, she had done something for herself. Sir Willoughby was proud of her, and therefore anxious to settle her business while he was in the humour to lose her. He hoped to finish it by shooting a word or two at Vernon before dinner. Clara's petition to be set free, released from him, had vaguely frightened even more than it offended his pride. | Ни Клара, ни Вернон не явились ко второму завтраку. Доктор Мидлтон беседовал с мисс Дейл об античной поэзии с добродушием великана, который с камешка на камешек переносит ребенка через бурный поток и этим вводит в заблуждение непосвященных: те видят, что ребенок благополучно добрался до берега, и полагают, что он самостоятельно одолел этот трудный брод. Сэр Уилоби испытывал гордость за Летицию; тем более важным представлялось ему довести задуманное до конца, покуда у него еще не ослабла решимость принести эту жертву. Он рассчитывал покончить все с помощью двух-трех слов, которыми намеревался оглушить Вернона перед обедом. Кларина мольба о свободе, - свободе от него?! - разумеется, ранила его самолюбие. Но главное - она посеяла в его душе смутную тревогу. |
|
Miss Isabel quitted the room. She came back, saying: "They decline to lunch." "Then we may rise," remarked Sir Willoughby. "She was weeping," Miss Isabel murmured to him. "Girlish enough," he said. The two elderly ladies went away together. Miss Dale, pursuing her theme with the Rev. Doctor, was invited by him to a course in the library. Sir Willoughby walked up and down the lawn, taking a glance at the West-room as he swung round on the turn of his leg. Growing impatient, he looked in at the window and found the room vacant. |
Мисс Изабел вышла и через минуту вернулась. - Они говорят, что не хотят есть, - сказала она. - Следовательно, можно их не ждать, - сказал сэр Уилоби. - Она плакала, - сказала ему мисс Изабел вполголоса. - Какое ребячество! - произнес он. Обе тетушки покинули столовую одновременно. Доктор Мидлтон предложил мисс Дейл продолжить в библиотеке разговор, начатый за столом. Сэр Уилоби возобновил свою прогулку по газону и всякий раз на повороте бросал взгляд на окно Западной комнаты. Наконец нетерпение заставило его заглянуть в самое окно. Комната оказалась пустой. |
| Nothing was to be seen of Clara and Vernon during the afternoon. Near the dinner-hour the ladies were informed by Miss Middleton's maid that her mistress was lying down on her bed, too unwell with headache to be present. Young Crossjay brought a message from Vernon (delayed by birds' eggs in the delivery), to say that he was off over the hills, and thought of dining with Dr. Corney. | Клара и Вернон так и не появлялись. Перед самым обедом камеристка мисс Мидлтон объявила тетушкам сэра Уилоби, что у ее хозяйки разыгралась мигрень и она вынуждена лечь в постель. Юный Кросджей принес от Вернона весточку (несколько запоздалую по причине птичьих гнезд, попадавшихся на пути гонца), в которой тот сообщал, что отправился пешком к доктору Корни, и просил не ждать его к обеду. |
| Sir Willoughby despatched condolences to his bride. He was not well able to employ his mind on its customary topic, being, like the dome of a bell, a man of so pervading a ring within himself concerning himself, that the recollection of a doubtful speech or unpleasant circumstance touching him closely deranged his inward peace; and as dubious and unpleasant things will often occur, he had great need of a worshipper, and was often compelled to appeal to her for signs of antidotal idolatry. In this instance, when the need of a worshipper was sharply felt, he obtained no signs at all. The Rev. Doctor had fascinated Miss Dale; so that, both within and without, Sir Willoughby was uncomforted. His themes in public were those of an English gentleman; horses, dogs, game, sport, intrigue, scandal, politics, wines, the manly themes; with a condescension to ladies' tattle, and approbation of a racy anecdote. What interest could he possibly take in the Athenian Theatre and the girl whose flute-playing behind the scenes, imitating the nightingale, enraptured a Greek audience! He would have suspected a motive in Miss Dale's eager attentiveness, if the motive could have been conceived. Besides, the ancients were not decorous; they did not, as we make our moderns do, write for ladies. He ventured at the dinner-table to interrupt Dr. Middleton once:-- | Сэр Уилоби послал своей невесте записку, в которой выражал ей соболезнование. Ему было трудно сосредоточиться на привычных темах разговора. Он был устроен наподобие колокола, исполненного собственного звона. Малейшая неприятность, словцо, оброненное невзначай, - и он терял душевный покой. А так как неприятности и реплики не совсем лестного свойства встречаются на каждом шагу, сэру Уилоби постоянно приходилось прибегать за противоядием к своей поклоннице. Но на этот раз, когда он особенно остро ощущал в ней нужду, она ничем не отозвалась на его немой призыв. Преподобный доктор заворожил мисс Дейл. Сэр Уилоби так нигде и не нашел утешения - ни извне, ни в глубинах собственной души. Для общего разговора он довольствовался обычными темами английского джентльмена: лошади, собаки, дичь, охота, любовные интриги, сплетни, политика и вино; он умел также снисходить к дамским пустякам и понимал толк в рискованном анекдоте. Но какое ему было дело до афинского театра и девушки, которая сводила с ума древнегреческих театралов своей искусной имитацией соловья, играя на флейте за кулисами? Он не мог понять, что кроется за внезапно пробудившимся у мисс Дейл горячим интересом к античности, и смутно подозревал какие-то тайные мотивы. К тому же древние, как известно, не особенно считались с приличием: они не писали для дам, как то делают, по нашему настоянию, современные сочинители. Один раз во время обеда сэр Уилоби рискнул перебить доктора Мидлтона: |
|
"Miss Dale will do wisely, I think, sir, by confining herself to your present edition of the classics." "That," replied Dr. Middleton, "is the observation of a student of the dictionary of classical mythology in the English tongue." "The Theatre is a matter of climate, sir. You will grant me that." "If quick wits come of climate, it is as you say, sir." "With us it seems a matter of painful fostering, or the need of it," said Miss Dale, with a question to Dr. Middleton, excluding Sir Willoughby, as though he had been a temporary disturbance of the flow of their dialogue. |
- Я полагаю, что мисс Дейл ничего не потеряет, если ограничится современным изданием древних писателей. - Замечание, достойное читателя, изучавшего античную мифологию по английской хрестоматии, - сказал доктор Мидлтон. - Согласитесь, сударь, что театр как-никак - детище климата. - Да, сударь, если считать, что и остроумие тоже продукт климата. - Вы не находите, что у нас остроумие выращивается как бы искусственно, и то не всегда удачно? - спросила мисс Дейл, обращаясь к доктору Мидлтону и игнорируя сэра Уилоби, словно тот был всего лишь помехой, на время прервавшей плавное течение их диалога. |
| The ladies Eleanor and Isabel, previously excellent listeners to the learned talk, saw the necessity of coming to his rescue; but you cannot converse with your aunts, inmates of your house, on general subjects at table; the attempt increased his discomposure; he considered that he had ill-chosen his father-in-law; that scholars are an impolite race; that young or youngish women are devotees of power in any form, and will be absorbed by a scholar for a variation of a man; concluding that he must have a round of dinner-parties to friends, especially ladies, appreciating him, during the Doctor's visit. Clara's headache above, and Dr. Middleton's unmannerliness below, affected his instincts in a way to make him apprehend that a stroke of misfortune was impending; thunder was in the air. Still he learned something, by which he was to profit subsequently. The topic of wine withdrew the doctor from his classics; it was magical on him. A strong fraternity of taste was discovered in the sentiments of host and guest upon particular wines and vintages; they kindled one another by naming great years of the grape, and if Sir Willoughby had to sacrifice the ladies to the topic, he much regretted a condition of things that compelled him to sin against his habit, for the sake of being in the conversation and probing an elderly gentleman's foible. | Мисс Эленор и мисс Изабелл, прилежно внимавшие ученой беседе, решили прийти на помощь к сэру Уилоби, но их усилия только усугубили его раздражение - разве можно вести разговор на общие темы с тетушками, проживающими с вами под одной кровлей? Сэру Уилоби пришло в голову, что ему не слишком повезло с будущим тестем, что ученые - вообще народ невежливый, что молодые и не совсем молодые женщины рады преклоняться перед авторитетами, на каком бы поприще эти авторитеты ни подвизались, и готовы, на худой конец, увлечься даже ученым - для разнообразия. И он подумал, что было бы не худо, пока у него гостит доктор, задать серию званых обедов, пригласив друзей - предпочтительно дам, умеющих ценить по достоинству его самого. Наверху Клара с ее мигренью, внизу доктор с его бестактностью - все это вызывало у него инстинктивную тревогу, предчувствие надвигающейся беды. В воздухе пахло грозой. Сэру Уилоби, впрочем, удалось почерпнуть кое-какие сведения, которые обещали пригодиться ему в будущем: вино оказалось магической темой, способной отвлечь доктора даже от его древних поэтов. Между гостем и хозяином обнаружилась поразительная общность вкусов и взглядов на вина различных марок. Они разжигали друг друга, называя то один, то другой год, славный особенно ценным сбором. Сэр Уилоби был даже вынужден задержаться вдали от дам дольше обычного, о чем он искренне сожалел. Вот уж не чаял он попасть в такое положение, при котором придется жертвовать своей галантностью, - и все ради того, чтобы получше разведать слабости некоего ученого старика! |
|
Late at night he heard the house-bell, and meeting Vernon in the hall, invited him to enter the laboratory and tell him Dr. Corney's last. Vernon was brief, Corney had not let fly a single anecdote, he said, and lighted his candle. "By the way, Vernon, you had a talk with Miss Middleton?" "She will speak to you to-morrow at twelve." "To-morrow at twelve?" "It gives her four-and-twenty hours." |
Было уже поздно, когда, услыхав звонок Вернона, сэр Уилоби спустился к нему и попросил его зайти в лабораторию, поделиться самым свежим анекдотом доктора Корни. Но Вернон не был расположен к беседе. Сообщив, что Корни не рассказал ни одного анекдота, он зажег свечу и собрался было идти к себе. Но Уилоби остановил его вопросом. - Да, кстати, Вернон, вы, кажется, о чем-то говорили с мисс Мидлтон? - спросил он. - Она вам все расскажет сама - завтра в двенадцать часов пополудни. - Почему непременно в двенадцать? - Эти двадцать четыре часа ей нужны на размышление. |
| Sir Willoughby determined that his perplexity should be seen; but Vernon said good-night to him, and was shooting up the stairs before the dramatic exhibition of surprise had yielded to speech. | Сэр Уилоби, мимикой и жестами изобразив всю меру своего недоумения, готовился перейти от пантомимы к монологу, но Вернон был уже на лестнице и на ходу пожелал своему кузену покойной ночи. |
| Thunder was in the air and a blow coming. Sir Willoughby's instincts were awake to the many signs, nor, though silenced, were they hushed by his harping on the frantic excesses to which women are driven by the passion of jealousy. He believed in Clara's jealousy because he really had intended to rouse it; under the form of emulation, feebly. He could not suppose she had spoken of it to Vernon. And as for the seriousness of her desire to be released from her engagement, that was little credible. Still the fixing of an hour for her to speak to him after an interval of four-and-twenty hours, left an opening for the incredible to add its weight to the suspicious mass; and who would have fancied Clara Middleton so wild a victim of the intemperate passion! He muttered to himself several assuaging observations to excuse a young lady half demented, and rejected them in a lump for their nonsensical inapplicability to Clara. | Да, готовилась гроза, и вот-вот должен был грянуть гром. Недремлющий инстинкт сэра Уилоби точно улавливал многочисленные приметы надвигающейся катастрофы. И сколько бы ни твердил он себе о диковинных выходках, на какие способны женщины под воздействием ревности, он не мог до конца заглушить внутреннего голоса, который подсказывал ему, что дело все же не в этом. Ему нетрудно было уверовать в Кларину ревность, он ведь и задался целью вызвать в ней это чувство, - правда, в самой легкой степени, ровно настолько, чтобы пробудить в ней дух благородного соревнования! Вместе с тем весьма сомнительно, чтобы она стала делиться переживаниями подобного рода с Верноном. И уже совсем маловероятно, чтобы она всерьез желала расторгнуть их помолвку. Впрочем, то обстоятельство, что она выговорила себе двадцать четыре часа сроку до того, как приступить к объяснению с ним, открывало доступ маловероятному и, уж во всяком случае, прибавляло кое-что к общей массе подозрительных симптомов. Кто бы мог подумать, однако, что Клара Мидлтон до такой степени способна сделаться жертвой этой безрассудной страсти! Он припомнил было несколько авторитетных высказываний, извиняющих девушку, впавшую в это полубезумное состояние. Но тут же их отверг: слишком уж нелепыми казались они применительно к Кларе. |
| In order to obtain some sleep, he consented to blame himself slightly, in the style of the enamoured historian of erring beauties alluding to their peccadilloes. He had done it to edify her. Sleep, however, failed him. That an inordinate jealousy argued an overpowering love, solved his problem until he tried to fit the proposition to Clara's character. He had discerned nothing southern in her. Latterly, with the blushing Day in prospect, she had contracted and frozen. There was no reading either of her or of the mystery. | Чтобы заглушить тоску, не дававшую ему уснуть, он принялся корить себя нежно, тоном историка, влюбленного в свою героиню и описывающего ее милые шалости, - за ту небольшую долю вины, которую за собой признавал. Ведь он старался для ее же пользы! Но рассуждения не помогли - Уилоби не мог уснуть. Не является ли непомерная ревность, говорил он себе, свидетельством сильного чувства? Но при всей убедительности такой теории, она разлеталась в прах, чуть только он пытался применить ее к Кларе. Он не мог обнаружить в ней никаких признаков знойного, южного темперамента. А последнее время, с приближением счастливого дня, она вся как бы сжалась и сделалась холоднее обычного. Нет, он решительно отказывался понять эту девушку и разгадать ее тайну! |
|
In the morning, at the breakfast-table, a confession of sleeplessness was general. Excepting Miss Dale and Dr. Middleton, none had slept a wink. "I, sir," the Doctor replied to Sir Willoughby, "slept like a lexicon in your library when Mr. Whitford and I are out of it." Vernon incidentally mentioned that he had been writing through the night. "You fellows kill yourselves," Sir Willoughby reproved him. "For my part, I make it a principle to get through my work without self-slaughter." |
Утром, за столом, все жаловались на бессонницу. Кроме мисс Дейл и доктора Мидлтона, никто не сомкнул глаз. - Сударь, я спал так же крепко, - ответил доктор Мидлтон на вопрос своего любезного хозяина, - как словарь в вашей библиотеке, когда в ней нет ни меня, ни мистера Уитфорда. Вернон вскользь заметил, что он всю ночь напролет писал. - Ваш брат ученый не умеет себя щадить, - сказал сэр Уилоби с укором. - А я так взял за правило не изнурять себя работой. |
|
Clara watched her father for a symptom of ridicule. He gazed mildly on the systematic worker. She was unable to guess whether she would have in him an ally or a judge. The latter, she feared. Now that she had embraced the strife, she saw the division of the line where she stood from that one where the world places girls who are affianced wives; her father could hardly be with her; it had gone too far. He loved her, but he would certainly take her to be moved by a maddish whim; he would not try to understand her case. The scholar's detestation of a disarrangement of human affairs that had been by miracle contrived to run smoothly, would of itself rank him against her; and with the world to back his view of her, he might behave like a despotic father. How could she defend herself before him? At one thought of Sir Willoughby, her tongue made ready, and feminine craft was alert to prompt it; but to her father she could imagine herself opposing only dumbness and obstinacy. "It is not exactly the same kind of work," she said. |
Клара украдкой взглянула на отца, в надежде уловить на его лице хотя бы тень усмешки. Но тот спокойно смотрел в лицо сторонника размеренного труда. Она безуспешно пыталась угадать, кого она найдет в отце: союзника или судью? "Боюсь, что судью", - решила она. Окинув мысленным взором поле предстоящего боя, она поняла, что находится по ту сторону демаркационной черты, вне зоны, определенной светом для девиц, готовящихся вступить в брак. Нет, разумеется, отец не возьмет ее сторону - слишком далеко зашло дело. И несмотря на всю свою любовь к ней, он решит, что ею просто-напросто владеет слепой каприз, и даже не попытается вникнуть в ее переживания. Отвращение ученого к беспорядку в житейских делах, которые каким-то чудом так великолепно наладились, - уже одно это помешает ему сочувствовать ей; да и общественное мнение будет, безусловно, на его стороие и поддержит его, если он решится выступить в роли отца-деспота. Что могла бы она сказать отцу в свою защиту? Когда она думала о сэре Уилоби, слова так и теснились в ее мозгу, и женский инстинкт помогал ей отбирать самые подходящие. Но отцу она не могла противопоставить ничего, кроме своего тупого упорства. - Работа, которую имеете в виду вы, носит несколько иной характер, - сказала она. |
|
Dr Middleton rewarded her with a bushy eyebrow's beam of his revolting humour at the baronet's notion of work. So little was needed to quicken her that she sunned herself in the beam, coaxing her father's eyes to stay with hers as long as she could, and beginning to hope he might be won to her side, if she confessed she had been more in the wrong than she felt; owned to him, that is, her error in not earlier disturbing his peace. "I do not say it is the same," observed Sir Willoughby, bowing to their alliance of opinion. "My poor work is for the day, and Vernon's, no doubt, for the day to come. I contend, nevertheless, for the preservation of health as the chief implement of work." "Of continued work; there I agree with you," said Dr. Middleton, cordially. |
Из-под косматых бровей доктора Мидлтона выбился вдруг луч насмешки и на миг задержался на Кларе, показав ей, что отец разделяет ее взгляд на аристократические представления ее жениха о работе. Чтобы обнадежить ее, требовалась такая малость! Клара грелась в этом единственном луче, как на солнце, пытаясь возможно дольше удержать взгляд отца: у нее даже блеснула надежда, что ей удастся перетянуть его на свою сторону, стоит лишь признать за собой вину большую, неужели она чувствует на самом деле. Иначе говоря, признать свою ошибку, заключавшуюся в том, что она не хотела прежде времени смущать его покой. - Я и не утверждаю, что это одно и то же, - сказал сэр Уилоби, чувствуя, что общее мнение не на его стороне. - В то время как моя скромная работа рассчитана лишь на потребу дня, труд Вернона, несомненно, предназначен для будущих поколений. Но тем не менее я утверждаю, что главное условие всякой работы - здоровье. - Да, вы правы, - поддержал его доктор Мидлтон, - для систематической работы оно необходимо. |
|
Clara's heart sunk; so little was needed to deaden her. Accuse her of an overweening antagonism to her betrothed; yet remember that though the words had not been uttered to give her good reason for it, nature reads nature; captives may be stript of everything save that power to read their tyrant; remember also that she was not, as she well knew, blameless; her rage at him was partly against herself |
У Клары упало сердце: чтобы обескуражить ее, требовалась такая малость! Нам могут сказать, что в Клариной неприязни к жениху была какая-то предубежденность - ведь он не произнес ничего такого, что оправдывало бы подобное ее отношение; не надо, однако, забывать, что люди читают друг у друга в душе и что для этого им не нужно слов. Узника можно лишить всего - кроме его способности судить о своем тиране; не забывайте также, что во многом она была виновата сама и прекрасно это сознавала, а следовательно, и ярость ее была направлена не только на жениха, но частично и на себя. |
|
The rising from table left her to Sir Willoughby. She swam away after Miss Dale, exclaiming: "The laboratory! Will you have me for a companion on your walk to see your father? One breathes earth and heaven to-day out of doors. Isn't it Summer with a Spring Breeze? I will wander about your garden and not hurry your visit, I promise." "I shall be very happy indeed. But I am going immediately," said Laetitia, seeing Sir Willoughby hovering to snap up his bride. "Yes; and a garden-hat and I am on the march." "I will wait for you on the terrace." |
Завтрак подходил к концу, и, когда все стали подниматься из-за стола, Клара, чтобы не оставаться наедине с сэром Уилоби, потянулась вслед за мисс Дейл. - Сидеть в лаборатории? В такой день? Можно мне с вами? Ведь вы сейчас отправитесь проведать своего отца, не правда ли? - щебетала она. - Сегодня с каждым вздохом чувствуешь, что вбираешь в себя и землю и небо! Словно это лето, пронизанное весенними ветрами! Я обещаю не торопить вас нисколько - пока вы будете сидеть с отцом, я поброжу по вашему садику. - Я была бы рада вашему обществу, но, право, не знаю: Я ведь тороплюсь, - ответила Летиция, заметив, что сэр Уилоби кружит, как ястреб, над своей невестой, чтобы схватить ее в когти и унести. - Я знаю, - сказала Клара, - я только сбегаю за шляпой. Я не задержу вас ничуть, вот увидите! - Я буду ждать вас на террасе. |
|
"You will not have to wait." "Five minutes at the most," Sir Willoughby said to Laetitia, and she passed out, leaving them alone together. "Well, and my love!" he addressed his bride almost huggingly; "and what is the story? and how did you succeed with old Vernon yesterday? He will and he won't? He's a very woman in these affairs. I can't forgive him for giving you a headache. You were found weeping." |
- Вам не придется ждать. - Пять минут - самое большее, - сказал сэр Уилоби вслед Летиции, которая вышла, чтобы оставить их вдвоем. - Наконец-то, любовь моя! - воскликнул он голосом страстным, как объятия. - Ну, что же вы можете мне сообщить? Добились ли вы какого-нибудь толка от Вернона? Я его знаю, он, конечно, не сказал вам ни "да", ни "нет". В делах такого рода он хуже барышни. Но вот чего я ему никогда не прощу, это того, что у вас из-за него разболелась головка! Говорят, вы даже плакали! - Да, я плакала. |
|
"Yes, I cried," said Clara. "And now tell me about it. You know, my dear girl, whether he does or doesn't, our keeping him somewhere in the neighbourhood--perhaps not in the house--that is the material point. It can hardly be necessary in these days to urge marriages on. I'm sure the country is over . . . Most marriages ought to be celebrated with the funeral knell!" "I think so," said Clara. "It will come to this, that marriages of consequence, and none but those, will be hailed with joyful peals." "Do not say such things in public, Willoughby." "Only to you, to you! Don't think me likely to expose myself to the world. Well, and I sounded Miss Dale, and there will be no violent obstacle. And now about Vernon?" "I will speak to you, Willoughby, when I return from my walk with Miss Dale, soon after twelve." "Twelve!" said he. |
- Ну, расскажите же мне все по порядку! Ведь для нас, мой друг, как вы знаете, независимо от того, женится он или нет, главное удержать его где-нибудь поблизости - пусть даже не в Большом доме. В наше время не пристало навязывать человеку супружество. Страна и без того страдает от пере: Словом, большинство свадеб следовало бы справлять под погребальный звон! - Я совершенно с вами согласна! - с живостью подхватила Клара. - Дойдет до того, что только высшие классы будут венчаться под радостный перезвон колоколов. - Пожалуйста, Уилоби, не произносите таких вещей во всеуслышание. - Только с вами, только с вами! Неужели вы думаете, что я стану обнажать душу перед светом? Ну вот, я позондировал почву у мисс Дейл, и, насколько я понимаю, с ее стороны можно не опасаться сопротивления. Как же все-таки обстоит дело с Верноном? - Уилоби, я вам все расскажу, когда вернусь с прогулки, - в двенадцать часов. - В двенадцать?! |
|
"I name an hour. It seems childish. I can explain it. But it is named, I cannot deny, because I am a rather childish person perhaps, and have it prescribed to me to delay my speaking for a certain length of time. I may tell you at once that Mr. Whitford is not to be persuaded by me, and the breaking of our engagement would not induce him to remain." "Vernon used those words?" "It was I." "'The breaking of our engagement!' Come into the laboratory, my love." "I shall not have time." |
- Ах, я и сама понимаю, каким ребячеством это должно вам казаться - назначать час для нашей беседы. Но я вам все объясню. Да, да, я, верно, не совсем еще взрослый человек. Мне посоветовали отложить разговор с вами на определенный срок. Впрочем, я могу уже сейчас сказать вам, что даже расторжение нашей помолвки не побудило бы мистера Уитфорда здесь остаться. - Вернон выразился именно так? - Нет, слова мои. - Расторжение помолвки! Друг мой, пойдемте в лабораторию! - Ах, но ведь времени мало. |
|
"Time shall stop rather than interfere with our conversation! 'The breaking . . .'! But it's a sort of sacrilege to speak of it." "That I feel; yet it has to be spoken of" "Sometimes? Why? I can't conceive the occasion. You know, to me, Clara, plighted faith, the affiancing of two lovers, is a piece of religion. I rank it as holy as marriage; nay, to me it is holier; I really cannot tell you how; I can only appeal to you in your bosom to understand me. We read of divorces with comparative indifference. They occur between couples who have rubbed off all romance." |
- Скорее время остановится, нежели мы прервем наш разговор. Расторжение! Но ведь это же кощунство так говорить! - Я и сама понимаю. Но рано или поздно сказать это необходимо. - Необходимо? Рано или поздно? Но почему? Я не могу представить себе обстоятельств, при которых могла бы возникнуть такая необходимость. Вы меня знаете, Клара, знаете мое отношение к таким вещам: слово, данное друг другу двумя любящими сердцами, для меня святыня. Я чту его наравне с брачной клятвой, даже выше! Не знаю, право, как вам это объяснить, - попробуйте понять меня сердцем! Мы равнодушно читаем в газетах о том, что такой-то и такая-то разводятся; к тому времени, как дело доходит до развода, от романтики любви обычно ничего уже не остается. |
|
She could have asked him in her fit of ironic iciness, on hearing him thus blindly challenge her to speak out, whether the romance might be his piece of religion. He propitiated the more unwarlike sentiments in her by ejaculating, "Poor souls! let them go their several ways. Married people no longer lovers are in the category of the unnameable. But the hint of the breaking of an engagement--our engagement!--between us? Oh!" |
Клара в своем нынешнем настроении холодной иронии была уже готова спросить в ответ на его неосторожный вызов, не считает ли он и романтику любви святыней. Но следующая его реплика разбудила в ее груди менее воинственные эмоции. - Несчастные! - сказал он. - Оставим их в покое. Супруги, переставшие любить друг друга, недостойны того, чтобы о них говорили! Но как могли вы - хотя бы на короткий миг! - представить себе расторгнутым наш договор? Ах! |
| "Oh!" Clara came out with a swan's note swelling over mechanical imitation of him to dolorousness illimitable. "Oh!" she breathed short, "let it be now. Do not speak till you have heard me. My head may not be clear by-and-by. And two scenes--twice will be beyond my endurance. I am penitent for the wrong I have done you. I grieve for you. All the blame is mine. Willoughby, you must release me. Do not let me hear a word of that word; jealousy is unknown to me . . . Happy if I could call you friend and see you with a worthier than I, who might by-and-by call me friend! You have my plighted troth . . . given in ignorance of my feelings. Reprobate a weak and foolish girl's ignorance. I have thought of it, and I cannot see wickedness, though the blame is great, shameful. You have none. You are without any blame. You will not suffer as I do. You will be generous to me? I have no respect for myself when I beg you to be generous and release me." |
То же самое междометие вырвалось из ее груди скорбным лебединым стоном. - Ах! - выдохнула она. - Пусть же, пусть это будет сейчас! Только не перебивайте меня, дайте мне высказаться до конца. Иначе я могу сбиться и уже не скажу того, что нужно. Да и повторить подобную сцену мне будет не по силам. Я полна раскаяния за все то зло, что вам причинила. Мне самой за вас больно, и я знаю, как я перед вами виновата. Отпустите меня, Уилоби! И не произносите больше слова - "ревность"; мне это чувство незнакомо: О, как счастлива была бы я назвать вас своим другом, увидеть вас с той, что достойнее меня, и надеяться, что и она со временем научится смотреть на меня, как на друга! Да, я дала вам слово: в полном неведении собственного сердца. Вините в этом невежество слабодушной и глупой девчонки. Я все обдумала и вижу теперь, что хоть я поступила дурно и хоть вина моя велика, а все же ничего злонамеренного в моих поступках нет. Вы не виноваты ни в чем, и, следовательно, вам совсем не придется страдать от укоров совести. Но вы будете великодушны, я знаю. Я понимаю сама, как это недостойно - взывать к вашему великодушию и просить вас возвратить мне мое слово. |
|
"But was this the . . ." Willoughby preserved his calmness, "this, then, the subject of your interview with Vernon?" "I have spoken to him. I did my commission, and I spoke to him." "Of me?" "Of myself. I see how I hurt you; I could not avoid it. Yes, of you, as far as we are related. I said I believed you would release me. I said I could be true to my plighted word, but that you would not insist. Could a gentleman insist? But not a step beyond; not love; I have none. And, Willoughby, treat me as one perfectly worthless; I am. I should have known it a year back. I was deceived in myself. There should be love." "Should be!" Willoughby's tone was a pungent comment on her. |
- И об этом-то вы: - Сэр Уилоби пытался казаться невозмутимым. - Итак, это и было темой вашего разговора с Верноном? - Да, я говорила с ним. Сперва я исполнила ваше поручение, а потом мы с ним говорили: - Обо мне? - Нет, обо мне. Я понимаю, как это должно быть вам неприятно, но иначе было нельзя, - да, мы говорили и о вас тоже, поскольку разговор касался моих отношений с вами. Я высказала уверенность в том, что вы освободите меня от моего обязательства. Разумеется, сказала я ему, если бы это потребовалось, я бы сдержала свое слово, но я убеждена, что вы не будете настаивать. Я не представляю себе джентльмена, который в подобных обстоятельствах продолжал бы настаивать на своих правах. Ведь он знал бы, что я выполняю свою часть обязательств без любви, единственно из чувства долга. Ах, Уилоби, я совершенное ничтожество! Год назад я должна была понять то, что поняла только теперь: без любви нельзя. - Без любви?! - Тон сэра Уилоби достаточно выразительно говорил за себя. |
| "Love, then, I find I have not. I think I am antagonistic to it. What people say of it I have not experienced. I find I was mistaken. It is lightly said, but very painful. You understand me, that my prayer is for liberty, that I may not be tied. If you can release and pardon me, or promise ultimately to pardon me, or say some kind word, I shall know it is because I am beneath you utterly that I have been unable to give you the love you should have with a wife. Only say to me, go! It is you who break the match, discovering my want of a heart. What people think of me matters little. My anxiety will be to save you annoyance." | - И вот я обнаружила, что любви-то у меня и нет. Должно быть, я вообще не способна любить. Ничего из того, что рассказывают, описывая это чувство, я не испытывала. Я совершила ошибку. Это легко сказать, но - как больно! Поймите меня правильно, я молю о свободе, о том, чтобы не быть больше связанной словом. Освободите меня и, если можете, простите или хоть обещайте, что простите меня со временем. Скажите мне одно доброе слово, и я пойму, что только оттого не могла отдать вам всю любовь, которую вы вправе ожидать от жены, что стою неизмеримо ниже вас. Отпустите меня! Не я, а вы расторгаете наши узы, обнаружив, что у меня нет сердца. Мне все равно, что подумают люди. Я хотела бы доставить вам как можно меньше неприятностей. |
|
She waited for him; he seemed on the verge of speaking. He perceived her expectation; he had nothing but clownish tumult within, and his dignity counselled him to disappoint her. Swaying his head, like the oriental palm whose shade is a blessing to the perfervid wanderer below, smiling gravely, he was indirectly asking his dignity what he could say to maintain it and deal this mad young woman a bitterly compassionate rebuke. What to think, hung remoter. The thing to do struck him first. |
Она остановилась: ей показалось, что он собирается что-то сказать. Он видел, что она ждет, чтобы он заговорил, но в душе его царили смятение и хаос, и ради спасения собственного достоинства он решил обмануть ее ожидания. Голова его покачивалась, как верхушка пальмы, которая дарует благодатную тень разгоряченному путнику пустыни, на лице блуждала сдержанная улыбка; он вопрошал себя, как, не уронив себя, высказать этой полубезумной молодой женщине в достаточно внушительной форме свой горестный укор. Он не ставил перед собою вопроса - что думать? Главным для него сейчас было - что делать? |
| He squeezed both her hands, threw the door wide open, and said, with countless blinkings: "In the laboratory we are uninterrupted. I was at a loss to guess where that most unpleasant effect on the senses came from. They are always 'guessing' through the nose. I mean, the remainder of breakfast here. Perhaps I satirized them too smartly--if you know the letters. When they are not 'calculating'. More offensive than debris of a midnight banquet! An American tour is instructive, though not so romantic. Not so romantic as Italy, I mean. Let us escape." |
Он стиснул обе ее руки в своих, затем раскрыл дверь настежь и, часто-часто мигая, сказал: - Идемте в лабораторию. Там мы можем говорить без помех. Я полагаю, что это остатки завтрака так неприятно действуют на обоняние. Теперь я понимаю, отчего наши заокеанские кузены вечно "полагают" и говорят при этом в нос. Впрочем, я, вероятно, чрезмерно жестоко с ними обошелся - вы ведь знакомы с моими письмами? Они вечно либо "полагают", либо "считают". Слов нет, поездка в Америку поучительна, но не столь романтична. Не столь романтична, как поездка в Италию, хочу я сказать. Бежимте же от этих остатков лукуллова пира! |
|
She held back from his arm. She had scattered his brains; it was pitiable: but she was in the torrent and could not suffer a pause or a change of place. "It must be here; one minute more--I cannot go elsewhere to begin again. Speak to me here; answer my request. Once; one word. If you forgive me, it will be superhuman. But, release me." "Seriously," he rejoined, "tea-cups and coffee-cups, breadcrumbs. egg-shells, caviare, butter, beef, bacon! Can we? The room reeks." "Then I will go for my walk with Miss Dale. And you will speak to me when I return?" |
Она уклонилась от подставленной руки. Несчастный, видно, он совсем лишился рассудка! Ей было искренне его жаль, но подхвативший ее бурный поток нес ее неудержимо вперед, и она не могла ни остановиться, ни изменить направления. - Ах, нет, здесь, сию минуту! - сказала она. - Я никуда отсюда не пойду - там пришлось бы начинать все с начала. Отвечайте здесь: намерены вы исполнить мою просьбу? Одно слово! Если же вы найдете в себе силы также и простить меня, это будет верхом человечности. Во всяком случае - отпустите меня! - Но, право же! - возразил он. - Все эти чашки, хлебные крошки, яичная скорлупа, остатки икры, масло, говядина, бекон! Разве можно? И этот ужасный воздух! - Хорошо. Я покуда пройдусь с мисс Дейл. А когда я вернусь, мы еще поговорим, да? |
| "At all seasons. You shall go with Miss Dale. But, my dear! my love! Seriously, where are we? One hears of lover's quarrels. Now I never quarrel. It is a characteristic of mine. And you speak of me to my cousin Vernon! Seriously, plighted faith signifies plighted faith, as much as an iron-cable is iron to hold by. Some little twist of the mind? To Vernon, of all men! Tush! she has been dreaming of a hero of perfection, and the comparison is unfavourable to her Willoughby. But, my Clara, when I say to you, that bride is bride, and you are mine, mine!" | - Я всегда к вашим услугам. Да, да, идите гулять с мисс Дейл. Но, дорогая моя! Моя радость! Что же это такое? Ссоры между влюбленными в порядке вещей, я знаю. Но дело в том, что я никогда не ссорюсь. Это моя особенность, И вдруг вы начинаете обсуждать меня с моим кузеном Верноном! Право же, слово есть слово, оно как стальной трос - его нельзя порвать! Здесь какой-то выверт ума! И изо всех людей - избрать в наперсники Вернона. Что за дичь! Моя милая намечтала себе идеального героя, и ее бедный Уилоби не выдержал сравнения с ним. Но, Клара, поймите - невеста есть невеста, и вы принадлежите мне, мне, мне! |
|
"Willoughby, you mentioned them,--those separations of two married. You said, if they do not love . . . Oh! say, is it not better--instead of later?" He took advantage of her modesty in speaking to exclaim. "Where are we now? Bride is bride, and wife is wife, and affianced is, in honour, wedded. You cannot be released. We are united. Recognize it; united. There is no possibility of releasing a wife!" |
- Уилоби, вы упомянули тех: кто разводится. Вы сказали, если они не любят друг друга: Ах, ну скажите, разве не лучше так, чем: потом? Он воспользовался ее застенчивостью, помешавшей ей назвать вещи своими именами. - О чем мы с вами говорим? Разумеется, невеста есть невеста, жена - жена, но человек чести чувствует себя связанным после помолвки, как если бы брак его уже свершился. Я не могу вас отпустить. Мы с вами связаны вечными узами. Поймите: связаны! Как можно отпустить жену? - А если она сбежит?.. |
|
"Not if she ran . . . ?" This was too direct to be histrionically misunderstood. He had driven her to the extremity of more distinctly imagining the circumstance she had cited, and with that cleared view the desperate creature gloried in launching such a bolt at the man's real or assumed insensibility as must, by shivering it, waken him. But in a moment she stood in burning rose, with dimmed eyesight. She saw his horror, and, seeing, shared it; shared just then only by seeing it; which led her to rejoice with the deepest of sighs that some shame was left in her. "Ran? ran? ran?" he said as rapidly as he blinked. "How? where? what idea . . . ?" Close was he upon an explosion that would have sullied his conception of the purity of the younger members of the sex hauntingly. |
Это было сказано так прямолинейно, что ее собеседник не мог больше прикидываться непонимающим. Доведенная им до крайности, Клара впервые явственно представила себе то, о чем до сих пор говорила, не вникая как следует в смысл своих слов; теперь же, прозрев, она в азарте отчаяния выпустила этот могучий снаряд, который неминуемо должен был разбить броню непонимания - подлинного или напускного, защищавшую этого человека. Но уже в следующую минуту она залилась краской. Неподдельный ужас, который она прочитала на лице сэра Уилоби, передался и ей. Но одновременно в ее душе поднялась и радость - она радовалась тому, что в ней еще не вовсе, оказывается, умер стыд. - Сбежит? Сбежит? Сбежит? - произнес он скороговоркой и часто-часто заморгал в такт своим словам. - Как? Куда? Что за мысль!.. Он с трудом удержался от того, чтобы не выпалить такое, что навеки разрушило бы его собственное представление о девственном неведении, в коем, по его мнению, пребывали юные представительницы прекрасного пола. |
| That she, a young lady, maiden, of strictest education, should, and without his teaching, know that wives ran!--know that by running they compelled their husbands to abandon pursuit, surrender possession!--and that she should suggest it of herself as a wife!--that she should speak of running! | Как могло случиться, что Клара, находясь еще в столь нежном возрасте и воспитанная в строжайших правилах, знала уже о том, что жены сбегают от мужей, и знала это не от него? А она, оказывается, понимала даже и то, что муж вынужден отказаться от погони и от всех своих притязаний на беглянку. И как могла она хоть на минуту представить себя на месте подобной жены? Как только у нее язык повернулся выговорить это слово: "Сбежит"! |
|
His ideal, the common male Egoist ideal of a waxwork sex, would have been shocked to fragments had she spoken further to fill in the outlines of these awful interjections. She was tempted: for during the last few minutes the fire of her situation had enlightened her understanding upon a subject far from her as the ice-fields of the North a short while before; and the prospect offered to her courage if she would only outstare shame and seem at home in the doings of wickedness, was his loathing and dreading so vile a young woman. She restrained herself; chiefly, after the first bridling of maidenly timidity, because she could not bear to lower the idea of her sex even in his esteem. The door was open. She had thoughts of flying out to breathe in an interval of truce. She reflected on her situation hurriedly askance: "If one must go through this, to be disentangled from an engagement, what must it be to poor women seeking to be free of a marriage?" Had she spoken it, Sir Willoughby might have learned that she was not so iniquitously wise of the things of this world as her mere sex's instinct, roused to the intemperateness of a creature struggling with fetters, had made her appear in her dash to seize a weapon, indicated moreover by him. |
Подобно всякому мужчине-эгоисту, Уилоби представлял себе прекрасный пол в виде восковых обитательниц паноптикума. И если бы Клара развила мысль, прорвавшуюся в ее кратком возгласе, этот идеал рассыпался бы в прах. Отчаяние открыло Кларе глаза на то, что еще минуту назад было для нее далеким и смутным, как льды Заполярья. Ведь если, собравшись с духом и преодолев стыд, она покажет, будто знакома с изнанкой жизни, он наверняка отвернется от столь развращенной особы! Соблазн был велик. И все же Клара удержалась: ей претило подобное унижение женского достоинства - даже перед ним! Дверь была открыта - а что, если заключить короткое перемирие и выбежать на воздух? Но беглым взглядом, как бы со стороны, окинув свое положение, она подумала: "Как, оказывается, мучительно расторгать помолвку, предварительный сговор! Каково же приходится бедняжкам, пытающимся выпутаться из брачных уз?" Выскажи она эту мысль вслух, сэр Уилоби, быть может, убедился бы, что она менее искушена в житейских делах, чем это могло показаться. Он понял бы, что она действовала вслепую, инстинктивно, как зверек, что пытается перегрызть свои цепи; понял бы и то, что это он сам указал ей оружие, за которое она ухватилась. |
|
Clara took up the old broken vow of women to vow it afresh: "Never to any man will I give my hand." She replied to Sir Willoughby, "I have said all. I cannot explain what I have said." |
Повторив про себя сакраментальную для всех женщин и постоянно ими нарушаемую клятву: "Все равно я не буду принадлежать никому", она произнесла вслух: - Вот и все, что я имела вам сказать. Мне нечего к этому прибавить. |
|
She had heard a step in the passage. Vernon entered. Perceiving them, he stated his mission in apology: "Doctor Middleton left a book in this room. I see it; it's a Heinsius." "Ha! by the way, a book; books would not be left here if they were not brought here, with my compliments to Doctor Middleton, who may do as he pleases, though, seriously, order is order," said Sir Willoughby. "Come away to the laboratory, Clara. It's a comment on human beings that wherever they have been there's a mess, and you admirers of them," he divided a sickly nod between Vernon and the stale breakfast-table, "must make what you can of it. Come, Clara." Clara protested that she was engaged to walk with Miss Dale. "Miss Dale is waiting in the hall," said Vernon. |
В коридоре послышались шаги. Вошел Вернон. Он извинился и объяснил причину своего появления: - Доктор Мидлтон оставил здесь книгу - томик Гензиуса{24}. Да вот она! - Книгу? - повторил сэр Уилоби. - Ха! Засвидетельствуйте мое почтение доктору Мидлтону и передайте ему, что если бы люди не уносили книг из библиотеки, их бы не пришлось искать в столовой. Он волен поступать, как ему заблагорассудится, конечно, однако порядок есть порядок. Идемте же в лабораторию, Клара! Извольте полюбоваться, господа поклонники человечества, - где бы ни побывал человек, он неизменно оставляет за собою беспорядок! - Сэр Уилоби слегка кивнул то ли Вернону, то ли неубранному столу. - Клара, я вас жду! Клара возразила, что она условилась идти гулять с мисс Дейл. - Мисс Дейл ожидает вас в вестибюле, - сказал Вернон. |
|
"Miss Dale is waiting?" said Clara. "Walk with Miss Dale; walk with Miss Dale," Sir Willoughby remarked, pressingly. "I will beg her to wait another two minutes. You shall find her in the hall when you come down." He rang the bell and went out. "Take Miss Dale into your confidence; she is quite trustworthy," Vernon said to Clara. "I have not advanced one step," she replied. |
- Мисс Дейл меня ждет! - сказала Клара. - Да, да, идите гулять с мисс Дейл, идите с мисс Дейл, - настойчиво сказал сэр Уилоби. - Я попрошу ее подождать вас еще две минуты. Вы найдете ее в вестибюле, она вас будет ожидать там. Он позвонил в звоночек и вышел. - Откройтесь во всем мисс Дейл; вы можете быть с нею откровенны, - сказал Вернон. - Я не продвинулась ни на шаг, - пожаловалась Клара. |
|
"Recollect that you are in a position of your own choosing; and if, after thinking over it, you mean to escape, you must make up your mind to pitched battles, and not be dejected if you are beaten in all of them; there is your only chance." "Not my choosing; do not say choosing, Mr. Whitford. I did not choose. I was incapable of really choosing. I consented." "It's the same in fact. But be sure of what you wish." "Yes," she assented, taking it for her just punishment that she should be supposed not quite to know her wishes. "Your advice has helped me to-day." "Did I advise?" |
- Не забывайте, что вы сами избрали дли себя то положение, в котором находитесь сейчас, и что если вы хотите его изменить, вам предстоит борьба не на жизнь, а на смерть, В этой борьбе надо быть готовой и к поражениям, они не должны вас обескураживать. - Не сама, не сама! Не говорите, что я сама избрала это положение, мистер Уитфорд! Я не выбирала. У меня не было выбора. Я просто дала согласие. - В конечном счете это одно и то же. Главное - знать, чего вы хотите. - Да, вы правы, - согласилась она, принимая как справедливое возмездие обвинение в том, что она якобы не знала, чего хочет. - Ваш совет мне сегодня помог. - Разве я что-нибудь советовал? |
|
"Do you regret advising?" "I should certainly regret a word that intruded between you and him." "But you will not leave the Hall yet? You will not leave me without a friend? If papa and I were to leave to-morrow, I foresee endless correspondence. I have to stay at least some days, and wear through it, and then, if I have to speak to my poor father, you can imagine the effect on him." Sir Willoughby came striding in, to correct the error of his going out. |
- А вы уже жалеете? - Я был бы очень недоволен собою, если бы хоть единым словом вмешался в ваши отношения с сэром Уилоби. - Но вы еще не покинете Паттерн-холл, правда? Вы не оставите меня одну, без дружеской поддержки? Если бы мы с отцом и съехали завтра, началась бы бесконечная переписка! Видно, надо будет задержаться здесь хотя бы на несколько дней. Это будет нелегко. К тому же вы можете себе представить, как все это отразится на моем бедном отце, которому мне еще предстоит объявить о своем решении. Сэр Уилоби быстрыми шагами вернулся в комнату, как бы торопясь исправить ошибку, которую он допустил, покинув ее. |
|
"Miss Dale awaits you, my dear. You have bonnet, hat?--No? Have you forgotten your appointment to walk with her?" "I am ready," said Clara, departing. The two gentlemen behind her separated in the passage. They had not spoken. She had read of the reproach upon women, that they divide the friendships of men. She reproached herself but she was in action, driven by necessity, between sea and rock. Dreadful to think of! she was one of the creatures who are written about. |
- Мисс Дейл вас ожидает, моя дорогая. Где ваша шляпа? Вы еще за ней не ходили? Но ведь вы уговорились гулять о мисс Дейл! - Я готова, - сказала Клара, выходя. Уилоби и Вернон вышли следом и тотчас, не проронив ни слова, разошлись в разные стороны. Кларе случалось читать о том, как женщина становится причиной разрыва между старинными друзьями, и вот она неожиданно для себя оказалась в положении такой женщины. Но что ей было делать? Она вела борьбу не на живот, а на смерть и была вынуждена лавировать между скалой и открытым морем. Неужели, однако, она уподобилась тем, о ком пишут в романах? Это было ужасно! |
CHAPTER XVI. CLARA AND LAETITIA/Глава шестнадцатая Клара и Летиция
| In spite of his honourable caution, Vernon had said things to render Miss Middleton more angrily determined than she had been in the scene with Sir Willoughby. His counting on pitched battles and a defeat for her in all of them, made her previous feelings appear slack in comparison with the energy of combat now animating her. And she could vehemently declare that she had not chosen; she was too young, too ignorant to choose. He had wrongly used that word; it sounded malicious; and to call consenting the same in fact as choosing was wilfully unjust. Mr. Whitford meant well; he was conscientious, very conscientious. But he was not the hero descending from heaven bright-sworded to smite a woman's fetters of her limbs and deliver her from the yawning mouth-abyss. | Слова Вернона, несмотря на всю их благородную сдержанность, исполнили мисс Мидлтон гневной решимости. Все ее прежние чувства казались ей дряблыми по сравнению с теми, что она испытывала сейчас. Да, она была права, когда яростно оспаривала его утверждение, будто выбор был сделан ею самой: ведь тогда, когда состоялась помолвка, она была слишком молода и несведуща, и грех ему говорить о свободе выбора - мистеру Уитфорду должно быть известно, что дать согласие - одно, а выбрать - совсем другое. О, paзумеется, он человек добросовестный, чрезвычайно добросовестный, им движут самые лучшие побуждения. Но разве таким представлялся ей герой, который в ее мечтах спускался с неба и одним взмахом своего сверкающего меча разрубал опутавшие женщину цепи? |
| His logical coolness of expostulation with her when she cast aside the silly mission entrusted to her by Sir Willoughby and wept for herself, was unheroic in proportion to its praiseworthiness. He had left it to her to do everything she wished done, stipulating simply that there should be a pause of four-and-twenty hours for her to consider of it before she proceeded in the attempt to extricate herself. Of consolation there had not been a word. Said he, "I am the last man to give advice in such a case". Yet she had by no means astonished him when her confession came out. It came out, she knew not how. It was led up to by his declining the idea of marriage, and her congratulating him on his exemption from the prospect of the yoke, but memory was too dull to revive the one or two fiery minutes of broken language when she had been guilty of her dire misconduct. | Холодная логика, с какой он встретил ее слезы, когда, вместо того чтобы исполнить нелепое поручение сэра Уилоби, она неожиданно расплакалась, быть может, и достойна похвалы, но не таила в себе ничего романтического. Вернон предоставил ей поступать так, как она считает нужным, и настаивал только на одном: чтобы она дала себе двадцать четыре часа на размышление, прежде чем предпримет попытку высвободиться из своих пут. И - хоть бы словечко ободрения! "Я не гожусь в советчики по такого рода делам", - вот и все, что он ей сказал. Вместе с тем ее невольная исповедь, казалось, ничуть его не удивила. Она сама не знала, как это у нее получилось. Началось с того, что он категорически отклонил всякую мысль о собственном браке, и она поздравила его с его решимостью не надевать на себя это ярмо. Впрочем, разве вялая память в состоянии воспроизвести те огненные минуты, когда - с помощью двух-трех бессвязных фраз - Клара нарушила все правила благопристойного поведения? |
|
This gentleman was no flatterer, scarcely a friend. He could look on her grief without soothing her. Supposing he had soothed her warmly? All her sentiments collected in her bosom to dash in reprobation of him at the thought. She nevertheless condemned him for his excessive coolness; his transparent anxiety not to be compromised by a syllable; his air of saying, "I guessed as much, but why plead your case to me?" And his recommendation to her to be quite sure she did know what she meant, was a little insulting. She exonerated him from the intention; he treated her as a girl. By what he said of Miss Dale, he proposed that lady for imitation. "I must be myself or I shall be playing hypocrite to dig my own pitfall," she said to herself, while taking counsel with Laetitia as to the route for their walk, and admiring a becoming curve in her companion's hat. |
Мистер Уитфорд отнюдь не выказал себя льстецом - да и другом его вряд ли можно было назвать: он спокойно взирал на ее горе и даже не пытался ее утешить! А если бы попытался? При одной мысли о подобной возможности ее охватило негодование. И тем не менее она осуждала его за чрезмерную холодность, за слишком явную боязнь компрометировать себя неосторожным словом, за весь его тон, говорящий без слов: "Обо всем этом я догадывался и сам - но зачем вы обращаетесь ко мне? При чем здесь я?" И, наконец, было даже нечто оскорбительное в его совете - уяснить себе до конца, чего она хочет! О, она понимала, что он не имел намерения ее обидеть! Он просто-напросто обошелся с нею, как с девочкой. А из того, что он говорил о мисс Дейл, явствовало, что он ставит эту особу ей в пример. "Я буду верна себе во что бы то ни стало, - твердила она в душе, обсуждая с Летицией маршрут предстоящей прогулки и восхищаясь изящным фасоном ее шляпы. - Если я изменю себе и примусь лицемерить, я погибла". |
|
Sir Willoughby, with many protestations of regret that letters of business debarred him from the pleasure of accompanying them, remarked upon the path proposed by Miss Dale, "In that case you must have a footman." "Then we adopt the other," said Clara, and they set forth. "Sir Willoughby," Miss Dale said to her, "is always in alarm about our unprotectedness." |
Сэр Уилоби рассыпался в сожалениях по поводу того, что деловая переписка лишает его удовольствия сопровождать дам. Услыхав, какой дорогой они вознамерились пойти, он сказал: - В таком случае вам придется взять с собой лакея. - В таком случае мы пойдем другой дорогой, - сказала Клара, и девушки отправились в путь. - Сэра Уилоби всегда тревожит мысль о нашей беззащитности, - заметила мисс Дейл. |
|
Clara glanced up at the clouds and closed her parasol. She replied, "It inspires timidity." There was that in the accent and character of the answer which warned Laetitia to expect the reverse of a quiet chatter with Miss Middleton. "You are fond of walking?" She chose a peaceful topic. "Walking or riding; yes, of walking," said Clara. "The difficulty is to find companions." "We shall lose Mr. Whitford next week." "He goes?" "He will be a great loss to me, for I do not ride," Laetitia replied to the off-hand inquiry. "Ah!" Miss Middleton did not fan conversation when she simply breathed her voice. |
Клара взглянула на небо, по которому проплывали редкие тучи, и закрыла зонт. - И тем самым он вселяет в нас робость, - сказала она. Летиция насторожилась - тон, которым ее спутница произнесла последнюю реплику, отнюдь не предвещал уютной беседы о пустяках. - Вы любите ходить пешком? - спросила она. Казалось, ей удалось набрести на безобидную тему. - Люблю, - ответила Клара. - И пешком, и верхом ездить. Впрочем, я, пожалуй, предпочитаю ходить пешком. Только не всегда удается найти спутника. - Через неделю мы потеряем мистера Уитфорда. - А он уезжает? - небрежно отозвалась Клара. - Да, и для меня это будет большой потерей, я ведь совсем не езжу верхом. - А-а: Нельзя сказать, чтобы реплики мисс Мидлтон оживляли беседу. |
|
Laetitia tried another neutral theme. "The weather to-day suits our country," she said. "England, or Patterne Park? I am so devoted to mountains that I have no enthusiasm for flat land." "Do you call our country flat, Miss Middleton? We have undulations, hills, and we have sufficient diversity, meadows, rivers, copses, brooks, and good roads, and pretty by-paths." |
Летиция решила попытать какую-нибудь другую нейтральную тему. - Вы не находите, что наша природа особенно выигрывает в такие дни, как сегодняшний? - спросила она. - Вы имеете в виду английскую природу вообще или природу Паттерн-холла? Признаться, сама я так люблю горы, что плоские равнины меня мало трогают. - Неужели вы назвали бы нашу местность плоской, мисс Мидлтон? Ведь здесь кругом холмы и пригорки и сколько угодно разнообразия: тут вам и лужайка, и речка, и рощица, удобные проезжие дороги и живописные проселки. |
|
"The prettiness is overwhelming. It is very pretty to see; but to live with, I think I prefer ugliness. I can imagine learning to love ugliness. It's honest. However young you are, you cannot be deceived by it. These parks of rich people are a part of the prettiness. I would rather have fields, commons." "The parks give us delightful green walks, paths through beautiful woods." "If there is a right-of-way for the public." |
- Уж слишком все это живописно, на мой вкус. Конечно, смотреть на все это приятно, но жить я предпочла бы в более суровом краю. Я представляю себе, что можно очень даже привязаться к местности, лишенной красот, в ней есть что-то честное, и, как бы молоды вы ни были, она вас не обманет. А эти усадьбы и парки: Нет, мне больше по душе поля и луга. - Да, но где еще можно совершать такие восхитительные прогулки? Эти зеленые тропинки, эти могучие деревья: |
|
"There should be," said Miss Dale, wondering; and Clara cried: "I chafe at restraint: hedges and palings everywhere! I should have to travel ten years to sit down contented among these fortifications. Of course I can read of this rich kind of English country with pleasure in poetry. But it seems to me to require poetry. What would you say of human beings requiring it?" "That they are not so companionable but that the haze of distance improves the view." "Then you do know that you are the wisest?" |
- Да, кабы в парки был открыт доступ всем! - Разумеется, - произнесла мисс Дейл с некоторым удивлением в голосе. - Всякие ограничения меня выводят из себя. Здесь, куда ни пойдешь, - заборы, ограды, изгороди. Мне пришлось бы лет десять попутешествовать по свету, прежде чем успокоиться и осесть в подобной крепости. Разумеется, я с удовольствием читаю поэтов, воспевающих роскошную английскую природу. Но я не уверена, что можно полюбить эту природу, не прибегая к помощи поэзии. Что бы вы сказали о человеке, если бы его нельзя было полюбить иначе, как вдохновившись поэтическим описанием его качеств? - Сказала бы, что такой человек, как ни приятен он в близком общении, должно быть, выигрывает на расстоянии. - Вот видите - вы сами знаете, насколько вы мудрее нас всех! Я так и думала. |
|
Laetitia raised her dark eyelashes; she sought to understand. She could only fancy she did; and if she did, it meant that Miss Middleton thought her wise in remaining single. Clara was full of a sombre preconception that her "jealousy" had been hinted to Miss Dale. |
Темные ресницы Летиции дрогнули - что хотела Клара этим сказать? Насколько она понимала, мисс Мидлтон усматривает ее мудрость в том, что она не выходит замуж. У Клары между тем шевельнулось мрачное подозрение: должно быть, мисс Дейл был сделан соответствующий намек о ее, Клариной, "ревности". |
|
"You knew Miss Durham?" she said. "Not intimately." "As well as you know me?" "Not so well." "But you saw more of her?" "She was more reserved with me." "Oh! Miss Dale, I would not be reserved with you." |
- Вы знали мисс Дарэм? - спросила она: - Не очень коротко, но знала. - Как меня? - Нет, меньше. - Но вы с ней больше встречались, чем со мной. - Да, но она держалась скрытно и замкнуто. - Ах, мисс Дейл, мне так не хочется скрытничать с вами! |
|
The thrill of the voice caused Laetitia to steal a look. Clara's eyes were bright, and she had the readiness to run to volubility of the fever-stricken; otherwise she did not betray excitement. "You will never allow any of these noble trees to be felled, Miss Middleton?" "The axe is better than decay, do you not think?" "I think your influence will be great and always used to good purpose." "My influence, Miss Dale? I have begged a favour this morning and can not obtain the grant." |
Легкая дрожь в голосе, которым Клара произнесла эти слова, заставила Летицию взглянуть на нее украдкой. По блеску ее глаз чувствовалось, что ей хочется выговориться до конца. - Мисс Мидлтон, надеюсь, вы не дадите срубить хоть одно из этих благородных деревьев. - А вы не считаете, что иной раз лучше прибегнуть к топору лесника, чем терпеть сухостой? - Я не сомневаюсь, что ваше влияние будет огромно и что вы всегда будете его употреблять во благо. - Мое влияние? Ах, мисс Дейл, не далее как сегодня я обратилась с просьбой, в которой мне отказали. |
|
It was lightly said, but Clara's face was more significant, and "What?" leaped from Laetitia's lips. Before she could excuse herself, Clara had answered: "My liberty." In another and higher tone Laetitia said, "What?" and she looked round on her companion; she looked in the doubt that is open to conviction by a narrow aperture, and slowly and painfully yields access. Clara saw the vacancy of her expression gradually filling with woefulness. "I have begged him to release me from my engagement, Miss Dale." "Sir Willoughby?" "It is incredible to you. He refuses. You see I have no influence." |
Выражение Клариного лица противоречило небрежному тону, каким она произнесла эти слова. - С какой просьбой? - невольно вылетело у Летиции. И, прежде чем она успела извиниться за свой вопрос, Клара на него ответила: - С просьбой о свободе. - О чем?! - повторила Летиция, тоном выше и уже совсем с другим выражением. Она смотрела в упор на Клару, и та видела, как недоумение в ее глазах постепенно уступило место печальной уверенности и как ее лицо, на миг лишившись всякого выражения, вдруг как бы до краев переполнилось грустью. - Да, мисс Дейл, я просила его освободить меня от моего слова. - Вы?.. Сэра Уилоби?! - Да, да, вам это кажется невероятным? Он мне отказал! Как видите, мое влияние равно нулю. |
|
"Miss Middleton, it is terrible!" "To be dragged to the marriage service against one's will? Yes." "Oh! Miss Middleton!" "Do you not think so?" "That cannot be your meaning." "You do not suspect me of trifling? You know I would not. I am as much in earnest as a mouse in a trap." |
- Ах, мисс Мидлтон, это ужасно! - Разумеется, ужасно, - когда тебя тащат и алтарю против воли! - Ах, мисс Мидлтон! - Что? Вы не согласны? - Мне просто не верится, что вы это говорите всерьез. - Неужели вы считаете меня способной шутить такими вещами? Для меня это не менее серьезно, чем для мыши, попавшей в мышеловку: я должна выбраться из нее во что бы то ни стало. |
|
"No, you will not misunderstand me! Miss Middleton, such a blow to Sir Willoughby would be shocking, most cruel! He is devoted to you." "He was devoted to Miss Durham." "Not so deeply: differently." "Was he not very much courted at that time? He is now; not so much: he is not so young. But my reason for speaking of Miss Durham was to exclaim at the strangeness of a girl winning her freedom to plunge into wedlock. Is it comprehensible to you? She flies from one dungeon into another. These are the acts which astonish men at our conduct, and cause them to ridicule and, I dare say, despise us." |
- Мы, очевидно, говорим о разных вещах, мисс Мидлтон. Я хочу сказать, что это был бы слишком чудовищный, слишком жестокий удар для сэра Уилоби. Ведь он вам предан всей душой. - Он и мисс Дарэм был предан всей душой. - То было другое: не так глубоко, и вообще совсем иначе. - Да, я понимаю. В ту пору за ним все охотились. Впрочем, и сейчас за ним усиленно ухаживают - разве что чуть поменьше; он уже не так молод. Но я не потому вспомнила о мисс Дарэм. В этой истории меня удивляет то, что, раз вырвавшись на свободу, она очертя голову бросилась в другой брак! Вы способны это понять? Из тюрьмы - в тюрьму! Недаром мужчины удивляются нам, смеются над нами и даже, я бы сказала, нас презирают. |
|
"But, Miss Middleton, for Sir Willoughby to grant such a request, if it was made . . ." "It was made, and by me, and will be made again. I throw it all on my unworthiness, Miss Dale. So the county will think of me, and quite justly. I would rather defend him than myself. He requires a different wife from anything I can be. That is my discovery; unhappily a late one. The blame is all mine. The world cannot be too hard on me. But I must be free if I am to be kind in my judgements even of the gentleman I have injured." "So noble a gentleman!" Laetitia sighed. |
- Но, мисс Мидлтон, как это можно? Чтобы сэр Уилоби согласился на такую просьбу - да неужели вы в самом деле к нему обратились с такой просьбой? - О да! Обратилась и еще раз обращусь! Я беру вину на себя, я просто его не стою, мисс Дейл. Так все и скажут, я знаю, и будут совершенно правы. Я и сама целиком на его стороне. Ему нужна совсем не такая жена, как я. Я в этом убедилась - к сожалению, слишком поздно. Следовательно, я и виновата во всем. И все, что обо мне станут говорить, будет истинной правдой. Но чтобы сохранить доброжелательный и непредубежденный взгляд на людей, а тем более на человека, которому я причинила столько горя, мне необходимо быть свободной. - Покинуть человека такого благородства, - вздохнула Летиция. |
|
"I will subscribe to any eulogy of him," said Clara, with a penetrating thought as to the possibility of a lady experienced in him like Laetitia taking him for noble. "He has a noble air. I say it sincerely, that your appreciation of him proves his nobility." Her feeling of opposition to Sir Willoughby pushed her to this extravagance, gravely perplexing Laetitia. "And it is," added Clara, as if to support what she had said, "a withering rebuke to me; I know him less, at least have not had so long an experience of him." Laetitia pondered on an obscurity in these words which would have accused her thick intelligence but for a glimmer it threw on another most obscure communication. She feared it might be, strange though it seemed, jealousy, a shade of jealousy affecting Miss Middleton, as had been vaguely intimated by Sir Willoughby when they were waiting in the hall. "A little feminine ailment, a want of comprehension of a perfect friendship;" those were his words to her: and he suggested vaguely that care must be taken in the eulogy of her friend. |
- О, я готова подписаться под любым похвальным словом ему, - сказала Клара, в душе дивясь тому, как можно, зная сэра Уилоби так близко, как знала его Летиция, считать его благородным человеком. - Да, да, он держится с редким благородством, а ваше высокое мнение о нем - поверьте, я это говорю со всей искренностью и серьезностью, - доказывает, что он и в самом деле благородный человек. Странная тирада эта, немало озадачившая Летицию, была вызвана все тем же духом противоречия, который возбуждал в Кларе сэр Уилоби. - Ваше мнение должно служить мне укором, - продолжала она, развивая свою мысль, - но ведь я знаю его не так хорошо, как вы, - во всяком случае, не так давно. Летиция ломала голову, пытаясь разгадать темный смысл Клариных слов и кляня свою тупость, как вдруг она вспомнила еще более загадочную реплику сэра Уилоби, оброненную им незадолго до прогулки. Должно быть, все дело и в самом деле в: - она с трудом решилась признаться в этом самой себе, - в ревности! В ничтожной дозе ревности, на что, как она теперь поняла, и намекал сэр Уилоби, когда они дожидались Клары в вестибюле. "Совершенный пустяк - душевный недуг, свойственный нежному полу, непонимание, что представляет собой идеальная дружба:" - в таких выражениях обрисовал положение дел сэр Уилоби. И тут же намекнул, чтобы Летиция, говоря о нем с его невестой, несколько умерила свою восторженность. |
|
She resolved to be explicit. "I have not said that I think him beyond criticism, Miss Middleton." "Noble?" "He has faults. When we have known a person for years the faults come out, but custom makes light of them; and I suppose we feel flattered by seeing what it would be difficult to be blind to! A very little flatters us! Now, do you not admire that view? It is my favourite." Clara gazed over rolling richness of foliage, wood and water, and a church-spire, a town and horizon hills. There sung a sky-lark. "Not even the bird that does not fly away!" she said; meaning, she had no heart for the bird satisfied to rise and descend in this place. |
Летиция решила объясниться. - Не подумайте, мисс Мидлтон, будто я считаю его выше критики, - сказала она. - Но все же он вам кажется благородным человеком, не так ли? - У него есть недостатки. Но когда знаешь человека давно, долголетняя привычка как бы сглаживает их, хоть, казалось бы, с годами они должны проступать все явственнее. Впрочем, всякая малость тешит самолюбие, и, быть может, нам даже лестно чувствовать, что мы видим то, что, по правде говоря, не заметил бы разве слепой! Но взгляните туда: вот самый мой любимый вид - неужели вас не трогает эта картина? Клара окинула взглядом пышные кущи деревьев, лес, реку, церковный шпиль, городок вдали, холмы на горизонте и парящего над ними с громкою песнею жаворонка. - Ничуть. Ни даже эта птица, что не желает отсюда улетать, - ответила она. Клара хотела сказать, что не может сочувствовать птице, которая довольствуется жизнью в этих краях. |
| Laetitia travelled to some notion, dim and immense, of Miss Middleton's fever of distaste. She shrunk from it in a kind of dread lest it might be contagious and rob her of her one ever-fresh possession of the homely picturesque; but Clara melted her by saying, "For your sake I could love it . . . in time; or some dear old English scene. Since . . . since this . . . this change in me, I find I cannot separate landscape from associations. Now I learn how youth goes. I have grown years older in a week.--Miss Dale, if he were to give me my freedom? if he were to cast me off? if he stood alone?" |
Медленно, постепенно Летиция начала постигать размеры и глубину почти болезненного отвращения, испытываемого мисс Мидлтон. Но она всеми силами души сопротивлялась открывшейся ей истине из боязни потерять то единственное, что у нее оставалось, - свою неувядающую любовь к родным местам. Впрочем, Клара тотчас растопила ее сердце, сказав: - Мне кажется, я полюблю этот ландшафт: ради вас: со временем, как полюблю вообще нашу милую английскую природу. Но с той поры, как я: как во мне совершилась эта перемена, я не в силах отделить место, где мне довелось пережить так много неприятного, от самих переживаний. Теперь я знаю, как человек стареет. За последнюю неделю я состарилась на несколько лет. Ах, мисс Дейл, что бы вы сказали, если бы он вернул мне свободу, отказался от меня? |
|
"I should pity him." "Him--not me! Oh! right! I hoped you would; I knew you would." Laetitia's attempt to shift with Miss Middleton's shiftiness was vain; for now she seemed really listening to the language of Jealousy:--jealous of the ancient Letty Dale--and immediately before the tone was quite void of it. |
- Мне было бы его очень жаль. - Его, вы сказали? Стало быть, не меня, а его! Так. Я надеялась, что вы именно это скажете. Я была уверена. Разговор мисс Мидлтон растекался на множество ручьев, и Летиции никак не удавалось направить его в одно русло. Подчас ей и в самом деле казалось, будто она улавливает струйку ревности в словах своей собеседницы. Подумать только - ревновать к ней, к старенькой Летти Дейл! А за минуту до того она была бы готова поклясться, что в тоне мисс Мидлтон нет и оттенка этого чувства. |
| "Yes," she said, "but you make me feel myself in the dark, and when I do I have the habit of throwing myself for guidance upon such light as I have within. You shall know me, if you will, as well as I know myself. And do not think me far from the point when I say I have a feeble health. I am what the doctors call anaemic; a rather bloodless creature. The blood is life, so I have not much life. Ten years back--eleven, if I must be precise, I thought of conquering the world with a pen! The result is that I am glad of a fireside, and not sure of always having one: and that is my achievement. My days are monotonous, but if I have a dread, it is that there will be an alteration in them. My father has very little money. We subsist on what private income he has, and his pension: he was an army doctor. I may by-and-by have to live in a town for pupils. I could be grateful to any one who would save me from that. I should be astonished at his choosing to have me burden his household as well.--Have I now explained the nature of my pity? It would be the pity of common sympathy, pure lymph of pity, as nearly disembodied as can be. Last year's sheddings from the tree do not form an attractive garland. Their merit is, that they have not the ambition. I am like them. Now, Miss Middleton, I cannot make myself more bare to you. I hope you see my sincerity." | - Разумеется, его, - сказала она. - Но я все еще блуждаю в потемках, а в таких случаях я привыкла прибегать к тому слабому источнику света, каким располагаю. Позвольте же мне рассказать о себе, как я себя понимаю. Прежде всего - и не думайте, что я отклоняюсь от темы нашего разговора, - здоровье мое ненадежно. Врачи находят у меня малокровие. А так как кровь есть жизнь, то следовательно, во мне и жизни не очень много. Лет десять назад или, если уж быть точной, одиннадцать я рассчитывала покорить свет своим пером! А теперь радуюсь тому, что у меня есть крыша над головой, и забочусь лишь о том, чтобы ее сохранить. Вот и все мои достижения! Дни мои проходят однообразно, и, однако, единственное, чего я опасаюсь, это как бы их течение не было нарушено. Денег у моего отца мало. Живем мы на его пенсию (он армейский лекарь в отставке) да на небольшой годовой доход. Быть может, со временем я буду вынуждена переехать в город, чтобы давать уроки. Всякий, кто пожелал бы избавить меня от этой участи, мог бы рассчитывать на мою признательность. Но если бы этот человек захотел обременить себя в придачу моей особой, я была бы самым искренним образом удивлена. Все это я вам рассказываю, чтобы помочь вам понять характер жалости, которую я только что высказала по отношению к сэру Уилоби. Жалость эта основана на человеческом сочувствии, а оно анемично и почти бесплотно, как я сама! Нельзя сплести красивую гирлянду из прошлогодних листьев. Они на это не претендуют - и в этом их единственное достоинство. Я подобна им, этим опавшим листьям. Ну вот, мисс Мидлтон, я вам и открылась, как могла. Надеюсь, вы не сомневаетесь в моей искренности. |
|
"I do see it," Clara said. With the second heaving of her heart, she cried: "See it, and envy you that humility! proud if I could ape it! Oh, how proud if I could speak so truthfully true!--You would not have spoken so to me without some good feeling out of which friends are made. That I am sure of. To be very truthful to a person, one must have a liking. So I judge by myself. Do I presume too much?" Kindness was on Laetitia's face. |
- Ни на минуту! - сказала Клара. И от всей души прибавила: - Не сомневаюсь и завидую вашему смирению! Как бы я хотела быть такой, как вы! Как бы хотела обладать вашим искусством говорить правду с такой правдивостью! Но вы бы не заговорили со мною так, я знаю, если бы в груди у вас не шевелилось доброе чувство ко мне, чувство, которое может служить основой для настоящей дружбы. Только питая к человеку симпатию, можно быть с ним по-настоящему откровенной. Я сужу по себе. Или это с моей стороны самонадеянность? На лице мисс Дейл и в самом деле было написано сердечное расположение. |
|
"But now," said Clara, swimming on the wave in her bosom, "I tax you with the silliest suspicion ever entertained by one of your rank. Lady, you have deemed me capable of the meanest of our vices!--Hold this hand, Laetitia; my friend, will you? Something is going on in me." Laetitia took her hand, and saw and felt that something was going on. Clara said, "You are a woman." It was her effort to account for the something. She swam for a brilliant instant on tears, and yielded to the overflow. When they had fallen, she remarked upon her first long breath quite coolly: "An encouraging picture of a rebel, is it not?" |
- А сейчас, - продолжала Клара, на гребне все той же волны, - сейчас позвольте мне уличить вас в нелепейшем подозрении, какое когда-либо закрадывалось в такую душу, как ваша! Признайтесь, сударыня, вы сочли меня способной питать самое низменное из чувств, на какие только способна наша сестра! Возьмите мою руку, друг мой, Летиция, - со мною что-то происходит! Летиция взяла ее руку в свою и убедилась, что с Кларой и в самом деле "что-то происходит". - Я женщина, - сказала Клара, как бы оправдываясь. На какой-то сверкающий миг глаза ее переполнились слезами, в следующую минуту она дала им волю, и они хлынули по ее щекам. Как только ливень прекратился и она могла наконец вздохнуть, она произнесла довольно хладнокровно: - Хорош бунтарь, нечего сказать! |
|
Her companion murmured to soothe her. "It's little, it's nothing," said Clara, pained to keep her lips in line. They walked forward, holding hands, deep-hearted to one another. "I like this country better now," the shaken girl resumed. "I could lie down in it and ask only for sleep. I should like to think of you here. How nobly self-respecting you must be, to speak as you did! Our dreams of heroes and heroines are cold glitter beside the reality. I have been lately thinking of myself as an outcast of my sex, and to have a good woman liking me a little . . . loving? Oh, Laetitia, my friend, I should have kissed you, and not made this exhibition of myself--and if you call it hysterics, woe to you! for I bit my tongue to keep it off when I had hardly strength to bring my teeth together--if that idea of jealousy had not been in your head. You had it from him." |
Ее спутница пролепетала что-то утешительное. - Это пустяки, это пройдет, - сказала Клара, силясь унять подергивание рта. Они шли, держась за руки, и души их были открыты друг другу. - Кажется, я уже начинаю любить эти края, - продолжала Клара, справившись наконец с собой. - Я хотела бы растянуться на этой земле с одним-единственным желанием: уснуть. И как приятно мне было бы думать, что вы здесь! Каким, однако, огромным чувством собственного достоинства надо обладать, чтобы так рассказать о себе, как рассказали вы! По сравнению с действительностью наши представления о героях и героинях - холодный блеск мишуры. Я уже привыкла ощущать себя отверженной, недостойной звания женщины, и вдруг оказывается, что женщина вашего благородства способна так хорошо ко мне отнестись и, как знать, быть может, даже полюбить меня? Ах, Летиция, друг мой, вместо этой сцены я должна бы просто-напросто вас расцеловать! И не вздумайте, пожалуйста, принять все это за истерику. Уверяю вас, это не так. Правда, была минута, когда мне казалось, я вот-вот ей поддамся, но я взяла себя в руки. И если бы вы не вообразили, будто я ревную, я бы всего этого вам не наговорила. Не сомневаюсь, впрочем, что это он подкинул вам такую мысль. |
|
"I have not alluded to it in any word that I can recollect." "He can imagine no other cause for my wish to be released. I have noticed, it is his instinct to reckon on women as constant by their nature. They are the needles, and he the magnet. Jealousy of you, Miss Dale! Laetitia, may I speak?" "Say everything you please." "I could wish:--Do you know my baptismal name?" |
- Я, кажется, ни разу не помянула ревность. - Ну, конечно, он. Ведь только этим он и может объяснить себе мою просьбу. Я заметила, что он инстинктивно рассчитывает на постоянство женской натуры. Женщина в его представлении - стрелка компаса, меж тем как сам он - магнит. Ревновать к вам, мисс Дейл! Можно сказать вам одну вещь, Летиция? - Говорите все, что хотите! - Больше всего на свете мне бы хотелось: Вы знаете, как меня зовут по имени? |
|
"Clara." "At last! I could wish . . . that is, if it were your wish. Yes, I could wish that. Next to independence, my wish would be that. I risk offending you. Do not let your delicacy take arms against me. I wish him happy in the only way that he can be made happy. There is my jealousy." "Was it what you were going to say just now?" "No." "I thought not." "I was going to say--and I believe the rack would not make me truthful like you, Laetitia--well, has it ever struck you: remember, I do see his merits; I speak to his faithfullest friend, and I acknowledge he is attractive, he has manly tastes and habits; but has it never struck you . . . I have no right to ask; I know that men must have faults, I do not expect them to be saints; I am not one; I wish I were." |
- Клара. - Наконец-то! Так вот, больше всего на свете мне бы хотелось: Разумеется, если бы это отвечало вашим мечтам: Да, да, я радовалась бы этому больше всего на свете - кроме собственной свободы: Но я боюсь, что вы оскорбитесь: Я знаю вашу скромность - да не восстанет же она против меня! Я хотела бы видеть его счастливым тем единственным счастьем, которое для него возможно. Вот вам и вся моя ревность! - Это вы и собирались мне сказать? - Н-нет. - Я так и подумала. - Я собиралась сказать вам: Но только боюсь, что и на дыбе я не могла бы говорить с вашей откровенностью! Ну, да ладно. Скажите, вам никогда не казалось, что: только не подумайте, что я не ценю его достоинств, я знаю, что говорю с самым его верным другом, я признаю обаяние его личности, он настоящий мужчина во всех своих вкусах и привычках: но вам никогда не казалось: впрочем, какое право имею я задавать вам такой вопрос? Разумеется, у всякого человека есть недостатки, и я не требую от людей, чтобы они были святыми, я и сама далеко не праведница: увы! |
|
"Has it never struck me . . . ?" Laetitia prompted her. "That very few women are able to be straightforwardly sincere in their speech, however much they may desire to be?" "They are differently educated. Great misfortune brings it to them." "I am sure your answer is correct. Have you ever known a woman who was entirely an Egoist?" "Personally known one? We are not better than men." |
- Итак, не казалось ли мне:? - напомнила Летиция. - :что лишь очень немногим женщинам дано говорить с той совершенной искренностью и откровенностью, с какой бы им хотелось? - Нас не так воспитывают. Откровенность дается нам ценою страдания. - Должно быть, вы правы. Встречалась ли вам когда-нибудь женщина, которая была бы совершенной эгоисткой, до конца? - Встречалась ли мне такая женщина? Мы нисколько не лучше мужчин. |
|
"I do not pretend that we are. I have latterly become an Egoist, thinking of no one but myself, scheming to make use of every soul I meet. But then, women are in the position of inferiors. They are hardly out of the nursery when a lasso is round their necks; and if they have beauty, no wonder they turn it to a weapon and make as many captives as they can. I do not wonder! My sense of shame at my natural weakness and the arrogance of men would urge me to make hundreds captive, if that is being a coquette. I should not have compassion for those lofty birds, the hawks. To see them with their wings clipped would amuse me. Is there any other way of punishing them?" "Consider what you lose in punishing them." "I consider what they gain if we do not." |
- Я и не говорю, что лучше. Я сама сделалась эгоисткой, я думаю только о себе и каждую живую душу, какая попадается на моем пути, стремлюсь использовать себе во благо. Но ведь женщина - существо подчиненное. Едва успеет она выйти из детской, как над ее головой раздается свист закинутого лассо. Не удивительно, что она использует свою красоту как оружие и с помощью этого оружия стремится взять в плен как можно больше противников. Еще бы! Да я сама, чтобы отомстить за свою постыдную слабость и наказать мужчин за их самоуверенность, была бы готова брать пленников сотнями - и пусть меня обвиняет в кокетстве кто хочет! О, я не стала бы щадить этих гордых соколов! Как забавно выглядели бы они с ощипанными перышками! А иначе как их накажешь? - Но вы не думаете об уроне, который нанесли бы себе самой. - Я думаю об их торжестве, когда они остаются безнаказанными. |
|
Laetitia supposed she was listening to discursive observations upon the inequality in the relations of the sexes. A suspicion of a drift to a closer meaning had been lulled, and the colour flooded her swiftly when Clara said: "Here is the difference I see; I see it; I am certain of it: women who are called coquettes make their conquests not of the best of men; but men who are Egoists have good women for their victims; women on whose devoted constancy they feed; they drink it like blood. I am sure I am not taking the merely feminine view. They punish themselves too by passing over the one suitable to them, who could really give them what they crave to have, and they go where they . . ." Clara stopped. "I have not your power to express ideas," she said. "Miss Middleton, you have a dreadful power," said Laetitia. |
Летиции начало уже казаться, будто ей предлагается отвлеченное рассуждение на тему о неравенстве в отношениях между полами. Промелькнувшее было вначале подозрение, что разговор их имеет какую-то более конкретную основу, совершенно рассеялось. Зато следующая Кларина тирада заставила кровь прилить к ее щекам. - Наконец-то я поняла, в чем разница! - воскликнула Клара. - Да, да, все дело именно в этом, я ни на минуту не сомневаюсь! Женщины, которых именуют кокетками, покоряют отнюдь не лучших представителей мужского пола, зато мужчина-эгоист непременно вербует свою жертву из числа лучших - утром, днем и вечером питается он ее преданностью и, как кровь, пьет ее верность. Я сейчас говорю не с позиций женской выгоды. Ведь, проходя мимо единственной женщины, которая для него создана, пренебрегая единственной женщиной, которая могла бы дать ему то, чего жаждет его душа, эгоист в первую очередь наказывает самого себя. Он ищет ее там, где: - Клара запнулась и прибавила: - К сожалению, я не обладаю вашим даром слова. - Напротив, мисс Мидлтон, у вас могучий и опасный дар, - возразила Летиция. |
|
Clara smiled affectionately. "I am not aware of any. Whose cottage is this?" "My father's. Will you not come in? into the garden?" Clara took note of ivied windows and roses in the porch. She thanked Laetitia and said: "I will call for you in an hour." |
Клара ласково ей улыбнулась. - Вы находите? Чей это коттедж? - Моего отца. Может быть, зайдете? Хотя бы в сад. Клара оглядела заросшее плющом крылечко и растущие возле кусты роз и сказала: - Я приду за вами через час. |
|
"Are you walking on the road alone?" said Laetitia, incredulously, with an eye to Sir Willoughby's dismay. "I put my trust in the high-road," Clara replied, and turned away, but turned back to Laetitia and offered her face to be kissed. The "dreadful power" of this young lady had fervently impressed Laetitia, and in kissing her she marvelled at her gentleness and girlishness. Clara walked on, unconscious of her possession of power of any kind. |
- Неужели вы пойдете по дороге одна? - спросила Летиция с изумлением, ибо ей живо представилось недовольство сэра Уилоби. - Я доверюсь большой дороге, - ответила Клара и уже повернулась, чтобы идти, но спохватилась, подошла к Летиции и подставила ей щеку для поцелуя. Летиция, только что испытавшая на себе воздействие "могучего и опасного дара" этой девушки, подивилась, как с этим даром уживается столько нежности и детского простодушия. Клара меж тем шагала по дороге, меньше всего ощущая в себе какое бы то ни было могущество. |
CHAPTER XVII. THE PORCELAIN VASE/Глава семнадцатая Фарфоровая ваза
| During the term of Clara's walk with Laetitia, Sir Willoughby's shrunken self-esteem, like a garment hung to the fire after exposure to tempestuous weather, recovered some of the sleekness of its velvet pile in the society of Mrs. Mountstuart Jenkinson, who represented to him the world he feared and tried to keep sunny for himself by all the arts he could exercise. She expected him to be the gay Sir Willoughby, and her look being as good as an incantation summons, he produced the accustomed sprite, giving her sally for sally. Queens govern the polite. Popularity with men, serviceable as it is for winning favouritism with women, is of poor value to a sensitive gentleman, anxious even to prognostic apprehension on behalf of his pride, his comfort and his prevalence. | Пока Клара гуляла с Летицией, сэр Уилоби развесил свое самолюбие сушиться; оно, как это случается с иной материей в непогоду, немного село. Вскоре, однако, в обществе миссис Маунтстюарт-Дженкинсон, представительницы того самого света, которого он так страшился и который вместе с тем так стремился покорить с помощью всех имевшихся в его распоряжении средств, бархатистый ворс его самолюбия вновь обрел свойственную ему мягкость и блеск. Взгляд миссис Маунтстюарт-Дженкинсон действовал на него одновременно как заклинание и приказ, моментально преображая его в того самого повесу, какого ей угодно было в нем видеть, - в веселого, беспечного сэра Уилоби, остротой парирующего остроту. Учтивый джентльмен признает королеву своим единственным законодателем. Мужское одобрение, хоть оно и помогает завоевать благосклонность дам, все же не так высоко расценивается джентльменом с болезненно развитой мнительностью, готовым всюду видеть афронт своему самолюбию, ущерб своему благополучию и угрозу своему владычеству. |
| And men are grossly purchasable; good wines have them, good cigars, a goodfellow air: they are never quite worth their salt even then; you can make head against their ill looks. But the looks of women will at one blow work on you the downright difference which is between the cock of lordly plume and the moulting. Happily they may be gained: a clever tongue will gain them, a leg. They are with you to a certainty if Nature is with you; if you are elegant and discreet: if the sun is on you, and they see you shining in it; or if they have seen you well-stationed and handsome in the sun. And once gained they are your mirrors for life, and far more constant than the glass. | Мужчины к тому же продажны в самом элементарном смысле этого слова: их можно купить хорошим вином, задобрить дорогими сигарами, пленить непринужденной фамильярностью обращения. А впрочем, их особенно и покупать не стоит. Ведь оттого, что на вас косо посмотрит мужчина, вы не умрете. Зато один взгляд женщины способен превратить вас из гордого своим опереньем петуха в жалкого, облезлого цыпленка. К счастью, для того чтобы заручиться благосклонностью дам, тоже существуют средства. Достаточно обладать острым языком или - еще проще - стройной ногой. Если на вашей стороне окажется сама природа, если вы изящны и к тому же скромны, если вы прочно заняли свое место на солнечной стороне бытия, то и женщины будут поддерживать вас. А заручившись их благосклонностью, вы можете быть спокойны: вы обретете в каждой из них зеркало, которое до конца дней ваших будет отражать ваш облик. |
| That tale of their caprice is absurd. Hit their imaginations once, they are your slaves, only demanding common courtier service of you. They will deny that you are ageing, they will cover you from scandal, they will refuse to see you ridiculous. Sir Willoughby's instinct, or skin, or outfloating feelers, told him of these mysteries of the influence of the sex; he had as little need to study them as a lady breathed on. | Все, что говорится о женском непостоянстве, вздор. Затроньте ее воображение однажды, и она ваша пожизненная раба. От вас ничего не потребуется взамен, ничего, кроме самой обычной любезности придворного кавалера. Она будет отрицать, что вы стареете, будет ограждать вас от сплетен, откажется видеть вас в смешном свете. Инстинктом ли, кожею или невидимыми щупальцами сэр Уилоби, не хуже записной кокетки, ощущал таинственную силу женского могущества. |
| He had some need to know them in fact; and with him the need of a protection for himself called it forth; he was intuitively a conjurer in self-defence, long-sighted, wanting no directions to the herb he was to suck at when fighting a serpent. His dulness of vision into the heart of his enemy was compensated by the agile sensitiveness obscuring but rendering him miraculously active, and, without supposing his need immediate, he deemed it politic to fascinate Mrs. Mountstuart and anticipate ghastly possibilities in the future by dropping a hint; not of Clara's fickleness, you may be sure; of his own, rather; or, more justly, of an altered view of Clara's character. He touched on the rogue in porcelain. | Без этого знания ему бы несдобровать. Нужда, необходимость защищать свою персону заставляла его находить и средства для защиты. По части самосохранения это был сущий маг и волшебник, чуткий, дальновидный, знающий точно, без указки, какой именно травой лечиться от укуса змеи. Болезненное самолюбие мешало ему подчас разглядеть, что делается в душе у противника, но оно же и побуждало его к безостановочной деятельности. Вот и теперь, еще не догадываясь о размерах грозящей ему опасности, он решил, по стратегическим соображениям, обольстить миссис Маунтстюарт и, прибегнув к тактике тонких намеков, предвосхитить чудовищную случайность, которая, быть может, его подстерегает. Разумеется, он не стал намекать на Кларино непостоянство. Нет, он всего лишь посетовал на собственную переменчивость, точнее, на некоторые перемены, происшедшие в его восприятии Клары. |
|
Set gently laughing by his relishing humour. "I get nearer to it," he said. "Remember I'm in love with her," said Mrs. Mountstuart. "That is our penalty." "A pleasant one for you." |
Легко, тоном человека, умеющего оценить шутку, он снова затронул тему фарфоровой плутовки. - Я, кажется, начинаю постигать смысл вашего определения, - сказал он. - Только не забывайте, пожалуйста, что я в нее влюблена, - сказала миссис Маунтстюарт. - Разумеется. Это наша общая участь. - Которою, я полагаю, вы довольны. |
|
He assented. "Is the 'rogue' to be eliminated?" "Ask when she's a mother, my dear Sir Willoughby." "This is how I read you:--" "I shall accept any interpretation that is complimentary." "Not one will satisfy me of being sufficiently so, and so I leave it to the character to fill out the epigram." "Do. What hurry is there? And don't be misled by your objection to rogue; which would be reasonable if you had not secured her." |
Этого сэр Уилоби не отрицал. - Как вам кажется - можно ли будет со временем отбросить вторую часть вашего определения? - Спросите после того, как она станет матерью, мой дорогой сэр Уилоби! - Ваши слова я понимаю в том смысле, что: - Понимайте их как хотите - лишь бы ваше толкование воздавало должное той, о ком мы толкуем. - О, в этом смысле ни одно из моих толкований не может удовлетворить меня до конца. Предоставлю заполнить недостающие штрихи оригиналу. - Вот и хорошо. К чему спешить? И пусть вас не тревожит слово "плутовка". Ваше беспокойство было бы понятно, если б вы, скажем, еще не связали ее с собою окончательно. |
| The door of a hollow chamber of horrible reverberation was opened within him by this remark. | Это замечание внезапно распахнуло дверь в гулкую пустоту, зиявшую в его душе. |
|
He tried to say in jest, that it was not always a passionate admiration that held the rogue fast; but he muddled it in the thick of his conscious thunder, and Mrs. Mountstuart smiled to see him shot from the smooth-flowing dialogue into the cataracts by one simple reminder to the lover of his luck. Necessarily, after a fall, the pitch of their conversation relaxed. "Miss Dale is looking well," he said. "Fairly: she ought to marry," said Mrs. Mountstuart. |
Он пытался отшутиться, говоря, что пылкое восхищение, быть может, не наилучший способ привязать к себе "плутовку", но, оглушенный громовыми раскатами, к которым втайне прислушивался, смешался и умолк. Миссис Маунтстюарт улыбнулась при виде того, как одно упоминание об огромном счастье, выпавшем на долю влюбленного, совершенно его сбило, выбросив из плавного течения диалога и ввергнув в бурную стремнину. Оборвавшись, разговор, как это обычно бывает, возобновился уже на более легкой ноте. - Как хорошо выглядит мисс Дейл! - Да, неплохо. Ей пора замуж, - сказала миссис Маунтстюарт. |
|
He shook his head. "Persuade her." She nodded. "Example may have some effect." He looked extremely abstracted. "Yes, it is time. Where is the man you could recommend for her complement? She has now what was missing before, a ripe intelligence in addition to her happy disposition--romantic, you would say. I can't think women the worse for that." "A dash of it." "She calls it 'leafage'." "Very pretty. And have you relented about your horse Achmet?" "I don't sell him under four hundred." |
Сэр Уилоби покачал головой. - Если б ее можно было уговорить! - сказал он. Она сочувственно кивнула. - Быть может, чужой пример на нее подействует? Он изобразил на своем лице крайнюю рассеянность. - Да, конечно, пора. Но где найти партнера, который был бы ее достоин? За последние годы она приобрела еще одно качество: зрелость ума, и оно прекрасно гармонирует с великолепными свойствами ее характера, быть может, несколько романтичного. Впрочем, небольшая доля романтики, на мой взгляд, женщине не вредит. - Совсем небольшая - пожалуй. - Она называет ее своей листвой. - Очень мило. Ну так как же вы решили относительно Ахмета? Вы его не уступите? - Меньше, чем за четыреста, - никогда! |
|
"Poor Johnny Busshe! You forget that his wife doles him out his money. You're a hard bargainer, Sir Willoughby." "I mean the price to be prohibitive." "Very well; and 'leafage' is good for hide-and-seek; especially when there is no rogue in ambush. And that's the worst I can say of Laetitia Dale. An exaggerated devotion is the scandal of our sex. They say you're the hardest man of business in the county too, and I can believe it; for at home and abroad your aim is to get the best of everybody. You see I've no leafage, I am perfectly matter-of-fact, bald." |
- Бедный Джонни Буш! Вы забываете, что жена выдает ему деньги на карманные расходы. Вы бессердечный делец, сэр Уилоби! - Нет. Я просто не хочу расставаться с конем. - Ну и прекрасно. "Листва" - это прелестно, в особенности для игры в прятки: тем более что в этой листве не таится никаких плутовок. Это единственное, что я имею против Летиции Дейл. Чрезмерная преданность бросает тень на весь наш пол. Видно, не зря вас считают деловым человеком: в каждой сделке вы стремитесь извлечь максимальную выгоду для себя. Как видите, у меня никакой "листвы" нет, я изъясняюсь самым обнаженным, прозаическим языком. |
|
"Nevertheless, my dear Mrs. Mountstuart, I can assure you that conversing with you has much the same exhilarating effect on me as conversing with Miss Dale." "But, leafage! leafage! You hard bargainers have no compassion for devoted spinsters." "I tell you my sentiments absolutely." "And you have mine moderately expressed." She recollected the purpose of her morning's visit, which was to engage Dr. Middleton to dine with her, and Sir Willoughby conducted her to the library-door. "Insist," he said. |
- И тем не менее, дорогая миссис Маунтстюарт, смею вас уверить, разговор с вами оказывает на меня не менее окрыляющее действие, нежели беседа с мисс Дейл. - Ах, но листва, листва! Где уж вашему брату сжалиться над бедной, одинокой и беззаветно преданной женщиной! - Но ведь я высказал вам свое восхищение без утайки! - А я в большой степени утаила свое. Тут миссис Маунтстюарт вспомнила о цели своего утреннего визита, которая заключалась в том, чтобы пригласить доктора Мидлтона к себе обедать. Сэр Уилоби довел ее до дверей библиотеки. "Будьте настойчивы!" - напутствовал он ее. Разговор с миссис Маунтстюарт, который, как ему казалось, достиг цели, не только восстановил душевные силы сэра Уилоби, но и помог ему увидеть вину своей невесты во всей ее чудовищной наготе. |
| Awaiting her reappearance, the refreshment of the talk he had sustained, not without point, assisted him to distinguish in its complete abhorrent orb the offence committed against him by his bride. And this he did through projecting it more and more away from him, so that in the outer distance it involved his personal emotions less, while observation was enabled to compass its vastness, and, as it were, perceive the whole spherical mass of the wretched girl's guilt impudently turning on its axis. | Дожидаясь выхода миссис Маунтстюарт из библиотеки, он представил себе эту вину в виде сферического тела, дерзновенно вращающегося вокруг собственной оси. Для того чтобы всесторонне охватить эту шарообразную массу и при этом испытывать меньше боли, он постарался отвлечься от образа Клары, отодвигая его от себя все дальше и дальше. |
| Thus to detach an injury done to us, and plant it in space, for mathematical measurement of its weight and bulk, is an art; it may also be an instinct of self-preservation; otherwise, as when mountains crumble adjacent villages are crushed, men of feeling may at any moment be killed outright by the iniquitous and the callous. But, as an art, it should be known to those who are for practising an art so beneficent, that circumstances must lend their aid. | Подобное умение абстрагировать боль, вынести ее за пределы собственной личности, измерить ее и взвесить с точностью математика, дается не каждому. Это настоящее искусство. А быть может, одна из форм, в какую облекается инстинкт самосохранения: человек с душой легкоранимой непременно должен обладать этим инстинктом, иначе он, подобно деревушке у подножья скалы, что грозит обвалиться всякую минуту, подвергается постоянному риску быть раздавленным людской несправедливостью и жестокостью. Если же смотреть на это умение абстрагироваться как на искусство, то - да будет известно всем, кто желает в нем преуспеть - необходимо, чтобы оно имело также поддержку извне. |
| Sir Willoughby's instinct even had sat dull and crushed before his conversation with Mrs. Mountstuart. She lifted him to one of his ideals of himself. Among gentlemen he was the English gentleman; with ladies his aim was the Gallican courtier of any period from Louis Treize to Louis Quinze. He could doat on those who led him to talk in that character--backed by English solidity, you understand. Roast beef stood eminent behind the souffle and champagne. An English squire excelling his fellows at hazardous leaps in public, he was additionally a polished whisperer, a lively dialoguer, one for witty bouts, with something in him--capacity for a drive and dig or two--beyond mere wit, as they soon learned who called up his reserves, and had a bosom for pinking. | Даже у сэра Уилоби этот его инстинкт самосохранения несколько померк и поувял и ожил только под влиянием беседы с миссис Маунтстюарт. Это она помогла ему воспарить и приблизиться к одному из идеальных образов сэра Уилоби Паттерна, какие лелеяло его воображение. С джентльменами он был заправским британским джентльменом, с дамами - культивировал в себе галльский дух кавалера при дворе одного из Людовиков, начиная с Тринадцатого и кончая Пятнадцатым, и всей душой привязывался к тем, кто поощрял его выступать в этом обличье. Разумеется, галльский дух сдабривался британской степенностью: за суфле и шампанским ощущался солидный английский ростбиф. Как истый британский джентльмен, гарцевал он на своем резвом скакуне, изящный и неустрашимый. А в гостиных умел нашептывать любезные пустячки не хуже любого француза и поддерживать оживленный диалог, доводя его до сущей оргии остроумия. Дерзость, впрочем, он парировал не одними остротами - его рапира всегда была к услугам того, кто дозволял себе перейти границы. |
| So much for his ideal of himself. Now, Clara not only never evoked, never responded to it, she repelled it; there was no flourishing of it near her. He considerately overlooked these facts in his ordinary calculations; he was a man of honour and she was a girl of beauty; but the accidental blooming of his ideal, with Mrs. Mountstuart, on the very heels of Clara's offence, restored him to full command of his art of detachment, and he thrust her out, quite apart from himself, to contemplate her disgraceful revolutions. | Таков был идеальный образ сэра Уилоби Паттерна, созданный им самим. Клара же нисколько не способствовала выявлению этого образа и выказывала полнейшее к нему равнодушие; мало того, в ее присутствии образ этот как бы съеживался и увядал. В обычных своих размышлениях сэр Уилоби великодушно закрывал на это глаза: он - воплощение мужского благородства, она - женской красоты. Но когда беседа с миссис Маунтстюарт неожиданно воскресила этот идеальный образ, засиявший тем ярче, что сэр Уилоби еще не оправился от обиды, причиненной ему Кларой, он вырвал ее из сердца и предался созерцанию медленно вращающейся перед его взором сферической проекции ее вины перед ним. |
| Deeply read in the Book of Egoism that he was, he knew the wisdom of the sentence: An injured pride that strikes not out will strike home. What was he to strike with? Ten years younger, Laetitia might have been the instrument. To think of her now was preposterous. Beside Clara she had the hue of Winter under the springing bough. He tossed her away, vexed to the very soul by an ostentatious decay that shrank from comparison with the blooming creature he had to scourge in self-defence, by some agency or other. | Прилежный читатель Книги Эгоизма, он полностью оценил мудрость почерпнутого в ней изречения: "Если раненое самолюбие не ответит ударом обидчику, оно неизменно нанесет удар самому себе". Но как здесь ответишь? Будь Летиция лет на десять моложе, можно было бы избрать ее орудием мести. Сейчас такая мысль представлялась нелепой. Летиция рядом с Кларой казалась олицетворением зимы. В целях самозащиты он должен покарать Клару, это верно. Но сопоставить это цветущее существо с такой картиной увядания было слишком оскорбительно, и он с негодованием отверг мысль о Летиции. |
|
Mrs. Mountstuart was on the step of her carriage when the silken parasols of the young ladies were descried on a slope of the park, where the yellow green of May-clothed beeches flowed over the brown ground of last year's leaves. "Who's the cavalier?" she inquired. |
Миссис Маунтстюарт уже занесла ногу на подножку своей кареты, когда в нижней части парка, там, где майская, еще желтоватая зелень буков светлела на фоне бурого покрова прошлогодней листвы, показались шелковые зонтики мисс Дейл и мисс Мидлтон. - А что за кавалер с ними? - спросила миссис Маунтстюарт. |
|
A gentleman escorted them. "Vernon? No! he's pegging at Crossjay," quoth Willoughby. Vernon and Crossjay came out for the boy's half-hour's run before his dinner. Crossjay spied Miss Middleton and was off to meet her at a bound. Vernon followed him leisurely. "The rogue has no cousin, has she?" said Mrs. Mountstuart. "It's a family of one son or one daughter for generations," replied Willoughby. "And Letty Dale?" |
В самом деле, рядом с дамами шел какой-то господин. - Неужели Вернон? - удивился Уилоби. - Навряд ли. Он сейчас терзает Кросджея. В ту же минуту Вернон вышел с Кросджеем - дать ему размяться перед обедом. Увидев мисс Мидлтон, Кросджей понесся ей навстречу. Вернон спокойно зашагал ему вслед. - У нашей плутовки, случайно, нет кузена? - спросила миссис Маунтстюарт. - Нет, у них в роду бывало только по одному ребенку в каждом поколении. - А у Летти Дейл? |
|
"Cousin!" he exclaimed, as if wealth had been imputed to Miss Dale; adding: "No male cousin." A railway station fly drove out of the avenue on the circle to the hall-entrance. Flitch was driver. He had no right to be there, he was doing wrong, but he was doing it under cover of an office, to support his wife and young ones, and his deprecating touches of the hat spoke of these apologies to his former master with dog-like pathos. Sir Willoughby beckoned to him to approach. "So you are here," he said. "You have luggage." Flitch jumped from the box and read one of the labels aloud: "Lieutenant-Colonel H. De Craye." "And the colonel met the ladies? Overtook them?" Here seemed to come dismal matter for Flitch to relate. |
- Кузен?! - воскликнул он таким тоном, словно мисс Дейл приписали огромное состояние. И прибавил: - По мужской линии - никого. В это время из аллеи, ведущей к круглой площадке перед порталом Большого дома, вынырнула станционная коляска. На козлах сидел Флитч. Он не должен был здесь быть, он нарушил запрет, он это знал, но оправданием ему служило то, что он трудится ради поддержания жизни семьи. Жалкое, почти собачье выражение, с каким он то и дело подносил руку к шляпе, как бы умоляя о снисхождении, было поистине трогательно. Сэр Уилоби сделал рукой знак, чтобы он приблизился. - Итак, вы здесь, - сказал он. - И даже с багажом. Флитч соскочил с козел и прочитал вслух то, что было написано на одном из ярлычков: "Полковник де Крей". - Полковник повстречался с дамами? Или он обогнал их на дороге? Но повесть, которую Флитчу предстояло поведать, была весьма печального свойства. |
| He began upon the abstract origin of it: he had lost his place in Sir Willoughby's establishment, and was obliged to look about for work where it was to be got, and though he knew he had no right to be where he was, he hoped to be forgiven because of the mouths he had to feed as a flyman attached to the railway station, where this gentleman, the colonel, hired him, and he believed Sir Willoughby would excuse him for driving a friend, which the colonel was, he recollected well, and the colonel recollected him, and he said, not noticing how he was rigged: "What! Flitch! back in your old place? Am I expected?" and he told the colonel his unfortunate situation. "Not back, colonel; no such luck for me" and Colonel De Craye was a very kind-hearted gentleman, as he always had been, and asked kindly after his family. And it might be that such poor work as he was doing now he might be deprived of, such is misfortune when it once harpoons a man; you may dive, and you may fly, but it sticks in you, once do a foolish thing. "May I humbly beg of you, if you'll be so good, Sir Willoughby," said Flitch, passing to evidence of the sad mishap. He opened the door of the fly, displaying fragments of broken porcelain. |
Он начал издалека: после того как он потерял место у сэра Уилоби, он был вынужден брать всякую работу, какая подвернется, и хоть знал, что не имеет права появляться здесь, надеялся, что его простят, приняв во внимание рты, которые он кормит, работая кучером при железнодорожной станции, где его и нанял господин полковник, и он надеется, что сэр Уилоби простит, что он доставил сюда его друга, а он, Флитч, прекрасно помнил, что господин полковник - друг сэра Уилоби, и господин полковник тотчас его, Флитча, узнал и сразу его приветствовал, не заметив, что на нем не было паттерновской ливреи. "Э, да это Флитч, - сказал господин полковник. - Опять на старом месте. И тебя за мной прислали?" И тогда он, Флитч, рассказал господину полковнику о своем плачевном положении. "Увы, сэр, - сказал он, - нет, я не на старом месте: куда мне!" А полковник - все такой же добрый и сердечный, как всегда, - с участием расспросил Флитча о его семействе. А теперь может случиться, что он и этого жалкого места лишится, ибо если уж прилепится к человеку беда, то не отстанет, - хоть ты в воду ныряй, хоть по воздуху лети - она все равно с тобой! Раз в жизни допусти глупость - и все: ты конченый человек. - А теперь, сэр Уилоби, я покорно прошу вашего снисхождепия. - И с этими словами Флитч перешел к вещественным доказательствам последней стрясшейся с ним беды. Он открыл дверцу коляски, на дне которой лежала груда осколков. |
|
"But, what, what! what's the story of this?" cried Sir Willoughby. "What is it?" said Mrs. Mountstuart, pricking up her ears. "It was a vaws," Flitch replied in elegy. |
- Как, как, как?! - вскричал сэр Уилоби. - Что такое? Как это случилось? - Что это у вас? - спросила миссис Маунтстюарт, насторожив ушки. |
|
"A porcelain vase!" interpreted Sir Willoughby. "China!" Mrs. Mountstuart faintly shrieked. One of the pieces was handed to her inspection. She held it close, she held it distant. She sighed horribly. "The man had better have hanged himself," said she. |
- Это была ва-аза, - элегически протянул Флитч. - Фарфоровая ваза! - поправил сэр Уилоби. - Китайский фарфор! - чуть не закричала миссис Маунтстюарт. Сэр Уилоби протянул ей осколок для обозрения. Она поднесла его к самым глазам, потом отставила руку и осмотрела его на расстоянии. Из груди ее вырвался душераздирающий вздох. - Уж лучше бы бедняга повесился, - сказала она. |
|
Flitch bestirred his misfortune-sodden features and members for a continuation of the doleful narrative. "How did this occur?" Sir Willoughby peremptorily asked him. Flitch appealed to his former master for testimony that he was a good and a careful driver. Sir Willoughby thundered: "I tell you to tell me how this occurred." "Not a drop, my lady! not since my supper last night, if there's any truth in me!" Flitch implored succour of Mrs Mountstuart. "Drive straight," she said, and braced him. His narrative was then direct. |
Скорбное лицо Флитча снова задергалось, он судорожно задвигал руками, знаменуя этим намерение продолжать свою печальную повесть. - Как же это случилось? - властно вопросил сэр Уилоби. Флитч в ответ призвал своего бывшего хозяина в свидетели того, что он всегда был осторожным и искусным кулером. - Я приказываю вам сейчас же рассказать, как это случилось! - прогремел сэр Уилоби. - Ни капли, сударыня! Со вчерашнего ужина ни одного глотка - истинная правда! - обратился Флитч за поддержкой к миссис Маунтстюарт. - Не сворачивайте в сторону, - подбодрила она его. И он повел свой дальнейший рассказ по прямой. |
|
Near Piper's mill, where the Wicker brook crossed the Rebdon road, one of Hoppner's wagons, overloaded as usual, was forcing the horses uphill, when Flitch drove down at an easy pace, and saw himself between Hoppner's cart come to a stand and a young lady advancing: and just then the carter smacks his whip, the horses pull half mad. The young lady starts behind the cart, and up jumps the colonel, and, to save the young lady, Flitch dashed ahead and did save her, he thanked Heaven for it, and more when he came to see who the young lady was. "She was alone?" said Sir Willoughby in tragic amazement, staring at Flitch. "Very well, you saved her, and you upset the fly," Mountstuart jogged him on. |
Флитч не спеша спускался под гору и, не доезжая мельницы Пайпера, там, где река Уикер пересекает дорогу на Рэбдон, увидел, как навстречу ему поднимается воз. Воз принадлежал Хоппнеру и был, как всегда, перегружен, так что лошади с трудом тащились в гору. В том же направлении в гору шагала какая-то молодая дама. Воз застрял, и Хоппнер со всей мочи хлестнул по лошадям. Лошади понесли как безумные, молодая дама отскочила в сторону. Полковник выпрыгнул из коляски, а Флитч - чтобы не задавить даму - свернул на обочину, и дама, благодарение богу, была спасена, а когда он узнал, кто была эта дама, он еще раз вознес хвалу небесам. - Она была одна? - спросил сэр Уилоби, уставившись на Флитча с трагическим изумлением во взоре. - Итак, - вставила миссис Маунтстюарт, побуждая Флитча продолжать свой рассказ, - спасая даму, вы опрокинули экипаж. |
| "Bardett, our old head-keeper, was a witness, my lady, had to drive half up the bank, and it's true--over the fly did go; and the vaws it shoots out against the twelfth mile-stone, just as though there was the chance for it! for nobody else was injured, and knocked against anything else, it never would have flown all to pieces, so that it took Bardett and me ten minutes to collect every one, down to the smallest piece there was; and he said, and I can't help thinking myself, there was a Providence in it, for we all come together so as you might say we was made to do as we did." | - Спросите Бартлета, сударыня, нашего бывшего лесничего; он свидетель, мне пришлось въехать на обочину, и: коляска, разумеется, перевернулась. А ваза, она - бац об столб, как раз на двенадцатой миле, словно только и ждала случая! Потому что ведь никто другой не пострадал, а если бы ваза эта не ударилась, она бы не разлетелась на мелкие кусочки, мы с Бартлетом собирали их целых десять минут и собрали-то все - до мельчайшего осколка! И Бартлет сказал, да и я так думаю, сэр, что во всем этом чувствуется рука провидения - потому что в самом деле, сэр, все мы очутились там разом, словно так было кем-то задумано. |
|
"So then Horace adopted the prudent course of walking on with the ladies instead of trusting his limbs again to this capsizing fly," Sir Willoughby said to Mrs. Mountstuart; and she rejoined: "Lucky that no one was hurt." Both of them eyed the nose of poor Flitch, and simultaneously they delivered a verdict in "Humph!" |
- После чего Гораций, благоразумно решив не доверять больше свои драгоценные члены этой неустойчивой колымаге, присоединился к дамам и совершал свой дальнейший путь пешком, - сказал сэр Уилоби, обращаясь к миссис Маунтстюарт. - И все, слава богу, целы и невредимы, - заключила та. Собеседники, не сговариваясь, взглянули на нос бедняги Флитча и многозначительно хмыкнули. |
|
Mrs. Mountstuart handed the wretch a half-crown from her purse. Sir Willoughby directed the footman in attendance to unload the fly and gather up the fragments of porcelain carefully, bidding Flitch be quick in his departing. "The colonel's wedding-present! I shall call to-morrow." Mrs. Mountstuart waved her adieu. "Come every day!--Yes, I suppose we may guess the destination of the vase." He bowed her off, and she cried: "Well, now, the gift can be shared, if you're either of you for a division." In the crash of the carriage-wheels he heard, "At any rate there was a rogue in that porcelain." |
Миссис Маунтстюарт протянула несчастному полкроны, а сэр Уилоби, приказав лакею взять вещи из коляски и осторожно собрать осколки, велел Флитчу убираться как можно скорее. - Вот вам и свадебный подарок полковника! - сказала миссис Маунтстюарт, уже сидя в карете. - Я навещу вас завтра. - Милости просим, сударыня, - каждый день! Да, вы, пожалуй, угадали назначение бывшей вазы, - сказал сэр Уилоби и отвесил гостье прощальный поклон. - Ну что ж, теперь вам будет легче поделить подарок, если вздумате расходиться! - крикнула миссис Маунтстюарт и сделала прощальный знак рукой. Стук колес удаляющегося экипажа не заглушил последнюю ее реплику. - Как хотите, а в этот фарфор наверняка вселилась какая-нибудь плутовка, - донеслось до ушей сэра Уилоби. |
|
These are the slaps we get from a heedless world. As for the vase, it was Horace De Craye's loss. Wedding-present he would have to produce, and decidedly not in chips. It had the look of a costly vase, but that was no question for the moment:--What was meant by Clara being seen walking on the high-road alone?--What snare, traceable ad inferas, had ever induced Willoughby Patterne to make her the repository and fortress of his honour! |
Беспечный и равнодушный свет отвешивает нам время от времени подобные оплеухи. Бог с ней, с вазой. Горацию придется раскошелиться на другой свадебный подарок, вот и все - не дарить же осколки! Судя по ним, ваза была драгоценной, - ну, да сейчас не до этого. Но что означала одинокая прогулка Клары по проселочной дороге? И как сэра Уилоби Паттерна угораздило попасть в эту бесовскую западню, вверив свою честь такой особе, как Клара Мидлтон! |
CHAPTER XVIII. COLONEL DE CRAYE/Глава восемнадцатая Полковник де Крей
| Clara came along chatting and laughing with Colonel De Craye, young Crossjay's hand under one of her arms, and her parasol flashing; a dazzling offender; as if she wished to compel the spectator to recognize the dainty rogue in porcelain; really insufferably fair: perfect in height and grace of movement; exquisitely tressed; red-lipped, the colour striking out to a distance from her ivory skin; a sight to set the woodland dancing, and turn the heads of the town; though beautiful, a jury of art critics might pronounce her not to be. Irregular features are condemned in beauty. Beautiful figure, they could say. | Клара шла, оживленно смеясь и болтая с полковником де Креем; ее зонтик сверкал на солнце, а юный Кросджей вис у нее на руке. Преступница была ослепительно хороша! Грациозная, великолепно сложенная, с пышными волнистыми волосами, с яркими устами и белоснежной кожей, она, казалось, задалась целью заставить всякого, кто на нее взглянет, узнать в ней изящную фарфоровую плутовку. От одного ее вида, казалось, леса и долы должны были пуститься в пляс, а городские улицы и площади - потерять голову. Строгий критик, быть может, назвал бы ее черты неправильными, зато к сложению Клары он бы никак не мог придраться. |
| A description of her figure and her walking would have won her any praises: and she wore a dress cunning to embrace the shape and flutter loose about it, in the spirit of a Summer's day. Calypso-clad, Dr. Middleton would have called her. See the silver birch in a breeze: here it swells, there it scatters, and it is puffed to a round and it streams like a pennon, and now gives the glimpse and shine of the white stem's line within, now hurries over it, denying that it was visible, with a chatter along the sweeping folds, while still the white peeps through. She had the wonderful art of dressing to suit the season and the sky. To-day the art was ravishingly companionable with her sweet-lighted face: too sweet, too vividly meaningful for pretty, if not of the strict severity for beautiful. | Фигура и походка ее вызвали бы восхищение каждого. Платье сидело на ней с необыкновенной ловкостью, то облегая стан и подчеркивая формы, то виясь и волнуясь вокруг нее трепетными, как летний ветерок, складками. "Каллипсоподобно"{25}, как не преминул бы сказать доктор Мидлтон. Взгляните на серебристую березку на ветру: она то надуется, как парус, то рассыплется, то округлится шаром, то взовьется, как вымпел; мгновенье - и мы видим белую сверкающую полоску ствола, но нет, это нам показалось, этого не могло быть, как бы стремятся нас уверить хлопотливые волнистые складки, сквозь которые - все-таки! - нет-нет да просвечивает его изумительная белизна. Мисс Мидлтон обладала редким даром одеваться в соответствии с природой, ее окружающей, и с простертым над ней небом. В этот день платье ее необыкновенно гармонировало с одухотворенной прелестью лица, слишком прелестного, слишком выразительного, чтобы заслужить название "хорошенького", и, быть может, недостаточно строгого, чтобы называться "красивым". |
| Millinery would tell us that she wore a fichu of thin white muslin crossed in front on a dress of the same light stuff, trimmed with deep rose. She carried a grey-silk parasol, traced at the borders with green creepers, and across the arm devoted to Crossjay a length of trailing ivy, and in that hand a bunch of the first long grasses. These hues of red rose and pale green ruffled and pouted in the billowy white of the dress ballooning and valleying softly, like a yacht before the sail bends low; but she walked not like one blown against; resembling rather the day of the South-west driving the clouds, gallantly firm in commotion; interfusing colour and varying in her features from laugh to smile and look of settled pleasure, like the heavens above the breeze. | Модистка объяснила бы нам, что на ней была косынка белого муслина, накинутая на платье с темно-розовой отделкой, из этой же воздушной материи. В руке она держала зонтик из серебристого шелка, с зеленым бордюром; через другую ее руку - ту, которою завладел Кросджей, - была перекинута ветка вьющегося плюща, а в пальцах - зажат букетик первой майской зелени. Все эти оттенки - темно-розового, зеленого и светло-оливкового - проходили легкой зыбью по белым волнам ее платья, которое вздувалось и опадало, как яхта, перед тем как уберут паруса. Но нет, она не походила на гонимую ветром яхту - она напоминала скорее день, когда послушные юго-западному ветру облака в самом движении своем сохраняют невозмутимость; и, как в ясном небе, что высится над облаками и ветром, краски в ее лице плавно переходили одна в другую, а черты складывались то в смех, то в улыбку, то в безмятежную радость. |
| Sir Willoughby, as he frequently had occasion to protest to Clara, was no poet: he was a more than commonly candid English gentleman in his avowed dislike of the poet's nonsense, verbiage, verse; not one of those latterly terrorized by the noise made about the fellow into silent contempt; a sentiment that may sleep, and has not to be defended. He loathed the fellow, fought the fellow. But he was one with the poet upon that prevailing theme of verse, the charms of women. He was, to his ill-luck, intensely susceptible, and where he led men after him to admire, his admiration became a fury. He could see at a glance that Horace De Craye admired Miss Middleton. Horace was a man of taste, could hardly, could not, do other than admire; but how curious that in the setting forth of Clara and Miss Dale, to his own contemplation and comparison of them, Sir Willoughby had given but a nodding approbation of his bride's appearance! He had not attached weight to it recently. | Сэр Уилоби не был поэтом, о чем неоднократно докладывал Кларе. В откровенности, с какой он высказывал свое отвращение к вздорной болтовне и пустословию виршекропателей, он превосходил большую часть своих соотечественников и, несмотря на свистопляску, которую нынче подняли вокруг этой братии, не пожелал малодушно хранить свое презрение про себя. Сэр Уилоби ненавидел поэтов открыто и открыто с ними боролся. Но там, где дело касалось женской красоты и очарования - этого извечного предмета поэзии, - сэр Уилоби был с поэтами заодно. На свою беду, он был до крайности впечатлителен, и, когда видел, что женщина, которая нравится ему, вызывает также восхищение других, его чувство разрасталось в безудержную страсть. Он сразу заметил, что де Крей очарован Кларой. Разумеется, иначе и быть не могло. Такой тонкий ценитель женской красоты, как Гораций, не мог не плениться Кларой. Удивительно было не это, а то, что Уилоби, когда мысленно сравнивал Клару и мисс Дейл, так небрежно, вскользь, останавливался на внешности своей невесты. С недавних пор эта сторона почти перестала для него существовать. |
|
Her conduct, and foremost, if not chiefly, her having been discovered, positively met by his friend Horace, walking on the high-road without companion or attendant, increased a sense of pain so very unusual with him that he had cause to be indignant. Coming on this condition, his admiration of the girl who wounded him was as bitter a thing as a man could feel. Resentment, fed from the main springs of his nature, turned it to wormwood, and not a whit the less was it admiration when he resolved to chastise her with a formal indication of his disdain. Her present gaiety sounded to him like laughter heard in the shadow of the pulpit. "You have escaped!" he said to her, while shaking the hand of his friend Horace and cordially welcoming him. "My dear fellow! and, by the way, you had a squeak for it, I hear from Flitch." |
Ее поведение - особенно ее последний проступок, заключавшийся в том, что она дерзнула одна, без прислуги или какой-либо другой спутницы, выйти на проезжую дорогу, а главное - то, что ее там обнаружил его друг Гораций, - причинило ему такую сильную и непривычную боль, что он имел все основания чувствовать себя оскорбленным. И при этом - испытывать прилив страсти к той, что его так глубоко уязвила! Что может быть горше подобной участи? Досада, которую он, в силу своего характера, не мог в себе подавить, придавала его чувству горечь полыни. Страсть его ничуть не утихла и тогда, когда он решил покарать Клару изъявлением своего недовольства. Ее веселость казалась ему неуместной, как смех в церкви. - Итак, вы целы и невредимы! - воскликнул он, обращаясь к ней и одновременно подавая руку своему другу Горацию. - Дорогой мой дружище! - радушно приветствовал он его. - Вы тоже, как я слышал от Флитча, были на волосок от гибели? |
|
"I, Willoughby? not a bit," said the colonel; "we get into a fly to get, out of it; and Flitch helped me out as well as in, good fellow; just dusting my coat as he did it. The only bit of bad management was that Miss Middleton had to step aside a trifle hurriedly." "You knew Miss Middleton at once?" "Flitch did me the favour to introduce me. He first precipitated me at Miss Middleton's feet, and then he introduced me, in old oriental fashion, to my sovereign." |
- Что вы, Уилоби! Ничуть не бывало, - ответил полковник. - Всякий, кто сел в коляску, должен как-то из нее выбраться. Флитч - добрая душа! - помог мне и в том и в другом! Ну, а при этом слегка припорошил мне пылью пальто. Единственно, что было не совсем удачно во всей процедуре, это то, что мисс Мидлтон пришлось сделать поспешный прыжок в сторону. - И вы сразу догадались, что это мисс Мидлтон? - Флитч любезно нас познакомил. Только, следуя восточному обычаю, прежде чем представить меня моей владычице, он поверг меня к ее стопам. |
|
Sir Willoughby's countenance was enough for his friend Horace. Quarter-wheeling to Clara, he said: "'Tis the place I'm to occupy for life, Miss Middleton, though one is not always fortunate to have a bright excuse for taking it at the commencement." Clara said: "Happily you were not hurt, Colonel De Craye." "I was in the hands of the Loves. Not the Graces, I'm afraid; I've an image of myself. Dear, no! My dear Willoughby, you never made such a headlong declaration as that. It would have looked like a magnificent impulse, if the posture had only been choicer. And Miss Middleton didn't laugh. At least I saw nothing but pity." "You did not write," said Willoughby. "Because it was a toss-up of a run to Ireland or here, and I came here not to go there; and, by the way, fetched a jug with me to offer up to the gods of ill-luck; and they accepted the propitiation." "Wasn't it packed in a box?" |
Не задерживаясь взглядом на пасмурном лице своего друга, Гораций повернулся к Кларе и сказал: - Мисс Мидлтон, я намерен весь остаток дней моих провести у ваших ног; согласитесь, не всякому выдается такой счастливый удел - занять это место с самой первой минуты знакомства. - К счастью, вы, кажется, не ушиблись, полковник де Крей, - сказала Клара. - Меня, должно быть, хранил гений любви. Я бы сослался на покровительство граций, если бы не представлял себе так явственно свою фигуру при падении. Бьюсь об заклад, дружище Уилоби, что вам в жизни не доводилось с такой стремительностью изъясняться в своих чувствах! Все это можно было бы представить как безудержный порыв влюбленного сердца, если бы поза была немного поизящней. Впрочем, мисс Мидлтон не смеялась, - во всяком случае, я в ее взгляде уловил одно лишь участие. - Что же вы не известили нас о своем приезде? - спросил Уилоби. - Да я и сам до последней минуты не мог толком решить, куда я еду - к вам или в Ирландию, и приехал к вам затем, чтобы не ехать туда; кстати, я прихватил с собой урну, чтобы принести ее в жертву богам злоключений, и жертва моя была принята. - Как? Вы даже не потрудились упаковать ее в ящик? |
|
"No, it was wrapped in paper, to show its elegant form. I caught sight of it in the shop yesterday and carried it off this morning, and presented it to Miss Middleton at noon, without any form at all." Willoughby knew his friend Horace's mood when the Irish tongue in him threatened to wag. "You see what may happen," he said to Clara. "As far as I am in fault I regret it," she answered. "Flitch says the accident occurred through his driving up the bank to save you from the wheels." |
- Нет, просто обернул бумагой, - я хотел, чтобы ее изящество сразу бросалось в глаза. Я проходил вчера мимо лавки, увидел эту посудину, а сегодня утром поволок ее с собою и преподнес мисс Мидлтон уже без всякого изящества. Уилоби знал, чего можно ждать от его друга Горация, когда на того находил его "ирландский" стих. - Видите, к чему приводят такие вещи? - сказал он Кларе. - Да, я чрезвычайно сожалею о своей доле вины, - ответила она. - Флитч утверждает, что несчастье произошло из-за того, что ради вашего спасения ему пришлось въехать на обочину. |
|
"Flitch may go and whisper that down the neck of his empty whisky-flask," said Horace De Craye. "And then let him cork it." "The consequence is that we have a porcelain vase broken. You should not walk on the road alone, Clara. You ought to have a companion, always. It is the rule here." "I had left Miss Dale at the cottage." "You ought to have had the dogs." "Would they have been any protection to the vase?" Horace De Craye crowed cordially. |
- Пусть Флитч говорит это в горлышко своей пустой фляжки, - сказал Гораций де Крей, - и потом хорошенько заткнет ее пробкой. - А в результате разбита фарфоровая ваза. Вам нельзя ходить одной по проезжей дороге, Клара. Вы всегда должны иметь с собою спутника. Здесь так принято. - Я оставила мисс Дейл в коттедже. - Вам следовало взять с собою собак. - И тогда ваза была бы в сохранности? Гораций де Крей радостно хмыкнул. |
|
"I'm afraid not, Miss Middleton. One must go to the witches for protection to vases; and they're all in the air now, having their own way with us, which accounts for the confusion in politics and society, and the rise in the price of broomsticks, to prove it true, as they tell us, that every nook and corner wants a mighty sweeping. Miss Dale looks beaming," said De Craye, wishing to divert Willoughby from his anger with sense as well as nonsense. "You have not been visiting Ireland recently?" said Sir Willoughby. |
- Боюсь, что нет, мисс Мидлтон, - сказал он. - Спасением ваз ведают ведьмы, а они сейчас все взлетели в воздух и делают с нами, что хотят, чем и объясняется нынешний хаос в общественной жизни и политике, а также повышение цен на метлы. Последнее, впрочем, лишь доказывает, что каждый уголок и закоулок нашей жизни нуждается в очищении от мусора. Однако как похорошела мисс Дейл! - оборвал он сам себя, отчаявшись с помощью болтовни рассеять скверное расположение духа своего приятеля. - Вы ведь давно уже не были в Ирландии? - сказал сэр Уилоби. |
|
"No, nor making acquaintance with an actor in an Irish part in a drama cast in the Green Island. 'Tis Flitch, my dear Willoughby, has been and stirred the native in me, and we'll present him to you for the like good office when we hear after a number of years that you've not wrinkled your forehead once at your liege lady. Take the poor old dog back home, will you? He's crazed to be at the Hall. I say, Willoughby, it would be a good bit of work to take him back. Think of it; you'll do the popular thing, I'm sure. I've a superstition that Flitch ought to drive you from the church-door. If I were in luck, I'd have him drive me." "The man's a drunkard, Horace." "He fuddles his poor nose. 'Tis merely unction to the exile. Sober struggles below. He drinks to rock his heart, because he has one. Now let me intercede for poor Flitch." "Not a word of him. He threw up his place." |
- Давно, и даже не встречался ни с одним лицедеем, играющим ирландца в пьесе, действие которой происходит на этом зеленом островке. Нет, мой милый Уилоби, это Флитч вызвал во мне игривый дух моих предков: И знаете что? Примите беднягу назад в свое лоно! Он бредит Большим домом. Нет, правда, Уилоби, что бы вам взять его к себе на службу! Только подумайте, вы сразу завоюете себе популярность таким поступком, вот увидите! У меня какое-то суеверное чувство, что именно Флитчу следует везти вас из церкви. Если бы ваше счастье выпало на мою долю, я бы непременно ехал только с ним. - Но ведь он - пьяница, Гораций. - Пустяки! Несчастный изгнанник прибегает к алкоголю, как к целительному бальзаму. В глубине души он совершеннейший трезвенник. Он пьет лишь затем, чтобы отвести душу, а следовательно, у него таковая имеется. Позвольте же мне быть ходатаем за беднягу Флитча! |
|
"To try his fortune in the world, as the best of us do, though livery runs after us to tell us there's no being an independent gentleman, and comes a cold day we haul on the metal-button coat again, with a good ha! of satisfaction. You'll do the popular thing. Miss Middleton joins in the pleading." "No pleading!" "When I've vowed upon my eloquence, Willoughby, I'd bring you to pardon the poor dog?" "Not a word of him!" "Just one!" |
- Я не желаю больше слышать его имени. Я его не гнал, он ушел своей волей. - Да, чтобы попытать счастья, как то делают лучшие из нас. Но наша ливрея все равно следует за нами по пятам, напоминая, что нам никогда не избавиться от своей зависимости. И впрямь, при первом дуновении зимнего ветра мы, покряхтывая, снова облачаемся в курточку с металлическими пуговицами. Простите его, Уилоби, и народ на вас будет молиться! Вот и мисс Мидлтон присоединяется к моей просьбе! - Никаких просьб! - Но, Уилоби, я поклялся своим красноречием, что добьюсь у вас прощения для бедняги! - Ни слова больше! - Только одно! |
| Sir Willoughby battled with himself to repress a state of temper that put him to marked disadvantage beside his friend Horace in high spirits. Ordinarily he enjoyed these fits of Irish of him, which were Horace's fun and play, at times involuntary, and then they indicated a recklessness that might embrace mischief. De Craye, as Willoughby had often reminded him, was properly Norman. The blood of two or three Irish mothers in his line, however, was enough to dance him, and if his fine profile spoke of the stiffer race, his eyes and the quick run of the lip in the cheek, and a number of his qualities, were evidence of the maternal legacy. | Сэр Уилоби не мог справиться со своим раздражением, хоть и понимал, что оно выставляет его в невыгодном свете рядом с его другом Горацием, который, как нарочно, был в ударе. Обычно он любил в Горации эти взрывы ирландского темперамента, делавшие его таким забавным, когда его не слишком заносило. Собственно говоря, де Крей, как ему о том не раз напоминал сэр Уилоби, был происхождения норманского, и в жилах его струилось не так уж много ирландской крови. Надо полагать, однако, что и этих скудных капель было довольно, и пусть тонкий профиль де Крея свидетельствовал о более суровой расе, глаза, подвижный рот, да и весь его душевный склад не давали забыть о бабках и прабабках, вывезенных его предками из Ирландии. |
|
"My word has been said about the man," Willoughby replied. "But I've wagered on your heart against your word, and cant afford to lose; and there's a double reason for revoking for you!" "I don't see either of them. Here are the ladies." "You'll think of the poor beast, Willoughby." "I hope for better occupation." "If he drives a wheelbarrow at the Hall he'll be happier than on board a chariot at large. He's broken-hearted." "He's too much in the way of breakages, my dear Horace." "Oh, the vase! the bit of porcelain!" sung De Craye. "Well, we'll talk him over by and by." "If it pleases you; but my rules are never amended." |
- Я сказал о нем свое последнее слово, - ответил Уилоби. - Ах, но ведь я ставил на доброту вашего сердца, и если ваше слово окажется сильнее доброты, я проиграл! А мне это совсем не по карману. Вот вам целых две причины отступиться от вашего слова. - И обе равно неосновательны. А вот и дамы! - Но вы еще подумаете о бедняге, Уилоби? - Надеюсь, у меня найдется занятие поинтересней. - Дайте ему катать тачку в Паттерн-холле, и он будет счастливее, чем на козлах самого пышного экипажа. У него сердце разбито. - У него много чего перебито, мой дорогой Гораций! - Ах, вы о вазе! О фарфоровой безделке! - протянул де Крей. - Ну, ничего, мы еще о нем поговорим. - Сколько вам угодно, но только мои правила нерушимы. |
|
"Inalterable, are they?--like those of an ancient people, who might as well have worn a jacket of lead for the comfort they had of their boast. The beauty of laws for human creatures is their adaptability to new stitchings." Colonel De Craye walked at the heels of his leader to make his bow to the ladies Eleanor and Isabel. |
- Нерушимы? Как у некоего древнего народа, который хвастал тем же, - что ж, много радостей дала им их непреклонность! Это все равно что ходить облаченным в железные доспехи. Ведь вся прелесть человеческих законов в их гибкости, в том, что их можно перекраивать применительно к новым нравам. Полковник де Крей последовал за Уилоби, чтобы засвидетельствовать свое почтение дамам - мисс Эленор и мисс Изабел. |
| Sir Willoughby had guessed the person who inspired his friend Horace to plead so pertinaciously and inopportunely for the man Flitch: and it had not improved his temper or the pose of his rejoinders; he had winced under the contrast of his friend Horace's easy, laughing, sparkling, musical air and manner with his own stiffness; and he had seen Clara's face, too, scanning the contrast--he was fatally driven to exaggerate his discontentment, which did not restore him to serenity. He would have learned more from what his abrupt swing round of the shoulder precluded his beholding. There was an interchange between Colonel De Craye and Miss Middleton; spontaneous on both sides. His was a look that said: "You were right"; hers: "I knew it". Her look was calmer, and after the first instant clouded as by wearifulness of sameness; his was brilliant, astonished, speculative, and admiring, pitiful: a look that poised over a revelation, called up the hosts of wonder to question strange fact. | Сэр Уилоби прекрасно понимал, кто вдохновил его друга Горация так настойчиво и даже назойливо просить за Флитча, и эта догадка отнюдь не способствовала ни улучшению его настроения, ни изяществу его ответов. Он мучительно сознавал контраст, который его чопорность составляла с легкой, исполненной грации манерой де Крея; к тому же по Клариному лицу он видел, что контраст этот не ускользнул и от нее; а между тем какой-то рок заставлял его все сильнее растравлять свою досаду, что, в свою очередь, не помогало восстановлению душевного равновесия. Он бы понял и еще кое-что, если бы в эту минуту не отвернулся от обоих ходатаев за Флитча: он бы увидел, как, повинуясь необъяснимому инстинкту, мисс Мидлтон и де Крей обменялись взглядом. Его взгляд сказал: "Вы были правы", ее - ответил: "Я говорила!" Ее глаза были спокойны, но как бы затуманены облачком привычной усталости. В сверкающих глазах Горация де Крея сэр Уилоби прочитал бы изумление, задумчивость, восторг и, наконец, жалость. Взгляд их словно парил над внезапно разверзшейся бездной, дивясь и отказываясь верить. |
| It had passed unseen by Sir Willoughby. The observer was the one who could also supply the key of the secret. Miss Dale had found Colonel De Craye in company with Miss Middleton at her gateway. They were laughing and talking together like friends of old standing, De Craye as Irish as he could be: and the Irish tongue and gentlemanly manner are an irresistible challenge to the opening steps of familiarity when accident has broken the ice. Flitch was their theme; and: "Oh, but if we go tip to Willoughby hand in hand; and bob a courtesy to him and beg his pardon for Mister Flitch, won't he melt to such a pair of suppliants? of course he will!" Miss Middleton said he would not. Colonel De Craye wagered he would; he knew Willoughby best. Miss Middleton looked simply grave; a way of asserting the contrary opinion that tells of rueful experience. |
Но сэр Уилоби ничего не видел. Зато этот таинственный немой разговор не ускользнул от внимания той, что владела ключом к нему. Полчаса назад мисс Дейл застала полковника де Крея с мисс Мидлтон у ворот своего дома. Они болтали и смеялись, как давние знакомцы. Де Крей выступал во всем блеске своего ирландского красноречия. В сочетании с изысканными манерами оно, как известно, неотразимо и сразу погружает собеседника в атмосферу непринуждснности - а тут еще случай помог разбить лед в самом начале. Темой разговора служил Флитч. - А если мы, взявшись за руки, предстанем пред светлые очи Уилоби, низко ему поклонимся и будем молить о помиловании - неужели при виде таких заступников сердце его не смягчится? Мисс Мидлтон выразила сомнение. Полковник де Крей был готов побиться об заклад: кто-кто, а уж он-то Уилоби знает! Мисс Мидлтон взглянула на него без улыбки, как бы давая понять, что ее особое мнение есть результат печального опыта. |
|
"We'll see," said the colonel. They chatted like a couple unexpectedly discovering in one another a common dialect among strangers. Can there be an end to it when those two meet? They prattle, they fill the minutes, as though they were violently to be torn asunder at a coming signal, and must have it out while they can; it is a meeting of mountain brooks; not a colloquy, but a chasing, impossible to say which flies, which follows, or what the topic, so interlinguistic are they and rapidly counterchanging. After their conversation of an hour before, Laetitia watched Miss Middleton in surprise at her lightness of mind. Clara bathed in mirth. A boy in a summer stream shows not heartier refreshment of his whole being. Laetitia could now understand Vernon's idea of her wit. And it seemed that she also had Irish blood. Speaking of Ireland, Miss Middleton said she had cousins there, her only relatives. "The laugh told me that," said Colonel De Craye. |
- Вот увидите, - сказал полковник. Они болтали, как люди, которым неожиданно открылось, что они говорят на одном наречии среди толпы чужаков. Когда такая парочка повстречается, разговор не умолкает ни на минуту, собеседники словно боятся, что их вот-вот разведут и они не успеют выговориться; это встреча двух горных ручьев, игра в пятнашки, при которой не скажешь, кто кого стремится догнать, не поймешь, о чем идет речь, даже не различишь, кто что сказал, - так переплетаются реплики говорящих. Летиция не могла надивиться душевной легкости мисс Мидлтон - ведь после их объяснения не прошло и часу, а Клара уже купалась в безмятежном веселье, блаженствуя, словно мальчишка, дорвавшийся до речки в знойный летний день. Летиция начинала понимать, что имел в виду Уитфорд, когда превозносил остроумие мисс Мидлтон. Когда разговор зашел об Ирландии, оказалось, что в жилах мисс Мидлтон тоже течет ирландская кровь и что у нее даже имеются там двоюродные братья и сестры. - Я это понял по вашему смеху, - сказал де Крей. |
|
Laetitia and Vernon paced up and down the lawn. Colonel De Craye was talking with English sedateness to the ladies Eleanor and Isabel. Clara and young Crossjay strayed. "If I might advise, I would say, do not leave the Hall immediately, not yet," Laetitia said to Vernon. "You know, then?" "I cannot understand why it was that I was taken into her confidence." "I counselled it." |
Сейчас, однако, полковник беседовал с мисс Эленор и мисс Изабел с солидностью истого англичанина. Клара побрела куда-то с юным Кросджеем, а Летиция и Вернон прохаживались вдоль газона. - Если бы я смела давать вам советы, - говорила Летиция, - я бы сказала: не покидайте Паттерн-холла, повремените немного. - Следовательно, вам уже известно?.. - Да, но я не могу понять, зачем она избрала своей наперсницей меня? - Это я ей посоветовал. |
|
"But it was done without an object that I can see." "The speaking did her good." "But how capricious! how changeful!" "Better now than later." "Surely she has only to ask to be released?--to ask earnestly: if it is her wish." |
- Но я не понимаю цели. - Ей было необходимо выговориться. - Она так капризна, так переменчива! - Лучше теперь, покуда не поздно. - Достаточно попросить, и ее освободят от слова! Попросить всерьез - если она в самом деле этого хочет. |
|
"You are mistaken." "Why does she not make a confidant of her father?" "That she will have to do. She wished to spare him." "He cannot be spared if she is to break the engagement." She thought of sparing him the annoyance. "Now there's to be a tussle, he must share in it." "Or she thought he might not side with her?" |
- Вы ошибаетесь. - Почему же она не поговорит с отцом? - Видно, придется. До сих пор она его щадила. - Если она в самом деле намерена рвать с женихом, ей не удастся пощадить отца. - Она рассчитывала избавить его от излишних неприятностей. Но поскольку предстоит борьба, ему придется принять в ней участие. - А может, она просто боялась, что он не поддержит ее в этой борьбе? |
|
"She has not a single instinct of cunning. You judge her harshly." "She moved me on the walk out. Coming home I felt differently." Vernon glanced at Colonel De Craye. "She wants good guidance," continued Laetitia. "She has not an idea of treachery." |
- Нет, нет, она ничуть не хитрит. Вы судите о ней слишком сурово. - По дороге туда ей удалось тронуть мое сердце. На обратном пути она вызвала у меня несколько иное чувство. Вернон взглянул на полковника де Крея. - Ей нужна твердая рука, - продолжала Летиция. - В ней нет ни капли лукавства. |
|
"You think so? It may be true. But she seems one born devoid of patience, easily made reckless. There is a wildness . . . I judge by her way of speaking; that at least appeared sincere. She does not practise concealment. He will naturally find it almost incredible. The change in her, so sudden, so wayward, is unintelligible to me. To me it is the conduct of a creature untamed. He may hold her to her word and be justified." "Let him look out if he does!" "Is not that harsher than anything I have said of her?" |
- Вы так думаете? Возможно, вы и правы. Но мне она представляется опрометчивой и нетерпеливой по натуре. - В ней есть что-то необузданное: Я сужу по ее манере говорить, заставляющей верить в ее искренность. Трудно заподозрить ее в скрытности. Он, разумеется, ушам своим не поверит. Эта перемена в ней так внезапна, так своевольна, что я просто отказываюсь ее понять. Ее поведение необъяснимо, и он имел бы все основания настаивать на том, чтобы она сдержала слово. - Не завидую ему, если он в этом преуспеет! - Вы не находите, что в вашем замечании гораздо больше осуждения, чем во всем, что говорила я? |
|
"I'm not appointed to praise her. I fancy I read the case; and it's a case of opposition of temperaments. We never can tell the person quite suited to us; it strikes us in a flash." "That they are not suited to us? Oh, no; that comes by degrees." "Yes, but the accumulation of evidence, or sentience, if you like, is combustible; we don't command the spark; it may be late in falling. And you argue in her favour. Consider her as a generous and impulsive girl, outwearied at last." |
- А я и не собираюсь ее хвалить. Но мне кажется, что я понимаю, в чем дело. Здесь просто-напросто несоответствие темпераментов. Заранее не скажешь, подходит тебе человек или нет. Это осеняет вдруг, вот и все. - По-вашему, вдруг? О нет, по-моему это постигается постепенно. - Да, но когда мы накопим достаточно впечатлений или, если угодно, ощущений, возникает опасность взрыва; когда именно вспыхнет искра, зависит не от нас: она может и запоздать. Ваша мысль - аргумент в ее пользу. Это натура благородная, порывистая, она просто в конце концов не выдержала. |
|
"By what?" "By anything; by his loftiness, if you like. He flies too high for her, we will say." "Sir Willoughby an eagle?" "She may be tired of his eyrie." The sound of the word in Vernon's mouth smote on a consciousness she had of his full grasp of Sir Willoughby and her own timid knowledge, though he was not a man who played on words. If he had eased his heart in stressing the first syllable, it was only temporary relief. He was heavy-browed enough. |
- Не выдержала чего? - Да всего. Хотя бы его величия. Скажем так: он слишком высоко для нее летает. - Сэр Уилоби - орел? - Да, и быть может, ей неуютно в его высоком гнездовье. Нечто в тоне Вернона разбудило дотоле смутно дремавшее в ней подозрение, что он полностью раскусил сэра Уилоби, а заодно и ее собственные робкие догадки о нем. |
|
"But I cannot conceive what she expects me to do by confiding her sense of her position to me," said Laetitia. "We none of us know what will be done. We hang on Willoughby, who hangs on whatever it is that supports him: and there we are in a swarm." "You see the wisdom of staying, Mr. Whitford." "It must be over in a day or two. Yes, I stay." "She inclines to obey you." |
- Но я не понимаю, - продолжала Летиция, - чего она ждет от меня? Зачем ей понадобилось делиться своими соображениями со мной? - Никто из нас не знает, чем все это кончится. Мы зависим от Уилоби, который, в свою очередь, зависит от каких-то нам неведомых сил. Вот мы и варимся все в одном котле. - Итак, вы сами видите, мистер Уитфорд, что вам лучше повременить с отъездом. - Все это должно разрешиться в течение ближайших двух-трех дней. Да, я подожду. - Она склонна слушаться вас. |
| "I should be sorry to stake my authority on her obedience. We must decide something about Crossjay, and get the money for his crammer, if it is to be got. If not, I may get a man to trust me. I mean to drag the boy away. Willoughby has been at him with the tune of gentleman, and has laid hold of him by one ear. When I say 'her obedience,' she is not in a situation, nor in a condition to be led blindly by anybody. She must rely on herself, do everything herself. It's a knot that won't bear touching by any hand save hers." | - Я бы не стал слишком полагаться на ее покорность. Пора, однако, решать с Кросджеем: если нам в самом деле собираются дать деньги на репетитора, надо их скорее брать. Если нет, я постараюсь их раздобыть взаймы. Так или иначе, мальчишку я отсюда увезу. Уилоби уже прожужжал ему все уши своими планами сделать из него джентльмена, и Кросджей начинает к ним прислушиваться. Говоря о ее "покорности", я хотел сказать, что она не только не может, но и не должна слепо следовать чьим бы то ни было советам. Она должна полагаться на одну себя. Этот узел может разрубить только она сама, и никто другой. |
|
"I fear . . ." said Laetitia. "Have no such fear." "If it should come to his positively refusing." "He faces the consequences." "You do not think of her." Vernon looked at his companion. |
- Боюсь, что: - И совершенно напрасно боитесь. - Но если он откажется наотрез? - Тогда ему самому придется все расхлебывать. - Но вы не думаете о ней! В ответ Вернон молча взглянул на свою собеседницу. |
CHAPTER XIX. COLONEL DE CRAYE AND CLARA MIDDLETON/Глава девятнадцатая Полковник де Крей и Клара Мидлтон
| MISS MIDDLETON finished her stroll with Crossjay by winding her trailer of ivy in a wreath round his hat and sticking her bunch of grasses in the wreath. She then commanded him to sit on the ground beside a big rhododendron, there to await her return. Crossjay had informed her of a design he entertained to be off with a horde of boys nesting in high trees, and marking spots where wasps and hornets were to be attacked in Autumn: she thought it a dangerous business, and as the boy's dinner-bell had very little restraint over him when he was in the flush of a scheme of this description, she wished to make tolerably sure of him through the charm she not unreadily believed she could fling on lads of his age. "Promise me you will not move from here until I come back, and when I come I will give you a kiss." Crossjay promised. She left him and forgot him. |
Мисс Мидлтон обвила шляпу Кросджея побегом плюща и воткнула в этот венок свой букетик из диких трав. Затем, оставив его подле большой клумбы рододендронов, велела ему никуда не уходить, пока она не вернется. Она слышала, что Кросджей собирался отправиться с ватагой мальчишек в поход за птичьими гнездами и заодно произвести рекогносцировку осиных и пчелиных гнезд, каковые предстояло атаковать в конце лета. Не сомневаясь в том, что они полезут непременно на самые высокие деревья, она считала это предприятие рискованным. А потому, зная, что Кросджей в пылу азарта обычно глух к призыву обеденного колокольчика, она хотела удержать его с помощью власти, которую - плутовка знала и это! - она имела над юношескими сердцами. - Обещай, что не сдвинешься с места, пока я не вернусь, - сказала она, - и тогда я тебя поцелую. Кросджей обещал, Клара оставила его и тотчас о нем забыла. |
| Seeing by her watch fifteen minutes to the ringing of the bell, a sudden resolve that she would speak to her father without another minute's delay had prompted her like a superstitious impulse to abandon her aimless course and be direct. She knew what was good for her; she knew it now more clearly than in the morning. To be taken away instantly! was her cry. There could be no further doubt. Had there been any before? But she would not in the morning have suspected herself of a capacity for evil, and of a pressing need to be saved from herself. She was not pure of nature: it may be that we breed saintly souls which are: she was pure of will: fire rather than ice. | Увидев по часам, что до обеда оставалось еще пятнадцать минут, и подчиняясь какой-то неведомой силе, толкавшей ее на решительные действия, вместо бесцельного следования по течению, она устремилась вдруг к отцу. Ей необходимо с ним поговорить - сей же час, немедленно! Она знала, чего хочет, знала отчетливее, чем утром: уехать отсюда как можно скорее! С сомнениями было покончено. Но разве она сомневалась раньше? Разумеется, нет. Правда, утром она еще не подозревала в себе тех дурных склонностей, какие обнаружились сегодня, не знала о необходимости спасаться от самой себя. Итак, естественной, врожденной добродетелью она не обладает, - быть может, в природе и встречаются святые души, которые такими и родились, но она не из их числа: ее добродетель - порождение пламенной воли, а не ледяной невозмутимости. |
|
And in beginning to see the elements she was made of she did not shuffle them to a heap with her sweet looks to front her. She put to her account some strength, much weakness; she almost dared to gaze unblinking at a perilous evil tendency. The glimpse of it drove her to her father. "He must take me away at once; to-morrow!" |
Взором беспощадным и пытливым заглянула она в свою душу, в каждый ее закоулок. Признавая за собой известную силу, она видела, что слабости в ней было еще больше. На какое-то мгновение она осмелилась заглянуть в самую бездну своей души, и то, что она там увидела, заставило ее ринуться к отцу. |
| She wished to spare her father. So unsparing of herself was she, that, in her hesitation to speak to him of her change of feeling for Sir Willoughby, she would not suffer it to be attributed in her own mind to a daughter's anxious consideration about her father's loneliness; an idea she had indulged formerly. Acknowledging that it was imperative she should speak, she understood that she had refrained, even to the inflicting upon herself of such humiliation as to run dilating on her woes to others, because of the silliest of human desires to preserve her reputation for consistency. She had heard women abused for shallowness and flightiness: she had heard her father denounce them as veering weather-vanes, and his oft-repeated quid femina possit: for her sex's sake, and also to appear an exception to her sex, this reasoning creature desired to be thought consistent. | Как бы ни хотелось ей щадить его, она не могла больше себя обманывать. И, как ни тяжело ей было признаться отцу в том, что ее чувства по отношению к сэру Уилоби претерпели изменения, даже наедине с собой она не позволяла себе лукавить и приписывать свое охлаждение к жениху дочерней привязанности. Какое-то время она тешила себя этим самообманом. Теперь же, когда ей стало ясно, что откладывать разговор больше нельзя, она поняла, что ее удерживало до сих пор нелепое желание сохранить за собой репутацию последовательного человека. Поддавшись ему, она дошла до того, что сетовала на свою судьбу перед посторонними. При ней так часто упрекали женщин в легкомыслии, в отсутствии глубины, отец так часто сравнивал их с флюгером, послушным воле ветра, так часто повторял свое quid femina possit,[6] что этой умнице хотелось - ради поддержания чести всего женского сословия, а также чтобы показаться среди него исключением, - заявить себя человеком последовательным. |
|
Just on the instant of her addressing him, saying: "Father," a note of seriousness in his ear, it struck her that the occasion for saying all had not yet arrived, and she quickly interposed: "Papa"; and helped him to look lighter. The petition to be taken away was uttered. "To London?" said Dr. Middleton. "I don't know who'll take us in." "To France, papa?" "That means hotel-life." "Only for two or three weeks." |
Она уже открыла было рот, чтобы произнести: "Отец", но тут же спохватилась - такое торжественное обращение заставило бы его насторожиться, меж тем как время высказаться до конца еще не наступило. - Папа, увези меня отсюда, - сказала она. - Куда? - спросил доктор Мидлтон. - В Лондон? Но у кого же мы остановимся? - А если во Францию, папа? - Мотаться по отелям! |
|
"Weeks! I am under an engagement to dine with Mrs Mountstuart Jenkinson five days hence: that is, on Thursday." "Could we not find an excuse?" "Break an engagement? No, my dear, not even to escape drinking a widow's wine." "Does a word bind us?" "Why, what else should?" "I think I am not very well." |
- Всего две-три недели! - Две-три недели?! Но ведь на той неделе - а именно в четверг - я приглашен к миссис Маунтстюарт-Дженкинсон на обед. - А нельзя найти какой-нибудь предлог и извиниться? - Нарушить слово?! Нет, милая, этого я себе позволить не могу, хоть мне самому не улыбается перспектива пить вино, подаваемое к столу у вдовы. - Неужели слово так связывает человека? - А что же еще его связывает, если не слово? - Видишь ли, папа, мне немного нездоровится. |
|
"We'll call in that man we met at dinner here: Corney: a capital doctor; an old-fashioned anecdotal doctor. How is it you are not well, my love? You look well. I cannot conceive your not being well." "It is only that I want change of air, papa." "There we are--a change! semper eadem! Women will be wanting a change of air in Paradise; a change of angels too, I might surmise. A change from quarters like these to a French hotel would be a descent!--'this the seat, this mournful gloom for that celestial light.' I am perfectly at home in the library here. That excellent fellow Whitford and I have real days: and I like him for showing fight to his elder and better." |
- В таком случае надо позвать того человека, который здесь обедал, помнишь? Как его? Корни. Он превосходный врач, настоящий старомодный врач с анекдотами. Но отчего же тебе нездоровится, дружок? Выглядишь ты прелестно, и мне даже трудно поверить, что ты нездорова. - Я думаю, мне будет полезна перемена обстановки. - Так вот оно что! Жажда перемен! Semper eadem![7] Женщины и в раю захотят перемены обстановки. И чтобы ангелов тоже непременно заменили другими. Предпочесть этому дому французскую гостиницу! С неба - на землю! "Ужели эта область, мрак плачевный заменит нам сияние небес?"{26} Я пользуюсь здешней библиотекой, как своею собственной. Потом этот славный малый Уитфорд - с ним можно говорить. И мне нравится, что он не дает потачки своему кузену и шефу. |
|
"He is going to leave." "I know nothing of it, and I shall append no credit to the tale until I do know. He is headstrong, but he answers to a rap." Clara's bosom heaved. The speechless insurrection threatened her eyes. |
- Уитфорд скоро уедет. - Мне об этом ничего не известно, и покуда мне самому не скажут наверное, я не поверю слухам. Он упрям, я знаю. Но его всегда можно образумить. Грудь у Клары высоко вздымалась, и невысказанный мятеж грозил вылиться слезами. |
|
A South-west shower lashed the window-panes and suggested to Dr. Middleton shuddering visions of the Channel passage on board a steamer. "Corney shall see you: he is a sparkling draught in person; probably illiterate, if I may judge from one interruption of my discourse when he sat opposite me, but lettered enough to respect Learning and write out his prescription: I do not ask more of men or of physicians." Dr. Middleton said this rising, glancing at the clock and at the back of his hands. |
По окнам вдруг захлестал косой дождь, принесенный юго-западным ветром, и перед духовным взором доктора Мидлтона возникла безрадостная картина морского путешествия. - Нет, нет, мы тебя покажем доктору Корни. Он не очень приятен, не спорю, и, вероятно, не обременен знаниями, если судить по реплике, которой он прервал меня в самой середине моего рассуждения. Впрочем, он, верно, грамотен ровно настолько, чтобы уважать Ученость и выписывать свои рецепты. Большего я не требую ни от лекарей, ни от простых смертных. Мистер Мидлтон поднялся с кресла и взглянул на стенные часы. |
| "'Quod autem secundum litteras difficillimum esse artificium?' But what after letters is the more difficult practice? 'Ego puto medicum.' The medicus next to the scholar: though I have not to my recollection required him next me, nor ever expected child of mine to be crying for that milk. Daughter she is--of the unexplained sex: we will send a messenger for Corney. Change, my dear, you will speedily have, to satisfy the most craving of women, if Willoughby, as I suppose, is in the neoteric fashion of spending a honeymoon on a railway: apt image, exposition and perpetuation of the state of mania conducting to the institution! In my time we lay by to brood on happiness; we had no thought of chasing it over a continent, mistaking hurly-burly clothed in dust for the divinity we sought. A smaller generation sacrifices to excitement. Dust and hurly-burly must perforce be the issue. And that is your modern world. Now, my dear, let us go and wash our hands. Midday-bells expect immediate attention. They know of no anteroom of assembly." | - Quod autem secundum litteras difficillimum esse artificium? - продолжал он. - Какое искусство следует за искусством писателя по трудности? Ego puto medicum. Я полагаю, что искусство врачевания. Медика сажайте рядом с ученым. Впрочем, насколько помнится, мне ни разу не доводилось просить о подобном соседстве, и уж никак я не ожидал, что моей родной дочери потребуется общество лекаря. Впрочем, дочь есть дочь, существо, принадлежащее к загадочному полу. Итак, мы пошлем за Корни. А что до перемены мест, моя дорогая, то и этого в самое ближайшее время будет довольно даже для ненасытнейшей из женщин, ибо Уилоби, я полагаю, разделяет новомодное увлечение проводить медовый месяц на железной дороге. В мое время мы сидели на месте, боясь спугнуть наше счастье: нам и в голову не приходило гонять по всей Европе, принимая всю эту суету и клубы дорожной пыли за райские кущи. Нынче человеческая порода измельчала и жертвует всем ради шумных утех, получая в награду - пыль и суету. Это и есть сегодняшний мир. А засим, моя дорогая, пойдем мыть руки. Обеденным колокольчиком манкировать нельзя. Он требует беспрекословного повиновения. |
|
Clara stood gathered up, despairing at opportunity lost. He had noticed her contracted shape and her eyes, and had talked magisterially to smother and overbear the something disagreeable prefigured in her appearance. "You do not despise your girl, father?" "I do not; I could not; I love her; I love my girl. But you need not sing to me like a gnat to propound that question, my dear." |
Клара была в отчаянии от упущенной возможности. Ее удрученная поза и выражение глаз с самого начала насторожили доктора Мидлтона; поняв, что эти симптомы таят в себе смутную угрозу его спокойствию, он пустил в ход все свое красноречие, чтобы тут же, на корню, задушить готовящуюся неприятность. - Ты не презираешь свою девочку, отец? - Что за вопрос! Я ведь люблю свою девочку. Но, милая, зачем же зудить над ухом, как комар, и задавать подобные вопросы? |
|
"Then, father, tell Willoughby to-day we have to leave tomorrow. You shall return in time for Mrs. Mountstuart's dinner. Friends will take us in, the Darletons, the Erpinghams. We can go to Oxford, where you are sure of welcome. A little will recover me. Do not mention doctors. But you see I am nervous. I am quite ashamed of it; I am well enough to laugh at it, only I cannot overcome it; and I feel that a day or two will restore me. Say you will. Say it in First-Lesson-Book language; anything above a primer splits my foolish head to-day." Dr Middleton shrugged, spreading out his arms. "The office of ambassador from you to Willoughby, Clara? You decree me to the part of ball between two bats. The Play being assured, the prologue is a bladder of wind. I seem to be instructed in one of the mysteries of erotic esotery, yet on my word I am no wiser. If Willoughby is to hear anything from you, he will hear it from your lips." "Yes, father, yes. We have differences. I am not fit for contests at present; my head is giddy. I wish to avoid an illness. He and I . . . I accuse myself." "There is the bell!" ejaculated Dr. Middleton. "I'll debate on it with Willoughby." |
- Хорошо, отец. В таком случае объяви Уилоби, что мы завтра уезжаем. Ты успеешь вернуться к обеду у миссис Маунтстюарт. Почему бы нам не остановиться у друзей, у Дарлтонов или Эрпингэмов, например? Или, наконец, поехать в Оксфорд, где ты можешь всегда рассчитывать на радушный прием. У меня, понимаешь, разыгрались нервы. Мне самой стыдно. Я достаточно здорова, чтобы смеяться над своей болезнью, но не настолько, чтобы ее превозмочь. День-два - и я поправлюсь. Ну, скажи, что ты согласен! Только скажи просто-просто, как в хрестоматиях для первого класса, потому что всякое выражение, которое хоть сколько-нибудь сложнее школьного учебника, заставляет мою бедную голову раскалываться на части. Доктор Мидлтон развел руками. - Ты аккредитуешь меня послом к Уилоби, Клара? Предназначаешь мне роль мячика меж двух ракеток? Ну, да ладно. Была бы пьеса, пролог - дело второстепенное. Насколько я понимаю, меня посвящают в одну из многочисленных тайн любви, но, честное слово, я так ничего и не понял. Если у тебя есть что-то такое, что нужно сообщить Уилоби, пусть он это услышит из твоих уст. - Да, да, отец. Мы с ним кое в чем расходимся, а я сейчас не в состоянии вести споры. У меня головокружения, и я боюсь, как вы совсем не расхвораться. Мы с ним: это я виновата, я! - А вот и звонок! - воскликнул доктор Мидлтон. - Я поговорю с Уилоби. |
|
"This afternoon?" "Somewhen, before the dinner-bell. I cannot tie myself to the minute-hand of the clock, my dear child. And let me direct you, for the next occasion when you shall bring the vowels I and A, in verbally detached letters, into collision, that you do not fill the hiatus with so pronounced a Y. It is the vulgarization of our tongue of which I accuse you. I do not like my girl to be guilty of it." He smiled to moderate the severity of the correction, and kissed her forehead. She declared her inability to sit and eat; she went to her room, after begging him very earnestly to send her the assurance that he had spoken. She had not shed a tear, and she rejoiced in her self-control; it whispered to her of true courage when she had given herself such evidence of the reverse. |
- Прямо сейчас? - Ну, не знаю точно. Во всяком случае, до обеда. Я не могу привязать себя к часовой стрелке. И позволь мне тебе сказать, что я не ожидал от своей дочери такого вульгаризма. "Прямо сейчас!" Нет, моя девочка должна следить за своей речью. - И чтобы смягчить суровость своих слов, доктор Мидлтон улыбнулся и поцеловал Клару в лоб. Она объявила, что не в состоянии есть, и поднялась к себе, заклиная отца послать ей весточку тотчас после того, как у него состоится беседа с Уилоби. Гордая своим самообладанием - она ведь не пролила ни единой слезинки, говоря с отцом, - Клара начинала верить в собственное мужество наперекор всем прежним свидетельствам ее малодушия. |
| Shower and sunshine alternated through the half-hours of the afternoon, like a procession of dark and fair holding hands and passing. The shadow came, and she was chill; the light yellow in moisture, and she buried her face not to be caught up by cheerfulness. Believing that her head ached, she afflicted herself with all the heavy symptoms, and oppressed her mind so thoroughly that its occupation was to speculate on Laetitia Dale's modest enthusiasm for rural pleasures, for this place especially, with its rich foliage and peeps of scenic peace. | Погода менялась каждые полчаса: ливни чередовались с яркими проблесками солнца, и казалось, будто это проходят, взявшись за руки, прелестные девушки, то темноволосые, то русые. Вот тучи обложили небо, и Клара ежится от холода; но стоит солнцу пробиться сквозь капли дождя, и она прячет лицо в ладони, чтобы не поддаться радостному чувству. Решив, что у нее мигрень, она и в самом деле начала ощущать симптомы этого тягостного состояния и совсем пала духом. Она растравляла себя, вспоминая скромную восторженность, с какой Летиция говорила о радостях сельского житья и, главное, о здешних местах с их роскошными лесами и живописными лужайками, где все дышит миром и покоем. |
| The prospect of an escape from it inspired thoughts of a loveable round of life where the sun was not a naked ball of fire, but a friend clothed in woodland; where park and meadow swept to well-known features East and West; and distantly circling hills, and the hearts of poor cottagers too--sympathy with whom assured her of goodness--were familiar, homely to the dweller in the place, morning and night. | Как только у Клары появился проблеск надежды вырваться из предуготовленного ей будущего, ее воображение принялось рисовать его в самых заманчивых красках. Ей представилась жизнь, какую бы она вела в этом краю, где солнце не раскаленный огненный шар, а друг, улыбающийся сквозь лесную листву, где всюду, куда ни кинешь взор, виднеются привычные очертания парка и лугов, где все такое знакомое и такое родное - и холмы, амфитеатром раскинувшиеся в отдалении, и сердца бедных поселян: (Ведь вот же - сочувствует она этим бедным поселянам всей душой, следовательно, не такой уж она испорченный человек!) Как все это должно стать близко и мило тому, кто проводит здесь каждый день своей жизни, с утра до ночи и с ночи до утра! |
| And she had the love of wild flowers, the watchful happiness in the seasons; poets thrilled her, books absorbed. She dwelt strongly on that sincerity of feeling; it gave her root in our earth; she needed it as she pressed a hand on her eyeballs, conscious of acting the invalid, though the reasons she had for languishing under headache were so convincing that her brain refused to disbelieve in it and went some way to produce positive throbs. | А Клара к тому же любит цветы, душа ее живо отзывается на радости, которые приносит с собой каждая смена года, умеет наслаждаться стихами, погружаться с головой в книгу. Глубоко заглянув в себя, она убедилась в искренности всех этих чувств: они коренились в почве, ее взрастившей. Эта вера была особенно нужна Кларе сейчас, когда, прикрыв ладонью глаза, она сознавала, что болезнь ее - в некотором роде симуляция, несмотря на то что причины, которые могли бы вызвать у нее мигрень, были настолько основательными, что ее собственный мозг отказывался уличить ее в обмане и даже наградил ее некоторым подобием боли. |
| Otherwise she had no excuse for shutting herself in her room. Vernon Whitford would be sceptical. Headache or none, Colonel De Craye must be thinking strangely of her; she had not shown him any sign of illness. His laughter and his talk sung about her and dispersed the fiction; he was the very sea-wind for bracing unstrung nerves. Her ideas reverted to Sir Willoughby, and at once they had no more cohesion than the foam on a torrent-water. | Иначе - как бы она посмела запереться у себя в комнате? Вернон Уитфорд, разумеется, примет весть о ее нездоровье скептически. А что подумает полковник де Крей, независимо от того - настоящая у нее мигрень или выдуманная? Ведь до этой минуты она не проявляла ни малейших признаков недомогания. Клара вспомнила смех и беспечную болтовню де Крея, и мигрень, которую она так старательно себе внушала, как рукой сняло; полковник действовал на расстроенные нервы подобно освежающему морскому ветерку. Она принялась было думать о сэре Уилоби, но тут мысли ее смешались, в них было не больше логики, чем в пенящемся водопаде. |
|
But soon she was undergoing a variation of sentiment. Her maid Barclay brought her this pencilled line from her father: "Factum est; laetus est; amantium irae, etc." |
Вскоре, однако, чувства ее устремились по новому руслу. Ее камеристка Баркли принесла ей записку от отца, на которой карандашом было начертано: "Factum est; beatus est; amantium irae, etc."[8]{27}. |
| That it was done, that Willoughby had put on an air of glad acquiescence, and that her father assumed the existence of a lovers' quarrel, was wonderful to her at first sight, simple the succeeding minute. Willoughby indeed must be tired of her, glad of her going. He would know that it was not to return. She was grateful to him for perhaps hinting at the amantium irae, though she rejected the folly of the verse. And she gazed over dear homely country through her windows now. Happy the lady of the place, if happy she can be in her choice! Clara Middleton envied her the double-blossom wild cherry-tree, nothing else. One sprig of it, if it had not faded and gone to dust-colour like crusty Alpine snow in the lower hollows, and then she could depart, bearing away a memory of the best here! | В первую минуту ей показалось удивительным все: и что отец поговорил с Уилоби, и что тот изъявил готовность пойти навстречу ее желанию, и что отец ее подумал, будто между ними произошло то, что принято называть "милые бранятся". Но уже в следующую минуту она решила, что иначе и быть не могло. Ну, конечно же, Уилоби и сам ею тяготится и рад разрыву. Он-то понимает, что она уезжает навсегда. И Клара в душе поблагодарила его за намек на "amantium irae", который - теперь она в этом не сомневалась - исходил именно от него, хоть самый смысл стиха она и отвергала применительно к их положению. Она снова загляделась в окно на эту милую скромную природу. Как счастлива будет хозяйка Паттерн-холла, если только ей удастся быть счастливой с его хозяином! Клара Мидлтон завидовала ей лишь в одном: она будет обладательницей махровой вишни. Если бы можно было увезти с собой цветущую веточку этого дерева, она бы рассталась с этими краями, унося в памяти одно только хорошее. Но увы, цветы увянут и сделаются седыми, как пыль, как снежная корка в альпийских ущельях. |
| Her fiction of the headache pained her no longer. She changed her muslin dress for silk; she was contented with the first bonnet Barclay presented. Amicable toward every one in the house, Willoughby included, she threw up her window, breathed, blessed mankind; and she thought: "If Willoughby would open his heart to nature, he would be relieved of his wretched opinion of the world." Nature was then sparkling refreshed in the last drops of a sweeping rain-curtain, favourably disposed for a background to her joyful optimism. A little nibble of hunger within, real hunger, unknown to her of late, added to this healthy view, without precipitating her to appease it; she was more inclined to foster it, for the sake of the sinewy activity of mind and limb it gave her; and in the style of young ladies very light of heart, she went downstairs like a cascade, and like the meteor observed in its vanishing trace she alighted close to Colonel De Craye and entered one of the rooms off the hall. | Призрак мигрени отступил. Клара сняла кисейное платье и переоделась в шелковое, схватила, не выбирая, первую же шляпку, которую подала ей Баркли, и с душой, открытой всем и каждому, не исключая Уилоби, подошла к окну, растворила его, вдохнула воздух всей грудью и благословила весь мир. "Если бы Уилоби только захотел раскрыть душу природе, он бы избавился от своего ужасного мнения о мире, его окружающем!.." А природа и в самом деле благоприятствовала новоявленному оптимизму Клары - кругом все сияло и искрилось после только что отшуршавшей завесы ливня. Клара даже испытывала нечто вроде голода, - да, да, настоящего голода! Ощущение это давно уже ее не посещало, и ей стало еще радостнее. Впрочем, она не стремилась тут же его утолить. Напротив, ей захотелось дать своему аппетиту разыграться как следует, ибо она чувствовала, как под его воздействием в ней оживает каждая мышца. Со свойственной только очень безмятежным женщинам стремительностью Клара метеором спустилась с лестницы, промчалась по вестибюлю мимо полковника де Крея и исчезла в дверях одной из комнат. |
|
He cocked an eye at the half-shut door. Now you have only to be reminded that it is the habit of the sportive gentleman of easy life, bewildered as he would otherwise be by the tricks, twists, and windings of the hunted sex, to parcel out fair women into classes; and some are flyers and some are runners; these birds are wild on the wing, those exposed their bosoms to the shot. For him there is no individual woman. He grants her a characteristic only to enroll her in a class. He is our immortal dunce at learning to distinguish her as a personal variety, of a separate growth. |
Полковник де Крей глядел, прищурясь, на полуотворенную дверь. Не следует забывать, что де Крей принадлежал к беспечному племени светских охотников и в качестве такового - чтобы не дать прекрасному, но лукавому полу с помощью всех имеющихся в его распоряжении ухищрений и тонкостей сбить себя со следа - стремился всякий раз определить заранее, с каким видом дичи ему приходится иметь дело: принадлежит ли птица, на которую он охотится, к разряду летающих или бегающих по земле? Одна вспорхнет, - только ее и видели! - другая сама подставляет грудь меткому стрелку. Для охотника не существует индивидуальной женщины. Ее характер интересует его лишь постольку, поскольку он позволяет отнести ее к тому или иному виду. Что касается умения отличать ее, как индивидуальную особь, как организм, наделенный одному ему присущими свойствами, то здесь наш охотник пасует, как последний тупица. |
| Colonel De Craye's cock of the eye at the door said that he had seen a rageing coquette go behind it. He had his excuse for forming the judgement. She had spoken strangely of the fall of his wedding-present, strangely of Willoughby; or there was a sound of strangeness in an allusion to her appointed husband: and she had treated Willoughby strangely when they met. Above all, her word about Flitch was curious. And then that look of hers! And subsequently she transferred her polite attentions to Willoughby's friend. After a charming colloquy, the sweetest give and take rattle he had ever enjoyed with a girl, she developed headache to avoid him; and next she developed blindness, for the same purpose. | Прищуренный глаз де Крея, глядящий на полупритворенную дверь, говорил о том, что за этой дверью скрылась отъявленная кокетка. Для такого суждения у него было достаточно оснований. Она как-то странно высказалась по поводу разбитого свадебного подарка, странно говорила об Уилоби, - во всяком случае, тон, каким она о нем говорила, звучал по меньшей мере странно. Странно приветствовала она своего жениха при встрече с ним. А как она отозвалась обо всей этой истории с Флитчем! Как поглядела при этом! И как тотчас сделалась любезна и внимательна к другу своего жениха! И, наконец, после очаровательного разговора, такого сверкающего и легкого, - полковнику в жизни еще не доводилось так упиваться непринужденной беседой с девушкой! - у нее ни с того ни с сего объявляется мигрень! Ясно, вся эта мигрень ей понадобилась для того, чтобы высказать ему свое пренебрежение, равно как и ее внезапная слепота: она его, видите ли, не заметила. |
|
He was feeling hurt, but considered it preferable to feel challenged. Miss Middleton came out of another door. She had seen him when she had passed him and when it was too late to convey her recognition; and now she addressed him with an air of having bowed as she went by. "No one?" she said. "Am I alone in the house?" "There is a figure naught," said he, "but it's as good as annihilated, and no figure at all, if you put yourself on the wrong side of it, and wish to be alone in the house." "Where is Willoughby?" "Away on business." "Riding?" |
Он чувствовал себя обиженным, однако предпочел приписать ее поведение женскому кокетству. Мисс Мидлтон вышла из других дверей. Проходя мимо него в первый раз, она просто не успела приветствовать его и теперь обратилась к нему без церемоний, как будто они уже обменялись поклонами. - Никого нет? - спросила она. - И я одна во всем доме? - Есть некий нуль, - отвечал полковник. - А впрочем, от вас зависит придать ему значение или оставить прозябать в ничтожестве. Все зависит от того, с какой стороны вам будет угодно к нему подойти. - А где Уилоби? - Уехал по делам. - Верхом? |
|
"Achmet is the horse, and pray don't let him be sold, Miss Middleton. I am deputed to attend on you." "I should like a stroll." "Are you perfectly restored?" "Perfectly." "Strong?" "I was never better." |
- Да, и притом на Ахмете. Умоляю вас, мисс Мидлтон, не допустите продажи Ахмета! Мне поручено составить вам компанию. - Я бы не прочь прогуляться. - Вы вполне оправились? - Вполне. - И чувствуете в себе силы? - Никогда не чувствовала себя лучше. |
| "It was the answer of the ghost of the wicked old man's wife when she came to persuade him he had one chance remaining. Then, says he, I'll believe in heaven if ye'll stop that bottle, and hurls it; and the bottle broke and he committed suicide, not without suspicion of her laying a trap for him. These showers curling away and leaving sweet scents are divine, Miss Middleton. I have the privilege of the Christian name on the nuptial-day. This park of Willoughby's is one of the best things in England. There's a glimpse over the lake that smokes of a corner of Killarney; tempts the eye to dream, I mean." De Craye wound his finger spirally upward, like a smoke-wreath. "Are you for Irish scenery?" | - Как ответила тень жены старого безбожника, - подхватил де Крей, - явившись ему, чтобы убедить его в существовании бога. "Ну, хорошо, - сказал он, - я поверю в небесные силы, если попаду в тебя вот этой бутылкой", - и со всей мочи запустил ею в жену. Бутылка разбилась о привидение, и старик повесился. Впрочем, он до последней минуты пребывал в убеждении, что жена устроила ему какой-то подвох: Ах, мисс Мидлтон, как хороши эти короткие ливни, которые тут же проходят, оставлял после себя дивное благоухание! Смотрите, в день свадьбы я воспользуюсь своим правом и назову вас по имени. Этот парк, принадлежащий Уилоби, - едва ли не лучшее, чем может похвастать Англия. А пруд в конце парка совсем как наше Килерни. Я хочу сказать, там так же хорошо мечтается. - Де Крей неопределенно помахал рукой в воздухе. - Вы любите ирландскую природу? |
|
"Irish, English, Scottish." "All's one so long as it's beautiful: yes, you speak for me. Cosmopolitanism of races is a different affair. I beg leave to doubt the true union of some; Irish and Saxon, for example, let Cupid be master of the ceremonies and the dwelling-place of the happy couple at the mouth of a Cornucopia. Yet I have seen a flower of Erin worn by a Saxon gentleman proudly; and the Hibernian courting a Rowena! So we'll undo what I said, and consider it cancelled." "Are you of the rebel party, Colonel De Craye?" |
- Ирландскую, английскую, шотландскую - всякую. - Красота всюду одна, вы правы. Я сам точно такого же мнения. Иное дело - космополитизм в отношении людской породы. Я позволю себе усомниться в возможности удачного союза между представителями некоторых рас, например, ирландской и саксонской, пусть церемониймейстером будет сам Эрот, а счастливая пара поселится у самого раструба рога изобилия. Впрочем, мне довелось видеть саксонского джентльмена, женатого на ирландской красавице, - он гордился ею, словно цветком в петлице. Видел также ирландского джентльмена, успешно ухаживающего за Ровеной{28}! Нет, нет, беру свои слова назад! Считайте, что я их не произносил. - Вы принадлежите к партии мятежников, полковник? |
|
"I am Protestant and Conservative, Miss Middleton." "I have not a head for politics." "The political heads I have seen would tempt me to that opinion." "Did Willoughby say when he would be back?" "He named no particular time. Doctor Middleton and Mr. Whitford are in the library upon a battle of the books." "Happy battle!" |
- Я протестант и консерватор, мисс Мидлтон. - Я ничего не смыслю в политике. - Оно и лучше. Я насмотрелся на тех, кто в ней смыслит. - Уилоби не говорил, когда вернется? - Нет, он не назначил определенного часа. Доктор Мидлтон и мистер Уитфорд в библиотеке; у них идет битва книг{29}. - Такой битве можно только позавидовать. |
|
"You are accustomed to scholars. They are rather intolerant of us poor fellows." "Of ignorance perhaps; not of persons." "Your father educated you himself, I presume?" "He gave me as much Latin as I could take. The fault is mine that it is little." "Greek?" "A little Greek." "Ah! And you carry it like a feather." "Because it is so light." |
- Ну да, вы привыкли к обществу ученых. Они довольно нетерпимы к нашему брату - невеждам. - К невежеству, может быть, но не к самим невеждам. - Насколько я понимаю, образование вам дал ваш собственный отец? - Он снабдил меня кое-какими познаниями в латыни, и не его вина, если познания эти невелики. - Вы и греческий знаете? - Немножко. - И вы несете весь этот груз, как перышко. - Он и в самом деле почти невесом. |
|
"Miss Middleton, I could sit down to be instructed, old as I am. When women beat us, I verily believe we are the most beaten dogs in existence. You like the theatre?" "Ours?" "Acting, then." "Good acting, of course." "May I venture to say you would act admirably?" "The venture is bold, for I have never tried." |
- Мисс Мидлтон, несмотря на мои преклонный возраст, я готов хоть сейчас усесться за учебники! Когда нас побивают женщины, мы самые битые собаки на свете. Вы любите театр? - Наш театр? - Ну хорошо, игру. - Хорошую игру - конечно. - Позвольте вам сообщить, что, по моему мнению, из вас получилась бы превосходная актриса. - Предположение несколько рискованное, ибо я ни разу не пробовала свои силы на сцене. |
|
"Let me see; there is Miss Dale and Mr. Whitford; you and I; sufficient for a two-act piece. THE IRISHMAN IN SPAIN would do." He bent to touch the grass as she stepped on it. "The lawn is wet." She signified that she had no dread of wet, and said: "English women afraid of the weather might as well be shut up." De Craye proceeded: "Patrick O'Neill passes over from Hibernia to Iberia, a disinherited son of a father in the claws of the lawyers, with a letter of introduction to Don Beltran d'Arragon, a Grandee of the First Class, who has a daughter Dona Seraphina (Miss Middleton), the proudest beauty of her day, in the custody of a duenna (Miss Dale), and plighted to Don Fernan, of the Guzman family (Mr. Whitford). There you have our dramatis personae." |
- Постойте - у нас имеются мисс Дейл, мистер Уитфорд, вы и я. Достаточно для пьесы в двух действиях. Можно сыграть "Ирландца в Испании". Клара занесла ногу на газон. Де Крей пощупал траву рукой. - Трава сырая, - сказал он. - Если англичанки начнут бояться сырости, - сказала Клара, - им лучше носа не показывать на улицу. - Итак, - продолжал де Крей, - некий Патрик О'Нил попадает из Ирландии в Испанию. Отец Патрика угодил в лапы к стряпчим и под их нажимом лишил сына наследства. Патрик вооружен рекомендательным письмом к славному испанскому гранду дону Белтрану Арагонскому, отцу первой красавицы Испании, доньи Серафимы, сиречь мисс Мидлтон. Донья Серафима помолвлена с доном Фернандо из рода Гонсалесов (мистер Уитфорд). К ней приставлена дуэнья, она же мисс Дейл. Вот вам и все действующие лица. |
|
"You are Patrick?" "Patrick himself. And I lose my letter, and I stand on the Prado of Madrid with the last portrait of Britannia in the palm of my hand, and crying in the purest brogue of my native land: 'It's all through dropping a letter I'm here in Iberia instead of Hibernia, worse luck to the spelling!'" "But Patrick will be sure to aspirate the initial letter of Hibernia." "That is clever criticism, upon my word, Miss Middleton! So he would. And there we have two letters dropped. But he'd do it in a groan, so that it wouldn't count for more than a ghost of one; and everything goes on the stage, since it's only the laugh we want on the brink of the action. Besides you are to suppose the performance before a London audience, who have a native opposite to the aspirate and wouldn't bear to hear him spoil a joke, as if he were a lord or a constable. It's an instinct of the English democracy. So with my bit of coin turning over and over in an undecided way, whether it shall commit suicide to supply me a supper, I behold a pair of Spanish eyes like violet lightning in the black heavens of that favoured clime. Won't you have violet?" "Violet forbids my impersonation." "But the lustre on black is dark violet blue." "You remind me that I have no pretension to black." |
- Патрик, конечно, - вы? - Разумеется. Я теряю письмо и стою один на Прадо, зажав в ладони последнее изображение Британии, выгравированное на меди, и на чистейшем наречии моей родины проклинаю свою участь. Подбрасывая в руке эту свою последнюю монетку, я никак не могу решиться позволить ей совершить самоубийство ради того, чтобы накормить меня ужином. И в эту самую минуту я вдруг вижу пару испанских глаз, похожих на две фиолетовые молнии, что перерезают черные небеса этого благодатного края. Вы согласны, что глаза должны быть фиолетовыми? - Пожалуй, но в таком случае эта роль мне не подходит. - Отчего же? Черное всегда имеет темно-сиреневый отблеск. - Да, но нет никаких оснований считать мои глаза черными. |
|
Colonel De Craye permitted himself to take a flitting gaze at Miss Middleton's eyes. "Chestnut," he said. "Well, and Spain is the land of chestnuts." "Then it follows that I am a daughter of Spain." "Clearly." "Logically?" "By positive deduction." "And do I behold Patrick?" "As one looks upon a beast of burden." "Oh!" |
Полковник де Крей позволил себе бегло взглянуть Кларе в глаза. - Цвета каштана, - заключил он. - Ну что ж, ведь Испания - страна каштанов. - Из чего следует, что я дочь Испании? - Разумеется. - Как логично! - Дедуктивный метод. - Понятно. А как следует мне смотреть на Патрика? - Так, словно перед вами осел. - Ах! |
|
Miss Middleton's exclamation was louder than the matter of the dialogue seemed to require. She caught her hands up. In the line of the outer extremity of the rhododendron, screened from the house windows, young Crossjay lay at his length, with his head resting on a doubled arm, and his ivy-wreathed hat on his cheek, just where she had left him, commanding him to stay. Half-way toward him up the lawn, she saw the poor boy, and the spur of that pitiful sight set her gliding swiftly. Colonel De Craye followed, pulling an end of his moustache. Crossjay jumped to his feet. "My dear, dear Crossjay!" she addressed him and reproached him. "And how hungry you must be! And you must be drenched! This is really too had." |
Восклицание мисс Мидлтон казалось неоправданно громким. Она всплеснула руками. На траве, скрытый от дома клумбой рододендронов, на том самом месте, где ему велено было ее дожидаться, спал юный Кросджей, положив голову на согнутую руку. Щеку его прикрывала шляпа, увенчанная плющом. Клара устремилась к нему. Полковник де Крей шел за нею вслед, теребя кончик уса. Кросджей вскочил на ноги. - Милый, милый Кросджей! - воскликнула она с нежным укором. - Как же так можно? Ты, должно быть, голоден и промок до нитки! |
|
"You told me to wait here," said Crossjay, in shy self-defence. "I did, and you should not have done it, foolish boy! I told him to wait for me here before luncheon, Colonel De Craye, and the foolish, foolish boy!--he has had nothing to eat, and he must have been wet through two or three times:--because I did not come to him!" "Quite right. And the lava might overflow him and take the mould of him, like the sentinel at Pompeii, if he's of the true stuff." "He may have caught cold, he may have a fever." "He was under your orders to stay." |
- Вы ведь сказали мне ждать, - застенчиво оправдывался Кросджей. - Да, да, но ты не должен был меня слушать, глупенький! Ах, полковник, я велела ему ждать меня здесь еще до завтрака, а он, - глупый мальчик! - он ничего не ел и, должно быть, промок насквозь - и все из-за меня! - Правильно! Он, видно, из того же теста, что и помпейский часовой, который не захотел покинуть свой пост во время извержения вулкана и навеки запечатлелся в лаве. - Но он же мог простудиться, заболеть! - Приказ есть приказ. |
| "I know, and I cannot forgive myself. Run in, Crossjay, and change your clothes. Oh, run, run to Mrs. Montague, and get her to give you a warm bath, and tell her from me to prepare some dinner for you. And change every garment you have. This is unpardonable of me. I said--'not for politics!'--I begin to think I have not a head for anything. But could it be imagined that Crossjay would not move for the dinner-bell! through all that rain! I forgot you, Crossjay. I am so sorry; so sorry! You shall make me pay any forfeit you like. Remember, I am deep, deep in your debt. And now let me see you run fast. You shall come in to dessert this evening." | - Я никогда себе этого не прощу. Беги же в дом, Кросджей, и перемени одежду! Беги скорее к миссис Монтегю, пусть она посадит тебя в теплую ванну, и скажи, что я прошу ее накормить тебя обедом. Да смотри же, сними с себя все до последней нитки. Ах, это непростительно с моей стороны! Я сказала, что у меня голова не годится для политики. Теперь я вижу, что она вообще никуда не годится. Но кто бы мог подумать, что призывный звон обеденного колокольчика не соблазнит Кросджея. Да еще под проливным дождем! Я совсем о тебе позабыла, Кросджей. Прости меня, пожалуйста, прости! Ты можешь потребовать у меня любой штраф. Помни, что я - твоя должница. А теперь беги как можно скорее. Сегодня тебе разрешат спуститься вниз к десерту. |
|
Crossjay did not run. He touched her hand. "You said something?" "What did I say, Crossjay?" "You promised." "What did I promise?" "Something." "Name it, my dear boy." He mumbled, ". . . kiss me." Clara plumped down on him, enveloped him and kissed him. |
Кросджей, однако, не двигался. - А то, что вы тогда сказали? - спросил он, робко притронувшись к ее руке. - Я? Что такое? - Вы обещали. - Что я обещала? - Одну вещь. - Ну, скажи же, что? - Поцелуй, - пробормотал он еле внятно. Клара подхватила его в свои объятия, прижала к груди и поцеловала. |
|
The affectionately remorseful impulse was too quick for a conventional note of admonition to arrest her from paying that portion of her debt. When she had sped him off to Mrs Montague, she was in a blush. "Dear, dear Crossjay!" she said, sighing. "Yes, he's a good lad," remarked the colonel. "The fellow may well be a faithful soldier and stick to his post, if he receives promise of such a solde. He is a great favourite with you." "He is. You will do him a service by persuading Willoughby to send him to one of those men who get boys through their naval examination. And, Colonel De Craye, will you be kind enough to ask at the dinner-table that Crossjay may come in to dessert?" |
В порыве нежности и раскаяния она забыла о правилах приличия и тут же, при постороннем, заплатила свой долг. Мальчик понесся со всех ног к миссис Монтегю, а Клара выпрямилась, розовая от смущения. - Милый, милый Кросджей! - произнесла она со вздохом. - Да, славный паренек, - заметил полковник. - Впрочем, нетрудно быть верным солдатом и оставаться на посту, если знаешь, какая тебя ждет награда. Он, я вижу, ваш любимец. - О да. И вы оказали бы Кросджею большую услугу, если бы уговорили Уилоби поместить его к репетитору, который готовит к экзаменам мальчиков, желающих поступить во флот. И еще, полковник, если вам нетрудно, замолвите за него словечко, чтобы ему позволили спуститься к гостям во время десерта. |
|
"Certainly," said he, wondering. "And will you look after him while you are here? See that no one spoils him. If you could get him away before you leave, it would he much to his advantage. He is born for the navy and should be preparing to enter it now." "Certainly, certainly," said De Craye, wondering more. "I thank you in advance." "Shall I not be usurping . . ." "No, we leave to-morrow." "For a day?" "For longer." |
- Почту за счастье, - сказал несколько озадаченный полковник. - И еще просьба: пока вы здесь, присмотрите немного за мальчиком. Чтобы его не слишком баловали. А если вы добьетесь, чтобы его отправили еще при вас, вы окажете ему большую услугу. Ои рожден для флота, и ему пора начать готовиться к этому поприщу. - Разумеется, - повторил де Крей, дивясь еще больше прежнего. - Позвольте вас поблагодарить вперед. - Но разве вы?.. - Дело в том, что мы завтра уезжаем. - На целый день? - На дольше. |
|
"Two?" "It will be longer." "A week? I shall not see you again?" "I fear not." Colonel De Craye controlled his astonishment; he smothered a sensation of veritable pain, and amiably said: "I feel a blow, but I am sure you would not willingly strike. We are all involved in the regrets." |
- На два дня? - Подольше. - Неужто на неделю? И я вас больше не увижу? - Боюсь, что нет. Полковник де Крей не выдал своего изумления и, подавив в себе чувство, похожее на подлинную боль, галантно произнес: - Это настоящий удар, но, разумеется, не преднамеренный. Вы нас всех чрезвычайно огорчите. |
| Miss Middleton spoke of having to see Mrs. Montague, the housekeeper, with reference to the bath for Crossjay, and stepped off the grass. He bowed, watched her a moment, and for parallel reasons, running close enough to hit one mark, he commiserated his friend Willoughby. The winning or the losing of that young lady struck him as equally lamentable for Willoughby. | Сославшись на необходимость тотчас переговорить с миссис Монтегю относительно ванны для Кросджея, мисс Мидлтон покинула полковника. Тот поклонился и, глядя ей вслед, подумал с сочувствием о своем друге Уилоби. Его сочувствие направилось по двум различным траекториям, устремленным, однако, на одну и ту же мишень. Потеряет ли Уилоби эту девицу, или ему удастся ее удержать, в обоих случаях, решил полковник, он достоин сожаления. |
CHAPTER XX. AN AGED AND A GREAT WINE/Глава двадцатая Выдержанное вино великолепной марки
| THE leisurely promenade up and down the lawn with ladies and deferential gentlemen, in anticipation of the dinner-bell, was Dr. Middleton's evening pleasure. He walked as one who had formerly danced (in Apollo's time and the young god Cupid's), elastic on the muscles of the calf and foot, bearing his broad iron-grey head in grand elevation. The hard labour of the day approved the cooling exercise and the crowning refreshments of French cookery and wines of known vintages. He was happy at that hour in dispensing wisdom or nugae to his hearers, like the Western sun whose habit it is, when he is fairly treated, to break out in quiet splendours, which by no means exhaust his treasury. | Неспешная вечерняя прогулка вдоль газона с дамами и почтительно слушавшими его джентльменами в ожидании призывного звука колокольчика, возвещающего об обеде, составляла одну из отрад доктора Мидлтона. Его походка выдавала человека, который некогда (во дни Аполлона и юного Эрота) был не прочь потанцевать: мышцы его ног и доныне сохранили упругость, и он величаво нес свое высокое, осененное стальной сединою чело. После дневных трудов он с наслаждением предавался освежающему моциону, которому предстояло увенчаться чарами французской кухни, призванной, так же как и вина известных марок, подкрепить его силы. В этот час он охотно дарил собеседников разменной монетой своей мудрости, подобно тому как солнце, склоняясь в погожий вечер к закату, щедро разливает кругом свое тихое великолепие, не опасаясь истощить основной сокровищницы. |
| Blessed indeed above his fellows, by the height of the bow-winged bird in a fair weather sunset sky above the pecking sparrow, is he that ever in the recurrent evening of his day sees the best of it ahead and soon to come. He has the rich reward of a youth and manhood of virtuous living. Dr. Middleton misdoubted the future as well as the past of the man who did not, in becoming gravity, exult to dine. That man he deemed unfit for this world and the next. | Ибо поистине блажен тот, кто может сказать себе под вечер, что лучшая часть дня еще впереди и что она скоро наступит. Такой человек выше обыкновенных смертных настолько, насколько парящий в предзакатном небе орел выше воробья, поклевывающего что-то на земле. Подобное состояние - достойная награда человеку, чья юность и зрелые годы были проведены в трудах праведных. Доктор Мидлтон ставил под сомнение не только прошлое, но и будущее человека, который не испытывал восторга - сдерживаемого, разумеется, рамками воспитания - при мысли о предстоящем обеде. Такому человеку, по мнению доктора, нечего делать ни на этом свете, ни на том. |
| An example of the good fruit of temperance, he had a comfortable pride in his digestion, and his political sentiments were attuned by his veneration of the Powers rewarding virtue. We must have a stable world where this is to be done. | Наглядный пример благотворного влияния воздержности, он имел все основания гордиться своим пищеварением; свою веру в торжество добродетели он переносил также и в область политики, склоняясь к консерваторам: ведь только в устойчивом обществе можно рассчитывать, что добродетель увенчается наградой. |
| The Rev. Doctor was a fine old picture; a specimen of art peculiarly English; combining in himself piety and epicurism, learning and gentlemanliness, with good room for each and a seat at one another's table: for the rest, a strong man, an athlete in his youth, a keen reader of facts and no reader of persons, genial, a giant at a task, a steady worker besides, but easily discomposed. He loved his daughter and he feared her. However much he liked her character, the dread of her sex and age was constantly present to warn him that he was not tied to perfect sanity while the damsel Clara remained unmarried. | Достопочтенный доктор богословия являл собой великолепный портрет кисти старого мастера, разумеется, английской школы. В своем характере он сочетал благочестие с эпикурейством, ученость с хорошим тоном, и эти свойства прекрасно уживались в его душе, непринужденно общаясь друг с другом, как люди, знакомые домами. Он был крепкого сложения, в юности даже - атлет; прекрасно разбирался в фактах и прескверно - в людях; человек благодушный от природы, неутомимый и прилежный труженик, он тем не менее легко падал духом и выбивался из колеи. Дочь свою он и любил и боялся. Как бы он ни восхищался ею, страх, который ему внушали ее возраст и пол, ни на минуту его не покидал, не давая забыть, что, покуда мисс Клара не замужем, он связан с существом не вполне вменяемым. |
| Her mother had been an amiable woman, of the poetical temperament nevertheless, too enthusiastic, imaginative, impulsive, for the repose of a sober scholar; an admirable woman, still, as you see, a woman, a fire-work. The girl resembled her. Why should she wish to run away from Patterne Hall for a single hour? Simply because she was of the sex born mutable and explosive. A husband was her proper custodian, justly relieving a father. With demagogues abroad and daughters at home, philosophy is needed for us to keep erect. Let the girl be Cicero's Tullia: well, she dies! The choicest of them will furnish us examples of a strange perversity. | Покойная матушка ее была прекрасной женщиной, но обладала темпераментом поэтическим, несколько экзальтированным и порывистым, и для степенного ученого была наделена излишней долей воображения. Достойная женщина, но все-таки женщина, иначе говоря - фейерверк. Клара походила на мать. Ну к чему ей, скажите на милость, покидать Паттерн-холл хотя бы на час? Очевидно, затем лишь, что она принадлежит к переменчивому и легковоспламеняющемуся женскому сословию. Муж - вот самый подходящий для нее опекун, ему, по всей справедливости, и следует освободить от этой обязанности отца. В самом деле, когда на свете торжествуют демагоги, а дома у вас на руках дочь, только и спасения что в философии! Сам Цицерон не был застрахован от подобных капризов: казалось бы, свет не знал более примерной дочери, чем его Туллия. И вот, подите же, взяла и умерла! Нет, от этого народа можно ожидать чего угодно! |
|
Miss Dale was beside Dr. Middleton. Clara came to them and took the other side. "I was telling Miss Dale that the signal for your subjection is my enfranchisement," he said to her, sighing and smiling. "We know the date. The date of an event to come certifies to it as a fact to be counted on." "Are you anxious to lose me?" Clara faltered. "My dear, you have planted me on a field where I am to expect the trumpet, and when it blows I shall be quit of my nerves, no more." Clara found nothing to seize on for a reply in these words. She thought upon the silence of Laetitia. |
Доктор Мидлтон прохаживался с мисс Дейл. Клара присоединилась к ним и взяла отца под руку. - А я только что говорил мисс Дейл, что день твоего закрепощения знаменует для меня свободу, - произнес доктор Мидлтон, комически вздыхая. - Главное - число назначено. А если точно известно, когда должно произойти определенное событие, начинаешь думать о нем уже с уверенностью, как о факте, на который можно полностью рассчитывать. - Тебе так не терпится со мной расстаться? - пролепетала Клара. - Да нет же, дитя мое, просто я, по твоей милости, пребываю в состоянии человека, ожидающего трубного гласа, - и только когда я его наконец услышу, я обрету покой. Клара не знала, к чему придраться в этих словах и как на них ответить. Молчание Летиции ее озадачивало. |
|
Sir Willoughby advanced, appearing in a cordial mood. "I need not ask you whether you are better," he said to Clara, sparkled to Laetitia, and raised a key to the level of Dr. Middleton's breast, remarking, "I am going down to my inner cellar." "An inner cellar!" exclaimed the doctor. "Sacred from the butler. It is interdicted to Stoneman. Shall I offer myself as guide to you? My cellars are worth a visit." |
Подошел сэр Уилоби. Он, казалось, был в духе. - Можно не спрашивать, как вы себя чувствуете, - сказал он Кларе. Затем, озарив взглядом Летицию, помахал перед доктором Мидлтоном каким-то ключом и сказал: - Я сейчас спущусь во внутренний подвальчик. - Внутренний подвальчик! - воскликнул доктор. - Святыня, куда сам дворецкий не имеет доступа. Не хотите ли мне сопутствовать? Мои погреба стоит посмотреть. |
|
"Cellars are not catacombs. They are, if rightly constructed, rightly considered, cloisters, where the bottle meditates on joys to bestow, not on dust misused! Have you anything great?" "A wine aged ninety." "Is it associated with your pedigree that you pronounce the age with such assurance?" "My grandfather inherited it." "Your grandfather, Sir Willoughby, had meritorious offspring, not to speak of generous progenitors. What would have happened had it fallen into the female line! I shall be glad to accompany you. Port? Hermitage?" |
- Погреб ведь это не катакомбы. Это, скорее, нечто вроде монастырских келий, но только вместо скорби о грешной плоти отшельницы-бутылки могут сосредоточить свои мысли на радости, коей им предстоит одарить смертного. У вас там есть что-нибудь незаурядное? - Есть вино, которому девяносто лет. - Оно, видно, связано с историей вашего рода, коль скоро вы так уверенно объявляете его возраст? - Мой дед получил его в наследство. - Вашему деду повезло, сэр Уилоби, не только с предками, но и с потомками. Страшно подумать, что было бы, если бы вино попало в руки наследниц, а не наследников! Я с радостью буду вам сопутствовать. Что же у вас там? Портвейн? Или эрмитаж? |
|
"Port." "Ah! We are in England!" "There will just be time," said Sir Willoughby, inducing Dr. Middleton to step out. |
- Портвейн. - А! Мы поистине в Англии. - Мы как раз успеем до обеда, - сказал сэр Уилоби, приглашая доктора Мидлтона следовать за собой. |
| A chirrup was in the reverend doctor's tone: "Hocks, too, have compassed age. I have tasted senior Hocks. Their flavours are as a brook of many voices; they have depth also. Senatorial Port! we say. We cannot say that of any other wine. Port is deep-sea deep. It is in its flavour deep; mark the difference. It is like a classic tragedy, organic in conception. An ancient Hermitage has the light of the antique; the merit that it can grow to an extreme old age; a merit. Neither of Hermitage nor of Hock can you say that it is the blood of those long years, retaining the strength of youth with the wisdom of age. To Port for that! Port is our noblest legacy! Observe, I do not compare the wines; I distinguish the qualities. Let them live together for our enrichment; they are not rivals like the Idaean Three. Were they rivals, a fourth would challenge them. Burgundy has great genius. It does wonders within its period; it does all except to keep up in the race; it is short-lived. An aged Burgundy runs with a beardless Port. I cherish the fancy that Port speaks the sentences of wisdom, Burgundy sings the inspired Ode. Or put it, that Port is the Homeric hexameter, Burgundy the pindaric dithyramb. What do you say?" | - Рейнские вина тоже достигают подчас порядочного возраста, - защебетал доктор. - Мне доводилось отведывать старинного рейнвейна. Его букет разнообразен, в нем разноголосица горных ручьев, ему нельзя отказать и в глубине. Но портвейн - настоящий сановник среди вин. Сенатор! Этим словом не назовешь ни одно другое вино. Портвейн обладает океанской глубиной. Самый его букет - глубина. В этом его основное отличие. Он, подобно классической трагедии, органичен в самом своем замысле. Старинный эрмитаж озарен светом античности, его заслуга в том, что он сохраняется долгие годы. Заслуга немалая, не спорю. Но ни эрмитаж, ни рейнское не уподобишь живительной крови, что, приобретая с годами мудрость патриарха, сохраняет вместе с тем юношескую силу. Нет, для этого подавай портвейн! Он - наше благороднейшее наследие. Заметьте, я не сравниваю вина между собою. Я лишь определяю их различные свойства. Пусть они живут бок о бок друг с другом, на благо человечества. Они не соперничают, как те трое, на горе Иде{30}. Если бы они соперничали, то нашлось бы и четвертое, чтобы вступить в спор. Разве я умаляю величие бургонского? Оно творит чудеса - но лишь в пределах известного срока. Оно может все, кроме одного: оно не способно на длительное состязание. Увы, оно недолговечно! Многолетнее бургонское стоит не больше, чем безусый портвейн. Я бы сказал, что портвейн изрекает мудрые истины, в то время как бургонское поет вдохновенные оды. Или, если угодно: портвейн - гомеровский гекзаметр, бургонское - дифирамбы Пиндара. Что вы скажете, а? |
|
"The comparison is excellent, sir." "The distinction, you would remark. Pindar astounds. But his elder brings us the more sustaining cup. One is a fountain of prodigious ascent. One is the unsounded purple sea of marching billows." "A very fine distinction." |
- Отличное сравнение, сэр. - Вы хотите сказать, определение. Пиндар нас поражает. Но влага, которую нам предлагает его предшественник, живительнее. Первый - бьющий ввысь фонтан. Второй - пурпурное море, полное волнения и неизведанной глубины. - Отличное определение. |
| "I conceive you to be now commending the similes. They pertain to the time of the first critics of those poets. Touch the Greeks, and you can nothing new; all has been said: 'Graiis . . . praeter, laudem nullius avaris.' Genius dedicated to Fame is immortal. We, sir, dedicate genius to the cloacaline floods. We do not address the unforgetting gods, but the popular stomach." | - На этот раз вы, по всей вероятности, имели намерение похвалить мое сравнение. Оно принадлежит ранним критикам, изучавшим этих поэтов. Приобщитесь к грекам, и вы увидите, что ничего нового после них не возможно. Все сказано: "Graiis: praefer landem, nullius avaris"[9]{31} Гений, когда он посвящает себя Славе, бессмертен. Наш современный гений посвящает себя клоаке и взывает не к богам с их бессмертной памятью, а к желудку толпы. |
| Sir Willoughby was patient. He was about as accordantly coupled with Dr. Middleton in discourse as a drum duetting with a bass-viol; and when he struck in he received correction from the paedagogue-instrument. If he thumped affirmative or negative, he was wrong. However, he knew scholars to be an unmannered species; and the doctor's learnedness would be a subject to dilate on. | Сэр Уилоби проявил неистощимое терпение. Его дуэт с доктором Мидлтоном был дуэтом барабана с виолончелью. Всякий раз, как он вступал со своей партией, его поправлял дидактический смычок доктора. Его удары всегда оказывались невпопад: он выбивал "да", когда надо было ударить "нет", и "нет" вместо "да". Впрочем, он и раньше знал, что люди ученые не отличаются изысканными манерами, и утешался тем, что ученость доктора будет впоследствии хорошей темой для застольного разговора. |
|
In the cellar, it was the turn for the drum. Dr. Middleton was tongue-tied there. Sir Willoughby gave the history of his wine in heads of chapters; whence it came to the family originally, and how it had come down to him in the quantity to be seen. "Curiously, my grandfather, who inherited it, was a water-drinker. My father died early." "Indeed! Dear me!" the doctor ejaculated in astonishment and condolence. The former glanced at the contrariety of man, the latter embraced his melancholy destiny. |
В погребе роли переменились. Началась сольная партия барабана. Здесь доктору Мидлтону пришлось умолкнуть. Сэр Уилоби преподал ему краткую историю вин по рубрикам: каким образом каждое попало в фамильный погреб Паттернов и как сохранилось до сей поры. - Любопытно, что дед мой, получивший этот погреб в наследство, сам в рот не брал вина, - заметил сэр Уилоби. - А отец умер молодым. - Что вы говорите! Какая жалость! - воскликнул доктор, выражая одновременно изумление и скорбь: изумление относилось к причудливости человеческих вкусов, скорбь - к печальному уделу всех смертных. |
| He was impressed with respect for the family. This cool vaulted cellar, and the central square block, or enceinte, where the thick darkness was not penetrated by the intruding lamp, but rather took it as an eye, bore witness to forethoughtful practical solidity in the man who had built the house on such foundations. A house having a great wine stored below lives in our imaginations as a joyful house, fast and splendidly rooted in the soil. And imagination has a place for the heir of the house. His grandfather a water-drinker, his father dying early, present circumstances to us arguing predestination to an illustrious heirship and career. Dr Middleton's musings were coloured by the friendly vision of glasses of the great wine; his mind was festive; it pleased him, and he chose to indulge in his whimsical, robustious, grandiose-airy style of thinking: from which the festive mind will sometimes take a certain print that we cannot obliterate immediately. Expectation is grateful, you know; in the mood of gratitude we are waxen. And he was a self-humouring gentleman. | Он проникся глубоким уважением к роду Паттернов. Этот прохладный подвал со сводами и с центральным квадратным отсеком - таким темным, что фонарь не мог осветить его своим лучом, а, подобно глазу, выхватывал в нем то одну, то другую деталь, - говорил о дальновидной практичности и основательности человека, воздвигнувшего свой дом на столь солидном фундаменте. Дом, где подвалы изобилуют вином, рисуется нашему воображению счастливым домом, пустившим в землю глубокие и крепкие корни. В воображении нашем есть место также и для счастливца, унаследовавшего этот дом. Дед - трезвенник, отец - жертва преждевременной могилы, - как не уверовать в блестящую будущность их потомка, нынешнего владельца Паттерн-холла? Мысли доктора Мидлтона были окрашены радужным видением бокалов, наполненных великолепным вином, и он с удовольствием предался прихотливо сверкающему, празднично-торжественному течению своих мыслей. А в праздничном состоянии духа человек склонен к некоторой игривости ума. Предвкушение, как известно, вызывает благодарность, и тот, кто подпадает под влияние этого чувства, становится мягким как воск. Доктор Мидлтон был из тех джентльменов, что любят потакать своим склонностям. |
|
He liked Sir Willoughby's tone in ordering the servant at his heels to take up "those two bottles": it prescribed, without overdoing it, a proper amount of caution, and it named an agreeable number. Watching the man's hand keenly, he said: "But here is the misfortune of a thing super-excellent:--not more than one in twenty will do it justice." |
Ему понравился тон, каким сэр Уилоби приказал лакею, следовавшему за ним по пятам, взять "вот те две бутылки". Это был тон в меру бережливого хозяина, да и число "два" было вполне утешительно. Не в силах оторвать взгляда от бутылок, которые держал слуга, доктор сказал: - Одна беда с предметами столь высокого качества: лишь один человек из двадцати способен оценить их превосходство. |
|
Sir Willoughby replied: "Very true, sir; and I think we may pass over the nineteen." "Women, for example; and most men." "This wine would be a scaled book to them." "I believe it would. It would be a grievous waste." |
- Верно, сэр, - ответил сэр Уилоби. - И поэтому остальных девятнадцать можно будет обнести! - Женщин, например. Да и большую часть мужчин. - Да, для них это вино - книга за семью печатями. - Боюсь, что так. Не следует разбазаривать драгоценную влагу попусту. |
|
"Vernon is a claret man; and so is Horace De Craye. They are both below the mark of this wine. They will join the ladies. Perhaps you and I, sir, might remain together." "With the utmost good-will on my part." "I am anxious for your verdict, sir." "You shall have it, sir, and not out of harmony with the chorus preceding me, I can predict. Cool, not frigid." Dr. Middleton summed the attributes of the cellar on quitting it. "North side and South. No musty damp. A pure air. Everything requisite. One might lie down one's self and keep sweet here." |
- Вернон, тот привык к кларету. Гораций де Крей тоже. Ни тот, ни другой не достойны такого вина. Они сразу же после обеда присоединятся к дамам. А вы, сэр, быть может, составите мне компанию. - С превеликим удовольствием! - Мне хочется знать ваше мнение. - Я его непременно вам сообщу. Не думаю, чтобы оно оказалось в разладе с хором голосов моих предшественников. Прохладно, но не холодно, - прибавил доктор Мидлтон, подытоживая все достоинства погреба, перед тем как его покинуть. - Стены выходят и на север и на юг. Ни сырости, ни плесени. Чистый, сухой воздух! Все необходимое. Тут и человека положи - он сохранит свою свежесть. |
| Of all our venerable British of the two Isles professing a suckling attachment to an ancient port-wine, lawyer, doctor, squire, rosy admiral, city merchant, the classic scholar is he whose blood is most nuptial to the webbed bottle. The reason must be, that he is full of the old poets. He has their spirit to sing with, and the best that Time has done on earth to feed it. He may also perceive a resemblance in the wine to the studious mind, which is the obverse of our mortality, and throws off acids and crusty particles in the piling of the years, until it is fulgent by clarity. Port hymns to his conservatism. It is magical: at one sip he is off swimming in the purple flood of the ever-youthful antique. | Никто - ни адвокат, ни врач, ни помещик, ни розовощекий адмирал, ни даже негоциант из Сити - ни один из этих почтенных британцев, населяющих оба острова, как бы громко ни заявляли они о своей любви к выдержанному портвейну, - никто из них не может равняться с ученым филологом в страсти к бутылке, опутанной паутиной. Происходит это, должно быть, оттого, что голова его начинена древними поэтами. Он проникся их духом и поэтому воспевает вино; а дух их за все века, отделяющие древних поэтов от филолога нашего времени, не только не выветрился, но и укрепился. Быть может, его прельщает сходство между вином и собственным мозгом, который, вопреки общим законам тления, очищается с годами от кислот и осадков и достигает к старости сверкающей ясности кристалла. Портвейн - это гимн консерватизму филолога-классика. Он обладает магическим свойством: одного глотка его довольно, чтобы поплыть по пурпурным водам вечно юной античности. |
|
By comparison, then, the enjoyment of others is brutish; they have not the soul for it; but he is worthy of the wine, as are poets of Beauty. In truth, these should be severally apportioned to them, scholar and poet, as his own good thing. Let it be so. Meanwhile Dr. Middleton sipped. |
Наслаждение, которое вкушают прочие смертные, - всего лишь животные радости по сравнению с тем душевным трепетом, что ощущает филолог. Он, и он один, достоин этого превосходного вина, подобно тому как Красоты достойны одни лишь поэты. Собственно, следовало бы все вино мира отдать ученым, а всю красоту - поэтам. Да будет так! |
|
After the departure of the ladies, Sir Willoughby had practised a studied curtness upon Vernon and Horace. "You drink claret," he remarked to them, passing it round. "Port, I think, Doctor Middleton? The wine before you may serve for a preface. We shall have your wine in five minutes." The claret jug empty, Sir Willoughby offered to send for more. De Craye was languid over the question. Vernon rose from the table. "We have a bottle of Doctor Middleton's port coming in," Willoughby said to him. |
Сэр Уилоби, едва удалились дамы, пододвинул Вернону и Горацию графин. - Вы, я знаю, пьете кларет, - сказал он, обращаясь к ним нарочито бесцеремонным и фамильярным тоном. - А вам, доктор Мидлтон, как будто портвейн? Пусть это вино послужит вам предисловием. Ваше будет доставлено через пять минут. Когда графин с кларетом был выпит, сэр Уилоби предложил послать за следующим. Де Крей, однако, не изъявил большой радости, а Вернон встал из-за стола. - Куда же вы? - сказал сэр Уилоби, обращаясь к Вернону. - Сейчас принесут портвейн доктора Мидлтона. |
|
"Mine, you call it?" cried the doctor. "It's a royal wine, that won't suffer sharing," said Vernon. "We'll be with you, if you go into the billiard-room, Vernon." "I shall hurry my drinking of good wine for no man," said the Rev. Doctor. |
- Мой портвейн?! - вскричал доктор. - Это королевское вино, его нельзя делить с недостойными, - сказал Вернон. - Мы скоро к вам присоединимся, Вернон, - вы будете в бильярдной? - Что касается меня, то нет такого человека, ради которого я поспешил бы разлучиться с бутылкой хорошего вина, - объявил достопочтенный доктор. |
|
"Horace?" "I'm beneath it, ephemeral, Willoughby. I am going to the ladies." Vernon and De Craye retired upon the arrival of the wine; and Dr. Middleton sipped. He sipped and looked at the owner of it. "Some thirty dozen?" he said. "Fifty." |
- А вы, Гораций? - О, я его не достоин, Уилоби. Я недостаточно серьезен для такого вина. Я лучше присоединюсь к дамам. Итак, вино прибыло. Вернон и де Крей ретировались, а доктор Мидлтон сделал первый глоток. Глотнул и посмотрел на своего радушного хозяина. - Дюжин тридцать? - спросил он. - Пятьдесят. |
|
The doctor nodded humbly. "I shall remember, sir," his host addressed him, "whenever I have the honour of entertaining you, I am cellarer of that wine." The Rev. Doctor set down his glass. "You have, sir, in some sense, an enviable post. It is a responsible one, if that be a blessing. On you it devolves to retard the day of the last dozen." "Your opinion of the wine is favourable, sir?" |
Доктор смиренно склонил голову. - Считайте меня сторожем погреба, где хранится ваше вино, сэр, - обратился к нему хозяин. - Всякий раз, что вы почтите меня своим присутствием, оно будет подано к столу. Достопочтенный доктор поставил свой бокал. - Вы занимаете в некотором смысле завидный пост, сэр. К тому же ответственный. Ведь на вас лежит священная обязанность задержать день, когда наступит очередь последней дюжины. - Итак, сэр, вы одобряете это вино? |
|
"I will say this:--shallow souls run to rhapsody:--I will say, that I am consoled for not having lived ninety years back, or at any period but the present, by this one glass of your ancestral wine." "I am careful of it," Sir Willoughby said, modestly; "still its natural destination is to those who can appreciate it. You do, sir." "Still my good friend, still! It is a charge; it is a possession, but part in trusteeship. Though we cannot declare it an entailed estate, our consciences are in some sort pledged that it shall be a succession not too considerably diminished." |
- Вот что, сэр: предоставим заниматься славословием мелким душонкам. Я же скажу только то, что этот единый бокал вашего фамильного вина мирит меня с тем, что я не родился на девяносто лет раньше или в еще более отдаленную эпоху. - Я обращаюсь с ним бережно, - скромно заметил сэр Уилоби. - Но, конечно же, его прямое назначение достаться тому, кто способен оценить его по достоинству. В вас, сэр, я вижу такого ценителя. - И все-таки, мой друг, и все-таки! На вас большая ответственность: спору нет, это ваша собственность, но это также и вверенная вам драгоценность. И долг повелевает вам вручить этот клад вашим наследникам не слишком ощипанным. |
|
"You will not object to drink it, sir, to the health of your grandchildren. And may you live to toast them in it on their marriage-day!" "You colour the idea of a prolonged existence in seductive hues. Ha! It is a wine for Tithonus. This wine would speed him to the rosy Morning--aha!" "I will undertake to sit you through it up to morning," said Sir Willoughby, innocent of the Bacchic nuptiality of the allusion. |
- Надеюсь, сэр, вы не откажетесь выпить немного этого портвейна за здоровье ваших будущих внуков! И дай вам бог отпраздновать их свадьбу этим же вином! - Как соблазнительно звучит в ваших устах долголетие! От такого вина сам дряхлый Титон поспешил бы в объятия розоперстой зари{32}. - Я готов просидеть с вами за этой бутылкой до самой зари, - простодушно ответил сэр Уилоби, не слишком осведомленный в любовных интригах древних небожителей. |
|
Dr Middleton eyed the decanter. There is a grief in gladness, for a premonition of our mortal state. The amount of wine in the decanter did not promise to sustain the starry roof of night and greet the dawn. "Old wine, my friend, denies us the full bottle!" "Another bottle is to follow." "No!" "It is ordered." "I protest." "It is uncorked." "I entreat." "It is decanted." |
Доктор Мидлтон взглянул на графин. Всякая радость таит в себе печаль, как напоминание о бренности всего земного. С тем количеством вина, которое содержалось в графине, нельзя было надеяться проводить звезды и встретить зарю. - Увы, мой друг, бутылка старого вина никогда не бывает полной! - За ней последует другая. - Не может быть! - Она уже заказана. - Нет, я не могу этого допустить. - Она уже раскупорена. - Умоляю вас! - Вино уже перелито в графин. |
|
"I submit. But, mark, it must be honest partnership. You are my worthy host, sir, on that stipulation. Note the superiority of wine over Venus!--I may say, the magnanimity of wine; our jealousy turns on him that will not share! But the corks, Willoughby. The corks excite my amazement." "The corking is examined at regular intervals. I remember the occurrence in my father's time. I have seen to it once." "It must be perilous as an operation for tracheotomy; which I should assume it to resemble in surgical skill and firmness of hand, not to mention the imminent gasp of the patient." A fresh decanter was placed before the doctor. He said: "I have but a girl to give!" He was melted. |
- В таком случае сдаюсь. Смотрите же, я настаиваю на вашем честном сотрудничестве. Только с этим условием соглашусь я воспользоваться вашей щедростью. Однако вот наглядное доказательство превосходства Бахуса над Афродитой. Насколько первый великодушнее! Поклоняясь ему, мы не ведаем ревности - пусть, кто хочет, делит с нами наслаждение. Но пробки, пробки, Уилоби! Это поразительно! - Их состояние время от времени проверяется. Я помню такую проверку еще при отце. А однажды, уже после его смерти, я сам за этим проследил. - Это, должно быть, не менее рискованная операция, чем трахеотомия. Я полагаю, здесь требуется не меньше хирургического искусства и такая же твердая рука. Да и пациенты, я думаю, в обоих случаях вздыхают одинаковым образом. Перед носом у гостя снова возник полный графин. Доктор совершенно растаял. |
|
Sir Willoughby replied: "I take her for the highest prize this world affords." "I have beaten some small stock of Latin into her head, and a note of Greek. She contains a savour of the classics. I hoped once . . . But she is a girl. The nymph of the woods is in her. Still she will bring you her flower-cup of Hippocrene. She has that aristocracy--the noblest. She is fair; a Beauty, some have said, who judge not by lines. Fair to me, Willoughby! She is my sky. There were applicants. In Italy she was besought of me. She has no history. You are the first heading of the chapter. With you she will have her one tale, as it should be. 'Mulier tum bene olet', you know. Most fragrant she that smells of naught. She goes to you from me, from me alone, from her father to her husband. 'Ut flos in septis secretus nascitur hortis.'" He murmured on the lines to, "'Sic virgo, dum . . .' I shall feel the parting. She goes to one who will have my pride in her, and more. I will add, who will be envied. Mr. Whitford must write you a Carmen Nuptiale." |
- Дочь - вот все, что я могу вам предложить, - сказал он. - И я принимаю ее, как самое большое сокровище, какое можно найти на этом свете. - Мне удалось заронить в ее головку немного латыни и начатки древнегреческого. Так что она имеет некоторое представление о классиках. Одно время я строил кое-какие надежды: впрочем, она всего лишь девушка. В ней есть что-то от лесной нимфы. И все же вы найдете в чашечке этого цветка капли священной влаги Иппокрены{33}. Она обладает аристократизмом духа - единственным видом аристократизма, который чего-то стоит. Она хороша - иные, те, кто не придает значения правильности черт, называют ее даже красавицей. Для меня, Уилоби, она прекрасна. Она - мое небо! Ее руки домогались многие. Но просители - это было в Италии - обращались всегда ко мне. У нее нет собственной истории. Вами начинается первая глава ее книги. И с вами она напишет эту свою единственную повесть. Так тому и следует быть. Mulier tum bene olet, - помните? "Отсутствие аромата у женщины - вот лучший аромат"{34}. Она переходит к вам от меня, от одного меня, от отца к мужу. Ut flos in septis secretus nascitur hortis, - пробормотал он, доведя цитату до слов: Sic virgo, dum:[10]{35} - Мне нелегко с нею расстаться. Но она попадает к тому, кто будет гордиться ею, как я, и даже больше: ему будут завидовать. Надо, чтобы мистер Уитфорд написал для вас свой Carmen Nuptiale.[11] |
| The heart of the unfortunate gentleman listening to Dr. Middleton set in for irregular leaps. His offended temper broke away from the image of Clara, revealing her as he had seen her in the morning beside Horace De Craye, distressingly sweet; sweet with the breezy radiance of an English soft-breathing day; sweet with sharpness of young sap. Her eyes, her lips, her fluttering dress that played happy mother across her bosom, giving peeps of the veiled twins; and her laughter, her slim figure, peerless carriage, all her terrible sweetness touched his wound to the smarting quick. | Бедный жених слушал излияния доктора Мидлтона, и сердце его то замирало, то стучало вовсю. Забыв свою досаду, он снова увидел Клару такой, какой она появилась утром, рядом с де Креем. Она была нестерпимо хороша! Обаяние английского летнего дня, пронизанного солнцем и ветром, сочеталось в ней с острой прелестью наливающейся соком молодой веточки. Ее глаза, рот, ее платье, с материнской нежностью обнимающее грудь и с материнской гордостью на короткий миг показывающее сквозь кисею своих близнецов, ее смех, ее стройный стан, бесподобная осанка - все ее несказанное очарование полоснуло его, словно ножом по открытой ране. |
| Her wish to be free of him was his anguish. In his pain he thought sincerely. When the pain was easier he muffled himself in the idea of her jealousy of Laetitia Dale, and deemed the wish a fiction. But she had expressed it. That was the wound he sought to comfort; for the double reason, that he could love her better after punishing her, and that to meditate on doing so masked the fear of losing her--the dread abyss she had succeeded in forcing his nature to shudder at as a giddy edge possibly near, in spite of his arts of self-defence. | Ее желание расстаться с ним было для него сущей пыткой. Острая боль вынуждала его быть искренним с самим собой. Но стоило боли этой отпустить на минуту, как он начинал, точно в плащ, кутаться в собственную выдумку о Клариной ревности к Летиции Дейл и уверять себя, что ее желание порвать с ним не больше как блажь. И тем не менее такое желание было ею высказано. Вот эту-то рану он и пытался залечить, придумывая наказание для Клары. Его мечты несли двойную службу: во-первых, наказав ее должным образом, он мог позволить себе полюбить ее сильнее прежнего, и во-вторых, сосредоточившись на мысли о наказании, отодвигал от себя страх ее потерять. Страх этот разверзся перед ним бездной, Клара подвела его к самому ее краю и, несмотря на его высокоразвитый инстинкт самосохранения, заставила туда заглянуть. |
| "What I shall do to-morrow evening!" he exclaimed. "I do not care to fling a bottle to Colonel De Craye and Vernon. I cannot open one for myself. To sit with the ladies will be sitting in the cold for me. When do you bring me back my bride, sir?" | - Что я буду делать завтра? - воскликнул он. - Мне не хочется выбрасывать бутылку полковнику де Крею и Вернону. Я не могу выпить целую бутылку один. Сидеть с дамами в гостиной - занятие для меня не столь увлекательное. Когда вы привезете мне обратно мою невесту, сэр? |
| "My dear Willoughby!" The Rev. Doctor puffed, composed himself, and sipped. "The expedition is an absurdity. I am unable to see the aim of it. She had a headache, vapours. They are over, and she will show a return of good sense. I have ever maintained that nonsense is not to be encouraged in girls. I can put my foot on it. My arrangements are for staying here a further ten days, in the terms of your hospitable invitation. And I stay." |
- Дражайший Уилоби! Достопочтенный доктор с шумом выдохнул воздух, затем, отпив глоток вина, несколько успокоился и продолжал: - Вся эта поездка - сущий вздор. Я не вижу в ней никакого смысла. У Клары была мигрень, приступ ипохондрии. Теперь все это прошло, и она, верно, уже образумилась. Я всегда держался того мнения, что не следует потакать девицам в их капризах. Я могу запретить, и все. Я настроился погостить у вас еще десять дней, согласно вашему любезному приглашению. И посему я остаюсь. |
|
"I applaud your resolution, sir. Will you prove firm?" "I am never false to my engagement, Willoughby." "Not under pressure?" "Under no pressure." "Persuasion, I should have said." "Certainly not. The weakness is in the yielding, either to persuasion or to pressure. The latter brings weight to bear on us; the former blows at our want of it." "You gratify me, Doctor Middleton, and relieve me." |
- Похвальная решимость, сэр. Вы будете тверды до конца? - Сэр Уилоби, я человек слова. - А если будет оказано давление? - Никакого давления! - Я хотел сказать, уговоры: - Нет, нет и нет! Всякий, кто поддается давлению или уговорам, проявляет слабость. В первом случае нас пытаются подавить своим весом, во втором - воспользоваться нашей легковесностью. - Вы доставляете мне большую радость, доктор Мидлтон. Радость и облегчение. |
|
"I cordially dislike a breach in good habits, Willoughby. But I do remember--was I wrong?--informing Clara that you appeared light-hearted in regard to a departure, or gap in a visit, that was not, I must confess, to my liking." "Simply, my dear doctor, your pleasure was my pleasure; but make my pleasure yours, and you remain to crack many a bottle with your son-in-law." |
- Мне ненавистно всяческое нарушение хороших привычек, Уилоби. Однако я, помнится, - или это мне показалось? - извещал Клару о том, что вы без особого сожаления восприняли наше намерение прервать визит; признаться, я даже был несколько огорчен этим. - Ну что вы, дорогой доктор, просто всякое ваше желание тотчас же становится моим. Но если вы захотите сделать мои желания вашими, то оставайтесь с вашим зятем, и мы с вами разопьем еще не одну бутылочку. |
|
"Excellently said. You have a courtly speech, Willoughby. I can imagine you to conduct a lovers' quarrel with a politeness to read a lesson to well-bred damsels. Aha?" "Spare me the futility of the quarrel." "All's well?" "Clara," replied Sir Willoughby, in dramatic epigram, "is perfection." "I rejoice," the Rev. Doctor responded; taught thus to understand that the lovers' quarrel between his daughter and his host was at an end. |
- Прекрасно выраженная мысль. Вы говорите как придворный вельможа, Уилоби. Представляю себе, как вы держитесь во время любовной ссоры, - должно быть, с вежливостью профессора, готовящегося прочитать лекцию благовоспитанным барышням. Что, не угадал? - Ах, я предпочел бы обойтись без этих ненужных ссор! - Ну а теперь все хорошо? - Клара, - ответил сэр Уилоби, по-театральному отчеканивая каждый слог, - совершенство. - И прекрасно, - сказал достопочтенный доктор, которому таким образом дали понять, что ссора между его дочерью и их гостеприимным хозяином пришла к концу. |
| He left the table a little after eleven o'clock. A short dialogue ensued upon the subject of the ladies. They must have gone to bed? Why, yes; of course they must. It is good that they should go to bed early to preserve their complexions for us. Ladies are creation's glory, but they are anti-climax, following a wine of a century old. They are anti-climax, recoil, cross-current; morally, they are repentance, penance; imagerially, the frozen North on the young brown buds bursting to green. What know they of a critic in the palate, and a frame all revelry! And mark you, revelry in sobriety, containment in exultation; classic revelry. | Доктор Мидлтон встал из-за стола в двенадцатом часу. Последовал короткий диалог о дамах. Они, верно, уже отправились спать? Ну, конечно же. Им следует рано ложиться, чтобы радовать нас своим цветом лица. Спору нет, женщина - венец творения. Но после часа, посвященного старому, выдержанному вину, ее общество совершенно некстати. Некстати, неуместно и не гармонирует с душевным состоянием человека. В такую минуту дамы вызывают в нашей душе раскаяние, желание загладить свою вину, они как мороз, охватывающий бурые почки, которые вот-вот готовы раскрыться во всей своей зелени. |
|
Can they, dear though they be to us, light up candelabras in the brain, to illuminate all history and solve the secret of the destiny of man? They cannot; they cannot sympathize with them that can. So therefore this division is between us; yet are we not turbaned Orientals, nor are they inmates of the harem. We are not Moslem. Be assured of it in the contemplation of the table's decanter. Dr Middleton said: "Then I go straight to bed." "I will conduct you to your door, sir," said his host. |
Разве способны они оценить чуткость дегустатора, трезвый разгул чувств, сдержанную экзальтацию - словом, опьянение в том смысле, в каком его понимали древние? И способны ли они, наши очаровательные, наши милые дамы, зажечь в нашем мозгу те многочисленные люстры, что озаряют для нас историю человечества и помогают проникнуть в таинственное предназначение человека? Разумеется, нет. Они даже не способны понять тех, кто на это способен. И посему, хоть мы и не носим тюрбанов и не запираем их в гаремах, нам приходится часть нашего послеобеденного досуга проводить раздельно. Нет, нет, мы не мусульмане. Взгляните на графинчик на столе, и вы в этом убедитесь. - А раз так, - заключил доктор Мидлтон, - я отправляюсь спать. - Я провожу вас до дверей спальни, сэр, - сказал любезный хозяин. |
|
The piano was heard. Dr. Middleton laid his hand on the banisters, and remarked: "The ladies must have gone to bed?" Vernon came out of the library and was hailed, "Fellow-student!" He waved a good-night to the Doctor, and said to Willoughby: "The ladies are in the drawing-room." "I am on my way upstairs," was the reply. "Solitude and sleep, after such a wine as that; and forefend us human society!" the Doctor shouted. "But, Willoughby!" |
Послышались звуки рояля. Доктор Мидлтон, положив одну руку на перила лестницы, пролепетал: - Я думал, что дамы отправились спать. Из двери в библиотеку вышел Вернон. - Коллега! - приветствовал его доктор. Вернон жестом ответил на приветствие и обратился к Уилоби. - Дамы в гостиной, - сказал он. - Я иду наверх, - послышалось в ответ. - Одиночество и сон после такого вина, и да хранят нас боги от общества смертных! - вскричал доктор. - Э-э, Уилоби, послушайте! |
|
"Sir." "One to-morrow." "You dispose of the cellar, sir." "I am fitter to drive the horses of the sun. I would rigidly counsel, one, and no more. We have made a breach in the fiftieth dozen. Daily one will preserve us from having to name the fortieth quite so unseasonably. The couple of bottles per diem prognosticates disintegration, with its accompanying recklessness. Constitutionally, let me add, I bear three. I speak for posterity." |
- Да, сэр? - Завтра только одну! - Вы распоряжаетесь погребом, сэр. - Лучше бы мне доверили править солнечной колесницей! Я решительно настаиваю на том, чтобы была одна, не больше! Мы уже раскупорили одну из пятидесяти дюжин. Если распивать по бутылке в день, мы не так катастрофически быстро доберемся до остальных сорока. Две бутылки per diem[12] сулят полнейший распад и безответственность. Что касается моего собственного организма, да будет вам известно, я легко переношу три бутылки зараз. Однако я блюду интересы грядущих поколений. |
|
During Dr. Middleton's allocution the ladies issued from the drawing-room, Clara foremost, for she had heard her father's voice, and desired to ask him this in reference to their departure: "Papa, will you tell me the hour to-morrow?" She ran up the stairs to kiss him, saying again: "When will you be ready to-morrow morning?" |
Во время монолога доктора Мидлтона дамы одна за другой выплыли из гостиной. Услышав голос отца, Клара вышла первой - ей не терпелось справиться у него относительно предстоящего отъезда. - Папа, во сколько мы завтра уезжаем? - крикнула она и, взбежав на лестницу, чтобы его поцеловать на ночь, повторила вопрос: - Когда ты будешь завтра готов? |
|
Dr Middleton announced a stoutly deliberative mind in the bugle-notes of a repeated ahem. He bethought him of replying in his doctorial tongue. Clara's eager face admonished him to brevity: it began to look starved. Intruding on his vision of the houris couched in the inner cellar to be the reward of valiant men, it annoyed him. His brows joined. He said: "I shall not be ready to-morrow morning." "In the afternoon?" "Nor in the afternoon." "When?" |
Доктор Мидлтон несколько раз звонко откашлялся в знак своей неуклонной решимости. Затем он вздумал пуститься в ученые разглагольствования. Но полное нетерпеливого ожидания лицо Клары взывало к краткости; осунувшееся и как-то вдруг потускневшее, оно так не вязалось с теснившимися в голове доктора видениями гурий, ожидавших в своем заветном подвале отважных рыцарей, что он почувствовал прилив досады. Брови его соединились над переносицей, и он произнес: - Завтра утром я ехать не могу. - А днем? - И днем не могу. - Когда же? |
|
"My dear, I am ready for bed at this moment, and know of no other readiness. Ladies," he bowed to the group in the hall below him, "may fair dreams pay court to you this night!" Sir Willoughby had hastily descended and shaken the hands of the ladies, directed Horace De Craye to the laboratory for a smoking-room, and returned to Dr. Middleton. Vexed by the scene, uncertain of his temper if he stayed with Clara, for whom he had arranged that her disappointment should take place on the morrow, in his absence, he said: "Good-night, good-night," to her, with due fervour, bending over her flaccid finger-tips; then offered his arm to the Rev. Doctor. |
- Дорогая моя, единственное, на что я сейчас способен, - это лечь в постель. Все остальное выше моих возможностей. Любезные дамы, - поклонился он группе, стоявшей внизу, в холле, - да будут сладостны ваши сновидения! Сэр Уилоби поспешно спустился, пожал руки дамам, направил де Крея в лабораторию курить и снова присоединился к доктору Мидлтону. Он был раздосадован происшедшей сценой и не хотел оставаться с Кларой в том душевном расположении, в каком пребывал сейчас, предпочитая, чтобы она узнала об ожидавшем ее разочаровании на следующий день, когда его не будет дома. - Покойной ночи, покойной ночи, - сказал он ей с подобающей нежностью и на мгновение склонился над ее безжизненной рукой. Затем подставил доктору свою. |
|
"Ay, son Willoughby, in friendliness, if you will, though I am a man to bear my load," the father of the stupefied girl addressed him. "Candles, I believe, are on the first landing. Good-night, my love. Clara!" "Papa!" "Good-night." |
- Хорошо, сынок Уилоби, я принимаю вашу дружескую поддержку, хоть и в состоянии справиться сам, - произнес отец ошеломленной девушки. - Свечи, насколько я помню, на первой площадке. Покойной ночи, Клара, покойной ночи, дружок! - Папа! - Покойной ночи! |
|
"Oh!" she lifted her breast with the interjection, standing in shame of the curtained conspiracy and herself, "good night". Her father wound up the stairs. She stepped down. "There was an understanding that papa and I should go to London to-morrow early," she said, unconcernedly, to the ladies, and her voice was clear, but her face too legible. De Craye was heartily unhappy at the sight. |
- Ах! - Кларина грудь высоко вздымалась. Ей было стыдно всей этой закулисной интриги, стыдно жалкой роли, которую ей приходилось играть. - Покойной ночи. Отец ее стал подниматься по лестнице. Она спустилась вниз, к дамам. - Мы с отцом собирались завтра с утра поехать в Лондон, - сказала она. В голосе ее не слышно было ни малейшей дрожи, но выражение лица не оставляло места для сомнений. Де Крея оно огорчило весьма и весьма. |
|