|
|
||
Философы делятся на две большие группы: философы профессиональные и философы непрофессиональные. Вот их различие представляемое, так сказать вживую. Однажды Витгеншнейн явился на конгресс философов, проходивший в Лондоне. Он был в коротких шортах, с рюкзаком за плечами. Сегодня так одеваются многие философы-нефилософы, а тогда подобный вид был характерен лишь для туристов. Философы же были люди солидные, в смокингах и при бабочке. Витгенштейн остановился в затруднении в университетском холле, как раз где происходила запись участников конгресса. Регистратор, посмотрел на него, покачал головой и с сомнением сказал: "Боюсь, вы несколько ошиблись. Здесь собираются философы". -- "Я тоже этого боюсь", -- ответил Витгенштейн.
Философы профессиональные, это те, кто поокончал философские факультеты, имеют соотв степени и удостоверения, издают монографии и все такое прочие. Непрофессиональные -- это не пришей кобыле хвост. Они не занимают никаких философских постов, знай себе размышляют над всякими проблемами, и занимают в жизни, чем бог послал. Настоящие философы встречаются в обеих этих категориях.
Профессиональными философами были родоначальники всех философских идей, начиная от Платона (и даже Фалеса и Пифагора, хотя о последних мало что известно) и кончая Августином и Боэцием. Затем профессионалами были средневековые схоласты, типа Абеляра, Оккама и др. В новое время эту разновидность прочно оккупировали немецкие профессора, среди которых были и Кант, и Гегель, и Фихте, да и Маркс начинал подрабатывать на этой ниве.
Непрофессиональные философы появились чуть позже, и выдвинули из своей среды Сенеку, Декарта, Юма, Беркли. Профессионалы постепенно вытеснили непрофессионалов из этой сферы, но и в новое время сюда затесываются люди с улицей типа Ортеги-и-Гассета.
К непрофессиональным философам можно отнести также мыслителей, которых в противном случае просто некуда девать: писатели не писатели, философы не философы, и все же сказать, что они серединка наполовинку, язык не повернется. Руссо, Винкельман, Карлейль -- вот представители этой замечательной плеяды
О лет. В этом возрасте, сколько известно автору никто из философов, как профессиональных, так и не очень, ничего не совершил. Но не грех поэтому вспомнить о тех, кто произвел их на смерть.
Родители Канта были никто, и звать их было никак. Это не значит, что он был сиротой. Просто происходили они из простого звания, метрические книги и никакие документальные свидетельства о них не сохранились. Все, что о них известно, известно со слов самого Канта.
Главное, о чем не счел нужным умолчать будущий философ, это не то, чем они занимались в жизни, а то, что они принадлежали к секте пиетистов.
"Хотя религиозные представления того времени и понятия о том, что такое добродетель и набожность, были весьма неясны, но соответствовавшие им вещи были найдены. Пусть говорят, что угодно, о пиетизме, но люди, относившиеся к нему серьезно, были люди почтенные. Они обладали наивысшим возможным для человека спокойствием, веселостью, внутренним миром, не смущались никакими страстями, не боялись никакой нужды, никаких преследований. Никакой вызов, никакое задирателъство не смущало их внутреннего мира и не побуждало их к гневу и вражде. Словом, всякий наблюдатель невольно должен был уважать их. Я помню еще теперь, как однажды начался спор о правах между двумя цехами - шорниками (выделывавшими ремни) и седельниками. Мой отец сильно пострадал в этом деле; но даже при домашнем обсуждении этой ссоры в словах моих родных было столько пощады и любви к противникам, что, хотя я был маленьким мальчиком, мысль об этом никогда меня не оставит", -- вот как характеризовал домашнюю среду из которой он вышел, сам Кант.
О родителях Дидро было известно поболее. Его отец был зажиточным ремесленником, а дядя ступенькой повыше, почитай каноником. Именно положение дяди и определило будущий путь писателя. Мастерская доставалась старшему сыну, а Денис, будучи вторым должен быть определить свою краюху хлеба на религиозной ниве. И еще его отец был очень уважаемым человеком. Уже известным писателем Дидро побывал на родине, и ему говорили: "Вы, мсье, хороший человек, но если вы думаете сравняться с отцом, так вам до него далеко".
9 лет. Пацан Дидро поступает в колледж иезуитов. Способностями он обладал выдающимися -- хотелось бы найти хоть одну биографию выдающегося человека, который бы с детства не обладал выдающимися способностями, -- но был как ртуть. И пяти минут не мог усидеть на месте. В нормальной школе его родители бы не отдыхали без вызовов к директору, а иезуиты умели перемалывать всякого, при этом не угнетая его способностей.
10 лет. Кант ступает на колею, с которой он не сошел до конца жизни. На ту колею, которая прямиком, как путь грешника в ад или праведника в рай без околичностей вела его в цех философов: родители отдали его в Фрихрихианскую коллегию -- среднюю школу -- где изучалась теология. Заслуг Канта в начале его пути никакого не было. Весь его последующий путь определила его мать. Она увидела, что пацан смышлен не по летам, и решила, что цех шорников, в каковом состояли ее муж и большинство их детей (а их было 11 штук) обойдется и без Иммануила. Посоветовавшись с духовником, она и определила его в коллегию.
В школе Кант преуспел в классиках, то есть изучении латинского и дргреческого языков. что также было предопределено стечением обстоятельств. Ибо, кроме очень хорошего уровня латинского, в этой школе было больше нечему учиться. Преподавание и математики, и музыки, и всего прочего было поставлено из рук вон плохо. Что неудивительно, ибо Кенигсберг был тогда заштатным немецким городком, типа Мусохранска -- спасибо хоть с латинским преподавателем Канту повезло
13 лет. Дидро по настоянию дяди выбривают темечко, что значит посвящение в священническое звание.
15 лет В школе иезуитов с будущим философом произошел обладающий очарованием старинного рассказа эпизод. Однажды Дидро не пошел в школу. "Ну и чем ты собираешься заняться?" -- спросил его отец. "Буду. как и ты, ножовщиком". -- "Ну что ж это дело, а пока ложись спать". Наутро отец дал Денису шкурку для обработки. А у Дидро при всех его способностях руки росли из жопы. За что бы он ни брался, только портил. Естественно, чуда не произошло и на этот раз. Провозившись час со шкуркой и искромсав ею всю, он сел к окну, и ударился в свою обычную мечтательность.
Отдадим должное отцу: он не стал настаивать на продолжении школьных занятий, а отвез сына в Париж и устроил в другую школу (коллеж д'Аркур) учиться на адвоката. Потом он перебрался в коллеж Великого Луи и там в этот же год получил степень адвоката.
Кант поступает в университет, такой же заштатный в том же заштатном городке, что и школа. Но в данном случае заштатность шла ему на пользу. Здесь не было той муштры и надзора, как в лучших университетских центрах Германии и потому, кто хотел, могли развивать довольно свободно свои идеи. Большинство развивали их в сторону разгильдяйства и ограниченности. В том числе и богословы, и философы, и филологи. Зато физику и математику вел Кнутецен -- человек одержимый и нестандартных взглядов.
Он знакомил учеников с ньютоновской философией (натур-, разумеется: тогда еще такого деления на гуманитарные и общественные науки, как ныне, не было). Наверное, там он и заронились в Иммануиле эти размышления о пространстве и времени, над которыми философ так много поломал голову позднее, и заставил поломать многих. У Ньютона же все было просто: пространство -- это громадный пустой ящик, возможно, без границ, в который напиханы разные тела от микробов и атомов до планет. А время течет себе потихоньку и течет: все в одном направлении и само по себе независимо от того, что там делают и чем занимаются тела
19 лет. Дидро в Парижском университете получает магистерскую степень (Maitre es art). Его принимают в коллегию адвокатов. Но он не занимается делами, а целыми днями гоняет балду. То есть изучает языки, математику, физику, увлекается философией. Патрон пожаловался родителю. Отец приструнил сына, но тот взбрыкнул, сказав, что ему и так хорошо. На этом его адвокатская карьера закончилась, и он стал вести жизнь умственного пролетария
20 лет. Дидро становится репетитором. Но свои занятия он ценит дороже. Однажды через друзей он получает хорошо оплачиваемое место у генерального откупщика Путуа. Но через несколько месяцев оставляет его: "Мне так хорошо у вас в доме, что лучшего я и желать не могу: и комнатою, и столом я свыше всякой меры доволен. Денег у меня гораздо больше, чем мне нужно. Но пока я делаю из ваших ребят людей, сам опускаюсь в умственном отношении, становясь ребенком. Я умираю у вас, а умереть я не хочу"
22 года. Кант заканчивает университет. Ничем особым в университете он себя не проявил. Добросовестный, прилежный студент: посещал все лекции, во время сдавал курсовые и экзамены. Да и как проявить себя, если от студента требовали, как в нынешних да и советских вузах, "знания предмета" в соответствии с читаемыми курсами, а никаких не творческих способностей.
Поэтому и дорога его в будущее рисовалась, как уходящая в необъятную и неопределенную даль. В вузе все места были заняты. В школах тоже. Его было приняли учителем в школу, но другой кандидат оказался расторопнее. Обычно выпускники шли либо в юристы, либо в священники. Ни к той, ни к другой стезе у Канта не был ни охоты, ни способностей. Он прекрасно разобрался с физикой и математикой, но промышленный переворот еще не стоял на повестке дня, и эти знания не были востребованы. А тут еще умер отец, и он оказался совсем без средств.
Что было делать бедному Канту? Ничего лучшего, чем пробиваться репетиторством, ему не пришло в голову
23 года. Кант выходит в публичное пространство: печатает свою первую работу за счет двоюродного дяди, который, кстати, вообще смазывал на первых порах его скудный репетиторский хлеб хоть каким-то маслом. Работа скромно называлась "Ясные как солнце мысли об истинной оценке живых сил в природе". Кант ввязался в спор, разделивший тогда физиков на два больших лагеря, сторонников сохранения живой силы в системе тел и сохранения момента инерции. Кант решительно стал на первую точку, как и несколько лет позднее Лаплас. Но если у Лапласа позиция была математически выверенной и доказательной, то Кант шмяк-бряк -- все на эмоциях.
Так что Лессинг даже написал:
Восхищению нету меры Кант восхищает целый свет Живые измеряет силы, А собственные нет.
Также в этом возрасте дебютирует в печати Дидро. Отец отказался платить его долги (еще одна история о жестокосердном отце и непокорном сыне, только вот сын-то был не того: вел жизнь паразита и висел у родителей на шее). Дидро перебивается случайными заработками. Тут-то ему и подлетел заказ от издателей перевести историю греков некоего Станьяна.
Заметим, что тогда переводчик это не то что ныне. Переводами подрабатывали в Париже тысячи, и это была такая же поденная работа, как рекламный агент в наше время. В отличие от нашего времени, когда переводчики, несмотря на все стоны и ахи с их стороны, живут припеваючи относительно прочих профессий, и образуют замкнутую касту, куда со стороны попасть так же трудно, как и на любую блатную работу. Дидро же бы никто и не знал как переводчика, если бы не последующая слава. Английский язык к тому времени Денис знал великолепно, что иначе как чудом не назовешь. Пособий тогда не было, двуязычных словарей почти не было, репетиторы, которыми Париж тогда кишмя кишел, были ему не по карману.
Характер Дидро вполне проявился в этом переводе. Живой, подвижный, неспособный чем-либо увлечься в течение нескольких часов, Дидро, когда его что-то интересовало, мог упорно не хуже Канта долбить в одну точку. Именно так обстояло дело и с английским переводом. Исследовали отмечают, что оригинал и рядом не валялся с переводом: пользуясь отсутствием авторского права, Дидро, который, по его словам, практически не знал тогда греческой истории, привлек к работе массу дополнительных источников: благо книжные лавки были тогда своеобразными библиотеками, где за небольшую плату можно было читать любые книги не покупая их.
Заметим разницу между Парижем и Кенигсбергом. В Париже можно было интеллектуалу найти пусть поденную, но работу, в провинции, практически нет.
25 лет Кант преподает науки отпрыску графов Кейзерлингов. Это был удачный сбег обстоятельств. У графа в его поместье была богатая библиотека, его жена увлекалась литературой и искусством, и Кант, уча других, самообразовался и сам, чего в провинциальном Кенигсберге при отсутствии хороших библиотек и дороговизне книг ему бы не удалось.
29 лет. "История Греции закончена". Дидро шляется по салонам и заводит многочисленные знакомства в интеллектуальной среде -- это вам не Кенигсберг, где все интеллектуалы были наперечет, причем даже по очень снисходительным меркам навряд ли тянули на такое звание. Среди прочих он знакомится с яростным бароном Гриммом и нерусским арфистом Руссо.
В Париже тогда процветали салоны, и не одно дарование выдвинулось благодаря салонным знакомствам. Можно даже сказать ни одно дарование не выдвинулось, минуя салонную стадию. Дидро, Гримм, Руссо здесь не исключения. Но не нужно забывать, что были салоны и салоны. Салонов было как грибов после дождя, и большинство из них отнюдь не обладало должной стартовой силой для интеллектуальной карьеры.
Да и таланты нужны были особые. Руссо обладал чувствительностью, играл на арфе, и это обеспечило ему поддержку состоятельной нимфоманки мадам Варанс. Но эта дамочка развела у себя целый гарем молодых и подающих надежды. Но только Руссо, да и то рассорившись с покровительницей, действительно претворил надежды в достижения.
А часто салоны губили эти дарования. Пример Клеро, пожалуйста в студию. Этот молодой и очень талантливый математик перевел на французский "Начала натуральной философии" Ньютона. Да так, что оригинал и рядом не стоял с переводом. Ньютон, верный поклонник античной традиции, написал труд по лекалам Евклида: сначала выдвинул аксиомы, а потом доказывал их, причем чисто геометрическим методом. Оттого его труд получился путаным и нелогичным, ибо новые идеи просто выпирали за рамки античных представлений о науке. Клеро же в качестве исходных принципов опирался на новое тогда дифференциальное и интегральное исчисление. Поэтому "Начала" в его переводе отвечали всей необходимой математической строгости и ясности. Перевод Клеро был на голову выше ньютоновского труда, а именно на голову самого Ньютона, ибо дифференциальное и интегральное исчисление Ньютоном же были и разработаны. То есть Клеро побил Ньютона с помощью самого же Ньютона.
И вот такой талант был загублен шлянием по салонам и развлечением корчащих из себя поклонниц наук аристократических дур. В России бы Клеро погубила водка, во Франции же юбка.
30 лет. Дидро женится. Брак следует назвать неудачным. Его жена, белошвейка, возможно, милая и хорошая женщина (по крайней мере, папа писателя, который категорически был против этого брака примирился с невесткой, когда Дидро послал ее для ознакомления к своей родне), но совершенно отдаленная от философских интересов своего мужа. Он остался ей верен до конца жизни, если не брать во внимание многочисленных любовных интрижек (но что это за француз без интрижек), но, очевидно, тяготился ее обществом. Да и сам он был как муж, похоже, не подарок.
31 год. Дидро поселяется в собственном доме. В это же году происходит знаменательное событие. Несмотря на многообразные знания и интеллект, Дидро еще никак себя не проявил и ничего не создал. Он продолжает пробавляться переводами. Привлечение писателя к переводу с английского Медицинского словаря Роберта Джеймса (6 томов, что вы на это скажете?) для Дидро стало началом той работы, которая и привела его не только к славе, но и созданию шедевров.
Для тогдашних скоростей академическая карьера Канта двигалась не шибко. Лишь в этот год он защитил докторскую диссертацию (по нашему, кандидата наук, а по-ихнему magister artium) по физике. В этот же год он защитил и вторую диссертацию, на этот раз по философии и получил должность приватного доцента в университете, т. е. без оклада, а сколько соберет с учеников. Читал он физику.
32 года. Дидро переводит трактат модного тогда философа-моралиста Шефтсбери "О достоинстве и добродетели". Перевод весьма вольный. Мало того, Дидро еще и снабжает его собственными комментариями, в которых дидроведы обнаружили спермы его "собственных идей", которых у него никогда не было (он, как и Беркли скорее умел подмечать слабости и несуразности других философов, чем выдвигать собственные). Шефтсбери с оговорками утверждал о врожденности морального чувства, Дидро же выразил сомнение типа: и влияние общества играет здесь немалую роль.
Кант защищает третью диссертацию -- так того требовали прусские законы: не менее 3 публичных защит для получения должности
33 года. Дидро публикует свою первую работу "Философские мысли". По решению парижского парламента книгу сжигают, и это доставляет ему популярность: он нарасхват в салонах, дамы носят его чуть ли не на руках. Уже наступил век Разума, и нужно было для популярности скорее нападать на существующие порядки, чем их защищать. Если бы не задиристость автора, навряд ли бы ему удалось стать популярным. По крайней мере, современные исследователи высказываются о работе весьма скептически. Дидро нападает и на атеизм, и на деизм, а попутно и в религию пускает шпильки. Сегодня его бы привлекли по полной за оскорбления чувств верующих.
Дидро подряжают переводить энциклопедию Чамберса. Энциклопедия в популярной форме излагала научные идеи того времени с акцентом на их практическую ценность: этакая обо всем понемногу для чайников. Издатель долго не мог найти авторов для перевода, пока ему не указали на Дидро: этот и возьмет недорого и переведет качественно. Дидро как всегда на мели заглотил этот крючок.
Но с самого начала денежная сторона проекта интересовал его лишь бы не умереть с голоду. Он сразу увидел в этом труде возможность излить на читателя свои обширные познания, которые он постоянно увеличивал и увеличивал. И неисправимый болтун с жаром принялся за дело. В этом же году он встречается с д'Аламбером, молодым и малоизвестным в широких кругах математиком, хотя уже и опубликовавшим свой знаменитый впоследствии принцип д'Аламбера, позволяющий решать задачи динамической механики методами статистической. Дидро, хотя и разносторонне образованный и далеко не был математическим нулем... все же содружество с д'Аламбером оказалось для него манной небесной
34 года. Дидро и д'Аламбер официально принимают руководство по изданию "Энциклопедии". Работа, которой суждено было продолжаться 25 лет, закипела на всех порах.
Кант получает кафедру философии. Наконец-то. Хотя особого творческого простора от этого он не получает. Профессор должен был избрать себе авторитета и читать курс строго по его трудам: шаг вправо, шаг влево приравнивается побегу. Так до конца жизни Кант и читал философию по Вольфу, которого он давно перерос. Правда, у немцев была особенность: ты ни на йоту не должен отклоняться в лекциях от принятого образца, а за университетскими стенами исповедуй все, что тебе только в голову взбредет. Так что профессура была для Канта лишь средством заработка, но не творческой деятельностью
35 лет Вышли две книги Дидро: весьма фривольный роман "Нескромные сокровища", где имелись в виду те, которые женщины прячут под юбкой, и "Мемуар о математике", где хотя никаких великих открытий Дидро не сделал, но показал себя весьма добротным специалистом в этой области. Кстати, он долгое время сотрудничал с математиком Антоном Депарсье. Таким был XVIII век, философы и поэты (например, Бомарше) интересовались наукой и даже делали там небольшие открытия, а ученые баловались искусствами (например, мадригалы Лапласа ценились в салонах не ниже мадригалов Шенье).
Одновременно выдвигает собственные тезисы, которых придерживается всю оставшуюся жизнь:
а) мир материален
б) все в мире происходит по законам причин и следствий материальных объектов
в) понятия добра и зла -- естественные и не зависят от идеи бога. Поэтому он предлагает основывать мораль на естественных склонностях и свойствах. В частности он ратует за свободную любовь.
За все эти художества его препровождают в тюрьму в Венсен. Он пишет прошение о смягчении наказания, и уже через месяц для него устанавливается особый режим: он живет в отдельной комнате, пишет, его посещают друзья, и его по выходным даже отпускают в Париж, для посещения модных дамских салонов, не без влияния которых, похоже, он и добился таких поблажек.
В конце года, едва отсидев 4 месяца, Дидро отпускается на свободу, под поручительство издателей Энциклопедии
37 лет. Дидро выпускает проспект Энциклопедии, которая называется "Энциклопедии, или Толкового словаря наук, искусств и ремесел". Замысел писателя был глубок и смел. Наверное, впервые в Европе, он выдвинул идею показать прогресс знаний не только в науках, как мы сегодня бы сказали, естественных и гуманитарных, но и в технике. "О науках, -- пишет Дидро, -- слишком много писали; о труде либеральных профессий писали много, но неудовлетворительно, а о механическом труде еще ничего не писали...
Люди, занимающиеся ручным трудом и получающие поденную плату, составляют известную породу людей, наиболее многочисленную в стране. Участь этих людей должна составлять главную заботу хорошего правительства. Если бедствует поденщик, бедствует вся страна".
Одновременно Дидро требовал для "поденщиков частицу той славы, которую исключительно присвоили себе короли, воины, художники"; он приглашает либеральные профессии, "достаточно воспевшие самих себя, отвести наконец более почетное место производительному труду" и призывает самих рабочих относиться с большим уважением к себе, ибо они считают себя презренными только потому, что другие их слишком долго презирали
38 лет. Дидро выбирают почетным членом Берлинской академии наук. А уже через 4 месяца появляется первый том "Энциклопедии". Большинство статей в этом томе принадлежит самому Дидро. Но несмотря на отсидки и галантные похождения, он сумел заручиться поддержкой 200 писателей и ученых, благодаря чему "Энциклопедия" охватила всю сферу тогдашних знаний. Как курьез можно привести факт, что одной из авторш была высокосветская дама, которая со знанием дела рассуждала о гардеробе и макияже.
"Энциклопедия" сразу же столкнулась с невиданным успехом. Уже на первый том набралось 4 тысячи подписантов, по тем временам цифра неслыханная, особенно для научного издания. Издатели от восторга потирали руки.
Кант участвует в конкурсе Прусской академии наук. Первое место в этом конкурсе занимает Мендельсон, но на сочинение Канта обратили внимание, и его работа на тему о философской очевидности была напечатана, хотя и не получила адекватного денежного вознаграждения, а попросту говоря никакого. Но главное было то, что звезда Канта взошла на довольно-таки тусклом на тот момент философском небосклоне Германии. О нем заговорили в профессорских и научных кругах, он обрел авторитет знающего человека.
Сам министр внутренних дел озаботился его судьбой и потребовал от руководства Кенигсбергского университета кафедры для умного профессора. Те быстро подсуетились и предложили Канту кафедру пиитики. Однако Кант не питал к этой сфере никакого пристрастия, и несмотря на то, что до сих пор был профессором без оклада, предложение отклонил
39 лет. А у Дидро очередные неприятности. Запрещают второй том "Энциклопедии". Виной всему оказался затесавшийся в ряды энциклопедистов аббат. Его имя было Депард, и он написал в "Энциклопедию" о всемирном потопе, где не отрицая самого этого факта, указал на некоторые хронологические нестыковки в Библии. Аббата изгнали из Сорбонны, а под орех досталось и "Энциклопедии".
Кант увлекается мистиком Сведенборгом. За большие деньги через Лондон достает его труды, чтобы едва начав, тут же с досады не сказать: "Ну и дрянь", и больше уже не прикасаться к ним
40 лет. Публикуется 3 том "Энциклопедии", где неугомонный Дидро, несмотря на все преследования не только продолжает гнуть свою материалистическую линию, но и развивает ее. В этом томе он дает ряд статей по философии природы, в которых он выдвигает идею эволюционного развития природы, в том числе растительного и животного мира, только в силу естественных причин. Дидро в чем-то предвосхищает идеи Ламарка и Дарвина.
Другая его идея состоит в том, что только путем опыта человек приходит ко всем своим знаниям. Идея по тем временам далеко не новая и не оригинальная в кругах ученых и философов, но далеко не очевидная для среднего и даже образованного читателя (как, впрочем, и в наше время), поэтому ее приходится отстаивать с пером в руках, подавая ее под разными соусами и приводя многочисленные примеры.
Этот болтун и бонвиван оказывается неустрашимым и несгибаемым борцом. Только переписка его с духовными и административными властями и издателями занимает несколько томов, а сколько ему приходилось проводить времени в приемных, уговаривать, убеждать, упрашивать. И когда он только успевал писать и редактировать издание?
А тут еще жена одаривает его дочерью, к которой он с самого рождения, несмотря на вечную занятость, проявляет максимум внимания. Отцом он оказался гораздо лучшим, чем мужем и любовником.
Кант знакомится с сочинениями Руссо. Два года читает и конспектирует их, почти запоем, вывешивает в своей комнате портрет Руссо, а потом бросает его и больше уже до конца жизни не заглядывает в его книги
41 год. Появляется 4-й том "Энциклопедии", который содержит многочисленные сведения о ремеслах и производствах. Чтобы понять, какие труды пришлось преодолеть составителям "Энциклопедии", нужно учесть, что тогда о технике практически ничего не было написано. Дидро, и особенно д'Аламеру, приходилось самим посещать мастерские и на месте знакомиться с технологиями. Не существовало и терминологии. Попытки привлечь к написанию специалистов гордо провалились. Большие мастера виноделия, изготовления пороха и т. д., оказалось, и двух слов связать не могут о своем ремесле.
Кстати, с теми же проблемами сталкиваются составители энциклопедий и в наше время. Сегодняшние энциклопедии это набор специальных сведений, в которых только специалисты и могут что-либо понять. Толково же разъяснить свои идеи человеку с улицы они просто не в состоянии. Нужен был такой болтун как Дидро и такой проницательный ум, как тот же Дидро, чтобы разговорить специалистов и по обрывкам сведений, по деталям уловить суть вопроса и ясно изложить его. Впрочем, энциклопедисты не ограничиваясь разговорами, сами наблюдали эти процессы, не понятно каким образом сумев преодолеть настороженность ремесленников, передававших секреты мастерства от деду к внуку через сына и отца, и свято берегших их от посторонних.
Дидро примиряется с отцом и перезаключает контракт с издателями. Только не нужно думать, что у этих барыг проснулась совесть. Издатель, как и любой успешный бизнесмен, и даже в ухудшенном варианте -- это по сути своей животное, что сейчас, что тогда. Но материальный успех "Энциклопедии", как мух на мед привлекал к этому делу, желающих погреть на нем руки, так что, чтобы конкуренты не увели философа прямо из конюшни, пришлось несколько раскошелится
42 года. Неугомонный Дидро заводит новую любовную связь. На этот раз с аристократической дамой маркизой Софи Воланж (Volland). Связь продлилась 26 лет, и хотя любовники постоянно встречались, между ними завязалась обширная переписка. Она стала одним из самых замечательных произведений Дидро. Светская болтовня о пустяках и всякие сплетни не меньше занимали переписантов, чем обсуждение философских и научных идей, которые Дидро не только обкатывал в этой переписке, но и высказывал их напрямую, не боясь ни оскорбить чувства верующих и ученых (а профессора Сорбонны были тогда не менее обидчивы, чем верующие -- ведь неук Дидро задевал этих надутых степенями "специалистов" по всем направлениям), ни королевской цензуры.
Кант получает оплачиваемую должность: место университетского библиотекаря, на каковом он занят не столько делами библиотеки, сколько безудержным чтением книг по всем возможным тематикам
43 года. Издание "Энциклопедии" получает роскошное здание со спальней и прекрасным обеденным столом. Мадам д'Эпинье организовывает свой салон, где и встречаются энциклопедисты, фактически превратив светское мероприятие в редакционные совещания с выпивкой, закусоном и обществом приятных дам. Ведет совещания близкий друг Дидро барон Мельхиор Гримм
44 года. Дидро продолжает расширять круг своих знакомых и поле своей деятельности. Теперь его влечет театр. Он пишет пьесу "Натуральный (т. е. незаконный) сын". Пьеса вызвала недоумение у актеров: героями драмы становятся не короли и нобили, а мещане с их проблемами. Пьеса тем не менее имела успех. Сама, впрочем, пьеса, по мнению современных исследователей, скучная и назидательная до приторности. Но по поводу своих распрей с Дорвалем, главным постановщиком пьесы, Дидро пишет великолепный диалог "Парадокс об артисте", где он высказывает тогда крамольную мысль, что артист вовсе не должен испытывать тех чувств, которые он изображает на сцене: слишком сильный эмоциональный запал мешает оценить изображение как бы со стороны и сделать его произведением искусства.
Заметим, что проблема эта до сих пор в обсуждении. На наш взгляд, писатель и художник должен не только изображать, но и эмоционально быть причастным к изображаемому. Но не в момент писания. Иначе не будет дистанции. Здесь, как с представлением пьяного. Нужно самому испытать состояние опьянения, чтобы знать, что испытывает пьяный. Но нужно и уметь наблюдать пьяного со стороны: тогда ты будешь понимать, что стоит за тем или иным жестом или манерой поведения. Игра же артиста должна сочетать и внутренний опыт и внешнее наблюдение.
Плюха на Дидро прилетает с самой неожиданной стороны. К стану мракобесов и ретроградов неожиданно присоединился голос поборника вольностей и прав, который в том случае был совсем не прав. Руссо изобидевшись, что статью о его родной Женеве дали написать другому, выступил с публичной критикой "Энциклопедии", заявив, что без религии нет нравственности. В Женеве тогда был под запретом театр, а автор статьи о Женеве выразил по этому поводу сожаление. Руссо же обозвал энциклопедистов бешеными собаками и заявил, что театры лишь развращают нравы. В оправдание Руссо можно только сказать, что хотя его выступление и было продиктовано личной обидой, но он в действительности был яростным противником театра как такового
46 лет. От Дидро отшатывается д'Аламбер. Кабинетный ученый, он не выдержал шквала критики со стороны всякой мрази, критики огульной, прямо клеветнической, злобной. "Энциклопедию" приговаривает к сожжению Парижский парламент, папа налагает на нее интердикт и вносит в список запрещенных книг, а у издателей отнимают привилегию (право на издание). Вольтер предлагает перенести издание "Энциклопедии" в Женеву. Такие же предложения поступают из Петербурга и Берлина, но Дидро упирается: в Париже или нигде.
Кант наконец-то достигает своей заветной цели и пика академической карьеры. Ему предлагают на выбор 2 места, а вскоре подоспевает и третье. И все по его любимой и желанной специальности: профессора философии. Третье было в родном городе, а два других в Эрлангене и Йене, где, кроме места, было образованное общество, которое с нетерпением ждало заполучить в свои ряды забавника и приколиста (увы! в этот век просвещения философ именно должен быть развлекать во Франции дам, а в Германии ученое общество). Оба этих места давали оклад в 3 раза больший, чем на то мог расщедриться родной университет. Кант не колеблясь выбрал Йену, но... так и не выехал за пределы Кенигсберга.
С этого момента Кант не ищет никакого признания, никаких новых мест, а читает себе спокойно вольфианскую философии и живет вместе со слугой, ежедневно в одно и то же время совершая прогулки по одному и тому же неизменному маршруту. Представляю, как трудно пришлось бы Канту в современном университете, где от профессора требуют ежегодно десятки публикаций и обязательно в иностранных журналах.
Начинает чтение Беркли и Юма
49 лет. Где-то в это время Дидро начинает работать над памфлетом против своих идеологических врагов, выставляя их в самом неприглядном свете. Рупором ретроградов должен был стать молодой человек, приживала и аморалист, с которым он идентифицировал племянника известного тогда композитора Рамо. Ему противостоит человек передовых взглядов философ, в образе которого Дидро идеализировал себя любимого.
Но поскольку Дидро сам обладал многими чертами своего антагониста, получился этакий разговор с самим собой, и многие доводы философа не без успеха парирует племянник Рамо. Этот замечательный диалог философ так и не закончил, очевидно, потому что изобличая паразитическую мораль общества потребления. он бьет по яйцам и себя. Действительно, как справедливо заметил племянник, все не могут быть философами и находит счастье исключительно в созерцании. Жизнь она ведь требует своего
51 год. Два тома "Энциклопедии", чтобы избежать пресса цензуры, выходят в искалеченном виде. Все же нужно отметить, что у Дидро было много поклонников, причем даже в самых высших сферах. Так, Мальзербу, тогда инспектору по книжной торговли было поручено провести у Дидро обыск и конфисковать все бумаги. Тогда Мальзербу заранее предупредил Дидро и посоветовал ему припрятать поскорее все его бумаги. "Да куда же я их дену?" -- в отчаянии воскликнул Дидро. "Как куда? Ко мне домой. У меня их точно никто искать не будет"
52 года. Дидро, прославившись по всей Европе, да и Америку прихватив в придачу, так и не нажил денег, и в отчаянии решился на неслыханный шаг: продать свою богатую библиотеку. Покупатель и весьма щедрый, нашелся весьма скоро. Библиотека была куплена, оставлена своему прежнему владельцу, т. е. Дидро, который стал теперь за довольно-таки солидное вознаграждение исполнять обязанности при своей прежней библиотеке. Чудеса бывают не только в сказках. Кто же этот богатый покупатель? Русские крепостные крестьяне, а сделку от их имени заключила Императрица Екатерина II.
На полученные деньги Дидро справил богатое приданое дочери, которая, пока папаша воевал за "Энциклопедию", успела подрасти и обрести жениха
54 года. Еще раньше Дидро взялся писать рецензии о Салонах, так во Франции называлась выставка, которую устраивала Академия ихних художеств и куда слетались со всей Европы любители искусств и покупатели живописи и скульптуры. В этом году по настоянию Гримма Дидро публикует свои отчеты о Салонах в рукописном журнале последнего. Эти журналы предназначались для коронованных особ Европы. Пришлось Дидро попотеть над отчетами, весь если рецензии он писал для зрителей, которые могли видеть картины и скульптуры, то здесь он должен был описывать их для отдаленных читателей: репродукции в этом журнале не предполагались
56 лет. Дидро пишет "Сон д'Аламбера". В этой работе он развивает свои материалистические идеи, в т. ч. идею об эволюции материи и живых организмов. Примечательно, что он это делает в популярной и увлекательной форме, чтобы заразить своими мыслями как можно более людей.
Вот как он пишет об этом своей любовнице: "Cela est de la plus haute extravagance et tout a la fois de la philosophie la plus profonde. Il y a quelque adresse a avoir mis mes idees dans la bouche d'un homme qui reve. Il faut souvent donner a la sagesse l'air de la folie afin de lui procurer ses entrees."
"Штука весьма экстравагантная и забавная и одновременно глубоко философская. Тут, брат (надо бы перевести "сестра", учитывая пол адресата), нужна немалая сноровка, чтобы вложить мои идеи в уста грезящего человека. Иногда нужно наряжать мудрость под клоуна, чтобы на нее обратили внимание".
А клоунских замашек, несмотря на годы у Дидро не убавляется. На зависть молодым он увлекается мадам де Мо и одновременно ее молоденькой дочерью
Пока Кант воюет с Беркли, Юмом и Декартом и пробуждается от метафизического сна, его академическая карьера капает и капает. В этом году Кант становится членом Совета Кенигсбергского университета
57 лет. Кант публикует итог своих 11-летнего молчания и размышления "Критику чистого разума". Лессинг с облегчением вздохнул, но ничего в "Критике" не понял. С облегчением, потому что он постоянно подзуживал Канта: "Почему вы ничего не пишете и не печатаете? У нас в Германии всякая дрянь лезет в печать, и только вы, умнейший из немецким писателей молчите, как рыба об лед".
А ничего не понял, так никто во всей Германии также ничего не понял. Кроме трудности самих идей, книга была написана плохо, поспешно. Более десяти лет размышлений уложились в 3-4 месяца лихорадочной работы по непосредственному написанию. Кант потом говорил, что если бы он разом на одном дыхании не написал, он бы ни за что не завершил этой книги. Такое у писателей бывает
58 лет. В разъяснение своей книги Кант публикует "Пролегомены" , то есть вводные лекции. Но понятности от них не прибавилось, к тому же запалу у него хватило только на половину книги, где он более или менее ясно изложил идеи о пространстве и времени, как формах чувственности, и категориях, как формах рассудка. А потом заспешил, засумбурил и отослал тех, кто ничего не понял к черту, то есть к "Критике чистого разума", где якобы все изложено.
Удивительно, что Канта с всеми его заморочками не послали к черту и что у него вообще нашлись читатели. Но такие читатели нашлись. Во-первых, это брат, приходский священник под Ригой, хозяйственный и хлопотливый, который не только сам прочитал книгу, но и все его родные и знакомые. "О твоей 'Критике очищенного разума' говорят все здешние мыслители. Надо полагать, что ты на этом не успокоишься. Не может ли твой брат претендовать на то, чтобы знакомиться с остальными твоими работами прежде, чем основная публика", -- написал он Канту две недели после присылки "Критики". А, во-вторых, королевский проповедник Шульце.
Этот не обладал столь проворным умом, как брат Канта, и читал книгу три года, а потом взялся переводить ее на латинский язык. Во время этой работы он постоянно консультировался с автором, и Кант подробно разъяснял свои идеи и положения
59 лет. Дидро расплевывается с "Энциклопедией", покупая для Екатерины II весь набор за 460 000 ливров: и все за счет русских крепостных крестьян. И тут же философ обретает новое увлечение. Он пишет об экспедиции Бугенвиля на тихоокеанские острова. Интерес к этой экспедиции был огромен. Жан-Жак Руссо запустил тогда тюльку о естественном состоянии человека, из которой выходило, что вот де дикари, неиспорченные цивилизацией настоящие люди, не то что мы. Дидро, ознакомившись с материалами экспедиции, этого не увидел, Руссо, же ознакомившись с теми же самыми материалами, нашел в них полное подтверждение своим взглядам. (Заметим, что и Дидро не до конца снял розовые очки по отношению к дикарям)
60 лет. Дидро едет в Голландию на недельку, но застревает там на несколько месяцев. Все ему нравится в этой стране, особенно демократия и свобода мнений. Так бы он там и оставался еще черт знает насколько, если бы посланник Екатерины II камергер Нарышкин не усадил его в карету и не затащил в Петербург.
В Петербурге Дидро несколько раз встречается С Екатериной II. Между ними происходят разговоры, очень напоминающие "Племянника Рамо": Дидро весь такой гуманистический, предлагает отменить рабство, дать свободу мысли, на что Екатерина ему в конце концов ответила: "Господин Дидро, я с большим удовольствием выслушала все, что подсказывал вам ваш блестящий ум. Но с вашими великими принципами, которые я очень хорошо себе уясняю, можно составить прекрасные книги, однако не управлять страной. Вы забываете в ваших планах различие нашего положения: вы ведь работаете на бумаге, которая все терпит, которая гибка, гладка и не ставит никаких препятствий ни вашему воображению, ни вашему перу. Между тем я, бедная императрица, работаю на человеческой коже, а она очень щекотлива и раздражительна".
Разговоры происходили в очень сердечной обстановке. "Ваш Дидро, -- писала сама царица, -- необыкновенный человек: всякий раз после беседы с ним у меня на ляжке оказываются синяки", что нужно понимать так, что философ не стеснялся давать леща по заднице самой царице. Вообще петербургский побыт превратился для Дидро в сплошной карнавал: сплошные приемы, всеобщее восхваление, нескончаемые увеселения -- и все это посреди пугачевского бунта.
Несмотря на карнавальную обстановку философ очень многое заметил в России: рабство, всеобщее раболепие, чудовищную коррупцию. Но об этом он писал откровенно только в письмах к Софи Воллан, и то по отбытии на родину. Даже такой непримиримый защитник вольностей и прав сдулся от фимиама, а скорее не рискнул выйти из него. Все же вполне проницательная Екатерина поняла, что и Дидро много чего понял, и к концу его пребывания в России между философом и царицей произошло явное охлаждение.
Кант покупает собственный дом.
61 год. После окончания "Критики" Канту вышла вольная, и он пошел строчить работу за работой. В этом году он разродился 4 работами. Первой вышла "Метафизика нравов", где он пукнул в мир своим категорическим императивом. По другому и не скажешь. В "Критике" он выдвигает и доказывает т. н. идеи разума (антимонии)
62 года. Дидро работает над изобретением компьютера. Что там у него получилось, ничего не известно.
Кант в Кенигсберге не встречает короля. То есть он как ректор должен был бы его встретить и даже заготовил по этому поводу речь, но король от торжественного приема отказался
63 года. Выходит перевод "Критики чистого разума", сделанный Шульце на латинском языке, текст которого сильно отличается от первого издания Канта и каковой перевод сегодня и является каноническим текстом книги. Одновременно Шульце пишет довольно большую работу, хотя и меньшую по объему труда Канта, где разъясняет его философию. Именно с работы Шульце и берет начало популярность Канта. Даже Шиллер, отложив собственное творчество, не посчитал потерей времени целый год корпеть над этой книгой королевского проповедника.
64 года. Дидро постоянно болеет и решает произвести кое-какие расчеты с земной жизнью: готовит полное собрание своих сочинений. И вдруг вскакивает однажды ночью с постели в одном колпаке и за ночь пишет комедию в одном действии "Плох он или хорош?"
Канту запрещено писать специальным королевским эдиктом как развратителю нравов. И, надо сказать, поделом. Однако поднялась шумиха, даже в придворных кругах. Послали в Кенигсберг специальную комиссию, которая доложила через несколько месяцев, что никакого нарушения не было, и интердикт на писание был отменен.
Вся эти передряги не помешали Канту избраться на второй ректорский срок
65 лет. Дидро пишет "Жизнь Сенеки", где хочет представить образ идеального философа. Пишет медленно, натужно, буквально вытягивая из себя фразу за фразой, и неубедительно. Похоже, и этот казавшийся неиссякаемым источник мыслей и образов иссяк. Вот до чего доводит неумеренная погоня за бабами
66 лет. Дидро пишет "Жизнь Нерона", если и не плагиат, то сплошная компиляция Тацита. И все же философ заслуживает уважения не за само произведение, а за то упорство, с которым преодолевая обступившие его со всех сторон болезни, пытается писать во что бы то не стало, каждый день по нескольку часов, с головокружениями, а порой и обмороками садясь к столу в строго определенный час
67 лет. Канта посещает молодой человек. Тот явился не запылился к великому философу без рекомендательных писем, взлохмаченный, резкий как газировка без сиропа. Удивительно, но Кант его принял, прочитал его рукопись и даже нашел издателя. Это тот редкий случай, когда старт в философию молодому автору был дан опытным. В наше время и в нашей стране такого не происходит и произойти не может. Представляю себе как доктор философских или любых других наук, профессор при всем доброжелании приютит никому неизвестного автора. Да его с гавном съедят его же собственные коллеги
68 лет В этом году одну из статей Канта не пропускает берлинская цензура. Но ведь эта Германия. Запрещено в Берлине, а в Йене нет, и работа преспокойно печатается в Йене, а читается в Берлине
69 лет. Кант выпускает "Религию в границах чистого разума", еще одну работу, взбудоражившую общественность и будоражащую до сих пор. На этот раз речь идет о четвертой антиномии: в мире не может быть совершенного существа (читай, бога) -- мир не может существовать без необходимого существа. Выход из противоречия такой же, как и в случае причинности: есть бог -- нет бога знать человеку не дано, но нужно жить так, как будто бы бог был. А без этого не будет нравственности. Ну и постебался же впоследствии над этим решением проблемы Иван Карамазов
70 лет. Король долго терпел выходки мировой знаменитости, но по поводу выступлений Канта по религиозным вопросом заявил как Лев Толстой "Не могу молчать" и вкатил было философу строгий выговор с занесением в личное дело, да тут пришло известие, что Канта избрали почетным академиком Петербургской академии наук и с выговором было решено повременить. Все же Кант торжественно обещал королю воздержаться от высказывания по поводу религии
71 год. Умирает любовница Дидро Софи Воланж. Для философа это был большой удар: ведь письма-то писать было больше некому -- язвят некоторые исследователи. Но эта была, похоже, в полном смысле интимная связь, не только любовная, но и, что бывает очень редко, духовная. Дидро, который и до этого уже не покидал постели, впадает в полную хандру и через 5 месяцев умирает сам
"К вечному миру" "Знаменитый Кант, совершивший в Германии духовную революцию наподобие той, что сокрушила старый режим во Франции, сей муж отдал всю силу своего имени делу республиканского устройства" (Из газетного анонса на выход книги в Париже). Упоминание о революции не оговорка. Предварительным условием такого мира является по Канту демократическое устройство всех государств и открытость внутренней жизни. Если все разоружатся, а найдется хотя бы один диктатор, который на голубом глазу будет утверждать, что он за мир, но втайне будет у себя воротить, что ему угодно, такой мир лопнет вдребезги как стеклянный дом.
"Завет исполнен мудреца, Народы мирные ликуют: Навеки изгнана война. И лишь философы воюют"
(Эпиграмма А. Кестнера на выход книги в предположении, что будет, если вечный мир наступит)
72 года. Кант быстро дряхлеет, несмотря на то, что всю жизнь вел размеренный образ жизни, не гонялся за бабами, как Дидро, и занимался спортивной ходьбой с тросточкой (разновидность шведской ходьбы). Чтобы не подавать дурного примера старперам, которые умрут у кассы, он уходит из университета
73 года. Статья "О мнимом праве лгать из человеколюбия" На эту статью откликнулся Шиллер:
"Ближним охотно служу, но -- увы -- имею к ним склонность. Вот и гложет вопрос: вправду ли нравственен я? Нет тут другого пути: стараясь питать к ним презренье И с отвращеньем в душе, делай, что требует долг."
Ригоризм Канта просто переходит в детский лепет. Тот кто начнет знакомиться с Кантом по этой статье, может с полным правом воскликнуть: "Дядя, ты дурак?" Хотя одна здравая мысль там есть. Если ты совершаешь плохой поступок, то ты должен сам себе отдавать отчет, что ты совершаешь плохой поступок. Если бы ты, допустим, не украл, твои бы дети умерли с голоду. Но ты должен понимать, что ты именно украл
74 года. Умер король, и Кант тут же ввязался в религиозные распри и даже написал "Спор факультетов", где катком своей мысли прошелся по теологическому образованию
75 лет. Кант настолько ослабел, что отказывается от прогулок. Но все же хорохорится, даже публично осудил Фихте. Его восторженный почитатель ушел совершенно в сторону от своего кумира, а Кант, как и всякий родитель и учитель, не мог примириться с мыслью, что вот и Фихте вырос из кантовских штанишек и бормочет чо-то там свое
76 лет. Последняя письменная работа Канта -- "Послесловие к немецко-литовскому словарю"
80 лет. Кант тихо умирает
Дополнения
1770 Кант начинает чтение Беркли и Юма. Когда и как их читал, неизвестно, но его труды свидетельствуют об основательном знакомстве философа с этими авторами. От Беркли ему досталась проблема объекта. Английский философ признавал лишь отдельные свойства, но не признавал их соединения в предмет. Есть красный цвет, терпкий вкус, округлая форма, а вот никакой вишни, где эти свойства совокупляются нет. Вишню люди придумали сами, чтобы одним словом обозначить то, что часто встречается вместе. Эту идею Кант потом развил в понятие категории единства, согласно которому мы, как и у Беркли, объединяем различные свойства в голове в единый предмет.
У Юма его поразила идея причины. Юм утверждал, что все наши знания происходят из ощущений. Вот сверкает молния, гремит гром -- это мы видим и слышим. А где мы видим или слышим причину? Кант также взял эту мысль на вооружение, сделав причину категорией, благодаря которой человек объединяет тесно связанные друг с другом объекты или явления.
Беркли и Юм на пару пробудили Канта, как он выражался, от метафизического сна. Но когда и каким образом это произошло, история умалчивает.
Как умалчивает и о третьем философе, постоянно третировавшем, судя по тексту "Критики чистого разума", его воображение -- Декарте. Он ночами не спал и ворочался в постели, все никак не могши переварить треклятого cogito ergo sum, или, как утверждают новейшие декартоведы, ego cogito, sum ego. По Декарту получалось, что из этой самоочевидной истины можно вывести все знание. То есть сидишь себе, сидишь, закрывши глаза, заткнувши уши, нос и отключив прочие органы чувств, и из этого cogito, sum выводишь все знание, не только математику или физику, но и историю с географией.
Справиться с Декартом было потруднее, чем с Беркли и Юмом, но Кант поборол и этого философа, отделив Я как простое самоощущение от "я" маленького (эмпирического, по его терминологии) -- наши воспоминания, чувства, мысли, а до кучи и желания.
1787 Выход "Критика чистого разума"
Основная идея Канта, на которой построена вся его философия, элементарна. Человек воспринимает окружающий его мир не непосредственно, а через некую призму познавательных способностей.
1. Это похоже на то, как если бы человек надел зеленые очки, и все ему представляется в зеленом свете. Но очки можно надеть, а можно и снять, познавательные же способности всегда при нем. Это как бы встроенные в зрение зеленые очки. Ergo человек не может знать другие цвета и даже знать существуют ли они вообще или все окрашено только в зеленый цвет.
Такими очками для человека являются пространство и время. То есть то, что предметы расположены один подле другого, а события происходят одно вслед за другим, либо одновременно. А есть ли время и пространство в действительности, этого человеку знать не дано.
А существует ли вообще мир в действительности, или есть только одно Я, которое воображает себе внешний мир -- на этот вопрос Кант отвечает однозначно. Внешний мир существует, но каков он мы не знаем. Косвенным доказательством существования внешнего мира является то, что мы не можем воспринимать окружающее так, как бы нам хотелось, а только так и таким, каким оно представляется нашим чувствам.
2. Другой после чувственности познавательной способностью является рассудок. Рассудок -- это способность связывать данные, доставляемые чувственностью, в суждения, например, "нет дыма без огня".
В применении этой своей познавательной способности, человек вроде бы более свободен. Он может сказать, что "нет дыма без огня", а может, более внимательно проанализировав свои восприятия, сказать "бывает дым без огня", "дым и огонь, хотя часто встречаются вместе, но это совершенно разные вещи" и др. А может и вообще никак не связать дым с огнем, пройти мимо не заметив, или вернее не отметив. В то время, как свою чувственность он не может отключить. Он может, конечно, закрыть глаза, но открыв их он увидит только то, что и как представится его зрению. Без вариантов.
Это свойство рассудка свободно составлять суждения Кант называет спонтанностью.
3. Однако и рассудок накладывает на воспринимаемую действительность путы. Взять хотя бы суждение "нет дыма без огня". В нем соединены два элемента: огонь и дым. Но если присмотреться внимательнее, обнаружится еще и третий: а именно, связь этих предметов. Причем не просто связь, а причинно-следственная: "дым есть следствие огня".
Если дым и огонь существуют независимо от человека во внешнем мире -- человек может только сомневаться, что они таковы, какими он их видит, обоняет, чувствует, -- то причина, сама связь целиком привнесены во внешний мир человеком.
Форма суждений так же присуща человеку, как и чувственность, и это такие же зеленые очки на носу, как время и пространство. Форма суждений -- это как бы колея, по которой только и может двигаться суждение, или если хотите, железнодорожные пути: можно на развилке повернуть вправо, а можно влево, можно остановиться и дать задний ход: здесь у машиниста полная воля. Но двигаться можно только по железнодорожным путям.
Всего таких форм суждений -- или категорий -- Кант, несколько подправив Аристотеля, насчитывает 12. Эти категории взаимосвязаны и составляют систему. Покажем это на примере. Мы говорим "не бывает дыма без огня" и тем самым подводим данные нашего чувственного опыта под категорию причины. Но мы можем сказать: "огонь и дым -- это разные свойства одного и того же явления -- горения". Тогда мы подводим дым и огонь под категории субстанции и акциденции (суть и свойство, горение -- это, условно говоря -- чтобы не запутывать предмета, субстанция, а дым и огонь -- ее акциденции). Также мы можем сказать: "дым и огонь существуют всегда одновременно, но это совершенно независимые явления" и тогда мы их подводим под категорию общения.
Третьего не дано. Разве лишь только мы вообще можем не заметить этого явления и не вынести никакого суждения. "Urteilskraft aber ein besonderes Talent sei, welches gar nicht belehrt, sondern nur geubt sein will. Daher ist diese auch das Spezifische des sogenannten Mutterwitzes, dessen Mangel keine Schule ersetzen kann; denn, ob diese gleich einem eingeschrankten Verstande Regeln vollauf, von fremder Einsicht entlehnt, darreichen und gleichsam einpfropfen kann; so mu? doch das Vermogen, sich ihrer richtig zu bedienen, dem Lehrlinge selbst angehoren, und keine Regel, die man ihm in dieser Absicht vorschreiben mochte, ist, in Ermangelung einer solchen Naturgabe, vor Mi?brauch sicher"
4. Есть по Канту и еще одно ограничение для рассудка: сам по себе без чувственности он ни на что не годен. Он может лишь упорядочивать доставляемые чувственностью данные. Кант выражает эту мысль так: "Категория не имеет никакого иного применения для познания вещей, кроме применения к предметам опыта".
Эта мысль конвертируется у Канта в различение синтетических и аналитических суждений. Первые суждения непосредственно вытекают из того, что мы видим и чувствуем: "Сегодня хорошая погода", "все люди смертны", "магнит притягивает железные опилки"... Аналитические суждения возникают из синтетических по правилам логики: можно сказать не выходя из дому, просто добавлением отрицания "не": "Сегодня плохая погода", "не все люди..." Часто аналитические суждения в скрытом виде содержатся в синтетических: "Вася мой друг", ergo "мы с Василием друзья". Аналитические суждения упорядочивают наши знания, прочищают мозги от ошибок и противоречий, но никакого нового знания они не дают.
Так вся геометрия -- это аналитическая наука и содержится в 5-ти, как думали ранее, или в 22 или 23-х, как докопались теперь, постулатах Евклида и др. геометров. Нелегко это охватить даже очень сильному уму, но в принципе возможно.
5. Мысль о том, что рассудок лишь упорядочивает данные чувственного опыта -- одна из ключевых для Канта, и он без конца талдычит ее, никак не доказывая. Автор данной статьи это понимает так (не без помощи одного из случайных замечаний по ходу самого Канта): без чувственного наглядного представления не только понять или объяснить, но даже представить себе категории рассудка невозможно. Например, мы для объяснения категории "причины" привлекли дым, которого без огня не бывает.
"В одинаковой мере необходимо делать чувственными (то есть присоединять к ним в созерцании) предмет категории, а свои созерцания постигать рассудком... Рассудок ничего не может созерцать, а чувства ничего не могут мыслить. Только из их соединения может возникнуть знание... Мысли без содержания пусты, созерцания без понятий слепы".
6. Кроме этих двух, существует еще один вид человеческого познания -- разум. Он также можно двигаться лишь по определенным колеям -- пресловутым так называемым силлогизмам -- умозаключениям (Сократ человек, всякий человек смертен, следовательно Сократ смертен).
Но в отличие от чувственности и рассудка для разума нет преград ни в море, ни на суше. Разум в этом смысле преодолевает ограниченность человеческого познания, сбрасывает зеленые очки. Но радоваться рано. Оказывается, сбросив очки, разум безнадежно запутывается в собственных измышлениях. Причем эти измышления не произвольны, не прихоть злой воли человека, а необходимо заложены в самой этой познавательной способности.
Ничуть не погрешая против логики, разум в конечном итоге приходит к прямо противоположным суждениям. Таких принципиальных суждений 4, т. н. антиномии чистого разума:
1) Мир конечен -- мир бесконечен
2) Все сложное состоит из простых частей -- не существует ничего простого
3) В мире существует свобода -- в мире не существует свободы, но господствует только причинность
4) Существует первопричина мира (Бог) - не существует первопричины мира.
7. Кант даже доказывает строго логически эти положения. Сами эти доказательства мне представляются высосанными из пальца: запутанные и надуманные. Однако если ничего Кант так и не доказал, то и отбросить его идеи как простую блажь было бы неверным.
Покажем это на одном примере. "Мир бесконечен во времени и пространстве". Но сами по себе время и пространство -- лишь формы чувственного созерцания. Есть человек -- есть эти формы, нет человека -- нет их. Ты появился на свет, и появились пространство и время, ты умер -- исчезли пространство и время.
Но с другой стороны, с твоим рождением мир не начинается, и с твоей смертью он не кончается. Нет времени и пространства -- это значит нет их именно как ТВОИХ форм чувственности, но что-то там непонятное все равно было, существует и будет существовать (хотя "было", "есть" и "будет" мы даже не можем представить себе вне понятий времени и пространства. Хорошо было Августину: он сказал, что это Бог существует вне пространства и времени, а как он там существует, человеку понять не дано и лезть в это не следует -- и баста).
Таким образом сама постановка вопроса о бесконечности или конечности мира по Канту нелепа.
8. Кант создал философскую систему, по многообразию и глубине решенных вопросов, сравнимую разве лишь с системой Аристотеля. Нет ни одной философской проблемы, которая так или иначе не была бы отражена в его системе. И вместе с тем кантовская система -- далеко не истина в последней инстанции.
Исходным пунктом кантовской философии является идея, что время и пространство -- это не объективные свойства вещей, а формы чувственного созерцания. Или говоря проще, время и пространство не вне нас, а внутри нас. Мысль очень спорная и плохо согласующаяся с нашим повседневным опытом. Время для кого-то летит, а для кого-то ползет как улитка, но и в том и в другом случает оно независимо от наших желаний и действий.
Сам Кант обосновывает свой исходный постулат весьма туманно и, по большому счету, неубедительно. Поэтому можно принимать его или не принимать: как кому понравится. Если вы не примете исходный кантовский постулат, то вы ни черта не поймете в его идеях. А если примете, то кантовская философия очень многое вам объяснит, а еще более будет служить путеводной нитью в познании и объяснении этого мира. Значимость философских, как и научных, систем состоит не в абсолютной убедительности исходных постулатов, а в их способности стать отправной точкой для идей, которые позволяют что-то понимать в этом мире.
9. Возьмем только один пример практического приложения кантовской философии. До Канта, да во многом и до сих пор, считалось и считается, что ощущения и мысли человека -- это отпечатки, следы внешних идей. Мы смотрим, слушаем, нюхаем, а это отражается на сетчатке, ушных перепонках, в носу, а потом передается в мозг, и там внешние предметы воспроизводятся такими или похожими на то, каковыми они являются в действительности.
Кант эту систему перевернул вверх ногами. Мы, действительно, видим, слушаем... ну, словом, воспринимаем нашими чувствами внешний мир. Но воспринимаемое органами чувств не просто отражается в человеческом восприятии, а формируется им.
Допустим, мы видим условный дом. Какова его форма? У нас в голове множество геометрических фигур и тел (Кант, напомню, считает, что все геометрические объекты -- это чистые созерцания, то есть созданные человеком в его мозгу). Мы прикладываем фигуру конуса. Нет не годится. Тогда мы прикладываем фигуру шара. Тоже не климатит. И так перебирая одну за другой геометрические фигуры, мы устанавливаем, что дом имеет форму параллелепипеда.
Потом мы такими же последовательными действиями устанавливаем более точно форму дома: фронтоны, форму крыши, окон, дверей, цвет стен, запахи, исходящие от этого дома. Скажут, что таким образом, мы долго будем размышлять, прежде чем в нашем сознании сформируется образ дома. Примерно в этом ключе и критиковали Канта. Но сегодня, когда мы знаем, какими мощными мозгами обладают компьютеры, по сколько миллионов операций в секунду они способны производить, эта мысль Канта уже не кажется нам уж столь неправдоподобной.
10. Возникает другой вопрос: а зачем вообще было городить горотьбу? Чем плоха была теория отпечатка в познании? Тем более, что Кант свою схему никак не доказывает и не обосновывает никакими экспериментами. То есть сама по себя кантовская теория восприятия -- чистейший вымысел. Но этот вымысел, как оказалось, имеет практический заряд большой убойной силы.
Что ощутили на своей шкуре изобретатели компьютерного распознавания текстов. Первоначально они в полном соответствии с идеей отпечатка пытались через системы считывания донести то, что они видели на бумаге, до электронных мозгов. Но чем точнее были приборы, тем все хуже и хуже был результат. Оказалось, что не существует в мире двух одинаковых букв. Даже если отбросить такие вещи, как разницу в используемых штрифтах или естественные помарки в книгах, зачастую не воспринимаемые даже человеческим глазом.
И если в тексте на 10 листов встречается 1500 букв "а", то будет воспроизводиться 1500 совершенно различных конфигураций точек. Читали ли изобретатели сканеров и распознающих программ Канта, подлежит большому сомнению. Но кто-то их надоумил, что нужно заложить в электронные мозги эти самые буквы. А уж тогда они будут сопоставлять воспринимаемые сканером конфигурации точек с теми образами букв, которые заложены в компьютеры и определять, какая конфигурация на какую букву или знак похожа.
И дело пошло на лад.
11. Продуктивной кантовская идея о схематизме восприятия (так ее обозвал сам изобретатель: человек воспринимает окружающее, прикладывая к чувственным объектам заложенные в его рассудке т. н. временнЫе схемы -- мостики между категориями и чувствами: так категории причины соответствует схема "одно после другого") оказалась и в лингвистике, а именно в фонетике.
Давно уже обратили внимание, что одни и те же звуки сильно отличаются в разных языках: русское "а" не похоже на "а" английское, которое нам кажется то "а", то "о", то "э", русское "х" ничего общего не имеет с немецким "h": какая-то смесь придыхания, "х" и "г" -- то ли Гитлер, то ли Хитлер. Но и в одном языке звуки резко отличаются. К концу XIX веки фонетики насобачились различать несколько десятков тысяч звуков.
И буквально похватались за головы: как же люди при таком разнообразии способны понимать друг друга? А они понимают, и притом преотлично. Проблему разрешил швейцарский лингвист Соссюр, который вполне сознательно отталкивался от Канта.
Он предположил, что в мозгу у каждого из нас есть идеальные образы звуков, т. н. фонемы. И когда человек слышит речь, он автоматически прикладываем к потоку звуков эти фонемы. Допустим он слышит слово "мама". Каков первый звук: "а"? нет не "а", может быть, "б"? Нет не "б". И так перебирая одну за другой фонемы, он доходит до фонемы "м". О! это как раз годится. И так фонема за фонемой он выстраивает весь звуковой облик речи собеседника.
1785 вышла "Метафизика нравов" Канта, где он пальнул в мир своим категорическим императивом. В "Критике" он выдвигает и доказывает т. н. идеи разума (антимонии). Это 4 суждения прямо противоположных по смыслу, но однозначно доказуемых. Третья антиномия гласит: все в мире подчинено закону строгой причинности -- помимо этого в мире существует свободная причинность. Согласно первому положению антиномии, если применять ее к нашей обычной человеческой жизни: все заранее предопределено, и нет в мире виноватых. И убийца и врач-общественник связаны единым законом всеобщей необходимости, этакой кармой. Согласно второму -- человек в любой момент может выйти из кармы, типа как хочу, так и ворочу. Разрешить это противоречие человеку не дано. Но тогда не будет и нравственности. Поэтому нужно, хотя свободная причинность может и есть, а может и нет, вести себя так, будто бы она была.
Между прочим в этих работах Кант показал хороший литературный вкус вкупе с остроумием в отличие от "Критики". Читаются эти работы достаточно легко, и отсюда их популярность.
1795 "К вечному миру". Первым эту идею попытался поставить на практическую основу Г. Гроций. В Европе уже несколько лет бушевала Тридцатилетняя война, по своим разрушительным последствиям сравнимая с мировыми войнами XX века. И все эти годы Гроций пытается склонить страны к миру: вырабатывает условия договоров, перемирий. Пока наконец не осточертел собственным нанимателям и просвещенная королева Швеции не увольняет его от должности посла.
Но и Канту, несмотря на всеобщее одобрение его работы, не очень-то многого удалось достигнуть в этом плане. Если мы окинем взглядом деятельность философов на государственной ниве, то можем обратить внимание на парадокс. Никому из них не удавалось достичь значимых эффектов. Ни проект идеального государства, предложенный Платоном Дионисию, ни конституции Руссо и Вольтера, писанные ими для Швейцарии и Корсики, ни проект всеобщего мира Канта -- ничто не имело никаких непосредственных практических результатов. Но с течением времени разработанные этими казалось бы далекими от жизни мыслителями идеи, клались в основы реальных конституций и договоров, которые работают до сих пор. Так и Гроций. Хоть он и не прекратил Тридцатилетнюю войну, но выработанные им принципы межгосударственных отношений стали фундаментом европейского международного права