|
|
||
рус.THE earliest antiquity lies buried in silence and oblivion, excepting the remains we have of it in sacred writ. This silence was succeeded by poetical fables and these, at length, by the writings we now enjoy; so that the concealed and secret learning of the ancients seems separated from the history and knowledge of the following ages by a veil, or partition-wall of fables, interposing between the things that are lost and those that remain.[2]
рус.Many may imagine that I am here entering upon a work of fancy; or amusement, and design to use a poetical liberty, in explaining poetical fables. It is true, fables in general are composed of ductile matter, that may be drawn into great variety by a witty talent or an inventive genius, and be delivered of plausible meanings which they never contained. But this procedure has already been carried to excess; and great numbers, to procure the sanction of antiquity to their own notions and inventions, have miserably wrested and abused the fables of the ancients.
рус.Nor is this only a late or unfrequent practice, but of ancient date and common even to this day. Thus Chrysippus, like an interpreter of dreams, attributed the opinions of the Stoics to the poets of old; and the chemists, at present, more childishly apply the poetical transformations to their experiments of the furnace. And though I have well weighed and considered all this, and thoroughly seen into the levity which the mind indulges for allegories and allusions, yet I cannot but retain a high value for the ancient mythology. And, certainly, it were very injudicious to suffer the fondness and licentiousness of a few to detract from the honour of allegory and parable in general. This would be rash, and almost profane; for, since religion delights in such shadows and disguises, to abolish them were, in a manner, to prohibit all intercourse betwixt things divine and human.
рус.Upon deliberate consideration, my judgment is, that a concealed instruction and allegory was originally intended in many of the ancient fables. This opinion may, in some respect, be owing to the veneration I have for antiquity, but more to observing that some fables discover a great and evident similitude, relation, and connection with the thing they signify, as well in the structure of the fable as in the propriety of the names whereby the persons or actors are characterized; insomuch, that no one could positively deny a sense and meaning to be from the first intended, and purposely shadowed out in them. For who can hear that Fame, after the giants were destroyed, sprung up as their posthumous sister, and not apply it to the clamour of parties and the seditious rumours which commonly fly about for a time upon the quelling of insurrections? Or who can read how the giant Typhon cut out and carried away Jupiter's sinews - which Mercury afterwards stole and again restored to Jupiter - and not presently observe that this allegory denotes strong and powerful rebellions, which cut away from kings their sinews, both of money and authority; and that the way to have them restored is by lenity, affability, and prudent edicts, which soon reconcile, and as it were steal upon the affections of the subject? Or who, upon hearing that memorable expedition of the gods against the giants, when the braying of Silenus's ass greatly contributed in putting the giants to flight, does not clearly conceive that this directly points at the monstrous enterprises of rebellious subjects, which are frequently frustrated and disappointed by vain fears and empty rumours?
рус.Again, the conformity and purport of the names is frequently manifest and self-evident. Thus Metis the wife of Jupiter, plainly signifies counsel; Typhon, swelling; Pan, universality; Nemesis, revenge, &c. Nor is it a wonder, if sometimes a piece of history or other things are introduced, by way of ornament; or if the times of the action are confounded; or if part of one fable be tacked to another; or if the allegory be new turned; for all this must necessarily happen, as the fables were the inventions of men who lived in different ages and had different views; some of them being ancient, others more modern; some having an eye to natural philosophy, and others to morality or civil policy.
рус.It may pass for a farther indication of a concealed and secret meaning, that some of these fables are so absurd and idle in their narration as to show and proclaim an allegory, even afar off. A fable that carries probability with it may be supposed invented for pleasure, or in imitation of history; but those that could never be conceived or related in this way must surely have a different use.
рус.For example, what a monstrous fiction is this, that Jupiter should take Metis to wife, and as soon as he found her pregnant eat her up, whereby he also conceived, and out of his head brought forth Pallas armed. Certainly no mortal could, but for the sake of the moral it couches, invent such an absurd dream as this, so much out of the road of thought!
рус.But the argument of most weight with me is this, that many of these fables by no means appear to have been invented by the persons who relate and divulge them, whether Homer, Hesiod, or others; for if I were assured they first flowed from those later times and authors that transmit them to us, I should never expect anything singularly great or noble from such an origin. But who-ever attentively considers the thing, will find that these fables are delivered down and related by those writers, not as matters then first invented and proposed, but as things received and embraced in earlier ages. Besides, as they are differently related by writers nearly of the same ages, it is easily perceived that the relators drew from the common stock of ancient tradition, and varied but in point of embellishment, which is their own. And this principally raises my esteem of these fables, which I receive, not as the product of the age, or invention of the poets, but as sacred relics, gentle whispers, and the breath of better times, that from the traditions of more ancient nations came, at length, into the flutes and trumpets of the Greeks.
рус.But if any one shall, notwithstanding this, contend that allegories are always adventitious, or imposed upon the ancient fables, and no way native or genuinely contained in them, we might here leave him undisturbed in that gravity of judgment he affects (though we cannot help accounting it somewhat dull and phlegmatic), and if it were worth the trouble, proceed to another kind of argument.
рус.Men have proposed to answer two different and contrary ends by the use of parable; for parables serve as well to instruct or illustrate as to wrap up and envelop, so that though, for the present, we drop the concealed use, and suppose the ancient fables to be vague, undeterminate things, formed for amusement, still the other use must remain, and can never be given up. And every man, of any learning, must readily allow that this method of instructing is grave, sober, or exceedingly useful, and sometimes necessary in the sciences, as it opens an easy and familiar passage to the human understanding, in all new discoveries that are abstruse and out of the road of vulgar opinions. Hence, in the first ages, when such inventions and conclusions of the human reason as are now trite and common were new and little known, all things abounded with fables, parables, similes, comparisons and allusions, which were not intended to conceal, but to inform and teach, whilst the minds of men continued rude and unpractised in matters of subtilty and speculation, or even impatient, and in a manner uncapable of receiving such things as did not directly fall under and strike the senses.
рус.For as hieroglyphics were in use before writing, so were parables in use before arguments. And even to this day, if any man would let new light in upon the human understanding, and conquer prejudice, without raising contests, animosities, opposition, or disturbance, he must still go in the same path, and have recourse to the like method of allegory, metaphor, and allusion.
рус.To conclude, the knowledge of the early ages was either great or happy; great, if they by design made this use of trope and figure; happy, if, whilst they had other views, they afforded matter and occasion to such noble contemplations. Let either be the case, our pains, perhaps, will not be misemployed, whether we illustrate antiquity or things themselves.
рус.The like indeed has been attempted by others; but to speak ingenuously, their great and voluminous labours have almost destroyed the energy, the efficacy, and grace of the thing, whilst being unskilled in nature, and their learning no more than that of commonplace, they have applied the sense of the parables to certain general and vulgar matters, without reaching to their real purport, genuine interpretation, and fill depth. For myself, therefore, I expect to appear new in these common things, because, leaving untouched such as are sufficiently plain and open, I shall drive only at those that are either deep or rich.
рус.THE Poets relate, that Apollo, falling in love with Cassandra, was still deluded and put off by her, yet fed with hopes, till she had got from him the gift of prophecy; and having now obtained her end, she flatly rejected his suit. Apollo, unable to recall his rash gift, yet enraged to be outwitted by a girl, annexed this penalty to it, that though she should always prophesy true, she should never be believed; whence her divinations were always slighted, even when she again and again predicted the ruin of her country.
рус.EXPLANATION. - This fable seems invented to express the insignificance of unseasonable advice. For they who are conceited, stubborn, or intractable, and listen not to the instructions of Apollo, the god of harmony, so as to learn and observe the modulations and measures of affairs, the sharps and flats of discourse, the difference between judicious and vulgar ears, and the proper times of speech and silence, let them be ever so intelligent, and ever so frank of their advice, or their counsels ever so good and just, yet all their endeavours, either of persuasion or force, are of little significance, and rather hasten the ruin of those they advise. But, at last, when the calamitous event has made the sufferers feel the effect of their neglect, they too late reverence their advisers, as deep, foreseeing, and faithful prophets.
рус.Of this we have a remarkable instance in Cato of Utica, who discovered afar off, and long foretold, the approaching ruin of his country, both in the first conspiracy, and as it was prosecuted in the civil war between Caesar and Pompey yet did no good the while, but rather hurt the commonwealth, and hurried on its destruction, which Cicero wisely observed in these words: "Cato, indeed, judges excellently, but prejudices the state; for he speaks as in the commonwealth of Plato, and not as in the dregs of Romulus."
рус.THE fable runs, that Juno, enraged at Jupiter's bringing forth Pallas without her assistance, incessantly solicited all the gods and goddesses, that she might produce without Jupiter: and having by violence and importunity obtained the grant, she struck the earth, and thence immediately sprung up Typhon, a huge and dreadful monster, whom she committed to the nursing of a serpent. As soon as he was grown up, this monster waged war on Jupiter, and taking him prisoner in the battle, carried him away on his shoulders, into a remote and obscure quarter: and there cutting out the sinews of his hands and feet, he bore them off, leaving Jupiter behind miserably maimed and mangled.
рус.But Mercury afterwards stole these sinews from Typhon, and restored them to Jupiter. Hence, recovering his strength, Jupiter again pursues the monster; first wounds him with a stroke of his thunder, when serpents arose from the blood of the wound: and now the monster being dismayed, and taking to flight, Jupiter next darted Mount AEtna upon him, and crushed him with the weight.
рус.EXPLANATION. - This fable seems designed to express the various fates of kings, and the turns that rebellions sometimes take, in kingdoms. For princes may be justly esteemed married to their states, as Jupiter to Juno : but it sometimes happens, that, being depraved by long wielding of the sceptre, and growing tyrannical, they would engross all to themselves; and slighting the counsel of their senators and nobles, conceive by themselves; that is, govern according to their own arbitrary will and pleasure. This inflames the people, and makes them endeavour to create and set up some head of their own. Such designs are generally set on foot by the secret motion and instigation of the peers and nobles, under whose connivance the common sort are prepared for rising: whence proceeds a swell in the state, which is appositely denoted by the nursing of Typhon. This growing posture of affairs is fed by the natural depravity, and malignant dispositions of the vulgar, which to kings is an envenomed serpent. And now the disaffected, uniting their force, at length break out into open rebellion, which, producing infinite mischiefs, both to prince and people, is represented by the horrid and multiplied deformity of Typhon, with his hundred heads, denoting the divided powers; his flaming mouths, denoting fire and devastation; his girdles of snakes, denoting sieges and destruction; his iron hands, slaughter and cruelty; his eagle's talons, rapine and plunder; his plumed body, perpetual rumours, contradictory accounts, &c. And sometimes these rebellions grow so high, that kings are obliged, as if carried on the backs of the rebels, to quit the throne, and retire to some remote and obscure part of their dominions, with the loss of their sinews, both of money and majesty.
рус.But if now they prudently bear this reverse of fortune, they may, in a short time, by the assistance of Mercury, recover their sinews again; that is, by becoming moderate and affable; reconciling the minds and affections of the people to them, by gracious speeches, and prudent proclamations, which will win over the subject cheerfully to afford new aids and supplies, and add fresh vigour to authority. But prudent and wary princes here seldom incline to try fortune by a war, yet do their utmost, by some grand exploit, to crush the reputation of the rebels: and if the attempt succeeds, the rebels, conscious of the wound received, and distrustful of their cause, first betake themselves to broken and empty threats; like the hissings of serpents; and next, when matters are grown desperate, to flight. And now, when they thus begin to shrink, it is safe and seasonable for kings to pursue them with their forces, and the whole strength of the kingdom; thus effectually quashing and suppressing them, as it were by the weight of a mountain.
рус.IT is related that the Cyclops, for their savageness and cruelty, were by Jupiter first thrown into Tartarus, and there condemned to perpetual imprisonment: but that afterwards, Tellus persuaded Jupiter it would be for his service to release them, and employ them in forging thunderbolts. This he accordingly did; and they, with unwearied pains and diligence, hammered out his bolts, and other instruments of terror, with a frightful and continual din of the anvil.
рус.It happened long after, that Jupiter was displeased with AEsculapius, the son of Apollo, for having, by the art of medicine, restored a dead man to life: but concealing, his indignation, because the action in itself was pious and illustrious, he secretly incensed the Cyclops against him, who, without remorse, presently slew him with their thunderbolts: in revenge whereof, Apollo, with Jupiter's connivance, shot them all dead with his arrows.
рус.EXPLANATION. - This fable seems to point at the behaviour of princes, who, having cruel, bloody, and oppressive ministers, first punish and displace them; but afterwards, by the advice of Tellus, that is, some earthly-minded and ignoble person, employ them again, to serve a turn, when there is occasion for cruelty in execution, or severity in exaction: but these ministers being base in their nature, whet by their former disgrace, and well aware of what is expected from them, use double diligence in their office; till, proceeding unwarily, and over-eager to gain favour, they sometimes, from the private nods, and ambiguous orders of their prince, perform some odious or execrable action: When princes, to decline the envy themselves, and knowing they shall never want such tools at their back, drop them, and give them up to the friends and followers of the injured person; thus exposing them, as sacrifices to revenge and popular odium: whence with great applause, acclamations, and good wishes to the prince, these miscreants at last meet with their desert.
рус.NARCISSUS is said to have been extremely beautiful and comely, but intolerably proud and disdainful; so that, pleased with himself, and scorning the world, he led a solitary life in the woods; hunting only with a few followers, who were his professed admirers, amongst whom the nymph Echo was his constant attendant. In this method of life it was once his fate to approach a clear fountain, where he laid himself down to rest, in the noonday heat; when, beholding his image in the water, he fell into such a rapture and admiration of himself, that he could by no means be got away, but remained continually fixed and gazing, till at length he was turned into a flower, of his own name, which appears early in the spring, and is consecrated to the infernal deities, Pluto, Proserpine, and the Furies.
рус.EXPLANATION. - This fable seems to paint the behaviour and fortune of those, who, for their beauty, or other endowments, wherewith nature (without any industry of their own) has graced and adorned them, are extravagantly fond of themselves: for men of such a disposition generally affect retirement, and absence from public affairs; as a life of business must necessarily subject them to many neglects and contempts, which might disturb and ruffle their minds whence such persons commonly lead a solitary, private, and shadowy life; see little company, and those only such as highly admire and reverence them; or, like an echo, assent to all they say.
рус.And they who are depraved, and rendered still fonder of themselves by this custom, grow strangely indolent, unactive, and perfectly stupid. The Narcissus, a spring flower, is an elegant emblem of this temper, which at first flourishes, and is talked of, but when ripe, frustrates the expectation conceived of it.
рус.And that this flower should be sacred to the infernal powers, carries out the allusion still farther; because men of this humour are perfectly useless in all respects: for whatever yields no fruit, but passes, and is no more, like the way of a ship in the sea, was by the ancients consecrated to the infernal shades and powers.
рус.THE only solemn oath, by which the gods irrevocably obliged themselves, is a well-known thing, and makes a part of many ancient fables. To this oath they did not invoke any celestial divinity, or divine attribute, but only called to witness the river Styx; which, with many meanders, surrounds the infernal court of Dis. For this form alone, and none but this, was held inviolable and obligatory: and the punishment of falsifying it, was that dreaded one of being excluded, for a certain number of years, the table of the gods.
рус.EXPLANATION. - This fable seems invented to show the nature of the compacts and confederacies of princes; which, though ever so solemnly and religiously sworn to, prove but little the more binding for it: so that oaths in this case seem used, rather for decorum, reputation, and ceremony, than for fidelity, security, and effectuating. And though these oaths were strengthened with the bonds of affinity, which are the links and ties of nature, and again, by mutual services and good offices, yet we see all this will generally give way to ambition, convenience, and the thirst of power: the rather, because it is easy for princes, under various specious pretences, to defend, disguise, and conceal their ambitious desires, and insincerity; having no judge to call them to account.
рус.There is, however, one true and proper confirmation of their faith, though no celestial divinity; but that great divinity of princes, Necessity; or, the danger of the state; and the securing of advantage.
рус.This necessity is elegantly represented by Styx, the fatal river, that can never be crossed back. And this deity it was, which Iphicrates the Athenian invoked in making a league: and because he roundly and openly avows what most others studiously conceal, it may be proper to give his own words. Observing that the Lacedaemonians were inventing and proposing a variety of securities, sanctions, and bonds of alliance, he interrupted them thus: "There may indeed, my friends, be one bond and means of security between us; and that is, for you to demonstrate you have delivered into our hands, such things as that if you had the greatest desire to hurt us you could not be able." Therefore, if the power of offending be taken away, or if by a breach of compact there be danger of destruction or diminution to the state or tribute, then it is that covenants will be ratified, and confirmed, as it were by the Stygian oath, whilst there remains an impending danger of being prohibited and excluded the banquet of the gods; by which expression the ancients denoted the rights and prerogatives, the affluence and the felicities, of empire and dominion.
рус.THE ancients have, with great exactness, delineated universal nature under the person of Pan. They leave his origin doubtful; some asserting him the son of Mercury, and others the common offspring of all Penelope's suitors. The latter supposition doubtless occasioned some later rivals to entitle this ancient fable Penelope; a thing frequently practised when the earlier relations are applied to more modern characters and persons, though sometimes with great absurdity and ignorance, as in the present case; for Pan was one of the ancientest gods, and long before the time of Ulysses; besides, Penelope was venerated by antiquity for her matronal chastity. A third sort will have him the issue of Jupiter and Hybris, that is, Reproach. But whatever his origin was, the Destinies are allowed his sisters.
рус.He is described by antiquity, with pyramidal horns reaching up to heaven, a rough and shaggy body, a very long beard, of a biform figure, human above, half brute below, ending in goat's feet. His arms, or ensigns of power, are, a pipe in his left hand, composed of seven reeds; in his right a crook; and he wore for his mantle a leopard's skin.
рус.His attributes and titles were the god of hunters, shepherds, and all the rural inhabitants; president of the mountains; and, after Mercury, the next messenger of the gods. He was also held the leader and ruler of the Nymphs, who continually danced and frisked about him, attended with the Satyrs and their elders, the Sileni. He had also the power of striking terrors, especially such as were vain and superstitious; whence they came to be called panic terrors.[2]
рус.Few actions are recorded of him, only a principal one is, that he challenged Cupid at wrestling, and was worsted. He also catched the giant Typhon in a net, and held him fast. They relate farther of him, that when Ceres, growing disconsolate for the rape of Proserpine, hid herself, and all the gods took the utmost pains to find her, by going out different ways for that purpose, Pan only had the good fortune to meet her, as he was hunting, and discovered her to the rest. He likewise had the assurance to rival Apollo in music; and in the judgment of Midas was preferred; but the judge had, though with great privacy and secrecy, a pair of ass's ears fastened on him for his sentence.[3]
рус.There is very little said of his amours; which may seem strange among such a multitude of gods, so profusely amorous. He is only reported to have been very fond of Echo, who was also esteemed his wife; and one nymph more, called Syrinx, with the love of whom Cupid inflamed him for his insolent challenge; so he is reported once to have solicited the moon to accompany him apart into the deep woods.
рус.Lastly, Pan had no descendant, which also is a wonder, when the male gods were so extremely prolific; only he was the reputed father of a servant-girl called Iambe, who used to divert strangers with her ridiculous prattling stories.
рус.This fable is perhaps the noblest of all antiquity, and pregnant with the mysteries and secrets of nature.
рус.Pan, as the name imports, represents the universe, about whose origin there are two opinions, viz., that it either sprung from Mercury, that is, the divine word, according to the Scriptures and philosophical divines, or from the confused seeds of things. For they who allow only one beginning of all things, either ascribe it to God; or, if they suppose a material beginning, acknowledge it to be various in its powers; so that the whole dispute comes to these points; viz., either that nature proceeds from Mercury, or from Penelope and all her suitors.[4]
рус.
рус.The third origin of Pan seems borrowed by the Greeks from the Hebrew mysteries, either by means of the Egyptians, or otherwise; for it relates to the state of the world, not in its first creation, but so made subject to death and corruption after the fall; and in this state it was and remains, the offspring of God and Sin, or Jupiter and Reproach. And therefore these three several accounts of Pan's birth may seem true, if duly distinguished in respect of things and times. For this Pan, or the universal nature of things, which we view and contemplate, had its origin from the divine Word and confused matter, first created by God himself, with the subsequent introduction of sin, and consequently corruption.
рус.The Destinies, or the natures and fates of things, are justly made Pan's sisters, as the chain of natural causes links together the rise, duration, and corruption; the exaltation, degeneration, and workings; the processes, the effects, and changes, of all that can any way happen to things.
рус.Horns are given him, broad at the roots, but narrow and sharp at the top, because the nature of all things seems pyramidal; for individuals are infinite, but being collected into a variety of species, they rise up into kinds, and these again ascend, and are contracted into generals, till at length nature may seem collected to a point. And no wonder if Pan's horns reach to the heavens, since the sublimities of nature, or abstract ideas, reach in a manner to things divine; for there is a short and ready passage from metaphysics to natural theology.
рус.Pan's body, or the body of nature, is, with great propriety and elegance, painted shaggy and hairy, as representing the rays of things; for rays are as the hair, or fleece of nature, and more or less worn by all bodies. This evidently appears in vision, and in all effects or operations at a distance; for whatever operates thus may be properly said to emit rays.[5] But particularly the beard of Pan is exceeding long, because the rays of the celestial bodies penetrate, and act to a prodigious distance, and have descended into the interior of the earth so far as to change its surface; and the sun himself, when clouded on its upper part, appears to the eye bearded.
рус.Again, the body of nature is justly described biform, because of the difference between its superior and inferior parts, as the former, for their beauty, regularity of motion, and influence over the earth, may be properly represented by the human figure, and the latter, because of their disorder, irregularity, and subjection to the celestial bodies, are by the brutal. This biform figure also represents the participation of one species with another; for there appear to be no simple natures; but all participate or consist of two: thus man has somewhat of the brute, the brute somewhat of the plant, the plant somewhat of the mineral; so that all natural bodies have really two faces, or consist of a superior and an inferior species.
рус.There lies a curious allegory in the making of Pan goatfooted, on account of the motion of ascent which the terrestrial bodies have towards the air and heavens; for the goat is a clambering creature, that delights in climbing up rocks and precipices; and in the same manner the matters destined to this lower globe strongly affect to rise upwards, as appears from the clouds and meteors.
рус.Pan's arms, or the ensigns he bears in his hands, are of two kinds - the one an emblem of harmony, the other of empire. His pipe, composed of seven reeds, plainly denotes the consent and harmony, or the concords and discords of things, produced by the motion of the seven planets. His crook also contains a fine representation of the ways of nature, which are partly straight and partly crooked; thus the staff, having an extraordinary bend towards the top, denotes that the works of Divine Providence are generally brought about by remote means, or in a circuit, as if somewhat else were intended rather than the effect produced, as in the sending of Joseph into Egypt, &c. So likewise in human government, they who sit at the helm manage and wind the people more successfully by pretext and oblique courses, than they could by such as are direct and straight; so that, in effect, all sceptres are crooked at the top.
рус.Pan's mantle, or clothing, is with great ingenuity made of a leopard's skin, because of the spots it has; for in like manner the heavens. are sprinkled with stars, the sea with islands, the earth with flowers, and almost each particular thing is variegated, or wears a mottled coat.
рус.The office of Pan could not be more livelily expressed than by making him the god of hunters; for every natural action, every motion and process, is no other than a chase: thus arts and sciences hunt out their works, and human schemes and counsels their several ends; and all living creatures either hunt out their aliment, pursue their prey, or seek their pleasures, and this in a skilful and sagacious manner.[6]
рус.
рус.He is also styled the god of the rural inhabitants, because men in this situation live more according to nature than they do in cities and courts, where nature is so corrupted with effeminate arts, that the saying of the poet may be verified -
рус.- pars minima est ipsa puella sui.[7]
рус.He is likewise particularly styled President of the Mountains, because in mountains and lofty places the nature of things lies more open and exposed to the eye and the understanding.
рус.In his being called the messenger of the gods, next after Mercury, lies a divine allegory, as next after the Word of God, the image of the world is the herald of the Divine power and wisdom, according to the expression of the Psalmist, "The heavens declare the glory of God, and the firmament showeth his handiwork."[8]
рус.Pan is delighted with the company of the Nymphs; that is, the souls of all living creatures are the delight of the world; and he is properly called their governor, because each of them follows its own nature as a leader, and all dance about their own respective rings, with infinite variety and never-ceasing motion.
рус.And with these continually join the Satyrs and Sileni; that is, youth and age: for all things have a kind of young, cheerful, and dancing time; and again their time of slowness, tottering, and creeping. And whoever, in a true light, considers the motions and endeavours of both these ages, like another Democritus, will perhaps find them as odd and strange as the gesticulations and antic motions of the Satyrs and Sileni.
рус.The power he had of striking terrors contains a very sensible doctrine; for nature has implanted fear in all living creatures; as well to keep them from risking their lives, as to guard against injuries and violence; and yet this nature or passion keeps not its bounds, but with just and profitable fears always mixes such as are vain and senseless; so that all things, if we could see their insides, would appear full of panic terrors. Thus mankind, particularly the vulgar, labour under a high degree of superstition, which is nothing more than a panic-dread that principally reigns in unsettled and troublesome times.
рус.The presumption of Pan in challenging Cupid to the conflict, denotes that matter has an appetite and tendency to a dissolution of the world, and falling back to its first chaos again, unless this depravity and inclination were restrained and subdued by a more powerful concord and agreement of things, properly expressed by Love or Cupid; it is therefore well for mankind, and the state of all things, that Pan was thrown and conquered in the struggle. His catching and detaining Typhon in the net receives a similar explanation; for whatever vast and unusual swells, which the word typhon signifies, may sometimes be raised in. nature, as in the sea, the clouds, the earth, or the like, yet nature catches, entangles, and holds all such outrages and insurrections in her inextricable net, wove as it were of adamant.
рус.That part of the fable which attributes the discovery of lost Ceres to Pan whilst he was hunting - a happiness denied the other gods, though they diligently and expressly sought her - contains an exceeding just and prudent admonition; viz., that we are not to expect the discovery of things useful in common life, as that of corn, denoted by Ceres, from abstract philosophies, as if these were the gods of the first order, - no, not though we used our utmost endeavours this way, - but only from Pan, that is, a sagacious experience and general knowledge of nature, which is often found, even by accident, to stumble upon such discoveries whilst the pursuit was directed another way.
рус.The event of his contending with Apollo in music affords us a useful instruction, that may help to humble the human reason and judgment, which is too apt to boast and glory in itself. There seem to be two kinds of harmony - the one of Divine Providence, the other of human reason; but the government of the world, the administration of its affairs, and the more secret Divine judgments, sound harsh. and dissonant to human ears or human judgment: and though this ignorance be justly rewarded with asses' ears, yet they are put on and worn, not openly, but with great secrecy; nor is the deformity of the thing seen or observed by the vulgar.
рус.We must not find it strange if no amours are related of Pan besides his marriage with Echo; for nature enjoys itself, and in itself all other things. He that loves desires enjoyment, but in profusion there is no room for desire; and therefore Pan, remaining content with himself, has no passion unless it be for discourse, which is well shadowed out by Echo or task, or when it is more accurate, by Syrinx or writing.[9]
рус.But Echo makes a most excellent wife for Pan, as being no other than genuine philosophy, which faithfully repeats his words, or only transcribes exactly as nature dictates; thus representing the true image and reflection of the world without adding a tittle.
рус.It tends also to the support and perfection of Pan or nature to be without offspring; for the world generates in its parts, and not in the way of a whole, as wanting a body external to itself wherewith to generate.
рус.Lastly, for the supposed or spurious prattling daughter of Pan, it is an excellent addition to the fable, and aptly represents the talkative philosophies that have at all times been stirring, and filled the world with idle tales, being ever barren, empty, and servile, though sometimes indeed diverting and entertaining, and sometimes again troublesome and importunate.
рус.THE fable relates, that Perseus was despatched from the cast by Pallas, to cut off Medusa's head, who had committed great ravage upon the people of the west; for this Medusa was so dire a monster as to turn into stone all those who but looked upon her. She was a Gorgon, and the only mortal one of the three, the other two being invulnerable. Perseus, therefore, preparing himself for this grand enterprise, had presents made him from three of the gods: Mercury gave him wings for his heels; Pluto, a helmet; and Pallas, a shield and a mirror. But though he was now so well equipped, he posted not directly to Medusa, but first turned aside to the Greae, who were half-sisters to the Gorgons. These Greae were gray-headed, and like old women from their birth, having among them all three but one eye, and one tooth, which, as they had occasion to go out, they each wore by turns, and laid them down again upon coming back. This eye and this tooth they lent to Perseus, who now judging himself sufficiently furnished, he, without farther stop, flies swiftly away to Medusa, and finds her asleep. But not venturing his eyes, for fear she should wake, he turned his head aside, and viewed her in Pallas's mirror; and thus directing his stroke, cut off her head; when immediately, from the gushing blood, there darted Pegasus, winged. Perseus now inserted Medusa's head into Pallas's shield, which thence retained the faculty of astonishing and benumbing all who looked on it."
рус.This fable seems invented to show the prudent method of choosing, undertaking, and conducting a war; and, accordingly, lays down three useful precepts about it, as if they were the precepts of Pallas.
рус.(1.) The first is, that no prince should be over-solicitous to subdue a neighbouring nation; for the method of enlarging an empire is very different from that of increasing an estate. Regard is justly had to contiguity, or adjacency, in private lands and possessions; but in the extending of empire, the occasion, the facility, and advantage of a war, are to be regarded instead of vicinity. It is certain that the Romans, at the time they stretched but little beyond Liguria to the west, had by their arms subdued the provinces as far as Mount Taurus to the east. And thus Perseus readily undertook a very long expedition, even from the east to the extremities of the west.
рус.The second precept is, that the cause of the war be just and honourable; for this adds alacrity both to the soldiers, and the people who find the supplies; procures aids, alliances, and numerous other conveniences. Now there is no cause of war more just and laudable, than the suppressing of tyranny, by which a people are dispirited, benumbed, or left without life and vigour, as at the sight of Medusa.
рус.Lastly, it is prudently added, that as there were three of the Gorgons, who represent war, Perseus singled her out for his expedition that was mortal; which affords this precept, that such kind of wars should be chose as may be brought to a conclusion, without pursuing vast and infinite hopes.
рус.Again, Perseus's setting-out is extremely well adapted to his undertaking, and in a manner commands success; he received despatch from Mercury, secrecy from Pluto, and foresight from Pallas. It also contains an excellent allegory, that the wings given him by Mercury were for his heels, not for his shoulders; because expedition is not so much required in the first preparations for war, as in the subsequent matters, that administer to the first; for there is no error more frequent in war, than, after brisk preparations, to halt for subsidiary forces and effective supplies.
рус.The allegory of Pluto's helmet, rendering men invisible and secret, is sufficiently evident of itself; but the mystery of the shield and the mirror lies deeper, and denotes, that not only a prudent caution must be had to defend, like the shield, but also such an address and penetration as may discover the strength, the motions, the counsels, and designs of the enemy; like the mirror of Pallas.
рус.But though Perseus may now seem extremely well prepared, there still remains the most important thing of all; before he enters upon the war, he must of necessity consult the Greae. These Greae are treasons; half, but degenerate sisters of the Gorgons; who are representatives of wars: for wars are generous and noble; but treasons base and vile.
рус.The Greae are elegantly described as hoary-headed, and like old women from their birth; on account of the perpetual cares, fears, and trepidations attending traitors. Their force, also, before it breaks out into open revolt, consists either in an eye or a tooth; for all faction, alienated from a state, is both watchful and biting; and this eye and tooth are, as it were, common to all the disaffected; because whatever they learn and know is transmitted from one to another, as by the hands of faction. And for the tooth, they all bite with the same; and clamour with one throat; so that each of them singly expresses the multitude.
рус.These Greae, therefore, must be prevailed upon by Perseus to lend him their eye and their tooth; the eye to give him indications, and make discoveries; the tooth for sowing rumours, raising envy, and stirring up the minds of the people. And when all these things are thus disposed and prepared, then follows the action of the war.
рус.He finds Medusa asleep; for whoever undertakes a war with prudence, generally falls upon the enemy unprepared, and nearly in a state of security; and here is the occasion for Pallas's mirror: for it is common enough, before the danger presents itself, to see exactly into the state and posture of the enemy; but the principal use of the glass is, in the very instant of danger, to discover the manner thereof, and prevent consternation; which is the thing intended by Perseus's turning his head aside, and viewing the enemy in the glass.[11]
рус.Two effects here follow the conquest: 1. The darting forth of Pegasus; which evidently denotes fame, that flies abroad, proclaiming the victory far and near. 2. The bearing of Medusa's head in the shield, which is the greatest possible defence and safeguard; for one grand and memorable enterprise, happily accomplished, bridles all the motions and attempts of the enemy, stupifies disaffection, and quells commotions.
рус.THE goddess Luna is said to have fallen in love with the shepherd Endymion, and to have carried on her amours with him in a new and singular manner; it being her custom, whilst he lay reposing in his native cave, under Mount Latmus, to descend frequently from her sphere, enjoy his company whilst he slept, and then go up to heaven again. And all this while, Endymion's fortune was no way prejudiced by his unactive and sleepy life, the goddess causing his flocks to thrive, and grow so exceeding numerous, that none of the other shepherds could compare with him.
рус.EXPLANATION - This fable seems to describe the tempers and dispositions of princes, who, being thoughtful and suspicious, do not easily admit to their privacies such men as are prying, curious, and vigilant, or, as it were, sleepless; but rather such as are of an easy, obliging nature, and indulge them in their pleasures, without seeking anything farther; but seeming ignorant, insensible, or, as it were, lulled asleep before them.[12]
рус.Princes usually treat such persons familiarly; and, quitting their throne like Luna, think they may with safety unbosom to them. This temper was very remarkable in Tiberius, a prince exceeding difficult to please, and who had no favourites but those that perfectly understood his way, and, at the same time, obstinately dissembled their knowledge, almost to a degree of stupidity.
рус.The cave is not improperly mentioned in the fable; it being a common thing for the favourites of a prince to have their pleasant retreats, whither to invite him, by way of relaxation, though without prejudice to their own fortunes; these favourites usually making a good provision for themselves.
рус.For though their prince should not, perhaps, promote them to dignities, yet, out of real affection, and not only for convenience, they generally feel the enriching influence of his bounty.
рус.THE poets relate, that the giants, produced from the earth, made war upon Jupiter, and the other gods, but were repulsed and conquered by thunder; whereat the earth, provoked, brought forth Fame, the youngest sister of the giants, in revenge for the death of her sons.
рус.
рус.EXPLANATION - The meaning of the fable seems to be this: the earth denotes the nature of the vulgar, who are always swelling, and rising against their rulers, and endeavouring at changes. This disposition, getting a fit opportunity, breeds rebels and traitors, who, with impetuous rage, threaten and contrive the overthrow and destruction of princes.
рус.And when brought under and subdued, the same vile and restless nature of the people, impatient of peace, produces rumours, detractions, slanders, libels, &c., to blacken those in authority; so that rebellious actions and seditious rumours, differ not in origin and stock, but only as it were in sex; treasons and rebellions being the brothers, and scandal or detraction the sister.
рус.THE ancients afford us two examples for suppressing the impertinent curiosity of mankind, in diving into secrets, and imprudently longing and endeavouring to discover them. The one of these is in the person of Acteon, and the other in that of Pentheus. Acteon, undesignedly chancing to see Diana naked, was turned into a stag, and torn to pieces by his own hounds. And Pentheus, desiring to pry into the hidden mysteries of Bacchus's sacrifice, and climbing a tree for that purpose, was struck with a phrensy. This phrensy of Pentheus caused him to see things double, particularly the sun, and his own city Thebes, so that running homewards, and immediately espying another Thebes, he runs towards that; and thus continues incessantly tending first to the one, and then to the other, without coming at either.
рус.
рус.EXPLANATION - The first of these fables may relate to the secrets of princes, and the second to divine mysteries. For they, who are not intimate with a prince, yet against his will have a knowledge of his secrets, inevitably incur his displeasure; and therefore, being aware that they are singled out, and all opportunities watched against them, they lead the life of a stag, full of fears and suspicions. It likewise frequently happens that their servants and domestics accuse them, and plot their overthrow, in order to procure favour with the prince; for whenever the king manifests his displeasure, the person it falls upon must expect his servants to betray him, and worry him down, as Acteon was worried by his own dogs.
рус.The punishment of Pentheus is of another kind; for they who, unmindful of their mortal state, rashly aspire to divine mysteries, by climbing the heights of nature and philosophy, here represented by climbing a tree, - their fate is perpetual inconstancy, perplexity, and, instability of judgment. For as there is one light of nature, and another light that is divine, they see, as it were, two suns. And as the actions of life, and the determinations of the will, depend upon the understanding, they are distracted as much in opinion as in will; and therefore judge very inconsistently, or contradictorily; and see, as it were, Thebes double: for Thebes being the refuge and habitation of Pentheus, here denotes the ends of actions: whence they know not what course to take, but remaining undetermined and unresolved in their views and designs, they are merely driven about by every sudden gust and impulse of the mind.
рус.INTRODUCTION - The fable of Orpheus, though trite and common, has never been well interpreted, and seems to hold out a picture of universal philosophy; for to this sense may be easily transferred what is said of his being a wonderful and perfectly, divine person, skilled in all kinds of harmony, subduing and drawing all things after him by sweet and gentle methods and modulations. For the labours of Orpheus exceed the labours of Hercules, both in power and dignity, as the works of knowledge exceed the works of strength.
рус.Orpheus having his beloved wife snatched from him by sudden death, resolved upon descending to the infernal regions, to try if, by the power of his harp, he could reobtain her. And, in effect, he so appeased and soothed the infernal powers by the melody and sweetness of his harp and voice, that they indulged him the liberty of taking her back, on condition that she should follow him behind, and he not turn to look upon her till they came into open day; but he, through the impatience of his care and affection, and thinking himself almost past danger, at length looked behind him, whereby the condition was violated, and she again precipitated to Pluto's regions. From this time Orpheus grew pensive and sad, a hater of the sex, and went into solitude, where, by the same sweetness of his harp and voice, he first drew the wild beasts of all sorts about him; so that, forgetting their natures, they were neither actuated by revenge, cruelty, lust, hunger, or the desire of prey, but stood gazing about him, in a tame and gentle manner, listening attentively to his music. Nay, so great was the power and efficacy of his harmony, that it even caused the trees and stones to remove, and place themselves in a regular manner about him. When he had for a time, and with great admiration, continued to do this, at length the Thracian women, raised by the instigation of Bacchus, first blew a deep and hoarse-sounding horn, in such an outrageous manner, that it quite drowned the music of Orpheus. And thus the power which, as the link of their society, held all things in order, being dissolved, disturbance reigned anew; each creature returned to its own nature, and pursued and preyed upon its fellow, as before. The rocks and woods also started back to their former places; and even Orpheus himself was at last torn to pieces by these female furies, and his limbs scattered all over the desert. But, in sorrow and revenge for his death, the river Helicon, sacred to the Muses, hid its waters under ground, and rose again in other places.
рус.EXPLANATION - The fable receives this explanation. The music of Orpheus is of two kinds; one that appeases the infernal powers, and the other that draws together the wild beasts and trees. The former properly relates to natural, and the latter to moral philosophy, or civil society. The reinstatement and restoration of corruptible things is the noblest work of natural philosophy; and, in a less degree, the preservation of bodies in their own state, or a prevention of their dissolution and corruption. And if this be possible, it can certainly be effected no other way than by proper and exquisite attemperations of nature; as it were by the harmony and fine touching of the harp. But as this is a thing of exceeding great difficulty, the end is seldom obtained; and that, probably, for no reason more than a curious and unseasonable impatience and solicitude.
рус.And, therefore, philosophy, being almost unequal to the task, has cause to grow sad, and hence betakes itself to human affair, insinuating into men's minds the love of virtue, equity, and peace, by means of eloquence and persuasion; thus forming men into societies; bringing them under laws and regulations; and making them forget their unbridled passions and affections, so long as they hearken to precepts and submit to discipline. And thus they soon after build themselves habitations, form cities, cultivate lands, plant orchards, gardens, &c. So that they may not improperly be said to remove and call the trees and stones together.
рус.And this regard to civil affairs is justly and regularly placed after diligent trial made for restoring the mortal body; the attempt being frustrated in the end - because the unavoidable necessity of death, thus evidently laid before mankind, animates them to seek a kind of eternity by works of perpetuity, character, and fame.
рус.It is also prudently added, that Orpheus was afterwards averse to women and wedlock, because the indulgence of a married state, and the natural affections which men have for their children, often prevent them from entering upon any grand, noble, or meritorious enterprise for the public good; as thinking it sufficient to obtain immortality by their descendants, without endeavouring at great actions.
рус.And even the works of knowledge, though the most excellent among human things, have their periods; for after kingdoms and commonwealths have flourished for a time, disturbances, seditions, and wars, often arise, in the din thereof: first the laws are silent, and not heard; and then men return to their own depraved natures - whence cultivated lands and cities soon become desolate and waste.
рус.And if this disorder continues, learning and philosophy is infallibly torn to pieces; so that only some scattered fragments thereof can afterwards be found up and down, in a few places, like planks after a shipwreck. And barbarous times succeeding, the river Helicon dips under-ground; that is, letters are buried, till things having undergone their due course of changes, learning rises again, and show its head, though seldom in the same place, but in some other nation.[1]
рус.THE poets relate, that Coelum was the most ancient of all the gods; that his parts of generation were cut off by his Son Saturn; that Saturn had a numerous offspring, but devoured all his sons, as soon as they were born; that Jupiter at length escaped the common fate; and when grown up, drove his father Saturn into Tartarus; usurped the kingdom; cut off his father"s genitals, with the same knife wherewith Saturn had dismembered Coelum, and throwing them into the sea, thence sprung Venus.
рус.Before Jupiter was well established in his empire, two memorable wars were made upon him: the first by the Titans, in subduing of whom, So1, the only one of the Titans who favoured Jupiter, performed him singular service; the second by the giants, who being destroyed and subdued by the thunder and arms of Jupiter, he now reigned secure.
рус.EXPLANATION. - This fable appears to be an enigmatical account of the origin of all things, not greatly differing from the philosophy afterwards embraced by Democritus, who expressly asserts the eternity of matter, but denies the eternity of the world; thereby approaching to the truth of sacred writ, which makes chaos, or uninformed matter, to exist before the six days" works.
рус.The meaning of the fable seems to he this: Coelum denotes all the concave space, or vaulted roof that incloses all matter, and Saturn the matter itself, which cuts off all power of generation from his father; as one and the same quantity of matter remains invariable in nature, without addition or diminution. But the agitations and struggling motions of matter, first produced certain imperfect and illjoined compositions of things, as it were so many first rudiments, or essays of worlds; till, in process of time, there arose a fabric capable of preserving its form and structure.
рус.Whence the first age was shadowed out by the reign of Saturn; who, on account of the frequent dissolutions, and short durations of things, was said to devour his children. And the second age was denoted by the reign of Jupiter; who thrust, or drove those frequent and transitory changes into Tartarus - a place expressive of disorder. This place seems to be the middle space, between the lower heavens and the internal parts of the earth, wherein disorder, imperfection, mutation, mortality, destruction, and corruption, are principally found.
рус.Venus was not born during the former generation of things, under the reign of Saturn; for whilst discord and jar had the upper hand of concord and uniformity in the matter of the universe, a change of the entire structure was necessary. And in this manner things were generated and destroyed, before Saturn was dismembered. But when this manner of generation ceased, there immediately followed another, brought about by Venus, or a perfect and established harmony of things; whereby clues were wrought in the parts, whilst the universal fabric remained entire and undisturbed. Saturn, however, is said to be thrust out and dethroned, not killed, and become extinct; because, agreeably to the opinion of Democritus, the world might relapse into its old confusion and disorder, which Lucretius hoped would not happen in his time.[2]
рус.
рус.But now, when the world was compact, and held together by its own bulk and energy, yet there was no rest from the beginning; for first, there followed considerable motions and disturbances in the celestial regions, though so regulated and moderated by the power of the Sun, prevailing over the heavenly bodies, as to continue the world in its state. Afterwards there followed the like in the lower parts, by inundations, storms, winds, general earthquakes, &c., which, however, being subdued and kept under, there ensued a more peaceable and lasting harmony, and consent of things. It may be said of this fable, that it includes philosophy; and again, that philosophy includes the fable; for we know, by faith, that all these things are but the oracle of sense, long since ceased and decayed; but the matter and fabric of the world being justly attributed to a creator.
рус.PROTEUS, according to the poets, was Neptune's herdsman; an old man, and a most extraordinary prophet, who understood things past and present, as well as future; so that besides the business of divination, he was the revealer and interpreter of all antiquity, and secrets of every kind. He lived in a vast cave, where his custom was to tell over his herd of sea-calves at noon, and then to sleep. Whoever consulted him had no other way of obtaining an answer, but by binding him with manacles and fetters; when he, endeavouring to free himself, would change into all kinds of shapes and miraculous forms; as of fire, water, wild beasts, &c.; till at length he resumed his own shape again.
рус.EXPLANATION. - This fable seems to point at the secrets of nature, and the states of matter. For the person of Proteus denotes matter, the oldest of all things, after God himself;[3] that resides, as in a cave, under the vast concavity of the heavens. He is represented as the servant of Neptune, because the various operations and modifications of matter are principally wrought in a fluid state. The herd, or flock of Proteus, seems to be no other than the several lands of animals, plants, and minerals, in which matter appears to diffuse and spend itself; so that after having formed these several species, and as it were finished its task, it seems to sleep and repose, without otherwise attempting to produce any new ones. And this is the moral Proteus's counting his herd, then going to sleep.
рус.This is said to be done at noon, not in the morning or evening; by which is meant the time best fitted and disposed for the production of species, from a matter duly prepared, and made ready beforehand, and now lying in a middle state, between its first rudiments and decline; which, we learn from sacred history, was the case at the time of the creation; when, by the efficacy of the divine command, matter directly came together, without any transformation or intermediate changes, which it affects; instantly obeyed the order, and appeared in the form of creatures.
рус.And thus far the fable reaches of Proteus, and his flock, at liberty and unrestrained. For the universe, with the common structures and fabrics of the creatures, is the face of matter, not under constraint, or as the flock wrought upon and tortured by human means. But if any skilful minister of nature shall apply force to matter, and by design torture and vex it, in order to its annihilation, it, on the contrary, being brought under this necessity, changes and transforms itself into a strange variety of shapes and appearances; for nothing but the power of the Creator can annihilate, or truly destroy it; so that at length, running through the whole circle of transformations, and completing its period, it in some degree restores itself, if the force be continued. And that method of binding, torturing, or detaining, will prove the most effectual and expeditious, which makes use of manacles and fetters; that is, lays hold and works upon matter in extremest degrees.
рус.The addition in the fable that makes Proteus a prophet, who had the knowledge of things past, present, and future, excellently agrees with the nature of matter; as he who knows the properties, the changes, and the processes of matter, must of necessity understand the effects and sum of what it does, has done, or can do, though his knowledge extends not to all the parts and particulars thereof.
рус.THE poets made Memnon the son of Aurora, and bring him to the Trojan war in beautiful armour, and flushed with popular praise; where, thirsting after farther glory, and rashly hurrying on to the greatest enterprises, he engages the bravest warrior of all the Greeks, Achilles, and falls by his hand in single combat. Jupiter, in commiseration of his death, sent birds to grace his funeral, that perpetually chanted certain mournful and bewailing dirges. It is also reported, that the rays of the rising sun, striking his statue, used to give a lamenting sound.
рус.EXPLANATION. - This fable regards the unfortunate end of those promising youths, who, like sons of the morning, elate with empty hopes and glittering outsides, attempt things beyond their strength: challenge the bravest heroes; provoke them to the combat; and proving unequal, die in their high attempts.
рус.The death of such youths seldom fails to meet with infinite pity; as no mortal calamity is more moving and afflicting, than to see the flower of virtue cropped before its time.
рус.Nay, the prime of life enjoyed to the full, or even to a degree of envy, does not assuage or moderate the grief occasioned by the untimely death of such hopeful youths; but lamentations and bewailings fly, like mournful birds, about the tombs, for a long while after; especially upon all fresh occasions, new commotions, and the beginning of great actions, the passionate desire of them is renewed, as by the sun's morning rays.
рус.IT is elegantly fabled by Tythonus, that being exceedingly beloved by Aurora, she petitioned Jupiter that he might prove immortal, thereby to secure herself the everlasting enjoyment of his company; but through female inadvertence she forgot to add, that he might never grow old; so that, though he proved immortal, he became miserably worn and consumed with age, inasmuch that Jupiter, out of pity, at length transformed him to a grasshopper.
рус.EXPLANATION. - This fable seems to contain an ingenious description of pleasure; which at first, as it were in the morning of the day, is so welcome, that men pray to have it everlasting, but forget that satiety and weariness of it will, like old age, overtake them, though they think not of it; so that at length, when their appetite for pleasurable actions is gone, their desires and affections often continue; whence we commonly find that aged persons delight themselves with the discourse and remembrance of the things agreeable to them in their better days. This is very remarkable in men of a loose, and men of a military life; the former whereof are always talking over their amours, and the latter the exploits of their youth; like grasshoppers, that show their vigour only by their chirping.
рус.THE poets tell us, that Jupiter, to carry on his love-intrigues, assumed many different shapes; as of a bull, an eagle, a swan, a golden shower, &c.; but when he attempted Juno, he turned himself into the most ignoble and ridiculous creature, - even that of a wretched, wet, weather-beaten, affrighted, trembling, and half-starved cuckoo.
рус.EXPLANATION. - This is a wise fable, and drawn from the very entrails of morality. The moral is; that men should not be conceited of themselves, and imagine that a discovery of their excellences will always render them acceptable;
рус.for this can only succeed according to the nature and manners of the person they court, or solicit; who, if he be a man not of the same gifts and endowments, but altogether of a haughty and contemptuous behaviour, here represented by the person of Juno, they must entirely drop the character that carries the least show of worth, or gracefulness; if they proceed upon any other footing, it is downright folly; nor is it sufficient to act the deformity of obsequiousness, unless they really change themselves, and become abject and contemptible in their persons.
рус.THE particulars related by the poets of Cupid, or Love, do not properly agree to the same person; yet they differ only so far, that if the confusion of persons be rejected, the correspondence may hold. They say, that Love was the most ancient of all the gods, and existed before everything else, except Chaos, which is held coeval therewith. But for Chaos, the ancients never paid divine honours, nor gave the title of a god thereto. Love is represented absolutely without progenitor, excepting only that he is said to have proceeded from the egg of Nox; but that himself begot the gods, and all things else on Chaos. His attributes are four; viz,, 1. perpetual infancy; 2. blindness; 3. nakedness; and 4. archery.
рус.There was also another Cupid, or Love, the youngest son of the gods, born of Venus; and upon him the attributes of the elder are transferred, with some degree of correspondence.
рус.EXPLANATION. - This fable points at, and enters, the cradle of love seems to be the appetite, or incentive, of the primitive matter; or, to speak more distinctly, the natural motion, or moving principle, of the original corpuscles, or atoms; this being the most ancient and only power that made and wrought all things out of matter. It is absolutely without parent, that is, without cause; for causes are as parents to effects; but this power or efficacy could have no natural cause; for, excepting God, nothing was before it; and therefore it could have no efficient in nature. And as nothing is more inward with nature, it can neither be a genus nor a form; and therefore, whatever it is, it must be somewhat positive, though inexpressible. And if it were possible to conceive its modus and process, yet it could not be known from its cause, as being, next to God, the cause of causes, and itself without a cause. And perhaps we are not to hope that the modus of it should fall, or be comprehended, under human inquiry. Whence it is properly feigned to be the egg of Nox, or laid in. the dark.
рус.The divine philosopher declares, that "God has made everything beautiful in its season; and has given over the world to our disputes and inquiries: but that man cannot find out the work which God has wrought, from its beginning up to its end." Thus the summary or collective law of nature, or the principle of love, impressed by God upon the original particles of all things, so as to make them attack each other and come together, by the repetition and multiplication whereof all the variety in the universe is produced, can scarce possibly find full admittance into the thoughts of men, though some faint notion may be had thereof. The Greek philosophy is subtile, and busied in discovering the material principles of things, but negligent and languid in discovering the principles of motion, in which the energy and efficacy of every operation consists. And here the Greek philosophers seem perfectly blind and childish; for the opinion of the Peripatetics, as to the stimulus of matter, by privation, is little more than words, or rather sound than signification. And they who refer it to God, though they do well therein, yet they do it by a start, and not by proper degrees of assent; for doubtless there is one summary, or capital law, in which nature meets, subordinate to God, viz., the law mentioned in the passage above quoted from Solomon; or the work which God has wrought from its beginning up to its end.
рус.Democritus, who farther considered this subject, having first supposed an atom, or corpuscle, of some dimension or figure, attributed thereto an appetite, dire, or first motion simply, and another comparatively, imagining that all things properly tended to the centre of the world; those containing more matter falling faster to the centre, and thereby removing, and in the shock driving away, such as held less. But this is a slender conceit, and regards too few particulars; for neither the revolutions of the celestial bodies, nor the contractions and expansions of things, can be reduced to this principle. And for the opinion of Epicurus, as to the declination and fortuitous agitation of atoms, this only brings the matter back again to a trifle, and wraps it up in ignorance and night.
рус.Cupid is elegantly drawn a perpetual child; for compounds are larger things, and have their periods of age; but the first seeds or atoms of bodies are small, and remain in a perpetual infant state.
рус.He is again justly represented naked; as all compounds may properly be said to be dressed and clothed, or to assume a personage; whence nothing remains truly naked, but the original particles of things.
рус.The blindness of Cupid, contains a deep allegory; for this same Cupid, Love, or appetite of the world, seems to have very little foresight, but directs his steps and motions conformably to what he finds next him, as blind men do when they feel out their way; which renders the divine and overruling Providence and foresight the more surprising; as by a certain steady law, it brings such a beautiful order and regularity of things out of what seems extremely casual, void of design, and, as it were, really blind.
рус.The last attribute of Cupid is archery, viz., a virtue or power operating at a distance; for everything that operates at a distance, may seem, as it were, to dart, or shoot with arrows. And whoever allows of atoms and vacuity, necessarily supposes that the virtue of atoms operates at a distance; for without this operation, no motion could be excited, on account of the vacuum interposing, but all things would remain sluggish and unmoved.
рус.As to the other Cupid, he is properly said to be the youngest sons of the gods, as his power could not take place before the formation of species, or particular bodies. The description given us of him transfers the allegory to morality, though he still retains some resemblance with the ancient Cupid; for as Venus universally excites the affection of association, and the desire of procreation, her son Cupid applies the affection to individuals; so that the general disposition proceeds from Venus, but the more close sympathy from Cupid. The former depends upon a near approximation of causes, but the latter upon deeper, more necessitating and uncontrollable principles, as if they proceeded from the ancient Cupid, on whom all exquisite sympathies depend.
рус.DIOMED acquired great glory and honour at the Trojan war, and was highly favoured by Pallas, who encouraged and excited him by no means to spare Venus, if he should casually meet her in fight. He followed the advice with too much eagerness and intrepidity, and accordingly wounded that goddess in her hand. This presumptuous action remained unpunished for a time, and when the war was ended he returned with great glory and renown to his own country, where, finding himself embroiled with domestic affairs, he retired into Italy. Here also at first he was well received, and nobly entertained by King Daunus, who, besides other gifts and honours, erected statues for him over all his dominions. But upon the first calamity that afflicted the people after the stranger's arrival, Daunus immediately reflected that he entertained a devoted person in his palace, an enemy to the gods, and one who had sacrilegiously wounded a goddess with his sword, whom it was impious but to touch. To expiate, therefore, his country's guilt, he, without regard to the laws of hospitality, which were less regarded by him than the laws of religion, directly slew his guest, and commanded his statues and all his honours to be razed and abolished. Nor was it safe for others to commiserate or bewail so cruel a destiny; but even his companions in arms, whilst they lamented the death of their leader, and filled all places with their complaints were turned into a kind of swans, which are said, at the approach of their own death, to chant sweet melancholy dirges.
рус.EXPLANATION. - This fable intimates an extraordinary and almost singular thing for no hero besides Diomed is recorded to have wounded any of the gods. Doubtless we have here described the nature and fate of a man who professedly makes any divine worship or sect of religion, though in itself vain and light, the only scope of his actions, and resolves to propagate it by fire and sword. For although the bloody dissensions and differences about religion were unknown to the ancients, yet so copious and diffusive was their knowledge, that what they knew not by experience they comprehended in thought and representation. Those, therefore, who endeavour to reform or establish any sect of religion, though vain, corrupt, and infamous (which is here denoted under the person of Venus), not by the force of reason, learning, sanctity of manners, the weight of arguments, and examples, but would spread or extirpate it by persecution, pains, penalties, tortures, fire and sword, may perhaps be instigated hereto by Pallas, that is, by a certain rigid, prudential consideration, and a severity of judgment, by the vigour and efficacy whereof they see thoroughly into the fallacies and fictions of the delusions of this kind; and through aversion to depravity and a well-meant zeal, these men usually for a time acquire great fame and glory, and are by the vulgar, to whom no moderate measures can be acceptable, extolled and almost adored, as the only patrons and protectors of truth and religion, men of any other disposition seeming, in comparison with these, to be lukewarm, mean-spirited, and cowardly. This fame and felicity, however, seldom endures to the end; but all violence, unless it escapes the reverses and changes of things by untimely death, is commonly unprosperous in the issue; and - if a change of affairs happens, and that sect of religion which was persecuted and oppressed gains strength and rises again, then the real and warm endeavours of this sort of men are condemned, their very name becomes odious, and all their honours terminate in disgrace.
рус.As to the point that Diomed should be slain by his hospitable entertainer, this denotes that religious dissensions may cause treachery, bloody animosities, and deceit, even between the nearest friends.
рус.That complaining or bewailing should not, in so enormous a case, be permitted to friends affected by the catastrophe without punishment, includes this prudent admonition, that almost in all kinds of wickedness and depravity men have still room left for commiseration, so that they who hate the crime may yet pity the person and bewail his calamity, from a principle of humanity and good nature; and to forbid the overflowings and intercourses of pity upon such occasions were the extremest of evils; yet in the cause of religion and impiety the very commiserations of men are noted and suspected. On the other hand, the lamentations and complainings of the followers and attendants of Diomed, that is, of men of the same sect or persuasion, are usually very sweet, agreeable, and moving, like the dying notes of swans, or the birds of Diomed. This also is a noble and remarkable part of the allegory, denoting that the last words of those who suffer for the sake of religion strongly affect and sway men's minds, and leave a lasting impression upon the sense and memory.
рус.THE ancients have left us a description of mechanical skill, industry, and curious arts converted to ill uses, in the person of Daedalus, a most ingenious but execrable artist. This Daedalus was banished for the murder of his brother artist and rival, yet found a kind reception in his banishment from the kings and states where he came. He raised many incomparable edifices to the honour of the gods, and invented many new contrivances for the beautifying and ennobling of cities and public places, but still he was most famous for wicked inventions. Among the rest, by his abominable industry and destructive genius, he assisted in the fatal and infamous production of the monster Minotaur, that devourer of promising youths. And then, to cover one mischief with another, and provide for the security of this monster, he invented and built a labyrinth; a work infamous for it"s end and design, but admirable and prodigious for art and workmanship. After this, that he might not only be celebrated for wicked inventions, but be sought after, as well for prevention, as for instruments of mischief, he formed that ingenious device of his clue, which led directly through all the windings of the labyrinth. This Daedalus was persecuted by Minos with the utmost severity, diligence, and inquiry; but he always found refuge and means of escaping. Lastly, endeavouring to teach his son Icarus the art of flying, the novice, trusting too much to his wings, fell from his towering flight, and was drowned in the sea.
рус.EXPLANATION. - The sense of the fable runs thus. It first enotes envy, which is continually upon the watch, and strangely prevails among excellent artificers; for no kind of people are observed to be more implacably and destructively envious to one another than these.
рус.In the next place, it observes an impolitic and improvident kind of of punishment inflicted upon Daedalus, that of banishment; for good workmen are gladly received everywhere, so that banishment to an excellent artificer is scarce any punishment at all; whereas other conditions of life cannot easily flourish from home.
рус.For the admiration of artists is propagated and increased among foreigners and strangers; it being a principle in the minds of men to slight and despise the mechanical operators of their own nation.
рус.The succeeding part of the fable is plain, concerning the use of mechanic arts, whereto human life stands greatly indebted, as receiving from this treasury numerous particulars for the service of religion, the ornament of civil society, and the whole provision and apparatus of life; but then the same magazine supplies instruments of lust, cruelty, and death: For, not to mention the arts of luxury and debauchery, we plainly see how far the business of exquisite poisons, guns, engines of war, and such kind of destructive inventions, exceeds the cruelty and barbarity of the Minotaur himself.
рус.The addition of the labyrinth contains a beautiful allegory, representing the nature of mechanic arts in general; for all ingenious and accurate mechanical inventions, may be conceived as a labyrinth, which, by reason of their subtilty, intricacy, crossing, and interfering with one another, and the apparent resemblances they have among themselves, scarce any power of the judgment can unravel and distinguish; so that they are only to be understood and traced by the clue of experience.
рус.It is no less prudently added, that he who invented the windings of the labyrinth, should also show the use and management of the clue; for mechanical arts have an ambiguous or double use, and serve as well to produce as to prevent mischief and destruction; so that their virtue almost destroys or unwinds itself.
рус.Unlawful arts, and indeed frequently arts themselves, are persecuted by Minos, that is, by laws, which prohibit and forbid their use among the people; but notwithstanding this, they are hid, concealed, retained, and everywhere find reception and sculking-places; a thing well observed by Tacitus of the astrologers and fortune-tellers of his time. "These," says he, "are a kind of men that will always be prohibited, and yet will always be retained in our city."
рус.But lastly, all unlawful and vain arts, of what kind soever, lose their reputation in tract of time; grow contemptible and perish, through their over-confidence, like Icarus; being commonly unable to perform what they boasted. And to say the truth, such arts are better suppressed by their own vain pretensions, than checked or restrained by the bridle of laws.[1]
рус.THE poets feign that Vulcan attempted the chastity of Minerva, and impatient of refusal, had recourse to force; the consequence of which was the birth of Ericthonius, whose body from the middle upwards was comely and well-proportioned, but his thighs and legs small, shrank, and deformed, like an eel. Conscious of this defect, he became the inventor of chariots, so as to show the graceful, but conceal the deformed part of his body.
рус.EXPLANATION. - This strange fable seems to carry this meaning. Art is here represented under the person of Vulcan, by reason of the various uses it makes of fire; and nature under the person of Minerva, by reason of the industry, employed in her works. Art, therefore, whenever it offers violence to nature, in order to conquer, subdue, and bend her to its purpose, by tortures and force of all kinds, seldom obtains the end proposed; yet upon great struggle and application, there proceed certain imperfect births, or lame abortive works, specious in appearance, but weak and unstable in use; which are, nevertheless, with great pomp and deceitful appearances, triumphantly carried about, and shown by impostors. A procedure very familiar, and remarkable in chemical productions, and new mechanical inventions; especially when the inventors rather hug their errors than improve upon these, and go on struggling with nature, not courting her.
рус.THE poets feign that Vulcan attempted the chastity of Minerva, and impatient of refusal, had recourse to force; the consequence of which was the birth of Ericthonius, whose body from the middle upwards was comely and well-proportioned, but his thighs and legs small, shrank, and deformed, like an eel. Conscious of this defect, he became the inventor of chariots, so as to show the graceful, but conceal the deformed part of his body.
рус.EXPLANATION. - This strange fable seems to carry this meaning. Art is here represented under the person of Vulcan, by reason of the various uses it makes of fire; and nature under the person of Minerva, by reason of the industry, employed in her works. Art, therefore, whenever it offers violence to nature, in order to conquer, subdue, and bend her to its purpose, by tortures and force of all kinds, seldom obtains the end proposed; yet upon great struggle and application, there proceed certain imperfect births, or lame abortive works, specious in appearance, but weak and unstable in use; which are, nevertheless, with great pomp and deceitful appearances, triumphantly carried about, and shown by impostors. A procedure very familiar, and remarkable in chemical productions, and new mechanical inventions; especially when the inventors rather hug their errors than improve upon these, and go on struggling with nature, not courting her.
рус.THE poets tell us, that the inhabitants of the old world being totally desytroyed by the universal deluge, excepting Deucalion and Pyrrha these two, desiring with zealous and fervent devotion to restore mankind, received this oracle for answer, that "they should succeed by throwing their mother's bones behind them." This at first cast them into great sorrow and despair because, as all things were levelled by the deluge, it was in vain to seek their mother's tomb; but at length they understood the oracle to signify the stones of the earth, which is esteemed the mother of all things.
рус.EXPLANATION. - This fable seems to reveal a secret of nature, and correct an error familiar to the mind; for men's ignorance leads them to expect the renovation or restoration of things from their corruption and remains, as the phoenix is said to be restored out of its ashes; which is a very improper procedure, because such kind of materials have finished their coarse, and are become absolutely unfit to supply the first rudiments of the same things again; whence, in cases of renovation, recourse should be had to more common principles.
рус.NEMESIS is represented as a goddess venerated by all, but feared by the powerful and the fortunate. She is said to be the daughter of Nox and Oceanus She is drawn with wings, and a crown; javelin of ash in her right hand; a glass containing Ethiopians in her left; and riding upon a stag.
рус.EXPLANATION. - The fable receives this explanation. The word Nemesis manifestly signifies revenge, or retribution; for the office of this goddess consisted in interposing, like the Roman tribunes, with an "I forbid it," in all courses of constant and perpetual felicity, so as not only to chastise haughtiness, but also to repay even innocent and moderate happiness with adversity; as if it were decreed, that none of human race should be admitted to the banquet of the gods, but for sport. And, indeed, to read over that chapter of Pliny wherein he has collected the miseries and misfortunes of Augustus Caesar, whom of all mankind one would judge most fortunate, - as he had a certain art of using and njoying prosperity, with a mind no way tumid, light, effeminate, confused, or melancholic, - one cannot but think this a very great and powerful goddess, who could bring such a victim to her altar.[2]
рус.The parents of this goddess were Oceanus and Nox; that is, the fluctuating change of things, and the obscure and secret divine decrees. The changes of things are aptly represented by the Ocean, on account of its perpetual ebbing end flowing; and secret providence is justly expressed by Night. Even the heathens have observed this secret Nemesis of the night, or the difference betwixt divine and human judgment.[3]
рус.
рус.Wings are given to Nemesis, because of the sudden and unforeseen changes of things; for, from the earliest account of time, it has been common for great and prudent men to fall by the dangers they most despised. Thus Cicero, when admonished by Brutus of the infidelity and rancour of Octavius, coolly wrote back, "I cannot, however, but be obliged to you, Brutus, as I ought, for informing me, though of such a trifle."[4]
рус.Nemesis also has her crown, by reason of the invidious and malignant nature of the vulgar, who generally rejoice, triumph, and crown her, at the fall of the fortunate and the powerful. And for the javelin in her right hand, it has regard to those whom she has actually struck and transfixed. But whoever escapes her stroke, or feels not actual calamity or misfortune, she affrights with a black and dismal sight in her left hand; for doubtless, mortals on the highest pinnacle of felicity have a prospect of death, diseases, calamities, perfidious friends, undermining enemies, reverses of fortune, &c., represented by the Ehtiopians in her glass.
рус.Thus Virgil with great elegance, describing the battle of Actium, says of Cleopatra, .that,
рус."she did not yet perceive the two asps behind her;"[5]
рус.but soon: after, which way soever she turned, she saw whole troops of Ethiopians still before her.
рус.Lastly, it is significantly added, that, Nemesis rides upon a stag, which is a very long-lived creature; for perhaps some, by an untimely death in youth, may prevent or escape this goddess, yet they who enjoy a long flow of happiness and power, doubtless become subject to her at length, and are brought to yield.
рус.THE ancients relate, that Hercules and Achelous being rivals in the courtship of Deianira, the matter was contested by single combat; when Achelous having transformed himself, as he had power to do, into various shapes, by way of trial; at length, in the form of a fierce wild bull, prepares himself for the fight; but Hercules still retains his human shape, engages sharply with him, and in the issue broke off one of the bull's horns; and now Achelous, in great pain and fright, to redeem his. horn, presents Hercules with the cornucopia.
рус.EXPLANATION. - This fable relates to military expeditions and preparations; for the preparation of war on the defensive side, here denoted by Achelous, appears in various shapes, whilst the invading side has but one simple form, consisting either in an army, or perhaps a fleet. But the country that expects the, invasion is employed infinite ways, in fortifying towns, blockading passes, rivers, and ports, raising soldiers, disposing garrisons, building and breaking down bridges, procuring aids, securing provisions, arms, ammunition, &c. So that there appears a new face of things every day and at length, when the country is sufficiently fortified and prepared; it represents to the life the form and threats of a fierce fighting bull.
рус.On the other side, the invader presses on to the fight, fearing to be distressed in an enemy's country. And if after the battle he remains master of the field, and has now broke, as it were, the horn of his enemy, the besieged, of course, retire inglorious, affrighted, and dismay, to their stronghold, there endeavouring to secure themselves, and repair their strength; leaving, at the same time, their country a prey to the conqueror, which is well expressed by the Amalthean horn, or cornucopia.
рус.THE fable is, that Semele, Jupiter's mistress, having bound him by an inviolable oath to grant her an unknown request, desired he would embrace her in the same form and manner he used to embrace Juno; and the promise being irrevocable, she was burnt to death with lightning in the performance. The embryo, however, was served up, and carried in Jupiter's thigh till the complete time of its birth; but the burthen thus rendering the father lame, and causing him pain, the child was thence called Dionysus. When born, he was committed, for some years, to be nursed by Proserpina; and when grown up, appeared with so effeminate a face, that his sex seemed somewhat doubtful He also died, and was buried for a time, but afterwards revived. When a youth, he first introduced the cultivation and dressing of vines, the method of preparing wine, and taught the use thereof; whence becoming famous, he subdued the world, even to the utmost bounds of the Indies. He rode in a chariot drawn by tigers. There danced about him certain deformed demons called Cobali, &c. The Muses also joined in his train. He married Ariadne, who was deserted by Theseus. The ivy was sacred to him. He was also held the inventor and instructor of religious rites and ceremonies, but such as were wild, frantic and full of corruption and cruelty. He had also the power of striking men with frenzies. Pentheus and Orpheus were torn to pieces by the frantic women at his orgies; the first for climbing a tree to behold their ceremonies, and the other for the music of his harp. But the acts of this god are much entangled and confounded with those of Jupiter.
рус.EXPLANATION. - This fable seems to contain a little system of morality, so that there is scarce any better invention in all ethics. Under the history of Bacchus is drawn the nature of unlawful desire or affection, and disorder; for the appetite and thirst of apparent good is the mother of all unlawful desire, though ever so destructive, and all unlawful desires are conceived in unlawful wishes or requests, rashly indulged or granted before they are well understood or considered, and when the affection begins to grow warm, the mother of it (the nature of good) is destroyed and burnt up by the heat.
рус.And whilst an unlawful desire lies in the embryo, or unripened in the mind, which is its father, and here represented by Jupiter, it is cherished and concealed, especially in the inferior part of the mind, corresponding to the thigh of the body, where pain twitches and depresses the mind so far as to render its resolutions and actions imperfect and lame. And even after this child of the mind is confirmed, and gains strength by consent and habit, and comes forth into action, it must still be nursed by Proserpina for a time; that is, it skulks and hides its head in a clandestine manner, as it were under ground, till at length, when the checks of shame and fear are removed, and the requisite boldness acquired, it either assumes the pretext of some virtue, or openly despises infamy. And it is justly observed, that every vehement passion appears of a doubtful sex, as having the strength of a man at first, but at last the impotence of a woman. It is also excellently added, that Bacchus died and rose again; for the affections sometimes seem to die and be no more; but there is no trusting them, even though they were buried, being always apt and ready to rise again whenever the occasion or object offers.
рус.That Bacchus should be the inventor of wine carries a fine allegory with it; for every affection is cunning and subtile in discovering a proper matter to nourish and feed it; and of all things known to mortals, wine is the most powerful and effectual for exciting and inflaming passions of all kinds, being indeed like a common fuel to all.
рус.It is again with great elegance observed of Bacchus, that he subdued provinces, and undertook endless expeditions, for the affections never rest satisfied with what they enjoy, but with an endless and insatiable appetite thirst after something further. And tigers are prettily feigned to draw the chariot; for as soon as any affection shall, from going on foot, be advanced to ride, it triumphs over reason, and exerts its cruelty, fierceness, and strength against all that oppose it.
рус.It is also humorously imagined, that ridiculous demons dance and frisk about this chariot; for every passion produces indecent, disorderly, interchangeable, and deformed motions in the eyes, countenance, and gesture, so that the person under the impulse, whether of anger; insult; love, &c., though to, himself he may seem grand, lofty, or obliging, yet in the, eyes of others appears mean, contemptible, or ridiculous.
рус.The Muses also are found in the train of Bacchus, for there is scarce any passion without its art, science, or doctrine to court and flatter it; but in this respect the indulgence of men of genius has greatly detracted from the majesty of the Muses, who ought to be the leaders and conductors of human life, and not the handmaids of the passions.
рус.The allegory of Bacchus falling in love with a cast mistress, is extremely noble; for it is certain that the affections always court and covet what has been rejected upon experience. And all those who by serving and indulging their passions immensely raise the value of enjoyment, should know, that whatever they covet and pursue, whether riches, pleasure, glory, learning, or anything else, they only pursue those things that have been forsaken and cast off with contempt by great numbers in all ages, after possession and experience.
рус.Nor is it without a mystery that the ivy was sacred to Bacchus, and this for two reasons: first, because ivy is an evergreen, or flourishes in the winter; and secondly, because it winds and creeps about so many things, as trees, walls, and buildings, and raises itself above them. As to the first, every passion grows fresh, strong, and vigorous by opposition and prohibition, as it were by a kind of contrast or antiperistasis, like the ivy, in the winter.
рус.And for the second, the predominant passion of the mind throws itself, like the ivy, round all human actions, entwines all our resolutions, and perpetually adheres to, and mixes itself among, or even overtops them.
рус.And no wonder that superstitious rites and ceremonies are attributed to Bacchus, when almost every ungovernable passion grows wanton and luxuriant in corrupt religions; nor again, that fury and frenzy should be sent and dealt out by him, because every passion is a short frenzy, and if it be vehement, lasting, and take deep root, it terminates in madness. And hence the allegory of Pentheus and Orpheus being torn to pieces is evident; for every headstrong passion is extremely bitter, severe, inveterate, and revengeful upon all curious inquiry, wholesome admonition, free counsel and persuasion.
рус.Lastly, the confusion between the persons of Jupiter and Bacchus will justly admit of an allegory, because noble and meritorious actions may sometimes proceed from virtue, sound reason, and magnanimity, and sometimes again from a concealed passion and secret desire of ill, however they may be extolled and praised, insomuch that it is not easy to distinguish betwixt the acts of Bacchus and the acts of Jupiter.
рус.ATALANTA, who was exceeding fleet, contended with Hippomenes in the course, on condition that if Hippomenes won, he should espouse her, or forfeit his life if he lost. The match was very unequal, for Atalanta had conquered numbers, to their destruction.
рус.Hippomenes, therefore, had recourse to stratagem. He procured three golden apples, and purposely carried them with him: they started; Atalanta outstripped him soon; then Hippomenes bowled one of his apples before her, across the course, in order not only, to make her stoop, but to draw her out of the path. She, prompted by female curiosity, and the beauty of the golden fruit; starts from the course to take up the apple. Hippomenes, in the mean time, holds on his way, and steps before her; but she, by her natural swiftness, soon fetches up her lost ground, and leaves him again behind. Hippomenes, however, by rightly timing his second and third throw, at length won the race, not by his swiftness, but his cunning.
рус.EXPLANATION. - This fable seems to contain a noble allegory of the contest betwixt art and nature. For art, here denoted by Atalanta, is much swifter, or more expeditious in its operations than nature, when all obstacles and impediments are removed, and sooner arrives at its end.
рус.This appears almost in every instance. Thus fruit comes slowly from the kernel, but soon by inoculation or incision; clay, left to itself, is a long time in acquiring a stony hardness, but is presently burnt by fire into brick. So again in human life, nature is a long while in alleviating and abolishing the remembrance of pain, and assuaging the troubles of the mind; but moral philosophy, which is the art of living, performs it presently.
рус.Yet this prerogative and singular efficacy of art is stopped and retarded to the infinite detriment of human life, by certain golden apples; for there is no one science or art that constantly holds on its true and proper course to the end, but they are all continually stopping short, forsaking the track, and turning aside to profit and convenience, exactly like Atalanta.[7]
рус.
рус.Whence it is no wonder that art gets not the victory over nature, nor, according to the condition of the contest, brings her under subjection; but, on the contrary, remains subject to her, as a wife to a husband.[8]
рус.THE ancients relate that man was the work of Prometheus, and formed of clay; only the artificer mixed in with the mass, particles taken from different animals. And being desirous to improve his workmanship, and endow, as well as create, the human race, he stole up to heaven with a bundle of birch-rods, and kindling them at the chariot of the Sun, thence brought down fire to the earth for the service of men.
рус.They add, that for this meritorious act Prometheus was repayed with ingratitude by mankind, so that, forming a conspiracy, they arraigned both him and his invention before Jupiter. But the matter was otherwise received than they imagined; for the accusation proved extremely grateful to Jupiter and the gods, insomuch that, delighted with the action, they not only indulged mankind the use of fire, but moreover conferred upon them a most acceptable and desirable present, viz. perpetual youth.
рус.But men, foolishly overjoyed hereat, laid this present of the gods upon an ass, who, in returning back with it, being extremely thirsty, strayed to a fountain. The serpent, who was guardian thereof; would not suffer him to drink, but upon condition of receiving the burden he carried, whatever it should be. The silly ass complied, and thus the perpetual renewal of youth was, for a drop of water, transferred from men to the race of serpents.
рус.Prometheus, not desisting from his unwarrantable practices, though now reconciled to mankind, after they were thus tricked of their present, but still continuing inveterate against Jupiter, had the boldness to attempt deceit, even in a sacrifice, and is said to have once offered up two bulls to Jupiter, but so as in the hide of one of them to wrap all the flesh and fat of both, and stuffing out the other hide only with the bones; then in a religious and devout manner, gave Jupiter his choice of the two. Jupiter, detesting this sly fraud and hypocrisy, but having thus an opportunity of punishing the offender, purposely chose the mock bull.
рус.And now giving way to revenge, but finding he could not chastise the insolence of Prometheus without afflicting the human race (in the production whereof Prometheus had strangely and insufferably prided himself), he commanded Vulcan to form a beautiful and graceful woman, to whom every god presented a certain gift, whence she was called Pandora.[1] They put into her hands an elegant box, containing all sorts of miseries and misfortunes; but Hope was placed at the bottom of it. With this box she first goes to Prometheus, to try if she could prevail upon him to receive and open it; but be, being upon his guard, warily refused the offer. Upon this refusal, she comes to his brother Epimetheus, a man of a very different temper, who rashly and inconsiderately opens the box. When finding all kinds of miseries and misfortunes issued out of it, he grew wise too late, and with great hurry and struggle endeavoured to clap the cover on again; but with all his endeavour could scarce keep in Hope, which lay at the bottom.
рус.Lastly, Jupiter arraigned Prometheus of many heinous crimes: as that he formerly stole fire from heaven; that he contemptuously and deceitfully mocked him by a sacrifice of bones; that he despised his present,[2] adding withal a new crime, that he attempted to ravish Pallas: for all which, he was sentenced to be bound in chains, and doomed to perpetual torments. Accordingly, by Jupiter's command, he was brought to Mount Caucasus, and there fastened to a pillar, so firmly that he could no way stir. A vulture or eagle stood by him, which in the daytime gnawed and consumed his liver; but in the night the wasted parts were supplied again; whence matter for his pain was never wanting.
рус.They relate, however, that his punishment had an end; for Hercules sailing the ocean, in a cup, or pitcher, presented him by the Sun, came at length to Caucasus, shot the eagle with his arrows, and set Prometheus free. In certain nations, also, there were instituted particular games of the torch, to the honour of Prometheus, in which they who ran for the prize carried lighted torches; and as any one of these torches happened to go out, the bearer withdrew himself, and gave way to the next; and that person was allowed to win the prize who first brought in his lighted torch to the goal.
рус.EXPLANATION. - This fable contains and enforces many just, and serious considerations; some whereof have been long since well observed, but some again remain perfectly untouched. Prometheus clearly and expressly signifies Providence; for of all the things in nature, the formation and endowment of man was singled out by the ancients, and esteemed the peculiar work of Providence. The reason hereof seems,
рус.1. That the nature of man includes a mind and understanding, which is the seat of Providence. 2. That it is harsh and incredible to suppose reason and mind should be raised, and drawn out of senseless and irrational principles; whence it becomes almost inevitable, that providence is implanted in the human mind in conformity with, and by the direction and the design of the greater over-ruling Providence. But, 3.
рус.The principal cause is this: that man seems to be the thing in which the whole world centres, with respect to final causes; so that if he were away, all other things would stray and fluctuate, without end or intention, or become perfectly disjointed, and out of frame; for all. things are made subservient to man, and he receives use and benefit from them all. Thus the revolutions, places, and periods, of the celestial bodies, serve him for distinguishing times and seasons, and for dividing the world into different regions; the meteors afford him prognostications of the weather; the winds sail our ships, drive our mills, and move our machines; and the vegetables and animals of all kinds either afford us matter for houses and habitations, clothing, food, physic, or tend to ease, or delight, to support, or refresh us: so that everything in nature seems not made for itself, but for man.
рус.And it is not without reason added, that the mass of matter whereof man was formed, should be mixed up with particles taken from different animals, and wrought in with the clay, because it is certain, that of all things in the universe, man is the most compounded and recompounded body; so that the ancients not improperly styled him a Microcosm, or little world within himself. For although the chemists have absurdly, and too literally, wrested and perverted the elegance of the term microcosm, whilst they pretend to find all kind of mineral and vegetable matters, or something corresponding to them, in man, yet it remains firm end unshaken, that the human body is of all substances the most mixed and organical; whence it has surprising powers end faculties: for the powers of simple bodies are but few, though certain and quick; as being little broken, or weakened, and not counterbalanced by mixture: but excellence and quantity of energy reside in mixture and composition.
рус.Man, however, in his first origin, seems to be a defenceless naked creature, slow in assisting himself, and standing in need of numerous things. Prometheus, therefore, hastened to the invention of fire, which supplies and administers to nearly all human uses and necessities, insomuch that, if the soul may be called the form of forms, if the hand may be called the instrument of instruments, fire may, as properly, be called the assistant of assistants, or the helper of helps:; for hence proceed numberless operations, hence all the mechanic arts, and hence infinite assistances are afforded to the sciences themselves.
рус.The manner wherein Prometheus stole this fire is properly described from the nature of the thing; he being said to have done it by applying a rod of birch to the chariot of the Sun: for birch is used in striking and beating, which clearly denotes the generation of fire to be from the violent percussions and collisions of bodies; whereby the matters struck are subtilized, rarefied, put into motion, and so prepared to receive the heat of the celestial bodies; whence they, in clandestine and secret manner, collect and snatch fire, as it were by stealth, from the chariot of the Sun.
рус.The next is a remarkable part of the fable, which represents that men, instead of gratitude and thanks, fell into indignation and expostulation, accusing both Prometheus ad his fine to Jupiter, - and yet the accusation proved highly pleasing to Jupiter; so that he, for this reason, crowned these benefits of mankind with a new bounty. Here it may seem strange that the sin of ingratitude to a creator and benefactor, a sin so heinous as to include almost all others, should meet with approbation and reward. But the allegory has another view, and denotes, that the accusation and arraignment, both of human nature and human art among mankind, proceeds from a most noble and laudable temper of the mind, and tends to a very good purpose; whereas the contrary temper is odious to the gods, and unbeneficial in itself. For they who break into extravagant praises of human nature, and the arts in vogue, and who lay themselves out in admiring the things they already possess, and will needs have the sciences cultivated among them, to be thought absolutely perfect and complete, in the first place, show little regard to the divine nature, whilst they extol their own inventions almost as high as his perfection. In the neat place, men of this temper are unserviceable and prejudicial in life, whilst they imagine themselves already got to the top of things, and there rest, without farther inquiry.
рус.On the contrary, they who arraign and accuse both nature and art, and are always full of complaints against them, not only preserve a more just and modest sense of mind, but are also perpetually stirred up to fresh industry and new discoveries. Is not, then, the ignorance and fatality of mankind to be extremely pitied, whilst they remain slaves to the arrogance of a few of their own fellows, and are dotingly fond of that scrap of Grecian knowledge, the Peripatetic philosophy; and this to such a degree, as not only to think all accusation or arraignment thereof useless, but even hold it suspect and dangerous?
рус.Certainly the procedure of Empedocles, though furious - but especially that of Democritus (who with great modesty complained that all things were abstruse; that we know nothing; that truth lies hid in deep pits; that falsehood is strangely joined and twisted along with truth, &c} - is to be preferred before the confident, assuming, and dogmatical school of Aristotle.
рус.Mankind are, therefore, to be admonished, that the arraignment of nature and of art is pleasing to the gods; and that a sharp and vehement accusation of Prometheus, though a creator, a founder, and a master, obtained new blessings and presents from the divine bounty, and proved more sound and serviceable than a diffusive harangue of praise and gratulation. And let men be assured, that the fond opinion that they have already acquired enough, is a principal reason why they have acquired so little.
рус.That the perpetual flower of youth should be the present which mankind received as a reward for their accusation, carries this moral: that the ancients seem not to have despaired of discovering methods, and remedies, for retarding old age, and prolonging the period of human life, but rather reckoned it among those things which, through sloth and want of diligent inquiry, perish and come to nothing, after having been once undertaken, than among such as are absolutely impossible, or placed beyond the reach of the human power. For they signify and intimate from the true use of fire, and the just and strenuous accusation and conviction of the errors of art, that the divine bounty is not wanting to men in such kind of presents, but that men indeed are wanting to themselves, and lay such an inestimable gift upon the back of a slow-paced ass; that is, upon the back of the heavy, dull, lingering thing, experience; from whose sluggish and tortoise-pace proceeds that ancient complaint of the shortness of life, and the slow advancement of arts.
рус.And certainly it may well seem, that the two faculties of reasoning and experience arts not hitherto properly joined and coupled together, but to be still new gifts of the gods, separately laid, the one upon the back of a light bird, or abstract philosophy, and the other upon an ass, or slow-paced practice and trial. And yet good hopes might be conceived of this ass, if it were not for his thirst and the accidents of the way.
рус.For we judge, that if any one would constantly proceed, by a certain law and method, in the road of experience, and not by the way thirst after such experiments as make for profit or ostentation, nor exchange his burden, or quit the original design for the sake of these, he might be an useful bearer of a new and accumulated divine bounty to mankind.
рус.That this gift of perpetual youth should pass from men to serpents, seems added by way of ornament, and illustration to the fable; perhaps intimating, at the same time, the shame it is for men, that they, with their fire, and numerous arts, cannot procure to themselves those things which nature has bestowed upon many other creatures.
рус.The sudden reconciliation of Prometheus to mankind, after being disappointed of their hopes, contains a prudent and useful admonition. It points out the levity and temerity of men in new experiments, when, not presently succeeding, or answering to expectation, they precipitantly quit their new undertakings, hurry back to their old ones, and grow reconciled thereto.
рус.After the fable has described the state of man, with regard to arts and intellectual matters, it passes on to religion; for after the inventing and settling of arts, follows the establishment of divine worship, which hypocrisy presently enters into and corrupts. So that by the two sacrifices we have elegantly painted the person of a man truly religious, and of an hypocrite. One of these sacrifices contained the fat, or the portion of God, used for burning and incensing; thereby denoting affection and zeal, offered up to his glory. It likewise contained the bowels, which are expressive of charity, along with the good and useful flesh. But the other contained nothing more than dry bones, which nevertheless stuffed out the hide, so as to make it resemble a fair, beautiful, and magnificent sacrifice; hereby finely denoting the external and empty rites and barren ceremonies, wherewith men burden and stuff out the divine worship, - things rather intended for show and ostentation than conducing to piety: - Nor are mankind simply content with this mock-worship of God, but also impose and father it upon him, as if he had chosen and ordained it. Certainly the prophet, in the person of God, has a fine expostulation, as to this matter of choice - "Is this the fasting which I have chosen, that a man should afflict his soul for a day, and bow down his head like a bulrush?"
рус.After thus touching the state of religion, the fable next turns to manners, and the conditions of human life. And though it be a very common, yet is it a just interpretation, that Pandora denotes the pleasures and licentiousness which the cultivation and luxury of the arts of civil life introduce, as it were, by the instrumental efficacy of fire; whence the works of the voluptuary arts are properly attributed to Vulcan, the God of Fire.
рус.And hence infinite miseries and calamities have proceeded to the minds, the bodies, and the fortunes of men, together with a late repentance; and this not only in each man's particular, but also in kingdoms and states; for wars, and tumults, and tyrannies, have all arisen from this same fountain, or box of Pandora.
рус.It is worth observing, how beautifully and elegantly the fable has drawn two reigning characters in human life, and given two examples, or tablatures of them, under the persons of Prometheus and Epimetheus. The followers of Epimetheus are improvident, see not far before them, and prefer such things as are agreeable for the present; whence they are oppressed with numerous straits, difficulties; and calamities, with which they almost continually struggle; but in the mean time gratify their own temper, and, for want of a better knowledge of things, feed their minds with many vain hopes; and as with so many pleasing dreams, delight themselves, and sweeten the miseries of life.
рус.But the followers of Prometheus are the prudent, wary men, that look into futurity, and cautiously guard against, prevent, and undermine many calamities and misfortunes. But this watchful, provident temper, is attended with a deprivation of numerous pleasures, and the loss of various delights, whilst such men debar themselves the use even of innocent things, and what is still worse, rack and torture themselves with cares, fears, and disquiets; being bound fast to the pillar of necessity, and tormented with numberless thoughts (which for their swiftness are well compared to an eagle), that continually wound, tear, and gnaw their liver or mind, unless, perhaps, they find some small remission by intervals, or as it were at nights; but then new anxieties, dreads, and fears, soon return again, as it were in the morning.
рус.And, therefore, very few men, of either temper, have secured to themselves the advantages of providence, and kept clear of disquiets, troubles, and misfortunes.
рус.Nor indeed can any man obtain this end without the assistance of Hercules; that is, of such fortitude and constancy of mind as stands prepared against every event, and remains indifferent to every change; looking forward without being daunted, enjoying the good without disdain, and enduring the bad without impatience. And it must be observed, that even Prometheus had not the power to free himself, but owed his deliverance to another; for no natural inbred force and fortitude could prove equal to such a task. The power of releasing him came from the utmost confines of the ocean, and from the sun; that is, from Apollo, or knowledge; and again, from a due consideration of the uncertainty, instability, and fluctuating state of human life, which is aptly represented by sailing the ocean. Accordingly, Virgil has prudently joined these two together, accounting him happy who knows the causes of things, and has conquered all his fears, apprehensions, and superstitions.[3]
рус.
рус.It is added; with great elegance, for supporting and confirming the human mind, that the great hero who thus delivered him sailed the ocean in a cup, or pitcher, to prevent fear, or complaint; as if, through the narrowness of our nature, or a too great fragility thereof, we were absolutely incapable of that fortitude and constancy to which Seneca, finely alludes, when he says, "It is a noble thing, at once to participate in the frailty of man and the security of a god."
рус.We have hitherto, that we might not break the connection of things, designedly omitted the last crime of Prometheus - that of attempting the chastity of Minerva - which heinous offence it doubtless was, that caused the punishment of having his liver gnawed by the vulture.
рус.The meaning seems to be this, that when men are puffed up with arts and knowledge, they often try to subdue even the divine wisdom and bring it under the dominion of sense and reason, whence inevitably follows a perpetual and restless rending and tearing of the mind. A sober and humble distinction must, therefore, be made betwixt divine and human things, and betwixt the oracles of sense and faith, unless mankind had rather choose an heretical religion, and a fictitious and romantic philosophy.[4]
рус.The last particular in the fable is the Games of the Torch, instituted to Prometheus, which again relates to arts and sciences, as well as the invention of fire, for the commemoration and celebration whereof three games were held. And here we have an extremely prudent admonition, directing us to expect the perfection of the sciences from succession, and not from the swiftness and abilities of any single person; for he who is fleetest and strongest in the course may perhaps be less fit to keep his touch a-light, since there is danger of its going out from too rapid as well as from too slow a motion.[5]
рус.But this kind of contest, with the torch, seems to have been long dropped and neglected; the sciences appearing to have flourished principally in their first authors, as Aristotle, Galen, Euclid, Ptolemy, &c.; whilst their successors have done very little, or scarce made any attempts. But it were highly to be wished that these games might be renewed, to the honour of Prometheus, or human nature, and that they might excite contest, emulation, and laudable endeavours, and the design meet with such success as not to hang tottering, tremulous, and hazarded, upon the torch of any single person. Mankind, therefore, should be admonished to rouse themselves, and try and exert their own strength and chance, and, not place all their dependence upon a few men, whose abilities and capacities, perhaps, are not greater than their own.
рус.These are the particulars which appear to us shadowed out by this trite and vulgar fable, though without denying that there may be contained in it several intimations that have a surprising correspondence with the Christian mysteries. In particular, the voyage of Hercules; made in a pitcher, to release Prometheus, bears an allusion to the word of God, coming in the frail vessel of the flesh to redeem mankind. But we indulge ourselves no such liberties as these, for fear of using strange fire at the altar of the Lord.
рус.MEDIOCRITY, or the holding a middle course, has been highly extolled in morality, but little in matters of science, though no less useful and proper here; whilst in politics it is held suspected, and ought to be employed with judgment. The ancients described mediocrity in manners by the course prescribed to Icarus; and in matters of the understanding by the steering betwixt Scylla and Charybdis, on account of the great difficulty and danger in passing those straits.
рус.Icarus, being to fly across the sea, was ordered by his father neither to soar too high nor fly too low, for, as his wings were fastened together with wax, there was danger of its melting by the sun's heat in too high a flight, and of its becoming less tenacious by the moisture if he kept too near the vapour of the sea. But he, with a juvenile confidence, soared aloft, and fell down headlong.
рус.EXPLANATION. - The fable is vulgar, and easily interpreted; for the path of virtue lies straight between excess on the one side, and defect on the other. And no wonder that excess should prove the bane of Icarus, exulting in juvenile strength and vigour; for excess is the natural vice of youth, as defect is that of old age; and if a man must perish by either, Icarus chose the better of the two; for all defects are justly esteemed more depraved than excesses. There is some magnanimity in excess, that, like a bird, claims kindred with the heavens; but defect is a reptile, that basely crawls upon the earth. It was excellently said by Heraclitus, "A dry light makes the best soul;" for if the soul contracts moisture from the earth, it perfectly degenerates and sinks. On the other hand, moderation must be observed, to prevent this fine light from burning, by its too great subtilty and dryness. But these observations are common.
рус.In matters of the understanding, it requires great skill and a particular felicity to steer clear of Scylla and Charybdis. If the ship strikes upon Scylla; it is dashed in pieces against the rocks; if upon Charybdis, it is swallowed outright. This allegory is pregnant with matter; but we shall only observe the force of it lies here, that a mean be observed in every doctrine and science, and in the rules and axioms thereof, between the rocks of distinctions and the whirlpools of universalities; for these two are the bane and shipwreck of fine geniuses and arts.
рус.THEY relate that Sphinx was a monster, variously formed, having the face and voice of a virgin, the wings of a bird, and the talons of a griffin. She resided on the top of a mountain, near the city Thebes, and also beset the highways. Her manner was to lie in ambush and seize the travellers, and having them in her power, to propose to them certain dark and perplexed riddles, which it was thought she received from the Muses, and if her wretched captives could not solve and interpret these riddles, she with great cruelty fell upon them, in their hesitation and confusion, and tore them to pieces. This plague having reigned a long time, the Thebans at length offered their kingdom to the men who could interpret her riddles, there being no other way to subdue her. OEdipus, a penetrating and prudent man, though lame in his feet, excited by so great a reward, accepted the condition, and with a good assurance of mind, cheerfully presented himself before the monster, who directly asked him, "What creature that was, which being born four-footed, afterwards became two-footed, then three-footed, and lastly four-footed again?" OEdipus, with presence of mind, replied it was man, who, upon his first birth and infant state, crawled upon all fours in endeavouring to walk; but not long after went upright upon his two natural feet; again, in old age walked three-footed, with a stick; and at last, growing decrepit, lay four-footed confined to his bed; and having by this exact solution obtained the victory, he slew the monster, and, laying the carcass upon an ass, led her away in triumph; and upon this he was, according to the agreement, made king of Thebes.
рус.EXPLANATION. - This is an elegant, instructive fable, and seems invented to represent science, especially as joined with practice. For science may, without absurdity, be called a monster, being strangely gazed at and admired by the ignorant and unskilful. Her figure and form is various, by reason of the vast variety of subjects that science considers; her voice and countenance are represented female, by reason of her gay appearance, and volubility of speech; wings are added, because the sciences and their inventions run and fly about in a moment, for knowledge, like light communicated from one torch to another, is presently caught and copiously diffused; sharp and hooked talons are elegantly attributed to her, because the, axioms and arguments of science enter the mind, lay hold of it, fix it down, and keep it from moving or slipping away. This the sacred philosopher observed when he said, "The words of the wise are like goads or nails driven far in."[6] Again, all science seems placed on high, as it were on the tops of mountains that are hard to climb; for science is justly imagined a sublime and lofty thing, looking down upon ignorance, from an eminence, and at the same time taking an extensive view on all sides, as is usual on the top of mountains. Science is said to beset the highways, because through all the journey and peregrination of human life there is matter and occasion offered of contemplation.
рус.Sphinx is said to propose various difficult questions and riddles to men, which she received from the Muses; and these questions, so long as they remain with the Muses, may very well be unaccompanied with severity, for while there is no other end of contemplation and inquiry but that of knowledge alone, the understanding is not oppressed, or driven to straits and difficulties, but expatiates and ranges at large, and even receives a degree of pleasure from doubt and variety; but after the Muses have given over their riddles to Sphinx, that is, to practice, which urges and impels to action, choice, and determination, then it is that they become torturing, severe, and trying, and, unless solved and interpreted, strangely perplex and harass the human mind, rend it every way, and perfectly tear it to pieces. All the riddles of Sphinx, therefore, leave two conditions annexed, viz., dilaceration to those who do not solve them, and empire to those that do. For he who understands the thing proposed obtains his end, and every artificer rules over his work.[7]
рус.Sphinx has no more than two kinds of riddles, one relating to the nature of things, the other to the nature of man; and correspondent to these, the prizes of the solution are two kinds of empire, the empire over nature, and the empire over man. For the true and ultimate end of natural philosophy is dominion over natural things, natural bodies, remedies, machines, and numberless other particulars, though the schools, contented with what spontaneously offers, and swollen with their own discourses, neglect, and in a manner despise, both things and works.
рус.But the riddle proposed to OEdipus, the solution whereof acquired him the Theban kingdom, regarded the nature of man; for he who has thoroughly looked into and examined human nature, may in a manner command his own fortune, and seems born to acquire dominion and rule. Accordingly, Virgil properly makes the arts of government to be the arts of the Romans.[8]]
рус.
рус.It was, therefore, extremely apposite in Augustus Caesar to use the image of Sphinx in his signet, whether this happened by accident or by design; for he of all men was deeply versed in politics, and through the course of his life very happily solved abundance of new riddles with regard to the nature of man; and unless he had done this with great dexterity and ready address, he would frequently have been involved in imminent danger, if not destruction.
рус.It is with the utmost elegance added in the fable, that when Sphinx was conquered, her carcass was laid upon an ass; for there is nothing so subtile and abstruse, but after being once made plain, intelligible, and common, it may be received by the slowest capacity.
рус.We must not omit that Sphinx was conquered by a lame man, and impotent in his feet; for men usually make too much haste to the solution of Sphinx's riddles; whence it happens, that she prevailing, their minds are rather racked and torn by disputes, than invested with command by works and effects.
рус.THEY tell us, Pluto having, upon that memorable division of empire among the gods, received the infernal regions for his share, despaired of winning any one of the goddesses in marriage by an obsequious courtship, and therefore through necessity resolved upon a rape. Having watched his opportunity, he suddenly seized upon Proserpine, a most beautiful virgin, the daughter of Ceres, as she was gathering narcissus flowers in the meads of Sicily, and hurrying her to his chariot, carried her with him to the subterraneal regions, where she was treated with the highest reverence, and styled the Lady of Dis. But Ceres missing her only daughter, whom she extremely loved, grew pensive and anxious beyond measure, and taking a lighted torch in her hand, wandered the world over in quest of her daughter, but all to no purpose, till, suspecting she might be carried to the infernal regions, she, with great lamentation and abundance of tears, importuned Jupiter to restore her; and with much ado prevailed so far as to recover and bring her away, if she had tasted nothing there. This proved a hard condition upon the mother, for Proserpine was found to have eaten three kernels of a pomegranate. Cares, however, desisted not, but fell to her entreaties and lamentations afresh, insomuch that at last it was indulged her that Proserpine should divide the year betwixt her husband and her mother, and live six months with the one and as many with the other. After this; Theseus and Perithous, with uncommon audacity, attempted to force Proserpine away from Pluto's bed, but happening to grow tired in their journey, and resting themselves upon a stone in the realms below, they could never rise from it again, but remain sitting there for ever. Proserpine, therefore, still continued queen of the lower regions, in honour of whom there was also added this grand privilege, that though it had never been permitted any one to return after having once descended thither, a particular exception was made, that he who brought a golden bough as a present to Proserpine, might on that condition descend and return. This was an only bough that grew in a large dark grove, not from a tree of its own, but like the mistletoe, from another, and when plucked away a fresh one always shot out in its stead.
рус.EXPLANATION. - This fable seems to regard natural philosophy, and searches deep into that rich and fruitful virtue and supply in subterraneous bodies, from whence all the things upon the earth's surface spring, and into which they again relapse and return. By Proserpine the ancients denoted that ethereal spirit shut up and detained within the earth, here represented by Pluto, the spirit being separated from the superior globe, according to the expression of the poet.[1]
рус.
рус.This spirit is conceived as ravished, or snatched up by the earth, because it can no way be detained, when it has time and opportunity to fly off, but is only wrought together and fixed by sudden intermixture and comminution, in the same manner as if one should endeavour to mix air with water, which cannot otherwise be done than by a quick and rapid agitation, that joins them together in froth whilst the air is thus caught up by the water. And it is elegantly added, that Proserpine was ravished whilst she gathered narcissus flowers, which have their name from numbedness or stupefaction; for the spirit we speak of is in the fittest disposition to be embraced by terrestrial matter when it begins to coagulate, or grow torpid as it were.
рус.It is an honour justly attributed to Proserpine, and not to any other wife of the gods, that of being the lady or mistress of her husband, because this spirit performs all its operations in the subterraneal regions, whilst Pluto, or the earth, remains stupid, or as it were ignorant of them.
рус.The aether, or the efficacy of the heavenly bodies, denoted by Ceres, endeavours with infinite diligence to force out this spirit, and restore it to its pristine state. And by the torch in the hand of Ceres, or the nether, is doubtless meant the sun, which disperses light over the whole globe of the earth, and if the thing were possible, must have the greatest share in recovering Proserpine, or reinstating the subterraneal spirit. Yet Proserpine still continues and dwells below, after the manner excellently described in the condition betwixt Jupiter and Ceres. For first, it is certain that there are two ways of detaining the spirit, in solid and terrestrial matter, - the one by condensation or obstruction, which is mere violence and imprisonment; the other by administering a proper alignment, which in spontaneous and free. For after the included spirit begins to feed and nourish itself; it is not in a hurry to fly off, but remains as it were fixed in its own earth. And this is the moral of Proserpine's tasting the pomegranate; and were it not for this, she must long ago have been carried up by Ceres, who with her torch wandered the world over, and so the earth have been left without its spirit.
рус.For though the spirit in metals and minerals may perhaps be, after a particular manner, wrought in by the solidity of the mass, yet the spirit of vegetables and animals has open passages to escape at, unless it be willingly detained, in the way of sipping and tasting them.
рус.The second article of agreement, that of Proserpine's remaining six months with her mother and six with her husband, is an elegant description of the division of the year; for the spirit diffused through the earth lives above-ground in the vegetable world during the summer months, but in the winter returns underground again.
рус.The attempt of Theseus and Perithous to bring Proserpine away, denotes that the more subtile spirits, which descend in many bodies to the earth, may frequently be unable to drink in, unite with themselves, and carry off the subterraneous spirit, but on the contrary be coagulated by it, and rise no more, so as to increase the inhabitants and add to the dominion of Proserpine.[2]
рус.The alchemists will be apt to fall in with our interpretation of the golden bough, whether we will or no, because they promise golden mountains, and the restoration of natural bodies from their stone, as from the gates of Pluto; but we are well assured that their theory has no just foundation, and suspect they have no very encouraging or practical proofs of its soundness. Leaving, therefore, their conceits to themselves, we shall freely declare our own sentiments upon this last part of the fable. We are certain, from numerous figures and expressions of the ancients, that they judged the conservation, and in some degree the renovation, of natural bodies to be no desperate or impossible thing, but rather abstruse and out of the common road than wholly impracticable. And this seems to be their opinion in the present case, as they have placed this bough among an infinite number of shrubs, in a spacious and thick wood. They supposed it of gold, because gold is the emblem of duration. They feigned it adventitious, not native, because such an effect is to be expected from art, and not from any medicine or any simple or mere natural way of working.
рус.THE ancient poets relate that Jupiter took Metis to wife, whose name plainly denotes counsel, and that he, perceiving she was pregnant by him, would by no means wait the time of her delivery, but directly devoured her; whence himself also became pregnant, and was delivered in a wonderful manner; for he from his head or brain brought forth Pallas armed.
рус.EXPLANATION. - This fable, which in its literal sense appears monstrously absurd, seems to contain a state secret, and shows with what art kings usually carry themselves towards their council, in order to preserve their own authority and majesty not only inviolate, but so as to have it magnified and heightened among the people. For kings commonly link themselves as it were in a nuptial bond to their council, and deliberate and communicate with them after a prudent and laudable custom upon matters of the greatest importance, at the same time justly conceiving this no diminution of their majesty; but when the matter once ripens to a decree or order, which is a kind of birth, the king then suffers the council to go on no further, lest the act should seem to depend upon their pleasure. Now, therefore, the king usually assumes to himself whatever was wrought, elaborated, or formed, as it were, in the womb of the council (unless it be a matter of an invidious nature, which he is sure to put from him), so that the decree and the execution shall seem to flow from himself.[3] And as this decree or execution proceeds with prudence and power, so as to imply necessity, it is elegantly wrapt up under the figure of Pallas armed.
рус.Nor are kings content to have this seem the effect of their own authority, free will, and uncontrollable choice, unless they also take the whole honour to themselves, and make the people imagine that, all good and wholesome decrees proceed entirely from their own head, that is, their own sole prudence and judgment.
рус.INTRODUCTION - The fable of the Sirens is, in a vulgar sense, justly enough explained of the pernicious incentives to pleasure ; but the ancient mythology seems to us like a vintage ill-pressed and trod; for though something has been own from it, yet all the more excellent parts remain behind in the grapes that are untouched.
рус.FABLE - The Sirens are said to be the daughters of Achelous and Terpsichore, one of the Muses. In their early days they had wings, but lost them upon being conquered by the Muses, with whom they rashly contended; and with the feathers of these wings the Muses made themselves crowns, so that from this time the Muses wore wings on their heads, excepting only the mother to the Sirens.
рус.These Sirens resided in certain pleasant islands, and when, from their watch-tower, they saw any ship approaching, they first detained the sailors by their music, then, enticing then to shore, destroyed them.
рус.Their singing was not of one and the same kind, but they adapted their tunes exactly to the nature of each person, in order to captivate and secure him. And so destructive had they been, that these islands of the Sirens appeared, to a very great distance, white with the bones of their unburied captives.
рус.Two different remedies were invented to protect persons against them, the one by Ulysses, the other by Orpheus. Ulysses commanded his associates to stop their ears close with wax; and he, determining to make the trial, and yet avoid the danger, ordered himself to be tied fast to a mast of the ship, giving strict charge not to be unbound, even though himself should entreat it; but Orpheus, without any binding at all, escaped the danger by loudly chanting to his harp the praises of the gods, whereby he drowned the voices of the Sirens.
рус.EXPLANATION. - This fable is of the moral kind, and appears no less elegant than easy to interpret. For pleasures proceed from plenty and affluence, attended with activity or exultation of the mind.
рус.Anciently their first incentives were quick, and seized upon men as if they had been winged, but learning and philosophy afterwards prevailing, had at least the power to lay the mind under some restraint, and make it consider the issue of things, and thus deprived pleasures of their wings.
рус.This conquest redounded greatly to the honour and ornament of the Muses; for after it appeared, by the example of a few, that philosophy could introduce a contempt of pleasures, it immediately seemed to be a sublime thing that could raise and elevate the soul, fixed in a manner down to the earth, and thus render men's thoughts, which reside in the head, winged as it were, or sublime.
рус.Only the mother of the Sirens was not thus plumed on the head, which doubtless denotes superficial learning invented and used for delight end levity; an eminent example whereof we have in Petronius, who, after receiving sentence of death, still continued his gay frothy humour, and, as Tacitus observes, used his learning to solace or divert himself; and instead of such discourses as give firmness and constancy of mind, read nothing but loose poems and verses.[5]
рус.
рус.
рус.
рус.Such learning as this seems, to pluck the crowns again from the Muses' heads, and restore them to the Sirens. The Sirens are said to inhabit certain islands, because pleasures generally seek retirement, and often shun society. And for their songs, with the manifold artifice and destructiveness thereof, this is too obvious and common to need explanation. But that particular of the bones stretching like white cliffs along the shores, and appearing afar off, contains a more subtile allegory, and denotes that the examples of others' calamity and misfortunes, though ever so manifest and apparent, a have yet but little force to deter the corrupt nature of man from pleasures.
рус.The allegory of the remedies against the Sirens is not difficult, but very wise and noble: it proposes, in effect, three remedies, as well against subtile as violent mischiefs, two drawn from philosophy and one from religion.
рус.The first means of escaping is to resist the earliest temptation in the beginning, and diligently avoid and cut off all occasions that may solicit or sway the mind; and this is well represented by shutting up the ears, a kind of remedy to be necessarily used with mean and vulgar minds, such as the retinue of Ulysses.
рус.But nobler spirits may converse, even in the midst of pleasures, if the mind be well guarded with constancy and resolution. And thus some delight to make a severe trial of their own virtue, and thoroughly acquaint themselves with the folly and madness of pleasures, without complying or being wholly given up to them; which is what Solomon professes of himself when he closes the account of all the numerous pleasures he gave a loose to, with this expression, "But wisdom still continued with me." Such heroes in virtue may, therefore, remain unmoved by the greatest incentives to pleasure, and stop themselves on the very precipice of danger; if, according to the example of Ulysses, they turn a deaf ear to pernicious counsel, and the flatteries of their friends and companions, which have the greatest power to shake and unsettle the mind.
рус.But the most excellent remedy, in every temptation, is that of Orpheus, who, by loudly chanting and resounding the praises of the gods, confounded the voices, and kept himself from hearing the music of the Sirens; for divine contemplations exceed the pleasures of sense, not only in power but also in sweetness.
О мудрости древних
Сочинение "De Sapientia Veterulm вышло на латинском языке небольшой отдельной книгой в 1609 г. В течение жизни Бэкона оно один или два раза переиздавалось и было переведено на английский и итальянский языки. Это оригинальное произведение состоит из предисловия, в котором Бэкон делится с читателем принципами своего отношения к древней мифологии, и 31 эссе, в которых дается изложение, а затем толкование античных мифологических сюжетов и образов в духе бэконовской. естественной, политической и моральной философии. Оно связано с другими философскими произведениями Бэкона не только идейно. Свои интерпретации мифов о Пане, Персее и Дионисе, доработанные и расширенные, Бэкон включил как примеры параболической поэзии в трактат "О достоинстве и приумножения наук". Миниатюра "Метида, или Совет" по существу вошла в бэконовское эссе "О совете". "Купидон, или Атом" и "Уран, или Истоки" непосредственно смыкаются с трактатом "О началах и истоках", в котором по замыслу автора должно быть развитие тех же образов и идей.
На русском языке "De Sapientia Veterum" в количестве 27 эссе было издано почти сто лет назад в переводе П. А. Бибикова (Бакон, Собрание сочинений, т. II. СПб.. 1874) и разделяет недостатки других его переводов произведений Бэкона. Для настоящего издания Н. А. Федоровым сделан новый полный перевод с латинского оригинала по изданию "The Works of Francis Bacon.., coil. and ed. by J. Spending, П. L. Ellis and D. D. Heath". Сверку осуществлял Г. Г. Майоров. Примечания подготовил А. Л. Субботин.
en.Глубочайшая древность скрыта от нас покровом молчания и забвения (исключая лишь сказанное в Священном писании). Мифы, созданные поэтами, пришли на смену молчанию древности, а за мифами последовали, наконец, те сочинения, которыми мы обладаем теперь; так что самые отдаленные и потаенные уголки древности отделены, скрыты от последующих веков этим покровом мифов, который распростерся между тем, что исчезло, и тем, что существует сейчас.
en.Впрочем, мне кажется, что большинство сочтет эти мои занятия игрой и забавой, полагая, что я претендую чуть ли не на ту же свободу в изложении мифов, что и сами поэты, создававшие их; но я имею, конечно, полное право на это, дабы несколько скрасить и мои собственные размышления над достаточно сложными вещами и сделать более приятным знакомство с ними других.
en.Для меня не является тайной, сколь податливую материю представляет миф, как легко его можно привлечь, а то и притянуть в подтверждение разных точек зрения и какое большое содержание заложено в нем, так что прекрасно можно найти в нем и такой смысл, о котором никогда раньше и не помышляли. Мне вспоминается также, что уже с давних пор прибегают к подобного рода толкованиям: ведь немало было тех, кто, желая в своих изобретениях и выдумках опереться на авторитет древности, пытался для этой цели привлечь сказания поэтов, так что этот пустой обычай весьма распространен и отнюдь не нов. Ведь в свое время Хризипп, как толкователь снов, старался приписать древнейшим поэтам взгляды стоиков, и еще более неуклюже алхимики пытаются приложить к своим опытам шутливые и забавные рассказы поэтов о превращениях. Все это, повторяю, нам достаточно известно, и мы знаем этому цену: знаем с каким легкомыслием и сколь произвольно пользуются некоторые аллегориями, и все же мы не хотим на этом основании отказаться от нашего намерения. Прежде всего нелепости и произвол, допускаемые здесь некоторыми, не означают, что вообще жанр параболы не заслуживает уважения. Ведь это было бы и дерзко и нечестиво, ибо религия охотно прибегает к такого рода покровам и тайнам, и тот, кто пытается их уничтожить, мешает общению человеческого с божественным.
en.По посмотрим на это дело с точки зрения человеческой мудрости. Во всяком случае я честно и искренне заявляю: я склонен считать, что весьма многим мифам, созданным древнейшими поэтами, уже изначально присущ некий тайный и аллегорический смысл. Меня заставляет думать так и преклонение перед прошлым, и то, что в некоторых мифах я нахожу удивительные и совершенно очевидные подобие и связь с обозначаемыми в них вещами как в самом сюжете мифа, так и в значении имен, которыми наделены действующие в них лица, так что невозможно отрицать, что этот тайный смысл уже с самого начала был заложен в мифе и старательно завуалирован его создателями. Действительно, может ли быть кто-либо настолько непроницательным, настолько слепым к очевидному, чтобы, услышав миф о том, как Фама (Молва) после гибели гигантов явилась на свет как их сестра, не понял бы, что речь идет о подстрекательских слухах, тайно распространяемых партиями, как это бывает всегда после поражения мятежей? Или, услышав о том, как гигант Тифон вырвал жилы у Юпитера и унес их и как Меркурий похитил их у него и вернул Юпитеру, сразу же не обратил бы внимание на то, что это говорится об удачных мятежах, подрывающих и богатство и авторитет королей, хотя спустя немного времени любезные речи и мудрые указы постепенно, как бы незаметно, смиряют умы подданных и восстанавливают силы государей?
en.Или, услышав о том, как в знаменитом сражении богов против гигантов осел Силена своим ревом обратил в бегство последних, не подумает, что этот рассказ совершенно ясно имеет в виду далеко идущие замыслы мятежников, которые большей частью рушатся из-за нелепых слухов н ложного страха? Наконец, для кого меняет остаться поясным смысл и значение имен. если Метида, жена Юпитера, ясно обозначает рассудительность, Тифон надменность, Пан Вселенную, Немезида возмездие и т. и.? И пусть никого не смущает то обстоятельство, что здесь порой что-то примешивается из истории, или кое-что говорится лишь ради красоты, или же допускаются хронологические ошибки, или из одного мифа что-то переносится в другой и вводится новая аллегория. Ведь все это неизбежно, ибо мифы были созданием людей, живших в разные эпохи и проследовавших различные цели: одни жили раньше, другие позже, одних интересовала природа, других гражданские дела.
en.У нас есть и другое немаловажное доказательство скрытого и тайного смысла мифов. Некоторые из мифов столь бессмысленны и нелепы по своему сюжету, что уже издалека можно услышать в них параболу, громко заявляющую о себе. Ведь миф, представляющийся вероятным, можно считать придуманным для интересного и приятного изложения событий так, как они могли происходить в действительности, ну а то, что никому и в голову не придет помыслить или рассказать, по-видимому, создано с другими целями.
en.Как, например, назвать выдумку о том, что Юпитер взял в жены Метиду, и, как только заметил, что она беременна, сразу же проглотил ее, и поэтому сам стал беременным и родил из головы своей вооруженную Палладу? Я полагаю, ни одному человеку даже во сне не могло присниться такое чудовищное, не укладывающееся в сознании измышление.
en.Прежде всего для нас имеет особое значение и особенно важно то, что большинство мифов, как нам кажется, ни в коем случае не созданы теми, кто их распространяет и передает, т. е. ни Гомером, ни Гесиодом, ни другими. Ведь если бы нам было совершенно ясно, что эти мифы возникли в ту эпоху и созданы теми авторами, которые их излагают и от которых они дошли до нас, то, я думаю, нам никогда не пришло бы в голову ожидать или предполагать при таком их происхождении что-либо великое или возвышенное. Но, если внимательнее взглянуть на это, станет ясно, что эти мифы излагаются и передаются как уже созданные раньше, воспринятые от других, а не как только что придуманные. Более того, поскольку писатели почти одной и той же эпохи по-разному передают одни и те же мифы, нетрудно сообразить, что общее в них взято из древнейших преданий, то же, в чем они разнятся, есть собственное создание этих авторов. И это обстоятельство еще более увеличило наше уважение к мифам: как будто они стоят вне времени и являются не созданием самих поэтов, а чем-то вроде священных реликвий, дыханием лучших времен, проникшим в поэзию греков из преданий еще более древних народов.
en.Ну а если кто-то будет и дальше возражать против того, что аллегория в мифе всегда была чем-то привнесенным извне, чуждой, а отнюдь не органически присущей ему с самого момента возникновения, мы не станем докучать тому, а оставим его при той категоричности суждения, на которую он претендует, хотя она более похожа на тупость и скорее подобна свинцу, и атакуем его (если он только этого окажется достойным) совершенно другим способом.
en.Люди двояко пользуются параболами и, что более всего удивительно, в прямо противоположных целях. Параболы могут затемнять и скрывать смысл, но могут раскрывать и прояснять его. Если мы не будем говорить о первой цели (дабы не вступать в спор) и допустим, что древние мифы смутны и сочинены лишь ради развлечения, все же остается вне всякого сомнения вторая цель, и никакой произвол фантазии, ни одна ученая посредственность не смогут помешать тотчас же принять этот способ поучения, так как он основателен и трезв, свободен от пустых претензий, в высшей степени полезен, а иной раз и необходим науке. Ибо, когда речь идет о новых открытиях, далеких от представлений толпы и глубоко скрытых от нее, нужно искать более удобный и легкий доступ к человеческому пониманию через параболы. Поэтому в древности, когда открытия и заключения человеческого разума даже те, которые теперь представляются банальными и общеизвестными, были новыми и непривычными, всюду мы встречаем всевозможные мифы, загадки, параболы, притчи, к которым прибегали для того, чтобы поучать, а не для того, чтобы искусно скрывать что-то, ибо в то время ум человеческий был еще груб и бессилен и почти неспособен воспринимать тонкости мысли, а видел лишь то, что непосредственно воспринимали чувства.
en.Ведь как иероглифы старше букв, так и параболы старше логических доказательств. Да и теперь, тот, кто хочет в какой-нибудь области осветить людям что-то новое, и притом сделать это не грубо и труднодоступно, обязательно должен пойти по тому же самому пути в прибегнуть к помощи сравнений.
en.Потому мы заключим наши рассуждения следующими словами. Мудрость прошлого была или великой, или счастливой. Великой, если она силой вымысла воплотилась в фигуру, или троп; счастливой, если люди, думая совсем о другом, сумели дать материал и повод для столь глубоких наблюдений и размышлений. Мы же считаем, что наши усилия (если они в чем-нибудь могут быть полезны) и в том и в другом случае будут достаточно уместны, потому что мы сделаем более понятными или мысли древних, или сам предмет исследования.
en.Конечно, я не могу не знать, что и другие уже брались за это дело, но, если вам интересно мое мнение (я говорю отнюдь не высокомерно, а лишь откровенно), все эти труды, хотя и очень значительные, и очень сложные, почти совершенно утратили свое значение, ибо эти люди, плохо знающие предмет, вся ученость которых не идет дальше известных общих мест, сводили смысл парабол к каким-то избитым общим истинам и не смогли постичь ни их истинного значения, ни их настоящих особенностей, ни их глубочайшего смысла. Мы же (если не ошибаюсь), говоря новое слово о вещах, уже давно известных, и оставляя в стороне все лежащее на поверхности и очевидное, будем стремиться к более глубокому и более важному.
en.Рассказывают, что Кассандра, в которую влюбился Аполлон, всяческими хитростями уклонялась от его домогательств, однако же не лишала его надежды до тех пор, пока не добилась от него дара предвидения; и тогда, получив то, к чему с самого начала стремилась своим притворством, Кассандра открыто отвергла мольбы Аполлона. А он, так как не мог никакими силами вернуть назад то, что опрометчиво подарил ей, пылая жаждой мести и не желая быть одураченным хитрой женщиной, присоединил к своему дару и возмездие: хотя она всегда будет предсказывать правду, никто не будет ей верить. И вот пророчества ее всегда были истинны, но им не было веры. Она это сразу же познала на гибели своей родины: ведь Кассандра не раз предупреждала об этой угрозе, но никто ее не слушал и никто не верил ей.
en.Этот миф, по-моему, говорит о несвоевременной и бесполезной свободе советов и наставлений. Так люди упрямого и резкого характера, не желающие подчиниться Аполлону, т. е. богу гармонии, познать и соблюдать меру и границы во всем, различать высокие и низкие тоны в речи так же, как и различать искушенных людей и толпу, наконец, вообще не желающие знать, когда время говорить, а когда молчать, такие люди, даже если они разумны и откровенны и дают здравые и добрые советы, тем не менее никогда не принесут никакой пользы своими увещеваниями и настойчивостью, и от них нет никакого проку в делах. Наоборот, они даже ускоряют гибель тех, кому хотят помочь, и уже только потом, когда несчастье случилось, их славят как дальновидных пророков.
en.Прекрасный пример тому Марк Катон Утический. Ведь он задолго вперед предвидел и, подобно оракулу, предсказывал гибель родины и тиранию, которыми были чреваты сначала соглашение, а затем борьба между Цезарем и Помпеем; но от этого не было никакой пользы, скорее, он принес вред и ускорил несчастья родины. Именно это очень умно заметил и метко выразил Цицерон в письме к одному из друзей: "Мысли Катона замечательны, но он все же приносит вред республике: он говорит так, как будто он живет в республике Платона, а не среди этих подонков Ромула" 2.
en.Поэты рассказывают, что Юнона, негодуя на то, что Юпитер родил Палладу сам, без нее, просила всех богов и богинь, чтобы и ей было позволено родить без Юпитера, а после того, как они согласились удовлетворить ее безумное и наглое желание, она сотрясла землю, и от этого движения родился Тифон, огромное и ужасное чудовище. Его отдали змее, чтобы та вскормила его. И как только он подрос, тотчас же пошел войной на Юпитера. В этой борьбе Юпитер был побежден гигантом, который поднял его на плечи, отнес в далекое царство тьмы и, вырезав жилы рук и ног, унес их с собой, оставив его, изуродованного и обессиленного.
en.Меркурий похитил у Тифона жилы Юпитера и вернул их ему. К Юпитеру вернулись силы, и он снова начал борьбу. Сначала он ранил Тифона молнией, и из пролившейся крови родились змеи; потом, когда тот обратился в бегство, метнул в него Этну и придавил его громадой горы.
en.Этот миф рассказывает об изменчивой судьбе государей и о мятежах, которые время от времени случаются в монархических государствах. Ведь государи по праву считаются связанными со своими государствами, как Юпитер с Юноной брачными узами. Но случается иной раз, что привычка властвовать портит их, и они, уподобляясь тиранам, все сосредоточивают в себе, пренебрегая мнением сословий и сената, все рождают из самих себя, т. е. решают все по собственному разумению и произволу. Народы с трудом переносят этот произвол и сами замышляют самостоятельно создать и укрепить какое-то новое правление. Это начинается с тайных подстрекательств знати и вельмож, а когда этому попустительствуют, начинается волнение народа. Отсюда и возникает подобное возмущение (представленное в мифе детством Тифона). Такого рода положение вещей питается присущей простому народу от природы испорченностью и хитростью, этими змеями, бесконечно враждебными государям. Когда же силы оппозиции укрепляются, дело доходит до открытого мятежа, который из-за бесконечных несчастий, приносимых им и государям, и народам, изображается в виде страшного Тифона, у которого сто голов, потому что власть раздроблена, пылающая пасть, т. е. пожары, пояс из змей, т. е. эпидемии (особенно во время осад), железные руки, т. е. убийства, орлиные когти, т. е. грабежи; тело, покрытое перьями, обозначает бесконечные слухи, вести, страхи и тому подобное. Иногда эти мятежи оказываются такими сильными, что короли, как бы теснимые мятежниками, бывают вынуждены покидать столицы и главные города государства, собирать остатки сил где-то в отдаленной и безлюдной провинции, оставшейся подвластной им, приводить себя в чувство, ибо жилы их богатства и величия подрублены.
en.Но немного времени спустя, благоразумно перенеся удары судьбы, благодаря усердию и храбрости Меркурия они вновь обретают мускулы, т. е. делаются более мягкими; мудрыми указами и добрыми речами примиряют умы и стремления подданных и в конце концов добиваются энтузиазма в пожертвованиях и вновь во всем обретают свой авторитет. И хотя, будучи мудрыми и осторожными, они обычно не желают искушать судьбу и воздерживаются от сражения, однако прилагают усилия к тому, чтобы каким-нибудь замечательным деянием подорвать уважение к мятежникам. Если все случается так, как они того желали, мятежники, понимая, какую рану им нанесли, в страхе за свою судьбу сначала обращаются к безнадежным и пустым угрозам, подобным шипению змей, а затем, отчаявшись в успехе, обращаются в бегство. И когда наконец они начнут неудержимо катиться к своей гибели, короли смогут спокойно и в удобное для них время, всеми своими силами и всей мощью державы, как горой Этна, преследовать их и подавлять.
en.Рассказывают, что Киклопы сначала за их свирепость и чудовищность были низвергнуты Юпитером в Тартар и осуждены на вечное заключение там, но потом Земля убедила Юпитера, что ому будет весьма полезно, если он их освободит из заключения и поручит им выковать ему молнии. Так он и поступил. Те с ревностью и усердием принялись за дело и, подняв грозный шум, изготовили ему молнии и другие орудия устрашения.
en.Через некоторое время случилось так, что Юпитер разгневался на Эскулапа, сына Аполлона, за то, что тот своим лечением воскресил умершего. Желая скрыть свой гнев (ибо причина его была не очень справедлива, ведь поступок Эскулапа был благороден и благочестив), он тайно возбудил против него Киклопов, которые тотчас же поразили его молниями. В наказание за это Аполлон с позволения Юпитера пронзил их своими стрелами.
en.Мне кажется, что этот миф говорит о делах государей. Ведь они сначала наказывают своих жестоких служителей, корыстолюбивых и запятнанных кровью своих жертв, отстраняя их от дел, но потом по совету Земли, т. е. по совету низкому и бесчестному, уступая соображениям выгоды, они снова призывают их на службу, когда появляется надобность или для жестоких казней, или для безжалостных поборов. И они, грубые по природе и ожесточившиеся из-за прошлых неудач, прекрасно понимая, чего от них ждут, проявляют удивительное рвение в такого рода делах; но, забывая об осторожности в торопливой погоне за монаршими милостями, ловя тайные намеки и двусмысленные указания государей, иной раз совершают дела, навлекающие на них ненависть. Государи же, желая отвести от себя недовольство и отлично зная, что у них никогда не будет недостатка в подобного рода орудиях, оставляют их и отдают на милость жаждущих мщения друзей и близких тех, кого они погубили. Они становятся предметом народного негодования и под громкий шум аплодисментов и здравиц в честь государей, скорее, поздно, чем незаслуженно, несут свою кару.
en.Говорят, что Нарцисс был удивительно красив и изящен, но безумно заносчив и невыносимо презрителен. И вот, любя самого себя и презирая других, он вел уединённую жизнь, охотясь в лесах вместе с немногими спутниками, для которых он был всем. Следовала повсюду за ним и нимфа Эхо. Но роковым для него оказалось то, что он однажды в жаркий полдень подошел к какому-то прозрачному источнику и склонился над ним. Когда он увидел в воде собственный образ, он был захвачен этим зрелищем и пришел от него в такое восхищение, что его никакими силами нельзя было отвлечь от созерцания своего облика; он так и застыл в вечном созерцании и в конце концов превратился в цветок, названный его именем. Этот цветок появляется в начале весны и посвящен подземным богам Плутону, Прозерпине и Эвменидам.
en.Миф, как мне кажется, изображает характер и судьбу тех людей, которые безгранично себя любят, буквально влюблены в самих себя или за красоту, или за какие-нибудь иные достоинства, которыми они одарены от природы и для приобретения которых им не пришлось приложить никаких собственных усилий. Люди с таким складом характера редко появляются в обществе или посвящают себя общественной деятельности, потому что в таком случае они неизбежно не раз столкнулись бы с пренебрежением и презрением, что могло бы обидеть и расстроить их. Поэтому они, как правило, ведут уединенную, замкнутую жизнь, занимаясь только своими делами, в очень узком окружении избранных друзей, тех, которые, как им кажется, их особенно уважают и любят и которые им во всем угождают и как эхо повторяют каждое их слово.
en.Такой образ жизни портит их и делает самовлюбленными, и в конце концов в восхищении собственной персоной они погружаются в удивительную лень и безделье, как бы цепенеют, и лишаются всей своей силы и энергии. Изящен образ весеннего цветка, символизирующего такого рода характеры. Ведь начало деятельности этих людей удачно, они пользуются успехом, но в зрелом возрасте выявляется, что они обманули возлагавшиеся на них надежды.
en.Такой же смысл имеет и то, что этот цветок посвящен подземным богам; ибо люди такого склада оказываются совершенно неспособными к любому виду деятельности. А все, что не приносит никаких плодов, а проходит и исчезает, подобно следу корабля в море, все это древние обычно посвящали теням и подземным богам.
en.Хорошо известно и во множестве мифов встречается упоминание о той своеобразной клятве, которой всегда связывали себя боги, если не хотели оставить себе никакой возможности раскаяния. Это была клятва не именем какой-нибудь небесной силы или какого-нибудь божества, а Стикса, реки подземного царства, которая множеством спиралей окружала дворец Дия. Это была единственная формула клятвы и никакая другая, кроме нее, не считалась прочной и нерушимой, потому что за нарушение ее угрожало наказание, особенно страшное для богов: нарушивший клятву в течение многих лет не допускался на пиры богов.
en.Миф, как мне кажется, имеет в виду союзы и соглашения между государями: а здесь слишком верно утверждение, что союзы, как бы торжественно они ни заключались, какими бы священными клятвами ни сопровождались, не очень-то прочны, и заключаются, скорее, чтобы создать какое-то впечатление, какое-то мнение, соблюсти видимость, нежели ради достижения безопасности и укрепления доверия. Даже узы родства, освященные самой природой, даже взаимные заслуги большинством ставятся ниже соображений честолюбия, выгоды и неограниченного господства, тем более что государям легко, пользуясь различными благовидными предлогами, скрывать и маскировать свои стремления и вероломство (ведь у них нет судьи, перед которым они должны были бы давать отчет).
en.Поэтому существует только одно подлинное и действительное основание верности; и это не какое-то небесное божество, нет, это необходимость (великое божество для власть имущих), опасность, грозящая их положению, и соображения пользы.
en.Необходимость весьма тонко представлена как Стикс, река рока, через которую нельзя переплыть назад. Этой клятвой поклялся при заключении союза афинянин Ификрат. Поскольку он принадлежал к тем, которые открыто говорят о том, о чем большинство молча думает, было бы полезно привести здесь его собственные слова. Видя, что лакедемоняне придумывают и предлагают различные гарантии, клятвы, обязательства, договоры, он сказал: "У нас с вами, лакедемоняне, может быть только один способ гарантировать безопасность если вы ясно покажете, что вы уступаете нам и передаете в наши руки все средства, без которых у вас не будет никакой возможности нанести нам вред, даже если бы вы очень захотели это сделать". Таким образом, только в том случае союзы могут считаться нерушимыми, священными и как бы скрепленными стиксовой клятвой, когда исключена сама возможность нанести вред или когда нарушение союза могло бы повлечь за собой или гибель государства, или его уменьшение и сокращение доходов, т. е. когда существует опасность не быть допущенным на пиры богов, которые у древних считались символом власти, могущества, богатства и счастья.
en.Древние в образе Пана со всеми подробностями нарисовали природу мира, однако о происхождении Папа у них не было ясного представления. Одни утверждают, что он сын Меркурия, другие изображают его происхождение совершенно иначе. Говорят, что Пенелопа сожительствовала со всеми женихами, и общим плодом этого беспорядочного сожительства явился Пан. В этом последнем рассказе, несомненно, какие-то более поздние толкователи отнесли имя Пенелопы к этому древнему мифу, что нередко случается, когда древние повествования относят к лицам, жившим позднее, причем иногда это делается весьма неумело и приводит к абсурду, как это можно видеть на данном примере: ведь Пан принадлежит к древнейшим божествам и был задолго до времен Улисса, а, кроме того, имя Пенелопы пользовалось у древних особым уважением как воплощение женского целомудрия. Не следует оставлять без внимания и третий рассказ о рождении Пана: ведь некоторые передают, что он был сыном Юпитера и Гюбрис, т. е. Дерзости. Но что бы ни рассказывали о его происхождении, всегда его сестрами считаются Парки.
en.С древних времен Пана изображали так: на голове у него рога, поднимающиеся к небу; все тело его густо покрыто шерстью н курчавыми волосами, очень длинная борода. Верхняя часть его тела человеческая, хотя и напоминающая зверя; ноги же у него козлиные. В руках у него знаки его могущества: в левой свирель, сделанная из семи тростниковых трубочек, в правой посох, т. е. палка, изогнутая сверху. Одет он в хламиду из шкуры леопарда.
en.Что же касается его власти и его функций, то он считался богом охотников, кроме того, пастухов и вообще сельских жителей, а также владыкой гор. Помимо того, подобно Меркурию, он был вестником богов. Он считался также предводителем и повелителем нимф, которые всегда водили вокруг него хороводы и плясали; его сопровождали сатиры и более старшие силены. Он обладал также способностью внушать страх, особенно пустой и суеверный, который называется паническим.
en.Деяния его немногочисленны. Главное среди них состязание, на которое он вызвал Купидона и в котором был побежден им. Кроме того, он поймал в сети и связал гиганта Тифона; а еще рассказывают, что, когда Церера в горе и негодовании из-за похищения Прозерпины скрылась и все боги всячески старались ее разыскать и отправились во все концы земли, только Пану по какой-то счастливой случайности удалось во время охоты встретить ее и показать богам, где она находится. Он осмелился также вступить в музыкальное состязание с Аполлоном и даже оказался победителем по решению судьи Мидаса; за это решение Мидас получил ослиные уши, хотя ему и удавалось их прятать.
en.Почти совсем ничего или очень мало говорится о любви Пана, что может показаться удивительным, ибо древние боги безгранично любвеобильны. Рассказывают только, что он любил Эхо, которая даже считалась его женой, а еще он был влюблен в одну нимфу, по имени Сиринга (эта любовь была мщением разгневанного Купидона, которого Пан осмелился вызвать на состязание).
en.У него не было никакого потомства (что в равной степени удивительно, так как боги, а особенно мужского пола, были весьма плодовиты). Правда, его дочерью считают некую служанку, по имени Ямба, которая всегда развлекала гостей смешными побасенками; некоторые считают, что она была его дочерью от супруги Эхо.
en.Миф о Пане один из самых известных и заключает в себе глубокие тайны природы.
en.Пан (как показывает уже само имя) олицетворяет и представляет всю совокупность вещей, т. е. природу. О его происхождении существуют (да естественно, только и могут существовать) всего два мнения: или он происходит от Меркурия, т. е. от божественного слова (что считают бесспорным и Священное писание, и те философы, которые больше, как полагают, прониклись божественной мудростью), или из беспорядочного смешения семян вещей. Ведь те, кто принимает единое начало вещей, или видят его в боге, или считают таким началом материю, утверждая в то же время разнообразие ее способностей; так что весь этот спор сводится к двум положениям: или мир происходит от Меркурия, или от всех женихов.
en.Ибо запел он о том, как собраны в бездне глубокой Были зачатки земель, и тверди воздушной, и моря, Жидкого также огня; как все из этих первейших Произошло и как сам стал юный мир разрастаться 3.
en.Третья же версия о рождении Пана наводит на мысль, что греки, по-видимому, слышали что-то или через египтян, или откуда-то еще о таинствах евреев: ведь эта версия относится к состоянию мира не в период его рождения, а ко времени после падения Адама, когда мир стал доступен смерти и порче. Это состояние было и остается порождением бога и греха. Таким образом, все эти три рассказа о происхождении Пана могут даже оказаться правильными, если правильно учитывать различие во времени и обстоятельствах. Ведь этот Пан, которого мы созерцаем, и наблюдаем, и куда более, чем следует, почитаем, происходит от божественного слова, и в то же время в его создании принимает участие нерасчлененная материя (которая, впрочем, сама была создана богом), а также вкравшиеся грех и порча.
en.Судьбы же вещей правильно называются и изображаются как сестры их природы, ибо цепи естественных причин влекут за собой рождение, существование и гибель вещей, падение и возвышение, несчастья и удачи и, наконец, вообще любую судьбу, которая может выпасть на долю той или иной вещи.
en.Миру приписываются также рога. И то, что эти рога внизу шире, а у вершины острее, означает, что вся природа вещей образует своего рода заостренную пирамиду. Ведь индивидуумы бесконечны; они в свою очередь объединяются в многочисленные виды; виды же в свою очередь в роды; а эти последние, поднимаясь все выше, соединяются в более общие категории, так что в конце концов природа соединяется как бы в одной точке. Нет ничего удивительного в том, что рога Пана достигают даже неба, поскольку самое высшее в природе, т. е. общие идеи (ideae universales), некоторым образом соприкасается даже с божеством. Ведь путь от метафизики к естественной теологии весьма короток и всегда открыт.
en.Удивительно тонко и в то же время очень верно изображение тела природы покрытым волосами: ведь это же лучи, исходящие от вещей, а лучи это своего рода волосы или "кудри" природы. Почти все в природе в большой или меньшей степени испускает лучи, что становится особенно ясным в способности зрения, точно так же как и во всякой способности действовать на расстоянии: ведь обо всем, что способно действовать на расстоянии, поистине можно сказать, что оно испускает лучи. Но особенно длинны волосы в бороде Пана, как лучи, исходящие от небесных тел, они действуют на особенно большом расстоянии и проникают повсюду. Да ведь и Солнце кажется нам бородатым, когда его закрывает сверху облако, а снизу пробиваются из-под облака лучи.
en.В высшей степени правильно и изображение тела природы обладающим двоякой формой, ибо тела высшей сферы отличны от тел низшей. Ведь первые благодаря своей красоте, равномерности и устойчивости движения, а также своей власти над землей и земными вещами с полным основанием изображаются в облике человека; вторые же вследствие своей беспорядочности, нестройности движения и зависимости от небесных тел вполне могут удовольствоваться образом бессловесного животного. Это же изображение тела природы олицетворяет и взаимоотношения видов. Ведь никакая природа не может рассматриваться как простая, всегда она заимствует что-то у другой и как бы сливается с ней. В самом деле, человек имеет что-то общее с животным, животное что-то общее с растением, растение с неодушевленным телом, и поистине все обладает двоякой формой и складывается из элементов высшего и низшего видов.
en.Очень тонкой является также аллегория о козлиных ногах, раскрывающая восхождение земных тел к небесным областям: ведь коза горное животное и любит взбираться на крутые скалы и почти повисать над пропастью; нечто подобное удивительным образом происходит и с вещами, принадлежащими даже к низшей сфере, что особенно ясно на примере облаков п других метеорологических явлений.
en.Пан держит в руках два символа гармонии и власти. Ведь свирель из семи тростинок достаточно ясно указывает на созвучие и гармонию вещей, или согласие, переплетающееся с раздором, возникающее из движения семи планет. Посох также прекрасная метафора, потому что пути природы могут быть то прямыми, то окольными. Эта палка или трость изогнута именно в верхней своей части, ибо почти все совершаемое в мире божественным провидением осуществляется сложными и запутанными путями, так что внешний ход событий может порой показаться противоречащим их подлинному смыслу, как, например, продажа Иосифа в Египет и тому подобное. Да и все более или менее разумные правители с большим успехом внушают и указывают народу то, что они считают нужным для него, опять-таки не прямо, а исподволь, прибегая к различного рода уловкам и околичностям, так что всякий жезл или посох власти поистине оказывается изогнутым сверху. Остроумно изображение одежды Пана в виде накидки, сделанной из шкуры леопарда.
en.Ведь шкура леопарда пятниста. Но и небо усеяно звездами, моря островами, земля покрыта цветами, да и вообще почти все вещи обладают неоднородной поверхностью, которая служит для них одеждой.
en.Занятие же Пана нельзя, пожалуй, изобразить вернее и удачнее, чем сделав его богом охотников: ведь любое действие природы, любое движение, любое развитие есть не что иное, как охота. Действительно, науки и искусства охотятся за своими созданиями, сообщества людей преследуют свои цели, да и вообще все создания природы охотятся или за добычей ради пищи, или за удовольствиями ради отдыха, прилагая к этому все свое умение и ловкость.
en.Львица за волком бежит свирепая; волк за козою, А за китисом бегут цветущим блудливые козы 4.
en.Пан является также богом вообще всех сельских жителей, потому что эти люди живут по природе, тогда как в городах и дворцах природа уничтожается чрезмерным ростом культуры. Так что правильны слова поэта любви:
en.Дева себя лишь наименьшая часть 5.
en.Пана прежде всего называют господином гор, потому что в горах и на возвышенных мостах раскрывается природа, становясь более доступной для созерцания и наблюдения.
en.И уж поистине божественной аллегорией оказывается изображение Пана вторым после Меркурия вестником богов, потому что вслед за словом божиим сам образ мира является провозвестником божественного могущества и мудрости. Об этом сказал и боговдохновенный поэт: "Небеса повествуют о славе господа, и твердь небесная указует на творения рук его" 6.
en.Пана услаждают нимфы, т. е. души, ибо души живущих это услада мира, а он с полным основанием считается их повелителем, ведь каждая из них следует за своей природой, как за вождем; в беспрерывном движении, в бесконечном разнообразии фигур, как бы подражая отцу, они танцуют и ведут хороводы вокруг него.
en.Пана постоянно сопровождают сатиры и силены, т. е. старость и молодость. Ибо всему на свете выпадает возраст веселья и плясок и возраст неторопливости и пьянства; и пристрастия обоих этих возрастов, может быть, кажутся мудрому наблюдателю (как Демокриту) смешными и безобразными, подобно какому-нибудь сатиру или силену.
en.Очень глубокий смысл заложен в рассказе о паническом страхе. Природа всему живому дала чувство страха как средство сохранения своей жизни и существования, помогающее избежать и отразить надвигающуюся опасность. Однако та же самая природа не умеет сохранить меру и к спасительному страху примешивает всегда страхи пустые и неосновательные, так что, если заглянуть поглубже, все вокруг охвачено паническим страхом, особенно же люди, которые в огромной степени подвержены суеверию (а ведь оно есть не что иное, как панический страх), особенно в трудные, тяжелые, смутные времена.
en.Что же касается дерзости Пана, вызвавшего на борьбу Купидона, то смысл этого состоит в следующем: материя обладает известной склонностью, стремлением к разрушению своей формы и возвращению в первоначальный Хаос, и только более могучая сила согласия (воплощенная в Амуре, или Купидоне) сдерживает ее разрушительные порывы и заставляет подчиниться порядку. Поэтому если Пан терпит поражение в этой борьбе и удаляется побежденным, то люди п вся природа обязаны этим своей весьма счастливой судьбе. Сюда же можно в полной мере отнести и рассказ о Тифоне, пойманном в сети. Ведь всюду в природе время от времени мы можем наблюдать обширные и необыкновенные вздутия вещей (что и обозначает образ Тифона): вздуваются моря. набухают тучи, вздымается земля и т. п.; однако природа неразрывными сетями сдерживает и обуздывает такие возмущения и эксцессы, как бы сковывая их стальной цепью.
en.Что же касается того, что именно этот бог во время охоты обнаружил Цереру, остальным же богам это не удалось, хотя они и старательно искали и все делали для того, чтобы найти ее, то этот эпизод заключает в себе очень верный и глубокий смысл: не следует ждать открытия полезных и необходимых для практической жизни вещей от философов, погруженных в абстракции (которых можно сравнить со старшими богами), хотя они всеми силами стремятся к этому; таких открытий следует ждать только от Пана, т. е. от мудрого эксперимента и всеобъемлющего познания природы, и такие открытия происходят почти всегда случайно, как бы во время охоты.
en.Музыкальное же состязание и его исход дают нам разумный совет, как можно обуздать и привести в себя человеческий разум, слишком возомнивший о себе и утративший чувство здравого смысла. Ведь существуют, по-видимому, две гармонии, или музыки, гармония божественного провидения и гармония человеческого разума. Для человеческого ума, как и для слуха смертных, божественное управление миром и тайные предначертания бога звучат как что-то грубое и как бы дисгармоничное. И хотя это человеческое невежество вполне заслуженно символизируется ослиными ушами, однако сами эти уши обычно прячутся и не выставляются напоказ, и поэтому люди не видят этого уродства и не обращают на него внимания.
en.Наконец, нет ничего удивительного в том, что Пан никого не любит (исключение его брак с Эхо). Ибо мир довольствуется самим собой и всем, что есть в нем; ведь тот, кто любит, хочет пользоваться тем, что любит, а изобилие не оставляет места стремлению. Поэтому мир не может любить никого и не может стремиться овладеть чем-то (ибо он вполне довлеет самому себе), за исключением, может быть, любви к речи; она и олицетворяется нимфой Эхо или же Сирингой, символизирующей речь более отделанную.
en.Но среди всех видов речи одна только Эхо оказывается вполне достойной быть супругой мира. Ведь именно та философия является подлинной, которая самым тщательнейшим и верным образом передает его собственные слова и сама как бы написана под диктовку мира; она есть не что иное, как его подобие и отражение, она ничего не прибавляет от себя, но только повторяет произнесенное им. На самодовлеющее и совершенное состояние мира указывает и то, что он не имеет потомства: ведь он рождает лишь в отдельных своих частях.
en.Ибо как бы он смог рождать в целом, если за его пределами вообще не существует тела? Что же касается той самой женщины, его предполагаемой дочери, то упоминание о ней является весьма мудрым добавлением к мифу.
en.Она олицетворяет различные пустопорожние теории о природе вещей, в изобилии существовавшие во все времена, теории, по существу бесплодные, как бы незаконнорожденные, привлекающие иногда бойкостью своего изложения, но подчас тягостные и невыносимые.
en.Говорят, что Персей был послан Палладой обезглавить Медузу, которая приносила неисчислимые страдания множеству народов, живших на западе, на краю Иберии. Это чудовище было столь страшным и ужасающим, что одним только видом своим обращало людей в камни. Медуза была одной из Горгон, единственной смертной среди них, тогда как остальные были неуязвимы. И вот Персей, готовясь совершить столь славный подвиг, получил от трех богов дары: крылья к ногам от Меркурия, шлем от Плутона и щит и зеркало от Паллады. Но, несмотря на такое снаряжение, он не направился прямо против Медузы, а сначала завернул к Грайям; а они были сестрами Горгон от другой матери. Эти Грайи были от рождения седыми и старыми. У них на всех был только один глаз и один зуб. Когда кому-нибудь из них нужно было выйти из дому, они по очереди брали этот зуб и глаз, а вернувшись домой, вынимали их. И вот этот-то глаз и этот зуб Грайи отдали Персею. Только теперь, считая себя вполне снаряженным для свершения предстоящего подвига, он на крыльях храбро помчался к Медузе. Он напал на нее в то время, когда она спала; однако, боясь встретиться с ее взглядом, если она вдруг проснется, он, отвернувшись и глядя в зеркало Паллады, нанес удар и отрубил ей голову. Из ее крови, пролившейся на землю, сразу же родился Пегас, Отрубленную голову Медузы Персей прикрепил к щиту Паллады. Даже отрубленная, голова Медузы сохранила свою страшную силу, так что при взгляде на нее все цепенели, как пораженные громом.
en.Миф, как мне кажется, повествует о мудром способе ведения войны. Он предлагает три разумных и важных совета, как бы подсказанных мудростью Паллады, относительно того, как следует начинать войну и как обдуманно выбирать способ ее ведения.
en.Во-первых, не следует слишком настойчиво стремиться к покорению соседних народов: ведь пути расширения империи не похожи на пути увеличения собственного состояния. Когда речь идет о частных владениях, имеет главное значение то, что они расположены по соседству; в деле же расширения империи соображения соседства уступают место удобству случая, легкости ведения войны и ее результатам. Во всяком случае римляне за то же самое время, в течение которого они на Западе с трудом проникли дальше Лигурии, на Востоке подчинили своему господству земли вплоть до Таврских гор. Так и Персей, хотя он и жил на Востоке, однако же ни на мгновение не поколебался предпринять долгий поход на крайний Запад.
en.Во-вторых, следует подумать о том, чтобы причина для войны была справедлива и достойна, ибо это поднимает дух и воинов, и самих народов, на которых ложатся все издержки войны, помогает организовывать и привлекать к себе союзников, да и вообще несет с собой множество преимуществ. Нет более благочестивой причины для войны, чем свержение тирании, под гнетом которой страдает обессиленный и измученный народ, как бы оцепеневший под взглядом Медузы.
en.В-третьих, весьма разумно говорится также, что, хотя существовали три Горгоны (а они олицетворяют собой войны), Персей выбрал ту, которая была смертной, т. е. такую войну, которую он мог совершить и довести до победоносного исхода, не гонясь за бесплодными и неосуществимыми надеждами.
en.Исключительно важно для ведения войны снаряжение Персея, от него зависит чуть ли не сама удача. Ведь Персей получил быстроту от Меркурия, возможность скрывать свои замыслы от Орка и предусмотрительность от Паллады. Не лишено глубокого аллегорического смысла и то, что крылья, дающие быстроту, прикреплены не к плечам, и к ногам, потому что быстрота действий требуется даже не столько при первых военных столкновениях, сколько в последующих операциях, которые должны поддержать первоначальный успех, и нет на войне более распространенной ошибки, чем неумение развивать наступление и преследование противника в том же темпе, в каком начата была операция.
en.Точно так же представляется весьма удачным разделение мудрости (ибо смысл параболы о шлеме Плутона, делавшем людей невидимыми, весьма прозрачен), символизированное в щите и зеркале; ведь на войне необходима не только та мудрость, которая выражается в осторожности, т. е. щит, но и другая, помогающая узнать силы врагов, его передвижения и планы, т. е. зеркало Паллады.
en.Но Персею, как бы он ни был вооружен и силен духом, прежде чем начнется война, остается исполнить еще одно во всех отношениях чрезвычайно важное дело зайти к Грайям. Грайи же воплощают собой измены, предательство, являющиеся сестрами войн, правда не родными, а несколько более низкого происхождения. Ведь войны благородны, предательство же низко и омерзительно.
en.Изображение их седыми и старыми уже от рождения весьма удачно и символизирует беспрерывные тревоги и страхи предателей. Сущность предательства (до тех пор пока оно не превратилось в открытую измену) может быть выражена в символических образах глаза и зуба, поскольку любая обособившаяся политическая группировка старается все подглядеть и укусить. И этот глаз, и этот зуб могут быть представлены как общие, ибо то, что им удается узнать и выведать, переходит от одного участника заговора к другому. Единственный же зуб означает, что они кусают как бы одной пастью и поют одну и ту же песню, так что если слышишь одного, то слышишь их всех вместо.
en.Таким образом, Персею необходимо убедить этих Грай уступить ему глаз и зуб глаз, чтобы подглядывать, зуб, чтобы сеять слухи, раздувать ненависть и вызывать волнения среди людей. После того как все эти приготовления завершены, наступают сами военные действия.
en.Он застал Медузу спящей, потому что любой благоразумный человек, начинающий войну, почти всегда нападает на врага, когда тот не готов к отпору и считает себя в безопасности, и вот теперь, наконец, нужно зеркало Паллады. Весьма многие способны перед сражением внимательно и глубоко изучить положение врага, но и во время самого сражения прежде всего необходимо зеркало, для того чтобы распознать характер опасности и не поддаться страху (что символизируется образом повернутой головы, смотрящей в зеркало).
en.Завершение войны имеет два результата. Во-первых, рождение и взлет Пегаса, что достаточно ясно означает молву, разлетающуюся повсюду и прославляющую победу. Во-вторых, прикрепление головы Медузы к щиту: ведь никакой иной вид обороны не может сравниться с ним, потому что даже единственный выдающийся и знаменательный подвиг, счастливо завершившийся, способен парализовать все действия врагов и сделать бессильной даже саму злобу.
en.Говорят, что Луна полюбила пастуха Эндимиона, и это была невиданная доселе и странная любовь, ибо тот спал в каком-то гроте на Латмийской горе, а Луна, говорят, часто спускалась с неба, целовала спящего и снова возвращалась на небо. И этот безмятежный сон не наносил никакого ущерба его состоянию, поскольку Луна сделала так, чтобы скот его тем временем тучнел и счастливо множился, так что ни у одного из пастухов не было стада более откормленного и более многочисленного.
en.Мне кажется, что это миф о государях, об их характерах и правах. Ведь они, занятые своими мыслями и склонные к подозрительности, неохотно допускают в свой круг людей прозорливых, любознательных, с беспокойным умом, т. е. как бы бодрствующих; напротив, они предпочитают, скорее, людей спокойных и покладистых, готовых стерпеть все, что придет в голову государю, людей, которые ничего не ищут и стараются показать, что они ничего не знают, ничего не замечают словом, спят, да и вообще проявляют, скорее, слепое повиновение, а не лукавую наблюдательность.
en.Вот с такого рода людьми государи охотно позволяют себе спуститься с высоты своего величия, как Луна со своей орбиты, снять маску (которую им приходится постоянно носить как тяжкое бремя) и вести себя попросту, считая, что с ними они могут это делать совершенно спокойно. Это особенно хорошо видно на поведении императора Тиберия, самого капризного и коварного из всех государей: у него в фаворе были только те, кто, зная его истинные склонности и поведение, упорно и едва ли не тупо делали вид, что ничего не замечают.
en.То же самое было свойственно и Людовику XI, королю Франции, человеку очень осторожному и хитрому. Не без тонкости в мифе упоминается грот Эндимиона, ибо у тех людей, которые пользуются подобного рода милостями государей, вошло в привычку иметь уютные и укромные уголки, куда бы они могли приглашать государей спокойно отдохнуть и развлечься, освободившись от бремени своего величия.
en.И те, кто пользуется таким расположением, живут обычно счастливо, ибо государи, хотя, может быть, и не назначают их на высокие должности, однако же искренне, а не только из соображений пользы любят их и щедро одаряют.
en.Поэты рассказывают, что гиганты, порожденные Землей, пошли войной против Юпитера и богов, но были рассеяны молниями и в страхе бежали. Земля же, рассерженная гневом богов, желая отомстить за детей своих, породила Молву, последнюю сестру гигантов.
en.Оную Матерь Земля, на богов распаленная гневом, Младшую, как повествуют, сестру Энкеладу с Кеем Произвела... 7
en.Смысл этого мифа, мне кажется, следующий: Земля здесь означает природу толпы, всегда наглой и злобной по отношению к правителям, всегда чреватой бунтом. Выждав удобный случай, она порождает мятежников и бунтовщиков, дерзко и нечестиво замышляющих потрясти и низвергнуть власть государей, а когда мятежники подавлены, та же самая плебейская природа толпы, сочувствующая негодяям и не терпящая спокойствия, порождает слухи, зловредное шушуканье, сеет панику, распространяет клеветнические книжонки и тому подобное, для того чтобы вызвать ненависть к власть имущим.
en.Как действия мятежников, так и подстрекательские слухи имеют одну и ту же природу и происхождение, только различаются как бы по полу: если последние представляются женскими, то первые мужскими.
en.Человеческое любопытство, стремление подглядеть тайну, безумное желание познать ее древние осуждают в двух мифах: в мифе об Актеоне и в мифе о Пенфее. Актеон, случайно увидевший Диану без одежды, был превращен в оленя и растерзан собственными собаками. Пенфей, который взобрался на .дерево, чтобы увидеть таинства бога Вакха, был поражен безумием. Безумие Пенфея выражалось в том, что ему все вещи казались двойными, так что он все время видел два солнца, двое Фив, и всякий раз, когда он направлялся в Фивы, он тотчас же видел другие Фивы и возвращался, и так он метался то туда, то сюда в вечном и безостановочном движении.
en.Так в безумии Пенфей видит толпы Эвменид, Видит солнце двойным, двойными представшие Фивы 8.
en.Первый из этих мифов, как мне кажется, имеет в виду тайны государей, второй божественные тайны. Ведь те, кто без позволения государей и вопреки воле последних стал причастным к их тайнам, обязательно становятся предметом ненависти государей. Поэтому, зная, что они в немилости и что только ждут случая с ними расправиться, они живут, подобно оленям, всегда в страхе и беспокойстве. Более того, нередко случается, что их слуги и домашние, желая угодить государям, доносят на них и предают их: ведь когда известна немилость государя, то обычно, сколько слуг, столько и предателей; так что таких людей ожидает участь Актеона.
en.Несчастье Пенфея иного рода. Ведь тех, кто дерзко и безрассудно, забывая о своей смертной природе, стремится познать божественную тайну, поднявшись на вершины природы и философии (как Пенфей поднялся на дерево), тех ожидает наказание вечного непостоянства, вечного колебания и нерешительности в суждении. Ведь так как свет природного знания одно, а божественного другое, с ними происходит так, как если бы они видели два солнца. А поскольку и действия жизни, и решения воли зависят от интеллекта, эти люди в равной мере нерешительны и в волевых и в мыслительных своих актах; они вообще никогда не бывают последовательны и поэтому сразу видят двое Фив. Фивы же означают цели действий и поступков (ведь дом Пенфея в Фивах). В результате они не знают, куда им направиться, не имеют четкого представления о главном и мечутся от одной вещи к другой, подчиняясь внезапным импульсам и беспорядочно хватаясь за частности.
en.Миф об Орфее, хотя и хорошо известный, но все же еще недостаточно объясненный во всех подробностях, как мне кажется, дает образ универсальной философии (philosophia universa). Ибо личность Орфея, человека удивительного, поистине божественного, владеющего любой гармонией, умевшего сладостными мелодиями волновать и увлекать всех и вся, очень легко может быть использована как изображение философии. Деяния Орфея в такой же мере превосходят деяния Геркулеса своим величием и мощью, как творения мудрости превосходят творения силы.
en.Орфей из любви к жене, похищенной безвременной смертью, полагаясь на свою лиру, решил спуститься к подземным богам, чтобы упросить их, и не обманулся в своей надежде. Сладостным пением и звуками струн он умилостивил и смягчил подземных владык, так что они позволили ему увести жену с собой, с тем, однако, условием, чтобы она следовала за ним, он же не должен оглядываться до тех пор, пока они не выйдут из подземного царства. И когда Орфей, несмотря на это, побуждаемый нетерпеливой любовью и заботой (когда он уже почти был у цели) все же оглянулся, договор был нарушен, и супруга его тотчас вновь была низвергнута в подземное царство. С той поры Орфей в отчаянии, возненавидя женщин, удалился в пустынные места и там такими же сладостными звуками лиры и пением сначала привлек к себе всех зверей; а те, утратив свою природу, свою дикую свирепость, не подвластные больше побуждениям похоти и ярости, не заботясь, как удовлетворить голод или как выследить свою добычу, стояли вокруг него, как в театре, добродушные и кроткие, лишь жадно вслушиваясь в звуки его лиры. Но это не все. Такова была сила и могущество музыки, что она приводила в движение даже леса и сами камни, и они тоже оставляли свои места и располагались вокруг него в чинном порядке. И вот когда все это столь счастливо и столь удивительным образом удалось ему, появились фракийские жены; возбужденные Вакхом, они наполнили все дикими хриплыми звуками рогов, и из-за этого грохота уже нельзя было больше услышать звуков его музыки. И тогда, когда исчезло то, что создавало этот порядок и согласие, все пришло в замешательство и все звери вновь обрели свою природу и, как и прежде, снова набросились друг на друга; камни и леса тоже вернулись на свои места, а сам Орфей в конце концов был растерзан беснующимися женщинами, и члены его были разбросаны по земле. Геликон (река, посвященная Музам) в отчаянии и негодовании из-за его смерти скрыл под землей свои воды и уже только в других мостах вновь вышел наружу.
en.Смысл мифа, как мне кажется, следующий. У Орфея есть две песни: одна призвана смягчить подземных богов, другая увлечь зверей и леса. Первая очень хорошо подходит для изображения естественной философии, вторая нравственной и гражданской. Ведь самая благородная задача естественной философии это восстановление и укрепление всего преходящего и как частная задача от этой более общей цели сохранение тел в свойственном им состоянии и замедление процесса разложения и гниения. Этого можно достичь (если это вообще достижимо) только соответствующим искусным управлением природой, которое мы могли бы уподобить гармонии лиры и стройному ритму. И однако же эта задача невероятно сложна, и попытки решить ее обычно кончаются неудачей, причем не по какой-нибудь иной причине, а лишь из ненужной суетливости и подстегиваемого любопытством нетерпения.
en.Поэтому философия, чувствуя себя почти бессильной перед этой громадной задачей и потому, естественно, охваченная отчаянном, обращается к людским делам с красноречивыми наставлениями, внушая сердцам людей любовь к добродетели, справедливости и миру, побуждает народы объединиться, принять на себя ярмо законов, подчиниться власти и, покорно слушая наставления науки, забыть о необузданных аффектах. Вслед за тем поднимаются здания, возводятся города, засеваются поля, засаживаются деревьями сады, так что получает смысл и рассказ о том, как созываются и сходятся вместе камни и леса.
en.Эта забота о гражданских делах закономерно появляется уже после настойчивых попыток возрождения смертного тела, потерпевших в конце концов неудачу; ибо неизбежность смерти, ставшая еще более очевидной, заставляет людей искать путь к бессмертию уже собственными деяниями и славой своего имени.
en.Очень разумно говорится в мифе также и о том, что Орфею была отвратительна мысль о браке; ведь радости брака и любовь к детям очень часто отвлекают людей от великих и возвышенных деяний на благо государства, и они считают достаточным, если достигнут бессмертия не своими делами, а своим потомством.
en.Но и сами творения мудрости, хотя они и возвышаются среди прочих людских дел, все же ограничены своим временем. Ибо случается и так, что после периодов расцвета государств вдруг начинаются волнения, восстания и войны; в их грохоте законы умолкают, люди вновь обретают худшие стороны своей природы; и в деревнях, и в городах царит опустошение.
en.А вскоре (если все эти яростные бури продолжаются), несомненно, и науки, и философия оказываются растерзанными, так что только их обломки удается найти кое-где, подобно доскам корабля после кораблекрушения; и тогда наступают времена варварства, воды Геликона скрываются под землю, до тех пор пока по прошествии должного времени и смены обстоятельств они вновь не вырвутся наружу, по, быть может, уже в других местах и у других народов.
en.Поэты рассказывают, что Уран (Coelum) был самым древним из богов. Его сын Сатурн ножом отсек у него детородные части. Сам Сатурн породил многочисленное потомство, по сразу же пожирал своих детей. Только Юпитеру удалось избежать гибели, и он, когда вырос, низверг своего отца Сатурна в Тартар и захватил престол; более того, он тем же самым ножом, каким тот у Урана, отсек детородные части у отца и бросил их в мope, и от этого родилась Венера.
en.Но едва царство Юпитера упрочилось, как ему пришлось испытать две достопамятные войны. Первая была война с титанами, в которой ему огромную помощь оказал Гелиос (Солнце) единственный из титанов, вставший на сторону Юпитера. Второй была война с гигантами, которые были рассеяны молниями Юпитера; после того как они были покорены, Юпитер царствовал совершенно спокойно.
en.Этот миф, по-моему, является аллегорическим рассказом о происхождении вещей, весьма близким к той философии, которую позднее развивал Демокрит, яснее всех других утверждавший вечность материи и отрицавший вечность нашего мира, в чем он довольно близко подошел к истине божественного глагола, заявляющего, что материя была бесформенной до дней творения.
en.Смысл этого мифа таков. Уран (Небо) это тот свод, или оболочка, которая содержит в себе материю; Сатурн же это сама материя, которая поглощает всю производящую силу своего родителя. Сумма материи постоянно остается одной и той же, и само количество материи не увеличивается и не уменьшается. Волнения же и движения материи производят сначала несовершенные и плохо соответствующие друг другу связи вещей, своего рода эскизы миров, а уже потом с течением времени возникает это здание, которое может поддерживать и сохранять свою форму.
en.Таким образом, первая попытка устройства мира изображается как царство Сатурна, который представлен пожирающим своих сыновей, что обозначает частые распадения связей и непродолжительное существование вещей. Второе распределение материи, вторую стадию становления мира изображает царство Юпитера, который низверг в Тартар все эти беспрерывные и внезапные изменения материи. Тартар и обозначает место беспорядочного смешения. Это место считают расположенным между нижней частью неба и глубинами земли; именно в этом промежутке сосредоточено все изменчивое, хрупкое, все смертное, все, что подвержено разложению.
en.И в течение первого периода возникновения вещей, относящегося к царству Сатурна, Венера не родилась. Ведь до тех пор, пока в универсальной материи раздор сильнее н могущественнее согласия, изменения неизбежно происходят всюду, и даже в самом целокупном здании мира. Так вещи производились до тех пор, пока Сатурн не был оскоплен. Вслед за тем этот способ порождения сменился другим, введенным благодаря Венере: тогда созрело и приобрело силу согласие вещей, и изменения стали происходить только в отдельных частях, оставляя неизменным и незыблемым само мироздание. Рассказывают, однако, что Сатурн был низвергнут и изгнан, но не погиб и не уничтожен; поэтому, по мнению Демокрита, мир может снова впасть в первоначальное состояние хаоса и безвластия, чего, кстати, Лукреций боялся для своего времени:
en.Да отвратит испытанье такое судьбины кормило! И не на деле уж лучше уверимся мы, а рассудком, Что уничтожиться вей с ужасающим грохотом может 8.
en.И даже тогда, когда мир установился во всей своей массе и силе, все же вначале не было еще покоя. Потому что последовали значительные сдвиги в небесных сферах, остановленные, однако, силой солнца, господствующего на небе, с тем чтобы мир сохранил устойчивое состояние. А затем то же самое произошло и на земле: когда наводнения, бури, ураганы, землетрясения улеглись, наступил наконец более длительный и более спокойный и мирный период согласия вещей. Но об этом мифе можно говорить по-разному: можно утверждать, что миф этот имеет философское содержание, и, наоборот, можно сказать, что философия заключает в себе миф. Ведь, согласно вере, мы знаем, что все это не что иное, как пророчества, уже давно утратившие свой смысл, ибо и материя, и строение мира на самом деле суть творения создателя.
en.Поэты рассказывают, что Протей был пастухом у Нептуна, что он был стариком и обладал пророческим даром; предсказателем же он был замечательным, как говорят, "трижды великим". Ибо знал он не только будущее, но и прошлое, и настоящее, так что помимо предсказания будущего он знал все, что случилось в прошедшем, и все тайны настоящего. Жил он в огромной пещере. У него было обычаем около полудня пересчитывать свое стадо тюленей и только потом засыпать. Тот, кто хотел воспользоваться его помощью в каком-нибудь деле, мог добиться этого единственным путем: связав его и сковав цепями. А Протей, чтобы освободиться, превращался в разнообразные и удивительные формы в огонь, воду, зверей, пока наконец не возвращался в свой первоначальный облик.
en.Смысл мифа, как мне кажется, касается глубочайших тайн природы и свойств материи (conditiones materiae). В лице Протея изображается материя, древнейшее из всего сущего после бога. Материя располагается под сводом неба, как бы под сводом пещеры. Протей раб Нептуна, потому что всякое действие и всякое распределение происходят в жидком состоянии. Скот же, или стадо Протея, как мне кажется, есть не что иное, как виды животных, растений, минералов, в которых материя как бы разливается и тратит себя, так что, после того как она завершает создание этих видов (как бы исполнив свою работу), она спокойно засыпает, и уже, по-видимому, больше не пытается создать другие виды. Это как раз и означает пересчет стада Протеем, и наступающий за ним сон.
en.Все это происходит в полдень, а не утром или вечером, т. е. когда наступает подходящее, как бы законное время для создания и формирования видов из должным образом подготовленной и предрасположенной материи; время это приходится на период между их первыми зачатками и их упадком. Мы достаточно хорошо знаем из священной истории, что материя находилась в таком состоянии как раз перед самым моментом творения; тогда-то в силу того божественного глагола "Да произведет!" материя по воле создателя, а не собственными кружными путями внезапно слилась воедино и, до конца доведя свое дело, установила виды.
en.На этом миф завершает повествование о свободном и несвязанном Протее и его стаде. Ибо Вселенная с ее естественными структурами и системами видов есть облик материи несвязанной, свободной так сказать, стада материальных творений. Тем не менее, если какой-нибудь опытный служитель природы применит насилие к материи и начнет мучить и терзать ее, будто он поставил своей целью уничтожить ее, то материя в свою очередь (поскольку уничтожение или подлинная гибель материи может совершиться только всемогущим господом), оказавшись в столь затруднительном положении, претерпевает удивительные превращения, принимает различные образы, переходя от одного изменения к другому, до тех пор пока не совершит весь круговорот и не возвратится в прежнее состояние, если только продолжает испытывать воздействие этой силы. Способ связывания, или обуздания, материи при этом более легок и удобен, когда материя заключается в наручники, т. е. в свои крайние пределы.
en.Рассказ же о том, что Протей был предсказателем и знал настоящее, прошедшее и будущее, прекрасно согласуется с природой материи. Ведь для того чтобы познать претерпевания и процессы материи, необходимо понимание в целом всего сущего и того, что было, и того, что есть, и того, что будет, хотя бы знание это и не распространялось на отдельные частности.
en.Поэты говорят, что Мемнон был сыном Авроры. Он носил прекрасные доспехи, его прославляла народная молва. Придя к стенам Трои, он, горя нетерпеливым желанием великих подвигов, вступил в поединок с Ахиллом, храбрейшим из греков, и пал от его руки. Юпитер, скорбя о нем, послал птиц, чтобы они беспрерывными заунывными кликами сопровождали его похороны. Говорят также, что его статуя, когда ее озаряли лучи восходящего солнца, издавала жалобный стон.
en.Мне кажется, что миф рассказывает о несчастных исходах великих надежд юношества. Ведь они подобны сыновьям Авроры: чванясь пустой видимостью и чисто внешними вещами, они часто дерзают на то, что превосходит их силы, идут на могучих героев, вызывают их на бой и гибнут в неравной борьбе.
en.Их смерть всегда вызывает безграничную скорбь, ибо нет ничего печальнее среди человеческих судеб, чем безвременно скошенный цвет доблести.
en.Ведь молодость их оборвалась, они не насытились жизнью и еще не возбудили к себе зависти, которая была бы способна смягчить скорбь кончины или умерить сострадание. Более того, не только вокруг их погребальных костров, подобно этим зловещим птицам, летают стенания и плач; нет, эта печаль и скорбь длятся и дальше; и особенно остро возрождается тоска по ним, когда начинаются новые движения, когда замышляются великие деяния, подобные утренним лучам солнца.
en.Изящный миф существует о Титоне. Его любила Аврора, которая, желая вечно быть с ним, попросила Юпитера, чтобы Титон никогда не умирал, но по женскому легкомыслию она забыла попросить также и о том, чтобы он никогда не состарился. Итак, он был избавлен от смерти, но его настигла страшная и жалкая старость, как это естественно должно было случиться с тем, кому отказано в смерти, а сам он с годами все больше и больше дряхлел. В конце концов Юпитер, сжалившись над его жалкой судьбой, превратил его в цикаду.
en.Этот гениальный миф представляется мне аллегорическим изображением наслаждения. Оно сначала (как бы на заре жизни) так приятно, что люди желают, чтобы эти радости никогда их не покидали и были бы вечными, забыв о том, что пресыщение и отвращение незаметно подкрадываются к ним, подобно старости. И наконец, когда люди уже физически не могут получать наслаждения, а желание и страсти продолжают жить в них, они обычно утешаются лишь разговорами и воспоминаниями о том, что в молодости доставляло им наслаждение. Мы видим это на примере двух категорий людей сластолюбцев и военных. Первые любят рассказывать непристойности, вторые перечислять свои былые подвиги, подобно цикадам, вся сила которых заключена только в голосе.
en.Поэты рассказывают, что Юпитер, желая овладеть тем или иным предметом своей любви, принимал различные облики: быка, орла, лебедя, золотого дождя. Добиваясь же любви Юноны, он принял облик самый недостойный, вызывающий презрение и насмешки: он превратился в жалкую кукушку, мокрую и трясущуюся от дождя и непогоды, еле живую.
en.Это мудрый и нравственно глубокий миф. Смысл же его таков: люди не должны слишком любоваться собой полагая, что их достоинства могут сделать их приятными и дорогими каждому.
en.Ведь все зависит от природы и нравственного облика тех, за кем они ухаживают и кому хотят понравиться: если это люди, не отмеченные сами никакими талантами и достоинствами, а лишь наделенные заносчивым и злобным нравом (то, что представлено в образе Юноны), то да будет известно таким женихам им необходимо полностью отрешиться от всех тех своих черт, которые несут в себе хоть малейший намек на достоинство и красоту, и они глубоко ошибаются, если выбирают какой-либо иной путь. И здесь мало одного лишь отвратительного угодничества: они ничего не достигнут до тех пор, пока не превратятся во что-то совершенно отталкивающее и мерзкое.
en.То, что поэтами рассказано о Купидоне, или Амуре, собственно, не может быть отнесено к одному и тому же лицу. Все же это расхождение таково, что можно, не смешивая этих персонажей, говорить об их сходстве. Рассказывают, что Амур был самым древним из богов и даже из всех вещей, за исключением Хаоса, который изображается его ровесником. Однако древние никогда не причисляли Хаоса к числу богов и не называли его богом. У этого Амура вообще не было родителей; правда, некоторые говорят, что он родился из яйца, порожденного Ночью. Сам же он из Хаоса произвел и богов, и все сущее. У него четыре атрибута: он вечный младенец, он слепой, нагой, вооружен стрелами.
en.Был и другой Амур, самый младший из богов, сын Венеры, на которого переносили атрибуты более старшего и на которого он был вообще чем-то похож.
en.Миф рассказывает о самой колыбели, самых истоках природы. Этот Амур, как мне кажется, есть стремление, или побуждение, первичной материи, или, чтобы яснее выразиться, естественное движение атома. Ведь это та самая сила, первоначальная и единственная, которая создает и формирует из материи все сущее. Она вообще не имеет родителя, т. е. не имеет причины, ибо причина это как бы родитель следствий, а у этой силы вообще не может быть в природе никакой причины (мы не говорим здесь о боге). Ведь нет ничего, что было бы раньше ее самой, следовательно, никакого производящего начала; нет ничего более близкого природе следовательно, ни рода, ни формы. Поэтому, какова бы она ни была, она положительна и невыразима (surda). И даже если возможно познать способ ее существования (modus) и ее движение (processus), она тем не менее не может быть познана через причину, так как, являясь после бога причиной причин, она сама не имеет причины. И быть может, не следует надеяться, что человеческое познание полностью охватит ее, поэтому полное основание имеет упоминание о яйце, порожденном Ночью.
en.По крайней мере святой философ заявляет так: "Все он сделал прекрасным в свое время и передал мир на их суд, хотя человек не может постигнуть дел, которые бог творит от начала до конца"10. Ведь общий закон природы, или сила этого Купидона, приданная богом первичным частицам вещей, которая собирает их вместе и, повторяясь и умножаясь, производит все разнообразие вещей, этот общий закон "может лишь коснуться мышления смертных, но едва ли может быть схвачен им. Философия греков, внимательная и проницательная в исследовании материальных начал вещей, в исследовании начал движения (в которых заключена сила всякого действия) , оказывается небрежной и бессильной. Ну а в той области, о которой мы говорим здесь, она оказывается и вовсе слепой и не может произнести ни одного внятного слова, ибо мнение перипатетиков о лишении как стимуле материи по существу не идет дальше слов и, скорее, называет явление, чем объясняет его. Те же, кто все это относит к богу, поступают, конечно, прекрасно, но они поднимаются к цели одним скачком, а не постепенно, шаг за шагом. Ведь несомненно, единственный и общий закон, которому подчиняется природа, является субститутом бога; это тот самый закон, о котором в только что цитированном тексте говорится словами: "Содеянное богом от начала до конца".
en.Демокрит же, который глубже рассматривает предмет, наделяет атом определенными размерами и формой и приписывает ему только этого Купидона, или первоначальное движение простое и абсолютное и вторичное относительное. Ведь он, собственно, считал, что все движется к центру мира; и то, что обладает большим весом, движется к центру быстрее, и, сталкиваясь с тем, что обладает меньшим весом, отбрасывает его, и толкает в противоположном направлении. Однако эта теория слишком узка и неприменима ко многим случаям. Ведь по-видимому, ни круговое движение небесных тел, ни сжатие и расширение объемов не могут быть подведены под этот принцип. Мнение же Эпикура об отклонении атома и произвольном движении это чистейшие пустяки, оно свидетельствует о незнании предмета. Поэтому слишком верно (больше, чем нам хотелось бы), что этот Купидон окутан ночью.
en.А теперь рассмотрим его атрибуты. Изящно изображение Купидона в виде вечного крохотного младенца: ведь вещи сложны и велики и имеют возраст; первоначальные же семена вещей, т. е. атомы, малы и остаются в вечном младенчестве.
en.Очень верно и то, что он изображается обнаженным, ибо все сложное для правильно мыслящего представляется как бы замаскированным и одетым и, строго говоря, ничто не является обнаженным, кроме первоначальных элементов вещей.
en.Очень мудрая аллегория заключена в слепоте Купидона. Ведь этот Купидон (каким бы он ни был), по-видимому, почти совсем лишен способности предвидения и продвигается вперед, следуя тому, на что он наталкивается, на ощупь, как это обычно делают слепые. И тем удивительнее высшее божественное провидение, поскольку из вещей, полностью лишенных способности предвидения и как бы слепых, оно, однако, по определенному судьбой закону создает весь этот прекрасный порядок мира.
en.Наконец, Купидон вооружен стрелами, т. е. сила его такова, что действует на расстоянии. А все, что действует на расстоянии, представляется как бы пускающим стрелы. Ведь всякий, кто признает атом и пустоту (хотя бы он и считал эту пустоту смешанной с атомами, а не существующей отдельно), неизбежно должен признать силу атома, действующую на расстоянии, ибо если исключить такую силу, то невозможно было бы никакое движение (из-за пустоты, разделяющей их) н все оставалось бы в полной неподвижности и оцепенении.
en.Что же касается того, младшего Купидона, то вполне закономерно он считается самым младшим из богов, так как он не мог обрести силу, до того как были установлены виды. В его изображении аллегория носит уже моральный характер. Но есть, однако, и определенное сходство его с древним Купидоном. Венера возбуждает стремление к соединению и порождению потомства вообще; Купидон же, ее сын, внушает этот аффект индивидууму. Таким образом, Венера дает общее влечение, Купидон же возбуждает более конкретное чувство симпатии; первое исходит из более близких причин, второе из принципов более глубоких и фатальных и как бы от того древнего Купидона, от которого зависит любая тончайшая симпатия.
en.Паллада побуждала своего любимца Диомеда, пользовавшегося великой, исключительной славой, ни за что не щадить Венеру, если он встретится с ней в сражении. Он, и сам готовый к этому, повиновался ей, ранив Венеру в правую руку. Некоторое время этот проступок его оставался безнаказанным, и он, покрытый славой своих деяний, вернулся на родину. Дома ему пришлось испытать немало бед, и он бежал на чужбину, в Италию. Там вначале также все шло достаточно благополучно: он пользовался щедрым гостеприимством царя Давна, получал от него богатые дары, по всей стране были воздвигнуты его статуи. Но первое же несчастье, которое обрушилось на народ, среди которого он нашел приют, сразу же заставило Давна подумать о том, что он привел под свой кров человека нечестивого, ненавистного богам, вступившего в борьбу с ними, напавшего с оружием и ранившего богиню, само прикосновение к которой было бы святотатством. Поэтому, чтобы освободить свою родину от скверны, он, презрев закон гостеприимства, ибо закон религии представлялся ему важнее, неожиданно убивает Диомеда, уничтожает его статуи и отменяет все оказываемые ему почести. Никто не смел даже выразить сочувствие столь печальному исходу, а сподвижники и друзья его за то, что они оплакивали смерть своего вождя и все наполняли своими стенаниями, были превращены в каких-то птиц вроде лебедей, которые перед своей смертью издают нежные жалобные звуки.
en.Предмет этого мифа редкий и чуть ли не единственный в своем роде. Ведь ни в одном другом мифе не говорится, чтобы кто-либо из героев, кроме Диомеда, с оружием в руках нападал на кого-либо из богов. Во всяком случае мне представляется, что этот миф рисует в лице Диомеда судьбу и образ человека, открыто провозглашающего целью всех своих действий преследование силой оружия и насильственное уничтожение какого-либо культа или какой-нибудь религиозной секты, хотя бы даже пустой и незначительной, И хотя древним были неизвестны кровавые религиозные распри (ибо языческим богам не знакомо религиозное рвение, являющееся атрибутом истинного бога), однако мудрость прошлого оказывается столь глубокой и всеобъемлющей, что то, чего они не знали на опыте, они постигали силой своего мышления и воображения. И вот те, кто стремится не исправить и убедить силой разума и науки, святостью образа жизни, весомостью примеров и авторитета какую-то религиозную секту, хотя бы и пустую, извращенную и бесславную (то, что изображается в образе Венеры), а огнем и мечом, жестокими казнями желают уничтожить и истребить ее, те, вероятно, побуждаются к этому Палладой, т. е. некоей жестокой мудростью и суровостью суждения, которые помогают им вскрыть обманчивость и лживость такого рода заблуждений; ими движет ненависть к неправому делу и похвальное рвение. На время они достигают громкой славы, и толпа (для которой не может быть приемлема никакая умеренность) прославляет и чуть ли не обожает их как единственных защитников истины и религии (тогда как. остальные кажутся ей нерешительными и трусливыми) . Однако слава эта и счастье редко длятся до конца; ведь почти всякое насилие, если даже из-за превратности вещей и избежит скорой гибели, в конце концов терпит поражение. Так что, если случится обстоятельствам измениться и эта секта, подвергавшаяся преследованиям и гонениям, вновь обретет силы и поднимется на борьбу, тогда-то рвение подобных людей и их настойчивость становятся предметом осуждения, само имя их вызывает ненависть, и все былые их почести сменяются презрением.
en.А то, что Диомед был убит своим другом и гостеприимцем, указывает на то, что религиозные раздоры порождают коварство и предательство даже среди самых близких друзей.
en.Рассказ же о том, что не позволяли даже оплакать его гибель и подвергали за это наказанию, напоминает нам, что почти каждое преступление оставляет место для людского сострадания, так что даже те, кто с негодованием осуждает само преступление, тем не менее из человеколюбия жалеют самих преступников и сочувствуют их участи, ибо самое страшное несчастье лишиться сострадания и сочувствия. Однако, когда речь идет о преступлениях против религии, об обвинениях в нечестивости, даже выражение сочувствия таким людям встречается с осуждением и подозрением. С другой стороны, стенания и плач сподвижников Диомеда, т. е. людей, принадлежащих к той же самой секте, придерживающихся тех же самых взглядов, бывают волнующими и как бы сладкозвучными, как песни лебедей, птиц Диомеда. И здесь мы находим замечательную и умную аллегорию: слова осужденных на казнь за религиозные убеждения, произнесенные перед смертью, подобно лебединой песне, поразительно волнуют сердца людей и глубоко и навечно западают в их душу.
en.В лице Дедала, человека замечательно талантливого, но и гнусного, древние изобразили и мудрость механического искусства, и все то недозволенное и преследующее дурные цели, что существует в этом искусстве. Дедал за убийство своего соученика и соперника жил в изгнании, но его всюду любезно принимали и цари, и города, и он своим гением создал там множество замечательных произведений во славу богов и для украшения и великолепия городов и общественных мест; особенно же известно его имя благодаря дерзким и запретным его творениям. Ведь именно он воздвиг сооружение, позволившее Пасифее удовлетворить ее похоть и сойтись с быком, так что несчастное и позорное рождение этого чудовища Минотавра, пожиравшего благородных юношей, обязано преступному мастерству и гибельному таланту этого человека. Оп же, покрывая и увеличивая одно зло другим, для охраны этой чумы придумал и выстроил лабиринт сооружение, омерзительное и нечестивое по своему назначению и в то же время изумительное и великолепное по мастерству. Позднее, чтобы не быть известным лишь злыми делами и создавать не только орудия преступления, но и средства против них, он дал гениальный совет воспользоваться нитью, для того чтобы выбраться из извилин лабиринта. Минос очень строго и настойчиво преследовал этого Дедала, тот же постоянно находил средства уйти от преследований и скрыться. В конце концов он научил своего сына Икара искусству летать, а тот, еще неопытный, желал похвастаться своим искусством и упал с неба в море.
en.Смысл этой параболы таков. В самом начале ее говорится о том, что всегда поджидает замечательных мастеров и удивительным образом господствует над ними, о зависти: ведь нет ни одной категории людей, которая бы сильнее, чем они, страдала от острой, буквально убийственной зависти.
en.За этим следует упоминание о роде наказания, столь неразумно и непредусмотрительно примененного к нему: Дедал был осужден на изгнание. Но ведь у мастеров есть то замечательное преимущество, что почти все народы принимают их с распростертыми объятиями, так что для замечательного мастера изгнание едва ли является наказанием. Люди, принадлежащие к другим группам и сословиям общества, нелегко могут занять достойное положение за пределами своей родины;
en.мастера же и художники пользуются всеобщим восхищением у иноземцев, потому что людям присуще в делах ремесла и техники своих соотечественников всегда ценить меньше, чем иностранцев.
en.Очень ясен смысл и всего последующего, где говорится о применении искусств механики: ведь человеческая жизнь многим им обязана, ибо из их сокровищ складывались в значительной мере и обряды религии, и благоустройство гражданской жизни, и, наконец, вся материальная культура; но из того же источника рождаются и орудия похоти, и даже орудия смерти. Если даже не говорить о ремесле сводников, нам прекрасно известно, что все эти утонченнейшие яды, военные орудия и тому подобная мерзость (обязанные своим существованием механическим изобретениям) своей жестокостью и гибельными последствиями намного превосходят самого Минотавра.
en.Великолепна и аллегория лабиринта, изображающая общую природу механики. Ведь все эти хитроумные и тщательно изготовленные произведения механического искусства могут считаться чем-то вроде лабиринта по тонкости работы, исключительной сложности их конструкции и видимому сходству частей, что делает их недоступными для суждения и позволяет разобраться в них лишь с помощью нити опыта.
en.Не менее удачно и упоминание о том, что тот же самый человек, который придумал лабиринт с его извилинами, указал и нить спасения: ведь механические искусства могут приводить к противоположным результатам, могут приносить вред, но и находить средство исправить его, и в их силах развеять свои собственные чары.
en.Недостойные изобретения, а заодно и сами искусства довольно часто преследуются Миносом, т. е. законами, которые осуждают их и запрещают людям пользоваться ими. Тем не менее они продолжают существовать тайно, всюду находя себе прибежище, где они могут укрыться, что правильно отмечено Тацитом для своего времени и сходных обстоятельств, когда он говорит о математиках и предсказателях: "Эта категория людей в нашем государстве всегда будет существовать и всегда будет вне закона".
en.Однако же эти недостойные и запретные искусства с течением времени, поскольку они почти всегда не могут выполнить того, что обещают, подобно падению Икара с неба, теряют уважение к себе, вызывают презрение и погибают из-за чрезмерного хвастовства. Во всяком случае, если уж вообще говорить правду, не так уж успешно сдерживает их узда законов, а гораздо чаще их изобличает собственное тщеславие.
en.Поэты повествуют, что Вулкан покушался на честь Менервы и, охваченный страстью, пытался совершить насилие и что во время борьбы семя его пролилось на землю и из него родился Эрихтоний, верхняя часть тела которого была прекрасна и изящна, нижняя же часть напоминала тело змеи, была жалкая и безобразная. Сознавая сам свое безобразие, он первым изобрел колесницу, чтобы иметь возможность показать то, что есть прекрасного в его теле, и спрятать то, что безобразно.
en.Смысл этого удивительного и чудовищного мифа, по-видимому, следующий: искусство, представленное в лице Вулкана, поскольку он имеет дело с огнем, как бы оно ни пыталось, всячески терзая тела, совершить насилие над природой, стараясь победить ее и поработить (а природа изображается в лице Минервы, ибо она искусна в разных работах), редко достигает желанной цели; однако в ходе всех этих многочисленных ухищрений и хитроумных попыток (как бы во время борьбы) случайно появляются несовершенные творения, неудачные произведения, внушительные с виду, но слабые и ненадежные в употреблении; однако обманщики выставляют это напоказ, выдумывают об этом всяческие небылицы и чувствуют себя триумфаторами. Подобные вещи часто можно встретить и в деятельности химиков, и у создателей всяких хитрых механических изобретений, особенно тогда, когда люди прежде всего стремятся во что бы то ни стало добиться своей цели и, не желая освободиться от своих заблуждений на этом пути, скорее, борются с природой, чем добиваются ее объятий должным почтением и вниманием.
en.Поэты повествуют, что Вулкан покушался на честь Менервы и, охваченный страстью, пытался совершить насилие и что во время борьбы семя его пролилось на землю и из него родился Эрихтоний, верхняя часть тела которого была прекрасна и изящна, нижняя же часть напоминала тело змеи, была жалкая и безобразная. Сознавая сам свое безобразие, он первым изобрел колесницу, чтобы иметь возможность показать то, что есть прекрасного в его теле, и спрятать то, что безобразно.
en.Смысл этого удивительного и чудовищного мифа, по-видимому, следующий: искусство, представленное в лице Вулкана, поскольку он имеет дело с огнем, как бы оно ни пыталось, всячески терзая тела, совершить насилие над природой, стараясь победить ее и поработить (а природа изображается в лице Минервы, ибо она искусна в разных работах), редко достигает желанной цели; однако в ходе всех этих многочисленных ухищрений и хитроумных попыток (как бы во время борьбы) случайно появляются несовершенные творения, неудачные произведения, внушительные с виду, но слабые и ненадежные в употреблении; однако обманщики выставляют это напоказ, выдумывают об этом всяческие небылицы и чувствуют себя триумфаторами. Подобные вещи часто можно встретить и в деятельности химиков, и у создателей всяких хитрых механических изобретений, особенно тогда, когда люди прежде всего стремятся во что бы то ни стало добиться своей цели и, не желая освободиться от своих заблуждений на этом пути, скорее, борются с природой, чем добиваются ее объятий должным почтением и вниманием.
en.Поэты рассказывают, что, когда всемирный потоп совершенно уничтожил всех жителей древней земли и остались только Девкалион и Пирра, горевшие благочестивым и достохвальным желанием восстановить человеческий род, они получили такое предсказание: желание их исполнится, если они возьмут кости матери и будут бросать их за спину. Это предсказание поначалу ввергло их в великую печаль, и у них пропала всякая надежда: ведь после того, как потоп сравнял всю поверхность земли, искать гробницу было совершенно бесполезно; но наконец они поняли, что оракул указывает на камни земные (ибо земля считается всеобщей матерью).
en.Миф, как мне представляется, раскрывает тайну природы и исправляет свойственное человеческому уму заблуждение; ведь человек по своему невежеству считает возможным восстановить или возродить вещи из их же праха и останков (подобно тому как Феникс возрождается из собственного пепла), тогда как подобного рода материи уже завершили путь своего существования и совершенно но годятся для воссоздания самих вещей. Поэтому нужно отступить к более общим началам.
en.Говорят, что Немезида была богиней, которую почитали все, а владыки и счастливцы даже боялись. Она, говорят, была дочерью Ночи и Океана. Изображалась она следующим образом: с крыльями, с венком на голове, в правой руке у нее ясеневое копье, в левой чаша, украшенная изображением эфиопов, и восседает она на олене.
en.Парабола представляется мне следующей: само имя Немезиды достаточно ясно указывает на возмездие или воздаяние, ибо обязанность этой богини и все ее действия сводились к тому, чтобы, подобно народному трибуну, препятствовать устойчивому и надежному благополучию счастливых людей и накладывать свое veto; и она преследовала не только недостойных: удачи и благополучие людей честных и скромных она чередовала с несчастьями, как бы показывая, что смертный может быть допущен на пиры богов только в насмешку. Во всяком случае, читая у Гая Плиния ту главу, в которой он перечисляет все несчастья и неудачи Цезаря Августа, которого я считал счастливейшим человеком в мире, обладавшим даже каким-то особым искусством пользоваться и наслаждаться счастьем, характеру которого были совершенно чужды надменность, пустота, слабость, нерешительность, меланхолия, такие, что он однажды решил покончить с собой, я прихожу к убеждению, что это действительно великая и могущественная богиня, если у ее алтаря была принесена такая жертва.
en.Родителями этой богини были Океан и Ночь, т. е. превратность вещей и темное, скрытое от всех божественное суждение: ведь Океан с его беспрерывными приливами и отливами очень удачно олицетворяет превратность вещей, а Ночь вполне естественно становится изображением тайны провидения. Ведь даже у язычников эта ночная Немезида пользовалась уважением, поскольку им было известно, что суд человеческий отличен от суда божественного:
en. ...упадет и Рипей, один из честнейших, Кто между Тевкров лишь был справедливости лучший блюститель. Боги судили не так...11
en.Немезида изображается крылатой это означает внезапные, непредвиденные заранее перемены судьбы, ибо на протяжении чуть ли не всей истории случалось так, что великие и мудрые люди всегда погибали от несчастий, угрозой которых они более всего пренебрегали. Так, М. Цицерон, получив от Децима Брута предупреждение о том, что Цезарь Октавий человек не очень надежный и искренний и считает себя глубоко уязвленным, ответил лишь следующее: "Я люблю тебя, Брут, как должно за то, что ты захотел поставить меня в известность об этих пустяках, как бы незначительны они ни были".
en.Изображаемый на голове Немезиды венок указывает на завистливую и злорадную природу толпы: ибо, когда люди, могущественные и счастливые, терпят крах, это вызывает ликование толпы, и она венчает Немезиду. Копье же в правой руке указывает на тех, кого Немезида поражает и пронзает. Кого же она не казнит бедствиями и несчастьями, тем она, однако, показывает это мрачное и зловещее видение в левой руке: перспективу смерти, даже если они находятся на вершине удачи, болезни, несчастья, предательства друзей, козни врагов, превратность вещей и т. д., подобные этим эфиопам на чаше.
en.Во всяком случае Вергилий, описывая битву при Акции, вставляет тонкое замечание о Клеопатре:
en.Систром царица родным средь судов призывает отряды И не чует еще двух змей за своими плечами 12
en.
en.Но лишь немного спустя, куда бы она ни обратилась, она видела перед собой целые полчища эфиопов. И наконец, весьма мудро говорится, что Немезида восседает на олене, потому что олень очень долговечное животное; и случается так, что тот, кто в молодости погибает волею судьбы, тот предупреждает и избегает Немезиду; кому же дается длительное счастье и могущество, тот без сомнения вверяется Немезиде и как бы распростерт перед ней.
en.Древние рассказывают, что, когда Геркулес и Ахелой добивались руки Деяниры, дело дошло до поединка. Ахелой принимал множество разных обличий (он обладал такой способностью) и наконец предстал перед Геркулесом в образе страшного, храпящего, готового к бою быка. Геркулес же напал на него в своем обычном человеческом облике. Началась битва, которая кончилась тем, что Геркулес сломал один из рогов у быка, и тот, испытывая сильную боль, напуганный этим, чтобы получить назад свой рог, отдал Геркулесу в обмен на него рог Амалфеи, или рог изобилия.
en.Этот миф говорит о военных предприятиях. Подготовка к оборонительной войне (которая олицетворяется Ахелоем) весьма сложна и многообразна. Ведь для того, кто вторгается в чужую землю, достаточно одной простой вещи только войска или, может быть, флота. Страна же, которая ждет врага на своей собственной земле, должна вести бесконечно многообразную и сложную подготовку: укрепляются одни крепости, другие срываются; народ из сел и деревень переселяется в города и крепости; одни мосты наводятся, другие разрушаются; собираются и распределяются запасы и продовольствие; работа кипит на реках, в портах, на холмах и в долинах, в лесах и во многих других местах, так что земля ежедневно как бы надевает и примеряет новые облики, и наконец, когда она уже в изобилии снабжена всем необходимым, она живо напоминает грозного, готового к битве быка.
en.Тот же, кто совершает вторжение, прежде всего стремится завязать сражение и все свои силы направляет на это, боясь, что на вражеской земле ему может угрожать нехватка припасов и снаряжения, и если ему удается, вступив в сражение, выйти из него победителем и, так сказать, сломать рог врагу, то за этим, без сомнения, следует отступление охваченного паникой и упавшего духом противника в более укрепленные места, для того чтобы оправиться от поражения и собраться с силами; он оставляет победителю на разграбление города и целые области, что поистине можно считать рогом Амалфеи из этого мифа.
en.Рассказывают, что возлюбленная Юпитера Семела, добившись от него нерушимой клятвы исполнить любое ее желание, попросила его явиться к ней на свидание в том же самом облике, в каком он является к Юноне, и поэтому погибла, не выдержав его сияния. Ребенка же, которого она носила во чреве, принял отец, зашил в собственное бедро и сам носил необходимое для его рождения время. Из-за этого Юпитер немного прихрамывал, а мальчик за то, что причинял боль Юпитеру и колол его, когда тот носил его в бедре, получил имя Диониса. В течение нескольких лет после рождения он воспитывался у Прозерпины и, когда подрос, имел весьма женственный облик, так что даже трудно было определить, к какому полу он принадлежит. Потом он умер и был погребен, но вскоре воскрес. В ранней юности он первым создал искусство виноградарства и научил других изготовлять вино и пить его. Это принесло ему великую славу, и он подчинил себе весь мир, вплоть до дальних пределов Индии. Он ездил на колеснице, запряженной тиграми, а вокруг него бежали, пританцовывая, безобразные демоны Кобал, Акрат и прочие; но и Музы присоединялись к его свите. В жены он взял Ариадну, покинутую и оставленную Тезеем. Священным деревом его был плющ. Он считался также создателем обрядов и церемоний, отличавшихся, однако, оргиастическим характером, разнузданностью и порой жестокостью. Он обладал также силой насылать приступы безумия. Так, во время его оргий женщины в припадке безумия растерзали, как говорят, двух знаменитых мужей Пенфея и Орфея: первого в то время как он, забравшись на дерево, хотел посмотреть, что происходит на оргиях; второго когда он играл на лире. Иногда деяния этого бога смешивают с деяниями Юпитера.
en.Смысл мифа, как мне кажется, моральный, и, пожалуй, трудно найти что-нибудь лучшее во всей моральной философии. В образе Вакха изображается природа страсти, т. е. аффектов и волнений души. Ведь матерью всякой страсти, даже самой опасной, является не что иное, как влечение и жажда кажущегося блага: страсть всегда возникает в недозволенных желаниях, которым предаются прежде, чем обдумают и оценят их. А уже после того, как аффекты начинают бушевать, их мать (т. е. природа блага) разрушается и гибнет от невыносимого жара.
en.Страсть же, пока она еще незрела, вскармливается и скрывается в человеческой душе (которая является ее родителем и представлена Юпитером), главным образом в низшей ее части (как в бедре); она колет, раздражает, угнетает дух, мешает его действиям и решениям, и они как бы хромают. И даже тогда, когда она, не встречая противодействия, с течением времени окрепнет и выльется в действие, она, однако, еще некоторое время воспитывается у Прозерпины, т. е. ищет себе убежище, остается тайной, как бы скрываясь под землей до тех пор, пока не сбросит с себя узду стыда и страха и, призвав на помощь дерзость, не постарается либо выдать себя за какую-нибудь добродетель, либо пренебречь даже самим позором. Удивительно верной является мысль о том, что всякий более или менее сильный аффект похож на существо, имеющее признаки обоих полов, ибо он всегда несет в себе и мужскую настойчивость, и женскую слабость. Великолепен также и образ воскресения Вакха после смерти. Ведь аффекты иной раз кажутся уснувшими и мертвыми, но ни в коем случае нельзя этому верить, даже если они погребены, потому что, если представится повод и удобный случай, они воскресают вновь.
en.И парабола об открытии виноградарства несет в себе большой смысл: ведь всякая страсть удивительно изобретательна и ловка в поисках пищи для себя. Но из всего, что известно людям, ничто не возбуждает сильнее и действеннее, ничто не воспламеняет так всякого рода волнения, как вино. Да и вообще оно разжигает все страсти.
en.Очень удачно изображение аффекта как покорителя чужих земель, предпринимающего бесконечно дальний поход. Ведь страсть нигде не может успокоиться, но, подстрекаемая беспредельным и ненасытным желанием, стремится все дальше и жаждет нового. Страстям сопутствуют тигры и даже впрягаются в их колесницу: ведь после того, как страсть взбирается на колесницу и перестает ходить пешком, превращаясь в победителя и триумфатора, она становится жестокой, неукротимой и безжалостной по отношению ко всему, что ей противоречит или борется с ней.
en.Остроумно и выведение пляшущих вокруг колесницы смешных демонов. Ведь любой аффект порождает во взгляде, в самом выражении лица и во всех движениях человека нечто нелепое, недостойное, суетливое и безобразное, и если иному кажется, что он великолепен и величествен в каком-нибудь аффекте (например, в гневе, возмущении, любви), то всем другим он представляется безобразным и смешным.
en.В свите страсти мы видим и Муз. Ведь, пожалуй, нельзя найти почти ни одной страсти, которая бы не имела своих ученых хвалителей. И здесь снисходительность писателей нанесла ущерб величию Муз, которые вместо того, чтобы быть проводниками на жизненном пути, становятся прислужницами страстей.
en.Но особенно замечательна аллегория Вакха, полюбившего ту, которая была покинута другим. Ведь твердо известно, что страсть добивается и стремится к тому, что уже отвергнуто опытом. И пусть знают все, кто в угоду своим страстям, рабами которых они являются, безмерно высоко ценят возможность обладания предметом своих желаний, будь то почести, состояние, любовь, слава, знание или что-то еще, пусть знают, что они стремятся к тому, что уже оставлено множеством людей, которые на протяжении чуть ли не всей истории, убеждаясь на опыте в тщетности своих желаний, отбрасывали и отвергали их.
en.Не лишено глубокого скрытого смысла и то, что Вакху посвящен плющ. Здесь важны два момента: во-первых, то, что плющ и зимой остается зеленым, а во-вторых, что он растет, обвивая и охватывая множество предметов деревья, стены, здания. Первое символизирует, что всякая страсть, подобно плющу во время зимних холодов, растет в результате сопротивления, оказываемого ей, стремясь к тому, что запрещено и в чем отказано, и набирает силу как бы путем антиперистасии.
en.Во втором случае речь идет о том, что любая господствующая в человеческой душе страсть, подобно плющу, обвивает все человеческие действия и помыслы, примешивается к ним, соединяется и сливается с ними.
en.Не удивительно и то, что Вакху приписывается создание обрядов, полных суеверий, ибо почти все безумные страсти расцветают в ложных религиях, или то, что считается, будто он насылает приступы безумия, ибо всякий аффект есть краткий приступ неистовства, а если он оказывается более сильным и прочным, то кончается безумием. Очень ясную аллегорию заключает в себе рассказ о растерзанных Пенфее и Орфее. Любой очень сильный аффект ненавидит и не выносит двух вещей: проявление интереса и любопытства к нему и желание дать спасительный и честный совет.
en.Наконец, с полным основанием можно свести к параболе и смешение личностей Юпитера и Вакха: ведь любое благородное и знаменитое деяние, любой великий и славный подвиг могут иметь своим источником как добродетель, мудрость и наличие духа, так и скрытые аффекты и тайную страсть (поскольку они находят удовольствие в известности и славе), так что не легко отличить деяния Вакха от деяний Юпитера.
en.Аталанта, отличавшаяся быстротой бега, вступила в состязание за победу с Гиппоменом. Условия состязания были такие: если Гиппомен победит, он возьмет в жены Аталанту; если будет побежден, его постигнет смерть. Никто не сомневался в исходе состязания, поскольку непреодолимое превосходство Аталанты в беге же многих привело к гибели.
en.Поэтому Гиппомен решил прибегнуть к хитрости: он добыл три золотых яблока и принес их с собой. Начался бег. Впереди бежала Аталанта, Тогда Гиппомен, видя, что он остается позади, и помня о задуманной хитрости, бросил одно из золотых яблок перед Аталантой, но не прямо перед ней, а в сторону, чтобы не только задержать ее, но и заставить свернуть с пути. И действительно, она по женской своей жадности, соблазнившись красотой яблока, оставила дистанцию, побежала за яблоком и нагнулась для того, чтобы поднять его. Гиппомен тем временем пробежал немалую часть дистанции и опередил соперницу. Однако та благодаря прирожденной быстроте бега наверстала потерянное время и снова его обогнала. Когда же Гиппомен во второй и в третий раз заставил ее задержаться, он в конце концов одержал победу, но хитростью, а не своим превосходством в беге.
en.Мне кажется, что этот миф представляет прекрасную аллегорию борьбы искусства и природы. Ведь искусство (изображенное в лице Аталанты) по своей силе, если ничто ему не мешает и не препятствует, значительно быстрее природы и, подобно более быстрому бегуну, скорее достигает цели.
en.И это можно наблюдать почти в любой области. Например, мы видим, что плоды появляются поздно, если посадить косточки, если же сделать прививку то быстро; что глина медленно превращается в камень, если же ее подвергнуть обжигу, она быстро твердеет. То же самое и в области моральной: утешения и время, как бы по доброте самой природы, приносят забвение страданий, философия же (которая является своего рода искусством жить) не дожидается этого срока, а сама приносит и предоставляет его.
en.Но этой особой силе и способности искусства препятствуют, к неисчислимому ущербу для рода человеческого, золотые яблоки. Ибо среди всех наук и искусств не найдется ни одного, которое бы последовательно проделало свой истинный и законный путь и достигло своей цели, как финиша; нет, всегда искусства обрывают свои начинания, покидают дорожку состязания и сворачивают в сторону в погоне за выгодой и благополучием, подобно Аталанте:
en.И отклонилась с пути, и нагнулась за золотом жарким 13.
en.Поэтому нет ничего удивительного, если искусству не дано победить природу и по закону и условиям состязания уничтожить или разрушить ее; наоборот, происходит противоположное: искусство оказывается во власти природы и подчиняется ей, как замужняя женщина своему супругу.
en.Древние говорят, что человек был произведением Прометея, созданным им из глины, если не считать, что Прометей примешал к этой массе частички различных животных. А сам он, желая облагодетельствовать и сохранить свое творение и считаться не только создателем рода человеческого, но и его покровителем, тайно поднялся на небо, захватив с собой связку прутьев, подложил их под колесницу Солнца, и, когда они загорелись, он принес огонь на землю и передал его людям. Известно, что люди были не очень-то благодарны Прометею за его столь великую услугу.
en.Более того, сговорившись, они перед Юпитером обвинили Прометея за его открытие. И эта жалоба была принята совсем не так, как могло бы показаться справедливым, ибо Юпитеру и богам такое обвинение было весьма по сердцу. Поэтому они с удовольствием не только разрешили людям пользоваться огнем, но и пожаловали им еще один подарок, самый приятный и желанный из всех, вечную юность;
en.те же вне себя от радости по глупости погрузили божественный дар на ослика. Во время обратного пути ослик страдал от страшной, невыносимой жажды, и, когда он подошел к какому-то источнику, змея, охранявшая этот источник, не позволила ему напиться, покуда он не согласится отдать за это то, что несет на своей спине. Несчастный ослик принял это условие, и вот дар вечной юности за крошечный глоток воды от людей перешел к змеям.
en.Однако Прометей не оставил своих козней и, примирившись с людьми, когда они потеряли этот дар, и сохраняя в душе злобу на Юпитера, не побоялся пойти на хитрость даже в жертвоприношениях богам. Говорят, что однажды он заколол Юпитеру двух быков, но при этом в шкуру одного из них положил мясо и жир обоих, а другую шкуру набил одними костями и с благочестивым и доброжелательным видом предложил Юпитеру сделать выбор. Юпитеру были отвратительны его козни и коварство, но, получив теперь случай отомстить, он выбрал быка, предложенного ему в насмешку, и решил наказать Прометея.
en.Но так как он видел, что невозможно справиться с наглостью Прометея, если не наказать человеческий род (а Прометей безмерно гордился и чванился этим своим созданием), он приказал Вулкану сделать прекрасную и обаятельную женщину, которой каждый из богов принес свой подарок, почему ее и прозвали Пандора. В руки этой женщине дали изящный сосуд, в который заключили все беды и злосчастья, и лишь на самом дне сосуда пряталась Надежда. И вот Пандора со своим сосудом прежде всего направилась к Прометею, надеясь, что он, быть может, захочет взять сосуд и раскрыть его; но тот, будучи осторожным и хитрым, отказался его взять. Тогда она направилась к Эпиметею, брату Прометея (совсем, однако, не похожему на него по своему уму). Тот, ни минуты не медля, не раздумывая, открыл сосуд. Видя, что из него вылетают всевозможные несчастья и беды, он, не ко времени мудрый, поспешил как можно быстрее снова закрыть сосуд крышкой и только едва успел задержать находившуюся на дне сосуда Надежду.
en.В конце концов Юпитер, обвинив Прометея во множестве тяжких проступков в том, что он некогда украл огонь, что издевался над великим Юпитером, подстроив этот хитрый обман с жертвоприношением, что отверг его дар, наконец, еще и за то преступление, что он пытался совершить насилие над Палладой, заковал его в цепи и осудил на вечные мучения. По приказанию Юпитера его привели к Кавказским горам и приковали там к скале, так что он не мог даже пошевельнуться; днем к нему прилетал орел, который клевал его печень и пожирал ее; ночью же все, что было съедено, вырастало вновь, так что источник его страданий никогда не иссякал.
en.Однако рассказывают, что эта казнь все же имела конец: Геркулес, переплыв через Океан в чаше, которую он получил от Солнца, подошел к Кавказским горам и освободил Прометея, поразив орла стрелой. В честь Прометея у некоторых народов были учреждены состязания в беге, во время которых бегуны несли зажженные факелы; и тот, чей факел гас, уступал место следующим за ним, а сам прекращал бег; победа в конце концов доставалась тому, кто первым приносил зажженный факел к финишу.
en.Миф демонстрирует и кратко выражает множество правильных и глубоких наблюдений. Кое-что из этого было подмечено уже раньше, многое же остается еще совершенно незатронутым. Прометей ясно и красноречиво обозначает провидение (providentia), и во всем многообразии Вселенной древние особо выделяли организацию и конституцию человека, что они считали собственным делом провидения.
en.А причина этого, как мне кажется, заключается не только в том, что человеческая природа обладает духом и интеллектом, в котором сосредоточено провидение, и не только в том, что представляется трудным и невероятным возникновение и рождение разума и духа из начал грубых и лишенных чувствительности, так что неизбежно приходится заключить, что провидение вложено в человеческую душу не без намеренной помощи более великого провидения, послужившего для него образцом.
en.Но особенно важно то, что человек с точки зрения конечных причин рассматривается здесь как центр мироздания; так что, если убрать из этого мира человека, все оставшееся будет тогда казаться неопределенным и бессмысленным, чем-то оборванным и не имеющим определенной цели. Ибо все служит человеку, он же извлекает и получает пользу из каждой окружающей его вещи. Ведь круговращения и фазы светил помогают определять время и ориентироваться в пространстве. Небесные явления служат для предсказания погоды, а ветры для мореплавания, для приведения в движение мельниц и других машин. Всевозможные растения и животные служат и для постройки жилища человека, и для изготовления одежды и дают ему пищу и средства лечения от болезней или облегчения страданий и трудностей или, наконец, служат для развлечения и удовольствия человека, так что складывается впечатление, что все они существуют не ради самих себя, а ради него.
en.Немалый смысл имеет и замечание о том, что с первоначальной бесформенной массой, состоящей из глины, были перемешаны частицы, взятые от различных животных, ибо в высшей степени верно утверждение, что из всех вещей, составляющих Вселенную, человек является наиболее собирательной и наиболее разнородной, так что древние имели все основания назвать его малым миром. Хотя химики слишком опошлили своим буквальным пониманием прекрасное слово "микрокосм", извратили его смысл, утверждая, что в человеке находятся все минералы, все растения и прочее или что-то им соответствующее, все же остается основательным и здравым утверждение, что человеческое тело оказывается из всех существующих вещей и самым смешанным, и самым органичным; от этого оно приобретает еще более удивительные достоинства и способности.
en.Ведь силы простых тел немногочисленны, ибо, хотя они и определены, и быстры в действии, они остаются почти не разложенными, не раздробленными и не распределенными; избыток же и превосходство силы находится в смешении и соединении. И тем не менее человек в самом начале своего пути представляется чем-то беззащитным, обнаженным, беспомощным, нуждающимся наконец во множестве вещей. Поэтому Прометей поспешил изобрести огонь, который необходим для удовлетворения чуть ли не всех потребностей людей и приносит им помощь и облегчение, так что если душа есть форма форм, если рука это орудие орудий, то огонь по праву может быть назван средством средств или богатством богатств. От него происходит множество операций, от него пошли механические искусства, от него бесчисленными способами исходит помощь самой науке.
en.Удачно и в соответствии с сущностью дела описывается похищение огня. Говорят, что огонь был похищен с помощью лозовой ветки, подложенной под колесницу Солнца. Но ведь лоза применяется для порки, нанесения ударов. Таким образом, ясно говорится, что огонь возникает из сильных столкновений и ударов друг о друга тел, в результате чего материя становится тоньше, приходит в движение, делается пригодной к восприятию небесного тепла, схватывает и как бы незаметно и потихоньку похищает огонь, подобно тому как загорается лоза от движения колесницы Солнца.
en.Далее следует другая замечательная часть параболы. Люди вместо одобрения и благодарности пришли в негодование, пожаловались Юпитеру и обвинили перед ним Прометея в похищении огня. И это было так приятно Юпитеру, что он за это дал людям новые блага. Какой же смысл имеет это одобрение и вознаграждение преступления неблагодарной к своему создателю души (а этот порок встречается почти всюду)? Мне кажется, что речь здесь идет о другом. Аллегория эта имеет следующий смысл: осуждение людьми и собственной природы, и искусства исходит из наилучших побуждений ума и приводит к добрым результатам; противное же ненавистно богам и приводит к несчастью. Ведь те, кто безмерно превозносит человеческую природу или искусства, которыми овладели люди, кто приходит в несказанное восхищение от тех вещей, которыми они обладают и владеют, считая абсолютно совершенными те науки, которые они изучают и преподают, те прежде всего не проявляют достаточного уважения к божественной природе, к совершенству которой они готовы приравнять собственное знание; а кроме того, они не приносят и никакой пользы людям, потому что, считая, что они уже достигли вершины знания и как бы выполнили свой долг, они уже не стремятся дальше.
en.Наоборот, те, кто обвиняет природу и искусство, кто беспрерывно жалуется на них, те, безусловно, сохраняют и душевную скромность и постоянно стремятся к новой деятельности и к новым открытиям. Тем больше удивляюсь Невежественности и недобросовестности людей, рабски преклоняющихся перед высокомерием маленькой группки, столь благоговеющих перед этой философией перипатетиков, которая является лишь частью, и притом небольшой, греческой мудрости, что всякую попытку обвинить ее они изображают не только бесполезной, но и подозрительной и даже опасной.
en.По-моему, насколько достойнее и Эмпедокл, и Демокрит, первый в каком-то безумии, второй с большой скромностью, жалующиеся на то, что все покрыто тайной, что мы ничего не знаем, ничего не различаем, что истина погружена на дно глубокого колодца, что правда удивительным образом перемешена и перепутана с ложью (хотя новая Академия перешла здесь всякую меру), насколько, повторяю, они заслуживают большего одобрения, чем самонадеянная и безапелляционная школа Аристотеля.
en.Поэтому людям следует напомнить, что обвинение природы и искусства приятно богам и они по божественной своей доброте вознаграждают их новыми милостями и подарками; и что обвинение Прометея, хотя он и был творцом и наставником человечества, как бы резко и энергично оно ни было, лучше и полезнее, чем пустое славословие; и наконец, что убеждение в собственном богатстве является одной из главных причин бедности.
en.Что же касается того дара, который люди получили в награду за обвинение Прометея (т. е. цвет юности, а не увядание), то смысл его заключается в том, что древние, по-видимому, но смотрели безнадежно на возможность найти средства и способы отдалить наступление старости и продлить жизнь; наоборот, они всегда относили такие средства, скорее, к разряду тех, которые люди, однажды получив, потеряли и погубили по своей лености и легкомыслию, а не тех, которые вообще недоступны для человека и никогда не будут ему дарованы. Миф указывает и дает понять, что добросовестное и энергичное изобличение и осуждение употребления огня и заблуждений искусства щедро вознаграждается богами такого рода подарками и что люди сами виноваты в своих несчастьях, доверив божественный дар ленивому и медлительному ослу, т. е. опыту (experientia), вещи неповоротливой и требующей много времени, чей неторопливый, черепаший шаг породил знаменитый античный афоризм, жалующийся на краткость жизни и на долгий путь искусства.
en.Во всяком случае мы придерживаемся того мнения, что эти две стороны человеческой деятельности "догматическая" и "эмпирическая" до сих пор не были прочно соединены и связаны друг с другом, но новые дары богов были доверены либо абстрактной философии, напоминающей легкую птицу, либо неторопливому и медлительному опыту, похожему на этого осла. При этом, однако, можно было бы возлагать кое-какие надежды на этого ослика, если бы не помешала случайность жажда во время пути.
en.Мы считаем, что тот, кто последовательно, подчиняясь определенным правилам и методу, служит опыту и в пути не отклоняется на эксперименты, сулящие либо выгоду, либо пустую славу, и для того, чтобы получить все это, не снимает и не бросает свой груз, тот будет неплохим носильщиком нового, еще более богатого дара богов.
en.Ну а то, что дар этот перешел к змеям, могло бы показаться простой добавкой к мифу и каким-то ненужным его украшением, если бы в этом не слышался упрек людям, которым должно быть стыдно за то, что со своим огнем и множеством искусств они не в состоянии добыть себе того, что другие животные получили от самой природы.
en.Точно так же и это внезапное примирение людей с Прометеем, после того как они потеряли все свои надежды, содержит в себе мудрый и полезный урок, порицая легкомыслие и опрометчивую торопливость людей в новых экспериментах. Ведь если они не приносят немедленного успеха и обманывают их ожидания, люди с удивительной легкостью и быстротой оставляют свои начинания, поспешно возвращаются к старому и примиряются с ним.
en.Завершив описание статуса человека в области искусств и интеллектуальной деятельности, парабола переходит к религии, ибо развитие искусств и наук сопровождается почитанием божества, а им сразу же овладевает и оскверняет его лицемерие. Поэтому в эпизоде о двух жертвах очень тонко изображаются два типа истинно религиозного человека и лицемера. Ведь в первой жертве есть жир, т. е. то, что принадлежит богу, поскольку его сжигают и воскуряют, что символизирует религиозное чувство и рвение, горение любовью к славе господней и стремление ввысь; в ней и внутренности благочестие, и мясо в ней доброе и полезное. В другой же нет ничего, кроме сухих, голых костей, спрятанных, однако, в шкуру и создающих видимость прекраснейшего и великолепнейшего жертвенного животного; и это очень верно обозначает пустые, чисто внешние ритуалы и бессмысленные церемонии, которыми люди заполняют культ божества, все эти образы созданы ради полезного, а вовсе не подлинного благочестия. И людям недостаточно подносить богу подобные пустяки они приносят их так, как будто он сам их избрал и предписал исполнять все эти обряды. Верно говорит об этом выборе пророк от имени бога: "Неужели же, наконец, я избрал этот пост для того, чтобы человек в какой-то день терзал свою душу и склонял голову свою, как тростник?"
en.После религии парабола обращается к морали и условиям человеческой жизни. Достаточно широко известно и совершенно правильно то, что Пандора символизирует наслаждение и похоть, которые зажглись вслед за искусствами, материальной культурой и роскошью цивилизации, как бы рожденные этим огнем. Поэтому создание наслаждения поручается Вулкану, который тоже представляет огонь.
en.А от наслаждения проистекли бесчисленные несчастья и для души, и для тела, и для имущества людей (а вместо с ними и позднее раскаяние); и это касается не только судеб отдельных лиц, но и королевств и республик. Из того же источника берут начало и войны, и мятежи, и тирании.
en.Стоит, однако, обратить внимание и на то, как тонко и искусно рисует миф два образа жизни человека, как бы воочию представляя их в лице Прометея и Эпиметея. К приверженцам Эпиметея принадлежат люди неумные, недальновидные, считающие самым важным то, что приятно в данный момент, из-за чего они всегда оказываются в трудном положении, терпят бедствия и беспрерывно вынуждены бороться с несчастьями. А между тем они пытаются успокоить себя и по своему незнанию жизни лелеют в душе своей множество пустых надежд, которыми утешаются, как сладкими снами, и скрашивают ими страдания своей жизни.
en.Школа же Прометея это люди мудрые, думающие о будущем и способные поэтому осторожно предотвратить пли отбросить много бед и несчастий; но с этим достоинством соединяется то, что они лишают себя многих удовольствий и разнообразных радостей жизни, подавляют свои желания и, что еще хуже, мучают и терзают себя заботами, беспокойством и внутренним страхом. Прикованные к скале необходимости, они страдают от бесчисленных мыслей, терзающих их, рвущих и пожирающих их печень (а так как эти мысли стремительны, то они символизируются в образе орла), и только иногда получают какое-то маленькое облегчение и покой (как сон ночью); но тотчас же вслед за этим приходят новые терзания и страхи.
en.Таким образом, очень немногим выпадает на долю и тот и другой жребий и обладать преимуществами мудрой предусмотрительности, и быть свободным от страданий, приносимых душевным волнением и беспокойством;
en.этого можно достичь только с помощью Геркулеса, т. е. благодаря мужеству и стойкости души, готовой к любому исходу, к любому жребию, смотрящей вперед без страха, наслаждающейся без брезгливости и терпеливо переносящей страдания. Стоит также отметить и то, что эта способность у Прометея не врожденная, а привнесенная извне какой-то силой, ибо никакое врожденное и естественное мужество не может быть соразмерным такой задаче. Эта сила получена от Солнца и пришла с дальних берегов океана, т. е. она исходит от мудрости, как от Солнца, и от мыслей о непостоянстве и волнениях человеческой жизни, подобных волнению Океана. И то и другое хорошо соединено в словах Вергилия:
en.Счастливы те, кто вещей познать умели причину, Те, кто всяческий страх и рок, непреклонный к моленьям, Всё повергли к ногам, и шум Ахеронта скупого 14.
en.Очень тонко и умно упоминание о том, что этот великий герой приплыл в чаше или каком-то сосуде. Это говорится для того, чтобы утешить и ободрить людей, дабы они не слишком страшились слабости и непрочности своей природы или не оправдывались тем, будто она вообще не способна на такого рода твердость и мужество. Именно на это надеялся Сенека говоря: "Великое это дело обладать одновременно и хрупкостью человека и спокойствием бога".
en.Однако теперь уже пора вернуться к тому, что мы намеренно пропустили, чтобы не нарушить связь нашего изложения: речь идет о самом последнем преступлении Прометея о попытке обесчестить Минерву. Ведь именно за этот тяжелейший проступок он и понес самое страшное из своих наказаний, когда орел терзал его внутренности.
en.Это, как мне кажется, есть не что иное, как изображение людей, безмерно возгордившихся своими искусствами и многознанием и пытающихся подчинить божественную мудрость власти чувства и разума, а за этим неизбежно следуют терзания духа и беспрерывное, не знающее отдыха беспокойство (stimulatio). Поэтому по трезвому и скромному рассуждению следует различать божественное и человеческое, откровения чувства и веры, если только люди не становятся адептами еретической религии и лживой философии.
en.Остается, наконец, последняя часть мифа об играх в честь Прометея, о беге с зажженными факелами. Этот эпизод опять затрагивает вопросы искусства и науки, подобно тому огню, в память и во славу которого установлены эти игры: он содержит в себе напоминание (и весьма разумное) о том, что совершенствования науки нужно ждать не от способностей или проворства какого-нибудь одного человека, а от последовательной деятельности многих поколений, сменяющих друг друга. Ведь тем, кто бежит на состязании быстрее и сильнее всех, подчас не так легко удается сохранить свой факел зажженным, поскольку быстрый бег, равно как и слишком медленный, грозит опасностью погасить факел.
en.Но этот бег с факелами и эти состязания, как видно, уже давно прекратили свое существование, так как считается, что наука своим расцветом обязана прежде всего нескольким авторам Аристотелю, Галену, Евклиду, Птолемею и что все последующие поколения не внесли в нее ничего значительного и даже не пытались сделать этого. И нужно желать, чтобы эти игры в честь Прометея, т. е. в честь человеческой природы, были вновь восстановлены, и снова вернулись состязания, соревнования и добрая удача в науке, и чтобы она не зависела от дрожащего и колеблющегося факела какого-нибудь одного человека. Поэтому нужно убедить людей встряхнуться, испробовать собственные силы и способность сменять друг друга и не ставить все в зависимость от умишек и скудости мозгов немногих персон.
en.Таковы те мысли, которые мы считали нужным подчеркнуть в этом широко известном и популярном мифе; мы не отрицаем также, что в нем есть немало такого, что удивительно созвучно с таинствами христианской веры, и прежде всего, мне кажется, что Геркулес, плывущий в чаше с целью освободить Прометея, представляет собой образ слова божия во плоти, подобно хрупкому сосуду, спешащему искупить род человеческий. Но мы сознательно лишаем себя всякой свободы в этом жанре, дабы не возжечь на алтаре божьем чуждого ему огня.
en.Сцилла и Харибда, или Средний путь Золотая середина, или средний путь, весьма похвальна в области морали, менее приемлема в области интеллектуальной, в политике же весьма сомнительна и требует осторожности. Известно, что древние символизировали средний путь в морали рассказом о том пути, которым должен был лететь Икар; средний же путь в интеллектуальной области рассказом о Сцилле и Харибде, обозначавших трудности и опасности.
en.Отец говорил Икару, когда им предстояло перелетать через море, чтобы он не залетал слишком высоко и не спускался слишком низко. Ведь, так как крылья были склеены воском, была опасность, что воск растает от жара Солнца, если Икар поднимется слишком высоко, или, промокнув, будет плохо держать перья, если он спустится близко к морской воде. А тот с юношеской дерзостью устремился ввысь и упал в море.
en.Парабола весьма проста и общеизвестна: путь добродетели проходит прямой тропой между порывами увлечения и слабостью малодушия. И не удивительно, если Икара, охваченного юношеским воодушевлением, погубил этот порыв. Порывы увлечения почти всегда являются пороками юности, малодушная слабость порок старости. Из двух дурных и гибельных путей (если уж неизбежна была гибель) Икар избрал лучший. Ведь правильно считается, что малодушная слабость хуже порыва увлечения, потому что в последнем есть что-то великое и мужественное, близкое к небу; он подобен птице; малодушие же ползает по земле, подобно пресмыкающемуся. Прекрасно сказал Гераклит: "Сухой свет лучшая душа". Ведь если душа воспримет из земли влагу, она полностью потеряет свое величие и выродится; однако же следует соблюдать осторожность, дабы от этой хваленой сухости шел лишь тонкий свет и не начался пожар. И это известно почти каждому.
en.Что же касается среднего пути в области интеллектуальной, т. е. пути между Сциллой и Харибдой, то он, безусловно, требует и опытности в кораблевождении, и счастливой удачи. Ведь если корабли столкнутся со Сциллой, они будут разбиты о скалы, если с Харибдой она поглотит их. Смысл этой параболы (мы коснемся его лишь коротко, хотя она влечет за собой бесчисленные размышления), как мне кажется, заключается в том, что во всяком учении, во всякой науке, в их правилах и аксиомах нужно сохранять меру, осторожно выбирая путь между скалами расчленений и пропастями обобщений. И те и другие знамениты гибелью и многих талантов, и многих искусств.
en.Говорят, что Сфинкс была чудовищем с лицом и голосом девы, покрытая перьями, как птица, с когтями грифа; она сидела на вершине горы близ Фив и следила за дорогой, подстерегая путников; она набрасывалась на них из своей засады и, схватив, загадывала им темные и сложные загадки, которые, как полагали, сама узнавала от Муз. Если несчастные пленники не могли разрешить и растолковать эти загадки, но колебались и говорили что-то невнятное, она со страшной свирепостью растерзывала их. И так как эта напасть свирепствовала уже давно, то фиванцы назначили награду тому, кто сможет разгадать загадки Сфинкс, а наградой этой была сама царская власть над Фивами (потому что не было иного способа одолеть Сфинкс). Привлеченный такой наградой, Эдип, человек энергичный и умный, но с больными, проколотыми некогда ногами, принял это условие и решил попытать счастья. И вот, когда он мужественно и твердо предстал перед Сфинкс, она спросила у него, что это за животное, которое сначала рождается четвероногим, затем делается двуногим, потом трехногим и наконец снова четвероногим, Тот, подумав, ответил, что все это относится к человеку, который сразу после рождения и в младенчестве оказывается четвероногим и только учится ползать, но вскоре за этим поднимается и ходит на двух ногах; в старости же он опирается на палку, чтобы крепче держаться, и представляется как бы трехногим, а в самом конце своей жизни, уже дряхлым старцем, когда мускулы его уже совсем ослабели, лежит, прикованный к постели, и снова становится как бы четвероногим. Дав правильный ответ, он одержал победу над Сфинкс и погубил ее; тело ее, погруженное на осла, возили, как в триумфальной процессии, сам же Эдип по условиям уговора стал царем фиванцев.
en.Миф очень тонкий и умный; мне кажется, что он рассказывает о науке, и в особенности о ее связи с практикой. В самом деле, вовсе не абсурдно называть науку чудовищем, ибо у невежд и просто неосведомленных людей она вызывает удивление. Она многообразна по своему виду и облику, ибо предмет науки бесконечно многообразен: женские лицо и голос указывают на изящество и словоохотливость; крылья даны ей потому, что знания и открытия мгновенно распространяются и разлетаются по свету, ибо передача знания подобна бурно вспыхнувшему пламени, зажженному от другого пламени. Очень глубокий смысл содержит и упоминание об острых кривых когтях, ибо аксиомы и доказательства науки проникают в ум, захватывают его и держат так крепко, что он не может ни двинуться, ни вырваться, о чем говорил и святой мудрец: "Слова мудрецов подобны шипам и как гвозди, глубоко вонзенные"15. Всякое же знание представляется нам расположившимся на крутых и высоких горах, ибо, будучи явлением возвышенным, оно по праву рассматривается помещенным где-то высоко наверху, откуда оно с презрением взирает на невежество и может, как с вершины горы, далеко и на широком пространстве видеть все вокруг. Наука изображается нападающей на путников, идущих по дороге, это обозначает, что повсюду на этом пути, в этом странствии человеческой жизни, возникает и встречается и материал, и удобный случай для наблюдения.
en.Сфинкс предлагает смертным различные трудные вопросы и загадки, которые она узнала от Муз. Но пока эти загадки остаются достоянием Муз, они, возможно, не таят в себе ничего страшного: ведь до тех пор, пока у размышления и исследования нет никакой иной цели, кроме самого знания, ум пребывает не стесненным, не заключенным в узкие рамки, но свободно устремленным вдаль и в самом сомнении, в разнообразии решений чувствующим какое-то удовольствие и наслаждение. Когда же такого рода загадки переходят от Муз к Сфинкс, т. е. к практике, так что свод требования начинают настойчиво предъявлять действие, выбор, решение, вот тогда-то загадки становятся тягостными И страшными, чудовищно терзают и мучают человеческий ум, тянут его в разные стороны, буквально разрывают на части, если люди оказываются неспособными разрешить и разгадать их. Поэтому в загадках Сфинкс всегда предполагаются два условия: тех, кто не разрешит их, ожидают терзания духа, тех, кто разрешит, власть.
en.Ведь тот, кто знает свое дело, тот достигает своей цели, и всякий мастер повелитель своего творения. Вообще же загадки Сфинкс делятся на два рода: загадки о природе вещей и загадки о природе человека, и соответственно в награду за их решение предлагаются два рода власти: власть над природой и власть над людьми. Ибо собственная и конечная цель истинной естественной философии это власть над природными вещами, телами, лечебными средствами, машинами и бесконечным множеством других вещей, тогда как философия Школы, довольствуясь тем, что она поучает, гордая своими разглагольствованиями, пренебрегает практикой, чуть ли не отвергая ее совершенно.
en.Но загадка, предложенная Эдипу, разрешив которую, он получил власть над Фивами, относилась к природе человека, ибо тот, кто поймет до конца природу человека, тот почти наверняка может стать кузнецом своего счастья, тот рожден для власти. Это то, что хорошо было сказано о римских искусствах:
en.Ты же народами править властительно, римлянин, помни! Се твои будут искусства 16...
en.Поэтому немалый смысл имеет то, что Цезарь Август, то ли сознательно, то ли случайно пользовался печатью с изображением Сфинкс. Ведь он, как никто другой, был выдающимся политиком; в своей жизни он счастливо разрешил множество новых загадок о природе человека, а если он легко и умело не решил бы их, ему не раз пришлось бы оказаться в двух шагах от грозящей ему неизбежной гибели.
en.В мифе говорится также и о том, что тело побежденной Сфинкс погрузили на осла. Это удивительно меткий образ, ибо нет ничего столь глубокого и сложного, что, будучи до конца понятно и став общеизвестным, не могло бы быть внушено даже тяжелодуму.
en.Но следует упускать и той детали, что Сфинкс была побеждена человеком с больными ногами: ведь люди обычно слишком быстрым, торопливым шагом спешат разрешить загадки Сфинкс, и в результате (если Сфинкс оказывается сильнее) они чаще терзают свои таланты в спорах, чем властвуют благодаря своим трудам.
en.Рассказывают, что Плутон, получив в результате известного раздела власти подземное царство, потерял надежду уговорить какую-нибудь из небесных богинь выйти за него замуж и был вынужден думать о похищении. И вот, воспользовавшись удобным случаем, он похитил и на квадриге увез с собой в подземное царство Прозерпину, дочь Цереры, прекраснейшую девушку, схватив ее внезапно, когда она собирала нарциссы на лугах Сицилии. В подземном мире она была встречена с величайшим уважением и провозглашена владычицей Дита. Мать же ее, Церера, нигде не видя своей горячо любимой дочери, в отчаянии и тревоге, с зажженным факелом в руке обошла весь мир, чтобы найти дочь. Все было напрасно. Случайно узнав о том, что она увезена в подземное царство, Церера, беспрерывно рыдая и стеная, стала упрашивать Юпитера, чтобы ей возвратили дочь. В конце концов она добилась разрешения вернуть ее на землю, если та еще не съела ничего из того, что растет в подземном царстве. Это условие никак не устраивало мать, поскольку Прозерпина, как известно, съела три зерна граната. Но Церера не оставила своих просьб и рыданий. Наконец, уступая ее мольбам, Юпитер позволил Прозерпине попеременно быть шесть месяцев с мужем и шесть других с матерью. Позднее Тезей и Пирифой с изумительной дерзостью пытались увести ее из дворца Дита. Но когда в подземном царстве, устав от долгого пути, они присели на камень, подняться им уже не было дано, и они остались навечно сидеть на этом камне. Прозерпина же осталась царицей подземного царства. Ей была оказана еще одна особая и великая честь. Известно, что никто, спустившись в подземное царство, не может вновь подняться на землю; в этот закон было внесено неслыханное исключение: тому, кто принесет в дом Прозерпины золотую ветвь, разрешалось спуститься в подземное царство и вернуться вновь на землю. Эта ветвь была единственной в огромном темном лесу и не имела своего ствола, но, подобно омеле, росла на другом дереве; и если ее отломить, на ее месте вырастала другая.
en.Мне кажется, что миф имеет в виду природу и толкует о той богатой, плодоносной, мощной подземной силе, от которой произрастает все, что существует на земле, и в которую все возвращается снова. Прозерпина символизировала у древних тот эфирный дух (spiritus aethereus), вырванный из верхней сферы, который заперт и спрятан под землей (представленной в виде Плутона). Это неплохо выразил поэт:
en.Иль молодая Земля, разделенная. с вышним эфиром Только что, семя еще сохраняла родимого неба?.. 17
en.Этот дух изображается похищенным с земли, потому что его невозможно удержать там, где у него есть время улететь, но его можно сковать и задержать, если только внезапно сломить и раздробить его, подобно тому как это происходит, когда хотят смешать воздух с водой; последнее возможно лишь единственным путем быстрым и сильным вращением, и мы видим, как в этом случае оба эти тела соединяются в пене, как будто вода похищает воздух. Весьма тонко говорится и о том, что Прозерпина была похищена в то время, как она собирала нарциссы в долине: ведь Нарцисс означает оцепенение или неподвижность, а дух именно тогда более всего пригоден для похищения земной материей, когда он начинает сгущаться и как бы цепенеет.
en.Справедливо воздается Прозерпине особая честь (какая не выпадает на долю ни одной супруги богов) честь стать владычицей Дита: ведь тот неограниченно управляет всем в тех краях, а Плутон остается безучастным и даже как будто не знает ничего.
en.Эфир же и небесная сила (изображенные в виде Цереры) всячески стараются извлечь п вернуть себе этот дух. А высоко поднятый факел, т. е. пылающий в руке Цереры светоч, без сомнения, обозначает солнце, которое, обходя вокруг земли, освещает ее, как факел, и оказывается очень важным и необходимым для возвращения Прозерпины, если оно вообще возможно. Она же остается и не уходит; причина же этого превосходно и точно вытекает из соглашений Юпитера и Цереры. Прежде всего совершенно несомненно, что существуют два способа удержать дух в плотной земной материи: первый уплотнение, или "запирание", его, что является подлинным заключением в тюрьму и насилием; второй предоставление ему соответствующего питания, что делается добровольно и охотно. Ведь после того как запертый дух начинает есть и питаться, он не спешит улететь, но как бы закрепляется на своей земле это как раз и есть тот самый гранат, который попробовала Прозерпина; если бы этого не произошло, то Церера, ищущая ее по всему миру со своим факелом, уже давно увела бы ее к себе.
en.Ведь дух, который содержится в металлах и минералах, связывается, вероятно, главным образом благодаря плотности массы; тот же дух, который заключен в растениях и живых существах, обитает в пористом теле и имеет возможность уйти, если только он не задержится сам, чтобы вкусить "зерна граната".
en.Второе же соглашение о полугодичном пребывании Прозерпины то у Цереры, то у Плутона есть не что иное, как изящное описание деления на времена года, когда этот дух, разлитый по земле (речь идет о растительности), в течение летних месяцев находится наверху, в зимние же месяцы вновь скрывается под землю.
en.Что же касается попытки Тезея и Пирифоя увести Прозерпину на землю, то здесь имеется в виду то, что случается довольно часто: более тонкие духи, спускающиеся к земле во множестве тел, не могут впитать в себя дух, находящийся под землей, соединиться с ним и вывести его наружу; наоборот, они сами сгущаются и не могут вновь подняться, так что благодаря им увеличивается и число подданных, н власть Прозерпины.
en.Что же касается золотой ветви, то, мне кажется, здесь нам весьма трудно будет сдержать натиск химиков, если они обрушатся на нас с этой стороны: ведь они обещают с помощью своего знаменитого камня и горы золота, и восстановление разрушенных природных тел, как бы возвращение обратно из врат преисподней. Тем не менее относительно химии, как и постоянных притязаний этого камня, мы знаем наверняка, что теория их не имеет основания, да к тому же подозреваем, что и практика их лишена каких-либо твердых гарантий. Поэтому, оставив их и стороне, выскажем свое мнение об этой последней части параболы. Нам известно наверняка на основании многих фигуральных высказываний древних, что сохранение и восстановление природных тел они отнюдь не считали безнадежным делом, но, скорее, трудным и малодоступным. То, что они думали именно так, видно из того, что они поместили эту ветку среди бесконечных зарослей огромного, непроходимого леса; они изобразили ее золотой, ибо золото символ прочности; привитой ибо результата такого рода следует ждать только от искусства, а не от какого-то простого и естественного средства или способа.
en.Древние поэты рассказывают, что Юпитер взял в жены Метиду, имя которой весьма прозрачно обозначает совет. Она забеременела от него. Когда он узнал об этом, то не стал дожидаться родов, но тотчас же ее проглотил, и поэтому сам стал беременным. Удивительны были его роды: он родил из своей головы, т. е. из мозга, вооруженную Палладу.
en.Смысл этого чудовищного и на первый взгляд весьма нелепого мифа, как мне кажется, раскрывает тайные пружины власти. Он описывает, как ведут себя государи по отношению к своим советникам, заботясь о том, чтобы их авторитет и величие не только ни в чем не пострадали, но и преумпожились бы и выросли в глазах народа. Ведь существует правильный и мудрый порядок, по которому государи крепко связаны со своими советниками, соединены как бы брачными узами и обсуждают с ними важнейшие дела, вполне основательно полагая, что это ни в коей мере не умаляет их величия. Когда же дело доходит до решения (а его можно уподобить родам), то они не позволяют членам совета принимать его, дабы не создалось впечатления, что постановление зависит от мнения совета; наоборот, государи обычно (за исключением тех случаев, когда они боятся навлечь на себя недоброжелательство) любое выработанное советом и как бы выношенное во чреве решение выдают за свое, так, чтобы казалось, что и само постановление, и его исполнение (а это последнее, поскольку всегда связано с проявлением власти и является выражением необходимости, очень тонко изображается в виде вооруженной Паллады) проистекает от них самих.
en.Но мало того, что все это представляется как результат авторитета государей, их свободной, независимой, никому не подчиняющейся воли; государи хотят еще, чтобы решения считались рожденными из их головы, т.е. из их собственной мудрости и суждения.
en.Миф о сиренах правильно истолковывается как изображение гибельных соблазнов наслаждения, но делается это весьма примитивно. Мудрость древних представляется нам подобной плохо отжатым виноградным гроздьям, из которых хотя и выжато кое-что, однако самая лучшая часть остается и не используется.
en.Рассказывают, что сирены были дочерьми Ахелоя и Терпсихоры, одной из Муз; они вначале были крылатыми, но, безрассудно вступив в состязание с Музами и потерпев поражение, лишились крыльев. Из их перьев Музы сделали себе венцы, и с тех пор головы у Муз были украшены крыльями, кроме одной матери сирен.
en.Сирены жили на неких прелестных островах; завидев с вышины приближающиеся корабли, они своим пением задерживали моряков, завлекали их к себе, а потом убивали.
en.И песня их была не простой: для каждого у них были мелодии, которые более всего отвечали его внутренней природе. Они погубили столько людей, что их острова даже издали были хорошо видны из-за множества белеющих костей непогребенных трупов.
en.От этой напасти нашлись только два, совершенно непохожих друг на друга средства избавления: одно придумал Одиссей, другое Орфей. Одиссей приказал всем своим спутникам накрепко залепить уши воском, сам же, желая услышать их пение, но избежать опасности, потребовал, чтобы его привязали к мачте корабля, предупредив, чтобы его не отвязывали, даже если он будет просить об этом. Орфей же даже и не думал обо всех этих веревках, но, воспевая мощным голосом под звуки лиры хвалу богам, заглушил голоса сирен и избежал опасности.
en.Миф относится к области морали и представляется весьма прозрачной, хотя и не лишенной изящества параболой. Наслаждения происходят от богатства и изобилия, а также от веселого и приподнятого расположения духа.
en.Некогда они своими соблазнами внезапно, как будто на крыльях, увлекали за собой смертных. Наука же и образование привели во всяком случае к тому, что человеческий дух стал себя немного сдерживать и обдумывать про себя возможный результат своих действий; тем самым он лишил наслаждения крыльев.
en.Но они перешли к Музам как украшение и знак особого почета. Ведь после того как на примере некоторых стало ясно, что философия может нести с собой презрение к наслаждениям, она сразу же стала представляться чем-то возвышенным, способным поднять и возвысить человеческую душу, как бы прикованную к земле, и сделать человеческие помыслы (которые обитают в голове) крылатыми и как бы небесными.
en.Только одна мать сирен остается на земле и без крыльев; она, без сомнения, есть не что иное, как легкомысленные науки, созданные и используемые для развлечения, вроде тех, которые любил Петроний: получив известие о смертном приговоре, он и на самом пороге смерти продолжал искать наслаждений, и, желая прочитать что-нибудь утешающее, он (по словам Тацита) пренебрег всеми теми сочинениями, которые укрепляют твердость духа, а читал лишь легкомысленные стихи, вроде следующих:
en.Будем, Лесбия, жить любя друг друга! Пусть ворчат старики, что нам их ропот? За него не дадим монетки медной 18.
en.Или таких:
en.Пусть же о правом и том, что дозволено, старцы лишь судят Мрачные, твердо блюдя предписанья суровых законов 19.
en.Такого рода науки и искусства, по-видимому, хотят снова лишить крыльев венцы Муз и вернуть их сиренам. Говорят, что сирены живут на островах, ибо наслаждения почти всегда ищут для себя уединения и часто избегают многолюдья. Пение сирен предназначено всем, но губят людей они по-разному, прибегая к различным ухищрениям, это место вообще не нуждается в объяснении. Более тонко упоминание о белеющих холмах костей, видимых издалека. Это означает, что примеры несчастий, которые несут с собой наслаждения, какими бы ясными и красноречивыми они ни были, не очень-то помогают против их соблазнов.
en.Остается парабола, говорящая о средствах спасения от сирен; она совсем не сложна, однако мудра и благородна. Против напасти, столь хитрой и столь лютой, предлагаются три средства: два предлагает философия, третье религия.
en.И первый способ избежания зла когда противостоят злу в самом зародыше и старательно избегают всего, что могло бы смутить и соблазнить душу; на это и указывает рассказ о том, как залепляли уши. Это средство необходимо лишь для душ заурядных и плебейских, таких, какими обладали спутники Одиссея.
en.Души же возвышенные могут даже вращаться в самой гуще наслаждений, если только они тверды в своей решимости противостоять им; более того, они испытывают радость от того, что получают возможность подвергнуть свою добродетель более сложному испытанию; они познают все нелепости и безумия наслаждений, скорее созерцая, чем покоряясь им. Об этом заявляет и Соломон, перечисляя наслаждения, которым он предавался, и заключая следующими словами: "Но и мудрость всегда пребывала со мной" 20. Подобным образом люди выдающиеся могут остаться непоколебимыми среди величайших соблазнов наслаждений и не упасть, стоя у самого края пропасти, однако лишь при условии, что они по примеру Одиссея не позволят своим близким давать гибельные советы и потакать им, ибо эти советы и потакания больше всего остального способны пошатнуть и ослабить решимость души.
en.Но самым лучшим во всех отношениях является средство, примененное Орфеем, который, воспевая хвалы богам, заглушил и заставил замолкнуть голоса сирен: ведь размышления о делах божественных побеждают стремление к наслаждениям не только своей силой, но и своей сладостностью.
О мудрости древних
Сочинение "De Sapientia Veterulm вышло на латинском языке небольшой отдельной книгой в 1609 г. В течение жизни Бэкона оно один или два раза переиздавалось и было переведено на английский и итальянский языки. Это оригинальное произведение состоит из предисловия, в котором Бэкон делится с читателем принципами своего отношения к древней мифологии, и 31 эссе, в которых дается изложение, а затем толкование античных мифологических сюжетов и образов в духе бэконовской. естественной, политической и моральной философии. Оно связано с другими философскими произведениями Бэкона не только идейно. Свои интерпретации мифов о Пане, Персее и Дионисе, доработанные и расширенные, Бэкон включил как примеры параболической поэзии в трактат "О достоинстве и приумножения наук". Миниатюра "Метида, или Совет" по существу вошла в бэконовское эссе "О совете". "Купидон, или Атом" и "Уран, или Истоки" непосредственно смыкаются с трактатом "О началах и истоках", в котором по замыслу автора должно быть развитие тех же образов и идей.
На русском языке "De Sapientia Veterum" в количестве 27 эссе было издано почти сто лет назад в переводе П. А. Бибикова (Бакон, Собрание сочинений, т. II. СПб.. 1874) и разделяет недостатки других его переводов произведений Бэкона. Для настоящего издания Н. А. Федоровым сделан новый полный перевод с латинского оригинала по изданию "The Works of Francis Bacon.., coil. and ed. by J. Spending, П. L. Ellis and D. D. Heath". Сверку осуществлял Г. Г. Майоров. Примечания подготовил А. Л. Субботин.