В. Соколов. Барнаул, РФ

39 лет. Ленин, до тех пор незамеченный в предосудительных связях с философией вдруг публикует философский труд "Материализм и эмпириокритицизм". Это как в жизни: и на старуху бывает проруха. Ради этого труда он покидает уютную и сытную Швейцарию и переселяется в Париж. И то лишь затем, чтобы иметь возможность работать в Британской библиотеке, мотаясь каждую неделю через Ла-Манш и обратно. Наместо "Демона революции" авторам надо бы было снять фильм "Куда и на что уходили деньги из партийной кассы". Материал громадной обличительной силы.

Правда, только для современных недоумков со степенями и званиями, которые на полном серьезе утверждают, что "Материализм и эмпириокритицизм" был написан исключительно для того, чтобы отодвинуть противников Ленина по большевистской партии от заветного окошечка партийной кассы. Что ж, они наши историки и философы высказывают только такие идеи, которые могут реализоваться в гранты, гонорары, публикации и рейтинги. Им даже в голову не приходит, что есть люди, идеи которых это их убеждения, и они готовы отстаивать их ценой не только потери дешевой популярности, но и жизни.

Хотя нельзя не согласиться, что сама по себе философия не очень интересовала Ленина. Книга имела актуальное жало, не только для того времени, но и для коммунистического движения вообще. А тогда закономерный крах потерпела первая русская революция, и реакция была в разгуле самых своих темных инстинктов. Всякое оппозиционное слово и действие преследовались, большевики спрятались в глубокое подполье.

Хуже было то что разброд и шатания охватили партию изнутри. Одни требовали ликвидировать большевистскую организацию и заняться практическими делами: ну там борьбой за экономические интересы, больничные кассы, выборами в думу. А главное, чтобы, как у нынешних коммунистов, все было легальненько и системненько. Другие, их называли отзовистами, требовали укреплять нелегальную организацию, готовить теракты и эксы, а на всякое сотрудничество с властями и другими партиями и движениями забить болт. Ленин, хотя и уважал таких людей за личное мужество, однако обозвал их дураками и ликвидаторами наизнанку.

А тем временем большевистские идеологи, и Богданов главный среди них (а также Луначарский и близко сотрудничавший с партией Горький), как птица на клей влипли в новомодные философские теории, главной из которых был эмпириокритицизм. Преследуемые охранкой, измотанные нелегальщиной, тюрьмами и ссылками, рядовые большевики не очень-то вникали в эти увлечения своих идеологов.

И вот в такой ситуации Ленин как всегда исключительно четко определил главную проблему дня. Она состояла отнюдь не в участии или неучастии в легальных организациях, хотя за них и необходимо цепляться, и не в нелегальщине, хотя сохранить наряду с легальной и подводную часть партии было тоже необходимо, а прежде всего в сохранении чистоты марксистского учения. И прежде всего марксистской философии

1908 Ленин публикует философский труд "Материализм и эмпириокритицизм".

И здесь Ильич определил главный пункт. Он пролегал по вопросу о материи. Ленин дал ясное и четкое ее определение. "Материя -- это философская категория для определения объективной реальности, которая дана человеку в ощущениях его, которая копируется, фотографируется, отображается нашими ощущениями, существуя независимо от них". Нам бы хотелось обратить внимание на первую часть этого определения: а именно, "материя есть философская категория". В другом месте Ленин с сочувствием цитирует Фейербаха "материя -- это абстракция".

Или выражаясь более продвинутым языком, материя -- это субстанция. Если убрать из определения субстанцию, то материя сведется к совокупности случайных материальных тел, которые то возникают, то исчезают. А раз так, то ни о какой закономерности материального мира, а тем более общественных отношений и говорить не приходится. И само собой, все слова об исторической неизбежности пролетарской революции и коммунистического общества обращаются в пыль под солнцем.

Это-то Ленин понял, и бил в эту точку наверняка и наотмашь.

Не знаю, но к великим философским творениям "Материализм и эмпириокритицизм" отнести трудно. И все же Ленин основательно вскрыл слабости своих оппонентов. Главное, он показал, что все эти новомодные философские навороты никакого значимого слова в философии не несут, а тупо скрывают за путаницей мудреных терминов то, что еще за 200 лет до них ясно и однозначно высказал Беркли. А Беркли уже отстегали по полной программе и Маркс, и Фейербах, и... да-да не удивляйтесь... и Кант. Так что материя никуда не исчезла, а материализм не уничтожен, а здоров и процветает, и еще простудится на похоронах всех современных экзистенциалистов, позитивистов, прагматиков и т. д.

Также Ленин очень весомо и едко обругал крупных ученых и физиков, которые наоткрывав разные радиоактивности и хромосомы с кривизной пространства, совершенно ошалели от своих открытий и благим матом завопили, что материя исчезла. Не материя исчезла, заверил их Ленин, а приказал долго жить так называемый механистический материализм, который с материей связывал лишь определенные ее формы, которые можно пощупать, к которым можно прицениться и купить для долгой носки.

Ленин назвал такие вопли физическим идеализмом, и предложил ученым учиться философии и не шарахаться из стороны в сторону при каждом новом открытии. Совет разумный и не устаревший до нашего времени. Порой диву даешься, глядя на этих ученых (имею в виду не грантоедов, а настоящих ученых, которые вымерли еще не до конца даже в России). С одной стороны ума палата, каких только тонких и изощренных результатов они не добиваются в своей отрасли, а с другой дебилизм непролазный, когда они выходят за ее рамки, и становятся жертвами самих диких и экстравагантных теорий.

Приведу пример из науки XX века. В физике микромира были введены в оборот такие частицы как тахионы, движущиеся со скоростью, большей скорости света. Что интереснее, они могут двигаться с отрицательной составляющей по времени, т. е. перемещаться из будущего в прошлое. Типа "А что с твоей ногой?" -- "Да вот открытый перелом. Через месяц будет сильный гололед, я и подверну ногу. Так что хожу, лечусь".

"Какой физический смысл этих тахионов?" -- задали вопрос американскому физику Фейнману. К его чести тот не стал юлить, а прямо заявил: "Не знаю". И добавил: "Если какой-то смысл есть вообще. Но они совершенно необходимы в расчетах, а поскольку результаты расчетов прекрасно совпадают с результатами экспериментов, то я не вижу никакого смысла отказываться от их использования". К сожалению, эта здравая точка зрения возобладала не над всеми его коллегами. И на этих тахионах строят совершенно фантастические гипотезы о движении вспять по времени, об опережении информации о событии самого события и т. п.

41 год. Декарт публикует "Размышление о методе", где впервые высказывает принцип, несколько позднее (в 1644) сформулированном, как cogito ergo sum.

1637 Первоначально никаких грандиозных онтологических и гносеологических проблем Декарт на свой принцип не навешивал. Он просто связал эту мысль с проблемой: как прийти к достоверному знанию. Для этого он советовал каждому человеку сомневаться во всем, пока он не натолкнется на простые и очевидные истины. Мне кажется, именно этот урок должен быть прежде всего извлечен из декартовской философии.

Что касается самого Декарта, то он в качестве таковой простой и очевидной истины, проще и очевиднее которой ничего не может быть на свете, посчитал как раз пресловутое cogito ergo sum. Но он сразу же заметил, что его принцип носит чисто методологический характер, который нельзя понимать слишком буквально:

"Atque ubi dixi hanc propositionem ego cogito, ergo sum, esse omnium primam et certissimam, quae cuilibet ordine philosophanti occurrat, non ideo negavi quin ante ipsam scire oporteat, quid sit cogitatio, quid existentia, quid certitudo; item quod fieri non possit, ut id quod cogitet, non existat et talia; sed quia hae sunt simplicissimae notiones et quae solae nullius rei existentis notitiam praebent, idcirco non censui esse enumerandas". "И если я сказал, что это положение я мыслю, следовательно, существую есть из всех самое первое и достовернейшее, предносящееся всякому, кто философствует упорядочение, то я не отрицаю тем самым необходимости прежде этого положения уже знать, что такое мыслить, существование, достоверность, а также что не может быть, чтобы то, что мыслит, не существовало и тому подобное; но поскольку все это простейшие понятия и такие, которые одни сами по себе дают некое знание без того, чтобы названное в них существовало как сущее, поэтому я счел, что эти понятия здесь не подлежат специальному перечислению (не привлекаются к рассмотрению)".

То есть применяя данный принцип как первый, мы уже должны предварительно знать многие вещи: что мир существует, что все имеет свою причину и т. д. Принцип имеет отношение только к процессу непосредственного размышления о конкретных вопросах.

Аналогично, Декарт попросил будущих философов не напрягаться самим и не напрягать читателей попыткой разъяснять то, что, как ему казалось, и так понятно само собой:

Et saepe adverti Philosophos in hoc errare, quod ea, quae simplicissima erant ac per se nota, Logicis definitionibus explicare conarentur; ita enim ipsa obscuriora reddebant И я всю дорогу замечаю, что философы в том блуждают, что есть вещь простейшая и сама собой понятная. Начинают кого-то объясняться логическими дефинициями и так ясное превращают в запутанное.

Если не принимать философию Декарта как истину в последней инстанции, а ограничиться ею в более практическом применении для научения себя правильному мышлению, она может быть очень даже и очень полезна.

Вот несколько простых правил-советов о правильном мышлении, которое Декарт дает в "Рассуждении о методе":

France	Русский
de ne recevoir jamais aucune chose pour vraie, que je ne la connusse évidemment être telle	Не принимать никакую вещь за истинную, пока ты с очевидностью не посчитаешь ее таковой
de diviser chacune des difficultés que j'examinais en autant de parcelles qu'il se pourrait et qu'il serait requis pour mieux les résoudre	Разделять всякую трудность, которая втемяшилась тебе в голову, на столько составных частей, насколько это возможно, чтобы ее лучше представить себе и лучше разрешить
de construire par ordre mes pensées, en commençant par les objets les plus simples et les plus aisés à connaitre	выранжировать по порядку свои мысли, начиная с тех, которые о вещах самых простых и самых легких для узнавания
de faire des dénombrements si entiers, et des revues si générales, que je fusse assuré de ne rien omettre	проговоривать про себя их названия полностью и делать им общий обзор, пока не удостоверишься, что ничто тобою не пропущено

Ну кто против этого что может что возразить?

Со времен Декарта и по наши дни эти четыре правила прочно вошли в курс обязательного школьного и гимназического образования (правильно мыслить тоже нужно учиться) и вошли в обиход любого культурного и образованного человека. Приведем в качестве примера нашего замечательного ученого Д. И. Менделеева: а именно, как он на практике применял третье правило "выранжировать по порядку свои мысли, начиная с тех, которые о вещах самых простых и самых легких для узнавания".

Менделееву, во сне ли, как гласит легенда, на наяву ли, привиделся принцип построения Периодической таблицы элементов. Он состоял из двух пунктов: располагать элементы по горизонтали по мере возрастания их атомного веса, и соединять их по вертикали в зависимости от химических свойств (валентности). Хорошо сказать, но как это сделать? Элементов было много, их соединений еще больше, Многие из них были не открыты и не исследованы. И Менделеев начал с тех, которые были хорошо известны и изучены. Так он составил совсем простенькую таблицу:

Фтор (F)	Хлор (Cl)	Бор (B)	Йод (J)
Литий (Li)	Натрий (Na)	Калий (K)	Рубидий (Rb)	Цезий (Cs)

которая и стала ядром его будущей знаменитой Периодической таблицы.

Кант прошелся по cogito ergo sum всей настойчивее и всех педантичнее, не оставив на этой сентенции камня на камне. Разумеется, опроверг он этот принцип как фундаментальный, исходя из своей философии. Кант полагал, что декартовский принцип -- это всего лишь формулировка эмпирического мироощущения человека: вот он родился, живет, и чувствует это всей животной силой своего организма. Но из этого чувства никаких знаний вывести невозможно.

Знания можно вывести только из внешнего опыта. Уточним одну существенную деталь: внешнего по отношении к Я. Именно Я курсивом и с большой буквы, потому что маленькое "я" без курсива -- это наши чувства, воспоминания, размышления -- тоже внешний опыт по отношению к этому величественному Я, которое на самом деле не содержит в себе ничего кроме тавтологии Я = Я и которое нужно только для того, чтобы связать все наши как представления, так и мысли в одно целое. Ясно что из так понятого Я человек никуда, ни к какому знанию двинуться не может. Чтобы получить знание, он должен сначала наполнить содержанием маленькое "я". "Вот дом, который я вижу", а вот "девушка, которая недавно приехала в этот дом, как мне сказали", "эта девушка красивая, по моим ощущениям" и т. д. И эти "я вижу", "мне сказали", "я прочитал", "я подумал" неотделимы от нашего маленького "я" и благодаря связью с тем, "чтО я вижу", "чтО мне сказали", и "чтО я прочитал" и формируют наш опыт и наши знания.

А особенно неистово со всем пылом горячего немецкого темперамента Кант нападал на тот вывод Декарта из провозглашенного им принципом, что из своего существования, если мы правильно мыслим, мы приходим прямиком к существованию бога (надо сказать, у Декарта эта часть рассуждения довольно-таки натужна и крокозябриста). Кант уверял, что ни бог, ни мир как целое, ни бесконечность и др. идеи разума (в т. ч. царь и герой) вообще не могут быть даны ни в каком опыте, хоть внешнем (природа), хоть внутреннем (внутри "я", но, понятно не Я, для которого наш внутренний опыт тоже внешний).

А фамилия французского философа Конта отличается от фамилии Канта всего на одну букву. И поэтому он согласился с немцем, но пошел еще дальше. Что вообще никаких первых принципов не существует. Все это заблуждения незрелого человеческого ума, наряду с лешими, домовыми и водяными. Что есть только позитивное знание: "увидел, услышал, испытал на опыте" -- вот так и только так достигается знание, а не выводится какими-то там размышлениями из каких-то там очевидных и самоочевидных принципов.

Что касается Хайдеггера, то этот парень не очень заморачивался на том, что подумал Декарт, когда он вякал cogito ergo sum. Он смотрит в корень, и пытается домыслить за Декарта и за всех нас, что нужно понимать под этим принципом.

Хайдеггер размахнулся на то, что своим принципом, таким скромным и непритязательным в устах или, правильнее сказать кончиках пальцев, Декарт определил весь характер новоевропейского мышления. В его понимании сказанное Декартом означает, что мир существует, поскольку я его мыслю, то есть существование невозможно без восприятия этого существования субъектом. Внимательно анализируя Декарта целиком, а не только данную цитату, Хайдеггер ловит последнего на том, что философ дает все основания для такого перевертывания в истолковании его принципа.

А отсюда вытекает мысль, замечательно сформулированная как раз Кантом -- "человек предписывает законы природы". На первый взгляд кажется, что это полная чушь, да и на второй то же, а на третий и последующий тем более. Но люди, убедившись, что это чушь ("если человек предписывает законы природе, почему бы ему не предписать себе бессмертие?"), редко продумывают мысль дальше, а зря. Свой резон у Декарта, как его понимает Хайдеггер, и Канта, которого он подсоседивает к Декарту, полагая, что они по сути дудели в одну дуду, в подобной мысли есть.

На самом деле человек, как это растолковывает Хайдеггер, имеет дело только с такой природой, которую он может воспринять, рассчитать и поставить себе на службу. Попробую это пояснить примером с ядерной физикой. Люди придумали разные электроны, фотоны, протоны, планетарную модель атома, теперь вот гоняются за бозонами. Хотя на самом деле никто этих электронов... никто в глаза не видел и ухом не слышал. Это чисто мысленные конструкции. Но поскольку придумав их, человек оказался способным рассчитать природу, и даже дорассчитался до атомной бомбы и т. н. "мирного атома", все вроде бы в порядке. Однако предписав таким образом законы в природе, он не учел каких-то там маленьких заковык, той природы, которую он не может ни воспринять, ни рассчитать. Но которая существует и мстит за себя всякими там Чернобылями и Фукусимами, и до чего домстится еще неизвестно.

42 года. Платон основывает свою Академию. Здесь он преподает свою философию. Как и когда он ее выработал, остается неизвестным. Метод обучения он позаимствовал у Сократа. Он совмещал лекции и семинарские занятия в одном прогулочном режиме. Развел в своей Академии сад, а скорее, привел его в порядок, ибо для Академии ему была выделена роща близ Афин, где он и гулял со своими учениками. Он им рассказывал, они задавали ему вопросы. Из этих вопросов и ответов, как полагают, и родились его знаменитые диалоги.

Платон выдвинул учение об идеях: краеугольный камень всей западной, а значит и мировой философии. Он первым поставил вопрос, который до сих пор есть основной вопрос философии: что первично материя или сознание? Это современная формулировка проблемы, а у Платона она звучит несколько по-иному: что первично: предмет или понятие о нем.

С бытовой точки зрения вроде бы понятно: конечно, предмет. Сначала мы увидели табуретку, а потом у нас -- через цепочку: восприятие, впечатление, идея -- родилось понятие о ней. Однако, вдумавшись попристальнее, даже на бытовом уровне, мы понимаем, что все не так просто, как рисуется на первый взгляд. Табуретка -- это дело рук человеческих, и прежде чем она возникла, должно было иметься готовое понятие о ней, хотя бы в голове столяра. Ну а о дереве, реке, птицах, естественно, понятия должны были бы быть в голове, или чем он там думает, бога.

Платон однозначно постулирует: "вначале понятие, а предмет потом". Нет понятия -- нет предмета. Чтобы понять силу этого постулата, нужно отвлечься несколько от обыденного опыта, ибо все мы с детства окружены сделанными вещами и сначала натыкаемся на них, а уже потом мама нам объясняет, что это за вещи и называет их.

А вот если вы занимаетесь наукой, то первенство понятия перед предметом для вас становится очевидным. Сначала в науке рождаются понятия, а уже потом из этих понятий определяется предмет.

Примерно таким образом. Хорошо известен закон Ома для электрических цепей. О чем он? Кто забыл школьную программу, напомню. Сила тока в проводнике (в цепи) прямо пропорциональна напряжению цепи и обратно пропорциональна сопротивлению проводника (цепи, как суммы проводников). Вывести этот закон легко, чем и занимались, по крайней мере в советские времена, ученики на уроках физики и как сегодня это преподносят попсовые энциклопедии. Собирали цепь, включали в нее вольтметр и амперметр. Первый показывал напряжение, второй силу тока, снимали показания, изменяя параметры -- и вот вам готов закон Ома.

Но когда сам Ом выводил этот закон, еще не был изобретен ни вольтметр, ни амперметр. Более того, не было ни понятий силы тока, ни напряжения, ни сопротивления. Да и само понятие тока еще не утвердилось. Сам Ом предпочитал говорить о контактном электричестве. Все же эти понятия родились в ходе многочисленных опытов, мучительных размышлений и долгих математических расчетов.

Вот сопротивление. Ом помещал над проводником с током (понятие проводника тоже родилось позднее) магнитную стрелку. Увеличивал электрический разряд: стрелка отклонялась больше, уменьшал -- меньше. То есть повторял опыт Эрстеда, который был тогда очень в моде не только в науке, и постоянно демонстрировался в великосветских салонах и на публичных лекциях.

Был проводник длиннее или толще, стрелка отклонялась меньше. Также зависела сила тока (Ом так не говорил, он имел дело лишь с условными цифрами, характеризующими отклонение стрелки) от материала проводника. Так что у Ома было три ряда независимых цифр: зависимость отклонения стрелки от длины, от диаметра и от материала. Постепенно ему удалось свести длину и диаметр к одному понятию: т. н. приведенной длине. Что касается сопротивления, то это понятие ввел наш физик Петров. Его-то и слямзил у него Ом. Понятно, что позаимствовать понятие и утрясти его в формулы -- это далеко не одно и то же. Вот эти-то три (или два после введения понятия о приведенной длине) ряда цифр Ом без конца тасовал туда-сюда, чтобы оставить только один-единственный ряд.

Так же мучительно рождались понятия силы тока и напряжения. пока не выявилась знаменитая и такая простая формула I = U/R. Все эти понятия и определили предмет -- тот самый электрический ток. Можно, вроде бы, сказать, что предмет этот существовал всегда, а Ом лишь открыл его. Но это не так, ибо предмет тока таков, каково понятие о нем составили Ом и другие физики.

И то, что понятие о предмете не охватывает явления целиком видно хотя бы из того, что закон Ома действует в весьма ограниченной сфере. Он годится только для одного проводника. А чтобы рассчитать цепь, электротехника обросла кучей дополнительных правил, часть из которых (как прославленные правила Кирхгофа) носят теоретический, а часть эмпирический характер. Совершенно не действует закон Ома в газах, цепях, составленных из полупроводников, в условиях сверхпроводимости. То есть предмет явно ускользает от омовского понятия. Или наше понятие не соответствует полностью предмету -- можно сказать и так.

А главное, понятие тока, как его сформулировала физики (кроме Ома, нельзя обойти молчанием Ампера, Вольта, Фарадея и др.) не отвечает на вопрос: а какова же физическая природа электричества. Что это: жидкость, вливающаяся из одного тела в другое при их соприкосновении или через передаточную среду из одного предмета в другой (представление вроде бы отвергнутое наукой, но не практикой), поток электронов или распространение волн электромагнитного поля (это поле не менее загадочный предмет, чем теплород, эфир или бог)?

-350 предпол Выходят "Категории" Аристотеля и вот уже более 2 тыс. лет будоражат мозги философского люда. Сама по себе работа коротенькая и довольно простенькая (или только кажется таковой из-за того, что затронутые в ней вопросы благодаря разным "Философским словарям" и учебникам философии примелькались любителям покопаться в этой софистике).

В этой работе Аристотель даже не обосновывает, а систематически перечисляет с небольшими комментариями основные понятия человеческого познания -- категории. На то откуда он их взял, и почему этих категорий ровно 10, не больше и не меньше и почему они именно таковы, никаких объяснений Аристотель или его ученики (считается, что эта работа краткий конспект его лекций) не дает.

Между при тем при всей внешней простоте "Категории" оставляют больше вопросов, чем дают ответов. Уже с самой первой категории начинаются непонятки. Это категория субстанции и акциденции. Все свойства предмета Аристотель делит на два больших разряда. В первом разряде всего одно свойство. Называется оно субстанцией (не путать с субстанцией, как первооснове всего -- материя или бог) и означает такое качество предмета, без которого бы предмет не был тем, чем он есть.

Акциденции же -- второй разряд -- это привходящие качества. Для камня, к примеру, это тяжесть, непроницаемость, непрозрачность. Для реки текучесть, "сделанность" из воды, для неба -- голубизна и т. д. Ясно что акциденции вещь весьма изменчивая. Камень может быть и прозрачным (кристалл), река может быть и твердой (когда промерзнет до дна), небо может быть серым. И все же камень остается камнем, река рекой, а небо небом.

С акциденциями все ясно. А вот с субстанцией нет. Какое свойство определяет камень быть камнем, реку рекой, небо небом? Хоть сто лет думай -- ни до чего не додумаешься. А думают не сто лет, а много больше. И до чего при этом только не додумались. Что де главным свойством камня является называние его камнем. То есть понятие субстанции -- это чисто языковое. Аристотель де взял в руки грамматику, увидел части речи и придумал существительное называть субстанцией, а прилагательное акциденцией.

Что ж. Разумная точка зрения. Да вот только, когда Аристотель придумывал свои категории, никаких частей речи и никаких членов предложения и в помине не было. Более того, эти грамматические дефиниции как раз и родились из приспособления аристотелевских категорий его учениками и последователями (больше всего здесь постарались философы александрийской школы), к языку.

Именно ученики и последователи придумали, что субстанция -- это вовсе не свойство, а основа вещи, ее сущность, субстрат, на который навешиваются акциденции. Вроде как субстанция -- это голая женщина, а ее платья, юбки, нижнее белье, косметика -- акциденции. Ну с женщиной-то все понятно, а кто видел голый камень, голую реку или голое небо? И где или когда?

Наконец епископ Беркли додумался до того, что вообще никакой субстанции и в помине не существуют. Есть только идеи -- так он назвал акциденции -- да и то только в нашем сознании. А поскольку многие идеи встречаются чаще всего вместе, то для удобства мы и обозначим их сочетание понятием субстрата.

Весьма экстравагантная теория. И несмотря на всю логичность -- что можно тут возразить -- никак не лезущая в мозги. Все же есть и камень, есть и река, есть и небо, хотя и свойства их постоянно меняются и хотя указать, в чем же состоит их каменность или речность или небесность невозможно.

Такая же несуразица, такая же куча вопросов и с любой другой из этих 10 категорий. Или 12, как после тщательной их ревизии установил Кант

47 лет. Примерно в эти годы, то есть на жизненном пути дойдя до половины, заблудился в философском бору Боэций. И чтобы не сгинуть там окончательно, он как утопающий за соломинку, схватился за путеводную нить Аристотеля и Платона и стал переводить их работы на латинский язык, ибо греческий в те годы уже стал подзабываться. А попутно, если что было понятно, стал кропать комментарии и для себя и для других.

Эти-те то комментарии и представляют главный интерес в его философском наследии. Ничего нового или там оригинального Боэций в философии не создал, но в отместку четко сформулировал целый ряд проблем, над которыми ломают себе, что было бы еще ничего, но и другим, головы философы. Одна из таких проблем проблема единичных и общих вещей.

В средние века этот спор расколол философов на две враждующие партии: номиналистов и реалистов. "Номиналисты" утверждали, что никак общих идей нет, а есть только единичные вещи. Нет ни "яблока" вообще, ни "тыквы" вообще, ни даже ни "человека" вообще, а есть конкретные единичные яблоки, тыквы, люди: Иванов, Петров и Сидоров.

"Реалисты" же говорили, что общие идеи обладают истинной реальностью. Есть "яблоко" (где? да как где: в мире идей, в Боге, например) как идея, неразрушимое и вечное, а конкретные яблоки, которые растут в садах и которые кушают дети и взрослые, они лишь отблески, копии этих вечных "яблок".

Так они спорили и спорили, и проспорили все средние века, не придя ни к какому окончательному выводу. А только внесли сумятицу в нестойкие головы штудирующих философию. В частности, терминологическую. Так "реалии" реалистов это вовсе не реалии окружающего нас мира, а некие идеальные сущности, которые правильнее было бы назвать "идеалиями".

Средние века пролетели в истории человечества как один миг, но спор реалистов и идеалистов с их концов не прекратился. Не прекратилась и словесная путаница. Так в марксистской философии почему-то считается, что материалисты -- это наследники номиналистов, а идеалисты -- реалистов. Хотя как раз основоположник европейского материализма Бэкон был законченным реалистом и положил начало "реализму" в науке, а идеалист Беркли, главное пугало ленинского "Материализма и эмпириокритицизма" -- закоренелым последовательным номиналистом.

Как бы то ни было европейская наука, как жало змеи раскололась в новое время надвое: гуманитарное знание и естественные науки. Гуманитарии все как один встали под знамена номинализма. Во всех общественных науках изучаются именно конкретные реальные явления. А если изучаются некие обобщенные категории -- реализм (не путать философский реализм с литературным направлением т. н. критическим реализмом, ну там Бальзак, Золя, Теккерей и все такое), романтизм, народность, метафорический строй, -- то, это либо треп и просто сотрясание воздуха. Если же нет, то опять под личиной изучения общих понятий кроется исследование конкретных явлений.

Изучается не реализм как таковой, а реализм, скажем, Гоголя, не народность вообще, а народность в произведениях Шукшина, не метафоризм в целом, а метафоры у Шекспира. Причем если вглядеться даже не очень-то и попристальнее, то окажется, что все эти гоголевские, шекспировские, шукшинские метафоры, реализмы, народности распадаются на подборку отдельных примером из их творчества.

Наоборот естественные науки по большей частью (география, медицина, психология -- куда их отнести?) голимые реалисты. Та же физика изучает не тяжелые тела, а тяжесть как таковую, не теплые или холодные предметы, а теплоту вообще. Таким образом эти теплота, тяжесть, сила, магнетизм и др. являются самыми верными и преданными наследниками средневековых реалий-идеалий.

Свою каплю яда в эту бочку дегтя внес и Гегель. Он додумался до того, что вообще нет никаких отдельных или всеобщих вещей, а каждая вещь одновременно и конкретная, то бишь единичная и всеобщая. Ну разъяснил, так разъяснил -- дальше некуда.

Вот яблоко. Оно здесь и сейчас (набирая эти слова на компьютере, автор специально положил на компьютерном столике яблоко, чтобы было нагляднее). На него можно смотреть, его можно взять и потрогать, его можно и съесть. То есть, с восприятием вещи как конкретной все вроде бы понятно.

А вот как оно может быть всеобщим в духе платоновской идеи яблоком -- это, на первый взгляд, кажется непонятным. Однако, если вдуматься, никаких проблем с пониманием предвидеться не должно. Если бы конкретное яблоко было только единичной вещью, то каждый раз, сталкиваясь с новым яблоком, мы бы не знали, что это такое и как с ним обращаться. Твердое это тело, или под кожуркой жидкость, минерал это или фрукт, съедобен он или нет? Но поскольку с яблоками мы встречались не раз, представление об этом предмете уже неотлучно живет с нами. И это-то представление и есть яблоко вообще, и оно помогает нам обращаться с конкретным предметом без каких-либо дополнительных исследований.

И опять же, хотя яблоко здесь и сейчас -- это яблоко вообще, оно одновременно и конкретное яблоко. Мы знаем, как можно вести себя с яблоком вообще. А вот конкретное яблоко нужно еще посмотреть: не гнилое ли оно, не заражено ли пестицидами, что можно узнать на вкус? То есть знание о яблоке вообще не избавляет нас от необходимости относится к данному яблоку как к конкретной вещи

49 лет. Маркс на конгрессе Интернационала громит своего главного оппонента Бакунина, а попутно дома ). Политическая борьба так захватывает его, что у него не остается даже времени смотаться в Гамбург, где тиражом в 1000 экз публикуется первый том главного труда его жизни -- пресловутый "Капитал". Зато хватает и сил и энергии сделать ребенка верной служанке своей семьи. И как он только здесь исхитрился, учитывая скученность, в которой они жили?

"Капитал", пожалуй, единственный пример (частично также эволюционная теория Дарвина), когда диалектический метод, разработанный Гегелем в тепличных условиях философских кабинетов, с успехом применяется в науке.

Маркс сумел построить систему понятий исходя из реального исторического процесса, то есть историческое у него полностью совпадает с логическим. Исходным понятием "Капитала" является товар. И в истории экономических отношений сначала появляется товар как продукт обмена. На этой стадии товарного обмена так и застряли его предшественники Адам Смит и Давид Рикардо.

Маркс же показывает. что товарный обмен неизменно приводит к появлению денег, как товарного эквивалента. И в истории, насколько дают возможность судить источники, вслед за товарным обменом следует появление денег и денежного обращения.

Денежное обращение, как в истории человечества, это уже на памяти нескольких последних столетий, так и в последовательности изложения своей теории Марксом, порождает капитал, то есть деньги, которые должны приносить не товары, а исключительно деньги. Товары здесь служат только посредующим звеном: купил подешевле -- продай подороже, а прибыль положи себе в карман. Но таким образом подавляющая часть предпринимателей будет работать себе в убыток. Один продал -- наварил, другой продал разорился. Но находится товар, который сам по себе без перепродажи приносит прибыль. Это рабочая сила. Так из простого обмена естественно рождается производство.

И получается сплошной парадокс. Производственный капитал возник позже торгового и финансового, но с его появлением он становится основным, а те двое (как и земельная рента) становятся лишь его частными проявлениями. Именно прибыль, рождающаяся в производстве, становится тем главным источником, откуда отщипывают свои кусочки торговцы, финансисты, ленлорды. Кто вовремя это уловил -- англичане, голландцы, и прочие разные шведы -- те стали могущественными нациями, а кто думал наваривать на торговле и ростовщичестве, типа испанцев и итальянцев, те ушли в прогар.

Всякая наука только тогда чего-нибудь стоит, когда она позволяет прогнозировать доступные проверке результаты. А наше время буквально лопается от сбывшихся предсказаний Маркса. Он предсказал, к примеру, неизбежность глобализации, хотя такого термина и не употреблял. Вот его резоны:

1) капиталистическое воспроизводство -- это было, правда, показано уже в 3-м томе -- может быть только расширяющимся. Значит, и рынки должны быть расширяющимися. А этому противопоказаны национальные границы

2) прибыль и прибавочная стоимость -- это одно и то же ("прибыль есть инобытие прибавочной стоимости"). А прибавочная стоимость идет от эксплуатации рабочей силы. И чем дешевле рабочая сила, тем выше прибыль. Сегодня рабочая сила намного дешевле в странах третьего мира, чем в развитых: поэтому капитал и ринулся туда, несмотря на права человека и всеобщую гуманизацию, выжимая ради дешевых айфонов последние соки из негров, китайцев, индусов... Если рабочая сила подешевеет в ныне развитых странах, то капитал вернется туда

3) сам мобильный характер денег позволяет их мотать туда-сюда, где выгоднее приложение капитала и получение прибыли.

И эти же факторы делают неизбежной гибель капиталистического производства, основанного на свободной конкуренции и рыночных отношениях. Ибо как ни расширяй рынки, рано или поздно они расширятся до размеров всего мира, что уже и произошло. Как не ищи наиболее дешевой рабочей силы, но единое экономическое пространство выравнивает условия существования работников в разных странах и тем самым ставит пределы мотанию производства туда-сюда, обратно -- тебе и мне приятно.

Приближает грядущую гибель капитализма и научно-технический прогресс и развитие высоких технологий, что также показал Карл Маркс. В самом деле, чем больше заменяется ручной труд машинным, чем производительнее становится труд отдельного человека, тем меньше требуется рабочей силы для обслуживания техники. А именно рабочая сила, точнее безвозмездное потребление ее в процесс производства, и является единственным источником прибавочной стоимости и прибыли.

Поэтому в наше время норма прибыли резко упала по сравнению с предшествующими двумя веками. Какое-то время падение нормы прибыли может компенсироваться ее массой, но и этот источник не бесконечен. И когда производство будет в идеале полностью автоматизированным -- что в общем-то и не совсем утопия, -- прибыли просто неоткуда будет взяться. И капитализму придет неизбежный кирдык.

Правда, вот с выводом Маркса насчет его замены на более прогрессивный и человечный социализм, можно и поспорить. По крайней мере, в наше время капитализм трансформируется скорее в нечто вроде неофеодализма и даже нового рабовладельческого способа производства, когда богатые обирают бедных не в рамках свободного рынка, а прямым силовым перераспределением жизненных благ в свою пользу.

Отсюда и расцветающие ныне, как поганки после дождя, внеэкономические рычаги распределения и сохранения богатства. Тут тебе и авторское право (в широком смысле слова, то есть, собственно говоря, авторское право как таковое, а также патенты, лицензирование), тут тебе и квотирование, введение пошлин, регулирование финансовых потоков, тут тебе и идея золотого миллиарда. А для особо непонятливых экономические санкции, ковровые бомбардировки, строительство на пути захотевших попасть в золотой миллиард проволочных заграждение или выставление заградительных отрядов из ливийских головорезов или турецких башибузуков.