|
|
||
Первый роман 'Саги' -- 'Собственник' вышел в 1906 году и сразу поставил автора в ряд значительных английских писателей. 'Эта книга написана с правдивостью, которая озадачивает, и к тому же с ошеломляющим мастерством. В ней нет ни единого слова, сказанного только для того, чтобы им блеснуть. Ни единого. Она легко читается, но чувства пробуждает серьезные, стиль ее строг, и она намеренно сосредоточивает мысли на главном' (Конрад, английский писатель, друг Голсуорси).
Из истории создания романа. Писатель и редактор
Голсуорси был таким писателем, который никак не мог работать без редактора. Кто-то его должен был поддерживать, хвалить, а иногда и поругивать. И ему обязателен был для продуктивности собственного мнения взгляд со стороны. Бывают и такие писатели. Обыкновенно этот взгляд поставляла писателю его жена -- Ада, и, по большей части, довольно нервный, взвинченный и не идущий на пользу. Лучше вообще жен в творческий процесс не вмешивать. Но кроме того, были у писателя и другие советчики.
Роман еще даже не находился в пеленках, а только стремился воплотиться в замысел, как Голсуорси уже оповестил свое литокружение о готовящемся чуде. Конрад отвечает на неизвестное письмо писателя: "Меня очень взволновала новость о вынашиваемом Вами замысле... Но чего именно вы хотите?.. Мне хотелось бы знать, что же будет дальше с этим обреченным родом Форсайтов?" То есть ни замысел, ни сюжет еще толком не вызрели, а Голсуорси уже полез за советами. Самым лучшим его советчиком в этих вопросах замечательный критик и личный друг писателя Гарнет. И неудивительно, что он присутствовал на всех стадиях работы. "Первая глава великолепна... Вы сумели проникнуть в суть всех этих Джемсов, Сомсов и прочих почти сверхъестественным образом... Надеюсь, и дальше Вы сумеете продолжить в том же ключе". То есть едва была написана всего одна глава, как она уже стала предметом горячего обсуждения.
Сохранился большой сегмент корреспонденции между критиком и писателем, свидетельствующий об их частом и постоянном общении при написании романа. Мало того, "[я помню] наши долгие споры, в те давние времена, уютные обеды с услужливыми официантами, длительные прогулки в Уэльсе... когда мы обсуждали 'Собственника', который уже зрел во мне", -- вспоминал писатель на закате жизни.
И однако, это бесконечное общение длилось только в момент вынашивания замысла и сбора материалов. Непосредственная же работа над романом не терпела постороннего взгляда, и писатель смотался в Италию, где в тиши и одиночестве закончил в рекордные строки "Собственника".
После чего на стадии корректировки и вылизывания текста, он опять не смог обойтись без своего персонального критика. Еще из Италии, едва закончив рукопись, Голсуорси уже взывает к Гарнету и просит приехать к нему в Италию для обсуждения окончательного варианта: "Я прошу Вас выкроить хотя бы десять дней для обсуждения... Средства для поездки я, конечно, обеспечу".
Гарнет очень здорово повлиял на сюжет и стиль книги. И здесь возникает вопрос, а до каких пор такое коллективное творчество допустимо, "имеет ли право", как писала одна исследовательница, правда, по другому поводу, "вставать кто-либо между авторов и его героями". В первоначальном варианте Босини кончал жизнь самоубийством. Гарнет, подсластив пилюлю, назвав книгу гениальной, резко пишет: "Я считаю самоубийство Босини художественным просчетом, причем грубейшим, психологически фальшивым и серьезно портящим впечатление от всей истории". И вот Голсуорси вместо того, чтобы одернуть зарвавшегося редактора, вступает с ним в длительную полемику, где отстаивает свое видение проблемы. Заметим, Гарнет хотя бы и был редактором, но это был не российский редактор, который имеет право лезть к автору с непрошенными советами, это западный редактор, который не решает ничего, и вся власть которого покоится на его личном авторитете. В конце концов Голсуорси полусдался: Босини в удрученном состоянии блуждает в лондонском тумане и попадает под омнибус.
Интерес к роману
Роман вышел на волне столь характерного для начала XX века неприятия буржуазной действительности, когда слово 'собственник' было едва ли не матерком. В 1921 году, когда писатель вернулся к этой теме, его взгляды несколько трансформировались. В послевоенном мире, представлявшимся каким-то абсурдом, форсайты уже казались оплотом каких-то устойчивых моральных и человеческих ценностей. И Сомс постепенно трансформировался в положительную фигуру, противостоящую разболтанности или некоторому недоумению перед жизнью молодого поколения.
К этому времени Голсуорси был уже метром, и его новые романы подверглись немедленной экранизации: немые фильмы появились в 1920 и 1922 годах, но ни в истории кино, ни в истории литературы никакой особой роли не сыграли. Было еще несколько адаптаций, в том числе театральные постановки, созданные при участии автора, но все это прошло как-то вяло и неинтересно.
Всплеск интереса к роману последовал после выхода в 1949 году голливудского фильма 'Эта форсайтовская женщина'. Сюжетная канва фильма довольно близка к романной, если не считать того, что выкинуты все размышления автора о мире собственности, его длинные детальные описания и все сведено к стремительно развивающейся любовной интриге: сцены соблазнения, ревности, соперничества следуют одна за другой. Герои также лишены какой-либо нюансировки: вот тебе ангелоподобная Ирэн (жена Сомса), вот тебе негодяй муж, которые тиранит свою жену, вот тебе голубой (в традиционном, без каких-либо двусмысленных намеков, смысле этого слова) любовник, мечта любой женщины, и вот трагическая история любви на этом фоне. Англо-американский народ, только что настрадавшийся на Второй мировой войне, испытывающий послевоенный дефицит всего самого необходимого, включая туалетную бумагу и клюшки для гольфа, валом повалил обливаться слезами на этот фильм. Полный аншлаг в течение нескольких лет.
Обращает на себя внимание, что фильм был сделан очень красиво и получил 2 награды Академии киноискусств (в просторечии именуемой 'оскар'): за неподражаемый дизайн костюмов и исключительное цветовое решение.
В 1967 на BBC по 'Саге' был создан минисериал, задуманный его режиссером Уилсоном еще в 1955, который крутился на канале по субботам, с повтором по воскресеньям. Нужно сказать -- это был один из первых мировых опытов и первый для Англии создания длительных сериалов (26 выпусков). Успех превзошел все ожидания. Полузабытый классик -- в СССР он в это время издавался гигантскими тиражами и сегодня украшает книжные шкафы практически каждой пожилой семьи -- вызвал гигантский интерес: заключительную серию посмотрело 18 млн телеаппаратов, то есть к телевизору прильнул почти каждый житель туманного Альбиона.
Фильм был закуплен нашей страной -- всего же телеверсия была продана в 26 стран -- после чего имя Форсайтов у нас стало известно даже тем, кто никогда не слышал ни о Голсуорси, ни об английской литературе. В 2004 году этот сериал уложился в 8 кассет видео с хорошим кассовым успехом.
Вообще, имя Голсуорси постоянно забывается: как-то оно не вписывается в обойму необходимых имен мировых классиков: его литературный вес на мировом рынке едва ли позволяет ему выступать в высших весовых категориях, куда он традиционно зачисляется нашим литературоведением как неизменный друг страны Советов, без конца подчеркивавший свой глубочайший респект к великой русской литературе. И только благодаря теле-, кино- и пр. адаптациям это имя время от времени всплывает на поверхность.
Так, в 2002 году Мастерпис театр: -- существует такой при Бостонском телевидении с целью телефицировать шедевры мировой литературы -- создал очередной сериал. Они старались подойти как можно ближе к произведению, но вынуждены были принести необходимые жертвы требованиям телевидения. 'Роман начинается с помолвки двух персонажей, что является серединой истории, когда отношения героев зашли уже очень далеко, -- говорит режиссер фильма С. Вильямс, -- Это дает великолепный старт для романа, где по ходу действия читатель постепенно узнает подробности бывшего, но совершенно неприемлемо для телевидения, где требуется прямое линейное повествование, как у Диккенса. Так что мы вынуждены были отмотать события назад и начать с самой завязки драмы'.
'Сага о Форсайтах' с непрекращающимися попытками главного героя Сомса через десятки и десятки страниц вернуть свою жену, потом бесконечные потуги его дочери (естественно, от другого брака) заарканить сына бывшей жены Сомса от ее также нового брака делают 'Сагу' идеальным сырьем для разработки сериалов. И вот уже в 1994 некая Зюлейка Даусон создает романное продолжение 'Саги' где дочь Сомса на старости лет с пылом неувядаемой страсти охотится за предметом своей девичьей любви: пока будут живы сериальные виды искусства прославленной саге английского писателя не грозит забвение.
| English | Русский |
| Many people, no doubt, including the editor of the 'Ultra Vivisectionist,' then in the bloom of its first youth, would say that Soames was less than a man not to have removed the locks from his wife's doors, and, after beating her soundly, resumed wedded happiness. | Многие, в том числе и редактор "Ультра-вивисекциониста", переживавшего тогда лучшую пору юности, назвали бы Сомса тряпкой за то, что он не снял замков с дверей спальни и не обрел супружеского счастья, предварительно как следует поколотив жену. |
| Brutality is not so deplorably diluted by humaneness as it used to be, yet a sentimental segment of the population may still be relieved to learn that he did none of these things. For active brutality, is not popular with Forsytes; they are too circumspect, and, on the whole, too softhearted. And in Soames there was some common pride, not sufficient to make him do a really generous action, but enough to prevent his indulging in an extremely mean one, except, perhaps, in very hot blood. Above all this true Forsyte refused to feel himself ridiculous. Short of actually beating his wife, he perceived nothing to be done; he therefore accepted the situation without another word. | Жестокость не так уж безнадежно разжижена теперь гуманностью, как это было в прежние времена, однако люди, настроенные сентиментально, могут успокоиться, ибо Сомс ничего подобного не сделал. Агрессивная жестокость не в ходу среди Форсайтов; они слишком осторожны и, пожалуй, слишком мягкосердечны. Сомс, кроме того, обладал чувством гордости, не настолько сильным, чтобы толкнуть его на подлинно великодушный поступок, но вполне достаточным, чтобы удержать от подлости, совершить которую он был способен разве только в пылу сильного раздражения. А больше всего остального этот истый Форсайт боялся показаться смешным. Не решившись поколотить жену, он не знал, что предпринять дальше, и без лишних слов примирился со своим положением. |
| Throughout the summer and autumn he continued to go to the office, to sort his pictures, and ask his friends to dinner. | Все лето и осень Сомс продолжал ходить в контору, возиться с картинами и приглашать знакомых к обеду. |
| He did not leave town; Irene refused to go away. The house at Robin Hill, finished though it was, remained empty and ownerless. | Он по-прежнему жил в городе: Ирэн отказалась переехать. Дом в Робин-Хилле - совершенно готовый - стоял пустой, без хозяев. |
| Soames had brought a suit against the Buccaneer, in which he claimed from him the sum of three hundred and fifty pounds. | Сомс возбудил против "пирата" иск, требуя выплаты трехсот пятидесяти фунтов. |
| A firm of solicitors, Messrs. Freak and Able, had put in a defence on Bosinney's behalf. Admitting the facts, they raised a point on the correspondence which, divested of legal phraseology, amounted to this: To speak of 'a free hand in the terms of this correspondence' is an Irish bull. | Защиту Босини взяла на себя адвокатская фирма "Фрик и Эйбл". Признав основательность фактов, изложенных в иске, они составили протест, который, в очищенном от юридической терминологии виде, сводился к следующему: говорить о "полной свободе действий в пределах, указанных в переписке", - полнейшая нелепость. |
| By a chance, fortuitous but not improbable in the close borough of legal circles, a good deal of information came to Soames' ear anent this line of policy, the working partner in his firm, Bustard, happening to sit next at dinner at Walmisley's, the Taxing Master, to young Chankery, of the Common Law Bar. | Совершенно случайно - такие факты редки, но вполне вероятны в узком кругу юристов - сведения о курсе, взятом защитой, дошли до ушей Сомса: его компаньону Бастарду пришлось однажды сидеть за обедом у эксперта по определению судебных издержек Уолмисли рядом с молодым Ченкери из гражданского отделения суда. |
| The necessity for talking what is known as 'shop,' which comes on all lawyers with the removal of the ladies, caused Chankery, a young and promising advocate, to propound an impersonal conundrum to his neighbour, whose name he did not know, for, seated as he permanently was in the background, Bustard had practically no name. | Необходимость переводить разговор на профессиональные темы, которая возникает у всех законников, как только дамы уходят из комнаты, заставила Ченкери, молодого адвоката, подающего большие надежды, загадать загадку своему соседу, фамилии которого он не знал, - у Бастарда, вечно прозябающего на задворках, в сущности говоря, и не было фамилии. |
| He had, said Chankery, a case coming on with a 'very nice point.' He then explained, preserving every professional discretion, the riddle in Soames' case. Everyone, he said, to whom he had spoken, thought it a nice point. The issue was small unfortunately, 'though d----d serious for his client he believed'--Walmisley's champagne was bad but plentiful. A Judge would make short work of it, he was afraid. He intended to make a big effort--the point was a nice one. What did his neighbour say? | Ченкери сказал, что ведет дело, в котором имеется один "весьма щекотливый пункт", затем, всячески соблюдая профессиональную скромность, объяснил уязвимое место в иске Сомса. Все, кому он только ни рассказывал, заявил Ченкери, считают это "весьма щекотливым пунктом". К сожалению, иск пустяковый, "хотя его клиенту, кажется, придется ох как туго". (Шампанское у Уолмисли подавали плохое, но в большом количестве.) Ченкери опасался, что судья не станет особенно вникать в суть дела. Впрочем, надо постараться - уж очень щекотливый пункт. Что скажет на это его сосед? |
| Bustard, a model of secrecy, said nothing. | Бастард - образец сдержанности - ничего не сказал. |
| He related the incident to Soames however with some malice, for this quiet man was capable of human feeling, ending with his own opinion that the point was 'a very nice one.' | Однако он сообщил об этом разговоре Сомсу, а от себя добавил не без ехидства - этот скромный человек был способен проявлять кое-какие человеческие чувства - что, по его мнению, пункт действительно "весьма щекотливый". |
| In accordance with his resolve, our Forsyte had put his interests into the hands of Jobling and Boulter. From the moment of doing so he regretted that he had not acted for himself. On receiving a copy of Bosinney's defence he went over to their offices. | Согласно прежнему решению, наш Форсайт поручил защиту своих интересов "Джоблингу и Боултеру". И тут же пожалел, что не взялся за дело сам. Получив копию протеста Босини, он пошел в контору к своим адвокатам. |
| Boulter, who had the matter in hand, Jobling having died some years before, told him that in his opinion it was rather a nice point; he would like counsel's opinion on it. | Боултер, взявшийся вести дело, - Джоблинг успел умереть несколько лет назад, - сказал Сомсу, что, по его мнению, пункт этот весьма щекотливый; он хотел бы посоветоваться с королевским адвокатом [10]. |
| Soames told him to go to a good man, and they went to Waterbuck, Q.C., marking him ten and one, who kept the papers six weeks and then wrote as follows | Сомс предложил обратиться к кому-нибудь посолиднее, и они отправились к королевскому адвокату Уотербаку. а он продержал бумаги шесть недель и затем написал следующее: |
| 'In my opinion the true interpretation of this correspondence depends very much on the intention of the parties, and will turn upon the evidence given at the trial. I am of opinion that an attempt should be made to secure from the architect an admission that he understood he was not to spend at the outside more than twelve thousand and fifty pounds. With regard to the expression, "a free hand in the terms of this correspondence," to which my attention is directed, the point is a nice one; but I am of opinion that upon the whole the ruling in "Boileau v. The Blasted Cement Co., Ltd.," will apply.' | "Надлежащее истолкование переписки в значительной степени зависит от намерений обеих сторон и от тех показаний, которые будут даны на суде. На мой взгляд, от архитектора следует как-нибудь добиться признания, что он отдавал себе отчет в недопустимости превышения крайней суммы в двенадцать тысяч пятьдесят фунтов. Что же касается "полной свободы действий в пределах, указанных в переписке", выражение, на которое было обращено мое внимание, то пункт этот действительно весьма щекотливый; однако я полагаю, что к иску можно будет применить постановление суда, вынесенное по делу "Буало и Цементной Ко Лимитед". |
| Upon this opinion they acted, administering interrogatories, but to their annoyance Messrs. Freak and Able answered these in so masterly a fashion that nothing whatever was admitted and that without prejudice. | Основываясь на совете Уотербака, сделали соответствующий запрос, но, к сожалению, ответ "Фрика и Эйбла" был так ловко составлен, что при всем желании почерпнуть из него что-либо не представлялось возможным. |
| It was on October 1 that Soames read Waterbuck's opinion, in the dining-room before dinner. | Мнение Уотербака Сомс прочел 1 октября, спустившись в столовую обедать. |
| It made him nervous; not so much because of the case of 'Boileau v. The Blasted Cement Co., Ltd.,' as that the point had lately begun to seem to him, too, a nice one; there was about it just that pleasant flavour of subtlety so attractive to the best legal appetites. To have his own impression confirmed by Waterbuck, Q.C., would have disturbed any man. | Оно взволновало его - не столько из-за упоминания о процессе "Буало и Цементная Ко Лимитед", сколько из-за того, что с некоторых пор пункт о свободе действий стал казаться щекотливым и ему самому; в нем был тот приятный привкус каверзы, который способен раздразнить аппетиты лучших законников. Получить в подтверждение собственных мыслей совет королевского адвоката Уотербака - это кого угодно встревожит. |
| He sat thinking it over, and staring at the empty grate, for though autumn had come, the weather kept as gloriously fine that jubilee year as if it were still high August. It was not pleasant to be disturbed; he desired too passionately to set his foot on Bosinney's neck. | Сомс думал, глядя в пустой камин; осень уже наступила, но дни стояли теплые, как в середине августа. Неприятно, когда тебя тревожат; Сомсу хотелось лишь одного - наступить Босини ногой на горло. |
| Though he had not seen the architect since the last afternoon at Robin Hill, he was never free from the sense of his presence-- never free from the memory of his worn face with its high cheek bones and enthusiastic eyes. It would riot be too much to say that he had never got rid of the feeling of that night when he heard the peacock's cry at dawn--the feeling that Bosinney haunted the house. And every man's shape that he saw in the dark evenings walking past, seemed that of him whom George had so appropriately named the Buccaneer. | Хотя архитектор не попадался ему на глаза со времени последней встречи в Робин-Хилле, Сомс постоянно ощущал его присутствие - постоянно видел перед собой это измученное, осунувшееся лицо и восторженные глаза. Сомс ни на минуту не мог отделаться от мысли, которая пришла ему в голову той ночью, когда на рассвете он услышал крики павлинов, - от мысли, что Босини бродит вокруг его дома. И в каждой мужской фигуре, проходившей по скверу в вечерних сумерках, ему мерещился тот, кого Джордж так метко прозвал "пиратом". |
| Irene still met him, he was certain; where, or how, he neither knew, nor asked; deterred by a vague and secret dread of too much knowledge. It all seemed subterranean nowadays. | Сомс был уверен, что Ирэн продолжает встречаться с ним; где и как он не знал и не спрашивал, боясь в глубине души узнать слишком много. Все шло теперь подземными путями. |
| Sometimes when he questioned his wife as to where she had been, which he still made a point of doing, as every Forsyte should, she looked very strange. Her self-possession was wonderful, but there were moments when, behind the mask of her face, inscrutable as it had always been to him, lurked an expression he had never been used to see there. | Когда он спрашивал жену, куда она ходила, по-прежнему считая своим долгом задавать такие вопросы, как это и полагается Форсайту, вид у Ирэн бывал очень, странный. Самообладание ее казалось поразительным, но иногда сквозь маску ее лица, всегда загадочную, сквозило что-то, чего Сомс не видел в нем раньше. |
| She had taken to lunching out too; when he asked Bilson if her mistress had been in to lunch, as often as not she would answer: "No, sir." | За последнее время она часто завтракала вне дома; когда он спрашивал Билсон, подавали ли хозяйке сегодня завтрак, та сплошь и рядом отвечала: "Нет, сэр". |
| He strongly disapproved of her gadding about by herself, and told her so. But she took no notice. There was something that angered, amazed, yet almost amused, him about the calm way in which she disregarded his wishes. It was really as if she were hugging to herself the thought of a triumph over him. | Сомсу очень не нравились эти прогулки, и он так и сказал Ирэн. Но она не обратила на это никакого внимания. В той невозмутимости, с которой Ирэн отмахивалась от его слов, было что-то такое, что и бесило, и поражало, и забавляло Сомса. Словно она радовалась мысленно своей победе над ним. |
| He rose from the perusal of Waterbuck, Q.C.'s opinion, and, going upstairs, entered her room, for she did not lock her doors till bed-time--she had the decency, he found, to save the feelings of the servants. She was brushing her hair, and turned to him with strange fierceness. | Он отложил в сторону мнение королевского адвоката Уотербака и, поднявшись наверх, вошел в комнату Ирэн, так как до вечера она не запиралась - Сомс уже убедился, что у жены хватает такта не шокировать прислугу. Ирэн расчесывала волосы; она посмотрела на него с какой-то непонятной яростью. |
| "What do you want?" she said. "Please leave my room!" | - Что вам здесь нужно? - сказала она. - Будьте добры, уйдите из моей комнаты. |
| He answered: | Он ответил: |
| "I want to know how long this state of things between us is to last? I have put up with it long enough." | - Я хочу знать, до каких пор все это будет продолжаться. Я уже достаточно терплю такое положение вещей. |
| "Will you please leave my room?" | - Вы уйдете отсюда? |
| "Will you treat me as your husband?" | - Ты будешь обращаться со мной, как с мужем? |
| "No." | - Нет. |
| "Then, I shall take steps to make you." | - Тогда я приму меры и заставлю тебя. |
| "Do!" | - Попробуйте! |
| He stared, amazed at the calmness of her answer. Her lips were compressed in a thin line; her hair lay in fluffy masses on her bare shoulders, in all its strange golden contrast to her dark eyes--those eyes alive with the emotions of fear, hate, contempt, and odd, haunting triumph. | Сомс смотрел на жену, пораженный спокойствием ее тона. Губы Ирэн сжались в тонкую полоску; пышная масса золотых волос спадала на обнаженные плечи, так странно подчеркивая ее темные глаза - глаза, горевшие страхом, ненавистью, презрением и все тем же торжеством. |
| "Now, please, will you leave my room?" | - А теперь, будьте добры, уйдите отсюда! |
| He turned round, and went sulkily out. | Сомс повернулся и мрачно вышел из комнаты. |
| He knew very well that he had no intention of taking steps, and he saw that she knew too--knew that he was afraid to. | Он слишком хорошо знал, что не станет принимать никаких мер, и видел, что и она знает это - знает, что он боится. |
| It was a habit with him to tell her the doings of his day: how such and such clients had called; how he had arranged a mortgage for Parkes; how that long-standing suit of Fryer v. Forsyte was getting on, which, arising in the preternaturally careful disposition of his property by his great uncle Nicholas, who had tied it up so that no one could get at it at all, seemed likely to remain a source of income for several solicitors till the Day of Judgment. | У него была привычка рассказывать Ирэн обо всем, что произошло за день: о том, что заходил тот или другой клиент; о том, что он составил закладную для Паркса; о бесконечной тяжбе с Фрайером, начало которой положил еще дедушка Николас, с такой сверхъестественной осторожностью распорядившийся перед смертью своим имуществом, что до него до сих пор никто не мог добраться, и только для одних адвокатов эта тяжба служила и будет, вероятно, служить до второго пришествия источником дохода; |
| And how he had called in at Jobson's, and seen a Boucher sold, which he had just missed buying of Talleyrand and Sons in Pall Mall. | и о том, что он был у Джобсона и видел, как там продали Буше, того самого, которого он упустил у "Талейрана и Сына" на Пэл-Мэл. |
| He had an admiration for Boucher, Watteau, and all that school. It was a habit with him to tell her all these matters, and he continued to do it even now, talking for long spells at dinner, as though by the volubility of words he could conceal from himself the ache in his heart. | Сомс восхищался Буше, Ватто и всей этой школой. У него была привычка рассказывать Ирэн о своих делах, он не отступал от нее даже теперь и подолгу говорил за обедом, точно потоком слов надеялся заглушить боль в сердце. |
| Often, if they were alone, he made an attempt to kiss her when she said good-night. He may have had some vague notion that some night she would let him; or perhaps only the feeling that a husband ought to kiss his wife. Even if she hated him, he at all events ought not to put himself in the wrong by neglecting this ancient rite. | Если они оставались одни. Сомс часто пытался поцеловать ее, когда она прощалась с ним на ночь. Он, вероятно, думал, что когда-нибудь она позволит ему это; а может быть, просто считал, что муж должен целовать жену. Пусть Ирэн ненавидит его, но он останется на высоте и не будет пренебрегать такой почтенной традицией. |
| And why did she hate him? Even now he could not altogether believe it. It was strange to be hated!--the emotion was too extreme; yet he hated Bosinney, that Buccaneer, that prowling vagabond, that night-wanderer. For in his thoughts Soames always saw him lying in wait--wandering. Ah, but he must be in very low water! Young Burkitt, the architect, had seen him coming out of a third-rate restaurant, looking terribly down in the mouth! | Но почему она его ненавидит? Даже сейчас Сомс не мог этому поверить. Как странно, когда тебя ненавидят! Зачем такая крайность! А между тем, он сам ненавидит Босини - этого "пирата", проходимца, этого ночного бродягу. Сомс только так и представлял его себе: притаился где-нибудь или бродит с места на место. А ему, наверно, туго приходится! Молодой Баркит, архитектор, видел, как Босини с весьма кислой физиономией выходил из второразрядного ресторанчика! |
| During all the hours he lay awake, thinking over the situation, which seemed to have no end--unless she should suddenly come to her senses--never once did the thought of separating from his wife seriously enter his head.... | И в те долгие часы, когда, лежа без сна, он думал и думал, не находя выхода из этого тупика, - разве только она вдруг образумится, - мысль о разводе по-настоящему ни разу не приходила ему в голову... |
| And the Forsytes! What part did they play in this stage of Soames' subterranean tragedy? | Ну, а Форсайты? Какую роль играли они в трагедии Сомса, развивавшейся теперь невидимо для глаз? |
| Truth to say, little or none, for they were at the sea. | Откровенно говоря, незначительную или совсем никакой, потому что все Форсайты уехали на море. |
| From hotels, hydropathics, or lodging-houses, they were bathing daily; laying in a stock of ozone to last them through the winter. | Ежедневно они выходили из отелей, водолечебниц, пансионов на морской берег; дышали озоном, набирались его на всю зиму. |
| Each section, in the vineyard of its own choosing, grew and culled and pressed and bottled the grapes of a pet sea-air. | Каждая семья, облюбовав себе виноградник, взращивала, собирала, давила виноград, закупоривала в бутылки драгоценное вино морского воздуха. |
| The end of September began to witness their several returns. | В конце сентября Форсайты начали съезжаться в город. |
| In rude health and small omnibuses, with considerable colour in their cheeks, they arrived daily from the various termini. The following morning saw them back at their vocations. | Пышущие здоровьем, с румянцем во всю щеку, они прибывали в маленьких омнибусах со всех вокзалов Лондона. Следующее утро заставало их за делами. |
| On the next Sunday Timothy's was thronged from lunch till dinner. | И в первое же воскресенье дом Тимоти от завтрака и до обеда был полон народа. |
| Amongst other gossip, too numerous and interesting to relate, Mrs. Septimus Small mentioned that Soames and Irene had not been away. | Среди многих новостей, таких разнообразных и интересных, миссис Септимус Смолл сообщила, что Сомс и Ирэн провели лето в городе. |
| It remained for a comparative outsider to supply the next evidence of interest. | Дальнейшие интересные показания дало лицо более или менее постороннее. |
| It chanced that one afternoon late in September, Mrs. MacAnder, Winifred Dartie's greatest friend, taking a constitutional, with young Augustus Flippard, on her bicycle in Richmond Park, passed Irene and Bosinney walking from the bracken towards the Sheen Gate. | Случилось так, что в конце сентября миссис Мак-Эндер, большая приятельница Уинифрид Дарти, проезжая на велосипеде по Ричмонд-парку в обществе молодого Огастоса Флиппарда, увидела Ирэн и Босини, которые шли от рощицы, заросшей папоротником, по направлению к Шин-Гейт. |
| Perhaps the poor little woman was thirsty, for she had ridden long on a hard, dry road, and, as all London knows, to ride a bicycle and talk to young Flippard will try the toughest constitution; or perhaps the sight of the cool bracken grove, whence 'those two' were coming down, excited her envy. The cool bracken grove on the top of the hill, with the oak boughs for roof, where the pigeons were raising an endless wedding hymn, and the autumn, humming, whispered to the ears of lovers in the fern, while the deer stole by. The bracken grove of irretrievable delights, of golden minutes in the long marriage of heaven and earth! The bracken grove, sacred to stags, to strange tree-stump fauns leaping around the silver whiteness of a birch-tree nymph at summer dusk | Быть может, бедной миссис Мак-Эндер хотелось пить, ведь она проехала большой конец по трудной пыльной дороге, а, как известно всему Лондону, кататься на велосипеде и разговаривать с молодым Флиппардом дело нелегкое даже для самого крепкого организма; быть может, вид прохладной, заросшей папоротником рощицы, откуда вышли "те двое", пробудил в ней чувство зависти. Прохладная, заросшая папоротником рощица на вершине холма, ветки дубов нависают там крышей над головой, голуби заводят нескончаемый свадебный гимн, осень что-то нашептывает влюбленным, забравшимся в папоротник, и олени неслышно проходят мимо них. Рощица невозвратного счастья, золотых минут, промелькнувших за долгие годы брачного союза неба и земли. Священная рощица оленей, причудливых пней, фавнами скачущих в летних сумерках вокруг серебристых березок-нимф! |
| This lady knew all the Forsytes, and having been at June's 'at home,' was not at a loss to see with whom she had to deal. Her own marriage, poor thing, had not been successful, but having had the good sense and ability to force her husband into pronounced error, she herself had passed through the necessary divorce proceedings without incurring censure. | Эта леди была знакома со всеми Форсайтами и, побывав в свое время на приеме у Джун, сразу же узнала, с кем имеет дело. Сама она, бедняжка, вышла замуж неудачно, но у нее хватило здравого смысла и ловкости, чтобы заставить мужа совершить серьезный проступок и пройти самой через бракоразводный процесс, не вызвав осуждения общества. |
| She was therefore a judge of all that sort of thing, and lived in one of those large buildings, where in small sets of apartments, are gathered incredible quantities of Forsytes, whose chief recreation out of business hours is the discussion of each other's affairs. | Поэтому миссис Мак-Эндер считала себя судьей в подобного рода историях, тем более что жила она в одном из тех больших домов, которые собирают в своих квартирках несметное количество Форсайтов, развлекающихся в свободное время обсуждением чужих дел. |
| Poor little woman, perhaps she was thirsty, certainly she was bored, for Flippard was a wit. To see 'those two' in so unlikely a spot was quite a merciful 'pick-me-up.' | Может быть, бедняжке хотелось пить, и уж наверно она начала скучать, потому что Флиппард был завзятый остряк. Встреча с "этими двумя" в таком необычном месте оказалась прямо-таки "глотком шампанского". |
| At the MacAnder, like all London, Time pauses. | Время, как и весь Лондон, снисходительно к миссис Мак-Эндер. |
| This small but remarkable woman merits attention; her all-seeing eye and shrewd tongue were inscrutably the means of furthering the ends of Providence. | Эта маленькая, но весьма примечательная женщина заслуживает внимания; ее всевидящее око и острый язычок каким-то таинственным образом работали в помощь провидению. |
| With an air of being in at the death, she had an almost distressing power of taking care of herself. She had done more, perhaps, in her way than any woman about town to destroy the sense of chivalry which still clogs the wheel of civilization. So smart she was, and spoken of endearingly as 'the little MacAnder!' | Напуская на себя вид женщины, много испытавшей на своем веку, миссис Мак-Эндер отличалась удручающей осторожностью по отношению к самой себе. Она, вероятно, больше, чем какая-либо другая светская дама, сделала все, что было в ее силах, чтобы искоренить рыцарский дух, еще цепляющийся за колеса цивилизации. Она такая умница, ее так ласково называют "крошка Мак-Эндер!" |
| Dressing tightly and well, she belonged to a Woman's Club, but was by no means the neurotic and dismal type of member who was always thinking of her rights. She took her rights unconsciously, they came natural to her, and she knew exactly how to make the most of them without exciting anything but admiration amongst that great class to whom she was affiliated, not precisely perhaps by manner, but by birth, breeding, and the true, the secret gauge, a sense of property. | Миссис Мак-Эндер хорошо одевалась и была членом Женского клуба, но, конечно, не имела ничего общего с теми нервозными, унылыми его членами, которые только и думают, что о правах женщин. Она пользовалась своими правами не задумываясь, как чем-то совершенно естественным, и прекрасно знала, как можно добиться их, не вызвав к себе ничего, кроме восхищения, у людей того великого класса, принадлежность к которому ей обеспечивали если не манеры, то рождение, воспитание и самая верная, скрытая от глаз печать - чувство собственности. |
| The daughter of a Bedfordshire solicitor, by the daughter of a clergyman, she had never, through all the painful experience of being married to a very mild painter with a cranky love of Nature, who had deserted her for an actress, lost touch with the requirements, beliefs, and inner feeling of Society; and, on attaining her liberty, she placed herself without effort in the very van of Forsyteism. | Дочь бедфордширского адвоката и внучка священника, она ухитрилась пронести все потребности, верования и чувства светской женщины сквозь тяжкий опыт супружеской жизни с безобидным художником, который был помешан на природе и покинул жену ради актрисы; получив свободу, миссис Мак-Эндер без всякого труда проникла в самую гущу Форсайтов. |
| Always in good spirits, and 'full of information,' she was universally welcomed. She excited neither surprise nor disapprobation when encountered on the Rhine or at Zermatt, either alone, or travelling with a lady and two gentlemen; it was felt that she was perfectly capable of taking care of herself; and the hearts of all Forsytes warmed to that wonderful instinct, which enabled her to enjoy everything without giving anything away. It was generally felt that to such women as Mrs. MacAnder should we look for the perpetuation and increase of our best type of woman. She had never had any children. | Всегда оживленная, полная "всяких новостей", она везде была желанной гостьей. Встретив миссис Мак-Эндер на Рейне или в Зерматте, одну или в обществе какой-нибудь леди и двух джентльменов, никто не удивлялся и не осуждал ее: миссис Мак-Эндер считалась женщиной чрезвычайно осторожной; и сердца всех Форсайтов раскрывались навстречу тому инстинкту, с помощью которого миссис Мак-Эндер могла наслаждаться всем без малейшего ущерба для себя. Существовал взгляд, что такие женщины, как миссис Мак-Эндер, способны сохранить и увековечить лучший тип нашей женщины. Детей у нее не было. |
| If there was one thing more than another that she could not stand it was one of those soft women with what men called 'charm' about them, and for Mrs. Soames she always had an especial dislike. | Если миссис Мак-Эндер питала отвращение к чему-нибудь, так это к женственности, к тому, что мужчины называют "обаянием", и миссис Сомс вызывала у нее особое чувство антипатии. |
| Obscurely, no doubt, she felt that if charm were once admitted as the criterion, smartness and capability must go to the wall; and she hated--with a hatred the deeper that at times this so-called charm seemed to disturb all calculations--the subtle seductiveness which she could not altogether overlook in Irene. | В глубине души она, вероятно, чувствовала, что стоит только признать мерилом обаяние, как ум и способности сейчас же отойдут на второй план; и миссис Мак-Эндер ненавидела ту неуловимую обольстительность, в которой она не могла отказать Ирэн, - ненавидела тем острее, чем больше это так называемое обаяние путало все ее расчеты. |
| She said, however, that she could see nothing in the woman--there was no 'go' about her--she would never be able to stand up for herself--anyone could take advantage of her, that was plain--she could not see in fact what men found to admire! | Однако миссис Мак-Эндер говорила, что она не видит в этой женщине ничего особенного; в ней нет "изюминки", такие не сумеют постоять за себя, всякий может их провести - это ясно как день; она просто не понимает, что в ней находят мужчины! |
| She was not really ill-natured, but, in maintaining her position after the trying circumstances of her married life, she had found it so necessary to be 'full of information,' that the idea of holding her tongue about 'those two' in the Park never occurred to her. | В сущности говоря, сердце у миссис Мак-Эндер было не злое, но, устраивая свою жизнь после неудачного брака, она до такой степени убедилась в необходимости иметь запас "всяких новостей", что ей не пришло даже в голову умолчать о встрече в парке с "теми двумя". |
| And it so happened that she was dining that very evening at Timothy's, where she went sometimes to 'cheer the old things up,' as she was wont to put it. The same people were always asked to meet her: Winifred Dartie and her husband; Francie, because she belonged to the artistic circles, for Mrs. MacAnder was known to contribute articles on dress to 'The Ladies Kingdom Come'; and for her to flirt with, provided they could be obtained, two of the Hayman boys, who, though they never said anything, were believed to be fast and thoroughly intimate with all that was latest in smart Society. | Случилось так, что в тот же самый вечер миссис Мак-Эндер обедала у Тимоти, куда она изредка заходила, чтобы "подбодрять старушек", как это у нее называлось. В таких случаях к обеду всегда приглашались одни и те же гости: Уинифрид Дарти с мужем; Фрэнси, потому что Фрэнси вращалась в артистических кругах, а миссис Мак-Эндер, как известно, писала статьи о модах для "Женского царства"; и специально в качестве объектов для флирта оба Хэймена, если только их удавалось разыскать. Эти юноши обычно не произносили ни слова, но тем не менее все почему-то были убеждены в их фривольности и в том, что им досконально известны последние новинки элегантного общества. |
| At twenty-five minutes past seven she turned out the electric light in her little hall, and wrapped in her opera cloak with the chinchilla collar, came out into the corridor, pausing a moment to make sure she had her latch-key. These little self-contained flats were convenient; to be sure, she had no light and no air, but she could shut it up whenever she liked and go away. There was no bother with servants, and she never felt tied as she used to when poor, dear Fred was always about, in his mooney way. She retained no rancour against poor, dear Fred, he was such a fool; but the thought of that actress drew from her, even now, a little, bitter, derisive smile. | В двадцать пять минут восьмого миссис Мак-Эндер потушила у себя в прихожей электричество, накинула вечернее манто с воротником из шиншиллы и, выйдя в коридор, остановилась на минуту, чтобы проверить, не забыт ли ключ. Эти маленькие отдельные квартирки очень удобны; конечно, воздуха и света здесь не хватает, но зато можно запереть квартиру и уйти. Никакой возни с прислугой, ничто тебя не связывает, как раньше, когда бедняжка Фрэд вечно слонялся по комнатам с мечтательным видом. У миссис Мак-Эндер не осталось никакой злобы к бедняжке Фрэду, уж очень он был глуп; но воспоминание об актрисе вызывало у нее даже теперь горькую, презрительную улыбку. |
| Firmly snapping the door to, she crossed the corridor, with its gloomy, yellow-ochre walls, and its infinite vista of brown, numbered doors. The lift was going down; and wrapped to the ears in the high cloak, with every one of her auburn hairs in its place, she waited motionless for it to stop at her floor. The iron gates clanked open; she entered. There were already three occupants, a man in a great white waistcoat, with a large, smooth face like a baby's, and two old ladies in black, with mittened hands. | Плотно прихлопнув за собой дверь, миссис Мак-Эндер зашагала по мрачному, выкрашенному охрой коридору, вдоль бесконечной вереницы коричневых дверей с номерами квартир. Лифт шел вниз; закутавшись до самого носа в широкое манто, миссис Мак-Эндер остановилась на площадке, дожидаясь лифта; ее каштановая головка была причесана волосок к волоску. Железная дверца звякнула; она вошла в кабину. В лифте было трое пассажиров: мужчина в белом вечернем жилете, толстощекий, как ребенок, и две пожилые дамы, обе в черном и в митенках. |
| Mrs. MacAnder smiled at them; she knew everybody; and all these three, who had been admirably silent before, began to talk at once. This was Mrs. MacAnder's successful secret. She provoked conversation. | Миссис Мак-Эндер улыбнулась, - она знала их; и трое пассажиров, спускавшиеся раньше в полном молчании, сразу же заговорили. В этом и заключался секрет успеха миссис Мак-Эндер. Она умела вызывать на разговоры. |
| Throughout a descent of five stories the conversation continued, the lift boy standing with his back turned, his cynical face protruding through the bars. | Разговоров хватило на все пять этажей; мальчик-лифтер стоял спиной, уткнув нахальную физиономию в решетку кабины. |
| At the bottom they separated, the man in the white waistcoat sentimentally to the billiard room, the old ladies to dine and say to each other: "A dear little woman!" "Such a rattle!" and Mrs. MacAnder to her cab. | Внизу они разошлись: мужчина в белом жилете сентиментально отправился в бильярдную, пожилые дамы - обедать, повторяя друг другу: "Очаровательная женщина, такая болтушка!" - а миссис Мак-Эндер - искать кэб. |
| When Mrs. MacAnder dined at Timothy's, the conversation (although Timothy himself could never be induced to be present) took that wider, man-of-the-world tone current among Forsytes at large, and this, no doubt, was what put her at a premium there. | Когда миссис Мак-Эндер обедала у Тимоти (в таких случаях самого Тимоти невозможно было уговорить сойти вниз), разговор всегда принимал тот более легкий, светский тон, к которому Форсайты прибегают в парадных случаях, и это, без сомнения, и создало ей здесь популярность. |
| Mrs. Small and Aunt Hester found it an exhilarating change. "If only," they said, "Timothy would meet her!" It was felt that she would do him good. She could tell you, for instance, the latest story of Sir Charles Fiste's son at Monte Carlo; who was the real heroine of Tynemouth Eddy's fashionable novel that everyone was holding up their hands over, and what they were doing in Paris about wearing bloomers. She was so sensible, too, knowing all about that vexed question, whether to send young Nicholas' eldest into the navy as his mother wished, or make him an accountant as his father thought would be safer. She strongly deprecated the navy. If you were not exceptionally brilliant or exceptionally well connected, they passed you over so disgracefully, and what was it after all to look forward to, even if you became an admiral--a pittance! An accountant had many more chances, but let him be put with a good firm, where there was no risk at starting! | Миссис Смолл и тетя Эстер находили в этом живительное разнообразие. "Если бы только Тимоти согласился познакомиться с ней", - говорили они. От такого знакомства ждали много хорошего. Она может, например, рассказать о последних похождениях в Монте-Карло сына сэра Чарльза Фиста, или о том, кто была истинной героиней модного романа Тайнмауса Эдди, от которого все в ужасе всплескивали руками, или о шароварах - последней новинке Парижа. И она, такая умница, умеет разобраться даже в таком сложном вопросе, как выбор профессии для младшего сына Николаса: посылать ли юношу во флот, согласно желанию матери, или сделать из него бухгалтера, что, по словам отца, гораздо надежнее. Она категорически возражает против флота. Если у человека нет блестящих способностей или блестящих связей, его будут совершенно беззастенчиво затирать, и в конце концов на что там можно рассчитывать, даже если дослужишься до адмирала, - жалованье нищенское. У бухгалтера гораздо больше перспектив, только надо подыскать солидную фирму, чтобы не рисковать с самого же начала. |
| Sometimes she would give them a tip on the Stock Exchange; not that Mrs. Small or Aunt Hester ever took it. They had indeed no money to invest; but it seemed to bring them into such exciting touch with the realities of life. It was an event. They would ask Timothy, they said. But they never did, knowing in advance that it would upset him. Surreptitiously, however, for weeks after they would look in that paper, which they took with respect on account of its really fashionable proclivities, to see whether 'Bright's Rubies' or 'The Woollen Mackintosh Company' were up or down. Sometimes they could not find the name of the company at all; and they would wait until James or Roger or even Swithin came in, and ask them in voices trembling with curiosity how that 'Bolivia Lime and Speltrate was doing--they could not find it in the paper. | Иногда миссис Мак-Эндер могла посоветовать им кое-что относительно биржевой игры. Миссис Смолл и тетя Эстер, конечно, ни разу в жизни не воспользовались ее советом - у них не было свободных денег, - но эти разговоры создавали такую волнующую иллюзию близости к жизни. Они вырастали в целое событие. Надо посоветоваться с Тимоти. Но тетушки никогда не советовались, зная заранее, что Тимоти разволнуется. Однако после такого разговора несколько недель подряд они просматривали газету, заслужившую их уважение своей фешенебельностью, и интересовались курсом каких-нибудь "Брайтовских рубинов" или "Макинтош и Ко". Иногда миссис Смолл и тетя Эстер не находили в биржевой хронике нужного названия акций и, дождавшись прихода Джемса, Роджера или даже Суизина, дрожащим от любопытства голосом спрашивали, что слышно о "Боливийских известковых", они не нашли их в газетах. |
| And Roger would answer: "What do you want to know for? Some trash! You'll go burning your fingers--investing your money in lime, and things you know nothing about! Who told you?" and ascertaining what they had been told, he would go away, and, making inquiries in the City, would perhaps invest some of his own money in the concern. | И Роджер обычно отвечал: "Зачем это вам понадобилось? Какая-нибудь ерунда! Хотите обжечь себе пальцы? Нечего вкладывать деньги в известь и тому подобные вещи, о которых вы и понятия не имеете! Кто это вам посоветовал?" - и, выслушав все, удалялся, наводил справки в Сити и, может быть, даже покупал несколько акций этой компании. |
| It was about the middle of dinner, just in fact as the saddle of mutton had been brought in by Smither, that Mrs. MacAnder, looking airily round, said: | В середине обеда, точнее как раз в ту самую минуту, когда Смизер подала седло барашка, миссис Мак-Эндер с беспечным видом огляделась по сторонам и сказала: |
| "Oh! and whom do you think I passed to-day in Richmond Park? You'll never guess--Mrs. Soames and-- Mr. Bosinney. They must have been down to look at the house!" | - Как вы думаете, кого я сегодня видела в Ричмонд-парке? Ни за что не догадаетесь: миссис Сомс и... мистера Босини. Они, вероятно, ездили осматривать дом! |
| Winifred Dartie coughed, and no one said a word. It was the piece of evidence they had all unconsciously been waiting for. | Уинифрид Дарти кашлянула, остальные промолчали. Это было тем самым свидетельским показанием, которого все они бессознательно дожидались. |
| To do Mrs. MacAnder justice, she had been to Switzerland and the Italian lakes with a party of three, and had not heard of Soames' rupture with his architect. She could not tell, therefore, the profound impression her words would make. | Надо отдать справедливость миссис Мак-Эндер: она провела лето с тремя друзьями в Швейцарии и на итальянских озерах и не знала еще о разрыве Сомса с архитектором. Поэтому она не могла предугадать, какое глубокое впечатление произведут ее слова. |
| Upright and a little flushed, she moved her small, shrewd eyes from face to face, trying to gauge the effect of her words. On either side of her a Hayman boy, his lean, taciturn, hungry face turned towards his plate, ate his mutton steadily. | Слегка покраснев и выпрямившись, она переводила на всех по очереди свои острые глазки, стараясь проверить эффект сделанного ею сообщения. Братья Хэймены, сидевшие по обе стороны от нее, молча расправлялись с барашком, уткнувшись худыми голодными лицами чуть ли не в самые тарелки. |
| These two, Giles and Jesse, were so alike and so inseparable that they were known as the Dromios. They never talked, and seemed always completely occupied in doing nothing. It was popularly supposed that they were cramming for an important examination. They walked without hats for long hours in the Gardens attached to their house, books in their hands, a fox-terrier at their heels, never saying a word, and smoking all the time. Every morning, about fifty yards apart, they trotted down Campden Hill on two lean hacks, with legs as long as their own, and every morning about an hour later, still fifty yards apart, they cantered up again. Every evening, wherever they had dined, they might be observed about half-past ten, leaning over the balustrade of the Alhambra promenade. | Эти юноши, Джайлс и Джесс, были настолько похожи друг на друга и настолько неразлучны, что их прозвали "Два Дромио" [11]. Они всегда молчали и были как будто всецело поглощены своим бездельем. Предполагалось, что они заняты зубрежкой перед какими-то серьезными экзаменами. Джайлс и Джесс с непокрытой головой, с книгами в руках, разгуливали в парке около дома в сопровождении фокстерьера и непрестанно курили, не обмениваясь ни единым словом. Каждое утро, держась друг от друга на расстоянии пятидесяти ярдов, братья выезжали на Кэмден-Хилл верхом на тощих клячах, таких же длинноногих, как и они сами, и каждое утро, часом позже, держась все на том же расстоянии, возвращались обратно. Каждый вечер, где бы они ни обедали, их можно было видеть около половины одиннадцатого на террасе мюзик-холла "Альгамбра". |
| They were never seen otherwise than together; in this way passing their lives, apparently perfectly content. | Никто никогда не встречал их порознь; так они и жили, по-видимому вполне довольные своим существованием. |
| Inspired by some dumb stirring within them of the feelings of gentlemen, they turned at this painful moment to Mrs. MacAnder, and said in precisely the same voice: | Вняв глухо заговорившим в них джентльменским чувствам, они повернулись в эту тягостную минуту к миссис Мак-Эндер и сказали совершенно одинаковыми голосами: |
| "Have you seen the...?" | - А вы уже смотрели... |
| Such was her surprise at being thus addressed that she put down her fork; and Smither, who was passing, promptly removed her plate. Mrs. MacAnder, however, with presence of mind, said instantly: | Миссис Мак-Эндер была настолько удивлена этим обращением, что опустила вилку и нож, и проходившая мимо Смизер недолго думая убрала ее тарелку. Однако миссис Мак-Эндер не растерялась и тут же сказала: |
| "I must have a little more of that nice mutton." | - Я съем еще кусочек баранины. |
| But afterwards in the drawing--room she sat down by Mrs. Small, determined to get to the bottom of the matter. And she began: | Но когда все перешли в гостиную, она села рядом с миссис Смолл, решив докопаться до сути дела. И начала: |
| "What a charming woman, Mrs. Soames; such a sympathetic temperament! Soames is a really lucky man!" | - Очаровательная женщина миссис Сомс: такая отзывчивая! Сомс просто счастливец! |
| Her anxiety for information had not made sufficient allowance for that inner Forsyte skin which refuses to share its troubles with outsiders. | Обуреваемая любопытством, она упустила из виду, что нутро Форсайтов не позволяет им делиться своими горестями с чужими людьми; послышался легкий скрип и шелест - |
| Mrs. Septimus Small, drawing herself up with a creak and rustle of her whole person, said, shivering in her dignity: | это миссис Септимус Смолл выпрямилась и, дрожа от преисполнившего ее чувства собственного достоинства, сказала: |
| "My dear, it is a subject we do not talk about!" | - Милая, мы не говорим на эту тему! |
| English | Русский |
| Although with her infallible instinct Mrs. Small had said the very thing to make her guest 'more intriguee than ever,' it is difficult to see how else she could truthfully have spoken. | Хотя, руководствуясь своим безошибочным инстинктом, миссис Смолл сказала именно том, что могло лишь еще сильнее заинтриговать ее гостью, более правдивый ответ придумать ей было трудно. |
| It was not a subject which the Forsytes could talk about even among themselves--to use the word Soames had invented to characterize to himself the situation, it was 'subterranean.' | На эту тему Форсайты не разговаривали даже между собой. Воспользовавшись тем словом, которым Сомс охарактеризовал свое собственное положение, можно сказать, что дела шли теперь "подземными путями". |
| Yet, within a week of Mrs. MacAnder's encounter in Richmond Park, to all of them--save Timothy, from whom it was carefully kept--to James on his domestic beat from the Poultry to Park Lane, to George the wild one, on his daily adventure from the bow window at the Haversnake to the billiard room at the 'Red Pottle,' was it known that 'those two' had gone to extremes. | И все же не прошло и недели после встречи в Ричмонд-парке, как всем им - исключая Тимоти, от которого это тщательно скрывалось, - всем, и Джемсу, ходившему привычной дорожкой с Полтри на Парк-Лейн, и сумасброду Джорджу, ежедневно совершавшему путешествие от окна у Хаверснейка до бильярдной в "Красной кружке", - всем стало известно, что "эти двое" перешли границы. |
| George (it was he who invented many of those striking expressions still current in fashionable circles) voiced the sentiment more accurately than any one when he said to his brother Eustace that 'the Buccaneer' was 'going it'; he expected Soames was about 'fed up.' | Джордж (это он пускал в ход сногсшибательные словечки, которыми до сих пор еще пользуются в фешенебельных кругах) точнее всех определил общее настроение, сказав брату Юстасу, что у "пирата" "дело на мази", а Сомс, должно быть, уже "дошел до точки". |
| It was felt that he must be, and yet, what could be done? He ought perhaps to take steps; but to take steps would be deplorable. | Состояние Сомса всем было понятно, но что поделаешь? Может быть, ему следует принять какие-нибудь меры, но это немыслимо! |
| Without an open scandal which they could not see their way to recommending, it was difficult to see what steps could be taken. In this impasse, the only thing was to say nothing to Soames, and nothing to each other; in fact, to pass it over. | Они вряд ли могли посоветовать предать все это гласности, но иначе трудно говорить о каких-нибудь мерах. Единственное, что оставалось делать в столь затруднительном положении, это ничего не сообщать Сомсу, ничего не обсуждать между собой; словом, обойти эту историю молчанием. |
| By displaying towards Irene a dignified coldness, some impression might be made upon her; but she was seldom now to be seen, and there seemed a slight difficulty in seeking her out on purpose to show her coldness. Sometimes in the privacy of his bedroom James would reveal to Emily the real suffering that his son's misfortune caused him. | Может быть, холодная сдержанность произведет на Ирэн впечатление; но теперь она показывалась редко, а разыскивать ее только для того, чтобы дать ей почувствовать эту сдержанность, довольно затруднительно. Иногда в уединении спальни Джемс делился с Эмили теми страданиями, которые причиняло ему несчастье сына. |
| "I can't tell," he would say; "it worries me out of my life. There'll be a scandal, and that'll do him no good. I shan't say anything to him. There might be nothing in it. What do you think? She's very artistic, they tell me. What? Oh, you're a 'regular Juley! Well, I don't know; I expect the worst. This is what comes of having no children. I knew how it would be from the first. They never told me they didn't mean to have any children--nobody tells me anything!" | - Просто не знаю, что и делать, - говорил он, - я места себе не нахожу. Разразится скандал, это повредит Сомсу. Я ничего ему не стану говорить. Может быть, все это пустяки. Как ты думаешь? Говорят, у нее артистическая натура. Что? Ну, ты "настоящая Джули!" Не знаю, ничего не знаю; надо ждать самого худшего. А все из-за того, что у них нет детей. Я с самого начала предчувствовал, чем все это кончится. Мне не говорили, что они не хотят детей, мне никогда ничего не рассказывают! |
| On his knees by the side of the bed, his eyes open and fixed with worry, he would breathe into the counterpane. Clad in his nightshirt, his neck poked forward, his back rounded, he resembled some long white bird. | Стоя на коленях у кровати, он смотрел прямо перед собой широко открытыми, беспокойными глазами и дышал в одеяло. Ночная сорочка, вытянутая вперед шея и сгорбленная спина придавали ему сходство с какой-то голенастой белой птицей. |
| "Our Father-," he repeated, turning over and over again the thought of this possible scandal. | - Отче наш, - говорил он, не расставаясь с мыслью о неминуемом скандале. |
| Like old Jolyon, he, too, at the bottom of his heart set the blame of the tragedy down to family interference. What business had that lot--he began to think of the Stanhope Gate branch, including young Jolyon and his daughter, as 'that lot'--to introduce a person like this Bosinney into the family? (He had heard George's soubriquet, 'The Buccaneer,' but he could make nothing of that--the young man was an architect.) | В глубине души Джемс, как и старый Джолион, считал виновником всей трагедии семью. Какое право имели "эти люди" - он уже начал мысленно называть так обитателей дома на Стэнхоп-Гейт, включая сюда и молодого Джолиона с дочерью, - какое право имели они вводить в семью такого субъекта, как этот Босини! (Джемс знал, что Джордж наградил Босини кличкой "пират", но не мог понять почему. Ведь молодой человек - архитектор.) |
| He began to feel that his brother Jolyon, to whom he had always looked up and on whose opinion he had relied, was not quite what he had expected. | Джемс начинал думать, что брат Джолион, на которого он всегда смотрел снизу вверх и всегда полагался, не вполне оправдал его доверие. |
| Not having his eldest brother's force of character, he was more sad than angry. His great comfort was to go to Winifred's, and take the little Darties in his carriage over to Kensington Gardens, and there, by the Round Pond, he could often be seen walking with his eyes fixed anxiously on little Publius Dartie's sailing-boat, which he had himself freighted with a penny, as though convinced that it would never again come to shore; while little Publius--who, James delighted to say, was not a bit like his father skipping along under his lee, would try to get him to bet another that it never would, having found that it always did. And James would make the bet; he always paid--sometimes as many as three or four pennies in the afternoon, for the game seemed never to pall on little Publius--and always in paying he said: | Не обладая силой характера старшего брата, он не столько гневался, сколько грустил. Самым большим утешением для Джемса было заехать к Уинифрид и повезти маленьких Дарти в Кенсингтонский сад. И там он ходил около пруда вместе с маленьким Публиусом Дарти, не спуская внимательных глаз с его кораблика, который Джемс фрахтовал за пенни, уверяя, что кораблик никогда не пристанет к берегу, а маленький Публиус - к величайшей радости Джемса, совершенно не похожий на отца - прыгал около деда и вызывал его поспорить еще на пенни, что кораблик погибнет, зная уже по опыту, что так не бывает. И Джемс шел на пари; он никогда не отказывался и выкладывал по три, по четыре пенни, так как маленький Публиус, кажется, готов был играть в эту игру целый день. И, давая ему монету. Джемс говорил: |
| "Now, that's for your money-box. Why, you're getting quite a rich man!" | - Вот тебе, опусти в копилку. Ты у нас скоро совсем разбогатеешь! |
| The thought of his little grandson's growing wealth was a real pleasure to him. But little Publius knew a sweet-shop, and a trick worth two of that. | Мысль о растущих капиталах внука доставляла ему истинное удовольствие. Но у маленького Публиуса была на примете одна кондитерская, а на отсутствие смекалки он не мог пожаловаться. |
| And they would walk home across the Park, James' figure, with high shoulders and absorbed and worried face, exercising its tall, lean protectorship, pathetically unregarded, over the robust child-figures of Imogen and little Publius. | И они возвращались домой через парк; поглощенный тревожными мыслями, Джемс шагал, высоко подняв плечи, и охранял своим длинным тощим телом безжалостно пренебрегавших такой защитой упитанных малышей - Имоджин и Публиуса. |
| But those Gardens and that Park were not sacred to James. Forsytes and tramps, children and lovers, rested and wandered day after day, night after night, seeking one and all some freedom from labour, from the reek and turmoil of the streets. | Но не только Джемс бежал сюда от забот и тревог. Форсайты и бродяги, дети и влюбленные отдыхали, гуляли здесь изо дня в день, из ночи в ночь, мечтая найти в парке освобождение от тяжкого труда, от смрада и сутолоки улиц. |
| The leaves browned slowly, lingering with the sun and summer-like warmth of the nights. | Листья желтели медленно, солнце и по-летнему теплые ночи не торопили их. |
| On Saturday, October 5, the sky that had been blue all day deepened after sunset to the bloom of purple grapes. There was no moon, and a clear dark, like some velvety garment, was wrapped around the trees, whose thinned branches, resembling plumes, stirred not in the still, warm air. All London had poured into the Park, draining the cup of summer to its dregs. | В субботу, пятого октября, небо, голубевшее над городом весь день, после заката стало лиловатым, как виноград. Луны не было, и прозрачная тьма окутала деревья словно плащом; ветки с поредевшей листвой, похожие на султанчики из перьев, не двигались в спокойном, теплом воздухе. Весь Лондон стекался в парк, осушая до последней капли кубок лета. |
| Couple after couple, from every gate, they streamed along the paths and over the burnt grass, and one after another, silently out of the lighted spaces, stole into the shelter of the feathery trees, where, blotted against some trunk, or under the shadow of shrubs, they were lost to all but themselves in the heart of the soft darkness. | Пары за парами входили в ворота, растекались по дорожкам, по сожженной солнцем траве, одна за другой молчаливо скрывались с залитых светом мест под прикрытие густой листвы и, виднеясь лишь темным пятном на фоне дерева или в тени кустов, забывали весь мир в сердце этой мягкой тьмы. |
| To fresh-comers along the paths, these forerunners formed but part of that passionate dusk, whence only a strange murmur, like the confused beating of hearts, came forth. But when that murmur reached each couple in the lamp-light their voices wavered, and ceased; their arms enlaced, their eyes began seeking, searching, probing the blackness. Suddenly, as though drawn by invisible hands, they, too, stepped over the railing, and, silent as shadows, were gone from the light. | Гуляющим эти пары казались частью горячего мрака, откуда слышался лишь шепот, похожий на неровное биение сердец. Но когда этот шепот доносился до тех, кто сидел под фонарями, их голоса прерывались и умолкали; ближе придвигаясь друг к другу, они обращали беспокойные, ищущие взгляды в темноту. И вдруг, точно притянутые чьей-то невидимой рукой, переступали через низкую ограду и, молчаливые, словно тени, уходили с освещенных мест. |
| The stillness, enclosed in the far, inexorable roar of the town, was alive with the myriad passions, hopes, and loves of multitudes of struggling human atoms; for in spite of the disapproval of that great body of Forsytes, the Municipal Council--to whom Love had long been considered, next to the Sewage Question, the gravest danger to the community--a process was going on that night in the Park, and in a hundred other parks, without which the thousand factories, churches, shops, taxes, and drains, of which they were custodians, were as arteries without blood, a man without a heart. | Тишина, окруженная со всех сторон далеким, безжалостным грохотом города, была полна страстей, надежд и стремлений мириадов беспокойных человеческих песчинок; ибо, вопреки порицаниям почтеннейшего института форсайтизма - муниципального совета, который считал любовь, наряду с проблемой канализации, величайшей опасностью для общества, - и в этом и в сотнях других парков происходило то, без чего фабрики, церкви, магазины, налоги и канализация, охранявшиеся Форсайтами, были бы как артерии без крови, как человеческое существо без сердца. |
| The instincts of self-forgetfulness, of passion, and of love, hiding under the trees, away from the trustees of their remorseless enemy, the 'sense of property,' were holding a stealthy revel, and Soames, returning from Bayswater for he had been alone to dine at Timothy's walking home along the water, with his mind upon that coming lawsuit, had the blood driven from his heart by a low laugh and the sound of kisses. He thought of writing to the Times the next morning, to draw the attention of the Editor to the condition of our parks. He did not, however, for he had a horror of seeing his name in print. | Самозабвение, страсть, любовь, прятавшиеся под деревьями от своего безжалостного врага - "чувства собственности", затеяли сегодня пиршество, и у Сомса, который шел домой через парк после обеда у Тимоти, раздумывая о предстоящем процессе, кровь отлила от сердца, когда до его слуха донеслись звуки поцелуев и тихий смех. Он решил завтра же написать в "Таймс" и обратить внимание редакции на то, что творится в наших парках. Однако письмо осталось ненаписанным, так как Сомс испытывал ужас при одной мысли, что его имя появится в печати. |
| But starved as he was, the whispered sounds in the stillness, the half-seen forms in the dark, acted on him like some morbid stimulant. He left the path along the water and stole under the trees, along the deep shadow of little plantations, where the boughs of chestnut trees hung their great leaves low, and there was blacker refuge, shaping his course in circles which had for their object a stealthy inspection of chairs side by side, against tree-trunks, of enlaced lovers, who stirred at his approach. | Но шепот, раздававшийся в тишине, и неясные очертания человеческих фигур, которые виднелись во мраке, подействовали на изголодавшегося Сомса, словно какое-то нездоровое возбуждающее средство. Он свернул с дорожки, огибавшей пруды, и прошел под деревья, под густую тень каштанов, низко опустивших свои широколистые ветви; и в этом совсем уже темном убежище Сомс ходил дозором, внимательно приглядываясь к тем, кто сидел на стульях, придвинутых к самым деревьям, приглядываясь к обнявшимся, которые отстранялись друг от друга, заслышав его шаги. |
| Now he stood still on the rise overlooking the Serpentine, where, in full lamp-light, black against the silver water, sat a couple who never moved, the woman's face buried on the man's neck--a single form, like a carved emblem of passion, silent and unashamed. | Он остановился как вкопанный на холме возле Серпентайна [12], где под ярким светом фонаря, вырисовываясь черным пятном на фоне серебристой воды, неподвижно сидели двое влюбленных; женщина положила голову на плечо мужчины, их тела казались высеченными из одного камня, как эмблема страсти - безмолвной, не знающей стыда. |
| And, stung by the sight, Soames hurried on deeper into the shadow of the trees. | Уязвленный этим зрелищем, Сомс быстро повернул в густой мрак, окутывающий деревья. |
| In this search, who knows what he thought and what he sought? Bread for hunger--light in darkness? Who knows what he expected to find--impersonal knowledge of the human heart--the end of his private subterranean tragedy--for, again, who knew, but that each dark couple, unnamed, unnameable, might not be he and she? | О чем он думал, чего он ждал от этих поисков? Хлеба, чтобы утолить голод, света, чтобы рассеять тьму? Что он надеялся найти: знание человеческого сердца, развязку, к которой клонилась его собственная трагедия? Кто знает, может быть, одна из этих безыменных, неизвестных пар, видневшихся во мраке, - он и она? |
| But it could not be such knowledge as this that he was seeking-- the wife of Soames Forsyte sitting in the Park like a common wench! Such thoughts were inconceivable; and from tree to tree, with his noiseless step, he passed. | Но не за этим он пришел сюда. Чтобы жена Сомса Форсайта сидела в парке, как простая девчонка! Такая мысль была просто непостижима; и бесшумными шагами он шел от одного дерева к другому. |
| Once he was sworn at; once the whisper, "If only it could always be like this!" sent the blood flying again from his heart, and he waited there, patient and dogged, for the two to move. But it was only a poor thin slip of a shop-girl in her draggled blouse who passed him, clinging to her lover's arm. | Кто-то ругнулся ему вслед; от чьих-то шепотом сказанных слов: "Если бы так было всегда", - кровь снова отхлынула у него от сердца, и он остановился, терпеливо, упорно дожидаясь, когда эти двое встанут и уйдут. Но, прижавшись к своему возлюбленному, мимо Сомса прошла всего лишь щупленькая девушка в затасканной блузке, наверно, какая-нибудь продавщица. |
| A hundred other lovers too whispered that hope in the stillness of the trees, a hundred other lovers clung to each other. | Много других влюбленных шептали эти слова в тиши парка, много других влюбленных прижимались друг к другу под деревьями. |
| But shaking himself with sudden disgust, Soames returned to the path, and left that seeking for he knew not what. | Передернувшись от чувства невольного отвращения, Сомс вышел на дорожку и прекратил поиски, цель которых была неизвестна ему самому. |
| English | Русский |
| Young Jolyon, whose circumstances were not those of a Forsyte, found at times a difficulty in sparing the money needful for those country jaunts and researches into Nature, without having prosecuted which no watercolour artist ever puts brush to paper. | Молодому Джолиону, находившемуся, не в пример Форсайтам, в довольно стесненных обстоятельствах, частенько не хватало денег на те вылазки за город на лоно природы, без которых ни один акварелист не берется за кисть. |
| He was frequently, in fact, obliged to take his colour-box into the Botanical Gardens, and there, on his stool, in the shade of a monkey-puzzler or in the lee of some India-rubber plant, he would spend long hours sketching. | Сплошь и рядом ему приходилось забирать свой ящик с красками в Ботанический сад и там, сидя на складном стульчике в тени араукарии или каучукового дерева, проводить за мольбертом долгие часы. |
| An Art critic who had recently been looking at his work had delivered himself as follows | Один критик, просматривавший недавно его работы, высказал следующие мысли: |
| "In a way your drawings are very good; tone and colour, in some of them certainly quite a feeling for Nature. But, you see, they're so scattered; you'll never get the public to look at them. Now, if you'd taken a definite subject, such as 'London by Night,' or 'The Crystal Palace in the Spring,' and made a regular series, the public would have known at once what they were looking at. I can't lay too much stress upon that. All the men who are making great names in Art, like Crum Stone or Bleeder, are making them by avoiding the unexpected; by specializing and putting their works all in the same pigeon-hole, so that the public know pat once where to go. And this stands to reason, for if a man's a collector he doesn't want people to smell at the canvas to find out whom his pictures are by; he wants them to be able to say at once, 'A capital Forsyte!' It is all the more important for you to be careful to choose a subject that they can lay hold of on the spot, since there's no very marked originality in your style." | - Акварели у вас очень неплохие: нужный тон, хорошие краски, в некоторых есть бесспорное чувство природы. Но, понимаете ли в чем дело, уж очень вы разбрасываетесь, вряд ли на ваши работы обратят внимание. Вот если вы возьмете какой-нибудь определенный сюжет, ну, скажем, "Лондон ночью" или "Хрустальный дворец весной", и сделаете целую серию рисунков, тогда каждому станет ясно, с чем они имеют дело. Я считаю, что об этом никогда не лишне поговорить. Все те, кто сделал себе имя в искусстве, например Крам Стоун или Блидер, только потому и добились славы, что избегали всего неожиданного, ограничивались определенной тематикой и раскладывали свою работу по определенным полочкам так, чтобы публика сразу же знала, где что искать. И это вполне разумно, потому что ни один коллекционер не захочет, чтобы гости водили носом по картине и выискивали подпись художника; ему хочется, чтобы люди с первого же взгляда говорили: "Прекрасный Форсайт". А для вас тем более важно выбрать какой-нибудь определенный сюжет, за которые зритель сразу же сможет ухватиться, потому что его стиль не отличается особенной индивидуальностью. |
| Young Jolyon, standing by the little piano, where a bowl of dried rose leaves, the only produce of the garden, was deposited on a bit of faded damask, listened with his dim smile. | Остановившись возле пианино, на котором стояла ваза с сухими розовыми лепестками - единственное, что давал Абад, - молодой Джолион слушал с легкой улыбкой. |
| Turning to his wife, who was looking at the speaker with an angry expression on her thin face, he said: | Повернувшись к жене, сердито смотревшей на критика, он сказал: |
| "You see, dear?" | - Вот видишь, дорогая? |
| "I do not," she answered in her staccato voice, that still had a little foreign accent; "your style has originality." | - Нет, - ответила она отрывистым голосом, в котором все еще слышался иностранный акцент, - в твоих работах есть индивидуальность. |
| The critic looked at her, smiled' deferentially, and said no more. Like everyone else, he knew their history. | Критик взглянул на нее, почтительно улыбнулся и больше ничего не сказал. Их история была известна и ему. |
| The words bore good fruit with young Jolyon; they were contrary to all that he believed in, to all that he theoretically held good in his Art, but some strange, deep instinct moved him against his will to turn them to profit. | Эти слова принесли хорошие плоды; они противоречили всему, во что верил молодой Джолион, всем его взглядам на искусство, но какой-то непонятный, глубоко коренившийся в нем инстинкт заставил его, против воли, извлечь пользу из высказываний критика. |
| He discovered therefore one morning that an idea had come to him for making a series of watercolour drawings of London. How the idea had arisen he could not tell; and it was not till the following year, when he had completed and sold them at a very fair price, that in one of his impersonal moods, he found himself able to recollect the Art critic, and to discover in his own achievement another proof that he was a Forsyte. | В одно прекрасное утро молодой Джолион сделал открытие, что у него возникла идея дать серию акварелей Лондона. Он сам не понимал, откуда могла появиться эта идея; и только через год, когда задуманная работа была кончена и продана за очень приличные деньги, в одну из своих "беспристрастных минут" он вспомнил критика и обнаружил в своем достижении еще одно доказательство Того, что он был Форсайтом. |
| He decided to commence with the Botanical Gardens, where he had already made so many studies, and chose the little artificial pond, sprinkled now with an autumn shower of red and yellow leaves, for though the gardeners longed to sweep them off, they could not reach them with their brooms. The rest of the gardens they swept bare enough, removing every morning Nature's rain of leaves; piling them in heaps, whence from slow fires rose the sweet, acrid smoke that, like the cuckoo's note for spring, the scent of lime trees for the summer, is the true emblem of the fall. The gardeners' tidy souls could not abide the gold and green and russet pattern on the grass. The gravel paths must lie unstained, ordered, methodical, without knowledge of the realities of life, nor of that slow and beautiful decay which flings crowns underfoot to star the earth with fallen glories, whence, as the cycle rolls, will leap again wild spring. | Молодой Джолион решил начать с Ботанического сада, где он и раньше делал много этюдов, и остановил свой выбор на искусственном прудике, усыпанном теперь красными и желтыми листьями, так как садовники, порывавшиеся прибрать прудик, не могли добраться до них своими метлами. За исключением этого места, сад был выметен дочиста. Каждое утро садовники тщательно удаляли все следы дождя из листьев, которым природа заливала его; они сметали их в кучи, откуда над медленным огнем поднимался сладковатый, терпкий дым, который, так же как голос кукушки весной, как запах липы в середине лета, служит истинной эмблемой осени. Чистоплотные души садовников не могли примириться с зелено-золотисто-красным узором на траве. Дорожки, посыпанные гравием, должны быть незапятнанными, прибранными, ровными, их не должна коснуться ни грубая действительность, ни медленное прекрасное увядание, которое сметает листья в прах и сыплет звезды былой славы на землю, откуда вместе с поворотом колеса снова воспрянет буйная весна. |
| Thus each leaf that fell was marked from the moment when it fluttered a good-bye and dropped, slow turning, from its twig. | Так каждый падающий лист был обречен с той самой минуты, когда, посылая прощальный привет лету, он отрывался от ветки и, медленно порхая, падал на землю. |
| But on that little pond the leaves floated in peace, and praised Heaven with their hues, the sunlight haunting over them. | Но на маленьком прудике листья плавали мирно, славя небеса яркостью своих красок, и солнце не покидало их весь день. |
| And so young Jolyon found them. | Такими молодой Джолион и застал их. |
| Coming there one morning in the middle of October, he was disconcerted to find a bench about twenty paces from his stand occupied, for he had a proper horror of anyone seeing him at work. | Придя однажды утром в середине октября к пруду, он заметил с досадой, что скамейка, стоявшая шагах в двадцати от его обычного места, занята; молодой Джолион без ужаса и думать не мог о том, что кто-то будет смотреть, как он работает. |
| A lady in a velvet jacket was sitting there, with her eyes fixed on the ground. A flowering laurel, however, stood between, and, taking shelter behind this, young Jolyon prepared his easel. | На скамейке, опустив глаза, сидела дама в бархатной жакетке. Но между молодым Джолионом и скамейкой стоял лавр, и, спрятавшись за его стволом, он занялся своим мольбертом. |
| His preparations were leisurely; he caught, as every true artist should, at anything that might delay for a moment the effort of his work, and he found himself looking furtively at this unknown dame. | Он не торопился начинать; как всякий истинный художник, молодой Джолион пользовался каждым предлогом, чтобы оттянуть, хотя бы ненадолго, момент творческого напряжения, и вскоре поймал себя на том, что посматривает украдкой на незнакомую даму. |
| Like his father before him, he had an eye for a face. This face was charming! | Как и отец, молодой Джолион не оставлял без внимания хорошее лицо. А это лицо было очаровательно! |
| He saw a rounded chin nestling in a cream ruffle, a delicate face with large dark eyes and soft lips. A black 'picture' hat concealed the hair; her figure was lightly poised against the back of the bench, her knees were crossed; the tip of a patent-leather shoe emerged beneath her skirt. There was something, indeed, inexpressibly dainty about the person of this lady, but young Jolyon's attention was chiefly riveted by the look on her face, which reminded him of his wife. It was as though its owner had come into contact with forces too strong for her. It troubled him, arousing vague feelings of attraction and chivalry. Who was she? And what doing there, alone? | Он разглядел мягкий подбородок, покоившийся на желтоватом кружеве воротничка, тонкое лицо с большими темными глазами и нежным ртом. Черная шляпа скрывала волосы незнакомки; она сидела, слегка откинувшись на спинку скамьи, положив ногу на ногу; кончик лакированной туфли виднелся из-под платья. В этой женщине было какое-то непередаваемое изящество, но молодого Джолиона больше всего привлекало ее лицо, напоминавшее ему своим выражением лицо жены. Казалось, что эта женщина встретила на своем пути что-то такое, с чем ей трудно помериться силами. Ее лицо взволновало молодого Джолиона, пробудило в нем какую-то симпатию, какие-то рыцарские чувства. Кто эта женщина? И что она делает здесь одна? |
| Two young gentlemen of that peculiar breed, at once forward and shy, found in the Regent's Park, came by on their way to lawn tennis, and he noted with disapproval their furtive stares of admiration. A loitering gardener halted to do something unnecessary to a clump of pampas grass; he, too, wanted an excuse for peeping. A gentleman, old, and, by his hat, a professor of horticulture, passed three times to scrutinize her long and stealthily, a queer expression about his lips. | Двое молодых людей того специфического для Регентс-парка типа, в котором смешиваются наглость и застенчивость, прошли мимо по направлению к теннисному корту, и молодой Джолион с неудовольствием заметил, как они бросали украдкой восхищенные взгляды в сторону скамьи; слонявшийся без дела садовник замешкался около полянки, заросшей ковылем, хотя ковыль совершенно не нуждался в его уходе; садовнику тоже понадобился какой-то предлог, чтобы поглазеть на эту леди. Почтенных лет джентльмен, судя по шляпе - профессор ботаники, прошел три раза взад и вперед, исподтишка присматриваясь к ней долгим взглядом и как-то странно поджимая губы. |
| With all these men young Jolyon felt the same vague irritation. She looked at none of them, yet was he certain that every man who passed would look at her like that. | Все эти мужчины вызывали у молодого Джолиона смутное раздражение. Она не смотрела на них, и все же он был уверен, что каждый мужчина, пройдя мимо, бросит на нее именно такой взгляд. |
| Her face was not the face of a sorceress, who in every look holds out to men the offer of pleasure; it had none of the 'devil's beauty' so highly prized among the first Forsytes of the land; neither was it of that type, no less adorable, associated with the box of chocolate; it was not of the spiritually passionate, or passionately spiritual order, peculiar to house-decoration and modern poetry; nor did it seem to promise to the playwright material for the production of the interesting and neurasthenic figure, who commits suicide in the last act. | Это лицо не было лицом обольстительницы, которая каждым своим взором сулит мужчинам наслаждение; не было в нем и "демонической красоты", столь высоко ценимой когда-то первыми Форсайтами страны; не принадлежало оно и к тому, не менее очаровательному, типу, который связывается в нашем представлении с конфетной коробкой; не было в нем и одухотворенной страстности или страстной одухотворенности, пронизывающей современную поэзию и внутреннее убранство жилищ; драматург не мог бы воспользоваться им как материалом для создания интересного неврастенического персонажа, совершающего самоубийство в последнем акте. |
| In shape and colouring, in its soft persuasive passivity, its sensuous purity, this woman's face reminded him of Titian's 'Heavenly Love,' a reproduction of which hung over the sideboard in his dining-room. And her attraction seemed to be in this soft passivity, in the feeling she gave that to pressure she must yield. | Чертами, красками, мягкой, убедительной пассивностью и чистотой лицо этой женщины напоминало ему Тицианову "Любовь небесную", репродукция которой висела у него в столовой. И казалось, что прелесть ее заключается в этой мягкой пассивности, в той покорности более сильному характеру, которую можно было угадать в ней. |
| For what or whom was she waiting, in the silence, with the trees dropping here and there a leaf, and the thrushes strutting close on grass, touched with the sparkle of the autumn rime? | Ради чего или ради кого она пришла сюда и молча села под деревьями, роняющими листья на подернутую осенней изморозью траву, по которой, совсем рядом со скамейкой, важно расхаживают дрозды? |
| Then her charming face grew eager, and, glancing round, with almost a lover's jealousy, young Jolyon saw Bosinney striding across the grass. | Вот ее лицо оживилось, молодой Джолион оглянулся, почти чувствуя ревность, и увидел Босини, шагавшего к ней прямо по траве. |
| Curiously he watched the meeting, the look in their eyes, the long clasp of their hands. They sat down close together, linked for all their outward discretion. He heard the rapid murmur of their talk; but what they said he could not catch. | Он с интересом наблюдал за этой встречей, за их глазами, за долгим рукопожатием. Они сели рядом на скамейку - такие близкие, несмотря на внешнюю сдержанность позы. До молодого Джолиона доносились звуки быстрого разговора, но слова было трудно разобрать. |
| He had rowed in the galley himself! He knew the long hours of waiting and the lean minutes of a half-public meeting; the tortures of suspense that haunt the unhallowed lover. | Он слишком хорошо испытал все это сам. Ему были знакомы и долгие часы ожидания, и скудные минуты встреч чуть ли не у всех на виду, и тревога, которая не дает покоя людям, вынужденным прятать свою любовь. |
| It required, however, but a glance at their two faces to see that this was none of those affairs of a season that distract men and women about town; none of those sudden appetites that wake up ravening, and are surfeited and asleep again in six weeks. This was the real thing! This was what had happened to himself! Out of this anything might come! | Однако достаточно было одного взгляда на их лица, чтобы понять, что этот роман не имеет ничего общего с теми мимолетными интригами, которыми развлекаются в светском обществе; с той внезапно вспыхивающей жаждой, которая исчезает, утоленная, через шесть недель. Это было настоящее! Это было то, что случилось когда-то и с ним самим! Такое чувство может завести куда угодно! |
| Bosinney was pleading, and she so quiet, so soft, yet immovable in her passivity, sat looking over the grass. | Босини умолял о чем-то, а она, такая спокойная, такая мягкая и вместе с тем непоколебимая в своей пассивности, сидела, устремив взгляд на траву. |
| Was he the man to carry her off, that tender, passive being, who would never stir a step for herself? Who had given him all herself, and would die for him, but perhaps would never run away with him! | Суждено ли Босини увести за собой эту нежную, покорную женщину, которая никогда не отважится на самостоятельный шаг? Женщину, которая отдала ему всю себя, которая умрет за него, но никогда не решится уйти с ним! |
| It seemed to young Jolyon that he could hear her saying: "But, darling, it would ruin you!" For he himself had experienced to the full the gnawing fear at the bottom of each woman's heart that she is a drag on the man she loves. | Молодому Джолиону казалось, что он слышит ее слова: "Милый, ведь это погубит тебя!" - ибо он испытал на себе всю силу того гнетущего страха, что таится в сердце каждой женщины и твердит ей, будто она в тягость любимому человеку. |
| And he peeped at them no more; but their soft, rapid talk came to his ears, with the stuttering song of some bird who seemed trying to remember the notes of spring: Joy--tragedy? Which--which? | И он перестал смотреть в ту сторону; но быстрый приглушенный разговор доносился до его ушей вместе с чириканьем какой-то птицы, словно старавшейся вспомнить весеннюю песнь: "Счастье - горе? Чье - чье?" |
| And gradually their talk ceased; long silence followed. | Мало-помалу разговор умолк; наступила долгая тишина. |
| 'And where does Soames come in?' young Jolyon thought. 'People think she is concerned about the sin of deceiving her husband! Little they know of women! She's eating, after starvation-- taking her revenge! And Heaven help her--for he'll take his.' | "А Сомс? При чем тут Сомс? - подумал молодой Джолион. - Кое-кто воображает, что она мучится своей изменой мужу! Мало же они знают женщин! Она утоляет голод - это ее месть. И да поможет ей небо, потому что месть Сомса не заставит себя ждать". |
| He heard the swish of silk, and, spying round the laurel, saw them walking away, their hands stealthily joined.... | Он услышал шелест шелка и, выглянув из-за дерева, увидел, что они уходят, взявшись украдкой за руки... |
| At the end of July old Jolyon had taken his grand-daughter to the mountains; and on that visit (the last they ever paid) June recovered to a great extent her health and spirits. In the hotels, filled with British Forsytes--for old Jolyon could not bear a 'set of Germans,' as he called all foreigners--she was looked upon with respect--the only grand-daughter of that fine- looking, and evidently wealthy, old Mr. Forsyte. She did not mix freely with people--to mix freely with people was not June's habit--but she formed some friendships, and notably one in the Rhone Valley, with a French girl who was dying of consumption. | В конце июля старый Джолион увез внучку в горы; за эту поездку (последнюю, которую они совершили вместе) Джун окрепла и телом и духом. В отелях, переполненными британскими Форсайтами - старый Джолион не выносил "немцев", а под этим названием у него были все иностранцы, - на нее взирали с уважением: единственная внучка представительного и, по-видимому, очень богатого старика Форсайта. Джун нелегко заводила знакомства это было не в ее привычках, - но нескольких друзей все-таки подыскала, и особенно крепкая дружба завязалась у нее в долине Роны с молоденькой француженкой, умиравшей от чахотки. |
| Determining at once that her friend should not die, she forgot, in the institution of a campaign against Death, much of her own trouble. | Сразу решив, что подруга ее не должна умереть, Джулия ополчилась против смерти и немножко забыла свои собственные невзгоды. |
| Old Jolyon watched the new intimacy with relief and disapproval; for this additional proof that her life was to be passed amongst 'lame ducks' worried him. Would she never make a friendship or take an interest in something that would be of real benefit to her? | Старый Джолион наблюдал за ее новой дружбой с чувством облегчения и с неудовольствием; это новое доказательство, что внучке суждено провести жизнь среди "несчастненьких", беспокоило его. Неужели у нее никогда не будет таких друзей и таких интересов, которые окажутся ей действительно полезными? |
| 'Taking up with a parcel of foreigners,' he called it. He often, however, brought home grapes or roses, and presented them to 'Mam'zelle' with an ingratiating twinkle. | Связалась с иностранцами - так он называл эту дружбу. Однако сам же частенько покупал виноград или розы и, добродушно подмигивая, преподносил их этой "Mam'zelle". |
| Towards the end of September, in spite of June's disapproval, Mademoiselle Vigor breathed her last in the little hotel at St. Luc, to which they had moved her; and June took her defeat so deeply to heart that old Jolyon carried her away to Paris. Here, in contemplation of the 'Venus de Milo' and the 'Madeleine,' she shook off her depression, and when, towards the middle of October, they returned to town, her grandfather believed that he had effected a cure. | В конце сентября, вопреки желаниям Джун, мадемуазель Вигор испустила последний вздох в маленьком Сен-Венском отеле, куда ее под конец перевезли; и Джун приняла свое поражение так близко к сердцу, что старый Джолион увез ее в Париж. Созерцание Венеры Милосской и церкви Магдалины помогло ей стряхнуть с себя уныние, и, когда в середине октября они вернулись в Лондон, старый Джолион уверовал было, что ему удалось вылечить внучку. |
| No sooner, however, had they established themselves in Stanhope Gate than he perceived to his dismay a return of her old absorbed and brooding manner. She would sit, staring in front of her, her chin on her hand, like a little Norse spirit, grim and intent, while all around in the electric light, then just installed, shone the great, drawing-room brocaded up to the frieze, full of furniture from Baple and Pullbred's. And in the huge gilt mirror were reflected those Dresden china groups of young men in tight knee breeches, at the feet of full-bosomed ladies nursing on their laps pet lambs, which old Jolyon had bought when he was a bachelor and thought so highly of in these days of degenerate taste. He was a man of most open mind, who, more than any Forsyte of them all, had moved with the times, but he could never forget that he had bought these groups at Jobson's, and given a lot of money for them. He often said to June, with a sort of disillusioned contempt: | Однако едва только они водворились в доме на Стэнхоп-Гейт, как старый Джолион заметил, к своему горю, что Джун снова начинает задумываться и хмуриться. Она могла подолгу сидеть, уставившись в одну точку, подперев рукой подбородок, угрюмая, сосредоточенная, как маленький северный дух, а вокруг нее сияла электричеством - только что проведенным - большая гостиная, затянутая кретоном чуть ли не до самого потолка, заставленная мебелью от Бэйпла и Пулбреда. Громадные зеркала в золоченых рамах отражали юношей в коротких, узеньких панталонах; юноши покоились у ног полногрудых дам, которые держали на коленях барашков, - эти дрезденские статуэтки старый Джолион купил еще до женитьбы к продолжал высоко ценить их и теперь, когда вкусы так разнились. Человек свободного ума, шагавший, не в пример многим Форсайтам, в ногу с веком, он все же не мог забыть, что статуэтки были куплены у Джобсона, и куплены за большие деньги. Он часто говорил Джун разочарованно-презрительным тоном: |
| "You don't care about them! They're not the gimcrack things you and your friends like, but they cost me seventy pounds!" | - Ты их не любишь! Это не те безделушки, которые нравятся тебе и твоим друзьям, а я заплатил за них семьдесят фунтов! |
| He was not a man who allowed his taste to be warped when he knew for solid reasons that it was sound. | Не такой он был человек, чтобы изменять своим вкусам, тем более что здравость их подтверждалась весьма вескими доказательствами. |
| One of the first things that June did on getting home was to go round to Timothy's. She persuaded herself that it was her duty to call there, and cheer him with an account of all her travels; but in reality she went because she knew of no other place where, by some random speech, or roundabout question, she could glean news of Bosinney. | Вернувшись в Лондон, Джун первым делом поехала к Тимоти. Она убеждала себя, что ее прямая обязанность навестить Тимоти и развлечь его полным отчетом о своих путешествиях; на самом же деле Джун поехала на Бэйсуотер-Род потому, что только там в случайном разговоре или с помощью наводящего вопроса можно было хоть что-нибудь узнать о Босини. |
| They received her most cordially: And how was her dear grand- father? He had not been to see them since May. Her Uncle Timothy was very poorly, he had had a lot of trouble with the chimney-sweep in his bedroom; the stupid man had let the soot down the chimney! It had quite upset her uncle. | Прием ей был оказан самый теплый. А как дедушка? Он не заглядывал к ним с мая месяца. Дядя Тимоти очень неважно себя чувствует, у него было столько неприятностей с трубочистом: этот глупый человек завалил сажей весь камин в дядиной спальне! Дядя Тимоти ужасно разволновался. |
| June sat there a long time, dreading, yet passionately hoping, that they would speak of Bosinney. | Джун сидела у них долго, боясь и вместе с тем страстно надеясь, что разговор зайдет о Босини. |
| But paralyzed by unaccountable discretion, Mrs. Septimus Small let fall no word, neither did she question June about him. | Но, скованная какой-то безотчетной осторожностью, миссис Септимус Смолл не проронила ни единого слова на эту тему и не задала Джун никаких вопросов о Босини. |
| In desperation the girl asked at last whether Soames and Irene were in town--she had not yet been to see anyone. | Отчаявшись, девушка наконец спросила, в городе ли Сомс и Ирэн - она еще ни с кем не видалась. |
| It was Aunt Hester who replied: | Ответила ей тетя Эстер: |
| Oh, yes, they were in town, they had not been away at all. There was some little difficulty about the house, she believed. June had heard, no doubt! She had better ask her Aunt Juley! | - Да, да, они сейчас в городе и вообще никуда не ездили. Там, кажется, вышли какие-то неприятности с домом. Ты, конечно, знаешь об этом! Впрочем, лучше всего спросить тетю Джули! |
| June turned to Mrs. Small, who sat upright in her chair, her hands clasped, her face covered with innumerable pouts. | Джун повернулась к миссис Смолл, которая сидела в кресле, выпрямившись, сжав руки, уныло скривив лицо. |
| In answer to the girl's look she maintained a strange silence, and when she spoke it was to ask June whether she had worn night- socks up in those high hotels where it must be so cold of a night. | На вопросительный взгляд девушки она ответила молчанием и нарушила его только для того, чтобы спросить, надевала ли Джун теплые носки на ночь, - в горных отелях, должно быть, очень холодно по ночам. |
| June answered that she had not, she hated the stuffy things; and rose to leave. | Джун ответила, что нет, она терпеть не может кутаться, и собралась уходить. |
| Mrs. Small's infallibly chosen silence was far more ominous to her than anything that could have been said. | Безошибочно избранный миссис Смолл способ ответа - молчание - сказал ей больше, чем любые слова. |
| Before half an hour was over she had dragged the truth from Mrs. Baynes in Lowndes Square, that Soames was bringing an action against Bosinney over the decoration of the house. | Не прошло и получаса, как Джун добилась правды на Лаундес-сквер, у миссис Бейнз, поведавшей ей, что Сомс привлекает Босини к суду из-за отделки дома. |
| Instead of disturbing her, the news had a strangely calming effect; as though she saw in the prospect of this struggle new hope for herself. She learnt that the case was expected to come on in about a month, and there seemed little or no prospect of Bosinney's success. | Вместо того чтобы расстроить Джун, новость эта принесла ей какое-то странное успокоение, словно предстоящая борьба сулила новую надежду. Она узнала, что дело будет разбираться приблизительно через месяц и что у Босини почти нет шансов на успех. |
| "And whatever he'll do I can't think," said Mrs. Baynes; "it's very dreadful for him, you know--he's got no money--he's very hard up. And we can't help him, I'm sure. I'm told the money-lenders won't lend if you have no security, and he has none--none at all." | - Я просто боюсь думать об этом, - сказала миссис Бейнз, - для Фила это будет ужасно, вы же знаете - он совсем без средств, у него сейчас очень тяжелое положение. И мы ничем не можем помочь. Мне говорили, что ссуду дают только под солидные гарантии, а у него ничего нет, решительно ничего. |
| Her embonpoint had increased of late; she was in the full swing of autumn organization, her writing-table literally strewn with the menus of charity functions. She looked meaningly at June, with her round eyes of parrot-grey. | Она очень располнела за последнее время; организация осеннего сезона была в полном разгаре, и на письменном столе миссис Бейнз грудами лежали меню обедов, составленные для всевозможных благотворительных сборищ. Ее круглые, как у попугая, серые глаза многозначительно посмотрели на Джун. |
| The sudden flush that rose on the girl's intent young face--she must have seen spring up before her a great hope--the sudden sweetness of her smile, often came back to Lady Baynes in after years (Baynes was knighted when he built that public Museum of Art which has given so much employment to officials, and so little pleasure to those working classes for whom it was designed). | Румянец, вспыхнувший на юном серьезном личике девушки - должно быть, она крепко надеялась на что-то, - ее внезапная мягкая улыбка впоследствии часто приходили на ум леди Бейнз (Бейнз получил титул лорда за постройку "Народного музея изящных искусств", который потребовал огромного штата служащих и доставил очень мало радости тем, для кого предназначался.) |
| The memory of that change, vivid and touching, like the breaking open of a flower, or the first sun after long winter, the memory, too, of all that came after, often intruded itself, unaccountably, inopportunely on Lady Baynes, when her mind was set upon the most important things. | Воспоминание об этой перемене, такой заметной и трогательной, словно цветок распускался у нее на глазах или первый луч солнца блеснул после долгой зимы, - воспоминание обо всем, что последовало дальше, часто настигало леди Бейнз совершенно непонятными, неуловимыми путями именно в те минуты, когда мыслями ее владели самые серьезные дела. |
| This was the very afternoon of the day that young Jolyon witnessed the meeting in the Botanical Gardens, and on this day, too, old Jolyon paid a visit to his solicitors, Forsyte, Bustard, and Forsyte, in the Poultry. Soames was not in, he had gone down to Somerset House; Bustard was buried up to the hilt in papers and that inaccessible apartment, where he was judiciously placed, in order that he might do as much work as possible; but James was in the front office, biting a finger, and lugubriously turning over the pleadings in Forsyte v. Bosinney. | Визит Джун пришелся как раз в тот день, когда молодой Джолион присутствовал при свидании в Ботаническом саду, и в этот же самый день старый Джолион явился на Полтри в контору своих поверенных "Форсайт, Бастард и Форсайт". Сомса не было, он уехал в Сомерсет-Хаус [13]; Бастард зарылся с головой в груды бумаг в том малодоступном помещении, которое ему отвели, чтобы выжать из него как можно больше работы; но Джемс сидел в приемной и покусывал ногти, с мрачным видом перелистывая дело "Форсайт против Босини". |
| This sound lawyer had only a sort of luxurious dread of the 'nice point,' enough to set up a pleasurable feeling of fuss; for his good practical sense told him that if he himself were on the Bench he would not pay much attention to it. But he was afraid that this Bosinney would go bankrupt and Soames would have to find the money after all, and costs into the bargain. And behind this tangible dread there was always that intangible trouble, lurking in the background, intricate, dim, scandalous, like a bad dream, and of which this action was but an outward and visible sign. | Этот рассудительный адвокат позволил себе в виде роскоши некоторое беспокойство в мыслях по поводу "щекотливого пункта", но такое беспокойство вызывало у него только приятное оживление, потому что здравый смысл говорил ему, что на месте судьи он не обратил бы внимания на этот пункт. Однако Джемс боялся, что Босини будет объявлен несостоятельным должником и Сомсу все равно придется оплатить отделку дома плюс судебные издержки. А позади этой осязаемой причины для опасений стояла неуловимая тревога; она маячила где-то далеко - смутная, грозящая скандалом, путаная, как дурной сон, и тяжба была только внешним, видимым выражением ее. |
| He raised his head as old Jolyon came in, and muttered: | Джемс поднял голову навстречу старому Джолиону и пробормотал: |
| "How are you, Jolyon? Haven't seen you for an age. You've been to Switzerland, they tell me. This young Bosinney, he's got himself into a mess. I knew how it would be!" | - Здравствуй, Джолион! Давно не виделись. Я слышал, ты был в Швейцарии? Этот юнец Босини окончательно запутался. Я знал, к чему все это идет! |
| He held out the papers, regarding his elder brother with nervous gloom. | Он протянул старшему брату бумаги, поглядывая на него с сумрачным беспокойством. |
| Old Jolyon read them in silence, and while he read them James looked at the floor, biting his fingers the while. | Старый Джолион молча читал дело, а Джемс смотрел себе под ноги, покусывая ногти. |
| Old Jolyon pitched them down at last, and they fell with a thump amongst a mass of affidavits in 're Buncombe, deceased,' one of the many branches of that parent and profitable tree, 'Fryer v. Forsyte.' | Наконец старый Джолион бросил бумаги на стол; они упали с мягким шелестом на груды показаний "по делу покойного Банкома" - одной из бесчисленных ветвей разросшегося плодоносного древа тяжбы "Фрайер против Форсайта". |
| "I don't know what Soames is about," he said, "to make a fuss over a few hundred pounds. I thought he was a man of property." | - Не понимаю, - сказал он, - зачем Сомсу понадобилось поднимать такую возню из-за нескольких сотен фунтов? Я думал, что он состоятельный человек. |
| James'long upper lip twitched angrily; he could not bear his son to be attacked in such a spot. | Верхняя губа Джемса сердито дрогнула: он не выносил, когда сына уязвляли именно в этом. |
| "It's not the money "he began, but meeting his brother's glance, direct, shrewd, judicial, he stopped. | - Дело не в деньгах, - начал он, но, встретив взгляд брата - прямой, суровый, критический, - запнулся. |
| There was a silence. | Наступила тишина. |
| "I've come in for my Will," said old Jolyon at last, tugging at his moustache. | - Я пришел относительно завещания, - сказал наконец старый Джолион, теребя кончики усов. |
| James' curiosity was roused at once. Perhaps nothing in this life was more stimulating to him than a Will; it was the supreme deal with property, the final inventory of a man's belongings, the last word on what he was worth. He sounded the bell. | Джемс сразу же заинтересовался. Кажется, ничто другое не могло так расшевелить его, как вопрос о завещании: завещание есть величайший акт, конечная опись имущества, последнее слово, определяющее цену человеку. Он позвонил. |
| "Bring in Mr. Jolyon's Will," he said to an anxious, dark-haired clerk. | - Принесите завещание мистера Джолиона, - сказал Джемс испуганному черноволосому клерку. |
| "You going to make some alterations?" | - Хочешь изменить что-нибудь? |
| And through his mind there flashed the thought: 'Now, am I worth as much as he?' | И в голове у него пронеслась мысль: "Ну, кто же из вас богаче?" |
| Old Jolyon put the Will in his breast pocket, and James twisted his long legs regretfully. | Старый Джолион положил завещание в боковой карман, и Джемс с огорченным видом завозил под столом ногами. |
| "You've made some nice purchases lately, they tell me," he said. | - Говорят, ты сделал хорошие покупки за последнее время, - сказал он. |
| "I don't know where you get your information from," answered old Jolyon sharply. "When's this action coming on? Next month? I can't tell what you've got in your minds. You must manage your own affairs; but if you take my advice, you'll settle it out of Court. Good-bye!" | - Не знаю, откуда у тебя такие сведения, - резко ответил старый Джолион. - Когда суд? Через месяц? Не понимаю, зачем вы это затеваете! Дело ваше, конечно, но я бы советовал не доводить до суда. Всего хорошего! |
| With a cold handshake he was gone. | Холодно пожав Джемсу руку, он вышел. |
| James, his fixed grey-blue eye corkscrewing round some secret anxious image, began again to bite his finger. | Джемс уставился в одну точку, словно впиваясь своими серо-голубыми глазами в чей-то смутный, тревожащий облик, и снова принялся грызть ногти. |
| Old Jolyon took his Will to the offices of the New Colliery Company, and sat down in the empty Board Room to read it through. He answered 'Down-by-the-starn' Hemmings so tartly when the latter, seeing his Chairman seated there, entered with the new Superintendent's first report, that the Secretary withdrew with regretful dignity; and sending for the transfer clerk, blew him up till the poor youth knew not where to look. | Старый Джолион зашел в контору "Новой угольной" и, усевшись в пустом зале, перечел свое завещание. Он так сердито огрызнулся на Хэммингса- Похоронное Бюро, который увидел своего председателя и решил показать ему первый отчет нового управляющего, что секретарь удалился с видом оскорбленного достоинства и, послав за клерком, в свою очередь, так отчитал его, что бедняга не знал куда деваться. |
| It was not--by George--as he (Down-by-the-starn) would have him know, for a whippersnapper of a young fellow like him, to come down to that office, and think that he was God Almighty. He (Down-by-the-starn) had been head of that office for more years than a boy like him could count, and if he thought that when he had finished all his work, he could sit there doing nothing, he did not know him, Hemmings (Down-by-the-starn), and so forth. | Он (Похоронное Бюро) не позволит - черт возьми! - всякому зазнавшемуся мальчишке корчить из себя бог знает кого. Он (Похоронное Бюро) работает здесь столько лет, что этому юнцу и не сосчитать, пусть и не думает, что можно сидеть сложа руки, если работа кончена! Плохо он его (Хэммингса- Похоронное Бюро) знает! И так далее в том же духе. |
| On the other side of the green baize door old Jolyon sat at the long, mahogany-and-leather board table, his thick, loose-jointed, tortoiseshell eye-glasses perched on the bridge of his nose, his gold pencil moving down the clauses of his Will. | По другую сторону двери, обитой зеленым сукном, за длинным столом красного дерева, крытым кожей, сидел старый Джолион; на носу у него были очки в толстой черепаховой оправе, золотым карандашом он водил по пунктам завещания. |
| It was a simple affair, for there were none of those vexatious little legacies and donations to charities, which fritter away a man's possessions, and damage the majestic effect of that little paragraph in the morning papers accorded to Forsytes who die with a hundred thousand pounds. | Дело было простое, так как в завещании не упоминалось ни о разделе наследства на мелкие части, ни о пожертвованиях на благотворительные цели, которые так дробят имущество и уничтожают весь эффект коротких сообщений в утренней газете, посвященных Форсайтам, оставляющим после своей смерти сто тысяч фунтов. |
| A simple affair. Just a bequest to his son of twenty thousand, and 'as to the residue of my property of whatsoever kind whether realty or personalty, or partaking of the nature of either--upon trust to pay the proceeds rents annual produce dividends or interest thereof and thereon to my said grand-daughter June Forsyte or her assigns during her life to be for her sole use and benefit and without, etc... and from and after her death or decease upon trust to convey assign transfer or make over the said last-mentioned lands hereditaments premises trust moneys stocks funds investments and securities or such as shall then stand for and represent the same unto such person or persons whether one or more for such intents purposes and uses and generally in such manner way and form in all respects as the said June Forsyte notwithstanding coverture shall by her last Will and Testament or any writing or writings in the nature of a Will testament or testamentary disposition to be by her duly made signed and published direct appoint or make over give and dispose of the same And in default etc.... Provided always...' and so on, in seven folios of brief and simple phraseology. | Дело простое. Сыну завещается двадцать тысяч, а "все мое остальное имущество - в чем бы оно не заключалось, в движимости или же недвижимости, - соблюдая выплату доходов, ренты, ежегодных дивидендов и процентных отчислений с такового, передать вышеупомянутой внучке моей Джун Форсайт (или тем, кого она укажет) в полное пожизненное пользование и распоряжение без... и пр...; в случае же ее смерти завещаю передать или перевести вышеупомянутые земельные участки, постройки, денежные суммы, ценные бумаги, векселя и прочее, что подходит под вышеуказанные пункты, - лицу или лицам, одному или нескольким, для пользования и распоряжения таким образом (и без всяких ограничений) каким вышеупомянутая Джун Форсайт, независимо от того, выйдет ли она замуж, найдет нужным распорядиться или непосредственно укажет в своем последнем волеизъявлении, или завещании, или в письменном распоряжении, или распоряжениях, имеющих характер завещания или завещательного распоряжения, ею законным образом подписанных и опубликованных. В случае же... и пр... При непременном условии..." и так далее - семь больших листов, написанных кратким и простым слогом. |
| The Will had been drawn by James in his palmy days. He had foreseen almost every contingency. | Завещание составил Джемс в дни своего расцвета. Он предусмотрел чуть ли не все случайности, какие только могли возникнуть. |
| Old Jolyon sat a long time reading this Will; at last he took half a sheet of paper from the rack, and made a prolonged pencil note; then buttoning up the Will, he caused a cab to be called and drove to the offices of Paramor and Herring, in Lincoln's Inn Fields. Jack Herring was dead, but his nephew was still in the firm, and old Jolyon was closeted with him for half an hour. | Старый Джолион долго просматривал завещание; наконец взял из стопки пол-листа бумаги и набросал карандашом длинную записку; затем спрятал завещание в боковой карман и, велев позвать кэб, поехал в контору Хэрнига и Парамора в Линкольнс-Инн-Филдс. Джек Хэринг давно умер, но в конторе работал его племянник, и старый Джолион полчаса пробыл с ним наедине. |
| He had kept the hansom, and on coming out, gave the driver the address--3, Wistaria Avenue. | Кэб дожидался его у подъезда, и, выйдя из конторы, старый Джолион дал кэбмену адрес - Вистария-авеню, 3. |
| He felt a strange, slow satisfaction, as though he had scored a victory over James and the man of property. They should not poke their noses into his affairs any more; he had just cancelled their trusteeships of his Will; he would take the whole of his business out of their hands, and put it into the hands of young Herring, and he would move the business of his Companies too. If that young Soames were such a man of property, he would never miss a thousand a year or so; and under his great white moustache old Jolyon grimly smiled. He felt that what he was doing was in the nature of retributive justice, richly deserved. | Он испытывал какое-то странное, тихое удовлетворение, словно ему удалось одержать победу над Джемсом и "собственником". Теперь они уже не станут совать нос куда их не просят; он только что взял от них свое завещание; он передаст все свои дела молодому Хэрингу и дела компаний поручит ему тоже. Если этот Сомс действительно такой богач, он не заметит отсутствия тысячи фунтов в год, и под седыми усами старого Джолиона появилась хмурая улыбка. Он чувствовал, что поступок его восстанавливает справедливость, воздающую каждому по заслугам. |
| Slowly, surely, with the secret inner process that works the destruction of an old tree, the poison of the wounds to his happiness, his will, his pride, had corroded the comely edifice of his philosophy. Life had worn him down on one side, till, like that family of which he was the head, he had lost balance. | Медленно, но верно, как скрытый от глаз процесс разрушения старого дерева, боль от ран, нанесенных счастью, воле, гордости, подтачивала стройное здание его мировоззрения. Жизнь гнула его набок до тех пор, пока старый Джолион не потерял устойчивости, как и та семья, главой которой он был. |
| To him, borne northwards towards his son's house, the thought of the new disposition of property, which he had just set in motion, appeared vaguely in the light of a stroke of punishment, levelled at that family and that Society, of which James and his son seemed to him the representatives. He had made a restitution to young Jolyon, and restitution to young Jolyon satisfied his secret craving for revenge-revenge against Time, sorrow, and interference, against all that incalculable sum of disapproval that had been bestowed by the world for fifteen years on his only son. It presented itself as the one possible way of asserting once more the domination of his will; of forcing James, and Soames, and the family, and all those hidden masses of Forsytes-- a great stream rolling against the single dam of his obstinacy-- to recognise once and for all that be would be master. It was sweet to think that at last he was going to make the boy a richer man by far than that son of James, that 'man of property.' And it was sweet to give to Jo, for he loved his son. | В то время как лошади везли его к дому сына, перемена последней воли, только что приведенная в исполнение, смутно представлялась ему в виде кары, обрушившейся на ту семью и на то общество, представителями которых он считал Джемса и его сына. Он восстановил молодого Джолиона в правах на наследство, и этот поступок утолил его тайную жажду отмщения - отмщения Времени, горестям, вмешательству посторонних людей и тому презрению, которым в течение пятнадцати лет они награждали его единственного сына. Только таким путем он мог еще раз заставить людей почувствовать свою волю, заставить Джемса, Сомса, и всю семью, и всех бесчисленных Форсайтов, громадной волной надвигавшихся на плотину его упорства, - заставить их раз и навсегда признать в нем хозяина. Как отрадно думать, что наконец-то он может сделать мальчика гораздо более состоятельным, чем этот сын Джемса, этот "собственник". И дарить сыну было отрадно, потому что старый Джолион любил его. |
| Neither young Jolyon nor his wife were in (young Jolyon indeed was not back from the Botanical), but the little maid told him that she expected the master at any moment: | Ни молодого Джолиона, ни его жены дома не было (молодой Джолион еще не успел вернуться из Ботанического сада), но служанка сказала, что хозяин вот-вот должен прийти. |
| "He's always at 'ome to tea, sir, to play with the children." | - Он всегда приходит к чаю, сэр, поиграть с детьми. |
| Old Jolyon said he would wait; and sat down patiently enough in the faded, shabby drawing room, where, now that the summer chintzes were removed, the old chairs and sofas revealed all their threadbare deficiencies. He longed to send for the children; to have them there beside him, their supple bodies against his knees; to hear Jolly's: "Hallo, Gran!" and see his rush; and feel Holly's soft little hand stealing up against his cheek. But he would not. There was solemnity in what he had come to do, and until it was over he would not play. He amused himself by thinking how with two strokes of his pen he was going to restore the look of caste so conspicuously absent from everything in that little house; how he could fill these rooms, or others in some larger mansion, with triumphs of art from Baple and Pullbred's; how he could send little Jolly to Harrow and Oxford (he no longer had faith in Eton and Cambridge, for his son had been there); how he could procure little Holly the best musical instruction, the child had a remarkable aptitude. | Старый Джолион сказал, что подождет, и остался терпеливо сидеть в унылой, жалкой гостиной, где каждое кресло и диван, с которых уже сняли летние чехлы, обнаруживали все свое убожество. Ему хотелось позвать детей; хотелось видеть их; чувствовать их хрупкие тельца у себя на коленях; хотелось услышать крик Джолли: "Здравствуй, дед!", видеть, как он кинется ему навстречу; почувствовать, как мягкие ручонки Холли гладят его по щекам. Но он не позвал детей. В том, что привело его сюда, была какая-то торжественность; надо покончить с этим, сейчас не до игры. Он развлекал себя мыслью, что одного росчерка пера достаточно, чтобы придать этим комнатам ту приличную внешность, которой здесь так явно недоставало; думал, что надо обставить этот дом или другой, более вместительный, всеми сокровищами искусства, какие найдутся у Бэйпла и Пулбреда; что надо послать маленького Джолли в Хэрроу и Оксфорд (у старого Джолиона уже не оставалось веры в Итон и Кэмбридж, потому что там воспитывался его сын); что надо пригласить для маленькой Холли самого лучшего учителя музыки - у девочки такие способности. |
| As these visions crowded before him, causing emotion to swell his heart, he rose, and stood at the window, looking down into the little walled strip of garden, where the pear-tree, bare of leaves before its time, stood with gaunt branches in the slow-gathering mist of the autumn afternoon. The dog Balthasar, his tail curled tightly over a piebald, furry back, was walking at the farther end, sniffing at the plants, and at intervals placing his leg for support against the wall. | От этих картин будущего, обступивших его со всех сторон, сердце старого Джолиона забилось сильнее; он встал, подошел к окну, которое выходило в маленький обнесенный стенами садик, где грушевое дерево с облетевшей раньше времени листвой протягивало в медленно сгущавшуюся мглу осеннего дня свои голые тонкие ветви. Пес Балтазар разгуливал в дальнем конце сада, свернув крендельком хвост на лохматой пегой спине, принюхивался к цветам и время от времени подпирал лапой стену. |
| And old Jolyon mused. | И старый Джолион задумался. |
| What pleasure was there left but to give? It was pleasant to give, when you could find one who would be thankful for what you gave--one of your own flesh and blood! There was no such satisfaction to be had out of giving to those who did not belong to you, to those who had no claim on you! Such giving as that was a betrayal of the individualistic convictions and actions of his life, of all his enterprise, his labour, and his moderation, of the great and proud fact that, like tens of thousands of Forsytes before him, tens of thousands in the present, tens of thousands in the future, he had always made his own, and held his own, in the world. | Какая радость осталась у него в жизни? Только радость дарить. Приятно делать подарки, когда есть кто-то, кто чувствует к тебе благодарность, близкое существо, плоть от плоти твоей! Совсем другое дело, когда даришь чужим, тем, кто не имеет на тебя никаких прав! Делая такие подарки, старый Джолион изменил бы своему индивидуализму, всей своей жизни, своим делам, работе, своей умеренности, умалил бы смысл того великого, наполнявшего его гордостью факта, что он, как и десятки тысяч Форсайтов до него, десятки тысяч современников, десятки тысяч еще не родившихся Форсайтов, умел строить свою жизнь, умел держать добытое в руках. |
| And, while he stood there looking down on the smut-covered foliage of the laurels, the blackstained grass-plot, the progress of the dog Balthasar, all the suffering of the fifteen years during which he had been baulked of legitimate enjoyment mingled its gall with the sweetness of the approaching moment. | И пока он стоял у окна, глядя на покрытые слоем сажи листья лавра, на бурую траву, на пса Балтазара, боль этих пятнадцати лет, укравших у него законную радость, мешала свою горечь со сладостью приближающейся минуты. |
| Young Jolyon came at last, pleased with his work, and fresh from long hours in the open air. On hearing that his father was in the drawing room, he inquired hurriedly whether Mrs. Forsyte was at home, and being informed that she was not, heaved a sigh of relief. Then putting his painting materials carefully in the little coat-closet out of sight, he went in. | Наконец молодой Джолион вернулся, довольный своей работой, свежий после стольких часов, проведенных на воздухе. Узнав, что отец ждет в гостиной, он сейчас же спросил, дома ли миссис Форсайт, и облегченно вздохнул, когда сказали, что ее нет. Потом заботливо спрятал рисовальные принадлежности в платяной шкаф и вошел в гостиную. |
| With characteristic decision old Jolyon came at once to the point. | Со свойственной ему решительностью старый Джолион сразу же приступил к делу. |
| "I've been altering my arrangements, Jo," he said. "You can cut your coat a bit longer in the future--I'm settling a thousand a year on you at once. June will have fifty thousand at my death; and you the rest. That dog of yours is spoiling the garden. I shouldn't keep a dog, if I were you!" | - Я изменил свое завещание, Джо, - сказал он. - Тебе не придется больше урезывать себя во всем: я назначаю вам тысячу фунтов в год сразу же. Джун получит после моей смерти пятьдесят тысяч, остальное - ты. Этот пес испортил тебе весь сад. На твоем месте я бы не стал держать собак! |
| The dog Balthasar, seated in the centre of the lawn, was examining his tail. | Пес Балтазар сидел в самом центре лужайки, исследуя свой хвост. |
| Young Jolyon looked at the animal, but saw him dimly, for his eyes were misty. | Молодой Джолион посмотрел на Балтазара, но Балтазар расплылся у него в глазах, потому что на них набежали слезы. |
| "Yours won't come short of a hundred thousand, my boy," said old Jolyon; "I thought you'd better know. I haven't much longer to live at my age. I shan't allude to it again. How's your wife? | - Ты получишь около ста тысяч, мой мальчик, - сказал старый Джолион, - я хочу, чтобы ты знал это. Мне уже недолго осталось жить. Больше не будем к этому возвращаться. Как жена? |
| And--give her my love." | Передай ей привет. |
| Young Jolyon put his hand on his father's shoulder, and, as neither spoke, the episode closed. | Молодой Джолион положил руку ему на плечо, и так как оба они молчали, то эпизод на этом и закончился. |
| Having seen his father into a hansom, young Jolyon came back to the drawing-room and stood, where old Jolyon had stood, looking down on the little garden. He tried to realize all that this meant to him, and, Forsyte that he was, vistas of property were opened out in his brain; the years of half rations through which he had passed had not sapped his natural instincts. In extremely practical form, he thought of travel, of his wife's costume, the children's education, a pony for Jolly, a thousand things; but in the midst of all he thought, too, of Bosinney and his mistress, and the broken song of the thrush. Joy--tragedy! Which? Which? | Проводив отца до кэба, молодой Джолион вернулся в гостиную и стал на то же место, где стоял отец, глядя в садик. Он старался осмыслить то, что произошло сейчас, и, будучи Форсайтом, уже видел перед собой новые просторы, которые сулило ему благосостояние: годы нужды не вытравили в нем природных инстинктов. С чрезвычайной практичностью размышлял он о путешествиях, о туалетах для жены, образовании детей, о пони для Джолли о тысяче других вещей; но посреди всех этих мыслей его не оставляло воспоминание о Босини и о той, которую Босини любил, и о прерывистой песенке дрозда: "Счастье - горе? Чье - чье?" |
| The old past--the poignant, suffering, passionate, wonderful past, that no money could buy, that nothing could restore in all its burning sweetness--had come back before him. | Далекое прошлое - тяжкое, мучительное, полное страсти, чудесное прошлое с его опаляющим счастьем, которое не вернешь никакими деньгами, не воскресишь никакими силами, - встало перед глазами молодого Джолиона. |
| When his wife came in he went straight up to her and took her in his arms; and for a long time he stood without speaking, his eyes closed, pressing her to him, while she looked at him with a wondering, adoring, doubting look in her eyes. | Когда жена вернулась, он подошел и обнял ее и долго стоял так, не говоря ни слова, закрыв глаза, прижимая ее к себе, а она смотрела на мужа удивленными, обожающими и недоверчивыми глазами. |
| English | Русский |
| The morning after a certain night on which Soames at last asserted his rights and acted like a man, he breakfasted alone. | На следующее утро после той ночи, когда Сомс настоял наконец на своих правах и поступил как мужчина, которому пришлось завтракать в одиночестве. |
| He breakfasted by gaslight, the fog of late November wrapping the town as in some monstrous blanket till the trees of the Square even were barely visible from the diningroom window. | Он завтракал при свете газа. Ноябрьский туман словно громадным одеялом закутал город, и даже деревья сквера еле виднелись из окна столовой. |
| He ate steadily, but at times a sensation as though he could not swallow attacked him. Had he been right to yield to his overmastering hunger of the night before, and break down the resistance which he had suffered now too long from this woman who was his lawful and solemnly constituted helpmate? | Сомс упорно ел, но временами его охватывало такое ощущение, точно кусок становился ему поперек горла. Правильно ли он сделал, что поддался прошлой ночью чувству нестерпимого голода и сломил сопротивление, которое уже так давно оказывала ему эта женщина, бывшая его законной женой, спутницей жизни? |
| He was strangely haunted by the recollection of her face, from before which, to soothe her, he had tried to pull her hands--of her terrible smothered sobbing, the like of which he had never heard, and still seemed to hear; and he was still haunted by the odd, intolerable feeling of remorse and shame he had felt, as he stood looking at her by the flame of the single candle, before silently slinking away. | Его преследовало воспоминание об этом лице, о том, как он старался оторвать от него ее руки, успокоить ее, о страшных сдавленных рыданиях, каких ему никогда не приходилось слышать, - они и сейчас стояли у него в ушах; преследовало непривычное, нестерпимое чувство раскаяния и стыда, охватившее его в ту минуту, когда он остановился, глядя на нее при свете одинокой свечи, прежде чем молча и тихо выйти из спальни. |
| And somehow, now that he had acted like this, he was surprised at himself. | И, совершив такой поступок, он теперь сам ему удивлялся. |
| Two nights before, at Winifred Dartie's, he had taken Mrs. MacAnder into dinner. She had said to him, looking in his face with her sharp, greenish eyes: | Три дня тому назад он сидел рядом с миссис Мак-Эндер на обеде у Уинифрид Дарти. Взглянув ему в лицо своими проницательными зеленоватыми глазами, она сказала: |
| "And so your wife is a great friend of that Mr. Bosinney's?" | - Ваша жена, кажется, в большой дружбе с мистером Босини? |
| Not deigning to ask what she meant, he had brooded over her words. | Не удостоив ее просьбой разъяснить эти слова, он мрачно задумался. |
| They had roused in him a fierce jealousy, which, with the peculiar perversion of this instinct, had turned to fiercer desire. | Вопрос миссис Мак-Эндер разбудил в нем яростную ревность, которая, со свойственной этому инстинкту извращенностью, перешла в еще более яростное желание. |
| Without the incentive of Mrs. MacAnder's words he might never have done what he had done. Without their incentive and the accident of finding his wife's door for once unlocked, which had enabled him to steal upon her asleep. | Без толчка, каким послужили слова миссис Мак-Эндер, он никогда бы не решился на такой поступок. Всему виной был этот толчок и случайность, что комната оказалась незапертой и он застал жену спящей. |
| Slumber had removed his doubts, but the morning brought them again. One thought comforted him: No one would know--it was not the sort of thing that she would speak about. | Сон рассеял его сомнения, но утром они вернулись. Он утешал себя только одним: никто ничего не узнает - о таких вещах она не станет рассказывать. |
| And, indeed, when the vehicle of his daily business life, which needed so imperatively the grease of clear and practical thought, started rolling once more with the reading of his letters, those nightmare-like doubts began to assume less extravagant importance at the back of his mind. The incident was really not of great moment; women made a fuss about it in books; but in the cool judgment of right-thinking men, of men of the world, of such as he recollected often received praise in the Divorce Court, he had but done his best to sustain the sanctity of marriage, to prevent her from abandoning her duty, possibly, if she were still seeing Bosinney, from.... | А когда повозка делового дня, требующая смазки ясной и практичной мыслью, двинулась в путь, начав утро Сомса с кучи полученных писем, мучительные, как кошмар, сомнения потеряли свою значительность и отступили на второй план. По сути дела ничего особенного не случилось; только в романах женщины подымают из-за этого шум; но, с точки зрения здравомыслящих мужчин, светских мужчин, которые часто заслуживают похвалу в суде по бракоразводным делам, он поступил наилучшим образом, поддержал святость брака и, может быть, уберег жену от нарушения долга, если она еще продолжает встречаться с Босини, уберег от... |
| No, he did not regret it. | Нет, он не жалеет о своем поступке. |
| Now that the first step towards reconciliation had been taken, the rest would be comparatively--comparatively.... | И теперь, когда первый шаг к примирению сделан, остальное будет сравнительно... сравнительно... |
| He, rose and walked to the window. His nerve had been shaken. The sound of smothered sobbing was in his ears again. He could not get rid of it. | Он встал и подошел к окну. Нервы все-таки не в порядке. Приглушенные рыдания снова звучали в ушах. Он не мог от этого отделаться. |
| He put on his fur coat, and went out into the fog; having to go into the City, he took the underground railway from Sloane Square station. | Сомс надел меховое пальто и вышел на затянутую туманом улицу; для того чтобы попасть в Сити, надо было пройти на Слоун-стрит к станции подземной железной дороги. |
| In his corner of the first-class compartment filled with City men the smothered sobbing still haunted him, so he opened the Times with the rich crackle that drowns all lesser sounds, and, barricaded behind it, set himself steadily to con the news. | Сидя в углу купе первого класса, среди деловой публики, направлявшейся в Сити, он снова услышал приглушенные рыдания и, развернув "Таймс" с громким хрустом, который обычно покрывает все более слабые звуки, загородился газетой и стал штудировать новости. |
| He read that a Recorder had charged a grand jury on the previous day with a more than usually long list of offences. He read of three murders, five manslaughters, seven arsons, and as many as eleven rapes--a surprisingly high number--in addition to many less conspicuous crimes, to be tried during a coming Sessions; and from one piece of news he went on to another, keeping the paper well before his face. | Он прочел, что суду присяжных был передан вчера длинный список дел, подлежащих рассмотрению. Прочел о трех предумышленных и пяти непредумышленных убийствах, семи поджогах, одиннадцати - поразительно высокая цифра! - изнасилованиях и в придачу к ним о нескольких не столь серьезных преступлениях, дела по которым назначены к слушанию на текущей сессии, и, пробегая глазами одну заметку за другой, он все время прятал лицо за газетой. |
| And still, inseparable from his reading, was the memory of Irene's tear-stained face, and the sounds from her broken heart. | Но даже во время чтения его не покидала мысль о залитом слезами лице Ирэн, о рыданиях, которыми исходило ее раненое сердце. |
| The day was a busy one, including, in addition to the ordinary affairs of his practice, a visit to his brokers, Messrs. Grin and Grinning, to give them instructions to sell his shares in the New Colliery Co., Ltd., whose business he suspected, rather than knew, was stagnating (this enterprise afterwards slowly declined, and was ultimately sold for a song to an American syndicate); and a long conference at Waterbuck, Q.C.'s chambers, attended by Boulter, by Fiske, the junior counsel, and Waterbuck, Q.C., himself. | Работы в Сити оказалось много: в придачу к обычным делам надо было сходить к маклерам Грину и Гриннингу, распорядиться о продаже акций "Новой угольной компании", дела которой, как он подозревал, не зная этого наверняка, клонились к упадку (впоследствии это предприятие медленно увяло и было в конце концов продано за бесценок американскому синдикату); кроме того, предстояло длинное совещание в конторе королевского адвоката Уотербака в присутствии Боултера, помощника королевского адвоката Фиска и самого Уотербака. |
| The case of Forsyte v. Bosinney was expected to be reached on the morrow, before Mr. Justice Bentham. | Предполагалось, что дело "Форсайт против Босини" будет разбираться завтра старшим судьей мистером Бентемом. |
| Mr. Justice Bentham, a man of common-sense rather than too great legal knowledge, was considered to be about the best man they could have to try the action. He was a 'strong' Judge. | Судья Бентем, отличавшийся здравостью ума, но не слишком обширными юридическими познаниями, был единодушно признан самым подходящим человеком для разбора дела Сомса. Он славился своею "строгостью". |
| Waterbuck, Q.C., in pleasing conjunction with an almost rude neglect of Boulter and Fiske paid to Soames a good deal of attention, by instinct or the sounder evidence of rumour, feeling him to be a man of property. | Королевский адвокат Уотербак приятно сочетал чуть ли не грубое пренебрежение к Боултеру и Фиску с большой внимательностью по отношению к Сомсу, инстинктивно или на основании точных сведении чувствуя в нем человека состоятельного. |
| He held with remarkable consistency to the opinion he had already expressed in writing, that the issue would depend to a great extent on the evidence given at the trial, and in a few well directed remarks he advised Soames not to be too careful in giving that evidence. | Он твердо придерживался высказанного в свое время в письменной форме мнения, что исход дела будет в значительной степени зависеть от показаний на суде, и в нескольких метких словах дал Сомсу совет не придерживаться излишней точности в своих показаниях. |
| "A little bluffness, Mr. Forsyte," he said, "a little bluffness," and after he had spoken he laughed firmly, closed his lips tight, and scratched his head just below where he had pushed his wig back, for all the world like the gentleman- farmer for whom he loved to be taken. | - Побольше уверенности, - сказал он, - побольше уверенности, - и, солидно рассмеявшись, сжал губы и почесал голову под сдвинутым на затылок париком - ни дать ни взять джентльмен-фермер, за которого он так любил выдавать себя. |
| He was considered perhaps the leading man in breach of promise cases. | Уотербак считался чуть ли не светилом по части дел, касающихся нарушения обещаний. |
| Soames used the underground again in going home. | Возвращаясь домой. Сомс опять предпочел подземную железную дорогу. |
| The fog was worse than ever at Sloane Square station. Through the still, thick blur, men groped in and out; women, very few, grasped their reticules to their bosoms and handkerchiefs to their mouths; crowned with the weird excrescence of the driver, haloed by a vague glow of lamp-light that seemed to drown in vapour before it reached the pavement, cabs loomed dimshaped ever and again, and discharged citizens, bolting like rabbits to their burrows. | На Слоун-сквер туман стал еще гуще. Пассажиры выходили и входили на станцию, пробираясь ощупью сквозь неподвижную плотную мглу; редко встречавшиеся в толпе женщины прижимали к груди сумочки, закрывали рот носовыми платками; экипажи, увенчанные призрачными силуэтами кэбменов, в тусклом свете фонарей, которым тонул в тумане, едва достигнув мостовой, то и дело подъезжали и высаживали седоков, разбегавшихся, как кролики по своим норам. |
| And these shadowy figures, wrapped each in his own little shroud of fog, took no notice of each other. In the great warren, each rabbit for himself, especially those clothed in the more expensive fur, who, afraid of carriages on foggy days, are driven underground. | И эти неясные призраки, закутанные в саваны из тумана, не замечали друг друга. Большой загон, и каждый кролик заботится только о себе, в особенности те кролики, на которых мех подороже, которые боятся брать кэбы в туманные дни и лезут под землю. |
| One figure, however, not far from Soames, waited at the station door. | Однако у входа на станцию неподалеку от Сомса виднелась чья-то фигура. |
| Some buccaneer or lover, of whom each Forsyte thought: 'Poor devil! looks as if he were having a bad time!' Their kind hearts beat a stroke faster for that poor, waiting, anxious lover in the fog; but they hurried by, well knowing that they had neither time nor money to spare for any suffering but their own. | Какой-нибудь пират или влюбленный, один из тех, кто вызывает у каждого Форсайта мысль: "Вот бедняга! Плохо ему, должно быть!" Их добрые сердца чуть сжимаются при виде бедняг-влюбленных, нетерпеливо поджидающих кого-то в тумане; но Форсайты быстро проходят мимо, хорошо зная, что время и деньги надо тратить только на свои собственные страдания. |
| Only a policeman, patrolling slowly and at intervals, took an interest in that waiting figure, the brim of whose slouch hat half hid a face reddened by the cold, all thin, and haggard, over which a hand stole now and again to smooth away anxiety, or renew the resolution that kept him waiting there. But the waiting lover (if lover he were) was used to policemen's scrutiny, or too absorbed in his anxiety, for he never flinched. A hardened case, accustomed to long trysts, to anxiety, and fog, and cold, if only his mistress came at last. Foolish lover! Fogs last until the spring; there is also snow and rain, no comfort anywhere; gnawing fear if you bring her out, gnawing fear if you bid her stay at home! | Один лишь полисмен, прохаживавшийся взад и вперед, заинтересовался этим человеком, низко надвинувшим шляпу на покрасневшее от холода лицо худое, измученное лицо, которого он то и дело касался рукой. Чтобы смирить тревогу или снова набраться решимости и снова ждать. Но влюбленный (если это действительно был влюбленный), вероятно, привык ко взглядам полисменов или же весь ушел в свои тревожные мысли, потому что эти взгляды, очевидно, не беспокоили его. Ему знакомы и долгие часы ожидания, и тревога, и туман, и холод; ему не в первый раз, лишь бы она пришла! Глупец! Туманы кончатся только весной; а, кроме них, есть еще снег и дождь, и никуда от этого не спрячешься. Гнетущий страх, если заставляешь ее прийти, гнетущий страх, если просишь остаться дома. |
| "Serve him right; he should arrange his affairs better!" | "Поделом ему: надо уметь устраивать свои дела!" |
| So any respectable Forsyte. Yet, if that sounder citizen could have listened at the waiting lover's heart, out there in the fog and the cold, he would have said again: "Yes, poor devil he's having a bad time!" | Так думают почтенные Форсайты. Однако, случись этим гораздо более разумным гражданам прислушаться к сердцу влюбленного, который ждет свидания в тумане и холоде, они бы опять повторили: "Да, бедняга! Плохо ему приходится!" |
| Soames got into his cab, and, with the glass down, crept along Sloane Street, and so along the Brompton Road, and home. He reached his house at five. | Сомс взял кэб с опущенными стеклами, и кэбмен медленно повез его по Слоун-стрит и Бромтон-Род на Монпелье-сквер. Он приехал домой в пять часов. |
| His wife was not in. She had gone out a quarter of an hour before. Out at such a time of night, into this terrible fog! What was the meaning of that? | Жены не было дома. Она ушла четверть часа тому назад. Ушла так поздно, в такой туман! Что это значит? |
| He sat by the dining-room fire, with the door open, disturbed to the soul, trying to read the evening paper. A book was no good-- in daily papers alone was any narcotic to such worry as his. >From the customary events recorded in the journal he drew some comfort. 'Suicide of an actress'--'Grave indisposition of a Statesman' (that chronic sufferer)--'Divorce of an army officer' --'Fire in a colliery'--he read them all. They helped him a little--prescribed by the greatest of all doctors, our natural taste. | Он сел в столовой у камина, открыв дверь в холл, и, встревоженный до глубины души, попытался прочесть вечернюю газету. Книга не поможет только газета способна приглушить тревогу, мучившую его. Заурядные события, о которых повествовалось там, подействовали успокаивающе. "Самоубийство актрисы" - "Тяжелая болезнь государственного деятеля" (опять! Вот везет несчастному!) - "Бракоразводный процесс офицера" - "Пожар в шахте" - он прочел все подряд. Эти события помогли ему, как лекарство, прописанное величайшим лекарем - нашей врожденной склонностью. |
| It was nearly seven when he heard her come in. | Около семи часов он услышал, что Ирэн вернулась. |
| The incident of the night before had long lost its importance under stress of anxiety at her strange sortie into the fog. But now that Irene was home, the memory of her broken-hearted sobbing came back to him, and he felt nervous at the thought of facing her. | События прошлой ночи уже давно потеряли свою остроту, заглушенные тревогой, которую пробудила в нем эта неизвестно чем вызванная прогулка в такой туман. Но стоило только Ирэн вернуться, как звуки ее горьких рыданий снова встали у него в памяти, и он заволновался, думая о предстоящей встрече. |
| She was already on the stairs; her grey fur coat hung to her knees, its high collar almost hid her face, she wore a thick veil. | Она была уже на лестнице; воротник короткой шубки серого меха почти закрывал ей лицо, закутанное густой вуалью. |
| She neither turned to look at him nor spoke. No ghost or stranger could have passed more silently. | Она не оглянулась, не проговорила ни слова. Даже призрак, даже совсем посторонний человек не прошел бы мимо в таком молчании. |
| Bilson came to lay dinner, and told him that Mrs. Forsyte was not coming down; she was having the soup in her room. | Билсон пришла накрыть на стол и сказала, что миссис Форсайт не сойдет к обеду, она приказала подать суп к себе в комнату. |
| For once Soames did not 'change'; it was, perhaps, the first time in his life that he had sat down to dinner with soiled cuffs, and, not even noticing them, he brooded long over his wine. He sent Bilson to light a fire in his picture-room, and presently went up there himself. | Впервые за всю свою жизнь Сомс не переоделся к столу; вряд ли когда-нибудь ему приходилось обедать в несвежих манжетах, но он не замечал этого, задумавшись над стаканом вина. Он послал Билсон затопить камин в комнате, где были картины, и вскоре поднялся туда сам. |
| Turning on the gas, he heaved a deep sigh, as though amongst these treasures, the backs of which confronted him in stacks, around the little room, he had found at length his peace of mind. He went straight up to the greatest treasure of them all, an undoubted Turner, and, carrying it to the easel, turned its face to the light. There had been a movement in Turners, but he had not been able to make up his mind to part with it. He stood for a long time, his pale, clean-shaven face poked forward above his stand-up collar, looking at the picture as though he were adding it up; a wistful expression came into his eyes; he found, perhaps, that it came to too little. He took it down from the easel to put it back against the wall; but, in crossing the room, stopped, for he seemed to hear sobbing. | Сомс зажег газовую лампу и глубоко вздохнул, словно среди этих сокровищ, в несколько рядов стоявших в маленькой комнате лицом к стене, ему удалось наконец найти душевный покой. Он подошел к самому бесценному своему сокровищу - бесспорный Тернер - и поставил его на мольберт лицом к свету. На Тернера сейчас был хороший спрос, но Сомс все еще не решался расстаться с ним. Он долго стоял так, вытянув шею, выступавшую над высоким воротничком, повернув свое бледное, чисто выбритое лицо к картине, словно оценивая ее; в глазах его появилось тоскливое выражение: должно быть, цена оказалась слишком значительной. Он снял картину с мольберта, чтобы снова поставить ее к стене; но, сделав шаг, остановился: ему послышались звуки рыданий. |
| It was nothing--only the sort of thing that had been bothering him in the morning. And soon after, putting the high guard before the blazing fire, he stole downstairs. | Нет, показалось - все то же, что преследовало его утром. Он поставил перед разгоревшимся камином высокий экран и тихо спустился вниз. |
| Fresh for the morrow! was his thought. It was long before he went to sleep.... | "Утро вечера мудренее!" - подумал Сомс. Заснуть ему удалось не скоро. |
| It is now to George Forsyte that the mind must turn for light on the events of that fog-engulfed afternoon. | Теперь, чтобы пролить свет на события этого утонувшего в тумане дня, следует заняться Джорджем Форсайтом. |
| The wittiest and most sportsmanlike of the Forsytes had passed the day reading a novel in the paternal mansion at Princes' Gardens. Since a recent crisis in his financial affairs he had been kept on parole by Roger, and compelled to reside 'at home.' | Завзятый остряк и единственный спортсмен в семье Форсайтов провел утро в родительском доме на Принсез-Гарденс за чтением романа. После недавнего финансового краха своего беспутного сынка Роджер взял с него честное слово, что он образумится, и заставлял сидеть дома. |
| Towards five o'clock he went out, and took train at South Kensington Station (for everyone to-day went Underground). His intention was to dine, and pass the evening playing billiards at the Red Pottle--that unique hostel, neither club, hotel, nor good gilt restaurant. | Около пяти часов Джордж вышел и направился к станции на Саут-Кенсингтон (в такой день все ездят подземкой). Он хотел пообедать и провести вечер за бильярдом в "Красной кружке" - единственном в своем роде заведении, не похожем ни на клуб, ни на отель, ни на фешенебельный ресторан. |
| He got out at Charing Cross, choosing it in preference to his more usual St. James's Park, that he might reach Jermyn Street by better lighted ways. | Он вышел у Чэринг-Кросса вместо Сент-Джемс-парка, решив пройти на Джермин-стрит по более или менее освещенным улицам. |
| On the platform his eyes--for in combination with a composed and fashionable appearance, George had sharp eyes, and was always on the look-out for fillips to his sardonic humour--his eyes were attracted by a man, who, leaping from a first-class compartment, staggered rather than walked towards the exit. | На платформе внимание его - а кроме солидной, элегантной внешности, Джордж обладал еще острым глазом и всегда был начеку, подыскивая пищу для своего остроумия, - внимание его привлек какой-то человек, который выскочил из вагона первого класса и шатающейся походкой направился к выходу. |
| 'So ho, my bird!' said George to himself; 'why, it's "the Buccaneer!"' and he put his big figure on the trail. Nothing afforded him greater amusement than a drunken man. | "Хо-хо, голубчик! - мысленно проговорил Джордж. - Ба, да это "пират"! - И он повернул свое тучное туловище вслед за Босини. Ничто так не забавляло его, как вид пьяного человека. |
| Bosinney, who wore a slouch hat, stopped in front of him, spun around, and rushed back towards the carriage he had just left. He was too late. A porter caught him by the coat; the train was already moving on. | Босини, в широкополой шляпе, остановился прямо перед ним, круто повернул и кинулся обратно к вагону, откуда только что выскочил. Но опоздал. Дежурный схватил его за пальто; поезд уже тронулся. |
| George's practised glance caught sight of the face of a lady clad in a grey fur coat at the carriage window. It was Mrs. Soames-- and George felt that this was interesting! | Наметанный глаз Джорджа заметил в окне вагона лицо женщины, одетой в серую меховую шубку. Это была миссис Сомс, и Джордж сразу же заинтересовался. |
| And now he followed Bosinney more closely than ever--up the stairs, past the ticket collector into the street. In that progress, however, his feelings underwent a change; no longer merely curious and amused, he felt sorry for the poor fellow he was shadowing. 'The Buccaneer' was not drunk, but seemed to be acting under the stress of violent emotion; he was talking to himself, and all that George could catch were the words "Oh, God!" Nor did he appear to know what he was doing, or where going; but stared, hesitated, moved like a man out of his mind; and from being merely a joker in search of amusement, George felt that he must see the poor chap through. | Теперь он шел за Босини по пятам - вверх по лестнице, мимо контролера, на улицу. Однако за это время чувства его несколько изменились: он уже не любопытствовал, не забавлялся, а жалел этого беднягу, по следам которого шел. "Пират" не был пьян - им, очевидно, владело сильнейшее волнение; он разговаривал сам с собой, но Джордж уловил только одно: "Боже, боже!" Он, должно быть, не сознавал, что делает, куда идет, озирался, останавливался в нерешительности, вел себя как помешанный, и Джордж, вначале искавший только случая поразвлечься, решил не спускать с бедняги глаз. |
| He had 'taken the knock'--'taken the knock!' And he wondered what on earth Mrs. Soames had been saying, what on earth she had been telling him in the railway carriage. She had looked bad enough herself! It made George sorry to think of her travelling on with her trouble all alone. | Здорово его пристукнуло, здорово! Джордж ломал себе голову, что же такое говорила миссис Сомс, что же такое она рассказала ему в вагоне. У нее вид тоже был неважный! И Джордж пожалел, что ей приходится ехать совсем одной со своим горем. |
| He followed close behind Bosinney's elbow--tall, burly figure, saying nothing, dodging warily--and shadowed him out into the fog. | Джордж не отставал от Босини ни на шаг; высокий, грузный, он шел молча, лавируя среди встречных, следуя за ним в тумане по пятам. |
| There was something here beyond a jest! He kept his head admirably, in spite of some excitement, for in addition to compassion, the instincts of the chase were roused within him. | Это уже не было похоже на забаву. Он сохранял полнейшее хладнокровие, несмотря на то, что был несколько возбужден, так как вместе с состраданием в нем заговорил инстинкт охотника. |
| Bosinney walked right out into the thoroughfare--a vast muffled blackness, where a man could not see six paces before him; where, all around, voices or whistles mocked the sense of direction; and sudden shapes came rolling slow upon them; and now and then a light showed like a dim island in an infinite dark sea. | Босини вышел прямо на мостовую - густая тьма без конца, без края, где в шести шагах уже ничего не видно, где голоса и свистки, раздававшиеся со всех сторон, издевались над чувством ориентации; и экипажи, как тени, внезапно возникали и медленно двигались мимо; и время от времени где-то мерцал огонек, словно остров, маячивший в необъятном море мрака. |
| And fast into this perilous gulf of night walked Bosinney, and fast after him walked George. If the fellow meant to put his 'twopenny' under a 'bus, he would stop it if he could! Across the street and back the hunted creature strode, not groping as other men were groping in that gloom, but driven forward as though the faithful George behind wielded a knout; and this chase after a haunted man began to have for George the strangest fascination. | И Босини шел быстро, прямо в волны ночи, грозившей бедой, и так же быстро шел за ним Джордж. Если этот субъект вздумает сунуть свою "черепушку" под омнибус, он ему помешает, только бы успеть! Через улицу и снова обратно шагал преследуемый Босини, шагал не ощупью, как все в этом мраке, но несся вперед, словно верный Джордж стегал его сзади кнутом; и в этой погоне за человеком, не знавшим, куда деваться от горя, Джордж начал находить какое-то странное удовольствие. |
| But it was now that the affair developed in a way which ever afterwards caused it to remain green in his mind. Brought to a stand-still in the fog, he heard words which threw a sudden light on these proceedings. What Mrs. Soames had said to Bosinney in the train was now no longer dark. George understood from those mutterings that Soames had exercised his rights over an estranged and unwilling wife in the greatest--the supreme act of property. | Но тут события приняли новый оборот, и эта минута навсегда запечатлелась в памяти Джорджа. Вынужденная остановка в тумане дала ему возможность услышать слова, внезапно пролившие свет на все. То, что миссис Сомс рассказала Босини в поезде, перестало быть тайной для Джорджа. Он понял из этого отрывочного бормотания, что Сомс - отвергнутый, нелюбимый муж - восстановил свои права на жену путем величайшего, наивысшего акта собственности. |
| His fancy wandered in the fields of this situation; it impressed him; he guessed something of the anguish, the sexual confusion and horror in Bosinney's heart. And he thought: 'Yes, it's a bit thick! I don't wonder the poor fellow is halfcracked!' | Мысли Джорджа пустились странствовать; это открытие поразило его; он отчасти понял ревнивую боль, смятение и ужас Босини. И подумал: "Да, это, пожалуй, уж слишком! Ничего удивительного, что малый свихнулся!" |
| He had run his quarry to earth on a bench under one of the lions in Trafalgar Square, a monster sphynx astray like themselves in that gulf of darkness. Here, rigid and silent, sat Bosinney, and George, in whose patience was a touch of strange brotherliness, took his stand behind. He was not lacking in a certain delicacy- -a sense of form--that did not permit him to intrude upon this tragedy, and he waited, quiet as the lion above, his fur collar hitched above his ears concealing the fleshy redness of his cheeks, concealing all but his eyes with their sardonic, compassionate stare. And men kept passing back from business on the way to their clubs--men whose figures shrouded in cocoons of fog came into view like spectres, and like spectres vanished. Then even in his compassion George's Quilpish humour broke forth in a sudden longing to pluck these spectres by the sleeve, and say: | Наконец его дичь опустилась на скамейку, под одним из львов Трафальгар-сквер - громадным сфинксом, как и они, заблудившимся в этом море тьмы. Босини сидел неподвижный, безмолвный, и Джордж, к терпению которого примешивалось теперь что-то вроде братского сострадания, встал позади скамейки. Нельзя отказать ему в некоторой деликатности, в некотором чувстве приличия, не позволявшем вмешиваться в эту трагедию, - и он ждал, молчаливый, как лев, возвышавшийся над ними, подняв меховой воротник, упрятав в него свои мясистые румяные щеки, упрятав все, кроме глаз, смотревших с насмешливым состраданием. Люди шли мимо, держа путь из контор в клубы, - неясные фигуры, закутанные в коконы тумана, появлялись, как призраки, и, как призраки, исчезали. Даже чувство сострадания не уберегло Джорджа от желания посмеяться, и ему захотелось вдруг схватить какой-нибудь призрак за рукав и крикнуть: |
| "Hi, you Johnnies! You don't often see a show like this! Here's a poor devil whose mistress has just been telling him a pretty little story of her husband; walk up, walk up! He's taken the knock, you see." | "Эй, вы! Такое зрелище не часто увидишь! Вот сидит бедняга, который только что выслушал от своей любовницы занятную историю об ее муже; подходите, подходите поближе! Полюбуйтесь, как его пристукнуло!" |
| In fancy he saw them gaping round the tortured lover; and grinned as he thought of some respectable, newly-married spectre enabled by the state of his own affections to catch an inkling of what was going on within Bosinney; he fancied he could see his mouth getting wider and wider, and the fog going down and down. For in George was all that contempt of the of the married middle-class-- peculiar to the wild and sportsmanlike spirits in its ranks. | И он представлял себе, как все будут глазеть на несчастного; и ухмылялся, думая о каком-нибудь почтенном, недавно женившемся призраке, который по своему положению молодожена мог хотя бы в малейшей степени понять, что творилось с Босини; представлял, как тот все шире и шире будет разевать рот и как в открытый рот набьется туман. Джордж питал презрение к представителям своего класса, особенно к женатым, - презрение, характерное для бесшабашной спортсменской верхушки этого класса. |
| But he began to be bored. Waiting was not what he had bargained for. | Но Джорджа уже одолевала скука. Такое долгое ожидание не входило в его расчеты. |
| 'After all,' he thought, 'the poor chap will get over it; not the first time such a thing has happened in this little city!' But now his quarry again began muttering words of violent hate and anger. And following a sudden impulse George touched him on the shoulder. | "В конце концов, - подумал он, - бедняга как-нибудь успокоится; такие истории в нашем городке не диво". Но тут его дичь снова принялась бормотать слова ненависти и злобы. И, повинуясь внезапному импульсу, Джордж тронул Босини за плечо. |
| Bosinney spun round. | Босини круто повернулся. |
| "Who are you? What do you want?" | - Кто это? Что вам нужно? |
| George could have stood it well enough in the light of the gas lamps, in the light of that everyday world of which he was so hardy a connoisseur; but in this fog, where all was gloomy and unreal, where nothing had that matter-of-fact value associated by Forsytes with earth, he was a victim to strange qualms, and as he tried to stare back into the eyes of this maniac, he thought: | Джордж с честью вышел бы из такого положения при свете фонарей, в обыденной обстановке, в которой он так искусно ориентировался; но в этом тумане, где все казалось таким мрачным, таким нереальным, где все теряло свою привычную ценность, неотделимую в представлении Форсайтов от вещного мира, его вдруг сковала какая-то нерешительность, и, стараясь не сморгнуть перед взглядом этого одержимого, он подумал: |
| 'If I see a bobby, I'll hand him over; | "Увижу полисмена, сдам ему на руки этого субъекта. |
| he's not fit to be at large.' | Его нельзя оставлять на свободе". |
| But waiting for no answer, Bosinney strode off into the fog, and George followed, keeping perhaps a little further off, yet more than ever set on tracking him down. | Не дожидаясь ответа, Босини снова скрылся в тумане, и Джордж последовал за ним, на этот раз держась немного дальше, но твердо решив не прекращать погони. |
| 'He can't go on long like this,' he thought. 'It's God's own miracle he's not been run over already.' He brooded no more on policemen, a sportsman's sacred fire alive again within him. | "Не может же это продолжаться без конца, - думал он. - Просто чудо, что его до сих пор не задавили!" Джордж забыл о полисмене, священный огонь охоты снова разгорелся в нем. |
| Into a denser gloom than ever Bosinney held on at a furious pace; but his pursuer perceived more method in his madness--he was clearly making his way westwards. | Босини уже не шел, а мчался в еще более сгустившемся тумане; но его преследователь начал замечать в этом безумстве какую-то цель - он явно держал на запад, |
| 'He's really going for Soames!' thought George. The idea was attractive. It would be a sporting end to such a chase. He had always disliked his cousin. | "Неужели к Сомсу?" - подумал Джордж. Эта мысль ему понравилась. Достойное завершение такой охоты. Джордж никогда не любил своего двоюродного братца. |
| The shaft of a passing cab brushed against his shoulder and made him leap aside. He did not intend to be killed for the Buccaneer, or anyone. Yet, with hereditary tenacity, he stuck to the trail through vapour that blotted out everything but the shadow of the hunted man and the dim moon of the nearest lamp. | Проезжавший экипаж задел его оглоблей по плечу и заставил отскочить в сторону. Он не желает погибать ни из-за этого "пирата", ни из-за кого другого. Но врожденное упорство заставляло его идти по следу сквозь мглу, затянувшую все, кроме силуэта человека, за которым он гнался, и смутных лун ближайших фонарей. |
| Then suddenly, with the instinct of a town-stroller, George knew himself to be in Piccadilly. Here he could find his way blindfold; and freed from the strain of geographical uncertainty, his mind returned to Bosinney's trouble. | И вдруг инстинкт завсегдатая этих мест подсказал Джорджу, что они вышли на Пикадилли. Здесь Джордж мог пройти хоть с завязанными глазами, и, освободившись от необходимости ориентироваться, он снова задумался над несчастьем Босини. |
| Down the long avenue of his man-about-town experience, bursting, as it were, through a smirch of doubtful amours, there stalked to him a memory of his youth. A memory, poignant still, that brought the scent of hay, the gleam of moonlight, a summer magic, into the reek and blackness of this London fog--the memory of a night when in the darkest shadow of a lawn he had overheard from a woman's lips that he was not her sole possessor. And for a moment George walked no longer in black Piccadilly, but lay again, with hell in his heart, and his face to the sweet-smelling, dewy grass, in the long shadow of poplars that hid the moon. | По длинной аллее похождений светского человека, прорвавшись сквозь невзрачную толпу сомнительных интрижек, к нему шло воспоминание молодости. Воспоминание, все еще жгучее, которое принесло в зловоние и черноту лондонского тумана запах сена, мягкий свет луны, колдовство лета, - воспоминание о той ночи, когда в густой тьме лужайки Джордж услышал из уст женщины, что он не единственный ее обладатель. И на одно мгновение исчезла серная от тумана Пикадилли, и Джордж снова лежал в тени тополей, закрывавших луну, чувствовал, как разрывается у него сердце, лежал, уткнувшись лицом в душистую, мокрую от росы траву. |
| A longing seized him to throw his arm round the Buccaneer, and say, "Come, old boy. Time cures all. Let's go and drink it off!" | Ему захотелось положить "пирату" руку на плечо и сказать: "Полно, друг! Время все залечит. Пойдем выпьем с горя!" |
| But a voice yelled at him, and he started back. A cab rolled out of blackness, and into blackness disappeared. And suddenly George perceived that he had lost Bosinney. He ran forward and back, felt his heart clutched by a sickening fear, the dark fear which lives in the wings of the fog. Perspiration started out on his brow. He stood quite still, listening with all his might. | Но тут кто-то закричал на него, и он отпрянул в сторону. Из черноты показался кэб и в черноте же исчез. И вдруг Джордж увидел, что потерял Босини. Он бросился вперед, вернулся, чувствуя, как сжимается сердце от страха, того мучительного страха, который приносит на своих крыльях туман. Лоб его покрылся испариной. Он замер на месте, весь превратившись в слух. |
| "And then," as he confided to Dartie the same evening in the course of a game of billiards at the Red Pottle, "I lost him." | - И тут, - как в тот же вечер рассказывал он Дарти за бильярдом в "Красной кружке", - я потерял его. |
| Dartie twirled complacently at his dark moustache. He had just put together a neat break of twenty-three,--failing at a 'Jenny.' | Дарти благодушно покрутил свои темные усики. Он только что выбил разом двадцать три очка. |
| "And who was she?" he asked. | - А кто была она? - спросил он. |
| George looked slowly at the 'man of the world's' fattish, sallow face, and a little grim smile lurked about the curves of his cheeks and his heavy-lidded eyes. | Джордж медленно поднял глаза на обрюзгшее, желтое лицо "светского человека", и угрюмая усмешка незаметно скользнула у него по щекам и около тяжелых век. |
| 'No, no, my fine fellow,' he thought, 'I'm not going to tell you.' For though he mixed with Dartie a good deal, he thought him a bit of a cad. | "Ну нет, приятель, - подумал он. - Тебе я этого не скажу". Джордж не очень верил в порядочность Дарти, хотя и проводил много времени в его обществе. |
| "Oh, some little love-lady or other," he said, and chalked his cue. | - Какая-нибудь фея, - сказал он, натирая кий мелом. |
| "A love-lady!" exclaimed Dartie--he used a more figurative expression. "I made sure it was our friend Soa...." | - Фея! - воскликнул Дарти - он употребил более красочное слово. - Я убежден, что это была жена нашего приятеля Со... |
| "Did you?" said George curtly. "Then damme you've made an error." | - Вот как? - оборвал его Джордж. - В таком случае вы ошибаетесь! |
| He missed his shot. He was careful not to allude to the subject again till, towards eleven o'clock, having, in his poetic phraseology, 'looked upon the drink when it was yellow,' he drew aside the blind, and gazed out into the street. The murky blackness of the fog was but faintly broken by the lamps of the 'Red Pottle,' and no shape of mortal man or thing was in sight. | И промазал. Он намеренно не заводил больше разговора на эту тему, но около одиннадцати часов, доигравшись, как он сам потом поэтически выразился, "до того, что у него уже из глаз полезло", подошел к окну и, отдернув занавеску, выглянул на улицу. Черную пелену тумана лишь кое-где разгонял свет, лившийся из окон "Красной кружки", улица была пустынная, мертвая. |
| "I can't help thinking of that poor Buccaneer," he said. "He may be wandering out there now in that fog. If he's not a corpse," he added with strange dejection. | - Не выходит у меня из головы этот "пират", - сказал Джордж. - До сих пор, должно быть, слоняется в тумане. Если только не отправился на тот свет, - добавил он подавленным тоном. |
| "Corpse!" said Dartie, in whom the recollection of his defeat at Richmond flared up. "He's all right. Ten to one if he wasn't tight!" | - На тот свет? - сказал Дарти, вспомнивший вдруг свое поражение в Ричмонд-парке. - Ничего ему не сделается. Держу пари, что молодчик был пьян! |
| George turned on him, looking really formidable, with a sort of savage gloom on his big face. | Джордж круто повернулся: он был просто страшен - его большое лицо потемнело от ярости. |
| "Dry up!" he said. "Don't I tell you he's 'taken the knock!"' | - Хватит! - сказал Джордж. - Ведь я же говорил, что он был совсем пришибленный. |
| English | Русский |
| In the morning of his case, which was second in the list, Soames was again obliged to start without seeing Irene, and it was just as well, for he had not as yet made up his mind what attitude to adopt towards her. | В то утро, на которое был назначен разбор его дела, Сомсу опять пришлось выйти из дому, не повидавшись с Ирэн; пожалуй, это было к лучшему, питому что он до сих пор не решил, как держать себя с ней. |
| He had been requested to be in court by half-past ten, to provide against the event of the first action (a breach of promise) collapsing, which however it did not, both sides showing a courage that afforded Waterbuck, Q.C., an opportunity for improving his already great reputation in this class of case. He was opposed by Ram, the other celebrated breach of promise man. It was a battle of giants. | В суд его просили прийти к половине одиннадцатого, на тот случай, если первое дело (нарушение обещания жениться) будет отложено; однако надежда эта не оправдалась, и обе стороны проявили такую отвагу, что королевскому адвокату Уотербаку представилась возможность лишний раз поддержать свою и без того славную репутацию знатока подобных казусов. От другой стороны выступал Рэм, тоже знаменитый специалист по делам о нарушении обещаний. Это был поединок гигантов. |
| The court delivered judgment just before the luncheon interval. The jury left the box for good, and Soames went out to get something to eat. He met James standing at the little luncheon- bar, like a pelican in the wilderness of the galleries, bent over a sandwich with a glass of sherry before him. The spacious emptiness of the great central hall, over which father and son brooded as they stood together, was marred now and then for a fleeting moment by barristers in wig and gown hurriedly bolting across, by an occasional old lady or rusty-coated man, looking up in a frightened way, and by two persons, bolder than their generation, seated in an embrasure arguing. The sound of their voices arose, together with a scent as of neglected wells, which, mingling with the odour of the galleries, combined to form the savour, like nothing but the emanation of a refined cheese, so indissolubly connected with the administration of British Justice. | Суд вынес решение как раз к перерыву на завтрак. Присяжные покинули свои места, и Сомс пошел закусить. В буфете он встретил отца; Джемс, словно пеликан, затерявшийся на этой пустынной галерее, стоял, задумавшись, над сэндвичем и стаканом хереса. Безлюдную пустоту центрального зала, над которым в мрачном раздумье остановились отец и сын, лишь изредка на миг нарушали спешившие куда-то адвокаты в париках и мантиях, случайно оказавшаяся здесь пожилая леди, какой-то мужчина в порыжелом пальто, со страхом взиравший наверх, и двое молодых людей, болтавших в амбразуре окна со смелостью, не свойственной старшему поколению. Звуки их голосов доходили наверх вместе с запахом, напоминавшим тот, который исходит от заброшенных колодцев и в сочетании со спертым воздухом галерей создает полную иллюзию аромата выдержанного сыра - аромата, неизменно сопутствующего отправлению британского правосудия. |
| It was not long before James addressed his son. | Немного погодя Джемс заговорил: |
| "When's your case coming on? I suppose it'll be on directly. I shouldn't wonder if this Bosinney'd say anything; I should think he'd have to. He'll go bankrupt if it goes against him." He took a large bite at his sandwich and a mouthful of sherry. "Your mother," he said, "wants you and Irene to come and dine to-night." | - Когда начнут твое дело? Сразу после перерыва, должно быть. Того и гляди этот Босини наговорит бог знает чего; собственно, это единственное, что ему осталось. Он обанкротится, если проиграет. - Джемс отправил в рот большой кусок сэндвича и запил его хересом. - Мама ждет тебя и Ирэн к обеду, - сказал он. |
| A chill smile played round Soames' lips; he looked back at his father. Anyone who had seen the look, cold and furtive, thus interchanged, might have been pardoned for not appreciating the real understanding between them. James finished his sherry at a draught. | Ледяная усмешка промелькнула на губах Сомса; он посмотрел на отца. Невольного свидетеля, подметившего этот холодный, беглый взгляд, вполне можно было бы извинить за недооценку взаимного понимания между отцом и сыном. Джемс одним глотком допил херес. |
| "How much?" he asked. | - Сколько? - спросил он. |
| On returning to the court Soames took at once his rightful seat on the front bench beside his solicitor. He ascertained where his father was seated with a glance so sidelong as to commit nobody. | Вернувшись в зал суда. Сомс сразу же занял место на передней скамье рядом со своим адвокатом. Он посмотрел, куда сел отец, незаметно скосив глаза, чтобы не скомпрометировать ни себя, ни Джемса. |
| James, sitting back with his hands clasped over the handle of his umbrella, was brooding on the end of the bench immediately behind counsel, whence he could get away at once when the case was over. He considered Bosinney's conduct in every way outrageous, but he did not wish to run up against him, feeling that the meeting would be awkward. | Джемс выбрал место с краю, позади адвокатов, чтобы уйти сразу же после конца, и, хмурый, сидел, откинувшись на спинку скамьи, опираясь обеими руками на зонтик. Он считал поведение Босини возмутительным во всех отношениях, но сталкиваться с ним не хотел, предчувствуя, что такая встреча будет не из приятных. |
| Next to the Divorce Court, this court was, perhaps, the favourite emporium of justice, libel, breach of promise, and other commercial actions being frequently decided there. Quite a sprinkling of persons unconnected with the law occupied the back benches, and the hat of a woman or two could be seen in the gallery. | После Суда по бракоразводным делам эта арена правосудия пользовалась, пожалуй, наибольшей любовью публики, ибо здесь часто разбирались такие сугубо коммерческие деяния, как клевета, нарушение обещаний жениться и тому подобное. Довольно большое количество лиц, не имеющих прямого отношения к закону, занимало задние скамьи; на галерее кое-где виднелись дамские шляпки. |
| The two rows of seats immediately in front of James were gradually filled by barristers in wigs, who sat down to make pencil notes, chat, and attend to their teeth; but his interest was soon diverted from these lesser lights of justice by the entrance of Waterbuck, Q.C., with the wings of his silk gown rustling, and his red, capable face supported by two short, brown whiskers. The famous Q.C. looked, as James freely admitted, the very picture of a man who could heckle a witness. | Адвокаты в париках постепенно заполнили два ряда скамей перед Джемсом и сейчас же принялись строчить что-то карандашами, болтать и ковырять в зубах; но эти не столь блистательные служители правосудия недолго привлекали его внимание, вскоре же устремившееся на подпертое с двух сторон короткими темными бакенбардами красное самоуверенное лицо королевского адвоката Уотербака, который вошел в зал, шурша развевающейся шелковой мантией. Знаменитый королевский адвокат, как не замедлил подумать Джемс, имел вид человека, способного доконать любого свидетеля. |
| For all his experience, it so happened that he had never seen Waterbuck, Q.C., before, and, like many Forsytes in the lower branch of the profession, he had an extreme admiration for a good cross-examiner. The long, lugubrious folds in his cheeks relaxed somewhat after seeing him, especially as he now perceived that Soames alone was represented by silk. | Несмотря на большую практику в такого рода делах, Джемсу не приходилось до сих пор встречаться с королевским адвокатом Уотербаком, и, подобно многим другим Форсайтам, которые были не настолько крупными юристами, чтобы выступать в суде, он преклонялся перед мастерами перекрестного допроса. Длинные унылые морщины у него на лице немного разгладились при виде королевского адвоката, особенно когда он убедился, что только один Сомс был представлен шелковой мантией. |
| Waterbuck, Q.C., had barely screwed round on his elbow to chat with his Junior before Mr. Justice Bentham himself appeared--a thin, rather hen-like man, with a little stoop, clean-shaven under his snowy wig. Like all the rest of the court, Waterbuck rose, and remained on his feet until the judge was seated. James rose but slightly; he was already comfortable, and had no opinion of Bentham, having sat next but one to him at dinner twice at the Bumley Tomms'. Bumley Tomm was rather a poor thing, though he had been so successful. James himself had given him his first brief. He was excited, too, for he had just found out that Bosinney was not in court. | Не успел королевский адвокат Уотербак поставить локти на стол и, повернувшись к своему помощнику, перекинуться с ним двумя-тремя словами, как появился сам судья мистер Бентем - худой, похожий чем-то на курицу, слегка сутулый, с гладко выбритыми щеками, в белоснежном парике. Уотербак поднялся вслед за всеми и стоя ждал, пока судья займет свое место. Джемс только привстал; он удобно устроился и к тому же не питал особенного почтения к Бентему, с которым ему дважды пришлось сидеть через одного человека на обедах у Бамли Томса. Бамли Томс был порядочное ничтожество, хотя и ухитрился преуспеть в делах. Первое дело, с которого он начинал когда-то, было поручено ему самим Джемсом. Кроме того, Джемс заволновался, убедившись, что Босини нет в зале суда. |
| 'Now, what's he mean by that?' he kept on thinking. | "Что он еще задумал?" - не выходило у него из головы. |
| The case having been called on, Waterbuck, Q.C., pushing back his papers, hitched his gown on his shoulder, and, with a semi-circular look around him, like a man who is going to bat, arose and addressed the Court. | Слушание дела началось; королевский адвокат Уотербак отодвинул лежавшие перед ним бумаги, оправил мантию на плече, оглянулся по сторонам, словно приготовившись ударить по мячу, встал и обратился к суду. |
| The facts, he said, were not in dispute, and all that his Lordship would be asked was to interpret the correspondence which had taken place between his client and the defendant, an architect, with reference to the decoration of a house. He would, however, submit that this correspondence could only mean one very plain thing. After briefly reciting the history of the house at Robin Hill, which he described as a mansion, and the actual facts of expenditure, he went on as follows: | Фактическая сторона дела, сказал он, не вызывает никаких сомнений, и досточтимому лорду придется лишь дать соответствующее истолкование переписке, имевшей место между его доверителем и ответчиком - архитектором по поводу отделки дома. Он сам, однако, - полагает, что смысл переписки совершенно ясен. Изложив вкратце историю дома в Робин-Хилле, названного им виллой, и перечислив суммы, истраченные на постройку, королевский адвокат сообщил следующее: |
| "My client, Mr. Soames Forsyte, is a gentleman, a man of property, who would be the last to dispute any legitimate claim that might be made against him, but he has met with such treatment from his architect in the matter of this house, over which he has, as your lordship has heard, already spent some twelve--some twelve thousand pounds, a sum considerably in advance of the amount he had originally contemplated, that as a matter of principle--and this I cannot too strongly emphasize--as a matter of principle, and in the interests of others, he has felt himself compelled to bring this action. The point put forward in defence by the architect I will suggest to your lordship is not worthy of a moment's serious consideration." | - Мой доверитель, мистер Сомс Форсайт, джентльмен и человек состоятельный, ни в коем случае не стал бы оспаривать предъявленные ему законные требования, но отношение архитектора к постройке дома, на который, как досточтимый лорд уже слышал, мой доверитель истратил двенадцать, двенадцать тысяч фунтов! - сумму, значительно превосходящую его первоначальную смету, - положение архитектора было таково, что мой доверитель счел делом принципа - я подчеркиваю это - счел делом принципа, в интересах всего общества, обратиться в суд. Соображение, выдвинутое в свою защиту архитектором, я считаю не заслуживающим сколько-нибудь серьезного внимания. |
| He then read the correspondence. | Затем он огласил переписку. |
| His client, "a man of recognised position," was prepared to go into the box, and to swear that he never did authorize, that it was never in his mind to authorize, the expenditure of any money beyond the extreme limit of twelve thousand and fifty pounds, which he had clearly fixed; and not further to waste the time of the court, he would at once call Mr. Forsyte. | Его доверитель - "человек с положением" - готов показать под присягой, что никогда не давал и не собирался давать согласие на расходы, превышающие сумму в двенадцать тысяч пятьдесят фунтов, которая была твердо установлена, и, чтобы не отнимать у суда лишнего времени, он сейчас же вызовет мистера Форсайта. |
| Soames then went into the box. His whole appearance was striking in its composure. His face, just supercilious enough, pale and clean-shaven, with a little line between the eyes, and compressed lips; his dress in unostentatious order, one hand neatly gloved, the other bare. He answered the questions put to him in a somewhat low, but distinct voice. His evidence under cross- examination savoured of taciturnity. | Сомс выступил вперед. Весь его облик поражал спокойствием. Лицо слегка надменное, бледное, чисто выбритое, брови чуть сдвинуты, губы сжаты, костюм безупречно строг, одна рука в перчатке. На предложенные вопросы он отвечал несколько тихим, но ясным голосом. Его показания были намеренно немногословны. |
| Had he not used the expression, "a free hand"? | - Употребил ли он выражение "полная свобода действий"? |
| No. | - Нет. |
| "Come, come!" | - Ну, как же нет? |
| The expression he had used was 'a free hand in the terms of this correspondence.' | - Он употребил выражение "полная свобода действий в пределах, указанных в переписке". |
| "Would you tell the Court that that was English?" | - Он считает это выражение вполне правильным? |
| "Yes!" | - Да. |
| "What do you say it means?" | - Что же оно значит? |
| "What it says!" | - То, что значит. |
| "Are you prepared to deny that it is a contradiction in terms?" | - Он утверждает, что в этой фразе нет никакого противоречия? |
| "Yes." | - Да. |
| "You are not an Irishman?" | - Может быть, он ирландец по национальности? |
| "No." | - Нет. |
| "Are you a well-educated man?" | - Он получил образование? |
| "Yes." | - Да. |
| "And yet you persist in that statement?" | - И все же он настаивает на своих словах? |
| "Yes." | - Да. |
| Throughout this and much more cross-examination, which turned again and again around the 'nice point,' James sat with his hand behind his ear, his eyes fixed upon his son. | В продолжение всего допроса, вращавшегося вокруг "щекотливого пункта". Джемс сидел, приложив ладонь к уху, и не сводил глаз с сына. |
| He was proud of him! He could not but feel that in similar circumstances he himself would have been tempted to enlarge his replies, but his instinct told him that this taciturnity was the very thing. He sighed with relief, however, when Soames, slowly turning, and without any change of expression, descended from the box. | Он гордился им. Он чувствовал, что не устоял бы перед искушением давать пространные ответы, случись ему быть в подобном положении, но инстинкт подсказывал, что при данных обстоятельствах немногословие - самое верное дело. Все же Джемс с облегчением вздохнул, когда Сомс неторопливо повернулся и с тем же выражением лица сел на свое место. |
| When it came to the turn of Bosinney's Counsel to address the Judge, James redoubled his attention, and he searched the Court again and again to see if Bosinney were not somewhere concealed. | Когда настал черед адвоката Босини, Джемс удвоил внимание и снова обвел взглядом зал суда, выискивая архитектора. |
| Young Chankery began nervously; he was placed by Bosinney's absence in an awkward position. He therefore did his best to turn that absence to account. | Молодой Ченкери начал не совсем твердо: отсутствие Босини ставило его в неловкое положение. И он сделал все возможное, чтобы обернуть отсутствие своего клиента в его же пользу. |
| He could not but fear--he said--that his client had met with an accident. He had fully expected him there to give evidence; they had sent round that morning both to Mr. Bosinney's office and to his rooms (though he knew they were one and the same, he thought it was as well not to say so), but it was not known where he was, and this he considered to be ominous, knowing how anxious Mr. Bosinney had been to give his evidence. He had not, however, been instructed to apply for an adjournment, and in default of such instruction he conceived it his duty to go on. The plea on which he somewhat confidently relied, and which his client, had he not unfortunately been prevented in some way from attending, would have supported by his evidence, was that such an expression as a 'free hand' could not be limited, fettered, and rendered unmeaning, by any verbiage which might follow it. He would go further and say that the correspondence showed that whatever he might have said in his evidence, Mr. Forsyte had in fact never contemplated repudiating liability on any of the work ordered or executed by his architect. The defendant had certainly never contemplated such a contingency, or, as was demonstrated by his letters, he would never have proceeded with the work--a work of extreme delicacy, carried out with great care and efficiency, to meet and satisfy the fastidious taste of a connoisseur, a rich man, a man of property. He felt strongly on this point, and feeling strongly he used, perhaps, rather strong words when he said that this action was of a most unjustifiable, unexpected, indeed--unprecedented character. If his Lordship had had the opportunity that he himself had made it his duty to take, to go over this very fine house and see the great delicacy and beauty of the decorations executed by his client--an artist in his most honourable profession--he felt convinced that not for one moment would his Lordship tolerate this, he would use no stronger word than, daring attempt to evade legitimate responsibility. | Он боится, что с его доверителем произошел несчастный случай. Мистер Босини должен был непременно явиться в суд; сегодня утром за ним посылали и на квартиру и в контору (Ченкери знал, что то и другое находится в одном месте, однако счел нужным умолчать об этом), но мистера Босини нигде не могли разыскать, и это очень странно, так как мистер Босини непременно хотел дать показания. Однако он, Ченкери, не получал никаких полномочий относительно отсрочки дела и за неимением таковых считает своим долгом продолжать. Доводы защиты, которые он считает вполне основательными и которые его доверитель не преминул бы подтвердить, если бы неудачно сложившиеся обстоятельства не помешали ему явиться в суд, сводятся к тому, что такое выражение, как "полная свобода действий", не может быть ни ограничено, ни изменено, ни лишено своего смысла при помощи дальнейших оговорок. Более того, переписка доказывает, несмотря на все заявления мистера Форсайта, что последний никогда не отказывался принять работу, выполненную самим архитектором или по его заказам. Ответчику и в голову не приходила возможность такого конфликта, в противном случае, как это явствует из его писем, он никогда бы не взял на себя отделку дома - работу чрезвычайно тонкую, но тем не менее выполненную им с таким вниманием и с таким успехом, который мог бы удовлетворить требовательный вкус любого знатока, любого состоятельного человека, богатого человека. Данное обстоятельство особенно сильно его волнует, и поэтому он, возможно, употребит слишком сильные выражения, если скажет, что иск этот является вопиющим по своей несправедливости, абсолютно неожиданным, не имеющим прецедентов. Если бы досточтимому лорду представился случай посмотреть этот прекрасный дом - а он, Ченкери, счел своей обязанностью съездить в Робин-Хилл - и убедиться в изяществе и красоте отделки, - выполненной его доверителем, художником в самом высоком значении этого слова, он, Ченкери, уверен, что досточтимый лорд не потерпел бы такой - он не хочет быть чересчур резким - такой смелой попытки истца уклониться от своих обязательств. |
| Taking the text of Soames' letters, he lightly touched on 'Boileau v. The Blasted Cement Company, Limited.' | Обратившись к письму Сомса, Ченкери мимоходом коснулся процесса "Буало - Цементная Лимитед". |
| "It is doubtful," he said, "what that authority has decided; in any case I would submit that it is just as much in my favour as in my friend's." | - Решение, вынесенное по этому делу, - сказал он, - весьма спорно; во всяком случае оно в такой же мере говорит в мою пользу, как и в пользу моего уважаемого оппонента. |
| He then argued the 'nice point' closely. With all due deference he submitted that Mr. Forsyte's expression nullified itself. His client not being a rich man, the matter was a serious one for him; he was a very talented architect, whose professional reputation was undoubtedly somewhat at stake. He concluded with a perhaps too personal appeal to the Judge, as a lover of the arts, to show himself the protector of artists, from what was occasionally--he said occasionally--the too iron hand of capital. | Затем Ченкери занялся вплотную "щекотливым пунктом". При всем своем уважении к мистеру Форсайту он должен указать, что мистер Форсайт сам уничтожил смысл собственного выражения. Его доверитель - человек небогатый, исход дела грозит ему серьезными последствиями; он очень талантливый архитектор, и речь идет до некоторой степени об его профессиональной репутации. Ченкери закончил, пожалуй, слишком непосредственным обращением к судье, как к любителю искусств, призывая его стать на защиту художников, попадающих подчас - он так и сказал "подчас" - в железные тиски капитала. |
| "What," he said, "will be the position of the artistic professions, if men of property like this Mr. Forsyte refuse, and are allowed to refuse, to carry out the obligations of the commissions which they have given." | - Какая же участь ждет художников, - сказал Ченкери, - если состоятельные люди, вроде мистера Форсайта, отказываются, и совершенно безнаказанно отказываются, от выполнения своих обязательств по контрактам?.. |
| He would now call his client, in case he should at the last moment have found himself able to be present. | Он попросит теперь еще раз вызвать своего доверителя на тот случай, если обстоятельства все-таки позволили ему в последнюю минуту явиться в суд. |
| The name Philip Baynes Bosinney was called three times by the Ushers, and the sound of the calling echoed with strange melancholy throughout the Court and Galleries. | Судебные приставы трижды прокричали имя Филипа Бейнза Босини, и призыв их печальным эхом отозвался в зале и на галерее. |
| The crying of this name, to which no answer was returned, had upon James a curious effect: it was like calling for your lost dog about the streets. | Звук этого имени, на которое никто не откликнулся, произвел странное впечатление на Джемса: словно кто-то звал собаку, потерявшуюся на улице. |
| And the creepy feeling that it gave him, of a man missing, grated on his sense of comfort and security-on his cosiness. Though he could not have said why, it made him feel uneasy. | И холодок, пробежавший у него по телу при мысли о пропавшем человеке, нарушил ощущение комфорта, безопасности - ощущение уюта. Джемс и сам не мог бы сказать, в чем тут дело, но ему стало не по себе. |
| He looked now at the clock--a quarter to three! It would be all over in a quarter of an hour. Where could the young fellow be? | Он посмотрел на часы: без четверти три. Через пятнадцать минут все будет кончено. Куда же запропастился этот молодой человек? |
| It was only when Mr. Justice Bentham delivered judgment that he got over the turn he had received. | И только когда судья Бентем встал, чтобы огласить свое заключение, Джемсу удалось отделаться от чувства тревоги. |
| Behind the wooden erection, by which he was fenced from more ordinary mortals, the learned Judge leaned forward. The electric light, just turned on above his head, fell on his face, and mellowed it to an orange hue beneath the snowy crown of his wig; the amplitude of his robes grew before the eye; his whole figure, facing the comparative dusk of the Court, radiated like some majestic and sacred body. He cleared his throat, took a sip of water, broke the nib of a quill against the desk, and, folding his bony hands before him, began. | Ученый муж нагнулся над деревянной кафедрой, которая отделяла его от простых смертных. Свет электрической лампы, загоревшейся над головой судьи Бентема, падал на его лицо, казавшееся теперь оранжевым под белоснежной короной парика; необъятная ширина мантии предстала взорам зрителей; от всей его фигуры, повернутой к относительному сумраку зала, исходило сияние, словно от какой-то величественной святыни. Он откашлялся, отпил глоток воды из стакана, царапнул гусиным пером о пюпитр и, сложив на животе костлявые руки, начал. |
| To James he suddenly loomed much larger than he had ever thought Bentham would loom. It was the majesty of the law; and a person endowed with a nature far less matter-of-fact than that of James might have been excused for failing to pierce this halo, and disinter therefrom the somewhat ordinary Forsyte, who walked and talked in every-day life under the name of Sir Walter Bentham. | Джемс никогда не думал, что Бентем может казаться таким величественным. В нем было величие закона; и даже люди, наделенные большим воображением, чем Джемс, вполне могли не разглядеть за сиянием этого ореола самого обыкновенного Форсайта, известного в повседневной жизни под именем сэра Уолтера Бентема. |
| He delivered judgment in the following words: | Он огласил следующее заключение: |
| "The facts in this case are not in dispute. On May 15 last the defendant wrote to the plaintiff, requesting to be allowed to withdraw from his professional position in regard to the decoration of the plaintiff's house, unless he were given 'a free hand.' The plaintiff, on May 17, wrote back as follows: 'In giving you, in accordance with your request, this free hand, I wish you to clearly understand that the total cost of the house as handed over to me completely decorated, inclusive of your fee (as arranged between us) must not exceed twelve thousand pounds.' To this letter the defendant replied on May 18: 'If you think that in such a delicate matter as decoration I can bind myself to the exact pound, I am afraid you are mistaken.' On May 19 the plaintiff wrote as follows: 'I did not mean to say that if you should exceed the sum named in my letter to you by ten or twenty or even fifty pounds there would be any difficulty between us. You have a free hand in the terms of this correspondence, and I hope you will see your way to completing the decorations.' On May 20 the defendant replied thus shortly: 'Very well.' | "Фактическая сторона дела не подлежит сомнению. Пятнадцатого мая сего года ответчик обратился к истцу с письмом, в котором просил освободить его от обязанностей по отделке дома истца в том случае, если ему не будет предоставлена "полная свобода действий". Семнадцатого мая истец ответил: "Предоставляя Вам, согласно Вашей просьбе, полную свободу действий, я бы хотел, чтобы Вы уяснили себе, что общая стоимость дома со всей отделкой, включая Ваше вознаграждение (согласно нашей договоренности), не должна превышать двенадцати тысяч фунтов". На это письмо ответчик сообщил восемнадцатого мая следующее: "Если Вам кажется, что в таком сложном вопросе, как отделка дома, я могу связать себя определенной суммой, то Вы ошибаетесь". Девятнадцатого мая истец ответил следующим образом: "Я вовсе не хотел сказать, что перерасход суммы, указанной в моем письме, на десять, двадцать и даже пятьдесят фунтов послужит поводом для каких-либо недоразумений между нами. Вам предоставлена полная свобода действий в пределах, указанных в нашей переписке, и я надеюсь, что при этих условиях Вы сумеете закончить отделку дома". Двадцатого мая ответчик написал кратко: "Согласен". |
| "In completing these decorations, the defendant incurred liabilities and expenses which brought the total cost of this house up to the sum of twelve thousand four hundred pounds, all of which expenditure has been defrayed by the plaintiff. This action has been brought by the plaintiff to recover from the defendant the sum of three hundred and fifty pounds expended by him in excess of a sum of twelve thousand and fifty pounds, alleged by the plaintiff to have been fixed by this correspondence as the maximum sum that the defendant had authority to expend. | Завершая отделку, ответчик выдал ряд долговых обязательств, которые довели общую стоимость постройки до суммы в двенадцать тысяч четыреста фунтов, выплаченной истцом полностью. Обратившись в суд, истец требует взыскать с ответчика триста пятьдесят фунтов, то есть перерасход суммы в двенадцать тысяч пятьдесят фунтов, указанной, по словам истца, в переписке как максимум расходов, которые имел право делать ответчик. |
| "The question for me to decide is whether or no the defendant is liable to refund to the plaintiff this sum. In my judgment he is so liable. | Вопрос, подлежащий разрешению, заключается в том, обязан ли ответчик уплатить истцу эту сумму. Я полагаю, что обязан. |
| "What in effect the plaintiff has said is this 'I give you a free hand to complete these decorations, provided that you keep within a total cost to me of twelve thousand pounds. If you exceed that sum by as much as fifty pounds, I will not hold you responsible; beyond that point you are no agent of mine, and I shall repudiate liability.' It is not quite clear to me whether, had the plaintiff in fact repudiated liability under his agent's contracts, he would, under all the circumstances, have been successful in so doing; but he has not adopted this course. He has accepted liability, and fallen back upon his rights against the defendant under the terms of the latter's engagement. | Истец говорил следующее: "Я предоставляю полную свободу действий для завершения отделки, при условии, что вы будете держаться в пределах двенадцати тысяч фунтов. Если сумма окажется превышенной на пятьдесят фунтов, я не буду взыскивать ее с вас; но на дальнейшие расходы я своего согласия не даю и оплачивать их не стану". Я не уверен, что истец мог бы действительно отказаться от оплаты контрактов, заключенных архитектором от его имени; во всяком случае, он не пошел на это. Он уплатил по счетам и предъявил ответчику иск, основываясь на имевшейся договоренности. |
| "In my judgment the plaintiff is entitled to recover this sum from the defendant. | Я считаю, что истец вправе требовать с ответчика возмещения указанной суммы. |
| "It has been sought, on behalf of the defendant, to show that no limit of expenditure was fixed or intended to be fixed by this correspondence. If this were so, I can find no reason for the plaintiff's importation into the correspondence of the figures of twelve thousand pounds and subsequently of fifty pounds. The defendant's contention would render these figures meaningless. It is manifest to me that by his letter of May 20 he assented to a very clear proposition, by the terms of which he must be held to be bound. | От лица ответчика здесь была сделана попытка доказать, что автор письма никак не ограничивал и не намеревался ограничивать размеры затрат. Если это так, я не могу понять, зачем истцу понадобилось проставить в письме сумму в двенадцать тысяч фунтов и вслед за ней в пятьдесят фунтов. Такое толкование лишает этот пункт всякого смысла. Мне совершенно ясно, что в письме от двадцатого мая ответчик выразил согласие на весьма четко сформулированное предложение, условиям которого он был обязан подчиняться. |
| "For these reasons there will be judgment for the plaintiff for the amount claimed with costs." | Поэтому суд постановляет удовлетворить иск, взыскав с ответчика всю сумму судебных издержек". |
| James sighed, and stooping, picked up his umbrella which had fallen with a rattle at the words 'importation into this correspondence.' | Джемс вздохнул и, нагнувшись, поднял зонтик, с грохотом упавший при словах: "Проставить в письме сумму". |
| Untangling his legs, he rapidly left the Court; without waiting for his son, he snapped up a hansom cab (it was a clear, grey afternoon) and drove straight to Timothy's where he found Swithin; and to him, Mrs. Septimus Small, and Aunt Hester, he recounted the whole proceedings, eating two muffins not altogether in the intervals of speech. | Высвободив из-под скамьи ноги, он быстро вышел из зала суда, не дожидаясь сына, кликнул первый попавшийся закрытый кэб (день был серенький) и поехал прямо к Тимоти, где уже сидел Суизин. Ему, миссис Септимус Смолл и тете Эстер Джемс рассказал о суде со всеми подробностями и, не прерывая рассказа, съел две горячие булочки. |
| "Soames did very well," he ended; "he's got his head screwed on the right way. This won't please Jolyon. It's a bad business for that young Bosinney; he'll go bankrupt, I shouldn't wonder," and then after a long pause, during which he had stared disquietly into the fire, he added | - Сомс держался молодцом, - закончил он, - у него голова хорошо работает, Джолиону это не понравится. Дела Босини совсем плохи: наверно, обанкротится, - и, уставившись тревожным взглядом в камин, добавил после долгой паузы: |
| "He wasn't there--now why?" | - Его не было в суде - почему бы это? |
| There was a sound of footsteps. The figure of a thick-set man, with the ruddy brown face of robust health, was seen in the back drawing-room. The forefinger of his upraised hand was outlined against the black of his frock coat. He spoke in a grudging voice. | Раздались чьи-то шаги. В малой гостиной показалась фигура дородного человека с пышущим здоровьем кирпичного цвета лицом. Указательный палец его резко выделялся на лацкане черного сюртука. Он проговорил ворчливым голосом: |
| "Well, James," he said, "I can't--I can't stop," and turning round, he walked out. | - А, Джемс! Нет, не могу, не могу задерживаться! - и, повернувшись, вышел из комнаты. |
| It was Timothy. | Это был Тимоти. |
| James rose from his chair. | Джемс встал с кресла. |
| "There!" he said, "there! I knew there was something wro...." | - Вот! - сказал он. - Вот! Я так и предчу... |
| He checked himself, and was silent, staring before him, as though he had seen a portent. | Он осекся и замолчал, уставившись в одну точку, словно перед ним только что пронеслось какое-то дурное предзнаменование. |
| English | Русский |
| In leaving the Court Soames did not go straight home. He felt disinclined for the City, and drawn by need for sympathy in his triumph, he, too, made his way, but slowly and on foot, to Timothy's in the Bayswater Road. | Выйдя из суда, Сомс не пошел домой. Ему не хотелось идти в Сити, и, чувствуя потребность поделиться с кем-то своей победой, он тоже отправился на Бэйсуотер-Род, к Тимоти, но прошел всю дорогу пешком, не торопясь. |
| His father had just left; Mrs. Small and Aunt Hester, in possession of the whole story, greeted him warmly. They were sure he was hungry after all that evidence. Smither should toast him some more muffins, his dear father had eaten them all. He must put his legs up on the sofa; and he must have a glass of prune brandy too. It was so strengthening. | Отец только что уехал; миссис Смолл и тетя Эстер, знавшие уже все подробности, встретили его радостно. Он, наверное, проголодался после всех этих допросов. Смизер сейчас поджарит булочки, его дорогой батюшка съел все, что было подано. Пусть ложится на диван с ногами и выпьет рюмочку сливового брэнди. Это так подкрепляет. |
| Swithin was still present, having lingered later than his wont, for he felt in want of exercise. On hearing this suggestion, he 'pished.' A pretty pass young men were coming to! His own liver was out of order, and he could not bear the thought of anyone else drinking prune brandy. | Суизин все еще сидел в гостиной, он задержался с визитом дольше обычного, чувствуя, что ему необходимо рассеяться. Услышав про брэнди, он фыркнул. Ну и молодежь нынче. Печень у него была не в порядке, и он не мог примириться с тем, что кто-то другой пьет сливовое брэнди. |
| He went away almost immediately, saying to Soames: | Суизин почти немедленно собрался уходить, сказав Сомсу: |
| "And how's your wife? You tell her from me that if she's dull, and likes to come and dine with me quietly, I'll give her such a bottle of champagne as she doesn't get every day." | - Ну, как жена? Передай, что, если ей станет скучно и захочется тихо и мирно пообедать со мной, я угощу ее таким шампанским, какое она не каждый день пьет. |
| Staring down from his height on Soames he contracted his thick, puffy, yellow hand as though squeezing within it all this small fry, and throwing out his chest he waddled slowly away. | Взирая на Сомса с высоты собственного величия, он стиснул ему ладонь своей пухлой желтоватой рукой, словно хотел раздавить всю эту мелкую рыбешку, и, выпятив грудь, медленно вышел из гостиной. |
| Mrs. Small and Aunt Hester were left horrified. Swithin was so droll! | Миссис Смолл и тетя Эстер пришли в ужас. Суизин такой чудак! |
| They themselves were longing to ask Soames how Irene would take the result, yet knew that they must not; he would perhaps say something of his own accord, to throw some light on this, the present burning question in their lives, the question that from necessity of silence tortured them almost beyond bearing; for even Timothy had now been told, and the effect on his health was little short of alarming. And what, too, would June do? This, also, was a most exciting, if dangerous speculation! | Им самим не терпелось спросить Сомса, как отнесется к исходу дела Ирэн, но тетушки знали, что спрашивать нельзя; может быть, он сам скажет что-нибудь такое, что поможет им разобраться во всей этой истории, занимающей теперь такое большое место в их жизни - истории, которая невыносимо мучила их, потому что говорить о ней не полагалось. Теперь даже Тимоти стало все известно, и новость просто катастрофически подействовала на его здоровье. А что будет делать Джун? Вот вопрос! Волнующий, опасный вопрос! |
| They had never forgotten old Jolyon's visit, since when he had not once been to see them; they had never forgotten the feeling it gave all who were present, that the family was no longer what it had been--that the family was breaking up. | Они все еще не могли забыть тот визит старого Джолиона, после которого он так и не появлялся у них; они не могли забыть то ощущение, которое осталось у всех присутствующих, - ощущение каких-то перемен в семье, ее близкого развала. |
| But Soames gave them no help, sitting with his knees crossed, talking of the Barbizon school of painters, whom he had just discovered. These were the coming men, he said; he should not wonder if a lot of money were made over them; he had his eye on two pictures by a man called Corot, charming things; if he could get them at a reasonable price he was going to buy them--they would, he thought, fetch a big price some day. | Но Сомс не шел им навстречу; положив ногу на ногу, он говорил о недавно открытой им барбизонской школе. Вот у кого будущее, он уверен, что со временем на этих барбизонцах удастся хорошо заработать; он уже обратил внимание на две картины некоего Коро - очаровательные вещицы; если не станут запрашивать, он купит обе - когда-нибудь за них дадут большие деньги. |
| Interested as they could not but be, neither Mrs. Septimus Small nor Aunt Hester could entirely acquiesce in being thus put off. | Миссис Смолл и тетя Эстер не могли не интересоваться всем этим, но такой способ отделаться от них не совсем им понравился. |
| It was interesting--most interesting--and then Soames was so clever that they were sure he would do something with those pictures if anybody could; but what was his plan now that he had won his case; was he going to leave London at once, and live in the country, or what was he going to do? | Это очень интересно, чрезвычайно интересно; ведь Сомс прекрасный знаток, уж кто-кто, а он найдет, что сделать с этими картинами; но что он намерен предпринять теперь, после выигрыша дела? Уедет из Лондона, переберется за город или нет? |
| Soames answered that he did not know, he thought they should be moving soon. He rose and kissed his aunts. | Сомс ответил, что еще не знает; по всей вероятности, они скоро переедут. Он поднялся и поцеловал теток. |
| No sooner had Aunt Juley received this emblem of departure than a change came over her, as though she were being visited by dreadful courage; every little roll of flesh on her face seemed trying to escape from an invisible, confining mask. | Как только тетя Джули приняла от него эту эмблему расставания, в ней произошла какая-то перемена, словно она исполнилась безумной отваги; казалось, что каждая ее морщинка тщится ускользнуть из-под невидимой, сковывающей лицо маски. |
| She rose to the full extent of her more than medium height, and said: | Она выпрямилась во весь свой далеко не маленький рост и заговорила: |
| "It has been on my mind a long time, dear, and if nobody else will tell you, I have made up my mind that...." | - Я уже давно решилась, милый, и если никто тебе не скажет, я... |
| Aunt Hester interrupted her: | Тетя Эстер прервала ее. |
| "Mind, Julia, you do it...." she gasped--"on your own responsibility!" | - Помни, Джули, ты... - еле выговорила она, - ты сама будешь отвечать за свои слова! |
| Mrs. Small went on as though she had not heard: | Миссис Смолл будто не слышала. |
| "I think you ought to know, dear, that Mrs. MacAnder saw Irene walking in Richmond Park with Mr. Bosinney." | - По-моему, дорогой, ты должен знать, что миссис Мак-Эндер видела Ирэн с мистером Босини в Ричмонд-парке. |
| Aunt Hester, who had also risen, sank back in her chair, and turned her face away. Really Juley was too--she should not do such things when she--Aunt Hester, was in the room; and, breathless with anticipation, she waited for what Soames would answer. | Тетя Эстер, тоже вставшая с места, снова опустилась на стул и отвернулась. В самом деле, Джулия слишком уж... Не надо было заводить при ней, при Эстер, этот разговор; еле переводя дух от волнения, она ждала, что скажет Сомс. |
| He had flushed the peculiar flush which always centred between his eyes; lifting his hand, and, as it were, selecting a finger, he bit a nail delicately; then, drawling it out between set lips, he said: | Он покраснел, и, как всегда, румянец вспыхнул у него где-то на переносице; подняв руку, он облюбовал один палец, осторожно прикусил ноготь и затем процедил сквозь зубы: |
| "Mrs. MacAnder is a cat!" | - Миссис Мак-Эндер - злобная дрянь! |
| Without waiting for any reply, he left the room. | И, не дожидаясь ответа, вышел из комнаты. |
| When he went into Timothy's he had made up his mind what course to pursue on getting home. He would go up to Irene and say: | По пути на Бэйсуотер-Род, к Тимоти, он обдумал, как надо держать себя дома. Он пойдет к Ирэн и скажет: |
| "Well, I've won my case, and there's an end of it! I don't want to be hard on Bosinney; I'll see if we can't come to some arrangement; he shan't be pressed. And now let's turn over a new leaf! We'll let the house, and get out of these fogs. We'll go down to Robin Hill at once. I--I never meant to be rough with you! Let's shake hands--and--" Perhaps she would let him kiss her, and forget! | "Я выиграл процесс и поставил на этом точку. Мне не хочется притеснять Босини; мы как-нибудь договоримся; я не буду настаивать. И давай покончим с этим. Мы сдадим дом и уедем от этих туманов, сейчас же переберемся в Робин-Хилл. Я... я не хотел быть грубым! Дай руку... и..." Может быть, она позволит поцеловать себя и забудет все, что было! |
| When he came out of Timothy's his intentions were no longer so simple. The smouldering jealousy and suspicion of months blazed up within him. He would put an end to that sort of thing once and for all; he would not have her drag his name in the dirt! If she could not or would not love him, as was her duty and his right--she should not play him tricks with anyone else! He would tax her with it; threaten to divorce her! That would make her behave; she would never face that. But--but--what if she did? He was staggered; this had not occurred to him. | Однако, когда Сомс вышел от Тимоти, намерения его были уже не так просты. Подозрения и ревность, тлевшие в нем столько месяцев, вспыхнули ярким огнем. Он раз и навсегда положит конец этой истории; он не позволит смешивать свое имя с грязью! Если она не может или не хочет любить мужа, как это велит ей долг, исполнения которого он вправе требовать, пусть не обманывает его с кем-то другим! Он так и скажет ей, пригрозит разводом! Это заставит ее образумиться; она не пойдет на развод. А что если... если пойдет? Эта мысль сразила его; до сих пор он не допускал такой возможности. |
| What if she did? What if she made him a confession? How would he stand then? He would have to bring a divorce! | Что если пойдет? Что если она признается? Как же поступить тогда? Придется начинать дело о разводе! |
| A divorce! Thus close, the word was paralyzing, so utterly at variance with all the principles that had hitherto guided his life. Its lack of compromise appalled him; he felt--like the captain of a ship, going to the side of his vessel, and, with his own hands throwing over the most precious of his bales. This jettisoning of his property with his own hand seemed uncanny to Soames. It would injure him in his profession: He would have to get rid of the house at Robin Hill, on which he had spent so much money, so much anticipation--and at a sacrifice. And she! She would no longer belong to him, not even in name! She would pass out of his life, and he--he should never see her again! | Развод! Произнеся мысленно это слово, расходившееся со всеми принципами, которые руководили до сих пор его жизнью. Сомс ощутил в нем парализующую силу. В этой бесповоротности было что-то страшное. Он чувствовал себя в положении капитана корабля, который подходит к борту и собственными руками бросает в море свой самый драгоценный груз. Такая расточительность казалась ему безумием. Это повредит его работе. Придется продать дом в Робин-Хилле, на который он истратил столько денег, возлагал такие надежды, и продать в убыток! А она! Она уже не будет принадлежать ему, не будет даже носить его фамилию! Она уйдет из его жизни, и он... он никогда больше не увидит ее. |
| He traversed in the cab the length of a street without getting beyond the thought that he should never see her again! | И, сидя в кэбе, он всю дорогу не мог примириться с мыслью, что никогда больше не увидит Ирэн! |
| But perhaps there was nothing to confess, even now very likely there was nothing to confess. Was it wise to push things so far? Was it wise to put himself into a position where he might have to eat his words? The result of this case would ruin Bosinney; a ruined man was desperate, but--what could he do? He might go abroad, ruined men always went abroad. What could they do--if indeed it was 'they'--without money? It would be better to wait and see how things turned out. If necessary, he could have her watched. The agony of his jealousy (for all the world like the crisis of an aching tooth) came on again; and he almost cried out. But he must decide, fix on some course of action before he got home. When the cab drew up at the door, he had decided nothing. | А что если ей не в чем признаваться, может быть, даже сейчас не в чем признаваться? Благоразумно ли с его стороны заходить так далеко? Благоразумно ли ставить себя в такое положение, если вдруг придется идти на попятный? Исход этого процесса разорит Босини; разорившемуся терять нечего, но что он может предпринять? Уехать за границу? Банкроты всегда уезжают за границу. Что они могут предпринять - если они будут вместе без денег? Лучше подождать, посмотреть, какой оборот примут дела. Если понадобится, он установит за ней слежку. Припадок ревности (словно разыгравшаяся зубная боль) снова овладел им; он чуть не вскрикнул. Надо решить, надо выбрать определенную линию поведения сейчас же - по дороге домой. Кэб остановился у подъезда, а Сомс так ничего и не решил. |
| He entered, pale, his hands moist with perspiration, dreading to meet her, burning to meet her, ignorant of what he was to say or do. | Он вошел в дом бледный, с влажными от волнения руками, боясь увидеть ее, страстно желая увидеть ее и не зная, что сказать, что сделать. |
| The maid Bilson was in the hall, and in answer to his question: "Where is your mistress?" told him that Mrs. Forsyte had left the house about noon, taking with her a trunk and bag. | Горничная Билсон была в холле и на его вопрос: "Где миссис Форсайт?" - ответила, что миссис ушла из дому часов в двенадцать, взяв с собой чемодан и саквояж. |
| Snatching the sleeve of his fur coat away from her grasp, he confronted her: | Он так круто повернулся, что Билсон не удержала рукав его мехового пальто. |
| "What?" he exclaimed; "what's that you said?" Suddenly recollecting that he must not betray emotion, he added: "What message did she leave?" and noticed with secret terror the startled look of the maid's eyes. | - Как? - крикнул он. - Как вы сказали? - но, вспомнив вдруг, что не следует выдавать свое волнение, добавил: - Она просила передать что-нибудь? - и с ужасом поймал на себе испуганный взгляд горничной. |
| "Mrs. Forsyte left no message, sir." | - Миссис Форсайт ничего не приказала передать, сэр. |
| "No message; very well, thank you, that will do. I shall be dining out." | - Ничего? Так, хорошо, благодарю вас. Я не буду обедать дома. |
| The maid went downstairs, leaving him still in his fur coat, idly turning over the visiting cards in the porcelain bowl that stood on the carved oak rug chest in the hall. | Горничная ушла, а он, не снимая мехового пальто, подошел к фарфоровой вазе, стоявшей на резном дубовом сундучке, и стал машинально перебирать визитные карточки: |
| Mr. and Mrs. Bareham Culcher. | Мистер и миссис Бэрем Калчер |
| Mrs. Septimus Small. | Миссис Септимус Смолл |
| Mrs. Baynes. | Миссис Бейнз |
| Mr. Solomon Thornworthy. | Мистер Соломон Торнуорси |
| Lady Bellis. | Леди Беллис |
| Miss Hermione Bellis. | Мисс Эрмион Беллис |
| Miss Winifred Bellis. | Мисс Уинифрид Беллис |
| Miss Ella Bellis. | Мисс Элла Беллис, |
| Who the devil were all these people? He seemed to have forgotten all familiar things. The words 'no message--a trunk, and a bag,' played a hide-and-seek in his brain. It was incredible that she had left no message, and, still in his fur coat, he ran upstairs two steps at a time, as a young married man when he comes home will run up to his wife's room. | Кто эти люди? Он, кажется, начинает забывать самые знакомые вещи. Слова: "ничего не приказала передать"... "чемодан и саквояж" затеяли игру в прятки у него в мозгу. Не может быть, чтобы она ничего не оставила! И, так и не сняв пальто, он взбежал по лестнице, шагая сразу через две ступеньки, как молодожен, который вернулся домой и спешит к жене. |
| Everything was dainty, fresh, sweet-smelling; everything in perfect order. On the great bed with its lilac silk quilt, was the bag she had made and embroidered with her own hands to hold her sleeping things; her slippers ready at the foot; the sheets even turned over at the head as though expecting her. | В комнате Ирэн все было изящное, свежее. Душистое; все в идеальном порядке. На широкой кровати, покрытой сиреневым шелковым одеялом, лежал мешочек для ночной сорочки, вышитый ее собственными руками; ночные туфли стояли возле самой кровати; край пододеяльника был откинут, точно постель ждала ее прихода. |
| On the table stood the silver-mounted brushes and bottles from her dressing bag, his own present. There must, then, be some mistake. What bag had she taken? He went to the bell to summon Bilson, but remembered in time that he must assume knowledge of where Irene had gone, take it all as a matter of course, and grope out the meaning for himself. | На туалете щетки в серебряной оправе и флаконы из несессера - его подарок. Тут просто недоразумение. Какой же саквояж она взяла с собой? Сомс подошел к звонку - позвать Биасон, но вовремя спохватился, вспомнив, что надо делать вид, будто он знает, куда уехала Ирэн, надо отнестись к этому как к самой обыкновенной вещи и доискаться причин ее отъезда собственными силами. |
| He locked the doors, and tried to think, but felt his brain going round; and suddenly tears forced themselves into his eyes. | Он запер дверь на ключ, постарался собраться с мыслями, но чувствовал, что голова идет кругом; и вдруг из глаз его брызнули слезы. |
| Hurriedly pulling off his coat, he looked at himself in the mirror. | Торопливо сбросив пальто, он посмотрел на себя в зеркало. |
| He was too pale, a greyish tinge all over his face; he poured out water, and began feverishly washing. | Бледное, посеревшее лицо; он налил воды в таз и с лихорадочной быстротой умылся. |
| Her silver-mounted brushes smelt faintly of the perfumed lotion she used for her hair; and at this scent the burning sickness of his jealousy seized him again. | От серебряных щеток исходил слабый запах эссенции, которой она мыла волосы; и этот запах снова разбудил в нем мучительную ревность. |
| Struggling into his fur, he ran downstairs and out into the street. | Натягивая на ходу пальто, он сбежал вниз и вышел на улицу. |
| He had not lost all command of himself, however, and as he went down Sloane Street he framed a story for use, in case he should not find her at Bosinney's. But if he should? His power of decision again failed; he reached the house without knowing what he should do if he did find her there. | Но самообладание еще не покинуло его; идя по Слоун-стрит, он придумал, что сказать, если Ирэн не окажется у Босини. А если она там? Его решимость опять исчезла; он подошел к дому Босини, не зная, что сделать, если застанет у него Ирэн. |
| It was after office hours, and the street door was closed; the woman who opened it could not say whether Mr. Bosinney were in or no; she had not seen him that day, not for two or three days; she did not attend to him now, nobody attended to him, he.... | Конторы в нижних этажах уже кончили работу, и входная дверь была заперта; женщина, открывшая ему, не могла сказать наверное, у себя ли мистер Босини; она не видела его ни сегодня, ни вчера, ни третьего дня; она уже больше не убирает у него, у него теперь никто не убирает, он... |
| Soames interrupted her, he would go up and see for himself. | Сомс прервал ее, сказав, что пойдет наверх и посмотрит сам. |
| He went up with a dogged, white face. | Он поднялся по лестнице бледный, с упрямо сжатыми зубами. |
| The top floor was unlighted, the door closed, no one answered his ringing, he could hear no sound. He was obliged to descend, shivering under his fur, a chill at his heart. Hailing a cab, he told the man to drive to Park Lane. | На верхней площадке было темно, дверь оказалась запертой, на его звонок никто не ответил, из квартиры Босини не доносилось ни звука. Сомсу не оставалось ничего другого, как сойти вниз; он дрожал в меховом пальто, его сердце сжимал холод. Подозвав кэб, он велел отвезти себя на Парк-Лейн. |
| On the way he tried to recollect when he had last given her a cheque; she could not have more than three or four pounds, but there were her jewels; and with exquisite torture he remembered how much money she could raise on these; enough to take them abroad; enough for them to live on for months! He tried to calculate; the cab stopped, and he got out with the calculation unmade. | Дорогой Сомс старался вспомнить, когда он в последний раз дал ей чек. У нее должно остаться не больше трех-четырех фунтов, но есть еще драгоценности; и мысль о том, сколько денег она может получить за них, была для него утонченной пыткой - хватит обоим на поездку за границу, хватит на много месяцев вперед! Он попробовал подсчитать точно; кэб остановился, и Сомс вышел, так и не успев ничего подсчитать. |
| The butler asked whether Mrs. Soames was in the cab, the master had told him they were both expected to dinner. | Дворецкий спросил, приехала ли миссис Сомс, - хозяин сказал, что к обеду ждут их обоих. |
| Soames answered: | Сомс ответил: |
| "No. Mrs. Forsyte has a cold." | - Нет, миссис Форсайт больна. |
| The butler was sorry. | Дворецкий выразил сожаление. |
| Soames thought he was looking at him inquisitively, and remembering that he was not in dress clothes, asked: | Сомсу показалось, что Уормсон испытующе посмотрел на него; он вспомнил, что не переоделся к обеду, и спросил: |
| "Anybody here to dinner, Warmson?" | - Есть гости, Уормсон? |
| "Nobody but Mr. and Mrs. Dartie, sir." | - Нет, сэр, только мистер и миссис Дарти. |
| Again it seemed to Soames that the butler was looking curiously at him. His composure gave way. | Сомсу опять показалось, что дворецкий смотрит на него с любопытством. Он не выдержал: |
| "What are you looking at?" he said. "What's the matter with me, eh?" | - Что вы на меня так смотрите? В чем дело, а? |
| The butler blushed, hung up the fur coat, murmured something that sounded like: "Nothing, sir, I'm sure, sir," and stealthily withdrew. | Дворецкий покраснел, повесил меховое пальто, пробормотал что-то вроде: "Нет, ничего, сэр, уверяю вас, сэр", - и тихонько вышел. |
| Soames walked upstairs. Passing the drawing-room without a look, he went straight up to his mother's and father's bedroom. | Сомс поднялся по лестнице. Пройдя гостиную, не глядя по сторонам, он пошел прямо к спальне родителей. |
| James, standing sideways, the concave lines of his tall, lean figure displayed to advantage in shirt-sleeves and evening waistcoat, his head bent, the end of his white tie peeping askew from underneath one white Dundreary whisker, his eyes peering with intense concentration, his lips pouting, was hooking the top hooks of his wife's bodice. Soames stopped; he felt half-choked, whether because he had come upstairs too fast, or for some other reason. He--he himself had never--never been asked to.... | Джемс стоял боком к двери, вечерний жилет и рубашка подчеркивали вогнутые линии его высокой тощей фигуры. Опустив голову, прижав одной пушистой бакенбардой съехавший набок белый галстук, сосредоточенно нахмурив брови, выпятив губы, он застегивал жене верхние крючки лифа. Сомс остановился; у него перехватило дыхание, то ли от того, что он так быстро взбежал по лестнице, то ли от каких-то других причин. Его... его никогда... никогда не просили... |
| He heard his father's voice, as though there were a pin in his mouth, saying: "Who's that? Who's there? What d'you want?" His mother's: "Here, Felice, come and hook this; your master'll never get done." | Он услышал голос отца, приглушенный, точно во рту у него были булавки: "Кто это? Кто там? Что нужно?" Голос матери: "Фелис, застегните, пожалуйста, мистер Форсайт так копается". |
| He put his hand up to his throat, and said hoarsely: | Он приложил руку к горлу и сказал хрипло: |
| "It's I--Soames!" | - Это я. Сомс! |
| He noticed gratefully the affectionate surprise in Emily's: "Well, my dear boy?" and James', as he dropped the hook: "What, Soames! What's brought you up? Aren't you well?" | С чувством благодарности он уловил нежные и удивленные нотки в голосе Эмили: "Что ты, дорогой?" - и голос Джемса, оставившего свою возню с крючками: "Сомс! Почему ты пришел наверх? Ты нездоров?" |
| He answered mechanically: "I'm all right," and looked at them, and it seemed impossible to bring out his news. | Он ответил машинально: "Нет, здоров", - посмотрел на них и почувствовал, что не может сказать о случившемся. |
| James, quick to take alarm, began: | Джемс, всегда готовый разволноваться, начал: |
| "You don't look well. I expect you've taken a chill--it's liver, I shouldn't wonder. Your mother'll give you...." | - Ты плохо выглядишь. Простудился, должно быть, это все печень. Мама даст тебе... |
| But Emily broke in quietly: | Но Эмили спокойно перебила его: |
| "Have you brought Irene?" | - Ты с Ирэн? |
| Soames shook his head. | Сомс покачал головой. |
| "No," he stammered, "she--she's left me!" | - Нет, - сказал он, запинаясь, - она... она ушла от меня! |
| Emily deserted the mirror before which she was standing. Her tall, full figure lost its majesty and became very human as she came running over to Soames. | Эмили отвернулась от зеркала. Ее высокая, полная фигура сразу утратила свою величавость, и когда она подбежала к Сомсу, в ней появилось что-то очень человечное. |
| "My dear boy! My dear boy!" | - Мальчик мой! Дорогой мальчик! |
| She put her lips to his forehead, and stroked his hand. | Она прижалась губами к его лбу, погладила ему руку. |
| James, too, had turned full towards his son; his face looked older. | Джемс тоже повернулся к сыну; лицо его будто сразу постарело. |
| "Left you?" he said. "What d'you mean--left you? You never told me she was going to leave you." | - Ушла? - сказал он. - То есть как - ушла? Ты мне никогда не говорил, что она собирается уходить. |
| Soames answered surlily: | Сомс ответил угрюмо: |
| "How could I tell? What's to be done?" | - Откуда же я мог знать? Что теперь делать? |
| James began walking up and down; he looked strange and stork-like without a coat. | Джемс заходил взад и вперед по комнате; без сюртука он был похож на аиста. |
| "What's to be done!" he muttered. "How should I know what's to be done? What's the good of asking me? Nobody tells me anything, and then they come and ask me what's to be done; and I should like to know how I'm to tell them! Here's your mother, there she stands; she doesn't say anything. What I should say you've got to do is to follow her.." | - Что делать! - бормотал он. - Почем я знаю, что делать? Какой толк спрашивать меня? Мне никогда ничего не рассказывают, а потом приходят и спрашивают, что делать! Ну, что я могу сказать! Вот мама, вот она стоит: что же она ничего не скажет? А я могу сказать только одно: надо найти ее. |
| Soames smiled; his peculiar, supercilious smile had never before looked pitiable. | Сомс улыбнулся; его обычная высокомерная улыбка никогда не казалась такой жалкой. |
| "I don't know where she's gone," he said. | - Я не знаю, куда она ушла, - ответил он. |
| "Don't know where she's gone!" said James. "How d'you mean, don't know where she's gone? Where d'you suppose she's gone? She's gone after that young Bosinney, that's where she's gone. I knew how it would be." | - Не знаешь, куда она ушла? - повторил Джемс. - То есть как же так не знаешь? Где же она, по-твоему? Она ушла к Босини, вот она куда ушла. Я так и знал, чем все это кончится. |
| Soames, in the long silence that followed, felt his mother pressing his hand. And all that passed seemed to pass as though his own power of thinking or doing had gone to sleep. | В долгом молчании, наступившем вслед за этим. Сомс чувствовал, как мать сжимает ему руку. И дальнейшее прошло мимо Сомса, словно его способность мыслить и действовать уснула крепким сном. |
| His father's face, dusky red, twitching as if he were going to cry, and words breaking out that seemed rent from him by some spasm in his soul. | Лицо Джемса, красное, перекошенное, будто он готов был расплакаться, и слова, прорывавшиеся у него сквозь душевную боль: |
| "There'll be a scandal; I always said so." Then, no one saying anything: "And there you stand, you and your mother!" | - Будет скандал; я всегда это говорил! - потом пауза, потом: - Что же вы оба молчите? |
| And Emily's voice, calm, rather contemptuous: | И голос Эмили, спокойный, чуть презрительный: |
| "Come, now, James! Soames will do all that he can." | - Полно, Джемс! Сомс сделает все что можно. |
| And James, staring at the floor, a little brokenly: | И Джемс, опустив глаза, упавшим голосом: |
| "Well, I can't help you; I'm getting old. Don't you be in too great a hurry, my boy." | - Я ничем не могу помочь; я старик. Только не торопись, мой мальчик, обдумай все хорошенько. |
| And his mother's voice again: | И снова голос матери: |
| "Soames will do all he can to get her back. We won't talk of it. It'll all come right, I dare say." | - Сомс сделает все, чтобы вернуть ее. Не будем говорить об этом. Я уверена, что все уладится. |
| And James: | И Джемс: |
| "Well, I can't see how it can come right. And if she hasn't gone off with that young Bosinney, my advice to you is not to listen to her, but to follow her and get her back." | - Не знаю, как это можно уладить. Если только она не уехала с Босини, мой совет тебе: нечего ее слушать, разыщи и приведи ее назад. |
| Once more Soames felt his mother stroking his hand, in token of her approval, and as though repeating some form of sacred oath, he muttered between his teeth: | Еще раз Сомс почувствовал, как мать гладит ему руку в знак одобрения, и, словно повторяя священную клятву, он пробормотал сквозь зубы: |
| "I will!" | - Разыщу! |
| All three went down to the drawing-room together. There, were gathered the three girls and Dartie; had Irene been present, the family circle would have been complete. | Втроем они сошли в гостиную. Там уже сидели дочери и Дарти; будь здесь Ирэн, семья была бы в полном составе. |
| James sank into his armchair, and except for a word of cold greeting to Dartie, whom he both despised and dreaded, as a man likely to be always in want of money, he said nothing till dinner was announced. Soames, too, was silent; Emily alone, a woman of cool courage, maintained a conversation with Winifred on trivial subjects. She was never more composed in her manner and conversation than that evening. | Джемс опустился в кресло и, если не считать холодного приветствия по адресу Дарти, которого он и презирал и боялся, как человека, вечно сидящего без денег, не вымолвил ни слова до самого обеда. Сомс тоже молчал; одна только Эмили - женщина спокойная и мужественная - вела беседу с Уинифрид о каких-то пустяках. Никогда еще в ее манерах и разговоре не было столько выдержки, как в этот вечер. |
| A decision having been come to not to speak of Irene's flight, no view was expressed by any other member of the family as to the right course to be pursued; there can be little doubt, from the general tone adopted in relation to events as they afterwards turned out, that James's advice: "Don't you listen to her, follow-her and get her back!" would, with here and there an exception, have been regarded as sound, not only in Park Lane, but amongst the Nicholases, the Rogers, and at Timothy's. Just as it would surely have been endorsed by that wider body of Forsytes all over London, who were merely excluded from judgment by ignorance of the story. | Так как о бегстве Ирэн решено было молчать, никто из семьи не обсуждал вопроса, что предпринять дальше. Не могло быть сомнений, как это и выяснилось из толков о дальнейших событиях, что совет Джемса: "Нечего ее слушать, разыщи и приведи ее назад!" - считался вполне разумным всеми за редкими исключениями - не только на Парк-Лейн, но и у Николаса, и у Роджера, и у Тимоти. Такой совет встретил бы одобрение всех Форсайтов Лондона, не высказавшихся по этому поводу только потому, что они стояли в стороне от событий. |
| In spite then of Emily's efforts, the dinner was served by Warmson and the footman almost in silence. Dartie was sulky, and drank all he could get; the girls seldom talked to each other at any time. James asked once where June was, and what she was doing with herself in these days. No one could tell him. He sank back into gloom. Only when Winifred recounted how little Publius had given his bad penny to a beggar, did he brighten up. | Несмотря на все труды Эмили, обед, который подавали Уормсон и лакей, прошел почти в полном молчании. Дарти сидел надутый и пил все, что попадалось под руку; сестры вообще редко разговаривали друг с другом. Джемс раз только спросил, где Джун и что она сейчас делает. Никто не мог ответить на этот вопрос. Он снова погрузился в мрачное раздумье. И только когда Уинифрид рассказала, что маленький Публиус подал нищему фальшивую монетку, Джемс просветлел. |
| "Ah!" he said, "that's a clever little chap. I don't know what'll become of him, if he goes on like this. An intelligent little chap, I call him!" | - А! - воскликнул он. - Сообразительный мальчишка. Из него выйдет толк, если он и дальше так пойдет. Умный мальчик, одно могу сказать! |
| But it was only a flash. | Но это был только проблеск. |
| The courses succeeded one another solemnly, under the electric light, which glared down onto the table, but barely reached the principal ornament of the walls, a so-called 'Sea Piece by Turner,' almost entirely composed of cordage and drowning men. | Блюда торжественно следовали одно за другим, электричество сияло над столом, оставляя, однако, в тени главное украшение комнаты, так называемую "марину" Тернера, на которой были изображены главным образом снасти и гибнущие в волнах люди. |
| Champagne was handed, and then a bottle of James' prehistoric port, but as by the chill hand of some skeleton. | Появилось шампанское, потом бутылка доисторического портвейна Джемса, поданные словно ледяной рукой скелета. |
| At ten o'clock Soames left; twice in reply to questions, he had said that Irene was not well; he felt he could no longer trust himself. His mother kissed him with her large soft kiss, and he pressed her hand, a flush of warmth in his cheeks. He walked away in the cold wind, which whistled desolately round the corners of the streets, under a sky of clear steel-blue, alive with stars; he noticed neither their frosty greeting, nor the crackle of the curled-up plane-leaves, nor the night-women hurrying in their shabby furs, nor the pinched faces of vagabonds at street corners. Winter was come! But Soames hastened home, oblivious; his hands trembled as he took the late letters from the gilt wire cage into which they had been thrust through the slit in the door.' | В десять часов Сомс ушел; на вопросы об Ирэн ему дважды пришлось отговориться ее нездоровьем; он боялся, что больше не выдержит. Мать поцеловала его долгим нежным поцелуем, он пожал ей руку, чувствуя, как тепло приливает к щекам. Он шел навстречу холодному ветру, с печальным свистом вылетавшему из-за поворотов улиц; шел под ясным, серым, как сталь, небом, усыпанным звездами. Он не замечал ни студеного приветствия зимы, ни шелеста свернувшихся от холода платановых листьев, ни продажных женщин, которые пробегали мимо, кутаясь в облезлые меховые горжетки; не замечал бродяг, торчавших на углах с посиневшими от стужи лицами. Зима пришла! Но Сомс торопился домой, погруженный в свои мысли; руки его дрожали, открывая сплетенный из позолоченной проволоки почтовый ящик, куда письма попадали сквозь прорезь в дверях. |
| None from Irene! | От Ирэн - ничего. |
| He went into the dining-room; the fire was bright there, his chair drawn up to it, slippers ready, spirit case, and carven cigarette box on the table; but after staring at it all for a minute or two, he turned out the light and went upstairs. There was a fire too in his dressing-room, but her room was dark and cold. It was into this room that Soames went. | Он прошел в столовую; камин горел ярко, его кресло было придвинуто поближе к огню, домашние туфли приготовлены, на столике - винный погребец и резной деревянный ящичек с папиросами; постояв минуты две, он потушил свет и поднялся наверх. У него тоже горел камин, но в ее комнате было темно и холодно. В эту комнату и вошел Сомс. |
| He made a great illumination with candles, and for a long time continued pacing up and down between the bed and the door. He could not get used to the thought that she had really left him, and as though still searching for some message, some reason, some reading of all the mystery of his married life, he began opening every recess and drawer. | Он зажег все свечи и долго ходил взад и вперед между кроватью и дверью. Он не мог свыкнуться с мыслью, что она на самом деле ушла от него, и, словно все еще надеясь найти хоть записку, хоть какое-нибудь объяснение, какую-нибудь разгадку той тайны, которая окружала его семейную жизнь, принялся рыться во всех уголках, открывать один за другим все ящики. |
| There were her dresses; he had always liked, indeed insisted, that she should be well-dressed--she had taken very few; two or three at most, and drawer after drawer; full of linen and silk things, was untouched. | Вот ее платья; он любил, когда она была хорошо одета, даже настаивал на этом - из платьев взято совсем немного: два-три, не больше; и, выдвигая ящик за ящиком, он убеждался, что белье и шелковые вещи все остались на месте. |
| Perhaps after all it was only a freak, and she had gone to the seaside for a few days' change. If only that were so, and she were really coming back, he would never again do as he had done that fatal night before last, never again run that risk--though it was her duty, her duty as a wife; though she did belong to him--he would never again run that risk; she was evidently not quite right in her head! | В конце концов, может быть, это просто каприз, ей захотелось переменить обстановку, уехать на несколько дней к морю. Если это так, если она вернется, он никогда больше не повторит того, что случилось в ту злосчастную ночь, никогда больше не осмелится на такой поступок, хотя это была ее обязанность, ее супружеский долг, хотя она принадлежит ему. Он никогда больше не осмелится на такой поступок. Она просто потеряла голову, не сознает, что делает. |
| He stooped over the drawer where she kept her jewels; it was not locked, and came open as he pulled; the jewel box had the key in it. This surprised him until he remembered that it was sure to be empty. He opened it. | Сомс нагнулся над ящиком, где она хранила драгоценности; ящик был не заперт, он выдвинул его; в шкатулке торчал ключик. Это удивило Сомса, но потом он сообразил, что шкатулка, должно быть, пустая. Он поднял крышку. |
| It was far from empty. Divided, in little green velvet compartments, were all the things he had given her, even her watch, and stuck into the recess that contained--the watch was a three-cornered note addressed 'Soames Forsyte,' in Irene's handwriting: | Но шкатулка была отнюдь не пустая. В зеленых бархатных гнездышках лежали все его подарки - даже часы, а в отделении для часов торчала треугольная записка, на которой он узнал почерк Ирэн: "Сомсу Форсайту. |
| 'I think I have taken nothing that you or your people have given me.' And that was all. | Я, кажется, не взяла с собой ни Ваших подарков, ни подарков Вашей родни". |
| He looked at the clasps and bracelets of diamonds and pearls, at the little flat gold watch with a great diamond set in sapphires, at the chains and rings, each in its nest, and the tears rushed up in his eyes and dropped upon them. | И это было все. Он смотрел на фермуары и браслеты, усыпанные бриллиантами и жемчугом, на плоские золотые часики с крупным бриллиантом и сапфирами, на цепочки, кольца, разложенные по отделениям, и слезы лились у него из глаз и капали в шкатулку. |
| Nothing that she could have done, nothing that she had done, brought home to him like this the inner significance of her act. For the moment, perhaps, he understood nearly all there was to understand--understood that she loathed him, that she had loathed him for years, that for all intents and purposes they were like people living in different worlds, that there was no hope for him, never had been; even, that she had suffered--that she was to be pitied. | Ни один поступок, который она могла совершить, который уже совершила, не показал бы ему с такой ясностью все значение ее ухода. На мгновение Сомс, может быть, понял все, что следовало понять, понял, что она ненавидела его, ненавидела все эти годы, что во всем, в каждой мелочи они были, как люди совершенно разных миров, что для него не было никакой надежды ни в будущем, ни в прошлом; понял даже, что она страдала, что ее надо жалеть. |
| In that moment of emotion he betrayed the Forsyte in him--forgot himself, his interests, his property--was capable of almost anything; was lifted into the pure ether of the selfless and unpractical. | В это мгновение он предал в себе Форсайта - забыл самого себя, свои интересы, свою собственность, был способен на любой поступок; он поднялся в чистые высоты бескорыстия и непрактичности. |
| Such moments pass quickly. | Такие мгновения проходят быстро. |
| And as though with the tears he had purged himself of weakness, he got up, locked the box, and slowly, almost trembling, carried it with him into the other room. | И, точно смыв с себя слезами скверну малодушия, Сомс встал, запер шкатулку и медленно, весь дрожа, понес ее к себе в комнату. |
| English | Русский |
| June had waited for her chance, scanning the duller columns of the journals, morning and evening with an assiduity which at first puzzled old Jolyon; and when her chance came, she took it with all the promptitude and resolute tenacity of her character. | Джун ждала, когда "пробьет ее час", а пока что и утром и вечером просматривала нудные газетные столбцы, удивляя старого Джолиона своим усердием; когда же час ее пробил, она принялась действовать сразу, со всем упорством, свойственным ее натуре. |
| She will always remember best in her life that morning when at last she saw amongst the reliable Cause List of the Times newspaper, under the heading of Court XIII, Mr. Justice Bentham, the case of Forsyte v. Bosinney. | В памяти Джун навсегда останется то утро, когда она наконец прочла в "Таймс" под заголовком "XIII зал суда - судья Бентем", что дело "Форсайт против Босини" назначено к слушанию. |
| Like a gambler who stakes his last piece of money, she had prepared to hazard her all upon this throw; it was not her nature to contemplate defeat. How, unless with the instinct of a woman in love, she knew that Bosinney's discomfiture in this action was assured, cannot be told--on this assumption, however, she laid her plans, as upon a certainty. | Как игрок, который бросает на стол последнюю монету, она приготовилась поставить на эту карту все; возможность поражения не входила в ее расчеты. Трудно сказать, как она узнала, что дело Босини безнадежно (если только ей не помогло чутье любящей женщины), но все ее планы строились именно на этой уверенности. |
| Half past eleven found her at watch in the gallery of Court XIII., and there she remained till the case of Forsyte v. Bosinney was over. Bosinney's absence did not disquiet her; she had felt instinctively that he would not defend himself. At the end of the judgment she hastened down, and took a cab to his rooms. | В половине двенадцатого Джун уже сидела на галерее в XIII зале суда, а вышла она оттуда, когда разбор дела "Форсайт против Босини" кончился. Отсутствие Босини не встревожило ее; она почему-то предчувствовала, что он не станет защищаться. Выслушав приговор, Джун быстро сошла вниз, взяла кэб и поехала на Слоун-стрит. |
| She passed the open street-door and the offices on the three lower floors without attracting notice; not till she reached the top did her difficulties begin. | Она отворила незапертую входную дверь и прошла мимо контор в трех первых этажах, никем не замеченная; трудности начались только наверху. |
| Her ring was not answered; she had now to make up her mind whether she would go down and ask the caretaker in the basement to let her in to await Mr. Bosinney's return, or remain patiently outside the door, trusting that no one would, come up. She decided on the latter course. | На ее звонок никто не ответил; надо было решать, сойти ли к привратнице и попросить у нее ключ от квартиры Босини или терпеливо стоять около двери и надеяться, что никто не увидит ее там. Она выбрала последнее. |
| A quarter of an hour had passed in freezing vigil on the landing, before it occurred to her that Bosinney had been used to leave the key of his rooms under the door-mat. She looked and found it there. For some minutes she could not decide to make use of it; at last she let herself in and left the door open that anyone who came might see she was there on business. | Простояв с четверть часа на холодной площадке, она вспомнила, что Босини обыкновенно оставлял ключ от квартиры под циновкой. Она поискала и нашла его. Несколько минут Джун колебалась; наконец вошла, оставив дверь открытой, чтобы всякий мог увидеть, что она здесь по делу. |
| This was not the same June who had paid the trembling visit five months ago; those months of suffering and restraint had made her less sensitive; she had dwelt on this visit so long, with such minuteness, that its terrors were discounted beforehand. She was not there to fail this time, for if she failed no one could help her. | Это была уже не та Джун, которая вся дрожа приходила сюда пять месяцев тому назад; страдания и внутренняя ломка сделали ее менее чувствительной; она столько времени обдумывала свой приход сюда, обдумывала с такой тщательностью, что все страхи остались позади. На этот раз она добьется своего, потому что помощи ждать уже не от кого. |
| Like some mother beast on the watch over her young, her little quick figure never stood still in that room, but wandered from wall to wall, from window to door, fingering now one thing, now another. There was dust everywhere, the room could not have been cleaned for weeks, and June, quick to catch at anything that should buoy up her hope, saw in it a sign that he had been obliged, for economy's sake, to give up his servant. | Словно самка зверя, охраняющая свой выводок, - маленькая, проворная, - она ни минуты не стояла на месте, ходила - от стены к стене, от окна к двери, притрагивалась то к одной, то к другой вещи. Всюду лежал слой пыли, комнату, должно быть, не убирали уже несколько недель, и Джун, готовая подметить все, что могло бы подкрепить ее надежду, догадалась, что ради экономии ему пришлись отказаться от прислуги. |
| She looked into the bedroom; the bed was roughly made, as though by the hand of man. Listening intently, she darted in, and peered into his cupboards. A few shirts and collars, a pair of muddy boots--the room was bare even of garments. | Она заглянула в спальню: постель была постлана кое-как, должно быть, неумелыми мужскими руками. Чутко прислушиваясь, она вошла и открыла шкаф. Несколько сорочек, воротнички, пара грязных ботинок - даже одежды в комнате почти не было. |
| She stole back to the sitting-room, and now she noticed the absence of all the little things he had set store by. The clock that had been his mother's, the field-glasses that had hung over the sofa; two really valuable old prints of Harrow, where his father had been at school, and last, not least, the piece of Japanese pottery she herself had given him. All were gone; and in spite of the rage roused within her championing soul at the thought that the world should treat him thus, their disappearance augured happily for the success of her plan. | Джун тихо вернулась в гостиную и только теперь заметила отсутствие всех тех вещей, которыми он так дорожил. Стенные часы - память матери, бинокль, висевший прежде над диваном; две очень ценные гравюры с видами Хэрроу, где учился его отец, и, наконец, японская ваза - ее собственный подарок. Все это исчезло; и, несмотря на гнев, поднимавшийся в ней при мысли, что жизнь так круто обошлась с ним, в исчезновении этих вещей Джун видела хорошее предзнаменование. |
| It was while looking at the spot where the piece of Japanese pottery had stood that she felt a strange certainty of being watched, and, turning, saw Irene in the open doorway. | Но в ту минуту, когда Джун посмотрела туда, где стояла раньше японская ваза, она почувствовала на себе чей-то взгляд и, обернувшись, увидела в открытых дверях Ирэн. |
| The two stood gazing at each other for a minute in silence; then June walked forward and held out her hand. Irene did not take it. | Минуту они молча смотрели друг на друга; потом Джун шагнула вперед и протянула руку. Ирэн не взяла ее. |
| When her hand was refused, June put it behind her. Her eyes grew steady with anger; she waited for Irene to speak; and thus waiting, took in, with who-knows-what rage of jealousy, suspicion, and curiosity, every detail of her friend's face and dress and figure. | Не получив ответа на свое приветствие. Джун спрятала руку за спину. Глаза ее сверкнули гневом; она ждала, когда Ирэн заговорит; и сколько ревности, сколько подозрений и любопытства было в ее глазах, разглядывавших каждую черточку лица подруги, ее костюм и фигуру! |
| Irene was clothed in her long grey fur; the travelling cap on her head left a wave of gold hair visible above her forehead. The soft fullness of the coat made her face as small as a child's. | На Ирэн была серая меховая шубка; из-под дорожной шапочки выбивалась на лоб золотистая прядь волос. Лицо, тонувшее в мягком пушистом воротнике, казалось маленьким, как у ребенка. |
| Unlike June's cheeks, her cheeks had no colour in them, but were ivory white and pinched as if with cold. Dark circles lay round her eyes. In one hand she held a bunch of violets. | Джун раскраснелась, а у Ирэн щеки были иззябшие и желтоватые, как слоновая кость. Под глазами залегли темные тени. В руках она держала букетик фиалок. |
| She looked back at June, no smile on her lips; and with those great dark eyes fastened on her, the girl, for all her startled anger, felt something of the old spell. | Ирэн смотрела на Джун не улыбаясь; и девушка, вопреки вспыхнувшему в ней гневу, снова почувствовала былое очарование этих больших, устремленных на нее темных глаз. |
| She spoke first, after all. | В конце концов Джун заговорила первая: |
| "What have you come for?" But the feeling that she herself was being asked the same question, made her add: "This horrible case. I came to tell him--he has lost it." | - Зачем вы пришли сюда? - но, почувствовав, что тот же самый вопрос задан и ей, добавила: - Этот ужасный процесс... я пришла сказать, что он проиграл дело. |
| Irene did not speak, her eyes never moved from June's face, and the girl cried: | Ирэн молчала, по-прежнему глядя ей прямо в лицо, и девушка крикнула: |
| "Don't stand there as if you were made of stone!" | - Что же вы молчите, как каменная? |
| Irene laughed: | Ирэн ответила с легким смешком: |
| "I wish to God I were!" | - Я бы хотела окаменеть. |
| But June turned away: | Но Джун отвернулась от нее. |
| "Stop!" she cried, "don't tell me! I don't want to hear! I don't want to hear what you've come for. I don't want to hear!" And like some uneasy spirit, she began swiftly walking to and fro. Suddenly she broke out: | - Молчите! - крикнула она. - Не надо! Я не хочу слушать! Я не хочу знать, зачем вы пришли. Я ничего не хочу слушать! - и, словно беспокойный дух, заметалась по комнате. Вдруг у нее вырвалось: |
| "I was here first. We can't both stay here together!" | - Я пришла первая. Мы не можем оставаться здесь вдвоем. |
| On Irene's face a smile wandered up, and died out like a flicker of firelight. She did not move. And then it was that June perceived under the softness arid immobility of this figure something desperate and resolved; something not to be turned away, something dangerous. She tore off her hat, and, putting both hands to her brow, pressed back the bronze mass of her hair. | Улыбка промелькнула на лице Ирэн и погасла, как искра. Она не двинулась. И тут Джун почувствовала в мягкости и неподвижности этой фигуры какую-то отчаянную решимость, что-то непреодолимое, грозное. Она сорвал с головы шляпу и, приложив руки ко лбу, провела ими по пышным бронзовым волосам. |
| "You have no right here!" she cried defiantly. | - Вам не место здесь! - крикнула она вызывающе. |
| Irene answered: | Ирэн ответила: |
| "I have no right anywhere! | - Мне нигде нет места. |
| "What do you mean?" | - Что это значит? |
| "I have left Soames. You always wanted me to!" | - Я ушла от Сомса. Вы всегда этого хотели. |
| June put her hands over her ears. | Джун зажала уши. |
| "Don't! I don't want to hear anything--I don't want to know anything. It's impossible to fight with you! What makes you stand like that? Why don't you go?" | - Не надо! Я ничего не хочу слушать, я ничего не хочу знать. Я не могу бороться с вами! Что же вы стоите? Что же вы не уходите? |
| Irene's lips moved; she seemed to be saying: | Губы Ирэн дрогнули; она как будто прошептала: |
| "Where should I go?" | - Куда мне идти? |
| June turned to the window. She could see the face of a clock down in the street. It was nearly four. At any moment he might come! She looked back across her shoulder, and her face was distorted with anger. | Джун отвернулась. Из окна ей были видны часы на улице. Скоро четыре. Он может прийти каждую минуту. Она оглянулась через плечо, и лицо ее было искажено гневом. |
| But Irene had not moved; in her gloved hands she ceaselessly turned and twisted the little bunch of violets. | Но Ирэн не двигалась; ее руки, затянутые в перчатки, вертели и теребили букетик фиалок. |
| The tears of rage and disappointment rolled down June's cheeks. | Слезы ярости и разочарования заливали щеки Джун. |
| "How could you come?" she said. "You have been a false friend to me!" | - Как вы могли прийти! - сказала она. - Хороший же вы друг! |
| Again Irene laughed. June saw that she had played a wrong card, and broke down. | Ирэн опять засмеялась. Джун поняла, что сделала неправильный ход, и громко заплакала. |
| "Why have you come?" she sobbed. "You've ruined my life, and now you want to ruin his!" | - Зачем вы пришли? - промолвила она сквозь рыдания. - Вы разбили мою жизнь и ему хотите разбить! |
| Irene's mouth quivered; her eyes met June's with a look so mournful that the girl cried out in the midst of her sobbing, | Губы Ирэн задрожали; в ее глазах, встретившихся с глазами Джун, была такая печаль, что девушка вскрикнула среди рыданий: |
| "No, no!" | - Нет, нет! |
| But Irene's head bent till it touched her breast. She turned, and went quickly out, hiding her lips with the little bunch of violets. | Но Ирэн все ниже и ниже опускала голову. Она повернулась и быстро вышла из комнаты, пряча губы в букетик фиалок. |
| June ran to the door. She heard the footsteps going down and down. She called out: | Джун подбежала к двери. Она слышала, как шаги становятся все глуше и глуше, и крикнула: |
| "Come back, Irene! Come back!" | - Вернитесь, Ирэн! Вернитесь! Вернитесь! |
| The footsteps died away.... | Шаги замерли... |
| Bewildered and torn, the girl stood at the top of the stairs. Why had Irene gone, leaving her mistress of the field? What did it mean? Had she really given him up to her? Or had she...? | Растерявшаяся, измученная, девушка остановилась на площадке. Почему Ирэн ушла, оставив победу за ней? Что это значит? Неужели она решила отказаться от него? Или... |
| And she was the prey of a gnawing uncertainty.... Bosinney did not come.... | Мучительная неизвестность терзала Джун... Босини не приходил... |
| About six o'clock that afternoon old Jolyon returned from Wistaria Avenue, where now almost every day he spent some hours, and asked if his grand-daughter were upstairs. On being told that she had just come in, he sent up to her room to request her to come down and speak to him. | Около шести часов вечера старый Джолион вернулся домой от сына, где теперь он почти ежедневно проводил по нескольку часов, и справился, у себя ли внучка. Узнав, что Джун пришла совсем недавно, он послал за ней. |
| He had made up his mind to tell her that he was reconciled with her father. In future bygones must be bygones. He would no longer live alone, or practically alone, in this great house; he was going to give it up, and take one in the country for his son, where they could all go and live together. If June did not like this, she could have an allowance and live by herself. It wouldn't make much difference to her, for it was a long time since she had shown him any affection. | Старый Джолион решил рассказать Джун о своем примирении с ее отцом. Что было, то прошло. Он не хочет жить один, или почти один, в этом громадном доме; он сдаст его и подыщет для сына другой, за городом, где можно будет поселиться всем вместе. Если Джун не захочет переезжать, он даст ей средства, пусть живет одна. Ей это будет безразлично, она давно уже отошла от него. |
| But when June came down, her face was pinched and piteous; there was a strained, pathetic look in her eyes. She snuggled up in her old attitude on the arm of his chair, and what he said compared but poorly with the clear, authoritative, injured statement he had thought out with much care. His heart felt sore, as the great heart of a mother-bird feels sore when its youngling flies and bruises its wing. His words halted, as though he were apologizing for having at last deviated from the path of virtue, and succumbed, in defiance of sounder principles, to his more natural instincts. | Когда Джун спустилась вниз, лицо у нее было осунувшееся, жалкое, взгляд напряженный и трогательный. По своему обыкновению, она устроилась на ручке его кресла, и то, что старый Джолион сказал ей, не имело ничего общего с ясными, вескими, холодными словами, которые он с такой тщательностью обдумал заранее. Сердце его сжалось, как сжимается большое сердце птицы, когда птенец ее возвращается в гнездо с подбитыми крыльями. Он говорил через силу, словно признаваясь, что сошел в конце концов со стези добродетели и наперекор всем здравым принципам поддался естественному влечению. |
| He seemed nervous lest, in thus announcing his intentions, he should be setting his granddaughter a bad example; and now that he came to the point, his way of putting the suggestion that, if she didn't like it, she could live by herself and lump it, was delicate in the extreme.' | Старый Джолион как будто боялся, что, высказав свои намерения, он подаст плохой пример внучке; и, подойдя к самому главному, изложил свои соображения на тот счет, что "если ей не понравятся его планы, пусть живет, как хочет", в самой деликатной форме. |
| "And if, by any chance, my darling," he said, "you found you didn't get on--with them, why, I could make that all right. You could have what you liked. We could find a little flat in London where you could set up, and I could be running to continually. But the children," he added, "are dear little things!" | - И если, родная, - сказал он, - ты почему-нибудь не уживешься с ними, что ж, я все улажу. Будешь жить, как тебе захочется. Мы подыщем маленькую квартирку в городе, ты там устроишься, а я буду наезжать к тебе. Но дети, - добавил он, - просто очаровательные. |
| Then, in the midst of this grave, rather transparent, explanation of changed policy, his eyes twinkled. | И вдруг посреди таких серьезных, но довольно прозрачных объяснений причин, заставивших его переменить политику, старый Джолион подмигнул: |
| "This'll astonish Timothy's weak nerves. That precious young thing will have something to say about this, or I'm a Dutchman!" | - То-то будет сюрприз нашему чувствительному Тимоти. Уж этот юноша не смолчит, голову даю на отсечение. |
| June had not yet spoken. Perched thus on the arm of his chair, with her head above him, her face was invisible. But presently he felt her warm cheek against his own, and knew that, at all events, there was nothing very alarming in her attitude towards his news. He began to take courage. | Джун слушала молча. Она сидела на ручке кресла, выше деда, и старый Джолион не видел ее лица. Но вот он почувствовал на своей щеке ее теплую щеку и понял, что во всяком случае тревожиться по поводу ее отношения к такой новости нет нужды. Мало-помалу он расхрабрился. |
| "You'll like your father," he said--"an amiable chap. Never was much push about him, but easy to get on with. You'll find him artistic and all that." | - Ты полюбишь отца - он хороший, - сказал старый Джолион. - Замкнутый, но ладить с ним нетрудно. Вот сама увидишь, он художник, художественная натура и все такое прочее. |
| And old Jolyon bethought him of the dozen or so water-colour drawings all carefully locked up in his bedroom; for now that his son was going to become a man of property he did not think them quite such poor things as heretofore. | И старый Джолион вспомнил о десятке, примерно, акварелей, хранившихся у него в спальне под замком; с тех пор как у сына появилась возможность стать собственником, отец уже не считал их такой ерундой. |
| "As to your--your stepmother," he said, using the word with some little difficulty, "I call her a refined woman--a bit of a Mrs. Gummidge, I shouldn't wonder--but very fond of Jo. And the children," he repeated--indeed, this sentence ran like music through all his solemn self-justification--"are sweet little things!" | - Что же касается твоей... твоей мачехи, - сказал он, с некоторым трудом выговаривая это слово, - то она очень достойная женщина, немножко плаксивая, пожалуй, но очень любит Джо. А дети, - повторил он, и слова эти прозвучали музыкой среди его торжественных самооправданий, - дети просто прелесть. |
| If June had known, those words but reincarnated that tender love for little children, for the young and weak, which in the past had made him desert his son for her tiny self, and now, as the cycle rolled, was taking him from her. | Джун не знала, что в этих словах воплощалась его нежная любовь к детям, ко всему слабому, юному, любовь, которая когда-то заставила старого Джолиона бросить сына ради такой крошки, как она, и теперь, с новым поворотом колеса, отнимала у нее деда. |
| But he began to get alarmed at her silence, and asked impatiently: | Но старого Джолиона уже беспокоило ее молчание, и он нетерпеливо спросил: |
| "Well, what do you say?" | - Ну, что же ты скажешь? |
| June slid down to his knee, and she in her turn began her tale. She thought it would all go splendidly; she did not see any difficulty, and she did not care a bit what people thought. | Джун соскользнула на пол; теперь настал ее черед говорить. Она уверена, что все получится замечательно; никаких затруднений и быть не может, и ей совершенно все равно, что скажут другие. |
| Old Jolyon wriggled. H'm! then people would think! He had thought that after all these years perhaps they wouldn't! Well, he couldn't help it! Nevertheless, he could not approve of his granddaughter's way of putting it--she ought to mind what people thought! | Старого Джолиона передернуло. Гм! Значит, говорить все-таки будут. А ему казалось, что после стольких лет уже и говорить не о чем. Что ж! Ничего не поделаешь! Однако он не одобрял отношения внучки к тому, что скажут люди: она должна считаться с этим. |
| Yet he said nothing. His feelings were too mixed, too inconsistent for expression. | И все же старый Джолион промолчал. Ощущения ею были слишком сложны, слишком противоречивы. |
| No--went on June he did not care; what business was it of theirs? There was only one thing--and with her cheek pressing against his knee, old Jolyon knew at once that this something was no trifle: As he was going to buy a house in the country, would he not--to please her--buy that splendid house of Soames' at Robin Hill? It was finished, it was perfectly beautiful, and no one would live in it now. They would all be so happy there. | Да, продолжала Джун, ей совершенно все равно; какое кому дело? Но ей бы хотелось только одного, - и, чувствуя, как она прижимается щекой к его коленям, старый Джолион понял, что тут дело нешуточное. Раз уж он решил купить дом за городом, пусть купит - ну, ради нее - этот замечательный дом Сомса в Робин-Хилле. Он совсем готов, он просто великолепный, и все равно там никто не будет жить теперь. Как им хорошо будет в Робин-Хилле! |
| Old Jolyon was on the alert at once. Wasn't the 'man of property' going to live in his new house, then? He never alluded to Soames now but under this title. | Старый Джолион уже был начеку. Разве этот "собственник" не собирается жить в новом доме? С некоторых пор он только так и называл Сомса. |
| "No"--June said--"he was not; she knew that he was not!" | Нет, сказала Джун, не собирается; она знает, что не собирается. |
| How did she know? | Откуда она знает? |
| She could not tell him, but she knew. She knew nearly for certain! It was most unlikely; circumstances had changed! Irene's words still rang in her head: "I have left Soames. Where should I go?" | Этого Джун не могла сказать, но она знала. Знала почти наверное. Ничего другого и быть не может: все так изменилось. Слова Ирэн звучали у нее в ушах: "Я ушла от Сомса. Куда мне идти?" |
| But she kept silence about that. | Но Джун ничего не сказала об этом. |
| If her grandfather would only buy it and settle that wretched claim that ought never to have been made on Phil! It would be the very best thing for everybody, and everything--everything might come straight | Если бы только дедушка купил дом и заплатил по этому злополучному иску, которого никто не смел предъявлять Филу! Это самое лучшее, что можно придумать, тогда все, все уладится. |
| And June put her lips to his forehead, and pressed them close. | И Джун прижалась губами ко лбу деда и крепко поцеловала его. |
| But old Jolyon freed himself from her caress, his face wore the judicial look which came upon it when he dealt with affairs. He asked: What did she mean? There was something behind all this-- had she been seeing Bosinney? | Но старый Джолион отстранился от ее ласки, на лице его появилось то строгое выражение, с которым он всегда приступал к делам. Он спросил, что она такое задумала. Тут что-то не то, она виделась с Босини? |
| June answered: | Джун ответила: |
| "No; but I have been to his rooms." | - Нет, но я была у него. |
| "Been to his rooms? Who took you there?" | - Была у него? С кем? |
| June faced him steadily. | Джун твердо смотрела ему в глаза. |
| "I went alone. He has lost that case. I don't care whether it was right or wrong. I want to help him; and I will!" | - Одна. Он проиграл дело. Мне все равно, хорошо или плохо я поступила. Я хочу помочь ему и помогу. |
| Old Jolyon asked again: | Старый Джолион снова спросил: |
| "Have you seen him?" | - Ты видела Босини? |
| His glance seemed to pierce right through the girl's eyes into her soul. | Взгляд его, казалось, проникал ей в самую душу. |
| Again June answered: | И Джун снова ответила: |
| "No; he was not there. I waited, but he did not come." | - Нет; его не было дома. Я ждала, но он не пришел. |
| Old Jolyon made a movement of relief. She had risen and looked down at him; so slight, and light, and young, but so fixed, and so determined; and disturbed, vexed, as he was, he could not frown away that fixed look. The feeling of being beaten, of the reins having slipped, of being old and tired, mastered him. | Старый Джолион облегченно завозился в кресле. Она поднялась и посмотрела на него; такая хрупкая, легкая, юная, но сколько твердости, сколько упорства! И, несмотря на всю свою тревогу и раздражение, старый Джолион не мог нахмуриться в ответ на ее пристальный взгляд. Он почувствовал, что внучка победила, что вожжи выскользнули у него из рук, почувствовал себя старым, усталым. |
| "Ah!" he said at last, "you'll get yourself into a mess one of these days, I can see. You want your own way in everything." | - А! - проговорил он наконец. - Ты наживешь себе беду когда-нибудь. Всегда хочешь настоять на своем. |
| Visited by one of his strange bursts of philosophy, he added: | И, не устояв перед желанием пофилософствовать, добавил: |
| "Like that you were born; and like that you'll stay until you die!" | - Такой ты родилась, такой и умрешь. |
| And he, who in his dealings with men of business, with Boards, with Forsytes of all descriptions, with such as were not Forsytes, had always had his own way, looked at his indomitable grandchild sadly--for he felt in her that quality which above all others he unconsciously admired. | И он, который во всех отношениях с деловыми людьми, с членами правлений, с Форсайтами всех родов и оттенков и с теми, кто не был Форсайтами, всегда умел настоять на своем, посмотрел на упрямицу внучку с грустью, ибо в ней старый Джолион чувствовал то качество, которое сам бессознательно ценил превыше всего на свете. |
| "Do you know what they say is going on?" he said slowly. | - А ты знаешь, какие идут разговоры? - медленно сказал он. |
| June crimsoned. | Джун вспыхнула. |
| "Yes--no! I know--and I don't know--I don't care!" | - Да... нет! Знаю... нет, не знаю, мне все равно! |
| and she stamped her foot. | И она топнула ногой. |
| "I believe," said old Jolyon, dropping his eyes, "that you'd have him if he were dead!' | - Мне кажется, - сказал старый Джолион, опустив глаза, - что он тебе и мертвый будет нужен. |
| There was a long silence before he spoke again. | И после долгого молчания заговорил опять: |
| "But as to buying this house--you don't know what you're talking about!" | - Что же касается покупки дома, ты просто сама не знаешь, что говоришь. |
| June said that she did. She knew that he could get it if he wanted. He would only have to give what it cost. | Джун заявила, что знает. Если он захочет купить, то купит. Надо только оплатить его стоимость. |
| "What it cost! You know nothing about it. I won't go to Soames- --I'll have nothing more to do with that young man." | - Стоимость! Ты ничего не понимаешь в таких делах. И я не пойду к Сомсу, я не желаю иметь дела с этим молодым человеком. |
| "But you needn't; you can go to Uncle James. If you can't buy the house, will you pay his lawsuit claim? I know he is terribly hard up--I've seen it. You can stop it out of my money!" | - И не надо; поговори с дядей Джемсом. А если не сможешь купить дом, то заплати по иску. Он в ужасном положении - я знаю, я видела. Возьми из моих денег. |
| A twinkle came into old Jolyon's eyes. | В глазах старого Джолиона промелькнул насмешливый огонек. |
| "Stop it out of your money! A pretty way | - Из твоих денег? Недурно! |
| And what will you do, pray, without your money?" | А ты что будешь делать без денег, скажи мне на милость? |
| But secretly, the idea of wresting the house from James and his son had begun to take hold of him. He had heard on Forsyte 'Change much comment, much rather doubtful praise of this house. It was 'too artistic,' but a fine place. To take from the 'man of property' that on which he had set his heart, would be a crowning triumph over James, practical proof that he was going to make a man of property of Jo, to put him back in his proper position, and there to keep him secure. Justice once for all on those who had chosen to regard his son as a poor, penniless outcast. | Но втайне мысль о возможности отвоевать дом у Джемса и его сына уже начала занимать старого Джолиона, На Форсайтской Бирже ему приходилось слышать много разговоров об этой постройке, много весьма сомнительных похвал. В доме, пожалуй, "чересчур много художества", но место прекрасное. Отнять у "собственника" то, с чем он так носился, - это же победа над Джемсом, веское доказательство, что он тоже сделает Джо собственником, поможет ему занять подобающее положение, закрепит за ним место в обществе. Справедливое воздаяние всем, кто осмелился считать его сына жалким нищим, парией. |
| He would see, he would see! It might be out of the question; he was not going to pay a fancy price, but if it could be done, why, perhaps he would do it! | Так, посмотрим, посмотрим. Может быть, ничего и не выйдет; он не намерен платить бешеные деньги, но если цена окажется сходной, что ж, может быть, он и купит. |
| And still more secretly he knew that he could not refuse her. | А втайне, в глубине души, старый Джолион знал, что не сможет отказать ей. |
| But he did not commit himself. He would think it over--he said to June. | Но он ничем не выдал себя. Он подумает - так было сказано Джун. |
| English | Русский |
| Old Jolyon was not given to hasty decisions; it is probable that he would have continued to think over the purchase of the house at Robin Hill, had not June's face told him that he would have no peace until he acted. | Старый Джолион никогда не принимал поспешных решений; по всей вероятности, он долго раздумывал бы о покупке дома в Робин-Хилле, если бы не понял по лицу Джун, что она не оставит его в покое. |
| At breakfast next morning she asked him what time she should order the carriage. | На другой же день за завтраком Джун спросила, к какому часу велеть подавать карету. |
| "Carriage!" he said, with some appearance of innocence; "what for? I'm not going out!" | - Карету? - сказал он невинным тоном. - Зачем? Я никуда не собираюсь. |
| She answered: | Она ответила: |
| "If you don't go early, you won't catch Uncle James before he goes into the City." | - Надо выехать пораньше, а то дядя Джемс уедет в Сити. |
| "James! what about your Uncle James?" | - Джемс? Зачем мне Джемс? |
| "The house," she replied, in such a voice that he no longer pretended ignorance. | - А дом? - Джун сказала это таким тоном, что притворяться дальше уже не имело смысла. |
| "I've not made up my mind," he said. | - Я еще ничего не решил, - ответил он. |
| "You must! You must! Oh! Gran--think of me!" | - Надо решить. Надо решить, дедушка, подумай обо мне. |
| Old Jolyon grumbled out: | Старый Джолион проворчал: |
| "Think of you--I'm always thinking of you, but you don't think of yourself; you don't think what you're letting yourself in for. Well, order the carriage at ten!" | - О тебе? Я всегда о тебе думаю, а вот ты никогда о себе не подумаешь, а надо бы подумать, чем все это кончится. Хорошо, вели подать к десяти. |
| At a quarter past he was placing his umbrella in the stand at Park Lane--he did not choose to relinquish his hat and coat; telling Warmson that he wanted to see his master, he went, without being announced, into the study, and sat down. | В четверть одиннадцатого старый Джолион уже ставил свой зонтик в холле на Парк-Лейн - с пальто и цилиндром он решил не расставаться; сказав Уормсону, что ему нужно поговорить с хозяином, он прошел в кабинет, не дожидаясь доклада, и сел там. |
| James was still in the dining-room talking to Soames, who had come round again before breakfast. On hearing who his visitor was, he muttered nervously: "Now, what's be want, I wonder?" | Джемс был в столовой и разговаривал с Сомсом, который зашел на Парк-Лейн еще до завтрака. Услышав, кто приехал, Джемс беспокойно пробормотал: "Интересно, что ему понадобилось?" |
| He then got up. | Затем он поднялся. |
| "Well," he said to Soames, "don't you go doing anything in a hurry. The first thing is to find out where she is--I should go to Stainer's about it; they're the best men, if they can't find her, nobody can." And suddenly moved to strange softness, he muttered to himself, "Poor little thing, I can't tell what she was thinking about!" and went out blowing his nose. | - Ты только не торопись, - сказал он Сомсу. - Прежде всего надо разузнать, где она, - я заеду к Стэйнеру; они молодцы; уж если Стэйнер не найдет, то на других и надеяться нечего, - и вдруг, в порыве необъяснимой нежности, пробормотал себе под нос: - Бедняжка! Просто не знаю, о чем она думала! - и вышел, громко сморкаясь. |
| Old Jolyon did not rise on seeing his brother, but held out his hand, and exchanged with him the clasp of a Forsyte. | Старый Джолион не поднялся навстречу брату, а, протянув руку, обменялся с ним форсайтским рукопожатием. |
| James took another chair by the table, and leaned his head on his hand. | Джемс тоже подсел к столу и подпер голову ладонью. |
| "Well," he said, "how are you? We don't see much of you nowadays!" | - Как поживаешь? - сказал он. - Последнее время тебя совсем не видно. |
| Old Jolyon paid no attention to the remark. | Старый Джолион пропустил это замечание мимо ушей. |
| "How's Emily?" he asked; and waiting for no reply, went on "I've come to see you about this affair of young Bosinney's. I'm told that new house of his is a white elephant." | - Как Эмили? - спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжал: - Я заехал по делу Босини. Говорят, этот дом, который он выстроил, стал вам обузой? |
| "I don't know anything about a white elephant," said James, "I know he's lost his case, and I should say he'll go bankrupt." | - Первый раз слышу, - сказал Джемс. - Я знаю, что он проиграл дело и, наверное, разорится теперь. |
| Old Jolyon was not slow to seize the opportunity this gave him. | Старый Джолион не преминул воспользоваться этим. |
| "I shouldn't wonder a bit!" he agreed; "and if he goes bankrupt, the 'man of property'--that is, Soames'll be out of pocket. Now, what I was thinking was this: If he's not going to live there...." | - Да, наверно, - согласился он, - но если Босини разорится, "собственнику", то есть Сомсу, это недешево станет. Я думаю вот о чем: раз уж он не собирается жить там... |
| Seeing both surprise and suspicion in James' eye, he quickly went on: | Поймав на себе удивленным и подозрительный взгляд Джемса, он быстро заговорил дальше: |
| "I don't want to know anything; I suppose Irene's put her foot down--it's not material to me. But I'm thinking of a house in the country myself, not too far from London, and if it suited me I don't say that I mightn't look at it, at a price." | - Я ничего не желаю знать; вероятно, Ирэн отказалась туда ехать - меня это не касается. Я подыскиваю загородный дом где-нибудь поближе к Лондону, и если ваш подойдет, что ж, может быть, я его и куплю за разумную цену. |
| James listened to this statement with a strange mixture of doubt, suspicion, and relief, merging into a dread of something behind, and tinged with the remains of his old undoubted reliance upon his elder brother's good faith and judgment. There was anxiety, too, as to what old Jolyon could have heard and how he had heard it; and a sort of hopefulness arising from the thought that if June's connection with Bosinney were completely at an end, her grandfather would hardly seem anxious to help the young fellow. Altogether he was puzzled; as he did not like either to show this, or to commit himself in any way, he said: | Джемс слушал с чувством сомнения, недоверия и облегчения, к которым примешивался и страх - а не кроется ли тут чего-нибудь? - и остаток былой веры в порядочность и здравый смысл старшего брата. Волновала его и мысль о том, насколько старому Джолиону известны последние события и от кого он мог узнать о них. И в нем зашевелилась слабая надежда: если бы Джун порвала с Босини, Джолион вряд ли захотел бы помочь ему. Джемс не знал, что и подумать, но, не желая показывать свое замешательство, не желая выдавать себя, сказал: |
| "They tell me you're altering your Will in favour of your son." | - Говорят, ты изменил завещание в пользу сына? |
| He had not been told this; he had merely added the fact of having seen old Jolyon with his son and grandchildren to the fact that he had taken his Will away from Forsyte, Bustard and Forsyte. The shot went home. | Никто ему этого не говорил; Джемс просто сопоставил два факта: встречу со старым Джолионом в обществе сына и внучат и то, что завещание его уже не хранилось в конторе "Форсайт, Бастард и Форсайт". Выстрел попал в цель. |
| "Who told you that?" asked old Jolyon. | - Кто тебе сказал? |
| "I'm sure I don't know," said James; "I can't remember names--I know somebody told me Soames spent a lot of money on this house; he's not likely to part with it except at a good price." | - Право, не помню, - ответил Джемс, - я всегда забываю фамилии, знаю только, что слышал от кого-то. Сомс истратил кучу денег на этот дом; вряд ли он захочет продавать его по дешевке. |
| "Well," said old Jolyon, "if, he thinks I'm going to pay a fancy price, he's mistaken. I've not got the money to throw away that he seems to have. Let him try and sell it at a forced sale, and see what he'll get. It's not every man's house, I hear!" | - Ну, - сказал старый Джолион, - если Сомс воображает, что я стану платить бешеные деньги, она сильно ошибается. Я не имею возможности так швыряться деньгами, как он. Пусть попробует продать с торгов, посмотрим, сколько ему дадут. Говорят, это такой дом, который не всякий купит. |
| James, who was secretly also of this opinion, answered: | Джемс, в глубине души разделявший это мнение, ответил: |
| "It's a gentleman's house. Soames is here now if you'd like to see him." | - Да, это вилла. Сомс здесь; если хочешь, поговори с ним. |
| "No," said old Jolyon, "I haven't got as far as that; and I'm not likely to, I can see that very well if I'm met in this manner!" | - Нет, - сказал старый Джолион, - это преждевременно; и вообще вряд ли у нас что-нибудь выйдет, судя по такому началу. |
| James was a little cowed; when it came to the actual figures of a commercial transaction he was sure of himself, for then he was dealing with facts, not with men; but preliminary negotiations such as these made him nervous--he never knew quite how far he could go. | Джемс струхнул: когда речь шла о точных цифрах коммерческой сделки, он был уверен в себе, так как имел дело с фактами, а не с людьми; но предварительные переговоры, вроде тех, которые велись сейчас, нервировали его - он никогда не знал, где и как нужно остановиться. |
| "Well," he said, "I know nothing about it. Soames, he tells me nothing; I should think he'd entertain it--it's a question of price." | - Я сам ничего не знаю, - сказал он. - Сомс мне никогда ничего не рассказывает; я думаю, он заинтересуется этим; весь вопрос в цене. |
| "Oh!" said old Jolyon, "don't let him make a favour of it!" | - Вот оно что?! - сказал старый Джолион. - Ну, мне одолжений не нужно! |
| He placed his hat on his head in dudgeon. | И сердито надел цилиндр. |
| The door was opened and Soames came in. | Дверь отворилась, появился Сомс. |
| "There's a policeman out here," he said with his half smile, "for Uncle Jolyon." | - Там пришел полисмен, - сказал он, криво улыбнувшись, - спрашивает дядю Джолиона. |
| Old Jolyon looked at him angrily, and James said: | Старый Джолион сурово посмотрел на него, а Джемс сказал: |
| "A policeman? I don't know anything about a policeman. But I suppose you know something about him," he added to old Jolyon with a look of suspicion: "I suppose you'd better see him!" | - Полисмен? Ничего не понимаю. Впрочем, ты, верно, знаешь, - добавил он, подозрительно глядя на старого Джолиона. - Поговори с ним. |
| In the hall an Inspector of Police stood stolidly regarding with heavy-lidded pale-blue eyes the fine old English furniture picked up by James at the famous Mavrojano sale in Portman Square. | Полицейский инспектор стоял в холле и вялыми бесцветными глазами посматривал из-под тяжелых век на прекрасную старинную мебель, которую Джемс приобрел на знаменитой распродаже у Мавроджано на Портмен-сквер. |
| "You'll find my brother in there," said James. | - Брат ждет вас, - сказал Джемс. |
| The Inspector raised his fingers respectfully to his peaked cap, and entered the study. | Инспектор почтительно приложил два пальца к фуражке и прошел в комнату. |
| James saw him go in with a strange sensation. | Джемс посмотрел ему вслед, почему-то заволновавшись. |
| "Well," he said to Soames, "I suppose we must wait and see what he wants. Your uncle's been here about the house!" | - Что ж, - сказал он Сомсу, - надо подождать, узнаем, что ему надо. Дядя говорил со мной относительно дома. |
| He returned with Soames into the dining-room, but could not rest. | Он вернулся вместе с Сомсом в столовую, но никак не мог успокоиться. |
| "Now what does he want?" he murmured again. | - Что ему понадобилось? - снова пробормотал он. |
| "Who?" replied Soames: "the Inspector? They sent him round from Stanhope Gate, that's all I know. That 'nonconformist' of Uncle Jolyon's has been pilfering, I shouldn't wonder!" | - Кому? - спросил Сомс. - Инспектору? Он был на Стэнхоп-Гейт, его послали сюда - вот все, что я знаю. Не иначе, как дядин "сектант" проворовался. |
| But in spite of his calmness, he too was ill at ease. | Но, несмотря на внешнее спокойствие, Сомсу тоже было не по себе. |
| At the end of ten minutes old Jolyon came in. | Через десять минут появился старый Джолион. |
| He walked up to the table, and stood there perfectly silent pulling at his long white moustaches. James gazed up at him with opening mouth; he had never seen his brother look like this. | Он подошел к столу и молча остановился, поглаживая длинные седые усы. Джемс смотрел на него с открытым ртом: он никогда еще не видел брата таким, как сейчас. |
| Old Jolyon raised his hand, and said slowly: | Старый Джолион поднял руку и медленно сказал: |
| "Young Bosinney has been run over in the fog and killed." | - Босини попал в тумане под колеса, раздавлен насмерть, |
| Then standing above his brother and his nephew, and looking down at him with his deep eyes: | - и, переведя на брата и племянника свой глубокий взгляд, добавил: |
| "There's--some--talk--of--suicide," he said. | - Ходят слухи о самоубийстве. |
| James' jaw dropped. | У Джемса отвисла челюсть. |
| "Suicide! What should he do that for?" | - Самоубийство? Почему? |
| Old Jolyon answered sternly: | Старый Джолион сурово ответил: |
| "God knows, if you and your son don't!" | - Кому же это знать, как не тебе с сыном! |
| But James did not reply. | И Джемс смолчал. |
| For all men of great age, even for all Forsytes, life has had bitter experiences. The passer-by, who sees them wrapped in cloaks of custom, wealth, and comfort, would never suspect that such black shadows had fallen on their roads. To every man of great age--to Sir Walter Bentham himself--the idea of suicide has once at least been present in the ante-room of his soul; on the threshold, waiting to enter, held out from the inmost chamber by some chance reality, some vague fear, some painful hope. To Forsytes that final renunciation of property is hard. Oh! it is hard! Seldom--perhaps never--can they achieve, it; and yet, how near have they not sometimes been! | У всех людей преклонного возраста, даже у всех Форсайтов, было много тяжелых минут в жизни. Случайный прохожий, который видит их закутанными в пелену обычаев, богатства, комфорта, никогда бы не заподозрил, что и на их пути ложатся черные тени. У каждого человека преклонного возраста - даже у сэра Уолтера Бентема - мысль о самоубийстве хоть раз, а возникала где-то в преддверии души, останавливалась на пороге, и только какая-нибудь случайность, или смутный страх, или последняя надежда не позволяли ей переступить его. Трудно Форсайту окончательно отказаться от собственности. Трудно, очень трудно! Редко идут они на такой шаг, может быть, даже никогда не идут; и все же как близки подчас бывают они к этому! |
| So even with James! Then in the medley of his thoughts, he broke out: | Даже Джемс! И вдруг, запутавшись в вихре мыслей, он воскликнул: |
| "Why I saw it in the paper yesterday: 'Run over in the fog!' They didn't know his name!" | - Стойте! Я же читал вчера в газетах: "Несчастный случай во время тумана". Никто не знал его фамилии! |
| He turned from one face to the other in his confusion of soul; but instinctively all the time he was rejecting that rumour of suicide. He dared not entertain this thought, so against his interest, against the interest of his son, of every Forsyte. He strove against it; and as his nature ever unconsciously rejected that which it could not with safety accept, so gradually he overcame this fear. It was an accident! It must have been! | В смятении он переводил глаза с одного лица на другое, но инстинктивно не хотел ни на одну минуту поверить слухам о самоубийстве. Он не осмеливался допустить эту мысль, которая противоречила всем его интересам, интересам его сына, интересам всех Форсайтов. Он боролся с ней; и так как натура Джемса всякий раз совершенно бессознательно отвергала то, что нельзя было принять с полной гарантией безопасности, он мало-помалу превозмог свои страхи. Несчастный случай! Ничего другого и быть не могло! |
| Old Jolyon broke in on his reverie. | Старый Джолион прервал его размышления: |
| "Death was instantaneous. He lay all day yesterday at the hospital. There was nothing to tell them who he was. I am going there now; you and your son had better come too." | - Смерть наступила мгновенно. Весь вчерашний день он пролежал в больнице. Никто не мог опознать его. Я сейчас еду туда; тебе с сыном тоже следует поехать. |
| No one opposing this command he led the way from the room. | Приказание было выслушано молча, и старый Джолион первым вышел из комнаты. |
| The day was still and clear and bright, and driving over to Park Lane from Stanhope Gate, old Jolyon had had the carriage open. Sitting back on the padded cushions, finishing his cigar, he had noticed with pleasure the keen crispness of the air, the bustle of the cabs and people; the strange, almost Parisian, alacrity that the first fine day will bring into London streets after a spell of fog or rain. And he had felt so happy; he had not felt like it for months. His confession to June was off his mind; he had the prospect of his son's, above all, of his grandchildren's company in the future--(he had appointed to meet young Jolyon at the Hotch Potch that very manning to--discuss it again); and there was the pleasurable excitement of a coming encounter, a coming victory, over James and the 'man of property' in the matter of the house. | День был тихий, ясный, теплый, и на Парк-Лейн старый Джолион ехал, опустив верх кареты. Он сидел, откинувшись на мягкую спинку, и курил сигару, с удовольствием примечая и крепкую свежесть воздуха, и вереницы экипажей, и сутолоку на тротуарах, и необычайное, совсем как в Париже, оживление, которое в первый хороший день после туманов и дождей царит на лондонских улицах. И он чувствовал себя счастливым, а такого чувства у него не было все эти месяцы. Разговор с Джун уже за плечами; скоро он будет жить вместе с сыном, вместе с внучатами, что еще важнее. (С молодым Джолионом у него было назначено свидание на это же утро во "Всякой всячине", надо еще раз поговорить о делах.) Испытывал он и приятное оживление при мысли о предстоящем разговоре с Джемсом и "собственником" по поводу дома, о предстоящей победе над ними. |
| He had the carriage closed now; he had no heart to look on gaiety; nor was it right that Forsytes should be seen driving with an Inspector of Police. | Сейчас верх кареты был поднят: старого Джолиона уже не тянуло посмотреть на веселье улицы; кроме того, совсем не подобает, чтобы Форсайта видели в обществе инспектора полиции. |
| In that carriage the Inspector spoke again of the death: | В карете инспектор снова заговорил об умершем: |
| "It was not so very thick--Just there. The driver says the gentleman must have had time to see what he was about, he seemed to walk right into it. It appears that he was very hard up, we found several pawn tickets at his rooms, his account at the bank is overdrawn, and there's this case in to-day's papers;" | - Туман был не такой уж густой. Кучер омнибуса уверяет, что джентльмен успел бы отскочить, но он как будто нарочно шел прямо на лошадей. Должно быть, джентльмен сильно нуждался в последнее время, мы нашли в квартире несколько ломбардных квитанций, на счете в банке у него уже ничего не было, а сегодня в газетах появился отчет о процессе. |
| his cold blue eyes travelled from one to another of the three Forsytes in the carriage. | Его холодные голубые глаза разглядывали поочередно троих Форсайтов, сидевших в карете. |
| Old Jolyon watching from his corner saw his brother's face change, and the brooding, worried, look deepen on it. At the Inspector's words, indeed, all James' doubts and fears revived. Hard-up--pawn-tickets--an overdrawn account! These words that had all his life been a far-off nightmare to him, seemed to make uncannily real that suspicion of suicide which must on no account be entertained. He sought his son's eye; but lynx-eyed, taciturn, immovable, Soames gave no answering look. And to old Jolyon watching, divining the league of mutual defence between them, there came an overmastering desire to have his own son at his side, as though this visit to the dead man's body was a battle in which otherwise he must single-handed meet those two. And the thought of how to keep June's name out of the business kept whirring in his brain. James had his son to support him! Why should he not send for Jo? | Старый Джолион заметил из своего угла, как изменилось лицо брата, стало еще более сумрачным, встревоженным. И действительно, слова инспектора снова разбудили все сомнения и страхи Джемса. Нуждался... ломбардные квитанции... на счете ничего не было. Словно обладая таинственной силой, эти слова, всю жизнь маячившие перед Джемсом, как смутный кошмар, показали ему, насколько основательны предположения о самоубийстве, которых не следовало и допускать. Он постарался поймать взгляд сына; но Сомс словно застыл, его острые, как у рыси, глаза не смотрели в сторону отца. И, наблюдая за ними, старый Джолион почувствовал, как крепко они держатся друг за друга, и ему страстно захотелось, чтобы и его сын был рядом, словно эти минуты около мертвеца будут битвой, где ему придется выступить одному против двоих. И голову сверлила мысль: что сделать, чтобы имя Джун не было замешано в эту историю? У Джемса есть поддержка - сын! Отчего бы и ему не послать за Джо? |
| Taking out his card-case, he pencilled the following message: | Достав визитную карточку, он написал на ней следующее: |
| 'Come round at once. I've sent the carriage for you.' | "Приезжай немедленно. Посылаю карету". |
| On getting out he gave this card to his coachman, telling him to drive--as fast as possible to the Hotch Potch Club, and if Mr. Jolyon Forsyte were there to give him the card and bring him at once. If not there yet, he was to wait till he came. | Выходя, старый Джолион дал карточку кучеру, приказав как можно скорее ехать во "Всякую всячину" и, если мастер Джолион Форсайт окажется там, передать ему карточку и сейчас же вернуться с ним обратно. Если же его нет в клубе, пусть ждет. |
| He followed the others slowly up the steps, leaning on his umbrella, and stood a moment to get his breath. The Inspector said: | Вслед за всеми он поднялся по лестнице, опираясь на зонтик, и, остановившись на минуту, перевел дух. Инспектор сказал: |
| "This is the mortuary, sir. But take your time." | - Вот мертвецкая, сэр. Ничего, отдохните. |
| In the bare, white-walled room, empty of all but a streak of sunshine smeared along the dustless floor, lay a form covered by a sheet. With a huge steady hand the Inspector took the hem and turned it back. A sightless face gazed up at them, and on either side of that sightless defiant face the three Forsytes gazed down; in each one of them the secret emotions, fears, and pity of his own nature rose and fell like the rising, falling waves of life, whose wish those white walls barred out now for ever from Bosinney. And in each one of them the trend of his nature, the odd essential spring, which moved him in fashions minutely, unalterably different from those of every other human being, forced him to a different attitude of thought. Far from the others, yet inscrutably close, each stood thus, alone with death, silent, his eyes lowered. | В пустой выбеленной комнате, где только солнечный луч хозяйничал на чистом полу, лежало тело, покрытое простыней. Инспектор твердой рукой откинул ее край. Незрячее лицо глянуло на них, а по обеим сторонам этого незрячего, словно бросающего кому-то вызов, лица стояли трое Форсайтов и молча смотрели на него; и в каждом по-своему вздымались и падали волнение, страх, жалость, как вздымаются и падают волны той жизни, от которой эти белые стены навсегда отгородили Босини. И то неповторимое "я", та пружинка, что делает человеческое существо таким отличным от всех других, рождала в каждом из трех Форсайтов свой особый ход мыслей. Каждый сам по себе и все же такие близкие друг другу, они стояли наедине со смертью и молчали, опустив глаза. |
| The Inspector asked softly: | Инспектор тихо спросил: |
| "You identify the gentleman, sir?" | - Вы удостоверяете личность этого джентльмена, сэр? |
| Old Jolyon raised his head and nodded. He looked at his brother opposite, at that long lean figure brooding over the dead man, with face dusky red, and strained grey eyes; and at the figure of Soames white and still by his father's side. And all that he had felt against those two was gone like smoke in the long white presence of Death. Whence comes it, how comes it--Death? Sudden reverse of all that goes before; blind setting forth on a path that leads to where? Dark quenching of the fire! The heavy, brutal crushing--out that all men must go through, keeping their eyes clear and brave unto the end! Small and of no import, insects though they are! And across old Jolyon's face there flitted a gleam, for Soames, murmuring to the Inspector, crept noiselessly away. | Старый Джолион поднял голову и кивнул. Он посмотрел на брата, стоявшего напротив, на его длинную тощую фигуру, склонившуюся над трупом, на покрасневшее лицо и напряженные серые глаза; потом на Сомса, бледного, притихшего рядом с отцом. И вся его неприязнь к этим людям исчезла, как дым, перед безмерной белизной Смерти. Откуда приходит, как приходит она - Смерть? Внезапный конец всему, что было раньше; скачок вслепую по тому пути, который ведет - куда? Холодный ветер, задувающий свечу! Тяжкий, безжалостный вал, неминуемый для всех людей, хотя они до самого конца не должны опускать перед ним ясных, бесстрашных глаз! А ведь люди не что иное, как мелкие, ничтожные мошки! Тень усмешки скользнула по лицу старого Джолиона; Сомс бесшумно вышел из мертвецкой, шепнув что-то инспектору. |
| Then suddenly James raised his eyes. There was a queer appeal in that suspicious troubled look: "I know I'm no match for you," it seemed to say. And, hunting for handkerchief he wiped his brow; then, bending sorrowful and lank over the dead man, he too turned and hurried out. | И тогда Джемс вдруг поднял голову. В подозрительном, беспокойном взгляде его была какая-то мольба. "Я знаю, мне далеко до тебя", - казалось, говорил он. И, пошарив в карманах, достал платок и вытер лоб; потом скорбно склонил над мертвецом свое длинное туловище, повернулся и тоже быстро вышел. |
| Old Jolyon stood, still as death, his eyes fixed on the body. Who shall tell of what he was thinking? Of himself, when his hair was brown like the hair of that young fellow dead before him? Of himself, with his battle just beginning, the long, long battle he had loved; the battle that was over for this young man almost before it had begun? Of his grand-daughter, with her broken hopes? Of that other woman? Of the strangeness, and the pity of it? And the irony, inscrutable, and bitter of that end? Justice! There was no justice for men, for they were ever in the dark! | Старый Джолион стоял безмолвный, как смерть, и пристально смотрел на труп. Кто знает, о чем он думал? О себе, о том времени, когда волосы его были такие же темные, как волосы этого мертвого юноши? О том, как начиналась его собственная битва, долгая, долгая битва, которую он так любил; битва, которую уже кончил этот молодой человек, кончил, почти не успев начать? О своей внучке, о ее разбитых надеждах? О той, другой женщине? О том, как все это нелепо и тяжело? О насмешке, неуловимой, горькой насмешке, которая была в таком конце? Справедливость! Людям нечего ждать справедливости, люди бродят во тьме! |
| Or perhaps in his philosophy he thought: Better to be out of, it all! Better to have done with it, like this poor youth.... | Или, может быть, он размышлял по-философски: лучше кончить! Лучше уйти, как ушел этот юноша... |
| Some one touched him on the arm. | Кто-то тронул его за рукав. |
| A tear started up and wetted his eyelash. | Слезы навернулись на глаза старого Джолиона, увлажнили ресницы. |
| "Well," he said, "I'm no good here. I'd better be going. You'll come to me as soon as you can, Jo," | - Что ж, - сказал он, - мне здесь нечего делать. Я лучше пойду. Приходи, как только сможешь, Джо. |
| and with his head bowed he went away. | И, склонив голову, вышел. |
| It was young Jolyon's turn to take his stand beside the dead man, round whose fallen body he seemed to see all the Forsytes breathless, and prostrated. The stroke had fallen too swiftly. | Настал черед молодого Джолиона подойти к мертвецу; и ему казалось, что все Форсайты повержены ниц и лежат бездыханные около этого тела. Удар грянул слишком неожиданно. |
| The forces underlying every tragedy--forces that take no denial, working through cross currents to their ironical end, had met and fused with a thunder-clap, flung out the victim, and flattened to the ground all those that stood around. | Силы, таящиеся в каждой трагедии, непреодолимые силы, которые со всех сторон пробиваются сквозь любую преграду к своей безжалостной цели, столкнулись и с громовым ударом взметнули свою жертву, повергнув ниц всех, кто стоял рядом. |
| Or so at all events young Jolyon seemed to see them, lying around Bosinney's body. | Во всяком случае, так казалось молодому Джолиону, такими он видел Форсайтов возле тела Босини. |
| He asked the Inspector to tell him what had happened, and the latter, like a man who does not every day get such a chance, again detailed such facts as were known. | Он попросил инспектора рассказать, как все это произошло, и тот, словно обрадовавшись, снова сообщил все подробности, которые были известны. |
| "There's more here, sir, however," he said, "than meets the eye. I don't believe in suicide, nor in pure accident, myself. It's more likely I think that he was suffering under great stress of mind, and took no notice of things about him. Perhaps you can throw some light on these." | - Все-таки это не так просто, сэр, как кажется на первый взгляд, сказал он. - Я не думаю, чтобы это было самоубийство или просто несчастный случай. Должно быть, он пережил какое-то потрясение и ничего не замечал вокруг себя. Вы не сможете объяснить нам вот это? |
| He took from his pocket a little packet and laid it on the table. Carefully undoing it, he revealed a lady's handkerchief, pinned through the folds with a pin of discoloured Venetian gold, the stone of which had fallen from the socket. A scent of dried violets rose to young Jolyon's nostrils. | Инспектор достал из кармана и положил на стол небольшой сверток. Аккуратно развязав его, он вынул дамский носовой платок, сколотый золотой венецианской булавкой с пустой оправой от драгоценного камня. Молодой Джолион услышал запах сухих фиалок. |
| "Found in his breast pocket," said the Inspector; "the name has been cut away!" | - Нашли у него в боковом кармане, - сказал инспектор, - метка вырезана. |
| Young Jolyon with difficulty answered: | Молодой Джолион с трудом ответил: |
| "I'm afraid I cannot help you!" | - К сожалению, ничем не могу вам помочь! |
| But vividly there rose before him the face he had seen light up, so tremulous and glad, at Bosinney's coming! Of her he thought more than of his own daughter, more than of them all--of her with the dark, soft glance, the delicate passive face, waiting for the dead man, waiting even at that moment, perhaps, still and patient in the sunlight. | И сейчас же перед ним встало лицо, которое он видел озарившимся трепетной радостью при виде Босини! Он думал о ней больше, чем о дочери, больше, чем о ком-нибудь другом, думал о ее темных мягких глазах, нежном покорном лице, о том, что она ждет мертвого, ждет, может быть, и в эту минуту - тихо, терпеливо ждет, озаренная солнцем. |
| He walked sorrowfully away from the hospital towards his father's house, reflecting that this death would break up the Forsyte family. The stroke had indeed slipped past their defences into the very wood of their tree. They might flourish to all appearance as before, preserving a brave show before the eyes of London, but the trunk was dead, withered by the same flash that had stricken down Bosinney. And now the saplings would take its place, each one a new custodian of the sense of property. | Молодой Джолион, грустный, вышел из больницы и отправился к отцу, размышляя о том, что эта смерть разобьет семью Форсайтов. Удар скользнул мимо выставленной ими преграды и врезался в самую сердцевину дерева. На взгляд посторонних, оно еще будет цвести, как и прежде, будет горделиво возвышаться напоказ всему Лондону, но ствол его уже мертв, он сожжен той же молнией, что сразила Босини. И на месте этого дерева теперь поднимутся только побеги - новые стражи чувства собственности. |
| Good forest of Forsytes! thought young Jolyon--soundest timber of our land! | "Славная форсайтская чаща! - думал молодой Джолион. - Мачтовый лес нашей страны!" |
| Concerning the cause of this death--his family would doubtless reject with vigour the suspicion of suicide, which was so compromising! They would take it as an accident, a stroke of fate. In their hearts they would even feel it an intervention of Providence, a retribution--had not Bosinney endangered their two most priceless possessions, the pocket and the hearth? And they would talk of 'that unfortunate accident of young Bosinney's,' but perhaps they would not talk--silence might be better! | Что же касается причин смерти, его семья, конечно, будет упорно опровергать столь предосудительную версию о самоубийстве. Они истолкуют все как несчастный случай, как перст судьбы. Втайне даже сочтут это вмешательством провидения, возмездием - разве Босини не посягнул на их самое бесценное достояние, на карман и на семейный очаг? И будут говорить о "несчастном случае с молодым Босини", а может быть, не будут говорить совсем - обойти молчанием лучше! |
| As for himself, he regarded the bus-driver's account of the accident as of very little value. For no one so madly in love committed suicide for want of money; nor was Bosinney the sort of fellow to set much store by a financial crisis. And so he too rejected this theory of suicide, the dead man's face rose too clearly before him. Gone in the heyday of his summer--and to believe thus that an accident had cut Bosinney off in the full sweep of his passion was more than ever pitiful to young Jolyon. | Сам же он придавал очень мало значения рассказу кучера. Человек, так страстно влюбленный, не станет совершать самоубийство из-за нужды в деньгах: Босини не принадлежал к тому сорту людей, которые могут близко принимать к сердцу финансовый кризис. И молодой Джолион тоже отверг версию о самоубийстве - мертвое лицо слишком ясно стояло у него перед глазами. Ушел в самый разгар своего лета! И мысль, что несчастный случай унес Босини в ту минуту, когда страсть его смела все преграды на своем пути, показалась молодому Джолиону еще более горькой. |
| Then came a vision of Soames' home as it now was, and must be hereafter. The streak of lightning had flashed its clear uncanny gleam on bare bones with grinning spaces between, the disguising flesh was gone.... | Потом перед мысленным взором его выросло жилище Сомса, такое, каким оно стало сейчас, каким останется навсегда. Вспышка молнии озарила ярким, страшным светом обнаженные кости и зияющие между ними провалы, ткань, прикрывавшая их раньше, исчезла... |
| In the dining-room at Stanhope Gate old Jolyon was sitting alone when his son came in. He looked very wan in his great armchair. And his eyes travelling round the walls with their pictures of still life, and the masterpiece 'Dutch fishing-boats at Sunset' seemed as though passing their gaze over his life with its hopes, its gains, its achievements. | Когда сын вошел в столовую на Стэнхоп-Гейт, старый Джолион был там один. Он сидел в большом кресле, бледный, измученный. И глаза его, блуждавшие по стенам, по натюрмортам, по шедевру "Голландские рыбачьи лодки на закате", словно пропускали мимо себя всю его жизнь с ее надеждами, удачами, победами. |
| "Ah! Jo!" he said, "is that you? I've told poor little June. But that's not all of it. Are you going to Soames'? She's brought it on herself, I suppose; but somehow I can't bear to think of her, shut up there--and all alone." | - А, Джо! - сказал он. - Это ты? Я сказал бедняжке Джун. Но это еще не все. Ты пойдешь к Сомсу? Ей не на кого пенять, кроме себя; но как подумаешь, что она сидит там, в четырех стенах, одна как перст! |
| And holding up his thin, veined hand, he clenched it. | И, подняв свою худую, жилистую руку, он стиснул ее в кулак. |
| English | Русский |
| After leaving James and old Jolyon in the mortuary of the hospital, Soames hurried mlessly along the streets. | Оставив Джемса и старого Джолиона в мертвецкой, Сомс пошел бесцельно бродить по улицам. |
| The tragic event of Bosinney's death altered the complexion of everything. There was no longer the same feeling that to lose a minute would be fatal, nor would he now risk communicating the fact of his wife's flight to anyone till the inquest was over. | Трагическая гибель Босини совершенно изменила положение вещей. У Сомса уже не было того чувства, что малейшее промедление может оказаться роковым, и вряд ли теперь до конца следствия он рискнул бы рассказать кому-нибудь о бегстве жены. |
| That morning he had risen early, before the postman came, had taken the first-post letters from the box himself, and, though there had been none from Irene, he had made an opportunity of telling Bilson that her mistress was at the sea; he would probably, he said, be going down himself from Saturday to Monday. This had given him time to breathe, time to leave no stone unturned to find her. | В то утро Сомс встал рано, еще до прихода почтальона, сам вынул из ящика первую почту и, хотя от Ирэн письма не было, сказал Билсон, что миссис Форсайт уехала на море; он сам, может быть, тоже поедет туда в субботу и останется до понедельника. Это давало ему передышку, давало время, чтобы перевернуть все в поисках Ирэн. |
| But now, cut off from taking steps by Bosinney's death--that strange death, to think of which was like putting a hot iron to his heart, like lifting a great weight from it--he did not know how to pass his day; and he wandered here and there through the streets, looking at every face he met, devoured by a hundred anxieties. | Но теперь, когда его дальнейшие шаги остановила смерть Босини - загадочная смерть, думать о которой все равно, что прижигать сердце раскаленным железом, все равно, что снимать с него громадную тяжесть, - теперь Сомс не знал, куда девать себя; и он бродил по улицам, всматриваясь в каждого встречного, терзаясь нескончаемой мукой. |
| And as he wandered, he thought of him who had finished his wandering, his prowling, and would never haunt his house again. | И, блуждая по городу, он думал о том, кто уже кончил свои блуждания, кончил свое странствование и уже никогда больше не будет бродить около его дома. |
| Already in the afternoon he passed posters announcing the identity of the dead man, and bought the papers to see what they said. He would stop their mouths if he could, and he went into the City, and was closeted with Boulter for a long time. | Еще днем он увидел сообщения, что труп опознан, и купил газету - посмотреть, что пишут. Заткнуть бы им рты. Сомс пошел в Сити и долго совещался наедине с Боултером. |
| On his way home, passing the steps of Jobson's about half past four, he met George Forsyte, who held out an evening paper to Soames, saying: | Возвращаясь в пятом часу домой, он встретил около Джобсона Джорджа Форсайта, который протянул ему вечернюю газету со словами: |
| "Here! Have you seen this about the poor Buccaneer?" | - Читал про беднягу "пирата"? |
| Soames answered stonily: | Сомс бесстрастно ответил: |
| "Yes." | - Да. |
| George stared at him. He had never liked Soames; he now held him responsible for Bosinney's death. Soames had done for him--done for him by that act of property that had sent the Buccaneer to run amok that fatal afternoon. | Джордж уставился на него. Он никогда не любил Сомса, а сейчас считал его виновником гибели Босини. Сомс погубил его, погубил той выходкой собственника, которая вселила безумие в "пирата". |
| 'The poor fellow,' he was thinking, 'was so cracked with jealousy, so cracked for his vengeance, that he heard nothing of the omnibus in that infernal fog.' | "Бедняга так бесновался от ревности, - думал Джордж, - так бесновался от желания отомстить, что не заметил омнибуса в этой тьме кромешной". |
| Soames had done for him! And this judgment was in George's eyes. | Сомс погубил его. И этот приговор можно было прочесть в глазах Джорджа. |
| "They talk of suicide here," he said at last. "That cat won't jump." | - Пишут о самоубийстве, - сказал он наконец. - Но этот номер не пройдет. |
| Soames shook his head. | Сомс покачал головой. |
| "An accident," he muttered. | - Несчастный случай, - пробормотал он. |
| Clenching his fist on the paper, George crammed it into his pocket. He could not resist a parting shot. | Смяв в кулаке газету, Джордж сунул ее в карман. Он не мог удержаться от последнего щелчка. |
| "H'mm! All flourishing at home? Any little Soameses yet?" | - Гм! Ну, как дома - рай земной? Маленьких Сомсиков еще не предвидится? |
| With a face as white as the steps of Jobson's, and a lip raised as if snarling, Soames brushed past him and was gone.... | С лицом белым, как ступеньки лестницы у Джобсона, ощерив зубы, словно собираясь зарычать, Сомс рванулся вперед и исчез. |
| On reaching home, and entering the little lighted hall with his latchkey, the first thing that caught his eye was his wife's gold-mounted umbrella lying on the rug chest. Flinging off his fur coat, he hurried to the drawing-room. | Первое, что он увидел дома, отперев дверь своим ключом, был отделанный золотом зонтик жены, лежавший на сундучке. Сбросив меховое пальто, Сомс кинулся в гостиную. |
| The curtains were drawn for the night, a bright fire of cedar-logs burned in the grate, and by its light he saw Irene sitting in her usual corner on the sofa. He shut the door softly, and went towards her. She did not move, and did not seem to see him. | Шторы были уже спущены, в камине пылали кедровые поленья, и он увидел Ирэн на ее обычном месте в уголке дивана. Он тихо притворил дверь и подошел к ней. Она не шелохнулась и как будто не заметила его. |
| "So you've come back?" he said. "Why are you sitting here in the dark?" | - Ты вернулась? - сказал Сомс. - Почему же ты сидишь в темноте? |
| Then he caught sight of her face, so white and motionless that it seemed as though the blood must have stopped flowing in her veins; and her eyes, that looked enormous, like the great, wide, startled brown eyes of an owl. | Тут он разглядел ее лицо - такое бледное и застывшее, словно кровь остановилась у нее в жилах; глаза, большие, испуганные, как глаза совы, казались огромными. |
| Huddled in her grey fur against the sofa cushions, she had a strange resemblance to a captive owl, bunched fir its soft feathers against the wires of a cage. The supple erectness of her figure was gone, as though she had been broken by cruel exercise; as though there were no longer any reason for being beautiful, and supple, and erect. | В серой меховой шубке, забившись в угол дивана, она напоминала чем-то сову, комком серых перьев прижавшуюся к прутьям клетки. Ее тело, словно надломленное, потеряло свою гибкость и стройность, как будто исчезло то, ради чего стоило быть прекрасной, гибкой и стройной. |
| "So you've come back," he repeated. | - Так ты вернулась? - повторил Сомс. |
| She never looked up, and never spoke, the firelight playing over her motionless figure. | Ирэн не взглянула на него, не сказала ни слова; блики огня играли на ее неподвижной фигуре. |
| Suddenly she tried to rise, but he prevented her; it was then that he understood. | Вдруг она встрепенулась, но Сомс не дал ей встать; и только в эту минуту он понял все. |
| She had come back like an animal wounded to death, not knowing where to turn, not knowing what she was doing. The sight of her figure, huddled in the fur, was enough. | Она вернулась, как возвращается к себе в логовище смертельно раненное животное, не понимая, что делает, не зная, куда деваться. Одного взгляда на ее закутанную в серый мех фигуру было достаточно Сомсу. |
| He knew then for certain that Bosinney had been her lover; knew that she had seen the report of his death--perhaps, like himself, had bought a paper at the draughty corner of a street, and read it. | В эту минуту он понял, что Босини был ее любовником; понял, что она уже знает о его смерти, - может быть, так же как и он, купила газету и прочла ее где-нибудь на углу, где гулял ветер. |
| She had come back then of her own accord, to the cage she had pined to be free of--and taking in all the tremendous significance of this, he longed to cry: "Take your hated body, that I love, out of my house! Take away that pitiful white face, so cruel and soft--before I crush it. Get out of my sight; never let me see you again!" | Она вернулась по своей собственной воле в ту клетку, из которой ей так хотелось вырваться; и, осознав страшный смысл этого поступка. Сомс еле удержался, чтобы не крикнуть: "Уйди из моего дома! Спрячь от меня это ненавистное тело, которое я так люблю! Спрячь от меня это жалкое, бледное лицо, жестокое, нежное лицо, не то я ударю тебя. Уйди отсюда; никогда больше не показывайся мне на глаза!" |
| And, at those unspoken words, he seemed to see her rise and move away, like a woman in a terrible dream, from which she was fighting to awake--rise and go out into the dark and cold, without a thought of him, without so much as the knowledge of his presence. | И ему почудилось, что в ответ на эти невыговоренные слова она поднимается и идет, как будто пытаясь пробудиться от страшного сна, - поднимается и идет во мрак и холод, даже не вспомнив о нем, даже не заметив его. |
| Then he cried, contradicting what he had not yet spoken, | Тогда он крикнул наперекор тем, невыговоренным, словам: |
| "No; stay there!" | - Нет! Нет! Не уходи! |
| And turning away from her, he sat down in his accustomed chair on the other side of the hearth. | И, отвернувшись, сел на свое обычное место по другую сторону камина. |
| They sat in silence. | Так они сидели молча. |
| And Soames thought: 'Why is all this? Why should I suffer so? What have I done? It is not my fault!' | И Сомс думал: "Зачем все это? Почему я должен так страдать? Что я сделал! Разве это моя вина?" |
| Again he looked at her, huddled like a bird that is shot and dying, whose poor breast you see panting as the air is taken from it, whose poor eyes look at you who have shot it, with a slow, soft, unseeing look, taking farewell of all that is good--of the sun, and the air, and its mate. | Он снова взглянул на нее, сжавшуюся в комок, словно подстреленная, умирающая птица, которая ловит последние глотки воздуха, медленно поднимает мягкие невидящие глаза на того, кто убил ее, прощаясь со всем, что так прекрасно в этом мире: с солнцем, с воздухом, с другом. |
| So they sat, by the firelight, in the silence, one on each side of the hearth. | Так они сидели у огня по обе стороны камина и молчали. |
| And the fume of the burning cedar logs, that he loved so well, seemed to grip Soames by the throat till he could bear it no longer. And going out into the hall he flung the door wide, to gulp down the cold air that came in; then without hat or overcoat went out into the Square. | Запах кедровых поленьев, который Сомс так любил, спазмой сжал ему горло. И, выйдя в холл, он настежь распахнул двери, жадно вдохнул струю холодного воздуха; потом, не надевая ни шляпы, ни пальто, вышел в сквер. |
| Along the garden rails a half-starved cat came rubbing her way towards him, and Soames thought: 'Suffering! when will it cease, my suffering?' | Голодная кошка терлась об ограду, медленно подбираясь к нему, и Сомс подумал: "Страдание! Когда оно кончится, это страдание?" |
| At a front door across the way was a man of his acquaintance named Rutter, scraping his boots, with an air of 'I am master here.' And Soames walked on. | У дома напротив его знакомый, по фамилии Раттер, вытирал ноги около дверей с таким видом, словно говорил: "Я здесь хозяин!" И Сомс прошел дальше. |
| >From far in the clear air the bells of the church where he and Irene had been married were pealing in 'practice' for the advent of Christ, the chimes ringing out above the sound of traffic. He felt a craving for strong drink, to lull him to indifference, or rouse him to fury. If only he could burst out of himself, out of this web that for the first time in his life he felt around him. If only he could surrender to the thought: 'Divorce her--turn her out! She has forgotten you. Forget her!' | Издалека по свежему воздуху над шумом и сутолокой улиц несся перезвон колоколов, "практиковавшихся" в ожидании пришествия Христа, - звонили в той церкви, где Сомс венчался с Ирэн. Ему захотелось оглушить себя вином, напиться так, чтобы стать равнодушным ко всему или загореться яростью. Если б только он мог разорвать эти оковы, эту паутину, которую впервые в жизни ощутил на себе! Если б только он мог внять внутреннему голосу: "Разведись с ней, выгони ее из дому! Она забыла тебя! Забудь ее и ты!" |
| If only he could surrender to the thought: 'Let her go--she has suffered enough!' | Если б только он мог внять внутреннему голосу: "Отпусти ее, она много страдала!" |
| If only he could surrender to the desire: 'Make a slave of her-- she is in your power!' | Если б только он мог внять желанию: "Сделай ее своей рабой, она в твоей власти!" |
| If only even he could surrender to the sudden vision: 'What does it all matter?' Forget himself for a minute, forget that it mattered what he did, forget that whatever he did he must sacrifice something. | Если б только он мог внять внезапному проблеску мысли: "Не все ли равно!" Забыть, хотя бы на минуту, о себе, забыть, что ему не все равно, что жертва неизбежна. |
| If only he could act on an impulse! | Если б только он мог сделать что-то не рассуждая! |
| He could forget nothing; surrender to no thought, vision, or desire; it was all too serious; too close around him, an unbreakable cage. | Но он не мог забыть; не мог внять ни внутреннему голосу, ни внезапному проблеску мысли, ни желанию; это слишком серьезно, слишком близко касается его - он в клетке. |
| On the far side of the Square newspaper boys were calling their evening wares, and the ghoulish cries mingled and jangled with the sound of those church bells. | В конце сквера мальчишки-газетчики зазывали покупателей на свой вечерний товар, и их призрачные нестройные голоса перекликались со звоном колоколов. |
| Soames covered his ears. The thought flashed across him that but for a chance, he himself, and not Bosinney, might be lying dead, and she, instead of crouching there like a shot bird with those dying eyes.... | Сомс зажал уши. В голове молнией мелькнула мысль, что - воля случая и не Босини, а он мог бы умереть, а она, вместо того чтобы забиться в угол, как подстреленная птица, и смотреть оттуда угасающими глазами... |
| Something soft touched his legs, the cat was rubbing herself against them. And a sob that shook him from head to foot burst from Soames' chest. Then all was still again in the dark, where the houses seemed to stare at him, each with a master and mistress of its own, and a secret story of happiness or sorrow. | Он почувствовал около себя что-то мягкое: кошка терлась о его ноги. И рыдание, потрясшее все его тело, вырвалось из груди Сомса. Потом все стихло, и только дома глядели на него из темноты - и в каждом доме хозяин и хозяйка и скрытая повесть счастья или страдания. |
| And suddenly he saw that his own door was open, and black against the light from the hall a man standing with his back turned. Something slid too in his breast, and he stole up close behind. | И вдруг он увидел, что дверь его дома открыта и на пороге, чернея на фоне освещенного холла, стоит какой-то человек, повернувшись спиной к нему. Сердце его дрогнуло, и он тихо подошел к подъезду. |
| He could see his own fur coat flung across the carved oak chair; the Persian rugs; the silver bowls, the rows of porcelain plates arranged along the walls, and this unknown man who was standing there. | Он увидел свое меховое пальто, брошенное на резное дубовое кресло, персидский ковер, серебряные вазы, фарфоровые тарелки по стенам и фигуру незнакомого человека, стоящего на пороге. |
| And sharply he asked: | И он спросил резко: |
| "What is it you want, sir?" | - Что вам угодно, сэр? |
| The visitor turned. It was young Jolyon. | Незнакомец обернулся. Это был молодой Джолион. |
| "The door was open," he said. "Might I see your wife for a minute, I have a message for her?" | - Дверь была открыта, - сказал он. - Могу я повидать вашу жену? У меня к ней поручение. |
| Soames gave him a strange, sidelong stare. | Сомс посмотрел на него искоса. |
| "My wife can see no one," he muttered doggedly. | - Моя жена никого не принимает, - угрюмо пробормотал он. |
| Young Jolyon answered gently: "I shouldn't keep her a minute." | Молодой Джолион мягко ответил: |
| Soames brushed by him and barred the way. | - Я не стану ее задерживать. |
| "She can see no one," he said again. | Сомс протиснулся мимо него, загородив вход. |
| Young Jolyon's glance shot past him into the hall, and Soames turned. | - Она никого не принимает, - снова сказал он. |
| There in the drawing-room doorway stood Irene, her eyes were wild and eager, her lips were parted, her hands out- stretched. In the sight of both men that light vanished from her face; her hands dropped to her sides; she stood like stone. | Молодой Джолион вдруг посмотрел мимо него в холл, и Сомс обернулся. Там, в дверях гостиной, стояла Ирэн; в ее глазах был лихорадочный огонь, полураскрытые губы дрожали, она протягивала вперед руки. При виде их обоих свет померк на ее лице; руки бессильно упали; она остановилась, словно окаменев. |
| Soames spun round, and met his visitor's eyes, and at the look he saw in them, a sound like a snarl escaped him. He drew his lips back in the ghost of a smile. | Сомс круто обернулся, поймав взгляд своего гостя, и звук, похожий на рычание, вырвался у него из горла. Подобие улыбки раздвинуло его губы. |
| "This is my house," he said; "I manage my own affairs. I've told you once--I tell you again; we are not at home." | - Это мой дом, - сказал он. - Я не позволю вмешиваться в мои дела. Я уже сказал вам, и я повторяю еще раз: мы не принимаем. |
| And in young Jolyon's face he slammed the door. | И захлопнул перед молодым Джолионом дверь. |
|