Господи, я знаю, тебя нет, и миру не на что опереться. Жизни уходят в пустоту, что бы забыть себя навеки, и всё суета сует, потому, что когда человек умирает, уже даже ему самому не интересно хорошо он прожил жизнь, или скверно. Но, Господи, ведь тебя не может остановить такая мелочь, как то, что тебя нет, ведь это ты создал бытие и небытие, и для тебя это игрушки. Стань, начни быть, появись. Утешь своих детей, дай им надежду и ясность в земных путях и - доколе вслепую идти к тебе?
Нет ответа, и быть не может. В такие ночи я вижу, как одинок человек в мире, и не понимаю, отчего всё так безысходно. Жизнь - это тюрьма, из которой некому выбираться: разве моё тело не часть тюрьмы? А разве мой разум не часть тюрьмы? Что же тогда я? Нет меня. И не было, и не будет, а только, кажется что есть.
- Это одна из последних записей. Можно заметить совершенно несвойственный поэту слог и совершенно несвойственное настроение. Далее в дневнике он описывает несколько бесед с Хлебниковом, вы прочтёте их уже в пути. Боюсь, комментировать их будет некому. Итак, вы поняли, что Маяковского доконала депрессия, но она была несколько необычного свойства. Как вы понимаете, у таких людей как Маяковский не бывает простых депрессий, и уж, во всяком случае, они не кончают с собой из-за них. Всё началось с его поездки в город Энск. Город Энск до сих пор не признаёт нашей власти, и вам надо погасить очаг сопротивления. На месте вы разберётесь в причинах такого задания, и поймете, почему мы посылаем не армию, а одного человека. Впрочем, в городе есть наши люди. Двенадцать детей - Боевой пионерский Отряд "Красные Дьяволята". Это дети, родившиеся и выросшие уже при Советах. Они будут вам полезны. Они же вам дадут... Скажем так, главную информацию, о том, зачем вы едете на самом деле.
Пётр Львович подошёл к проектору, нажал несколько кнопок, и весь свет в комнате исчез, остался только небольшой пяточёк на стене - от силы метр на метр. В этом квадрате стали появляться лица. Пётр Львович объявлял появляющихся.
- Чук и Гек. Митя и Витя. Артём Кибальчиш. Зоя Космодеянская, Октябрь. Мурзилка. Дениска, Кнопочка, Максимка, Алиса. Все они были рождены при нашей власти, но зачаты Революцией, и несут в себе разрушительную часть её силы, это одно из первых поколений нового человечества, пока ещё не излечившиеся от проказы прошедших веков. Они - наша ярость, наши кровь и злоба, они наша исступлённая, всесокрушающая любовь. Они - наш первый шаг в будущее. Прекрасные бойцы, хотя сомнительные стратеги - именно из-за того что впитали в себя в первую очередь порыв и чувство Революции. Ещё... Ещё есть такая Геля Маркизова, и это очень важная девочка. О того, какой выбор она сделает в будущем многое зависит, но вам надо знать только что, что бы ни случилось, и чего бы это не стоило, она должна... уцелеть. Они расскажут вам детали о Энске, я же введу в общую суть дела.
Энск копит армию для реванша. В соответствии с капиталистическим идеалом, Энск освоил клонирование, и создаёт массы существ, внешне значительно отличных друг от друга, и гордых своими отличиями, но глубоко одинаковых, по сути. У них есть иллюзии перспектив и святая вера в то, что разбогатеть легко, из которой произрастает ненависть к себе, за то, что ещё не разбогател, которая, с помощью нехитрых социальных манёвров сублимируется в ненависть к нам, за то, что мы даём возможность жить в мире. В Энске совершается преступление на уровне языка: они провозглашают свободу и равноправие, но навязывают только одобренные и выгодные формы свободы - если человеку нужна свобода просто заниматься любимым делом, и не лезть вверх по карьерным карьерам они такого человека обязательно заклёвывают.. Вообще, как уже было сказано их свобода - это узкий коридор, и их выбор полностью линеен. Кроме клонов, изначально идеально приспособленных к идеологи Энска там живёт несколько тысяч обыкновенных людей, и было бы лучше если бы никто из них не пострадал, хотя, конечно, полностью этого избежать удастся вряд ли - они составляют, в частности, основную массу активной воинской силы. Лидеры Энска напуганы красной угрозой, поэтому тратят существенные ресурсы на оборону, и единственный возможный метод противодействия - партизанский. Мы не сможем, даже собрав всю красную армию, разбить Энск прямым нападением в лоб, и надо действовать изнутри.
Что касается детей, очень вероятно, что они умрут в этой борьбе, и мы скорбим о них, хотя и надеемся, что вам удастся этого избежать. Достоевский написал что счастье целого мира не стоит слезинки ребёнка, и мы признаём этот взгляд, но с тех пор, как были написанный эти слова, дети всё так же плачут - и плачут в холостую, не выкупая своими слёзами счастья для человека, и голодные с тех пор умирают напрасно, и одинокие сердца просто пребывают в отчаянии. Поэтому, раз уж всё равно происходит зло, все, что мы можем на данном этапе - поставить его на службу добру. Тем более что мир изначально не был задуман как счастливое место, он был задуман как бесконечное увядание и распад, и работать больше просто не с чем.
А теперь самое время посмотреть на Ловца в действии. Перед вами лежат папки с делами преступников. Здесь только случаи стопроцентной достоверности, мы тщательно следим за этим. Все эти люди были особым образом обработаны. Выберите троих.
Зажёгся свет, и Никита взял в руки папки.
Иван Семёнович Нестройко. Совратитель. По оперативным данным и своим признаниям на момент ареста изнасиловал 11 девочек возрастом от 9 до 15 лет. В содеянном не раскаивается.
Никита затряс головой, и быстрым движением перелиснул страницу, что бы наткнуться на человека, который убивал ради забавы, подкарауливая жертв в лесах, и долго издеваясь над ними.
Читать было неприятно и мерзко, и в итоге Никита просто взял три попавшие под руку папки и передал их Петру Львовичу. Пётр Львович подошёл к телефону, висевшему на стене, снял трубку и прокричал:
- База? База? Я - первый. Первый. Первый! Седьмого, Двенадцатого... Две! Две-надцатого, и Двадцать первого в дело. Все, идём.
Вскоре Никита опять был возле резиденции Кирилла Ловца. Тот безмятежно дремал в кровати, то и дело ворочаясь. Вдруг он резко вскочил и уставился на Никиту. Потом повертел головой, как будто ища что-то.
За его спиной открылась дверь, и вошли трое. Никита узнал одного из них - возле насильника была фотокарточка. Возле остальных в папках они тоже были, но смотреть на них не хотелось, и он не смотрел.
Вошедшие сразу кинулись на Ловца. Ловец, не оборачиваясь, оттолкнул одного из них ногой, наклоняясь корпусом вперёд, не прекращая движения оттолкнулся другой ногой от пола и кувыркнулся, лишь по завершении манёвра повернувшись лицом к нападавшим. Теперь их разделяло несколько шагов. Один из преступников шагнул к Ловцу, занося руку для удара, и получил незаметный со стороны, но явно фатальный удар кулаком в горло. И снова следующий удар выглядел как продолжение предыдущего - от горла противника кулак прямиком направился в плечо второго соперника. В последний момент кулак Ловца разжался, и вместо того, что бы ударить он схватил врага за плечо, и, помогая второй рукой, оттолкнул мимо себя. По инерции тот пробежал несколько шагов. Ловец тем временем парировал смелым атакам третьего оппонента. Первый удар в челюсть Кирилл пропустил, но тут же перехватил второй удар, метивший в солнечное сплетение, и свободной рукой схватил врага за лицо. Между тем подоспел второй, ударив Ловца сначала в затылок, а потом сзади в шею. Кирилл, казалось, обмяк от удара, он стал падать, не выпуская, однако, третьего. Однако он не обмяк, упав, он потянул за собой соперника, выставил перед собой ногу, и перекинул через себя третьего врага прямо на второго. Второй удержался на ногах, но оказался не готов к дельнейшим событиям. Не вставая, Кирилл развернулся, и, всё так же лёжа, пнул второго в колено. Раздался треск, и второй завыл, падая. Кирилл Ловец между тем стремительно сел, и пресёк попытку третьего подняться ударом в висок, после которого тот уже никогда не встанет. Затем он погрузил кулак в горло оставшегося в живых соперника, прекращая его полную страдания жизнь, и, как ни в чём не бывало, подошёл к кровати. Постоял возле кровати, и крикнул:
- Купаться!
Пётр Львович посмотрел на ошарашенного Никиту. Бой длился несколько секунд. Все движения Ловца были точны, и женственно красивы и грациозны.
- Это неподготовленная публика. Хотя, мы ими немного занимаемся, и, поверьте, каждый из них стоил трёх бойцов. Помимо тренировок у них искусственно снижен болевой предел. Но всё-таки это так, дилетанты. Из тех кого вы выбрали ни одного бандита, хоть как-то умевшего драться до ареста. вот сейчас, если согласится, к нему войдёт ученик Спиридонова. Конечно, Ловец предупреждён, и в этом бою не будет травм и крови. Это сугубо показательный тренировочный бой.
Ученика пришлось ждать десять минут. Ловец, кажется, забыл о своём заявлении, так и стоял в халатике, возле кровати в какой-то неестественной позе, задумавшись о чём-то своём.
Перед учеником вошло несколько человек в форме, и убрали трупы.
Этот бой начался с рукопожатия. Ученик протянул Ловцу две руки, слегка поклонился, и тут же, не отпуская рук, упал на колени, в падении развернувшись к Кириллу боком, затем быстро перемесил одну из рук куда-то в область живота Кирилла и перекинул того через себя. Сам так же упал, и не вставая, совершил несколько плавательное движение, локтём добивая поверженного соперника в голову. Кирилл Ловец уклонился от удара, и быстрым движением оказался на коленях, лицом к Ученику. Поскольку руку так никто и не отпустил, получилось, что Кирилл взял Ученика на болевой. Тому пришлось встать так же на колени, что бы избежать перелома. Но Ученик соренитировался быстро, и свободной рукой ударил Ловца в локоть руки, взявшей его на излом. Кирилл отпустил Ученика, и тут же получил удар ногой в лицо. Ученик нанёс его, вставая невероятным движением: Сначала быстро поставил одну ногу на ступню, потом начал подниматься на другой ноге, опираясь только на неё, и в точно рассчитанный момент нанёс свой удар. Продолжая движение, он упал на спину, и кувырком откатился от Ловца. Ученик ещё вставал из кувырка, а Ловец уже подлетал к нему, метя кулаком в лицо. Ученик попытался перехватить удар, ну Кирилл, как обычно ловко и грациозно, резко изменил траекторию движения - он вдруг нагнулся на бок, обхватил Ученика вокруг корпуса, поднял и бросил. Ученик закашлялся. Бой был завершён. Отдышавшись, Ученик снова пожал руку Ловцу и спокойно вышел из комнаты.
- Вот с таким кадрами вам придётся иметь дело - сказал Пётр Львович. - Как видите, в бою ему мало кто сможет оказать достойное сопротивление. Таких людей, как тот, с кем он сейчас дрался на всю страну десяток, да на весь мир полсотни. Если бы Кирилл мог его травмировать и не сдерживал себя, мы бы наблюдали куда более короткое представление.
Просторное помещение. У одной из стен стоит большая ванна, к которой, с потолка, присоединены различные провода. У другой стены стоит рояль, и столик с терменвоксом. У третьей стены находятся столики и шкафы с колбами и реактивами. Так же там находятся пробирки и баночки с различными душистыми травами - шалфеем, иланг-илангом, санталом и подобными. Четвёртая стена отведена под вход - там можно видеть огромную тяжёлую дверь. Изнутри дверь не открывается в принципе, а снаружи заперта на тяжёлую щеколду, и на (круглую ручку как в бомбоубежище - корр).
Дверь отворяется, в комнате зажигается электрический свет. В помещение входят лаборанты. С ними двое в военном, с винтовками. У военных можно разглядеть следы хирургических операций - у них улучшено зрение, увеличена реакция, снижен болевой порог. Их мозг искусственно обучен вырабатывать обезболивающие и противовоспалительные вещества.
Военные вводят Кирилла Ловца. Он скидывает халат, и остаётся совсем нагим. Один из лаборантов, видимо, совсем недавно прибывший и ещё не участвовавший в настройке изумлённо смотрит на него. Более умудрённые опытом коллеги подгоняют молодого товарища, и он спешит к реактивам. Кирилла укладывают в ванную двое пожилых лаборантов. Один из них открывает краны, и вскоре Кирилл целиком оказывается под водой. Когда было принято решение оставить Кирилла в живых для нужд партии, среди прочего, над ним была проведена операция, сделавшая его лёгкие способными дышать особой жидкостью, внешне не отличимой от воды. Вступая в взаимодействие с альвеолами она просто рассасывается по организму, оставляя лёгким кислород. Обычный человек, однако, не сможет долго продержаться в такой ванне, но организм Ловца обучен собирать жидкость и складировать в пищеварительном тракте, для последующего выведения естественным путём - через пот и мочу. Планировалось так же пересадить ему жабры, но они оказались достаточно нестабильным элементом, и выходили из строя при первом удобном случае, так что от этой идеи отказались до момента, когда метод станет совершеннее.
Кирилл наблюдает за происходящим без особого интереса. Для него это игра, и не имеет значения, что происходит с его телом, оно - часть игры. И сам Кирилл - часть игры, поэтому он ничего, никогда не боится всерьёз.
Все лаборанты занимают свои места.
Электрический свет гаснет, и зажигают свечи. Свечи зажигают внутри специальных цветных фонарей, это позволяет добиться нужного освещения. У каждого фонаря стоит лаборант, время от времени меняя сам фонарь, что бы сменить цвет.
Несколько лаборантов трудятся с колбами, создавая нужные запахи. Сегодня это смесь Иланг-Иланга, который так нравится кому следует, что безмерно радует автора этих строк, с запахом чеснока и несколькими трудноопределимыми химическими оттенками.
Двое у музыкальных инструментов внимательно читают задание Семёна, переводя свою часть информации в ноты. Они о чём-то шепчутся. На самом деле музыкальная часть уже написана, сейчас просто обсуждаются некоторые детали. Когда приходит их время, они начинают играть. Небольшой фрагмент Скрябина, элемент Шнитке, а потом начинается уже совсем своя мелодия, несколько заунывная. Терменвокс выдаёт долгие однообразные ноты, в то время как рояль мельтешит шестнадцатыми, исключительно в диссонанс, но эта мелодия написана не для рабочих и крестьян, и не для посетителей филармоний и театров, и не для учеников музыкальных школ, она написана для Кирилла Ловца, она призвана запрограммировать его мозг на выполнение задания, а не доставить эстетическое удовольствие.
Наконец в ванную даётся слабый ток. Тело Ловца начинает вздрагивать.
Тогда гаснут все фонари, и на потолок начинает транслироваться диафильм.
Первый кадр - панорама города Энска.
Второй кадр - несколько уравнений.
Третий кадр - редкая европейская картина - Чумной Доктор с развороченным животом. Он ещё жив, и тянется куда-то к зрителю, а из-за угла на него смотрит рыжеволосая девочка. На её лице неподдельный интерес.
Затем идут кадры человеческих внутренностей, несколько иллюстраций к Муми Троллю, две фотографии Гагарина, и, наконец, опять панорама Энска, несколько картин кубистов и супрематистов, сменяющихся фотографиями с полей Мировой Войны, буквы "Ц" и "О", панорама Энска.
Происходит сбой. С шумом падает колба с камфорным спиртом, и помещение заполняет несанкционированный запах. Молодой лаборант растерянно смотрит вокруг, и его тут же отталкивает один из тех, что стояли возле ванной, регистрируя реакции Ловца.
Он быстро добавляет к картине запахов несколько оттенков.
- Эта комбинация дороже, но её посыл дублирует исходную смесь - объясняет он молодому спокойно, не повышая голоса, только взглядом демонстрируя своё недовольство - это как бы синонимы. Не волнуйтесь, вы всему научитесь.
Молодой сконфуженно кивает.
Спасший ситуацию хлопает в ладоши, зажигается электрический свет. Ловец выходит из ванны, подбирает с пола свой халат, облачается. Его ведут обратно, и только спасший положение идёт в отдельный кабинет, и берёт телефонную трубку.
- Семён? Да. всё прошло успешно. был один сбой на запахах, камфорный спирт. Нет, это не агрессия, не переживайте, это пассионарность. Я понимаю, что лишний раз тоже не надо, не бойтесь, мы всё почистили реактивом ц-3 и хвоей. Ну, это как бы то же самое. Только дороже. А что делать. Я не стал выяснять кто виновник, ничего страшного? Вот и я думаю, всё хорошо, что хорошо кончается. Значит. я хотел обсудить проект Т. Как может не вернуться? А что тогда будет с... Присоединят к Конструктору Красного Цвета? Неплохо. Понял вас.
Посидев и покурив он решил всё-таки понемногу начать подготовку к проекту Т на случай если Ловец всё же вернётся с задания. Да и в другом случае, возможно, удастся убедить вышестоящее руководство, что Партии не помешает небольшой комплекс, где ведутся исследования по царским системам. Хотя ККЦ делает успехи, советские технологии одновременно слишком практичны, и слишком поэтичны. Всё-таки старый конь борозду не испортит, и он надеялся что пока ещё может предложить миру что-то новое - всё-таки на значительную должность при ККЦ рассчитывать не приходится - хотя последний уборщик в ККЦ, если бы там были простые смертные уборщики, был бы выше по статусу, чем сейчас он.
Между Тем Пётр Львович вёз Никиту в ККЦ. Точной расшифровки этой абревеатуры не было, но директора заведения называли "Конструктор Красного Цвета". Никите предстояло пройти несколько несложных процедур: на полноценные операции времени не было, так же как и на полноценное обучение, но и отправлять неподготовленного человека на опасное задание никто не собирался.
Пётр Львович изредка лёгкими движениями поворачивал руль, а Никита глядел в ночь, время от времени закуривая папиросу. Он понял, что задремал лишь, когда проснулся, и стыдливо посмотрел на Петра Львовича. Тот, кажется, ничего не заметил. Разговор не клеился, так что Никита задумался о приснившемся.
Идентефециорвать сон, как это часто бывает, не удалось. Какая-то смутная цепь непонятных событий, имеющих весьма отдалённое отношение к жизни, с трудом поддающееся словесному описанию. Но одна деталь заостряла на себе внимание - поле, на котором росли странные, как будто состоящие из частей паровоза, но вместе с тем бесконечно и яростно живые и болезненные деревья, почему-то понималось как территория, на которой располагается сквер Заветов. Только во сне не было самого сквера, и Дома Тарасова, расположенного в его центре.
Дом Тарасова... Когда это было - в прошлой жизни, в Революцию, когда ещё было опасно и весело.
Память сохранила не всё. Он совершенно не помнил, что было до того, как началась перестрелка. Разум подсказывал что, выходит, как-то дошли, обычным манером, без лишних событий, но как дошли? Зато первая пуля, пущенная со стороны сквера, который тогда не назывался сквером Заветов, а был просто каким-то там сквером, запомнилась тем, что метко пробила ногу Насечнику, да так ловко, что он именно от кровопотери и умер. Но умер он потом, а тогда он упал, и заверещал, и не было в голосе его ничего от него самого - высокого и мускулистого, бывшего циркового борца.
Как подходили к стенам, как прорывались, как Прокопенко шашкой зарубил двух беляков, память тоже не знала, зато остро зафиксировала момент, когда стояли у стен, и вдруг кто-то в сквере кинул в них булыжник, так что получалось, что булыжник отличное оружие, в чьих угодно руках.
Когда прорвались в сквер, беляков оставалось ещё вдвое больше, но они держали тут оборону последних несколько дней, которые выдались холодными и дождливыми, рубились отчаянно, но совершенно не береглись смерти, утратив надежду на хорошую , или хотя бы удобоваримую жизнь в этой юдоли.
Никита полоснул по неаккуратно подставленной руке, и беляк выронил саблю, и схватился за культю, и Никита добил его. Всего в этот раз потеряли семерых своих. В дом Тарасова забрались впятером.
Человек, сидевший в зале не имел имени, не имел звания, он был высоким и толстым, как трутень, невероятно белым, и казался голым, оттого что кожа и одежда были одного оттенка.
Росту в нём было три метра, охват достигал двух метров, лицо, заплывшее жиром, не выражало эмоций, но вошедшие знали, что обманчиво расслабленные руки его могут, умеют и любят убивать, и знали что либо он, либо они.
Потом возникло, или - проснулось ждавшее до этого всю жизнь своего часа - понимание того, как надлежит вести себя, и они все рухнули на колени. Они что-то бормотали, извинялись и клялись, они очень хотели, что бы он простил их, и готовы были сменять тех парней, которые охраняли его до этого момента. Никита чувствовал что здесь есть какой-то подвох, но думать было некогда, задумавшись можно было упустить шанс получить какую-нибудь мелкую награду от этого человека, нужно было ловить каждый его взгляд, угадывать каждое его желание, следить за собственным выражением лица, что бы оно было по нраву господину, или, если господин пожелает повод для выражения недовольства, что бы лицо стало учтиво не по нраву, но этот подвох всё равно ощущался, и не давал покоя.
Первым окончательно проиграл, позволив себе забыть об этом подвохе, Прокопенко, он принялся скулить и пополз к человеку, не поднимая головы, и где-то совсем в глубине души мелькнула надежда, что старый лис притворяется, и сейчас всадит шашку в тушу человека. Но Никита знал - не всадит, Прокопенко проиграл.
За ним пополз ещё один солдатик.
Они остановились в дух шагах от человека, и тот тяжело поднялся, огляделся, и одни ударом прибил солдатика. Прокопенко, угадав его желание, принялся не вставая с колен оттаскивать труп к окну Когда он выкинет труп из окна он должен будет вылизать пол от крови, и сделает это с удовольствием. Если хозяин не захочет что бы он сделал это без удовольствия.
Человек оглядывал тех, кто ещё не вполне поддался, когда один из них, стоявший слева от Никиты вдруг закричал бешено, лицо его исказила гримаса, как будто он выдёргивал из себя невероятно большую занозу, и он поднял руку с пистолетом, и несколько раз, не целясь, выстрелил. Две пули попали человеку в тело, одна в глаз, остальные ушли без пользы, но и этого хватило, что бы Никита смог вскочить и в прыжке снести голову человеку. Верне он не снёс голову вполне, шашка не перерубила позвоночника, но как бы то ни было, враг был согласен умирать. Огромное тело его рухнуло на пол, и казалось странным что пол выдержал, и начало дрожать. Глаза испуганно смотрели на них, зубы стучали, с него лился удивительно и бесподобно вонючий, смердящий пот, но кожа его покрылась пупырышками - перед смертью ему стало холодно.
Никита сначала испугался содеянного - он убил своего господина, как он мог - здесь кончались слова, ситуация была слишком недопустимой, у него просто не было сейчас форм, в которые он мог бы облечь свои переживания, и он уже было кинулся к окну, что бы спрыгнуть вниз головой, когда наваждение стало проходить.
Он оглянулся - красноармейцы, тяжело дыша, помогли друг другу встать. Прокопенко у окна тошнило.
Прокопенко тогда чуть не потеряли - он долго валялся у местного доктора, блювал чёрной кровью, в которой что-то копошилось и ползало, и всё порывался сбежать. Лекарств у доктора не было, лечил почти одним энтузиазмом, и кое-как вылечил. Зато солдатик, выстреливший во врага вскоре погиб во время тяжёлого боя на какой-то железнодорожной станции - беляки тогда не глядя кромсали красноармейцев лучом гиперболоида, и многие погибли в этом страшном бою, и две недели станция оставалась за белыми, пока смелая девочка, чьего имени так никто и не узнал, не наслала на станцию диких животных, которые выбили-таки белых. Девочка, как повелось, после такого подвига погибла - с каждой смертью она становилась всё слабее, независимо от того, резал ли смертельный луч зверя, или зверь убивал беляка, и то и другое одинаково губительно сказывалось на её организме. Зверей таких впоследствии Никита не видел - были они отдалённо похожи на медведей с клешнями вместо передних лап, рудиментарными, прозрачными и бесполезными крыльями за спиной, и небольшим хоботом, причудливо соединяющим нос и грудную клетку.
Удивительно. Память священна, как отблеск огня, но сохраняет лишь какие-то картины, остальное дорисовывает мозг, и кто поручится, что он дорисовывает правильно? Разве можно было представить всерьёз, что куски умирающего мяса, болезненного и жалобного, не верящего своей смерти, лежавшие ночью после боя по всей округе, когда-то были людьми со своими чаяниями и мечтами, попавшими, так или иначе, в водоворот событий и обстоятельств, наделяющий мировоззрением, и разделяющим, разгоняющим людей, таких неизбежно похожих в главном - в стремлении к свету, к любви, наконец, в потребности в воздухе и сне, по разные стороны баррикад? Лишь бы вся эта грязь и все эти страдания были не напрасны, лишь бы они окупились тысячелетиями счастливого человеческого труда и смеха, труда истинного - творческого и искреннего, а не скотской повинности, навязанной необходимостью выживать лишь бы выжить. Кто живет, что бы выжить - живет, что бы умереть, потому что жизнь и смерть одно и то же, и когда прийдёт смерть некому будет оглянуться на прожитую жизнь и порадоваться скопленным богатствам, или сделанным благам, и смешны те, кто надеются на вечную жизнь, потому что вечная жизнь и есть небытие, но то, что в неё входит уже не содержит в себе того, кто когда-то надеялся на вечную жизнь ли прибавку к зарплате. Его никогда и не было, ему просто казалось, что он есть, а смерть - это просто окончательная ясность - ты всегда и был миром, и грех появляется именно от того, что любое воздействие на окружающий мир - воздействие на себя же.
Но ничто на земле не проходит бесследно, и юность ушедшая - всё же бессмертна, от того что прошлое неизменно, и ничего с ним уже никто не сделает.
Грядущие люди будут жить в более красивом мире, и они не смогут понять нас, не будут уметь помнить о нас, и не надо, впрочем.
Никита улыбнулся своим мыслям, пришедшим в привычное русло, и вдруг спросил
- Всё-таки я не понимаю, отчего умер Маяковский.
- Маяковский был воплощением Революции. Сам факт существования Энска в таком виде, в каком он есть физически причинял ему страдания, как воздух, попавший в вену.
- А Хлебников кем был?
- Хлебников был воплощением новой культуры. Её народного аспекта. А, например, Кручёных - воплощением деструктивного начала новой культуры, рывка за барьеры. И только Ленин является олицетворением всего происходящего. Возвращаясь к Маяковскому - его смерть стала индикатором, показывающим насколько опасен Энск для всех нас и нашего дела. Энское общество заставит нас сгнить изнутри, если ничего не предпринять. Это даже не чужеродный элемент в нашем организме, это излишний кусок в нашей психике, и номинально мы будет здоровы и в прекрасной форме. В общем, нам грозит ситуация, которой нельзя допустить.
Помолчали.
- Впрочем, такие люди как Маяковский не умирают в полной мере никогда. И дело даже не в плодах его труда, и не народной памяти, и не в его стихах. Поскольку он был воплощением Революции, её олицетворением, надо думать, она сможет переродиться, если это будет необходимо.
- Какая-то религия.
- Нет. Тут тонкости. Я говорю не о реинкарнации, и не о жизни после смерти, ничего от прежнего Маяковского не останется. Его жизненный опыт, и всё, что составляло его индивидуальность, пропало бесследно, но всё это существовало только и исключительно как конкретизация одной идеи. У которой может появиться другое воплощение.
- То есть идея может решить...
- Нет, я бы так не сказал. Вы же не говорите каждый раз, когда падает камень, что закон всемирного тяготения принял решение... Идея - это просто идея, она сама по себе ничего не решает.
Никита задумался, и закурил.
Машина подъезжала, наконец, к ККЦ.
ККЦ располагалась в заводских районах одного из подмосковных городов. Среди дымящих заводов, гудящих электростанций и хитросплетённых труб, располагалось административное здание, в подвале которого был подземный ход, ведущий в сеть подземных этажей - общим числом не мене семи.
На пороге здания стоял, пристально глядя а подъезжающих главный здесь человек - Конструктор Красного Цвета.