'Повелитель Фарах, Занра, жена твоего любимца Харшата беременна, надо избавиться от неё, как можно скорее. Мы не можем допустить, чтобы он стал уязвим. У меня есть полностью готовый к выполнению божественной миссии Амулет Богини Смерти Айнорет, под завязку напоённый самой разрушительной и губительной магией, какие только смогли навести служители грозной госпожи Юдоли Скорби'.

     'Он не отдаст её: слишком сильно любит, да и добивался взаимности несколько лет'.

     'Я дам вам противоядие и подброшу в очаг горсть порошка саир травы, тогда любое ваше решение будет принято без ропота и гнева всеми мужчинами племени, главное, чтобы он не узнал, что может стать отцом. Нужно сделать так, чтобы он не успел переговорить. Женщины рождены, чтобы служить своему господину: отцу, хозяину или мужу. Избавься от поганки, тогда Харшат и дальше будет безжалостным воином, не знающим сомнений и страха'.

     'Делай, что решила, а его лучше опоить снотворным, он вообще не должен сегодня вечером быть на сходке мужчин племени в храме Аллардона. Девку же запри в кладовой, пусть молится и чистит потемневшее серебро. Самое полезное задание для той, которая скоро попадёт в объятия нашего создателя, избавив этот мир от богохульников, оскорбляющих своим существованием его священный взор!'

     Занру схватили и впихнули в самую глубокую из кладовых, сунув в руки священную книгу, которую было принято читать не только каждую свободную минуту, но и во время работы по дому. На широкую лавку поставили плетёнку с потемневшим без должного ухода серебряным скарбом.

     - Займись полезным делом, дитя.

     - Мне нужно переговорить с мужем, госпожа Заккара.

     - Он ушёл на рассвете вместе с отрядом младшего жреца Аллардона Халором. Наши охотники видели несколько поселений ватирий. Это святотатство должно быть стёрто с лица земли! Наши законы ты знаешь, девочка! Молись и работай во славу храма, как всякая послушная замужняя женщина! - и она вышла вон, старательно заперев дверь, породив в душе пленницы листопад недобрых предчувствий.

     Ведьма опоила Харшата ядрёным зельем, чтобы он трое суток проспал беспробудным сном и не смог помешать горькой судьбе своей Занры. Сама же велела доверенному младшему жрецу присмотреть за одним из лучших Воинов Аллардона, чтобы у того не появилось в ближайшем будущем изъяна в виде детей и нечего было предъявить верховному жрецу племени. Ведь лишь муж мог не отдать свою собственность на заклание даже во имя высокой веры и высшей справедливости. Седая карга, самодовольно улыбнувшись, отправилась в сторону храма. Осталось ловко провернуть действо с помощью усыпляющей разум травы, чтобы никто не посмел воспротивиться столь жестокой мере, которая, по мнению жрецов, была единственным способом не дать ослабеть их воинам из-за излишней мягкосердечности, к которой приводит любовь и появление наследников.

     Когда Занру приволокли в общий зал в храме, верховная жрица Айнорет лично одела на длинные смуглые шеи пяти молодых женщин серебряные амулеты с изумрудным непрозрачным камнем и благословила их на благое деяние вместе с жрецом верховного бога.

     Даже одурманенные травяным дымом мужья остальных смертниц и не подумали оспорить столь страшную долю для своих любимых спутниц. Каждую из них вывели за пределы города и направили в сторону посёлка соседей, чтобы с помощью разрушительной магии Дочерей Смерти разрушить поселения ватирий и других иноверцев, которым считали, что нет места под этим солнцем.

     Занра так и не могла до конца поверить, что угодила в кошмар наяву, только вот очнуться было не суждено. По смуглой щеке женщины скатилась скупая слезинка: её дети не только так никогда и не появятся на свет, но, скорее всего, Харшат об этом так никогда и не узнает.

     - Тебе предстоит выбор, дочь племени заваиров, - прозвучавший за плечом голос был тих и явно принадлежал женщине, в нём не было и следа осуждения, хотя Занра сразу почувствовала, что незнакомка знает, с какой целью она понуро бредёт по едва заметной лесной тропке навстречу не только своей незавидной участи.

     - Кто вы? - выдохнула обречённая на смерть своими же родичами душа и, обернувшись, попыталась рассмотреть незваную гостью, но, как ни старалась, так и не смогла. Черты лица собеседницы точно расплывались, хотя облачённое в тёмно-синее до пят свободное платье из незнакомой ткани было стройным, а голос молодым, но очень усталым.

     - Моё имя тебе ничего не скажет, но в ваших священных книгах меня называют Тихий Голос Судного Дня.

     - Мне и моим не рождённым оставили только одну дорогу - в объятия смерти!

     - Ты не права. Можно уйти, не причинив никому вреда, а можно принести боль и страдания ни в чём неповинным людям только за то, что они не считают, что женщина менее ценна, чем скот или кони и не любят зазря пролитой крови и жестокости без причины. Крепко подумай и только потом иди навстречу собственной судьбе.

     Занра, прекрасно понимая, что до заката может распоряжаться остатком своей уже загубленной жизни по своему усмотрению, решила не тратить время на то, что больше не имеет никакого значения. Она с ужасом поймала себя на святотатственной мысли, что больше всего ей хочется бросить молитвенник в самую глубокую и грязную лужу и не молить у бессердечных богов своего племени пощадить жизни не рождённых детей: целительница сказала, что она носит под сердцем двойню.

     Отшвырнув изрядно потрёпанную книжечку из полуистлевшего и потрёпанного от старости пергамента, молодая женщина осторожно пошла по тропинке, с ужасом понимая, что прожила так мало, что почти ничего не успела. Ей даже не позволили родить мужу наследников. Осознание того, что и все четыре смертницы тоже были на сносях, задело в душе какую-то до этого неведомую струну, заставляя не только жаждать продолжить свой путь на земле рядом с любимым мужем, но и хоть что-то изменить, чтобы ничего подобного больше не происходило.

     Впрочем, Занра прекрасно понимала, как мало она может в мире, где для основной части мужчин их спутницы были всего лишь бесправным живым имуществом. Ей просто повезло с мужем, такое в их мире случалось очень редко. Жалела лишь об одном: Харшат вряд ли когда-нибудь узнает, чего его лишили по воле верховного жреца Аллардона и старой ведьмы.

     Дороги назад тоже не было: убили бы свои же за святотатство, да и снять амулет с зелёным камнем, в котором вспыхивали и гасли искры чар богини смерти, было невозможно. Она обернулась и увидела, что странная спутница, лица которой так и не смогла рассмотреть, как ни старалось. Словно туман заставлял черты расплываться, поэтому для смертницы так и осталось загадкой молодая, или нет, Тихий Голос Судного Дня и какой внешностью щеголяет по воле богов. Впрочем, слабый писк любопытства Занра подавила без всякой жалости, прекрасно понимая, что от того, какое она сама примет решение, будет зависеть будущее не только их троих, но и людей, живущих в горной деревеньке, которых на беду обнаружили дозорные храма.

     Верховный жрец бога грома Фарах за одно поперёк сказанное слово мог велеть забить камнями не только женщину или ребёнка, но и Воина Аллардона, никакие заслуги перед племенем заваиров в такие моменты не играли абсолютно никакой роли.

     Взвесив все за и против и ласково погладив по ещё не округлившемуся животу, жалея только о том, что так и не успела поделиться радостным известием с любимым мужем, тихонечко пошла в сторону деревянных и каменных домиков тех, кого ей велели извести под корень.

     Рыжеволосая незнакомка с глиняным кувшином, поставленным на плечо, который аккуратно придерживала, тихонечко шла по узкой горной тропке, осторожно ставя босые ноги. За подол длинной юбки цеплялись маленькими ручонка две девочки на вид пяти и трёх лет. Увидев Занру, она испуганно вскрикнула, уронила сосуд, который с грохотом разлетелся на осколки и, схватив дочерей в охапку, помчалась в сторону городской площади, вопя так, словно у неё на глазах с детей кожу живьём сдирали.

     Поняв, что жрицы богини смерти могли принять дополнительные меры именно на случай нежданного приступа преступной человечности, развернулась и вернулась обратно на небольшую полянку, которая обрывалась в кажущуюся бездонной пропасть. Попросила Тихий Голос Судного Дня лишь об одном спокойным голосом уверенного в своей правоте человека:

     - Скажи им: пусть уходят как можно быстрее и дальше. Я не причиню вреда, но уже завтра могут послать другую несчастную, которая чем-то не угодила Фараху или старой Заккаре. Пока у меня осталось немного времени, пожалуй, стоит вспомнить те немногие светлые моменты, которые были в моей жизни, чтобы не так горько было уходить в чертоги нашего господина Аллардона до срока, да ещё и на сносях, - тут её голос дрогнул, ведь это на словах лишь 'на миру и смерть красна'.

     Только вот все прекрасно понимали, что на самом деле это - всего лишь очередная ложь для простаков и восторженных идиотов. Нет большего проступка, чем уйти до срока к предкам, что бы и кто там не напевал в развешенные уши, преследуя совсем не благие цели.

     - Хорошо, Занра, даже покажу, где скрыться, чтобы ни одна живая душа не прознала, что они уцелели. За полчаса до заката ты должна быть в Заварейне. Там останется достаточно барахла и животных, чтобы твои жрецы поверили, что ты не смогла ослушаться их воли.

     - Поторопись, моя госпожа, я не хочу, чтобы на мне была вина за гибель женщин и детей, достаточно, что Фарах сгубил не только меня, - Занра с трудом сдержала слёзы, стыдливо утерев глаза рукавом шёлкового зелёного платья.

     - Ты сделала выбор, дочь племени заваиров, пусть боги будут милостивы, ведь нужно иметь благородство и смелость принять, что всё, чему тебя учили с младых ногтей несправедливо и подло.

     - Что толку сожалеть о том, что сам не сможешь исправить. Я приду за полчаса до заката, мне любопытно как живут те, кому покровительствует богиня ночного солнца, хотя жрецы и жрицы в один голос говорят, что это противно нашему Отцу.

     Занра присела на согретый ещё тёплым солнцем ствол дерева и залюбовалась горными пиками, окутанными туманной дымкой. Воспоминания полностью её захватили, спасая от ужаса осознания, что её вместе с детьми обрекли на такую страшную и бесполезную смерть только потому, что это могло смягчить сердце Харшата и отвратить его от чёрных дел, которые чужими руками творил не только жрец Фарах.

     Время промелькнуло быстро, но завахирка была вынуждена признать, что в жизни было слишком мало того, что стоит хранить точно драгоценные камни. Осознание этого было горьким, как дикие горные травы, из которых целители готовили почти невыносимо противный отвар от зимних хворей.

     Ласково погладив себя по животу, женщина обернулась и увидела Тихий Голос Судного Дня. Помолчав несколько мгновений, та выдохнула:

     - В тебе нет ненависти ни к кому, только грусть и желание хоть что-то изменить, чтобы жизнь твоих соплеменниц стала хоть немного счастливее и проще. К сожалению, исполнить твоё желание практически невозможно. Солнцу нет никакого дела до того, как то или иное племя представляет его суть, оно день за днём свершает свой путь, даря жизнь всему сущему. Только вот жрецы считают, что только они несут своим людям нетленный свет истины, хотя часто их слова - совершеннейшая чушь. Всё было бы ничего, но твой народ считает, что все должны смотреть на жизнь, так как они, а те, кто хоть немного отличается от них, должны быть уничтожены, так как оскорбляют взоры богов.

     - Я не стану убивать женщин и детей. Сама стала бы матерью, но даже такую малость у меня отняли. Амулет Айнорет снять нельзя, этому препятствуют специальные чары, свою губительную силу же он выпустит лишь в сумерках, в лучшем случае оставив от меня пару обрывков окровавленного платья и обломки украшений. Уходи. Не знаю, кто ты на самом деле, но тебе незачем отвечать за грехи чужого рода.

     - До заката осталась пара часов. Неужели ты так и будешь стоять тут недалеко от кромки пропасти и смиренно ждать своей участи?

     - Оказалось, что мне и вспоминать-то особо не о чем. Когда ты - всего лишь бессловесная собственность своего мужа или хозяина, мало радости в подобном положении вещей. Мне ещё повезло, Харшат оказался любящим и заботливым мужем. Видимо, именно поэтому я сейчас и стою тут в гордом одиночестве, обречённая на мучительную гибель. Уверена, что никто не скажет ему, что кроме жены он потерял и детей.

     - Он не смог прийти в тот несчастный день только потому, что Заккара опоила его сильным снотворным. Сложное зелье варят для тех, чья болезнь или раны приносят такую боль, от которой можно сойти с ума или даже умереть. Сердце не выдержит такой муки.

     - Спасибо, Голос, ты сняла с моей души камень, теперь мне будет не так горько умирать, как моим четырём подругам по несчастью: их спутники с радостью возложили их души на алтарь мести Аллардона, хотя и знали, что лишают себя и наследников.

     - Мне неведомо, какова твоя дальнейшая судьба, но, может, боги решат, что ты достойна лучшей доли, коль скоро оказалась одной из тех редких людей, которые способны не только признать ошибки, причем, и свои собственные тоже, но и попытаться исправить, что можно. Стенать и посыпать голову пеплом, проклиная всех и вся, гораздо проще, чем подвести итог собственной жизни.

     - Плач, не плач, а уже ничего не изменишь! - Занра пожала плечами и принялась любоваться на последний в своей жизни закат, прекрасно понимая, что рассвет её глазам увидеть уже вряд ли придётся.

     Багровый край солнца коснулся дальних пиков, укутанных едва различимой туманной дымкой, и женщина почувствовала, как заворочалась в проклятом амулете проклятая магия. Она зашевелилась точно готовящееся к охоте ночное чудовище, которыми жрицы богини смерти частенько пугали своих соплеменников, добиваясь полной покорности и беспрекословного подчинения даже в мелочах.

     До темноты оставалось не более часа, последнего, который у неё остался. Занра, подумав несколько мгновений, едва слышно попросила у Тихого Голоса Судного Дня:

     - Отведи меня в Заварейн, мне любопытно, почему Фарах и остальные так сильно ненавидят чужаков, что готовы пожертвовать самым дорогим, что у них есть: будущим собственного народа.

     Что-то подсказало обречённой на смерть, что ей ласково улыбнулись, хотя она так и не могла рассмотреть лица спутницы, как ни старалась.

     - Идём. Всё просто: у них чтут матерей и берегут своих спутниц пуще собственной жизни. Тот, кто сам убивает детей и женщин - роет могилу собственному народу. Многие тысячелетия знают эту тайну, но упивающиеся властью злодеи редко способны внять даже такой простой истине.

     Занра с удовольствием рассмотрела аккуратные каменные домики: чистые и уютные. Как и обещала Голос, в посёлке не было ни одной живой души, даже скот увели. Зато для отвода глаз не пожалели добротных вещей. Драгоценностей и искусно сделанной посуды и оружия, среди которого было много посеребрённого. Стоили такие вещи довольно дорого, так как делали их за много дней пути отсюда.

     Резная деревянная колыбель, над которой висела яркая погремушка из перьев и с большой любовью вырезанных фигурок заставила женщину восхищённо ахнуть и замереть на месте. В таком состоянии последний луч солнца и застал её, выпуская на волю смертоносные чары, которые разрушат этот уютный мирок, но на этот раз не коснутся своими ядовитыми клыками тех, кто его создал.

     Фахар и Заккара лично побывали на пепелищах всех четырёх посёлков вместе с Воинами Аллардона и принесли старейшине племени доказательства, что ни одна из посланниц смерти не посмела ослушаться воли богов. Ведьме же верховный жрец велел продержать Харшата в сонном состоянии ещё пару недель и отравить лекарку, которая знала о беременности его любимой жены:

     - Он никогда не должен узнать, чего лишился. Ненависть слепа, мы можем потерять одного из лучших наших воинов, сделав непримиримым врагом, а допустить этого нельзя.

     - Как пожелаешь, господин мой, - прошелестела старая ведьма и отправилась выполнять жестокое повеление того, кто чаще старейшины единолично решать, кому жить, а кому умереть, ничего не боясь и не думая о последствиях своих страшных поступков.

Глава 1

     Харшат открыл затуманенные сонным отваром глаза и, с трудом ворочая языком, спросил у хлопотавшей у очага Заккары:

     - Приведи ко мне Занру, ведьма.

     - Тебя сейчас нельзя беспокоить, вот, выпей, быстрее поправишься - быстрее домой вернёшься, - сил сопротивляться у мужчин не было, и он снова уплыл в долгий глубокий сон, полный кошмаров и мрачных предчувствий. - Господин мой, целители запретили тебе вставать с постели и общаться с кем-то, с тебя сняли страшное проклятие, наложенное духами из Великой Бездны. Мы смогли спасти тебя только потому, что уничтожили поселения этих святотатцев, не позволив уйти от расплаты ни одной живой душе.

     Увидеть подозрительный взгляд ведьма никак не ожидала, поэтому подождала, пока воин бога грома заснёт, положила под подушку амулет, гарантировавший, что мужчина не проснётся в её отсутствие и выскользнула в сгущающиеся за порогом сумерки, тщательно заперев дверь и не поленившись наложить защитные заклятия. Сама же правая рука Фараха побежала к жрецу, в её чёрных глазах полыхал страх:

     - Повелитель, Харшат едва дышит от потери сил, а спрашивает, где Занра и просит привести к нему жену, как можно скорее!

     - Глупая женщина! Я сам с ним поговорю, в полдень после вознесения молитв Аллардону. Пока же пусть пребывает в беспамятстве: головой мне за это отвечаешь, Заккара. Ты уже достаточно стара, чтобы отправить тебя с амулетом богини смерти на шее выполнять священный долг перед нашим прародителем и единственным судьёй. Всего одна самая маленькая ошибка, и я сам надену его на тебя и благословлю на великий подвиг во имя веры и высшей справедливости!

     Женщина посерела от ужаса и рванула в сторону своей хижины с такой скоростью, словно за ней по пятам мчались оголодавшие демоны возмездия, которые служат богине смерти Айнорет, от которых невозможно укрыть ни в одном уголке родного мира завахиров под названием Альтеон.

     Фарах сел в кресло, которое поставила рядом с постелью одурманенного воина Заккара, и по-отечески посмотрел на человека, которого он лишил не только любимой женщины, но и будущих детей.

     - Сын мой, твоя Занра и ещё четыре дочери завахиров уничтожили заразу, которая свила гнездо у нас под боком! Поклонники злых духов наложили на всё наше селение проклятие, которое позволит появляться на свет только хилым и больным или уродам. Заккара дай ему ещё зелья, пусть спит, пока боль от потери не притупится, а потом я найду ему новую жену.

     - Не стоит беспокоиться, - из голоса Харшата словно ушли остатки жизни. - Я окрепну и буду мстить, - он с болью во взгляде карих глаз смотрел на обгоревший обрывок платья любимой: этот узор на ткани она вышивала несколько недель, и на порядком оплавленный обломок налобного украшения с зелёным нефритом, который сам же подарил ей незадолго перед свадьбой три года назад.

     - На всё воля Аллардона и его супруги Айнорет! Сначала тебе надо оправиться после подлого колдовского удара, нанесённого тебе в спину. Я предупреждал, что милосердие к этим проклятым душам не принесёт ничего, кроме бед, страданий и потерь наших людей. Пей! - постаревший от боли утраты на несколько лет воин изо всех сил сопротивлялся, так как слишком хорошо знал, что за питьё пытается ему влить, несмотря на плотно сжатые губы, старая карга, про которую ходило много ужасных слухов, многие из которых были истинной правдой.

     Фарах, сердито сверкнув каре-зелёными глазами со всей силы ударил строптивца по лицу, а когда рот распахнулся в беззвучном крике, туда влили три полные порции крепкого травяного отвара, а потом бросили на постель точно мешок с разным хламом.

     - Заккара, ближайшие пару недель держи его в сонном состоянии, нам надо придумать, как погасить справедливые подозрения по поводу того, что с гибелью его любимой жены всё непросто.

     - Будет, как пожелаешь, господин мой, главное. Чтобы никто не прознал, что и Занра была на сносях. Хвала Айнорет, срок был таким маленьким, что эту тайну мы похоронили вместе с лекаркой Танрой.

     - Надеюсь, Харшат никогда не узнает, почему убивать иноверцев послали и его Занру. Иначе от его гнева нас никто не спасёт.

     - Об этом знаем только мы с тобой из живущих. Держи язык за зубами, ведьма, иначе испьёшь до дна полную чашу моего гнева! Да и верховная жрица Айнорет поможет сделать так, чтобы твоя смерть стала такой мучительной и страшной, чтобы никто и в мыслях не посмел ослушаться нашей воли!

     Фарах гордо выплыл вон, мрачно думая о том, какие ещё осложнения может вызвать то, что в людских сердцах за многие поколения так и не удалось полностью убить возможность любить и испытывать сострадание. Над этой проблемой ломали головы многие его предшественники, но добиться желаемого так пока что никому так поныне и не удалось.

     Харшата, опасаясь, что он докопается до правды и начнёт мстить, продержали в сонном полубреду целый месяц, с помощью специальных отваров ослабив организм. Словно Воин Аллардона не только был подло награждён страшным проклятьем, выпивающим жизнь и силы, но и подхватил одну из хворей, которые частенько косили горцев в конце лето и начале осени. Край этот был суров и не прощал людям даже малейших ошибок. Фарах велел извести всех, кто мог дать хоть малейшую ниточку одному из самых лучших служителей храма по поводу гибели его любимой жены. Верховный жрец бога грома чуял, что мужчина не верит, что было так уж необходимо посылать на смерть во славу их племени именно его супругу.

     Заккара хлопотала вокруг больного, нашёптывая, что клин клином вышибают, и предлагая на роль новой спутницы то одну молодую красавицу, то другую, но ничего кроме мрачного молчания в ответ так и не добилась.

     - Господин мой! - прошелестела она едва слышным голосом. - Этот упрямец отверг всех, кого вы посоветовали мне ему предложить. По лицу вижу, что он что-то задумал, но что именно мне неведомо. Харшат почти ни с кем не разговаривает, словно замкнувшись в тенетах своего горя.

     - Время излечит и его, вспомни Уреба. Пять лет, правда, хранил верность памяти Улейки, но потом уступил уговорам родителей, оставив парочку крепких наследников до того, как погиб в борьбе с теми, кто не достоин видеть свет солнца и луны и слышать, как поют птицы и ветер шелестит в горных травах! Отправь его домой, раз больше никак не можешь повлиять на дальнейшее развитие событий. Пошла прочь, ведьма, ты бесполезна, как заноза в пятке странника! Как только я решу, что твои услуги мне больше не нужны, ты увенчаешь свою жизнь подвигом во славу Аллардона и Айнорет! Айре!- и он повернулся к старухе спиной, давая понять, что аудиенция закончена.

     Заккара медленно шла в сторону своего дома, обещая, что отомстит Фараху за все унижения и за то, что послал пять дочерей ведьмы на смерть, а единственный сын сгинул, заслонив от стрел своим телом верховного жреца, когда на них напали соседи, не в силах больше терпеть кровожадных соседей. Мужа же у неё никогда не было и не могло быть: племенные законы запрещали женщинам с подобными талантами создавать семейный очаг и входить в род в качестве супруги.

     Вся жизнь колдуньи была практически лишена радости, а то, и она сердито думая, шаркая ноющими от старости ногами по пыльной брусчатке: 'Всё, что у меня было - сгинуло во славу Аллардона и Айнорет, а теперь этот неблагодарный ишак ещё и грозится и меня отправить с проклятым амулетом в селение иноверцев! Погоди, вот нашлю на тебя такие хвори, что никто, кроме меня не спасёт! Ты слишком много должен старой Заккаре, чтобы избавиться от твоей правой руки до того, как посланцы богини смерти придут по мою душу!'.

     Выслушав старуху, Харшат забрал свои вещи и тихо пошёл в сторону опустевшего теперь дома, прекрасно понимая, что жить в нём уже никогда не сможет. Потоптавшись около двери, размышляя, а стоит ли входить туда, где больше никто не ждёт его возращения, решился в последний раз пройти туда, где ещё совсем недавно бурлила жизнь.

     Каждый угол напоминал о Занре, которая так сильно отличалась от всех остальных девушек, что сразу же привлекала к себе внимание мужчин. Она никогда не мозолила глаза, пытаясь оказаться в центре внимания, а спокойно и деловито выполняла любую работу по дому, даже самую грязную и тяжёлую. С ней можно было поговорить о чём угодно, и никто и никогда не смог бы узнать ни одного секрета, который ты ей решился поведать.

     Правда, родители долго не давали ему благословения на брак, так как богатого приданого за ней не давали. Паре пришлось ждать пять лет, пока немолодые уже отец и мать Харшата уйдут под крыло Айнорет, поэтому поженились лишь в начале текущего года. Мужчина скрипнул зубами, никак не желая смириться с тем, что смех любимой женщины больше никогда не огласит эти стены, как и детские голоса.

     Вспомнив, как настойчиво и нагло старая ведьма подсовывала ему кандидаток на место Занры, понял, что ему остаётся только один выход: пройти ритуал, посвятив себя Аллардону, постоянно находиться вне стен городища, разыскивая поселения иноверцев и попросить в награду, чтобы бог грома и его жена Айнорет вернули ему Занру.

     Решив, что пока никто не пронюхал, какое решение он принял, подождал часа, когда верховный жрец обходит с наставлениями жилища служителей божественных супругов, и неслышной тенью скользнул под мрачные своды храма.

     Слова древней клятвы метались под самым потолком, а потом мужчина полоснул себя по запястью и скрепил собственный обет кровью главы рода Аршат.

     В голосе Фараха не было и тени эмоций, хотя верховный жрец рвал и метал: он никак не ожидал, что любовь пустит столь глубокие корни в сердце его племянника, только вот изменить уже было ничего нельзя. Такую клятву могла отменить лишь смерть того, кто её дал.

     От некогда мрачноватого, но энергичного воина осталась лишь бледная тень: горе словно высветлило его, лишая даже желания жить дальше. Верховный жрец прекрасно понимал, что смерть его будет долга и мучительна, если когда-нибудь Харшат узнает правду о том, почему и кто послал Занру на смерть. В голове начинало зреть решение: от Заккары надо избавиться, но так, чтобы никто и никогда не догадался, что её уход не был по причине старости и немощности.

     Харшат где-то на самом краю сознания ощутил чужое присутствие и заинтересованный взгляд, явно женский. До него так и не дошёл смысл слов, которые пытался донести до него Фарах, его собственный дядя. Из глубины души поднялся властный зов, противостоять которому он не мог, да и совсем не хотел. Быстро встав с колен, мужчина торопливо пошёл туда, куда ведут, даже не пытаясь узнать, а что же его ждёт в конце этой внезапно раскинувшейся под ногами тропы.

     Продираться сквозь густые заросли кустарника пришлось несколько часов, только вот ослушаться приказа данная клятва ему не позволяла. Уже совсем стемнело, когда ноги принесли своего хозяина на пепелище посёлка, которое стоило жизни именно его Занре. Наклонившись, Харшат поднял с земли обрывок витой цепочки из голубоватого после воздействия смертоносных чар серебра, на котором виднелись капли копоти и несколько мелких пятнышек засохшей крови, а на кусте нашёл обрывок платья жены, который она вышивала несколько недель, чтобы оберёг от несчастий и бед её семейный очаг.

     Тут из-за спины раздался женский голос, который мог бы быть вполне приятным, если бы не холодный тон без тени эмоций:

     - Давно, слишком давно мои глаза не видели, чтобы мужчина-зуагир от всей души скорбел по своей женщине. Я уже было подумала, что сердца твоего народа совсем умерли, и вы превратились в живущих вопреки здравому смыслу и воле богов мертвецов. Странно, в отличие от твоего дяди, в тебе нет страха! Ты знаешь, с кем сейчас говоришь, смертный?

     - Нет, моя госпожа, но мои глаза явно видят одну из вершителей и судей нашего мира, с которыми позволено общаться только самым достойным из жрецов и жриц. Могу предположить, раз ты привела меня на место гибели Занры, то такое может прийтись по вкусу кому-то из свиты Айнорет либо самой госпоже мира за гранью жизни.

     - Да, последняя твоя догадка верна, Харшат. Удивлён?

     Воин с удивлением воззрился невысокую, тонкую как тростинку, женщину с белокожим лицом, чуть тронутым нежным румянцем. Глаза цвета вечернего неба и светло-каштановые волосы с лёгким рыжеватым оттенком совсем не вязались с изображением, которое было нарисовано в седой древности на стене храма, посвящённое. Светло-голубое платье, расшитое серебряным узором подчёркивало каждую чёрточку стройной фигуры, а узкие губы выдавали довольно упрямый характер.

     - Наши мудрецы и слышашие голос богов описывают тебя совсем иначе.

     - Им нет дела до истины, для этих людей важна лишь власть в племени завахиров и собственные богатство и полная безнаказанность. Посмотри, до чего вы довели своих женщин: они боятся выходить замуж, почти перестали рождаться дети. У ваших соседей, которых так ненавидят многие из твоего народа, дела идут намного лучше. Разве что ваши Живые Жницы и рейды Воинов Храма приносят в их жизнь смерть и горе. Мы одни для всех, нам нет абсолютно никакого дела до того, как нас представляют смертные слепцы, которые не в состоянии полностью понять всю глубину сути бессмертных. Правда, только до тех пор, пока разные точки зрения на одного и того же бога не приводят к истреблению одних другими. Такой костёр, когда в ход идёт грубая сила и слепое подчинение воле жрецов всегда приводит к гибели обеих сторон конфликта. Те, кто одержал верх в итоге либо сами вымирают, лишившись детей и женщин своей крови, либо их караем мы. Скажи, каков самый страшный грех на мой взгляд, да и не только на мой? Остальные из нас считают также.

     - Я никогда об этом не думал, Айнорет. Меня, как и остальных, не учили думать, с детства поощрялись лишь покорность, послушание и строгое следование заветам веры и предков.

     - Вас отучили думать и предсказывать все возможные последствия ваших поступков. Вы настолько узколобы, что не в состоянии понять, что не только вам даровано право жить и растить детей на просторах Альтеона. Моя сестра оплакивает каждую душу, которую заставили до срока покинуть это мир, не выполнив до конца то, что было предначертано. Она каждый раз просит меня проявить милость и сотворить чудо. Только вот я не вижу в этом смысла: если не ценить жизнь, то возвращённого обратно человека очень скоро снова увижу в моих владениях. Иди и подумай, что ты делаешь не так, тогда, возможно, и исполню твою мольбу вернуть тебе твою Занру. Побудь тут, подумай, может, что-то и сможешь понять. Я заявляю свои права на твою службу, Харшат! - холодные пальцы мимолётно коснулись смуглого лба, и мужчину точно стылым холодом обожгло. - Ни один жрец или жрица больше не властны над твоей судьбой. Карать или миловать, решать буду только я сама! Только вот не думай, что эта дорога легка. Тебе придётся переосмыслить все твои взгляды на жизнь и людей вокруг. Если ты сумеешь угодить мне, то награда будет достойной.

     На миг перед глазами вспыхнуло лицо Занры. Изумрудные глаза смотрели ласково и без капли упрёка, что он не успел отвести от неё беду, но словно хотели что-то сказать, но так и не смогли. Когда Воин Айнорет обернулся, богиня уже ушла. Оставив после себя едва уловимое благоухание весенних горных цветов.

     Харшат до самого рассвета просидел на пепелище, воскрешая в памяти ускользнувшее, как вода сквозь пальцы, тихое счастье. Ему не верилось, что его жена сама решила встать на тропу мести, так как он точно знал, что молодая женщина молча протестовала против такого варварского обращения с жизнью. Он печально улыбнулся. Нежно проведя по обгорелому обрывку зелёного шёлка с искусной вышивкой, решив на рассвете осмотреть это место более внимательно и тщательно. Мужчина так и не смог понять, почему ему так неспокойно, как будто его любимая пошла на смерть не по своей воле, а была какая-то иная причина и от неё попросту избавились. Смерть лекарки, с которой незадолго до смерти виделась его супруга, показалась Воину Айнорет слишком уж подозрительной, как и то, что Заккара так настойчиво пыталась заставить его связать свою судьбу с новой избранницей.

     Харшат задумчиво вперил взор в ночную мглу: новолуние сделало темноту ночи такой же кромешной как мрак безысходности, который царил сейчас в его смятённой душе. Он никак не мог понять, за что боги покарали его, отняв то, что составляло единственный светлый проблеск в жизни.

     Перед глазами снова встало улыбающееся лицо Занры в мельчайших подробностях: сияющие от счастья изумрудные глаза, рыжевато-каштановые чуть рыжеватые волосы были уложены в изящную причёску. Гибкий стан обнимало платье из зелёного шёлка, богато изукрашенное вышивкой, способной посрамить многих мастериц завагиров. На мгновение ему даже померещилось нежное прикосновение узкой тёплой ладони к щеке, а потом показалось, что любимая что-то хотела сказать, но не успела.

     Молча скрипнув зубами от ярости, Харшат подбросил сухих сучьев в небольшой костерок и снова погрузился в тяжёлые думы, бездумно полируя лезвие кривого меча, щедро изукрашенного охранными рунами, куском мягкой ткани и думая о том, что поведала своему Воину Айнорет. Чем больше он размышлял, тем чаще приходил к выводу, что его дядя, верховный жрец Аллардона Фарах плетёт под сенью храма какие-то свои интриги, которые пришлись совсем не по вкусу племени завахиров. Всё, чему их учили с детства, могло оказаться наглой ложью, а уничтожение любого чужака было вызвано простой необходимостью. Если у человека не с чем сравнивать, то он считает существующее положение дел единственным из возможных вариантов.

     Полученное в результате размышлений откровение совсем не пришлось Харшату по вкусу, но мужчина был не из тех, кто трусливо прятался от суровых сторон реальной жизни. Он и внимания не обратил, когда за его спиной раздались едва слышные лёгкие шаги, которые могли принадлежать только женщине. Посвятивший свою оставшуюся жизнь даже не обернулся на тихий голос, который позвал его.

     Впрочем, зов был больше похож на дыхание ветра, слов не было, только безмолвный вопрос. Воин Айнорет с угрюмым выражением на лице обернулся, и сердце у него словно что-то оборвалось. Об этой посланнице богов ходило много разных слухов, многие из которых были столь ужасны, что предвещали мучительную смерть любому несчастному, кто повстречает Тихий Голос Судного Дня. Впрочем, и тут досужие разговоры оказались далеки от истинного положения дел.

     Черты лица незваной гостьи точно расплывались, будто он видел зыбкий предутренний сон, который моментально выветривается из памяти, стоит только открыть глаза. Черты лица её точно расплываются, хотя облачённое в тёмно-синее до пят свободное платье из незнакомой ткани тело было стройным. Вспугнувший ночную тишину голос молодым, но очень усталым.

     - Что ты ищешь среди призраков мёртвого города? Скажи мне, завагир.

     - Ответов на важный для меня вопрос, - Харшат нежно погладил обгоревший по краям обрывок ткани, который когда-то был платьем, над вышивкой которой кропотливо трудились тонкие пальчики Занры в течение нескольких недель.

     - А ты уверен, что тебе следует знать правду, которая может перевернуть всё, к чему ты привык, смертный?

     - Если знаешь, как вернуть мою жену, прошу тебя, расскажи как. Не верю, что по доброй воле пошла по такой мрачной и кровавой дороге. Она в душе всегда была против того, что творилось с благословения верховного жреца Аллардона Фараха и жриц богини смерти Айнорет.

     - Глупые люди не понимают, что от того, что они называют нас разными именами, это как-то меняют нашу суть. У нас сердца и души кровью обливаются, когда мы взираем на ужасные вещи, которые творятся, якобы, по нашей воле!

     Женщина презрительно фыркнула, живо напомнив мужчине Занру, которая всегда так же реагировала на многие вещи, с которыми была вынуждена мириться в повседневной жизни просто потому, что ей выпала нелёгкая и горькая доля дочери племени завахиров.

     - Про тебя болтают разное, но часто тех, кто видел Тихий Голос Судного Дня, потом находили мёртвыми. Что ж, можешь забрать жизнь, которая мне больше совсем не нужна. Всё, чего я хочу - быть рядом с той, которой когда-то подарил своё сердце.

     - За кого меня принимают глупые горцы? - в голосе не было и тени гнева, похоже, что вестницу богов изрядно повеселили заблуждения, связанные с её скромной персоной. - Жизнь и смерть не в моей воле, у меня иные хлопоты. И когда вы только поймёте, что худой мир лучше доброй ссоры, а пролитая из-за интриг ваших жрецов кровь женщин и детей с обеих сторон взывает к богам о справедливости и воздаянии их убийцам. Я буду присматривать за тобой, Харшат. Айнорет задала тебе совсем непростую загадку, но если ты хочешь, чтобы случилось чудо, то просто так в этом мире ничего не случается. Впрочем, отца повеселило, что племянник самого Фараха оказался способным не только думать головой, но и верно любить. Держись подальше от ведьмы Заккары. Она служит храму очень давно, поэтому справедливо опасается за свою безопасность. Постарайся пореже бывать в родной долине, чтобы ни одна живая душа не узнала, что ты посмел пожелать вернуть себе то, что у тебя так подло отняли.

     Харшат так и не успел задать ни одного из вопросов, которые вертелись у него на языке. Ночной воздух тихо и нежно выдохнул: 'Арсала', и вестница богов истаяла без следа, словно и не стояла миг назад среди обгоревших развалин.

     Горная ночь дышала томно и многообещающе, но мужчине не было никакого дела до вполне откровенных намёков. В небе плыла полная луна, заливая всё вокруг призрачным зеленоватым светом, достаточно ярким, чтобы было так же светло, как в пасмурный день. Воин выудил из узорчатых ножен кривой клинок и принялся неспешно полировать голубовато-дымчатое лезвие кусочком мягкой замши. Ему оставили только прошлое, вот в него он и окунулся, пытаясь воскресить в памяти каждую чёрточку любимого лица. На мгновение ему даже почудилось, что Занра чуть печально улыбается ему из туманной дымки, окутавшей далёкие вершины.

     За спиной раздались тихие шаги, и голос Заккары прокаркал над самым ухом Харшата:

     - Негоже завагиру грустить о той, которая совершила богоугодное дело, уничтожив тех, кто самим своим существованием поганит наш прекрасный мир!

     - Убирайся, ведьма! Мне нет никакого дела до того, что ты думаешь! Знай своё место и не смей совать не в меру длинный нос в мои дела!!

     - Племянник, твоя красавица умерла чистой и мгновенной смертью и теперь её душа млеет от вечного блаженства у ног Аллардона и Айнорет! Веди себя, как подобает взрослому мужу: введи в дом другую жену! - Фарах ясно дал знать родственнику, как сильно он не доволен его поведением. - Смирись с жертвой и живи, как завещали нам боги и великие предки! Пойдём домой! - он попытался ухватить Харшата за плечо, но его пальцы обожгли языки пламени, причинив такую сильную боль, что верховный жрец взвыл от ужаса.

     - Дядя, ни у кого из живущих в Альтеоне больше нет права распоряжаться моей судьбой. Я знаю, чего хочу, и заплачу верным служением богине смерти.

     - Ты заключил с ней нерасторжимое соглашение? Как ты посмел отдать себя в руки супруги нашего повелителя, не испросив разрешения у старшего твоего рода? Больше ты мне не родич, раз посмел так дерзко поступить!

     - Как скажешь, господин Фарах. Да будут счастливыми твои дороги, - воин крепко держал в голове предупреждение Тихого Голоса Судного Дня, которую горная ночь почему-то величала звучным именем 'Арсала'. - На нет и суда нет, слуга Аллардона, я сделаю всё, чтобы мои тропы никогда не пересекались с твоими! - не дрогнув закончил он ритуальную формулу, отрекаясь от родства с Верховным Жрецом.

     Харшат чуял, что дядя был повинен слишком во многих тёмных делишках. Он чувствовал, что пройдёт довольно много времени до того счастливого мига, когда он распутает этот клубок ядовитых змей и снова обнимет свою Занру.

     Фарах, не в силах спокойно снести столь подлый удар судьбы, который прилетел оттуда, откуда и не ждали, выудил из складок своей хламиды отравленный кинжал и метнул его непокорному сыну своей старшей сестры в спину, целясь аккурат напротив сердца.

     Из теней, отбрасываемых горными пиками, выскользнула фигура. Один взмах изящной руки, и несущее гибель оружие превратилось в лужицу стали на земле, выжигая травы и заставляя камни плавиться. Сопровождавший Фараха воин храма с яростным воем бросился на незнакомку, выхватив кривую саблю.

     - Говорил мне супруг, что завахиры последний разум растворили в бездне своей ненависти ко всему живому! Теперь понятно, почему Альтеон в такой печали: скорбь по каждой загубленной жизни терзает её точно когти полночного чудовища.

     Бедолага даже добежать до своей жертвы не успел: рухнул наземь, как подкошенный, когда Айнорет заставила его сердце остановиться.

     - Благодарю, моя госпожа, - Харшат тенью застыл рядом, ожидая, какое поручение ему даст спутница бога грома. - Куда надлежит мне направить свои думы и стопы, коль скоро изгнан я навеки из родной долины?

     - Оставайся тут до рассвета, а потом Арсала проводит тебя в укромную долину, где ты сможешь подумать, чтобы правильно ответить на мои вопросы. Ты пока ещё не готов вершить мою волю среди себе подобных. Не все мои деяния касаются лишь того, чтобы прервать стремительный бег в будущее для тех, у кого его больше не осталось.

     Заккара рванулась к синеглазой богине с отчаянием приговорённого к ужасной гибели человека, прося о милости:

     - Ты забрала у меня всех дочерей, так как ведьме не дано дать жизнь сыну. Наши законы не позволяют ввести меня в дом ни законной женой, ни наложницей. Забери мою жизнь, дай покой усталому сердцу, - глаза цвета глухой полуночи смотрели с мольбой, которая могла бы тронуть даже самого чёрствого и жестокого человека, но Айнорет лишь отрицательно покачала головой и так и не сказала Заккаре и полслова.

     - Харшат, чтобы получить то, чего ты хочешь, придётся изгнать весь мрак из своей души. Если останется хотя бы малое пятнышко, я не смогу отдать тебе то, что обещала за верную службу. Если ты сможешь понять, почему Заккаре ещё долго топтать эти дороги, то пойму, что не ошиблась, взяв твою судьбу под защиту.

     Старая ведьма рухнула в дорожную пыль и глухо и безнадёжно завыла, с мольбой протягивая морщинистые руки к богине смерти, но та так и осталась глуха к её мольбам.

     Фарах ударил рукояткой метательного ножа старуху по голове, а когда она потеряла сознание, велел возвращаться в родную долину, неся бесчувственную колдунью, точно мешок с овечьей шерстью. Один из воинов молча повиновался приказу верховного жреца, и отряд торопливо ретировался, справедливо опасаясь гнева Айнорет.

     Придя в себя, Заккара с ужасом увидела каре-зелёные глаза верховного жреца бога грома, в которых прочла смертный приговор:

     - Ты перестала быть полезной, ведьма, значит, пора тебе отправляться в страну предков и лично держать ответ перед Аллардоном за то, что один из лучших его воинов переметнулся к женщине, пусть и к его жене и богине смерти. Впрочем, я дам тебе возможность уйти легко и достойно! - откуда-то из-за спины Заккары выскользнула одна из младших жриц Айнорет и торжественно надела той на шею амулет, точно такой же, каким облагодетельствовали и Занру. - Иди с миром. Один из моих воинов довезёт тебя до того поселения, который боги поручили тебе смести с лица Альтеона.

     Наградив своих мучителей весьма многообещающими взглядами, колдунья потащилась в свой покосившийся от времени домишко, прошипев напоследок:

     - Глупец, ты же слышал, что богиня смерти отказывается принимать мою душу в своих чертогах. Мне придётся жить, пока я не искуплю все свои грехи! А если я останусь жива, ты изгонишь меня из родной долины?

     - Клянусь тебе троном Аллардона и милостями Айнорет, если они не примут твоей жертвы, ты можешь вернуться в свой дом и жить там столько, сколько отпущено. Только вот моей правой рукой ты уже быть перестанешь. Только вот сможешь ли жить там, где то, что чудесным образом уцелела, в отличие от тех, кто был им дорог, что будет расценивать не иначе, чем плевок в лицо.

     - Постоять за себя сумею, главное - выжить. Ты горько пожалеешь о своём вероломстве, Фарах. Клянусь тебе в этом своей бессмертной душой!

     - Аллардон защитит меня от любого врага, - важно проронил мужчина и велел охране храма вышвырнуть ведьму вон, не особенно церемонясь.

     Заккара приложила парочку обидчиков проклятиями из тех, после которых долго на белом свете не задерживаются, прошипев вслед бесчувственным чурбанам:

     - Ваши злодеяния будут причиной вашей гибели. И сгинете вы в страшных муках, перед этим лишившись всего, что вам ещё дорого.

     Храмовые воины в ответ лишь посмеялись над старухой, забыв простую и древнюю истину: 'Хорошо смеётся тот, кто смеётся без последствий'.

     Обречённая на 'чистую и почётную смерть' времени даром терять не стала, а прокралась в дом Харшата и долго там рыскала в поисках письма, которое обязательно должна была оставить мужу Занра, но ей так ничего и не удалось обнаружить, кроме маленького амулета, сплетённого из серебряной проволоки и зелёных нефритовых бусинок. Именно такой любая женщина из племени завахиров делала своими руками и в полном одиночестве сразу же, как узнавала от лекарки, что беременна, а надевала уже, когда невооружённым взглядом становилось видно, что она носит под сердцем новую жизнь. Любой родич сразу знал, кто творил древнее охранное колдовство, чтобы уберечь себя и будущего ребёнка от бед и худых вестей.

     - Глупцы! - ликовала колдунья. - Я с помощью чар легко найду Харшата и раскрою ему глаза на то, почему его ясноглазую жену так неожиданно отправили умирать. Вы пожалеете о том, что посмели поднять на меня руки! Да ещё и предупрежу, чтобы чужакам сказал, чтобы уходили до заката из обречённых на уничтожение селений. Посмотрим, как ему понравится то, что он только дома порушит!

     Накинув на плечи тёмный плащ из промасленной шерсти, Заккара выпустила ниточку поискового заклятья и, отведя глаза стоящим на страже Воинам Аллардона, и выскользнула за защитные стены.

     Харшат всё также сидел на пепелище, которое возникло по воле его дяди. Выражение его лица было настолько угрюмым и нелюдимым, что ведьма даже засомневалась, а стоит ли приносить ему ещё одну худую весть. Карие глаза пришпилили женщину, точно жало кинжала не в меру назойливую муху, она испуганно замерла на месте, не смея даже дышать.

     - Зачем ты опять тревожишь меня в горе, колдунья? - голос прошелестел точно сухой и мёртвый тростник под порывом несильного ветра.

     - Теперь я могу рассказать тебе многое, так как закат, подобно твоей Занре, уже не переживу. Позволь мне отомстить за то, что Фарах извёл под корень мой некогда славный и многочисленный род! - морщинистые руки распустили завязки плаща, и перед гневным взором мужчины предстал Амулет Смерти, который мог приносить ужасные разрушения и мучительную гибель, если ему жертвовали жизнь. - Как ты думаешь, Харшат, почему здесь такие ужасные раны, ничего подобного ещё нигде и никогда не происходило?

     - Не знаю, я не нашёл свидетельств, что тут хоть кто-то погиб, кроме моей любимой.

     - Кто-то предупредил жителей, и они ушли до того, как после заката Занра выполнила жестокий наказ твоего дяди. Вот это я нашла в вашем доме, мне пришлось убить лекарку Зуребу, чтобы ты не узнал о том, что могло сделать твоё сердце мягким как воск и переполненным состраданием, - на мозолистую ладонь лёг амулет, сплетённый из серебряных нитей и бусин зелёного нефрита. Ты мне поможешь?

     Бережно взяв нежданный привет из прошлого, который должен был сделать их с его любимой счастливыми, на этот раз стал эпитафией на надгробии по сразу трём загубленным жизням. Харшат скрипнул зубами, пообещав себе, что сам не будет вершить суд, так как долго размышлял над недавними событиями, и решил, что пусть боги воздадут виновным в убийстве его семьи по заслугам.

     - Ведьма, я исполню твою просьбу, но не потому, что ты меня об этом попросила. Слишком много боли и слёз уже было пролито, ни к чему умножать скорбь и боль. Если всё так и дальше пойдёт, то от нашего народа останутся лишь страшные рассказы, которыми будут пугать непослушных детей и нерадивых слуг. Я прощаю тебя, хотя сейчас больше всего хочется сбросить виновную в смерти Занры колдунью в пропасть или снести ей голову. Только вот не мне вершить правосудие над тобой, - он встал и пошёл туда, куда оказала старуха.

     Беременная женщина испуганно вскрикнула, увидев воина завахира, от ужаса даже не сообразив, что он был один, и знака одного из родов на его высоком смуглом лбу не было. Жрец велел мужчинам племени опустить стальные мечи, провещав:

     - Альсара, - он обратился к спутнице, которая уже миновала пору своей юности, - мне кажется, он пришёл о чём-то предупредить. Смотри, его выгнали из рода. Нужно сначала выслушать чужака, к тому же на нём знак Айнорет. Мать твоей богини просто так не берёт мужчин под свою защиту, особенно, если они служили её мужу по жестоким законам завахиров.

     Жрица Арсалы спокойно подошла к Харшату и заглянула прямо в карие глаза, в которых плескалась такая боль, какую может принести только недавняя утрата тех, кого любил. Глубокий голос прозвучал без тени ненависти или гнева:

     - Мир тебе, идущий дорогой Смерти во имя Жизни. С какими вестями ты пришёл к нам, вестник Айнорет?

     - С плохими, госпожа. Мне рассказали, что верховный жрец Аллардона снова приказал женщинам собрать кровавую жатву с помощью амулетов.

     - Почему ты пытаешься помочь нам? Как я могу тебе верить, завахир?

     - Я служу Айнорет, чтобы вернуть тех, кого у меня украли! - он показал амулет, который передала Заккара, и во взоре жрицы прочёл только сострадание и желание хоть немного облегчить его скорбь и боль.

     - Боги сурово покарают твоих родичей: нельзя посылать женщин, дающих жизнь на смерть, Альтеон оплакивает каждую загубленную душу, а когда Чаша Страданий нашего мира переполнится, те, кто в этом виноват, исчезнут с лица нашего мира, а потом и из памяти людской. Я знаю, кто в опасности, гонцы уже понесли худые вести. Кроме развалин ваши посланцы никого не получат. Благодарю тебя, Харшат, я могу хоть чем-нибудь помочь тебе?

     - Кроме Айнорет никто не в силе исправить свершившееся зло.

     - Кто знает, Арсала тоже обратила на тебя свой благосклонный взор, да и Альтеон дала тебе шанс изменить собственную судьбу, не разочаруй их. Такая возможность дарится только тому, кто её достоин.

     Двенадцать женских фигурок выскользнули в сумерки, которые должны были поставить финальную точку в их часто совсем короткой жизни. Ни у одной из несчастных и сомнений не возникло, что они поступают вопреки воле собственных богов в угоду хитрым жрецам. Последней ковыляла Заккара. Выходя через ворота, ведьма прокаркала:

     - Фарах, ты поклялся, что если я вернусь, то ты больше не станешь совать нос в мои дела и заставлять творить то, чего не желаю. Помни об этом, иначе так прокляну, что сгоришь в пару недель. На родовом кладбище зарастёт лебедой и сорняками твоя могила: некому ухаживать за ней, даже последнего родственника, Харшата, ты прогнал прочь, лишив уз крови.

     - Пошла прочь, колдунья. После взрыва амулета Айнорет ещё никто и никогда не выживал. Прощай, Заккара, передавай мой низкий поклон божественным супругам и дочери их Тихому Голосу Судного Дня. Надеюсь, они не будут слишком строги к вышедшей из ума старухе.

     Женщина с ненавистью плюнула жрецу под ноги и поплелась в сторону посёлка, расположенного ближе всех к долине завахиров, пообещав:

     - Я ещё вернусь, смеётся тот, у кого все овцы в загоне целы!

     Харшат вздрогнул, когда прогремел первый взрыв, после которого раздался оглушительный грохот, с которым рушились добротные постройки из камня, превращаясь в унылые и всеми покинутые руины. Что-то в глубине души рыдало, точно оборванная струна на арфе, что Занра прошла через эти же врата боли и гибели.

     'Обещаю, что сделаю всё, чтобы вас вернуть, даже если для этого мне придётся самому пройти через смерть. Мне нет дела до интриг жрецов и богатеев, я всего лишь хочу вернуть смысл своей жизни. Ни больше, ни меньше!' - Харшат скрипнул зубами от боли, когда расслышал ещё двенадцать жертвоприношений богине Айнорет, которая совсем была им не рада и строго карала за любую до срока прерванную жизнь.

     Только вот Фарах и верховная жрица богини смерти Кейлирр и их сторонники считали иначе, отправляя женщину с амулетом на шее, чтобы уничтожить каждое из поселений иноверцев, если воины храма находили таковое ближе, чем в дне пути. Изгой невесело улыбнулся, присел на ещё тёплый камень и порадовался про себя, что амулеты уничтожили только дома, но не принесли горя и потерь их хозяевам. В глубине души заворочалось незнакомое раньше чувство. Мужчина так и не понял, а чего в нём было больше: гордости, радости или грусти, что его жена тоже ушла тропой жертвоприношения и унесла и ещё две жизни. Судя по знакам, в свой срок этот мир увидели бы их сын и дочь. Он ласково погладил амулет и снова спрятал за ворот рубахи. За эту вещицу был готов убить любого, кто попытается оборвать последнюю ниточку, связывавшую бывшего воина храма со счастливым и довольно беззаботным по меркам завахиров прошлым.

     Заккара горько усмехнулась, надеясь, что на этот раз госпожа смерти Айнорет смилуется над своей блудной дочерью и позволит ей уйти из Альтеона и снова обнять тех, кто и поныне был дорог её сердцу. Багровое солнце медленно садилось за горными вершинами, скрывающими от старой ведьмы остальной мир, который она так хотела посмотреть, но так и не смогла сбежать из долины своего народа. Увы, ведьмы с таким сильным даром, как у неё, рождались так редко, что всегда становились пленницами собственного рода и незыблемых устоев предков.

     'Да гори всё это синим пламенем Айнорет. Мать-Смерть, прими свою блудную дочь, я - последняя, никого не осталось, кроме меня. Дай мне покой! Позволь быть с теми, о ком плачут мои душа и сердце!' - увы, этот вопль истерзанного болью потерь старухи остался без ответа.

     Через пару десятков мгновений вдали сердито заворчал гром, словно ему было, что предъявить колдунье. Над дальними горными пиками клубились тяжёлые тёмные тучи, которые могли принести не только ливень, но и град или снег. Заккаре они совсем не понравились, но ненастья она уже не увидит: от светила остался лишь небольшой краешек, как только погаснет последний луч на небе, амулет Айнорет уничтожит осиротевший посёлок и подарит женщине вечный покой, который она тщетно вымаливала вот уже несколько лет.

     Ведьма присела на ступеньку каменного дома и с любопытством принялась разглядывать аккуратную улочку, смотреть на которую было приятно. Мощёная булыжником мостовая позволяла даже в сырую погоду сильно не промочить ноги: уклон от середины в сторону был едва заметен, но позволял отводить скопившуюся воду в специальные канавки, которые уходили в поля за селением. Около центрального входа были специально высажены яркие цветы, которые распространяли вокруг себя упоительное благоухание, которое заставило старуху вспомнить свою далёкую молодость. К сожалению, мимолётное счастье, которое никогда не длилось слишком долго. Взять в жёны ведьму было нельзя, а делить своих мужчин с кем-то ещё Заккара не собиралась.

     Ведьма присела на ступеньку каменного дома и с любопытством принялась разглядывать аккуратную улочку, смотреть на которую было приятно. Мощёная булыжником мостовая позволяла даже в сырую погоду сильно не промочить ноги: уклон от середины в сторону был едва заметен, но позволял отводить скопившуюся воду в специальные канавки, которые уходили в поля за селением. Около центрального входа были специально высажены яркие цветы, которые распространяли вокруг себя упоительное благоухание, которое заставило старуху вспомнить свою далёкую молодость. К сожалению, мимолётное счастье, которое никогда не длилось слишком долго. Взять в жёны ведьму было нельзя, а делить своих мужчин с кем-то ещё Заккара не собиралась.

     На этот раз к Харшату пришла Арсала. На этот раз Тихий Голос Судного Дня была облачена в узорчатое платье из шёлка цвета утреннего тумана. Её тихий голос был полон неизбывной грусти, когда она передавала то, что просила сказать её мать Айнорет.

     - Тебе придётся забыть о судьбе тех, кто отверг твоё храброе и благородное сердце.

     - Не могу, Арсала, дети-то ни в чём не виноваты, как и совсем ещё молодые девушки и парни, которые достойны лучшей доли. Я не могу бросить их даже в обмен на то, что богиня смерти вернёт мне Занру целой и невредимой. Моя жена отвернётся от меня, если узнает, что смалодушничал, - воин понуро свесил голову на грудь и замолчал, больше ему говорить было нечего.

     - Детей в твоём племени больше нет, Фарах счёл их мешающими великому служению Аллардона и вместе со всеми, кто посмел возразить, продал в рабство. Боги в страшном гневе, в племени завахиров больше не родится ни сын, ни дочь, никогда. Причём, он хотел на всех амулеты нацепить и отправить умирать во славу богов! - негодование так ясно прозвучало в обычно спокойном голосе, что Харшат сразу понял, что терпение их небесных повелителей почти что иссякло. - С десяток младенцев предполагалось отправить к моему отцу вместе с матерями!

     - Дядя совсем с ума сошёл? У меня нет золота, чтобы выкупить всех несчастных.

     - Этого и не понадобится, Айнорет пришла во время этой сделки и наслала болезнь и на работорговцев, и на тех, кто привёл пленников на продажу. Никого не уцелело, только те, в ком ещё живы ростки человечности и правильное понимание жизни. Тебе надо увести их как можно дальше от этих мест, за скрытые туманной дымкой расстояний пики, а потом помочь устроиться на новом месте. Там треть твоего племени, мать с отцом боялись, что дерзнут воспротивиться воле вышедшего из ума жреца! Жаль, что время его расплаты пока что не наступило!

     - Как пожелает моя богиня. То есть я тоже сделал правильный выбор?

     - Да, Харшат, хотя до твоей встречи с Занрой ещё довольно далеко.

     - С меня довольно и того, что она будет, а сколько придётся за это заплатить, не так и важно, главное, чтобы мне вернули тех, без кого жизнь для меня теряет смысл.

     - Мать сделала правильный выбор, решив помочь тебе. Пойдём, надо увести несостоявшихся рабов до того, как храмовые воины их застанут. Надо снять цепи и увести, иначе за гнев Айнорет они заплатят собственными жизнями. Фарах никого не пощадит. Он настолько дрожит над своей властью над завахирами и богатством, что не остановится ни перед чем.

     Воин молча поднялся с поросшей зелёной травой кочке и молча пошёл за Арсалой, больше ни о чём не спрашивая.

     Чуть не проданные в рабство завахиры, в основном женщины и дети, да несколько мужчин, которым решение Фараха пришлось совсем уж не по вкусу. Бунтарей тоже решили отправить в далёкое путешествие, так как за них можно было выручить приличные деньги. Пленники так и лежали вповалку точно связанные грубыми верёвками снопы пшеницы.

     Харшата встретили настороженные взгляды, в которых горело обещание бороться за себя и своих детей и женщин до конца. Среди небольшой кучки оборванцев была и Заккара, которая тут же успокоила остальных, разбудив в сердце робкую надежду на лучшую долю:

     - Успокойтесь, он такой же изгнанник, как и все мы. Хотя мой дар и подсказывает, что Айнорет в награду за то, что дерзнули не подчиниться верховному жрецу её мужа, приготовила для нас всех иную долю. Жизнь и Смерть всегда рядом ходят, как-никак родные сёстры. Им обеим вряд ли по вкусу приходится то, что творят наши служители. Нельзя до срока прерывать путь людей, не давая выполнить то, для чего они пришли на Альтеон, - чёрные глаза ожгли пленников точно раскалённые угли, даже младенцы и те притихли, перестав надрываться от плача.

     - Поторопись, Харшат, скоро здесь будут воины храма, а уж они не станут разбиваться, кто тут оставил горы трупов. Похороните погибших и уходите. Только не вздумайте ничего брать тут. Не пропадёте, мать с отцом обещали, что помогут вам, - едва слышно выдохнула Арсала и растворилась в мареве, поднимающемся от согретой летним солнцем влажной земли.

     Ведьма хорошо разглядела спутницу Харшата, но остальным ничего не сказала, прекрасно понимая, что перепуганные до полусмерти люди могут сбиться в ничего не соображающую толпу и наделать таких глупостей, которые перечеркнут их и без того скромные шансы на новую жизнь. Освободившись от пут, она принялась сноровисто освобождать остальных, помогая племяннику Фараха исполнить волю Тихого Голоса Судного Дня как можно быстрее.

     - Не вздумайте тут ничего брать: мёртвые жестоко мстят за такое воровство. Мы похороним трупы, отпустим лошадей и волов и постараемся до темноты уйти как можно дальше отсюда.

     - Чтобы торговцы, на которых пала кара Айнорет не шли по нашим следам беспощадными призраками, закопайте их вместе с их скарбом, только вещи и повозки.

     - Заккара права, - Харшат отыскал среди вещей несколько лопат и велел двум мужчинам стоять на страже, охраняя женщин и детей, а остальным поскорее завершить печальный ритуал.

     Необходимость спешить позволила им довольно быстро покидать всё в одну глубокую яму и насыпать сверху небольшой курган, чтобы дикие звери и птицы не побеспокоили ненароком покой усопших.

     - Я проведу вас к равнинам за Туманными Пиками тайными тропами, которые открыла для нас Айнорет. Вы останетесь там, а я вернусь, когда моя служба богини Смерти в этих краях завершится.

     Вскоре небольшой отряд безмолвно отправился в недолгое путешествие, прекрасно понимая, что в родных горах им жизни больше не будет никогда.

     Сумерки застали беглых завахиров в пути. Из полумрака выскользнула фигура, очертание которой постоянно менялись. Харшат, сжав в пальцах амулет, сделанный руками Занры, встал на пути у незнакомца, который явно не был человеком.

     - Что тебе надо? - воин вынул кривой клинок ровно наполовину, что у горцев означало, что чужаку не доверяют, но, тем не менее, не желают ему зла и предлагают тихо и мирно разминуться, следуя своей цели.

     - Мир тебе и твоим людям, Харшат! - голос был явно мужской, в нём не было и тени угрозы, а только неизбывная грусть. - Айнорет велела провести вас в одну из потаённых долин, куда редко ступает нога смертных. Мы служим с тобой одной богине, поторопись: воины Фараха и Талаталлы уже обнаружили гибель всех, кто сопровождал несостоявшихся рабов. Вскоре они отправятся на ваши поиски, чтобы не осталось ни одного живого свидетельство того, как низко они пали. Впрочем, завахиры настолько привыкли слепо идти за Верховными Жрецами, что перестали быть людьми. Скорее, это скот, который покорно идёт на бойню, не ища лучшей доли и не пробуя возражать. Поторопитесь! - незнакомец показал всем ладони, на которых багровым светом, как и на лбу, полыхал символ богини Смерти Айнорет.

     - Благодарю тебя, только вот твоего имени я не знаю, - Харшат убрал меч в ножны и знаком велел своим люди идти за посланцем его госпожи как можно скорее и тише.

     - Ты не сможешь его произнести, смертный, человеком и не был никогда. Идёмте, вы выглядите чересчур измотанными испытаниями, через которые были вынуждены пройти и долгой дорогой, - запалив с помощью незнакомого заклинания смолистый факел, посланец Айнорет повёл своих гостей в неприметную горную долину, попасть в которую без разрешения супруги Аллардона не мог ни живой, ни мёртвый.

     Заккара, улучив благоприятное мгновение, когда их радушный хозяин остался один. Все, кроме старой ведьмы, уже крепко спали, даже их нежданный предводитель.

     - Скажи мне, вендей, что я должна сделать, чтобы обрести долгожданный покой? Безумно устала жить, все, кого я любила, уже вернулись к Айнорет. Помоги мне, сын богини Смерти.

     - Прости, колдунья, тут тебе даже мои родители помочь ничем не смогут. Так решили все, Старшие, в едином порыве решив, что так больше продолжаться не может. Те завахиры, в душе которых ещё не убили способность любить и сострадать, уцелеют, а остальных настигнет кара богов. Как скоро это случится и чего следует ожидать, неведомо даже нам, Младшим! - мужчина пожал плечами и продолжил. - Тебе решили сохранить жизнь, так как ты ещё не всё человеческое и светлое утратила, страдаешь по ушедшим вперёд предках. Вот и исправь содеянное зло, будучи живым свидетелем того, что бывает, когда у бессмертных иссякает терпение от беззаконий людей, которые решили, что они выше собственных родичей и вправе карать и миловать по своему вкусу!

     - Ты хочешь сказать, что я буду вечно оплакивать ушедших дочерей и любимых, и Айнорет никогда не раскроет передо мной свои ласковые объятия?! Мне суждено быть бессмертной старой каргой?!

     - Так решили Старшие, - вендей сочувственно посмотрел на несчастную женщину, но так и не нашёл слов, чтобы утешить её: слишком уж безрадостный путь той предстоял. - Своих детей ты уже родить не сможешь, но среди уцелевших завахиров много сирот, ты вполне можешь искупить часть твоей вины, взяв нескольких из них на воспитание и помочь им вырасти достойными уважения людьми, понимающими, как надо жить в этом мире, чтобы смерть не бежала от тебя, как от прокажённой, когда наступит время покинуть Альтеон, чтобы однажды вернуться сюда вновь.

     - Неужели они настолько жестоки?

     - Не более чем ты, отославшая Занру, ожидающую двойню, на смерть без единой возможности спастись! Уходи ведьма, мне жаль тебя, но гораздо меньше, чем тех, кому бы ещё жить и жить. Именно такие бессердечные твари, как ты, отняли у них эту прекрасную долю! Дети Харшата обладали бы дарами: дочь выросла бы прекрасной целительницей, а в лице его сына мир потерял талантливого менестреля! И всё это благодаря тому, что ты не умеешь держать язык за зубами. Если бы воин моей матери вернулся в селение, то по нашим законам, он смог бы отвести беду от тех, кто составлял единственный якорь, который давал ему силы жить среди кошмара, против которого он внутренне всегда бунтовал. Однажды он забрал бы свою семью и ушёл туда, где никто не посмел бы причинить вред тем, кто дорог его душе.

     - Будьте вы все прокляты! - взвыла Заккара. - Я хочу к моим дочерям и единственному мужчине, которого любила когда-то на заре своей юности.

     - Не усугубляй своей вины, ведьма. Кто знает, может, однажды, Старшие решат, что ты достойна лучшей доли. Уходи, мне больше нечего тебе сказать, женщина! - и сын Айнорет растворился точно полночный морок, оставив рыдающую старуху горько оплакивать злую долю, которая ей выпала.

     Харшат проснулся от того, что кто-то легонько трясёт его за плечо, и столкнулся с пронзительным взглядом бездонных синих глаз Айнорет, который приказывал молчать и как можно тише следовать за ней. В небольшой пещере, стены которых были украшены причудливыми узорами, который создала сама природа, богиня смерти предложила мужчине присесть на простую дубовую скамью и устроилась напротив на такой же. Воин сразу понял, что предстоит долгий разговор, знать о котором больше никому не позволено.

     - Заккара провалила последний экзамен, не приняв справедливого наказания. Пока она не поймёт, что натворила, вечно топтать ей дороги этого мира седой старухой, потерявшей всё из-за собственных ненависти и злобы ко всем, чья жизнь даже чуть легче или радостнее, чем её собственная.

     - Мне снился сон, дурной сон, моя богиня, - взор Харшата был мрачен. - Если всё так и было, то по законам племени завахиров, я должен взыскать с ведьмы долг крови. Только вот ей не суждено умереть, поэтому не смогу взять с неё полагающейся виры. Это ведь она сказала дяде, что Занра беременна? Также знаю, что гибель лекарки - тоже дело рук безголовой колдуньи.

     - Да, но ты не должен мстить, если хочешь вернуть то, что отняли у тебя по приказу твоего дяди. Уверяю тебя, каждый получит сообразно своим проступкам.

     - Раз ты увела меня от остальных, значит, хочешь о чём-то предупредить или дать поручение?

     - До середины весны вам опасно пускаться в путь до равнин за туманными Горами. Я разрешаю вам пока погостить во владениях моего сына. Никто не должен сгинуть в дороге, такова просьба Альтеон. Она не любит бесполезных смертей. Тебе же надо до того времени, как предстоит продолжить путешествие, не дать Фараху уничтожить людей в тех селениях, которые ещё уцелели. Об остающихся здесь соплеменниках не тревожься: я погружу их в сон, который позволит им набраться сил. Они не постареют ни на один миг, пока находятся в этой долине.

     - Идти мне надо прямо сейчас?

     - Да, иначе завтра снова прольётся кровь тех, кому предначертано жить долгие годы и радоваться каждому дню.

     Харшат взял из рук выскользнувшей откуда-то из бокового коридора сумку с припасами и отправился к выходу из их временного дома, размышляя над тем, сколько ещё боли должны принести Фарах и Талаталла, чтобы получить жестокий урок, который не забудут и спустя тысячи лет.

     Талаталла, вертясь перед огромным золотым зеркалом от пола до потолка, оправляла новое платье цвета засохшей крови. Смоляные вьющиеся волосы уже были уложены младшей жрицей в высокую причёску и украшены алыми низками гранатов. В карих глазах было столько высокомерия, что ни один завахир, кроме, разве что Фараха, не смел встречаться взглядом с гневливой и мстительной верховной жрицы самой Айнорет. Именно она откопала в древних книгах, как делать амулеты, которые выжигали всё вокруг себя с помощью запретной у многих народов тёмной части магии богини смерти. Внизу страницы была приписка, что расплата может быть очень страшной, но молодая женщина решила, что в борьбе за власть и богатства все средства хороши, тем более, что верховный жрец Аллардона не гнушался самых подлых и низких приёмов.

     'К тому же, - самодовольно думала Талаталла, любуясь собственным великолепным отражением в отполированной до блеска заботливыми руками обычных жриц золотой пластине, не мот руки надевают опасные побрякушки на длинные шеи несчастных, которых Фарах обрекает на мучительную гибель. Так что отвечать перед богами придётся ему самому, даже перед Единым. Остальные всего лишь помогают ему справиться с нелёгким бременем ответственности за судьбы не только Альтеона, но и других миров и реальностей'.

     Раздался лёгкий шелест шагов и молодая девушка, отодвинув шёлковый занавес, проскользнула в покои верховной жрицы. Лицо послушницы было скрыто за чёрным покрывалом, а голос тих и полон почтения:

     - Госпожа судеб, наши следящие заклятия подсказали, что изгнанник Харшат снова вернулся в наши края. И есть одна странность, которая говорит, что доверять Фараху нельзя ни в коем случае. Я вам давно говорила, что он считает себя выше всех среди завахиров и хочет лишить вас власти и вашего статуса, дарованного нашей богиней.

     - С чего ты взяла Таварра? - жрица даже отвлеклась от своего любимого занятия и в немом изумлении воззрилась на молодую ведьму, которую не позволила отправить с амулетом на груди из-за очень сильного дара предвиденья, которым полукровку щедро одарили небеса.

     Девушка была завахиркой лишь наполовину, её мать была рабыней, купленной у торговцев. Таких светлых волос и льдисто-голубых глаз у местных женщин не было. Все они были темноволосы, изредка рождались рыжеволосые и красноволосые, но они обычно могли рождать лишь дочерей и обладали сильными колдовскими способностями.

     - Моя госпожа, я слышала, что он жалуется, что почти не осталось женщин, чтобы они уничтожали иноверцев во славу Аллардона, поэтому надо, чтобы и Храм Айнорет уплачивал дань живыми страдалицами. Для этих целей он хочет выбирать послушниц и младших жриц.

     - Ещё чего! Пусть отлавливает иноплеменных девиц или покупает у торговцев рабынь! Я не позволю лезть в дела моей богини этому идиоту с вечно бегающими глазами и лживой улыбкой!

     - Я своими ушами слышала, как он разговаривал об этом со старейшинами. Моя госпожа, поберегитесь, он может пойти даже на убийство, лишь бы подмять всё под себя.

     - Ничего не бойся, мне нет дела до того, что ты полукровка! Я очень любила твоего отца, ведь он был моим старшим братом. Жаль, что болезнь унесла его так рано, а твоя мать умерла во время родов. Хотя, может и хорошо, что Алиара не сгинула в магическом пламени Айнорет, как чужачка. А теперь иди в свои комнаты, дитя, и не покидай их. Что бы ни случилось. Если вдруг со мной что худое произойдёт, разыщи Харшата, он не откажет тебе в помощи. Надеюсь, ты исполнишь мою волю.

     - Да, моя госпожа, - голос девушки был тих, и в нём прозвучала тень сдерживаемых рыданий, так как она знала, что видит тётку живой в последний раз в жизни, но боги запретили ей рассказать Талаталле об опасности, так как пришла пора платить по счетам именно для неё.

     Когда Таварра завернула за поворот коридора, ей на голову накинули мешок, вонявший прогоркшим бараньим жиром, а потом удар по голове лишил сознания. В голосе Фараха звучала неприкрытая ненависть:

     - Её отец запятнал себя связью с чужачкой! Мне дела нет до того, что прежний верховный жрец Аллардона и старейшины пошли на уступки, разрешив этот отвратительный брак! Киньте её в темницу, а потом амулет на шею, и пусть послужи великому делу племени завахиров! Я пойду переговорю с Талаталлой. Надеюсь, она не вступится за девчонку с нечистой кровью!

     - Фарах, и когда ты научишься стучаться, когда входишь в личные покои верховной жрицы самой Айнорет?! - мужчина поморщился от досады, ему снова не удалось незаметно подобраться к женщине.

     - У нас наблюдается нехватка людей, чтобы уничтожать неверных, поэтому и тебе придётся пожертвовать твоих девок на благие цели. Начать я решил с полукровки Таварры!

     - Она - не просто моя племянница, идиот, это последняя оставшаяся в живых родственница. Моих сестёр ты тоже послал на смерть, так чего же ещё от меня хочешь? Знай своё место, Фарах! Немедленно освободи Таварру, иначе ощутишь на себе гнев госпожи моей Айнорет!

     - Я думал, что мы правильно поймём друг друга, - почти ласково выдохнул мужчина, сверкнул отравленный стилет, погружаясь по рукоять в беззащитную спину верховной жрицы богини смерти.

      Талаталла успела проклясть своего убийцу до того, как последний вздох сорвался с её окровавленных губ.

     - Господин мой, у нас будут серьёзные проблемы! Айнорет боятся куда больше, чем её великого супруга! - один из Воинов Храма с досадой поморщился: умирать прямо сейчас он был не готов, так как только вчера взял в жёны третью, совсем ещё юную дочь одного из Старейших.

     - Отнеси Талаталлу и подбрось в сарай в ближайшее селение, пусть думают, что убили чужаки, мстя за то, что живём по собственным законам.

     - Таварре амулет на шею и отправить уничтожать во славу богов неверных?

     - Эту девку с нечистой кровью? Даже не вздумай! - Фарах от гнева аж пунцовыми пятнами расцвёл. - Свяжите, да бросьте где-нибудь в канаве, но так, чтобы убийственные чары также верно уничтожили поганку, как и любую из Дочерей Веры в Изначальных!

     - И не вздумайте трогать, не мешайте чистую кровь с замаранной связью с иноплеменной рабыней! Кто ослушается, своими руками задушу! Что узнаю, в том даже не сомневайтесь! - и он обвёл десять сопровождающих его завахиров тяжёлым взглядом. - Про ваши тёмные делишки мне рассказали духи ночи, так что не вздумайте ослушаться!

     Неуверенно потоптавшись на месте, один из слуг Аллардона отыскал в кладовой тёмный лоскутный ковёр, в который обычно закатывали умерших перед тем, как положить на погребальный костёр. Потом другой, старательно прятавший лицо в тени капюшона плаща, перекинул бесчувственное тело Таварры через плечо и торопливо вышел. Фарах же отправился к старшим жрицам, якобы, что не нашёл верховной, а ему надо посоветоваться по поводу весьма деликатных дел.

     Когда и к вечеру пропажа не отыскалась, поднялась паника. Исчезла и молодая послушница, приходившаяся Талаталле родной племянницей.

     - Плачьте, дочери Айнорет, ибо ваша богиня отвернулась от завахиров! Когда это было, чтобы не были в положенный срок должным образом проведены все завещанные предками и Аллардоном ритуалы? Если Верховная Жрица до того, как гнев Айнорет уничтожит неверных, не объявится, придётся тем, кому выпадет такой жребий, самим идти и расплачиваться за грехи ваши тяжкие, дочери Смерти! Сан должным образом не был передан от умирающей преемнице! Все ваши богатства и, как и вы сами отходите под мою руку, как жена бога грома служит и во всём подчиняется супругу своему! - голос Фараха был обманчиво мягок, точно отец любящий своих детей говорил, но взгляд каре-зелёных глазок не обещал женщинам ничего хорошего.

     Тело Талаталлы без всякого уважения бросили на деревянный пол, отодвинув в сторону душистое сено, а потом завалили сверху хорошо просушенными стебельками с ароматом степи.

     Лишь один воин не пошёл с ними, он отнёс потерявшую сознание Таварру на другой конец поселения, без возражений подчинившись главе их небольшого отряда.

     - Запри её где-нибудь в погребе с толстыми стенами. Чтобы даже если очнётся до того, как амулет Дочери Веры в Изначальных выжжет это змеиное гнездо, никого не дозвалась и не предупредила об опасности. Проклятые богами неверные не должны поганить землю! Им нет места среди нас. Эта полукровка никогда не должна была появиться на свет! Лишь заступничество Талаталлы дала возможность этой девке войти в полный возраст.

     Воин ответил лишь равнодушным кивком и пошёл прочь, стараясь ничем не вызвать подозрений. На его счастье никто не стал слишком уж присматриваться к нему, стараясь выполнить поручение Фараха как можно скорее и вернуться в родные стены, справедливо опасаясь мести за боль и горе, которое они сеяли вокруг себя, не щадя ни своих, ни чужаков.

     Из тени от дома выскользнула Айнорет. В синих глазах богини смерти стыл такой лютый холод, что женщина, идущая в этот момент с медным кувшином с водой в руках, завизжала от ужаса и выронила свою ношу. Взгляд её стал почти безумным, так как такая встреча могла сулить слишком страшные потери.

     - Вы - ничем, а вот те, кто посмел снова лить зряшную кровь во славу меня и моего мужу очень скоро ощутят всю тяжесть кары за то, что Альтеон плачет кровавыми слезами, не в силах выносить муку, которую приносит каждый новый день. Конца края не видно безумцу большинства завахиров. Скоро, очень скоро чаша страданий этого мира переполнится, и узнают они всю глубину гнева Старших богов! - и она растаяла, так больше ничего и не сказав, но Валитара увидела, как из погреба, принадлежащего её семье выскользнула тень, оказавшаяся горцем из тех, которые сеют смерть и ужас во имя своей жестокой веры.

     Подождав, пока чужак не скроется из вида, она прокралась внутрь и увидела стройную фигурку, на голову которой был накинут вонючий мешок. Присмотревшись, женщина увидела, что незнакомка едва заметно дышит. В такие платья с багровой вышивкой одевались лишь послушницы и жрицы Айнорет. До вечера было ещё далеко, но Валитара решила рассказать о происшествии старейшинам и привести лекаря для девушки. Стянув с незнакомки вонючую ткань, она в немом изумлении воззрилась на горянку со смуглой кожей и чуть раскосыми глазами, но волосы у неё были почти белыми с лёгким серебристым отливом. Такой оттенок она видела только у торговцев, привозивших с далёкого севера китовый ус, моржовую кость и великолепные меха.

Глава 2

     Харшат, так же старательно пряча лицо под низко надвинутым на глаза капюшоном, осторожно подошёл к женщине, обнаружившей полукровку, и негромко сказал:

     - Клянусь Вартом, Вайрат и Арсалой, что не враг тебе и твоему народу, женщина! - он позволил собеседнице внимательно рассмотреть его. - Это Таварра, она была послушницей в храме богини смерти, мы величаем её Айнорет. Она пойдёт со мной и с теми, кто решил, что так дальше жить больше нельзя. Моя госпожа обещала нам новый дом. Уходите, вечером сюда пришлют несчастную, чтобы не оставить тут камня на камне.

     - Почему ты помогаешь нам? - в голосе собеседницы было столько сомнения, что воин решил всё-таки ответить.

     - Ты знаешь о завахирке, которая отказалась выполнять приказ верховного жреца бога грома и погибла, унося с собой и жизни нерождённых детей?

     - Да, это было, Арсала подтвердила, что Занра не захотела, чтобы на её совести были чужие смерти.

     - Это была моя жена. Я не смог отвести беду, так как был в дозоре. Фарах - мой дядя, но я теперь изгнанник, как и те, кого с помощью Айнорет удалось спасти от рабства или чего похуже. Богиня смерти может вернуть мне то, без чего моя жизнь перестала иметь смысл.

     Валитара заправила за ухо смоляную прядь, и взгляд перестал с подозрением буравить чужака, так как из тени, отбрасываемой стеной сарая, показались сразу две фигуры, одна из которой принадлежала Арсале, а вторая Вайрат.

     - Он служит мне, чтобы вернуть то, что у него подло отняли. От Занры избавились только потому, что она была беременна. Вам надо немедленно покинуть посёлок. Пусть эти безумные нелюди погибают одни. Уверяю вас, их душам совсем не понравится ужасный приём, который их ожидает, когда они постучат в мои Врата! - в синих глазах было столько гнева, что Валитара испуганно пискнула и поспешила укрыться за широкой спиной воина.

     - Харшат, проведи алранов через горы в долину - богиня предостерегающе посмотрела на чуть было не ставшую возмущаться смертную, продолжив. - Когда каждый получит, что заслужил, вы вернётесь в свои земли. Лишь долина завахиров будет навеки проклята. Там уже никогда нельзя будет жить. Люди должны понять: жизнь дана не ими, а нами, и когда прервать её бурное течение, решать не им!

     - Идём, Валитара, времени не так много, а вам надо собрать всё, что сможете, - он взял на руки погружённую в глубокий сон и осторожно передал свою ношу одному из слуг Айнорет, прекрасно зная, что теперь жизни племянницы Талаталлы больше ничего не угрожает.

     Старейшина внимательно выслушал волю богини смерти и не терпящим возражений голосом велел собирать все самое ценное и идти за завахиром:

     - Вайрат всегда была милостива к нам: живём мы долго, почти не болеем и возвращаемся к ней легко, как в объятья любящей матери, чтобы в условленный час снова увидеть прекрасный Альтеон. Харшат, если тебе или твоим людям понадобится помощь, ты всегда можешь на нас рассчитывать. Надеюсь, твоя госпожа вернёт тебе твою жену. Правда, учитывая, что она совершила настоящий подвиг, придётся доказывать, что достоин такой спутницы.

     - Мне всё равно, что потребует Айнорет, главное, чтобы не приходилось вести себя как эти несчастные женщины, которым Фарах заморочил голову, - ответил мужчина, помогая какой-то незнакомой старухе, к юбке которой жался с пяток совсем ещё маленьких внуков с испуганными глазёнками, побыстрее уложить нехитрый скарб в повозку, запряжённую меланхоличным осликом.

     Прекрасно понимая, что им грозит нешуточная опасность, алраны, даже не ропща, отправились вслед за воином Вайрат. Горная дорога, по которой он уводил из родных мест своих нежданных попутчиков, была достаточно ровной и широкой, чтобы караван без помех катил к подёрнутому туманной дымкой горизонту.

     Бескрайняя равнина, густо заросшая ковылём и степными травами, привела пришельцев почти в священный трепет. Валитара, прижав к себе троих сыновей поражённо пролепетала:

     - Никогда в жизни не видела столько травы! Это похоже на океан, о котором мне муж рассказывал. Он часто нанимается в охрану торговых караванов и сам его видел.

     - Оставайтесь тут. Арсала или сама Вайрат пошлют вам весть, когда вы сможете вернуться в свои земли. Прощайте, на тот случай, если свидеться в этой жизни нам уже не суждено.

     Старейшина не стал ничего говорить, всё было ясно и так. Завахир молча повернулся к ним спиной и растаял в клубах серебристого тумана. Дорога, которая привела их в безопасное место, исчезла вместе с посланцем богини смерти.

     Арсала стояла на узкой горной тропке в ожидании девушки, которая должна была умножить преступления собственного народа перед Старшими богами. Только вот предчувствия, переполнявшие душу дочери Айнорет, нагоняли на неё тоску и печаль.

     По горной дорожке неторопливо шла одна из младших жриц богини смерти. Девица громко рыдала в голос и причитала:

     - Будь ты проклята, Талаталла! Клялась именем своей госпожи, что Фарах не посмеет с нами обращаться как с обычными завахирками. А сама сбежала и свою полукровку с собой прихватила! Бросила сестёр на произвол судьбы! О великая мать, раскрывающая свои объятия любому, кто окончил свой путь на Альтеоне! Услышь меня! Спаси свою жрицу от доли горькой! Как мог мерзкий жрец покуситься на дочерей твоих?! Как посмела Верховная Жрица Айнорет предать нас?!

     - Зафара, не клевещи на ту, которую предательски сразили в спину! - в голосе Альсары не было эмоций, только то, что мать велела передать несчастной с убийственным амулетом на смуглой шее. - Если бы Талаталла была жива, Фарах не посмел бы послать на смерть служительниц моей матери! Таварра жива и в безопасности, а тебе предстоит выбор: уйти достойно, как Занра, оставив живое жить дальше, или умереть и испить гнева Айнорет!

     Совсем ещё юная девушка, младшая служительница богини смерти, которая лишь три дня назад перестала быть обычной послушницей, замерла на месте, раздумывая. А потом задумчиво проронила:

     - Мне нет дела до того, как живут наши соседи и во что верят. Они нас не трогают, так почему мы должны поступать иначе? Я не понимаю Фараха. Ты предлагаешь остаться тут и дождаться заката. Только вот если уцелеет деревня горная, Фарах пошлёт другую жрицу. Он обычных женщин решил не трогать, пока есть служительницы Айнорет. Вступиться за нас некому, его магический дар сильнее, чем у любой из Дочерей Смерти. Он потому и избавился от Таварры, что была могущественнее собственной тётки и могла прорицать.

     - Ты прошла испытание, только, в отличие от Занры, останешься жить! - Харшат спокойно вышел на горную тропку и без усилий снял амулет. Арсала отведёт тебя к тем, кто решил идти путями, которые указали Айнорет и Альтеон! - воин легко снял с шеи девушки, почти ещё совсем девочки амулет с зелёным камнем и решительно направился в сторону деревни алранов, проронив. - Там уже никого нет, кроме трупа твоей Верховной Жрицы, брошенной в чудом амбаре. Так что формально ты выполнила волю Фараха, Зафара. Уходи с Арсалой, здесь тебе больше делать нечего.

     Мужчина положил амулет на грудь Талаталлы, как велела Айнорет, и торопливо удалился. До заката оставалось ещё добрых два часа, а дел у него ещё было много.

     Багровое солнце, медленно плавясь, стекало за горизонт. Харшат ждал взрыва, но когда он раздался, то чуть не оглох. Небольшой каменный козырёк, нависавший над его убежищем, защитил слугу богини Айнорет от смертоносных острых обломков и комьев каменистой земли.

     Тяжело вздохнув, завахир, нехотя, пошёл на развалины того, что некогда было уютным домом для тысяч людей, у которых доставало ума спокойно жить и не совать нос в дела соседей, если те не тревожили их собственный уютный мирок.

     Деревянный амбар, ставший усыпальницей верховной жрице Айнорет, уцелел, но жарко полыхал странным чёрным пламенем. Лежащее внутри тело пошевелилось и встало на стройные ноги. Огонь пощадил Талаталлу, как и её полное облачение. Даже засохшее пятно крови исчезло со спины. В прекрасных глазах не было и искры жизни или разума. С губ сорвался полный боли и горя стон, и страшная посланница богини смерти отправилась в сторону деревни, где её так жестоко предали и лишили даже малейшего шанса уцелеть.

     Кавалла, так называли неупокоенных, которые могли пройти через Врата Айнорет только тогда, когда исполнили волю своей госпожи, собрав кровавую жатву из тех, кто был повинен в их ужасном положении. Глаза её на несколько мгновений остановились на Харшате, а потом она прошелестела голосом, похожим на шелест сухой травы:

     - Благодарю тебя, Воин Смерти, что спас Таварру и Зафару. Я совершила большую ошибку, поверив Фараху. Твой дядя навлёк на завахиров страшные беды и проклятье. То, что часть нашего племени будет жить - заслуга Занры. Именно она заставила сердца Старших богов смягчиться, и понять, что не все из нас совсем пропали для Альтеон. Надеюсь, когда я послужу одним из орудий возмездия, моя госпожа смилуется и даст мне покой и возможность принять из рук сестры своей новую судьбу и жизнь. Прощай, Харшат. Позаботься о тех, кому я больше мало чем смогу помочь. Обещай мне, что поможешь выжившим уцелеть. Нельзя, чтобы наш народ сгинул, как многие до него, в пламени гнева небожителей.

     - Ступай с миром, Талаталла. Тавара и Зафара уже с остальными в тайной долине. Им ничего не угрожает. Меня тоже никто не сможет уничтожить, - мужчина убрал со лба прядь густых чёрных волос, в которых за истекшие дни засеребрились ниточки ранней седины, показывая горящий на лбу знак, говорящий любому встречному, кому он служит верой и правдой.

     - Я жалею только о том, что была чересчур легкомысленна, за что и поплатилась. Моих жриц ожидает печальная судьба.

     - Только тех, кто пожелает подчиниться воле безумного жреца! - успокоила каваллу Арсала. - С остальными будет то же, что и с Зафарой. То же самое случится и с любым смертным, на кого наденут Амулет Айнорет. Умрут лишь те, кто посчитает, что совершают угодное богам деяние.

     Талаталла не стала задерживаться, ведь отныне её днём будет ночь до тех пор, пока последний виновный из племени завахиров не встретит свою судьбу в её лице.

     Харшат, кутаясь в тёмный плащ из промасленной чёрной шерсти, по воле Айнорет внимательно следил за теми, кто никак не желал прислушиваться к воле богов, слепо выполняя волю Фараха. Богиня смерти приказала предупреждать селян об опасности и следить за тем, чтобы никто не посмел остаться при своём добре. Он давно уже понял, что голос жадности легко заглушает разум, особенно, когда в душе поднимаются тёмные её грани.

     Времени у тех, кого его дядя приговаривал к мучительной гибели на этот раз, как правило, оставалось совсем немного. Поэтому беглецы могли забрать с собой только свои семьи и самое ценное. Вот и сейчас воин хмуро наблюдал за седобородым старцем, который, презрев опасность, с упоением копался в покинутых жилищах в поисках того, на чём потом можно нажиться. Он не обращал внимания на то, что время медленно, но неуклонно клонилось к роковому закату.

     Арсала соткалась прямо из воздуха и тихо выдохнула:

     - Каждый должен сам делать свой выбор. Если для этого человека возможность ограбить собственных сородичей важнее всего остального, то тебе следует предоставить его судьбе.

     - Как пожелаешь, так и будет. Прости, я не понимаю, почему он так глупо себя ведёт.

     - Далеко не всякая душа обладает врождённым благородством, чувством справедливости и умением рассуждать здраво и отличать истину, оценивая даже собственные поступки, - голос дочери богини смерти был полон неизбывной печали, так как она провидела, к чему приведёт этого несчастного собственная жадность, непомерно раздутая глупостью. - Не тревожь его, иначе моя мать будет сильно недовольна нами обоими. Тебе позволено спасти одну из смертниц, если младшая дочь старейшины Зеба Тамилла дерзнёт ослушаться приказа Фараха и не захочет нести смерть. Две другие жены тоже сегодня будут исполнять свой подлый и кровавый 'долг' перед завахирами.

     - Надеюсь, голос души в ней ещё не умер окончательно: слишком уж она молода и пока что не увязла в этой выгребной яме окончательно.

     - Мы все уповаем именно на это. Тебе позволено снять Амулет Смерти. Разве что придётся положить до заката его в селение, которое должно быть разрушено до основания, чтобы никто ничего не заподозрил. Зеба и её супруг очень скоро встретят свою судьбу. Участь же Тамиллы пока что не определена. Всё зависит от того, к какому решению она придёт. Талаталле же мои родители развязали руки и позволили стать карающим мечом в их деснице. Заодно и отомстит за такую подлую и страшную гибель от руки того, кому она безоглядно доверяла, а взамен получила удар в спину и смерть.

     Под расшитыми бисером сапожками похрустывал гравий горной дорожки. Тамилла так и не могла поверить, что муж их Ажбал не возразил жестокому Верховному Жрецу Фараху, отправив всех трёх жён умирать во славу Аллардона и Айнорет. По щекам молодой женщины, почти что совсем ещё ребёнка, катились горькие слёзы. Даже её собственный отец не посмел возразить против смертного приговора младшей и самой любимой дочери.

     'Почему? Почему? Я не хочу умирать так страшно и глупо! Не хочу убивать тех, кто мне ничего худого не сделал даже в мыслях! Ажбал, надеюсь, больше никто не отдаст тебе в супруги ни одну из несчастных! По нашим обычаям ты имел право потребовать избрать других Дочерей Смерти, но тебе, видно, захотелось обновить своё окружение. Будь ты проклят, все твои слова оказались ложью, не стоящей и ломаной мелкой медной монетки! Да покарают тебя боги за твоё чёрное сердце!' - быстрые ножки несли свою хозяйку в небольшую горную долинку, где она частенько предавалась мечтам, когда уставала от окружающей её тоски и безысходности.

     Одна сторона небольшого плота обрывалась в глубокую пропасть. Тамилла долго смотрела в клубящийся глубоко внизу мрак, поняв, что до дна очень далеко, и никто и никогда не найдёт её изломанного страшным ударом тела.

     - Ты сделала свой выбор, - в голосе Арсалы не было никаких эмоций. - Харшат, тебе позволено снять с неё Амулет Смерти. Только ты должен отнести его туда, где по воле твоего дяди ему суждено взорваться.

     - Госпожа, но там же погибнут ни в чём не повинные женщины и дети! Я уверена, что ваши родители не одобряют того, что творит Фарах, задуривший головы почти всем завахирам!

     - Там только старик, не желающий внять голосу разума, который копается, собирая оставленное соплеменниками добро. Успокойся.

     Муж Занры снял опасное украшение с шеи молодой женщины и молча ушёл туда, куда ей было велено принести опасный дар.

     - Он же погибнет! - в кротких как у лани карих глазах Тамиллы плескался такой ужас, что Тихий Голос Судного Дня поспешила её успокоить.

     - Ты ошибаешься, дитя. Пока он служит моей матери, ничто не повредит ему и тем, кто находится под защитой племянника Фараха. Идём, мне велено отвести тебя к тем, кто, как и ты, дерзнул выйти за навязанные богомерзким властолюбцем горизонты и взглянуть на Альтеон иначе. Тем, кто выбрал новый, путь придётся покинуть эти горы, чтобы начать новую жизнь. Долина же завахиров будет навеки проклята в назидание тем, кто может пожелать также сильно прогневать Старших.

     Воин Айнорет ушёл, не оглядываясь. Голос богини смерти звучал в голове едва слышно, но он понял, что ему дозволяют вразумить бестолкового старца, которого обуяла столь неуместная сейчас жажда наживы. До заката оставалось совсем немного времени.

     'Харшат, попробуй вывести этого впавшего в раж глупца до того, как амулет взорвётся в твоих руках, навсегда похоронив в руинах тайну, что Камилла посмела ослушаться жестокого приказа Фараха и предавших её родных'.

     'Сделаю, как велишь, но решать за вора не имею никакого права'.

     'Я не потребую от тебя ничего, что будет тебе не по силам. Ты по доброй воле служишь мне, поэтому имеешь право на соответствующее отношение с моей стороны', - в голосе Айнорет прозвучал мягкий упрёк, который заставил мужчину смутиться, но шага он не замедлил.

     'Постараюсь ничем не разочаровать тебя, ведь от этого зависят жизни тех, кто мне дорог, не одной Занры и детей'.

     Посёлок точно дремал в сгущающихся над мирно спящей землёй сумерках. Старик, восторженно бормоча себе под нос что-то совсем уж неразборчивое, выудил из серебряной шкатулки массивную золотую брошь с рубинами. Его руки тряслись от жадности, когда он торопливо запихивал бесценную находку в поясную сумку, чтобы поскорее продолжить прерванные изыскания. Голос Харшата прозвучал для него точно удар бича для ленивой коняги:

     - Уходи, немедленно уходи! Почему ты не внял предупреждению той, кого вы величаете Вайрат?

     - Проваливай туда, откуда припёрся, завахир! Эти все богатства принадлежат моему народу, поэтому я имею право забрать себе всё, что пожелаю, как нашедший клад!

     - Если ты останешься тут в то время, как погаснет последний луч солнца, то умрёшь. Догоняй своих, пока ещё можешь это сделать!

     - Это что же, ваш жрец убил всех баб в твоём племени, раз посылает на смерть воинов во цвете лет и сил?

     - Служителю Айнорет нет никакого дела до тех, кто вызвал гнев Старших, - амулет в пальцах Харшата слабо завибрировал, начиная слабо светиться мертвенно-зелёным светом, приветствуя закат, который выпустит его губительную магию на волю из тесной для заключённой в зелёном камне разрушающей всё магии. - Прошу тебя в последний раз, уходи, пока можешь!

     - Ещё чего, я осмотрел еще не все дома и собрал не все богатства! Давно мечтал стать первым богачом в нашем селении! - и в этот миг последний золотой луч погас, и сокрушительный взрыв разорвал обманчивую тишину наступающей ночи.

     Тамилла испуганно вскрикнула и беспомощно посмотрела на Арсалу, сипло выдохнув:

     - Моя госпожа, Харшат отправился к жене через Врата Смерти вместо меня?

     - Я не имею права ответить на этот вопрос. Всё зависит от того, прошёл ли он ещё испытание, их будет ещё много на тернистом пути. Завахиры слишком много дров наломали. Столько боли и крови за последнее тысячелетие на Альтеон, как никто другой. Настало время собирать камни и получать суровые, порой жестокие уроки. Впрочем, там уже безопасно. Если хочешь, мы можем вместе пойти посмотреть, что там произошло, если, конечно, не боишься.

     - Идём, моя госпожа. Я своими глазами должна увидеть, что остаётся после того как Дочери Веры приходят к ничего не подозревающим людям, отнимая жизни и разрушая всё, что им дорого.

     Над обезображенным взрывом трупом старого мародёра склонился почерневший от горя Харшат. Кисти бугрящихся тугими жгутами мышц рук в бессильной ярости сжимались в пудовые кулаки и снова разжимались. Никак не пострадавший кривой клинок был воткнут в обугленную, местами спёкшуюся землю и на время позабыт.

     Над обезображенным взрывом трупом старого мародёра склонился почерневший от горя Харшат. Кисти бугрящихся тугими жгутами мышц рук в бессильной ярости сжимались в пудовые кулаки и снова разжимались. Никак не пострадавший кривой клинок был воткнут в обугленную, местами спёкшуюся землю и на время позабыт.

     - Воин Айнорет, в том, что случилось, нет твоей вины. Ты не мог нарушить приказа моей матери. Этот несчастный сам выбрал свою долю! - Тихий Голос Судного Дня внимательно рассмотрела усопшего и больше ничего не добавила, сокрушённо покачав головой.

     - Он отказался уходить, я постарался отойти как можно дальше от этого безумца, но это не помогло ему спастись.

     - От него не осталось бы и пепла, если бы ты не дал ему возможности не стать каваллом, как многие, тела которых превратились в пепел, который перемешал порыв ветра, всегда поднимающийся при магическом взрыве такой силы. Моя мать сурово испытывает своих слуг, но ты снова доказал, что достоин того, о чём просишь её. Правда, это не последняя проверка. Если ты дрогнешь, то будешь вынужден покинуть завахиров и искать новое место, чтобы прожить там остаток жизни, причём в гордом одиночестве. Такой урок должен быть полностью выучен, такова суровая правда жизни и смерти.

     Арсала с грустью поняла, что за последние несколько часов Тамилла повзрослела настолько, что уже никогда не сможет быть той беззаботной юной глупышкой, которой была до того ужасного момента, как родные предали её и послали на верную смерть.

     Зареба и Дзирта, две старшие жены, полностью выполнили свой долг перед Верховным Жрецом Фарахом и мужем своим Ажбалом. Глупые женщины уже готовились купаться в неге и роскоши, пройдя через Врата Смерти.

     Точно сотканные из ночного мрака створки так и не распахнулись перед ними. Наконец, старшая решила постучаться. Решив, что их попросту не заметили. Мало ли их попросту не заметили, ведь у хозяйки Страны Мёртвых было слишком много обязанностей и хлопот.

     Айнорет появилась только тогда, когда две неприкаянные души обессилили и от отчаяния принялись кидаться грудью на упрямое препятствие.

     - О Госпожа Полуночи, раскрой перед нами свои объятья, ведь мы выполнили волю Верховного Жреца твоего супруга! - средняя супруга Зареба, Дзирта, опустив распутные чёрные очи к земле, хранила положенное по обычаю молчание.

     - Вы нарушили все мыслимые и немыслимые законы Старших, смертная, в угоду гордыни властолюбивого Фараха. Харшат пошёл ко мне в услужение, чтобы те из вас, в ком ещё не умерли последние капли душевного света, смогли начать новую жизнь. Вам тоже оставили лазейку. Арсала за неделю до этого события приходила к вам через сны и подсказывала, как можно избежать несчастья и моего гнева!

     Синие глаза богини смерти были полны январской стужи, два призрака, не понимая, за что их прогоняют прочь, стеная и жалуясь на жестокость богов, побрели в туман, который царил над пустыней. Тут Дзирта с отчётливым недоумением в приятном голосе проронила:

     - Госпожа Айнорет, а где же поганка Тамилла? Она была третьей Дочерью Веры.

     - Она не захотела марать души и руки в крови тех, кто этого совсем не заслужил. В отличие от вас, не только жива, но и сейчас находится в полной безопасности среди тех завахиров, кто понял, что им уже много лет морочат голову, выдавая свои кровожадные желания и жажду власти и богатства за волю Старших. Убирайтесь! Пока в ваших душах не появится хоть капля света жизни, быть вам скиталицами в Долине Изгнания.

     - Всегда знала, что Тамилла - жалкая слабачка, которую господин наш Ажбал напрасно взял в свой дом! - всё ещё красивое лицо Заребы перекосилось от отвращения к ослушнице.

     - Есть время разбрасывать камни, а теперь настала пора их собирать! Супруг ваш скоро присоединится к вам! Не пытайтесь пробраться в благодатные земли, расцветающие под моей рукой прекрасным цветком по весне! Никто без моего разрешения не переступит порога Царства Мёртвых! Эту милость ещё надо заслужить! Уходите сейчас же, и чтобы мои глаза вас больше не видели до тех пор, пока вы не поймёте, в чём заключается ваше преступление перед Старшими! - и Врата точно растворились в белёсом мареве, заставив две подлые душонки сжаться от ужаса и безысходной скорби.

     Талаталла услышала призыв Айнорет и поняла, что час её пробил. Ей не оставили ничего, кроме мести. Горечь чуть разбавляло лишь осознание того, что богиня смерти позволила жить Таварре, которую она любила, как собственную дочь всем сердцем и никому не позволяла попрекать ту, что была полукровкой.

     Перед мысленным взором каваллы вспыхнул яркий и чёткий образ одного из тех. Кто был рядом с Фарахом в тот ужасный день, когда подлый жрец вонзил ей кинжал в спину, а потом ещё и велел подбросить в селение чужаков, куда должна была прийти Дочь Веры с Амулетом Смерти на шее. Неупокоенная душа требовала мести, но она прекрасно понимала, что Таварра будет под защитой Айнорет только до той поры, пока бывшая Верховная Жрица не нарушает воли своей госпожи. Выполнив всё, может рассчитывать, передохнув в дивных землях, куда позволено попасть далеко не каждому усопшему, вновь родиться на Альтеоне.

     'Пора, дочь моя', - в голосе Айнорет призрак с удивлением услышал искреннюю печаль.

     'Что так расстроило тебя, моя богиня?'

     'Не такой должна быть твоя судьба. Не стоило тебе доверять Фараху. Если бы ты вовремя поставила на место этого интригана, ничего бы этого не было. Старшим не пришлось бы обрушивать меч своего гнева на завахиров за то, что Альтеон плачет кровавыми слезами, видя то, что творят живые'.

     'Прости, моя госпожа, надеюсь, всё еще можно исправить'.

     'Да, когда все злодеяния будут искуплены в меру их бесчеловечности, ты снова будешь жить среди тех завахиров, которые смогли остаться людьми, не став бесчеловечными скотами. Таварра будет тебе любящей матерью. Только вот до этого ещё далеко. Слишком много преступлений против Альтеона совершил твой утративший разум и способность любить и прощать народ'.

     По щеке Талаталлы скатилась одинокая слезинка и она, обернувшись порывом студёного ночного ветра, отправилась выполнять волю Айнорет. Кавалле пришлось ждать почти до самого рассвета, пока Фарах ушёл от одного из своих верных соратников, пообещав ему в жёны трёх самых молодых и красивых дочерей старейшин уже через три восхода солнца.

     Немолодой уже воин решил отправиться в ближайшую корчму, чтобы не только промочить себе горло, но и отметить столь приятную новость, предавшись столь дорогим его сердцу кутежу и блуду. О жёнах, которых он без возражений послал на смерть, даже самой младшей, Ажбал и не вспомнил.

     Мужчина не сразу понял, что что-то пошло совсем не так, как он желал всем сердцем. Когда белёсый ночной туман чуть расступился, то несчастный оказался чуть ли не нос к носу с Талаталлой, о смерти которой был в курсе, но не сказал даже жрицам Айнорет и намёком. Более того, даже не попытался вызвать хоть что-то похожее на уважение к усопшей, чтобы тело похоронили хоть и тайно, но со всеми положенными по обычаю ритуалами, предав земле.

     - Ты же мертва, женщина! Уйди, не смей вставать на пути у Воина Аллардона.

     - Не ври хотя бы себе самому, Ажбал. Ты служишь Фараху, а не Старшим и их детям! Настало время собирать камни, каждый получит то, что заслужил, а твоего лживого господина я оставлю на десерт! - кавалла плотоядно облизнулась и сделала шаг к попятившейся от неё жертвы. - О Заребе, Дзирте и Тамилле даже мимолётно и не вспомнил, стоило твоему развратному господину пообещать тебе новых супруг. Только вот по закону положено только три жены, а Тамилла жива по милости госпожи моей Айнорет!

     - Ничего, рассвет развеет наглый морок. Ты думаешь, у меня рука не поднимется сделать так, чтобы девчонку разорвали в клочья за святотатство? - он сделал маленький шажок назад и почувствовал, что ступня повисла в воздухе.

     - Он тебя не спасёт, Ажбал! - Талаталла упивалась ужасом, написанным на лице несчастного, которого её госпожа позволила отдать в лапы смерти. - Пришла пора встретиться с бедняжками, которые не посмели ослушаться твоей воли. Только вот ждут тебя отнюдь не счастливые дни в землях за Вратами Айнорет! - и кавалла сделала всего один шаг вперёд, перед глазами мужчины промелькнули острые когти - главное оружие призрака.

     Инстинкт заставил воина отшатнуться, он потерял опору и, бестолково маша бесполезными сейчас руками, полетел в пропасть. Белёсый туман рассеялся, у самой кромки, ведущей в глубокий провал, осталась только Талаталла. Неупокоенная душа счастливо улыбалась, услышав едва слышный стук: тело Ажбала насмерть разбилось об острые камни на самом дне.

     Тот, кто был мужем Тамиллы, стоял перед запертыми Вратами Айнорет, только вот никто не спешил к нему навстречу, чтобы отвести туда, где истомлённые жизненными испытаниями души смертных набирались сил и терпения перед новым воплощением.

     - Правду говорил господин мой Фарах: дай женщине волю и власть и порядка не найдёшь ни в чём! Отворяйте, Стражи смерти! Долго мне ещё топтаться у порога вашей богини? - ответом ему стало полное безмолвие.

     Верховный Жрец Аллардона уже довольно потирал руки, предвкушая, как все сокровища храма Айнорет перекочуют в его жадные руки. Рассуждал он без затей: 'Жена не может владеть никаким имуществом! Она сама - бесправная и покорная воле мужчины вещь! Значит, мой бог главнее!' Подписав петицию, он услал своих воинов разогнать жриц по кельям и велеть им молиться, не покидая их предела. Все ценности было велено перенести в храм повелителя Грома.

     Под властью Талаталлы жизнь служительниц Смерти и послушниц имела массу преимуществ, по сравнению с простыми завахирками. Многие, скорее по привычке, смирились с навязанным Фарахом бесправием, но не все.

     Тамалла, вторая по старшинству жрица, после как в пропасть канувшей Талаталлы, не привыкла, чтобы ею командовал даже отец. Айнорет не запрещала своим дочерям иметь семью, если они доносили её слова до завахиров и хранили древние знания, предававшиеся от матери к дочери на протяжении столетий. Чёрные глаза ожгли тех, кто разграблял сокровищницу её грозной богини, но мудро промолчала. Она прекрасно понимала, что ценны жрицы, несущие знания и слышащие голос Айнорет, когда та желает что-то донести до завахиров, а не побрякушки, которые тёмные горцы несли в дар, думая, что это смягчит сердце их грозной повелительницы. И как ни пытались объяснить, что судить богиня будет только по делам и мыслям, так понимания добиться и не смогли.

     Тамалла с достоинством, как равному поклонилась воину, за что тот ударил её наотмашь по лицу, но сказала лишь то, что нашептала Айнорет:

     - Однажды придёт и ваш срок постучаться во Врата Смерти. Богиня наша судит лишь по поступкам и мыслям! Ничто не уменьшит гнев госпожи моей, если вы и дальше будете нарушать заповеди Старших! Я лично отведу жриц и послушниц по кельям. Надеюсь, господин твой Фарах понимает, что наносит обиду Смерти, которая накажет всех, кто посмел вводить в заблуждение тех, кого должен был просветить об истинном положении дел!

     - Убирайся, Тамалла, я лично попрошу Верховного Жреца Грома, чтобы сначала в качестве Дочерей Веры отправили всех, кто служит проклятой Айнорет!

     - Как пожелаете, господин, - вторая по старшинству жрица прекрасно понимала, что душа, разум и сердце мужчины навеки закрыты, поэтому лично принесла каждому в храме, включая посланника Фараха по золотому кувшину с лучшим вином, куда щедро добавила крепчайшего сонного зелья, созданного из душистых горных трав.

     - Как пожелаете, господин, - вторая по старшинству жрица прекрасно понимала, что душа, разум и сердце мужчины навеки закрыты, поэтому лично принесла каждому в храме, включая посланника Фараха, по золотому кувшину с лучшим вином, куда щедро добавила крепчайшего сонного зелья, созданного из душистых горных трав.

     Подождав пока забористый состав, сдобренный магией Айнорет, временно вывел их обидчиков и строя, быстро собрала жриц и послушниц в тайном покое в храме и обратилась к ним, передавая волю Госпожи Смерти:

     - Властительница Мёртвых желает, чтобы мы покинули эти земли. Тихий Голос Судного Дня выведет нас незаметно, чтобы мы не попали в лапы к этим мясникам! Они прокляты и очень скоро все, кто пошёл против Старших, до дна осушат горькую чашу их гнева.

     - Что-то не так, сестра Смерти? - совсем молоденькая послушница, с карими глазами, только вот кротости в них не было и в помине, а предчувствие перемен, к которым она ещё пока что не знала, как относиться.

     - Мне почему-то неспокойно на душе. Наша Верховная Жрица пропала, вестей нет, что стряслось, не знаю. Выйду на воздух, успокоюсь, может быть, богиня смилуется и прояснит этот вопрос.

     Тамалла выскользнула в наступающие сумерки лишь после того, как проверила, что никто не узнает о том, некому будет донести Фараху о том, что, кроме сокровищ храма Айнорет, он ничего больше не получит.

     - Жрец Аллардона променял честь и истину на блеск золотых побрякушек и драгоценных камней и власть! Богиня смерти позволила мне довершить то, что я не успела! - в голосе Талаталлы была только печаль вместо гнева. - Передаю тебе, Тамалла, право доносить до тех завахиров, которые не предали Старших, их волю. Будь мудрее меня!

     - Ты мертва, госпожа моя? Кто посмел оборвать нить твоей жизни до означенного богами срока? - по щекам новой Верховной Жрицы заструились слёзы.

     - Успокойся, сестра. Собери всех, кто готов отправиться к тем, кто не преступил наших древних законов.

     - Ты, ты стала каваллой, госпожа моя? Неужели нет для тебя никакого спасения?

     - Тамалла, я - орудие кары в руках Старших. Когда последний их предавших их получит по заслугам, мне подарят новую жизнь на Альтеоне. А теперь довольно слов. Забирай тех, кто не покорился воле предателя Фараха. В новом доме завахиров, не отвернувшихся от даровавших им этот мир богов, нужны будут те, кто передаст знания о том, как жить со всеми в мире, грядущим поколениям. Не забудьте тёмные плащи, чтобы вас нельзя было заметить даже случайно.

     Из ворот храма в ночь выскользнули три сотни хрупких женских фигур. Они молча следовали за Талаталлой, прекрасно понимая, что возврат к привычной жизни означает только одно - скорую, жестокую и бессмысленную гибель.

     Кавалла, услышав зов Айнорет, торопливо растворилась в наступающих сумерках, которые в этот раз не несли гибели инородцам, ведь на много лиг от долины завахиров не осталось ни одного чужака. Весть о том, как горцы поступают с теми, кто смотрит на мир даже чуть иначе, благодаря Арсале, разнеслась со скоростью лесного пожара в засушливое и жаркое лето.

     - Слушаю тебя, госпожа.

     - Сегодня не вздумай бродить у жилищ тех, кто нарушил все мыслимые и немыслимые божественные и человеческие законы. Я хочу дать шанс хотя бы части этих несчастных одуматься. Правда, урок, который будет преподан будет горьким как дела, которые они творят, бездумны выполняя любой приказ Фараха. Каждое полнолуние тебе позволено делать так, чтобы один из тех, чья вина наиболее страшна, уходил из жизни. Как это произойдёт, решать тебе! Живых людей мы риску подвергать не станем, но восстановим несколько поселений, которые ныне лежат в руинах. Мои жрицы ушли?

     - Да, Айнорет. Ни одна не дрогнула, отрекаясь от пути, по которому к неминуемой гибели ведёт завахиров обезумевший от жажды власти и богатства служитель Аллардона. Только ведь любой, немного подумав, поймёт, что он служит лишь одной богине - собственной гордыне.

     - Что ж, до начала нового года эта коварная возлюбленная сведёт в могилу всех, кто увлёкся ею настолько сильно, что перестал слышать не только голос здравого смысла, но и наши предостережения.

     Фарах благоденствовал среди своего гарема, который набрал из самых молодых и красивых дочерей старейшин. Жениться он отказался, сказав, что все они настолько прекрасны, что выбрать трёх самых достойных не смогут даже боги.

     Рафар, с перекошенным от ужаса лицом ввалился в личные покои Верховного Жреца Грома, истошно вопя и выдирая из уже и так сильно поредевшей чёрной шевелюры солидные клоки волос. Его карие глаза горели фанатичным огнём, он заикался, левый глаз дёргался от нервного тика:

     - Мой господин! Чёрная волшба восстановила три посёлка, которые мы совсем недавно оставили в руинах. По ночам там горят призрачные огни, слышится странная музыка и бесстыжие девки, смеясь над нами, отплясывают отвратительные танцы. Также Андан видел закутанных в чёрные одеяния мужчин с кривыми мечами и луками, которые собираются у выросших за ночь крепостных стен.

     - Ты посмел меня побеспокоить из-за ерунды, которая спьяну померещилась вам обоим? Сколько каменных поселений выросло за ночь?

     - Семь, повелитель, целый семь!

     Фарах задумчиво пожевал нижнюю губу, а потом, милостиво улыбнувшись, приказал. - Семь девок и столько же Амулетов Айнорет, и проблема решится к нашему обоюдному удовольствию.

     - Кроме вашего гарема остались только замужние, причём у каждого всего по одной.

     - А жрицы смерти?

     - Покрыли себя и свою богиню вечным позором. Как ни искали и следов паршивок не нашли, даже послушниц.

     - Приведите ко мне тех, кто должен был стеречь пленниц, - в каре-зелёных глазах стыла скука, даже наложницы уже не так сильно радовали его душу, а ведь он привёл их в свой дом всего месяц назад.

     Что тут говорить, завахирки были прекрасны, как сон, но не было в них и искры внутреннего огня, который так красит любую женщину. Покорные, на всё готовые, молчаливые, точно тени, они были предсказуемы и послушны. Именно поэтому и приелись своему повелителю слишком быстро.

     Фарах с удивлением понял, что Талаталла была совсем не такой, как эти подобия живых людей. Больше его спутницы были похожи на оживших по воле ведьмы кукол. Впрочем, жалеть было уже слишком поздно: сделанного, как известно, уже никогда назад не воротишь.

     Провинившиеся Воины Аллардона были мрачны, гадая, какая кара их ожидает за то, что они не уберегли жриц Айнорет, позволив женщинам сбежать.

     - По нашим древним законам за такой проступок полагается смерть. Впрочем, я щедр и позволю тем из вас, кто вытащит из мешка чёрные камешки, уйти достойно во славу нашего повелителя! - лица мужчин стали бледны, когда они поняли, каково будет наказание за то, что позволили Тамалле опоить своих тюремщиков сонным зельем. - Тот, кто пьёт на посту, достоин порицания и соответствующего воздаяния! На рассвете палач отрубит голову только вашему предводителю, чтобы другим неповадно было. Те из вас, кто сегодня не отправится на свидание с самой Айнорет, увидят, что справедливое возмездие неотвратимо и настигнет каждого отступника!

     Мрачный храмовый палач вошёл в ярко освещённую факелами залу, неся в руках небольшой кожаный мешочек, в который насыпал отполированную до зеркального блеска чёрную и кроваво-алую гальку одного размера и формы.

     Такую смерть ни один мужчина-завахир за честь никогда не посчитает. Один из не уберёгших пленниц воинов, мрачно сверкнув тёмно-зелёными глазами, прорычал:

     - Пошли несколько своих девок, всё равно они тебе уже надоели! Уверен, что Аллардон по достоинству оценит твою великую жертву, и после смерти ты будешь среди его свиты.

     - Гахар, слишком уж ты языкастый стал! Ну, хорошо, вы можете отказаться от выбора, тогда я сам придумаю вам такое наказание, рядом с которым и плаха моего палача покажется высшим удовольствием.

     - Лучше плаха, чем такая жизнь! Чтобы я, словно грязная девка шёл с амулетом Айнорет на шее! Это твоему племяннику по нраву быть на побегушках у женщины, пусть и богини!

     - Не смей мне говорить об этом предателе! Если бы только ты мог понять, какие надежды с ним были связаны! Я придумал тебе достойное наказание за дерзость, Гахар! Свяжите его и подбросьте на поживу тем теням, которые пляшут в мёртвом городе. Старейшины говорили, что если кавалла выпьет душу живого человека, на лбу которого начертать тайные руны, то она перестанет мстить. Любой, кто откажется тянуть жребий, будет связан как баран и принесён в дар неупокоенным духам, чтобы отвести беду от наших порогов. Правда, чтобы сделать амулеты, нам понадобится гораздо больше времени. Проклятые жрицы посмели противиться столь высокой чести! И хвала Аллардону, что мы от них избавились. По крайней мере, они не станут сеять смуту среди оставшихся женщин. Их и так осталось слишком мало. Гахара же свяжите прямо сейчас и бросьте на поживу беснующимся от гнева тварям, - воин даже не дёрнулся, когда Верховный Жрец наносил на его лбу и щеках древние знаки, которые считались запретными у Дочерей Айнорет.

     Мужчину связали и бросили на главной площади восставшего из руин города. Ни у одного из конвоиров даже и на миг не промелькнуло мысли о том, что на месте несчастного мог оказаться любой из завахиров.

     - Прощай, брат, да будут милостивы к тебе Аллардон и его Айнорет! - проронил ритуальную фразу один из воинов храма бога грома, и небольшой отряд, боязливо оглядываясь, поспешил убраться из веющего опасностью и враждебностью места.

     - Прощай, брат, да будут милостивы к тебе Аллардон и его Айнорет! - проронил ритуальную фразу один из воинов храма бога грома, и небольшой отряд, боязливо оглядываясь, поспешил убраться из веющего опасностью и враждебностью места.

     Талаталла лёгкой тенью выскользнула из арки, ведущей в небольшой внутренний дворик и, принялась внимательно рассматривать 'подношение'.

     Завахир мрачно взглянул на незваную гостью и проронил:

     - А ты что тут забыла? Твои жрицы сбежали, а я теперь буду скормлен неупокоенным духам.

     - Фарах последний ум потерял от своей безнаказанности! - фыркнула кавалла и, ввиду того, что уже не принадлежала ни к миру живых, ни к миру мёртвых, могла влиять на оба.

     Она стёрла руны, написанные свежей кровью, сорвав зелёный лист, и улыбнулась. Пленник с ужасом понял, что эта женщина, которая никогда не лезла в мужские дела, но за любую из своих жриц и послушниц могла, кого угодно, в клочья разорвать, пропала не просто так, стала каваллой.

     Она стёрла руны, написанные свежей кровью, сорвав зелёный лист, и улыбнулась. Пленник с ужасом понял, что эта женщина, которая никогда не лезла в мужские дела, но за любую из своих жриц и послушниц могла, кого угодно, в клочья разорвать, пропала не просто так, стала каваллой.

     - Кто посмел пойти на такое кощунство? Айнорет сурово накажет за то, что ты ушла до срока из Альтеона, не выполнив всего, что она тебе поручила!

     - Тот же, кто обрёк и тебя на гибель в этом странном месте.

     - Я буду мстить Фараху! - в изумрудных глазах разгоралась жажда крови.

     - Нет, не тебе решать, каким будет его наказание! - Тихий Голос Судного Дня на несколько мгновений замолчала, а потом продолжила. - Сейчас ты встанешь и пойдёшь на закат. По дороге повстречаешь караван соплеменников Алиары. Ты был добр к бывшей рабыне и не считал, что слишком уж большое преступление взять в жёны девушку другой крови. Отныне твоя судьба будет связана с этим народом. Есть и второй путь: ты идёшь мстить, погибаешь, и Айнорет отправит тебя бродить по Долине Изгнания до тех пор, пока не поймёшь, что месть ничего не решает.

     - Время делать выбор настало! - Талаталла заставила крепкие верёвки рассыпаться в прах и потеряла всякий интерес к бывшему соплеменнику.

     Кавалла так и не набралась смелости, чтобы рассказать о том, как она бы сама хотела воздать Фараху за все его преступления. Гахар встал с земли, размял затёкшие мышцы и привёл одежду в надлежащий вид. Молча отвесив Арсале поклон, он повернулся лицом к багряному диску заходящего солнца и, не оглядываясь, заспешил по старому торговому тракту навстречу собственному будущему, которое теперь во многом зависело именно от него.

     Голос Айнорет был глух, было видно, что богиня смерти очень недовольна оступившимися завахирами и решила сделать первый ход в игре, целью которой было наказание предавших Старших смертных.

     - Талаталла, вот возьми кошель. В нём не только золотые монеты, до которых столь охочи люди Фараха. Не важно, кому в руки попадёт этот опасный дар, главное, чтобы он оказался в поселении тех, кто преступил все мыслимые и немыслимые человеческие и небесные законы. Никто не имеет права отнимать жизнь, которую подарили им мы, позволив душе сойти на Альтеон.

     - Хорошо. Мне можно выпустить на волю свою магию?

     - Пока что нет, Талаталла, твоё время придёт позже. Если выбранная тобой жертва не прислушается к предупреждению, которое передаст Арсала, то многие умрут от мора, который выйдет на волю вместе с монетами. Любой, кто пожелает завладеть этим сокровищем или позавидует чужой находке - умрёт. Их души будут бродить по Долине Изгнания до тех пор, пока не поймут, что нет ничего бесценнее человеческой жизни, дарованной свыше. Иди, не стоит с этим медлить.

     - А если не станет брать кошель? - было видно, что каваллу забавляет комичность ситуации, она всегда обладала несколько мрачноватым чувством юмора.

     - Значит, за эту душу ещё можно побороться. Отведёшь к моим сёстрам. Тамалла знает, что делать, если такие завахиры попадут под опеку сестёр, которые служат мне верой и правдой с довольно юного возраста.

     - Как пожелаешь, моя богиня. Чудится мне, что и для той, что была Талаталлой приготовлено испытание с подвохом. Я подумаю над этим и скажу, что придёт в голову. Смею надеяться, что получу честный вопрос по поводу того, права ли моя догадка, Айнорет.

     - Клянусь тебе Изначальным, который породил не только Альтеон, нас и вас. Я не стану утаивать от тебя правды, но это самый сложный экзамен для тебя, учитывая, как подло и низко с тобой поступил Фарах, - синеглазая богиня мёртвых тепло улыбнулась призрачной жрице и истаяла в сумерках наступающего вечера без следа.

     Айлия, глубоко задумавшись, не спешила возвращаться под крышу дома своего отца. Она присела на согретый за день солнцем камень и крепко задумалась. Девушке совсем не нравилось, что отец пожелал отдать единственную пока ещё незамужнюю дочь в гарем к Верховному Жрецу бога грома. Мужчина не вызывал в душе завахирки ничего, кроме яростного протеста и омерзения. Она не собиралась выполнять волю отца: 'Уж лучше сразу с утёса в пропасть!'. Дочь старейшины Зеба снова подняла огромный глиняный кувшин, понимая, что в тёмное время суток находится за оградой не безопасно. Отец решил так наказать строптивицу за то, что посмела возразить против того, что он собирается отдать её в гарем Фараха. От невесёлых дум девушку отвлёк звон монет в кожаном кошеле. Кто-то предусмотрительно раскрыл его и бросил под ноги прямо в дорожную пыль. Полновесные кругляшки призывно засияли в свете закатного солнышка.

     - Ты на развилке дорог, дитя старейшины Зеба. Ты можешь взять золото, откупиться от страшной для себя доли и стать причиной смерти многих, кто пока ещё видит свет этого солнца.

     - А другой путь, каков он? Расскажи мне всё, Тихий Голос Судного Дня. Я не верю, что ты - зло, как всех пытается убедить Фарах. Я никогда не стану не то что наложницей, даже его женой. Лучше уж сразу с утёса в пропасть. Что-то внутри меня, возможно душа, не велит мне прикасаться к этому богатству, словно на нём лежит проклятье.

     - Ты пойдёшь с каваллой. Она отведёт тебя к Сёстрам Айнорет. Там тебе ничего плохого угрожать не будет. Ну, третий путь ты сама обозначила, но он противен Альтеон и всем нам.

     - Я пойду под руку Тамаллы. Месть всё равно ничего не решает, а жизнь тут не сулит мне ничего хорошего.

     Вестница Изначального и Старших Богов могла лишь предложить выбор. Ей было строго-настрого запрещено вмешиваться в людские судьбы. При этом если смертный оступался, душа дочери Айнорет плакала кровавыми слезами. Так же и у Альтеон, которая любила всех смертных одинаково, но не могла простить тех, она испытывала почти невыносимую боль от каждой преждевременной гибели, в которой были повинны люди или кара свыше.

     - Талаталла, подойди. Гнев богини смерти должен настигнуть тех, кто и тебе причинил зло и боль.

     Девушка во все глаза уставилась на полупрозрачную сейчас фигуру бывшей Верховной Жрицы. Только сейчас она поняла, что та пропала отнюдь не по вине иноплеменников, которых с таким рвением уничтожали Воины Аллардона, которому служил ненавистный Фарах.

     - Раз ты тут, Талаталла, то умерла не своей смертью.

     - Нет, девочка, тот, кому отец хочет подарить тебя, всадил мне кинжал в спину только потому, что не позволила отправить жриц и послушниц на ужасную гибель и снова вступилась за Таварру.

     Арсала тут же вернулась к матери и всё ей подробно рассказала. Обе богини остались довольны, что девушка смогла устоять перед соблазном и смогла избежать суровой карой, которая вскоре должна была расправить крылья ворона над долиной завахиров.

     Талаталла отвела Айлию тайными тропами, ключ от которых ей дала сама Айнорет, и почти сразу же вернулась обратно. Последние отблески заходящего солнца ещё слабо освещали пыльную горную тропу, по которой спешили в сторону дома Воины Аллардона, чтобы укрыться в родной крепости за крепкими стенами.

     - Старейшины такой выкуп заломили за своих дочек, что с ума можно сойти! Где взять столько денег? - предводитель отряда из двадцати до зубов вооружённых головорезов. - Мы и следов пропавшей девицы не нашли. Может, если бы привёл Айлию домой в целости и сохранности, скаредный Зеб и согласился бы подождать пару месяцев, пока наскребу недостающую сумму.

     - Да, знатная у него дочка. На неё сам Фарах зубы точит, только вот он ведь только в дар берёт, ничего не давая взамен, - один из воинов тяжело вздохнул, ему пришлось отдать сестру в гарем к Верховному Жрецу, а ведь самому-то тоже уже давно было привести хоть одну жену в дом и состряпать наследника.

     - Что это? - Фанрах с удивлением увидел у своих ног туго набитый золотыми монетами кожаный кошель. От удара завязки лопнули, и в неверном свете засверкали полновесные завахирские дрогхебы. - Боги нынче милостивы ко мне! - с довольной улыбкой он наклонился и торопливо затолкал вожделенные кругляши обратно и стянул завязки.

     - Фанрах, дели на всех! - остальные тоже жаждали приобщиться к дару небес.

     - Обойдётесь! - отмахнулся от подчинённых черноглазый горец, маслянистые чёрные глазки которого тут же забегали, подсчитывая, какими земными радостями он теперь сможет себя, любимого, побаловать. До остальных ему, понятно, не было никакого дела.

     - Почему большую часть вознаграждения ты всегда себе забираешь? - Талаталла, воспользовавшись своими чарами и нечеловеческими способностями, ловко подлила масла в огонь. - Пусть всё это баснословное богатство достанется самому сильному и достойному из нас. Фанрах, либо делись, либо мы силой отнимем у тебя находку!

     На узкой горной тропе двадцать один воин со звериным рычанием, обнажив кривые мечи, набросились сначала на предводителя, изрубив бедолагу, который даже не успел защититься, на мелкие куски, а потом занялись друг другом. Жажда золота погасила последние проблески разума. Тавир, победивший второго выжившего, собрал рассыпанные по окровавленной земле монеты, бережно вытер их обрывком плаща предводителя. Хоронить погибших он не счёл нужным: приближалась ночь, а в горах в полной темноте бродили такие твари, которым и вооружённый завахирский отряд был на один зуб.

     Добравшись до собственного дома, укрытого за высокой каменной стеной, который унаследовал от отца, Тавир торопливо запер дверь и все окна, активировал охранные контуры и защитные амулеты. Кареглазый брюнет прекрасно понимал, что как только об его неожиданном богатстве станет известно, хотя бы, одной душе, Фарах тут же попытается отнять всё до последней монетки.

     Отсчитав в один мешочек требуемый выкуп за юную Мадару, на которую точили зубы многие знатные завахиры. Во второй отсыпал пару десятков монет, чтобы прикупить подарков родне, которые полагается дарить в таких случаях. Переодевшись в чистую праздничную одежду, выскользнул из дома. Откладывать до утра это дельце он не собирался. Всё необходимое нашлось в нескольких лавках, которые по первому требованию гостеприимно распахнули свои двери перед нежданным покупателем.

     Старейшина Рэнар долго раздумывал, больше всего на свете он боялся продешевить. Не знающие работы пальцы тёрли каждый золотой кругляшок. Даже достал специальные весы и попробовал каждую монетку на зуб, а не подделка ли. Подарки были такие, что все соседи точно от зависти утром помрут.

     Черноволосая кареглазая девушка, испуганно посматривая на Воина Аллардона, пряталась за спину матери в тщетной попытке избежать несчастья. Впрочем, когда отец довольно грубо схватил её за тонкую полупрозрачную руку и швырнул к будущему мужу, безропотно согласилась. Лишь по бархатным щёчкам катились горькие слёзы. Мать Мадары, не смея перечить мужу, молча ушла на женскую половину, где теперь жила лишь она одна.

     Завахирка, прекрасно понимая, что ничего хорошего в этой жизни её больше не ждёт, безропотно позволила взвалить себя на крепкое плечо точно куль с мукой и унести прочь. Принеся свою перепуганную до полусмерти покупку домой, мужчина покопался в карманах и бросил на пол к ногам теперь уже жены три тяжёлых золотых кругляша. Магический узор говорил всем, чьим имуществом теперь является девица, на которую зарились многие в их долине.

     - Посмотри, Мадара, какой щедрый муж тебе достался, - девушка, восторженно пища от восхищения, заползала по полу у ног воина, собирая богатое подношение.

     - А теперь иди ко мне и постарайся удивить так, чтобы золотой дождь не иссяк, - голос мужчины осип от страсти и он дёрнул девушку за руку на себя, та молча подчинилась, не делая попыток протестовать или избежать незавидной доли. В её расширенных глазах был такой ужас, что она замерла точно птичка, загипнотизированная змеиным взглядом.

     Тут монеты полыхнули призрачным мертвенно-зелёным светом, и парочка, всё, что было внутри и сам дом, рассыпались в серый пепел. Лишь кожаный кошель с лопнувшими завязками призывно поблёскивал на невесть откуда взявшейся серой пустоши, зазывавшей к себе очередного любителя наживы любой ценой.

     Фарах так и не дождался возвращения патруля. Выслать же поисковые отряды в тёмное время суток означало то же самое, что собственноручно вонзить каждому кинжал в сердце. До рассвета же оставалось ещё слишком далеко.

     Палач только что отправил в подземелье тех, кто вытащил чёрные гальки, а остальных запер под надёжной охраной, чтобы вечером нацепить амулеты Айнорет и отправить в проклятый город, который посмел восстать из руин вопреки здравому смыслу.

     Увидеть вместо вполне приличного каменного дома серое пепелище для Равира стало практически шоком. Он осторожно заглянул за ограду и не увидел ничего, кроме кожаного кошеля с золотыми монетами. Довольно ухмыльнувшись, горец быстро пересыпал большую часть богатства в собственный кошель и поспешил с докладом к Верховному Жрецу Аллардона, внутренне ликуя, что сумел поживиться даже в столь непростой ситуации.

     Фарах осмотрел монеты и грозно повелел:

     - Возложите монеты на алтарь нашего господина, ибо гнев его пал на голову отступника Тавира. Он посмел не передать в храм причитающиеся по нашим законам девять десятых дохода. Мадару, конечно, жаль, но, видимо, сама Айнорет пожелала видеть её в своих чертогах. Все знают, что поганка обладала чарующим голосом и была великолепной танцовщицей.

     Выставив всех вон, он, отправился в собственную спальню. Что и говорить, что юную чертовку он желал получить в свой сераль, только вот проклятые боги решили иначе. Искупавшись в бассейне с постоянно горячей водой, исходящей ароматным парком горных трав, мужчина скользнул под одеяло.

     Кавалла уже знала, сколько бед и горя принесёт найденный на дороге кошель с золотыми монетами. Только вот, по просьбе самой Талаталлы, богиня смерти обещала позволить вдосталь наиграться своей бывшей жрице с подло убившим её завахиром. Стараясь не рассмеяться, неупокоенная душа заставила своё полупрозрачное тело облечься неким подобием человеческой плоти. Ведь то, что она задумала, иначе никак не претворить в жизнь.

     'Ты будешь вечно искать меня или смерти, Фарах, но никогда не обретёшь ни того, ни другого. Сама Айнорет решила, что я придумала достойное наказание для того, кто считает себя выше законов Изначального. Поверь, милый, ты никогда не достигнешь ни того, ни другого. Даже когда моя богиня подарит мне новую жизнь, ты будешь, высунув язык, гоняться за моим призраком, надеясь вернуть то, что и так было у тебя в руках. Только ты не захотел увидеть простую истину: я любила тебя, а боги не были против такого поворота в нашей судьбе. Только вот власть и богатство показались тебе слаще всего, увы'.

     Бывшая Верховная Жрица богини смерти, стараясь не рассмеяться, осторожно подкралась к ложу, где Фарах, ворочаясь с боку на бок и на все корки ругая злую судьбу, пытался заснуть. В последнее время он стал очень плохо спать, а если и соскальзывал в некое подобие дремоты, то его начинали мучить кошмары. Внезапно он услышал тихие шаги, точно босые ноги легонько ступали по тростниковым циновкам.

     Выудив из-под подушки тот самый кинжал, которым и заколол Талаталлу в спину, соскользнул на пол и стал пристально вглядываться в темноту, которую почти не тревожил слабенький свет закопчённой бронзовой лампы, заправленной прикупленным у торговцев по случаю специальным маслом, сдобренным благовониями.

     - Тала, как такое может быть? Я же сам видел твоё бездыханное тело!

     - Моя госпожа - сама Айнорет, дурачок, она позволила мне снова увидеть свет звёзд и солнца. Любовь сильнее всего, даже смерти, это - самая великая тайна её жриц, которую знает в глубине души любая женщина, - кавалла присела на край кровати и промурлыкала, сладко потягиваясь, точно сытая кошка, свет полной луны любовно обрисовал контуры соблазнительной фигуры и каждую чёрточку прекрасного лица.

     - Тала, ты не умерла?

     - Увы, ты не оставил мне иного пути, только вот Айнорет надоели мои слёзы и она решила отпустить меня на Альтеон до тех пор, пока не придёт моё время получить из рук богини жизни новую судьбу. Надеюсь, она не будет столь короткой и горькой как это.

     - Увы, ты не оставил мне иного пути, только вот Айнорет надоели мои слёзы и она решила отпустить меня на Альтеон до тех пор, пока не придёт моё время получить из рук богини жизни новую судьбу. Надеюсь, она не будет столь короткой и горькой как эта.

     - И ты не собираешься причинять мне боль или оборвать моё время в мире людей ударом кинжала в спину?

     - Зачем? Мне это не принесёт ни малейшей радости, а тебе тем более, - коварная соблазнительница заставила ткань платья легко соскользнуть с плеча, что не осталось без внимания Фараха. - Впрочем, я ни на чём не настаиваю, у тебя есть обязанности перед твоим гаремом. Насколько вижу, ты ещё не облагодетельствовал своим вниманием ни одну из наложниц. Только будь осторожен, многие мужчины нашего народа затаили обиду на тебя за то, что у многих и одной супруги нет, а у Верховного Жреца Аллардона в полном распоряжении такой цветник. Иди же к ним, увидимся позже, если пожелаешь.

     Талаталла встала с разобранной постели одним грациозным движением, напоминая в этот миг дикую, опасную и безумно прекрасную горную кошку хайсу. Пока Фарах размышлял, нет ли тут какого подвоха, ночная гостья печально вздохнула и пропала, словно её никогда и не было. Только на полу сиротливо остался лежать вышитый причудливым узором шёлковый шарф, сохранивший до боли знакомый аромат смуглого тела.

     Верховный Жрец Аллардона так и не решил, к добру или к худу ему на голову свалилась бывшая возлюбленная, сердце которой перестало биться его стараниями. Правда, он уже миллион раз пожалел, что не сдержал свой горячий и скорый на расправу нрав. Жрицы Айнорет приносили слишком много пользы в племени, свои знания они оберегали от посторонних и унесли с собой, да и ни одна из молодых и соблазнительных завахирок не была и тенью умной и предприимчивой Талаталлы.

     Поиграв кинжалом из голубоватой северной стали, мужчина тяжело вздохнул и снова скользнул под покрывало. После Талы идти сейчас на женскую половину дома ему совершенно не хотелось, уж лучше кошмары. На это раз он проспал до самого утра, и ни один сон не потревожил его покой.

     Рассвет пришёл вместе с гомоном толпы у парадного входа в жилые помещения Фараха. Пожелав крикунам повеситься на собственных длинных языках, дядя Харшата торопливо привёл себя в порядок. После ночной встречи даже молоденькие служанки не вызвали у него и проблеска интереса.

     - Денбор, что же ты верещишь, как глупая наложница при виде дохлой крысы, пойманной котом? Я ни слова не понял из того, что пытаешься мне сказать!

     Глава совета старейших жителей долины гневно сверкнул глазами цвета глухой полуночи и прошипел:

     - До зимы всего ничего осталось, а твои люди когда в последний раз заглядывали в общественные клети и амбары, куда весь провиант, кроме недельного запаса под страхом смерти принято свозить?

     - Ты с ума сошёл старик? Не к лицу Верховному Жрецу Аллардона заниматься женским делом! Туда мои служанки каждую неделю наведываются, не мои это заботы, чем накормить меня и моих людей! - по взгляду Фараха было видно, что он с трудом сдерживает гнев, который, если разгуляется, может аукнуться горой трупов.

     - Вместо провизии остались только битые глиняные черепки да груды серого камня, которым у нас принято дороги мостить! Осень на пороге, дожди зарядят такие, что торговые караваны не смогут добраться до нашей долины!

     - Ну и что, живности полно, неужели не прокормимся? Кое-какие злаки ещё можно собрать и коренья дикие. Вот пусть женщины и займутся, коли не уберегли запасов, - Фарах совсем было уже собрался отойти от распахнутого настежь окна, да в спину ему тяжёлым булыжником упала ужасная весть.

     - Ни одной животины не осталось: одни фигурки из сырой глины. Уж не знаю, чем мы прогневили богов, что они так жестоко покарали нас. Все гадания на рунах в один голос, что идёт большая буря с дождями и сильным ветром. Реки выйдут из берегов, ни дичи, ни кореньев не останется, уже совсем скоро.

     - Пошлите женщин и девиц, пусть соберут всё, что сумеют найти. Больше я ничем помочь не могу. Бог грома не заведует ни торговыми караванами, ни охотой, ни благоденствием в домах. Суров и справедлив Аллардон, он убережёт от любого лиха тех, кто слушает его, как мудрая дочь отца родного, и служит ему верно.

     Тут ему почудился серебристый смех Талаталлы, и он молча ушёл в спальню, но так никого там и не обнаружил. Отослав боязливо заглянувшую в дверной проём служанку прочь, снова завернулся в покрывало и провалился в тяжёлый сон, наполненный видениями, когда ночь сияла тысячью звёзд и Верховная Жрица Айнорет танцевала перед ним, одетая лишь в лунный свет.

Глава 3

     Из ворот крепости, подгоняемые угрозами и несильными тычками Воинов Аллардона, в уже опускающиеся на горы сумерки вышла до полусмерти перепуганная стайка служанок. Каждая из них прекрасно знала, что в ночи за крепостной стеной совсем небезопасно. Только вот ни одна из несчастных не посмела перечить, опасаясь за собственную жизнь. Прихватив с собой мотыги, мешки из грубой ткани и заплечные корзины, добытчицы отправились, чтобы раздобыть хоть немного съестного для тех, кто остался под тёплыми крышами.

     Каждая из них прекрасно понимала, что может уже больше никогда не увидеть родного порога: в последнее время пропадали не только одинокие путники, причём исключительно завахиры, но и целые отряды храмовой стражи. Торговцев по какой-то непонятной причине странная напасть никак не касалась.

     Поговаривали, что в укромных долинах поселились разбойничьи шайки, которые не брезговали никакой добычей, но безобразничали только под покровом ночи, опасаясь выдать своё убежище. Они взимали дань с караванов, а тех, кто смел им перечить, не доживали до рассвета. Впрочем, деваться бедолагам всё равно было некуда: Фарах даже за тень бунта мог приказать убить смутьяна на месте, даже не разбираясь в причинах.

     На улице стремительно холодало, заставляя отчаявшихся сборщиц дрожать, ведь их одежда зияла прорехами и щеголяла многочисленными заплатами. Странный белёсый туман начал спускаться с вершин окружающих плато гор. Еды удалось найти совсем немного: пару десятков некрупных корней земляного хлеба, несколько горстей орехов и корзину грибов, которые почти не утоляли голод, если их не готовили с мясом или рыбой.

     Когда в небольшой низине нашлось небольшое поле дикой пшеницы, служанки приободрились, радуясь, что на этот раз им удастся избежать унизительной прилюдной порки. Только вот серпов им никто не выдал, поэтому каждый колос бережно срывали руками и целыми укладывали в корзину, а солому увязывали в аккуратные вязанки, чтобы потом сплести новые циновки для своих убогих хижин или покрыть золотистыми стебельками прохудившиеся за год крыши.

     Странный туман внимательно замер у самого спуска в низинку, точно оценивая тех, кто оказался в его полной власти, даже не зная об этом. Наконец, он выпустил несколько тонких щупалец и стал осторожно протягивать их к ничего не подозревающим служанкам, которые тихонечко переговаривались и сетовали на горькую долю, которая не дала им красоты, знатности или уникального таланта, чтобы удачно выйти замуж и жить в относительном покое и довольстве.

     Тут одна из женщин почувствовала, как что-то холодное обвило её за щиколотку, потом раздался чмокающий звук, после чего по покрывшейся от испуга обветренной коже ноги, словно шершавый язык прошёлся, точно пробуя добычу на вкус. Пленница живого тумана истошно закричала, а потом её потянуло прочь. Остальные, точно овечья отара сбились в куче, даже не пытаясь помочь соплеменнице отбиться от неведомой твари.

     Незваный гость одну за другой утаскивал в свои глубины совершенно беззащитную добычу, которая даже не пыталась сопротивляться или заступиться за других. 'Того, кто ведёт себя как бездумная скотина, должен быть готов к тому, что с ним и будут поступать как с покорным животным!' - подумал нарфлок, одно из чудовищ, обитавшее у самой границы с Долиной Изгнания, чтобы мучить тех, кого Айнорет отказалась принять под свою опеку после смерти за очень серьёзные проступки.

     Служанки, находясь в ментальных тисках монстра, медленно слабели, не в силах выдержать ужасных кошмаров, которые сменяли друг друга один за другим перед остекленевшими глазами. Причём, вызываемые ими страдания постепенно возрастали до тех пор, пока сердца трёх десятков пленниц не разрывалось от увиденных картин. До отвала насосавшись энергией безумия и агонии перед смертью, один из разумных палачей Старших растворился в ночной тьме под светом равнодушного полнолуния, которому не было совсем никакого дела до того, что за мерзости творились в мире людей.

     В низинке остались лежать тридцать тел, жизнь уже покинула их. Вся их добыча лежала рядом, никак не заинтересовавшая нежданного ночного визитёра, который собрал свою кровавую жатву и переправил души служанок в Долину Изгнания после того, как Айнорет велела им подумать, а правильно ли они поступили, бросив первую пленницу живого тумана умирать, даже не попытавшись вступиться за несчастную.

     - Если бы вы, хотя бы, попытались встать на защиту чужой жизни вместо того, чтобы думать лишь о том, как бы самим уцелеть, да ещё и прихватить добычу погибшей, надеясь, что вам самим достанется хоть немного съестного, чтобы не умереть с голода. В этот миг вы и не вспомнили о собственных семьях. Именно поэтому в вашем племени больше не рождаются дети! Альтеон никогда не отошлёт души, которым пришло время возвратиться на свой срок в мир живых, на неизбежную смерть в муках! Убирайтесь! Пока вы не изменитесь, ни новой доли не получите, ни пройдёте через мои Врата! Идите туда, где вам самое место! - и синеглазая Айнорет равнодушно повернулась к просительницам спиной и гордо удалилась туда, откуда доносилось пение и счастливый смех.

     Пропажи хватились лишь через три дня, когда подобрали последние крохи из уцелевшего съестного. Мечущий громы и молнии Фарах велел приволочь на аркане лентяек, посмевших поставить соплеменников перед угрозой голода. Мрачные Воины Аллардона, которым надоели постоянные жалобы и претензии старейшин и богатых завахиров, едва дождавшись рассвета, спешно отправились на розыски.

     Пропажа нашлась не сразу, так как небольшая долинка в глаза бросаться не спешила, лишь заклятье поиска пропавших помогло воином найти как в воду канувших женщин.

     - Первый раз такое вижу, Шех, - удивлённо обронил молодой Омар, в его карих глазах было столько непонимания, что их предводитель лениво проронил.

     - Омар, они умерли от страха. Такое по силам только чудовищу, которое служит самой Айнорет. Талаталла ж много раз рассказывала про ужасного Нарфолка. Он питается ужасом и агонией неупокоенных душ, в Долине Изгнания, ну и, бывает, ночами бродит в наших горах. Собирите еду, да возвращаемся.

     - Шех, по заветам предков нельзя непогребённых соплеменников на поживу зверям и тварям разным оставлять. По закону положено похоронить поглубже в земле, коли их смерть такой страшной оказалась, да хотя бы камень на верхушке кургана водрузить.

     - Мёртвым нет дела уже ни до чего. Бродить тут каваллами не будут, отныне их дом - безрадостные и унылые земли вокруг Царства Айнорет.

     - Позволь отдать последний долг. Не по-человечески так поступать. Моя бабка служила Госпоже Последних Врат, дозволь сделать всё самому.

     - Как хочешь, Омар. Только предупреждаю, что, когда ты сподобишься вернуться в крепость, там вряд ли найдётся даже крошка съестного.

     - Мы чем-то прогневали Старших, зачем умножать наши печали!

     - Богам нет до нас никакого дела, сынок! Каждый живёт так, как сможет устроиться. Впрочем, дело твоё. Советую до заката вернуться, иначе и сам узнаешь, каково это умереть в призрачных объятиях Нарфолка.

     Молодой мужчина нашёл углубление в довольно рыхлой и податливой земле и выкопал положенной глубины могилу: в рост взрослого человека. Грунт выносил с помощью плетёной корзины, которую так и не нашлось у несчастных собиральщиц чем наполнить. Каждое тело он укутал в порядком поношенные плащи и аккуратно уложил на дне ямы. Соломой, которую они припасли для крыш и циновок, выстелил аккуратно утрамбованный пол, остальным укрыл сверху. Прочитав древние молитвы, закопал и на верхушке невысокого холма водрузил гладкий чёрный камень, на котором с помощью магии выжег имена тех несчастных, которые спали теперь тут вечным сном, и от чего они погибли. Постояв положенные обычаем полчаса, вспоминая всё хорошее, что видел от несчастных, а потом воткнул мотыгу рядом с могилой и отправился в обратный путь: день уже ощутимо клонился к вечеру. Ночь же одинокого завахира теперь ожидало неоправданно много опасностей.

     Когда приблизился к воротам в крепость, то услышал крики, среди которых услышал гневно выговаривающего Шеха:

     - Гафар! Если ты старейшина, то это ещё совсем не значит, что я тебе за такой нищий выкуп должен отдать мою дочь Амину, да ещё не в жёны, а во всеми презираемые наложницы!

     Омар с удивлением увидел совсем ещё молоденькую девушку, которая только-только вошла в возраст, когда по законам предков положено уходить в дом к новой семье и начинать взрослую жизнь. Старикашка был одним из главных прихлебателей Верховного Жреца Аллардона, поэтому растерял по дороге остатки совести и человечности.

     - А вот мы посмотрим, как Фарах рассудит нашу спор! - ухватив до полусмерти перепуганную девицу за смуглую руку, старейшина потащился в Храм бога грома.

     Дядя Харшата сразу оценил причину бурной ссоры и, лениво вытащив волоконце пареного в меду дикого хлебного корня, постановил:

     - Гафар, эта красавица слишком хороша для тебя, но украсит собой храм нашего грозного повелителя. По правилам, у меня должно быть тринадцать наложниц, одной для ровного счёта не хватает! Гордись, Шех, боги благоволят твоему роду в моём лице.

     Старейшина потряс у носа несостоявшегося богача увесистым мешочком с золотыми монетами и с досадой проквакал:

     - Отдал бы мне дочь - получил бы выкуп, а так она как трофей уйдёт в храмовые блудницы господина нашего Фараха. Жадный всегда остаётся в проигрыше, а за такие деньжищи я себе другую забаву найду, - и издевательски захихикав, потащился восвояси, едва переставляя ноги, до того он был уже стар и немощен.

     - Амина, боги завещали нам быть покорными судьбе! - Шех ничем не выдал своего недовольство, сопроводив свою младшую кровиночку довольно грубым тычком в спину в направлении своего господина.

     - Нет, - в карих глазах полыхала ярость, которая больше приличествовала по законам завахиров воину, чем юной танцовщице. - Мне такая жизнь и даром не нужна! - и она зашарила взглядом в поисках чего-то, что можно использовать в качестве оружия. - Была бы возможность - ушла бы в послушницы в храм Айнорет, да не судьба, видно! - бронзовый поднос оказался достаточно тяжёлым, чтобы девушка сочла его вполне достойным такой необычной участи.

     - Выбирай, Амина, - голос Фараха был обманчиво ласков и тих. - Либо покоришься моей воле, либо велю вышвырнуть тебя за ворота. Нарфолк с удовольствием тобой закусит, глупая девчонка.

     - Уж лучше так, чем быть запертой безголосой и бесправной вещью в вашем серале!

     - Выполняй, Шех! Только попробуй ослушаться, всё твоё семейство окажется за воротами. Скоро совсем стемнеет! Мало ли, с чем вы столкнётесь за надёжной стеной!..

     Костеря на все корки непокорную дочь, воин выволок Амину за ворота и велел захлопнуть ворота за её спиной. Никто и не заметил, что Омар так и не вошёл внутрь. Происходящее ему совсем не понравилось, он решил не возвращаться под руку жестокого жреца, а тихонько пошёл вслед за бредущей прочь девушкой, которая так и продолжала сжимать пальцами в трофейный поднос с такой силой, что даже костяшки побелели от напряжения. Выражение лица танцовщицы любому бы дало сразу понять, что она скорее умрёт, чем покорится участи наложницы Фараха.

     Амина старалась уйти подальше от некогда родной долины, прекрасно понимая, что уже утром Фарах вполне может передумать и приказать Воинам Аллардона разыскать беглянку и вернуть в его жадные руки, если та переживёт тёмное время суток.

     Сумерки быстро превратились с ночь. На ясном небе огромной серебряной монетой висела равнодушная ко всему полная луна. Танцовщица сразу почуяла, что что-то пошло совсем не так, когда вокруг неё стал сгущаться странный туман, который вздымался и опадал, словно дышал. Карие глаза стали ещё больше от испуга, но бойцовский характер не дал девушке сдаться на милость одного из самых страшных слуг Айнорет. Сжав в длинных пальцах злополучный поднос, она попыталась сделать шаг назад и налетела на кого-то, кто стоял прямо у неё за спиной.

     Резко развернувшись, смутьянка замахнулась но удара не нанесла:

     - Что ты тут делаешь, Омар в такой час?

     - Я не стал возвращаться в крепость. Тамошняя жизнь мне совсем не по нутру.

     Призрачное щупальце обвило тонкую щиколотку и попыталось утащить девушку с тропинки туда, где мерцал и клубился Нарфолк. Он впервые в жизни видел, чтобы завахиры так странно себя вели. Получить по конечности мечом и подносом стало для него совсем уж неожиданным. Острая боль заставила одного из самых древних обитателей Долины Изгнания выпустить Амину и злобно зашипеть. Потом он попытался утащить сначала молодого мужчину, но не похожая на соплеменниц девица, когда он лишил её трофейного оружия, принялась пинать не слишком плотную конечность. Одной рукой она намертво вцепилась в толстую ветку корявого дерева, другой в спутника.

     Когда призрачный монстр оставил свои попытки разбить парочку, которая то истово молилась богине смерти, прося отвести от них страшную гибель, то грозила бестелесному врагу всеми карами небесными, насылая на него все проклятия, какие только могли вспомнить, постепенно сжался и попросту исчез.

     Айнорет соткалась среди теней и лунного света, ответив на искренний призыв. В синих глазах полыхало что-то очень похожее на гордость, хотя в голосе не было и тени эмоций:

     - Идите за мной. Вам нечего больше делать среди проклятой части завахиров. Вы доказали, что яд, который отравляет самые их души, вас не коснулся. Я не поверила Харшату, когда он говорил, что вы двое достойны того, чтобы дать вам шанс начать всё заново вместе с теми, у кого Правда Фараха не вызывает ничего кроме гнева и протеста, - молодая пара молча пошла следом за богиней, чьи волосы луна выбелила до едва неуловимого песочного оттенка.

     Утром Верховный Жрец Аллардона встал совсем уж в плохом настроении: прогнал наложниц, запретив им и нос показывать с женской половины его личных покоев. Наглая дочь Шеха всё никак не шла у него из головы. Он уже успел сто раз пожалеть, что просто не запер смутьянку в сыром и тёмном подвале с мокрицами и тараканами, посадив на хлеб и воду.

     'Вот почему все, кто, так или иначе, связан кровно с Талаталлой, не могут молча подчиниться моей воле? В их сердцах всегда лишь бунт и непокорность? Не надо было мне в гневе убивать эту поганку. Надеюсь, Амина жива, и я смогу порадовать себя непохожей на остальных девицей'.

     Позвав Шеха, он повелел:

     - Я готов дать твоей младшей дочери ещё один шанс на прощение. Идите и верните глупую девчонку назад. Ей придётся смириться с тем, что так решили боги: быть наложницей в моём доме, как остальные горные цветы, у которых хватило ума и покорности не оспаривать счастливые перемены в их жизни.

     - Как пожелаешь, господин мой, - Шех истово молился всем богам своего народа, чтобы отряд и следов Амины не нашёл, ведь он прекрасно понимал, что такого позора его гордая дочь просто не переживёт.

     На горной тропе, где молодая пара отстояла свои жизни в битве с Нарфолком, валялся обрывок накидки танцовщицы и бронзовая бляха, которая явно принадлежала Омару.

     - Глупый мальчишка провозился слишком долго, отдавая долги тем, кому уже нет дела ни до чего на Альтеоне. Ищите, должны быть два бездыханных тела. Вряд ли хищники посмеют подойти и близко к месту, где пировало это чудовище.

     Воины облазали все окрестности, сунули нос в каждый овраг и проверили высокие заросли. Омар и Амина как в воду канули, словно их и не было никогда. Пожав мускулистыми плечами, Шех велел возвращаться в крепость. Уже смеркалось, а ночь в этих местах наступала поразительно быстро, выпуская на волю чудовищ, рядом с которыми и Нарфолк мог показаться кротким и безвредным барашком.

     Фарах, мрачно взирая на обрывок некогда изумрудного шёлка и бронзовую бляху одного из самых молодых Воинов Храма, сжал золотой кубок так сильно, что на украшенных чеканкой тонких стенках остались безобразные вмятины. Он чувствовал, что дела пошли совсем не так, как грезилось. Только вот где именно допустил промах и какой, для него так и осталось тайной за семью печатями.

     Талаталла бесшумно подошла к устало привалившемуся к стволу дерева Харшату. Мужчина с тоской смотрел на амулет. Это было всё, что ему осталось на память о любимой жене. Кавалла тяжело вздохнула и едва слышно выдохнула:

     - Мало кто из женщин нашего народа может похвастаться, что мужу нужна только она одна, даже если почти не осталось надежды когда-нибудь встретиться вновь. В юности каждая из нас мечтает о любви, но слишком часто долг толкает под крышу к тому, кто не тронул наше сердце. Почему ты не поговоришь Айнорет о своём единственном желании?

     - Пока все долги не розданы, виновные не понесли наказание за свои проступки, я не имею права ни о чём просить, - огрубевший от рукояти меча палец ласково погладил амулет, словно это была щека любимой женщины, а не всего лишь отполированные бусины, нанизанные на тонкую проволоку.

     - Что ж, сделаю, что смогу, чтобы это время наступило как можно скорее, - бывшая Верховная Жрица богини смерти чуть печально улыбнулась и продолжила. - Я даже не знаю, как отблагодарить тебя, что не побоялся бросить всё, что у тебя было, и спасти тех, для кого Фарах приготовил слишком позорную и горькую долю. Таварре бы не жить, если бы не ты.

     - Дядя нарушил все мыслимые и немыслимые законы Старших. Почему же из-за него должны страдать те, кто ни в чём не виноват перед Старшими и их детьми, которые приглядывают за порядком на Альтеоне?

     Кавалла молчала, несколько минут раздумывая, что ответить, а когда снова перевела взгляд пронзительных глаз на собеседника, то увидела, что тот уснул, где сидел: слишком уж много времени и сил отнимало служение его богине, но он никогда не жаловался. На простенький амулет были наложены все заклинания от порчи, потери и кражи, какие племянник Фараха только смог вспомнить. Заставив своё тело чуть уплотниться, Талаталла достала из седельной сумки воина плащ и заботливо его им укрыла: ночи в этих местах были достаточно холодными, чтобы относиться к ним с должным почтением.

     Прошептав несколько наговоров, чтобы никто и ничто не разбудило мужчину, пока он не отдохнёт настолько, чтобы чувствовать себя бодрым и полным сил, кавалла отошла в сторону. Во взгляде карих глаз можно было прочесть гордость за племянника своего бывшего возлюбленного. Подумав пару минут, призрачная женщина растворилась в вечерних сумерках, решив переговорить с Айнорет, чем она лично может быть полезна своей госпоже и замолвить словечко за истерзанного разлукой с любимой мужчину, который стойко сносил все попытки незамужних завахирок занять место Занры в его сердце.

     Талаталла соткалась неподалёку от богини смерти и вопросительно на неё посмотрела. Женщины сразу же поняли друг друга.

     - Я понимаю, что тебе хочется покарать всех, кто так или иначе допустил твои страдания, но попрошу повременить, - Айнорет печально улыбнулась призраку и жестом попросила выслушать её до конца, так как Талаталла собиралась возразить. - Наложенные на кошель с золотом проклятья должны сработать в полную силу. Две недели не такой уж и долгий срок. Ещё я вижу, что ты хочешь поговорить со мной о чём-то, что напрямую не касается саму тебя, - синие глаза заглянули в самую душу бывшей Верховной Жрицы и остались довольны тем, что там увидели, стылая стужа во взгляде растаяла точно льдинка под ласковыми лучами весеннего солнца. - Я внимательно слушаю тебя, Талла.

     Кавалла улыбнулась, ведь именно так называла свою умную и красивую дочь Верховная Жрица Айнорет Джамала. К сожалению, она очень рано умерла, давая жизнь отцу Таварры. Талаталле тогда было всего двенадцать лет.

     - Сколько ты ещё собираешься испытывать Харшата? О судьбе его Занры неизвестно даже мне.

     - Всему своё время и место, дитя моё. Он получит всё, что попросит, как только опальные завахиры изведают полную меру наказания. Именно тогда и ты искупишь свою вину и сможешь снова увидеть, как над Альтеоном всходит солнце уже живыми глазами, - богиня залюбовалась серебряным диском опаловой луны, радуясь, что кое-кого из отступников всё же удалось вырвать из лап лживого Фараха.

     - Мне бы хотелось посмотреть, что будет твориться в долине, которая некогда была и мне родным домом и немного поиграть с тем, кто отнял у меня будущее, которое уже никогда не наступит в том виде, как ты его хотела подарить мне, Айнорет.

     - Играть со своим бывшим возлюбленным ты можешь столько, сколько душе угодно. Только он не должен пострадать морально или физически или погибнуть. Очень скоро у завахиров не останется ни одной женщины, брать же в жёны дочерей других народов им запрещают глупые правила, придуманные тем, кто и заварил эту кровавую кашу, прикрываясь тем, что только он знает, чего хотят Старшие и Пришедшие Следом. Любой, в ком ещё остались хотя бы ростки человечности и способности думать, должны уцелеть, как Амина и Омар. Присматривайся к тем, кто ещё томится в змеиных кольцах лживого Фараха.

     - Как пожелаешь, моя богиня. Я умею видеть суть всех, кого встречаю на пути. Да и тебе по силам сделать так, чтобы мор не унёс жизни тех, кто ещё может вырваться из юдоли, которую возвёл Верховный Жрец Аллардона, - и она, тихонько посмеиваясь, неторопливо заскользила в сторону мирно дремлющей долины, жители которой ещё не знают, что их жадность позволила проклятию расправить нетопыриные крылья.

     Ситара сделала вид, что, подобно остальным наложницам, восхищена щедростью Верховного Жреца Аллардона, но она была девушкой умной и не позволила даже сёстрам по незавидной доле постельной игрушки местного властелина почуять зреющий в душе девушки с пронзительными каре-зелёными глазами бунт. Она прекрасно понимала, что товарки сразу же донесут Фараху, как только почуют, что она посмела не только желать иной жизни, но и собиралась попытаться вырваться на волю.

     Она долго расчёсывала длинные рыжевато-каштановые волосы, потом уложила их в причудливую причёску и долго вертелась у огромного зеркала их отполированной служанками до блеска золотой пластины. Её господин всегда старался, чтобы его окружало только всё самое лучшее и дорогое.

     С губ наложницы невольно сорвался вздох облегчения, когда Фарах предпочёл общество другой женщины и своего сераля. Через неделю северные торговцы снова прибудут на последний в этом году Базар. Тогда она попробует купить себе место в караване, чтобы убраться подальше из мест, которые стали для неё настолько постылыми, что лишь жажда жизни пока ещё удерживала девушку от рокового шага, который до срока вернёт бедовую завахирку в объятья Айнорет. Ситара искренне верила, что богиня смерти смилуется над своей дочерью. Девушка всего лишь хотела жить по заведённым от века законам, а не по тем ужасным, которые силой или хитростью вколачивал в людские головы Верховный Жрец Аллардона, душа которого была чернее самой глухой и страшной полуночи.

     Скользнув под покрывало, наложница снова задумалась о том времени, когда покинет эти места, чтобы обрести новую долю. В родной долине жизнь стала настолько невыносимой, что за неё не стоило и держаться. С каждым днём она приносила всё больше страданий и смертей. К счастью, Ситара была достаточно храброй и отчаянной, чтобы поспорить с навязанной ей судьбой.

     Из воздуха соткалась Талаталла. Кавалла едва слышно спросила:

     - От чего ты готова отказаться, дитя моё, чтобы вырваться на свободу?

     - Отдам всё, что скопила за три года с того горького часа, когда Фарах забрал меня из отчего дома. Если не удастся сбежать с торговцами, то останется только выскользнуть за ворота и сигануть в пропасть. Одна я далеко не уйду. Воины Аллардона всегда возвращают беглянок к их хозяевам. Наказание за такую дерзость только одно: долгая и мучительная смерть от голода и жажды. Меня запрут в бронзовой клетке и вывесят снаружи городской стены. Потом, пока буду дышать, будут стращать страданиями отступницы тех, в ком ещё теплится надежда на лучшую долю, чтобы они смирились со своим горьким жребием. Лучше смерть, чем такая жизнь, - девушка опустила голову, подумав, что, даже если неприкаянная душа убьёт её, хуже уже не будет.

     - Ты можешь попасть на работорговый рынок, нельзя доверять тем, кто живёт торговлей. За такую невольницу, как ты, можно получить большую прибыль.

     - Ты можешь попасть на работорговый рынок, нельзя доверять тем, кто живёт торговлей. За такую невольницу, как ты, можно получить большую прибыль.

    &nbs;- Хуже, чем сейчас, уже вряд ли будет.

     - Вижу, что Фараху так и не удалось превратить тебя в живую куклу, покорную его воле. Айнорет позволит тебе уйти к тем, кто решил начать всё с чистого листа. Я отведу тебя к Харшату, если ты готова бросить все богатства, которые накопила за три года, где она укажет.

     - Идём скорее, не хочу здесь находиться ни одной лишней минуты.

     - Ты не боишься, Ситара? В ночи бродят не только разбойники, но и страшные чудовища, да и я больше не являюсь человеком.

     - Я знаю, Талаталла, что вас убил Фарах. Я в тот день молилась Айнорет, хотела попросить у Верховной Жрицы Айнорет благословения и спряталась за драпировкой, когда увидела своего хозяина в ваших покоях, госпожа моя. Все знают, что вы любили его, а он убил вас только потому, что не хотели превратиться в такое же чудовище без души.

     Одинокая слезинка скатилась по смуглой щеке. Ситара думала, что разучилась плакать: такие ужасы каждый день творились перед глазами, что временами просто хотелось сдаться и наложить на себя руки. Останавливал лишь строгий запрет на подобные деяния не только от богини смерти, но и от Альтеон.

     Талаталла заставила руку уплотниться и ласково погладила собеседницу по волосам, точно Таварру, когда та была чем-то расстроена. Если ты готова доверить мне свою жизнь, то идём.

     Девушка переоделась в дорожную одежду, накинула на плечи промасленный шерстяной плащ и прихватила с собой две туго набитые сумы.

     - Идём, моя госпожа. Меня в родной долине давно уже ничего не держит. Отец мог бы выдать меня замуж, как только ему донесли о том, какая беда может разбить мою жизнь на осколки. Мать умоляла его сделать хоть что-нибудь, но он предпочёл заручиться поддержкой Фараха, предав собственную дочь и жену.

     - Она умерла, не вынесла ужаса того, что тот, кого любила всем сердцем, оказался таким подлецом. Что поделать, власть и богатство способны стать слишком большим искушением для многих. Я проведу тебя в храм Айнорет. Поставь то, что тебе больше не нужно прямо на алтарь. Клянусь моей богиней, тебе тут нечего делать, Ситара.

     После ухода жриц храм был не только разграблен, но и осквернён. Кругом царили грязь и запустение: Фарах под страхом смерти запретил приходить в святилище, заклеймив его, как проклятое богами.

     Две сумки с глухим лязгом легли на жертвенную плиту, на которой раньше стоял золотой алтарь, украшенный драгоценными камнями и причудливой вязью рун. Потом девушка запахнула плащ и вопросительно посмотрела на каваллу. Талаталла что-то прошептала и увела спутницу прямо через стену.

     Воины Аллардона ввалились в покои Фараха, истошно вопя:

     - Горе нам, горе, сама Смерть отвернулась от нас! - в глазах мужчин горел такой суеверный ужас, что их повелителю, чтобы выяснить, что же произошло, пришлось велеть дам всем по двадцать плетей, чтобы заткнулись и рассказали всё подробно.

     - В храме, куда ты запретил кого-либо пускать, сегодня ночью вспыхивали и гасли огни, точно жрицы Айнорет вернулись, чтобы справить службу во славу своей богини, - обречённо проронил Шех, мрачный как грозовая туча, злобно косясь на нового палача Фараха Торига.

     - Скорее всего, кто-то из местных решил попытать удачу в надежде найти сокровища, укрытые, по легендам под алтарём! Глупцы, мы там ни одной даже мелкой медной монетки не оставили! Всё снесли, как полагается, в храм мужа и господина этой синеглазой бесстыдницы, которая смеет указывать нам, как жить и как уходить к предкам! Пошли посмотрим, уже утро, вряд ли даже если кто туда и посмел прийти, сейчас там же. Утро на дворе.

     Прервав слабые возражения мужчин бешеным взглядом каре-зелёных глаз, погнал трусов точно стадо баранов в сторону осквернённого и разграбленного ими же храма.

     Внутри всё было почти так, как оставили. Только на пыльном полу виднелись отпечатки маленьких ступней, явно принадлежащих женщине. При этом цепочка таинственным образом обрывалась у разбитой плиты, на которой раньше стоял алтарь в честь Айнорет. Только теперь там стояли две туго набитые золотыми и серебряными украшениями и монетами весьма объёмистые дорожные сумы. Фарах выудил чем-то показавшийся ему знакомым браслет с изумрудами и грозно проревел:

     - Приведите сюда Ситару! Как она посмела ходить туда, куда я запретил?! Глупая наложница совсем обнаглела, если смеет самовольничать, даже особо не скрываясь! Шех, пошевеливайся, иначе я и тебя велю сунуть в бронзовую клеть и вывесить на крепостной стене на радость воронью и стервятникам!

     Через час отец Амины примчался с перекошенным от ужаса лицом и сообщил:

     - Господин мой, мы перерыли весь Храм Аллардона, но и следов наложницы Ситары не нашли. Постель даже не смята, значит, она сегодня спать не ложилась. В её будуаре не нашли ни одной ценности, всё, видимо, в эти сумы упаковала и принесла в жертву Айнорет. Только вот о чём можно было попросить Смерть, когда молода и всем обеспечена? Не понимаю.

     - Да уж не гибели во цвете лет, осёл! Слуги этой синеглазой паршивки могли провести её тайными тропами, а может, и правда, просила лёгкой и быстрой смерти и лучшей доли в новой жизни. Кто их поймёт, этих женщин! Если, какую блажь себе в голову вобьют, то даже топор палача мало что может изменить! Обыщите крепость и прилегающие горы, авось сыщется моя пропажа! Золото разделите между всеми моими женщинами поровну: сейчас только бунта в гареме для полного счастья не хватает!

     Узнав, что та из них, которая жила в гареме Фараха дольше всех и получала больше всего даров, пропала радостно загомонили. Делал он это исключительно, чтобы не затаила зла, когда всё чаще новых женщин посещал, месяцами забывая о существовании Ситары. Наложницы принялись униженно благодарить повелителя, когда узнали, все её богатства им достанутся. Интриганки чуть было не устроили грязную свару из-за золотых и серебряных побрякушек. Впрочем, повыдирать друг дружке волосы их господин им так и не дал, а велел палачу высечь самых ярых любительниц поживы прямо в главной зале, прорычав:

     - Сначала вы товарок покалечите, а потом и за меня приметесь?! Ториг, всыпь каждой из особо сильно гомонящих по сто плетей, чтобы место своё знали! Да я бы всех вас, не раздумывая, променял на Ситару. Слишком поздно понял, что она не чета остальным была: умная и везучая оказалась! Шех, обыщите всё вокруг. Наложницу не обижать, а привести сразу же ко мне. Знаю я, чем лучше всего женская дурь лечится. Не будет у неё скоро времени на интриги и капризы!

     Верховный Жрец бога грома до самого вечера бил лбом о каменный пол, умоляя своего господина вернуть ему беглянку, приносил богатые дары, только вот вопли его так и остались без ответа. Вместе с последними отблесками закатного солнца вернулся и Шех, упал на колени перед скорым на расправу повелителем и сказал как на духу:

     - Никто, кроме нашего отряда, сегодня за городские ворота не выходил. Чужаков, даже торговцев, в глаза не видели стражники.

     Слуги до самого рассвета облазали всё, вплоть до подземелий: Ситара как в воду канула. Мрачный как пасмурный осенний день Фарах даже пообещал награду тому, кто вернёт наложницу под его руку. Только все его старания пропали втуне: ни на следующий день, ни через неделю, ни через месяц пропажа так и не отыскалась.

     Решив, что это остальные женщины своими интригами и подлыми выходками вынудили обычно тихую и покорную танцовщицу пуститься в бега, велел высечь всех прямо на городской площади и на месяц вообще забыл об их существовании. При этом Фарах уже начал подумывать о том, а не взять ли в свой дом новую наложницу, коль скоро и следов Ситары отыскать так и не удалось.

     Северные торговцы, как обычно пришли в последний день осени, хитрый Верховный Жрец даже сумел заставить старейшин наполнить провизией и топливом и его амбары и кладовые, не потратив и мелкой медной монетки.

     Талаталла снова соткалась из вечернего полумрака в тёмном углу у бассейна, где резвились наложницы Фараха. Кавалла заглянула в душу каждой и з них и была вынуждена признать, что среди них нет ни одной, которую стоило бы спасти. Только Ситара умудрилась устоять перед соблазнами, которые сгубили остальных.

     Служительница Смерти лишь тяжело вздохнула, прекрасно понимая, что ей даже вмешиваться напрямую не придётся: эти интриганки с удовольствием сами изведут друг друга, не желая понять, что жрец на место любой из них сразу же возьмёт новую забаву, даже и не вспомнив о тех, кто пропал или умер. 'Если игрушка надоела или сломалась, но не дорога сердцу, то её просто выбрасывают и не испытывают при этом и тени сожалений. Улыбнувшись, посланница Айнорет сняла с длинной шеи роскошное ожерелье из тёмно-зелёного нефрита. Она положила его на небольшой столик около вазы с фруктами, сказав так громко, чтобы услышали все до единой девицы, несмотря на визг и периодически вспыхивающие ссоры:

     - Пусть оберег моей госпожи достанется самой достойной из вас! - и с тихим смешком растворилась во тьме наступающей ночи, предвидя грядущие события.

     Каррия, криво усмехнувшись, прошипела, первой добежав до подарка:

     - Что мне в руки попало, то для других пропало! - в чёрных глазах напрасно горел триумф.

     - Ах ты, овца паршивая! - Гария, которую Фарах взял в гарем вместо пропавшей Ситары за то, что её волосы были очень редкого среди завахирских женщин огненно-красного оттенка под стать её неукротимому и непредсказуемому характеру.

     Когда танцовщица не пожелала отдавать трофей, красавица выхватила из причёски стилет и отправила более удачливую и шуструю товарку к праотцам одним чётко выверенным ударом в сердце.

     - Самая достойная - это та, с которой господин наш Фарах проводит больше всего времени и дарит самые дорогие и редкие подарки! То есть, я! Кто посмеет оспаривать моё право, отправится вслед за бедняжкой Каррией! - руки наложницы тряслись, когда она рассматривала изумительной работы украшение, ничего подобного ей ещё видеть не доводилось ни разу в жизни.

     Девушка, которая попала под эту крышу через месяц после Ситары, Гульрия, новенькую, по понятным причинам, не выносила на дух. Только вот так открыто на конфликт она никогда не шла, не желая лишиться всего из-за сиюминутной слабости. Никто и не знал, что внутри золотого перстня с топазами, доставшегося ей по наследству от матери, было два тайника. В одном она хранила благовония, отгоняющие беды и злых духов. В другом же была сильная отрава, которой в здешних горах травили грызунов, частенько опустошавших амбары и клети местных жителей.

     Пока испуганные ужасной участью наложницы разбегались по своим спальням, интриганка осторожно прокралась к большим кувшинам с вином и с водой и высыпала туда яд. Она умела ждать и прекрасно понимала, что через пару дней, все оставшиеся без хозяек сокровища будут принадлежать ей одной. Что же до новых девиц, то они либо признают главенство зеленоглазой дочери старейшины Зеба, либо и они не заживутся под светом луны и солнца. Сделав, что задумала, Гульрия так же бесшумно удалилась и спряталась за драпировкой. Увидев, что Гария в знак победы осушила золотой кубок в три глотка, оставила глупую молодую девицу праздновать победу.

     Подумав, что если больше трёх наложниц неожиданно отправятся к праотцам, то следует отвести от себя подозрения. Улыбнувшись, приготовила себе противоядие, прекрасно понимая, что будет мучиться резями в желудке, но, в отличие от остальных, не умрёт.

     Посланную за ней Фарахом служанку Гульрия попросила принести ей воды, потому что жажда настолько сильна, что она не сможет быть достойной своего повелителя. Старуха оказалась довольно проворной. Судя по капелькам влаги на губах и цветочному запаху, женщина не устояла перед соблазном и отведала дорогого вина с далёкого южного континента, которое стоило дороже, чем породистая лошадь.

     На рассвете интриганке стало плохо, и пожилая целительница недовольно проворчала:

     - Совсем сдурели от безделья: уже травить друг друга принялись! Проверил бы ты, господин мой Фарах, что творится в твоём серале, пока ты не видишь!

     - Успеется, эти лентяйки ещё спят. Раньше полудня вряд ли глаза свои бесстыжие продерут!

     - Дело твоё, повелитель, только вот не спокойно у меня на душе, а я ещё никогда не обманывалась в своих предчувствиях.

     - Не каркай, старая карга, не то пойдёшь на корм воронам! У меня одна железная клетка пока ещё пустует!

     Мизара ничего не стала говорить, а лишь дала болезной самое сильное травяное противоядие и, поклонившись, неторопливо удалилась, ругая про себя жреца, у которого совсем, видать, мозги от безделья жиром заплыли.

     Фарах был в ярости: ему так и не удалось дознаться, из-за чего в серале вспыхнула столь убийственная ссора, которая лишила его почти всех наложниц, кроме Гульрии. Только вот и той к закату стало совсем плохо. Она металась в бреду и жару и срывающимся голосом молила:

     - О Айнорет! Позволь мне ещё пожить под светом этого солнца, избавь меня от страданий и козней других женщин господина моего! - только с каждым истекшим часом голос всё больше слабел, превращаясь в неразборчивое полубезумное бормотание.

     Когда последний луч солнца погас над долиной завахиров, единственная выжившая во время свары пошла следом за теми, кто отправился в Долину Изгнания задолго до обозначенного им судьбой срока.

     Верховный Жрец Аллардона долго смотрел на великолепное ожерелье, которое сжимала уже остывшая рука Гарии, но прикасаться не спешил. Мужчина никак не мог понять, когда и где он уже его видел это великолепие, от которого веяло опасностью. Что хохотушку Каррию убила именно дочь старейшины Зеба с таким же порывистым и не предсказуемым характером, как и пламя, играющее в её волосах, он и не сомневался. Оставалось только дознаться, кто отравил всех остальных его женщин.

     - Приведите ко мне Мизару, только без самоуправства! Я всего лишь хочу, чтобы она метнула руны. Служанка, попробовавшая вино в гареме, тоже умерла в полдень. Мне надо знать, чьих рук это дело, прежде чем снова пополнить мой сераль.

     Старуха, точно почуяв, что Фараху понадобилась её помощь, пришла сама. Она вытащила из небольшой плетёной шкатулки несколько табличек из оникса с вырезанными на отполированной до зеркального блеска письменами. Всего их было семь. Женщина рассматривала их несколько томительных мгновений.

     - Господин мой Фарах, всему виной это украшение, которым захотели обладать все твои наложницы. Первую кровь пролила Гария. Яд в вино и воду подсыпала Гульрия, желая остаться единственной в твоём гареме. У неё всё могло получиться, только вот противоядие почему-то не помогло. Видать, Айнорет посчитала, что она не достойна того, чтобы жить дальше. Знаки предупреждают, что скоро свалятся на наши головы великие беды, если хозяйка украшения не заберёт свой опасный дар обратно. Но это произойдёт только в том случае, если ты вспомнишь, кому сам подарил это украшение и что при этом пообещал. А теперь я оставляю тебя, повелитель. Не вздумай приводить сюда никого, пока не уплатишь старых долгов, - и старуха поспешила скрыться с глаз долой, чтобы в припадке звериной ярости Верховный Жрец бога грома и впрямь не велел отправить её на расправу воронам.

     Фарах задумчиво рассматривал пластины из тёмно-зелёного нефрита, который был так редок, что стоил дороже, чем бриллианты, изумруды и сапфиры самой чистой воды. Он никак не мог вспомнить, кому и что обещал. Только вот не в его правилах было обращать внимание на подобные мелочи. Жрец и старейшин и ближайших союзников ни во что не ставил, что уж говорить про многочисленных женщин, которых напрочь забывал, стоило только ослабнуть первоначальному интересу или если с несчастными что-то худое случалось.

     Оставив украшение там, где его положила служанка, которая готовила умерших наложниц к огненному погребению, решил голову не ломать почём зря, а отправиться на покой. День выдался до того суматошный, что силы его были уже на исходе.

     Талаталла снова отделилась от стены, с печалью рассматривая безмятежное лицо мужчины, которому она так неосмотрительно подарила собственное сердце. Он так и не вспомнил, как клялся ей, ещё совсем молоденькой девушке, только-только получившей сан жрицы Айнорет, что быть Тале единственной женой в его серале. Увы, дальше сотрясания воздуха дело не пошло. Наложницей она стать не пожелала, а замуж он кареглазую возлюбленную так и не позвал. Зато набрал большой гарем исключительно из самых красивых дочерей старейшин. Верховная Жрица Смерти видела Фараха в последние годы своей короткой жизни от силы раза два в год. Это случалось по большим праздникам, которые требовали полного круга ритуалов в честь Изначального и Старших.

     Тяжело вздохнув, кавалла в который раз отругала себя за глупость и неосмотрительность и выпустила заклятье, которое велела наложить на долину Айнорет, стоя на небольшом балкончике жилых комнат своего бывшего возлюбленного. Со смуглой полупрозрачной ладони сорвались искры тёмного огня, внезапно поднявшийся порыв ветра разнёс их в сторону жилых домов. Талаталла же беззвучно молилась своей госпоже, чтобы мор не унёс жизни тех, за чьи души ещё можно побороться. Потом она также незаметно вернулась в Обитель Смерти, которая стала новым домом для беспокойной призрачной женщины.

     Мизара проснулась задолго до рассвета, когда её ушах набатом зазвенел голос Айнорет: 'Забирай свою семью, и уходите. Тут больше некого спасать! Ты верно служила мне все эти десятилетия, ни разу не нарушив моих заветов. Талаталла проведёт вас туда, где укрылись те завахиры, которые не предали Изначального и Старших. Не бери с собой ничего, уходите!'

     Два перебравших с вином стражника и не заметили, как почтенное семейство самой старшей в племени целительницы вышли за ворота и канули в ночной тьме.

     Талаталлу начинала забавлять ситуация, когда любую девицу, которую Фарах приказывал отдать ему в гарем взамен сгинувших красавиц, неожиданно уносила смерть. Завахиры шептались, что сама Айнорет прогневалась на ушлого жреца своего грозного и гневливого супруга, коль скоро лишает его даже таких простых и незатейливых радостей жизни, как наложницы.

     Кавалла уже и не помнила, когда в последний раз так веселилась. Когда ещё можно было увидеть, как от бешенства и злобы лицо бывшего возлюбленного сначала бледнеет до цвета заснеженных горных вершин, потом становится багровым, как закатное солнце? Завершающим аккордом в этих метаморфозах стала сначала побледневшая, а потом и откровенно позеленевшая кожа.

     Только вот никто из проклятых не знал, что скоро в горной долине не останется ни одной женщины. Только тогда её богиня позволит выпустить страшную полночную чуму на оставшихся сразу же, как она уведёт главного преступника за ворота поселения. Откуда бедолаге было знать, что уготовили ему Талаталла и Айнорет? Когда незамужние девицы отправились к предкам, разъярённый Фарах потребовал молодых жён соплеменников. Только вот каждую постигла та же печальная участь. Тех же, кто был уже недостаточно привлекателен, чтобы приглянуться безголовому жрецу, в течение недели унесла странная болезнь.

     Фарах долго рассматривал злополучное ожерелье из тёмно-зелёного нефрита. Только сейчас его память вернула его в далёкое прошлое, и он вспомнил, кому дарил сразу показавшуюся смутно знакомой вещицу, и что при этом пообещал. В который раз мужчина пожалел о собственной вспыльчивости и неосмотрительности, но было уже слишком поздно что-либо менять. Верховная Жрица богини смерти была мертва именно по его вине. С этим уже ничего нельзя было поделать. Увы, слишком поздно он понял, что правы были предки, которые предостерегали от того, чтобы поднять руку на соплеменника, особенно на женщину, которая служит самой Айнорет.

     Отполированные до зеркального блеска пластины, которые стоили ему целого гарема, отражали свет масляной лампы, который не мог разогнать ночной полумрак. Такая же непроглядная тьма царила сейчас и в душе Верховного Жреца Аллардона. Погладив подушечкой указательного пальца каменное зеркало, дядя Харшата, спасаясь от терзавших его недобрых предчувствий, соскользнул в благословенные воспоминания. Только сейчас он понял, что толпа красавиц не стоила и обрезков ногтей Талаталлы, которая была не только привлекательнее их всех, но и непредсказуемее.

     За спиной раздался едва слышный вздох, а потом раздался нежный голос бывшей Верховной Жрицы Айнорет:

     - Что-то не так, любимый? Ты звал меня? - в карих глазах не было ничего, кроме печали и безграничной нежности, ведь ничего изменить кавалла уже не могла.

     Мужчина с удивлением ощутил прикосновение тёплых женских рук, которое мало чем отличалась от объятий безвременно сгинувших в пасти смерти наложниц.

     - Талла, неужели тебе так уж обязательно возвращаться назад? Останься со мной...

     - Прости, это не позволено нам. В этом ты сам и виноват, хотя я и не держу на тебя зла.

     - Талла, никто не должен перечить мне, иначе моя власть пошатнётся и всё, ради чего живу, рассыплется в прах. Тебе надо было просто промолчать и выгнать Таварру в горы.

     - Не могу, я дала слово брату, когда он лежал на смертном одре, что не оставлю бедняжку без помощи и защиты. Это был только твой выбор, Фарах. Я не могу решать за тебя, какой дорогой к Изначальному и Старшим ты пойдёшь, - в мелодичном голосе проскользнула печаль, так как кавалла знала, сколько бед и страданий ожидает её неверного возлюбленного и убийцу.

     - Она наполовину не нашей крови, Талла. Твой родич поступил мерзко, сделав её единственной женой. У него даже никогда не было ни одной наложницы в молодости! Общение с иноплеменными торговцами не пошло ему на пользу, Талла.

     Кавалла спорить не стала, ведь все доводы всё равно Фараха ни в чём уже не смогут переубедить. Печально улыбнувшись, она страстно поцеловала того, кому напрасно подарила собственное сердце, уплатив по счетам самым дорогим, что у неё было - жизнью. Талаталла не пожелала отнимать её у недавно начавшей свой путь на Альтеоне Таварры.

     Губы бывшей Верховной Жрицы приоткрылись и она, прерывая разговор, который больше не имел совершенно никакого смысла, принялись жадно скользить по коже мужчины. Фарах, который слишком долго был без женских ласк, устоять перед подобным искушением не смог, подавив слабый писк чувства самосохранения, которое в кои веки решило подать голос.

     Талла совсем не зря в своё время привлекала внимание многих, но, будучи Дочерью Смерти, могла выбирать себе спутника жизни, а то и вовсе ни в чём себе не отказывать, даже оставаясь незамужней. К сожалению, далеко не всякая завахирка могла рассчитывать на подобную судьбу. Айнорет не допускала до своих тайн тех, кто был слишком неразборчив в своих привязанностях, или слишком любящих власть и богатство.

     Кавалла развлекалась до самого рассвета, оставив на постели совсем обессиленного от бурной ночи Фараха. Самодовольно улыбнувшись, Талаталла на миг задумалась, а потом решила, что не станет слишком спешить вершить собственную месть. Ей всего лишь достаточно оставить здешних мужчин совсем без женщин. Ересь, посеянная в их душах, сердцах и умах мятежным жрецом, проклятым Изначальными за то, что так покорёжил судьбы той части завахиров, которая слепо шла за ним к страшному и горькому финалу. Она чувствовала, что спасать тут уже некого и незачем.

     Подумав мгновение, призрачная женщина начертала на груди предавшего любовь бывшей Верховной Дочери Айнорет первую из рун 'Кара Смерти'. Когда в первый день весны она украсит его финальной, Фарах окажется во власти таких страшных чар, которые сделают его долю настолько ужасной, что никто не решится повторить его путь в бездну страданий.

     Тала улыбнулась и отыскала среди лежащих мешочков с травами для курительницы те, которые при смешивании дарили долгий сон, наполненный такими реалистичными кошмарами, что видевший их человек мог и поседеть раньше времени. Наложив проклятье, которое не даст никому до следующего рассвета потревожить неверного возлюбленного каваллы, поспешно вернулась в поселение, которое не согласившиеся с ролью безвольных рабов собственных старейшин и Верховного Жреца Аллардона, возвели по воле Айнорет.

     Харшат снова был один на сторожевой башне. Сердце каваллы пронзила острая боль, когда она увидела, что он снова держит в руках амулет, сделанный Занры. Судя по ничего не выражающему сейчас взгляду, мужчина сейчас пребывал в далёком прошлом, вспоминая те счастливые дни, которые окончились чересчур быстро, оставив после себя лишь опустошённую душу и горечь утраты.

     Кавалла с удивлением заметила, как заклубился живой туман, который составлял самую суть Нарфолка. Призрачная жрица захотела вмешаться, но тихий голос Арсалы прошелестел прямо около её уха, хотя Вестница Изначальных и не соизволила принять зримый облик:

     - Тебе нельзя вмешиваться, этому воину сейчас предстоит сделать новый выбор. От этого будет зависеть не только его дальнейшая судьба. Айнорет знала, что ты попытаешься уберечь человека, которого всегда уважала, но никто не имеет права решать за него. Посмотрим, сможет ли он оступиться, предав тех, кто доверился ему, вернув Занру раньше первого дня новой весны.

     - Боги чересчур суровы с ним, Арсала, - по бледной щеке бывшей Верховной Жрицы богини смерти скатилась скупая слезинка.

     - Он должен доказать, что достоин их милости также, как и его жена, которая не побоялась ступить на такой страшный и горький путь, не унеся с собой чужих жизней.

     - Как жаль, что в моей жизни не было ничего подобного. Выбрав не того, кого стоило бы, сама обрекла себя на такую незавидную участь.

     - Для тебя ещё не всё потеряно, Талаталла. Ты выполнишь поручение Айнорет, и Альтеон подарит тебе новую жизнь среди завахиров. Конечно, быть тебе, как и в прошлой, Верховной Жрицей богини смерти. Так повелела моя мать, так тому и быть.

     Кавалла обратилась в зрение и слух, замирая от ужаса, когда прядь живого тумана обвилась вокруг запястья той руки Харшата, в которой он сжимал амулет Занры. Боль от прикосновения Нарфолка была такая, что против воли воина отразилась на обычно бесстрастном лице гримасой досады на собственную слабость. Только вот пальцев мужчина не разжал, не желая лишиться того немногого, что осталось от разбившегося об козни собственного дяди счастья.

     - Отпусти. Хочешь, верну тебе жену прямо сейчас? Только за это ты позволишь мне забрать всех, кто прячется за оградой, чтобы утолить мой вечный голод.

     - Я служу Айнорет, а не её цепному псу. Она исполнит своё обещание, когда исполню принятый на себя обет. Завахиры, оставшиеся людьми, должны жить! Ты не получишь ни одного из них!

     - Глупец, смотри, она страдает и мучается, прекрасно понимая, что другую жену ты в дом уже не приведёшь, уважая её память!

     В клубах тумана появилось призрачное изображение жены Харшата, в зелёных глазах было столько муки, что даже у Талаталлы оборвалось сердце от сострадания. Лишь то, что Арсала не дала ей вмешаться, удержало каваллу от наказания от Айнорет.

     - Остановись, безумная! Этот воин достоин того, чтобы ему вернули и любимую женщину, и не рождённых детей. Только вот для этого ему придётся не отступить от данного Айнорет обещания даже в мыслях. До первого дня весны его, как и тебя и тех, кто не пошёл под руку Фараха, ждёт ещё много серьёзных испытаний.

     - Мне тяжело видеть всё это, Занра росла на моих глазах, - кавалла металась точно тигрица в клетке, но так и не смогла преодолеть воли Арсалы, спеленавшей её гораздо крепче цепей и верёвок, не давая нарушить ход экзамена, который богиня смерти пожелала устроить своему служителю.

     - Так какое решение ты принял, смертный? - Нарфолк стеганул по сознанию пленника плетью огненной боли.

     - Я подожду до тех пор, пока сиятельная Айнорет не посчитает, что я выполнил свой обет полностью! - измученное страданиями лицо воина не отражало практически никаких эмоций, хотя кавалла поняла, что ему очень трудно устоять перед искушением.

     - Зачем тебе остальные? Отдай их мне и получишь Занру немедленно! - продолжал коварно искушать Харшата, пытаясь доказать своей госпоже, что она пристрастна, что все завахиры достойны лишь одного: долгой и мучительной смерти за злодеяния Верховного Жреца Аллардона Фараха.

     - Нет. Ступай себе, куда шёл. Моя богиня не позволит тебе тут поживиться. Убирайся туда, откуда пришёл! - палач смерти рассерженным змеем зашипел, и призрачное щупальце выдернуло у мужчины амулет, который был единственным напоминанием о сгинувшей по воле его дяди жене.

     - Посмотрим, как ты запоёшь при следующей нашей встрече, слизняк.

     Талаталла, проигнорировав предостерегающий взгляд Арсалы, помчалась следом. Призрачная женщина увидела брошенный в траву амулет, подняла его, заставив руку чуть уплотниться, и торопливо пошла в сторону ворот. Дозваться остолбеневшего от горя Харшата кавалле удалось лишь через несколько минут:

     - Возьми, Нарфолку подобные вещи как калёное железо.

     - Спасибо, жрица, надеюсь, наша богиня и тебе даст шанс родиться вновь.

     - Это и будет моей наградой. А теперь мне пора возвращаться к Айнорет: рассвет близко, мне сейчас не место среди живых, - и Талаталла медленно растворилась в утреннем тумане, оставив воина в глубоких раздумьях.

     Фарах с трудом дождался наступления ночи, когда его призрачная возлюбленная снова обещала быть с ним. Ему не было никакого дела до того, что на погосте нашли приют оставшиеся в живых женщины его племени в их долине. Он жил лишь ожиданием изысканных удовольствий, которые сулила каждая встреча с каваллой.

     На этот раз Талаталла так и не появилась, хотя он не сомкнул глаз до тех пор, пока полностью не рассвело. От сердитых дум его отвлёк не на шутку перепуганный Шех:

     - Господин мой, беда! Припасами-то мы разжились, только вот среди нас нет ни одного лекаря. Молись Аллардону, вдруг он смилуется и отведёт смертельную опасность от наших порогов!

     - Что случилось?

     - Старейшина Зеб вернулся с горных пастбищ, удостоверившись, что все его кони целы и здоровы, а сейчас он лежит при смерти. Его лицо и руки покрывают синие язвы, из которых вырываются какие-то странные чёрные искры, которые с пронзительным воем улетают в дымоход, пророча бедолаге скорую смерть. Слуга, который ухаживал за ним, тоже заболел неведомой болезнью.

     - Спалите дом вместе с этими нечестивцами! Боги никогда не посылают такие странные болезни иначе, чем за страшные грехи, которые можно искупить лишь собственной смертью!

     - Господин, негоже укорачивать срок экзекуции, нас могут тоже посчитать виновными в том, что мы не принимаем с должным смирением то, что посылает нам Изначальный.

     - Трус! - прорычал Фарах, выдернул из бронзового кольца, вмурованного в стену, чадящий факел и лично бросился к дому хворого.

     Не давая опомниться толпящимся неподалёку людям, он провещал глухим монотонным голосом, которым обычно обращался к своему господину, цитируя отрывок из 'Книги Воздаяния':

     - Нарушивший заветы Изначального и Старших вскоре занеможет, и тело его покроется синими язвами. Искры чёрного света, который царит в его душе будут с причитаниями и воем вырываться, возвращаясь в мир Айнорет, которой служат. Нет доли худшей, чем быть проклятым самими богами. Нет для него и тени надежды, лишь мучительная смерть его удел!'

     Точно заворожённые завахиры ничего не стали предпринимать, когда Верховный Жрец Аллардона лично закрыл на специальные засовы внешние ставни на окнах и подпер входную дверь. Потом велел принести сухой соломы и собственноручно поджёг. Словно повинуясь невысказанному приказу, богатая хоромина занялась, точно деревянная хибара бедняка, а когда странное чернильное пламя опала, даже мраморные плитки. Украшавшие стены рассыпались в мельчайшую пыль.

     - Любой, у кого будут похожие симптому, должен быть предан смерти вместе со всем своим имуществом и домашними. Если этого не сделать, очень скоро наша долина обезлюдит. Лишь ветры и призраки будут выть на осиротевших улицах под скрип распахнутых дверей!

     Талаталла ужаснулась, увидев, в какое страшное чудовище превратился тот, кому она по молодости и глупости подарила собственное сердце. Тяжело вздохнув, она крепко задумалась, какие ещё кары обрушить на головы тех, кто стал хуже, чем бешеный зверь. Айнорет была довольна каваллой, но призрачное существование начинало её сильно тяготить.

     Богиня смерти застала свою бывшую Верховную Жрицу в дурном расположении духа и изрядно удивилась:

     - Что-то не так, Тала? - синие глаза с тревогой смотрели на ту, которой хотели помочь осознать собственные ошибки, чтобы Альтеон смогла оделить лучшей долей, чем была предыдущая.

     - Фарах стал совсем другим, я не узнаю того, кто когда-то похитил моё сердце. Человеческая жизнь для него стала всего лишь мелкой разменной монетой. Даже не знаю, какое наказание он заслужил за все свои злодеяния. Мне не стоило давать волю этому увлечению и быть более осмотрительной.

     - Ты была слишком молода, чтобы не пойти на поводу у чувств. Ты не предала меня, когда он предложил тебе отказаться от сана жрицы и стать наложницей в его серале. Если бы он позвал замуж, возможно, я бы сама посоветовала тебе согласиться. Только вот о какой любви может идти речь, если он не способен ценить то, что имеет и относится к женщине, как к живой говорящей кукле без даже минимальных прав?

     - Меня предупреждали, что Фарах - неподходящая партия, но я не пожелала слушать, находясь во власти, как теперь понимаю, мимолётной страсти, скорее всего.

     - Первая влюблённость часто толкает на безрассудство, но ты смогла остаться собой и не сломаться под её гнётом. Так что, вполне можешь гордиться собой. Только вот что-то ещё гложет твою душу, Тала, может, поделишься?

     Кавалла доверчиво улыбнулась богине смерти и выдохнула:

     - Арсала не дала мне вмешаться в разговор Харшата и Норфолка. Долго ты ещё будешь заставлять страдать и испытывать его? Это один из тех редких мужчин-завахиров, чьё сердце не было отравлено ложью этого лжеца, который так ловко запудрил мозги почти всем своим соплеменникам.

     - Ты сама назначила это время: первый день весны, когда 'Кара Смерти' обрушится мечом возмездия на безголового Верховного Жреца моего мужа, - голос женщины был лишён эмоций, так как она также устала от злодеяний завахиров, как и её сестра-близнец Альтеон. - Скажи мне, что за наказание придумало твоё сердце для того, кто растоптал его, предав твою любовь.

     Талаталла медленно роняла слова, точно камни, а потом испытующе посмотрела на Айнорет, ожидая, что та скажет.

     - Ты приняла мудрое решение, Тала: с одной стороны, Фараха ждёт достойное воздаяние за все его злодеяния, с другой - он получит достаточно времени, чтобы осознать свои ошибки и попытаться исправиться. Если такое чудо произойдёт, а сотворить его может лишь он сам, то получит в дар новую жизнь. Только, боюсь, если подобное вообще возможно, произойдёт оно в очень далёком будущем. Для того, чтобы наказание было полным, ему придётся возвращаться снова и снова к горной долине, жителей которой он погубил. Уверена, что в последний момент твоё сердце не дрогнет, Тала?

     - Нет. Харшат, Занра и многие другие лишились слишком многого только потому, что Фарах слишком любит власть, богатства и удовольствия. Ему нет никакого дела, что он идёт по чужим смертям и сломанным судьбам. Его сердце стало бесчувственнее холодного камня или льда на вершинах равнодушных ко всему гор, - в голосе каваллы было столько горечи и раскаяния, что Айнорет решила чуть смягчить боль, которая слишком сильно терзает преданное сердце призрачной женщины.

     - Тебе осталось потерпеть совсем недолго. Я придумала кое-что ещё, что, возможно, заставит даже этого упёртого властолюбца увидеть истину, которой он так страшится.

     - Никто не вправе отнимать свою или чужую жизнь, ибо всё записано в Книге Судеб, за которой присматриваете вы с Альтеон: одна вписывает начало активного пути в этом мире первым криком младенца, а другая ставит точку последним дыханием, срывающимся с губ, на которые уже наложена печать смерти. Тот, кто смеет мешать душам выполнить то, ради чего они пришли сюда, очень скоро решится милости Изначального и Старших и познает полную меру их безудержного гнева.

     - Однажды он усвоит урок, каким бы горьким не был итог его горькой и впустую прожитой судьбы. Ему подарили твою любовь, а что сделал этот самонадеянный жрец?

     - Разбил моё сердце и втоптал осколки в грязь, - во взгляде каваллы не было ненависти или ярости, а только бесконечное страдание пополам с печалью.

     - Харшат получит своих родных обратно в своё время, если устоит перед всеми соблазнами. Я хочу быть уверена в том, что Занре никогда не придётся страдать из-за того, что её муж не умеет ценить того, что она ему подарила, как это случилось с тобой и Фарахом.

     Кавалла не стала ничего говорить, она лишь молча склонила голову, признавая правоту Айнорет. Только вот в карих глазах плескалась такая печаль и боль, что богиня смерти погрузила её в некое подобие сна, чтобы дать измученной душе небольшую передышку. Сама же отправилась к Альтеон, чтобы обсудить, что делать с той частью племени завахиров, которая никак не желала жить по заветам Изначального, отравленная ложью, которую внушил им коварный Верховный Жрец Аллардона, калеча души и разум тех, кто доверился ему.

     Харшат задумчиво смотрел на узкую полоску света на восточном окоёме, предвещающего скорый рассвет. Совсем скоро на боевом посту его и тех, кому в эту ночь выпало охранять покой выросшего в степи города, укрывшегося за мощными каменными стенами. Богиня смерти подарила им новый дом, но остальные завахиры начинали роптать, не понимая, почему им запрещают вернуться в родные горы.

     Воин ещё немного подумал, неосознанно поглаживая чуть было не потерянный амулет, лежащий на ладони, большим пальцем. Ответ оказался прост и горек.

     Айнорет, соткавшись из предутреннего полумрака, задумчиво посмотрела на воина и потребовала немедленного ответа:

     - Что-то не так, сын мой? Отвечай немедленно! - синие глаза веяли январской стужей.

     - Моя богиня, люди ропщут. Они не понимают, почему нельзя было выделить им для житья другую равнину. Эти бескрайние степные просторы чужие для их душ и сердец, а без защиты мрачных исполинов вокруг поселения даже я чувствую себя абсолютно беспомощным. Хотя, кажется, это воздаяние за то, что мы допустили то, что Фарах подмял старейшин и большую часть племени под себя, заставляя предать заветы Изначального и Старших. Каждый завахир понесёт своё наказание за случившее в меру совершённого проступка. Нам придётся приспособиться к этим землям, там, откуда мы пришли нас не ждёт ничего, кроме скорой смерти. Дядя не позволит жить тем, кто посмел не покориться его желаниям.

     - Да, всё, что случилось, произошло именно при попустительстве всего племени. Вы и не заметили, как вас заковали в тяжёлые вериги. Впрочем, для тех, кто сумел вырваться из лап твоего не в меру зарвавшегося родича, ещё есть надежда на счастливый исход. Тебе надо отдохнуть. Испытаний впереди ещё много, надеюсь, вы с честью преодолеете их все! - застывшее точно маска лицо матери Арсалы Харшату сильно не понравилось, но он поклялся, что сделает, что сможет, чтобы не потерять ни одного человека из тех, кто и так чудом уцелел. - Завтра тут будет проходить караван северных торговцев. Вот возьми кошель с золотом. Используй мой подарок разумно. Зима не за горами. Здесь она не менее суровая, чем в горах, только вам не грозит быть наглухо засыпанными снегом в горной долине. Скажи своим соплеменницам, чтобы не попадались чужакам на глаза: у них в обычае воровать приглянувшихся женщин, за которых на рынках далёкого востока можно получить несметные богатства.

     - Знаю, именно так мать Таварры и оказалась в наших краях. Я прослежу, чтобы никто из них не ослушался твоего повеления.

     - Оставь завахирок под присмотром Верховной Жрицы Смерти Тамаллы и Сестёр.

     Женщина, заступившая на место Талаталлы, услышав зов своей госпожи, появилась буквально через несколько мгновений и, выслушав повеление Айнорет, заторопилась сначала в храм к своим подопечным. Она прилежно захлопотала, чтобы успеть укрыть женскую часть жителей, подростков и детей подальше от алчных взглядов бессовестных и не думающих ни о чём, кроме лёгкой и быстрой добычи, торговцев.

     Харшат, подумав пару мгновений, решил отправить туда же и тех мужчин, которые не умели с должным мастерством обращаться с оружием:

     - Ремесленники и крестьяне слишком ценны в нашем положении, чтобы так глупо ими рисковать. Пусть каждый напишет на пергаментных листах, что им нужно, а когда чужаки уйдут, получат то, что нам удастся раздобыть у северян.

     Купцы из далёких северных земель были неприятно удивлены, что навстречу им вышло два отряда вооружённых мужчин. Внутрь степной крепости их пустить так и не удосужились.

     Глава каравана попробовал набиться на постой, да ничего у него не вышло:

     - Уважаемый, за нами по пятам следовала стая голодных волков, неужели вы оставите нас без охраны на погибель?

     - Моя богиня не велела пускать чужаков внутрь, вы предлагаете мне ослушаться её воли?

     - Кому ты служишь, воин? - голубоглазый светловолосый чужак желал поживиться парочкой пленниц, так как завахирские женщины ценились на восточных и южных работорговых рынках дороже камней чистой воды и благородных скакунов.

     Из-за спины северянина точно раскат грома раздался голос Айнорет, в котором рокотала и перекатывалась грозная мощь сестры Альтеон:

     - Мне! Я возведу для вас укреплённый посёлок.

     Синеглазая женщина что-то отрывисто выкрикнула, и вокруг прилавков торговцев, которые они торопливо обустраивали на собственных телегах, возникли серые каменные стены. Окованные полосами бронзы дубовые ворота запирались на крепкие засовы и могли выдержать даже нежданный налёт здешних кочевых разбойничьих отрядов.

     - В первый раз вижу, сиятельная Вайрат, чтобы тебе служил мужчина!

     - Всё когда-нибудь случается в первый раз, но цикл рождение-смерть-рождение мы с Альтеон никому не позволим нарушать самовольно! Лишь Изначальный вправе решать, кому и как долго находится тут и в моих владениях! Кто посмеет самоуправничать, горько пожалеет об этом. Харшат дал мне обет, ведь только я могу вернуть то, что у него так подло отняли!

     Айнорет обвела многообещающим взглядом северян, а потом, подумав пару мгновений, передала своему воину ещё пару увесистых кошелей с золотом, шепнув.

     - Потрать эти деньги с толком, так как каждый твой день с тех пор, как ты вывел завахиров из-под власти Фараха, будет сплошными испытаниями, даже тогда, когда верну тебе твою Занру, если ты окажешься достоин такого щедрого дара, - а потом богиня смерти попросту растворилась, словно её тут никогда и не было.

Глава 4

     Когда всё, что помечено на пергаментных листах, было приобретено и переправлено за ворота крепости, Харшат с изумлением увидел, что два кошеля с полновесными золотыми так и остались нетронутыми, хотя и живности закупили в достатке, чтобы передать в каждый двор. Даже небольшой табун вполне чистокровных лошадок, хотя и стоило такое удовольствие довольно дорого. Конечно, можно было оставить на расходы, которые потребуются намного позже, но предводителя завахиров не оставляло предчувствие, что Айнорет не просто так была столь щедра и ждёт от него какого-то определённого поступка.

     Внимание воина привлек шум, доносившийся из дальней палатки. Мужской голос, в котором он узнал главу каравана, злобно шипел под сопровождения из свиста ременной плетью, которой тут частенько поучали строптивых скакунов и рабов, посмевших противиться воле своего хозяина:

     - Я проклял тот день, когда купил тебя на рынке в Саварре, Гион. Лишь то, что ты, и правда, очень искусный оружейник и ювелир не даёт мне запороть тебя до смерти! Это мои рабыни, червь! Не тебе решать, что мне с ними делать!

     - Мало того, что именно ты украл их, разлучив с родными, так ещё и делаешь их долю совсем горькой. Тебе мало тех, что сами сиганули в пропасть или утопились от отчаяния и твоих издевательств?

     - Не велика потеря, Гион! За вас всех я выручу кошель золота!

     Харшат подозвав стоявших рядом воинов, из тех, кого взял с собой для охраны. Ясное дело, что пришлым торговцам он не доверял, зная их подлый и коварный нрав.

     - Остановись, чужак. Я слышал, что ты при удачном стечении обстоятельств можешь выручить за двадцать девиц и этого смелого ремесленника кошель с полновесными золотыми?

     - Да. Девки хороши, а вот этот раб не в меру строптив.

     - Он всего лишь следует зову своей благородной души, - Харшат протянул главе каравана пустой лист пергамента. - Пиши документ о продаже, я беру всех! Зачем возить в такую даль живой товар, который могут отнять степные разбойники или случайно встреченные в пути кочевник, если можно получить максимальную прибыль прямо сейчас.

     Поломавшись исключительно для того, чтобы поиздеваться над невольниками и набить себе цену, северянин всё же согласился на сделку и торопливо накарябал документ о продаже.

     - Чужак, ты за кого меня принимаешь? Где полный поимённый список с указанием возраста и особых умений? Почему вы, купцы, всегда считаете, что вас окружают одни слабоумные? За обман по нашим законам я могу забрать все оставшиеся товары в твоей собственности в качестве компенсации за нанесённую обиду!

     - Прости, мой господин, но ты - не чета твоему дяде Фараху и его людям в торговых делах. Что пожелаешь в качестве виры?

     - Приведи мою невесту Аллири!

     - Ты смеешь мне приказывать, раб? - глаза северянина недобро сверкнули из-под шапки почти белых волос.

     - Отыщите девушку в лагере, её я и возьму в качестве виры. Выпиши документ на право владения, иначе лишишься всего своего имущества за наглость! Ты на моей земле, поэтому тебе придётся подчиниться!

     - Я хотел оставить эту рабыню для себя, даже не собирался продавать.

     Аллири оказалась высокой рыжеволосой целительницей, судя по многочисленным синякам, ссадинам и ушибам, она сражалась за собственную честь как дикая кошка. Синие, как вечернее небо, глаза веяли таким холодом, что глава каравана попятился, потирая ещё плохо поджившие следы от женских ногтей, которые украсили кожу в опасной близости от нижнего века.

     - Ты выкрал меня из отцовского дома накануне свадьбы, а когда Гион пришёл разыскивать меня, другой купец с помощью своих дружков ударил его со спины по голове дубины и надел ему на шею рабский ошейник. Потом ты выкупил моего жениха за бесценок, чтобы мучить нас обоих, упиваясь нашими страданиями.

     - Успокойтесь, Аллири, вы с Гионом можете либо остаться здесь, либо я попрошу мою богиню сделать так, чтобы вы благополучно вернулись домой.

     - Мы обязаны вам избавлением от весьма печальной участи, поэтому останемся здесь. У вас явно нет толкового кузнеца: больно уж паршиво выглядят, на мой взгляд, ваши мечи и доспехи.

     - Вы сказали, я услышал. Призываю Айнорет в свидетели, что отныне беру на себя ответственность и за судьбы тех, кто сегодня доверился мне.

     - Хорошая воинская амуниция не может быть сделана из плохого металла и дурно выделанных кож.

     - Купец, неси всё, что подойдёт для этих целей, я готов честно заплатить за слитки железа и бронзы, кожу. Покажи, что у тебя ещё осталось, может быть что-то нас и заинтересует, - воинам Харшат велел отвести бывших невольниц в крепость и поручить заботам Тамаллы до тех пор, пока они не найдут себе мужей или не решат пойти под руку моей богини! Потом возвращайтесь, прихватив еще воинов. Я не доверяю этим северным волкам, которые также бесчестны и коварны, как мой родной дядя Фарах!

     С толком потратив последний кошель с золотом, Харшат, прощаясь, повелел:

     - Утром вам следует продолжить путь. Мои люди сами чуть было не стали рабами, поэтому я не могу вам гарантировать, что вас не попытаются уничтожить. Торговцы живым товаром в этом поселении почитаются хуже бубонной чумы и горного селя! - карие глаза укололи главу каравана точно кинжалом, он сразу понял, что мешкать в данном случае будет смерти подобно.

     - Мне бы хотелось дать моим людям передохнуть несколько дней, а потом идти дальше!

     Из полумрака наступающего вечера материализовалась Айнорет и сказала своё веское слово:

     - Я хочу, чтобы вы ушли! Подобные вам люди не сеют вокруг себя ничего, кроме слёз и поломанных жизней! На рассвете эти стены пропадут, словно их и не было никогда. Если хотите оторваться от волчьей стаи, которая действительно преследует вас в надежде поживиться, то отправляйтесь в путь с первыми лучами солнца.

     - Сиятельная Вайрат, просим о милости твоей: мои люди устали, им требуется передышка!

     - Не надо было платить за добро чёрной неблагодарностью! Я всё сказала, чтобы на рассвете вас тут уже не было, иначе изведаете всю глубину моего гнева! Нарфолк с удовольствием развлечётся с теми, кто смеет нарушать законы гостеприимства! Неужели вы думаете, что сможете скрыть от меня свои подлые мыслишки и желания?

     Глава каравана побледнел, как полотно, и склонился перед богиней смерти так низко, как только смог, в знак того, что он всё понял правильно, и ослушаться не посмеет.

     Последним, что отпечаталась в памяти старейшины Зеба, была поточная балка, объятая огнём, рухнула на головы ему и двадцатилетнему слуге по имени Фенгар. Молодой мужчина не бросил старика на произвол судьбы, до последнего пытаясь пробиться вон из горящего дома, который поджёг сам Фарах. Так что у Врат Айнорет оказались сразу две души, прекрасно понимающие, что на целую вечность могут стать неприкаянными странниками в Долине Изгнания.

     Богиня Смерти смерила обоих завахиров пронизывающим до самых глубин естества взглядом и мимоходом проронила:

     - За то, что смог остаться достойным уважения человеком до конца, Фенгар, погостишь некоторое время в моих владениях, чтобы в свой срок Альтеон даровала тебе новую жизнь и судьбу. Оставь этого погрязшего в грехах старца. Твой путь прервался слишком рано, ты многое не успел сделать.

     - Прости, сиятельная Айнорет, я не бросил старейшину Зеба в горящем доме, не оставлю и сейчас. Он уплатил за меня храмовый взнос, иначе меня бы продали северным торговцам в рабство. Не требуй от меня этого, поступить так бесчестно никогда не смогу.

     - Сынок, ты был единственным, кто не отвернулся от меня, когда непомерные поборы Верховного Жреца Аллардона почти опустошили мою казну, не бросил меня и в последние мгновения жизни. Многое, что сделал, было неправильным, тебе незачем страдать со мной вместе.

     - Нет, либо мы войдём туда оба, либо останемся тут, как сейчас! - в чёрных глазах молодого завахира было столько уверенности в своей правоте, что впечатлился даже Нарфолк.

     Главный Палач Смерти принял сейчас похожий на человеческий облик мрачноватого мужчины с пронзительными синими глазами, грозно сверкающими из-под шапки огненно-рыжих волос, в его голосе рокотали раскаты грома, и слышался свист зимнего бурана:

     - Госпожа моя, хочешь, я заставлю этого наглого смертного передумать? - язык тумана больно стеганул душу Фенгара, оставив на ней багровый, как от удара плети, след.

     Слуга поморщился, но с его губ не сорвалось ни стона боли, ни мольбы о пощаде. Поняв, что Фенгар не собирается отказываться от собственных слов, а Зеб пытается прикрыть молодого человека собственным телом, богиня смерти выдохнула:

     - Нарфолк, довольно! Эти двое заслужили прощение, так как один не совершил ничего, что противно Изначальному, а второй сумел признать свои ошибки, да и больших злодеяний за этой душой не водится. Зеб, тебе стоит научиться быть смелее и отстаивать свою точку зрения, а не слепо идти за кем-то, даже не понимая, что этот путь ведёт в никуда!

     - Моя госпожа, я не вступился за собственных дочерей, даже не знаю, живы ли они обе. Могу спросить у тебя об их дальнейшей судьбе?

     - Не тревожься. Тамилла и Айлия сейчас вместе с Харшатом и теми, кто не поддержал ересь Фараха, оставшись верными Законам Изначального. Часть вашего племени сейчас проходит свои испытания. Ведь и они виноваты в том, что сейчас происходит!

     - Благодарю, Айнорет, - на лице старика отразилась тихая радость, поселившаяся в его душе.

     - Бездействие и попытка закрывать глаза на злодеяния - такое же преступление, как и непосредственное их совершение, - задумчиво сказал Фенгар и бросил покаянный взгляд на Айнорет.

     Синеглазая Госпожа Смерти выглядела совсем довольной, ведь на её памяти очень немногие из завахиров оказались в состоянии понять собственные ошибки и попытаться их принять и исправить.

     - Каждый получает по заслугам. Я дозволяю вам обоим пройти в мои владения. Погибли вы страшно и задолго до того срока, какой записан в Книге судеб Альтеон. Когда Фарах начнёт отбывать своё страшное наказание, вы будете отправлены обратно в мир живых, чтобы прожить всё заново, уже не совершая таких глупых ошибок!

     - Сиятельная Айнорет, мы можем как-то облегчить участь тех, кто остался в юдоли, которую создал Верховный Жрец Аллардона при их попустительстве?

     Украшенные символами богини смерти ворота беззвучно распахнулись, открывая дорогу для тех, кто сумел вовремя одуматься и не совершить ничего такого, за что Айнорет была вынуждена оставить их на произвол судьбы в Долине Изгнания. Несколько душ попытались было проскользнуть следом, всем сердцем желая оказаться в благодатных землях под крылом у супруги Аллардона, да неведомая преграда отбросила их обратно. Под сопровождение из стонов и безответной мольбы тяжёлые створки снова закрылись, а синеглазая богиня смерти истаяла без следа, словно её тут никогда и не было.

     Харшат оглянулся, услышав едва слышный голос Арсалы:

     - Моя мать просила тебе передать, что нынешней весной ваши испытания закончатся. Каждый получит то, что заслужил. Будьте осторожны, ведь чем ближе возможность спастись, тем сильнее слуги смерти будут испытывать и искушать вас.

     - Благодарю тебя. Надеюсь, что Айнорет сочтёт меня достойным награды, которую посулила мне в обмен на верную службу.

     - Если ты устоишь и останешься таким, каким всегда был, то это станет явью. Только вот будь предельно осторожен. Слишком часто ты будешь оказываться перед тяжёлым выбором. Нарфолк ещё ни один раз потревожит тебя и твоих людей. Надеюсь, понимаешь, почему Старшие так суровы с вами?

     - Да. Мы допустили, что Фарах собрал достаточно силы и влияния, чтобы заставить всех жителей нашей долины покориться его воле.

     - Рада, что ты правильно понимаешь суть происходящего. Крепись, Харшат. Рассвет ещё не наступил, но самый глухой мрак сгущается именно за час перед рассветом. Испытания постепенно пройдут, весна станет началом новой жизни, но сможете ли вы все уцелеть, про это ведомо лишь одному Изначальному, - лёгкий порыв ветра возвестил, что богиня выбора снова ушла.

     Кавалла выскользнула из сумерек сгущающегося вечера, пытливо заглянув в глаза Харшата, и провещала:

     - Запомни, кто бы и что не сулил тебе скорейшего возвращения Занры, не вздумай соглашаться. Как бы не было горько и тяжело, твоя жена также грустит и страдает в разлуке. Только вот ей, в отличие от тебя, нет возможности самой выбраться оттуда, где она сейчас находится.

     - Благодарю за совет, Талаталла. Надеюсь, что Айнорет будет милосердна к тебе. Ты много лет верой и правдой служила своей богине.

     Призрак Верховной Жрицы богини смерти не стал ничего говорить, лишь снова растворился в тенях, отбрасываемых факелами. Харшат давно заметил, что именно в ночном дозоре размышления текут в правильном направлении и им ничего не мешает.

     Время текло медленно, точно густая патока. Воин Айнорет прервал невесёлые размышления, услышав до боли знакомый голос:

     - Харшат, я верила, что ты не забыл нас, - полупрозрачная, словно смазанная, фигура Занры была полускрыта сумерками. - Это правда, что Нарфолк предложил тебе получить то, что мы утратили, ещё до наступления весны, которая поставит точку в этой мерзкой истории?

     - Да, но я отказался.

     - Почему? - в голосе молодой женщины послышалась боль, точно она решила, что любимый муж её предал.

     - Я давал обет Айнорет, поэтому не вправе отступать от данного слова. К тому же он просил жизни всех, кто укрылся в этих стенах от козней Фараха. И наших ещё не рождённых детей тоже. Ты готова возложить на алтарь чужие судьбы? Я - нет! Не хочу уподобиться своему дяде, который и заварил эту ужасную кашу. Прости меня, Занра: положа руку на сердце, пройду любые, даже самые страшные и жестокие испытания. Мне нужно вернуть всё, что у меня так подло отняли, но не такой ужасной ценой.

     - Ты не изменился, Харшат. Долг для тебя всегда был превыше всего. Оставайся таким же, не верь Палачу Смерти, он часто использует мороки, чтобы те, кого ему поручили проверить на прочность, оступились.

     - Ты не изменился, Харшат. Долг для тебя всегда был превыше всего. Оставайся таким же, не верь Палачу Смерти, он часто использует мороки, чтобы те, кого ему поручили проверить на прочность, оступились.

     - Зато мой муж не станет предателем. Айнорет не заслужила такой чёрной неблагодарности в ответ на то, что она сделала для всех завахиров!

     Живой туман зашипел рассерженным котом, на спину которого вылили целое ведро студёной воды, а потом белёсые языки скрыли Занру, а через миг он услышал стоны боли и ужаса. Только вот слова женщины, которую он хотел вернуть больше всего на свете, слишком крепко засели у него в голове. Они жгли калёным железом, предупреждая, что до первого дня весны ему ни на миг не стоит терять бдительность. Иначе он никогда не достигнет своей цели.

     Айнорет тихо выдохнула, появившись прямо за спиной у своего воина:

     - Я рада, Харшат, что ты не поддался сиюминутной слабости. Это говорит о том, что наш с Арсалой выбор был правильным. Наберись терпения. Если ты устоишь перед всеми искушениями, а их будет ещё довольно много, то в первый день весны ты, Тала и твой дядя получат каждый свою награду, сообразно поступкам. Мне интересно, почему ты отверг такое заманчивое предложение?

     - Я клялся служить тебе, моя богиня, а не этому полночному чудовищу. К тому же, Нарфолк потребовал отдать ему тех, кто доверил мне свои жизни, а вернуть обещал только Занру. О наших будущих детях речи не было. Никто не в праве, кроме Изначального, решать, кто и как покинет прекрасный Альтеон.

     - Ты прошёл это испытание, но будут и другие. Мои слуги будут проверять твою верность и твёрдость духа до первого дня весны. Помни, что для того, чтобы твоя мечта стала явью, ты не имеешь права покривить душой или смалодушничать даже в малом. Занру тебе вернут, в этом можешь не сомневаться, но твои сын и дочь, которым ещё предстоит увидеть солнце этого мира, слишком важны для будущего. Испытания будут рвать твоё сердце на части, но ты не должен дать и малой слабины, иначе они никогда не появятся на свет. Если же ты пройдёшь через всё, не замарав чести и своего народа в том числе, то их таланты помогут вам начать новую счастливую жизнь и не позволят страдать так, как сейчас. Кара богов сурова, но искупив свою вину, вы получите надежду на будущее, - и она также незаметно растворилась в ночном мраке, оставив Харшата в плену невесёлых размышлений о том, как дорого приходится расплачиваться за малодушие собственного племени.

     Первые лучи солнца так и не принесли Воину Айнорет покоя. Погладив амулет любимой жены, мужчина дождался молодого завахира. Карие глаза Омара, пришедшего сменить своего предводителя на смотровой вышке, были полны искреннего беспокойства. Он сразу почувствовал, что эта ночь далась служителю смерти слишком тяжело. Впрочем, с расспросами всё же решил повременить: слишком уж бледен и молчалив был племянник Фараха в это ясное и солнечное утро, хотя до зимы было совсем уже недалеко.

     Давший обет Айнорет прекрасно понимал, что выстоять до первого дня весны будет совсем нелегко. Отступать же ему было некуда, да и не имел он право на подобное малодушие. Словно в награду, что не побоялись остаться людьми, в степном городище вскоре зазвенели звонкие детские голоса, обещая, что совсем в недалёком будущем жизнь может перестать быть горькой и беспросветной, как степная полынь.

     Здраво рассудив, что предугадать дальнейшие события ему не дано, торопливо опустошил миску, которую протянула воину хлопотавшая у огня Заккара, и отправился отдыхать после нелёгкого ночного бдения. Старая ведьма в который раз укорила себя, что выдала тайну Занры бессердечному Фараху. Женщина прекрасно понимала, что поступила дурно, но сейчас исправить хоть что-либо было не в её власти.

Спасибо всем, кто был со мной во время создания этого романа. С вашей поддержкой эту историю мы с Музом рассказали до обещанного счастливого финала.