Со всех сторон были машины. "Все куда-то едут, у всех своя жизнь, - думала Ника. - Как это трудно себе представить... Жизнь". Наконец они выехали из пробки и поехали чуть быстрее. Из правого окна открывался чудесный вид: чуть зазеленевший и ещё не успевший зацвести сад до самого горизонта, желтовато-серое небо в разрывающихся перистых облаках и голубых колокольчиках - это всё было одновременно до боли и красиво, и грустно. Тихая, не экзотическая, не кричащая, не пафосная, немного сумрачная и затаенная красота природы всегда почему-то сжимала сердце Ники умилением и тоскою о чем-то родном. Где-то полгода назад, в августе и прозрачном начале осени она стала замечать это и по-своему наслаждаться болезненным состоянием души. Воображение, хоть как-то облегчающее ощущение собственной человеческой бескрылости, уносило её вдаль по тропинкам, кое-где видневшимся среди деревьев. Нике показалось, что с одного из них вспорхнул белый журавль и метнулся куда-то ввысь... Вдалеке проскользнул, блеснув крестом-звездочкой, золотой купол церкви, потом аллеи, полные гуляющих людей, и машина повернула налево. Сухие весенние тротуары, пестрящие людьми, вывесками и рекламными щитами - чем ближе к центру, тем больше - пронеслись перед глазами Ники.
Издали маячившая громада вокзала при приближении рассыпалась на детали. В ней нашлись двери, окна и киоски с едой и водой, исчез бирюзовый мираж волшебного дворца, в котором живет царевна-дорога. Но всё те же черные провода тянулись по бледному небу, Ника несмотря ни на что ощущала причащенность дороге, которая так звала её с собой перестукиванием колес поезда и переворачивающими сердце звуками, предваряющими объявления о прибытиях и отбытиях поездов. "Свобода! Свобода!" - промелькнуло 25 кадром в голове Ники.
2
Отец сказал Нике хорошо себя вести в поездке, поставил её сумку рядом с сумками её одноклассников, поцеловал дочь на прощание и ушел.
Вообще, кроме их девятого класса, ехал ещё десятый и одиннадцатый, а также подростки из другой школы. Бедная Александра Дмитриевна (или Адэ, как называли её ученики), руководитель группы, пыталась навести порядок в нестройных рядах вырвавшихся подальше от школы и родителей.
--
Давайте все сфотографируемся? - сказала Лиза, обращаясь ко всем сразу - кого знала и кого не знала. - Типа дети перед отъездом...
--
А, давайте, круто-круто, - ответила Аня.
По центру встали Женя, Инна, справа от них - Лена с Аней, перед ними села на корточки Маша. Слева встали Егор, Андрей, Ника. К этой живописной группе стали присоединяться все остальные. Лиза попросила Адэ их сфотографировать и встала между Андреем и Никой, обняв их за плечи, перед ними сел на корточки Макс. Лена и Егор тоже протянули Адэ свои фотоаппараты, Никин был где-то глубоко в сумке. "Ничего, попрошу потом кого-нибудь записать мне на диск", - подумала Ника. Прошипела вспышка.
--
Всё, - сказала Лиза.
"Так странно, - подумала Ника, - когда-нибудь я буду смотреть на эту фотографию, как на то, что напоминает мне о какой-то давней истории из жизни, стряхну пыль и попытаюсь вспомнить то время - то есть это время... Но разве я смогу вспомнить какие-то свои чувства и переживания? Разве что мысли, и то наврядли. Я вспомню какой-то яркий образ, прочту его по следам, оставшимся в душе. Какой же это всё бред! Вот что я буду помнить, наверное". Что-то едва заметно кольнуло внутри, и мир перевернулся - Нике казалось, что она стоит не в огромном вокзальном зале, среди множества суетящихся людей, под возвышающимся над ними всеми высоким-превысоким потолком; а на крыше самого высокого здания и смотрит на всё происходящее с высоты птичьего полета.
3
Пока она думала, все разошлись. Ника стояла и смотрела по сторонам на копошащихся людей.
Это была вторая поездка Ники со школой. В октябре, в месяц листопад, она ездила в Кострому, открыла тогда для себя и полюбила русскую природу, простую красоту унылой поры, чувство таинственного умирания, и сохранила отрывочные серо-рыжие воспоминания, которые даже через столько времени сжимали живым покалыванием сердце. А сейчас расправляла крылья весна. Радостно-мучительное рождение. Только чего, о боги? Нике иногда казалось, что она бредит. Вылупившаяся из коричневой грязи, почерневшего замусоренного снега, лазурнокрылая, солнцеокая, нежно-зеленоротая тварь - актриса-весна начинала свой дебютный танец. С высоты птичьего полета Ника видела, как пробиваются зеленые ростки травы сквозь черную влажную землю...
4
Андрей что-то говорил, когда она подошла поближе.
--
Да они вообще, блин. Как меня тогда... - он махнул рукой и не договорил.
- А что с тобой случилось? - спросила Ника, но получилось очень тихо, и её голос остался незамеченным Андреем в окружающем шуме. Скрежетали и визжали чемоданы на колёсиках, голоса людей сливались в однообразный гул.
--
А можно посмотреть, что у тебя написано на футболке? =)
--
Конечно =), - Андрей гордо сделал грудь колесом.
Ника увидела белую маску на черной ткани и надпись "Непрерывный суицид". А на спине был серебряный волк.
- Прикольно, - сказала она.
- А то!
Нике почему-то захотелось побольше узнать об этом человеке, которого прежде она только иногда замечала в школе, на грязном заднем дворе, куда все ходили покурить и где впервые в этом году она увидела молодое голубое весеннее небо в серых легких облаках, где впервые услышала колокольчики капели.
5
Взяли свои вещи и пошли к перрону. Везде была толпа, которая отделила Нику от Андрея: она видела, как он шел там, впереди, с таким же почти рюкзаком, как и у неё. Ей было очень трудно держать спину прямо под своим тяжелым, как крест, рюкзаком, а Андрей, казалось, шел, как-то обособленно от всех, никто его не пихал, не мешал идти вперед. Он шел с прямой спиной, очень уверенно, и Нике хотелось идти там, рядом с ним, чтобы научиться превозмогать слабость и быть такой же сильной и уверенной. Но рядом с Андреем шел Макс, который с огромным рюкзаком и гитарой умудрялся прыгать, махать руками и время от времени драться с Андреем.
Над никиным ухом беспрестанно жужжали раздражающие колесики лениного и аниного чемоданов. "Зато они у нас такие удобные и красивые", - оправдывалась Аня, наверное, в собственных глазах. "Что тут такого? - прервала её Лена. - Как у всех нормальных людей". Потом к ним подрулила Инна с таким же визжащим чемоданом, и они стали втроем смеяться.
Наконец, пришли к своему вагону. Адэ по фамилиям вызывала учеников, и они расходились по купе. Вагон был плацкартным, Ника была вместе с Аней и Леной - своими школьными подружками, четвертой была Инна из другой школы, и еще женщина средних лет с ребенком лет семи на боковушке. Лена и Инна боялись высоты, а Ника наоборот хотела быть на верхней полке, Ане было все равно, так что места распределились сами собой.
6
Было очень тесно, мешали сумки, поднятые сиденья. Но так всегда: сначала поезд кажется необжитым, встречающий людей голыми полками и грязного цвета полом; когда в нём появляются люди и их вещи, он становится гораздо сердечнее и уютнее. А на конечной станции поднимаются сиденья, убираются матрасы и бельё, люди уходят и забирают свои вещи и опять оставляют поезд опустошенным. Время, проведенное в поезде, остается в их памяти в виде непонятного пятна, которое не относится ни к каким обычным координатам; в виде провала между строгими стенами двух вокзалов - может быть, именно в этом провале люди живут в состоянии вольности, когда стук колес на перемычках рельс - как песня колокольчика под дугой, когда проводница - как ямщик, когда за окнами - и леса, и степи, и "дрожащие огни печальных деревень".
- Я не люблю поезда, - сказала Лена.
А Нике нравились поезда, электрички, вокзалы. Где-то в глубине души она чувствовала дорогу. Дорогу, на время которой человек будто бы выбывает из различных социальных слоев и групп, обнажается, остается таким, какой он есть внутри. Дорогу с её тайной. Дорогу, которая не покой и не суета, а что-то другое, третье. Дорогу, всегда почему-то немного печальную, вызывающую незаметную горечь. "Дорога - её никак не изобразить, не нарисовать, не потрогать, но она меня радует, она, наверное, очень красивая, утонченная в простоте и непритязательности..., - подумала Ника. - Свобода! Свобода...".
- Почему? - спросила она у Лены.
- Да ну... Неудобно. А туалет какой! Фуу...
- Ну и что? Это ж не так страшно.
- Да? А матрас, соскальзывающий с полки, бельё, которое они небось и не стирают, а так в полиэтилен новый заворачивают... Ещё соседи какие-нибудь придурки попадутся.
- Но это ж всё только внешний дискомфорт...
- А есть ещё что-то? Ты как ребенок, а я уже наездилась...
Часть вторая
1
Поезд тронулся. Набирая ход, он схватил дорогу за щиколотки, и она, вылетев из центра города, увеличила размах крыльев.
- У меня есть Cosmopolitan, - достала Аня журнал.
Девочки стали его смотреть, распахнув глянцевые листы, покрытые разными блестящими вещами и такими же, как вещи, людьми.
Минут через десять Нике это надоело. "Послушать что ли плеер". Она прослушала три песни, выключила его и стала слушать жизнь вагона - в нем все покачивалось, дрожало как натянутая тетива в изжелта-бежево-сером мареве стенок. Иногда среди гула голосов и перестука колес отчетливо слышались отдельные фразы.
"Тяжело нынче жить стало".
"Что там внутри?".
"Смешной, говорит - привезите мне сало!"
"Там море, а на нем корабли".
"Они хотят везде что ль границы понаставить?"
"Летайте самолетами Аэрофлот!"
"Мне б что-нибудь от сердца, и давление скачет..."
"Я ей, блин, говорю - не бойся, шагай вперед".
"Что надо сделала, теперь свободная".
"Они глубоко ошибаются - конечно, если не бороться, все будет как прежде".
"Ой, ну она такая горькая...".
"Может, они все, наконец, поймут и уволят эту Лялю и вернут Надежду?"
Открыли туалеты. Лиза прошла мимо по вагону. Ника тоже решила погулять.
Вокруг Макса и его гитары собралась небольшая компания.
- Ник, садись, - пригласил Андрей, когда она проходила мимо.
2
Андрей: Вот за что я люблю поезда, так это за то, что всегда найдется парень с гитарой, у которого её можно отнять...
Макс: А если этот парень ещё и спит на соседней полке...
Андрей: Да ещё и лучший друг...
Макс: И с ним ещё выпить можно...
Андрей: Так это не жизнь, а сказка!..
Егор: Мечтаешь о сказке?
Андрей: Не, надо жить тем, что есть...Только не мечтать - это слишком приземленно.
Ника: А о чем ты тогда мечтаешь?
Андрей: О мире во всем мире, о кувшинках в пруду и о мотоцикле... Шутка...
- А я мечтаю о том, чтобы я кого-нибудь любила, и он меня тоже, - вдруг сказала Ника Андрею, как если б он был её старшим братом.
Макс: (наливая Нике) Ну, за сбычу мечт!
Все стукнулись пластиковыми стаканами, в которых была налита какая-то терпкая, смешанная с апельсиновым соком, травяная настойка, напоминающая своим запахом о прогулках по таинственным лесным тропинкам...
Андрей: Любовь это слабость, и ещё она быстро проходит.
Ника: Ты, правда, так думаешь?
Андрей: Я не говорю ничего поверхностного. Не люблю. Надо во всем копать.
Ника: Что делать? =)
Андрей: Копать. До самой сути. Вглубь... Развиваться вглубь, а не вширь, понимаешь.
- Мне нравится, как ты говоришь, - сказала Ника, помолчав.
Андрей: Правда?
Ника: Только не согласна насчет любви.
Андрей: Ну докажи, что я не прав. Аргументы, обоснования. Имена, явки, фамилии.
(пауза)
Лиза (пришла): О чем Ника так задумалась?
Андрей: О любви...=)
Лиза: В кого же она влюбилась?
Макс: "А не спеть ли мне песню о любви...А не выдумать ли новый жанр, попопсовей мотив и стихи, и всю жизнь получать гонорар!"
Все подхватили...
Все: "А не спеть ли мне песню о любви, только что-то струна порвалась, да сломалось перо, ты прости, может, в следующий раз, а сейчас пора спать..."
Ника: А в Бога ты веришь?
Андрей: Да, только в этом я еретик. У меня своя вера.
Ника: А можешь рассказать?
Андрей: Если это написать, то займет несколько томов...
Егор: А ты напиши.
Андрей: Да, давайте меня подъ***вать!
- Есть такая притча о слоне и слепцах, - обратился Андрей к Нике. - Четыре слепца ходили вокруг слона. Один ощупал его бивень и сказал: "Я знаю, что такое слон". Другой ощупал ногу, третий хвост, четвертый хобот. И все сказали то же, что и первый. Так вот, Бог - это слон, а слепцы - мировые религии. (пауза) Да. И в конце концов, все священные книги записаны простыми людьми, у каждого из которых были свои тараканы в башке. Все гораздо необъятнее разумных тезисов...
3
Они сидели в поезде и ехали куда-то, где их что-то ждало впереди. Время не чувствовалось. Как и не чувствовалось совершаемое ими перемещение в пространстве. На душе у Ники было здорово от этого и оттого, что она может говорить с людьми в этой компании не о мобильных телефонах, школьных сплетнях и магазинах с модными тряпками и косметикой, эти люди были другие - не такие, как её одноклассники, а старше, но и не такие, как её родители.
Андрей взял в руки гитару. Она зазвучала полнокровно, самодостаточно и ясно. Понятно и знакомо, таинственно и чудесно. Нику переполнял звук, мысли запутались, внутри что-то защемило, словно она в этот момент взлетала над землей.
- Научи меня играть, - попросила Ника, когда все пошли в туалет, и они остались вдвоем. - А я научу тебя любить.
"Какой же я бред несу", - подумала она.
Андрей: Не надо. =) Я предпочитаю быть один.
Ника: А почему?
Андрей: А почему нет?
Ника: Но... я не знаю, почему.
Андрей: Ну так. (развел руками)
Ника: Но это не то, что нужно доказывать, обосновывать. Просто если это теплится внутри...
Андрей: ..А если не "теплится"?
Ника: Быть такого не может.
Андрей: Что ж, у всех что ль "теплится"?
Ника: Не знаю. Я не вправе за всех решать. Каждый сам в себе копается, пытается понять и найти. Откуда мне знать, какие бывают люди? Но хочется верить, что у всех...
Андрей: Но, может, я такой человек, у которого не "теплится".
Ника: Не правда. Я вижу это внутри тебя...
Андрей замолчал. Ника стала смотреть за окно.
За окном пролетали столбы на фоне сереющего небосклона с лимонно-желтым порезом заката на горизонте. Нику всю целиком охватывало не то тоской, не то светлой печалью, и все обстоятельства и линии судьбы, начерченные проводами на ладони пятен окружающих дорогу полей, терялись из виду, одно только распахнутое небо, казалось, есть сейчас, и Ника, затаив дыхание, следила за ним, чувствуя, что не выразить её смутных ощущений ни пером, ни сказочным повествованием. И словно - больно за всю боль человечества, что была и что будет - так, может, Он, не чувствуя своего тела, напряженный до предела, замерев, почти не дыша, прибитый к кресту, смотрел на серо-желтую пустыню и взмывал над временем и пространством, любя всех людей; и словно - радостно за всю жизнь человечества, за огонь, взлетающий снопами искр к звездному небу в ночь на Ивана Купалу - когда потом утром проснешься в пахучей траве, в чьих-то теплых объятьях, которые знаешь, что ждала всю жизнь, и смотришь на серую воду в реке, ещё не затронутую солнцем, по которой плывет венок из иван-да-марьи, сурепки, часиков и васильков. И несмотря ни на что было спокойно, она знала, что впереди будет что-то, и это её не пугало. Ей было хорошо молчать вместе с Андреем. Когда все вернулись, Ника решила прогуляться.
Скрипнула дверь, и в не очень чистом туалете Ника взглянула на себя в зеркало. Что-то новое было в её лице. Это было не то отражение, которое видела она каждый вечер в ванной, переживая, что никто её не любит и ей некого любить, и пытаясь найти в своем лице объяснение собственной неприкаянности и никому не нужности. Всё тот же высокий лоб, большие серые глаза, темные тени вокруг них, нос с горбинкой и мягкие, непослушные, слегка вьющиеся темно-русые волосы, образующие что-то вроде нимба на голове и спадающие на плечи локонами... Но что-то теперь словно просвечивало сквозь тонкую белую кожу, что-то непонятное и неопознанное, как летающая тарелка, в сумерках повисшая над городом.
4
Пришли Лена с Аней.
Аня: Мы тут прочитали, что мужчины возбуждаются от бигудей...
Андрей: Конечно, я, например, только на них и драчу.
Лена: Дааа, Андрей... А что вы делаете?
Лиза: Да так, общаемся.
Женя: О, Лен, накрасилась, просто фотомодель, а у тебя какая тушь?
Лена: Faberlic. Там сейчас новая серия. Она очень удобная. Я раньше Oriflame пользовалась, у нас в классе девчонка занимается, так это такая дрянь стала в последнее время.
Егор: Девчонка или тушь?
Лена: Тушь. Да и всё остальное. Самое дурацкое - это тени. Вообще.
Женя: В каталоге красиво нарисовано, а на деле даже цвет другой.
Аня: Мне нравится, каких они девушек выбирают для презентации.
Лиза: Особенно где серия от прыщей...
Женя: А мне Avon больше нравится.
Лиза: Я не знаю, где они берут такие идеальные лица.
Лена: Если девушка следит за собой, почему бы ей не выглядеть идеально.
Ника: Всё время?
Лена: Ну может не все время, надо ещё накраситься правильно.
Ника: А я не могу быть все время красивой.
Лиза: Да, кстати.
Ника: Это зависит... ну не знаю, иногда смотрю в зеркало - и мне нравится, а иногда вообще смотреть не хочется.
Лиза: Зависит от того, как ты на этот момент к себе относишься - любишь или ненавидишь.
Ника: Может быть, Лиз, только ещё тогда, когда чувствую себя виноватой или просто очень плохо внутри, тогда тоже "и накрашенная страшная, и не накрашенная".
Макс: А я вообще не понимаю, зачем вам эта косметика...
Лиза: И не поймешь.
5
Что-то горько-радостное неясным пучком света собиралось в лампочку внутри, и Ника смотрела широко раскрытыми глазами на родной теплый желтый свет, льющийся сверху - ей чудилось, что она стала героиней какого-то рассказа и сидит на чердаке или в маленькой каморке, её греет свет торшера, и за окошком мерцает ночь, и так хочется, чтобы рассказ походил на сказку, но жизнь захлёстывает всё волнами ночного моря и запахом, принесенным с полей, запахом подзвездной свободы.
Она рассматривала окружающих. Взглянула, вгляделась в Андрея и словно проснулась, очнулась в новой роли на сцене жизни.
Ей казалось, теперь она лучше себя понимает, теперь она стала ближе самой себе. И вместе с этим, было смутное ощущение того, что она смотрит на себя со стороны. "Интересно, дальше всё будет так, как я хотела, как я мечтала? - подумала Ника. - А чего я вообще хочу и о чем мечтаю?".
6
- Через час отбой, - сказала Анна Дмитриевна, проходя по вагону.
Аня: Мечтать не вредно.
Макс: Так или иначе, некоторые мечты сбываются. Возможно, не в полной мере...
Егор: О, дайте я анекдот расскажу!
Макс: Даем.
Егор: Нашел негр бутылку. Потер. Вылезает, значит, джин. Загадывай, говорит, три желания, всё выполню. Ну негр говорит: "Хочу быть белым, хочу, чтоб женщины ко мне ходили. И когда приходят, чтоб трусы снимали и раком вставали. А дальше я уж сам". И сделал его джин белым унитазом в женском туалете.
Аня: Гыгыгы.
Лена: Фу, какая мерзость.
Андрей: (поднимая вверх указательный палец) Не закрывай глаза на жизнь.
Макс: (бряцая струнами гитары, как амуницией) "Больше счастья я люблю свободу, или скажем так, покой и волю, чем слабей принадлежишь народу, тем ты меньше подлежишь контролю. Прыгай, как дурак, придумав строчку, сам себе учитель и начальник, чем смешней артисту в одиночку, тем для современника печальней".
Егор: О, Адэ там села чай пить, пойдемте покурим!
Лиза: Пойдем.
Женя: Только тихо, чтоб не запалила...
Егор, Лиза, Макс, Андрей, Женя, Ника пошли в тамбур.
7
За окнами было темно. Мимо проплывали у самого полотна окна домов, как призраки жизни, и вдалеке светящиеся точки неизвестно чего.
"И взором медленным пронзая ночи тень,
Встречать по сторонам, мечтая о ночлеге,
Дрожащие огни печальных деревень", - прозвучало в голове у Ники. Она улыбнулась, хотя теперь почему-то очень сильно хотелось плакать.
Егор: Пиво кончилось...Что завтра пить будем? =)
Лиза: Какие все я прям не могу. Завтра ещё не наступило.
Ника: Уже наступило. =)12:07.
Лиза: Эх, я не об этом.
Ника: Да я поняла.
Лиза: Вообще, всем надо обязательно чем-то себя загрузить - какой-нибудь глупостью.
В тусклом свете лампы резко очерченные глаза и брови выделялись на устало-худом матовом лице Лизы. Маленький алый рот то язвительно усмехался, то принимал детское требовательно-капризное выражение.
Нике становилось больно от того, что говорила Лиза. Никакого возмущения, никакой злобы, она сама удивлялась, почему это её не бесит, как обычно бесит, когда кто-то упрямо отстаивает откровенно глупую на её взгляд позицию.
Егор: (смотря в лицо Нике) Это в теории, а на практике большинство такое и есть.
Женя: Ой, все вокруг дураки, одни вы умные. Что за бред.
В тамбуре грохотало молчание, за окнами трепыхалось черное полотнище ночи.
- Поезд теперь едет быстрее, здорово! - восхитилась Ника.
Макс: Потому что остановки реже.
- Люблю быстро ездить, - мечтательно вздохнула Лиза.
Женя: Так, уходим не все сразу, чтоб не пропалили.
По одному ребята покидали тамбур. Последними остались Ника и Егор. Ника смотрела во тьму за окном.
- Вы все наивные дети, - сказал Егор. - Знаешь, я не верю в Бога. И если даже он есть, я против него.
Ника: Это как?
Егор: Потому что не надо быть глупым и верить в это. Мир жесток, гораздо более жесток, чем ты думаешь... Ладно, пошли.
Ника: Иди, я потом...
Егор: Давай, иди первая.
Ника: Не.. Я ещё покурю..
Егор: (всматриваясь в её лицо) Ну как знаешь.
Ника окинула глазами плохо освещенный пустой грязноватый тамбур и попыталась представить, как это - жить, осознавая, что Бога нет. Ведь она теперь поняла, что он есть и всё. Что-то мешало переступить черту, словно проведенную белой фосфорицирующей краской во мгле. "Боже, я знаю, что ты есть, но я, такая дура, хочу изведать, что там. Я не предательница, пожалуйста, оставь мне возможность вернуться... Что за бред я несу...". Она представила, как перешагивает через барьер, и каждой частицей своего существа ощутила непреодолимый леденящий ужас неизбежной гибели всего-всего, её взору предстал не то подвал, не то чердак мира, весь в плесени и паутине, где все постепенно разлагается; она осознала тленность и бренность всего на свете, и души тоже. "Всё есть тлен, о как это страшно... Я испугалась как маленький ребенок. Но ведь это не так? Ведь душа вечна?". На следующий день Ника рассказала о пережитом Андрею и Максу.
- Да уж, банька с пауками, - усмехнулся Макс.
8
- Не успели познакомиться, уже сосутся, - зашептали Лена с Аней, когда Ника пришла.
Ника: Вы о чем?
- А ты посмотри, - кивнули они на соседнее купе.
Ника: Нафиг?
Аня: Там Маша с этим, из другой школы, как его?
Лена: Антон.
Ника: Ну и что, что им целоваться, если хотят, нельзя?
Лена: Ник, ну ты бы так стала делать? Она его знает 4 часа от силы...
Ника: Я б, может, и не стала, хотя кто знает, если б я встретила любовь с первого взгляда...
Лена: Что за бред, любовь с первого взгляда.
Нику переполнило жгучее чувство стыда, что их соседка слышит такие разговоры. Было досадно на саму себя, а в мозгу звучала песня: "Прочь беги, пока хватает сил, беги, на восток, в сад живой...".
- А вам какое дело, пусть сосутся, - хмыкнула она и полезла наверх. На минуту в ней проснулось возмущение, но она его в себе быстро подавила.
- Да то, что она пришманда, я поняла с первого класса, - продолжала шептать Аня.
9
В этом году Пасха была поздно и совпала с первым мая. Билеты на поезд были куплены на 30 апреля на восемь с чем-то утра.
"Почему он назвал любовь слабостью? - рассуждала Ника, лежа на своей верхней полке, зарывшись в белую простыню и уткнувшись носом в подушку. В плеере играло Кино "Легенда". - Это не правда. Я знаю, я ощущаю всем своим существом: "Есть лишь Любовь и есть Смерть. Эй, а кто будет петь, если все будут спать? Смерть стоит того, чтобы жить. А Любовь - стоит того, чтобы ждать". Пусть мне будет больно в жизни из-за этого, пусть я буду страдать, но я так хочу идти по этой дороге, я хочу чувствовать красоту, быть свободной, любить ... Но я не знаю, достойна ли я этого...Я такая слабая, глупая, ничтожная... Боже, я так хочу кого-нибудь полюбить...Я так устала от одиночества...". Ника нечаянно переключила что-то в плеере. "Ты должен быть сильным, иначе, зачем тебе быть, и вот ты стоишь на берегу и думаешь - плыть или не плыть. Мама, мы все тяжело больны, мама, я знаю, мы все сошли с ума...".
Ника погрузилась в полузабытье, когда перестаешь осознавать, где находишься, но не спишь. Ты на грани, тебе открыты какие-то бессловесные смыслы, не переводимые на человеческий язык значения чего-то. Ты многое понимаешь в этот момент, но стоит попытаться это осознать, выразить мыслью или словом, как ты просыпаешься и теряешь нить, в душе остается только неясный осадок знания и тоска о потерянном рае.
Вдруг раздался какой-то низкий глубинный голос и ещё какой-то звон. Ника высунулась из-под простыни и вгляделась в сумрак вагона.
"Христос воскресе!", - говорил странник в светлом облачении, размахивая кадилом и кропя людей святой водой.
Кто-то просыпался и отвечал: "Воистину воскресе!", кто-то отмахивался, продолжая спать. Странник подошел к Нике, и на неё попала святая вода. Но тут прибежала Анна Дмитриевна и начала кричать на него, чтоб не трогал детей, потому что у них школа нерелигиозная, а в Конституции прописана свобода совести...
- Бешеный священник, - сказала Лена, когда он пошел дальше, сказав Анне Дмитриевне, что все понял.
- Бешеная Адэ, - сказала Ника.
Потом все дальше стали спать.
Ника проснулась оттого, что поезд остановился. Было темно, горели ярко-рыжие глаза фонарей, усталый женский голос объявлял, что их поезд прибыл на такую-то платформу. Ника прислушалась - в вагоне висела тишина, прерываемая посапыванием и храпом. Где-то далеко что-то стукнуло. Все замерло. Все спали. А те, кому не спалось, тоже замерли и тяготились закружившей тишиной. Мучительно долгой показалась остановка. Наконец поезд так знакомо зашипел и легко тронулся. Ника коснулась плечом стенки, потянулась и повернулась к окну. Ускоряясь, поезд прошел мимо грустноватой платформы, нескольких оцепеневших от недосыпа лиц, потом были другие пути, сверкнувшие в свете фонарей, а потом поезд вошел во тьму. Казалось, поезд едет, сам не зная куда, и только кому-то сверху известна следующая развилка.
Ника ненадолго закрыла глаза. Потом открыла и увидела опять сплошную тьму за окном. "Вот бы увидеть хотя б один огонек на горизонте, чтобы он таинственно мерцал и звал к себе...", - подумала она.
Ника задумалась и отвернулась от окна, а когда взглянула туда в следующий раз, из-за кромки чёрного леса вынырнуло целое море огней: там был мост, подсвеченный, словно какой-то фантастический цветок в глубине, в сердцевине тьмы.
Ника просто обалдела. Она заснула и проснулась на рассвете. Он был таким прекрасным, что Ника не могла оторвать от него глаз.
10
Но хорошего понемногу. Шея затекла, и когда стало совсем невмоготу смотреть в окно, Ника уставилась в потолок, пошевелилась, стряхивая сон, и положила руки на колени. "У меня есть тело, - удивилась она. - Вот простыня, вот стенка. Я еду в поезде. Его тоже можно везде потрогать при желании. Я, конечно, не полезу под колеса или в эту штуковину, где вода кипятится, но все равно. Я живу на планете Земля. Еду уже, наверное, по территории Украины. Сегодня 1 мая 2005 года - конкретное время около 6 утра. Офигеть!".
"Интересно, Андрей уже проснулся?" - подумала Ника. Ей очень сильно захотелось его увидеть. Её почти физически потянуло встать и посмотреть на него. Прежде неизвестное чувство охватило её, никто не был в этот момент ей интересен и нужен, кроме него, и от этого было так приятно, радостно, восторженно и больно, горько, нервозно. "Боги, кажется, я влюбилась...", - наконец поняла Ника, и сердце её так сильно забилось, что дрожь пошла по всему телу, и она чуть не упала вниз со своей полки. "Почему до меня это раньше не дошло? Не нужно время, чтобы полюбить, нужно время, чтобы понять, что любишь...". Чем сильнее она осознавала, что любит, тем шире распахивалось сердце, тем больше под сердцем все сжималось в комок, тем проясненнее становилось сознание и одновременно в нем все путалось и мешалось, она не могла ни о чем задуматься, любая мысль приводила к мысли об Андрее и начинала бегать по кругу.
"Чего я так переживаю? Переживаю. В красоте природы за переменой её обликов стоит что-то незыблемое, вечное, не выразимое человеческим языком. Так и сейчас я чувствую присутствие чего-то главного, чувствую, как падаю в пропасть вечности, как прорезаются крылья за спиной... О боги, вы же дали мне то, что я просила!" Нику трясло, и в животе было холодно. Оно такое огромное, вечное, неделимое, и человек такой маленький, ничтожный, смертный... Любовь как смерть... Но если не бояться, как не боятся смерти, постигшие тайну бессмертия души, если не давать волю животному внутри себя, боящемуся грозы на небе, корчащемуся от боли, с которой прорезаются крылья, то это нисколько ни жутко. И ей, как маленькому ребенку, который отошел от первого испуга и пополз к неизвестному ему доселе существу, которого большинство взрослых боится, но у которого на самом деле прекраснейшее из всех сердце, захотелось погладить его, поиграть с ним, потискать или поговорить. Она чувствовала, что в данный момент, это Нечто благосклонно ей, смотрит и всё понимает. И стало от этого Нике тепло на душе, будто у неё появился старший брат, о котором она так мечтала. Сердце немного болело. Хотелось плакать. Пролиться дождем. "А Андрей, он похож на него, на Волка...".
11
Потом надо было вставать. Словно началась новая эпоха: одно дело ты валяешься и ничего не делаешь, уставившись в потолок или в окно, другое - тебя выбрасывает в жизнь, самую обыкновенную, сотканную из мелочей. Ты как Робинзон Крузо из бушующего вечного океана оказываешься на острове - и надо выжить, сохранить себя настоящего, не превратиться в животное и не умереть, ведь жизнь для чего-то дана и ещё не время умирать. "Смерть стоит того, чтобы жить", - повторила про себя Ника, перевернувшись на живот, схватившись руками за железный поручень и осторожно спуская одну ногу на крохотную ступеньку, а вторую - на нижнюю полку, словно нащупывая твердую кочку, передвигаясь по болоту, или как балерина, когда та, делая повороты на 360 градусов в движении, ступает ножками по сцене точно по прямой.
Она пошла умываться и, проходя мимо купе Андрея, улыбнулась.
- Утро доброе, - сказал он.
Ника заулыбалась ещё шире, но ничего не сказала. Она была так рада, что он сказал эти два слова, что и не подумала ответить. "Ну, по моей улыбке он должен всё понять", - решила она не париться из-за этого. А когда она шла обратно, он смотрел в окно и её, Нику, не заметил. "И вообще, какой-то он поутру страшный, - пронеслось в мозгу Ники. - Такая рожа, и ещё в окно уставился. Но мне и такая рожа нравится". От того, что он не отвернулся от окна, она сразу расстроилась. "Если девушка тебе так улыбается, надо подождать, когда она пойдет обратно и что-нибудь ещё сказать, - думала она. - А если так, значит, ему всё равно... Надо сделать так, чтоб ему не было всё равно!" Наличие установки хоть как-то её порадовало. "Ведь это возможно, на что тогда всё моё женское кокетство? Но зачем кокетство? Все должно быть естественно, всё настоящее не терпит искусственности. Я буду самой собой...
Он же говорил, что любовь для него слабость. Зачем ему эта слабость? Черт. Точно, я же с ним об этом разговаривала. Неужели ему не надо любви?.. Почему всё так не просто? Почему такие сложности и заморочки? Почему нельзя полюбить кого-нибудь нормального?.. Нормальный - это кто? Я увидела в Андрее такое родное, близкое, понятное. Он для меня самый нормальный... Хотя мама бы сказала, что он псих. Значит, я тоже псих. В самом деле, я это и раньше знала...".
12
Вокзал в Севастополе встретил их своим ранним утром. Солнце ещё только теплилось в воздухе, но уже слепило своим ярким светом. И от столбов, от переходов сверху перрон был будто порезан на куски света и тьмы. На свету щекотало глаза, к тени было трудно привыкнуть, когда проходили через неё - перед глазами начинали прыгать разноцветные круги. Это утро было как утро новой жизни.
Ника: Как зебра!
Макс: Знаешь, чем жизнь отличается от зебры?.. (пауза) У зебры только одна жопа.
Светлым чувством беззаботной жизни весеннего утра билось сердце. Вокзал - много людей, судеб, которые связаны с этим нестоличным, немного авантюрным, романтическим местом. Ника жадно рассматривала окружающий мир, горечь любви становилась прозрачной, как воздух, и, как воздухом, ею Ника дышала, ища в лицах людей ответ и не находя... "Интересно, что я буду чувствовать, когда мы будем возвращаться и снова пойдем по этому вокзалу?". Но будущее зияло впереди неизвестным, неприступным провалом - как разноцветное пятно, мелькающее в глазах, ослепленных солнцем.
Пахнущий пылью и бензином, автобус их уже ждал около вокзала.
13
- Что ты слушаешь? - спросила Ника сидящего впереди неё Андрея, когда все расселись и автобус тронулся куда-то вдаль по петляющей однополосной дороге.
- Вот, послушай, - протянул он ей наушник через спинку кресла.
Нику поразило то, что она услышала. Она могла поклясться, что никогда прежде не слышала этой музыки, но она была ей так знакома, словно взята из её сердца. Пронзительные и мелодичные переливы струн и клавиш, переплетающиеся и трансформирующиеся во что-то бредово-размеренное, куда совершенно гармонично из нарастающего барабанного ритма врывались тяжелые удары гитар - адское рубилово. И это рубилово было таким же прочувствованным, как и каждая нота прежде... А голос - голос завораживал. Она не понимала языка, но ощущала всем своим существом, что певец поет душой, сердцем, что это настоящий творец, мастер, который знает свое дело, а не "звезда", погрязшая в самолюбии и пишущая какую-нибудь фигню, лишь бы написать - и "пипл схавает".
- Как здорово...
- На, держи, - протянул Андрей ей второй наушник.
Музыка переплеталась с движением автобуса руками и губами, изгибалась, как серпантин, вздыхала на поворотах... Воздух был пронизан ею. Ника погружалась с головой в переполняющую её влажность проливающегося дождя музыки.
Раздолбанный автобус летел на большой скорости, отчего подпрыгивали кресла под ребятами и звенели стекла. На поворотах взревал мотор, и весь этот рев, звон, скрип доносился до Ники поверх музыки, и отматывалась все дальше куда-то вперед её жизнь клочками моря, неба, деревьев, гор и домиков. Клочки складывались как пазл в слова и образы, приходящие на ум. Кто-то пел гроулингом, и Ника не разбирала слов. "Какой русский не любит быстрой езды", - подумала она, закрывая глаза. Ника увидела птицелошадь из Нарнии, из глубокого детства. "Воля, тоска и любовь", - придумала она. "О чем он поет? Да какая разница?". Ника не могла никак разобрать, да она и не проходила таких слов, как love-lorn, gasp, bleed, undo, ashen, drift, seduce, flesh, weep, doom, reciprocate...
Чувствуя, что музыки внутри больше не вмещается, Ника отдала наушники Андрею и осталась в тишине. Она оказалась теперь наедине с собой, прислушалась к своей музыке любви, ощущая, что Андрей сидит в полуметре от неё. Нике стало одновременно тепло и больно, она заметила, что у неё давно не было одноцветных и понятных чувств. "Может, это всё мне только кажется, а на самом деле я заболела белой горячкой, лежу в больнице и брежу, а родители и врачи бегают вокруг и не знают, что со мной, такой, делать? - подумала Ника. - Может ущипнуть себя? Хотя зачем? Уж лучше это, чем выздороветь и - каждый день одно и то же, ходить в школу, гулять, сидеть дома и все время ждать чего-то...
Круто! Я люблю! Ура! И чему я так радуюсь - тому, что есть о чем переживать. И я спокойна, что мне есть о чем переживать... Одновременно мучаясь и сходя с ума. Ведь я не знаю, что мне с ним, таким, делать...".
14
Ника сидела у окна и видела, как срываются из-под колес автобуса камни в обрыв, когда они подъезжали к монастырю, спрятавшемуся глубоко в горах.
История монастыря была трагична. В начале двадцатого века над монашками учинили расправу, как в первые века Новой Эры над основательницей монастыря, и чувство принятия страданий, просветленное и чуть горьковато-соленое, витало в воздухе. Неизвестно, какое время лечит.
Всё было чисто, ясно, земля в этом месте не лежала прямо или строго под наклоном, а своевольно изгибалась, как живая. Деревья разбрасывали тень.