Женя вставал с кровати нехотя. Жека откинул грязное, липкое одеяло, еще влажное от его пота, вправил в грязные выцветшие семейники вывалившиеся шары и направился к своему компьютеру. Естественно он включил свою страничку в контаче.
Евгений был борцом за пролетарские ценности, он всем рассказывал, что в СССР жилось лучше. Он, конечно, был малым пиздюком, когда ЭвилЭмпайр исчезла с политической карты, но мамка продавщица, говорила, что было несомненно лучше. А так как Жека был законченным идиотом, то любая жизнь была лучше его собственной, и буржуи, гомосеки, базы НАТО, либерасты все портили лично жекину жизнь, негодяи! За окном уже гудела жизнь индустриального Донецка. Спиногрызы спешили в 140-ю школу. Жека любил посмотреть на молоденьких девочек в это время. Маршрутчики уже в открытую принимали амфетамин, чтобы вовремя перевезти пролетариат по местам рабства. Наконец-то, компик нашего героя загрузился.
До работы еще полтора часа, значит можно похаять этих тупых буржуев. Так тут у нас гомосеки, разлагают наше пролетарское общество, как же я их ненавижу этих говномесов. Нет, что бы пошли они работать, ну как все нормальные люди на автобазу разнорабочим, так нет, они идут работать менеджерами, агентами, это ж не по-человечески. От такого рода мыслей на глазах Жеки начали появляться слезы. Ему было обидно, что у кого-то в жизни что-то получалось. Это все буржуи со своим свободным рынком украли у Жеки будущее.
Поплакав над своим грязным столом, наш гарой поплелся на кухню, где кашеварила его мамка. Любовь Васильевна была женщиной в возрасте, на вид ей было лет сто, хотя она растила дебила Жеку, поэтому ее можно понять. Он стояла над старой советской плитой, которая вообще никогда не мылась, куски прошлогоднего жира лаптями висели по всему периметру варочной плоскости. На плите бурлило варево в коричневой от нагара кастрюльке. Вонь от этого варева стояла феноменальная. Мама Люба стояла над этой колдовской жижей и медленно помешивала ее. В зубах у мамки было дешовая сигарета, которую она не то что бы в удовольствие курила, а скорее использовала, что бы не чувствовать аромата своего кулинарного шедевра.
-- Что, долбоеб, встал уже? Иди жрать, наказание моей жизни! - громко кричала Васильевна. Она взяла из рукомойника вчерашнюю тарелку, слила с нее воду, встряхнула, чтобы сбить оставшиеся капли влаги, поставив на стол, ополовником в нее налила жижу, которая стала вонять еще хуже.
-- Мам,- робко мямлил Жека,- может, я на работе покушаю?
-- Что?- вскричала любящая мать, - и потратишь наши семейные деньги на жратву? Да, знаешь, сколько тебе содержать стоит? Ты как свой папаша. Тот хоть сдох вовремя, а ты на шее у меня сидишь, выблядок. И всегда сидеть будешь, ты ничтожество.
Жека давился дерьмом, а его мать продолжала орать на него. Допихав в себя варево, Жека взял ключи и пошел на свою работу. Евгений был разнорабочим на автобазе. Основным его занятием на этой автобазе было вовремя съебаться от так любимых им пролетариев, ибо пиздили он его очень жестоко. Конечно, это не воспитание в спальном районе промышленного города делало из людей извергов, это все рыночная экономика, вот только Жека соберет денег на клонирование Сталина и заживет он тогда. Жека плелся по осеннему городу, опустив свою не расчесанную голову и наблядал за желтыми листьями, что с хрустом мялись под его подошвами.
Пройдя метров сто от своего подъезда, Жека наткнулся на компанию из пяти пролетариев, что, наверное, читали Ленина и Маркса.
-- Опа,- заметив Жеку, проблеял Ахмед, заправщик из той самой автобазы, - и куда мы спешим, моя козочка?
Ахмед был кауказцем, который чтил народные традиции и частенько покупал коз, Жека думал, что на шашлык. Заправщик и раньше подшучивал над Жекой, по-дружески, так по-доброму, по всю одежду сожжет, то Жеку в параше гомнецом покормит. Жека очень гордился их интернациональной дружбой. Но в глазах Ахмеда было что-то совсем не доброе. Ахмед подошел и взял Жеку за его пухлый зад. Жека попробовал вырваться, но дружки Ахмеда окружили Евгения, среди них была и сестра Жеки Маша Соловьева. Они все начали дергать Жеку за соски, а он от безысходности заплакал. Ахмед с дружками смеялся и мял Жекины булки.
-- Давайте, трахнем эту овцу, - предложил кавказец.
Его слова были встречены одобрительным смехом. Ахмед взял Жеку за шкирку и потянул его к гаражам. Остальные работяги пошли за ними. Зайдя за гаражи, Ахмед больно толкнул Жеку, от чего второй упал. Жека уже стал догадываться, что не Маркса тут будут обсуждать. Ахмед пару раз плотно приложился по лицу Евгения, отчего тот заглох. Овцееб расстегнул ширинку и оттуда вывалился огромный немытый обрезанный половой орган. Жека попятился, но уперся в стену ржавого гаража, в этот момент он влез рукой в кучу несвежего пролетарского гомна. От вони каловых масс Жека вспомнил о доме, о вонючей кухне, о ебанутой мамаше и о грязном одеяле. Пока Жека рефлексировал в его горло уперлась плотная головка кавказского хуя. Ахмед начал яростно насаживать голову Жеки на свой болт. С каждым мгновением сила и скорость этой глоткоебли увеличивалась, а Жека не мог даже стонать, только горькие слезы текли по его пухлым щекам. Евгений попытался отмахнуться от Ахмеда и случайно попал на его сальные спортивные штаны говном с руки. Ахмеда очень взбесила выходка его овцы, и он сильно ударил Жеку головой об стенку гаража, при этом хуя он не вынимал. Горечь в глазах Соколовского была выше всяких степеней. Больше он не пытался отбиваться, понимал всю безысходность ситуации.
Ахмед вытащил мокрый хуй из глотки Жеки и сказал: "Поворачивай свой туз, ублюдок". Жека посмотрел взглядом сломленного солдата, в этом взгляде читалась надежда на помилование, но жестокий сын гор даже и не думал униматься. Он сильно ударил ногой Жеку и развернул его к себе задом, затем сорвал с него потертые джинсы и его старые семейники. Немытая жопа Жеки встретилась с немытым, но увлажненным хуем Ахмеда. Гордый орел плюнул на пухлый сракотан Жеки и резко вогнал свой пульсирующий болт. Ахмед живо двигался и он явственно получал удовольствие, а Жека стоял раком и упершись головой в холодную землю не смел даже стонать, он просто плакал от обиды и возмущения. Во всем эти педики виноваты. Это все они.
Ахмед кончил.
-- Одевайся грязная овца, будешь теперь каждое утро обслуживать нас с пацанами, понял?
Часть вторая.
После анальной экзекуции, Жека, обиженный на весь мир, плелся на свою никчемную работу. Подойдя к калитке контрольно-пропускного пункта, он стал с растерянностью себя рассматривать. Малый был толст и весь в говне, на лице несколько конкретных кровоподтеков, штаны порваны, у свитера практически оторван рукав. Евгений понимал, что в таком виде в каптерке лучше не появляться, ибо загнобят. Но отметиться на вахте было необходимо. Надо было срочно показаться на глаза директору, чтоб не заподозрил, что Жека опоздал. Зайдя в КПП, он протянул помятый пропуск охраннику. Про охрану на автобазе надо сказать отдельно. На КПП сидел молодой пацан, по ходу, сразу после армии, который терпеть не мог физически напрягаться. Естественно, он думал, что работа на охране престижна и только для избранных, поэтому он в хуй не ставил не только работяг, но и мастеров и мелких начальников на базе, те отвечали ему, естественно, взаимностью. Протянув пропуск, Жека почти сразу получил по грязной руке: "Что это, блять, за вонь от твоих граблей?". Жека растерялся: "Я, это, в аварию попал, в больничку некогда было сходить". "Пиздуй уже, уебок" - громко выругался сторож.
Первым делом Жека должен был попасть к директору. Он всегда шел к директору, когда были какие-либо проблемы, у них даже образовалась своеобразная дружба, директор Вениамин Петрович практически не штрафовал Евгения, если тот вовремя рассказывал о всяких неуставных явлениях на базе, вроде как о пьянстве рабочих, прогулах, либо не дай Бог что-либо эти люмпены вынесут с территории. Многие рабочие сильно завидовали Жеки, поэтому нередко его били после зарплаты.
Жека, запыхавшись, вбежал на второй этаж административного здания. Кстати, евроремонт в этом здании сильно контрастировал с разрухой на всей территории базы. Добежав до кабинета директора, Жека постучал, но ответа не было, поэтому он вбежал в первый отдел кабинета, где должна была сидеть секретарша Леночка, красивая, как ангел длинноногая блондинка с характером Майка Тайсона, но ее тут не было, наверное в туалет вышла, подумал Жека. Постояв истуканом возле стола секретарши, Жека решил, что надо входить к Вениамину Петровичу. И набравшись смелости, он вошел в святая святых всего управления базы.
На рабочем столе в соблазнительном положение разместилась Леночка, у нее между ног сидел, одетый в костюм свиньи, директор, и с наслаждением похрюкивая, наяривал влажную пелотку своим языком. Вениамин Петрович был спиной к Жеки, а Леночка сильно сожмурилась и прикусывала губу, поэтому, если бы запах несвежего дерьма, Жека бы успел съебаться, но история не знает сослагательного наклонения. Директор Развернулся всей тушей, убрав с ебала накладной пятачек. "Ах, ты мудак пиздоголовый, уволен на хуй, чтоб глаза мои тебя, дебила не видели, не видишь, что ли, что мы с Леночкой работаем, пизда твоей зарплате, придурок, собирай манатки ". Так закончилась карьера разнорабочего у Евгения.
Жека нехотя поплелся в раздевалку, чтоб забрать свои нехитрые пожитки. Войдя в кубрик он увидел, что дверцы его шкафчика, как всегда, обмазаны то ли солидолом, то ли реально говном, скорей всего солидолом.
День складывался катастрофически. Даже местный дворник по кличке Кальвадос, который был перманентно пьян и постоянно дрых на лавке в кубрике, пнул Жеку под зад и, встав блеванул на нашего обиженного героя. Кальвадос был абсолютно маргинальным типом и собственно в зарплате не нуждался, жил он в сторожке, а хавал и бухал за счет работяг. По внешнему виду и по внутреннему содержанию Жека был очень похож на Кальвадоса, только на 20 лет моложе.
Собрав в охапку свою грязную и вонючую робу, Жека поплелся домой. Дорога отчего-то казалась Жеке бесконечной. Пульс гулко отдавался в висках, а ноги нагружались свинцом. Голова вообще ничего не соображала. Душевная боль и обида на всю жизнь не просто заполнили Жеку, обида, как мощный селевой поток, который уже набрал ход, сносил нахуй все ментальные преграды, полностью убивая разум и чувство стыда. Жека мешком плюхнулся на асфальт и громко гортанно заорал, но ком, что стоял у него в горле, никуда не пропадал. Наоборот, он становился тяжелее и давил, естественно, сильнее. Он стоял на коленях, опёршись на расцарапанные ладони, и протяжно выл. Какой-то прохожий подскочил и со всей силы ударил Жеку под ребра ногой.
-- Не вой, сука, бля!- прорычал прохожий и пошел дальше.
Жека лежал и беззвучно ловил ртом воздух, гортанно всхлипывая. Что же скажет мать? Это единственное, чего он боялся. Мать он боялся до одури, она его начала бить, когда он еще в пеленки гадил, то есть с двенадцати лет.
В квартире никого не было. Весь мусор в коридоре был сметен под трюмо. Воняло новым освежителем для воздуха. В душе у Жеки появилось чувство тревоги.
Но доплелся до своего лежбища и рухнув на него, закрыл голову руками и тревожно заснул. Слишком много дерьма произошло за это день. Хотя чего греха таить, у Жеки жизнь не сахар, но виноват он в том, что менять ничего он не хочет.
Часть третья.
Любовь Васильевна пришла немного выпившей. Она остановилась в прихожей и закурила свою любимую дешевую сигаретку. Сизый дым был прекрасно виден даже в глубоких сумерках, он был практически материален и, казалось, что его можно потрогать рукой. Набравши дыма в легкие, мама Люба прошла сквозь дымовую завесу, и трансформировавшийся дым принял форму иконописного нимба. Этакая пролетарская Мадонна из Донецка. Старая, даже не по паспорту, а душой женщина. Сколько невзгод на нее пришлось. Даже такие позорные моменты своей жизни, как панель, она вспоминала с гордостью и ставила себе в заслугу. Она заботилась о своей никудышной семье. Она рано вышла замуж по залету. Ее муж был уголовником со стажем, но таким романтичным, он ее даже на первом свидании ни разу не ударил. Сынуля, а что сынуля. Он будет вечно на ее шее. Хорошо, хоть сегодня вечером у нее будет мужчина, наконец-то. Плохой мужчина, но все же.
Войдя в комнату Жеки Любовь Васильевна, ощутила резкий аромат дерьма. "Что опять тебя Ахмед по параше тягал, ублюдок?"- мило поинтересовалась она у своего непутевого сына.
-- Маааам, они все классовые враги, они угнетают трудящихся, они не понимают учения Маркса-Ленина, - истошно вопил Жека.
-- Что опять выгнали с работы, дебила ты кусок?- догадалась заботливая мать, и слегка ударила по загривку свое непутевое чадо.
Радость скорого соития, для вышедшей в тираж проститутки, была с родни наркотическому трансу, эта безудержная радость вызывала дикую эйфорию.
-- Слушай, уебок,- начала с претензий мать, - сегодня у меня будет секс, так что, мудень, что б ни слуху, ни духу твоего, пока, блять, не позову, усек, дебил?
Как же Евгению хочется ущипнуть себя и проснуться. Этот мир ему надоел. Он не мог выносить тяготы своего бытия. Словна хук опытного боксера, сон сшиб Жеку в кровать.
Жека был расслаблен. Пространство навалювалось, но не давило. Оно поглощало. Из дымки окутавшей Жеку прыгали в голову образы прошедшего дня. Боль сменялась обидой, затем приходила растерянность, потом ужас от бессилия, но все это сгребалось жесткой рукой усталости, что вела за собой долгожданный тяжелый покой. Так у него проходила каждая ночь. Нет, Жека не был ничтожеством, он был полным ничтожеством. Но все же даже такие существа имеют право на существование, хотя, да их жаль.
Сквозь пелену сна, Жека мечтал, он фантазировал, что найдет кучу бабла и станет поэтом пролетариата, он будет всегда вести классовую борьбу, он мечтал о маленьком шале на альпийских склонах, он любил об этом мечтать. А еще он любил секс. Конечно, Евгений в свои 30 лет был девственником, в классическом понимании этого слова. Его непринужденную мастурбацию прервал крик матери, жестки, но оргазмический крик. Жека сразу же кончил, он умел быстро кончать, когда предполагал наличие матери поблизости.