Мой кабриолет нёсся по шоссе, лицо приятно обдавал теплый летний воздух. Ночь в середине августа прекрасна. Нет лучше временя для скульптора, нежели ночь. На въезде в город, я увидел голосовавшую на обочине девушку. Красивая, в фиолетовом платье и фигурка ничего. Я остановился. Она торопливо подошла к машине и наклонилась.
- Извините, до Красноармейской не подвезете?
- Конечно, мне как раз по пути. Прыгай. Девушка села в машину, рукой придерживая подол платья. Машина двинулась.
-Не боитесь маньяков? - Спросил я.
- Боюсь, а что делать? Надо как-то добраться домой.
- А чего такая красивая девушка, ночью, делает одна на шоссе?
- С мужем поругалась, он меня высадил.
- Ммм... подло. А из-за чего поругались?
- Это личное. - сказала она смутившись.
- А вы кем работаете? - Неумело переводя тему, спросила она.
- Я скульптор. Известный - нежно улыбнулся я.
- О, а как вас зовут?
- Максим.
- А я Юля.
- Очень приятно Юля. Поедем через западный мост, на ближайшем въезде пробка.
- Жаль, я рассчитывала быть дома до полу ночи.
- Ну, я нечего не могу поделать. Водилы у меня не спрашивают разрешения, врезаясь друг в дружку, - она хихикнула. Через некоторое время, я остановил машину.
- Колесо прокололо, нас тянет влево. Сейчас поменяю и поедем.
- Хорошо - слегка напряженно сказал она.
Я вышел из машины и подошел к багажнику. Внутри лежал шприц, уже готовый. Он был наполнен наркотиком. Я взял его и тихо подошел к потерявшей бдительность девушке и резким движением я проколол ее кожу и ввел содержимое шприца ей в шею.
- Ай! Что ты делаешь?!
- Ничего, милая. Отдохни, скоро придется на славу поработать. - Прошло секунд тридцать, но препарат уже начал действовать. Взгляд девушки помутнел, она попыталась открыть дверцу машины, но ничего не вышло, руки ее не слушались.
- Что... что ты со мной сделал? - заплетающимся языком спросила она.
- Отдыхай, совсем скоро, ты станешь одним из чудес света. Девушка потеряла сознание. Я сел за руль и отправился к своему загородному дому. Через полчаса мы были на месте, загнав машину в гараж, я осмотрел пленницу.
- Хороший экземпляр. - прошептал я. - Идеальное лицо, хотя все остальное... ну это в принципе и не важно.
Взвалив девушку на плечо, тяжело ступая побрел в мастерскую. Какая-то нелепая мелодия приелась мне с утра, на протяжении всего пути по дому, я ее насвистывал.
-Что ж, красотка, с утра мы начнем, - она в свою очередь заплетающемся языком попыталась что-то сказать, возможно, даже возразить,- (что уж было совсем немыслимо!). - Но вышло лишь нечленораздельное мычание. Войдя в мастерскую, уставленную незаконченными скульптурами и повернув руку той, что стояла у стены. Где-то за стеной, зловещий скрежет заполнил комнату, медленно отошла в сторону книжная полка, с частью стены, что были возле изваяния. Зайдя в небольшую потайную комнату, с кандалами, вмонтированными в стену, я быстро заковал ее в них. Мой знакомый кузнец, был очень удивлен, когда я пришел к нему со столь странным заказом, Но, уповая на мои странные сексуальные предпочтения, выполнил заказ, не задав не единого вопроса. Замуровав свою новую натурщицу, я отправился спать. Усталость не хотела считаться с моими планами, а должна... все должны. Провальная выставка, тяжелый день, сделали свое гнусное дело. Да еще и эта бабенка так поздно повстречалась. Можно же было раньше попасться мне, нет у меня времени, выискивать материал.
Сон пришел не сразу. Последние несколько лет, меня мучили кошмары, и эта ночь не была исключением. Спокойная музыка обволакивала меня, она заполняла все, мое сознание, мое душу и само естество. Спустя несколько мгновений, которые я наслаждался этой небесной симфонией, в мир гармонии врывались какие-то люди. Они кричали и хватали меня, стремясь привязать к столу, или кушетке. Кошмар всегда был обрывист. Холодный пот по обыкновению сопровождал мое пробуждение, к нему примешивалось совсем уж дурное настроение и нежелание ничего делать.
Новое утро, новый день, а работёнка то старая. Уже три года, три проклятых года, я пытаюсь изваять скульптуру своей драгоценной, но так скоро усопшей супруги. Двенадцать натурщиц, которые в той или иной степени, в той или иной части тела, соответствовали внешности покинувшего меня, ангела. Сегодня будут глаза, зеркало души. О боги, не одно существо на земле, не сможет описать, какие у нее были глаза. Словно два сапфира. Но, увы, у Юли глазки были карие и с этим что-то надо делать. Взяв очередной, уже готовый шприц, из тумбочки рядом с кроватью, я отправился в мастерскую.
Девушка кричала и скреблась, я вновь повернул механизм, стена отошла. Она кричала, материлась и желала мне скорой смерти, исторгая из себя слова в обещания скорой расправы надо мной.
- Всему свое время. - с улыбкой сказал я и наклонился к ней, пряча шприц за запястьем. Наклонившись, я уже был готов сделать укол, но девушка резко сделала выпад головой и укусила меня за правую руку. В тот момент, когда она впилась зубами в мою плоть, я все-таки успел сделать инъекцию.
- Вот сука. - отшатнулся я. Бить я ее не стал, ее лицо мне еще пригодиться. Подождав еще полчаса, я, убедившись, что наркотик начал действовать, освободил ее от оков.
- Что за дерьмо на этот раз ты мне вколол, - промямлила девушка и начала хихикать. Глянув на часы, я заявил торжественным голосом.
- Героин, моя дорогая. Не самый чистый, но третий сорт, не брак. Я знал, что тебе понравится. И так начнем-с, - положив ее на подвижный стол, я туго обвязал ее конечности кожаными ремнями.
- Ну что, красотка. Ты готова? - Сказал я, пристально изучая глазами ее формы.
- Я бабочка, я хочу лететь. Но птички такие жестокие, - ответила она заплетающимся языком.
- Когда-нибудь, ты обязательно взлетишь. Расслабься, будет немного больно, - она что-то промычала в ответ, видимо новая волна кайфа от наркотика ее накрыла. Я же включил газовую горелку, что была в мастерской, нагревая стальной прут. Через минуту, он был раскален докрасна. Я взял его и отправился к столу, на котором она лежала. Стоя у изголовья, я занес над ней прут.
- Открой глазки, сейчас мы сделаем бабочку еще прекраснее, - я пальцем поднял ее веко, занося над глазом прут.
- Красный мотылек, красный мотылек! Он ужалит меня?
- Нет, он сделает тебя прекрасной, не беспокойся, - резким движением я соединил воедино, ее карий глаз и раскаленный прут. Раздалось шипение, потом дикий вопль, от которого кровь стыла в жилах. Живые не кричат так, это был вопль баньши, вестницы скорой гибели. На мгновение, моя душа наполнилась ликованием, потрясающий гимн боли, что достиг моих ушей, был слаще меда. Через мгновение, она потеряла сознание. Ту же процедуру я проделал с ее вторым глазом. Крика не последовало. Вычистив кофейной ложкой ошметки глазного яблока, что остались после выжигания, я слегка повредил, ожег, так что обгоревшую впадину наполнила ярко алая кровь. Так будет впрочем, даже лучше. Побродив по комнате, я нашел две заготовки, и вставил ей новые, сапфировые глаза из стекла. Меня всегда отличила от других скульпторов настоящая работа. Не простое подражание идеалу, а воссоздание его с максимальным реализмом, напыление тонкого слоя краски придавало особенный шарм. Краска была не проста, а особая, что въедалась в мрамор и как бы становилась единым целым. Иногда мне казалось, что мои изваяния, живее, чем серые люди, влачащие свое жалкое существование. После установки глаз, через некоторое время, девушка пришла в себя. От шока она не скончалась, и это было хорошо. Шестеро ее предшественниц, не выдержали исправления природных дефектов.
- А теперь финальная часть, моей постановки, перед твоим позированием. - Я взял молоток и гвозди.
- Чего-то не хватает. Ах да, музыки.
- Мотылек прилетел и принес тьму. Наступила ночь? А бабочки спят по ночам? - О, тебе идут твои новые глазки, - я залился раскатистыми смехом, положив молоток и гвозди в сторону, включая на ноутбуке присоединённом к аудиосистеме музыку.
- Сегодня будет классика, ибо это финальные штрихи. А мотылек тебе подарил новые, чудные глазки. Теперь ты настоящая бабочка. - Я положил у ее изголовья доску, прикрепленную стальными цепями к лебёдке, идущей через перекладину на потолке, взял массивный гвоздь и освободил ее правую руку от ремня. Она безвольно покачнулась, не переставая бубнить что-то про красоту ночных бабочек. Положив ее руку на доску, и удерживая локтем запястье, я приставил к ладони гвоздь острием. Гвоздь вошел, мягко миновав кость. Девушка заорала пронзительным, но низким криком.
- Вот, почти все. Самая приятная часть процесса окончена.- Она рыдая что-то пыталась сказать, но я не разбирал ее слов. Освободив ее ноги, а затем и руки, она попыталась вцепиться в меня свободной рукой. Я ее спокойно обошел и включил лебедку. Она зажужжала, и девушка повисла в метре от пола, повиснув на пригвожденной руке.
- Вот другое дело, теперь можно работать, - я принялся за работу, вся моя жизнь была в этой скульптуре, скульптуре покойной жены, глаза, лицо, да... сегодня было лицо. Взяв руки шпунт, я принялся за работу.
Сегодня день был хорошь, шесть часов проведенные за работой, совсем меня утомили. К моменту окончания моих трудов, под моей натурщицей, натекла приличная лужа крови. Опустив ее обессиленную на землю, я вынул гвоздь из ее руки гвоздодером и бросил обратно, в камеру.
Ночью кошмары были еще более яркие и реалистичные. Я проснулся от того что вопил во сне. Не первый раз это происходит. Наконец-то появилась возможность, в скором времени оживить образ достойный ангелов. Совсем маленький шажок и Юля поможет мне в этом. Пусть она думает, что я псих, но это высшее искусство, хотя мне кажется, что под наркотой она не о чем уже не думает. На второй день работы, она была куда сговорчивее. Практически не сопротивлялась когда я доставал ее из темницы и не вопила, когда я забивал в старую рану гвоздь. Она лишь тихо плакала, пока камень, оживал под моими руками. Работа в этот день не была так хороша, как вчера. Моя пленница не была сегодня так убедительна. Но работа получилась все равно на славу.
Ночью я спал спокойно и сны меня не тревожили. Новый день встретил меня холодным утренним ветром, колыхающим шторы на распахнувшемся окне. Не достаточно плотно закрыл окно, промелькнуло в голове. В принципе, пора продолжать начатое. По пришествию в мастерскую моя пленница за стеной тихо плакала. Ослепленная и измученная, она просила меня лишь об одном. Она хотела еще дозу. Я не стал отказывать в просьбе и приготовил в спальне большую дозу героина, от которого она бы без сомнения "улетела". У нее сегодня была привилегия на кайф, он был чист как слеза младенца. Я вернулся к Юле, держа шприц в руках и ухмыляясь. Она услышала звук моих шагов и тихонько простонала.
- Пожалуйста, пожалуйста. Еще капельку.
- Хорошо красотка, сегодня для тебя лучший. Ты славно потрудилась, -схватив ее за руку, я увидел чудесный синюшных рисунок вен, сильно выпирающих из руки. Я сделал инъекцию, после чего девушка откинула голову и начала тяжело дышать.
- Хорошо?
- Да, это божественно.
- Что ж, тогда приступим.
- Не надо, только не это. Вновь я не вынесу.
- Куда ты денешься красотка... ну куда ты денешься? Ты ведь скоро вновь станешь бабочкой и будешь порхать под ночным небом. - Из под стеклянного глаза, тонкой струйкой, будто расчерчивая лицо что-то просачивалось, образовывая корку мутно желтая жидкость. Это был гной. Я взял салфетку и протер ее личико и вновь уложил на стол с доской. При забивании гвоздя, сегодня она орала даже сильнее чем в первый раз. Я работал 8 часов и когда снимал ее с гвоздя, она жутко рыдала. Теперь гноя было еще больше, он тек из-под второго глаза. Первый раз в жизни, я видел, чтоб рыдали гноем. На этот раз, ее лицо не стал вытирать, просто отнес ее в комнату, где она жила.
На следующее утро, войдя в комнату к пленнице, я обнаружил ее свернувшийся калачиком, в углу своей темницы. Под ней была лужица засохшей, все той же мутно-желтой жидкости вперемешку с кровью. По гнусному запаху я определил, что моя натурщица была не здорова. Подойдя, я попытался ее растолкать.
- Юля, Юленька, вставай, пора работать, - прикоснувшись, я осознал то, что девушка была давно уже мертва и тело окоченело, навсегда застыв в этой позе.
- Эх, какая досада. В принципе твое присутствие при финальных штрихах и не обязательно, - очень жаль, что при посещении музы, я забывал кормить и поить своих гостей. Но что поделать, тело бренно, а искусство бессмертно. Смерть, это лишь страх перед ней, не более. Так и пришлось закопать бедняжку, на заднем дворе. Скрюченную в позе эмбриона. Да, девочка изрядно воняла. Когда я вынул стеклянные глаза, из под них прямо хлынул гной. Я осязал физически, как частичка ее души, навсегда переселилась в статую. В этот же вечер, я договорился о проведении большой выставки, в одном из музеев своего города. Выставка должна была состояться через месяц.
Месяц пролетел как один день. Юленька, уже давно удобряла мой палисадник, в компании пожиравших ее червей. Вот, какая полезная женщина то оказалась! Последнюю неделю меня мучали чудовищные кошмары. Эта проклятая больница, санитары подобные чудовищам, вяжущие меня к столу и садист-доктор, будто сошедший с полотен Босха, своей гротескностью поражавший, мой и без того измучанный долгой работой разум. Он рвал мое тело, своими чудовищными инструментами. Каждое его движение, обжигало тело адской болью. Кошмарные образы говорили, но что именно, мой разум отказывался воспринимать. В ночь перед выставкой, я так и не смог уснуть. Сидел всю ночь в темноте, свет последнее время, слишком сильно резал глаза. Усталость, которая то и дело, накатывала на меня, когда я трудился, становилась нестерпимой. И вот, долгожданный день, когда мои творения вновь увидят свет. На музее красовалась вывеска "Выставка скульптора Максима Гойтко 23-26 июня". Выставка открывалась вечером, по моей просьбе. Как раз в это время, ожидался наибольший наплыв посетителей.
Даже в момент открытия, количество человек превзошло мои самые смелые ожидания. Всего было выставлено 16 скульптур и шестнадцатая, была особенная. На фоне безликих и бледных мраморных статуй, красовалась она, та, что являлась моим магнум опус. Та, которая хранила в себе частичку моей и многих других душ. Она закинула одну руку вверх, на лице застыло страдание, идеальная фигура, лицо, она была совершенством. Вдобавок ко всему, статуя была подкрашена и краска так равномерно слилась с мрамором, что казалось, что он был таких цветов изначально. Угольные волосы, небесные глаза, все было, так как я задумал, так как я помнил. Приходясь через посетителей, я, пользуясь тем, что в лицо меня мало кто знал, интересовался мнением о моих работах.
К моему удивлению, отзывы... они были чудовищны. Кто-то говорил, что у меня руки растут из задницы, акцентируя внимание на грубых сколах. Другие же, язвили на тему выбранных поз, сетуя на то, что они однообразные и скучные.
- Великий провал, ничтожного человека, - сквозь смех процедил один из посетителей. Указывая пальцем, на отколовшуюся часть скульптуры, которую я не заметил.
Но самое страшное, что обхаяли и облили дерьмом мою гениальную, во всех смыслах этого слова скульптуру моей жены Олеси. Подойдя к одному известному критику, Сергею Павловичу Иных, я заговорил.
- Здравствуйте Сергей Павлович! Как вам выставка?
- Трудно сказать, у меня крайне противоречивые впечатления.
- О, вы не поделитесь ими со мной?
- Конечно, поделюсь, за каждым взмахом руки художника, прослеживается непревзойденное мастерство, а вот идея, абсолютно бездарна..
- Что вы имеете в виду? - сглатывая комок, образовавшийся в горле, процедил я.
- Вот допустим эта работа. - Он указал рукой на скульптуру Олеси - Автор явно замышлял изобразить страдания, страдания матери, или жены потерявшей мужа. Ему это удалось, он заставил страдать меня, мои глаза и чувство вкуса.
- Что ж, спасибо за мнение. - Я, нахмурившись, отошел в сторону.
- А мне понравилась выставка, - раздался из за моей спины приятный женский голос. Я обернулся и увидел ее. Нежные черты лица, глаза, голубые как небо и бездонные как пучина океана, она смотрела на меня и прядь ее угольно черных волос слегка прикрывала один глаз. Это она, вновь ожившая, ожившая и моя. Олеся вернулась, моя скульптура вновь воссоздала ее образ в этом мире, живая и как прежде красивая!
- Эта композиция, похожа на меня.
- Это и есть вы.
- Но почему в ней столько боли?
- Это очень долгая история, обязательно ее когда-нибудь расскажу.
- А я никуда не тороплюсь. - улыбнувшись, произнесла девушка. - Может, всё-таки расскажете, вы ведь автор этой композиции?
- Обязательно расскажу, но только у себя дома, за бокалом вина.
- А вы не теряете время даром. Ну, в таком случае, я с радостью выслушаю эту историю, - я взял ее под руку, и мы направились ко мне домой. Как и водится в подобных случаях до историй дело не дошло. После пару бокалов красного вина, мы любили друг друга всю ночь. Она была идеальна, она была моя. Это была та, кого небеса у меня забрали, сбежала ли она оттуда? Да, скорее всего, сбежала, иначе она не согласилась бы так быстро, отправится ко мне. Серые дни и непроглядно черные ночи, в которых нет, не отблеска света фонарей, лишь дождь, грязь и липкая, практически осязаемая тьма. Все это кончилось в эту ночь, сегодня я был счастлив. Снова и снова занимаясь любовью с той, чьей руки я просил в дождь на набережной. Тот теплый осенний дождь вновь окатил меня с ног до головы и мои сны, о прошлом и том, что могло бы быть, теперь вновь оживали. Эта была самая сладкая ночь в моей жизни, и даже мои творческие порывы, меркли по сравнению с ее красотой. Но теплому осеннему дождю, рано или поздно суждено кончится. Так и эта ночь с каждой минутой утекала сквозь мои пальцы. Проснувшись утром, я убедился, что мираж этой ночи, оказался явью, Анна, как она мне представилась накануне вечером, хлопотала на моей кухне и готовила мне завтрак. Безумно хотелось пить, так, будто прошлой ночью пил спирт и закусывал его солью.
Спустившись вниз, я налил себе стакан воды. При взгляде на нее, затошнило. Видимо я чем-то отравился, или просто слишком много спал. Сделав два быстрых глотка, я почувствовал, как глотку сдавило. Стальные тиски схватили меня за горло, отбирая возможность вдыхать жизнь. И в тот же миг вода хлынула обратно. Господи, как я упал, вот я уже лежу, жадно хватая ртом воздух? Как же тяжело дышать. Анна что-то говорила мне, но я уже не различал слов. Все было как в немом кино. Она бросилась к телефону, начала кому-то звонить и что-то объяснять. Потом бросила в мою сторону беглый взгляд и спустилась тьма. Эта тьма была не той что разогнала моя возлюбленная прошлой ночью. Она была непроглядная и абсолютная. Казалось если развести тут огромный костер, то он захлебнется под натиском тьмы. Утонет, как тонет матрос немеющий плавать, в свирепом в своей безмолвности океане.
Щелчок, еще один и не далеко от меня, загорелось тусклое пламя зажигалки. Он разогнал тьму. Пламя скрылось, и я услышал треск тлеющей сигарной бумаги. Я сделал шаг, туда, где мгновение назад видел огонь.
- Чудесное утро, не правда ли, Максим? - практически перед моим лицом, раздался приятный глубокий бас.
- Что за... Где я? - я услышал щелчок пальцев, как тут же от всепожирающей тьмы и тишины, не осталось и следа. Я стоял посреди кабинета с камином. Передо мной стоял невысокий мужчина, в плаще, цвета мокрого асфальта и шляпе, руку он согнул в локте и поднял над головой. Его пальцы навивали эхо щелчка, развеявшего мрак. В камине тихо потрескивал огонь, кабинет был изысканно обставлен в колониальном стиле. Пусть старомодно, но со вкусом. В глаза сразу бросался огромный дубовый стол и два кресла по разные стороны стола. Одно из них было обито бархатом, другое же кресло, кожей.
- Садись Максим, - сказал он, указывая на стул обитый бархатом. Я сел, незнакомец же, умостился на кожаном кресле, напротив меня. Он посмотрел мне в глаза. До смешного круглое лицо подчеркивали слегка нелепые черты лица. Глубокие темно-карие глаза, смотрели на меня из под фетровой шляпы.
- Ты знаешь, что это за место, Максим? - начал незнакомец, ровным и спокойным голосом.
- Очевидно, я сплю, - ухмыльнулся я и закинул ногу за ногу. Незнакомец ни как не отреагировал на мой своевольный жест.
- Ну что ж, можно сказать и так. Ты помнишь свою прошлую жизнь, Максим?
- Да, в полнее. У меня прошла выставка. Не слишком удачная, но все таки.
- Замечательно, тогда все что будет, происходит далее, для тебя будет приятным сюрпризом, - сказал незнакомец, вежливо улыбнувшись.
- Да, приятные сюрпризы мне не помешают. Кто ты вообще такой?
- Ах да, я совсем забыл о манерах. Таламус мое имя. - Сказал мужчина, слегка приподняв шляпу. - Хозяин кошмара Таламус.
- Какого такого кошмара? Ты как я погляжу, совсем с катушек съехал. Да?
- Ммм... Всему свое время, Малыш, всему свое Время.
- Да ты кого малышом назвал, хмырь!? Говори где я. - Сказав, я резко подался вперед через стол.
Таламус поднес свою руку к виску и щелкнул пальцам. Щелк... и эхо этого щелчка пошатнуло саму ткань реальности. Я куда-то летел, вокруг вновь была тьма. Снова вернулось тяжелое ощущение в глотке и по-прежнему хотелось пить. Пить и снова пить, хотелось так, как никогда до этого.
Я очнулся на больничной койке, опутанный проводами датчиков. В нос был вставлен пластиковый шланг, идущий в глотку. Мерзкая машина, казалось, душила меня, царапая трахею. Я вынул его из себя, попутно едва не сблевав на кафельный пол.
- Сестра, сестра! - завопил я.
- Здесь есть кто-нибудь? - где-то в коридоре послышались легкие шаги, они быстро приближались к моей двери. И уже через несколько мгновений передо мной стояла милая девушка, с потрясающей фигурой, а халат на ней был белее снега.
- О, очнулись.
- Да, симпатяга, что со мной?
- Не могу пока сказать наверняка. Вас привезли на скорой. Со спазмом, кажется.
- Когда меня выпишут?
- Боюсь, вам придется полежать у нас несколько дней. Пока не придут результаты анализов.
- Нет, милаха. Так не пойдет. Мне надо работать, или ты не знаешь кто я?!
- Ничего не могу поделать. Таковы правила, вашим лечением занимается врач, к нему и обращайтесь.
- Паскудные правила, красотуля, - сказал я, изобразив на своей физиономии самую очаровательную улыбку.
- Вам что-нибудь принести? - девушка кокетливо улыбнулась и пустила в меня пулю, своими милыми зелеными глазками.
- Да... Воды, я очень хочу пить. - Медсестра удалилась, а я остался один и принялся разглядывать потолок, пытаясь разгадать тайный смысл потолочных узоров, которые наверняка были одарены им, каким-нибудь таджикским мастером. Что это за запах? Приятный, терпкий и слегка сладкий. Комната наполнилась пьянящим ароматом из-за угла моего поля зрения, раздался уже хорошо знакомый голос.
- Как вам палата, Максим? По-моему очень комфортно. В таких местах, бесспорно, ставили на ноги самых достойных джентльменов, - я вскрикнул и едва не свалился с койки от неожиданности.
- Твою ж мать, что ты здесь делаешь? - сказал я, едва не поперхнувшись собственной слюной.
- Максим, не стоит так переживать. Я всегда был здесь, - он затянулся сигарой, той сигарой, что прикурил еще в моем сне. Выпустив клубы сизого дыма, и сел на край койки, у ног. Мое тело будто окунули в ледяную воду. Тело не слушалось, какое я бы не прикладывал усилие. Раскаленный свинец наполнил каждую мышцу, а потом застыл, придавая моему телу, причудливую позу, одной из моих скульптур.
- Не нервничай, малыш, насладись каждым мгновением, ведь жизнь прекрасна, помни об этом, - мужчина посмотрел мне в глаза и улыбнулся. Его чертова морда тут же исказилась. Нет, не в ухмылке, его лицо... Лицо полностью изменилось. Если раньше на меня смотрел забавный мужичек средних лет, с круглым лицом и задорными карими глазами, то теперь же, его лицо вытянулось, глаза стали голубыми и проступил массивный волевой подбородок.
- Так я тебе не кажусь таким забавным как раньше?
- Уйди от меня, уйди, богом заклинаю тебя, сгинь, - я заорал что есть мочи, но родился лишь сдавленный хрип, зарождающийся где-то в глубине груди. Меня начало трясти, так сильно, что ножки кровати застучала по полу. Прибежала молоденькая медсестра. Мир снова начал развеиваться как страшный сон, после пробуждения. Я отключался. И через одно долгое мгновение, которое надо мной нависала морда Таламуса, я впал в забытье.
На этот раз, обошлось без видений. Одна единственная минутка покоя, в этом царстве безумия. Сколько я спал, час, или день? Это не имело значения, главное то, что для меня это всего минутка блаженного покоя. Я пришел в себя, на этот раз чувствовал себя удивительно бодрым и отдохнувшим. Жажда куда-то ушла. Открыв глаза, я увидел доктора. Это был мужчина, средних лет, с благородными чертами лица. За его спиной стояли парень и девушка. Интерны, видимо. Доктор сидел на краю койки и что-то записывал в историю болезни.
- Док, что со мной? - нарочито бодрым голосом спросил я?
- Здравствуйте. Пока рано говорить, - сказал доктор, нахмурившись, не отрывая голову от истории болезни.
- А анализы, анализы пришли?
- Да.
- Что там, док? Говорите, не томите! - доктор нахмурился, встал и повернулся ко мне спиной.
- Мы подозреваем, что это бешенство, - он поднял лицо, оно было хмурое, как грозовая туча.
- Какое на хрен бешенство, Вы что, совсем рехнулись? Меня последнее время никто не кусал. В это мгновенье, шрам от укуса оставленный Юлей, предательски начал гореть.
- Нет, этого быть не может. Док, вы сможете меня вылечить? - врач обернулся, в его глазах блеснуло сомнение, и я знал, что он скажет, нет. Но он сказал
- Да, мы сделаем все, что можем, чтоб вылечить вас. Пока лучше отдыхайте. Ах да, вот еще кое-что. - Врач взял стакан и наполнил его водой, из графина, что стоял на больничной тумбе.
- Попробуйте выпить, - он протянул стакан мне. Я взял стакан в правую руку и тут меня пронзил озноб. В стакане переливалась мерзкая, прозрачная жидкость, она поблескивала на солнце, до боли в глаз.
- Док, что это?
- Вода. Можете выпить?
- Нет, это не вода.
- Ладно, не вода, лекарство. Выпить можете? - я поднес жидкость ко рту, и тут барабанная дробь пробежала по всему телу. Меня начало трясти крупной дрожью.
- Нет, док. Уберите, прошу вас, - заикаясь, прошептал я.
- Хорошо. А сейчас, мне пора, - он быстро сделал какую-то запись в истории болезни и направился к двери, жестом приказав интернам следовать за ним.
- Выздоравливайте, - сказал он, уходя и захлопнув дверь.
- Док врет, и ты сам себе врешь, - раздался голос откуда-то из-за поля зрения.
- Тебя не вылечат, а для интернов, ты лишь пособие. Не правда ли, Максим? - у стены стоял он, мой незримый для окружающих спутник. Он нахлобучил свою гадкую шляпу на лоб так, что из-под нее виднелась лишь улыбка.
- Еще немного, самую малость и я совсем перестану уходить. Ты рад?
- Да чтоб ты сдох, тварь бесчеловечная, - процедил я сквозь зубы.
- Ай, малыш, как тебя несет. Со мной, точно ничего не произойдет. А вот на твой счет, у меня большие сомнения. Кажется, когда ты был ребенком, тебе рассказывали родители, про эту болезнь, когда ты тискал бездомных дворняг?
- Да, что-то припоминаю, - произнес я, пытаясь воскресить в памяти заветы отца, по поводу бездомных животных. Ничего не выходило. В голове всплывали лишь обрывки фраз "Водобоязнь" и "Если она тебя укусит, ты умрешь", мой отец не слишком любил церемониться с объяснениями.
- О, мой маленький друг, даже ты был ребенком. Скажи мне, где было твое сострадание, когда ты истязал тех девушек?
- Это было ради высшего блага, ради моего искусства. Только искусство способно пронести красоту через века. Тебе этого не понять, ты всего лишь галлюцинация.
- Почему же? Я тебя прекрасно понимаю. Искусство, всегда прекрасно навивает романтическое настроение, или наоборот, ужас. Считай меня тоже, человеком искусства. Ах да, прошу прощения, оговорился. Галлюцинацией от искусства, я думаю, так будет несколько проще для восприятия.
Таламус громко театрально захохотал. Звук Его смеха пробирал до костей и ласково обволакивал трепещущее в груди сердце стальным холодком.
- А теперь отдыхай. Ведь представление начинается! Искусство, высшая цель! - Сказал он и затих. Сегодня он больше не говорил со мной. А его призрачный силуэт казалось, притаился у стены, недвижим и безмолвен, но он был там, я чувствовал терпкий запах его сигары.
Шли недели, мне становилось хуже. Таламус уже не уходил, он был всегда рядом. И каждый день, когда я засыпал в этой холодной больнице, насквозь провонявшей антисептиками, я слышал щелчок пальцев. Этот хмырь, вновь и вновь щелкал своими пальцами, когда я засыпал и просыпался. По нему было видно, что он наслаждается каждым мгновением моего плачевного состояния. Несколько раз, у меня были приступы. Стало очень тяжело на что-то смотреть. Глаза будто отказывались подчиняться, и начали отниматься ноги. Все это время я не вставал, врачи привязали меня к койке, чтоб во время очередной судороги, уберечь меня от перелома. По нужде я ходил под себя, в холодную стальную утку, которую медсестра не слишком то и спешила менять. В палате стоял тошнотворный запах экскрементов. Сейчас я уже сам не чувствовал, когда гадил прямо в постель. В прочем, мне уже все равно. Скорее бы это кончилось, я так больше не могу. Великий скульптор своего времени, лежит и срет под себя, потихоньку утопая в собственной моче. Мой мучитель, деловито расхаживал по комнате и курил свою проклятую сигару. Запахов я уже не различал. И тут, впервые за много дней, он подошел ко мне и заговорил.
- Ну что Максим, завтра днем, у нас с тобой состоится большое событие.
- Какое? - Едва выдавил я из себя слова, похожие на хрип.
- Ты умрешь, мой друг, - сказал он, расплываясь в хищной ухмылке.
- Пошел ты, - произнес я, отрешенным и тихим голосом. Щелчок, и мир вновь поплыл, смешивая в картине комнаты, все углы. Сладкий туман застелил мой разум, он был как сладкая вата, которую мне покупала в детстве мама. Такая... липкая, что оставалась на щеках и всему, к чему притрагивалась. Вновь потеря реальности.
Я пришел в себя. Осознание реальности медленно возвращалось ко мне. Попытка открыть глаза, ничего не дала. Было трудно дышать, вдох давался с титаническим усилием. Тяжелые веки все-таки поддались моей ослабевшей воле. Врачи стояли передо мной.
- Как вы себя чувствуете, Максим? - я попытался пошевелить языком. Рот был приоткрыт, что-то теплое стекало на грудь. Я не мог пошевелить глазами. Еще одно усилие напрасно. Как же трудно дышать, тяжесть кузнечной наковальни давила на грудь. Доктор развернулся, обратившись к интернам, сказал.
- Коллеги, терминальная стадия болезни, увы, мы были бессильны с самого начала.
- А что у него там, у рта? - спросила девушка, высоким слегка писклявым голосом.
- Пена, он уже нас не слышит.
- Но я слышу, я слышу вас, проклятые убийцы! Помогите мне, помогите, пожалуйста! - Попытался завопить я, но мой отчаянный крик прозвучал лишь в моей голове. Рядом с врачами стоял мой мучитель. Это кошмарное существо в обличии человека, меняло свои лица как перчатки. Он стоял и улыбался, в его правой руке что-то было. Но я не мог этого разглядеть, я лишь видел своим, не мигающим взором докторов, и край фигуры Таламуса. В ней более не было ничего эфемерно, он был реален, как люди, которые наблюдают за моей агонией. Совсем тяжело... дышать. За окном идет дождь, капли падают и выбивают мой пульс на подоконнике. Кап, кап, так медленно и неторопливо, вода встречается с металлом. Но смогу ли я пережить этот дождь? Таламус подошел ближе, стал рядом с докторами и я смог разглядеть предмет в его руке. Это был огромный топор. Черный с переливами дьявольских огней топор, я со всех сил попытался заорать
- Обернитесь у него топор!- Но ничего не произошло, лишь удары капель дождя о подоконник. Тут я с ужасом осознал, что не могу больше дышать, слишком тяжелыми стали мои легкие. Ужасная судорога пронзила все тело, чудовищная боль обожгла каждую мышцу, всепожирающий огонь, заполнил каждую молекулу моего тела.
- Пора, Максим, пора просыпаться. - Он замахнулся огромным топором, топором в котором была заключена вечность, тайна жизни и смерти, великое в ничтожном, а ничтожное в абсолютном. Его лезвие, медленно приближалось к моему лбу, а в голове все звучало.
- Пора просыпаться. - Удаляющимся эхом звучало в моей голове. Кап, кап, кап. Барабанил дождь. Лезвие холодным поцелуем коснулось моего лба, разрубило плоть и преодолело кость. А потом наступило спокойствие. И лишь где-то во тьме, как отголосок я продолжил слышать тихое "кап, кап, кап...". Этого теплого осеннего дождя.
- Вот так, коллеги. Иногда больные просто забывают, как дышать.
- Зачем вы нам это показали, Олег Александрович? - Едва сдерживая слезы, к доктору обратилась интерн.
- Врач должен уметь встречать все от рождения новой жизни, до угасания старой. Тем более, редко выпадает возможность увидеть естественное течение этой тяжелой болезни.
За смертью следует пустота, за пустотой, новый путь, во всяком случае, так принято считать. Хотя кто-то и увидит яркий свет в конце туннеля, как иллюзию угасающего сознания. Я же увидел огромное цветочное поле, на котором росли фрезии. Я лежал на спине, ощущение тела вернулось ко мне. Сильный цитрусовый запах ударил мне в лицо. Я медленно встал на ноги, с удивлением осознавая, что здоров. Неподалеку от меня стоял он, Таламус. Он стоял ко мне спиной и любовался заходящим за горизонт солнцем. Я принял решение, прибить сволочь и тихо начал подходить со спины.
- Здравствуй Максим, - сказал он спокойным тоном. Я проигнорировал.
- Тебе нравится это место? - продолжал он. Я был уже очень близко, и когда уже был готов к броску, он поднял правую руку к виску и тут же раздался щелчок пальцами. Паралич вернулся и я как скошенная травинка, опал на землю, с загибающимися назад ногами.
- Я знаю, что нравится. Максим, пора отринуть кошмар, который ты создал и наконец, проснуться.
- Ублюдок, о чем ты говоришь? Ты издевался надо мной, когда я умирал. А сейчас рассказываешь мне про какие-то кошмары, это ты устроил?!
- Максим, это был твой шанс, прожить отличную жизнь, такую о которой ты мечтал. Но что же с тобой случилось? А ты наполнил свою жизнь тщеславием, самолюбованием и гордыней, разве ради этого стоит жить?
- Я тебя не понимаю.
- Ты скоро поймешь. Возможно, даже скорее чем тебе хотелось бы. А сейчас, полюбуйся этим закатом вместе со мной. - Ненависть куда-то ушла, я почувствовал глубочайшее умиротворение, стал рядом со своим мучителем и обратил свой взор в даль.Закат, алыми красками поигрывал над полем чудесных пестрых цветов. Они были такими разными, как человеческие души, наполнявшие мои скульптуры. Тысячи, нет, миллионы цветов застилающих все до края глаз. А за ним, алел закат. Наблюдая за этим чудесным пейзажем, рядом с моих ухом раздался щелчок пальцев.
Массивное эхо этого щелчка разнеслось над полем. Казалось, что цветы подхватывали звук и передавали его дальше, а потом возвращали с оглушительной мощью. Мир начал искажаться и деформироваться. Немыслимые геометрические контуры проступали сквозь эти искажения. Пока и этот уютный мирок с фрезиями не растворился в небытие. В носу остался лишь призрачный цитрусовый аромат, как мимолетное напоминание об этом мире.
Пощечины хлестко били меня по лицу, пока новый мир обретал краски в своей пугающей реальности. Я открыл глаза. Все плыло перед ними, я видел расплывчатые контуры лиц.
- Док, по ходу дурик все-таки очнулся, - откуда-то издалека, раздался приглушенный голос.
- Ну, слава богу, еще одного жмура нам в этом месяце, только и не хватало.
- Давайте мы ему вкатим чего-нибудь чтоб снова не вырубился.
- Кофеина засандальте дурику. Отрубится, потом опять полдня будем откачивать, - мир постепенно обретал цвета, а звуки голосов мужчин, отчетливыми и узнаваемыми.
- Алиса, скажи мне, пожалуйста, как так получилось, что у тебя больной пролежал черт знает сколько в гиппе?
- Петр Иванович, простите, пожалуйста. Забыла! Клянусь, не специально, обещаю, что такого больше не повторится.
- Забыла?! Да дурик чуть копыта не отбросил, от твоей дырявой бошки. Алиса, еще раз такая хрень повториться и ты вылетишь отсюда пулей и мне будет насрать, что ты чья-то там дочь, - сознание практически вернулось. Я попытался приподняться, слегка подняв голову, ничего не вышло.
- Максим, как ты? - обратился ко мне мужчина в халате. На его лице была легкая небритость, а в глазах застыл немой вопрос.
- Я... Я.. где я? - простонал я.
- В больнице. Вы меня узнаете?
- Нет.
- Я ваш лечащий врач. Петр Иванович. Ничего, скоро память к вам вернется. Это бывает, - доктор отпрянул и властным тоном произнес. - Покормите его как следует, и приведите в порядок, у парня был тяжелый день. Дима, помой его, ты все-таки. Да, и еще сегодня дежуришь по этажу.
- Чего сразу я? Мы вообще-то с Федькой дежурим.
- Я сказал, ты услышал.
Дима недовольно пробубнил что-то под нос, но кивнул. Это был высокий тощий мужчина, с длинными волосами и огромным кадыком. Рядом с ним, как я понимаю, стоял Федя, полная его противоположность. Маленький, толстенький, но очень харизматичный мужичок.
- Нет. Я сплю! Я сплю! Какая больница!? Какой доктор?! Я Великий скульптор, выпустите меня. Я хочу домой! - заорал я во все горло.
- Пожалуйста, я лишь хочу проснуться. Отпустите меня, богом прошу, заклинаю вас, отпустите, - я резко попытался встать, но ноги меня не слушались, я упал с койки больно ударившись головой о тумбочку и зарыдал.
- Уууу, похоже, все серьезно, - сказал Федя.
- Ребят, положите его обратно, - санитары подошли ко мне и начали под руки поднимать.
- Твою ж мать, этот урод обоссался, - завопил Дима
- И это тоже тебе придется отмывать, - сказал Петр Иванович. - Алиса, принеси нашему другу тряпку и швабру.
Медсестра убежала на пост, через минуту вернулась с потрёпанной тряпкой и ведром.
- Швабры нету, с ней вчера дурик из шестой палаты пытался совокупиться, вот и сломал, прежде чем мы ее отобрали. - Доктор кивнул.
- Тогда рученьками, рученьками.
Я завывал как раненый зверь, умоляя отпустить меня, пока мужчины укладывали мое тело на кровать.
- Что ж, а пока я прощаюсь, - сделав вежливый кивок, удалился Петр Иванович.
Меня помыли, не смотря на указ доктора. Федя активно помогал Диме отмыть меня от последствий комы. И скупо накормили, прямо в палате. К тому моменту я немого успокоился. Еда за малым не вызывала ротные позывы, подслащенная каша и приторно сладкий чай, застревали комьями в горле, упорно не желая проходить по пищеводу. Потом санитары удалились, оставив меня одного, со своими мыслями.
Лежа в палате один. Я постепенно вспоминал... и то, что представало перед моим мысленным взором, погружало меня еще в большее отчаяние. С огромной натяжкой это можно назвать жизнью, скорее существование. Я всю жизнь провел в этой гребанной больнице Љ25 и мне предстоит провести здесь, остаток своих дней, хотя и говорили, что я скоро выйду.
Шизофрения, звучит как приговор. Особенно если в твоем рассудке расцветает алый параноидальный цветок, да еще опасный для общества. Тебя запирают навсегда в дурдоме. Да, может я и прирезал одноклассника, но разве он не сам напросился? Остается только смирение, или нет?
Ближе к вечеру, ко мне в палату пришел Федя.
- Максим, к тебе посетитель.
- Кто? - Привставая с койки, спросил я.
- Макс, к тебе кроме мамы, уже никто не приходит как лет двадцать... - сказал с недоумением Федя.
Я поднялся и слегка хромая, отправился за ним. На голове уже надулась внушительная шишка, последствие моего возвращения в себя. Пройдя некоторое время по коридору, миновав пост и полторы дюжины палат, мы пришли в комнату свиданий. Федя завел меня внутрь. Это было крохотное помещение, с большим квадратными столом и двумя стульями. Друг напротив друга по разные стороны стола. На ближайшем к двери стуле, сидела старушка, лет семидесяти. Ухоженная и опрятная. Увидев меня, она начала приветливо улыбаться. Федор под руку усадил меня на стул, напротив нее.
- Сынок, привет. Что с тобой? Что у тебя на голове?
- Упал, Мам, - тихо сказал я, едва узнавая женщину перед собой.
- С тобой хорошо обращаются? Кормят как, а то смотри, исхудал как?!
- Нормально, Мам. Расскажи лучше, как у тебя дела?
- Хорошо сына, вот тетя Зоя, корову купила, молочком угощает. Теперь всегда свежее, - лицо ее на миг помрачнело, пробуждая воспоминания о низкой пенсии, проблемах со здоровьем и прочих старческих неурядиц, но вслух она этого не произнесла. - Мне теперь пенсию соц. работник приносит.
- О, как.- Расскажи про него.
- Про нее. Милая, молодая женщина. Иногда она ходит даже в магазин для меня. Ноги совсем уж не те, что в молодости. Артрит, меня совсем доконал. Ходить тяжело, сына. Поэтому я так редко и навещаю тебя.
- Я понимаю, мам. Я бы сам приходил, да как ты знаешь, меня не выпускают отсюда, - на лице матери появилась вымученная улыбка.
- Максик, я тебе гостинцы принесла, - сказала она, передавая через стол красную авоську с фруктами. - Доктор сказал, что тебе не помешают фрукты.
- Спасибо мам, ты не представляешь, как последнее время хочется скушать что-нибудь сладкого.
В комнату зашла медсестра.
- Максим, пора на процедуры, - хорошо поставленным командным голосом произнесла она.
- Хорошо, хорошо. Одну минутку.
- Мама я тебя люблю, - сказал я, протягивая руку к ее руке. Она покраснела и смутилась.
- Как Олеся поживает? - продолжил я.
- Какая Олеся?
- Ну, жена моя. - В глазах матери, на миг блеснул ужас.
- Макс, у тебя нет, и не было никогда жены... - после этих слов, меня будто ударило током, но я постарался держать себя в руках. - Ты здесь с 13 лет.
- Прости Мам, совсем голова барахлит последнее время. Мамуль, мне на процедуры пора.
Я поднялся и вышел из комнаты в сопровождении медсестры, пятью минутами позже, мне сделали нестерпимо болезненный укол и отвели в мою палату. Где я остался наедине со своими мыслями.
Мама сказала, что я не был женат, что я тут с 13ти лет. Но я ничего не помнил, лишь смутно узнавал персонал больницы. Какие-то воспоминания крутились в голове, но эта была та, другая жизнь, или нет? Я же был знаменитым скульптором. Неужели я это все придумал? Как такое вообще может быть?! Это должно быть просто кошмар, надо лишь подождать и я проснусь, все станет как прежде, я вернусь к своим скульптурам и к Анне. Или я умер? Я же умирал в больнице от бешенства. Что мне сниться и где, правда? Если это и есть реальность, то почему я помню ту, иную жизнь? Я забился в угол палаты и тихонько заплакал.
- За что?.. За что мне все это?.. - тихо сквозь слезы повторял я.
- Ты знаешь за что, Максим, - я поднял заплаканные глаза, а там стоял он. Как обычно в шляпе и с сигарой. - Ты потратил свою жизнь на то, что не достойно великого человека, кем ты всегда мечтал стать.
- Но я же... Я же делал это ради искусства, ради будущих поколений. Я хотел, чтоб мои работы разжигали огонь любви в сердцах потомков, как когда-то в моем, разожгла Олеся.
- Твои работы, могут распалить лишь черное сердце. - Он глубоко затянулся. - Поэтому ты и здесь. Проклятые души, никогда не находят покоя среди цветов. Но видит создатель, я пытался тебе помочь, что было мочи, пытался.
- Но ведь ты можешь все вернуть! Я понял свою ошибку, я больше не буду делать того, что делал.
- Мог, Максим, но теперь, это уже выше моих сил. Теперь я всего лишь твоя галлюцинация, даже не от искусства, - он слегка улыбнулся - а просто образ. - Сказал он, грустная улыбка застыла на его лице, и растворился в несомом сигарном дыме, который теперь не имел запаха.
Я ничего не понимаю. Как бы я хотел осознать это, но не получается. Как назло, предательски сильно заболела голова. Надо успокоиться и все станет на свои места. Я сделал три глубоких вдоха, встал и взял с тумбочки авоську. Там были мандарины, яблоки и бананы. Я взял мандарин.
- Мои любимые, - тихо сказал я.
-Это я помню. Но почему? -быстро расправившись со шкуркой, я съел один, потом еще один. Стало легче, а после, пришел долгожданный сон.
Следующий день, был не богат на события, привезли еще несколько психов, санитары и врачи их называли "Дуриками", что в принципе было не лишено смысла. Я попросил у медсестры тетрадь и ручку, в обмен на обещание хорошего поведения и стал вести дневник. Начертание слов на бумаге, укрепляло мою связь с реальностью и успокаивало терзавшую меня головную боль.
Новый день, встретил меня необходимостью идти с самого утра, на этот зловредный и болезненный укол, выходя из процедурки, ко мне подошел Дима.
- Привет Макс, - его кадык нервно гулял вверх и вниз. - Меня доктор послал.
- Да, что-то случилось?
- Твоя мама умерла, вчера. Споткнулась в магазине и ударилась головой. Это спровоцировало инсульт.
Мир стремительно начал терять краски. Жгучее отчаяние разливалось по моей душе, как река в половодье. Затапливая все на своем пути, она не пощадила даже самого дальнего закоулка сознания. Нет, мама не могла... Она единственный человек, который заботился обо мне здесь, все 20 лет, которые я тут был. А теперь она умерла. Я ее так любил, теперь я помнил это, теперь я не сомневался, что именно это было реально. Кажется, я что-то кричал, я не помню. Я чувствовал что-то мягкое у себя под пальцами. Сознание рисовало те нежные девичьи шеи, что прошли через мои руки, в том мире, где я был скульптором. Но эта была не такая. Эта была шея Дмитрия. Я повалил его на пол и вцепился ему в глотку, в приступе ярости и отчаяния сводя пальцы все сильнее и сильнее. Крича, так громко и пронзительно, как только мог. Я ощущал как голосовые связки, предательски вибрируют и вот-вот разорвутся, срывая моя голос. А потом спустились сумерки... Я услышал свой крик, но уже не отчаянный и яростный, а пронзительный крик боли. Дима уже сидел на мне, его колено уперлось мне в локтевой сустав, потом он потянул за руку, на себя и... что-то хрустнуло, будто порвался канат, в глубине моего сознания и я отключился.
Придя в себя, я обнаружил свою левую руку загипсованной, а себя лежащим в палате. Я не знаю, сколько времени прошло и что вообще происходит. Рука под гипсом жутко болела, а кожа чесалась. В голове промелькнули события предшествующие отключке. Дима, рука, мама... моя мама умерла... Мамочка... Я перевернулся на правый бок и горько зарыдал. Я старался плакать тихо, но ничего не вышло. То и дело я в голос всхлипывал, и на шум прибежала медсестра.