Я вышел навстречу полю. Оно покрылось первым снегом, и от этого черно-белое, как взгляд на мир глазами милиционера. Я давно хотел застать его в таком виде, ждал с лета. Именно такое - широкое, туманное, неподвижное и тихое, с затвердевшими комьями земли и изредка торчащими сухими и жесткими стеблями сорной травы. Тихо так, что хруст первого снега под ботинками звучит будто пружинное полотно металлической кровати, на которую устало садится думающий о смерти старик. И если внимательнее прислушаться, то между вдохом и выдохом, между двумя ударами сердца будет слышно, как едва звенят капельки влаги, выкристаллизовываясь из выдохнутого пара. Маленькие колокольчики зимы. Заиндевелых щек бубенцы.
Я иду по полю, и за мной не остается следов, лишь черно-белое полотно, словно простреленная ветхая портянка, вывешенная из окна вместо белого флага. Я останавливаюсь в географическом центре поля и тишина становится настолько пронзительной, что звенит в ушах. Мороз щиплет пальцы и пробирается в рукава, а вокруг рта, на бороде и воротнике образуется иней. Я стою в самом центре и стараюсь не шевелиться, не шуршать нелепыми ныне предметами и не дышать, опасаясь спугнуть обволакивающую тишину и неподвижность. Замирание.
Поле милосердно ко мне. Оно сковывает мои ноги и леденит сердце. Чтобы не нарушал гармонию. Чтобы не хрустел. Чтобы не звенел.