Аннотация: Рассказ, написанный по заявке. Была лишь дана тема, два слова, что можно увидеть в заглавии. А что получилось - судить читателю.
В большом круглом зрачке больше не отражалось ничего. Еще недавно здесь гремели сабли и кричали люди и лошади. Но сейчас это все было уже не важно. Под ногами было только месиво из грязи и крови, от чего каждый стук копыта напоминал чью-то очередную смерть. Он устал слышать звуки смерти и крики, он решил остановиться, чтобы больше не бежать, больше никогда. В тот момент он потерял причину бежать.
Некогда сильное и большое, а сейчас измученное и израненное тело чуть вздрагивало от поднявшегося ветра, принесшего новый запах крови и битвы. Ноздри зашевелились, вдыхая неприятный дым и морозный ветер. Ухо осторожно повернулось в сторону почти полностью сгоревшего здания. Звякнули удила, которые он пережевывал скорей по привычке, чем некогда из-за нетерпения или несогласия с всадником.
Великолепный гнедой жеребец, гордость далеких земель, чьим станом и движениями могли любоваться прекрасные леди и похваляться джентльмены, стоял, пошатываясь, посередине отгремевшей битвы.
Его спина была легкой, непривычно, пугающе легкой. Не было больше руки, что направляла его, не было слышно больше азартных криков или звонких приказов. Только тишина, да раздражающий гвалт налетевшего воронья.
А ведь совсем недавно он мчался в бой, вперед, не пугаясь ни огня, ни выстрелов, ни криков. Кровь его не волновала. Порой его собственная гнедая шкура окрашивалась алым. Особенно, когда он, защищая своего хозяина, отбивал копытами по врагам.
Они защищали друг друга. Хозяин знал, куда направить его силу, а конь верно служил своему человеку долгие годы. Пока фортуна не отвернулась от них.
Жеребец наклонил голову, касаясь мягкими губами лежащего на земле человека. Нос непривычно толкнулся в знакомую, но такую холодную руку. Он словно не понимал, почему его человек лежит в такой странной позе, лицом почти что в грязи. Он словно надеялся до последнего момента, что сейчас человек встанет, рассмеется своим хриплым басом, похлопает по шее и вскочит в седло. И они снова сольются воедино в торопливом слаженном беге.
Теплый нос осторожно коснулся тела снова. Конь слегка подтолкнул человека, но бережно, осторожно, как если бы он в очередной раз выпрашивал лакомство. Но тело оставалось неподвижным. Окровавленная форма солдата отразилась в больших голубых глазах, чуть зажмурившихся и слезящихся от дыма и ветра.
Конь сделал шаг, но как-то неуверенно и остановился, поднимая голову в серое, недружелюбное небо. Это была не его страна, не его родина. На его родине не было таких темных и низких небес, что словно тяжелая попона давят на спину.
Снова зубы застучали об удила. Хозяин не должен так лежать, обычно люди лежат не так. Хозяин был непривычно тихим, что даже коню не хотелось издавать звуков.
Тяжело вздохнув, он снова сделал шаг, и... о чудо: тело сдвинулось!
Уши навострились, но стоило ему остановиться, как хозяин замер снова. Жеребец шагнул, хромая, еще раз, и почувствовал, что что-то тянет его, что-то с правой стороны. Тело хозяина снова зашевелилось, но сейчас это было лишь благодаря движениям гнедого. Он осторожно принялся переставлять ноги, опираясь на здоровые, чтобы уберечь поврежденную, и отправился вперед. Хозяин не любил оставаться на одном месте. Значит ли это, что хозяину нужно двигаться? А значит, и он будет.
Копыта снова месили эту ужасную, недружелюбную землю, а гнедой все шел, таща осторожно, как только можно, свою ношу. Куда-нибудь, прочь от этого поля, где громкий выстрел заставил его хозяина предпочесть землю спине верного скакуна.
Поднявшийся ветер растрепал свалявшуюся гриву коня и выхватил вплетенную туда алую ленту с тремя деревянными бусинами. Они были очень долгое время в пути, без остановок. На остановках хозяин обычно запускал пятерню в его густую гриву и расправлял ее по прядям, а после вплетал ленту, приговаривая, этот амулет защитит их от беды. Жеребец не мог дождаться того момента, когда хозяин сможет снова дотронуться теплой ладонью до его губ. А в ладони гнедой обнаружит кусочек хлеба или сахара...
Но упавшая на нос капля заставила коня замотать головой, отгоняя теплые воспоминания. Только лишь они грели его в эту ночь. Запах битвы оставался уже далеко позади. И ноздри коня затрепетали снова, чувствуя уже другие, более привычные запахи: крова и пищи. Теплого места и того, где они могли бы укрыться от мерзкого моросящего дождя.
Когда жеребец дохромал до того места, где его копыта застучали о нечто твердое, вместо грязи, было уже темно. Он старался идти на звук и на запах. Обещание тепла и еды манило его, заставляя забыть про боль в сведенных суставах. Может быть, там у хозяина будет не такая холодная рука?
Здесь пахло людьми, но дождь и позднее время загнали жителей поселения в дома. Деревянные и каменные домишки неприветливо задвинули ставни, но конь не умел стучаться. Он лишь нашел приоткрытый то ли от забывчивости хозяев, то ли от ветра амбар, открыл дверь носом и зашел туда, осторожно затаскивая свою ношу следом. Здесь было тепло, сухо и пахло едой.
Гнедой споткнулся в темноте, припав на передние ноги. И тут же ноздри встрепенулись, а уши прижались. Он ткнулся мордой в тело человека, проверяя, как его хозяин. Подкосившиеся ноги задрожали, отказывались поднимать тело жеребца. И тогда он опустился на пол и заржал. Громко, из последних сил. Может быть, хозяин услышит, проснется. Гнедой унес их, как он делал это обычно. От дождя, от опасного поля, где пахло смертью и кровью. И лишь после этого жеребец закрыл глаза, положив морду на землю.
- Батюшки... - раздалось над самым ухом. Запахло слегка прокисшим молоком и хлебом. Хороший, добрый запах. Свет ударил в глаза, но голову конь так и не поднял, лишь смотрел на вошедших большими мутными глазами.
Женщина что-то закричала, зовя кого-то смешным именем, которого он никогда прежде не слышал. И уже оба этих человека подошли к ним с хозяином. Женская рука нежно коснулась шеи, а мужчина проверял человека.
Гнедой насторожил уши. Его хозяина перекладывали на спину и снимали с него одежду и начали хлопотать, что-то говоря. Конь зашевелился, взволнованно зашевелив ноздрями и силясь поднять голову, чтобы посмотреть, куда эти люди уносят его хозяина. Даже заржал вслед, но кто-то похлопал его по шее, говоря что-то ласковое и успокаивающее. И под этот тихий голос гнедой провалился в спасительную темноту, где больше не было шума, запаха крови и боли.
Человек проснулся рано утром с первыми петухами. Раны все еще болели, но люди, что приютили его, долгое время ходили за ним, перевязывали раны, отпаивали мясным бульоном, и солдат быстро шел на поправку. Он впервые смог открыть глаза и осознать в полной мере, где он находится. И даже сесть на кровати, куда добрые люди его уложили.
Шла война, и то сражение, где он получил свои раны, было лишь одно из немногих, но эти люди понимали, что среди раненных не может быть чужих.
Солдат заметил на столе горячую миску супа, и это было очень верным способом согреться, ведь с того момента, как он попал сюда, всюду уже лежал снег.
Похлебка была хороша. Солдат съел несколько ложек, когда дверь в дом отварилась, и в нее ввалился мужик, несший охапку дров.
- О, ты уже какой шустрый, - и мужчина улыбнулся приветливо. - Гляди-ка, мать, как нашему солдатику похорошело-то!
И правда, женщина, которую мужчина окликнул с улицы, зашла и улыбнулась ему мягко, по-матерински:
- Соколик, как ты себя чувствуешь? Ползимы пролежал в беспамятстве, горемычный, мы ужо думали, не вытянем, - она улыбнулась и подошла к кровати, присаживаясь рядом.
- Но есть у тебя ангел-хранитель, милок, - она похлопала солдата по ноге, и улыбка на его лице вдруг сползла, и солдат посмотрел на добрую женщину, что твердила про чудесное спасение.
- Как звать-то тебя, горемычный? - спросила женщина, улыбаясь, а мужик принялся стягивать тяжелый тулуп.
- Артур, - представился солдат, помрачневший. Он был благодарен этим людям, что выходили его, но...
- Матушка, сражение обошло ведь это место стороной? - спросил он тихо.
- Да, друг, далеко, почти у самой реки было сражение, - ответил мужик, входя в комнату и наливая и себе похлебки.
- Так как же я... - тихо, с некоторой надеждой в глазах, пролепетал Артур.
- Так говорю же, ангел у тебя есть. Это ли не чудо, как тупой скотине боги дали ума, чтобы да привела она не помощь к человеку, а человека к помощи...
- Мать, да перестань ты, - перебил мужик. - Конь твой, гнедой. Ночью к нам в амбар забрел. Вместе с тобой. Уж боги ли хранят тебя, не знаю, но то, что твое появление чудом называть стали - оно верно.
Лицо Артура на мгновение прояснилось неуверенной улыбкой:
- Где же конь?.. Здесь ли мой боевой товарищ?
Но женщина лишь вздохнула, покачав головой. Она полезла куда-то во внутренний карман многочисленной одежды и вытащила красную ленту с тремя деревянными бусинами, но Артур увидел кровь на дереве и алой ткани.
- Соколик, так зима-то в самом разгаре. Запасов у нас никаких почти, ибо война, а единственная корова на все село - и та пала еще в конце лета...
Артур сглотнул, чувствуя, как к горлу подступает ком. Он выронил ложку и случайно опрокинул тарелку с похлебкой, что разлилась по деревянному грязному полу. Солдат сжимал в руках амулет с красной лентой, что сам вплетал в гриву своему другу.
- Ему было уже не помочь, милый. Он действительно спас нас всех. Не приведи боги вас обоих к нам в деревню, детишки точно не пережили бы зиму. А вы дали нам надежду...
Артур медленно опустился обратно на кровать, все еще сжимая в руке ленту. Женщина поднялась, кряхтя, и поставила миску обратно на стол.
- Вы правы, - проговорил Артур тихо, срывающимся голосом и повязал красную ленту с бусинами на руку.
- У меня действительно был ангел-хранитель, - и Артур даже улыбнулся, перебирая бусины руками.