Словно кот Бегемот в лучшие страницы жизни, я просто сидел на веранде маленького кабачка, спиной к улице, никого не трогал, даже примус не починял. Пиво пил.
- Ну, чего смотришь зря? - спросил строгий голос за спиной. - Помоги лошадь донести.
Куда я смотрел? Вечно найдёт к чему придраться. Господин Полухин собственной персоной.
Опоздал минут на сорок. Больше даже. А ведь договаривались не опаздывать. Потому как очень спешили на выставку.
В реальной жизни за Рашидом обнаружилось множество талантов. Самым большим сюрпризом для меня явилось рукотворчество. В свободное от работы время, Полухин занимался скульптурными композициями. Одну из них я обещал помочь донести до выставки.
Скульптура была замечательная. Этакий антикентавр. Удивительная по живости и красоте лошадь с умной и грустной мордой, а в седле сидела половина барона Мюнхаузена. Нижняя половина.
У немцев есть похожий памятник, но там всё наоборот. Разрубленная напополам лошадь никак не может напиться, а целый и невредимый барон Мюнхаузен издевательски смотрит свысока на страдания животного.
Полухинская версия памятника была мне гораздо более симпатична. Тем более, что верхняя половина немецкого барона, по слухам, сидела у Полухина дома и тоже никак не могла напиться. Что пил барон народная молва не уточняла.
- Ты, давай, лошадь неси к машине, а я в студию сбегаю. - поставил Рашид своё творенье на тротуар. - Недавно картину нарисовал. Первый раз в жизни. Настоящую, маслом. Тоже показать хочу.
Лошадь была, практически, невесома. Может из папье-маше он её лепил, может пластик какой - не знаю. Но лёгкая.
По большому счёту, не знаю я, зачем Рашиду понадобилась эта выставка. По большому счёту, это была не выставка, а демонстрация протеста.
Протестовал художественный народ против реставрации сгоревшего манежа. Восстанавливать памятник поручили, понятное дело, Церетели. По грандиозному проекту, новую крышу здания украсит скульптурная композиция: плечистый мужик с лицом Путина и лошадь, с мордой лошади.
Творческий народ ругался татаро-монгольскими словами и лепил свои варианты лошадиной темы. Рашид, вот, тоже постарался.
Грузовое такси, открытая "Газель", стояла прямо под окнами студии. Пока мы, с водителем, привязывали коняку верёвками, Рашид, в студии не то Дездемону душил, не то тараканов кувалдой гонял.
Там билась посуда, слышались непонятные удары и понятные слова. Оставив лошадь водителю, я побежал наверх, смертоубийство предотвращать.
Никакого смертоубийства не было. Бледный Рашид стоял перед дверью и тяжело дышал.
- Что там? - спросил я.
- Ничего необычного. Стандартный последствия. - не глядя в глаза ответил Рашид. - У тебя аэрозольная краска есть?
- Нет. А что там...
- Будь другом, - остановил он меня жестом, - не заходи туда. Не надо. Пожалуйста. Тут просто, пока меня не было, знакомые художники заходили. И пара критиков. Короче, картину придётся переписывать...
- Ты точно в порядке?
Он улыбнулся. Ничего не сказал. Подошёл к соседней двери и забарабанил в неё кулаком.
- Руна! Руна, у тебя аэрозольные краски есть? Хотя бы белая. И лак мне нужен!
Я пошёл на улицу. Лошадь привязывать.
Рашид вышел минут чрез двадцать. На плече сумка, а в руках у него была картина, которую он нёс, словно поднос.
- Вот! - улыбался Рашид, забрасывая свежеотредактированное произведение в багажник. - Скульптурная композиция "Утро над Фудзиямой".
Фудзияма была похожа. На чёрном фоне пологих склонов напылен аэрозольный "снег" вершины.
- Но, ты же говорил, что это картина?
- Была картина теперь скульптура. Поехали?
Мы поехали. На саму Манежную нас, понятное дело, не пустили. Пришлось тащить лошадь по подземному переходу. Полухин нёс Фудзияму, старался не растрясти.
Выставка бестолково растянулась вокруг зелёной сетки укрывающей сам Манеж и будущую скульптуру. Мы просто прошли в конец этой "очереди" и мирно заняли место с краю, перездоровавшись, по дороге, с половиной протестного бомонда.
- Гарик обещал японцев привести. Не проходили ещё, японцы? - спрашивал Рашид у всех, кто отвечал на его приветствия.
Японцев никто из присутствующих не замечал. Увешанная фотоаппаратами делегация появилась на площади как раз с нашего края выставки-очереди.
- В самый раз успели! - радовался Рашид. - Одолжи мне, пожалуйста, свой телефончик на полчаса.
Про телефончик, наверное, стоит отдельно сказать пару слов. Выпендрёжный он. Ярко-ярко красный, с надписями "СССР", серпами и молотами, болтается на шейном шнурке, словно мобильный партбилет члена ЦК КПСС. Ещё бы фотку Брежнева на экран - и на митинг!
Некоторые недалёкие граждане считают, что это меня ностальгия заела. Пусть считают. На самом деле это лишь способ сказать миру о том, что ничего в нашей жизни не изменилось. Ничего. Те же яйца, вид сбоку. Но это личные заморочки и немного вокруг людей готовых понять столь простую мысль. Ну и ладно.
- Бери. - пожав плечами протянул я Рашиду свою серпасто-молоткастую мобилу.
- Эй! Оригато! Банзай! - закричал Полухин приближающимся японцам, после того, как пристроил мой телефон на вершину своей "вечной горы".
Японцы с готовностью двинулись на крики и призывные взмахи рук.
- Вот! - радостно отрекомендовал Рашид своё произведение. - Скульптурная композиция "Советский космонавт приземляется на гору Фудзи"! Недорого отдам.
Мне стало весело. "Пухленький" телефончик с надписью "СССР" над экраном действительно здорово смахивал на советского космонавта дизайна семидесятых годов.
Японцы начали оживлённо обсуждать между собой переведенные слова. В этот момент "советский космонавт" завибрировал и начал наигрывать полифоническую "Хава Нагилу". Институтский друг, нынче израильский верноподданный, очередное письмо прислал.
Японцы чуть ли не апплодировать начали. Ухватились за фотоаппараты и от вспышек мы просто ослепли.
- Гарик, ты их спроси, они будут покупать, или нет? - закрывая глаза руками, спросил Рашид.
- Нет, не будут. - ответил Гарик, даже не пытаясь поговорить с японцами. - Но, может быть, тебя в журнале каком напечатают. Рядом с этой "скульптурой".
- А-а... - ничуть не расстроился Рашид, - Тогда нужно придать их снимкам некоторую эксклюзивность. Для пущей ценности.
Он достал из кармана салфетку для очков. Есть такие салфетки, в упаковке, спиртом пропитаны. Вот этим спиртом он протёр мой телефон, вернул его мне, а саму скульптуру с размаху зашвырнул в широкую дыру зелёной сетки, отгораживающей стройку от улицы.
Настроение у меня как-то сразу испортилось. Пока Рашид заумно растолковывал через Гарика, какой смысл заложен в лошадь с обрубком немецкого барона в седле, я смотрел на картину.
В поумраке строительных лесов видно было немного. "Фудзияма", видимо, отвалилась во время полёта и в незакрашенном центре писаного маслом холста абстрактно переливались яркие, но гармонично подобранные цвета. Что именно было нарисовано разглядеть не удалось.
- Слушай, Рашид, а как ты её доставать собираешься? - спросил я его, полсле того, как японцы перетекли к следующему художнику.
- Никак не собираюсь.
- Жалко картину. Ну выпендрился, это понятно. Давай достанем?
- Слушай... - он открыл свою сумку и вытащил оттуда ещё одну спиртовую салфетку, - это хорошо, что ты не заметил. Но мне эта картина уже разонравилась.
- Тогда я её себе заберу! - улыбнулся я.
- Понимаешь, - он вскрыл оболочку салфетки, - пока я лошадь из просушки забирал. Ко мне пришли некоторые... Ну, я уже говорил тебе. Критики. Короче, нагадили они на картину. Только, сегодня, не в переносном, а в буквальном смысле этого слова. Поэтому, пусть валяется. Можно я ещё раз твой телефон протру.
Я взял из его рук салфетку и сам начал протирать "советского космонавта".
- А зачем тогда всё это шоу с продажей?
- Как тебе объяснить... - Рашид задумался, - хотелось, наверное, самому себе доказать, что когда их дерьмо "поправит" мою картину... Короче, что на моём финансовом благополучии это никак не скажется. А то слишком много народу считает, что без дерьма ничего продать нельзя...
Он сам скомкал фразу на половине, потому что я его не слушал. Смотрел на игру солнечных зайчиков, облюбовавших грудь лошади со всадником без... многих частей тела.
Словно бы силуэт призрачной женщины с волосами, собранными клубком на затылке, плыл по серо-стальной лошадиной груди. Собранная из пятен света женщина была беременна. Красная точка пульсировала в центре её живота.
Другой солнечный зайчик бы золотистого оттенка. В центре этого пятна светы тыманилось нечто рогатое и хмурое.
По строительное сетке плыли блики образов фантастических и земных, реальных и выдёргивающих за грань сознания.
Мозг, мой собственный мозг, отказывающийся воспринимать красоту такой, какая она есть, оторвал мои же глаза от бликов света и занялся поиском источника этого явления.
Источник нашёлся сразу.
В Полухинской сумке, открывшейся и сползшей на землю, пока Рашид открывал мне салфетку, стоял кристалл, исполненный множеством причудливо сходящихся граней. Но, сам кристалл был лишь оболочкой.
В центре гранёного стекла плавало размытое пятно неуловимого размера, цвета и очертаний. Именно это пятно и порождало все эти возникшие на солнце блики. Вот, например, сейчас, по тротуару, рядом с лошадиной ногой, луч солнца "усадил" красно-бирюзовую божью коровку. Блик света, но такой живой.
- Это... - я указал рукой в сторону кристалла.
Рашид резко обернулся и застегнул сумку. Призрачные видения оставили только след на сетчатке глаза.
- Можно посмотреть? - спросил я, ещё не до конца вернувшись в себя после увиденного.
- Извини, не могу.
Я не ждал отказа. Голова отказывалась понимать причину этого отказа.
- Боишься, что я тоже нагажу?
Ничего он не ответил. А я развернулся и пошёл. По делам, кажется. Очень жалею, что не удалось расcмотреть кристалл поближе. Но это меньшая из бед. Воспоминания, догадки и фантазии только распаляют воображение. Более всего жалею о другом. За картиной не вернулся. Зря. Очень зря.