Аннотация: Хуже нет домашних чудовищ! Верьте своим детям, прислушивайтесь к ним.
- Ваш ребенок склонен к фантазированию! - школьный психолог Вера Дмитриевна поправила очки на переносице. Папанов уныло смотрел в пол. Он помнил, как его тридцать лет назад отчитывали в школе, а теперь он был вынужден слушать претензии к своему сыну Грише.
- Вчера он сказал, что его тетрадь по русскому языку съело какое-то чудовище, - усмехнулась неприятной усмешкой классный руководитель Ангелина Петровна, вторя психологу, - вам надо поговорить с сыном. Не нужно доводить ситуацию до абсурда. Пока эту версию о чудовище слушаем только мы, учителя. Но если он начнет свои выдумки рассказывать одноклассникам, то поверьте... Ничем хорошим это не кончится.
- Дети в младших классах иногда демонстрируют неслыханную жестокость, - поддакнула психолог, - ваш Гриша может стать объектом буллинга. Надо это предотвратить, поймите.
Папанов покивал, пробормотал что-то и поплелся к выходу. Гриша был третьим ребенком в семье. Два старших сына выросли и жили отдельно, радуя своими успехами. Гриша родился поздно, и у немолодых родителей не осталось никаких сил на воспитание проблемного школьника. Он только в четвертом классе, а уже ворует у товарищей мелочь и шоколадки, теряет вещи, шатается где-то после уроков. Разговоры не помогали. И хотя сын регулярно обещал исправиться, из школы постоянно звонили с упреками. Папанов не знал, что предпринять, и уныло думал о том, что Гришку уже поздно начинать шлепать.
Папанов толкнул дверь квартиры и топтался в прихожей, стаскивая промокшие ботинки. Леся гремела на кухне посудой. Папанов заглянул к ней, чтобы поговорить о вызове в школу, но она досадливо отмахнулась. Папанов зашел в комнату Гришки, которая была первой по коридору, сразу за кухней. Сын все еще не вернулся из школы. Комната была неопрятной, неприятно пахнувшей. Стены заклеены плакатами "Очень странных дел", футболки, носки и трико разбросаны на полу. Под столом несколько скомканных бумажек. Папанов покачал головой, сын рос неисправимым неряхой.
Хлопнула дверь, Папанов выглянул в коридор. Гришка вешал курточку на вешалку, поднявшись на цыпочки. Не доставая до крючка, он вскарабкался на тумбочку и ... завалил на себя вешалку. Испуганная грохотом Леся выскочила из кухни, на ходу вытирая руки о замызганное вафельное полотенце.
- Ах ты, бестолочь криворукая, - закричала она, - сколько раз тебе говорили не громоздиться на тумбочку!
Гришка всхлипывал и шмыгал носом, выбираясь из-под вороха курток.
- А ты что стоишь? - напустилась Леся на мужа, - бери свой паршивый молоток да прибивай уже гвоздь!
Гришка наконец вылез из-под упавшей на него вешалки и виновато посмотрев на отца, поплелся в свою комнату. Папанов вздохнул, сходил в кладовку и достал молоток.
***
Сын молча, низко опустив голову, хлебал теплый рисовый суп. Рядом с суповой стояла плоская тарелка с двумя сардельками, покрытыми капельками жира. Гриша искоса смотрел на них. Супа он не хотел, но Леся, уперев руки в бока, следила, чтобы первое блюдо было съедено. Папанов читал газету, примостившись у края стола и прихлебывая чай.
- Опять по русскому тетрадку потерял? - спросила грозно Леся. Она уже получила от мужа информацию о поведении сына в школе, и ей не терпелось заняться воспитанием ребенка. Гриша неопределенно хрюкнул. Мать отобрала тарелку с супом и подвинула к нему сосиски.
- Леся, - осторожно сказал Папанов, - дай ребенку поесть.
- А ты бы уже молчал! - мгновенно отреагировала жена. - С твоего попустительства раздолбай растет! - и неожиданно хлопнула сына по спине полотенцем. Тот вздрогнул, вжав голову в плечи, но есть не перестал.
После ужина сын пошел в комнату, из которой вскоре стало доноситься тихое "бу-бу-бу". Гриша учил стихотворение "Буря мглою небо кроет".
Папанов лег на диван и включил телевизор. Леся легла рядом, водрузила на живот ноутбук, сунула наушники в уши, показывая, что ее не интересуют ни новости дня, ни американские боевики. Папанов скосил глаза на экран: жена читала какое-то женское фэнтези.
- Папа! - тихо позвал Гриша, появившись на пороге их общей комнаты, которую Леся горделиво называла "зала", - можно я сегодня в кухне на диване лягу спать?
- Еще чего! - сказал Папанов, - не выдумывай даже. Если спать боишься - ночник включи.
- А в зале можно? - еще тише спросил Гриша.
Папанов выключил звук телевизора.
- Что случилось, сын? Чудища-страшилища спать не дают?
- Ну, типа того.
- Неубедительно звучит, - хмыкнул отец, - большой уже, и не стыдно выдумывать? Не первоклашка же. Появится такое чудище-страшилище - ты его кулаком в нос. Понятно?
- Понятно, - кивнул сын, постоял немного на пороге и вернулся к себе.
***
На кровати лежал заяц с оторванным ухом. Гриша кое-как пришил ухо позавчера, но оно оторвалось снова. Волшебной силы любимой с детства игрушки не хватало для того, чтобы победить Чудовище, которое жило в комнате Гриши. Чудовище росло с каждой оторванной пуговицей, подзатыльником дылды-переростка из соседнего подъезда, визгливым вскриком мамы, новой двойкой. Сначала оно было маленьким, с ноготок, на вид почти прозрачным и жило в углу комнаты. Становясь с каждым днем все заметнее, крупнее, сильнее и гуще на просвет, оно перебралось под кровать, куда редко заглядывали. Даже пылесос боялся совать туда свою волосатую щетку-голову. Чудище поначалу было молчаливым, а теперь оно начинало порыкивать. И в этом рыке Гришка слышал: "Отдай тетрадку!". И Гришка отдавал тетрадку, а чудище засовывало ее лохматыми лапами в огромный рот и чавкало, показывая острые зубы. Потом Чудище говорило: "Носок отдай" и снова пожирало добычу. Слопало и роликовые коньки, и библиотечную книгу Жюля Верна, которую непременно надо вернуть в будущую пятницу. Гришка подозревал, что когда закончится все ценное, что у него было, то случится что-то страшное, непоправимое.
Пока Чудовище было меньше плюшевого зайца, оно еще побаивалось дневного света или включенной лампы. Теперь оно было размером со щенка овчарки. Оно спокойно ходило по комнате, даже прыгало на кровать. Оно могло и на Гришку прыгнуть, поставить лапы ему на грудь и дыхнуть своим смрадом прямо в лицо. А может, и облизать щеку или нос Гришки отравленным языком, а то и вовсе укусить.
Гришка сказал было об этом страшном создании школьному психологу Вере Дмитриевне, но та посмотрела как-то странно. Потом поднесла к плотно сжатым губам палец и покачала головой. Наверное, в ее доме тоже жило такое Чудовище, а, может, и не одно.
Родителям Гришка ничего не говорил. Он подозревал, хотя и не видел сам, что у родителей в спальне тоже живет свое Чудовище. Иначе, почему отец запрещал входить к ним в комнату? И кто мог издавать такой громкий скрип по ночам? Почему мама иногда кричала приглушенным голосом? Родители со своим-то Чудовищем не справляются, где им Гришке помочь?
***
Прошла безрадостная неделя. Мама ругалась все чаще за проступки и двойки, а Чудовище росло и толстело. Портфель был отдан на съедение и изодран в клочья, от пижамных штанов остались только две пуговицы, крепившиеся к манжетам на коленках. Футбольный мяч, подаренный на прошлый день рождения - и тот был скормлен Чудовищу. У Гришки ничего не осталось ценного.
- Съешь меня, - шептал Гришка, - ну, что ты такой упрямый! Съешь.
Чудовище урчало и хлопало своими горящими зенками. Оно сильно выросло за последнее время, едва помещаясь на кровати. Теперь не Чудовище жило под кроватью, а Гришка. Оно скучало, порываясь выйти в коридор квартиры, и Гришка знал, что вот-вот это произойдет. Мальчик знал, что удерживает Чудище в его спальне: он еще не все ему пожертвовал. Немного подумав, он решил, что остался только заяц - бесполезный, плюшевый и ненастоящий. Чудище косо смотрело на него.
- Давай договоримся, - сказал как-то вечером Гришка плаксивым голосом, - я тебе Зайца, а ты... Ты отстанешь от меня.
- Зайца мало, - прорычало Чудовище, - зайца и маму. Или зайца и папу.
Гришка заплакал, не желая уступать монстру. Чудовище ждало, его горящие глаза были неумолимы. Гришка тихонько выскользнул в полутемный коридор. В зале мерцал экран телевизора, бубнил нарядный диктор телевидения. Родители смотрели какую-то передачу. Гришка прокрался в кухню и взял самый длинный и острый нож, которым папа разделывал мясо для воскресного обеда.
***
Леся плакала, возя тряпкой по полу в коридоре, затирая следы врача-реаниматолога и двух дюжих санитаров. Нет у этих медработников никакой привычки ходить в бахилах по вызовам на дом. Попробуй-ка, приди без бахил в поликлинику!
Вымыв пол в коридоре, она прополоскала тряпку и перешла в комнату сына. Затертые пятна крови на полу и голый матрас без простыни делали обстановку незнакомой, чужой.
Папанов поехал с сыном в больницу, а ее оставили дома. Может, это и правильно? Какой толк сидеть вдвоем у постели ребенка? Он от наркоза долго отходить будет. И операция не одна ему предстоит - насидится Леся еще у кровати. К тому же скоро придет участковый и станет спрашивать, как да что.
Нож с длинным и острым лезвием все еще лежал на полу в комнате Гриши. Может, нельзя мыть тут пол до официального осмотра места происшествия?
Леся наклонилась и заглянула в темное пространство под кроватью, потом потыкала туда шваброй и извлекла драную библиотечную книжку, ручку от школьного портфеля, разодранный футбольный мяч и какую-то тряпочку.
- Вот ведь засранец! Ну, что за ребенок! Говорили мне, не нужно позднего ребенка рожать, ничего хорошего из этого не выйдет!
Повертев в руках пушистую тряпочку, Леся догадалась, что это ухо от старого плюшевого зайца. Со вздохом все находки Леся выбросила в мусорное ведро на кухне и села за стол без сил.
В дальнем углу Гришиной комнаты за шкафом шевельнулась лохматая тень. Она сильно подросла за этот вечер, и ей надоело прятаться. "Скоро придется осваивать другие комнаты", - мелькнули красные огоньки в глазах Чудовища.