Аннотация: Сублимация армейских баек нескольких уважаемых мною людей. Все совпадения считать случайными
Заяц на поводке
За полтора года, проведенных в Германии, Ленька порядком подзабыл то, чему его учили в учебке славного города Кишинева, зато успешно освоил мастерство гешефта и "чейнч абгемахт", даже стал в этом некоторым образом спецом. Именно в этом качестве младшего сержанта использовало командование родной роты обеспечения. Несомненно, он обладал определенными талантами и уверенно шел по стезе снабжения всех страждущих благами цивилизации за умеренные деньги - рубли и марки.
Когда впереди замаячил неотвратимый, как крах капитализма, дембель, Леонида озаботила перспектива возвращения на Родину. Не то, чтоб его совсем не тянуло к родным осинам, но свою жизнь в нечерноземной полосе России он вполне уверенно мог назвать прозябанием, если б знал это слово. По сравнению с жизнью в Германии, разумеется. Посему с несомненным энтузиазмом он воспринял предложение остаться на сверхсрочную, прапорщиком.
Тут, как бы в виде лирического отступления, надо отметить, что прапорщики роты обеспечения образцового мотострелкового полка в основном занимались обеспечением приема и обслуживанием всяческих комиссий и проверяющих из штаба Группы войск. Обеспечивали сервис, так сказать.
Например, один генерал, регулярно наведывавшийся с инспекцией, страстно любил утиную охоту. Так для него в пожарный водоем посреди техпарка спускался специально изготовленный понтон, в центре которого было закреплено вращающееся кресло стрелка с бомбардировщика, а по краям - ящики с высаженными камышами, дабы у сидевшего на понтоне создавалась иллюзия уединения. Камыши регулярно удобрялись и подрезались, а кресло регулярно смазывалось специально закрепленными за сим устройством сержантами роты обеспечения. В отдельном помещении подсобного хозяйства разводились утки и селезни. В день приезда генерала устраивался небольшой фуршет - легкий завтрак из семи-восьми блюд - после чего подобревший генерал брал специально возимую с собой штучную двустволку и восседал на кресло и понтон аккуратно спускался на воду. Сей же момент генералу подавали запотевший графинчик и закуски. А специально подготовленные прапорщики уже выпускали уток и генерал всласть палил по ним из штучного ружья, а присутствующее командование части раз за разом поздравляло его с очередным удачным выстрелом. Неизменную удачность выстрелов обеспечивали четыре снайпера из разведвзвода, которым по такому случаю выдавали специально закупленные дробовики, а также четыре вышеозначенных специальных прапорщика, которые с помощью привязанной к лапам уток лески контролировали траектории полета "дичи". Надо ли говорить, что после такого приема часть получала неизменно самые прекрасные отзывы и становилась все более и более образцовой, не в последнюю очередь благодаря утиному хозяйству.
Правда, сознавая свое особое положение, указанные прапорщики со временем начинали излишне борзеть и тогда их отправляли в радушные объятия Родины, где они терялись на ее бескрайних просторах, а им находили замену из "сверчков". Вот и очередной прапор, седеющий Кузьмич, "засыпался" на утках - взял себе за привычку ужинать жареной утятиной и извел на жратву часть "стратегического запаса" крякв и нырков, после чего полетел, обгоняя мигрирующие утиные стаи, служить Советскому Союзу в Забайкальский военный округ.
Освободившуюся вакансию обещал Леониду сам командир. Плюсы были налицо - один лишь валютный оклад прапора тянул на семь сотен родных рублей в прямом пересчете, а ежели закупить, например, сервизы, да потом продать там, дома...
Правда, место обещали с условием - обеспечить утятиной штабных в связи с открытием в неметчине охотничьего сезона на водоплавающую дичь.
Всех штабных.
А их много.
И наличного поголовья уток на подсобном хозяйстве на всех не хватит (Кузьмич, сука!).
Бензин ваш, идеи наши; Леонид справился на пять баллов! Выглядело это следующим образом: пока достопочтенные, избалованные цивилизацией и почтовым сервисом бюргеры готовили свои карамультуки и выбирали по каталогам разные всякие патроны в цветных пластиковых гильзах, некий руссише зольдат последовательно появился во всех трех близлежащих магазинах охотничьих принадлежностей и скупил всю наличную мелкую дробь весовой россыпью. Восемнадцать кило. Далее картину следуем писать красками агфаколор. Рассвет окрасил кармином восток над тихой аквамариновой озерной гладью, несколько десятков немцев с ружьями притаились в прибрежных камышах, дисциплинированно дожидаясь шести часов утра, с которых открывался охотничий сезон. На воде отдыхала стая уток в полтыщи голов, их силуэты четко виднелись на зеркале озера. В пять часов пятьдесят девять минут на берег озера вышел советский офицер в полевой форме, поднял сигнальную ракетницу и в шесть ноль ноль красная ракета со свистом пронеслась над озером, поднимая в небо ополоумевших от испуга птиц и будя нехорошие предчувствия у собравшихся законопослушных охотников. Одновременно с этим, сбрасывая с себя маскировочную сеть, на берег озера выехал советский танк, поднял в сторону встающего солнца ствол стодвадцатисчемтотаммиллиметровой гладкоствольной пушки и выстрелил. Всеми восемнадцатью килограммами купленной в магазинах мелкой дроби. Прямо в тучу поднявшихся с воды уток. И если бы у охреневших от такой наглости бюргеров не заложило от выстрела уши, они бы услышали, как с шумом и плеском сыпались в воду озера тушки уток. Сотни утиных тушек. А из береговых камышей позади танка уже выбегали бойцы, неся надувные лодки, весла и сачки - рота обеспечения спешила собирать урожай!
Леонида сам командир части назвал по имени-отчеству, от своего лица гарантировал ему погоны прапорщика и пожелал долгих плодотворных лет служения Отечеству не взирая на. А пока его, как сверчка, отправили на полигон. Сказали, что через месяц-полтора пошлют в школу прапорщиков, как раз набор будет - и он в первых рядах. А пока вот - старшим стрельбища. И поехал Леонид аж за тридцать верст от ставшего родным полка - на лесной полигон.
Ну, что вам сказать, лесной полигон - это не подсобное хозяйство. Именно это подумал Ленька, выгрузив из грузовика свой мешок и две коробки с продуктами. Мда, это - гораздо хуже, подумал он, когда от легкого пинка дверь кирпичной сторожки выпала внутрь помещения, открыв взору некрашеные стены, кусок выцветшего линолеума на сыром бетонном полу и развалившийся трехногий стул, под которым лежала кучка старого говна - привет от бывших обитателей лесного объекта.
Наиболее пригодным для обитания оказался вагончик позади сторожки КПП, чуть в стороне от ворот. Там даже была печка, банка с солью и две сотни пустых пивных и водочных бутылок под топчаном. Судя по их количеству, служить на полигоне было можно. Но - трудно!
И началась его служба на новом месте. Пару раз в неделю приезжали бойцы, жгли патроны, дырявя мишени на и смешанный лес за стрельбищем, прибирали кое-как за собой и снова оставляли Леньку одного. Раз в месяц из полка присылали пару бойцов косить подросшую траву и чинить мишени, что они нехотя делали в перерывах между походами в гештет, расположенный в городке за пять кэмэ от полигона.
За два первых месяца Леонид несколько благоустроил свой быт, подмазал глиной и обложил кирпичом печку в вагончике, заменил треснувшие стекла в сторожке и вынес покрывшееся плесенью гуано, вместе с колченогим стулом и сгнившим линолеумом. Даже покрасил стены найденной краской и подновил предупреждающие надписи по периметру стрельбища. Дни шли за днями в ожидании направления в школу прапорщиков.
А потом как-то сразу кончилось германское лето. Лес вокруг полигона потемнел, единственную дорогу в цивилизацию, разбитую армейскими "Уралами" развезло дождями, проводную связь коротнуло где-то посредине. Леньке все меньше и меньше нравилось на новом месте. А когда он вспоминал о разнице в денежном довольствии у прапорщика и сверчка, он вообще начинал беситься. Такого экономического термина, как упущенная выгода, он не знал, но подсознательно чувствовал. Его рапорта на имя командования, переданные с сопровождающими офицерами, оставались без ответа. И это тоже бесило.
От безделья он начал чаще посещать гештет, хоть это плохо сказывалось на его довольно скудных инвалютных накоплениях. Блуждая пьяный на обратном пути по ночному лесу, он нашел браконьерский капкан, наступив в него. Слабенькая пружина заячьего капкана не смогла повредить ноге, обутой в яловый сапог, но Леонид мстительно оторвал тросик и утащил капкан к себе.
С некоторым удивлением обнаружив данный механизм у себя под кроватью уже находясь в трезвом рассудке, Леонид починил его и поставил на краю полигона. Браконьерством он рассчитывал поправить свой бюджет. К его удивлению, капкан сработал исправно и уже на следующий день он извлек из него живого зайца. Немецкий заяц смиренно сидел и дожидался своей участи, кося карим глазом на русского солдата. Рука не поднялась у Леньки извести животное на мясо, да и что делать со шкурой, он плохо себе представлял. Заяц был перевязан бинтом из индпакета и через пару дней обживал новенькую клетку. Так на полигоне прибавилось обитателей. Вот только одному из них недостаточно было одной лишь травы.
Когда на полигон забыли забросить продукты, Леонид уже был полон решимости поехать и учинить небольшой скандал. Мало того, что его мурыжат на полигоне уже четвертый месяц, так еще и голодом уморить пытаются. Он уже подъел всю консервированную перловку с мясом, которыми в полку брезговал. Остались только сухари.
И тут волшебным образом зазвонил молчавший телефон. Звонили предупредить о зачетных стрельбах в присутствии комполка. На вопрос Леньки об отправке на курсы прапорщиков ему было сказано, что списки давно утверждены, его в них нет и вообще - все означенные уже уехали, поезд ушел и жди теперь до следующего года. Сиди там, в лесу, и не рыпайся.
- А как же обещание полковника? - спросил Ленька.
- Ха, вспомнил! Ушел на повышение. У нас уже месяц другой комполка, - ответили ему.
Этим ответом Ленька был уязвлен в самое чувствительное свое место. Ну, у людей с более сложной организацией она называется душой, а у рачительного Леонида это была жаба. Она возмутилась и стала его душить. Если давешние траты на дробь он еще мог оправдать расчетом на воздаяние со стороны командования, то теперь расчеты накрылись... как бы помягче сформулировать, - медным тазом, например. Вся экономика с арифметикой рухнули, оставив Леньку с двадцатью марками посреди германского сырого леса. Жить здесь до весны - сдохнуть от фурункулов и тоски, как на необитаемом острове! У Робинзона был хоть Пятница и персональный пляж, а у Леньки - лишь хромой заяц и неясные карьерные перспективы.
С досады Ленька так наподдал кулаком по печке, что с нее отвалились все кирпичи и он обжегся. И тут же принял решение: любым способом - на дембель!
***
По подмерзшей грунтовке двигалась колонна автомашин. В головном новеньком, только с завода, уазике ехал новый командир образцового полка в новеньком бушлате, с новыми, необмятыми погонами. И тут, за поворотом к стрельбищу, им навстречу, можно сказать, в объятия, попал некто, одетый в солдатские галифе старого образца, заправленные в яркие адидасовские кроссовки, с старом ватном бушлате, рваном, с вылезающими клочьями ваты, и в парадной фуражке (вот она, продуманная, завершающая картину деталь!) с порванным поперек козырьком и с начавшим линять зайцем на самодельном поводке!
- Эт-то что? - спросил ошарашенный новый комполка.
- Это, бл..., - поперхнулся старый начштаба. - Это начальник стрельбища, сверхсрочник, товарищ полковник.
- В Союз! В двадцать четыре часа!
- Есть!
Есть, есть все-таки справедливость на свете. Так думал Ленька, наблюдая в иллюминатор за пробегающим внизу лесным массивом. Где-то там осталось его стрельбище, ставший ручным заяц и два года срочной службы.