Следующую книгу в этом списке я бы охарактеризовал как "совершенно оголтелую". Какие еще слова приходят? Разнузданная. Залихватская. Разухабистая. Беспардонная. Беззастенчивая.
Все слова какие-то -- из лексикона антиимпериалистической пропаганды времен моего советского детства. Но все-таки "оголтелая" лучше всего.
Честно говоря, я долго сомневался, включать ее в этот список или нет. Но потом вспомнил свои институтские тетради для записи лекций, на втором курсе. Два месяца подряд все поля были заполнены примерно такими картинкам: боевые корабли в строю кильватерной колонны, вид спереди. На переднем плане тяжело зарывается носом в волны неколебимая громада линкора "Дьюк оф Йорк", черные жерла башенных орудий главного калибра направлены непосредственно в душу зрителю, выше -- боевая рубка, разнесенные по сторонам линзы дальномеров, капитанский мостик. Еще выше -- решетчатая вертикальная ферма-башня с подкосами, и на ней понатыканы антенны в ассортименте и еще какие-то радио- и электрические устройства, как я их представлял на свой дилетантский взгляд. Или вот: унылый столообразный силуэт авианосца "Викториэс" на фоне закатного солнца, а на переднем плане -- архаичный биплан-торпедоносец "Суордфиш" по прозвищу "авоська". Дальше: черный длинный корпус субмарины в надводном положении, идет полным ходом, белый пенный вал перед носом, и свинцовые волны расходятся по бортам симметричной елочкой. Белая надпись на черной рубке: "К-21". Следующая картинка: еще два стремительных силуэта, едва обозначенные на горизонте среди пляшущих волн, и длинные шлейфы дыма из заваленных назад труб. "В отделении море трепало союзные эсминцы "Фьюри" и "Эклипс"". Именно оттуда я, кстати, впервые узнал слово eclipse = затмение. Ну и наконец, символическая картинка-квинтэссенция: выгнутые ветром фалы, и, привязанные к ним, параллельно друг другу трепещут-хлещут на ветру два флага, британский "юнион джек" и американский "старз энд страйпс", один слегка заходит за другой. На американском неправильно расположены звездочки (прямой, а не диагональной сеткой), а что касается британского -- так он тут, строго говоря, вообще не к месту, ибо у них в Ройял Нэйви используется не "юнион джек", а "вайт энсайн" с красным крестом. Но это все я узнал много позже, а мне тогдашнему вполне простительно -- второй курс, 85-й год...
Сообразительный читатель уже догадался, вероятно: "Реквием PQ-17", Валентин Саввич Пикуль. Никто из русскоязычных авторов не вызывал у меня столь противоречивых эмоций. Валентин Саввич Пикуль -- популяризатор истории. Валентин Саввич Пикуль -- вульгаризатор истории. Валентин Саввич Пикуль -- фальсификатор истории.
С прочтением этой повести у меня тоже некоторая история с предысторией. Впервые я услышал эту непонятную комбинацию букв и цифр -- "PQ17" -- от своего лучшего школьного друга Васильева, примерно в 9-м классе. К нему повесть попала с оказией то ли на сутки, то ли на двое, он ее прочитал залпом, но... мне уже не досталось. То есть точно так же, как и со второй частью "В августе 44-го".
Вообще -- замечаете? -- с каким трудом давался в те годы человеку доступ к книгам, ставшим любимыми на всю жизнь?
Васильев, прочитав, наполнился Пикулем под завязку, и, не в силах удержать это все внутри, несколько дней подряд вываливал это все на меня мелкими бессвязными кусками. Что и неудивительно, ведь повесть эта, по большому счету, не является традиционным литературным произведением с последовательным сюжетом, а распадается на десятки отдельных ярких эпизодов -- таких ярких, что за этой яркостью подчас забываешь ту общую канву, что их связывает. И Васильев с удовольствием пересказывал те самые залихватские, которые сильнее всего поражали юное воображение -- как Брэнгвин искал, к какому трупу подходит найденная им оторванная нога, или как немецкие подводники по очереди подходили к перископу в центральном посту и весело смеялись, глядя через призматическую оптику на несчастного человека, вцепившегося в перископ там, на поверхности. Или про того бедолагу -- единственного спасшегося с корвета "Орфей" -- которые был еще в сознании, связно рассказывал, благодарил, пил кофе -- но при этом судовой доктор, ломая иглы шприца, так и не смог сделать ему укол в уже одеревеневшие в ледяной воде руки и ноги. Или вот еще про сенсационное открытие немецких медиков, специально исследовавших проблему на подопытных заключенных: наилучшим средством для отогрева замерзшего в ледяной воде человека является живая и теплая женщина, желательно веселого нрава.
В общем, после пересказа Васильева "Реквием" остался у меня в памяти как нечто чрезвычайно захватывающее, но не сильно понятное. Главная непонятка была -- где и когда это все происходило, и как укладывается в картину героического подвига советского народа в Великой Отечественной войне. Следующие пару-тройку лет мне оставалось только строить догадки по этому поводу.
Наконец я получил эту книгу в "почитать", это уже на втором курсе было. Не помню точно от кого, но скорее всего от Длинного -- от кого б еще я мог? В первый раз прочитал не отрываясь, причем по окончании опять-таки не смог бы связно пересказать прочитанное. Все эпизоды -- от начала охоты за "Бисмарком" до окончания постыдной эпопеи транспорта "Уинстон Саллем" -- пролетели как стая комет, смешались в разноцветном калейдоскопе. И не очень понятно -- что, зачем и в какой последовательности. Но не оторваться. Пикуль, наверное, и сам ощущал, что повесть его похожа на лоскутное одеяло, и для связи лоскутов ввел искусственного персонажа, Брэнгвина. Мне кажется, Брэнгвин этот не слишком помогает делу -- уж больно куцый образ, примитивный и шаблонный. Что ни говори, но писателя Пикуля никак не отнесешь к мастерам тонкого психологического анализа. А он, кстати, и не считал себя писателем. "Я литератор. Литератор я" -- сказал Валентин Саввич в одном из своих интервью, трезво оценивая и глядя правде в глаза. Ну что ж, литератор так литератор.
В качестве литератора Валентин Саввич неплохо знал свое ремесло. Схватить читателя за горло, не брезговать ничем, держать и не отпускать. Правила литературного приличия -- тьфу на них! Запанибрата со всеми персонажами вплоть до Первого морского лорда. Сюжет строится исключительно по законам блокбастера, чтобы у читателя не было даже перерыва на чай и поход в туалет. Жмем на все педали, не гнушаясь пещерного шовинизма. Примерно так же вел впоследствии свои избирательные кампании политик Жириновский: "Каждой бабе мужика, каждому мужику бутылку водки" (хочется спросить в скобках -- чтобы баба не казалась такой уж страшной что ли?) Безошибочный прямой путь. Это вам не рассуждения какие-то о русских мальчиках и слезке ребеночка.
В результате получился полярный конвой -- как огромный жестокий плавучий цирк, придуманный, изобретательно разрисованный и лубочно раскрашенный Валентином Саввичем. "Неужели так и было?" -- этот вопрос вертелся у меня подсознательно с первых страниц. Вот так разухабисто, без рефлексий, наплевательски на все? Такое впечатления, что все персонажи озабочены исключительно тем, чтобы посильнее читателя: удивить, изумить, иногда рассмешить черным-черным юмором. Странноватая такая вырисовывается картина -- чуть ли не все море от горизонта до горизонта занимает прямоугольная "коробка" каравана в девять кильватерных колонн, за ними вспученные винтами воды, радужные пятна солярки, многокилометровый дымный след. Тысячи человек на палубах, в трюмах и кубриках -- и все озабочены исключительно тем, как бы удивить читателя новой разухабистой репликой. А спереди и по бокам рыскают галсами эсминцы эскорта, а там еще, за горизонтом, крейсерская эскадра Хэмилтона, а где-то совсем вдалеке сэр Тови на борту флагманского линкора "Дьюк оф Йорк". И все они тоже, волею Пикуля, за словом в карман не лезут.
За таким, довольно своеобразным, британским военно-морским словом. Или, может, ковбойской фразой из американских вестернов.
Но может, тут Валентин Саввич и не слишком грешит против истины?
Совершенно противоестественная для русского человека реакция на смертельную опасность -- попытка произнести текст юмористического характера. Причем не в истерике на грани безумия, а в полном спокойствии и ясной памяти. Но, похоже, это действительно черта их национального характера, генетически неотъемлемая особенность поведения. Люди автоматически рассматривают любую ситуацию как повод для стандартных шуток, независимо от обстоятельств и своего собственного настроения. Первыми словами человека, получившего ожоги при пожаре, будет что-нибудь про крем для загара -- это еще советский журналист Овчинников отмечал в "Корнях дуба". Пусть шутки эти и не запредельно смешные, не хватаешься за живот и не сползаешь под стол -- но, учитывая время и место произнесения, поневоле исполняешься уважением.
Что скажет русский человек, смытый с борта на полном ходу, при температуре воды плюс три градуса? Выругается нецензурно на прощанье, а в лучшем случае соберется с духом и крикнет что-то вроде "Мужики, не поминайте лихом". По крайней мере, надеюсь, я бы в лучшем случае сделал именно так. Какие-то еще варианты?
"Штурман, киньте мне карту, чтобы знать сколько тут вплавь до Мурманска!" -- такие слова не придут в голову ни одному русскому человеку. Но что-то нужно иметь за душой для такой фразы -- это точно.
Спустя лет много в какой-то английской книге про конвои встретился мне вот такой эпизод: в состав охранения предыдущего конвоя, PQ-16, входили две подводных лодки. И вот в момент, когда англичане считали вероятным появление надводных кораблей противника, командир одной из подводных лодок передал сигнал флагманскому крейсеру "Лондон", вполне осмысленный и содержательный: "Во время боя намерен оставаться в надводном положении".
"Я тоже" -- ответил в этот напряженный момент флагман, вице-адмирал Льюис Хэмилтон по прозвищу Тёртл. С крейсера "Лондон"! "Оставаться в надводном положении"! И, наверняка, сохраняя совершенно неизменное выражение лица. Ни единый мускул, небось, не дернулся. Вот тут, пожалуй, и вправду пора хвататься за живот и сползать под стол...
Примерно из той же серии совершенно документальная история про деревянные бомбы, что-то вспомнилась по ассоциации. Начиная с 44-го года нацисты сильно досаждали англичанам своими ракетами A4 (Фау-2). Никаких средств противоракетной обороны в те времена не существовало и существовать не могло, поэтому единственным способом борьбы с этой бедой для англичан было бомбить стартовые позиции немецких ракет. А немцы, не будь дураки, строили большое количество фальшивых стартовых позиций, деревянных. Но это уже был 44-й год, даже 45-й, движение Сопротивления, британская агентура по всей Европе. Поэтому британское Бомбардировочное командование нередко достоверно знало, какие именно стартовые столы -- фальшивые, деревянные. И иногда "бомбило" эти деревянные позиции специально изготовленными деревянными бомбами. Этот документальный факт тоже с трудом укладывается в разумение русского человека.
Что-то отвлеклись мы тут от основного сюжета, но зато позабавились слегка.
* * *
Может, и не во время первого прочтения, (но во время второго -- так точно) начали посещать меня мысли сомнительные и подозрительные. Первоначальный эффект яркого калейдоскопа прошел отчасти, и стали видны косяки и огрехи.
Еще тогда, при первом прочтении, резанула глаз и слух фраза "К нему подскочил "Родни" и частыми залпами в упор...". К "нему" -- это к линкору "Бисмарк". Подскочил! "Родни"!
Этот "Родни", на минуточку, -- линкор класса "Нельсон", полное водоизмещение 37000 тонн. Это, может, сами англичане имеют права сказать про него "подскочил", у них, кроме "Нельсона" и "Родни", было еще четыре-пять линкоров типа "Кинг Джордж Пятый", полным водоизмещением аж под потинник. С высоты этого тоннажа "Родни", может, и "подскочил". Да и то вряд ли. Потому что для англичан это "His Majesty Ship", "честь имею доложить" и тому подобное. Даже какой-нибудь крошечный траулер "Бритомарт" -- все равно "хиз мэджести шип", и требует уважительного обращения. Вспомним при этом, что самый большой военный корабль, построенный на тот момент в СССР -- это крейсер "Киров", флагман, краса и гордость. Полное водоизмещение 9000 тонн. По британской классификации -- всего-то легкий крейсер. Так что не к лицу советскому литератору применять к "Родни" вульгарное слово "подскочил". Не доросли еще пока, моська на слона, "мы пахали" и так далее. Некрасиво и несолидно. Попытка поставить себя на один уровень с явно превосходящим оппонентом путем уничижительного именования последнего. Вульгаризатор, ни дать ни взять.
Ну и в последующие годы то там, то сям, в литературе или еще где-то, натыкался я на всякие британские мелочи, которые плохо согласовывались с текстом Пикуля. Или напротив, полностью у Пикуля повторялись, постыдно, текстуально. Валентин Саавич не был чужд заимствований. Самое явное -- описание каравана при выходе из Рейкьявика. "Вереница транспортов, будто стая грязных уток", "Вращая радарами, ушел в лучистый океан американский линкор "Вашингтон"" и так далее. Практически слово в слово с книгой Дэвида Ирвинга. И еще очень много мелочей слизано из повести Алистера Маклина "Крейсер HMS Улисс" -- отдельные фразы, образы, картинки. А также общий тон взаимоотношений в британском военно-морском флоте.
Отдельный сюжет, отдельная история внутри повести -- Михаил Лунин, подлодка "К-21" и "Тирпиц". Версия про подделанный бортовой журнал "Тирпица", из которого вырван лист с записью о попадании торпеды. Чем дольше я живу, чем больше читаю или слышу про это, тем хуже для Пикуля счет и соотношение мнений. Все увеличивается количество авторов, полагающих, что Лунин не попал. Количество авторов, утверждающих, что Лунин попал, по-прежнему равно единице -- это единица и есть собственно Пикуль. Разгромный счет, вроде Португалия-Россия 7-1. Не берусь судить, ибо дилетант. Но в общую канву "Россия -- родина слонов" версия Пикуля укладывается отлично.
Зато берусь судить про то, что "русские несут службу очень бдительно. Как только их эсминцы возьмут нас в свой ордер -- можешь расслабиться и играть на банджо". Дудки! Хором, просто хором уже упомянутый выше Ирвинг, а также Питер Смит, Джек Брум, Пол Лунд, Брайан Шофилд и Дадли Поуп выражают крайнее недоумение по поводу того, что русские не предпринимали никаких заметных усилий для охранения и воздушного прикрытия караванов в своем секторе. И что все попытки Адмиралтейства договориться с командованием Северного флота о координации усилий заканчивались ничем. Может, конечно, все это недоумение -- согласованная ложь враждебно настроенных авторов с ярко выраженными англосаксонскими фамилиями... Но, с другой стороны, когда те же авторы столь же в унисон описывают пребывание союзных экипажей в Мурманске, Архангельске или Ваенге как "холодную голодную почти тюрьму", я верю сразу и без раздумий -- потому что сам бывал в тех краях и могу себе представить, что там творилось в 1942 году. Так почему бы не поверить мнению тех же авторов, когда они рассуждают про боевое охранение и воздушное прикрытие?
А вот уже явный косяк: при описании охоты на "Бисмарк" Пикуль отчего-то величает британский линкор "Принс оф Уэллс" несуществующим званием "Дюк оф Уэллс". Тут уж как-то надо определиться -- либо "Дьюк оф Йорк", либо "Принс оф Уэллс". Это две разных "должности" в британской королевской семье и, соответственно, два разных корабля (хотя и однотипных). Если "Дьюк" -- то "оф Йорк", если "Уэллс" -- то "Принс оф". Но вместе -- никак. Иначе получится бессмыслица вроде "Международный женский день Советской армии". Тут позорище, Валентин Саввич, просто позорище. Учить матчасть.
Ну и как не вспомнить знаменитую пикульскую "каталину". Очевидцы утверждают, что в первом, журнальном варианте повести была фраза про "четырехмоторную каталину", на которой Илья Мазурук прилетел на Новую Землю, к малодушным американцам с "Винстон Саллема". И это тоже явный косяк. Это такой явный косяк, что впору со стыда сгореть. (Вспомнилось вдруг: "Это не преступление, это хуже. Это ошибка"). Потому что американская летающая лодка Консолидейтед PBY5A "Каталина" имела два мотора. Два, а не четыре. Подобное знание, ненужное домохозяйке или швее-мотористке, тем не менее, обязательно для литератора, который пишет про англосаксонскую войну на море в 1942 году. Мне так кажется. Особенно если учесть, что эти самые "Каталины" поставлялись по ленд-лизу в СССР и состояли на вооружении Рабоче-Крестьянского Красного Флота также.
* * *
Теперь немного о шовинизме и англофобстве.
Меня в школе со второго класса учли английскому языку. А заодно и уважению к его носителям. А заодно и к стране пребывания этих самых носителей. А у Пикуля вдруг -- беззастенчивая декларация национальных симпатий и антипатий, лучшие (после русских, разумеется) -- это норвежцы, посередине американцы, а худшие -- англичане. "Англичанка гадит", традиция такая.
Объективности ради, PQ-17 -- наверное, действительно самая гадкая страница в истории британского военного флота за последние лет сто или даже двести. И почему-то именно ее выбрал Валентин Саввич для исторической популяризации-вульгаризации посредством своей повести. А почему было б не популяризировать ему во всю мощь своего таланта, к примеру, отчаянно-героический бой легкого крейсера "Эксетер", под виртуозным командованием коммодора Харвуда, против линкора (линкора!) "Адмирал Шпее", в 1939 году? Или образцово-показательный поединок между линкором "Дьюк оф Йорк" и "Шарнхорстом", когда "Дьюк" добился накрытия первым залпом, с расстояния (по-сухопутному говоря) почти 20 километров, в условиях полярной ночи, исключительно по данным артиллерийского радиолокатора, при погодных условиях "snow storm" по британской метеорологической шкале?
Нет, Валентин Саввич счел более уместным донести до советского читателя именно неприглядную роль англичан в разгроме каравана PQ-17. Их маниакальный пиетет перед "Тирпицем", нерешительные метания и шараханья, преступную глупость Адмиралтейства.
"Ты не делай этого, Дадли!"
Но все-таки -- это не трусость была, и не намеренная подлость. А просто гигантская преступная некомпетентность. Хотя, конечно, погибшим и родственникам от этого ничуть не легче. Между прочим, у них потом целое парламентское расследование этой истории было, но уже после войны. Дождались, когда Паунд помер естественной смертью, и открыли парламентское расследование. Больше всех досталось не Тови и не Хэмилтону, а Бруму -- самому, казалось бы, невиновному и подчиненному человеку. Но и для него обошлось без серьезных последствий, потому что все заранее понимали: главный виновник этого страшного идиотизма уже в могиле.
Много у нас было парламентских расследований по поводу преступных приказов, отданных высшими военачальниками Красной Армии в период Второй Мировой (финскую кампанию тоже включаем)?
Еще вдруг вспомнился мелкий булавочный укол в сторону Альбиона: "Когда из снежной пелены появилась несуразная громада линкора "Дьюк оф Йорк", из всего оркестра на верхнюю палубу эсминца смог выбраться один лишь барабанщик, весь бледно-зеленого цвета..."
"Дьюк оф Йорк". Несуразная глыба. И чем она несуразна, спрашивается? Вполне себе линкор. Ну, не трансатлантический лайнер "Нормандия", конечно. Ну, так и предназначение у него другое. А предназначение свое "Дьюк" исполнил безошибочно -- помните, первым залпом, исключительно по данным артиллерийского радиолокатора, полярной ночью, в "snow storm". Так что к моменту встречи несуразного "Дьюка" с бледно-зеленым барабанщиком вполне себе "суразный" немецкий "Шарнхорст" уже лежал на дне Ледовитого океана.
Вот, кстати -- мы ведь специально ведь посылали наш поздравительный эсминец на рандеву с "Дьюком", оркестр юнг специально разучивал "God Save the Queen". Шутка ли -- в артиллерийской дуэли угробить целый "Шарнхорст"! Тогда мы и вправду были в одном окопе. Или "в одной лодке".
* * *
И все равно. Все прощу Валентину Саввичу, на все махну рукой, готов закрыть глаза на любую фактическую неточность или намеренное искажение -- и лишь только за один-единственный кусок повести, самый выразительный. Описание атаки на караван 4 июля. Никакой он не литератор, он писатель, и именно в этой атаке его писательский талант достиг зенита, апогея, катарсиса. Писал о том, что знает, и так, как умеет. Все сошлось. Валентин Саввич в своей стихии, он царь и бог, ему полностью подвластно и слово, и живое и печаное, и читательское воображение. Тонкие вибрации в унисон. Читатель, затаив дыхание и раскрыв рот, в едином ритме, и едва успевает вертеть головой -- "юнкерсы" то там, то сям, с разных румбов, ревут моторы, грохочут зенитки, визжат сирены и надрываются колокола громкого боя. Полнейший эффект присутствия, вживаешься, втискиваешься в чужие впечатления полувековой давности.
Я до сих пор помню какие-то фразы из этой главы наизусть, или мне кажется, что помню... Или это я уже сам для себя досочинил, дорисовал и добавил? Не буду справляться с оригинальным текстом, цитирую из собственной памяти как есть:
"Вывалился из ордера и рванулся навстречу торпедоносцам американский эсминец "Уэйнрайт", покрывая горизонт черными облачками зенитных разрывов"
"Эй там, на "Уэйнрайте"! Отличная работа! После вас все небо в дырках!"
"Торпедоносцы неслись между транспортами конвоя и кораблями эскорта совсем низко, над самой водой, ниже ходовых мостиков. С транспортов по ним палили из всего, что только можно, даже из ракетниц. В бессильной ярости фальшфейеры разбивались о плексигласовые колпаки"
"Вслед за ними неслись по горизонту корабельные зенитки, заливая палубы потоком стреляных гильз, желтых как бананы. На американских транспортах негры из орудийной прислуги едва успевали сгребать гильзы за борт, расчищая сектор обстрела. В мертвой зоне корабельных "Эрликонов" огонь подхватили, и понеслись по горизонту дальше, спаренные тяжелые пулеметы..."
Аж запах появился в воздухе! От одного воспоминания этого текста! Йодистые соленые брызги, застарелая едкая соляра, горькие дизельные выхлопы, резкая пороховая гарь. А?
Валентин Саввич Пикуль, несомненный талантище, чего уж...
* * *
Еще есть в повести один кусок, который заставляет забыть про англофобство Валентина Саввича, и просто перечитывать его (этот кусок) иногда, когда тебе вдруг кажется, что в твоей жизни происходят неприятности.
"При исполнении союзного долга".
Дайк, Эйш и Баффин на борту гибнущего корвета "Орфей". Скупой диалог перед лицом неминуемой смерти, нарочито невыразительный диалог, нарочито диалог без эмоций. Ни разу ни на миллиметр не выходящий за рамки формальной служебной вежливости. Ни одного междометия. Совершенно противоестественный для русского человека диалог.
"Эйш, возможно, у вас там вскоре прибавится воды" -- "Это вы к чему сейчас сказали, сэр?" -- "Действительно. Извините, Эйш"...
"Эйш, как уровень воды в носовом трюме?" -- "Было по колено, сэр. Теперь по пояс, сэр" --"Удивляюсь вам, Эйш. Вы там еще чем-нибудь занимаетесь, кроме как мерить ее уровень?"...
"Вы куда, Баффин?" -- "За борт, сэр. Вы знаете какой-то иной путь на тот свет, сэр?" -- "Стойте, мы не попрощались. Мне было нетрудно служить с вами, Баффин" -- "Благодарю вас, сэр"
Сэр.
Черт возьми!
Может, оно поверхностное и наносное, все это англофобство Валентина Савича, а? Притворное? Как иначе можно было написать этот скупой неэмоциональный диалог, в котором нарочито ретушированы трагизм и пафос момента. И в котором сказано больше, чем самой эмоциональной итальянской опере или бразильском сериале.
Или вот это:
"Через три дня, где-то в Англии, проедет на велосипеде по дороге среди жидкого вереска и торфяных полей скучающий мальчишка-почтальон с похоронкой. И постучится в дверь сельского дома. И будут петь жаворонки в солнечной синеве. Но это через три дня. А сейчас -- сейчас он успел, в самый последний момент".
В самый последний момент стрелок-радист падающего сбитого "Бленхейма" успел передать координаты обнаруженного им линкора "Бисмарк".
Уж не знаю, бывал ли Валентин Саввич в Англии или нет, но вот за этими словами про жидкий вереск и жаворонков в синем небе -- истинный лиризм, тонкая грусть и явное неравнодушие к предмету. Тут и стихи Роберт Бёрнса, и пейзажи Томаса Гейнсборо, и стрелы Робин Гуда. А может и Джон и сэр Пол со своими "Yesterday" и "Michelle". Как знать.
* * *
В любом случае -- большое спасибо Валентину Саввичу за то, что рассказал нам драматическую историю каравана и всего, что вокруг, донес ее в широкие массы. Возможно даже, эта книга произвела на читателя немного иной эффект, чем задумывал сам автор. Он хотел написать книгу про то, как британское Адмиралтейство загубило конвой, а получилась книга, которая впервые открыла советскому читателю размеры и размах англо-американской помощи. Ну и, конечно, наполнила даже самые сухопутные души солеными брызгами, шипящей пеной кильватера и криками чаек под круглосуточным арктическим солнцем.
"В отдалении море трепало союзные эсминцы "Фьюри" и "Эклипс"".
Для меня -- непостижимая магия в этой фразе, как каббалическое заклинание.