Соловьев Константин Сергеевич : другие произведения.

Мульти

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Можно изменить цвет волос. Работу. Пол. Нельзя изменить только одно - себя самого. Ты никогда не покоришь самую высокую гору. Не построишь новый концепт-кар. Не нарисуешь гениальной картины. И дело не в том, что ты этого не умеешь - ты просто родился не тем, кем следовало. Прожить другую жизнь невозможно. Или?.. Пошутим о серьезном?

  
  
  
  
  
  
  

М У Л Ь Т И

  
  

ГЛАВА 1

пятница

  
   - Дряба, ты гонишь.
   Дряба нахмурился. От этого простого движения кожи на его широком лице очки съехали на кончик носа. Оправа была старой и разболтанной, поэтому в моменты душевного волнения очки аспиранта Дребенева обладали способностью путешествовать по лицу хозяина, чем изрядно ему мешали.
   - Не, ну Саша, ты же... - начал бормотать он, возвращая очки на место, - Ты же это...
   - Я не это, - сказал я внушительно, - И не то. Мышей своих режь.
   - Послушай, если ты...
   - Дряба, это гон. Понимаешь? Ты же не серьезно, правильно?
   - Ну как бы... - он смутился и очки, воспользовавшись удобным моментом, съехали набок. Поправлять их он не стал.
   - Как бы? Взять своего лучшего друга и как бы сделать из него жертву науки? Слушай, у тебя самого мозги еще варят?
   Мы сидели на трубе за третьим корпусом. Труба была теплая, нагретая весенним солнцем и почти чистая. Мы с Дрябой любили здесь сидеть - во-первых, недалеко от универа, на пары не опоздаешь, во-вторых - людей обычно немного, разве что младшекурсники за углом курят. Их оттуда время от времени гоняет вахтер, но они возвращаются опять, потому что от главного входа их гоняет охранник, а его они боятся больше вахтера. Как сказал однажды похмельный Дряба, модель человеческого упорства в контекстной миниатюре. Иногда он мог отчебучить и не такое.
   В общем, мы сидели на трубе, устроившись как воробьи на проводах, пили такое же теплое пиво и смотрели, как солнце отражается в изумрудных бутылочных осколках, рассыпанных на асфальте. Меня это зрелище всегда завораживало - сотни изумрудных ярких огней. Завораживало, пока Дряба не открыл рот.
   - Саша, - сказал он очень убедительно, - Ты же знаешь, никакой опасности. Чтоб я и тебя... Нет, даже не думай.
   - Тогда зачем? Добровольцев мало? Пообещайте чай с пирожками и отгул на три дня - у вас их два этажа будет. Только пиво не обещайте, иначе весь город остановится.
   - Отгул Кутиков не даст. А чай что... Кому, к черту, этот чай сдался? - спросил он с горечью человека, оскорбленного в лучших чувствах за благородный напиток. Не знаю, никогда не видел чтоб Дряба пил чай, - Денег у кафедры нет, вот. То есть никаких премий и наград. Только на голом энтузиазме.
   - Энтузиасты, - бросил я с отвращением, - Достойные воспитанники Менгеле.
   - Саш, наука иногда тоже требует жертв, но я ведь...
   - Палачи, - сказал я неумолимо, - Убийцы в белых халатах. Я тебе ту бородавку еще долго буду помнить, жертвенный ты мой.
   С бородавкой я попал еще на втором курсе, уже хорошо зная Дрябу, но плохо зная его научный энтузиазм и веру в торжество человеческого разума над грубой материей. В тот раз на жертвенный алтарь науки была принесена моя бородавка на указательном пальце. Она была совсем маленькой и ничем меня не беспокоила, до тех пор, пока Дряба не предложил мне проверить на ней какой-то свой агрегат из числа тех, что покрывались пылью на втором этаже их кафедры, коридоры которой всегда напоминали мне подземные тоннели инквизиторов или что-то в этом духе. Через пару дней бородавка увеличилась в размерах раза в три и стала немилосердно чесаться. Моего уважения к Дрябиному гению хватило только на два дня, потом пришлось идти к врачу и сводить эту гадость жидким азотом, что тоже не особо приятно. С тех пор я стал с некоторым предубеждением относится к Дрябиным прожектам. Еще по факультету бродил слух, что одна девчонка с пятого курса после какого-то безобидного эксперимента полностью облысела и покрылась прыщами, но установить ее истину было сложно. Дряба отказывался об этом говорить даже после седьмой бутылки пива, а по количеству мифов, легенд и героического эпоса наш факультет мог бы поспорить со всей коллекцией античной мифологии.
   - Прекрати! - не выдержал Дряба, - Что ты как первокурсница на дискотеке, смотреть стыдно. Я тебе даже уколов делать не буду.
   - Уколы ты сам почувствуешь, - мстительно сказал я, - И препарат будет называться "Совесть".
   Он был очень настойчив и убедителен, хотя выпил всего два пива. Как обычно в такие минуты глаза у него загорались, будто в них вставили две лампочки, а очки совершали турне от лба до подбородка. Дряба был из тех людей, что ошибочно считаются флегматиками, но в глубине его опаленной током и измученной формулами души дремал такой страстный огонь, что какие-нибудь Джордано Бруно и Коперник смотрелись лишь робкими неофитами. Дряба вообще был аспирантом и звали его Александр Дребенев. Был он, как сейчас любят писать в книгах в мягкой обложке, невысок, коренаст и сутул, однако производил хорошее впечатление благодаря небольшому брюшку, придававшему ему странным образом некое благородство и достоинство. Он выглядел основательно, этот наглый и беспомощный Дряба, как-то значительно. Может, поэтому он умел говорить так проникновенно и убедительно. Мы познакомились с ним еще на втором курсе, хотя он уже был на четвертом. Несмотря на разные факультеты и вообще диаметрально противоположные характеры и внешний вид, мы как-то сразу сдружились, встретившись случайно на какой-то гулянке в общаге. Единственное, что нас объединяло, не приносило удовлетворения ни одному - оба носили самое распространенное и самое затертое имя Саша. Со временем он перебрался в аспирантуру, поскольку давно знал, что его удел - продвигать науку и ни секунды не сомневался в том, что действительно продвинет, хотя я любил подтрунивать насчет того, что он иногда путает направления.
   Врядли он был талантлив, потому что я на его счет не слышал никаких особенных похвал и никаких международных грантов он никогда не выигрывал. Он просто был одним из стаи лаборантов, околачивающихся на втором этаже под предводительством доцента Кутикова. Кафедра называлась длинно и непонятно, ко мне не имела вообще никакого отношения и занималась фиг знает чем. Я был там лишь пару раз, когда была зима и мы пили там пиво. Единственное, что я запомнил - гулкие коридоры с трухлявыми дверями по бокам и небольшие аудитории, выглядящие так, будто последние лет двадцать их использовали как склад запчастей. Ничего интересного там не было, ничего не светилось, огоньками не моргало и даже почти не гудело. В общем, совсем не похоже на те лаборатории, которые часто показывают по телику.
   - Саша, - сказал аспирант Дряба грозно, - Матан.
   - Не матерись в обществе, - огрызнулся и настроение сразу упало. Знал, как знал, что Дряба вспомнит про этот несчастный экзамен по матанализу в первом семестре, - Это же меркантильно, Дряба! Ты же не можешь шантажировать своего лучшего друга только на том основании, что когда-то подсказал ему какую-то мелочь. Это же некультурно, а, Дряба?.. Это недостойно ученого и аспиранта! Подумай о том, как будет очернено святое имя науки, во имя которой существует ваша обитель тиранов и палачей.
   - Не подсказал, а написал, - ответствовал неумолимо мой лучший друг, - Ты получил пятерку и степак.
   - Ну, было...
   - Было. Теперь я тоже прошу тебя об одном одолжении. Клянусь Фермой и Декартом, что с твоей головы не упадет ни один голос, - наверно, сказывалось общение со мной, он тоже стал говорить торжественно и высокопарно.
   - Слыша это от тебя, я подозреваю, что выйду из лаборатории лысым как колено.
   - Саша!
   - Ну что, Саша-Саша... - проворчал я, - Пиво ставишь?
   - Ставлю, - с готовностью отозвался он, - Сколько выпьешь.
   - А что за эксперимент-то? - спросил я без особого интереса, - Мне не придется пить какую-нибудь радиоактивную слизь? Я видел в фильмах, что после этого обычно не случается ничего хорошего. Я ведь не мутирую, правда? Успокой своего взволнованного друга, Дряба. Я ведь не превращусь в двухголового летающего динозавра, а?
   - Хуже. Ты превратишься в декана.
   Дряба умел шутить, но редко проявлял это свое умение и я укрепился в подозрении, что для него этот эксперимент действительно важен.
   - Ладно, хватит хохмить. А если серьезно - что это за дрянь?
   - Ну, вообще это Кутиковская задумка, - осторожно сказал тот, - Старые его наработки, он их компилирует уже года три, думает на них дисер сделать. Сделает, наверно... Тема крутая, хотя на ней сотня профессоров рога обломала.
   - Я так понимаю, врядли он собирается построить телепорт в параллельный мир или...
   - Саша. Ваш программистский юмор всегда так беспомощен и наивен?
   - Мы циники по определению.
   - Беззубый цинизм и балагурство. Будь серьезен.
   - Хорошо. Давай, что там дальше про вашего Кутикова?
   - В общем, он будет делать дисер, но на практике на самом деле отлажено мало. Надо сделать несколько тестов на людях, посмотреть, как будет вести себя машинерия. Можно сказать, это вообще эксперимент не на человеке, а на аппаратуре. Просто погонять в разных режимах, проверить, все дела... Ну ты понимаешь.
   - Кажется.
   - Посидишь пятнадцать минут в кресле, я тебя проводами всякими потыкаю - и иди себе пить заработанное пиво.
   - Заманчиво. Что ж вы друг на друге не проверили, Эйнштейны?
   Он вздохнул.
   - Сегодня кафедра пустая. Кутиков куда-то отчалил, а остальные кто где. Если до завтра не сделаю - придется в субботу сюда переться. Зачем мне такое счастье?
   - Для тебя какая-то суббота важнее жизни друга?
   - Саша!
   - Да молчу, молчу. Сейчас пойдем?
   Поняв, что одержал надо мной полную победу, Дряба улыбнулся и его лицо озарилось нежностью.
   - Когда тебе удобно, но до семи, в семь корпус закрывают и обесточивают.
   Я посмотрел на часы.
   - Ладно, тогда сразу после пятой, хоккей? На пятой у нас одна гадость, староста просила быть.
   - Без проблем.
   - О да, без них, родимых, не обойдется.
   У нас оставалось еще полчаса и по бутылке пива. Поэтому о плохом я старался не думать.
  
  
  
   - Оксан...
   - У?
   - Третий есть?
   Оксана досадливо дернула плечом, так и не повернувшись. Я сидел сзади нее и лист на моем столе был до обидного белоснежен. Первый вопрос - повезло, попался легкий. Я расписал его подробно и тщательно, прибавив много лишнего, но растянуть его на всю площадь было бы сложно, да и толку от этого не много. По второму все мои знания ограничивались одним жидким абзацем, да и тот врядли выдержал бы хоть какую-нибудь критику. Ответ на третий представлял собой жирно наведенную цифру "3" и робким почерком написанное слово "Рассматривая". Что надо рассматривать я пока не знал, но интуиция программиста с пятилетним стажем подсказывала мне верное начало. Жаль, кроме него она не подсказывала ни черта.
   - Оксана... - прошептал я, - По третьему ноль. Дай что есть, плиз.
   Оксана.
   Сегодня она собрала волосы в хвост и теперь между ее лопаток струился водопад того цвета, который никогда не сможет передать ни одна, даже асусовская, видеокарта. Что еще можно было сказать про Оксану? Мне всегда было сложно представить настоящую женщину по гладким и каким-то зажеванных описаниям в книгах, а сформулировать такое словами и подавно было бы подвигом. Когда-то я писал ей стихи и там были какие-то сравнения с виноградными лозами, розами, изумрудной зеленью и чем-то еще. Опыта писания стихов у меня не было, но я старался как мог. Юрка Бузукин, штатный поэт нашей группы, которому я тайно показал свое произведение, лишь грустно усмехнулся и посоветовал больше времени проводить на огороде. Его стихи печатали во многих газетах и даже каких-то журналах, он мог себе позволить быть откровенным и грубым с неофитами. Стихи я выкинул и больше с тех пор не писал, так что с тех пор я успокаивал себя мыслью, что тоже оказал услугу человечеству.
   Глаза у нее были карие, хотя когда смотришь в них, они постоянно кажутся другого цвета - то зеленого. то даже голубого. Они были похожи на... Не знаю, кажется эта ткань называется бархат. Бархатные глаза, точно. Такие теплые-теплые, огромные, какие-то вечно-весенние. До того, что если она смотрит на тебя, ощущаешь тепло, поднимающееся откуда-то из груди. И щеки, такие бледные и правильные, что к ним хочется приложить ладонь и еще кажется, что они у нее всегда прохладные. Как первый весенний ветер, не холодные, а именно прохладные. Губы. Лепестки? Не знаю, с чем это вообще можно сравнить. Что-то потрясающее. И вся она - потрясающая. Неземная, так говорят поэты вроде Юрки Бузукина.
   Когда я смотрел на нее, то видел самое совершенное из всего, что природа удосужилась создать. Глядя на нее хотелось летать.
   Несмотря на то, что иногда я много мелю языком и подначиваю, с девушками я на самом деле довольно робкий. То есть не робкий, но... Трудно объяснить. Когда вижу, что девушка мне не ответит, быстро тушуюсь, бледнею и мямлю, как школьник, что-то невразумительное. Как только чувствую, что ответный огонек не зажигается - все, пропало. Я просто вижу себя глазами другого человека и с беспощадной четкостью всплывающее из глубин мозга сообщение: "Ошибка. Попробуйте сменить девушку и попытайтесь еще раз". Смешно, да.
   Ну ладно, я не красавец. Придирчиво осматривая себя в зеркале в молодые годы и сравнивая с чертами лиц других людей, я пытался отыскать закономерность и составить алгоритм, позволивший бы определять степень красоты и, соответственно, пытаться ей соответствовать. Но лицо у меня было самое обыкновенное, совсем ничем не выделяющееся. Два глаза. Нос. Рот. Уши какие-то растопыренные, ужас. Никакой поэтики, особенности. В детстве я даже мечтал чтоб у меня где-нибудь на виске или на лбу был шрам, это привлекало бы внимание и я смотрелся бы мужественнее, но спокойный характер и неприятие любых травм и конфликтов поставили крест на этой замечательной идее. Где заработаешь шрам, если дни напролет просиживаешь перед светящимся глазом монитора и не имеешь дела ни с чем опаснее планшета? Разве что уронить себе на голову системник, но это как-то не вполне романтично.
   - Оксан...
   - Шур, ну отвали ты, а? - бросила она неприятным голосом. Точнее, голос у нее всегда был приятен, слушать его я мог бы бесконечно, загружая в винамп, но сейчас он был неприятен именно по отношению ко мне и кроме меня это слышала вся аудитория.
   - Чо к людям цепляешься? - спросил Корыч, упираясь своими огромными кулаками в столешницу и глядя на меня тяжелым бычьим взглядом, - Шнурок, блин.
   - Ладно, ничего... - сказал я тихо и уставился на свой лист. "Рассматривая". Было стыдно - и за то, что Оксана так резко меня отшила и из-за Корыча. Щеки горели, будто их облили кипящей смолой. "Рассматривая", черт... "Рассматривая Александра Вакшина как полного, клинического, лопоухого и трусливого идиота!".
   Сейчас бы выразительно посмотреть на Корыча, так чтоб у него на лице сначала появилось удивление, а потом страх, потом стукнуть кулаком об ладонь и спросить что-нибудь, вроде "А ты что лезешь, чучело?". Или нет, лучше так: "А ты чо лупишься, морда, а?". Он тогда испугался бы и сделал вид, что смотрит не на меня, а в конспект. А потом я мог бы коснуться рукой плеча Оксаны - вот оно, рядом совсем - или нет, даже не коснуться, а положить на него руку. Уверенно так, но нежно. Чтоб почувствовать ее теплую кожу сквозь тонкую ткань кофточки. И сказать так: "Оксана. Ты сегодня просто потрясающая. Как насчет третьего вопроса?". И она, конечно, тоже сперва удивилась бы, но потом улыбнулась, немного смущенно и сказала: "Саша...". Саша, ты последний кретин, сопляк, немощ и тоска зеленая. Нафиг ты мне сдался, чебурашка компьютерная, который даже говорить нормально не может. На танцы я пойду с Корычем, потому что он настоящий мужчина, он уверен в себе, у него есть усы и он кандидат в мастера спорта по боксу, а не рахит какой-нибудь.
   "Рассматривая"...
   Я вздохнул. Рассматривать было нечего.
   Да не очень и хотелось.
  
  
  
   - Заходи, - сказал Дряба, посторонясь чтоб я мог проскользнуть в лабораторию, - Чего смурной такой?
   - Нормально.
   - Видок у тебя, как у вечерника перед сессией, - довольный собственной шуткой, он рассмеялся. Весело ему, видишь ли.
   - Все ок, не парься, камрад.
   - Уж не хворь ли душевная тебя одолела?
   Дряба в предверьи своих опытов всегда становился шутливым до чрезвычайности и ехидным как стая голодных ехидн. Мне казалось, все это было напускным - просто он волновался и старался это скрыть, да заодно и подбодрить себя. Легко ему, человеку. С Настей уже года три встречается, все спокойно и красиво, как в лабораторном отчете, никаких тебе Корычей и всякой гадости. И девчонка симпатичная, на него чем-то похожа. Да еще любимая работа, опыты все эти... Жить и радоваться.
   - Хворь, да не душевна. Двояк обеспечен. Ничего, пересдам, не впервой.
   - Хорошо, это хорошо... - пробормотал он рассеяно, крутя хвосты каких-то разноцветных проводов, вылазящих из большого металлического ящика, - Так-так.
   В этой лаборатории я, вроде, еще не был. Она была тесной, как и все остальные, но хлама вроде бы поменьше, хотя толстый слой белесой пыли на стенах и полу подсказывал, что люди здесь бывают редко.
   - Эй, доктор Франкенштейн! Мне чего делать?
   - Садись пока, - он ткнул пальцем в кресло. Обычное старое кресло, оббитое коричневым кожзамом, тоже старым и потрескавшимся. Похожие кресла стояли раньше в зубных кабинетах детских поликлиник. Может, поэтому я почувствовал некоторое тревожное беспокойство.
   Хотя ничего опасного тут не было, ни бормашины, ни каких-нибудь лазеров или шипов, которые надо засовывать сквозь затылок прямо в мозг. Только кресло и на столе рядом с ним три или четыре ящика размером с чемодан. На ящиках были огоньки, почти все желтые, тумблеры, шкалы и кнопки. Техника была отечественная, я сразу понял, тоскливого будто еще советского дизайна и с привычной ахинеей вместо нормальный надписей: "Грз вкл", "Инф", "Инд фор син". Фиг с дизайном, из-за которого вся эта машинерия похожа на ужасы описанные Гибсоном, но писать-то могли по-человечески?..
   - Так что за эксперимент? - спросил я, устав сидеть. Дряба неторопливо щелкал клавишами и вертел верньеры. Аппаратура едва слышно гудела, от нее пахло разогретым воздухом и пылью, так в детстве пахло от проектора, когда мы крутили диафильмы.
   - Да какая разница? Ты ведь не специалист.
   - И что?
   - Не поймешь.
   - Да мне пофиг! - я разозлился, - Если уж ставишь надо мной опыты, имею я право знать, что это такое, как думаешь?
   Он на секунду оторвался от своих кнопок. Наверно, испугался, что я могу уйти.
   - Ну ладно. Постараюсь объяснить. У Кутикова давно еще был бзик на этом, да и не только у него. Вообще автор какой-то немецкий профессор, но там что-то мутное со всеми этими патентами, я не вникал, кто и что. Наши этим уже лет пять занимаются или... Да, вроде пять.
   - Ну это можешь пропустить. Что исследовали-то?
   - Мозг, - сказал Дряба так сухо и обычно, как будто исследовали какую-нибудь пшенную кашу, - Человеческий мозг. Ты же знаешь, из всех органов он исследован наименее всего. Мысли, сон, эмоции... Черт, да пока мы не знаем и сотой части. Так, копаемся как средневековые костоправы. Представляешь, сколько там всего?..
   Он на мгновенье застыл с таким выражением лица, будто смотрел глазами внутрь собственного черепа и это зрелище его зачаровало.
   - Ну да. Джантация там, например, или...
   - К черту фантастику. Вы, фантасты, всегда какую-то ерунду городите. А требуют потом от науки...
   - Извини, Дряба. Просто люблю читать.
   - Короче, расписываю в двух словах. Хочешь больше - иди к Кутикову. Значит, о мозге... Вообще там всего до черта, но нас интересует кое-что особенное. Смотри, мозг воспринимает информацию, вылавливает ее из окружающего мира. Так?
   - Ну типа.
   - При этом поступающая информация формирует в нем личность. То есть то "я", которое ты видишь в зеркале.
   - В понедельник утром я в этом совсем не уверен...
   - Хватит зубоскалить, Саш! Я ж тебе серьезно, сам просил...
   - Ja-ja, продолжайте, профессор.
   Он устало воздел глаза, показывая всем своим видом, как тяжело работать с такими подопытными, но продолжил:
   - Никто не знает, как именно формируется личность. Грубо говоря, человек - это клубок инстинктов и рефлексов, на которые наматывается все остальное. А как оно туда попадает - никому неизвестно и долго еще неизвестно будет. Общество, семья, школа, лица в телевизоре. Газеты, радио, интернет. Информация, огромное количество информации. При этом часть наш мозг отбирает для своих дел, а остальное растворяется, исчезает, не задерживаясь в подкорке. Вот тебя, например, в школе физике учили?
   - Ну было немного. Только я все равно в ней ни бум-бум.
   - Вот! - он поднял палец, - Эта информация, грубо говоря, попала в тебя, но не привилась. Ну, вроде как инородное тело.
   - Факт.
   - По каким-то причинам твой мозг ее забраковал, а если бы нет?..
   Дряба выжидательно посмотрел на меня, наверно я должен был понять что-то простое и важное.
   - Ну, не знаю... Пятерка в году была бы, но до золотой медали мне все равно было не доплюнуть. А что?
   - А то. Ведь ты смог бы стать очень сильным физиком. Подумай. Если бы та информация, что тебе давали в школе, не растворилась бы, а пошла в ход, в дело - к чему бы это привело? Ты почувствовал бы к ней другое отношение, она стала бы тебе нравится, ты бы ей увлекался.
   - Ты фантаст покруче меня.
   - Я серьезен. Ты бы стал изучать физику и кончилось бы тем, что добился бы в ней каких-то успехов, верно? Про Нобелевскую премию я не говорю, но все же.
   - Допускаю, - нехотя согласился я. Физика всегда была мне ненавистна, - Получается, и с остальным так же. То есть, если бы я любил математику, сейчас был бы крутым математиком, а если физкультуру - победил бы на Олимпийских играх.
   - Утрируешь, но примерно так.
   - И что? Какая связь?
   - А прикол в том, о чем я уже говорил. Никто не может понять, по каким критериям и признакам часть информации задерживается в нас и определяет дальнейший путь развития. Конечно, некоторую роль играют и гены, но их роль, на самом деле, не так велика, как принято считать. Если бы все зависило от генов, было бы куда проще и понятней. Но здесь другое... Внутри каждого из нас живет нечто, которое решает, что из нас получится и в соответствии с этим подкармливает нас нужным кормом. Я специально для тебя упрощаю.
   - Спасибо, ценю.
   Звучало все интересно, но как-то полу-загадочно полу-сумбурно, в фантастических книгах и фильмах таким языком часто пользуются, когда ничего не понимающий в предмете автор пытается за две минуты донести до зрителя или слушателя, как из двух килограмм плутония и маленькой ящерицы мог получиться гигантский динозавр.
   - Понимаешь, выходит, что внутри человеческого мозга может быть огромное, невероятное количество личностей. То есть возможных личностей.
   - Что ж непонятного. Дык.
   - То есть ты допускаешь, что сейчас вместо тебя в этом кресле мог бы сидеть Пушкин или там Фидель Кастро?
   - Да хоть Бэтмэн. Ты к чему вообще все это?
   - К тому, - он опять стал торжественным, а голос понизил, отчего тот зазвучал таинственно, - Теперь представь... Представь, что все эти личности, которые могли существовать в тебя, на самом деле существуют.
   Я механически потер голову. Длинных ушей на ней не появилось, так что Бэтмэном я пока не стал. Впрочем, чем лучше Пушкин - неизвестно.
   - Бред какой-то.
   - Совсем не бред, - он был так увлечен, что даже не обиделся, - Объем мозга огромен, настолько, что мы себе этого даже пока представить не можем.
   - Да-да, мы используем сколько-то там процентов, знаю.
   - Мы используем мельчайшую часть и остальное, то что закрыто от нас, таит в себе нечто фантастическое. Есть теория, что мы можем пробраться дальше. Посмотреть, кто еще живет в твоей голове.
   - Паутина там и окурки... - сказал я. Мне почему-то стало немного жутко, - Не верю я в такое.
   - Подтверждения тому есть, ты и сам должен был слышать. То кто-нибудь под гипнозом начнет вдруг говорить на языке, которого никогда не знал, то после сотрясения мозга кто-то станет гениальным математиком. Или научится играть на рояле. Таких случаев много.
   - Ну, слышал такое. Но все равно... Ты ведь не задумал вызвать дух Пушкина, а?
   - Бэтмэна, - сурово сказал Дряба, - Будешь прыгать по крышам и вить гнездо под крышей деканата. Я же сказал тебе, просто прогон техники. Попытаемся посмотреть, сколько народу у тебя в голове и как они себя чувствуют. Окей?
   Необъяснимая тревога - так, кажется, описывается это чувство.
   - Ты хочешь сделать из меня шизофреника? Чтоб я поверил, что внутри меня кроме меня самого сидит еще банда гениев?
   - Ты воспринимаешь все слишком буквально, я же специально упрощал для тебя. В прямом смысле слова никто у тебя в голове, конечно, не сидит. Твоя личность - это ты, ты, только ты и миллион раз ты. В каком-то смысле слова я просто сканирую возможные пути развития этой твоей личности. Разве тебе самому не интересно было бы узнать, чем бы ты мог увлечься и каких высот добиться, если бы много лет назад не решил заниматься тем, чем занимаешься сейчас?
   - Есть немного, - осторожно сказал я, - Просто ты как-то жутковато это расписал. Ну, насчет того, что кто-то может сидеть и...
   - Лучше бы я вообще ничего тебе не говорил!
   - Ладно, не горячись, я тебе верю. Но я точно не научусь играть на рояле после этого?
   - Если тебе будет спокойнее, могу поломать тебе пальцы.
   - Ты не жрец науки, ты ее палач.
   - Все, оставим пустой треп, - он нетерпеливо щелкнул еще каким-то тумблером и техника вроде загудела чуть погромче. Хотя может это только мне показалось, - Все функционирует нормально, можно начинать. Готов?
   - Поехали! Кстати если найдешь Гагарина - ему привет.
   - Я пока еще не уверен, что найду мозг, - вздохнул экспериментатор и в его руках появились несколько прозрачных присосок мерзкого вида с идущими от них пучками проводов. Я сразу почувствовал себя неуютно. Но против ожиданий они не были ни холодными, ни колючими, Дряба быстро и умело прикрепил их к моей голове - две у висков и две в районе затылка.
   - Откалибровать бы... - пробормотал он себе под нос, - Но ладно. Даст кафедра деньги - откалибруем, а пока...
   - Скоро начнем? - спросил я тревожно.
   - Скоро... Вообще уже минута как начали.
   - А черт.
   Я прислушался к собственным ощущениям. Вроде ничего. Небольшой внутренний озноб, но это, скорее, от волнения. Присоски - просто резиновые кружочки, даже не чешется. И в голове не появляется ничего. Паутина и окурки... На всякий случай я представил себе "Мона Лизу", вдруг так можно было стимулировать появление в моей голове Леонардо да Винчи, но "Мона Лиза" повисела и растворилась, уйдя туда же, куда перед этим ушла физика, да и представить я ее толком, если честно, не мог.
   "Найдет он там личностей два батальона, - думалось мне, - Небось половина будет идиотами, а остальные - какими-нибудь бомжами, фашистами, маньяками и трансвеститами. С моим-то счастьем. Хотя... А вдруг интересное найдет. А фиг с Леонардо, просто художника или там полководца непризнанного - все равно приятно."
   Пятнадцать минут растянулись часа на пол. Я сидел в кресле и скучал. Кожзам неприятно царапал трещинами шею и предплечья, а Дряба, ничего вокруг не замечая, возился со своей аппаратурой, пристально во что-то вглядываясь, щурясь и временами недовольно бормоча под нос.
   - Если встретишь кого - проси временную регистрацию, - не выдержал я, - Мне гастарбайтеры не нужны.
   - Тссс, - ответил он и я стал скучать дальше.
   Наконец все закончилось. Дряба в последний раз чем-то щелкнул и отрубил свои железяки. Мне чего-то сразу стало легче, хотя ничего такого я опять не почувствовал.
   - Свободен, студент, - сказал он довольно и стал копаться в карманах, видимо в поисках сигарет, - С меня пиво.
   - Так что там? - вообще я не считаю себя сильно любопытным, но тут уж... - Кто у меня в голове сидит?
   - Как ты и говорил, паутина... - он хмыкнул, - Да не дрейфь. Это тебе не больница и не диагностический центр, а прототип, который еще до ума нескоро доведут. Дня через два расшифруем, посмотрим, сверим по таблицам, проанализируем... Дело-то не быстрое, сам понимаешь.
   - Ну ладно. А потом скажешь?
   - Не факт, что вообще что-то увидим. Ты ж первый.
   Когда я встал, немного закружилась голова, но это сразу прошло. Все было в порядке, я чувствовал себя как обычно - не хорошо и не плохо. В душу даже закралось некоторое сожаление - мол, единственный раз в жизни поучаствовал в эксперименте, а толку с него... Ладно, к черту. Потом у Дрябы спрошу, как насчет результатов.
   - Пиво сегодня?
   - Завтра. Мне сегодня еще работать долго. Записывать твои результаты и все такое прочее. К вечеру у третьего корпуса пересечемся, да?
   - Окей. В восемь?
   - Давай в восемь.
   - Ну пока, садист, пошел я.
   - Бывай, Сашок.
   Мы обменялись рукопожатием и я вышел.
   До дома я добрался быстро - несмотря на неранний час сразу поймал троллейбус и через полчаса уже был на месте. Особо я не торопился, вечерний мягкий воздух пах весной и чем-то приятным, но дома лежал кусок кода, который должен был превратиться в отлаженную и функционирующую программу не позднее следующей пятницы. Если же этого волшебного превращения не случится, заказчик по доброй традиции, применимой ко всем колдунам-неудачникам, сварит меня в кипящем масле. А оставалось еще прилично. Пользовательский интерфейс еще не прикручен и неизвестно, как и когда с этим разберусь, секьюрный протокол передачи висит как тряпка. Работать надо, Сашка, работать, а не пиво пить и в доктора Франкенштейна играть.
   Матери дома еще не было - наверно, опять после работы забежала к своей тете Кате, что ж, тем лучше. Никто не будет жужжать под ухом, сетуя на то, что сын как робот днями напролет пялится в экран и совсем забыл, когда делал что-то по хозяйству. Ну просто как зомби. И это тогда, когда в квартире не прибрано вторую неделю и кран в ванной совсем капризничает и телевизор сломался. Занимался бы, как другие, чем-нибудь полезным, а то толку в доме от этого ящика электрического...
   На такие темы разговаривать я не умел и не любил. Ну программист - и что? Не бандит ведь и не идиот. Такой у меня путь в жизни, может и не фонтан, но ведь и не трагедия, правильно? "Неправильно," - ответил я сам себе за мать. Конечно, хорошо быть разносторонним - чтоб и разряд по боксу и в науке там что-то крутить и картины рисовать... Мозг - он, конечно, огромный, падла такая, но все вместе в него не лезет.
   А ведь хорошо было бы быть художником - я позволил себе на пару секунд мечтательно зажмуриться - нарисовал бы Оксанке шедевр, который повесили бы в Лувре или где там их вешают... И она бы заметила, что я не просто серый компьютерщик, полуневидимка, а живой человек, со своими талантами, яркий, незаурядный.
   - Бэтмэн, - я ущипнул себя за ухо. Получилось больно, - Арбайтен, сволочь.
   В аське все друзья были заняты, кто работал, кто просто не отвечал. Да и то сказать - друзья... Полдесятка надписей, символы, передающиеся по проводам. Электронный мираж. Можно увидеть, но не пощупаешь. И сам ты - тоже символы в проводах, тоже мираж... И вот так пройдет вся твоя жизнь, парень. В миражах. Вся жизнь перед светящимся монитором, пока окончательно не ослепнешь и не заработаешь геморрой и сколиоз, пока не превратишься в брюзжащего дедка, перхающего и сварливого. Потому что других вариантов у тебя, брат, нет. И будешь ты, брат, жрать макароны, ругаться с такими же перхающими дедками в привычных конференциях, обсуждать молодежь, которая - вот свиньи! - вообще невозможна. Ты не покоришь самую высокую в мире гору, не выиграешь олимпийских игр, не построишь новый концепт-кар и даже не напишешь прославившего тебя вируса. И хотя жить ты будешь еще немало, скорее всего, все равно у тебя нет вариантов, как курица не может превратиться в орла, а червяк никогда не станет змеей. Все предопределено, давным-давно, даже без моего участия и согласия. Просто кто-то решил, что мне в этой жизни надо быть программистом и мой мозг стал послушно собирать информацию... Чертов Дряба с этими своими прибабахами, до сих пор в голову лезет!
   - Ну и все, - сказал я зло, - Закончили.
   Работалось не очень. Цифры путались, смешивались в кучу, я то и дело путался, оживающая программа бунтовала в моих руках, пытаясь рассыпаться ворохом бесполезных символов. Я сдался часа через два, написав ничтожно мало. Иногда у меня такое бывало, когда все просто валится из рук. Что ж, не будем лезть напролом. Лучше пораньше лечь спать, а утром проснуться со свежими мыслями и закончить. Время, благо, пока еще есть.
   Я поставил на компьютере закачку, выключил монитор и лег спать.
   Уснул я сразу и в эту ночь мне, кажется, не снилось ровным счетом ничего.
  
  
  

ГЛАВА 2

суббота

  
  
   Проснулся я поздно и долго лежал в кровати, глядя в потолок. Потолок был похож на чистый экран монитора и это сравнение доставляло мне почти физическое отвращение к любым мониторам.
   Суббота. Третья пара и все. Можно не спешить.
   Матери тоже не было, по субботам она ходила с утра в фитнесс-центр, значит все отлично. Я сделал себе крепкий сладкий чай, намазал сырной пастой пару бутербродов и примостился около компьютера, радуясь, что можно совместить сразу несколько процессов и сэкономить время. Мама, окажись она дома, непременно отогнала бы меня завтракать на кухню, потому что, конечно, кушать перед компьютером очень вредно, а от крошек могут завестись тараканы и мыши. Меня мама готова была терпеть, но только не тараканов и не мышей.
   Просмотрев почту, я взялся было за оставленную вчера работу, но при одном взгляде на экран почувствовал мучительные позывы. Проклятье, смысла в написанном накануне не было вообще, будто все это набирал пьяный идиот. Беспорядочные строки, непонятно для чего нужные, состоящая из символов ахинея. Понять в этом что-то не смог бы ни один программист в мире. Черт, и вроде же трезвый вчера был, а такое... Написал два экрана тарабарщины и спать упал, трудоголик.
   Я отхлебнул из чашки и поморщился - там оказался чай. Стоп, так вроде и делал чай... Нет, делал кофе. Какой молодец. Чай я пил редко и не очень любил, но выливать стало жалко и я допил его, закусывая подсохшими бутерами. Так, работу опять отложим. При всякой мысли о том, что придется браться за программный код накатывают приступы тошноты. Безалаберно, конечно, да и безответственно оставлять все на последний момент, но что поделаешь - программинг это как творчество, для него тоже требуется вдохновение. "И муза" - подумал я, вспомнив Оксану.
   Кто-то вяло приветствовал меня по аське. "Хай", "Привет", "Здорова". Не существующие нигде за пределами моего монитора люди присылали мне наборы символов, которые значили для них еще меньше, чем для меня. Люди, которых я никогда не увижу. Также, как никто не увидит меня.
   Настроение было паскудное, даже непонятно, отчего. Ну ладно, Оксана отшила, так не в первый же раз. И Корыч сколько раз докапывался, этот глист меня еще с первого курса невзлюбил. Программа не пишется. Хуже, но тоже, по большому счету, ерунда. Весенняя депрессия? Было бы интересно...
   Зазвонил мобильник, судя по номеру, это был Дряба. Хотя с чего бы это он стал искать меня с утра, да еще и в субботу? Дряба, как и многие склонные к полноте люди, спал много и тоже основательно. И уж точно он не горит желанием доставить мне положенное пиво.
   - Привет, - сказал я, прижав холодный телефон к уху.
   - Здорово, Сашка, - ответил на том конце скрежещущей линии тот, - Ты как?
   - Нормально...
   - Проснулся уже?
   - Нет, мля, сплю. Ты чего?
   - Извини, я... Кхгм. Ну да. Не подумал. Как ты там это... вообще?
   - Вообще хреново, спасибо, - честно сказал я, - Ну так что? У меня чай остывает.
   - Короче... - Дряба секунд пять думал, потом нерешительно сказал, - Ты ко мне не забежишь? На кафедру, в смысле.
   - А ты что, на кафедре? У тебя ж, вроде, выходной?
   - Вчера не все успел сделать, пришлось выйти. Буквально на десять минут забеги, хорошо? Когда сможешь.
   - А в чем дело? - спросил я с каким-то нехорошим предчувствием, похожим на зуд в шее, - Стоп, это не насчет вчерашнего?
   - Ну почти.
   - Выкладывай! Что ты там уже натворил.
   Дряба заговорил торопливо, будто боялся, что я перебью его до того, как он закончит.
   - Тут такое... В общем, ты это, не волнуйся. Все в порядке! Просто... Ну, понимаешь, я тут надурил немного, когда тебя записывал. Техника - прототип, работает через пень-колоду и Кутиков, скотина, тут такого навертел... В общем...
   - В общем что? - едва ли не прорычал я в трубку. Мне уже было страшно, - Отвечай давай, а то приеду и всю твою лабораторию расфигачу к дрюбелям собачьим.
   - Все в порядке! Просто тут лажа небольшая пошла... Не на том канале писал. Ну тут долго объяснять. Ошибся немного.
   - И?
   - Не знаю, как прошло, - обреченно сказал он, - По идее, никакого вреда мозгу не нанесло, там излучение другое совсем, но... Я подумал... А мало ли.
   - То есть эта твоя хрень мне что-то с мозгом сделала?
   - Я...
   - Дряба!
   - Саша, ты успокойся. Клянусь, все в порядке будет. Просто какое-то незначительное воздействие... Буквально пара импульсов.
   - Ты своими импульсами себе жопу облучай, а не мне мозги! - рявкнул я. Наверно, я был чересчур груб, но иначе сейчас не мог. Дряба, сволочь очкастая, всегда с ним так. "Абсолютно безопасно" - а потом жидкий азот. Дрюбель собачий.
   - Ну не надо, что ты... Приезжай ко мне, я тебя быстренько осмотрю и все. Честно ж говорю - просто неполадка, но для здоровья не опасно совсем. Меня так двести раз облучало и живой! Не паникуй только.
   - А если у меня теперь опухоль мозга будет? Или ослепну?
   Я начал паниковать, но уверенный голос аспиранта Дребенева обладал свойством успокаивать.
   - Тогда пива не получишь.
   - Ладно, еду уже. Фашист проклятый, припомню тебе.
   - И сразу на кафедру... Давай, пока.
   Он сразу повесил трубку. Я с облегчением вылил чай в раковину, корки отправил в мусорник и оделся. На улице было тепло, на асфальте лежали лучи весеннего солнца, рыжие как котята. Несмотря на это, я, поколебавшись, надел кепку, которую вообще не любил и редко носил. Просто показалось, что с кепкой будет лучше. Ну черт с ней.
   Пахло весной. Свежие почки на деревьях казались толстыми зелеными жуками, присосавшимися к веткам. Облака в небе были уже не зимними, а легкими, быстрыми и полупрозрачными. Но почему-то никакого удовольствия все это не приносило - ни солнце, ни почки, ни облака. Думалось о том, что вся эта весна только головная боль и лучше пусть будет сразу лето. Коты начнут по ночам орать, гады блохастые, молодежь выберется на свои лавочки, что, конечно, еще хуже котов, потому что кошачий ор лучше пьяных песен под гитару и бутылочного звона. Лужи, слякоть... Девушки опять полуголые станут ходить, не стыдясь, фемины крашенные, как какие-нибудь потаскухи, прости Господи... "Что за бред, - подумал я, не понимая, откуда берутся эти мысли. Не припомню, чтоб девушки на улицах меня раздражали, да еще и весной. Совсем плох, старик."
   Настроение, и так с утра неважное, портилось, как ветошь на балконе, которую мочит дождь. Все из-за вчерашнего. Оксана, Дряба, Корыч... И программа тут еще. Не успею до пятницы - заказчик меня линчует, однозначно. И хорошо, если не заложит начальству. Дрюбель собачий.
   Троллейбус подъехал почти сразу, хоть с чем-то повезло.
   - Михалыч! - крикнул кто-то басом на остановке, когда я уже поставил ногу на подножку.
   - А? - отозвался я, оборачиваясь.
   Там стоял незнакомый потрепанный мужик, именно из породы Михалычей, Петровичей и Васильичей, курил вонючую папиросу и вообще обращался явно не ко мне. Тогда чего меня цепануло? Какой я ему, нахрен, Михалыч? Даже отец мой - и тот не Михалыч. Не мне же он это кричал... Тогда чего я отозвался? Совсем сдурел? Какой идиотизм, перед людьми стыдно.
   Я взглянул на того мужика, уже через стекло в закрывшейся перед моим лицом двери - он стоял и обсуждал что-то с настоящим Михалычем, таким же как и он несвежим мужиком с папиросой в зубах. Я подумал, что зря я, в общем-то, на него сержусь. Ну крикнул он, так меня-то за язык никто не тянул! И человек он, сразу видно, неплохой. Лицо, конечно, немолодое, опухшее, но глаза добрые и вообще приятный он какой-то. Прожил долгую жизнь, многого повидал, да и папиросы, наверно, курить приятно. С ним было бы неплохо посидеть вечерком на скамейке, пить кагор из надтреснутых стаканов, стучать костяшками домино и говорить о политике. Глупость, конечно, но те несколько секунд, что троллейбус отъезжал от остановки я думал о том, что такие хорошие люди в наши времена попадаются чертовски редко. Бред, бред. Что скажут обо мне в группе, когда узнают, что я сижу на скамейке с пожилыми бухариками, стучу домино и ругаю правительство? Что? Понятно, что. Скажут - рехнулся ты, дорогой друг Саша. И будут правы, наверно. Ну и черт со всеми - и с одногруппниками и с Михалычами. Достали. И программа еще эта...
   При одной мысли о том, что надо будет возвращаться, включать компьютер и продолжать прерванную работу, опять замутило. Мерзость все это. Люди в проводах, ты сам в каком-нибудь проводе, и вообще. Не жизнь это. Пишешь программу, пишешь - и что? Кому это нахрен надо, а? Ее даже руками не потрогаешь. О чем потом внукам на пенсии рассказывать? Как всю жизнь единички и нолики по экрану тасовал, да? Ну да, гордитесь дедом, внучки... Собачий дрюбель. Мерзко все это и тошно. Бросить бы. Начать что-то делать серьезное, самому, своими руками. Ладно, молотка никогда в руках не держал, но учиться никогда не поздно. Я представил себе запах свежих опилок, приятней которого нет ничего в мире, представил, как блестит под солнцем лакированное дерево, с каким хрустом заходят в доску крепкие гвозди-десятки... Да ладно, Саш, кому ты врешь? Занимайся тем, что получается, нечего себя накручивать. Получится у тебя программа и вообще. Не нуди.
  
  
  
   Дряба оказался на месте, дверь открыл сразу. Сперва косился на меня немного опасливо, наверно боялся, что я могу дать ему в рожу, но успокоился. Часом раньше я бы, пожалуй, так и сделал, но сейчас хотелось послать его к черту. И Дрябу и всю эту весну, от которой уже болит голова, и учебу.
   - Ну? - сказал сразу я. Никогда не любил говорить по-пустому, порожняком, - Смотри давай.
   - Хорошо-хорошо, сейчас...
   Дряба засуетился, попросил меня сесть в кресло, опять обложил своими присосками. Гадкие штуки, как присоски на щупальце огромного осьминога. Я терпеливо ждал, пока он закончит. Опять было гудение, мигали какие-то лампочки под непонятными словами, что-то сухо щелкало и жужжало.
   - Все, - наконец сказал он. На его лице было явное облегчение и я сразу почувствовал себя куда лучше.
   - Чистый что ли?
   - Да, все в порядке. Я проверил твои мозги, импульсы никакого влияния не оказали. То есть вообще. Здоровый человек, все реакции в норме.
   - Ты в этом уверен?
   Захотелось курить. Не спрашивая Дрябу, я чиркнул спичкой и выпустил струю ароматного дыма. Нет, если Дряба говорит, что все в порядке - значит, все в порядке... Черт, но ведь он не врач. А мало ли... Нет, не надо о таком думать. Самовнушение и все такое. Здоров - значит здоров. Какой-то импульс, хрен с ним. Подумаешь - импульс. Вот когда в фазе полезешь ковыряться и тебя там приложит - сразу мозги прочистятся. А тут и тока-то почти нет, баловство одно.
   - Все показатели не отличаются от тех, что были до эксперимента, - сказал Дряба. Он почему-то очень внимательно посмотрел на меня. Может, на лице что-то...
   Я коснулся рукой лица, но там вроде ничего не было.
   - И ты уверен, что и дальше ничего не случится, так?
   - Ну-уу... Так.
   - Ты точно это знаешь?
   - А в чем дело? Как-нибудь не так себя чувствуешь? - спросил он, немного мрачнея.
   - Не-а. Нормально все, - я выпустил дым через ноздри, - Не дрейфь. Просто знать хочу. Ну понимаешь.
   - Понимаю, - сказал он тихо. И опять посмотрел на меня как-то не совсем обычно.
   - Что?
   - Да нет, нормально все. Если никаких ощущений странных нет, и аппаратура показывает, что без изменений - значит все в порядке. Понимаете... Тьфу. Понимаешь, больше ста тебе никто не даст. Я что вижу, то и говорю. Не подумай, что скрываю что-то.
   - А чего смотришь так? - спросил я напрямик.
   Мне удалось его смутить. Он как-то замялся, спрятал глаза за стеклами, точно на пороге его лаборатории стоял не студент-старшекурсник, ниже его на полголовы и легче вдвое, а сам завкаф. Странно, никогда не замечал за ним такого.
   - Да просто... странно. Ты же бросил курить вроде еще год назад. Да еще и папиросы...
   - А что такого? Я что, курить не могу?
   - Да я...
   - Извини, настроение плохое, - я дружески потрепал его по плечу, - Без курева тошно стало. А сигареты курить - это переводняк. Не накуришься.
   - Я просто удивился.
   - Да я и сам, честно говоря, не ожидал. Ничего, брошу. Один раз бросал, второй - проще простого. Время такое... Ну, учеба там и вообще.
   - А кому легко, - сказал он, но с некоторым облегчением. Очки опять вернулись к переносице, - Только не злоупотребляй.
   - Будь уверен.
  
  
  
   Третья пара была во втором корпусе, я едва не опоздал, пока шел от лаборатории.
   Занял свое привычное место, позади Оксаны, которая пришла до меня и теперь раскладывала на столе конспекты и ручки. Она шла на красный диплом, а у каждого, кто идет на красный диплом, всегда множество конспектов на столе и сотня разных ручек. Глупость это все, конечно. Красный диплом, синий, зеленый... Пудрят молодежи голову всяким бредом. Ученые все стали. Нет чтоб нужному чему-то научить, а то позор на всю страну - парни уже гвоздя забить не могут, а для девушки борщу сварить - проблема. Раньше оно, конечно, потруднее было, но и люди какие были! Какую страну подняли! А теперь - красные дипломы всем, етыть твою.
   У меня конспект был лишь один, да и в нем дело не дошло дальше третьей страницы. Плохо, конечно, но что поделаешь. Мне-то красный диплом не светит даже издалека.
   Аудитория наполнялась людьми, кто-то смеялся, кто-то слушал музыку из плеера, от множества голосов воцарился рокочущий гул - будто мешок с гравием волокут по асфальту.
   - Эй, Саш! - это был Стасик. Он упал рядом со мной, пожал руку и торопливо открыл ноутбук, - У тебя секунда есть?
   - Та, которую ты уже потратил? - недовольно спросил я. Говорить со Стасиком сейчас не было ни малейшего желания. Он, конечно, программист неплохой, но к чему лезть так настырно, да еще и перед парой? Как будто после нее нельзя подойти и спокойно, как у людей, поговорить? - Ну, давай. Что такое?
   - Прога. Помнишь, та, для "Мульти-офиса", с зимы пишу. Не поможешь?
   - Я? Не, ну молодец ты.
   - А что? - удивленно спросил он, глядя на меня круглыми своими глазами, - Запутался я тут немного, фигня, но бьюсь, как баран об ворота. Посмотри, а?
   - А самому сделать? Откомпилируешь и заказчику, да? - язвительно спросил я, - И деньги за работу себе. Правильно, а что... Поработать и другие смогут.
   - Саш, извини, - он смутился. Наверно, понял, что обнаглел, - Не писать за меня, просто посмотреть тут. Ну, ты ж все-таки программер опытный и такие штуки писал уже. Я потом тебе чем смогу... Саша, не злись. Тут минутку всего.
   - Ладно, давай сюда свою машину дьявольскую.
   Он передал мне ноутбук и я уставился в экран. Там серели ровные столбцы символов, на расстоянии похожие на шеренги марширующих насекомых. Выглядело все это отвратительно. Какая-то бессмыслица, в которой ничего не разглядеть. Странно, Стасик же вроде был хоть и начинающим, но вполне толковым программером, а тут что-то непонятное... Как ребенок набирал. Я, конечно, тоже хорош, вчера сам натворил какую-то пакость, но ведь не так же...
   - Глянь на этот модуль, - попросил Стасик, склонившийся над плечом. Он смотрел то на экран, то на мое лицо, вероятно ожидая реакцию на свое произведение, - Все после себя очищаю, а память все равно утекает. Мистика, мля. Что думаешь?
   - Модуль... М-ммм... - я отчаянно пытался найти хоть что-то знакомое, но взгляд терялся в этом лабиринте цифр и символов, - Да уж... Ты не пил, когда писал?
   - Я? - он удивился. Стасик даже пива не нюхал, - Н-нет. А думаешь...
   Черт. Бессмыслица. Кроме рези в глазах я не добился ничего. Наверно, перехвалили Стасика, раз он в темный лез полез.
   - Давай потом, ладно? После пары посидим. Объяснять долго.
   - А. Хорошо. Ну давай.
   Он захлопнул свой ноут и исчез в неизвестном направлении.
   Оксана сидела совсем близко, если вытянуть руку, можно коснуться ее спины. Спина у нее наверняка теплая и мягкая. Сегодня она надела синий пиджак и он шел ей просто невероятно. Я сидел и смотрел в ее затылок, не замечая ничего вокруг. Оксана... Один взгляд - и я уже буду счастлив. Простой обычный взгляд, без всяких чувств. Увидеть твои глаза...
   - Как дела? Привет, - Корыч, прогуливавшийся по аудитории, остановился у края ее стола, - Оксанчик, ты сегодня просто супер.
   Оксана засмеялась. Смех у нее был тоже теплый и красивый. И искренний.
   - Ну тебя...
   - Да нет, а что, - Корыч, уловив в ее голосе смущение и удовольствие, замурлыкал, - Я ж тебе серьезно говорю. С тебя просто глаз нельзя свести. А чо, неправ я что ли?
   Чертов петух. Мне захотелось встать и от всей души треснуть его по зубам. Даже наплевать на то, что после этого он меня просто закопает. Дождется на улице или отметелит прямо здесь. Кулаки - как булыжники и морда такая, что хоть дубиной бей, сразу видно. Сволочь. Знает свою силу и пользуется этим. Я против него - как муха. От обиды и злости я стиснул зубы, так, что даже хруст пошел. При мысли о том, что Корыч и Оксана... Нет, такого не может быть.
   Ведь правда?..
   - Перестань, - сказала Оксана, но голос у нее был веселый. Ей нравилась сила Корыча, его уверенность, его отношение к женщинам - галантное, но настойчивое, как у петуха, разгуливающего по курятнику, - Сереж, мне готовиться надо.
   - Извини, извини, - Корыч нежно потрепал ее по спине. Попробуй сделать такое я, Оксана меня бы убила на месте. Да я бы и не осмелился никогда. Протянуть руку и... Нет, не смог бы. А тут всего лишь негромко взвизгнула и шутливо треснула Корыча тонким конспектом по ноге. Корыч довольно осклабился, демонстрируя немного неровные, но крепкие зубы, отправился на свое место. Спустя минуту он уже весело перекликался с кем-то и говорил, кажется, о машинах и музыке.
   У него были деньги, и на хорошую машину и на хорошую музыку. Программист даже здесь ему не конкурент. Программистов сейчас как котов нерезанных, заплатит заказчик сотни три - уже обрадуюсь, какие там машины. Ублюдок. Дрюбель собачий.
   Какой еще дрюбель? Что это за слово вообще такое? Привяжется что-нибудь, потом выплюнуть невозможно. Скоро буду говорить как пьяный колхозник. Дрюбель!..
   - Ой, - вдруг сказала Оксана. В руках у нее были женские часики, а на лице - испуг. Но все равно она была прекрасна, - Вот же черт. Ребята, никто не посмотрит? С цепочкой что-то.
   - А что с ней? - спросил я. Я не хотел ничего спрашивать, но я был близко и она услышала мой голос.
   - Да вот... Оборвалось что ли.
   Она повернулась ко мне и меня едва не парализовало, когда ее глаза заглянули в мои. В этом бархате можно было утонуть. В нем и хотелось утонуть. Опускаться до самого дна, забыв про дыхание. Там, на дне, светилось что-то волшебное, чистое, невозможное.
   То, во что хотелось смотреть вечно.
   - Вставить обратно надо... - она с сомнением посмотрела на меня, - У тебя не получится.
   - Я попробую.
   Чтобы оторваться от нее понадобилось стиснуть зубы еще крепче. У нее на лице было удивление и сомнение. Всем в группе было известно, что мне кроме компьютера лучше ничего не давать. Кто сломал проектор в первой аудитории на первом курсе? Саша. А кто ручку в туалете умудрился заклинить? Он же. А ксерокс на кафедре?..
   - Ох. ну Санька сейчас починит, - гоготнул Корыч, хлопнув кого-то по спине, - Давай, Санек!
   Голос у него был веселый, но за ним мне почудилось что-то холодное.
   Часики были маленькие и крошечные, стрелки с волосок, а звенья цепи настолько маленькие, что без лупы не разглядишь. Кроме того, ремешок крепился необычным и хитрым креплением, которое просто так, пальцами, не поставишь.
   - Пинцет бы, - вздохнул я, - И отверточку крестовую...
   - Пинцет есть. Но большой.
   - Ну давай большой.
   Отвертка нашлась у кого-то, тоже слишком большая, но хоть что-то. Я возился минут пять, щурясь и почти не дыша. Стараясь забыть, что Оксана стоит рядом. Стараясь не чувствовать ее запах. Это было то же самое, что танцевать на краю бездонной пропасти. Крепление было маленькое и капризное, несколько раз я почти вставлял цепочку, но всякий раз она вырывалась обратно. Оксана, тоже не дыша, наблюдала за тем, как я вожусь, время от времени досадливо дергая себя за локон.
   За право прикоснуться к ее волосам я возился бы неделю. И то, что я сейчас прикасаюсь к чему-то принадлежащему ей наполняло душу теплом.
   - Готово, - сказал я, вронуясь, - Вроде встала. Смотри.
   - Ой! - радостно воскликнула она, осторожно принимая часики, - На месте!
   - Ничего сложного. Просто муфту немного покорежило и шайба сбилась. Я поправил. Но носи осторожней, не тряси сильно.
   - Спасибо тебе, Саша, - она улыбнулась так, что я почти ослеп, - Молодец. В прошлый раз мне в мастерской ее часа два делали. Золотые руки.
   - Руки не для скуки, - весело объявил сзади Корыч, но я не обратил на него никакого внимания. Сейчас я не заметил бы и извержения вулкана.
   - Ничего, ерунда.
   - Ну спасибо.
   Она уже собиралась отвернуться. И она отвернулась бы, если б я вдруг не сказал:
   - Оксана!
   - А? Что?
   Я не хотел этого говорить. Но она опять посмотрела на меня и я почувствовал, что должен что-то сказать. Что-то очень-очень важное, чтоб она не отворачивалась от меня хотя бы секунду.
   - Слушай... Я подумал... Ты сегодня что после пары делаешь?
   Она удивилась. В ее взгляде даже появилась опаска. Наверно, думала, уж не рехнулся ли Сашка окончательно. Потому что сказать такого он не мог. Черт, он в жизни такого не сказал бы. Скорее отгрыз себе язык. Я ошалело замолчал. В аудитории сразу стало тише. Те, кто сидел поближе, сразу замолчали, остальные через несколько секунд и тишина эта была настолько плотной, что было слышно шаги из коридора.
   - Ну Саша... - сказал кто-то из девушек.
   Сзади засмеялись. Не очень обидно, но недоуменно, весело.
   - Сашок! Давай!
   - Ты слышала?..
   - Сашка! А!
   - Вы за ним следите, он такой... Всех девок сманит. Сашке руку в пасть не клади.
   Корыч ничего не сказал, но боковым зрением я видел, как он нахмурился.
   Оксана смутилась, ее щеки порозовели.
   - Ничего, - сказала она быстро, - У меня дел много.
   И отвернулась к своим конспектам. А я так и сидел до конца пары, не слыша о чем говорят вокруг меня и что объясняет лектор.
   Я все еще видел ее улыбку.
  
  
  
   После пары Оксана сразу исчезла. Я собрался и вышел из аудитории, спиной чувствуя что-то необычное. Вокруг меня словно появилась некая зона, которой раньше не было. Аура что ли? Да уж, молодец, ты их удивил. Казанова чертов. Куда с твоими соплями лезть, дурак... Будешь знать теперь. Оксана теперь точно думает, что ты псих, причем неадекватный. Мелкая рыбешка, а куда полез. У Оксаны отец глава какого-то крутого банка, у нее собственная машина и квартира. На нее смотрит весь курс. Весь курс, включая хилого и несчастного Сашку, который единственный раз, когда мог что-то сделать, умудрился обосрать все.
   В дверях мелькнул Стасик, я неохотно махнул ему рукой, мол, подходи, старик, посмотрим, что там у тебя стряслось, но он повел себя странно - как-то испуганно взглянул на меня и сделал вид, что не заметил. С ним-то что? Может...
   Что-то врезалось в мое плечо, припечатав к стене. От неожиданности я выронил конспект и потянулся за ним, еще не поняв, что произошло. Потом я почувствовал запах дорогой туалетной воды. Вроде бы знакомый.
   - Ты чего мутишь? - прошипел мне в лицо Корыч. Он стоял совсем рядом, огромный, широкоплечий, с красивым, гладко выбритым лицом и в вырезе его модной черной футболки, одетой прямо под пиджак, качался маленький золотой крестик.
   - Э...
   Немного поодаль, у лестницы стояли еще двое - Вася Грунев по кличке Груша и Денис, фамилии которого я пока не запомнил - он перешел в группу только в этом семестре и на парах появлялся редко. Они были похожи - тоже в хороших костюмах, уверенные, спокойные. Такие умеют говорить о хороших машинах и хорошей музыке. И кроме того они еще умеют разбираться со всякой мелочью, которая слишком много о себе думает. Поймав мой взгляд, Груша улыбнулся. Но улыбка эта была хищной, от нее под кожей забегали ледяные мурашки.
   Корыч тряхнул меня и я врезался спиной в стену. Было не очень больно, но очень страшно. Стоя перед ним, я чувствовал, как беззащитны мое лицо и живот. Сейчас он махнет рукой и я сползу на пол.
   - Ты мне брось, ясно? - Корыч говорил терпеливо и почти спокойно, но спокойствие это пугало больше крика, - К Оксанке клешни сувать захотел? А? Сашок, я не понял. Тебе что, больше всех надо? Ты тут Дон Жуан, мля? А? Это чо за залипоны?
   - Сереж, я... Слушай... Я просто...
   - Ты просто, - сказал он, прижав меня к стене так, что захрустели позвонки, - И я тоже просто. Еще раз полезешь - вломлю, понял? Усек, ты?
   Я кивнул.
   По лестнице кто-то поднимался, Груша и Денис вежливо, но уверенно перегородили ее своими широкоплечими телами. Действительно, к чему нам свидетели.
   - П-понял.
   - Молодец. Не болей, Сашенька.
   Он отпустил меня и быстро исчез. Приятели его также испарились. Действительно, что им задерживаться из-за пустяков. А ведь действительно - вломят. Прямо у универа. Отведут к парку, где людей поменьше и наваляют так, что зубы порастеряю. И запросто. Мораль - помни свое место, гнида, не лезь куда не надо. Общество равных возможностей. Суки...
   И правильно. Забудь, Саша, ты же сам знаешь - не для тебя. Просто день сумасшедший какой-то, вот на тебя и нашло. Выпей пива, успокойся и без истерик.
   Был бы ты таким, как он - имел по три таких Оксаны каждый день, но что вздыхать из-за того, чего нет? Стал тем, кем ты есть - и радуйся. А воробьи в павлинов превращаются только в сказках. Есть люди, которым что-то досталось в этой жизни. Они не сидели много лет, читая доки и учебники, не портили зрение, пялясь в монитор. Жизнь сразу положила им на депозит все необходимое, с процентами. Сила, уверенность, талант, харизма. Они могли бы быть и у меня. Да вот не сложилось что-то. Несправедливо? О да. Человек, который только что стоял прижавшись спиной к стенке и со страхом ожидал удара в челюсть, сможет найти несправедливость. Но кого обвинять? Природу? Самого себя? Глупо все это и смешно. Предъявлять претензии самому себе за то, что стал именно таким, какой есть.
   Смешно. Грустно.
   Корыч, падла...
   Троллейбуса в этот раз не было долго. Я топтался на остановке, ежась от прохладного ветра. Рядом сидели два старика лет шестидесяти, с газетами в руках, и обсуждали политику. Что-то про акции, Америку, президента и машины с мигалками. Как и положено при таком разговоре, они сердились, прерывали друг друга и матерились.
   Говорили они очень правильно и по делу.
   - Да вешать их всех! - вдруг сказал я, не выдержав, - Просрали страну, суки.
   Старики удивились, но одобрительно забурчали. На меня посмотрели с симпатией. Я бы с удовольствием постоял бы с ними и покурил папиросу, но тут как раз подъехал троллейбус.
  
  
  
   Мать была уже дома. Она была не в духе - из-за того, что не пришел мастер из ЖЭКа посмотреть кран, что я задержался, что хлеб в магазине опять черствый.
   - Опять за свой ящик? - спросила она, когда я поужинал. Вопрос был риторический.
   Я действительно сел за компьютер, но почти сразу встал. Глядеть на экран было также отвратительно, как пялиться в канализационный люк. Какая уж тут программа.
   Хотелось чего-то другого, но чего именно я понять не мог. У меня было такое ощущение, что меня лишили чего-то привычного, знакомого, без которого мне теперь тоскливо и одиноко. Как будто ноет то место, где когда-то был важный орган. Бред, конечно. Что я обычно делал? Учился, за компьютером сидел, ну пиво иногда с Дрябой или с кем-нибудь из ребят пил. И все, вроде. Может, из-за Оксаны все? Да, наверняка.
   Это явно не самый счастливый твой день, балбес.
   В ванной тек кран. Как-то машинально, желая только занять руки, я перекрыл воду и снял его. Поломка была совсем ерундовой - куска резины и отвертки с гаечным ключом оказалось достаточно. Я справился минут за десять, размышляя о том, что мужчина, в конце концов, должен уметь своими руками, не то что современная молодежь, которая и молотка держать не умеет.
   - Починил? - удивилась мама, - Ты? Сам?
   Кран действительно работал.
   - Да тут мелочь была, - охотно пояснил я, чувствуя удовольствие от того, что быстро и красиво сделал работу, да еще и удивил ее, - Мне б инструмента побольше - я бы вообще всю сантехнику перебрал. Смотри, какая старая. Менять надо, не дело это. Да и кафель заменить давно пора. У нас под ванной вроде оставался еще, завтра положу, хорошо?
   - Саша... А ты сможешь?
   - Конечно. Раз плюнуть.
   Следующим был телевизор. Я захотел посмотреть новости, хотя обычно терпеть их не мог, но он отказался включаться. Удивляясь собственной решительности, я разобрал его. Мать поначалу была против, но я убедил ее. Здесь все было посложнее, все-таки я никогда в жизни не разбирал телевизоров, да и не чинил их. Но опасения оказались напрасны - поломка была совсем не серьезной. Я вооружился схемой, сбегал к соседу дяде Виталику за паяльником, канифолью и парой конденсаторов. Повозиться пришлось часа пол, зато после этого телевизор с готовностью включился и стал показывать еще лучше, чем прежде.
   - Ну и ну, - повторяла мама, качая головой, - Какой ты молодец, Саша. Никогда бы не подумала. Взял и сам починил, надо же. Даже отец...
   Говорить про отца я не любил, поэтому просто сказал, что все это ерунда, даже школьник справится. А взрослый человек с руками, которые растут откуда надо сделает за минуту. Потом я заметил, что линолеум на кухне взбух, а ножка кухонного стола скоро окончательно отвалиться. В принципе, я мог не обращать на это внимания, так было уже не один год, но сейчас мне было очень неприятно смотреть на эти следы разрухи. Однако был уже поздний вечер и заниматься хозяйством не было времени. Кроме того, нужен был клей, который можно купить только завтра.
   - Ладно, - вздохнул я, - Не убежит. Завтра займусь этим, а в понедельник уже сантехника.
   Мы с мамой посмотрели вечерние новости, там опять ссорились из-за газа и чеченских террористов, согласились, что всех этих воров надо сажать, а некоторых даже расстрелять, после чего я выкурил еще пару папирос и лег спать.
   Спалось мне хорошо, я снова чувствовал себя уверенно и спокойно.
  
  
  

ГЛАВА 3

воскресенье

  
  
   В воскресенье я почему-то проснулся рано. Даже очень рано, часов в шесть. Долго валялся на кровати, перекатываясь с боку на бок, зарывался головой под подушку, даже считал про себя до сотни, хоть в этот способ не верил с раннего детства. Все было бесполезно и сон не шел - я чувствовал себя свежим, выспавшимся и до неприличия бодрым. В воскресенье я позволял себе обычно спать до обеда, потому что воскресенье - это единственный день, когда никакая сволочь не выдернет тебя, не попросит что-то сделать и не подбросит работы. Воскресенье - это воскресенье.
   От вчерашней апатии не осталось и следа, кровь бежала по организму легко, в голове было ясно, весеннее утро за окном, еще сырое, но уже теплое, не вызывало никаких неприятных ассоциаций.
   Бодрости было столько, что я, сам того не ожидая, умылся холодной водой и даже совершил попытку обтирания мокрым полотенцем, что для воскресного утра приравнивалось к героическому подвигу. Разумнее всего было бы лечь и постараться снова уснуть, но тело жаждало движений и деятельности. Я сделал зарядку, хотя думал, что навсегда утерял эту привычку еще в пятом классе, попрыгал, даже сделал несколько отжиманий.
   - Что это ты там удумал? - сонно спросила мама из другой комнаты.
   - Зарядку делаю. Доброе утро!
   - Утро... Поспал бы. Рань какая.
   Нет, после зарядки про сон пришлось забыть. Но и чувствовал я себя великолепно. Как я и думал, достаточно было забыть все события вчерашнего дня чтоб вновь ощутить радость жизни. А зарядка - вообще полезная штука, надо будет каждый день делать. А то ведь действительно, так и просидишь всю жизнь за компьютером, тут тебе и сколиоз и геморрой и что хочешь. А вот вставать постоянно часиков в шесть, а еще лучше пять, пробежечка там вокруг дома, поотжиматься, попрыгать... И с утра уже себя чувствуешь как будто только родился. Не зря все говорят, что полезно, а я раньше только рукой отмахивался.
   Что ж, раз завтракать еще рано, а настроение на высоте, надо бы взяться за работу. До пятницы не так уж и много, а мне еще осталось начать и кончить. Сколько времени впустую потратил, даже стыдно. А ведь всего и надо, что сесть и день посидеть терпеливо, не отрываясь на телевизор и пиво. Сложно? Ничуть. Терпение и выдержка - вот залог победы для любого программиста. Как говорится, победа достается тому, кто вытерпит на полчаса больше, чем его противник. Правильно японцы говорят, они это дело здорово понимают, от того, наверно, у них и программеров много.
   Меня ждало разочарование. Программный код опять предстал в виде лабиринта. Все это было похоже на нелепое нагромождение бессмыслицы. Значение каждого символа было мне понятно, но в сочетании они образовавали нечто настолько непонятное, что я всерьез обеспокоился. Ведь не бывает такого чтоб за один день забыл все, что знаешь? Но почему тогда я смотрю на экран и понимаю только то, что ничего не понимаю? Программу я начал писать еще три дня назад и помню, что код шел без проблем, я легко его вел, даже каверзные модули особо не портили жизнь. Модули? Модули - это...
   Нет. Начнем сначала и будем логичны. Этот кусок кода я мог написать в невменяемом состоянии. Спать хотел или пьян был, но забыл. Хорошо, допустим. Глупо, но ничего сверхъестественного. Тогда сделаем так - к чертям код, напишу с самого начала. А потом сравним. Отлично. Тогда сразу станет понятно, кто же сошел с ума.
   Немного повозившись, я стал писать с нуля. И с ужасом понял, что код не идет вообще. В памяти вертелись какие-то обрывки, как платки в стиральной машинке, но как только я прикасался пальцами к клавиатуре, все это превращалось в мешанину, вытащить из которой хоть что-то полезное оказалось решительно невозможно. Стиснув зубы, я написал две или три строчки, но тут же с отвращением их стер. Ладно, Саша, не нервничай, это главное. Просто положи руку на клавиатуру, доверься интуиции. Ведь когда дышишь, ты не думаешь о каждом вздохе. Доверься себе, загляни внутрь себя...
   Это было похоже на медитацию - я минут десять сидел, прикрыв глаза и ожидая, когда пальцы вспомнят, что им следует делать, но успеха было еще меньше. Точнее, его было столько же, поскольку его не было вообще. Я приложил ладонь к вспотевшему лбу. В амнезию я не верил, считая ее сценарным ходом списавшихся бразильских сценаристов, в то, что я сошел с ума поверить было бы можно, но немного жутко, к тому же от этой версии тоже пахло чем-то не то бразильским, не то фантастическим. Люди не сходят с ума за два дня. И не забывают на ровном месте то, чему учились половину жизни. В мыслях пронеслись мрачные формулировки - поражение центров памяти, сбой в работе нервной системы... Но я здоров! Я чувствую себя таким здоровым, как никогда прежде! Дурдом какой-то...
   Стасик был в аське. Врядли его тоже одолел внезапный приступ синдрома жаворонка, скорее он по своей привычке всю ночь провисел в сети. Я поздоровался и, как бы между прочим, попросил его посмотреть кусок кода, который мне прислал один знакомый, но на который совершено нет времени... Взгляни мельком, что там творится, как парнишка пишет, окей? Стасик согласился сразу - сколько я его помнил, он всегда был ответственным и помогал, когда мог. Мне даже стало совестно, что я отшил его вчера. Через некоторое время Стасик сообщил:
   "посмотрел. крута. скажи чуваку, что к нему учицца пойду ))"
   "Крута - в смысле нормально?"
   "угу. кусок маленький, но хороший. скажи ему."
   "Ок. Пасиб".
   Стасик помолчал, потом спросил:
   "наши седня в клубе собираются. бушь?"
   "Группа?"
   "да. забыл? староста вчера говорила. 19-00"
   Группа? Черт, а ведь и в самом деле. Нет, Сашка, пора тебе ставить заплаты на голову чтоб мозги не утекали. Воскресенье, значит группа почти в полном составе будет в клубе. Оксана... Она там будет, конечно. Сердце как-то дрогнуло, я сердито хлопнул по груди чтоб оно угомонилось. Оксану тебе? А Корыча не хочешь? Чтоб он тебе зубы подравнял, а? Дурак золотушный. Объяснили ему, а ему все неймется.
   "Посмотрим."
   "а что так? времени нет?" - огорчился Стасик. Сам он любил посидеть в клубе, но чувствовал себя неуютно в тамошней компании. В моем обществе все было бы куда проще. Вакансия зануды, чудака и рохли была бы занята, контраст играл бы в его пользу. Обычное дело. К этому учишься привыкать.
   "У бедных не бывает свободного времени" - отстучал я зло.
   Стасик молчал с минуту, потом осторожно спросил:
   "это чего?"
   "Японская пословица. Забей".
   "шур, давай я долгану, если что?"
   "Пасиб, Стас. Давай, там посмотрим. Звякну, как надумаю".
   Я выключил компьютер. Код в порядке. Когда я писал его, все было в норме. Значит, сейчас не в норме я. Чего и следовало ожидать. Ладно, главное не паниковать. Просто нервное. Начинают же люди от нервных напряжений и потрясений заикаться, забывать свои имена, совершать глупости? Еще как. Значит так, Шурик, успокойтесь, дышите глубже. Пару дней посидеть дома, фиг с универом, староста отмажет, если недолго. Полный отдых и покой. Физические упражнения на свежем воздухе, может даже медитации. Заглянуть внутрь себя и всякое такое... Где-то слышал, что помогает.
   - Саш, кушать иди! - крикнула мама. Пока я боролся с кодом и беседовал, она уже встала и гремела посудой на кухне. Сквозь дверь просачивался запах свежих горячих котлет. Но сегодня он показался мне отвратительным. Наверно, слишком рано встал и аппетит еще не проснулся. Ну и пусть дрыхнет, и без него черт знает что творится.
   - Тебе сколько? - на сковородке шипели толстые румяные котлеты. Мама стояла рядом, с тарелкой и лопаточкой.
   - Попозже, - сказал я через силу, - Что-то на мясо не тянет сейчас.
   Мама немного растерялась.
   - Ну хорошо, а что тебе тогда?
   Я подумал.
   - А рис у нас есть?
   - Рис?.. - мама внимательно посмотрела на меня, - Ты риса хочешь?
   - Угу. И еще овощей каких-нибудь, не знаю... - я сделал неопределенный жест, - А рыба есть?
   - Нету рыбы. Сегодня на базар пойду, могу купить. Чего хочешь? Селедку?
   - Ладно, тогда рис. Просто рис.
   Что за жизнь, рыбы - и той нет... Ладно, не до нее.
   Я вернулся в свою комнату и оделся. Мимоходом заметил, что мой стол вот-вот потеряет одну ножку, даже странно, что вчера не обратил внимания. Непорядок, конечно, но сегодня настроения возиться по хозяйству не было. Сама мысль о том, что сейчас придется что-то разбирать, строгать, пилить и паять была невыносима. Понятно, чего - вчера слишком сильно эксплуатировал свой внезапно открывшийся дар, вот и осточертело. Нельзя же каждый день возиться со всем этим, так у кого-угодно крыша съедет. Задумавшись, я вырвал листок из блокнота и записал:
  
   Точит камень
   То, что всего постоянней
   Время - река
  
   Надо будет показать Бузукину, хотя не факт, что он разбирается в хокку. Ему больше "розы-мимозы".
   Нехотя я взялся за ступ. До завтрака все равно было еще прилично, надо занять руки чем-то полезным, раз уж код не пишется. Ножку я снял быстро, в кладовке нашелся чуть подсохший клей, из инструментов тоже было все необходимое. Но руки сегодня стояли не так - я дважды опрокинул клей, зарядил молотком по пальцу, а потом едва не сломал оставшиеся ножки, забывшись и сев на него сверху. Мама на кухне лишь вздыхала, слыша как я выражаюсь каждый раз, когда стул учиняет очередную подлость. Потом я согнул три гвоздя, залил клеем сиденье и умудрился порезать палец напильником. Что ж, сам виноват, если чувствуешь, что не идет - нечего себя насиловать. Ничего, главное себя не взвинчивать. Что забылось, то вспомнится.
   - Тири-мо цуморэба яма-то нару, - вздохнул я, - Если пылинки вырастут, они станут горами.
   Это еще откуда? Наверно, из какой-то передачи по телевизору ухватил. Вечно запоминаю всякий мусор, от которого никакого проку, а как надо, так и молотком не вобьешь.
   Кончилось тем, что ножку я все же поставил на место, но стояла она еще хуже, чем прежде. Теперь на стул садиться вообще было опасно. Закончу вечером, сейчас надо отвлечься. Вечером?.. Клуб. Группа. Оксана. Самое глупое, что можно сделать в данной ситуации. Пойти и еще раз показать, что ты безрукий трусливый идиот. Может, она хоть посмеется...
   А потом я вдруг подумал, что упускать такой шанс будет в высшей степени глупо. Я безрукий трусливый идиот, ну что ж, пусть смотрит на меня такого. Мужчина не может отворачиваться, а взгляд должен быть направлен на истинную суть. Как говорится, проигравший окажется победителем. Корыч?.. Я заметил, что не испытываю никакого страха, думая о нем. Да, он может меня избить, может выбить зубы - ну так что? Какое отношение это будет иметь к Оксане? Он просто мошка, песчинка, которая способна лишь попасть в глаз, но не помешать.
   "Стоп, - сказал голос благоразумия, - Ты чего вообще несешь, Сашка? Да тебя закопают там, самурай ты подмосковный. Жить надоело?". Но голос этот был тих и неубедителен. Я почувствовал, как в животе теплеет и с удивлением понял, что это нарастает внутри волна гнева. Он посмел схватить меня за плечо и угрожать. И смеялся мне в спину. Человек, недостойный даже есть за одним столом с другими, вшивый пес... Я услышал странный звук и с каким-то внезапно накатившим ужасом понял, что производят его мои скрежещущие зубы. А пальцы сжались в кулаки и прижались к бедрам.
   - Саша, ты идешь?
   - Да-да, бегу, - отозвался я слабым голосом. Прошедший приступ ярости казался смешным и стыдным. Ты можешь кипеть сколько тебе вздумается, но крепкие кулаки всегда решали в этом мире гораздо больше, чем слова и взгляды. Себя-то хоть не обманывай. Ты боишься даже словом с Оксаной перебросится, боишься, что она фыркнет и отвернется, а окружающие в очередной раз поймут, что ты нескладный и наивный дурак. И уж подавно защитить ее ты не сможешь. Даже во времена рыцарей на белых конях ты был бы каким-нибудь обозным писцом. Не та порода. Как говорили раньше на Окинаве, где правит грубая сила, оттуда уходит разум. Возвращайся за свой компьютер и не думай о том, о чем думать бесполезно.
   Но не думать об Оксане я не мог. Даже когда закрывал глаза, видел ее. Так близко, что, как в аудитории, казалось, что достаточно только протянуть руку... Возможно, мне только это и требуется, найти в себе силы протянуть руку. Испытание.
   Я зашагал по комнате, забыв про завтрак. На лбу выступил горячий пот.
   Пойти вечером в клуб? Смешно, глупо, опасно. Я ведь никогда туда не ходил, только один раз заглянул, и то в прошлом семестре. Все сразу поймут, зачем я пришел. И Корыч со своими головорезами тоже. А Оксане что. Товарищ я ее что ли? Друг? Посмеется, глядя, как меня вытаскивают на улицу и превращают в отбивную. Только в книгах вмешательство влюбленного растяпы может быть успешным, в обычной жизни все совсем-совсем иначе. Если ты растяпа - ты будешь им до конца дней, потому что у тебя так на роду написано. Можно стереть и переписать написанное, выбитое в камне, отчеканенное в металле, сохраненное в невидимых ячейках кластеров, но свою судьбу не перепишешь. У тебя не будет ни красавицы-жены, ни богатства, ни славы. Не потому, что ты этого не хочешь, а потому что этого кроме тебя хотят много-много людей со всего земного шара. Русские, вьетнамцы, французы... Миллиарды людей хотят счастья и у миллионов это получается лучше, чем у тебя. Эволюция, Сашка, простая, чтоб ее, эволюция. Всего добивается сильнейший, тот, кто лучше умеет. А если ты всего лишь средний человек и бесталанный программист - чего в этом мире можешь добиться ты? Остается только ждать выигрыша в лотерею.
   С другой стороны - я человек. Не силен, не богат, да и не умен, пожалуй. Но у меня есть гордость. Что-то внутри, что не дает чавкать в грязи, как свинье. Оскорбить и унизить себя могу только я сам, никому другому это не под силу. У меня есть право на жизнь, на любовь, на все, что я пожелаю. Воля и сквозь скалу пройдет. Я могу сейчас сдаться - и тогда уже у меня не будет никакого права на чудо. Чудеса не происходят с теми, кто их боится. Я могу сделать глупость и пойти к Оксане. Сказать ей что-то. Протянуть руку. Это будет благородная глупость, поступок человека, который выбрал свой путь в жизни и идет по нему. И если эта сволочь Корыч хоть посмотрит... - я опять ощутил внутри волну горячего сухого бешенства, перевел дыхание - Если хотя бы бросит взгляд... Я покажу ему, чем человек отличается от свиньи. И тогда пусть пеняет сам на себя. Как говорил Тахиро Мусаки, пришла беда - полагайся на себя.
   Я взял телефон и набрал номер Стасика.
   - Да? - ответил тот сонным голосом. Наверно, так и не ложился, - Сашка?
   - Привет, - сказал я весело, - Встретимся без четверти семь у твоего дома.
   Какое-то время он молчал, переваривал информацию. Скорей всего, до него только сейчас дошло, что мне появляться в клубе нежелательно по многим причинам. Стасик всегда был несколько рассеян.
   - Слушай... Ты уверен?
   - Да. Я полностью уверен.
  
  
  
   Там оказалось совсем не так шумно, как я думал. Никакой рокочущей музыки или электронного визга, просто энергичный ритм, от которого немного звенит в ушах с непривычки, в чем-то даже приятный. Если б еще он не был таким быстрым...
   - Темно тут! - громко сказал на ухо Стасик, - А так ничего.
   - Нормально, - согласился я.
   Что-то вроде обычного бара, но куда больше по площади, размером с хорошую цирковую арену и такой же формы. Окружность по краю представляла собой один огромный круглый диван, из которого через каждые несколько метров выступали перегородки, служившие чем-то вроде разделителей кабинок. Каждая кабинка тоже была круглой, достаточно большой чтоб внутри с комфортом могло разместиться человек десять. В центре торчала пирамида бара, цвет которой определить было невозможно из-за буйства красок цветомузыки, все остальное кроме него тонуло в приятном глазу мягком полумраке. Людей было прилично. На скамейках, у бара, на выходе толпились парни и девушки, при таком освещении лиц их было почти не разглядеть, лишь мелькали белоснежные зубы и майки, придая всему этому зрелищу дополнительное ощущение фантасмагории и хаоса. Я никогда особо не любил клубы, но атмосфера здесь была почти приятной. Музыка как иголочками щекотала нервы, телу это нравилось, оно хотело движения и адреналина. Может, пока потанцевать? Но на танц-поле крутилось всего несколько фигур, должно быть еще рано. Что ж, я сюда шел не за этим.
   - Наши где? - спросил я у Стасика, - Не вижу!
   - Там!
   Он ткнул пальцем и я действительно, наша компания оказалась неподалеку, через две или три кабинки от входа.
   - Пошли?
   - Ага.
   Оксану я увидел не сразу, она сидела почти спиной ко мне. На ней было короткое черное платье, открывающее полностью руки, с большим треугольным вырезом на груди. Она что-то говорила Наташке Липоновой, сидящей рядом, обе смеялись и тыкали друг другу мобильный телефон. Группа только начала собираться, кроме них я заметил еще трех или четырех парней и пару девушек. Корыч сидел тут же. Он был в белоснежной майке, не скрывающей его крепких широких плечей. Узкая, как череп дельфина, голова покрыта скорее щетиной, чем волосом, в ней было какое-то сходство с перезрелой, но твердой дыней. Корыч тоже смеялся, хватал за руку Оксану, в шутку пытаясь вырвать у нее телефон. Смех у него был грохочущий, гыкающий, расслышав его я почувствовал, как собственные руки наливаются тяжестью.
   - Саш... - Стасик осторожно тронул меня за плечо, - Ты без глупостей, хорошо? Ты же знаешь... Ну, насчет этого. Их там двое, не зарывайся. Все знают, что Корыч на Ксанку смотрит.
   Я посмотрел на него и Стасик вдруг вздрогнул, отвел взгляд. Наверно, увидел что-то нехорошее. А я себя чувствовал отлично. Хорошее освещение, хорошая музыка...
   - Не боись, Стас. Все путем.
   - Ты не пил? - спросил он тревожным шепотом.
   Я не пил. Просто я чувствовал себя человеком. А это уже чего-то стоило.
   Наташка увидела меня первой. На ее лице можно было прочитать удивление и, пожалуй, даже заинтересованность. Она перестала смеяться и кивнула мне. Остальные обернулись. Я увидел их лица, с еще неразгладившимися морщинками после улыбок, с пьяно блестящими глазами. Приятные молодые лица. Интересно, какое сейчас у меня.
   Наверно, как у сумасшедшего.
   Как и должно быть у человека, совершающего нечто запредельно-ненормальное и самоубийственное.
   Оксана. Она тоже была удивлена. В полумраке клуба бархатные глаза мерцали. И мне снова захотелось в них утонуть. И еще она была испугана. Мне показалось, в первое мгновенье у нее дернулась рука - как будто она хотела махнуть мне, приказать исчезнуть. Или только предупредить?
   - Привет, - сказал я, слегка поклонившись. Это выглядело немного странно, но я собирался быть учтивым.
   - О, Сашка, - Корыч прищурился, - Чо, отрываешься?
   - Вроде того.
   Я обменялся рукопожатиями со всеми сидящими. Руку мне подавали медленно и неохотно, почти с откровенной неприязнью. Корыч сдавил ее так, что я почувствовал, как кости пальцев перетираются друг об друга. Даже в глазах потемнело. В другой ситуации я бы вскрикнул и выдернул руку, но сейчас даже не подал виду. Стоял с тем же бесстрастным лицом и вежливой улыбкой. Корыч был удивлен. Он выпустил мою руку раньше, чем намеревался и стал смотреть на меня. Глаза у него были темные, прищуренные.
   - Молодец, Сашок, - гоготнул он, - А то все за ящиком своим. Настоящий пацан, да?
   За столиком загоготали. Сидящий рядом Денис широко улыбнулся, обнажив провалы на месте нескольких зубов в верхней челюсти. Эту улыбку я уже помнил.
   - Привет, Оксана, - сказал я. И посмотрел ей в глаза. Это было как два бездонных неба, полных мерцающих звезд, две бесконечности, в которые затягивает и в которые можно упасть, но сколько не пролетишь, так никогда и не увидишь дна.
   Кажется, что если оторвешься от них, хотя бы на секунду, перестанешь дышать. И у сердца не будет сил биться.
   - Привет... - сказала она тихо. Удивление. Испуг. Интерес.
   За столом никто ничего не говорил, но сама тишина изменилась. Как будто на невидимом радиоприемнике сменили волну. Новая тишина была совсем другая. Но меня это не пугало. У меня перед глазами были два неба.
   - Сегодня вечер такой хороший. Может, погуляем там? Здесь так накурено и шум...
   Глаза Оксаны стали еще больше. В них что-то блеснуло, этот блеск искрой просочился в мое сердце и зажог что-то в нем. Потом все стало происходить очень быстро, смазано и непонятно.
   - Сережа!.. - вскрикнула Наташка и схватила Корыча за руку.
   - Нет, ну это уже... - процедил Корыч и поднялся.
   Я видел, как его кулак огромной торпедой понесся в мою сторону, это произошло так быстро, что трудно было рассмотреть само движение, он будто двигался скачками, временами выпадая из временного континуума. Я видел бледные костяшки его пальцев, жесткий серый волос на них, тонкое золотое кольцо.
   Все происходит быстро.
   Я делаю полшага в сторону и поворачиваюсь к нему левом плечом. Без излишней спешки, мягко и упруго. Кулак пролетает мимо, лишь смазнув по плечу, я чувствую острый запах мужского пота. И бью его по локтю ребром правой руки, сразу же хватаю за предплечье и рву на себя, продолжая его движение. Потеряв равновесие, он валится вперед, приготовленная для удара левая пытается уцепиться за стол. Я провожу маваши-гэри ему в бок. Стопа привычно ощущает давление чужих ребер, тонкий, едва слышимый хруст. Корыч хрипит и сгибается. Он в моей власти. Сильный не должен полагаться только на силу, а быстрый - только на скорость. Он забыл аксиомы. Я же действовал собрано и спокойно, мысли были тоже упорядоченными и очень спокойными. Я будто отрешился от всего остального, оставив в узком кругу пространства лишь себя и противников. Остального пока не существовало. Вспомнилась строка Мабуни Кэнва - "как приятно лишь грести к острову воинского искусства, позабыв обо всем..."
   Ой-цуки, рука летит вперед легко и сильно, как направленное копье, от которого нельзя ни убежать, ни уклониться. В подбородке у Корыча раздается треск, выпученные глаза становятся прозрачными и закатываются. Я опускаю его не сразу - чтоб он не упал на стол и не напугал Оксану. Денис тянется ко мне и даже успевает коснуться рукава. Он очень удобно стоит и майа-гэри попадает прямо ему в пах. Кажется, он удивлен. И выражение лица у него странное. Денис падает под стол и катается там, из его горло доносятся странные звуки, как рычание одновременно с рыданием. Я примериваюсь, как будет проще ударить его стопой ноги по шее, когда замечаю лицо Оксаны.
   И вдруг понимаю, что рядом со мной на полу лежат два человека. И все наши смотрят на меня с ужасом. И от соседних столиков уже начинают поворачиваться люди. А музыка все стучит и тело хочет двигаться.
   Оксана вскочила и схватив меня за руку, поволокла к выходу.
   - Кретин безмозглый... - бормотала она, - Псих ненормальный...
   На улице были поздние сумерки, кроме вывески клуба горело еще несколько фонарей. Людей почти не было.
   - Рехнулся? Идиот!
   Я пожал плечами. Много говорить отчего-то не хотелось.
   - Ты что? - спросила она уже спокойнее. Лицо у нее было покрасневшее, зрачки расширенные, - Саша, черт возьми!
   - Извини, - сказал я просто, - У меня не было выхода.
   - Что за манера, чуть что - драку устраивать. Не пацаны, а какие-то бабуины!
   - Они были не правы. Я был прав.
   - Так, пошли отсюда... - она схватила меня за рукав и потащила куда-то в сторону темных аллей сквера, - Не дай Бог выйдут за нами. Питекантропы блохастые. Что вам неймется?
   - Они больше не будут.
   - Ладно, у Корыча мозги и раньше не на месте были, а на тебя что нашло? Саша! Ты же хороший был, воспитанный. Устроил драку прямо в клубе.
   - Извини. Я не хотел. Просто пригласил тебя.
   Вспомнив о том, что я ее приглашал, Оксана замедлила шаг.
   - Ты всегда чтоб девушку пригласить морды бьешь?
   - Только если она мне нравится.
   У меня было ощущение, что все происходящее нереально. Мы шли по аллее, на которой почти не было фонарей, Оксана держала меня за руку и волосы у нее пахли чем-то очень свежим, легким и травяным. И сама она тоже была такая же - свежая и легкая.
   Она замешкалась, не зная, смутиться или разозлиться.
   - Знаешь, Саша, иногда мне кажется, что ты какой-то не такой.
   - Какой?
   - Странный. Ты сегодня ничего не нюхал? - она остановилась и пристально всмотрелась мне в глаза. И сразу отвела взгляд. Разозлиться она уже не могла, а вот смутиться запросто.
   - Прости, Оксана.
   - Ничего, - она вздохнула и вдруг сказала, - Ты молодец. Не испугался. Я и не знала, что ты так драться умеешь.
   "Я и сам не знал", - чуть было не ляпнул язык.
   Произошедшее в клубе сейчас казалось мне наркотической галлюцинацией, сном. Я помнил летящий в лицо кулак, помнил, как привычно и легко уклонилось тепло и ощущение чужой щетины под костяшками, когда челюсть Корыча превращалась в несколько неровных осколков. Никто не стоял там и не бил их за меня, мое тело не действовало самостоятельно. Нет никакого сомнения в том, что там был я, Александр Вакшин. Я покалечил одного и готов был убить второго. Во мне ничего не изменилось, я не был под гипнозом и не чувствовал ничего особенного, я поступил так, как должен был. И это не вызывало у меня никаких неудобств. Это была очень, очень хорошая и яркая галлюцинация. Ощущение было странное. С одной стороны я осознавал себя и понимал, что действовал так, как хотел. С другой чувствовал, будто что-то не то. Но почему? Какая-то смутная мысль, как крошечная мушка носилась в голове, но у меня никак не получалось поймать пальцами.
   Пару минут мы шли молча.
   - Я от тебя такого не ожидала.
   - Чего такого?
   Я взял ее под руку. Она вздрогнула, но не высвободилась.
   - Вообще... Ты тихий всегда был.
   Я? Тихий? Нет, я, конечно, всегда был немного молчалив, но ведь в меру.
   - Просто не люблю быть наглым.
   - Даже сейчас? - усмехнулась она.
   Возможно, это было не совсем тактично с моей стороны - приглашать девушку прогуляться прохладным вечером, да и под руку я ее взял сам, но что ж с того? Она мне нравится, вот и все. У нее очень красивые глаза. Она должна быть моей.
   - Ты даже смотришь странно.
   - Нормально.
   - Как-то... иначе. Хотя не пьяный вроде.
   - Я не мешаю тебе?
   - Какая тактичность! - Оксана засмеялась, - Ладно, у тебя есть пять минут. Потом я иду обратно.
   - Я могу подождать тебя до закрытия.
   - Даже и не думай! Если вдруг опять они... Пять минут - и проваливай домой. Жан Клодд ван-Дам недобитый.
   В сквере было прохладно, сырой весенний ветер юлил у ног, закручивая выкинутые кем-то давно фантики от жвачек, этикетки пивных бутылок и оборванные с объявлений номера телефонов. Выходя из золотистого купола одного фонаря мы оказывались в темноте и шли к следующему. Как будто плыли по ночному небу от одной звезды к другой. Пахло весной. Скоро зацветет сирень...
   Я сказал, тихо и немного нараспев:
  
   Осколок луны
   Глаз твоих не затмит
   Прекрасна как небо
  
   Оксана удивленно повернулась ко мне. Я видел, как фонарь отразился крошечной золотистой звездочкой в бездонном бархате ее глаз.
   - Ты хокку знаешь?
   - Только что придумал. Тебе подходит.
   Она покраснела, это было видно даже в темноте. Ей было интересно и немного страшно идти со мной по ночной аллее. Но интереса было больше.
   - Пушкин.
   - Ну хоть не Бэтмэн.
   - Что?
   - Не обращай внимания. Так...
   - Нет, красиво. Спасибо. Я польщена. А еще можешь?
   - Для тебя бесконечно.
  
   Пахнет весною
   Как бледны секунды ее
   В сравненьи с тобой
  
   Ее смех звучал серебристо - словно это посыпались с неба измельченные осколки звезд.
   Странно, раньше я никогда не сочинял хокку, да еще и на ходу. Впрочем, раньше я и не дрался, если забыть про случай, когда еще в школе попал на гоп-стоп, потерял часы и приобрел легкое сотрясение мозга. Странный вечер. И я совсем не волнуюсь. Раньше даже назвать ее по имени для меня было тяжелее, чем засунуть руку в огонь, а теперь я иду с ней под руку, говорю комплименты, читаю стихи... И все волнение куда-то ушло, схлынуло, как волна, что уходит обратно в море, коснувшись прибрежной земли. Что ж, сегодня я поэтичен. Чертовски удачно поэтичен.
   Наверно, это сон. Я сделал то, о чем мечтал - дал по морде Корычу и иду с Оксаной. Так не бывает, конечно. Сейчас я проснусь и все. Обидно.
   - Очень красиво, - сказала она серьезно, - Ты прямо настоящий ловелас.
   - Я просто пытаюсь подобрать к твоей красоте поэтическую оправу. Пока у меня это не очень выходит.
   - Странно, что ты никогда не делал ничего такого раньше.
   - Мне тоже странно.
   - Все, - Оксана посмотрела на часы, - Прогулка закончена.
   - Я буду ждать следующую.
   - Саша... - он высвободила свою руку и решительно сказала, - Ты хороший парень. Ты прикольный. Грубоватый, но прикольный. Но... Саш. Лучше не надо. Хорошо? Давай так оставим.
   - Я хочу увидеть тебя еще. Сотню раз. Или миллион.
   - Ты все-таки странный. То застенчивый, то наглый. Я тебя не понимаю.
   - А я понимаю только то, что ты мне нужна.
   - Ладно. Хватит, - она отступила на шаг назад, вздохнула, - Пока, Саш.
   - До завтра.
   - Угу. Пока.
   И ушла. Я слышал ровный стук ее каблуков по плитке, видел как ветер развивает ее волосы. Я стоял и смотрел до тех пор, пока она не скрылась за углом сверкающего куба, потом пошел домой, не дожидаясь Стасика. Чего-то не хватало и что-то странное плавало в мутном океане сознания. Пушкин, Бэтмэн... Что-то тут есть.
   В кармане обнаружились папиросы. Я вспомнил, что купил их вчера и закурил одну. Дым был настолько вонючий и отвратительный, что я закашлялся и еще минут пять стоял, отплевываясь. Отвратительная гадость. Странно, что на меня вчера нашло. Папиросы я выбросил в урну.
   Троллейбусы почти не ходили, я добрался домой на машине. Поел риса со слабокопченой ставридой, посидел часа пол, сосредоточившись на своем внутреннем "Я", очищая сознание и мысли, и лег спать.
   Спалось мне в эту ночь хорошо. Но сновидений опять не было.
  
  
  

ГЛАВА 4

понедельник

  
  
   Будильник разбудил меня в семь. Он был из той мерзкой породы будильников, на которых надо долго нащупывать нужную кнопку чтоб отключить мерзкий звук, от которого ноют зубы. Я собирался встать в шесть или даже раньше и сделать зарядку, но проснулся я разбитым и уставшим, тут уж не до прыжков и отжиманий. К тому же утро выдалось неожиданно зябким, пришлось отменить и холодную воду с обтираниями. Вот завтра - пожалуйста, а сегодня сгодится и теплая. А начиная с завтра уже возьмусь серьезно, даже пробежки буду делать. В здоровом теле - здоровый дух, как известно.
   - Что тебе дать? - спросила мама, когда я выполз на кухню. Есть не хотелось, хотелось дремать до обеда под одеялом и смотреть телевизор, - Котлеты? Еще остались.
   - Котлет не надо.
   - Сколько ж им в холодильнике лежать. Надо же съесть когда-нибудь. Я готовила для тебя, а они теперь пропадают!
   - Потом съем, - отмахнулся я, - Нельзя питаться одним мясом. К тому же холестерин там.
   - Какой еще холестерин?
   - Обыкновенный. Органическое соединение из класса стероидов.
   - Химик ты мой... - мама покачала головой, - Холестерин нашел. Это мне о нем думать можно, а тебе еще лет тридцать котлеты есть.
   - Ну знаешь. Если оно вредно - чего ради я должен его есть?
   - А что у нас не вредно?
   Мама стала снимать со сковородки котлеты, которые собиралась разогревать и стала паковать их в железный судок. Правильно, пусть лучше угостит коллег, чем ко мне цепляться.
   - Да питаться просто надо правильно, вот и все. У меня и так из-за этого компьютера не все в порядке, так еще и гадость всякую есть. К тому же с утра вредно нагружать желудок, это ведет к несварению и даже язве.
   - Ладно, что ты тогда хочешь?
   - Что-нибудь растительное.
   - В нем холестерина нет?
   - Нет. Только клетчатка.
   - Картошка есть.
   - Ну давай картошку, - согласился я, - И вкусно и полезно. Не считая белка и минеральных солей в нем витамины Б-1, Б-2, Б-6 и много всего прочего, я уже не говорю про каротиноиды. Ладно, не надо на меня так смотреть. Я химию четыре года учу.
   - Научился бы лучше готовить... - проворчала она. Химию она никогда не любила.
   Ковыряясь вилкой в пюре, я вспоминал вчерашний день и не верил сам себе. Но таких подробных снов не бывает. Или все-таки бывает?.. Нет, все это было на самом деле. Я вспомнил ощущение Оксаниной ладони в своей руке, такой мягкой и теплой, запах ее волос, ее глаза, в которые можно падать бесконечно и в которые я впервые так близко заглянул.
   Думать об этом было приятно и жутко. Конечно, Оксана ничего не обещала, но я произвел на нее впечатление. Я с удовольствием вспомнил, как съездил по зубам Корыча. теперь, когда все закончилось, я мог проигрывать в памяти эти моменты как кассету с любимым фильмом. Ба-бах - и рука у него провисает, а потом ногой - вшу-у-у. И откуда только догадался. Как я там это называл? Маваши-гэри?.. Сроду такого не слышал, но приятно, черт возьми. Наверно, все те бесчисленные фильмы про ниндзей и Джеки Чана, виденные в детстве, отложились в подкорку, а нервный стресс и адреналин ускорили реакцию и увеличили силу. И еще как. Чтоб челюсть сломать надо заехать сильно, ведь там самые крупные кости лицевого отдела, это тебе не куриную косточку поломать. Нижнечелюстная кость, верхнечелюстные, потом еще Гайморова пазуха... Неплохо же я ему двинул. Так ведь и убить можно.
   Стоп. Ладно, двигаться я мог непроизвольно, просто тело вспомнило рефлексы, сохранившиеся в неосознанной памяти с раннего детства. Бывает? Допустим. Кажется, я слышал о таких случаях. И Дряба там что-то говорил насчет этого, мол кто-то после сотрясения мозга математиком стал или еще что. Дряба?.. Нет, чего это я о нем подумал, он-то тут не причем уж точно.
   Он же сказал - все в порядке, да? Он такой, врать не станет. Если бы у него было хоть малейшее сомнение, я бы знал. Какая-нибудь странность, которую я бы даже не заметил, для него очевиднее, чем туча в ясном небе. А странности у меня были? Да вроде нет. Если не считать про вчера. Настроение, правда, скачет - вчера я неожиданно для себя был спокоен как слон, а позавчера наоборот тоска навалилась, весенняя депрессия какая-то, ну так с такой личной жизнью настроение будет пять раз на дню меняться. Еще что-то странное было? Да вроде нет, не было ничего. В субботу разве что телевизор починил, а вчера даже названия его уже не помнил и стул чуть не поломал. Зато вчера не курил, а позавчера полпачки папирос выдул легко. Сегодня, что ли, попробовать?.. Ладно, с этим подождем. Еще бодрость вчера была, но это ведь совсем не странно, верно? Это у всех бывает, правильно? То есть получается, что практически все нормально и нервничать повода нет совершенно. Тогда почему внутри проскальзывает что-то холодное, всякий раз, как я вспоминаю прошедшие дни? Нервы, нервы, только они.
   Все из-за того, что слишком много думаю об Оксане. Нельзя так. Надо подумать об учебе, работе. Отвлечься.
   - Доел свои каротиноиды? - улыбнулась мать, нарушая ход моих мыслей, - У тебя, кажется, первая пара сегодня. Смотри, опоздаешь.
  
  
  
  
   В аудитории все было спокойно. Признаться, я заходил туда с опаской. Все мерещился Корыч или кто-то из его дружков. Вчера-то я был смелый, при Ксанке, а тут может быть другой расклад. Окружат и... Нет, не думать об этом. Но все равно сердце предательски дрогнуло, когда я открывал дверь. А может быть, из-за того, что я сразу увидел Оксану - она сидела на своем обычном месте и читала конспект. Увидев меня, она вздрогнула и продолжила читать. Шум в аудитории с моим появлением не стих, но явно стал тише. К моему облегчению, ни Корыча, ни его друга видно не было. Из всей троицы остался Груша, но он делал упорный вид, что читает учебник, тем более нелепый, что само чтение для него было уже сложной наукой.
   - Привет, Сань, - Стасик протянул мне руку, - Ты как?
   Я пожал плечами.
   - Нормально, коллега. А что?
   - Да ничего, так, - сказал он и добавил негромко, - Ну ты, блин, даешь. Я чуть не офигел вчера. Ты что, кунгфуист?
   - Угу. Потомственный.
   - А Оксана как? Пришла и ничего не сказала, только улыбалась.
   - А что... Нормально. Ладно, не мелькай.
   Стасик пропал.
   - Добрый день, - сказал я Оксане, занимая свое место.
   Вчерашняя безрассудная смелость, позволявшая мне творить безобразия и смотреть не отрываясь в ее глаза, исчезла. При одном ее виде меня опять трясло, но вместе с тем я чувствовал, что прошедшие события что-то изменили. Как будто между нами протянулась тоненькая теплая ниточка.
   - Привет, Саша, - она улыбнулась мне и сердце попыталось расшириться на всю грудную клетку, - Ты чего такой важный сегодня? Декан вызывает?
   - Почему важный? - растерялся я.
   - Да галстук вот надел.
   Я машинально поднял руку и убедился в том, что действительно умудрился надеть галстук. Хотя не терпел его с выпускного вечера в школе. Вот что значит рассеянно собираться, думаю совершенно о других вещах. Хорошо еще ушанку не напялил.
   - А, галстук... На доклад вечером иду.
   Оксана нахмурилась.
   - Какой доклад? Ты участвуешь в конференции?
   - Тьфу, - я скривился, - Не доклад. День рождения у тети, решил торжественно выглядеть. Доклад - это я на автомате ляпнул.
   Она усмехнулась.
   - Ну ладно, удачно отгулять.
   - Спасибо. А ты...
   Оксана вернулась к изучению конспектов, сделав вид, что не услышала. Говорить ей в спину в присутствии двадцати посторонних пар ушей мне не хотелось. Я чувствовал себя ужасно неловко и стеснительно. Как будто пришел на конференцию по изучению свойств моносахаридов и стал читать доклад по мальтозе вместо дезоксирибозы.
   В аудиторию почти точно со звонком зашел Куца, установилась полная тишина. Доцент Куца имел очень неудобную фамилию - она была не только смешной, но вдобавок ему ничуть не подходила. При слове "Куца" представлялось что-то монументальное, большое, уверенное, доцент же Куца был невысок ростом, сух, пучеглаз, да вдобавок еще имел нервный тик. При нем никаких разговоров в аудитории не было. Долгие годы преподавания на родной кафедре сделали из него мрачную легенду из числа тех, что ходили по факультету. Но по сравнению с легендами о Куце любой сценарий американского триллера показался бы сказкой для младшего дошкольного возраста. Доведенный неуважением студентов не только к своему предмету, фанатиком которого он являлся, но и к себе лично, доцент Куца приобрел черты, способствующие тому, что слава о нем распространилась так широко - презрение, профессиональную усталость и занудность. Его лекции были невероятно скучны. Забравшись на кафедру и практически скрывшись за ней, он полтора часа монотонным голосом, схожим с завыванием осеннего ветра за окном, рассказывал о гликозидах, таутометрии гексоз и пиранозном гетероцикле. Несмотря на четвертый курс, предмет его не был профильным, поэтому часов на него отводилось не так уж много, но каждый час на его лекциях был настолько мучителен, что весь оставшийся день проходил вымучено. При этом у него была еще одна мерзкая черта характера - даже читая, он наблюдал за аудиторией, злорадно ожидая, пока какой-нибудь усыпленный его бормотанием студент не откроет книжку или не задремает. Доцент Куца с позором изгонял его из аудитории, радуясь тому, что изгнал еще одного недостойного олуха из лона науки. Получить четверку на экзамене по его предмету считалось высшим пилотажем, пятерок же он не ставил никому принципиально, всем желающим добиться красного диплома приходилось решать вопрос через завкафедрой или идти на комиссию.
   - Куца пришла, - буркнул кто-то из конца аудитории, - Спокойной ночи.
   Куца прошествовал к своей кафедре, важно оглядел собравшихся через маленькие очки с сильными линзами, которые делали его и так пучеглазые глаза еще забавнее, неразборчиво поздоровался и приступил к чтению. Его глухой заунывный голос, как из неисправного динамика, накрыл всю аудиторию, погрузив студентов в привычный транс. Слушая про гидраты и сульфаты даже не хотелось спать, хотелось уставиться в какую-то точку и впасть в спасительное оцепенение, отключив оба полушария мозга.
   - ...нашей сегодняшней лекции... известно... получении ксантогенатов целлюлозы... Но мы знаем... таким образом... двадцатый век... бесспорно можно утверждать... конформация макромолекулы... известно с третьего курса... Сейчас я... как вы видите... фазовое состояние целлюлозы - аморфное или кристаллическое...
   Куца бормотал довольно медленно, но от этого было еще хуже. Я подумал, что если бы он научился говорить хоть немного четче и вкладывать в свои слова хоть какое-то подобие интонации, слушать его было бы, пожалуй, даже интересно. Может, тема получения ксантогенатов целлюлозы не является самой популярной среди молодежи, да и в новостях ей врядли посвящают много времени, все равно это полезная информация. Конечно, все остальные думают, что это никогда в жизни им не понадобится, Куца поставит в зачетке свой корявый мелкий автограф и можно будет со спокойной совестью выкинуть все случайно затесавшиеся в голову знания.
   Несомненно, это крайне безответственно, да и просто глупо. Получить диплом и не знать таких элементарных вещей - значит просто-напросто не уважать себя! Внезапно мне даже стало жалко пучеглазого доцента. Он стоял за кафедрой, такой щуплый, маленький, бормочущий в пустоту, потерянный... Как одушевленное ископаемое, пылящееся под безразличным светом музейных ламп.
   - Элементарным звеном макромолекулы целлюлозы является ангидро-D-глюкоза. Это доказывается многочисленными работами по исследованию продуктов полного гидролиза целлюлозы. При полном гидролизе целлюлозы выделена D-глюкоза с выходом до девяносто шести - девяносто восьми процентов от теоретического...
   Говорил он очень простым и понятным языком, может немного сухо, но зато аргументировано, со знанием дела. Записывать за ним было бесполезно, все было понятно и без конспекта, но я заметил, что слушаю его с удовольствием. Вот так фокус! Оказывается, Куца нормально читает, просто надо вслушаться, тогда все станет ясно и понятно. Студенты тупо пялились в конспекты, глаза у них были почти стеклянные. Наташка, Стасик, Бузукин, Груша - все уставились перед собой, монотонно шкрябая ручками в конспектах. Я даже рассердился на них - ведь они совершенно не думали о том, что пишут! У них не появлялось желания вслушаться и понять, вся эта органическая химия была им до одного места. Я никогда особо не любил химию, но мне стало грустно. Бесценная информация, которая стоила лучших лет множеству людей, тщательно отобранная, проверенная, выстраданная - уходила в пустоту, просачивалась через пустые глаза и пропадала втуне. Уходила в пустоту. Наблюдать это было обидно.
   Оксана тоже писала, но лица ее видно не было. Я с горечью подумал, что и она, должно быть, врядли близко воспринимает все то, что пишет. Сердце опять начало гулко и тревожно биться, будто составляющие его атомы рвались в разные стороны. Наверно, я мог бы сейчас что-то сказать, но слова, только определившись, засыхали в горле, как осадок в лабораторной колбе. Достаточно протянуть руку... Я могу сделать это и уже делал. Только протянуть... Давай, Александр! Ты же не трус и не безъязыкий, просто открой рот и...
   - Ксан... Оксана!..
   - А? - она немного повернула голову. Оборачиваться на лекции Куцы, сидя на третьей парте, было опасно, - Что?
   - Я... кхм-кхм, - в горле сразу запершило, - Видишь ли... Я...
   Ее хвост нетерпеливо мотнулся по спине.
   - Что?
   - Ну, в некотором роде... кхм... - я с ужасом слышал, как заплетается собственный язык, - В общем...
   - Давай скорее.
   - Ты что после пар делаешь? - выпалил я и чуть не поседел от ужаса.
   Оксана усмехнулась.
   - Ты мне что-то предлагаешь?
   Язык стал одним целым с небом.
   - Ну... Можно сказать... м-м-ммм... В некотором роде...
   - В некотором роде?.. Это как?
   - Кхм-кхм... Я подразумевал, как бы это сказать... В общем, просто погулять. Если ты не хочешь... м-ммм... распорядиться временем иначе.
   - Что это ты так говорить стал? Вчера смелый такой был, а сейчас что? - Оксана с интересом бросила на меня взгляд. Я почувствовал, что сейчас со мной произойдет гидролиз и через секунду на мокром стуле останется лишь щепотка кристаллического осадка, - Дон Жуан.
   - Я не... Просто...
   Что-то вокруг меня изменилось. С некоторым опозданием я понял, что в аудитории сменился звуковой фон, Куца молчал. Я поднял на него взгляд и увидел огромные пучеглазые глаза, уставившиеся прямо на меня. За стеклами очков они походили на неприлично растолстевших ленивых жуков. Но весьма злорадных.
   - Вакшин!
   - Да?.. Я...
   - Я никогда не сомневался в том, что ваши познания относительно целлюлозы весьма выдающиеся, - Куца позволил себе скупую желчную усмешку, - Несомненно, в вашем лице химия нашла достойного ученика. Не так ли?
   - Виктор Алексеевич, - только сейчас до меня дошло, что добрую половину нашего с Оксаной разговора, если мое мычание можно было назвать разговором, он смотрел на нас. Оксана зашипела и сделала вид, что внимательно смотрит в свой конспект. С девушками Куца обычно не ругался, полагая, что они ноль в химии и ноль в пространстве, но нарываться она не хотела, - Я просто...
   - Вы просто лодырь и хам, - горько сказал Куца. На его лице проступил ужас, будто он только сейчас осознал всю порочность моей природы и это окончательно разочаровало его в человечестве, - Беседовать на лекции с девушкой! Отрывать преподавателя! Это хамство, Вакшин, хамство и безответственность. Попрошу вас...
   Куца не окончил фразы, так как гордился своей выдержанностью и не любил громких слов, просто махнул пухлыми пальцами в сторону двери.
   "Писец, - зазвенела в ставшей вдруг пустой голове разбитая мысль, - Накрылся экзамен. Дурья твоя башка".
   Выгнанных с позором во время лекций доцент записывал на листочек и сдать ему после этого становилось окончательно нереально. А я надеялся когда-то на тройку... На меня смотрели сочувственно, но без особой жалости. Сам нарвался, правильно, сам и ответ держи.
   - Виктор Алексеевич!..
   - Ступайте, юноша, ступайте, - Куца немного раздраженно уткнулся в свои записи, словно меня уже не было в аудитории, - Не задерживайте группу.
   Я встал и сгреб со стола учебник и конспект. Оставалось выйти, но я стоял как столб. Со мной случился паралич вроде того, который раньше овладел моим языком.
   - Ну? - требовательно спросил Куца, похлопывая рукой по столу. Этот жест обозначал нетерпение.
   - Я хотел бы сказать...
   - О Боже. Что вы еще хотите сказать, Вакшин?
   - О конформациях пиронозного цикла... Видите ли, вы говорили, что гидроксильные группы, находящиеся в аксиальном и в экваториальном положениях, обладают различной реакционной способностью. Но мне кажется... кхм-кхм.. стоило бы еще уточнить, что этерификации подвергаются в первую очередь гидроксильные группы, находящиеся в экваториальном положении, так как для этих групп стерические условия осуществления реакции более благоприятны. Кроме того, еще Ривз писал про возможность изменения конформации элементарного звена макромолекулы целлюлозы при различных воздействиях и соответственно изменение реакционной способности следует учитывать при анализе основных вопросов химии целлюлозы.
   Глаза Куцы готовы были расплющиться о стекла очков. Аудитория молчала. Кто-то сзади тихонько присвистнул. Я почувствовал себя неуютно и тревожно, как на залитой светом гладиаторской арене.
   - Это... Гм. Да, - Куца потеребил подбородок, - Не ожидал от вас. Вы готовились.
   - В некотором роде... да, - я попытался принять более уверенный вид, - И с удовольствием слушал ваш доклад. Очень четко сформулировано, спасибо.
   - Слушали мой доклад, понятно... И вы можете еще что-то сообщить по этому предмету?
   Я ничего не мог сообщить ему ни по этому предмету, ни вообще по органической химии. С прошлом семестре я сдавал ее трижды, пока не получил тройку. Я всегда искренне ненавидел все эти реактивы, колбы, реакции, альдегиды и кетоны.
   Мне стало страшно. Я почувствовал себя так, словно не жуя проглотил шарик ледяного пломбира и теперь он падал по пищеводу вниз, грозя заморозить меня изнутри.
   Я не знал химии! Вообще!
   Я откашлялся.
   - Условия проведения... кхм... процесса ксантогенирования, определяемые необходимостью обеспечения достаточно высокой скорости реакции, достижения требуемой степени замещения ксантогената целлюлозы, приемлемого соотношения количеств сероуглерода, расходуемых на основной процесс этерификации целлюлозы и на... кхм... побочные, так сказать, реакции, зависят от ряда факторов...
  
  
  
  
   - Значит так, успокойся, - Дряба поправил очки, сбежавшие к кончику носа, - Не кричи. Сейчас выпьем пива и ты мне спокойно все расскажешь...
   - Да я тебе уже пять раз все спокойно рассказал!
   - Не горячись, все в...
   - Не горячись?! Я не горячусь! Но сейчас я возьму эту бутылку и... кхм-кхм...
   - Саша, все, - он на всякий случай взял меня за руку, - Я понимаю, к этому очень трудно привыкнуть.
   - Трудно? Да я сам себя боюсь!
   - Пока ничего страшного ведь не произошло?
   - Произошло, Дряба, произошло... Куца в ступоре был, предлагал какую-то диссертацию писать... Дурдом. Оксана в шоке. Произвел впечатление, называется...
   Мы сидели на нашем привычном месте, солнце разогрело трубу и она была почти горячей. Но меня солнце сейчас совсем не радовало. Меня била мелкая дрожь.
   - Если все это так... Будет потрясающе, - мощность лампочек в глазах Дрябы увеличилась ватт на сто, - Кутиков даже подумать не мог... Невероятно. Ты как себя чувствуешь вообще?
   - Хреново, - признался я, - Страшно.
   - Чего?
   - Потому я шпарю то, о чем раньше никогда даже не догадывался. Как будто у меня в голове сидит другой человек, о котором я ничего не знаю. От того, что я понятия не имею, кто в моей голове еще окажется и что он там будет делать, от того...
   - Главное - не бойся. Никакой опасности нет. Что бы ни произошло в лаборатории, ты пока только обрел знания, которых у тебя раньше не было. Точнее, ты в каком-то роде вспомнил то, что знал.
   - Дряба! Я могу тебе сейчас рассказать про синтез белка, но чтоб у меня голова взорвалась, если я хоть раз в жизни что-то об этом слышал! Как я могу вспоминать то, о чем понятия не имею?
   - Мозг сохраняет в активной памяти крошечные доли процента от того, что воспринимают органы чувств. Ты живешь двадцать лет, Саш, представляешь, какие гигантские объемы информации осели у тебя в мозгу? Я ведь говорил не только про телевизор и интернет. Гигабайты проходят рядом каждую секунду, но мозг фильтрует ее, отсеивает ненужное, оставляя только то, что каким-то образом касается твоей личности. То есть тебя самого.
   - Хорошо, пусть будет так. А сейчас я кто? Почему ко мне вернулась память о том, чем я никогда не увлекался?
   - Установка Кутикова, несомненно. Тот импульс, который коснулся долей твоего мозга, каким-то образом простимуллировал сектора, отвечающие именно за "балластную память", как ее иногда называют, теперь она в каком-то роде проникла к тебе.
   - Но это не только химия... кхм... Вчера я набил морду Корычу, хотя до этого никогда не знал, что такое маваши-гэри. А позавчера починил телевизор. Только теперь я начинаю понимать, что это все был не я. То есть я, но с чужой памятью.
   - Это не чужая память, - терпеливо объяснил Дряба, - Она твоя собственная.
   - Неважно. Получается, вместе с памятью я принимаю и навыки.
   - Логично.
   - Это не логично, это писец! - я не выдержал, вскочил с трубы и начал бродить взад-вперед, - Мне это не нравится. Позавчера я был ремонтником, вчера каратистом, сегодня химиком... Причем память приходит и уходит, понимаешь? Сейчас я не починю даже стула, а если ударю кого-то, то сломаю руку. Почему она исчезает, ты можешь мне объяснить, экспериментатор хренов?
   - Видимо, процесс нестабилен... Только не нервничай, ладно? Я сам хочу разобраться. Ты же понимаешь, до нас никто ничего подобного не делал. Да что не делал, даже и не думал... Это потрясающее научное открытие, Сашка! - он стиснул мою руку так, что я скривился, - Это не нобелевка! Это... Что-то потрясающее.
   - Еще как, - зло буркнул я, вырывая руку, - Можешь на мне дисер защитить, мне-то что... Установка Дребенева! Звучит!
   - Ну, установка-то, предположим, не моя, а Кутикова, - пробормотал Дряба, несколько теряя пыл, но глаза сразу же загорелись еще ярче, - Зато я провел успешный эксперимент по собственной методике.
   - Потому что ошибся!
   - У науки нет запасных путей, - важно отозвался он, - Революционное научное открытие не зависит от того, каким оно виделось раньше.
   - Кхм... К бесам твою науку, со мной что будет?
   - Ничего с тобой не будет! Просто... В тебе каждый день как бы просыпается память человека, каким ты бы мог быть теоретически. Причем, как я пока понимаю, выдающегося человека.
   - То есть у меня есть возможность когда-нибудь проснуться художником и действительно нарисовать шедевр?
   - Не знаю, как насчет шедевра, но нечто очень достойное - точно. Саша, ты самый везучий человек на земном шаре, а сам только ноешь и жалуешься. Считай, что ты прожил огромное количество жизней и каждая жизнь научила тебя делать что-то в совершенстве. Да за это половина людей нашей планеты душу продаст!
   - Зачем мне память, которой я могу пользоваться только один день? Ну буду я во вторник гениальным художником, нарисую картину, а кто во мне проснется в среду? гениальный сантехник?
   - То есть твоя прошлая память пропадает окончательно? - уточнил Дряба.
   - Полностью! Уверен, завтра я в химии буду таким же нулем, как обычно. Иметь по профессии в день - это, конечно, заманчиво, но как-то... кхм-кхм... странно и жутко.
   - Должно быть, твоя память начинает считывать следующий сектор, как только ты засыпаешь, - решил он, - А может, здесь есть какой-то временной цикл, который надо установить. По-моему, это даже к лучшему. Представь, что было бы, если б ты изо дня в день накапливал бы тонны информации! Кончилось бы тем, что ты сошел бы с ума. Это как раздвоение личности. Хотя говорить о двух не приходится, я понятия не имею, сколько народа сидит у тебя в голове. Да и у себя тоже не знаю...
   - Почему раздвоение? - спросил я подозрительно, - Ты же сам говорил, что я один, просто ко мне приходит память тех меня, кем я мог бы стать? Изволь отвечать, когда тебя спрашивают.
   - Видишь ли... - сказал Дряба неохотно, - Оно, конечно, так. Но есть нюанс. Все твои "я" под влиянием полученных знаний меняются. Информация формирует личность - помнишь? А что заставляет формироваться информацию в конкретную личность наука пока понятия не имеет. Ну смотри... Представь себя такого, каким ты был бы, если бы занимался, скажем, математикой. А теперь представь такого, каким ты мог бы быть, если б изучал литературу. Согласись, и тот и тот был бы ты, с твоим восприятием, но была бы и разница. Ты-инженер отличался бы от тебя-повара, а ты-мотогонщик врядли был бы похож на тебя-журналиста. Для разных профессий требуется разный склад ума, свойства характера и прочее. Для ученого нужна усидчивость, для боксера - решительность и так далее! Принимая чью-то память, ты принимаешь и все, с ней связанное.
   Я осторожно опустился на трубу. У меня появилось опасение, что ноги могут не выдержать. Шарик пломбира, спускавшийся в живот, взорвался и сердце стало биться очень медленно и тихо.
   - Бред... Собачий бред. Кхм... Видишь ли, я-то сам себя чувствую, я - это я! - я ударил себя рукой в грудь, - Я могу один день быть каратистом, другой химиком, но все равно это буду оставаться я сам.
   Дряба вздохнул. Вернуть очки на место он уже не пытался.
   - И да и нет. Твой характер и личные свойства тоже варьируются. Незначительно, как я понимаю, но меняются.
   - Не может быть такого!
   - Так и есть. Тогда я не заметил, а сейчас вижу отчетливо... Когда ты пришел в субботу, я сразу обратил внимание, что ты странно говоришь. То есть не похоже на себя. Как-то очень резко что ли. Даже походка другая! Сейчас я вижу совсем не то. Кхм-кхм... - я понял, что он копирует мое кхмыканье. Я с ужасом вспомнил, что раньше у меня не было привычки так хмыкать и вообще тянуть слова, - Ты сам можешь этого не замечать, но с каждым днем меняешься ты сам. Нельзя загрузить в себя чужую память, как файл с диска, и при этом остаться собой. Понимаешь?
   - Понимаю, - сказал я очень тихо, - Действительно. Вчера я был уверен в себе, шел напролом, посвящал стихи... Сегодня я чувствую себя вареным студнем. А в первый день был сварливый и раздражительный.
   - Вот, - Дряба поднял палец, - Ты видишь.
   - Но тогда получается... - я почувствовал озноб, - Получается, что вместо меня приходит кто-то другой. Не я! То есть вроде это как бы я, но на самом деле это совершенно другой человек...
   - Относись к этому спокойнее. В каком-то смысле это действительно другой человек, но это ты же. Представь себе собственное сознание как большой дом, по которому ты ходишь. Очень большой дом. Тебе кажется, что ты один, но на самом деле в нем много этажей, комнат, закоулков... Если тебе так проще, представь, что другое твое "я" - это тот же ты, живший в другой комнате. Ничего не меняется. Воспринимай это как визит гостей...
   - Дряба! - я схватил его за плечи и потряс, - Дряба! Верни меня обратно, сволочь!
   - Что ты... Мы не имеем права заканчивать эксперимент сейчас. Это не нобелевка, Сашка! Это такое, что ты представить даже не можешь! Это такая власть, такие возможности... Это бесконечность. Лучшее открытие человечества. Я не позволю просто взять и запихнуть его обратно в бутылку!
   - Себя импульсами облучай! Я - это я, до тебя доходит? Я не хочу быть другим, даже если начну писать гениальные картины. И самое страшное - я же почти не замечаю, что я - это не я. По городу будет ходить человек и говорить, что он Саша Вакшин и он будет каким-нибудь гениальным музыкантом, но ведь это, по сути, уже будет не настоящий я! То есть не первый и изначальный! Не хочу такого...
   Дряба прищурился.
   - Мне кажется, пока ты из этого извлекаешь только выгоду.
   - Какую еще выгоду, дурак ты набитый? На меня все уже как на психа смотрят, точно скоро с ума сойду. - Ксанка... - Дряба ухмыльнулся. Его единственный заряд попал в десятку и он понял это по моему лицу, - Во-первых, починил ей часы, завоевал уважение. Про пользу для дома не говорю, и так ясно. Во-вторых, показал себя железным человеком. Женщины любят силу, все... Убрал конкурента, видимо уже навсегда. Очаровал стихами. В-третьих - показал себя умнейшим человеком, завоевал уважение всей группы и пятерку у Куцы. Мало? Тебе этого мало, Санька?
   - Мне от этого уже страшно. Не хочу думать, что будет завтра.
   - Завтра ты станешь еще кем-нибудь, невероятно одаренным и талантливым, удивишь Оксану чем-то новым. Ты будешь лучшим. Идеальный мужчина. Бесконечный дар, неисчерпаемые возможности.
   Он был прав. Все три раза, когда я становился кем-то другим - то есть собой, но другим собой - я делал что-то хорошее и удивлял ее. Она улыбалась мне, мы вместе ходили по скверу. Тот я, который когда-то вечность назад просиживал штаны за компьютером, робкий и бездарный неудачник, разве он мог бы этого добиться? Он не был уникален - ни в чем. Просто усредненный до полной затертости комок протоплазмы. А сейчас... - у меня перехватило дух - я команда всех гениев, которых только можно придумать! Мужчина, заключающий в себе все достижения человеческой истории. Мульти-универсал!
   Оксана не просто меня заметит, она будет покорена. Я буду называть в ее честь придуманные автомобили, самые быстрые на Земле, посвящать ей романы, которые выиграют премию Букера, сочинять воспевающую ее музыку, которая очарует весь мир, от Канады до Австралии. Я буду философом, тореадором, гонщиком, актером, юристом, врачом...
   Дышать было трудно - я будто смотрел в бесконечное небо, которое не имело ни конца, ни края.
   Как ее глаза.
   - Ну что? - вкрадчиво спросил Дряба. Глаза у него горели с такой яркостью, что в них больно было смотреть, - Подумал, да?
   - Ладно, - сказал я и впервые за весь день улыбнулся, - Кхм-кхм... Давай подождем дня два или три. Посмотрим, что из этого выйдет.
   Я поднялся.
   - Идешь куда-то? - с любопытством осведомился Дряба. Наверно, боялся чтоб его бесценный экспериментальный экспонат не угодил под машину.
   - Да. Мне кажется, что сегодня у меня свидание.
  
   Не помню, как я вернулся в тот вечер домой, помню только, что меня ужасно мутило и хотелось пить. Но заснул я сразу и спал хорошо и без сновидений.
  
  
  

ГЛАВА 5

вторник

  
  
   Пробуждение было мучительным. Я словно постепенно выплывал из удушливого смрадного болота в серую комнату. Во рту было невероятно сухо, вместо неба находилась выжженная пустыня, такая шершавая, что можно было оцарапать язык. Еще сильно тошнило и это было хуже всего. Я чувствовал себя тонущем в слизком вонючем болоте, причем мучения лишь усилились, стоило мне только открыть глаза.
   Кое-как я добрался до кухни, жадно выпил три стакана воды и сел чтоб перевести дух и собраться с мыслями. Матери уже не было, завтрак остался на сковородке, рядом лежала таблетка аспирина.
   - Красноречиво, - пробормотал я, запивая ее четвертым стаканом воды, - В каком же виде я вчера приперся?
   Судя по тому, что сохранила память, вид был не очень подходящий. Скорее даже безобразный. Ну так и есть, царапина под глазом, колени саднят - не иначе упал по дороге. Ну обормот, учудил... И выпил же бутылку пива только, кому ни скажи - засмеют.
   Так, а что у нас было вчера? Ой.
   Я поморщился.
   Оксану я встретил после пар. Мой триумф на почве органической химии действительно принес свои плоды - она согласилась пройтись со мной до остановки, при этом смотрела на меня с почти нескрываемым любопытством. Что ж, такие психи, как я, просто обязаны вызывать любопытство. И это был кромешный ужас.
   Стоило мне поймать ее взгляд, как я краснел, бледнел, заикался и поправлял душащий как анаконда галстук. При всех своих познаниях вчерашний "я" оказался очень неподходящей компанией для молодой и красивой девушки. Он пытался отвешивать какие-то нелепые комплименты, которые могли бы смутить и дохлую лаборатоию лягушку, изо всех сил хорохорился и старался быть галантным, но выглядело это настолько жалко и неубедительно, что Оксана лишь озадаченно глядела на меня, под конец перестав вступать в разговор. Ей было со мной скучно и тоскливо - я видел это и от этого еще больше смущался и нес околесицу. Если она заговаривала о музыке или новом фильме, я скрипел как несмазанная пружина. Я много всего мог рассказать и о том и о том, но тот "я", что гулял с Оксаной, мог обсуждать только сульфаты и гидраты, и сам был не романтичнее лабораторного штатива.
   "За все приходится платить, - подумал я мрачно, ставя чайник, - Нельзя быть химическим гением и Казановой одновременно. Одной жопой на два стула, как известно..."
   Кончилось все печально - Оксана попрощалась, вежливо отказалась пройти еще остановку и села в трамвай, так и не обернувшись. А я еще долго стоял и смотрел ей вслед, пока трамвай не превратился в серое пятнышко и не исчез за углом. Я был гениален, я был идеальный мужчина, мульти-универсал и олицетворение всех лучших достижений человечества, но вызвать даже улыбку у девушки я не мог. Домой я возвращался в дурном настроении, со злости решил выпить пива и первая же бутылка подкосила меня настолько, что даже не допив ее я совершенно окосел и до дома добрался лишь чудом. Эта сволочь, которой я мог бы быть в другой жизни, мало того что была тосклива, как препарированная жаба, так она еще не пила! То-то я удивлялся, что когда мы сидели с Дрябой на трубе, я даже бутылки в руку не взял, а ведь пить-то хотелось...
   Сперва я подумал, что это весьма странно - ладно там личность или память, но тело ведь в любом случае остается мое, что ж оно, обычно способное выхлебать литра четыре, так быстро и позорно сдалось? Но подумав, я разобрался в этом без помощи Дрябы. Когда я бил Корыча, силы в моих руках было гораздо больше, чем когда-либо, а ведь тело и тогда было тем же самым. А если сейчас я начну отжиматься, то опозорюсь сразу. Я вспомнил какую-то передачу, в которой показывали, как людей вводили в состояние гипноза, а потом прикладывали к их коже обычную ручку, внушая, что кожи касается сигарета. И у человека тут же появлялся сигаретный ожог! Или, например, прикладывали раскаленную монету, а внушали, что прикладывают кусок льда - и коже даже не краснела. Прав был Дряба, мозг - такая штука, с которой разбираться будут еще сотни поколений ученых. Внушил он себе что-то - и все, против него не попрешь. Внушил, что ты силен как медведь - и будешь ломать челюсти, внушил, что с детства не пьешь - и с бутылки пива уходишь в астрал. Не очень приятно, но понятно и даже справедливо.
   Что ж, с Оксаной, конечно, получилось архи-паршиво, а вот бодун свой ты, Сашка, заслужил самостоятельно. Ведь чувствовал же, что непьющий гад попался? Ну может не совсем явно, но чувствовал, мог же разобраться... Нет, решил выпить. Ну вот, теперь сиди и жри цитромон целый день.
   Я задумался, не обращая внимания на гневный свист чайника.
   Ведь действительно, я мог чувствовать все это. И когда был мастером, и когда каратистом и вчера тоже... Мое новое "я" всегда подавало о себе знаки, читать которые я редко удосуживался. Я вспомнил, как мне хотелось позавчера риса, который я обычно вообще не ем, или как закурил папиросы днем раньше... Кто бы не сидел сейчас во мне, он оставлял следы, по которым его можно было бы вычислить. Расшифровать новое "я" Александра Вакшина и попытаться узнать, чего от него ждать.
   Или мне только так кажется? Каким "я" можно будет заметить эти призрачные следы - моим? Или тем, которое уже появилось. И кто сейчас сидит на кухне, немного опухший, с царапиной под глазом и пытается выключить чайник? Это мое настоящее "я" или другое "я", которое считает себя настоящим?..
   От мыслительного процесса закружилась голова, "я" было слишком много, какое из них было настоящим и что это "я" могло сделать с другим "я" понять было решительно невозможно. Я побарабанил пальцами по столу.
   А кто я сейчас?
   Я лихорадочно, точно боялся найти что-то ужасное, осмотрел свое тело. Тело как тело. Живот, худой, но еще ничего, волосы на груди - вроде те же - пальцы, локти... Обычное тело, ничем не выдающееся. Как же определить, кто сейчас управляет этим телом? Точнее, не так. Управляю им я, Саша, и даже если это не совсем то "я", это все равно я. Опять закружилась голова. Тело мое и это точно я, но надо узнать, что именно скрывает оно и каких неприятных сюрпризов ждать. А ведь такие сюрпризы надо знать заранее. Например, вдруг сегодня я проснулся блестящим оратором или психологом - тогда надо, конечно, бежать к Оксанке чтоб она успела насладиться часами моей гениальности. А если нет? Если я стал каким-нибудь наркоманом?
   С некоторой нервозностью я взял с полки шкафа пустой медицинский шприц, который мать использовала для того чтоб поливать высоко стоящие цветы. Вроде шприца не хотелось. То есть он не вызывал каких-то особых чувств, просто шприц и шприц себе. Наверно, если бы я был наркоманом, что-то произошло бы. Я вздохнул с облегчением. По крайней мере с этой стороны мне ничего не грозило.
   Какие еще подлости можно ожидать от самого себя, если не видел самого себя ни разу в жизни?.. Эпилептик? Агарофоб? Зануда? Впрочем, зануду мы вчера уже репетировали, если выпадет два раза подряд, будет скучно. Я прошелся по комнате, сделал несколько приседаний, коснулся пальцем носа. Вроде признакам были обнадеживающие - я не падал, чувствовал себя достаточно нормально для человека в состоянии глубокого и тяжелого похмелья. С другой стороны, отжиматься и вообще делать физические нагрузки желания как будто не возникало. А жаль, каратистом приятно было быть. Впрочем, я почти сразу упрекнул себя в излишней жадности. В голове у меня должно быть достаточно много интересного народа, быть одним и тем же дважды за неделю скучно.
   Я просидел минут десять, закрыв глаза, но ничего особенного не представлялось и не хотелось. Вот есть хотелось бы и котлеты я бы съел. Стоп. Что это нам говорит? Жаль, почти ничего. Только то, что проснулся не вегетерианцем и не любителем японской кухни. А чего бы мне хотелось съесть? Я стал перебирать и оказалось, что съел бы я практически все, разве что кроме кабачковой икры, но кабачковую икру я ненавидел с детства, так что и тут каких-то говорящих изменений не произошло.
   Я достал бумагу с ручкой и стал решать уравнение с интегралами. Мучался часа пол и бросил, убедившись в том, что одаренным математиком точно не являюсь. Проверки ради стал писать стихи, хокку и прозу, получалось что-то непонятное и, на мой взгляд, весьма корявое. Жаль, рядом не было Бузукина, нужен объективный взгляд... Но ничего особенного и узнаваемого я за время графоманских упражнений не почувствовал, так что сделал вывод, что литература врядли является моим призванием сегодня. Рисование? Я изобразил Оксанин профиль и поблагодарил судьбу за то, что она его не увидела. Может, моя гениальность в авангардной живописи? Ну уж нет. тогда придется каждого, ляпающего красками на бумагу считать гением. А я был настоящим.
   Нашел в кладовке коробку пластелина и лепил из нее статую. Статуя вышла кривоногой, кособокой и страшной. Значит, не скульптор. Устав от опытов на самом себе, я приготовил завтрак, заодно убедившись в том, что и хорошего кулинара из меня не получится. Мной овладело легкое беспокойство. Ничего не нащупывалось. Таланты не рвались на волю, но и капризов не было, я чувствовал себя практически как обычно, если б только не болела похмельная голова. Может, я действительно не могу нащупать другого себя?.. Но вчера ведь нащупал! То есть подозрения смутные были и раньше, а вчера после злополучной химии, как начал шпарить, так сразу осенило и полетел к Дрябе. Значит, получается мог? Или просто у вчерашнего моего "я" был ученый аналитический ум, способный к тонкому объективному анализу? Шут его знает. Никак не определишь. Но лучше считать, что свое "я" почувствовать можно, иначе будет просто неинтересно.
   Ох, Сашка, намучаешься еще ты сам с собой, помяни мое слово. Не то чтоб я верил в какую-нибудь космическую гармонию или в Бога, который покарал бы за такое непотребство, но что-то тревожное в груди шевельнулось, как скользкий холодный хвостик ящерицы. Ведь если вспомнить и подумать... В первый день я был мастером, починил Оксане часы и обрадовал ее, но в то же время не мог связать двух слов, дрюбель тот же, собачий... Еще был довольно замкнут и сварлив, что тоже сказалось. Воскресенье у меня прошло под знаком японца. Был отважен, строг и не особо разговорчив, но поэтичен и не лишен шарма. Минус - вел себя нагло, как бык. То есть не то, чтоб нагло, но как-то излишне самоуверенно. Вломился в клуб, девушку едва ли не силой увел, свиданья назначал. Восток - дело тонкое, бусидо и все такое... Вторая сторона Оксане не понравилась. Вчера... Ну вчера понятно, что. Сверкал интеллектом, показал, что не только кулаками работать умею, заинтриговал, но оказался нудным и скучным ботаником, который на девушку и взглянуть боится. То есть всякий раз, когда мне удавалось произвести хорошее впечатление, всегда в текущем "я" был какой-то изъян, чревоточина, ложка отборного дегтя. Пожалуй, тут и в самом деле поверишь в космическую гармонию...
   Так, главное - не жаловаться и не прессовать самого себя. Рано или поздно все равно выяснится, кто я сегодня, долго новый "я" молчать не будет. А пока не выяснится, надо заняться делом.
   Телефона Оксаны у меня не было, да и не могло быть. Пришлось звякнуть старосте и спросить у нее.
   - А ты что? - спросила староста, - Болеешь или так?
   - Болею. Съел вчера что-то нехорошее, теперь маюсь.
   - Ну-ну. Смотри, у Зотова я тебя прикрою, а вот у Омели пропуск будет, она считает...
   - Хорошо, Юль, ты мне, главное, телефон Ксанки дай.
   - Дам... А тебе зачем вообще?
   - Да так, надо. Спросить кое-что.
   Слышно было, как староста подозрительно подышала в трубку, но телефон дала. Стала бы она давать его тому Сашке, который сидел в аудитории серой тенью и которого без лупы не разглядишь?.. Не факт, совсем не факт. Я подмигнул самому себе в зеркало и из отражения мне подмигнул другой Сашка. А может, мне подмигнуло бесконечно много Сашек... Но сейчас я не хотел об этом задумываться.
   Оксана была в другой группе, у нее уже началась пара. Собственно, она и у меня началась, но сегодня смысла ехать в универ уже не было. Тем более, что имелись дела поважнее. В трубке раздалось шуршание, сердце попыталось опуститься ниже возможного. Дьявол, неужели опять?.. Но нет, особой паники я не чувствовал, хотя взволнован был черезвычайно - так, что казалось, будто под ногти загоняют ледяные иголочки. Ну, взволнован - это нормально. Надеюсь, блеять не буду. Оксана, доброе утро, на связи самый идеальный мужчина Вселенной, мульти-универсал и мечта любой женщины...
   - Алло...
   - Оксана, доброе...
   - С ума сошел? - прошипела она, - Пара идет!
   - Извини... - я тоже почему-то начал говорить шепотом, - Я тут это... Такое дело. У вас Зотов сейчас?
   - Да, блин!..
   - Игорь Александрович? - тупо уточнил я. Как будто сам не знал, кто ведет сопромат. За заднем плане что-то шелестело, кто-то кашлял, я слышал, как Зотов, постукивая мелом по доске, пробормотал свою привычную поговорку "А если мы забудем убрать вот эту штучку... Вот это будет юмор и это будет сатира..."
   - Саша, давай быстрее!
   - Он тему новую дает сегодня. Конспект бы мне.
   - А подождать никак?
   - Извини, Ксан, сегодня надо... Очень прошу. С меня шоколадка.
   - Ладно, - сказала она не очень охотно, но и без злости, - Тогда приходи после пар. Около второго корпуса в три.
   - Отлично! - радостно сказал я, но она уже отключилась.
   Замечательно. Уже повод ее дважды увидеть, а между страниц конспекта можно будет оставить какую-нибудь записку... Только в том случае, если у меня проявится поэтический дар, конечно. Сам гениален только в одном - в посредственности. Я совершенно гениальный безвестный невидимка. Ладно, мож когда-то у меня неплохо получалось работать с кодом, но этим завоевать сердце девушки будет сложно. Значит, тактика простая - использовать по максимуму силы, которые окажутся в моих руках и в то же время скрывать слабости. Выбирать оружие, конечно, не приходится, но что толку с оружия, если я могу быть гениальным во всем?.. Найти бы еще, в чем именно.
   Я тщательно побрился, одел новый свитер и джинсы, даже побрызгался одеколоном, который обычно не использовал. Одеколон?.. Я нервно постучал пальцами. Впрочем, нет, одеколон я, кажется, не особо любил и раньше. Да, точно. Эх, надо будет сесть и все сразу о себе записать - что любил, что не любил, какие вещи носил, какими словами говорил... Можно найти где-то на старых семейных видео-записях образец моего голоса и сверять каждое утро чтоб знать, как он изменился. Сверять почерк. Стиль речи. Я даже представил, как просыпаясь, запускаю программу и она анализирует все мои привычки, сверяет с образцом "гениальный икс", прогоняет пару тестов и выдает, кем я проснулся. Хотя... Программы мне теперь не писать, разве что упросить Дрябу опять провести свой дьявольский эксперимент и вернуть все назад. Но тут есть два подводных камня... Во-первых, я не уверен, что эксперимент обратим. Сам Дряба на этот счет ничего не говорил и вообще, кажется, лишь приблизительно понимает, что происходит. Импульс он случайно пустил, ученый... Во-вторых - действительно ли я захочу возвращаться. Опять серая стылая жизнь, в которой нет почти ничего и в которой каждый из окружающих лучше тебя в чем-то. И как ни работай, как ни бейся, все определено давно за тебя, хоть и не тобой. Можешь прожить двести лет, но не станешь великим гимнастом или киллером, не получишь известности в кино и не добьешься признания в театре. Просто жизнь, когда ты живешь сам собой, без амбиций и надежд на что-то большее. Нет, только не это. Это мы уже проходили. Теперь мы попробуем иначе. А программы... Рано или поздно настанет день, когда я проснусь великим финансистом. Накуплю кучу ценных бумаг, поиграю на бирже, стану основателем нескольких процветающих компаний. Один день - и я обеспечу себя на всю жизнь. Ну а даже если не финансистом - скажем, карточным игроком или супер-шулером. Там тоже можно заработать неплохо...
   До двух часов я сидел дома, отчаянно маясь от безделья. К компьютеру меня, как и прежде, не тянуло, но теперь я не видел в этом ничего страшного. Не тянет - и отлично. Хотя когда я сел, руки привычно потянулись к клавиатуре. Может, я стал веб-дизайнером или гуру интернет-порталов? Но никаких обнадеживающих признаков не наблюдалось - руки не порывались что-то делать, они лежали на клавиатуре как дохлые киты, выкинутые волнами. Я прошел несколько стандартных тестов на ай-кью, пару психологических, даже сложный комбинированный, но результаты оказались довольно-таки средними, ни в чем я особо не преуспевал, равно как ни в чем и не отставал. Средний человек, наши поздравления. Работу мне советовали не творческую, но и не связанную с точными науками или активными действиями, тоже что-то среднее и неинтересное. Я опять ощутил укол беспокойства. А что если новая память подгружается в сознание не каждый день? Дряба говорил, есть какой-то цикл, может я и впрямь проснулся сегодня обычным человеком? Это было бы разочарованием. Вскоре предстояла встреча с Оксаной и я должен был ослепить ее своим очередным талантом. Без него ослепить хоть чем-то будет сложно. Она меня просто не заметит, как не замечала три года.
   Когда беспокойство усилилось до такой степени, что я стал бродить туда-сюда по комнате и нервно барабанить пальцами по груди, произошло кое-что обнадеживающее. Не задумываясь я включил магнитофон. Там играли "Дорз", которых я раньше очень любил и чьи кассеты собирал с двенадцати лет. Но сейчас музыка показалась мне отвратительной и я выключил магнитофон, с опозданием сообразив, что это, несомненно, благой знак. Значит, я все-таки изменился. Еще неизвестно, в какую сторону, но что-то во мне поменялось. Это было хорошо. Выходило, что надо лишь встретить Оксану, а там уж как-нибудь мои таланты сами начнут переть из меня.
   А там уже разберемся.
   Я еще раз подмигнул своему отражению в зеркале и вышел.
  
  
  
   - Слушай, извини.
   - В чем дело? - я сразу же напрягся. "Извини" могло означать и "Не подходи ко мне больше" и "У меня есть парень".
   - Конспект по Зотову, - Оксана развела руками, - Только потом вспомнила, что дома оставила. Тебе последняя тема нужна?
   - Ну да, - сказал я и торопливо добавил, - Хотя вообще и предыдущие тоже. Я много пропустил в марте.
   - И завтра никак?
   - Никак.
   Хорошо, что она не спросила, почему, мне сложно было бы ответить, отчего я решил переписывать конспект именно сегодня. пара Зотова раз в неделю, а зачет еще через месяц. К счастью, Оксана была тактичной, не удивилась и спрашивать не стала.
   - Ну ладно. Если надо, вынесу, но ко мне домой придется ехать.
   - Домой? А, ну в принципе я сейчас не особо занят. Почему бы... Я имею в виду - отчего б не забежать.
   Она посмотрела мне прямо в глаза и хитро улыбнулась.
   - Саш, ты опять?
   - Что опять? - наиграно, но с достоинством удивился я.
   - Я же говорила... Ну, про то...
   - Оксан, нет. В смысле - ты все равно совершенно замечательная и прекрасная девушка, но сейчас мне действительно нужен конспект.
   Призраки Пушкина и Бэтмэна, простите мне мою маленькую ложь.
   От комплимента у нее немного покраснели щеки, в глазах блеснули искорки.
   - Казанова. Ладно, пошли.
   Добирались мы долго. Оксана жила почти на другом конце города и чтоб добраться до нее приходилось делать пересадку, да еще и идти приличный кусок пешком. Странно, что она не опаздывает каждый день в универ. Вот что значит собранная и пунктуальная девушка...
   Я бы хотел чтоб эта дорога никогда не кончалась. Я мог ехать так годами, мне достаточно было ощущения ее присутствия рядом, изредка появлявшегося в окне призрачного отражения ее лица, ее случайных фраз, оброненных невзначай. Мы говорили обо всяких мелочах и беседа была весьма долгой. Я что-то спрашивал, она смеясь отвечала, с любопытством глядя на меня. К счастью, тему химии никто не поднимал, иначе я сел бы в лужу. Говорили об учебе, о событиях в универе, о последних новостях, газетах, мэре и зоопарке. Я почти не улавливал смысла, мог ляпнуть что-то наобум, но замолчать не мог. Я хотел ехать так вечно.
   Самое обидное - никаких талантов не проявлялось. Я болтал, но и только. Ничего не вспоминалось, руки не рвались ничего делать. Я чувствовал себя как самый обычный человек. Это было чертовски обидно. Когда Оксана не смотрела на меня, я закрывал глаза и мучительно пытался сосредоточиться, вызвать в памяти что-то знакомое. Впустую. Кажется, у меня даже температура поднялась, так я старался сконцентрироваться. Черт возьми, это было просто несправедливо! Я не мог сейчас взять и стать обычным. Не мог! Только не в этот момент, когда я вместе с Оксаной.
   Давай же, давай... Вспоминай, скотина. Чем-то же ты должен быть выдающимся! Я не прошу многого, пусть я окажусь всего лишь талантливым рассказчиком анекдотов или, на худой конец, пусть я стану идеальным джентльменом, но только не пустота!
   Когда мы подъезжали к остановке, темноту перед глазами прорезала короткая вспышка непонятного цвета. И я увидел... Нет, почувствовал... Это было настолько тонко, далеко и неосязаемо, что я замер, боясь вспугнуть это странное и непонятное ощущение. Да, сомнений не было, я видел что-то свое, относящееся к тому "я", которое проснулось сегодня утром. Но ощущение было слишком смазано, бесформенно. Что-то белое... Звуки... Я чувствовал звук, но не слышал его, просто ощущал всем телом и не мог найти сравнения для него. Теплое... Ощущение твердости под пальцами... Жужжание?.. Я почти коснулся его, почти осознал, но тут троллейбус со скрежетом остановился и перед глазами осталась все та же темнота. От отчаянья я едва не зарычал.
   - Саш, ты уснул? Наша. Выходим.
   Она жила в районе, которые называют спальными - огромные внутренние дворы со многочисленными клумбами, древние кубы трансформаторных будок, постоянно шныряющие под ногами дворовые коты, лавочки... Здесь было тихо и спокойно, дома были нежного персикового цвета. Оксана показала на первую же дверь.
   - Моя парадная, - сказала Оксана, отбросив со лба лезущую в глаза прядь, - Ты здесь постоишь?
   - Ну, могу постоять, - сказал я, глядя в сторону и всем своим видом намекая на то, что оставлять человека ждать у дверей невежливо.
   - Хитрюга. Ладно, заходи, - ей ничего не стоило меня раскусить, - Но только в коридор, понял? Дальше не пущу.
   - Дальше я пока и не рвусь.
   У нее дома я был впервые. Там пахло... Так всегда пахнет, когда входишь в чужой дом впервые, ощущаешь множество ароматов, которым даже не можешь дать названия. В прихожей было тесно, Оксана оставила меня стоять там и вышла в комнату.
   - Сейчас принесу. Пару минут.
   - Легко, - сказал я.
   Здесь было очень чисто, красиво и уютно. Приятные обои, столик в прихожей, заваленный всякими вещами, но не в беспорядке, красивые и дорогие куртки на вешалке, отдельно на специальной стойке - важные чопорные зонты. Квартира, без сомнения, была большой и шикарной, чувствовалось сразу от порога. А что, если отец заправляет в банке... На потолке дорогая лепнина, через открытую дверь видная явно деланная по спецзаказу мебель, простая и красивая, как все очень дорогие вещи, блестели на полках хрустальные пепельницы и вазы. Я осторожно сделал шаг в сторону двери чтоб увидеть еще что-то и увидел большой полированный белый бок, на котором сидел солнечный зайчик.
   Это было как озарение, как термоядерный взрыв в голове. Пианино!
   Оно... Точно. Я вспомнил ощущение, настигшее меня в троллейбусе. Сомнений быть не могло. Сегодня в гости к Оксане заглянул второй Рахманинов.
   Торопливо сбросив обувь, я прошел в комнату и решительно поднял крышку. Под ней матово заблестели клавиши. Их было много - черные и белые, как бесконечная зебра, причем одни поднимались вверх, а другие были совсем плоские и почти без интервалов. Я даже представления не имел о том, как играют на пианино. Но это и не требовалось. Все, что нужно, у меня есть. Ну, универсальный идеал, попробуй...
   - Ты чего? - озадаченно спросила Оксана, входя с конспектом в руках, - Я ж просила!..
   Но увидев, что я стою за пианино и мои пальцы на клавишах, она смягчилась.
   - Ты что, играть умеешь?
   Я кивнул. Она заинтересовалась. Видно, сама играла на этом инструменте и теперь к любопытству примешивалась профессиональная гордость. Глаза задорно блеснули.
   - Играю вот.
   - И хорошо? Музыкальная школа?
   - Ну да, давно. А играю... Ну так себе. Нормально вроде. Хотя давно не садился.
   - Ну попробуй.
   Она придвинула стул и я покорно сел. Сидеть за пианино было очень неудобно, клавиатура отсюда казалась бесконечной как лента Мебиуса и непонятно было что делать с локтями. Повозившись, я замер, сосредоточился и мягко опустил руки на клавиши.
   - Давай, - подбодрила Оксана минуты чрез пол, - Играй.
   Я вздохнул. В мозгу не было совершенно ничего - ни смешных закорлючек нот, ни щекотки в пальцах, которая подсказала бы мне, что делать. Великий пианист смущенно сидел и думал о том, как бы нажать первую клавишу и чем ему это грозит. Хоть я и знал, что беспокойство излишне, все пройдет отлично, я немного нервничал.
   - Стесняешься? - она улыбнулась, - Или ноты забыл?
   Я вздохнул глубже и с силой коснулся клавиш. Пианино вздрогнуло и отозвалось трубным гласом раненного слона. От неожиданности я не сориентировался и, очень надеясь, что первый аккорд был оригинален, повел пальцы так, как подсказывало чутье, отчаянно стремясь не отрывать их от клавиатуры. Тяжело в ученьи, легко в бою. Наверно, так учат детей плавать, когда бросают их в воду.
   Звук получался не то чтоб страшный, от него волосы на голове встановились дыбом. Клавиши, такие приятные на ощупь и красивые, стоило мне только коснуться их, то звеняще ухали как мучимые похмельем огромные филины, то отчаянно дребезжали - будто кто-то колотил ложкой по кастрюле. Оксана отпрыгнула от пианино при звуках первых же аккордов, ее лицо выражало что-то среднее между ужасом и удивлением, хотя ужаса, кажется, было больше.
   Но я умею играть! Я лучший пианист в мире! Я Кисьлевский, Донахоу и Горовиц! У меня обязано получаться!
   Сейчас, надо просто дать рукам привыкнуть... Привыкайте, сволочи! Только не останавливаться!.. Ну же!
   Пианино стонало и выло под моими руками, словно в нем были заключены два десятка котов, в ужасе искавших выход оттуда. Я нажимал клавиши правой и левой рукой попеременно или даже вместе, расставлял широко пальцы, даже пытался подражать какому-то джазмену, которого видел давно по телевизору. На все мои усилия огромный монстр отзывался леденящими душу звуками. Под конец я достиг необычайных высот и, слушай это со стороны, решил бы, что звуки записаны во время автокатастрофы посреди цыганской свадьбы. Но к несчастью, со стороны я смотреть не мог.
   От досады, стыда и злости я готов был вырвать клавиши с корнем. Я бы так и поступил, если бы это хоть чем-то помогло. Но помочь тут могло только немедленное харакири и я пожалел, что не проснулся вновь каратистом.
   Наконец я убрал пальцы с клавиатуры. Воцарилась тишина, все еще немного звенящая после моего блестящего выступления. Я готов был сгореть со стыда и не мог поднять глаз на Оксану.
   - Очень... необычно, - сказала она озадаченно, - Кхм.
   - Я просто давно не играл. Забыл... Не получается, извини.
   - Ничего, не страшно.
   Оставаться тут мне было стыдно, я взял конспект, закрыл опозоренное пианино и пошел к выходу. Простились мы с Оксаной тепло, но как-то натянуто - она постоянно смотрела на меня, а я смотрел только на носки своих кроссовок. Не так все должно было закончиться после того, как мы столько говорили. Как-то напряженно, подчеркнуто вежливо.
   Выйдя на улицу, я еще долго стоял, глядя на ее окна, но за занавесками не угадывалось никакого движения. Сплюнув, я пошел домой.
  
  
  
   Дома все тоже не ладилось. Мать пришла с работы уставшая, сразу поинтересовалась, отчего я пропустил учебу и куда позволяю себе надолго завеиваться, как будто не знаю, что скоро сессия и если... Больше всего на свете я терпеть не мог подобные разговоры. На душе и так было паршиво.
   Отличился, гений. Будет тебе уроком, дурак надутый, нечего нос задирать... Я все смогу, я всего добьюсь... Тьфу. Добился. Теперь Оксана будет смотреть на тебя как на окончательного психа. Ты и показал себя полным придурком. Так опозориться - уметь надо. Гений среди удобрений... Удод.
   После ужина мать попросила набрать на компьютере несколько страниц текста, я не горел желанием, вообще хотелось только лечь на диван и отрубиться, но дело было срочное - у них на работе что-то случилось с монитором и иначе никак.
   - Здесь шесть листов! - возмутился я.
   - Ну хоть что-то может успеешь, Саша. Я сейчас не в состоянии.
   - Ладно, - я зло положил руки на клавиатуру и...
   Это было как длинная пулеметная очередь. Я отшатнулся от компьютера и ошалело посмотрел на свои руки.
   Обычные руки. Не совсем обычного человека.
   - Что за...
   На экране был текст, символов полсотни, не меньше. Набранных без единой ошибки. Я посмотрел в текст, положил пальцы на клавиши еще раз и они вдруг замелькали, стали практически прозрачными, зато клавиатура застрекотала как маленькая швейная машинка. Через десять секунд закончилась страница. Мои пальцы, ничуть не изменившиеся.
   Я оттолкнул клавиатуру и начал смеяться. Смех получился долгим, раскатистым и очень громким. На глазах у меня выступили слезы. В соседней комнате что-то недовольно заметила мать, а все смеялся и не мог остановиться. Меня словно подключили вместо обойного молотка - я смеялся, смеялся, смеялся и не мог даже вдохнуть воздуха.
   - Чтоб тебя... - простонал я, когда смех перешел в дрожь, вытирая щеки, - Боже мой... На Земле столько людей и столько профессий, а только я умудрился стать лучшей в мире машинисткой...
   С работой я справился быстро и сразу лег спать. Сон был глубокий, без сновидений.
  
  
  

ГЛАВА 6

среда

  
  
   Просыпаться было тяжело. Я долго лежал и смотрел на осколки весеннего солнца, дрожащие на потолке. Они были разной формы и всех оттенков, от кипящего оранжевого до бледно-желтого - как будто кто-то намешал на палитре всех красок и ляпнул ей в потолок. Оторваться было трудно, почти как от глаз Оксаны.
   Оксана...
   Я вздрогнул. Это выступление она не скоро забудет. А ведь с самого начала говорил себе - не спеши, используй только то, в чем уверен. Нет же, решил импровизировать, гений сельский.
   Из зеркала на меня смотрело немного бледное, но узнаваемое лицо. Я осторожно разглядывал его, как лицо совершенно чужого человека. Кто я сегодня? Что я умею? И с какой стороны на этот раз придет подлость? Это было похоже на то ощущение, когда засовываешь руку в большую коробку и вслепую шаришь там, пытаясь нащупать лежащее внутри. Полная неизвестность. Снаружи все просто и понятно, видно каждую мелочь, а внутри темнота и неизвестность.
   И даже немного жутко, потому что нащупать можно решительно что угодно.
   - Доброе утро, - сказал я сам себе. Отражение улыбнулось. Глаза у него были совсем как у меня, но смотреть в них долго я отчего-то не решился.
   Мать уже ушла, первой пары нет - это хорошо. Можно не спеша позавтракать. И заодно подумать, кто я сегодня. Маляр? Секретарь? Дворник? В чем еще проявится моя неугомонная гениальность, от которой пока одни проблемы?
   "Не скули, Сашка, - сказал я строго сам себе, - Не каждый день на улице праздник. И нечего просить у природы большего, Мичурин в тебе еще не проснулся." Не важно, какую форму примет мой дар сегодня, главное - не спешить и разумно использовать все его преимущества, какими бы они не были. Пока опыта маловато, но со временем это начнет получаться. И тогда я стану самым счастливым человеком. Человеком с тысячью лиц.
   В пальцах появился зуд. Это было хорошо, ощущение было знакомым и подсказывало, что руки тянутся к привычной работе. Только вот к какой?.. На них ведь не написано. Может, они скучают по лопате? Или по автомату? Черт их разберет, эти противные руки. "Ничего, - успокоил я себя, - Сами вспомнят. Главное не забивать себе голову, расслабиться, а там уж видно будет.
   Расслабиться было сложно. Чтобы отвлечься я убрал на кухне, помыл посуду, вытер пыль. Такая несложная домашняя работа занимает руки и освобождает голову, как раз то, что мне сейчас требовалось. Но и тут неприятности преследовали меня с поразительным упорством. Стоило неловко повернуться - и я смахнул веником стоящую на столе чашку. Сама она уцелела, но ручка отвалилась и разбилась на две части. Чашку было очень жаль, она была старой, еще бабушкиной.
   - Ай-яй-яй, - пробормотал я в отчаяньи, - Что же это такое... Дурак безрукий.
   К счастью, ручку удалось приклеить обратно и выглядела она почти так же. Но желания что-то чинить или делать от этого не возникло, только радость по поводу спасенной чашки. Осознание себя все не приходило. Тяжкая доля мульти-идеала - каждое утро пытаться понять, кто же он, искать под грубой оболочкой настоящего себя, который не может выбраться на свободу... Мне стало жаль себя. Даже в носу захлюпало и зачесались глаза - как в детстве, когда обиды и злости было так много, что они норовили хлынуть солеными ручьями на щеки. Потом мне стало опять стыдно. Что я, в самом деле, сижу и как баба носом хлюпаю... С моим даром радоваться надо и песни петь. Я же мечта для миллионов женщин! "По крайней мере для одной ты точно не мечта, - вздохнул внутренний голос, - Может, рассказать ей правду?" Что я - жертва проведенного в лаборатории третьего корпуса эксперимента? Вот уж точно. Тогда она и подавно будет смотреть как на зачумленного. То есть нет, когда-то я, конечно, во всем признаюсь, но не сейчас. К тому же неизвестно, как она все это воспримет. Вдруг испугается? Ой, мне бы и самому страшно бы стало на ее месте... Встречаешься ты с парнем, вроде симпатичный, умный, хоть и сумасшедший временами, а тут узнаешь, что он и не парень, а плод эксперимента! С ума сойти можно. То есть отношения, может, и продолжатся, но все равно - страх, недоверие... Нет-нет-нет, Оксане я ничего говорить не буду. Лучше быть в ее глазах талантливым психом, чем чудовищем из пробирки.
   Позвонил Дряба.
   - Ну что, кем ты сегодня? - спросил он осторожно, когда мы поздоровались.
   - Ой, сам хотел бы знать.
   - То есть не чувствуешь пока?
   - Не-а.
   - Ну хоть что-то же есть? - нетерпеливо спросил он. Иногда Дряба ужасно бесчувственный и не имеет никакого представления о такте, - Ощущения там какие-нибудь, желания...
   - Ничего нет, - вздохнул я, - И ощущения тоже какие-то... странные. Грустно опять.
   - Грустно? - он оживился, - Это уже о чем-то говорит! Грустно, грустно... Черт, не знаю. Что угодно может быть. Надо проверить.
   Со вчерашнего дня Дряба завел отдельный журнал, в котором фиксировал все, что со мной происходит, причем добивался протокольной точности и хронометража. Он утверждал, что все это для науки неоценимо и мы должны фиксировать каждый шаг развития моих "я", потому что второго шанса может и не быть. Вдруг только мой мозг так неадекватно отреагировал на импульсы кутиковской машины? Или ошибка, закравшаяся с легкой Дрябиной руки в эксперимент, так сложна, что воспроизвести ее он не сможет?.. Поэтому он решил, что каждый день надо тщательно изучать мое состояние - и тела и мозга, а кроме того тщательно записывать все ощущения и действия. Поэтому он завел привычку звонить мне каждые полчаса и интересоваться новостями. Голос у него всегда был возбужденный и радостный, как у ученого, который гладит по холке любимую лабораторную мышку. Иногда Дряба казался мне противным в своем фанатическом энтузиазме. Может и не лучший друг, но можно же проявлять хоть каплю сочувствия и понимания? Или я слишком многого прошу? Он ведь сам прекрасно знает насколько мне нелегко, как все это ужасно утомляет, все эти метания туда-сюда, невыносимые стрессы, неприятности... И Оксана еще эта... Она замечательная девушка, но иногда как дура, честное слово. Можно подумать, она не замечает, как я к ней отношусь, могла бы хоть интерес проявить ведь?
   - Только не сейчас, - торопливо сказал я, - Лучше вечером заеду.
   - Лучше днем. Информации пока мало, но мне кажется, что с течением дня проявление твоих, так сказать, новых способностей усиливается.
   - Я тебя не понимаю. Не можешь выражаться яснее?
   - Я имею в виду, что твое ежедневное "я" утром слабее, чем днем, а вечером уже набирает полную силу. Конечно, пока это лишь теория, надо собирать информацию, анализировать. Предстоит очень долгая и кропотливая работа. Чертовски важно сделать наблюдения на разных этапах формирования...
   - У меня пары. И к тому же я собираюсь прогуляться с Оксаной.
   - Только на минутку! Минутка и все. Понимаешь, Саша, я должен проверить до вечера. К тому же есть еще одна теория и...
   - Почему ты не можешь хоть раз в жизни выслушать меня? Это что, очень сложно? Или я так многого прошу? Можно ведь иногда прислушаться и к моим словам, правда?
   - Саш... - Дряба как-то смущенно замолчал. Наверно, ему было стыдно.
   - Вечером и точка. Что?
   - Нет, я так, - он подышал в трубку, - Показалось. Ты точно ничего не чувствуешь?
   Я рассердился.
   - А что я могу чувствовать? Я тебе уже тысячу раз говорил - ничего я не чувствую, сколько можно меня мучать. Я что, пустое место? Или ты просто не замечаешь того, что я говорю? Тебе наплевать, да? Я буду лабораторной мышью, а ты будешь себе сидеть, писать, плевать потолок и думать о нобелевке? Так заведи себе других мышей и развлекайся с ними!
   - Саша, извини, - примирительно сказал он, - Я понимаю, что для тебя это важно. Но ведь и для меня тоже.
   - Тогда дай мне покой! - закончил я и повесил трубку. Иногда с этим Дрябой разговаривать невозможно, ведет себя как набитый дурак.
   Цветы на подоконнике стояли сухие, все еще немного раздраженный после разговора, я набрал в чашку воды чтоб полить их. Может, я прирожденный садовник? Что ж, это объяснило бы, почему я так грустно и одиноко чувствую себя с утра. Цветы были красивые, я нежно погладил их пальцем. Такие мягкие, нежные, от них такой запах... Касаться их было приятно, я подумал, как было бы здорово вместо трех куцых цветков держать в руках сразу много, целый огромный благоухающий букет...
   Ботаник? Не очень обнадеживающе. С другой стороны, могло быть и хуже, стал бы я каким-нибудь ассенизатором - как тогда вообще перед Оксаной показаться? На самом деле не так уж и здорово быть человеком с тысячью лиц и тысячью жизней. И очень тяжело искать самого себя...
   Поглаживая цветы, я рассеяно смотрел в окно. Апрельское утро выдалось неожиданно прохладным, несмотря на ясное небо и солнце. Стекло со внутренней стороны покрылось непрозрачной завесой, похожей на туман, состоящей из крохотных мутных капелек воды. Я коснулся стекла и на нем осталась точка, сквозь которую можно было различить деревья напротив дома и кусочек голубого неба. Я повел пальцем дальше, на стекле появилась черта. Не задумываясь, я продолжил ее, сделал пару штрихов, провел волнистую линию...
   - Черт побери, - сказал я, потрясенно глядя на стекло, - Не может быть.
   Нарисованная штрихами огромная роза была прекрасна, невозможно было поверить, что ее сотворил всего лишь палец на запотевшем стекле. Я смотрел на нее и не мог оторвать глаз. Посмотрел на свою руку. Обычная рука, та же самая, что я видел столько лет. И пальцы не стали тоньше, и мозолей не убавилось...
   - Не может быть, - повторил я, - Неужели мне наконец повезло?..
   Я бросился в свою комнату, сшибая по пути стулья. Там, заваленный всяким мусором и старыми газетами, стоял за шкафом холст. Он стоял там много лет, отец раньше пытался рисовать, но забросил, тем более, что ничего выдающегося достичь не смог. Я вытащил холст, он был совсем старый, как потрескавшийся, тяжелый, но на нем можно было рисовать. С красками было хуже, в кладовке я нашел лишь старую школьную акварель, к которой не прикасался Бог знает с каких времен. Но все это было неважно, с облегчением, чувствуя горячий трепет в груди, понял я. Главное - в руках. В себе самом. Человек, которому есть, что рисовать, будет рисовать углем на бетонных стенах и красоты, лежащей в каждой линии, в каждой угольной точке, будет столько, что люди будут рыдать, глядя на это.
   Холст был чист, он напоминал грязноватый снег на клумбе перед домом, но я знал, что достаточно прикоснуться к нему кистью - и на нем появится что угодно. Сказочные дворцы, укрывшиеся в оазисах выжженных пустынь, алые кипящие закаты над никогда не существовавшими реками, седые мудрые вершины гор, протыкающие небо или обсидиановые таинственные тени на садовых аллеях, которые могут рассказать тишиной обо всем на свете. Я задумался. Нет, лучше нарисовать просто мужчину. Сильное прекрасное тело, идеальное, как у статуй Микеланджело, воплотить в плоском изображении этот дух, ощущение... Что может быть красивее прекрасного и здорового мужского тела? Это центр Вселенной, самое невероятное и замечательное из того, что смогла создать природа, не случайно столько художников и скульпторов потратили свою жизнь, пытаясь воссоздать его на бумаге! Я мечтательно прикрыл глаза, ощущая, как в пальцах дрожит маленькая куцая кисть.
   Это будет шедевр, я уже чувствовал. Может, я нарисую лишь одну картину, но ей будут восторгаться все, кто увидит ее, она будет дышать красотой, искусством, вечностью идеальных черт. Я стану известен, у меня появятся поклонники и ученики, даже Оксана...
   Оксана?..
   Ой, совершенно забыл про нее. А ведь я хотел нарисовать ее, как только стану художником. Вот она - возможность! Сашка, ты держишь свою судьбу в своих руках, в прямом смысле слова. Ты можешь нарисовать ее и это будет так прекрасно, что она больше не сможет делать вид, что тебя нет. Ты очаруешь ее...
   Но отчего-то рисовать Оксану не хотелось. Я с некоторым раздражением подумал, что женские портреты всегда чересчур пошлы и однообразны, в них никогда не удается передать дыхание прекрасного. Все эти губки, носики, капризные локоны... Неэстетично и пошло, как ни старайся. В "Моне Лизе" есть свой шарм, да и "Инфанта" Веласкеса может порадовать глубоким цветом, но по большому счету все это мелочно и глупо...
   Какая-то Оксана, которая, к тому же, совершенно лишена вкуса. Как та ее жуткая зеленая кофточка, просто кошмар. И красится она тоже безвкусно, надо это признать. Нет, девушка она, конечно, хорошая, вот только... Что в ней такого, если начистоту? Те же губки, носик... Ничего интересного, будем откровенны. Мила, но и только. И чего меня вообще на нее повело?
   "Саша, - сказал я себе очень строго, - Что с тобой? Только стал художником и уже превратился в эстета и зануду? Ты же ее любишь." Действительно, что же это я так? Я ее люблю, я хорошо это помнил, но вот вызвать само ощущение любви оказалось сложно, как всматриваться в старую размытую фотографию. Это меня обеспокоило. Может ли быть такое, что чувства к Оксане действительно остыли или сейчас я просто смотрю сквозь призму восприятия человека, которым никогда не был, но которым, в то же время, являюсь? Художники - люди искусства, ищущие прекрасное и чистую форму, возможно и любовь они воспринимают иначе.
   Я стиснул зубы. Да, так и есть. Но что бы я ни чувствовал сейчас, надо рисовать, пока я могу. Завтра все вернется, вернутся и чувства, а вот таланта уже не будет.
   Очень тяжело уговаривать себя, что ты сам, тот, кем ты себя чувствуешь - ненастоящий, а вот завтра придет настоящий и все будет хорошо... В этом что-то есть от сумасшествия. Хотя, говорят, все великие художники были немного тронувшимися.
   - Оксана, - сказал я шепотом и прикоснулся кистью к холсту, - Я обещал.
  
  
  
  
   Я встретил ее на ступенях второго корпуса. Она спускалась быстро, глядя себе под ноги и не замечая меня.
   - Приветик, - сказал я немного нерешительно и оттого тихо. Но она услышала.
   - Саша? Привет, - она улыбнулась. Улыбка была красивой, но чересчур широкой, отчего на щеках были видны морщинки. А ведь эта самая улыбка опьяняла меня несколько дней назад так, что перед глазами темнело. Ничего, просто устал, да и к новому "я" только предстоит привыкнуть. Как там Дряба говорил, прихватывает ощутимо только днем?.. На моих часах было три. Что ж, посмотрим.
   - Я тут принес тебе. Это подарок, - холст был упакован в газету, мы отошли от главного входа к скамейке и я стал его разворачивать, - Извини, еще не подсохло полностью, руками на касайся.
   - Ой, это что? - на ее лице появилась неуверенность, - Это мне?
   Сегодня на ней была плиссированная синяя юбка, которая совершенно не шла к ее белой блузке и синему же жакету. Просто поразительно, насколько у некоторых людей отсутствует вкус! И эти туфли... Неужели нельзя было найти что-то более подходящее? Оксана, конечно, девушка замечательная, но одеваться не умеет совершенно. Странно, что я этого не замечал раньше. И серьги... Надо будет ей посоветовать найти что-то получше, сейчас носить такие - признак дурного вкуса и пошлости.
   - Ого, - она и в самом деле была потрясена. Портрет удался, я рисовал его серыми и алыми красками, в манере немного необычной, но, несомненно, эффектной. На холсте Оксана сидела на скамье, рассеянно и мечтательно глядя куда-то вдаль, а на лицо ее падали лучи закатного солнца цвета старого вина. Получилось очень атмосферно. При взгляде на холст становилось даже зябко, будто ты сам не смотришь со стороны, а сидишь там, глядя на закат. Несомненно у меня получился, может, и не бессмертный шедевр, но нечто весьма и весьма достойное, - Саша...
   - Ну как? - не удержавшись, спросил я.
   Минуты пол она не могла говорить.
   - Потрясающе. Это... это ты мне?
   - Тебе. Кажется, похоже получилось, да?
   - Саша!
   Она вдруг наклонилась и поцеловала меня. Поцелуй был направлен в щеку, но я от неожиданности дернул головой и он пришелся в угол губ. Странно, но никаких особенных чувств у меня это не вызвало. То есть сам поцелуй был приятен, но не отозвался внутри, просто прикосновение теплых и влажных губ. Никакого трепета. Просто поцелуй, прикосновение одного человека к другому. Мне стало немного не по себе.
   Просто устал, вот в чем дело. Нельзя думать об одной женщине столько времени и требовать чтоб чувства были так же свежи, как в первый день. Все сразу не получается, Сашка, уж кому как не тебе это знать...
   - Очень красиво, - она все еще не могла оторваться от картины, - Ты потрясающе рисуешь.
   Похвала была приятной, я почувствовал, что зарделся.
   - Спасибо.
   - Никогда не видела ничего настолько красивого. Ты, наверно, долго учился рисовать?
   - Да нет, не очень. Это так... импровизация.
   Она смотрела на меня с восхищением, этого трудно было не заметить. Черт, за такой подарок кто угодно будет смотреть с восхищением! Но сейчас мне чего-то не хотелось благодарностей. Проще всего было попрощаться и уйти.
   Что со мной? Единственный раз в жизни я сделал Оксане что-то приятное и вместо того чтоб воспользоваться ее благодарностью пытаюсь сбежать? Тогда, когда у меня впервые получилось обрадовать ее, а не разочаровать? Что со мной? Нежели настолько глубокий отпечаток моего другого "я", что я не испытываю почти никаких чувств, когда смотрю на Оксану? Возможно ли такое?
   - Мне никогда не дарили ничего более красивого, - она улыбнулась, глядя мне в глаза, - Саша, ты такой хороший и такой странный...
   - Почему я странный, что ты имеешь в виду? - вдруг завелся я, - Если я сделал что-то в первый раз, это еще не значит, что я странный! И вообще, почему странный? В смысле, я глупо выгляжу? Или странно одет? Почему я странный?
   Оксана рассмеялась и я опять подумал, что она совершенно напрасно красит губы светло-алой помадой, ей это не шло.
   - Нет, ты по-хорошему странный. Действительно не такой, как все. Каждый день творишь что-то такое, - она задумалась, - Необычное. С тобой весело.
   О, Оксана, ты даже не представляешь, насколько со мной весело. Даже мне самому.
   - Спасибо. Значит, выгляжу я нормально? Точно?
   Меня очень обеспокоило то, что я могу не замечать чего-то, вдруг - ужас! - у меня расстегнулась ширинка или на спине помялась рубашка?.. Ощущение того, что со мной может быть что-то не так было невыносимо. Вот иду я по улице, а все окружающие замечают то, чего не вижу я, что они могут подумать обо мне...
   Не удержавшись, я вытащил из кармана зеркало и тщательно осмотрел себя. Вроде все было в порядке, я убедился, что лицо хорошего оттенка и глаза смотрят выразительно. На всякий случай я провел пальцем по губам и убедился, что они принимают весьма милый алый цвет. Раньше я вроде особенно не следил за своей внешностью, но сегодня мое "я" волновалось на этот счет. Вероятно, тонкая натура художника, имеющая дела с формой и цветом, не могла допустить чтоб я выглядел небезупречно. Перед тем, как пойти за Оксаной я часа два размышлял, что одеть. Некоторые вещи меня полнили или не подходили по цвету к глазам, другие не гармонировали друг с другом, а то и вовсе вышли из моды. Я тщательно уложил волосы, идеально побрился, проверил чтоб на одежде не было ни единой складочки, а сейчас, стоя рядом с Оксаной, все равно чувствовал беспокойство. Как будто что-то забыл. Или упустил что-то важное. Пока мы шли к остановке я мучительно размышлял, позабыв про Оксану. Может, волосы разлохматились? Или обувь запачкана? Вроде нет...
   Мне стало казаться, что прохожие обращают на меня внимание, мысль о том, что они видят что-то упущенное мной мешала сосредоточиться.
   - Странный запах, - заметила Оксана, понюхав мое плечо, - Что это за одеколон?
   - Нет, - я немного смутился, - Это мамины духи. У них запах лучше.
   Оксана как-то странно посмотрела на меня.
   - А, - сказала она, - понятно. Хороший запах, да. Пройдемся еще остановку? Погода хорошая. Можно через парк пойти.
   - Да, замечательная погода, - согласился я, - У меня есть немного времени.
   Мы свернули в парк чтоб срезать угол. Здесь было волшебно - свежие листья на деревьях блестели, как отполированные изумруды, пахло чем-то воздушным, весенним, необычайно легким. Воздух был такой прозрачный и чистый, что даже трудно было набрать полную грудь - как будто пытаешься выпить море.
   - Хорошо здесь, правда? - спросила она.
   - Да, очень мило, - сказал я, - Чистенько так. И солнышко.
   - Ты любишь гулять? Можно как-нибудь сходить погулять, пока погода такая. В мае уже не то.
   - Можно. Но у меня быстро устают ноги. И к тому же сейчас так трудно найти хорошую обувь.
   Что я несу? Какая обувь? И что за капризный тон? Мне хотелось отвесить себе звонкую пощечину чтоб мысли хоть немного пришли в порядок. Но все оставалось по-прежнему. Идти рядом с Оксаной было легко и приятно, но и только. Сердце билось ровно и спокойно, никакой дрожи, и кровь в жилах уже не кажется кипящей. Вообще все это отдалилось, покрылось матовым туманом, как утром окно на кухне. Мне хотелось чего-то другого, но чего - понять не мог я сам. Только чувствовал себя бесконечно одиноким и чужим в этом парке.
   Людей было много, пользуясь хоть и прохладной, но весенней погодой многие вышли погулять или просто посидеть на лавочках. На нас смотрели, но особого внимания не обращали. Мне это показалось обидным, наверно взыграла гордость непризнанного художника. До смерти вдруг захотелось чтоб меня провожали взглядами, оборачивались мне вслед, шептали друг другу на ухо... До меня только сейчас дошло, как же важно и необходимо быть не просто частичкой этого мира, а его центром. Умереть в безвестности, просто средним серым человеком - вот что было бы самым ужасным. Ужас, а ведь я столько лет жил в этом муравейнике и ни разу не думал об этом... О том, что надо выделиться, быть особенным, сражать людей красотой и обаянием, привлекать к себе внимание... Я совершено не думал об этом и считал, что живу. А на самом деле вел жизнь серой мыши, до которой никому нет дела. К счастью, сегодняшнее "я" открыло мне глаза.
   Я машинально стал ловить чужие взгляды, подмечая, на кого больше смотрят - на меня или на Оксану. Конечно, у Оксаны ноги длиннее и, если начистоту, нос покрасивее моего, зато я куда стильнее и моднее одет, плюс эта ее неуместная косметика... Интересно, кто из нас красивее? Я старался идти как можно плавнее, расправив плечи и немного отставив бедра, одновременно следил за тем чтоб ноги становились ровно и изящно. Единственная мысль, омрачающая удовольствия от ощущения, что на меня смотрят и видят мою неотразимость, касалась волос - я боялся, что весенний ветер растрепал прическу, которую я так долго укладывал. Может, у Оксаны есть лак для волос?.. Надо будет еще спросить про гигиеническую помаду, потому что от этого противного ветра могут начать шелушиться губы, а тогда вообще будет стыдно выйти из дома.
   Нет, я все-таки был красивее. Убедившись в этом, я успокоился. Оксана, конечно, тоже неплохо выглядит, но на меня смотрят больше, по сравнению со мной она не так привлекает внимание. Это радовало.
   - Ты всегда такой разный? - вдруг спросила она, с любопытством глядя на меня.
   - В каком смысле? - занервничал я. Что это она, интересно имеет в виду?
   - Я думала, что знаю тебя. Но каждый день ошибаюсь. Ты снова что-то такое придумываешь и я начинаю сомневаться, знаю ли я тебя вообще.
   "На что она намекает? - думал я, стараясь сохранить невозмутимое лицо, - Что-то тут не так. Что она хочет сказать этим?.."
   - Ну прямо уж, - хихикнул я, - Можно подумать, я как-то изменился.
   - Ты изменился, Саша.
   - В каком смысле?
   - Ну... Мне сложно сказать. В тебе что-то меняется. Ты... загадочный, - она засмеялась чтоб скрыть неловкость.
   - Загадочный?
   Мне это понравилось. Быть загадочным приятно, это интригует.
   - Я вижу тебя одним, а через минуту ты уже другой... Знаешь, если честно, мне даже немного жутко. Только не смейся. Знаю, наверно это все мне только кажется.
   - Ой, Оксаночка, я абсолютно серьезен, честное слово. Это... это странно, что я произвожу такое впечатление.
   Она опять посмотрела на меня немного необычно. Завтра же пойду в парикмахерскую, сделаю химическую укладку...
   Мимо нас прошли два парня, наверно тоже из универа, только на курс или два младше. Довольно милые лица, даже не знал, что у нас учатся такие приятные ребята. Жалко, что я с ними не знаком. Вот у этого, правого, такой подбородок... и глаза... о, зеленые? Интересно, это они на меня посмотрели? Жаль, если не на меня, мне кажется, мы бы подружились. Сейчас так сложно найти хорошего друга, эти парни такие предсказуемые и наглые... Черт, а вдруг он посмотрел на Оксанку? Нет, не может быть! Нет-нет-нет, он смотрел не на нее. Скорей всего на меня, почти уверен. Мысль о том, что Оксана могла привлечь их внимание больше, мешала думать об остальном.
   Хотя, Саш, зачем тебе какие-то незнакомые парни? Они красивы, но... Стоп. Я помотал головой. Что-то не так. Что-то очень сильно не так. У Оксаны было удивленное лицо. И что-то еще просматривалось в этом лице, вроде бы знакомое, но...
   Я чувствовал так, будто вокруг происходит что-то, чего я уже не могу контролировать. Как огромный водоворот. Какую-то долю секунды я видел двумя парами глаз и был действительно разными Сашами. И здесь крылся какой-то подвох. "Космическая гармония, - мне хотелось заскрипеть зубами, - Должна быть какая-то подлость, которая снова мне помешает. Но в чем же она? В чем?"
   Я мучительно вглядывался в окружающее, незаметно щупал себя, но напасть на след не мог. Все было привычно и нормально, лишь тонкий, едва ощущаемый зуд в висках подсказывал - я опять где-то ошибся.
   - Саша, ты в порядке? - обеспокоено спросила Оксана.
   - Я? О да, конечно, - я попытался улыбнуться, - Все замечательно. Так что ты говорила?..
   - Ничего... Нет, я так. Не обращай внимания.
   На остановке стоял высокий плечистый парень, чем-то похожий на Корыча, но постарше. Увидев его, я почувствовал, что ноги стали слабыми и ватными, а в горле пересохло. У него был такой крепкий торс, длинные стройные ноги, крепкие сильные руки... Мне почему-то захотелось стать рядом и прикоснуться к нему, даже в низу живота защекотало. Захотелось, чтоб он посмотрел на меня и улыбнулся. И положил руку мне на плечо. Вообще захотелось ощутить запах здорового сильного мужчины, такой приятный и волнующий... И эта ямочка на подбородке, о... Интересно, какие у него губы? Наверно, сильные, уверенные, настойчивые...
   Проходя мимо него, я прикрыл глаза и едва заметно улыбнулся ему. Он почему-то очень смутился и торопливо залез в первый же подошедший троллейбус. "Вот так всегда, - подумал я мрачно, - Все они такие".
   Что-о-оо?!
   То, что раньше зудело в висках грохнуло без всякого предупреждения по мозгу огромным молотом. Перед глазами поплыли сотни солнечных зайчиков.
   Нет! Не может быть! Дьявол... Неужели... Но ведь так не бывает!
   Только не со мной!
   - Вот и мой, - сказала Оксана. Ее троллейбус действительно подходил к остановке, - Еще раз огромное спасибо за картину. Мне было очень приятно. Если хочешь, могу пригласить в гости. А? У меня есть немного времени, можно посидеть, поболтать.
   - Нет-нет... Я... я занят, - торопливо забормотал я, - И голова болит. Давай как-нибудь в другой раз?
   - В другой? - она пожала плечами. Было видно, что она в недоумении и откровенно озадачена, - Давай в другой, как хочешь. Пока, Сашенька.
   - Пока.
   Как только за ней закрылась дверь и троллейбус отошел, я выхватил телефон и трясущимися пальцами выбрал номер Дрябы.
   - Алло? - ответил он почти сразу.
   - Сволочь очкастая! Я тебе за твой эксперимент... Да ты... Я тебя убью, падла!..
   - Стой-стой-стой, Саш, - сбитый с толку моим криком, Дряба растерялся, - Ты это чего? В чем дело? Как-то не так себя чувствуешь?
   - Не так? Не та-а-аак?! Сейчас я расскажу тебе, как себя чувствую!
   - Давай ты успокоишься и...
   - Успокоюсь? Сволочь ты!
   - Да в чем дело-то, объясни по-нормальному!
   - Эта твоя машина...
   - Не моя, а...
   - ...она, значит, особенности восприятия меняет, да? Исходя из памяти?
   - Ну вроде того...
   - И характер может менять?
   - Насчет характера не знаю... сложно, понимаешь, вот так взять и... - Дряба смутился, - В каком-то смысле... Просто как наслоение, в каком-то роде. Просто есть понятие личностных качеств и...
   - И эти личные качества меняются, значит? Отвечай!
   - Да откуда мне знать, этого вообще никто в целом мире не знает! - не выдержал он, - Просто теория... Что вместе с профессиональными свойствами передаются и личностные, то есть те, которые были свойственны тому твоему "я", что доминирует сегодня. Это ведь не проверено и... Мы же сами это и проверяем! Если бы ты пришел...
   - А сексуальная ориентация - личностное качество?!
   Наверно, я сказал это слишком громко, несколько прохожих обернулись.
   Дряба стал заикаться.
   - Ч-ччто? В как-к-ком смысле? Сексуальная - то есть...
   - То есть представь себе! - рявкнул я в трубку. На другом конце невидимого провода что-то упало, - Ну как?
   - З-знаешь... - торопливо заговорил он, - Это, конечно... гммм... Ну а что делать... В общем, я думаю, сегодня приезжать не обязательно. Давай лучше завтра, а? Проведем обследование, посмотрим... Сегодня я уже занят и...
   Я повесил трубку. Немедленно, немедленно домой! Пока не случилось страшного.
   Художник, чтоб его, творческая натура... И Дряба тоже хорош! Мог бы предупредить! Кто вообще подумал о таком? Я из-за него... Гад очкастый. И вообще все эти мужики иногда такие...
   Поперхнувшись, я перешел на бег.
  
  
   Спать я лег злой - вдобавок ко всему выяснилось, что на подбородке у меня две морщинки. Однако несмотря на это, уснул я сразу, как упал в темный колодец, спал долго и никаких сновидений за эту ночь мне не явилось.
  
  
  

ГЛАВА 7

четверг

  
  
  
   Я проснулся от звонка.
   Вообще просыпаться от звонка еще хуже, чем от будильника - настойчивый, тонкий поначалу звук грубо врывается в твой утренний сонный мир, мягкий и уютный, вонзается пульсирующей спицей прямо в мозг и крутится там как сверло. И если от будильника еще можно отгородиться, представить, что он звонит где-то там, в другом измерении и не для тебя, то с телефоном это гораздо сложнее. Наверно, при конструировании для них подбирают специальные звуковые волны, воздействующие на мозг спящего человека, приказывающие немедленно открыть глаза и снять трубку.
   - Амммм... Гхм... - сказал я, чувствуя ухом теплую пластмассу, - Алло.
   - Саша, привет.
   Это была Оксана. Сон сдуло мгновенно, как мыло, которое, смывает струей душа в сток.
   - Кхм... Привет.
   - Не разбудила?
   - Да нет. А ты чего не на парах?
   - А ты? - мне показалось, что сейчас она улыбается.
   - Проспал.
   - А я прогуляла, - Оксана рассмеялась в трубку и меня пробрало пятью тысячами теплых иголочек по всему позвоночнику, - Не могу в универ идти, когда такая погода.
   - Да я... То есть я тоже. Весна, да. Красиво, правда?
   - Очень. Жаль, что сирень еще не расцвела. Сирень очень люблю.
   - Я тоже. Очень.
   - Слушай, не хочешь за компанию прогулять?
   - С тобой?
   - Ага.
   Наверно, я все еще спал. После всего того, что я выкинул, после всех этих безумств... Надо быть сумасшедшим чтоб гулять со мной.
   - Я б с удовольствием, - сказал я, стараясь говорить спокойно, - Было бы супер.
   Я представил ее, будто перенесшись по многим километрам проводов, разделяющих нас в эту секунду. Увидел, как она стоит и улыбается, прижимая к маленькому острому плечу телефонную трубку, как озорно и мягко блестят ее глаза, как пульсирует тонкая жилка на ее шее, как ее теплое дыхание оставляет мельчайшие капельки влаги на телефоне...
   - Здорово, - обрадовалась она. Радость была искренней, - Только попозже чуть, хорошо? Где-то в двенадцать.
   - В двенадцать. Отлично!
   - Сразу в парке, на крайней аллее, где фонтан.
   - Я знаю, да... Буду обязательно.
   - Хорошо. Давай! - ее голос превратился в шорох и пропал, сменившись частыми гудками.
   Я положил трубку и сел на диван, прижав руки к вискам. От волнения едва не стучали зубы. Оксана пригласила меня! Второй шанс? Хотя скорее пятый.
   Зеркало ничем не могло мне помочь, но я по привычке заглянул в него. Александр Вакшин изнутри хмуро покосился на меня. Под глазами у него были складки набрякшей кожи, наверно мало спал, да и вообще взгляд был потухший. Что за человек сейчас смотрел на меня? Чем он занимался, о чем думал?
   Поправка - не он. Я. Сейчас именно я смотрю в зеркало и вижу лишь свое отражение, тот Сашка, что пил вечность назад пиво, сидя на теплой трубе, сейчас ушел туда, где его даже не разглядеть. Слился с сонмом бестелесных призраков, вместилищем для которых является мой мозг. Я вздохнул и отражение тоже вздохнуло. Двадцать лет жизни, двадцать лет считаешь, что твой мозг - это дом для твоего я, а потом приходит минута и начинаешь понимать, что это не дом, а огромное подземелье, которое не обойти за всю жизнь. Подземелье, в котором полно темных углов, где никогда не бывает света и может находится что угодно, бездонных штолен, расщелин и тупиков. Царство неизвестности и хаоса вместо фундамента. Дом, построенный на могильном кургане, куда по ночам просачиваются духи умерших людей.
   Я невольно вздрогнул - сравнение и впрямь получилось жутковатым. Ведь в каком-то смысле в меня действительно каждую ночь вселяются мертвецы - те Саши Вакшины, которые никогда не существовали, хотя могли. Не получившие путевку в жизнь, оставшиеся прозябать в непроглядной темени моего подсознания. А путевку получил бездарь, не умеющий почти ничего. И сейчас из зеркала на меня смотрит живой мертвец, обретший один день жизни в реальном теле...
   Нет, нельзя о таком думать. Ведь не думает же о таком Дряба! Для него это все нейроны, синапсы, доли мозга, импульсы... Он точно не станет думать о живых мертвецах и прочем вздоре. Значит и мне не стоит себя заводить. Чем меньше думаешь о таком вздоре, тем лучше. Вот стою я, гляжу на себя в зеркало и вижу свое собственное живое лицо. Даже симпатичное по-своему и...
   День за днем мертвецы могут приходить, смотреть на мир моим глазами, дышать моим ртом, говорить моими губами. А настоящий "я" давно разложился в темных лабиринтах подсознания, распался на нейроны, его клетки сожрал некроз. От него осталась только оболочка, которая как марионетка еще долго будет ходить, представляться Александром Вакшиным, может даже целовать Оксану и посещать универ. И никто в целом мире не догадается, что все это - только маска, из-за которой скалится мертвец, жаждущий почувствовать настоящий мир, выбравшийся из вечного заточения, пусть и на один день. Я буду радовать окружающих все новыми и новыми талантами. Начну играть в баскетбол. Займусь шахматами. Изобрету новый дизайн для часов. Снимусь в рекламе. Увлекусь лепкой из глины и подводным плаванием. Ходячий улей живых мертвецов. Передвижное кладбище имени Александра Вакшина. Маска.
   Мне стало холодно, хотя отопление еще работало и батареи были горячими. На лбу и висках выступил крошечными бисеринками ледяной пот. Я стряхнул его и пошел на кухню - сделать пару бутербродов и заварить чай. Надо отвлечься от этих мерзких мыслей, забыть их. Я - это я, как бы глупо это не звучало. Всегда и везде - только я. Я сделал себе кофе и бутерброды с салями, но настроение все равно оставалось нехорошим, серым. "Очень серое, - подумал я, безрадостно откусывая бутерброд, - Цвета гнили, прямо скажем". Думать о том, кто я сегодня не хотелось. Я поймал себя на мысли, что было бы неплохо вообще взять один день перерыва. Просто двадцать четыре часа быть собой, не опасаясь выкинуть очередной фокус, не сдерживая себя, не пугаясь собственных желаний и привычек. Всего четыре дня, а я уже устал запихивать самого себя в клетку. Постоянное напряжение. Когда смотришь на себя как на подозрительное и опасное существо, от которого можно ожидать чего-угодно. Следить за ним, оценивая, быть постоянно начеку, пытаться управлять им. Наверно, так себя чувствовали некроманты и алхимики древности, вызывая из черных бездн демонов. Можно управлять, но попробуй ошибиться... Можно поставить на службу и использовать, но вздумай только отвести взгляд и...
   Мне опять стало страшно. Но теперь это уже не было похоже на ком пломбира в горле, теперь боялась каждая клетка всего огромного тела, каждый самый крошечный атом бился в страхе, умоляя и причитая...
   Вот черт. Саша, приди в себе. Прием, Саша, Земля вызывает Вакшина. Ответьте, Вакшин, прием! Просто твой сегодняшний гость слишком впечатлителен, да пожалуй, и депрессивен. Рефлексия, паранойя... Хотя зачем себя обманывать? Какой гость? Это ты сам. Ты сейчас чувствуешь страх и эти мысли - они твои, а не кого-то, кто пришел вместо тебя. Ты уже боишься заглянуть в свое отражение? Это плохо, очень плохо. Ты боишься себя? Тебе мерещатся мертвецы? Ай-яй-яй, Саша, ай-яй-яй. Как ты себя довел, а? Наверно, тебе очень плохо, правда? И ты очень странно себя чувствуешь? И не знаешь, что с этим делать, наверно?..
   Взгляд упал на кухонный нож, который я не убрал со стола. Обычный нож, недлинный, с потемневшим от времени лезвием и обломанным от неправильной заточки кончиком. На тонкой полоске металла несколько сухих хлебных крошек, она почти не отражает свет. А если... Очень красивый нож. Очень острый. Наверно, очень приятно взять его в руку...
   Я чувствовал себя как единственный пассажир корабля, который тонет в непроглядной черной воде. Вот уже погрузился нос и перед глазами только черные волны. И холод металла, который пахнет солью, проникает внутрь. И не за что схватиться руками, помощь не успеет...
   Я очень медленно встал и снова взял в руки телефон. Номер Дрябы набрал вручную, цифра за цифрой, очень аккуратно и без резких движений. Мне было страшно. Нож все еще лежал на столе, я отвернулся, но все равно чувствовал его присутствие. Кусок холодного металла. Наверно, он ждет чего-то. Что я возьму его в руки и... Мертвецы не должны вырваться наружу. Я не стану ходячим некрополисом. Лучше, действительно...
   Кровь в жилах застыла, будто в нее добавили желатина. Скоро она замерзнет совсем и тогда, наверно, у меня остановится сердце.
   - Саша? - Дряба ответил, - Ты чего так рано? Доброе утро.
   - Доброе утро, - сказал я деревянным горлом, - Саш...
   - Что? - он сразу уловил что-то в моем голосе, - Эй! Ты что там? Все в порядке?
   - Не знаю. Не факт, что в порядке.
   - Как ты себя чувствуешь? Кто ты? Какие-то странные желания? Мысли?
   - Дряба... - я вдохнул столько воздуха, сколько могли вместить мои легкие. Позади меня на столе лежал нож. Холодная полоса острого металла, - Бывают профессиональные самоубийцы?
   - О черт!
   - Да, я тоже так подумал.
   Я говорил очень тихо и медленно. Наверно, чтобы успокоиться самому, но Дряба от этого еще больше занервничал.
   - Суицидальный приступ? Отвечай! Саша!
   - Все нормально. Но... Очень странное ощущение. Мрачные мысли с самого утра и желание взять в руки нож.
   - А потом? Потом что?!
   - Не знаю, - сказал я через силу, - Просто взять нож. И мысли глупые. Про живых мертвецов внутри меня. И прочее. И страшно.
   - Страшно чего? Ты боишься?
   - Кажется, боюсь жить. Дряба, я мог стать суицидником?
   Он молчал секунд десять. По крайней мере мое сердце ударило десять раз.
   - Мог. Но я надеялся, что до этого не дойдет.
   - Это рулетка. Лотерея. Никто не знает, что вылетит, верно?
   - Саша. Ты сможешь продержаться?
   - Не знаю. Сейчас да, потому что я - это я. То есть настоящий я. Или ненастоящий, но пока еще не полностью тот я, который сегодняшний. А что он думает я пока не знаю. Может, просто депрессивный тип. Какой-нибудь поэт-декадент. Или меломан и любитель готик-музыки. Дряба, я сам про себя ничего не знаю, ты можешь себе это представить? Я - это то, о чем я даже не догадываюсь. Я могу быть кем угодно и думать что угодно и самое страшное в том, что скоро это действительно буду я и мои мысли.
   - Посиди дома. Закрой изнутри дверь, окна, спрячь все острые предметы, отключи газ, электричество и воду.
   - Что смысла? - усмехнулся я, - Это то же самое, что дать в руки психопата бомбу и попросить ее спрятать. Мои руки подчиняются мне.
   - Тогда я приеду, - решительно сказал Дряба. По голосу я понял - ему тоже сейчас страшно. Не за себя или свой эксперимент - за меня. За глупого Сашку, который заблудился в себе и теперь отчаянно боится, - Сделаем так. Я буду с тобой постоянно, присмотрю до следующего дня. Матери объясним... Со мной ты в безопасности.
   - Не сработает. Ты же знаешь, я сильнее тебя. А у психов силы еще больше, я слышал, при желании творят черт знает что.
   ...кровь на линолеуме, отсвет тусклой лампы на гладком покрытии, кровь не растекается, она собирается в крошечные округлые лужицы, зыбкие и неподвижные. Как будто кто-то уронил на пол россыпь маленьких рубинов...
   - ...эй! Саша!
   - Да, слушаю, - сказал я в трубку, прикрыв глаза.
   - Свяжу тебя. Пролежишь целый день чтоб точно было все в порядке. А?
   - Мне кажется, если я решусь - не поможет. Откушу себя язык или сломаю шею. Нельзя силой заставлять человека жить. А обдолбать меня снотворным и наркотой ни тебе ни мне не позволяет специализация. Дряба, мы тут сделать ничего не сможем.
   - Что тогда? Ну! Попытайся почувствовать, где выход.
   - Выход - обратный эксперимент. Импульсы.
   Он опять замолчал.
   - Дряба!..
   - Саша, я не хочу на это идти.
   - Почему?
   - У меня нет гарантии. Это как экспериментировать с операцией на открытом сердце. Один раз пронесло, а во второй я могу сжечь тебе половину мозга или сделать идиотом. Или... Опухоль, не знаю... Мы практически ничего не знаем об этом, последствия будут непредсказуемые. К тому же клин не всегда выбивают клином. Кто знает, может от облучения станет еще хуже?
   - Хуже? Куда хуже? - спросил я мрачно.
   ...нож на столе. Лезвие совсем не отражает света. Если коснуться его пальцем и провести вдоль острия, на коже останется узкая линия - как будто алая нитка, лежащая сверху...
   - ...последний вариант.
   - Ты знал это с самого начала?
   - Да, - сказал он незнакомым голосом, - Именно поэтому я не хочу рисковать еще раз.
   - Привязываешься к лабораторным мышам? Очень сентиментально... - я пожалел о своих словах, - Извини. Мне кажется... Если не эксперимент, то у меня есть только один способ.
   - Какой? - быстро спросил он.
   - Найти что-то удерживающее. Что-то важное и не связанное с негативными эмоциями. Как веревку.
   - У тебя она есть?
   Я усмехнулся.
   - Мне кажется, да. По крайней мере больше у меня точно ничего нет. Я тебе рассказывал про Оксану... Сегодня я пойду с ней гулять.
   - Свидание?
   - Вроде. Она сможет следить за мной и не давать делать всякие глупости. В то же время и мне будет легче. Я буду не один и, кроме того, я ее люблю. Это должно сработать. Это моя последняя нить.
   На том конце провода Дряба неразборчиво выругался.
   - Других вариантов у нас ведь нет?
   - Я так понимаю, что нет. Ничего, не волнуйся. Главное пережить сегодняшний день, стиснуть зубы и продержаться. А там уж ты зашибешь свою нобелевку, покопаешься у меня в мозгах и поймешь, как вернуть все обратно, правда? Знаешь, я уже не хочу быть супер-человеком. Я устал от мульти-универсальности.
   ...нож на столе. Успокаивающая тяжесть стали. Лезвие, немного более светлое по краю, достаточно приложить его и...
   - Хорошо, - с облегчением сказал Дряба, - Если вдруг что - сразу же звони. Сразу, понял?
   - Давай, друг. Надеюсь. еще встретимся, - я положил трубку.
   Главное - не оборачиваться. Нет никакого ножа. Все в порядке. Я контролирую себя. Я, Саша, отдаю приказы этому телу. Оно мое и ничье больше. Сейчас я выйду, не оборачиваясь, закрою за собой дверь и все закончится.
   ...маленькие рубинчики на темной стали. Неподвижные, замершие кусочки, такие красивые и загадочные...
   Я закрыл за собой дверь.
  
  
  
  
   Мы встретились на аллее парка, возле фонтана. Это была массивная гранитная чаша, вода в ней казалась темной, хотя светило яркое апрельское солнце. Я старался не смотреть в нее. Там плавали тонкие веточки, окурки, несколько смятых клочков бумаги. И еще мое отражение. Поэтому я старался смотреть на деревья, на небо, на старую ограду, на покрытую трещинами плитку дорожек.
   Я смогу. Я прожил пять дней. Иногда от неожиданности я терял контроль, но это тело всегда оставалось моим. Тот, кто сейчас сидит внутри меня, эта зловещая черная тень, ухмыляющаяся, вдохнувшая впервые за вечность весенний воздух - это не я. Просто призрак из неоткуда, уйдущий в никуда. Это не мои мысли.
   "Твои, - это было похоже на свист зимнего ночного ветра в щели, - Твои-твои-твои. Не обманывай себя. Ты уже проснулся таким. Сейчас ты просто держишься за логику, отказываясь признаться в том, что проснулся сегодня утром уже не совсем ты."
   Я купил газету, но читать не смог. Бродил вокруг фонтана, теребя ее в руках. Сосредоточиться чтоб прочитать хотя бы одно слово было невозможно. Буквы разбегались. Вместо крови в моих жилах был электролит, три или четыре литра густого электролита, по которому время от времени проскакивали искры. Тело было напряжено и наэлектризовано до предела. Что-то похожее я чувствовал в клубе, когда пришел туда драться с Корычем. Хорошо это или плохо?
   Проклятье, Дряба говорил, что активность чужого "я" возрастает со временем суток. Сейчас только двенадцать. Что со мной будет вечером? Неважно, я справлюсь... Главное - не отлучаться от Оксаны. Найти предлог остаться с ней до последнего, лучше всего и на ночь. Грубо? Да, черт возьми. Но у меня нет выхода. Я должен быть с ней.
   Сидящие на лавочках пенсионеры поглядывали на меня с понимающими и добрыми усмешками. Наверно, я был похож на парня, нервничающего в ожидании девушки. Они были очень, очень правы. Я действительно нервничал и ждал ее.
   - Эй!
   Она пришла не оттуда, откуда я ее ждал. На ней была легкая серая куртка и простые синие джинсы. Волосы в этот раз оказались распущены и каштановая волна плыла за ней, дрожа на ветру. У Оксаны был веселый и озорной вид. Она казалась очень теплой. Искрящейся.
   - Привет, - с трудом выдавил я, произведя на лице что-то вроде улыбки. Главное - не испугать ее, иначе она уйдет и тогда все, - Ты...
   Она подошла ко мне, привстала на цыпочки и поцеловала меня в щеку. Очень просто. Хотя немного смутилась.
   - Привет. Давно стоишь?
   - Не очень, - солгал я. Прошло уже около часа, - Ты сегодня просто супер.
   Она рассмеялась.
   - Ты тоже. Уже не пользуешься мамиными духами?
   - Нет, они вышли из моды. Куда пойдем?
   - А просто так, - Оксана махнула рукой в сторону центра парка, - Пошатаемся. Я на самом деле люблю здесь бродить. Почти каждый день хожу. Здесь так... Тихо. Особенно весной. Что, думал, только ты умеешь удивлять?
   Я рассмеялся. Смех получился тяжелый, как скрип старого ржавого замка.
   - Если бы я знал... Я имею в виду, я бы гулял здесь тоже.
   - Хитрый какой!
   - Извини. Просто... Наверно, это звучит глупо. Черт, это действительно звучит глупо. Но ты нужна мне.
   Она стала серьезной. Искорки в глазах превратились в снежинки.
   - Трудный ты, Сашка.
   - Даже не представляешь, насколько. Я опять сказал какую-то глупость?
   Мы пошли по аллее, ведущей в дальнюю часть парка. Здесь не было скамеек, поэтому людей практически не встречалось. Изредка проходил торопливо какой-нибудь мужчина с собакой или семенила пенсионерка с набитыми сумками. Если отойти с аллеи, можно оказаться в настоящих джунглях. Это было похоже на чащу - шагни в сторону и никто не увидит. Огромные заросли, косматые молодые акации с острыми шипами, белоснежные ровные стволы берез... Это хорошо. Надо уйти подальше - туда, где нет машин, где не ходят трамваи, где еще не построили высоченных зданий. От любой опасности. Просто на всякий случай.
   Я почувствовал, что мне очень хочется скрыться как можно дальше, уйти в чащу, чтоб не видела ни одна живая душа. Мне казалось, что там я почувствую себя спокойней. Оксана тоже была не против.
   - Странно все это, - сказала она, покачивая сумкой и глядя под ноги, - Как глупый сон. Сперва я думала, что ты такой же, как и все. Нет, не так... То есть не в плохом смысле. Просто приятный человек, тихий, задумчивый. Ты так редко говорил. А со мной вообще не разговаривал.
   - Я стеснялся. Как школьник.
   - Школьник... Ты был предсказуемым, как все остальные. Да я тоже предсказуемая. А потом... Это было так необычно.
   - Что именно? Когда я часы починил?
   - Да. И когда в клубе дрался и потом. Меня это пугало. Я словно видела много разных людей, и все они не были похожи друг на друга.
   - Иногда я бываю импульсивен.
   - Да, наверно. Знаешь, так непривычно - наблюдаешь за человеком и узнаешь его все глубже и глубже. Ты интересный тип, Саша.
   - Интересный или странный?
   - Странно-интересный. Я поняла это не сразу. Мне стало интересно, зачем ты постоянно притворяешься кем-то другим? Неужели только чтоб заинтересовать меня? Знаешь, меня пытался заинтересовать не один десяток парней.
   - Представляю.
   - А у тебя не так. Как-то иначе. Мне стало интересно, что у тебя под всеми этими масками?
   - Паутина и окурки.
   Она шутливо толкнула меня в бок.
   - И мне кажется, я нашла что-то интересное.
   - Ты серьезно?
   - Саша, ты думаешь, что я пошла бы гулять с тобой в парк шутки ради?
   - Нет, я так не думаю. Но ты говорила... Помнишь, еще когда мы гуляли у клуба. В смысле...
   - Помню, - она серьезно посмотрела мне в глаза. И вдруг взяла под руку, как в тот раз, - Я не говорю обратного. Пока я знаю лишь одно - с тобой мне интересно. Ты человек, с которым приятно, хотя я не знаю, отчего. Это не признание в любви, не делай такое лицо. Это интерес.
   Рука у нее была мягкая, гладкая... Я чувствовал каждый палец. Утолщения суставов. Острые кончики отполированных ногтей. Цепочку часиков на запястье. Мне вдруг захотелось прикусить ее пальцы. Сжать зубами гладкую упругую кожу, даже десны зачесались. Прижаться к ней. Почувствовать, как течет кровь в ее теле, прикоснуться к этому огромному и загадочному механизму, который называется женщиной. Но я старался не подавать чувств.
   Мне надо прожить этот день. Не отпускай меня, Оксана. Я не могу тебя просить, но не отпускай эту нить. Ту теплую нить, что была между нами. Теперь я вишу на ней и под ногами у меня темно и страшно. Пожалуйста, удержи ее сколько сможешь.
   - Конечно, иногда ты был слишком странным. То наглым, то наоборот вдруг начинал стесняться. Это было так странно!
   ...кровь стекает по ножу. Она тянется маленькой алой змейкой, красивой и прекрасной, ее хочется взять в ладонь, бесшумно капает с неровного кончика, оставляя за собой темную полоску. Кровь впитывается в землю и там, где она падает, листья меняют свой цвет. Кровь уходит в землю. В черную сыпучую землю, под которой уже ничего нет. Это как сеять прекрасные цветы. Капнуть тут, капнуть здесь...
   Я вздрогнул. Дышать было тяжело и в висках мягко давило - как будто внутрь черепа напихали ваты. И мозг казался горячим, как никогда прежде. Может, напряжение для него слишком велико, он не вынесет такого количества незваных гостей? Инсульт? Что ж, наверно это не самый плохой конец.
   - ...вообще дело не в этом. Да Бог с этими картинами, и с химией, и с карате. У каждого из нас куча скрытых талантов.
   - Точно, - сказал я, с трудом цедя слова сквозь зубы, - Еще как.
   Она шла рядом, такая красивая, хрупкая, смелая. Весна касалась ее лица и оно светилось изнутри. Мягким светом, к которому невольно хотелось приложить ладони. Согреться. Огромные глаза, бездонные как моря, в них можно было смотреть вечно.
   Я хотел почувствовать ее тепло. Прикоснуться. Ощутить под пальцами ее острые ключицы. Руки, такие тонкие, с аккуратными пальцами.
   - ...таланты - это скучно. Талант - всего лишь навык. Как бы это сказать... Умение.
   Губы у нее были алые, как свежая кровь. Идеально очерченные, мягкие, теплые. Лепестки мертвой розы. Прекрасные, притягивающие, зовущие. Их можно коснуться пальцем и погладить, ощутить их мягкость и покорность. Бледные руки... Под ними едва угадываются синие тонкие прожилки вен, если они так прекрасны снаружи, что же должно делаться внутри? Трубки капилляров, тонкие внутренние слои кожи, легкие как молодые весенние листья, нежные и упругие волокна мышц.
   - ...всего лишь то, что ты умеешь хорошо делать. Это приятно, но в этом нет ничего такого.
   ...белая прочная древесина костей, в которой уютно лежит багровая губка костного мозга. Она красива, как сокровище, которое вынимаешь из запыленной ниши. На это можно смотреть бесконечно.
   Зачем я думаю про это? Я это или мысли о смерти, похожие на крошечных серых стервятников, принадлежат уже не мне, а тому "я", которое ворочается в непривычном теле, устраиваясь поудобнее?
   - ...миллионы людей талантливы и сотни тысяч из них талантливы еще больше.
   ...нежная кожа на на ее шее. Крошечные точки пор. Если сжать ее зубами, на ней проступит алый неровный отпечаток. Как след от неумелого поцелуя. Плоский живот. По нему можно провести сверху вниз тонкой полоской стали и он откроется как волшебная шкатулка, внутри которой будет лежать столько нового и удивительного. Алая роса выступит в том месте, где нож коснулся кожи. Я смогу коснуться руками... Я смогу приникнуть языком и ощутить этот запах, от которого сводит скулы... Чудесный и загадочный механизм, такой красивый, такой совершенный... Еще теплые внутренности, пахнущие жизнью. Остывающие. Я буду брать их руками, аккуратно, нежно, как руки любимой женщины. Я буду очень нежен...
   ...кровавая роса на темной полоске стали...
   Мозг стал горячим настолько, что мог вот-вот расплавиться. Я услышал карканье ворона. Глухое, бьющее раскаленными добела гвоздями в виски. Очень душно.
   Мы стояли в самой глубине парка. Там, где уже не было дорожек, только тропинки и глухие заросли. Мы случайно оказались здесь. Людей тут нет. Никто не ходит сюда. Зелень прикрывала нас со всех сторон и даже если закричишь во все горло, никто не ответит...
   Случайно.
   Очень удобно.
   Я задрожал. Слишком поздно, Саша.
   Гниющие подземные лабиринты вместо фундамента. Ты же видел свое отражение. Почему ты не посмотрел ему в глаза? Ты бы увидел там что-то. Наверно, что-то интересное. То, чего никогда не видел раньше.
   - ...но каким бы ты ни был, в тебе все равно оставалось что-то такое... Как будто спрятанное глубже. Извини, я так глупо говорю, - Оксана опять рассмеялась, - Знаешь, как будто искорка.
   Ты никогда не был суицидником, Саша.
   ...теплая алая роса. Ее можно коснуться языком. Ощутить вкус жизни на губах...
   Но ведь ты оставил нож дома, правда? Ты же не взял его.
   - ...что-то внутри тебя.
   Опусти руку в карман.
   - ...внутреннее, настоящее.
   Там что-то тяжелое. Тяжелая и, кажется, металлическая, полоска.
   Как странно, правда? Ведь это же ты. Это же твое тело. Оно не могло просто взять нож со стола, верно? Ведь ты же этого не хотел?
   - ...хочу рассмотреть.
   Вынь руку из кармана. Это твоя рука. Нож в руке - такой удобный. Очень приятно.
   Ты знал, куда идешь. С самого начала. Ты все знал, мульти-универсал.
   - ...почему мы остановились?
   Позволь себе быть собой. Не лги себе.
   Это так глупо - лгать самому себе...
   - Саша!
   Карканье в висках. Раскаленные гвозди.
   У Оксаны в глазах я увидел свое лицо. Глаза стали неожиданно большими и у меня было несколько секунд чтобы рассмотреть его. Свое лицо. Лицо Саши. Лицо человека. Которым я когда-то был, есть или буду. Отражение. Надо лишь посмотреть ему в глаза и тогда...
   Я. Просто я.
  
  
  
   Я пнул дверь, не дожидаясь, пока она откроется полностью. Дряба отлетел в сторону, вскрикнув от неожиданности. А может, от боли. Теперь он не выглядел большим, его животик не был внушительным. И уважения он сам не внушал. Аспирант Дребенев врезался в шкаф и сполз на пол. Глаза у него были сумасшедшие и испуганные до полной потери прозрачности. Ему было очень страшно.
   Я не стал терять времени. Захлопнул за собой дверь, закрыл замок.
   Увидев меня, Дряба сжался, беспомощно выставил перед собой руки.
   - Саша!..
   - Что? - я нагнулся над ним и, оттолкнув мягкие слабые руки, коснулся кончиком ножа его лба. За лезвием осталась тонкая алая полоска. Даже крови не выступило. Вот если нажать сильнее... Я представил, с каким тихим и восхитительным звуком распадаются на части его глазные яблоки. В пальцах было щекотно.
   - Пожалуйста!
   Это звучало очень жалко.
   - Ты ведь знал? - спросил я, проводя еще одну линию по его лбу, - Ты ведь допускал и такой вариант? Ты догадался, как только я позвонил, правда? Думал, здесь я тебя искать не буду?
   - Саша, Саша... - он начал всхлипывать, - Пожалуйста, успокойся!.. Это не ты!
   - Ошибаешься. Это я.
   - Успокойся и...
   - Я спокоен, Дряба.
   - Тогда... Ты должен понять...
   В лаборатории не было никого, кроме нас. Только несколько неуклюжих металлических ящиков с лампочками, индикаторами и тумблерами.
   Человек с тысячью лиц. Тысяча жизней. Тысяча возможностей.
   Сколько дорог тебе надо чтобы идти?
   Сколько масок ты сможешь носить?
   Где ты?
   - Не трать время, - я слышал, как заскрипели мои зубы, - Идиот... Я еле держусь. Не могу иначе...
   Нож плясал у меня в руке, как извивающаяся змея. Но змея была глубже, гораздо глубже.
   Чем больше твой дом, тем больше там углов, в которые не проникает свет.
   Мест, куда ты не заглядываешь.
   Всегда ли ты можешь поручиться за всех, кто в нем живет?..
   - Что?
   - Готовь аппаратуру, сволочь!.. Живей! У меня не много времени. После этого... Все.
   Он понял все сразу. Вскочил, защелкал кнопками. Аппаратура тихо загудела.
   - Ты еще держишься?
   - Нет никакого "я", - сказал я хрипло. Перед глазами плыли черные и багровые облака, - "Я" не существует. Это трудно понять. Информация... Личностные качества... Всегда ты сам. Никто не приходит в гости, даже если откроешь дверь, - я засмеялся, - Так глупо... Торопись!
   Он вздрогнул.
   - Еще немного. Садись.
   Я заставил пальцы разжаться, нож выпал и остался лежать на полу. Я упал в кресло из неудобного коричневого кожзама, который царапал шею и руки. Я почти ничего не видел, кроме кусочка грязно-белого потолка, в голове стоял гул, как будто там работал огромный шумный двигатель. Я чувствовал, что вот-вот упаду в огромный черный колодец. Но прежде я должен был закончить, почему-то я знал, что надо сказать это именно сейчас, потому что потом ничего этого я почувствовать уже не смогу.
   - Есть только одно "я". Ничего больше. Только одно...
   Дряба, невероятно бледный, с остро блестящими глазами лихорадочно щелкал чем-то, огоньки то зажигались, то гасли. Я смотрел на них, борясь с желанием закрыть глаза и упасть в темноту.
   - "Я" - это не гость в доме. И не хозяин. Это нечто большее. "Я" - это очень много, так много, что невозможно представить. Понимаешь?.. - мой голос слабел, я сам его едва слышал. Может, я уже не говорил, а лишь думал, - Темные углы - это твои углы. Твой подземный лабиринт. Никто не придет к тебе в гости. Только одно "я" и больше ничего...
   Я говорил еще что-то, пока Дряба возился с приборами. Потом он приложил к моей голове присоски. Две к вискам и две к затылку. Это было совсем не больно.
   - Все, Саша. Возвращайся. Начинаем.
   Что-то щелкнуло и я почувствовал, что больше не могу держать глаза открытыми. Кусок потолка исчез, багровые облака растворились. Я упал в черный бездонный колодец, в котором уже ничего больше не было.
   Сколько в вашем доме темных углов?..
   А потом я, кажется, заснул. И спал очень долго, но без сновидений.
  
  
  

ЭПИЛОГ

Примечание автора.

Несмотря на то, что эпилог задумывался изначально и является частью повести, он в каком-то смысле может быть "альтернативной концовкой".

  
  
   Май оказался жарким. Он пришел в город неожиданно, да так и остался - тягучий, полный птичьего гомона, душный, немного пыльный, обещающий долгое и еще более жаркое лето. Город шумел и дышал, как проснувшийся после зимы муравейник.
   Набережная была полна, как на праздник - многие торопились насладиться теплым субботним вечером. Аллеи каштанов бросали густую мягкую тень, в которой редкими желтыми огоньками светились пузатые и напоминающие детство бочки кваса. Возле них сидели уставшие женщины в замусоленных фартуках и обмахивали вспотевшие лица газетами. Жар шел даже от асфальта, но жар не обжигающий, а приятный, пахнущий смолой. В такой вечер хорошо пройтись по набережной, посидеть на теплой скамейке рядом с бледной прибрежной полоской песка, съесть мороженое в вафельном стаканчике. Такие вечера созданы для долгих прогулок. Для майских ночей, влажных и теплых, состоящих из аромата сирени и вишни. Для костров, горящих до самого утра, жарких, полных малиновых углей, возле которых можно сидеть и слушать серебряный перебор гитарных струн, плывущий тихо и напевно, как набирающий силу весенний ветер. Такие вечера не случайны.
   - Еще по мороженому? - спросил Саша, облизывая губы и озираясь в поисках урны чтоб выкинуть бумажку, - Или хватит?
   - Я уже не могу, - отозвалась Оксана, - И квасу тоже. Лучше пройдемся.
   На Сашу она смотрела с нежностью. Он все еще был бледен и иногда ей казалось, что в его взгляде, стоит ему остановиться, появляется что-то тревожное, беспокойное. В такие минуты она брала его за руку, Саша улыбался и все проходило. Она знала, что он еще не совсем поправился. Он слишком много работал в последнее время, ему нужно было время на восстановление. Дряба сказал, что это всего лишь нервный срыв, ничего опасного, но пару раз он напугал ее довольно серьезно. Сам Саша действительно изменился за последнее время. Стал задумчив, более молчалив, чем обычно, и этот его странный взгляд, появляющийся время от времени... Он больше не рисовал картин, не играл на пианино, не пытался что-то чинить, но и не лез в неприятности. Иногда ей даже казалось, что он вообще избегает всего, не связанного со своей работой. Он выглядел, как очень уставший человек. Поэтому она старалась не оставлять его надолго одного, в этом ей помогал Дряба. Каждый день они что-то делали вместе. Ходили на пляж, устраивали прогулки по городу, сидели подолгу в кино, выбирались в недолгие походы.
   Саша понимал, что с ним возятся как с больным, все это делается ради него, но воспринимал спокойно. Лишь иногда на его губах появлялась невеселая тонкая улыбка.
   Ему становилось лучше, это было уже заметно. Он улыбался, иногда даже шутил, все больше разговаривал и его бледность, казалось, начала пропадать. Однако окружающий мир все еще мало интересовал его, Дряба считал, что это тоже временно и скоро, несомненно, пройдет. Снова появятся интересы, увлечения, хобби, какие-то занятия кроме своего программирования. Оксана в это верила.
   Они были вместе уже месяц.
   - Лучше пройдемся, - согласился Дряба. В спортивной майке и джинсах он ничуть не походил на аспиранта и даже обремененный небольшим животиком торс научного работника не придавал ему солидности, - А, Саш?
   - Давайте.
   Они пошли дальше по набережной. Сгущались легкие сумерки - те, что еще не похожи на вечернюю темноту, больше на плотный туман, в ресторанчиках стали зажигаться разноцветные огоньки. Пахло морем, каштанами и квасом. Время от времени рядом проносились велосипеды, каждый раз Оксана со смехом тянула Сашу в сторону, он улыбался и позволял вести себя.
   - О, тир, - сказал Дряба, - Недорого. Зайдем?
   Действительно, у самой прибрежной полосы стояла большая длинная будка с нарисованными на боку перекрещенными на фоне мишени пистолетами. Внутри горели яркие лампы и возвышалась стойка, на которой замерли, уставившись в потолок стволами, блестящие черные ружья с лакированными деревянными прикладами.
   У Саши опять появилась тревога в глазах, но Оксана быстро поцеловала его в щеку. Она знала, что он быстрее придет в себя, если будет что-то делать. Человек должен чувствовать интерес к жизни, если не хочет увянуть, как лишенный воды цветок.
   Оксана знала, что рано или поздно все станет как прежде. И знала то, что будет ждать столько, сколько потребуется.
   - Давай, попробуй. Сбиваешь больше Дрябы - поцелую. Идет?
   Саша неуверенно кивнул. Он сам понимал, что если хочет полностью поправиться, надо заставлять себя чем-то заниматься, пусть даже и через силу.
   - Два по десять, - сказал Дряба, высыпая мелочь на ладонь немолодому мужчине, сидящему за прилавком. Тот быстро отсчитал десять блестящих маленьких дробинок, - Ну, поехали?
   Они стали рядом, напротив полок, на которых длинными ровными рядами выстроились крошечные утки, волки, медведи, зеленые как старая гуашь плоские танки, трафаретные фигурки безликих солдат и жестяные самолеты. Дряба стрелял медленно, после каждого выстрела поправляя очки и с трудом разламывая ствол ружья, Сашины выстрелы следовали один за другим, звон свидетельствовал о том, что каждая дробинка находит цель и звук стоял такой, словно кто-то ронял в железное ведро тяжелые горошины. Оксана стояла за его плечом и смотрела, как стремительно пустеет полка. Самолеты, утки, солдаты, танки - стоило Саше поднять ружье, исчезало с тихим звоном. Дрябе оставалась еще добрая половина, когда Саша закончил стрелять.
   - Ого, - сказал с уважением немолодой мужчина за прилавком, - Все десять призовых сбил? Это, получается, еще пять добавочных выстрелов. Сейчас...
   Но Саша не обрадовался успеху. И он забыл про поцелуй, принадлежащий ему по праву.
   Он смотрел на мишени с неподдельным страхом, как будто там, среди маленьким плоских фигурок, разглядел что-то невероятно ужасное. И взгляд у него стал затравленным. Он посмотрел на свои руки, так, будто впервые их увидел. Лицо его исказилось.
   Оксана тоже испугалась.
   - Саша! - крикнула она, но было уже поздно. Саша попятился, потом неожиданно развернулся и бросился бежать. Она хотела побежать следом, но поняла, что не догонит. Спустя несколько секунд он растворился среди других фигур. На набережной было полно людей, он смешался с ними и исчез.
   Дряба озадаченно глядел ему вслед и тер переносицу.
   - Что это с ним? - пробормотал он, откладывая ружье, - Вот же ж...
   - Он как будто испугался. Никогда его таким не видела. Что это? Он что, не стрелял никогда раньше?
   - Да еще как стрелял. С первого курса лучший стрелок на всем потоке! Я ж чего его сюда и привел, думал, вспомнит, обрадуется...
   Сашу уже было не разглядеть. Он скрылся где-то впереди, среди людей, музыки и цветных огоньков. Там, где пахло горячей смолой, морем, каштанами и квасом. В густеющих с каждой минутой душных сумерках майского вечера. Оксана все также стояла и смотрела туда, где он исчез. Она не знала что с ним, не знала, куда он убежал, но знала то единственное, что имело значение. Он вернется.
  
   Лето в этом году обещало быть жарким.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"