Папа с работы опять пришел совершенно пьяный, добрый и веселый. Бабушка всегда говорила, что, когда отец пьет, только тогда он радуется жизни как ребенок. Я получила свою ежевечернюю шоколадку. Но она мне не приносила удовольствия. Хоть мой возраст не позволял полноценно осознавать происходящее, но я чувствовала, что в этом куске сладкой субстанции какое-то зло. До сих пор не помню, чтобы ела эти шоколадки.
У папы было три состояния: спать, плеск водки в глазах и зарядка. Трезвым в том возрасте я помнила его только по утрам, когда папа делал зарядку, завтракал овсяной кашей и отводил меня в детский сад.
В тот день тоже все повторилось. Когда он приполз домой, все наше семейство было в сборе. Бабушка как обычно ходила туда-сюда по коридору и причитала, дедушка, поджав губу, смотрел телевизор, а мама вязала в своей комнате.
Слово за слово началась родительская перепалка. Но она была какая-то тихая. Не как обычно. Мама не плакала и не кричала истерическим голосом, отец не заламывал ей руки.
Мне 5 лет.
Я в страхе стою под дверью родительской комнаты и больше всего хочу, чтобы они перестали грызть друг другу глотки. Пускай меня папа выпорет ремнем или наговорит кучу гадостей, но чтобы прекратилась их перепалка. Я чувствую себя виноватой во всех несчастьях мира и жутко беспомощной. Мне хочется сбежать от них или умереть, но я слишком маленькая, чтобы придумать, как это сделать. Мне жутко страшно. Наверное, большего эмоционального страха в жизни я не испытывала, как во время родительских разборок.
Я приложила ухо к двери, тишина. Спазмами сводило живот от ужаса. Мне казалось, что кто-то из них умрет. Точнее я боялась, что мама спрыгнет с 10 этажа. Очень часто, когда я не могла найти маму в огромной пятикомнатной квартире, я босиком выходила на лоджию и с щемящим сердцем смотрела в окно вниз на кусты около дома. И каждый раз переживалась радость, что не подтвердились страшные предположения.
Дверь распахнулась. Мама, не обращая на меня внимания, молча пошла в ванную. Ее лицо было бледное и не выражало никаких эмоций. Пока она закрывала дверь за собой, в ее руках сверкнуло что-то блестящее - нож. Я таким резала пластилин, только тупым. Мне было непонятно, зачем маме в ванной нож.
На этом все обрывается... Шрамы на ее руках в памяти не всплывают. Только очень подробно подсознание проигрывает момент посещения ванной и блеск металла в маминых руках. И теперь, смотря на свои запястья, я вижу эти шрамы.