"Жизнь иногда бьёт нас, это, конечно, очень не приятно, но придёт день, когда ты поймёшь, что ты не жертва, а боец, что справишься со всеми своими бедами."
("Холм одного дерева")
- Ни к чему проливать кровь,- спокойно произнес Аскалот, вытянув руки ладонями вверх и давая понять, что он желал разойтись миром.
- Не тревожься, птенчик, - промурлыкала Верлена с горящими от злости глазами. - Прольется только твоя.
- Вы совершаете ошибку...
Аскалот говорил что-то еще, но какой толк от его слов, если Свермира и Верлену ослепило и оглушило золото?
Наверное, прежде я бы подчинилась и добровольно сдалась разбойникам. Но видят боги, мне обрыдло жертвовать собой во имя чьих-то интересов. Я больше не Вилька. Я - Вильгельмина Эльмьери дель Асквель, благородная ренора, дочь своего отца. Я не посрамлю своих родителей.
- Довольно, - сказала я, оборвав Меченого на полуслове.
- Что это? - вскинула бровь Верлена. - Где-то птица кричит? Или собака лает?.. Погодите-ка... да это ж Вилька! Тебя не слышно, дорогая, говори громче!
Стиснув зубы, я сдержала язвительный ответ. Пусть издевается, сколько сможет. Когда ее голова слетит с плеч - а так и будет, уж я об этом позабочусь - ей будет трудно острить.
Свермир нахмурился. Он-то помнил, чем закончилась наша ссора с Ларией. Тогда мне было всего лишь шестнадцать. Впрочем, беспокойство во взгляде главаря разбойничьей банды вдруг сменилось азартом. Дрогнули уголки губ, засмеялись черные глаза. По спине у меня пробежал холодок. Всего несколько раз я видела подобное у Свермира подобное настроение. Заканчивалось все плохо.
- Она права, - медленно, выговаривая каждое слово, произнес Свермир. - Довольно.
Все произошло очень быстро. С визгом дикой кошки Верлена прыгнула вперед, выставив перед собой нож. Этот удар предназначался мне. В него разбойница намеревалась вложить всю накопленную за годы ненависть. Но на лету нимфа напоролась на лезвие аскалотова меча. Глупо было думать, что Меченый искусен лишь в красноречии. Но Верлене, как и всегда, застила глаза самоуверенность и злоба.
Я поймала ее, уже безоружную и обмякшую. Теплая кровь в мгновение ока пропитала одежду. Чужая кровь, не моя, но оттого было немногим легче. Столкнув с себя тихо воющую от боли женщину, я вскочила на ноги. Будто окаменев, я наблюдала, как жизнь уходит из кошачьих глаз, сереет прекрасное лицо, и из приоткрытых губ, которые свели с ума не одного мужчину, вырывается последний вздох. Мне самой стало тяжело дышать.
С трудом заставив себя оторваться от кромсавшего сердце зрелища, я повернулась к Свермиру и Меченому. И поняла, что Верлена, сама наверняка того не ведая, своей смертью лишь выиграла крупицу времени для Свермира. А он только на это и рассчитывал. Вдвоем с Меченым мы бы его одолели. Но в схватке один на один преимущество целиком и полностью было на стороне разбойника. Меченый стоял на коленях и держался за рану на руке. Его шатало. Я не могла поверить: он ослабел от какой-то царапины! Понимание мгновенно пришло следом за удивлением. Взгляд наткнулся на знакомый ремешок в траве. Я бы его узнала даже спустя много лет. Тонкие шнурки из заячьей кожи, сплетенные в один. Радина вплела в него цветные нити - синие, желтые, зеленые и красные. Каждый цвет что-то означал. Синий - спокойствие, желтый - ум, зеленый - защита, а красным была я. Травница заговорила его, и уверила меня, что сам шнурок будет служить мне оберегом. На нем я носила иглу куртизанки.
В крови Аскалота был яд, который медленно высасывал из него жизнь, причиняя мучения. Свермиру оставалось лишь нанести решающий удар. Но он медлил. И я понимала, почему. Ему хотелось выторговать жизнь Меченого. В конце концов, живая я стоила дороже.
- Пойдем со мной, и я дам ему противоядие, - пообещал Свермир.
Нечестно - неподходящее слово. Это было подло. Но мне известны правила игры, я сама по ним когда-то жила.
- С чего ты взял, что его жизнь что-то значит для меня? - не поддалась я.
- Может и не значит. Но ты всегда была слишком жалостливая, - ответил разбойник.
У меня перехватило горло. Вот он, наглядный пример перевернутой картины мира. Жалость и способность сострадать - недостаток, слабое место, на которое можно надавить при любой подвернувшейся возможности.
Когда Верлена упала на меня, я выронила клинок. Удерживая взгляд Свермира, я сделала несколько шагов назад и медленно опустилась на корточки, чтобы дотянуться до оружия. Разбойник ухмыльнулся и чуть подался вперед, наслаждаясь реакцией: я немедленно вскочила, готовая обороняться.
- Он умрет. Ты ничего не сможешь сделать... - вкрадчиво проговорил Свермир и пнул Аскалота, отчего тот завалился набок.
Время утекало, как песок сквозь пальцы. С каждым мгновением шансы Меченого на выживание стремительно уменьшались.
- Я рискну.
- Не глупи, Вилька, - глаза разбойника потемнели еще больше. - Лучше не зли. Попадешься мне в руки - кто знает, чем это кончится?
- Ты о чем? - нахмурилась я.
- За тобой должок. Ты - моя жена. Но в прошлый раз нас грубо прервали, и мы не успели скрепить наш союз...
Как он может говорить об этом сейчас?
- Ты не посмеешь... - прошептала я, чувствуя, как трясутся руки.
- Посмею, - улыбнулся негодяй. - Ты моя жена.
- Я тебе не жена! - выкрикнула я.
- Это даже лучше, - согласился разбойник. - Ты - еще и товар. А с товаром можно не церемониться...
- Верлена мертва, - я указала на остывающее тело, - А ты думаешь о том, чтобы... чтобы... Как ты можешь?!
Свермир бросил равнодушный взгляд на мертвую женщину и сказал:
- Она знала, на что. Ты же знаешь, всегда приходится чем-то жертвовать.
Внутри меня с треском ломался чудесный образ благородного разбойника, который я создала из невысказанных слов, домыслов и глупых мечтаний, имевших мало общего с реальностью. Казалось, передо мной просто другой человек, который подменил Свермира, которого я знала. Свермира, который никогда не причинил бы мне боль, защищал меня, не давал в обиду.
Впрочем, удивляться нечему. Когда свинью кормят на убой, никто не потрудится сообщить, каким будет ее бесславный конец. А она и не спрашивает. Зачем? Кормят, поят - хорошо. Этого вполне достаточно.
Свермир неотвратимо приближался, нависал горой, улыбался самодовольно. Я все больше вжимала голову в плечи. Мне казалось, он обрушится на меня и втопчет в землю по самую макушку. Но это опять мечты. Так просто я на этот раз не отделаюсь. Я отступала, выставив перед собой клинок.
А потом сделала шаг и замахнулась для удара. Свермир поймал меня за запястье и потянул на себя. Сапоги заскребли по рыхлой земле: сопротивляться было бесполезно.
- Мне нравится эта игра. Она разжигает... аппетит, - выдохнул он мне в лицо и оттолкнул.
Он ломал меня. Намеренно и беспощадно. Как пытаются сломать тростинку. Сгибал волю, давил, использовал нечестные приемы. А я, как эта самая тростинка, выпрямлялась. А что еще делать? Разве мне дали право выбора?
Должно быть, со стороны мы смотрелись довольно забавно: щуплая девчонка, прыгающая вперед и назад, тычущая коротким мечом в великана. Но с каждым шагом, с каждым замахом, уверенность возвращалась. Наконец, мне удалось ранить Свермира: на предплечье осталась тонкая царапина. Мелочь для человека-горы, но я убедилась, что он лишь претворяется неуязвимым.
Я убила Ларию. Убью и его.
Мы кружили и кружили, стервятник и воробей, не спуская друг с друга взглядов. Когда-то мне казалось, именно такой должна быть любовь. Огонь, похоть, страсть. Танец на лезвии. На тонкой грани с ненавистью. Такой любви я хотела себе. Сгорать, обращаясь в пепел и воскресать в кольце сильных рук. Я едва не получила это. И едва не сгорела. Отделалась тяжелыми ожогами, но выжила.
Внезапно Свермир взвыл. Я испуганно отшатнулась и ахнула. Аскалот, наверняка уже с трудом соображавший, что происходит, чудом дотянулся до охотничьего ножа, который носил за голенищем сапога, и от души вонзил его в ногу разбойника. Лезвие прошло через толстый сапог и пришпилило стопу к земле.
Задержав дыхание, я занесла клинок.
Прощай... Быть может, в следующей жизни мы попробуем снова.
Крик Свермира вспугнул птиц, сидевших на ветках деревьев, и слился с моим собственным.
И в этот момент забрезжил рассвет.
***
Аскалот был плох. Он позеленел, одежда насквозь пропиталась потом. Его трясло, как при лихорадке. Мне отчаянно хотелось сесть на землю и разрыдаться от бессилия. Убедить себя, что от такой крохотной песчинки, как я, ничего в мире не зависит. Всем управляют боги, другие миры, провидение и что-то там еще, а я ничегошеньки не могу изменить.
Рядом, распластавшись на земле, лежали Свермир и Верлена. Я смотрела на них, сознавая, что никогда больше они не заговорят со мной, не смогут причинить боль. И это, несмотря на чудовищность ситуации, прибавляло мне сил, заставляло цепляться за рассудок. А потом я вызвала в памяти доброе открытое лицо Марил, выкарабкавшейся всем бедам назло и совсем успокоилась. Если уж та, которой не оставили ни единой надежды, выжила, то и я смогу.
За четыре года в своре я научилась многому. Я развивалась по-своему, хоть временами казалось, что стою на месте, а то и вовсе иду назад. Конечно, мне не удалось прочитать новых книг или освоить еще одну дисциплину, зато я научилась выживать. Собирательство, рыболовство и охота давались мне куда проще травничества, но азы я все же постигла. Мне никогда не овладеть мастерством, доступным Радине или ее наставнице, но кое-чему она успела научить меня в обход Свермира. Хотя после того, как меня ранили иглой куртизанки, ему следовало выступить с инициативой обучить свою подопечную изготовлению противоядия. Но главарь предпочитал все держать в своих руках. Чем беспомощнее я была, тем лучше. Тем больше власти он надо мной имел.
Найти нужные травки оказалось нетрудно. Зверобой, лепестки среброцвета, корни мыслянки, да семена дикого каракта. Последний из перечисленных, по словам Радины, обладал чудодейственными свойствами. Впрочем, она так про многие травы говорила. Любила их, и они, должно быть, отвечали ей тем же, наполняясь от прикосновения травницы непостижимым мне волшебством.
Собрав в подол травы, я сложила их в мисочку и набрала воды в ручье. Костер уже потух, и мне стоило усилий развести его вновь. Миску пришлось держать над огнем в руке, молясь о том, чтобы языки пламени не дотянулись до пальцев. Так, стоя над костром полусогнувшись, я караулила варево. Как назло, вода нагревалась медленно. Возле костра с каждым мгновением становилось нестерпимо жарко, и когда то, что должно стать противоядием, наконец, закипело, я вся взмокла.
Теперь оставалось добавить последний недостающий компонент. Чистую кровь невинной девицы. Если верить знахарям, именно ее испокон веков применяли, чтобы превратить безобидный травяной отвар в снадобье, не имеющее равных по заключенной в нем силе. И хоть магией я не владела и не очень-то верила в подобные выдумки, мне не раз приходилось наблюдать, что это поверье - истина.
Как-то раз мы с Радиной заспорили. Я утверждала, что кровь юной девы, столь любимая колдунами и травниками - не более, чем дешевый фокус для привлечения внимания и инструмент воздействия на впечатлительных особ. Радина не рвалась переубедить меня, но предложила сделать вот что. В своре двое подхватили неведомую хворь. То ли в холодной реке искупались грязной, то ли ягод диких переели, да только тело их горело так, будто в утробе был самый настоящий костер. Ни есть не могли, ни пить два дня к ряду. Чем бы ни пытались отпаивать хворых - тело отторгало даже воду.
Мы сварили два отвара, и в один из них добавили чудодейственного сока кулимиса, а в другой - мою кровь. Под описание невинной юной девы подходили немногие, и лишь я согласилась пожертвовать драгоценную жидкость. И тогда случилось странное. Тот, кому дали первое снадобье, пошел на поправку лишь через сутки, а тот, кто второе - уже к вечеру того же дня отпускал шуточки возле большого костра за ужином.
Я решила, что это совпадение, но спустя некоторое время подвернулась возможность вновь проверить правдивость "кровавого" поверья. И вновь Радина доказала, что я не права. А потом еще раз. И еще... В конце концов, я перестала спорить и решила, что вещи, недоступные для моего понимания, следует принять смиренно и выкинуть из головы.
Я заметалась в поисках того, чем бы проколоть палец. Гладкие круглые пуговицы на платье решительно не подходили. Снова брать в руки нож было страшно. Мне никак не удавалось совладать с дрожью в руках. К моему облегчению, за поясом нашлась припрятанная шпилька для волос со стеклянным голубым цветком. Со вздохом сожаления сломала шпильку, потратив на это непростительно много времени, и острым концом уколола безымянный палец на левой руке. Если мне повезет, заражения не будет, и мне не придется дорого платить за попытку спасти жизнь малознакомому человеку. Впрочем, даже если и так, мне не жаль. Что такое потерять палец или даже руку человеку, у которого и так ничего не осталось, даже собственного имени?
Несколько алых капель упало в отвар, больше похожий на воду из болота, чем на лечебное снадобье. Зрелище было жуткое, и я отвернулась.
Сорвавшись с места, побежала к ручью, чтобы опустить миску в ледяную воду и остудить отвар. И по пути, должно быть, расплескала добрую половину. Но не поить же Аскалота кипятком! Впрочем, если бы я провозилась еще немного, ему, пожалуй, было бы все равно.
Поднялся ветер. Странный, он налетел из ниоткуда. Еще мгновение назад стояла тишина, нарушаемая лишь щебетом птиц, а теперь деревья раскачивались, шелестя листьями, зашептались о чем-то своем. Стало зябко.
- Быстрее, быстрее! - дрожащими губами шептала я.
Пригубив зелье, я сочла его в меру остывшим и, почти не дыша, направилась обратно, ступая уже намного осторожнее. Не дойдя всего пары шагов до Аскалота, я оторвала взгляд от плещущейся темной жидкости и едва не уронила миску.
Шепот, казавшийся мне шелестом листьев, стал громче, превратился в голоса, слившиеся в один неразборчивый гул. Тени, прятавшиеся среди деревьев, внезапно приобрели очертания людей. А когда лучи солнца коснулись одного из их, я увидела, что это вовсе не люди.
Он казался фарфоровой статуэткой с причудливой росписью. Кожа отливала синевой, все тело покрыто рисунками и надписями на незнакомом мне языке. Темные волосы заплетены в косы и украшены костями и перьями птиц. Но самое большое впечатление произвели на меня невообразимые желтые глаза, скорее пугавшие, чем очаровывавшие. В них таилось что-то опасное, звериное.
Лихмеры. Хозяева леса Фирас-эри. Существа из сказаний, которыми пугали детей.
Из чащи вышел только один, но я знала, что в тени притаились другие.
- Тебе здесь не место, - сказал лихмер, глядя исподлобья.
Язык у меня присох к небу. Я слышала, что этот дикий народ кровожаден и не ожидала, что со мной станут говорить.
- Я...
- Ты пролить кровь на священной земле, - продолжал лихмер.
- У меня... у меня не было выбора, - вновь обретя дар речи, выдавила я.
Лихмер сдвинул брови.
- Ты осквернить эту землю. Ты должна заплатить.
По спине побежали мурашки. Еще одного боя я не выдержу. Силы на исходе, да и руки трясутся так, что я вряд ли смогу удержать хотя бы нож. Но лихмер не спешил доставать оружие.
- Твои волосы, - сказал вдруг лихмер.
- Что? - не поняла я.
- Твои волосы. Ты отрезать их. Кто-то из твои близкие умереть?
Тронув кончики неровно обрезанных косм, я взглянула на синекожее существо, выдержав паузу. Вот так и познаются чужие традиции.
- Я... да. Да, мой отец, - врать было глупо.
- Отец, - повторил лихмер, будто пробуя слово на вкус.
Хозяин Фирас-эри взглянул на Свермира, потом на Верлену.
- Они убить твой отец? - спросил лихмер.
- Нет, - ответила я, уже зная, как действовать дальше. - Они защищали убийцу.
Лихмер замолчал, кажется, обдумывая, как поступить со мной. Однако мне не хотелось на этот раз вверять судьбу незнакомцу.
- Позвольте мне помочь моему другу, - твердо произнесла я. - И мы уйдем. Обещаю.
Лихмер колебался. Под тяжелым недоверчивым взглядом золотых глаз я склонилась над Аскалотом, не дожидаясь ответа, Как заставить человека без сознания глотать, я не знала, и от этого стало еще страшнее. Что если все напрасно? Останется только выплеснуть бесполезную жидкость в ручей.
Но в момент, когда я поднесла миску к губам Меченого, он ненадолго пришел в себя. Открыл глаза, едва ли меня узнавая, попытался что-то сказать.
- Пей, - велела я, надеясь, что он не потеряет сознание и успеет сделать хоть несколько глотков.
Аскалот послушался. Я выдохнула. Надежда еще осталась. Глубоко на донышке миски, которую я держала в руках. Крохотная, незримая. Но все же, осталась.
Остатками зелья я промыла рану и стала ждать. Я баюкала Аскалота, полуобняв, и уложив его голову к себе на колени.
Ничего не происходило. Могли пройти дни, а то и целые декады, прежде, чем Аскалоту станет лучше. Да и станет ли? Помнится, в тот раз, когда меня отравил яд иглы куртизанки, я пролежала в хижине живущей в лесу старухи несколько дней к ряду. Кто знает, сколько времени понадобится Меченому.
Некоторое время понаблюдав за моими попытками вытащить друга с того света, лихмер кашлянул. Я подняла на него полные отчаянья глаза. И тогда случилось неожиданное. Хозяин леса повернулся и махнул рукой. Из тени появились три синекожие девушки, на которых кроме длинных юбок были лишь бусы из костей и разноцветных камней. Жрицы древних богов, о каких я читала в книгах. Не говоря ни слова, Девушки окружили нас, сели на землю, взялись за руки и закрыли глаза.
Сначала они лишь шептали. Потом одна из жриц запела, и к ней присоединились двое других. Не открывая глаз и не размыкая рук, девушки встали и начали медленно двигаться вокруг нас, все быстрее и быстрее.
Меня затрясло. Я ощущала себя частью чего-то загадочного и непостижимого. Ритуала, о котором едва ли слышали люди, не говоря уже об участии. И от одной мысли об этом мне становилось то сладостно, то жутко.
Лихмер, стоявший неподалеку, улыбался. Но меня это ничуть не ободряло. Эта улыбка могла означать все, что угодно.
Протяжная песнь оборвалась пронзительным криком, и жрицы рухнули на колени, как подкошенные. Сердце билось так, будто это я, а не жрицы, исполняли только что сумасшедший танец.
- М-м-м... - болезненно застонал Аскалот и пошевелился у меня на руках.
Я едва не оттолкнула его с перепугу. Не придумав ничего умнее, я прошептала:
- Эй... ты слышишь меня?
Он приоткрыл один глаз и ухмыльнулся.
- Признаться, я ожидал услышать нечто другое... - выдавил он хрипло.
- Другое? - нахмурилась я.
- В лучшем из миров, я слышал, прекрасные обнаженные нимфы встречают мужчин песнями. Голоса их чудесны и... ой!
Договорить он не успел, потому что я спихнула его с колен. Если шутит, значит будет жить.
Не иначе, странный лихмерский ритуал помог. Я хотела поблагодарить лесных жителей за помощь, но когда огляделась, их след простыл. Тела Свермира и Верлены тоже исчезли. Может, мне все приснилось?
В траве что-то слабо поблескивало. Я протянула руку. В лучах восходящего солнца мерцали грубо обработанные разноцветные камни, вплетенные в необычные бусы из костей и перьев.
Глава 7
Змея в цветнике
Будущее - всего-навсего глина, из которой можно день за днем лепить жизнь, но прошлое - незыблемая скала, нерушимая твердыня.
Сидни Шелдон. Интриганка
Деревенька Лихве представляла собой не более двух дюжин скромных ярких домиков, выстроившихся по обеим сторонам дороги. Мы добрались туда до заката, намеренно никуда не торопясь. Аскалоту требовалось восстановить силы, да и мне не мешало прийти в себя. К тому же, спешить было уже некуда. Если я не догоню, значит, догонят меня. Это неизбежно.
Это тихое местечко служило примером того, что радоваться жизни и искать в ней хоть что-то хорошее можно не только в больших городах со множеством возможностей. Люди, жившие более чем скромно, не унывали и раскрашивали мир вокруг собственными руками. И начинали с жилища. В Лихве, как я ни старалась, не сумела найти ни одной обветшавшей избушки, ни покосившейся хижины. На воротах - свежая краска, крыльцо все в цветах, яркие наличники притягивают взгляд. Настроение волей-неволей поднялось. Тяжесть в груди почти перестала ощущаться.
Я поймала себя на мысли, что и сама хотела бы себе такой жизни и маленького яркого лихвейского дома. Вдали от суеты и интриг выращивать цветы и воспитывать детей. Усталость от бесконечного побега и неожиданных поворотов судьбы рано или поздно заставляет прийти к выводу, что в таком ритме за чередой лиц и мест самой жизни-то не видать.
Аскалот ехал верхом, я же шла рядом и вела под уздцы серую в яблоках кобылу, у которой оказалось славное имя Бражка. Наверняка тот, кто придумал ей имя, не лишен чувства юмора. Спешилась я еще на подъезде к деревне. Все тело затекло, ноги гудели, и меня терзало нестерпимое желание размять конечности. Меченый не возражал. Его тело еще не до конца справилось с последствиями отравления, и он копил силы для того, чтобы держаться в седле и показывать направление.
Мой спутник почти не разговаривал, ограничиваясь скупыми короткими фразами. Да и я, признаться, не спешила заводить беседу. В последние несколько месяцев все происходило так стремительно, что у меня порой не хватало времени толком осмыслить события и примириться с ними. Я старалась задвинуть их в дальний угол и стереть из памяти, будто ничего и не было. А между тем, жизнь снова круто поменялась. Из разбойницы я превратилась в изгнанницу. И, как и несколько лет назад, всему виной оказалось стечение обстоятельств, мало зависящих от меня. Теперь неоткуда было ждать поддержки. Я была совсем одна. Вся моя семья мертва, наставницы отказались помогать в открытую, даже на покровительство своры теперь рассчитывать не приходилось. Есть только я, мужчина, о котором я почти ничего не знаю, Бражка и пара монет, да и те - не в моем кармане.
- Здесь, - прохрипел Аскалот, указывая на табличку над дверью зеленого дома с ярко-красной крышей.
Я залюбовалась. Говорят, эту яркую краску, не тускнеющую от времени , изобрели еще гномы до того, как сгинули в недрах Хребта Семерых. Якобы основой служат драгоценные камни, которые измельчали в порошок. Да только верится в это с трудом. Уж небогатые сельские жители едва ли могли позволить себе столь дорогое удовольствие.
У двери стоял приветливо улыбавшийся коренастый мужичок со светлыми золотистыми волосами и такой же бородой. В руках он держал большой поднос ароматных пирожков. Аскалот сглотнул. Мне стало его жаль. Мы ели в последний раз в абрикосовой роще накануне вечером, и если я чувствовала лишь легкость и желание оторваться от земли, то мой спутник, должно быть, умирал от голода. Тем не менее, после того, что с ним приключилось, такую тяжелую пищу ему есть нельзя. Будет только хуже.
Рядом с мужичком стоял глиняный горшок, полный медяков, и табличка "плати по совести".
- Как это? - вслух удивилась я.
Мужичок, и так и этак пытавшийся привлечь наше внимание, вмиг оживился:
- Это, прелестное дитя, обычай такой.
- Раздавать пирожки задарма? - спросила я.
- Не задарма, а это... кому сколько не жалко, - ответил улыбчивый продавец. - Так мы славим нашего бога.
Я взглянула на Меченого. Заметив мой взгляд, он поспешил стереть с лица страдальческое выражение. Вздохнув, протянула руку. На ладонь упала пара монет. Кажется, все то время, пока я разговаривала с мужичком, Аскалот мусолил в руке медяки.
- Да благословит вас Бахун, прелестное дитя, - поклонился мужичок, косясь на брошенные в горшок монеты и наверняка пересчитывая их прямо на лету.
Кто такой этот Бахун и чем грозит его благословение, я не знала и поленилась спросить. А зря. Иной раз стоят такие безобидные мужички у обочин, раздают безвозмездно любому желающему благословения, а потом оказывается, что ходишь ты отныне под покровительством бога ночных горшков или повелителя саранчи.
Меченый, старавшийся все это время не терять достоинства и выглядеть бодрым и полным сил, неловко сполз с лошади. Я сделала вид, что не заметила. Отдав Бражку невесть откуда взявшемуся мальчугану и бросив ему пару медяков, мы вошли в единственный в Лихве трактир.
В маленьком скромном зале, увешанном странными картинами, больше напоминавшими детские рисунки, было малолюдно. Двое пьянчуг в темном углу приканчивали бутылку с сомнительной жидкостью. У мутного окна сидел здоровяк с рисунками на теле вроде тех, что я видела у Свермира. Он глядел на нас, чужаков, недоверчиво, но едва ли представлял опасность. Трактирщик оказался не менее приветлив, чем мужичок с пирожками у входа, и я уже начала думать, уж не поклоняются ли они оба этому Бахуну. Слишком частые поклоны, натянутые улыбки и маслянисто поблескивающие глаза. Ни на мгновение взгляд трактирщика не остановился на одной точке. Глаза у него бегали, щеки пылали, голос дрожал. Казалось, этот человек был до смерти напуган.
Или, быть может, дело в другом? Обманутые надежды оставляют уродливые шрамы, зудящие всякий раз, когда люди улыбаются тебе в лицо. Потому что их улыбки кажутся масками, желание помочь - ловушкой, а за спиной они наверняка прячут нож. И судя по всему, не одной мне эти двое не внушили доверия.
- Не нравится мне все это, - пробурчал Меченый, закрывая за собой дверь на ключ.
Комнатушка на втором этаже трактира была единственной пригодной для ночевки. Об этом нам поведал трактирщик. На остальных дверях висели замки, которые не одолеть ни мечом, ни магией. Выглядело все так, будто нас одних и ждали.
- Ты говорил, что знаешь эту деревню и что здесь безопасно, - напомнила я.
- Знаю. И так было. Но... ты заметила? Куда подевались люди? В Лихве обычно не протолкнуться. Если дети не перегородят дорогу, то наверняка напорешься на бабу с коромыслом или торговца в заморских одеждах. Здесь несколько раз в год такие ярмарки... чего только нет. Со всех уголков Иниармарии товар везут.
- Может, уехали?
- Все разом? - Меченый покачал головой. - Нет, что-то здесь не так...
Он развернул узелок с пирожками, вздохнул и выкинул их в окно. Я только усмехнулась. Может, нам все только кажется подозрительным? В конце концов, в чем несчастные пирожки-то виноваты?
- Надо поспать, - сказал Аскалот. - Только лучше по очереди.
- Почему ты идешь со мной? - спросила я вдруг.
Аскалот, кажется не расслышал. Он развернул скатанный тонкий матрас. Вздохнул, глядя на торчащую из швов солому и только потом повернулся ко мне.
- Что? - устало переспросил он.
- Почему ты со мной? - повторила я. - Почему помогаешь?
- Тебе обязательно задавать эти вопросы именно сейчас? - огрызнулся Меченый.
- Да, - не смутившись ответила я.
Аскалот выдержал паузу и, глядя на меня в упор, сказал:
- Дело не в тебе.
- Я знаю.
И это было правдой. Я подозревала, что Меченый либо отдает долг сестрам Ли"вэй, либо преследует собственные цели, о которых не говорит. А может, и то, и другое.
- Больше тебе знать не надо, - отвернувшись, пробормотал Меченый и устроился на матрасе, накрывшись одеялом.
Некоторое время я смотрела на него, стиснув зубы. Меня охватила неведомо откуда взявшаяся злость. Ненавижу загадки и недомолвки. Ненавижу, когда меня пытаются использовать. Ненавижу. И его ненавижу заранее. Все равно, как и все остальные, рано или поздно он предаст. Глупо рассчитывать на иное.
Задув бережно расставленные хозяевами свечи, я легла на жесткую продавленную кровать и мгновенно уснула.
***
Я спала без снов. Будто провалилась в огромную черную яму и растворилась в ней без остатка. На самом дне этой ямы сотни нитей тянулись ко мне, опутывали с ног до головы, и я не могла найти в себе ни капли сил, чтобы сопротивляться им. Мне слышался ласковый женский голос, полный любви и нежности.
Потом чернота рассеялась, и я будто со стороны увидела девочку с кукольным лицом, обрамленным тонкими золотистыми кудряшками. Неужели это я? Спотыкаясь, бегу навстречу высокому человеку. Он стоит ко мне спиной, целиком и полностью увлеченный созерцанием цветущей вишни. Даже не видя его лица, я могу точно сказать, кто он. Я знаю каждую морщинку на его усталом лице. Каждая из них - потеря. Вот та, глубокая, меж бровей, казалось, была с ним всю жизнь. Должно быть, она появилась, когда не стало мамы.
Но что это? Он совсем не похож на отца. Русые волосы, собранные в хвост, черный камзол, севший точно по фигуре. Он оборачивается, медленно, будто ему что-то мешает, и я в ужасе отшатываюсь. На нем маска. Уродливая гипсовая маска волка. Как он мог надеть ее? Он ведь знает, как я боюсь волков! Еще с детства. Я как-то заблудилась в лесу, и едва не стала волчьим кормом...
Постойте-ка... Это ведь не мои воспоминания. И девочка с золотыми кудряшками - не я. А этот человек в маске...
Волчья морда сменяется человеческим лицом. Оно было бы вполне милым, если бы не ужасный шрам...
Меня будто схватили за шиворот и потянули наверх. Из черной ямы на свет. Бум...бум... бум... Что со мной? Где я нахожусь? И где источник этого оглушительного грохота, разрывающего барабанные перепонки? Что если он - в моей голове?
Когда поняла, что кто-то изо всех сил колотит в дверь, сна как не бывало. Быть может, случился пожар? По пути в Лихве мы видели дым вдалеке за холмами. То ли торфяники горели, то ли траву кто поджег. Это ж дело нехитрое: дети порой чиркнут огнивом над копной сена и поминай, как звали. Копна сгорит, а пламя потом и поле может выжечь, и до их дома добраться. За год жизни в своре я разного насмотрелась. Один мальчишка деньшовский так спалил родную деревню. Она крошечная была - два с половиной двора. Дотла выгорела. Большинство жителей сумели спастись, но одна семья-таки в дыму задохнулась. Что с тем мальчишкой сталось, мне неизвестно. Да только вряд ли он теперь с огнивом балуется...
Треск и вопли за дверью заставили меня окончательно проснуться. Уж лучше бы мы горели...
Всклокоченный заспанный Аскалот уже был на ногах, готовый защищать нас.
- Собирай вещи, - прошипел он, глянув на меня, стоящую в растерянности посреди комнаты. - Быстро!
Я похвалила себя за то, что догадалась лечь спать, не раздевшись. Впрочем, чего греха таить, дело было вовсе не в моей сообразительности, а в смертельной усталости. Втискивая голые ноги в сырые сапоги, я шепотом клялась себе, что никогда больше не буду спорить с собственными инстинктами и Меченым. Если сказал, что здесь опасно - значит, опасно, и надо предложить идти дальше, даже если мы оба валимся с ног.
Дребезжавшая под градом тяжелых ударов дверь разлетелась на куски как раз в тот момент, когда я, натянув сапоги, кинулась к вещевому мешку. Я вовремя присела, и меня не задело. Зато Меченому, похоже, досталось. Его слабый вскрик потонул в треске и звоне бьющегося стекла. Меня накрыло облако пыли, а может, колдовской морок, но на какое-то время я почти ослепла.
- Клеберн! Стой! Именем короля Риввы!
- ...хватай!
Моя рука попала в стальные тиски. Я было начала вырываться, но через мгновение осознала, что это Меченый тянет меня прочь. Вцепившись в мешок, я позволила увлечь себя. Не нужно было спрашивать: выход из западни у нас был только один. Окно.
- Стоять!..
- ...без моей команды!
- Девку держите!
- Уйдут же!...
Меченый прыгнул первым. Мягко, как кот, приземлился на ноги, перекатился, и вскочил. Вскинул голову, ища меня взглядом. Я сбросила мешок и почувствовала, как меня хватают сзади за юбку. Вдох. Шаг. Лечу...
Я зажмурилась, предвкушая боль от падения, но Меченый поймал меня. Поставив на ноги, взял мое лицо в ладони и о чем-то спросил, хмурясь. У меня звенело в ушах, я ни черта не слышала и просто кивнула, не желая тратить время. Еще успею прийти в чувство. А сейчас - бежать.
Входная дверь в трактир распахнулась, и наружу высыпала толпа. Кто с ножом, кто с топором, кто-то вооруженный лишь воинственным огнем в глазах. Они озирались в поисках беглецов. Они жаждали унять зуд в кулаках. Но мы были уже далеко. Бражка несла нас прочь от Лихве.
Уткнувшись в спину Аскалоту, я приходила в себя. После того, что произошло тихая деревенька уже казалась мне не ожившей сказкой, а прекрасным цветником, кишащим ядовитыми змеями.
Кто эти люди? И при чем тут король Риввы? Кажется, они знали Аскалота. И понятия не имели о моих врагах.
Рано или поздно клубок должен распуститься. Но он только запутывался еще больше.
Закрыв глаза, я мысленно пожелала, чтобы все провалилось к чертям.
Внезапное нападение среди ночи оставило тяжесть в груди и неприятный металлический привкус страха во рту. От неприятных ощущений невозможно было отделаться ни коротким болезненным сном, ни смутной надеждой на то, что мы, возможно, оказались на шаг ближе к Регарду Арриану. Даже несмотря на препятствия. Впрочем, с той же уверенностью можно было предположить, что мы отдалились от цели. Но мое положение на тот момент казалось настолько мрачным, что хотелось верить: хуже быть уже не может. События прошедшей ночи добавили загадок в и так переполненный сундук. А от того, что Аскалот молчал, как на допросе, было еще паршивее.
Весь следующий день мы провели в дороге. Перед глазами одна за другой мелькали деревни, золотые поля сменялись угрюмыми тенистыми лесами, сверкающими на солнце реками и бескрайними лугами. После полудня зарядил дождь, но Аскалот и не думал останавливаться. И лишь когда стало ясно, что ливень не собирается прекращаться, он свернул с дороги.
Мы оказались в кулимисовой роще. Вот тогда-то моя надежда и начала крепнуть. Столько священных деревьев в одном месте - настоящее чудо.
Где-то над кронами деревьев еще шумел дождь, но чудесным образом влага не попадала на землю. А потом и вовсе стихло. Быть может, Аскалот решил прервать наше путешествие именно здесь не напрасно. Что-то мне подсказывало, что он знал об этой роще и бывал здесь неоднократно. Иначе почему он привел нас прямиком к пепелищу, тщательно присыпанному землей? А что если на этом самом месте разводил костер он сам?
Но Аксалот молчал. Терпеть это стало выше моих сил.
- Тебе стоит объясниться, - с трудом сдерживая рвущийся поток вопросов, проговорила я.
Аскалот бросил на меня беглый взгляд и отвернулся.
- Нет, не стоит, - отрезал он, даже не пытаясь прикинуться дурачком, не понимающим, о чем я.
От негодования из легких будто выбило воздух, и некоторое время я лишь беззвучно открывала рот, как рыба, выброшенная на берег. Как это "нет"?!
- Но... Мы путешествуем вместе и... я имею право знать...
- Чем меньше ты знаешь, тем лучше, - ответил Меченый.
- Но...
- Послушай, Эльмьери дель Асквель, - в голосе появилась знакомая сталь, и он поднялся на ноги, с каждым словом все больше закипая, - тебе мало того, что на тебя свалилось? А? Ответь мне. Мало?
Я прикусила язык. Возразить было нечего. Однако это вовсе не значило, что стоит вновь скрывать от меня правду.
- Вот и славно, - тут же остыл Аскалот, сочтя разговор законченным. - Иди лучше хвороста набери. Пора отдохнуть. Бражка уже с ног валится.
- Где я возьму сухой хворост в такую погоду? - в свою очередь закипела я. - Здесь воды по колено!
- Где хочешь.
Замечательный ответ!
Грея руки над огнем, я то и дело ежилась, ощущая всем телом колючий взгляд Меченого. Доверие, которое я только-только начинала испытывать к нему, таяло, как лед в начале месяца водника*. Быть может, он и привычен к такой жизни - в бегах и вечном ожидании удара, и мне стоит прислушиваться к тому, что подсказывает его интуиция. Но доверие - это совсем другое. Верить Аскалоту я не могла. А он и не стремился завоевать мое доверие. Слишком много тайн окружало этого человека со шрамом. Если задуматься, я ведь его совсем не знала и в жизни бы не пошла с ним, если бы не сестры Ли"вэй.
Из-за всей этой неразберихи и стремлении зарыться головой в песок, скрыться от проблем, все чаще я невольно вспоминала свою "прошлую" жизнь в своре и... Свермира. Поначалу мысли о том, что его кровь на моих руках, причиняли настолько сильную боль, что я не позволяла себе их. Каждый раз, когда в памяти всплывало его лицо, искаженное предсмертной гримасой, глаза наполнялись слезами, и я старалась переключить внимание на что угодно, хоть на заляпанные грязью сапоги, лишь бы избавиться от терзавших воспоминаний. Даже не знаю, кого я в этой ситуации больше жалела - разбойника или себя. Но ни в том, ни в другом признаваться не хотелось.
- Что ты сделаешь с ним, когда найдешь? - спросил, наконец, Аскалот.
Сморгнув злые слезы, подняла глаза, хмурясь.
- Ты о чем? - даже не попыталась скрыть раздражение.
- Об этом Регарде... если, конечно, это его настоящее имя.
Молча опустила глаза, делая вид, что разглядываю, как огонь пожирает сухие ветки.
- Вот представь, - не отставал Аскалот, видимо, найдя повод отвлечь меня от навязчивой идеи выведать у него правду о нападении, произошедшем накануне, - ты узнаешь о его местонахождении, добираешься с горем пополам, и что? Дальше-то что? Убьешь его?
- Да, - ответила я неуверенно.
- Даже если он невиновен? - осторожно спросил Аскалот.
- Невиновен? - изумилась я. - На его руках кровь невинной женщины! И так или иначе, он наверняка захочет убить меня. Миром мы не разойдемся.
- И? Разве от этого что-то изменится?
- А разве нет?
- Ну вот ты убила разбойника, так?
Стало трудно дышать.
- Да.
- Кем бы он для тебя ни был, ты хотела его убить... Или нет?
- Нет, не хотела.
- А мне показалось, что хотела. Во всяком случае, в тот момент, когда поняла, что на кону стоят наши с тобой жизни.
- Это другое. У меня не оставалось выбора.
- Неправда. Ты могла позволить убить меня. И покориться чужой воле. Как делала много лет.
Легкие невыносимо горели.
- Я не понимаю, - выдавила сквозь зубы, едва сдерживаясь.
- Помнишь Тихую Пустошь? Что было с тобой там?
Я только сильнее стиснула зубы.
- Даже после этого при встрече с разбойником, ты светилась от радости.
- Ложь...
- Ты все еще надеялась. Надеялась, что все обернется выдумкой, и он примет тебя снова. Как раньше.
- Замолчи...Замолчи! - я вскочила на ноги, готовая наброситься на Меченого.
- Так что изменилось после его смерти? Ну, кроме того, что ты загрызла себя до костей после того, как вонзила в него лезвие?
- Замолчи! - я замахнулась, чтобы отвесить Меченому оплеуху, но он перехватил руку. - Зачем ты это делаешь? Чего ты хочешь, забери тебя Худший из Миров?!
Аскалот чуть отстранился.
- Я хочу, чтобы твоя рука была твердой, как и воля, когда придет время принимать решение. И я хочу, чтобы ты не изводила потом себя, мучаясь от чувства вины.
Не дав слезам пролиться, я выдернула руку и отвернулась.