Двенадцать сосен (первые десять глав)
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
|
|
|
|
Аннотация:
Лишённая дома и государства, главная героиня вынуждена убивать и продавать себя, чтобы выжить и отомстить. Это скорее авантюрная история, чем любовная, хотя здесь по вине главной героини очень много сексуальных сцен.
|
Глава 1
Я совершенно уверена, что в жизни каждого человека наступает момент, когда ему хочется кого-нибудь убить. У слабых желание не превращается в действие, и они, поскрипывая зубами, желают зла своему врагу. Сильные пускают кровь. К моим двадцати пяти годам за моей спиной два убийства. Ни за одну из этих жертв, меня не призвали к ответу, хотя тоненький, но внятный голос напоминает мне о них по ночам, расцвечивая их лица теми красками, которых у них никогда не было и придавая им мыслимые и немыслимые достоинства, которыми они никогда не обладали. После смерти все становятся хорошими. Меня это радует. Когда-нибудь и обо мне скажут, что Ворона была не виновата. Уж так сложились обстоятельства.
Нужно собраться и начать по порядку. Я никогда не писала о себе. Только вымышленные истории, которые не захотело печатать ни одно издательство. Повесть о себе, естественно под своим птичьим псевдонимом, я выложу в интернете. Интересно уважают ли у нас по настоящему реальные истории и сколько я получу комментариев. На этот раз я предпочла бы остаться в тени. Случается, что убийца пишет книгу, чтобы оправдаться. Я не ищу оправдания. Мне всего лишь нужно рассказать важному для меня человеку, какая я есть на самом деле. Мне никогда не отыскать тех слов, если он будет сидеть напротив и смотреть мне в глаза. Возникнет искушение осветлить мои вороньи пёрышки и если не скрыть, то хотя бы прикрыть правду. Разоблачения я не боюсь: те, кто могут меня сдать, не ходят на сайты непризнанных авторов и никогда прочтут мою рукопись. У них есть дела поважнее. Так что Ворона в полной безопасности.
Вороной меня стали называть в первом классе. До семи лет мой мир состоял из сказок, вкусных обедов с бабушкиными пирожками, поглощая которые я читала книги о попадающих в историю принцессах и спасающих их принцах. Первых принцев я обнаружила, когда пошла в школу. Они каркали мне вслед и втыкали в мои косы воронья перья, которые по прихоти судьбы оказались точно того же цвета, как и мои волосы. Не знаю почему, но уже первом классе я мне довелось стать изгоем. У меня не было подруг: девчонки боялись, что мое зло перейдет на них. А зло моё заключалось в фамилии Воронцова. Иногда я думаю, как сложилась бы моя жизнь, если бы судьба выбрала мне другую фамилию. Лебедева или Соколова. Но все сложилось, как сложилось, и однажды я решила не противиться создавшемуся образу и однажды явилась в школу с пером в косе и с зажатым в кулачке папиным перочинным ножичком, которым я со страшным криком "КАР" и полоснула по щеке первого обозвавшего меня в тот день Вороной прыщавого пацана. Меня удивительно быстро оставили в покое. А потом моя жизнь сделала крутой вираж, и руководящий нашими судьбами, которого впредь я буду именовать кукольником - смотрел на меня сверху, и хитро улыбаясь, и спрашивал: "Ну и как тебе это? Справишься?"
В тот день в школу я опоздала. Отец, который обычно будил нас, уехал в командировку, и мы с мамой проспали до десяти часов. Быстро собравшись, выскочили из подъезда и разбежались в разные стороны. Точнее побежала я, а мама засеменила в элегантных сапожках на высоких каблучках. Проходя между двух белых пятиэтажек, я почувствовала, что мир изменился, и пространство вокруг наполнено страхом. Впрочем, это было и неудивительно. Слухи ползли уже давно. Но было не до раздумий. Я спешила на контрольную по алгебре, чтобы не заиметь неприятностей от математички, которая меня ненавидела. От вымытых полов в раздевалке тянуло сыростью. Откуда-то с верхних этажей доносились крики. Стрелки настенных часов приближались к одиннадцати, а это означало, что до окончания третьего урока осталось пять минут. Я вздохнула с облегчением. Успела. Пристроила куртку на вешалку, пригладила растрепавшиеся волосы. Поднявшись на второй этаж по лестнице, уже совершенно явно услышала крики, смех и улюлюканье. Раздался дробный стук каблучков. Галина Ивановна, наша географичка, соседка по дому и мамина подруга чуть не сбила меня с ног. Её перекошенное от страха лицо испугало меня. Она потащила за собой вниз по лестнице, выплевывая слова, смысл которых доходил до меня с трудом. Я пыталась что-то сказать и вырваться, но Галина Ивановна лишь сильнее стиснула мою руку. В коридоре, напротив вешалок, заметила надпись: "Русские учителя, идите в уборщицы!"
- Быстро одевайся, - прошипела мне соседка.
Звонок противно задребезжал, когда мы уже были на школьном дворе. Галина Ивановна оглянулась, подпрыгнула и ускорила шаг.
- Мать на работе? - спросила она, глядя перед собой. - Я подтвердила и спросила, что случилось.
- Потом, - буркнула она, тяжело дыша.
Липкий страх проникал сквозь кожу. Вопросы застряли в горле. Мы неслись знакомой дорогой в библиотеку, где работала мама.
На стене возле входа в библиотеку ещё одна надпись: "Русские - свиньи!" Наши шаги гулко отдавались на каменных плитах фойе. На стенах мирно светились голографические пейзажи, нахохлившейся птицей выглядел бронзовый бюстик Гоголя. Как часто после школы я приходила делать уроки в пустом читальном зале. Здесь, среди моих единственных потрёпанных и пожелтевших друзей, мне было уютно и спокойно.
Мама, стоя на невысоком табуретке, перебирала книги на верхней полке. Она обернулась на наши торопливые шаги, и удивление от нашего неожиданного появления стёрлось тревогой. Галина Ивановна, которую вне школы мне было разрешено называть тётей Галей, с горечью выговаривала слова, от которых становилось жутко.
- Пришла на урок, а они разорвали все карты, доску порезали. Я им: "Вы что, ребята?" А они плюют в меня. Кидаются учебниками. Орут, чтобы я убиралась из их города к себе. А ведь это был мой класс, я с ними в походы ходила, они секреты мне свои рассказывали. Да когда же это они успели в зверей превратиться? Да мы же далеки от этой политики чёртовой. Мы же учителя. Я Кристину к тебе привела. Не дай бог, что случится. Бежать надо отсюда.
Тётя Галя всхлипнула и неловко потёрла глаза, оставив на щеке чёрную полосу. Мама обняла меня за плечи. Некоторое время они спорили, что делать. Тётя Галя настаивала, что надо собрать вещи, снять деньги со сберкнижек и лететь в Москву. Мама хотела дождаться отца. Тётя Галя завизжала про заполонившие город танки, назвала мою мать дурой и выбежала из библиотеки. Стало очень тихо и страшно. Я быстро пробежала взглядом портреты писателей: Пушкин, Лермонтов, Толстой, Достоевский. В голове мелькнула мысль, что когда вырасту тоже стану писательницей. Мама застыла, прижав к груди томик стихов Блока. Маленькая толстая потрёпанная книжечка. Мне нравились потрёпанные книги, мне казалось, что через страницы я чувствую эмоции прочитавших её людей. А ещё я обожаю подчёркивание и мысленно спорю с предыдущим читателем.
Воронье карканье и звук расколотого стекла, прервали мои мысли. Мы обе взглянули на упавший возле нас камень и, схватившись за руки, выбежали из библиотеки. Возле входа в библиотеку стояло трое здоровенных парней с перекошенными от ненависти лицами. Один из них, самый крупный, преградил нам путь.
- Ты, библиотекарша, катись отсюда вместе со своими книжками. - Слово "библиотекарша" он произнёс по слогам.
Парни заржали.
Мамин голос казался до удивления спокойным, даже равнодушным, когда она сказала "дайте пройти". Её напряжение чувствовалось в руке. Второй раз за день я чувствовала, как впиваются в мою ладонь ногти напуганного взрослого человека. Парень посторонился, и мы проскользнули мимо. По пути мама вспомнила, что дома нет хлеба, а надо бы поесть. Хлеба купить не вышло. Знакомая продавщица только ухмыльнулась.
- С голоду подыхайте, русские свиньи.
Кажется ещё пару недель назад она любезно помогала выбрать нам торт.
В сберкассе отказались снять деньги со сберкнижки. Создалось впечатление, что все вокруг выучили только одну фразу или неожиданно за одну ночь наши носы превратились в пятаки. К тому времени, как мы попали домой, стало понятно, что тётя Галя была права. Мама написала отцу записку, взяла документы, оставшиеся дома деньги. Перед дорогой решили поесть. Мама тоненько нарезала колбасу, сыр. От волнения и страха еда с трудом проходила через горло а, попадая в желудок, вызывала чувство тошноты и почему-то нового, ещё более сильного голода. С улицы донёсся страшный вопль, к которому присоединились странные звуки, ругань и плач. Мы выглянули в окно. Из пятиэтажки напротив нашей из окон выбрасывали вещи. Мама тихо охнула и тут же зажала себе рот рукой, приказав мне одеваться.
Я поплелась к себе и замерла, прощально обводя взглядом родные стены. Над полированным - профессорским, как называл его отец - столом, висел новый календарь. Белая лошадь застыла в танце. Развивается на ветру грива. Хитро и умно смотрит на меня левым глазом. Мне нравятся лошади. Может быть, когда-нибудь я научусь на них ездить. Мне кажется у меня получится. Спохватываюсь. О чём я думаю? Надо собираться. Открываю шкаф с большим зеркалом, в котором на миг заглядываю в свои испуганные глаза и тут же отворачиваюсь. Сложив вещи в сумку, быстро кидаю туда любимого ёжика. Его мне подарил папа. Папа! Бегу в другую комнату. Говорю об отце. Из маминых рук падает на пол стопка вещей. Она берёт меня за руку.
- Доченька! Он... - Выползает слеза на щёку. - Он найдёт нас.
Я чувствую её страх и то, что она не верит в то, что говорит. Мне вдруг вспоминается, что когда отец уезжал, они о чём-то долго говорили на кухне. И мама выглядела грустной. Даже не грустной, а убитой, словно произошло что-то совершенно непоправимое.
Когда мы, столкнувшись на лестнице с Галиной Ивановной и её мужем, дядей Мишей попали на улицу, в нашем дворе, насиловали девочку. Рядом билась в истерике её мать. Нас не тронули, потому что дядя Миша наставил на них пистолет. Мы выбежали на центральную улицу, ужасаясь возникшим, словно ниоткуда, чёрным флагам на домах, и увидели танки. Широкие гусеницы навсегда впечатали наши души в асфальт города, который мы привыкли считать родным и присвоили нашей маленькой компании имя "беженцы". И мы действительно бежали очень быстро.
Кристина облокотилась на спинку кресла и потянулась, разминая затёкшие мышцы. Потом снова уставилась в экран ноутбука, перечитывая написанное. Вздохнула. Нет, всё не так. Всё было совсем не так. Никакими словами не передать ужас двенадцатилетней девочки, когда привычный мир разваливается на глазах, не оставляя надежду на будущее. Что было бы с ними, если бы они не смогли уехать? Если бы мама не сделала выбор между дочерью и отцом и осталась бы ждать его возвращения? Знакомые, которым удалось выжить, рассказывали, что в их дом пришли уже вечером. Насилуя, убивая и восстанавливая свои права, действуя по составленному в прошлом году списку. Ещё в прошлом году для того, чтобы получить талоны на продукты всех потребовали заполнить анкеты, где была указана национальность. Так в их руках оказались все адреса, где жили русские.
В тот день мама спасла ей жизнь и погубила свою. А, впрочем, у кого из тех, кто вернулся, в порядке с психикой? Кристина нахмурилась. Уж явно не у неё. Хотя она всё-таки живёт гораздо лучше тех, кого она знала. Знакомые говорили, что ей повезло. Но кто знал, через что ей пришлось пройти? И это никогда не пройдёт, как ничто не проходит и не забывается. Но она научилась контролировать свои чувства и очищать свой мозг, чтобы не загружаться. Единственное с чем ей повезло, это с самой собой. Но ведь и себя она сделала сама. Каждый раз, когда один из тех, кто оказывался сильнее, пинал её, она поднималась и давала сдачи. Пусть даже не сразу. Но всегда.
Из-за верхушек сосен выглянуло солнце. Заиграло, засмеялось раскинувшееся внизу озеро. Запахло хвоей, стало тепло и хорошо. Кошмар ушёл, растворился. Это всего лишь книга. Может, главная героиня и существует только в её воображении? Ведь у неё, Кристины, сейчас впервые за долгое время есть свой дом. Осталось ещё раз сыграть по крупному. Кто победит она или её враг? Точнее врагиня, потому что здесь присутствует женский род. И, боже мой, до чего же они похожи. Кристина встала и облокотилась на ажурные перила балкона. Пожалуй, если мама ещё спит, можно пойти поплавать. Переплыть озеро вдоль и поперёк. А потом позавтракать. Она вернулась за маленький столик, за которым так любила работать. Смешно называть работой то, за что не платят денег. Но сочинять вымышленные истории - единственная отдушина в жизни. Минуты, часы, которые она может забыть о себе и чувствует себя такой же счастливой, как в том далёком детстве, когда она ещё не стала Вороной. И разве важно, что её не печатают? В существующем сейчас виртуальном мире у неё достаточно читателей. И с ними всегда можно пообщаться и поспорить. И если большинство из них говорят, что она написала дрянь, то это так.
В комнате раздались медленные неуверенные шаги. Кристина улыбнулась. Мама проснулась. Она выскочила в комнату. Илария, в длинном до полу шёлковом синем халате с распущенными тёмными волосами, шла с мобильником в руке.
- Крис, ты почему к телефону не подходишь? Зина обзвонилась. Хочет узнать, приезжать ли ей сегодня?
Кристина поцеловала маму в щёку, забирая у неё телефон.
- Привет, Корзина! Прости, что забыла про тебя. Начала новый роман. Конечно, приезжай.
Кристина посмотрела на маму, внимательно вглядываясь в её лицо, пытаясь определить как она себя сегодня чувствует, не мучили ли боли по ночам и, вообще, есть у неё сегодня силы прожить этот день. Вновь, в который раз, обожгло болью красота маминого лица. Казалось, чем меньше у неё оставалось сил, тем лучше она выглядела. Никто не мог дать ей больше тридцати с хвостиком. Коварная болезнь с лихвой воплощала потерянное здоровье и силы молодостью и красотой. Если так пойдет дальше, то мама скоро станет выглядеть моложе её. Уже сейчас, где бы они ни появлялись вместе, их считали сёстрами. Иларию это забавляло, Кристину пугало, но она заставляла себя подыгрывать маме.
Илария улыбнулась дочери, движением губ говоря, что сегодня всё не так уж и плохо.
- Корзина разбудила тебя?
- Нет, я уже проснулась. Крис, ну когда ты перестанешь её называть этим детским прозвищем?
- Не раньше, чем она перестанет называть меня Вороной.
Илария театрально подняла вверх глаза, выражая недоумение.
- Мамуль, да брось ты это безнадёжное дело. Мы уже договорились, что тот, кто из нас умрёт позже, вырежет на памятнике наши прозвища. Люди будут ходить мимо и читать, что здесь покоится с миром Корзина, а здесь без мира Ворона.
- Какая же ты у меня дурочка, - Иллария откинула назад длинные волосы. - Ты уже плавала?
- Ещё нет. Но я быстро. Только туда и обратно. - Кристина выбежала из комнаты.
Илария вышла на балкон, глядя на сосны озеро и чудесный июльский день. Когда-то и она любила плавать. А теперь вот иногда нет сил и до озера дойти. Да что там до озера дойти, иногда пальцы не слушаются и нет возможности причесаться. Остается только благодарить Бога, за то, что она ещё жива и за то, что он позволил ей прожить ещё один день. И, конечно, за Криску. Сложно сказать, что было бы с ней, если бы не её взрослая дочь.
Кристина вышла из ворот босиком в одном купальнике, на ходу закалывая длинные волосы на затылке. Почувствовав мамин взгляд, повернулась, помахала рукой и вприпрыжку направилась к озеру. Разбежалась, нырнула и сильными уверенными движениями, выбрасывая руки, погребла на середину.
Илария улыбнулась, в миллионный раз отметив, как они не похожи. Кристина вся в отца. Такая же порывистая, уверенная. От него ей досталась и смугловатая кожа, и карие глаза, и этот удивительный отдающий синевой чёрный цвет волос. И, конечно, характер. Илария передвинула кресло в тень, села и закрыла глаза. Не нужно его вспоминать. Не стоит ворошить прошлое. От этого будет только больнее. Прошло уже столько лет, и его самого уже нет на свете, а всё ещё жжёт пальцы это письмо, конечно не первое, которое нашла в кармане. Письмо, из-за которого она проплакала всю ночь, удивительным образом спасло им жизнь. Не прочитав его, она бы не нашла в себе силы уехать в тот день. Осталась бы, ждала его. Погубила бы себя и Кристинку. Тогда нельзя было медлить. Они чудом остались живы. Надо уметь быть благодарной.
Глава 2
Холодная вода обожгла прогретое на солнце тело, сдавила обручем голову, залилась в уши. Кристина вынырнула и поплыла кролем. Быстрые движения прогнали холод, стало тепло и радостно. Мутноватая озёрная вода ласково обняла за плечи, спускаясь к бедрам, маня улечься на спину и подставить лицо к солнцу. Кристина перешла на брасс. Тяжелые намокшие волосы, извергнув заколку, упали на плечи. Она улыбнулась. Утренний приятный ритуал. Если на свете и есть счастье, то оно в движении. Кристина плавала всё лето, несмотря на погоду и даже в сентябре. Плавание утром, пробежка по вечерам и много-много упражнений. Здоровье и красота самое главное в жизни. И на это нельзя жалеть ни сил, ни времени. Уж в этом-то Кристина убедилась на собственном опыте. Пока есть красота можно использовать мужчин. Подплывая к середине озера, девушка заметила, как загорелый мужчина быстро прыгнул в воду и, выпрастывая высоко руки, поплыл ей наперерез.
Она усмехнулась и легла на спину. Только на мгновение, чтобы ещё раз, глядя в высокое небо с клубками облачков, почувствовать себя счастливой. Он здесь, и он плывет к ней. Маленькая секунда счастья. Так приятно почувствовать себя желанной и преследуемой. А ещё лучше после всего того, что с ней было, чувствовать это сумасшедшее ненасытное желание самой. Оно делает её живой. Эх, Витька, Витенька. Горе ты мое и счастье. Кристина перевернулась на живот и перешла на кроль. Ну, догони, мальчик мой, догони. Ведь я же на море выросла, лучше тебя плаваю. Но ты мужчина и не должен сдаваться. Он догнал её напротив утопающего в деревьях островка. Подчиняясь натиску, она свернула к берегу и встала на дно, балансируя на кончиках пальцев. Он обнял её в воде, прислонив мокрое лицо к её лицу, жадно целуя. Она почувствовала, как их языки обнимаются. Нельзя-нельзя. Ещё мгновение. Ну как же хорошо. Всё, хватит. Иначе уже не оторваться от этого танца языков, не разлепить вжавшихся друг в друга тел. Кристина опустила руки и оттолкнула его. Он поскользнулся и забарахтался в воде, а она выбежала на берег, смеясь и отжимая мокрые волосы.
Чертыхнувшись, он некоторое время стоял по пояс в воде, лаская взглядом её тело, а потом, разбрызгивая воду, бросился на берег. Подхватил на руки и унёс в тень деревьев. Там, поставив её на ноги, и прижался всем телом. Мир замер. Ещё чуть-чуть, пожалуйста, этого счастья. Ощущения, что тебя обнимает твое второе "я". Твой родной человек. Тоненький слабый голос в мозгу требовал остановиться, а Кристина наслаждалась мокрыми пальцами, стиснувшим ей грудь. Исчез бы мир, провалился. И только они вдвоём, дикари. Голые, страстные и пусть обжигает трава голые плечи и хрустит на зубах песок. Им не надо постелей, она готова прямо здесь, только бы с ним, только бы он не отпускал её никогда.
Его язык властно раздвинул губы, дотянулся почти до горла. Рука прошлась по спине, вызывая сладкую дрожь. Родной голос называл её по имени. Может быть, остановить борьбу и позволить увлечь себя безумному желанию?
Нельзя!
- Отпусти меня!
Она ударила его в грудь и отскочила, как кошка. Они смотрели друг на друга, её взгляд упал на его плавки, где пузырилось и вздувалось то, что она больше всего хотела почувствовать внутри. Нельзя! Потом захочется ещё и ещё.
Она поправила купальник. Он снова двинулся к ней.
- Крис, ты сводишь меня с ума. Я ничего не могу. Жить не могу, работать не могу. Прошу тебя, умоляю. Хотя бы один раз.
Она покачала головой, изогнув губы в полуусмешке.
- Один раз уже был и, похоже, зря.
- Крис. Ну ты же моя. Вся моя. Я хочу тебя. Хочу!
Кристина сдвинула тёмные брови.
- Я не встречаюсь с женатыми мужчинами. От них нет никакого толку.
Он подошёл ближе, взял её за руку. Она мгновенно почувствовала тепло его пальцев и счастье. Он всё правильно сказал, она его. Только в его руках ей так хорошо, только рядом с ним... Ах, какого же чёрта всё не так, как надо.
- Кристина, послушай меня. Я даже, когда с женой сплю, тебя представляю. Ты мне всю жизнь испортила.
Чёрт! Да зачем же говорить о жене. Дурак. Она размахнулась и ударила его по щеке. Не зря их общие знакомые называли его мартовским котярой. Тоненькая полоска усиков в сочетании с зеленоватыми глазами с загнутыми ресницами не оставляла сомнений в том, что жене приходится здорово пасти его, чтобы сохранить семью. За таких не выходят замуж. Таких берут в любовники. И она бы сделала это, если бы не жалела его жену, родившую ему двоих детишек. И к тому же Витькина семья жила всего через несколько домов от неё, ближе к середине озера. Даже, если бы она хотела, завести с ним роман, было бы проблематично. Она итак была уверена, что соседи уже болтают о них. Витька бегал с ней по утрам вокруг озера, сидел возле неё на берегу, когда она загорала.
- У - би - рай - ся!
Витька пошатнулся, а она уже пробежала мимо и прыгнула в воду. Холодная вода обожгла затвердевшие соски сквозь купальник. Она опустила голову. Сейчас, если по мокрым щекам текут слёзы, этого никто не увидит. Она плыла так быстро, как могла. Надо успокоиться. Она заставила себя спокойно дышать и перешла на брасс. Всё хорошо. Просто замечательно. Милый мой, единственный, ты никогда не узнаешь, что ты моя половиночка. Да только вот в этой жизни, мы вместе не будем. Ты будешь отрабатывать свой кармический брак, растя двоих детей, а она пройдёт свой долбанный путь до конца. Но даже эти мучительные поцелуи уже счастье. После того, что ей пришлось пережить, удивительно, что она может так чувствовать. Витька снится ей по ночам. Она идёт по жёлтому песку, океан плещется об ноги. Нагнули головы к воде зеленые пальмы. Солнце ласкает тело, ветер треплет волосы. Она знает, что он ждёт её. Шаг, ещё шаг. Его руки, губы. Счастье. Всего лишь сон. Витька, ты никогда не узнаешь правды и никогда не узнаешь, что я хочу тебя так же, как ты меня.
Кристина посмотрела на берег. Сейчас она подплывёт к тому месту, откуда виден её дом. До сих пор не верится, что он принадлежит ей. Замок из сказки. Сердце тоскливо ёкнуло. Не обманывай себя, Кристина. Борьба вовсе не окончена. Для того, чтобы остаться принцессой придётся снова убивать. Но на этот раз это будет самый последний раз. Если вот только, сердце ёкнуло от этой мысли, она не втянулась. Мысли завертелись по привычному кругу. Как? Когда? И как сделать так, чтобы всё опять сошло с рук? Сколько не просматривай хронику происшествий, там нет ничего полезного. Так же, как и в справочнике, в интернете и в детективных романах. Ясно одно, это должно выглядеть, как несчастный случай. Как произошло в первый раз. Или как самоубийство? Так было во второй. Нельзя повторяться. Нужно что-то новое, необычное. Ведь соперница её так же умна, как и она. Они здорово похожи, если не считать того, что Лада блондинка. Но глаза у неё того же янтарного цвета и такие же длинные ресницы. И она тоже из тех, кто не останавливается, пока не победит. Если бы жизнь сложилась иначе, они могли бы стать подругами. Здорово, иметь рядом кого-то так похожего на тебя.
Кристина вышла на берег, отжимая волосы, и кивая уже появившимся на пляже соседям. Как хорошо, что островок, где они целовались с Витькой, далеко отсюда и скрыт склонившимися ивами. Временный приют влюблённых, возжелавшим почувствовать друг друга на природе. Но это не для них. Это для тех свободных, кто может распоряжаться своими жизнями, как захочет. А Витькина жизнь уже обещана и расписана. И она в его расписанную судьбу влезать не должна.
- Хорошо поплавала, Крис? - спросила Илария, увидев входящую дочь.
- Чудесно. Сейчас я переоденусь и накрою завтрак в саду. Ты с кем хочешь позавтракать, с Петей и Пашей или с Иудушкой?
- Крис, ну сколько раз я тебя просила не кощунствовать?! - тонкие брови Иларии сдвинулись к переносицы, образовав складочку.
Кристина перегнулась через перила, оглядывая свои владения.
- Боюсь, у нас нет выбора. Иуда составит нам компании. Петя с Пашей уже на солнце.
- Да ну тебя, - улыбнулась Илария. - Зина звонила, она уже подъезжает. Накрывай на троих.
- Мамуль, ты не против, что Корзина сегодня побудет с нами?
- Конечно, нет.
Кристина взяла мобильный.
- Корзина, ты где? А, уже в Быково. Слушай, купи клубники на станции. Будем завтракать взбитыми сливками.
- Ну, очень полезный завтрак, - сморщила изящный носик Илария.
- Мамуль, ну сегодня такой день хороший. И если хочешь, я сварю нам овсянки.
- Конечно, хочу.
Когда Кристина ушла, Илария снова устроилась в кресле и закрыла глаза. Нужно собраться с силами и спуститься со второго этажа и добраться до столика в саду. А перед этим зайти в спальню и переодеться, раз у них гости. Наверно, ещё пять минут она может посидеть. Как же мало сил.
Приняв душ, Кристина отправилась на кухню и сварила овсянку. Мама всегда настаивала, что это самый полезный завтрак. Кристина фыркнула. Корзина будет в восторге. Она ненавидит овсянку. Сама Крис ничего не имела против овсянки, она привыкла к ней с детства. С подносом в руке, Кристина вышла в сад, привычно окидывая свои владения. Нет-нет, она ни за что не отдаст эти сосны и этот зелёный газон с распустившимися лиловыми и жёлтыми ирисами своей сопернице. С самого начала, когда она появилась здесь, она как-то вмиг осознала, что этот несимметричный двухэтажный дом, выкрашенный в желтоватый цвет, с балкончиком на втором этаже, откуда открывался вид на озеро и окаймляющее его сосны, должен принадлежать ей. Только таким образом она сможет восстановить то, что у неё отняли. И хотя между их маленькой, со смежными комнатами, квартиркой, которую у них отняли, и этим домом не было ничего общего, Кристине, за всё, что им пришлось вынести, такая компенсация казалась вполне справедливой. Маме здесь очень нравилось. Это она придумала назвать двенадцать сосен именами апостолов. Петя и Павел - две самые могучие сосны, выросшие позади ворот на зеленой лужайке, где висел гамак и располагался один из двух обеденных столиков. Остальные сосны поменьше, их кроны не такие пышные, и они, мешая друг другу, высоко в небе переплетались ветками. Их шершавые коричневые стволы, возносились к облакам не так прямо, как Петя и Паша, словно всё время сомневались выдержат ли их хрупкие плечи такой сложный и прямой путь. У них тоже были имена, но Кристина и Илария всё время шутливо спорили, где есть Марк и где Матфей и которая из трех сосен, склонившихся над домом, носит имя Иоанна. Когда жизнь казалась невыносимой, Кристина прижималась щекой к шершавой коре, чувствуя, как дерево отдаёт тепло и ласку, уводя от обид и горестей к светлому небу и солнцу. Одна из двенадцати сосен была засохшей. Судя по её толстому и ровному стволу, когда-то она была крепкой. Но потом что-то случилось и ей, стоящей поодаль от своих братьев, пришлось умереть. Возможно для того, чтобы жили другие. Или она просто не справилась с жизнью. Её назвали Иудой. Эту сосну Кристина никогда бы не согласилась срубить. Она отождествляла её с собой.
Кристина поставила поднос на деревянный, накрытый пёстрой клеёнкой стол и, расставив тарелки, засмотрелась на чернеющие на фоне голубого неба мёртвые ветки. Говорят, что существует материнская любовь, дочерняя, любовь к детям, любовь к мужчине. Она с этим не согласна. У каждого человека любви отпущено только на одного. Всем сердцем, всем своим существом, безусловно, не осуждая и отдавая всю себя, можно любить только одного человека. Мать или сына, мужа или любовника, сестру или брата. Всем остальным достанутся лишь крохи. Ведь даже она, Кристина, несмотря на своё безумное чувство к Витьке, не смогла бы полюбить его по-настоящему, потому что место в её сердце уже давно занято Иларией. И её жизнь принадлежит ей. Поэтому и хранит судьба от наказания.
- Привет, Воронёнок.
Кристина подняла голову. В нескольких шагах от неё появилась подруга с зелёной - слишком большой так неподходящей к её одежде - брезентовой сумкой через плечо и корзинкой клубники. Зина не носила, ни юбок, ни каблуков и, вообще, в отличие от Кристины плевать хотела, как она выглядит. К её удлинённому лицу с добродушным лошадиным оскалом не шли гладко зачёсанные, собранные резинкой в тоненький хвостик, волосы. Широким бровям, нависавшим над голубыми глазами, требовалась другая форма, а всему телу срочная эпиляция. Помешанная на своей внешности Кристина много раз пыталась накрасить и причесать подругу, но каждый раз результат против ожиданий лишь подчёркивал Зинину некрасивость, делая её вопиюще кричащей. Кристина сдалась. Если Зину устраивает полное отсутствие мужчин в жизни, ей-то чего париться? Даже лучше, что им двоим уготована похожая судьба испытать единственную любовь к родителям. Вся жизнь Зины была посвящена родителям. Почему так произошло, Кристина не понимала. В отличие от её больной мамы, с Зиниными родителями было всё в порядке. Они просто использовали свою дочь, занимая всё её свободное время различными дурацкими поручениями. То надо было срочно переклеить обои, то покрасить дом на даче или прополоть грядки. Причём именно в тот момент, когда Зину куда-нибудь пригласили. Эта семейка даже работала вместе. Зинин папа был известный дирижёр оркестра народных инструментов, а жена и дочь обслуживающим и попутно подыгрывающих на арфе и гуслях персоналом. Всегда в тени и в вечном полуприсиде поклона. Попробовав несколько раз вмешаться, Крис чуть не поссорилась с подругой и решила не лезть в своё дело, принимая Зину вместе с её музыкальной семейкой.
Зина клюнула Кристину в щёку и поставила на стол клубнику.
- В электричке такая жарища. Сейчас бы прыгнуть в озеро.
- Нет уж, милая. Овсянка стынет.
- Овсянка? Да ни за что на свете.
- Всего несколько ложек, - засмеялась подходящая к столу Илария.
- Здравствуйте, - улыбнулась Зина. - Чудесно выглядите. - Она скользнула взглядом по Иларии, отметив, что та уже накрашена и одета, словно собралась на прогулку. Льняные брюки обтягивали стройные бёдра, а чёрная кофточка на пуговицах белизну кожи. Мягкие волосы лежали волнами на плечах, как у девушки. Лишь в прозрачных серых глазах застыла выдающая болезнь грусть. Илария медленно опустилась на садовый стул. Зина перевела взгляд на подругу. Небрежно прихваченные заколкой волосы спускались на загорелые плечи, яркий зелёный топик открывал, сильные плечи и упругий живот Она бы может и завидовала фигуре подруги, если бы не знала, сколько усилий вложено в эту красоту. Нет, уж ей,лучше с целлюлитом, но только не бегать и не отжиматься.
- Корзина, пойдём в дом, взбитые сливки делать. - Мамуль, - она чуть наклонилась, - а тебе, может, пока кашки положить?
- Положи, детка, - Корзина улыбнулась. Слово "детка", которое часто употребляла Илария, вряд ли подходило к её подруге, весь облик которой дышал силой, здоровьем и какой-то совершенно ненормальной сексуальностью. Зина любила бывать с Кристиной, избыток мужского внимания доставался ей тоже. А ещё она почему-то чувствовала себя красивее.
На кухне Зина забросала подругу вопросами.
- Ну и как наш женатый Ромео поживает? Смог ли он победить тебя в соревнованиях по плаванию?
Кристина рассмеялась. Сквозь смуглую кожу проступил румянец.
- Вот именно, что женатый. Сколько не догоняй, а ничего ему не перепадёт.
- Ну, уж так и совсем ничего? - прищурилась Зина.
- Кроме парочки несравненных поцелуев. - Кристина покраснела ещё больше, попадая во власть утреннего воспоминания. - Давай не будем об этом, а? Мне бы уехать от него подальше, чтобы с глаз долой. Да где я найду такое чудесное место с озером и соснами?
- Не понимаю. Что ты мучаешь себя и его. Сделала бы его своим любовником, раз уж он так мил тебе.
- Да не просто он мне мил, Корзина. Мой он, понимаешь. От усиков этих дурацких кошачьих и глаз зеленущих до того места, что между ног. И ничего мне с этим не сделать. Помнишь, я рассказывала тебе про половинки?
- Странно, что ты при всей своей циничности веришь в эту сказку, - нахмурилась Зина. - Может, скажешь тогда, где же моя половинка?
- Не всем судьба встретиться, а тем, кому встретились, вместе быть, - Кристина переложила клубнику на блюдо и достала миксер. - Какие твои годы, может, ещё встретишь.
- Похоже, что, как ты говоришь, не в этой жизни.
Уютный шум воркующего моторчика миксера прервал разговор, и Зина больше не решилась расспрашивать. Присела, глядя, как ловко Кристина взбивает сливки и как раскладывает их по высоким вазочкам и украшает клубникой.
- Тебе не кажется, что мама стала выглядеть ещё моложе? - вдруг спросила Кристина, озабоченно взглянув на подругу.
- Мне так не показалось. Хотя... Это о чём-то говорит?
- Не знаю, - Кристина нахмурилась, её лицо стало серьёзным и строгим. - Врачи молчат, как обычно. Лекарства не помогают. Но я же вижу, что ей хуже. Когда мы сюда переехали, она ещё со мной по берегу гуляла. А теперь в основном лежит. Выходит на улицу только после приёма таблетки. Но их же нельзя принимать часто. Пару раз в месяц, максимум.
Эта чудесная таблетка придавала силы, чтобы выйти из дома и пожить обычной жизнью, которую так мало ценят здоровые люди. Прогуляться вдоль берега озера, дойти до ближайшего магазинчика, а то и вовсе отправиться в Москву и сходить в консерваторию.
Кристина поставила вазочки на поднос и, вздохнув, посмотрела на Зину.
- Ладно, пошли завтракать.
Зина молча подошла к подруге и обняла. Некоторое время они постояли, уткнувшись лбами и, обняв друг друга. Детский ритуал поддержки, придуманный ими, когда они обе оказались изгоями классного общества. Кристина освободилась первая, закрутила волосы в узел.
- Спасибо, Корзиночка. Я не должна раскисать. Бери поднос, а я возьму чайник с чашками. Мама, наверно, уже заждалась. И ни слова о болезнях. Будем наслаждаться солнцем и теплом. Ты пойдёшь купаться?
Зина смущённо улыбнулась.
- Ну если тебе не стыдно будет появиться со мной в обществе. Предупреждаю, что под брюками у меня выросла шерсть.
Кристина засмеялась. Говорить подруге, чтобы она следила за собой, только тратить зря время. Сама она беспощадно расправлялась с каждым выросшим волоском, и её загорелые сильные ноги с безупречным маникюром цвета можно было запросто снимать в рекламе.
- Корзина, да ты что?! Хоть голой купайся. Стесняться здесь некого. Я этих выскочек московских ненавижу. У каждого здесь по домищу, и в Москве по квартире. Вот досталось бы им как нам, они бы свой нос так высоко не задирали. А то здороваются со мной, словно одолжение делают.
Зина ничего не ответила. Иногда нервы у Кристины сдавали. Сказывалось нервное напряжение, страх за мать и пережитые годы унижений. Сама бы Зина не смогла бы пройти через такое. И за то, что Криска смогла, она перед ней преклонялась и боготворила их дружбу.
Глава 3
День прошёл в безмятежном ничегонеделании. Илария, посидев немного на берегу, в шезлонге, ушла к себе отдыхать, а Кристина с Зиной, вдоволь нарезвившись в воде, отправились в местное кафе выпить и поболтать. Витька больше не появлялся, чему Кристина была отчасти рада. Было здорово потягивать холодное пиво, вдыхать запах сосен и наблюдать за расслабленными от солнца и алкогольных напитков отдыхающими. Слушая вполуха Зинин рассказ, как они готовятся к гастролям и какой молодец её отец, что так ловко всё организовал, намётанный взгляд Кристины подмечал детали одежды, особенности фигуры и любопытные фразы. Вот этот жест девушки, приглаживающей мокрые волосы, она использует, когда будет писать свой роман. А вот этот полноватый мужчина с брюшком, свисающими усами и лысым черепом, тоже может пригодиться.
- Крис, ты меня не слушаешь!
- Ещё как слушаю, Корзина! Если хочешь знать моё мнение. - Зина кивнула. - Твой отец ни хрена бы не добился без тебя и твоей матери. Вы свои жизни ковриками выстелили ему под ноги. Ну, матери-то ещё положено. А ты-то зачем себя гробишь?
Корзина нахмурилась, сдвинула брови, отставила в сторону недопитую кружку, словно собиралась встать и уйти.
- Ты знаешь, что я не люблю, когда ты вмешиваешься в мою жизнь?
- Знаю! - Кристина упрямо наклонила голову. - Просто послушай меня. Я сегодня злая, поэтому тебе скажу всю правду, а ты можешь обижаться сколько хочешь. Ты если сейчас свою жизнь на сто восемьдесят не изменишь, то так и останешься папенькиной дочкой.
- И что ты предлагаешь?
- Самое лучшее для тебя было бы уехать в другой город, а лучше в другую страну. Подальше от предков. Хотя можно и проще: снять квартиру и перейти в другой оркестр. Ты же говорила, что тебя приглашали, помнишь?
- Может, ещё напомнишь, что мне надо привести себя в порядок и сделать эпиляцию, чтобы найти себе мужа?
Кристина грустно улыбнулась и накрыла руку подруги длинным прохладными пальцами.
- Вот ты сравниваешь меня с собой, вроде, как мы обе жизни своим близким посвятили, но ведь в твоём случае всё не так. Ведь ты же не была в моём аду, Корзина? Ты не оставалась на улице с больной матерью на руках и тебе не приходилось, как мне.... - На глазах у Кристины вдруг выступили слёзы. - Чёрт! Не хочу об этом говорить. Хотя много раз собиралась тебе рассказать. Но ты лучше потом мою книгу прочтёшь. - Ведь ты же хочешь мужского тепла и готова поверить в любовь? Просто ты вбила себе в голову, что это не для тебя. А ведь у тебя никогда нормального мужика не было. Уверена, тебе понравилось бы иногда кончать.
- Ворона, это запрещённая тема.
Кристина допила пиво и махнула официанту.
- Давай ещё выпьем и поговорим, а? Без запрещённых тем?
- Ты можешь пить, а я не буду. И не хочу ничего обсуждать! - Зина отвернулась к озеру. Кристина понимала, что ей лучше остановиться, но сегодня её несло. То ли Витька завёл своими поцелуями, а сейчас спрятался за трёхметровым забором спокойной семейной жизни, то ли слишком много пива. Но их жизни с Корзиной в этот прекрасный день вдруг предстали перед ней полнейшей нелепицей. Появилась даже совсем шальная мысль: заглянуть к Витьке домой под каким-нибудь предлогом и увести к себе. И провести нормальную ночью, а потом пусть будет, как будет? Нельзя!
- Девушки, вам ещё пива? - Перед ними вырос нагловатый официант Лёшка в вырезе завязанной узлом рубахе виднелась загорелая грудь, на сомнительно чистых ногах шлёпки через палец. Кристина, привычно смерив его холодным взглядом, вопросительно посмотрела на подругу. Та покачала головой. Кристина впилась ногтями в ладони. Ну что же за день. Даже с Корзиной всё сегодня не так. А ей так хотелось поболтать по душам. Только ведь с ней она могла пооткровенничать.
- Счёт! - буркнула Кристина, доставая кошёлёк. Сейчас она посадит Корзину на электричку, купит ещё пару бутылок и устроится на кровати с ноутбуком. Сложенные строчки вернут душе утраченное спокойствие. Очистят и смоют прилипшую на годы грязь. Злость вдруг прошла. Она с некоторой жалостью взглянула на Зину, разыскивающую в сумке кошелёк.
- Корзина, я сегодня угощаю. И не вздумай хотя бы с этим спорить. Мне итак трудно было остановиться. - Зина вымученно посмотрела на неё. В голубых глазах притаились боль и женское одиночество, упрямством торчал подбородок. Весь её облик словно говорил, что пусть я одна и, но никому не позволю себя унижать. Даже лучшей и единственной подруге. Кристина почувствовала уважение. Она такая же. Ещё неизвестно как она бы отделала Корзину, если бы та только попробовала вмешаться. - Подумай над моими словами, ладно? - добавила Кристина уже значительно мягче.
Лёгкий небрежный кивок, мол, только ради тебя, заставил Кристину улыбнуться. Небрежно бросив деньги на стол, она, легко, словно и не пила пиво, поднялась из-за стола и прошла к выходу. Корзина шла следом, привычно наблюдая похотливые взгляды посетителей, провожающих фигуру подруги.
Перекидываясь ничего незначащими фразами, подруги дошли до станции. Увидев издалека электричку, Зина клюнула Кристину в щёку.
- Побежала, ладно?
- Давай! - Кристина повернулась и пошла обратно. Накатило острое чувство разочарования и одиночества. Сегодня определённо была их не лучшая встреча. И зачем она только подняла этот вопрос. Кто она такая, чтобы давать советы? У неё самой, что ли всё хорошо? Вспомнился вдруг Витька с его неуёмными поцелуями. По спине побежали мурашки. Обожгло горячей волной. С тех пор, как произошла их первая встреча, Кристина не переставала думать о нём. Мысли мешали. Оказывается, как хорошо было, когда они ещё не знали друг друга. А точнее не знали так близко. Ей навстречу попадались разморённые, загоревшие, а больше обгоревшие отдыхающие с озера. Раздетые до пояса мужчины в шортах и шлёпанцах. Рядом с ними их спутницы в майках и сарафанах. Поймав парочку наглых взглядов, Кристина усмехнулась. Идите со своими курицами и не пяльтесь. Такие, как я не для вас. Вот знать бы только для кого. Она зашла в магазинчик и взяла две бутылки рязанского жигулёвского пива. Выпьет, пока будет писать. Заглянула к маме в комнату. Илария лежала на спине и слушала аудиокнигу. Кристина прислушалась. Набоков. Мама любила этого писателя больше других. Говорила, что никто из русских лучше не складывает фразы. Под её влиянием Кристина тоже прочитала его рассказы. Даже начала "Лолиту", но не смогла. Слишком противно стало. Поболтав с мамой, поднялась к себе и включила ноутбук. Пока шла загрузка, откупорила пиво. Перечитала написанное, подправила некоторые фразы. Картинки прошлой жизни замелькали перед глазами. Новая глава. Старая боль.
Москва встретила жутким холодом. В наших лёгких, предназначенных для южной зимы, одёжках, мы жутко мёрзли. У нас не было знакомых, у кого бы мы могли остановиться хотя бы на время, поэтому сразу отправились в посольство. О наших скитаниях можно рассказывать долго. Один зимний месяц нам даже удалось прожить в центре. В подвале очень красивого дома с эркерами. В нашем городе таких домов не было. Однажды, когда мы с мамой, купив, хлеба и макарон, что стало нашим обычным рационом, возвращались домой, я вдруг представила, что где-то там, за уютно горящими окнами, нас ждёт папа. Мы все вместе ужинаем, а потом я иду в свою комнату, сажусь за свой стол, что-нибудь пишу или читаю. Я так замечталась, что даже направилась к подъезду. Но красный дом с эркерами и маленькими балкончиками не предназначен для беженцев, а только для тех, кому повезло здесь родиться. Для тех, кому не повезло, есть подвал, высокий и тёплый, в котором мы жили вместе с дворниками. Спали на выброшенных на помойку диванах, сидели на колченогих стульях и табуретках. Вечерами сидели и думали, как дальше жить.
Последние деньги ушли быстро, на работу без московской прописки устроиться невозможно. Кто-то посоветовал поехать на Черкизовский рынок. Мы долго бродили между рядами, спрашивая не нужны ли продавцы, пока совсем не замёрзли. Увидев двухэтажное здание с надписью "Администрация рынка" направились туда. В коридоре была батарея, к которой мы приникли. В тот день шёл снег, и мама, сняла шапочку, чтобы её стряхнуть. С тёмными волосами, припорошенными снегом и горящими от мороза щеками, она казалась похожей на снегурочку. Только очень грустную. С тех пор, как мы приехали сюда, она почти не улыбалась. Хотя и не плакала и не жаловалась, подобно другим. Никого не проклинала, как тётя Галя, не ругалась, как другие наши новые знакомые. Даже в тех антисанитарных условиях, она старалась по мере возможности хорошо выглядеть, даже слегка подкрашивала глаза и губы. Как две нахохлившиеся птицы мы жались к батарее, когда мимо наш прошёл невысокий лысый мужчина с небольшим животиком. Одет он был в новую куртку-дулёнку. Его взгляд, бегло ощупав моё лицо, задержался на маме. И тут, видимо почувствовав нужный момент, мама шагнула к нему. Сбившимся, просящим голосом, она заговорила о том, что нам нужна любая работа и не знает ли он, к кому здесь можно было обратиться. Он снова посмотрел на меня и сказал идти за ним. Остановившись у двери с табличкой "Директор" он достал ключ. Мы вошли. Кабинет подавлял роскошью. Кожаный чёрный диван, роскошные мягкие кресла, огромный стол. Снимая дублёнку, мужчина буркнул: "Присаживайтесь". Не знаю почему, но я почувствовала, что без меня они быстрее договорятся и решила выйти. Уже закрывая дверь, услышала, что он спросил маму дочь ли я ей. Ответа не последовало, вероятно, мама просто кивнула.
Уже в тот день мама получила работу. Продавщица, молодая женщина, которая вводила маму в курс дела, показалась мне грубой и неприятной. Торговали мы перчатками, варежками и разными тёплыми вещами. Помню, как было холодно, как ужасно мёрзли ноги и руки. Мы по очереди бегали греться в соседний магазин, но тепло улетучивалось быстро. С тех пор, как мама исчезла за дверью директорского кабинета, мы не оставались одни до самого вечера, когда уставшие и замёрзшие, но уже с деньгами, мы вернулись в нашу подвальную берлогу. Если спросить, что меня больше всего убивало, я назову две вещи: мамины пронизанные безнадёжностью глаза и невозможность остаться одной. Вокруг нас везде были люди, они что-то говорили, делали, переодевались, готовили, сопровождая все свои телодвижения жалобами и проклятьями на свою изменившуюся жизнь. Жизнь, которую каждый из нас оставил в ставшем вдруг чужом-родном городе, теперь казалась сказочной. Там у каждого был свой дом. Тогда я поняла, насколько важно иметь свою норку, куда можно уползти, чтобы остаться в одиночестве. По дороге мама купила колбасы, хлеба и водки. До этого момента я не видела, чтобы она пила что-нибудь кроме вина или шампанского. Тут же мама, почему-то пряча глаза, сказала, что теперь у неё есть работа и это надо отпраздновать. Вид у неё при этом был какой-то виновато-испуганный.
Историю, как мама получила работу, я услышала уже в подвале, когда мы ужинали. Дядя Миша ушёл разгребать снег, и мы сели за стол втроём. Звали его Николай Петрович и был он директором этого рынка. Услышав это, тётя Галя вскрикнула и заявила маме, что это же хорошо, это, значит, что у тебя всё будет, если ты с умом к делу подойдёшь. Тут она встретилась со мной взглядом, и поспешно уткнулась взглядом в тарелку с тоненько нарезанными ломтиками колбасы. Мама покраснела. А я почему-то сразу поняла в чём дело. И колбаса, хоть я и не ела целый день, показалась мне бумажной. Меня затошнило. В тот вечер мне даже налили полрюмки водки, чтобы я не простудилась. От водки, тепла и застоявшихся запахов немытых тел, меня совсем разморило, и я пошла прилечь на продавленный диван. Заснуть я не могла, но сделала вид, что сплю. Хотя лучше бы я спала. Слушать, как тётя Галя уговаривала маму, было невыносимо. Исчерпав все аргументы, она упомянула моё имя и то, что мама должна думать не только о себе. Ещё после одной рюмки, когда к ним присоединился дядя Миша, возникла фраза, что раз уж они заботятся о нас, то и мама должна внести свой вклад. Потому что не всем так повезло, как ей. И мы теперь одна семья. Был момент, когда мама отчаянно затрясла головой и назвала имя отца.
- Да нет его уже в живых, - крикнула тётя Галя. Мама побледнела и ухватилась за стол.
- Как нет? Вы что-нибудь знаете? - Её глаза перебегали с одного лица на другое. Дядя Миша молча положил ей руку на плечо. Махнул рукой на жену. Заглотил рюмку водки. Папы больше нет? Не может быть! Я только ведь и жила надеждой, что он вернётся и заберёт нас обратно. В наш уютный дом. Где над моим письменным столом горит лампа под зелёным абажуром. Я бросилась к ним. Испуганно метнулись мамины глаза. Она поняла, что я всё слышала. Охватила меня за плечи, усадила рядом и выдохнула.
- Расскажите нам всё.
О смерти отца они узнали сегодня в посольстве от новоприбывших беженцев. Тех, кто надеялся выжить там, оставалось всё меньше и меньше. Оказалось, что в наш дом пришли на следующий день. На брошенные квартиры быстро выписывались новые ордера для тех, кому принадлежал этот город у моря. Тех, кто ещё смел, надеяться, избивали и выгоняли. Ужасы нарастали. Дома закутались в чёрные флаги, улицы окутал страх. Когда папа вернулся, в нашей квартире уже были новые жильцы. Наверно, он не успел прочитать маминого письма. Но, видимо, он начал бороться и выяснять, где мы. Я знаю своего отца, он никогда не сдавался. Его изуродованный труп выкинули прямо из окна.
Мама обхватила себя на плечи и, словно в горячке, пробормотала:
- Это из-за того, что я его не простила. Надо было простить и дождаться.
Тётя Галя больно стиснула мои плечи и толкнула к матери, так что я чуть не упала со стулом.
- О чём ты, Лара? Вот посмотри на неё. Дочь твоя жива. Её никто не тронул. А скольких убивали и насиловали на глазах у матерей? Тебе ещё повезло, дурёхе. И снова везёт. А ты из себя целку строишь.
- Галя, прекрати! - стукнул кулаком дядя Миша.
Мама молча выпила рюмку залпом и встала из-за колченого стола. Табуретка упала. Она молча, пробираясь между натыканными матрасами, на которых лежали равнодушные к нашему и переживающие своё горе, такие же как мы.
Лицо дяди Миши побагровело.
- Как тебе не стыдно, Галя? Она же твоя подруга. Тебе бы её пожалеть. Она же сегодня мужа потеряла.
- Её всегда все жалеют, - процедила сквозь зубы тётя Галя. - Из-за этой красоты дьявольской. Думаешь, я не вижу, как ты на неё смотришь и облизываешься? Она сейчас ещё лучше жить будет с этим Петровичем. А ты, как грёб снег, так и будешь. А ты чего уставилась? - вопрос был адресован ко мне, но я, убитая горем, с трудом могла признать в этой растрёпанной, пьяной и завистливой женщине, нашу бывшую соседку, мамину подругу и учительницу географии. Мой мир рухнул во второй раз вместе с верой в людей. Я выбежала за мамой. Она стояла возле подъезда в одном свитере, обхватив себя руками. Медленно спускался снег. Я подошла к ней. Мне было холодно, зубы выбивали дрожь. Мама прижала меня к себе.
- У нас всё будет хорошо, я тебе обещаю.
Я кивнула, чувствуя, как текут, смешиваясь со снегом, слёзы. Мы остались вдвоём. Папы больше нет. Я подняла лицо вверх.
- Я не верю, что папы больше нет. Она нарочно так сказала. Чтобы ты с этим Петровичем... - Давай завтра не пойдём на рынок. Мы как-нибудь выкрутимся.
Мама мотнула головой.
- Я пойду одна. Ты останешься.
- Нет! Если пойдёшь ты, пойду и я.
Когда я проснулась, голова была тяжёлой, а в горле саднило. Повернула голову и увидела, что мамин матрас был пустой. Возле электрической плитки хлопотала тётя Галя. Я с трудом села, облизывая запёкшиеся губы и кутаясь в дырявое одеяло.
Тётя Галя положила мне руку на лоб.
- Вот чёрт! Да у тебя температура. Лежи-лежи. Сейчас я тебе горячего чаю сделаю.
- Где мама?
- Мама на работе.
- Но я должна быть с ней.
- А что тебе там делать? Под ногами мешаться? Она и без тебя справится. Ей теперь нужно жизни ваши устраивать. - Она присела на краешек матраса и снова дотронулась до моего лба. - У тебя, наверно, под сорок. Надо хоть аспирин купить. Он дешёвый. Болеть-то нельзя, врача в подвал не вызовешь. - Я закрыла глаза. Как глупо, что я заболела. Были бы силы, поехала бы на рынок. Я запомнила дорогу к метро и что пересадку надо делать на станции со смешным названием "Парк культуры". Когда-то мы втроём ходили в наш парк культуры кататься на аттракционах. Точнее катались мы с папой, а мама стояла и смотрела на нас. Говорила, что у неё голова кружиться. А я специально поднимала голову вверх и смотрела на небо, чтобы голова кружилась сильнее. В тот день небо было голубым. А по выходным мы ездили на море, и папа учил меня плавать. Я не хочу верить, что папы больше нет. Я не хочу, чтобы моя мама была с Петровичем. Я не хочу, чтобы она делала это ради меня. Мне показалось, что я крикнула "Нет!" Как протест этому миру, который явно не был нашим. Как протест против подвалов, рынков и холода. И тут же почувствовала, что падаю. Стало тепло и хорошо. Здесь не было боли, здесь были прежние мама и папа, и лампа под зелёным абажуром, и стопка потрёпанных книг на столе.
Потом мне рассказывали, что я долго болела. И всё остальное помнилось очень и очень смутно. Первые отчётливые впечатления относятся уже к тому времени, когда мы оказались в квартире у Петровича. Большая четырёхкомнатная квартира с высокими потолками на Петровском бульваре. Из окон гостиной видны разноцветные купола монастыря и узенькая полосочка бульвара с редкими деревьями, по которому чинно прогуливаются москвичи. Комната, которую выделили мне, такого же размера, как и была раньше, но она кажется мне ещё меньше из-за высоких потолков. На тумбочке возле кровати несколько новеньких книжек со слипшимися страницами. Мама кормит меня куриным бульоном с ложки. Иногда заходит Петрович. Смотрит на меня таким же взглядом, как смотрят на подобранную собаку, которую теперь не так уж просто выбросить на улицу. Целыми днями я лежу и смотрю в потолок. Иногда беру в руки какую-нибудь книгу, но чужой мир больше не увлекает меня. Мой собственный мир развалился, и я кажусь себе слишком маленькой и ничтожной. Из-за меня маме пришлось спать с этим типом. Из-за того, что я оказалась слишком слабой. Он по-хозяйски заходит ко мне. Дома он носит в тренировочные штаны и футболку. Поверх неё массивная золотая цепь, на которой висит крест с бриллиантами. Помню, что однажды я спросила, верит ли он в Бога. Он рассмеялся, в глубине рта блеснул золотой зуб.
- В Бога верят только слабые, а я сам себе и царь, и Бог. И если ты будешь меня слушаться, деточка, у тебя всё будет хорошо.
Я отвернулась. Он кажется мне отвратительным. Когда поправлюсь, я уговорю маму уйти.
Конечно, мы остались. Привыкли к сытой жизни, комфорту и теплу.
Кристина зевнула и посмотрела на часы. Вот это да. Оказывается два часа ночи. Всё-таки писать - это ни с чем несравнимое счастье. Сродни наркотику. За все эти часы она ни разу не подумала о Витьке. Кристина нажала на сохранение и выключила ноутбук. Пора ложиться спать. Завтра на работу и после выпитого выглядеть она будет явно не лучшим образом. Ну и плевать. Зато вот день прошёл не зря. Вон сколько страниц написано. Надо только бутылки не забыть выбросить с утра, пока мама ещё спит.
Глава 4
Утром Кристина проснулась от звонка. Наощупь нашла мобильный и сонным голосом произнесла "алло".
- Доброе утро! Меня интересует квартира на улице Малая Бронная. Продаётся? - Кристина открыла глаза, мысленно проклиная себя за то, что не выключила телефон. Откуда же ты взялся в такую рань?
- Продаётся, - прохрипела она в трубку.
- Расскажите подробнее.
Кристина потянулась. Возникла пауза. Дня что ли этим богатеньким мало.
- Алло, девушка? Вас не слышно.
- Я вам перезвоню через полчасика, - выдавила из себя Кристина. - Мне неудобно сейчас разговаривать.
- Хорошо, жду. Хотелось бы сегодня посмотреть вашу квартиру.
Кристина снова зарылась в подушку. Не надо было вчера столько пить, не надо было ложиться так поздно. Тогда будешь такой же бодрой, как звонивший клиент. Но сколько не работай, никогда не будешь иметь тридцать два миллиона, чтобы купить квартиру на Бронной. Кристина почувствовала раздражение. Общение с подобного рода клиентами приносило весьма ощутимый доход, но неимоверно раздражало. И она ничего не могла с этим поделать. Этих избалованных, приезжающих на своих инфинити и БМВ Х5 она ненавидела и старалась вытрясти из них побольше денег, что очень нравилось её начальнику, который и подбрасывал ей такие варианты. А сама она предпочитала работать с бедными людьми, которые если и оказывались в роли покупателей, то только обменивая свою квартиру на более худшую. С этими клиентами она была готова носиться месяцами, возить их на просмотры на своей машине, выбирая жильё получше. Комиссионные были маленькие, работы полно. Делая такую сделку, она чувствовала себя счастливой. Но хитрый лис начальник быстро просёк слабинку Кристины и перевёл её в отдел продажи элитных квартир.
Кристина нехотя поднялась со своей большой кровати и выглянула в окно. Солнца не было, над озером висел туман. Она прошлёпала в ванную и долго плескала в лицо холодной водой. Потом, как обычно, приняла контрастный душ и отправилась на кухню варить кофе и овсянку. Телефон зазвонил снова.
- Девушка, вы про меня забыли? Уже прошло полчаса. Как-то вы не заинтересованы в продаже.
Ну сейчас она поставит этого Х5 на место.
- Дело в том, что у нас уже есть клиент на эту квартиру, - равнодушно соврала она. - Мы сегодня ждём аванс.
Это была наглая ложь, квартиру ещё никто не смотрел. Хозяйка хотела за неё слишком много денег. После её заявления уверенности в голосе у богатенького поубавилось.
- Но у меня тоже прямая покупка. Если вы мне её сегодня покажете, я быстро приму решение.
Кристина улыбнулась. В голосе потенциального покупателя слышалась заинтересованность. Значит, цену после просмотра можно будет немного поднять, наглую хозяйку опустить. На квартирах, где теряется миллион, скрытую комиссию делать одно удовольствие. Хитрый лис будет в восторге от неё. Договорившись встретится около двух часов, она вернулась к сварившейся овсянке и кофе. Медленно положила туда клубнику. Настроение стало чуть-чуть лучше. Снова подумалось о Витьке. Интересно, сегодня он её тоже караулит на берегу? Нет, милый плавать и бегать я сегодня не буду. Придётся все упражнения перенести на вечер. А ты возвращайся к жене и детишкам. Почувствовав как от одних воспоминаний о Витьке, поползли мурашки, она включила телевизор. Поставила перед собой тарелку и чашку с кофе. В передаче о здоровье рассказывали об отёке Квинке. В начале беседы элегантная ведущая вспомнила историю Моцарта и Сальери и торжествующе добавила, что всё было вовсе не так, как сочинил Пушкин. Моцарт давно тяжело болел, страдал отёками, вот и оказался бокал вина, который композитор выпил с Сальери роковым. Далее выступил врач и рассказал про отёк Квинке, который в случае воспаления гортани приводит к затруднению дыхания и если больному вовремя не помочь, то и к смерти. А вызвать его могут самые различные продукты, в том числе шоколад, яйца, орехи. Ну и, конечно, разные лекарства, витамины, потому что в основе болезни лежит такая плохо изученная болезнь, как аллергия. Кристина машинально съела кашу и выпила кофе. С удивлением заметила, что передача закончилась. Кристина не верила в совпадения. Всё выглядело так, что тот самый, кто смотрел на неё сверху, подкинул ей решение. Да ещё и её любимым безопасным способом, когда убийство можно квалифицировать, как несчастный случай. Нужно уничтожить соперницу: пожалуйста. Она страдает отёком Квинке на аспирин. Напои её просто водой не дай возможности вызывать скорую. Вряд ли у неё с собой окажутся противоаллергические таблетки. В конце концов, можно отобрать сумку, а потом вызвать скорую. Где и как это сделать - дело техники. Можно попробовать использовать Витьку. Снова почувствовав, как от желания сжалось сердце, Кристина саданула кулаком по столу. Да что же это такое! Надо срочно взять себя в руки. А сладенький голос внутри напевал другую песенку, лучше отдаться ему в руки, чтобы хотя бы получить передышку и начать нормально мыслить. Кристина застонала. Есть ещё один вариант. Заняться сексом с кем-нибудь другим. Например, с Серёжкой. Всё будет на высшем уровне. Они поужинают в ресторане при свечах, потом поедут к нему. Она проснётся утром от аромата свежесваренного кофе, чувствуя себя желанной и любимой. Но ты хочешь совсем не его, шепнул голосок. Но я отключусь, представлю на его месте Витьку. Ты обманываешь себя, Кристина. Никуда тебе не деться от своей-чужой половинки. И пусть обманываю. Я всех обманываю. И себя обману. Хотя себя труднее всего. Но я попробую. Кристина вздохнула и посмотрела на часы. Если закладываться на пробки, которые всегда бывают, хоть на Рязанском шоссе, хоть на Егорьевском, уже пора ехать на просмотр. Она сядет в свою любимую Кошку - так она ласково называла купленный в прошлом году нисан кашкай - врубит какую-нибудь музыку и всё будет хорошо. А потом, когда настроится, позвонит Серёжке и скажет, что соскучилась. Она быстро накрасилась, надела свободные льняные брюки и белую кофточку, подчёркивающую золотистый загар. Собрала волосы в длинный хвост, посмотрелась в зеркало. Вполне сойдёт для работы. На работе, да и, вообще, когда она выезжала в город, Кристина одевалась и держала себя строго и недоступно. Зато здесь, на Кратовском озере, в окружении сладкого запаха сосен и сверкающего озера, разгуливала в обтягивающих маечках, откровенных сарафанах и коротеньких шортиках. Ей нравилось, как на неё пялятся мужчины, как скрипят зубами девушки и женщины вслед её стройной подтянутой фигуре. А вы поплавайте с моё, побегайте, да поделайте столько упражнений, тогда тоже будете красавицами, мысленно говорила она. Всё ведь лень-матушка. А потом удивляетесь, почему ваши мужики ко мне приходят. Да что и говорить, Витькина жена, тоже выглядит как коровка на пастбище, когда одевает свои белые брючки или джинсы. Неудивительно, что Витька меня представляет, когда с ней сексом занимается. Но ведь занимается же, подлец. Стоп! Опять я о нём думаю. Да что же это такое. Кристина схватила мобильный, сумку и ключи.
Малиновая Кошка ждала возле ворот. Хулиганистые сосны насыпали засыпали её иголками. Кристина смахнула их щёткой и села за руль. Привычно затолкнула диск Вивальди "Времена года", поставила концерт "Зима". Такая музыка наполняла её энергией, заставляла быстрее ехать, обгонять. Кристина обожала водить машину и делала это совсем не по-женски. Многие водители чертыхались ей вслед, когда она их подрезала или не уступала дорогу. Обычный страх слабых полов за свою жизнёнку ей был несвойственен: если уж она спаслась тогда, значит, у судьбы на неё совсем другие планы. Пусть боятся другие трусишки, а дорога для её Кошки вьётся серой причудливой лентой шоссе и никто не посмеет их тронуть или задеть. У неё даже страховки не было, и менты всегда отпускали, смеясь её шуточкам и оставляя свой телефон в надежде, что она когда-нибудь позвонит. Забирая права, Кристина смеялась над ними. Ждите-ждите! Я никогда не позвоню. Она, одиночка по жизни, редко испытывала желание позвонить, чтобы поболтать. Болтовни хватало на работе, а женское поговорить по душам, ей было несвойственно. Всё равно никому не рассказать, что с ней случилось. Разве что документу ворд.
Глава 5
Сколько себя помнила, Марина любила петь. Ещё совсем малышкой, родители её ставили на стульчик, и она самозабвенно пела без аккомпанемента одну песню за другой. Пела до тех пор, пока раскрасневшийся от выпитого отец не хватал её на руки и уносил в другую комнату. Она выступала на всех детских и школьных праздниках. И на вопрос: кем ты хочешь стать всегда, не задумываясь, отвечала певицей. Родители относились к этому с поощрением и делали, что могли. Отдали в лучшую музыкальную школу, нанимали педагогов по вокалу. Она готовилась в Гнесинку и провалилась. Родители, потратившие кучу денег, от карьеры певицы начали отговаривать. Марина швыряла вещи, устраивала скандалы и топала ногами: "Вы меня не любите, раз не хотите мне помочь". Отец сдался и ещё год проплачивал педагогов по вокалу. Гнесинка не далась и второй раз. Марина билась в истерике, запиралась у себя в комнате, отказывалась от еды. Но жизнелюбие всё-таки взяло своё, и однажды отцу удалось уговорить её заняться бизнесом. Простой довод, что, зарабатывая деньги, она сможет сама их тратить на запись и заказ песней, на костюмы и клипы. С бизнесом определялись долго. Отец, владелец продуктовых магазинов, хотел пристроить дочку к себе, но для этого она была слишком самостоятельна. Пришла однажды и заявила с порога: если откроешь мне косметический салон, больше не буду приставать с деньгами. Сама заработаю. Отец, посоветовавшись с матерью, решил попробовать.
Марина окунулась в бизнес со всей своей энергией. Первое время даже забросила пение. Но родители зря радовались, все заработанные деньги оседали там же. Конечно, некоторых успехов Марина добилась. Купила несколько песен, записала клипы. Её заметили, одну песню даже передали по радио. Потом опять кризис. Карьера певицы требовала бесконечных вливаний. А годы шли, и Марина нервничала. На пятки наступали вчерашние школьницы. Наглые, практичные и готовые на всё. Мечта оставалась мечтой.
Счастье приходило лишь во сне. Сон был одним и тем же. Она стояла на сцене и пела. Полный зал восторженных глаз. И она, красивая, в обтягивающем платье. Мелодия была одной и той же, до того прекрасной, что она после её исполнения зал взрывался аплодисментами, и Марина просыпалась. Каждый раз, она пыталась её запомнить, но безуспешно. Чарующие звуки растворялись в воздухе вместе со сном. Как-то раз она проснулась в страшной депрессии. Подошла к окну. Хотелось, чтобы сон стал явью, чтобы её красивое лицо улыбалось с обложек журналов, чтобы её песня звучала в рингтонах мобильников, чтобы её узнал весь мир. Она не хотела быть одной из, она должна была быть единственной. Хотя бы в своей стране. Она вышла на балкон и посмотрела на виднеющийся вдали парк Победы и шпиль университета. Ласковое весеннее солнце играло на крышах домов лежащих внизу домов. Квартиру в современном доме бизнес-класса с подземным паркингом она выбирала сама. Хотя платил, конечно, отец. Брату отец купил загородный дом, ей эту квартиру.
Каждый раз, вспоминая о брате, она не могла успокоиться.
Как-то однажды она неожиданно вернулась и застала его с дружком раздетыми. Её тогда чуть не вырвало от отвращения. Оба голые трясущиеся. Братик побледнел, выбежал за ней на лестницу.
- Только не говори родителям. Это не то, что ты думаешь. Я не такой.
Она развернулась и хотела треснуть по наглой физиономии, но почему-то так и не смогла поднять руку.
- Если ты не такой, - она подчеркнула это слово - так почему я тебя ни разу с девушкой не видела. В твоем возрасте уже вовсю пора трахаться. Похоже, что ты у меня, голубенький, братец. - Он сжался, словно она его всё-таки ударила. Ухватился за перила. Хотел, что-то сказать, но так и не смог. Повернулся, пошёл. - Марина побежала пешком вниз. Первой мыслью было позвонить и всё рассказать отцу. Это же позор. Стыд. Ей даже в голову не могло прийти. - Она, конечно, обращала внимания, что девушки ему не звонили, но она считала его слишком стеснительным. Он, вообще, был тютя, как она считала. Непонятно только почему, родители в нём души не чаяли. С ним, конечно, было меньше неприятностей, чем с ней. Она-то ещё в школе, вела себя, как последняя оторва, а Лёшка тихий такой, всё дома с книжкой или у компьютера. И вот, пожалуйста. Да ещё с кем?! С этим своим очкариком, у которого ни рожи, ни кожи. Смотреть тошно. - К горлу подступил ком отвращения. Она сплюнула. Выйдя из подъезда достала тонкую сигарету с ментолом. Жадно затянулась. От холодка во рту тошнота улеглась. Надо как-то избавиться от брата. Она вдруг вспомнила, что родители хотели ему купить квартиру, но он говорил, что хочет жить на природе. Вот пусть и катится в свой загородный дом. Она набрала домашний телефон. Долго никто не отвечал. Потом подошёл брат. Голос хриплый, как больной.
- Слушай, голубенький ты мой, если не хочешь, чтобы я родителям сказала, убирайся куда-нибудь из дома, ладно? Мне извращенцы не нужны. А там можешь, сколько угодно подставляться.
Не дожидаясь ответа, бросила трубку и вдруг неожиданно расплакалась. Если кто узнает из знакомых, её засмеют. А когда она станет знаменитой, это и вовсе будет немыслимо. Конечно, среди шоуменов таких много, но ей от этого не легче. Она педиков всегда презирала.
Глава 6.
Приехав пораньше на Малую Бронную, Кристина ловко запарковала Кошку напротив подъезда и выключила двигатель, оставив радио. Передавали песню Кристины Орбакайте "Как я буду без тебя". Поддавшись романтическому настроению, она пропела вместе с певицей куплет, но дойдя до слов "С кем я буду без тебя думать про тебя" иронически фыркнула. Вот уж строчка из её жизни. С кем бы из мужчин она не находилась, а кошачьи зелёные Витькины глаза с его ухмылочкой стояли перед глазами, здорово мешая процессу. Она вздохнула и перенастроила станцию на рок и некоторое время заставляла себя энергично притопывать ногой в такт музыке. Рок делал её злой и беспощадной, именно такой, какой она и должна быть. К чёрту сантименты. Почувствовав себя немного лучше, она посмотрелась в зеркало заднего вида, подкрасила губы и причесалась. К подъезду подкатил белый огромный Лексус. Через минуту раздался звонок. С маркой машины она немного ошиблась.
- Кристина, я подъехал. У четвёртого подъезда никого нет.
Она скривилась. Неужели этот уродец рассчитывает, что она, подобно другим бестолковым агентам, будет топтаться у подъезда в ожидании его величества.
- Я в машине напротив, - как можно небрежнее сказала она. - Сейчас выйду. - Она выключила радио и, щёлкнув сигнализацией, направилась к подъезду.
Перегородив всем выезд, из машины выползли двое. Лысоватый мужчинка с животиком и его половинка, похожая на утку. Маленькие, толстенькие, самодовольные. Увидев их, Кристина почувствовала зарождающуюся ненависть. Таким, как они дано всё. А ей, чтобы выжить, приходится убивать.
- Вы риэлтор? - заинтересованный мужской взгляд привычно ощупал её фигуру и остановился на лице.
- Да. Прежде, чем мы поднимемся, хочу вас предупредить, чтобы вы не вступали ни в какие разговоры с хозяйкой. Особенно это касается цены.
- Понятно-понятно, - энергично закивала утка. - Мы уже в курсе, как здесь всё происходит. У вас на самом деле есть покупатель на эту квартиру?
- Да, - не моргнув глазом, соврала Кристина. - Готов внести аванс сегодня вечером. Так что если вам понравится, советую поторопиться.
Не дожидаясь ответа, она направилась к подъезду и набрала код.
Дальнейшее прошло, словно сыгранная по нотам мелодия. Покупатель, зная о том, что в нём не заинтересованы, сразу включился в игру и начал делать ошибку за ошибкой. Не торговался, ещё больше подтвердил свою заинтересованность и сразу после просмотра согласился поехать в офис, чтобы заключить договор о предстоящей покупке.