Вперед! Вперед!



Травите брасы, тяните шкоты,
вы не матрацы теперь - матросы
на бригантине под парусами
из алой плоти, и все вопросы
отныне галсом иль рикошетом -
решайте сами, но за фуршетом
вина и рома с поджаркой крови
не прозевайте судьбы при этом!

Своей удачи, своей отваги!
Отважным ветер всегда в придачу.
Да будут качки хмелее браги!
Да будут волны вольны, как боги!
Пусть все чертоги
бросают лаги,
пусть бедолаги
сведут итоги.

Весь дебед/кредит 
биллз и инвойсез.
Ты бухглатерий их
теперь не бойся.

***

Мой друг, забудем про заботы!
Уйдем туда, где нас не ждут!
Да неужели жизни круг
снижает обороты?!

Там где-то плавится асфальт.
А по асфальту катят шины.
Там дети Шивы так красивы,
так непонятно говорят.

Едва ли это повторят
диваны, скатерти, комоды.
Пора ушла вчерашней моды
по стенкам ставить все подряд.

Мой друг, забудем про заботы!
Забросим жен и матерей.
Им одиночество нужней,
а нам - вязать покрепче шкоты.

В безбрежном океане дней
отыщем острова свободы!
Там, где рабы буравят воды,
как рыбы, в вольности своей.

Забрось учебники, мой друг,
пора учебы миновала!
Валов девятых не хватало
в словах и пары верных рук!

На перекатах, перевалах
найдется время прокричать,
пропеть Коран. Стоит начать,
и закопаешься в анналах.

Оставь детей, забудь супруга!
Ты... женщина, жена, мой друг.
Забрать бы всех на новый круг...
Куда мы, нафиг, друг без друга..?

***

Есть красота и удивленье
в том, как огромный бриг горой
взрезает нехотя кипенье
воды в пустыне мировой.

И волны зря под ним лопочут
и, налетая, бьют о борт,
а буревестники - пророчат,
а ветер - рвет: бизань и грот,

и фок... Но он горой могучей
в порт назначения придет.
И веришь - разве доли лучшей
судьба когда-нибудь найдет?

Так почему средь всех картина
одна по-прежнему мила:
на ней не бриг, а бригантина
в волнах расправила крыла.

Трещат борта в ударах сонных,
свинцовых, нелюдимых волн.
Но в парусах, от ветра полных,
гудит сердец незримых сонм.

Сердец, пылающих в надеждах,
сердец, пылающих в любви.
И ты, содрав с себя одежды,
бросаешься в прогал волны

вслед за безумной бригантиной,
не видящей, как мир суров,
добавить сердце в паутину
волокон-нитей парусов.

***

"Мы пришли, чтоб разбить эти шлемы из синего льда"

Дрова должны гореть,
когда бросают в печь,
постреливать картечью
хлопочущую речь,
янтарную слюну
пускать на колосник
и, дабы не отжечь,
одергивать язык.

Одергивать язык,
закатывать губу
в сторожке, где лесник
сам вылетел в трубу,
друг к дружке прибочась,
должны пылать дрова
до донышка, дотла
котла по топке льда.

***

Боец невидимого фронта,
слуга пищалей и рапир,
лежит за амбразурой дота
недружелюбный серый мир.

В нем каждый снаряжен особо,
притырился и не свистит.
Но мысли в голове любого -
островокритский лабиринт.

В кармане серая бумага,
на ней самой судьбы печать.
В груди желанье и отвага
от белого листа начать.

Не выдавай своих желаний.
И за словами пригляди.
План не приемлет оправданий!
К доктрине тайно подводи!

Настанет день, и в одночасье
несчастья сгинут на века!
И что-нибудь еще про счастье -
но я устал, моя рука.

Боец невидимого фронта,
не дрейфь, но вежливость храни,
не ровен час с другого дота
кто-нибудь вдарит по груди!

***

Длить радость бытия,
из мига в миг перетекая.
Увертываясь и играя
с той, чье орудие - коса.

Длить радость бытия.
Какая сладость эта мука:
свиданья, долгая разлука
и расставанье навсегда.

Длить радость бытия.
Нейронов пламенные сети
перетекание процедят,
скроят, примерят на себя.

Длить радость бытия.
Касаться мира, круги 
пускать и лопать пузыри
глубоководной рыбы Я.

В дырявой лодке рыбака,
удить, длить радость бытия.

***

Все обостряется: надежда и тоска.
Я лезу на стену, а после восклицаю -
Да здравствует весенняя пора!
Апрель мой, солнышко, я по тебе скучаю.

Все обостряется у бездны на краю.
Мы снова к пику горному подходим.
Давай проложим новую тропу.
Спеши - мы как всегда не по погоде.

Все обостряется: и мысли, и слова.
Нам слава не нужна, здесь не до жиру.
Нет, нам нельзя вот так, наполовину.
И первая струна - последняя струна.

Все обостряется: падение и взлет
над бездной одинаково опасны.
Но мы увидим, как они прекрасны
наши поля с заоблачных высот.

***

На алом острие заката
Влетают всадники во тьму,
Уже не помня почему,
Но зная точно, что так надо.
Влетают ангелы во тьму.

Пьянил сосной в предгорьях бор,
Полынью вторила долина,
Звенел ручьев веселый хор,
А жизнь неслась как будто мимо.
Как предзакатный разговор -
О том, о сем и ни о чем,
И весь уже окутан сном,
И в сумерках затихнет он.

Влетают всадники во тьму
По острому клинку заката,
За все круги земного ада,
За сумасшедшую мечту
Влетают ангелы во тьму.

В ночи безлунной крики птицы
И Зверя леденящий вой.
Пускай друзей не зримы лица,
Все стало вдруг само собой -
Разбились в памяти темницы,
Повержен сон - потом приснится.
Так пусть скорее грянет бой!
Напьемся ж крови голубой!

***

Такие, крошка, глюки:
княвдигет, углетарь,
бом-брамсель, реи, гики...
невзрачный инвентарь
безумного бродяги
средь зелени морей.
(Купила для дворняги
собачьих сухарей?)

Такие, крошка, глюки
от скуки на мели,
завыли ветры в ступе
и ступу довели
до самого предела,
хотела ступа, чтоб
не выносили тела,
но уложили в гроб.

В гробу видал я это,
и это, и еще.
Какое, нафиг, тело,
коль лето не пришло?
А по весне пропащей
священен каждый куст,
и наледи вчерашней
милей для алых уст.

Такие, крошка, глюки:
средь зелени морей
пржевальские и куки
жуют один порей
и проклинают кока.
Тот дока еще тот!
Не наю, надо скока,
чтоб отрастить живот...

Такие, крошка, глюки.
Такие, крошка, глюки.

***

Веди меня, мой поводырь.
Веди, ибо я слеп.
Сотру сандалии до дыр,
"увижу" кожей снег
и землю рыхлую твою,
и камня гладь и твердь.
Прости, я все еще пою.
Позволь немного петь.

Сухая кожа поводка
натянута струной -
повсюду чудится стена.
Прости, но я слепой,
шаги неровные мои:
то рвусь, а то замру.
Я заново ходить учусь,
не знаю, почему?

Веди меня, мой поводырь.
Веди, ибо я слеп.
Еще нарыв, еще волдырь,
и вспыхнет этот свет.
В зените звезд коловорот, 
по горизонту - смерть.
На возвращении вперед
дай под конец прозреть!

***

И грянул гром, был месяц май,
дождь барабанил, - Барабань!
в такую рань! по крыше!
А слышат только мыши.
Им поутру прислал муку
пшеничную всевышний
в кладовку, каждой по кульку.
Не спят. Хоронят пищу.

Но гром гремел, звенела медь,
и лился ливень ахом.
Под крышею остервенеть
не боязно со страхом.
За жизнь, за призрачное Я,
что ждет и не дождется,
когда проклюнется стезя,
и новый день начнется.

А новый день был прежний тот,
что был вчера и раньше,
и даже кот, прожженый кот
стелился в реверансе
от вспышек молний на заре,
от вычурного дыма,
что исторгал кальян в руке
мальчишки-пелигрима.

И шел мальчишка-пелигрим,
гоним своим сословьем.
И отлетал клоками грим
со щек его. И в совьем
пронзящим крике был лишь миг
до полного забвенья.
Но совы, совы - это миф
и правил исключенье.

Когда забрезжит вновь заря
пиастрами сверкая,
нахлынет на берег волна,
и с криком попугая
взлетит гирляндами огней
сквозь вороную стаю
всех вороненых пугачей
неловкая, живая......

***

Вырви сорочиный хвост,
сделай веер по-китайски,
одолжи у белых роз
терпкий дух тигров бенгальских.

Под ямайский свистопляс
запахни плотнее шторы.
Пусть откроют третий глаз
реки, облака и горы.

День суровый, погляди,
шерстяным укрыт туманом.
Кружит лужи посреди
китобой листом багряным.

Сталь воды, и воздух чист,
умирает небо в стали,
ветреные дни настали,
кружат в луже, кружат лист.

Вырви сорочиный хвост,
сделай веер по-китайски...

***

Каравелла с бригантиной
погнались за рыбаком:
только с лума парусина,
камбуз блещет котелком.
Рыбаку ж седые снасти
в одночасье не убрать:
режет под напором страсти
острие тугую снасть.

Прикантованы холстиной
жерла пушек по бортам,
не видать за парусиной
марсовых, что тут и там
притаились у мушкетов,
с бака валит дым густой.
Квартердек полон ответов
на вопрос, что за кормой.

***

Здравствуй, вайпер-пароход!
Жаль, что наша сигарета
тот гудок не издаёт.
Мы могли б тогда при встрече
просигналить издалеча,
что все классно, и восход
(тут легли на правый борт -
разойдемся левым бортом)
новый шторм к удаче шлёт,
тётка вайпер-пароход.

***

Снег ложится на ресницы,
лезет в горло, лезет в нос;
теплый пар от плеч струится;
не отбиться; я промерз;
я раздавлен снисхожденьем
неба в краешек земли,
где, ошеломясь вожденьем,
реки только вспять вели.

К горным кряжам и к истокам
с вольной вольности долин;
неприглядным, одиноким
возвращается твой сын
к миражам былого века
человека в забытьи...
Нет! На заднице прореха
мне не даст в тот край уйти!

***

Жара, - что плавится асфальт,
мозги дымятся от угара,
За слоем слой, за рядом ряд
кружат миры Шаданакара
за куполом небесных врат.
Хожу, гляжу куда попало,
касаюсь призрачной земли
в полосках сизого тумана.

Всплывают рядом корабли,
по воле волн и капитана
уходят в серые клубы:
по ветру нос, по борту знамя
и след короткий до кормы.
Смущаюсь славою Икара:
разжать бы жаркие стопы
да сигануть сквозь все миры
Шаданакара.

***

В даль, к одиноким берегам
мы улетаем!
Дань отдавая холодам,
сигналим маю!
Через апрель змеится хмель
навстречу свету.
Через снега, через капель
все ближе к лету.

Гремит гроза, звенит коса
по разнотравью,
косые пажити дождя,
и я отравлен
пьянящей свежестью струи
из занебесья.
Кастрюльки брагою полны -
пей, хоть залейся.

Одна струна, одна волна -
живая жилка -
тугой упрямости полна,
она - пружинка.
Тогда дави ее сильней!
Пьяней и слаще
мне рваться, рваться вместе с ней
струной пропащей.

***

Веди меня через границу,
старик в ушанке до ушей.
Твои смешные рукавицы...
они судьбы моей смешней.
На перевале перкурим:
дай еще раз взглянуть назад
на целину былинной дури,
где я всю жизнь был жизни рад.

Но как же можно, как же можно? -
всегда свербит один вопрос.
Да, можно, если осторожно, -
но князь острожный крутит нос.
Он приаттачивает цели,
пеньковый галстук тонко шьет.
в самое сердце, сука, целит
и уж наверно метко бьет.

Но ждать его нам нет причины
и до кончины проклинать.
Как много под ногами глины,
нам всю и не перемешать!
Стряхнем остатки, счистим щепкой, -
и стали легки сапоги.
Лишь целина висит прищепкой
и студит раны изнутри.

Веди меня через границу,
через границы и миры,
седой старик из небылицы,
из выдуманной мной страны.
Твои смешные рукавицы,
моя веселая судьба...
Нам все равно с тобой ни спиться,
ни спеться, так веди меня.

***

Дезертир

Твоя любовь, как запах розы,
что рисовал вчера мороз
на ветровом стекле. Автобус
в такую срань тебя завез:
не видно крыш - одни землянки,
буржуек банные дымы,
траншей ухоженные грядки,
ежей колючие ряды.

Титульный лист многотиражки:
прогноз сражений на пять лет,
статья о кукле-неваляшке:
ей что шрапнель, что винегрет,-
найдет проход среди колючки,
без мыла влезет и пройдет.
На обороте чьи-то внучки
еще встречают прошлый год.

Что там еще на обороте?
не разглядеть - врубили свет
прожекторов, и первой роте
пора явиться на тот свет.
За ней второй, а следом третьей,
четвертой, пятой и шестой.
Пока седьмая не в ответе,
налей-ка сразу по второй!

Налей, пока не видит ротный
твоих ошеломленных глаз,
пока позыв из тела рвотный
не изрыгнул боезапас
косноязычных междометий.
Пока не тянется рука
к обоймам канувших столетий,
походной кружкой занята.

Твоя любовь, как запах розы,
что рисовал вчера мороз.
Мираж, мираж, пустые грезы.
И после третьей ты тверез.
И обложили командиры,
признали, черти - дезертир!
Всего-то - вышел из квартиры,
где просидел штаны до дыр.

***

Опять стакан мой пуст,
а время - никуда...
Кудлатая балда,
башка моя - арбуз.

А груз как будто был? -
и навсегда исчез.
Но высекает пыл
Бенгалия из чресл.

В пылу, а ля в пыли,
парит замшелый шелк:
от дезертиров полк
на стрёме до зари.

А время - никуда,
ни взять и ни отсечь.
И голова моя,
она боится плеч.

Плечам же все - одно,
чего хранить на вес.
Падет ли занавес,
иль терпкое вино

прольется на бетон.
Аляповатый -изм
найдет: все решено,
все следом - онанизм.

Опять стакан мой пуст, -
наполни до краев.
И после всех молитв,
проследуй на погост.

***

Надо успеть! Успеть, пока не поздно!
Не мудрствуя лукаво на краю,
с улыбкою и, всеж, вполне серьезно 
успеть сказать, как всех я вас люблю!

Люблю, поскольку спрятан за стенами,
поскольку так далек от всех забот;
и только сердце плачет вечерами,
да только давит в крышу небосвод...
надо успеть... успеть, пока я с вами.

***

В сталактитах, стигматах и матах,
что пещер непролазная глушь,
пробиваются гномы на запах,
отсвет, отзвук, обычную чушь
воспаленного воображенья.
Нисхождение и высота
опьяняет до одурения,
до печенок, до языка.

В семафорах, звонках, разговорах,
что намеки на тонкий подвох,
проникают ничком без зазоров
и пылают поленницей дров,
посрамив свой сарай бесприютный,
обнажив погреба без замка.
Отживают легко и уютно
жизнь скупую, что так коротка.

***

Покуда горизонт далек
легко лететь стремглав до горизонта,
от понта Клавдия и до Сенеки понта,
в порыве позабыв свой зонт.
Но вот он, вот он, горизонт.
Чтож так волнительно без зонта?..
когда так близко горизонт.

***

Сколько Надежды в друзьях,
а со мной безнадега
да любовь - грунтовая дорога
в запустелых садах.
В ней ни скатерти, ни порога.

Мне дышать ароматами трав,
мне подошвами шаркать по кочкам.
Вновь весною проклюнутся почки,
мне не мало, если в годах,
и немного, если по строчкам.

Если страх поборю я легко,
если с болью закину надежду,
что от этого станет, как прежде,
если прежде и нет ничего,
кроме этой дороги безбрежной?

Впереди нет схожденья дорог,
ни развилок, ни перекрестков.
От погоста к погосту - подросток,
пустотой обожженный горшок,
неизвестно чьей ветви отросток.

***

Каравеллы, бригантины
под хмельными парусами,
обрастая слоем тины
под зелеными волнами,
что вам снится на покое,
ведь покой вам только снился?
Каравеллы, бригантины,
в вас никто не усомнился!

Каравеллы, бригантины
под чужими парусами
так томились цветом милым
заалеть под облаками,
флаг сменить на черный Роджер,
курс меняя на Карибы.
Вы отныне все счастливы,
под зелеными волнами:
каравеллы, бригантины.

***

Когда ложится бриг на курс,
готовясь к долгому походу,
никто не смотрит на погоду,
и только шепчет "я вернусь".
Когда ложится бриг на курс.

Когда ложится бриг на курс,
форштевень воду славно режет.
А берега еще все те же,
но словно подменили пульс,
когда ложится бриг на курс.

Когда ложится бриг на курс,
когда подтягивают шкоты,
когда до клотика работы,
заботы вычерпан ресурс.
Когда ложится бриг на курс.

Когда ложится бриг на курс,
рангоут, такеллаж расправя,
сверкают вымпелы, как пламя.
И боцман расправляет ус,
когда ложится бриг на курс.

Когда ложится бриг на курс,
посреди бездны одинокий,
Нептун смиряет вдох глубокий,
так к Богу возвращая вкус.
Когда ложится бриг на курс.

Когда ложится бриг на курс,
душа вперед бушприта рвется,
хлопочет парусом, смеется
и забывает... "я вернусь",
тогда ложится бриг на курс.

***

Как много видов восхищенья,
как много подпространств в ночи.
Кого гнетет до умиленья
поток несдержанной мощи
тех поперечнополосатых
волокон тела своего,
кого - смертельный звон булата,
кого - умелое весло,

что правит челн на берег дальний
мазками кисти иль пера.
И каждый обретает мысли,
и терпеливость рыбака
удить в ночи и не сдаваться.
Кому какой уж жребий пал...
Я не устану улыбаться
одной пушинке среди скал.

***

Когда прощались под луной,
спускались по крылечку,
она твердила: под рукой
держи всегда аптечку.
И он бубнил, как пономарь,
в боях, во снах, в окопах:
аптека, улица, фонарь...
забыл, забыл чего-то...

Бубнил, как заползал в блиндаж
под хохот артобстрела,
когда давило так, что аж
не отвечало тело,
когда швырнул гранату враг,
в ней выдернув колечко,
пронзила мысль, мозги взорвав:
а где моя аптечка?!

И как летел на небеса,
все шарил по карманам.
Внизу остатки блиндажа
достались пиликанам,
плыл синий кит меж облаков
сиял двумя боками,
а он ошметки рукавов
обыскивал руками.

И когда черти припекли
к железной сковородке,
он вспомнил лица у реки
с названием коротким,
и как условием одним
связали человечки:
вперед, плыви, живи, люби,
но только без аптечки.

Солуянов Вадим.
2016-19 гг.